Первые века русской истории

Борис Александрович Рыбаков

*Откуду есть пошла земля Русская

*Первые свидетельства о государстве Руси

*Русь на подъеме ( Князь Игорь Старый и древляне )

*Святослав и его походы

*Былинное время Руси

*Христианство и язычество

*Культура древней Руси

Более тысячи лет назад, в IX в. н. э., в восточной половине нашего континента сложилось огромное и исторически важное государство — Киевская Русь, воспетое былинами, скандинавскими сагами, половецкими песнями, описанное арабскими и персидскими географами, византийскими хронистами и русскими историками-летописцами.

Его ядром был древний культурный центр Восточной Европы — Среднее Приднепровье, где уже за четыре тысячи лет до князя Владимира жили земледельческие племена. Его окраины упирались на юге в тысячеверстные просторы степей, доходя местами до "Русского" — Черного моря, а на севере до Балтики и непроходимых таежных массивов Заволжья. К. Маркс справедливо сопоставлял Русь с крупнейшим государством средневекового Запада — с империей Карла Великого. Современники называли первую славянскую державу Русью; мы теперь, уточняя, называем ее Киевской Русью, так как несколько столетий Киев был столицей первого феодального государства и по праву считался "матерью городов русских". Былины о древних богатырях, записанные в разных концах нашей родины, неизменно начинаются словами: "Как во славном было во городе во Киеве..."

Сквозь тысячу лет пронес народ память о героических делах своих предков, бережно передавая из уст в уста, от поколения к поколению торжественные, как гимны, напевы былин о Русской державе, о защите Киева. Киевская Русь — это юность и молодость трех братских славянских народов: русского, украинского и белорусского, живших тогда еще одной семьей, образовывавших единую древнерусскую народность. Сложен и многообразен был исторический процесс на огромных пространствах Великой Русской равнины: медлительно и неприметно менялся облик северных лесных областей, где славянин-земледелец с топором в руках врубался в необозримые охотничьи угодья, зажигая огни подсечного земледелия. Быстро и бурно менялись исторические картины на юге, где древние славяне соприкасались с десятками различных степных народов: то воевали с ними, обороняя свои пашни, то вместе с ними уходили в далекие походы, "рища в тропу траяню", пробираясь к башням и стенам римских городов, то основывали свои русские города у самого синего моря, "в земле незнаемой". В изучении предпосылок образования Киевской Руси очень важны две эпохи: VI век — время сложения мощных союзов славянских племен и IX век — время формирования самой Киевской Руси.

"ОТКУДУ ЕСТЬ ПОШЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ?"

Восемьсот лет назад в Киеве жил один из замечательнейших историков средневековой Европы, летописец Нестор, написавший около 1113 г. труд "Повесть временных лет".

С необычайной широтой кругозора Нестор сочетал глубокое знание славянской и греческой литературы. Историю Руси и ее ядра — земли киевских Полян — он рассматривал в тесной связи с историей всех славянских племен, а иногда, желая расширить мировоззрение своих читателей, киевский историк знакомил их со странами Старого Света: от Британии на западе до Китая ("иже суть на краю земли") на востоке. Труд Нестора дошел до нас в искажённом виде; многое из него было изъято, а кое-что добавлено еще в XII в. Но и в этом неполном виде "Повесть временных лет" представляет огромный интерес. Первым разделом этого труда был рассказ о том, "откуду есть пошла Русская земля и кто в Киеве нача первее княжити". Обе эти темы, связанные с происхождением первого русского государства, не могут не волновать и нас, далеких потомков славян.

Летописец Нестор начинает свой исторический труд о происхождении государства Руси с легенды о построении Киева: в земле "мудрых и смысленных" Полян князь Кий и его два брата— Щек и Хорив построили город на высоком берегу Днепра и назвали его в честь старшего брата Киевом. От этой легенды веет глубокой стариной, теми эпическими временами, когда любили складывать сказания о трех братьях, иногда давая им имена по названиям местностей и урочищ. Древность легенды о Кие, Щеке и Хориве засвидетельствована тем, что задолго до Нестора, еще в VIII в., она оказалась записанной в Армении. В XII в., когда появились сомнения в достоверности этой старинной легенды, летописцу Нестору пришлось произвести дополнительные разыскания об основателе русской столицы. Нестор сообщил очень интересные сведения, почерпнутые им из устных эпических сказаний: Кий был князем Полян и ездил в Царьград, где был обласкан императором Византии. Из Константинополя князь Кий поехал на северную окраину империи к берегам Дуная и построил там крепость, в которой предполагал обосноваться вместе со своими соплеменниками. Однако другие славянские племена, жившие на Дунае, вынудили Кия и его полянские дружины бросить крепость Киевец на Дунае и возвратиться в свой родной Киев на Днепре, где Кий и умер, оставив своих потомков княжить в Полянской земле до конца IX в.

К нашему сожалению, летописцу осталось неизвестным имя того императора, гостем которого был полянский князь. Можно считать, что поездка славянского князя к императору, постройка им города на Дунае, войны с "дунайцами" и возвращение в свои земли — все это очень характерно только для одного столетия византийской истории — для VI в., когда император Юстиниан нанимал на свою службу отдельных славянских князей и строил города на Дунае для борьбы с многочисленными "дунайцами", стремившимися прорваться внутрь империи.

VI век ознаменован тремя группами явлений, определивших новое направление славянской жизни: во-первых, благодаря развитию производительных сил, родовой строй к этому времени у большинства племен достиг своего наивысшего развития и порождал уже такие противоречия, которые подготавливали возникновение классовых отношений; во-вторых, для усиливавшихся племенных дружин открывалась, в результате великого переселения народов, возможность далеких походов в богатые южные страны и даже поселения в них. Третьей особенностью этой эпохи является обилие кочевых орд в степях, воинственных и плохо управляемых, представлявших постоянную и грозную опасность для всех славянских племен лесостепи.

Взаимодействие этих трех разнородных явлений, связанных как с внутренним развитием, так и с внешней обстановкой, привело к очень важному результату — отдельные разрозненные славянские племена, которых в Восточной Европе было, вероятно, около полутораста, стали объединяться в крупные союзы.

В процессе организации походов могли возникать временные союзы дружинников из разных племен. По самой идее такого союза он не должен был быть долговечным: собралась молодежь из нескольких соседних племен, оснастили ладьи или оседлали коней, выбрали вождя — "князя" и года два-три повоевали на побережье Черного моря или в долине Дуная, а потом или сложили свои головы в дунайских болотах, окруженные византийской рыцарской конницей, или выбрали себе для поселения запустевшие вольные земли, или же с богатой добычей, с табунами коней, толпами пленных рабов и диковинной золотой утварью возвратились в родные племена.

Такие временные союзы племен, несмотря на свою непрочность и кратковременность, несомненно, содействовали сближению племен между собой, родственным связям племенной знати и выдвижению на первое месте тех племен и тех князей, которым посчастливилось под стенами далеких городов.

Наряду с временными складывались и более постоянные и прочные союзы соседних племен. Это был естественный процесс прогрессивного развития институтов родоплеменного строя, подготовивший в известной мере будущие феодальные государства.

Восемь-десять соседних небольших племен, близких по системе хозяйства, живущих в сходных условиях, не разделенных значительными естественными рубежами постепенно сближались и для целого ряда совместных дел должны были устраивать или общее для нескольких племен вече, или общие совещания воевод и Дружинин ков отдельных племен. Ускоряла этот процесс внешняя опасность. Широкие степные пространства вдоль всей южной границы славянских земель, обилие кочевых племен, готовых каждый месяц в году обрушиться на неподвижных, обремененных своими пашнями земледельцев— все это создавало постоянную напряженность и вело к организации совместной сторожевой службы. Появление в степях такой грозной силы, как Аварский каганат, вынудило славян к образованию более прочных оборонительных союзов племен. К этому времени можно относить возникновение таких союзов племен,как Поляне, Русь, Северяне, Волыняне, Дулебы, Хорваты, располагавшихся широкой полосой вдоль северной границы степей.

Имя союза племен, полученное иногда от названия племени, возглавившего весь союз, закрыло для нас в большинстве случаев наименование тех мелких племен, которые объединились в союз. Внутри союзов племен, просуществовавших несколько столетий, складывался свой диалект, формировались некоторые особенности культурно-бытового облика. Благодаря археологическим раскопкам удалось определить и нанести на карту границы племенных союзов. Казалось, что союз племен занимал значительную территорию, равную примерно четырем-пяти современным административным областям, а земли первичных славянских племен, образовавших союз, соответствовали приблизительно нескольким районам.

Объединение полутора сотен племен в полтора десятка крупных союзов было значительным шагом в развитии славянского родоплеменного общества, приблизившим рождение государственности. Недаром летописец Нестор называет эти союзы "княжениями". С нашей точки зрения, вожди или воеводы союзов племен, уже называвшиеся князьями, несмотря на это еще не могут быть отождествлены с князьями феодального времени.

Союзы племен — политическая форма эпохи военной демократии, т. е. того переходного периода, который связывает последние этапы развития первобытнообщинного строя с первыми этапами нового классового строя. Одним из таких союзов племен и были Поляне, отождествленные летописцем с Русью. С "княжения" Полян и построения их столицы Киева летописец и начал историю русского государства.

Конечно, "княжество" Полян в VI—VII вв. представляло собой только союз племен, а не государство в современном смысле слова. Здесь явно было заметно имущественное неравенство, резко выделялась племенная тать, пользовавшаяся серебряными и золотыми вещами, оружием и греческой богатой утварью, но феодальных отношений здесь еще не было.

Поселение на месте Киева существовало уже в первые века н. э., но тогда культурные центры Среднего Приднепровья находились южнее, ближе к Роси и Тясмину. В VI в. на первое место в результате совокупности исторических условий закономерно выдвинулся Киев. Это положение он сохранялза собой на протяжении семи веков, став впоследствии столицей государства Руси, во много раз превосходившего племенное "княжение" Полян.

Из периода VII—VIII вв. летописец выбрал два события, связанных с судьбами разных славянских племенных союзов в борьбе со степными кочевниками. Летопись рассказывает о том, что при императоре Ираклии (610—641 гг.) авары ("обры") обрушились на Дулебский племенной союз в Прикарпатье и поработили его. Очень красочно говорится о том, как авары впрягали в свои телеги славянских женщин и заставляли их возить себя. В противовес этому печальному рассказу по принципу контраста приведена легенда о взаимоотношениях с кочевниками другого славянского племенного союза — Полян. Хазарские отряды дошли до Днепра и потребовали дани у Полян,которые, собрав общее племенное вече, в ответ решили послать хазарскому хану меч. Это, конечно, не дань, а символическое выражение непокорности, как это и было истолковано самими хазарами. Каган хазарский спросил, какую дань дали Поляне. Вельможи показали ему меч и сказали: "Каган! Эта дань не к добру! Мы добились ее саблями, односторонним оружием, а их оружие — меч — заострено с обеих сторон. Когда-нибудь они, Поляне, возложат дань на нас, хазар, и на другие народы". "Что и сбылось",— добавляет горделиво киевский летописец, хорошо знавший о разгроме Хазарского каганата Святославом.

Так на двух примерах летописец показал слабость одного союза племен и силу другого: Дулебы потерпели поражение, их союз распался, а Поляне устояли б борьбе с кочевниками и создали могучее государство Русь, победившее Хазарию.

К VI в. относится первое упоминание народа "рос", или "рус". Далекие южные походы славянских дружин вывели их на международную арену, столкнули с десятками народов Европы и Ближнего Востока; их судьбой, их родиной заинтересовались как в Византии, так и в сопредельных землях.

От современников не укрылось, что общее собирательное имя венетов "стало изменяться теперь в зависимости от племен и мест" (Иордан), хотя в описании балканских походов они продолжали употреблять собирательные наименования — славяне и анты. Названия славянских племенных союзов этого времени, к сожалению, остались неизвестными. Единственным исключением является имя Руси, за которым могло скрываться и отдельное племя и наименование целого союза племен.

Народ росов и люди из племени рос ("росомоны") были известны в середине VI в. Иордану, секретарю готского князя из Северной Италии, и сирийским писателям, интересовавшимся судьбами Византии.

В 50-е годы VI в., когда Иордан писал о появлении новых наименований славянских племен, безымянный автор дополнил сирийскую хронику Захарии Ритора географическим описанием народов, живших на север от Сирии. Здесь упомянуты армяне, грузины, абхазцы, аланы, хазары и ряд других народов. Всего перечислено 13 кочевых народов на пространстве от степей Причерноморья до Средней Азии. "Эти тринадцать народов живут в палатках, существуют мясом скота и рыб, дикими зверьми и оружием". Далее указываются их соседи в трех направлениях:

1. "Вглубь" от них (т. е., очевидно, прямо на север, так как перечисление

ведется с юга на север) живет народ амазраты и "люди-псы". Возможно, что

географически это соответствует Приуралью, и в амазратах, может быть, следует

видеть удмуртов.

2. На северо-востоке упоминаются "три черных народа". Здесь речь идет, по всей

вероятности, о палеазиатских народах Сибири, занимавших территорию на северо-восток от степей Приаралья, которые заселяли тогда афталиты — один из

перечисленных 13 кочевых народов.

3. На северо-запад от тюркоязычных кочевых народен указаны амазонки, которые

давно уже отождествлены с "женоуправляемыми" сармато-аланскими племенами в бассейне Дона и Донца. В ту эпоху, когда писалось добавление к Захарии Ритору, сармато-аланы были в значительной степени оттеснены на северо-запад, прижаты к окраине лесостепи и частично проникли на эемли славян в районе Среднего Днепра и Роси. Именно это положение сармато-аланских племен в северо-запад ном углу степного пространства и соответствует месту. отведенному "амазонкам" в тексте сирийской рукописи: "Соседний с ними (амазонками.— Б. Р.) народ рос — мужи с огромными конечностями, у которых нет оружия и которых не могут носить кони из-за их тел". Судя по тому, что юго-восточными соседями амазонок были упомянутые 13 кочевых народов, надо полагать, что народ рос находился на север или запад от них.

Уже давно наименование этого народа сопоставлялось с Русью. В древнейших русских письменных памятниках слово "русский" писалось не через "у", а через "о" ("Правда росьская", "росьски писмена"). Быть может, не так уже наивно сближение первоначальной территории народа рус, или рос, с р. Росью, производившееся историками XVII в.?

Описание сирийского автора прямо противопоставляет народ росов соседним с ними кочевникам: те кормятся за счет оружия, живут в шатрах, ездят на конях — у росов нет оружия, и они настолько велики и тяжелы, что кони не носят их. Здесь явное и, может быть, даже преувеличенное противопоставление мирных славян-земледельцев кочевым коневодам степей. Что касается крупного телосложения росов, то эту черту отмечали и более поздние авторы, писавшие о русах IX и Х вв.: "Русы мужественны и храбры... Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях. Но смелости этой на коне не обнаруживают: все свои набеги и походы производят они на кораблях" (Ибн-Русте). "Народ tot могущественный и телосложение у них крупное, мужество большое..." (Ибн-Мискавейх). Описание сирийским автором народа рос напоминает гиперболизм гулких былин, воспевающих русских богатырей:

Не несла де его коня доброго

Ещё мати не несла, да как сыра-земля…

……………………………………………

Я бы ездил тут на матушку сыру-землю –

Не носит меня мать сыра-земля……….

/ Былина о Святогоре /

Проблема происхождения Руси вкратце может быть представлена так.

В старом земледельческом районе лесостепи на берегах р. Роси существовало племя рос, или рус. Судя по тому, что этот район с глубокой древности (с бронзового века) был заселен славянами, племя это было славянским, но благодаря соседству со скифо-сарматскими племенами степей оно могло впитать в себя и часть неславянских поселенцев. Центром племени был город Родень в устье Роси, что привело к появлению второго имени — "роди". Во II—IV вв. этот район ничем особым не выделялся из других районов славянской черняховской культуры.

В VI в., когда славяне оправились от гуннского разгрома, а в степях появился новый, не менее грозный враг—обры (авары), племена лесостепи сплотились в большой союз под гегемонией наиболее южного, близкого к степям, приднепровского племени росов, или русов. В пределах этого союза сложилась своеобразная культура, отличавшая вошедшие в союз племена от других славянских племен. В условиях той эпохи, когда славянские дружины постоянно выходили в степь, двигались к берегам морей и воевали с Византией, их культура неизбежно окрашивалась теми или иными степными и причерноморскими элементами. Союз племен VI— VII вв. получил наименование Руси, или Русской земли. Ядром союза были земли по р. Роси с городом Роднем.

Несколько позднее первенствующее положение в союзе племен Приднепровья перешло к северному соседу русов Поросья — к Полянам, с центром в Киеве, на самом севере лесостепной полосы. Но Поляне не передали своего имени другим племенам; союз племен, перераставший в феодальное государство, по-прежнему носил имя Руси.

Когда в IX в. сформировалось первое феодальное государство у восточных славян, оно по давней 300-летней традиции продолжало именоваться Русью.

Понятие "Русская земля" расширялось вместе с ростом государственной территории и постепенно охватило все восточнославянские племена.

В глазах иноземцев "русом", "русским" был каждый житель государства Руси, каждый подданный киевского князя, правившего Русью. Даже варяги, приезжавшие в Киевскую Русь в качестве наемных воинов или купцов и жившие в Киеве, получали наряду с другими наименование русов.

Никакого шведского (норманского) племени русь до сих пор историкам найти не удалось, и построения норманистов, считавших, что варяги — русь, что именно они принесли это имя к славянам, оказались беспочвенными и ненаучными. Трудами советских историков (Б. Д. Грекова, А. Н. Насонова и М. Н. Тихомирова) окончательно установлена ошибочность такого толкования летописи, при котором русь оказывалась одним из варяжских племен. Обращение же к более ранним источникам и сопоставление их с археологическими данными показывает, что имя Руси с давних времен связано со славянским Приднепровьем.

ПЕРВЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА О ГОСУДАРСТВЕ РУСИ

После бурного VI столетия, когда страницы хроник пестрели сведениями о славянских победах, наступи. двухвековой период затишья. Орды кочевников отрезали славян от мировых культурных центров, и некому было рассказать о делах славян. Только на рубеж-VIII—IX вв., с рождением феодального государства снова во всех концах Старого Света заговорили о славянах и русах.

Период VI—IX вв. можно назвать предфеодальным так как в это время окончательно дозревши высшие формы родоплеменного общества в виде прочно организованных союзов племен, и постепенно изживал себя основные ячейки родового строя — маленькие разрозненные и замкнутые родовые коллективы, хозяйственная необходимость которых была обусловлена примитивной техникой подсечного земледелия.

Главный успех развития производительных сил славянского общества заключался в постоянном возрастании площадей земли, подготовленных для земледелия Для того чтобы рухнул родовой строй, нужен был переход от громоздкой и чрезвычайно трудоемкой подсечной, "огневой" системы земледелия к вспашке одного и того же фонда старопахотных, культивированных земель по двупольной и трехпольной системе. Необходимо было не только накапливать лесные росчисти, "лядины", но и иметь более совершенный железный и стальной инвентарь — топоры, тесла, лемехи, чересла и др.

VI столетие — время широкого выхода разных славянских племен на просторы степей, морей и бесчисленных римских дорог — было полно таким количеством соблазнов за пределами родной земли, что особых хозяйственных успехов и серьезных сдвигов в ремесле на славянских территориях не видно. Жили в наскоро построенных полуземлянках, особенно не заботясь об укреплении поселков; все было, очевидно, подчинено мыслям дальних сказочных землях, о сборах в походы.

Хозяйственные достижения наблюдаются в VII— VIII вв. В это время усиленно сглаживался контраст между лесостепным Югом и лесным Севером. И там и здесь совершенствовалась техника обработки железа и стали, что дало ощутимые результаты к IX—Х вв. Север и Юг уравнивались и в отношении земледелия.

Земледелие становилось повсеместно господствующей отраслью хозяйства. Следствием земледельческого прогресса было то, что на смену большим родовым коллективам в 100 человек приходило хозяйство одной крестьянской семьи, одного "дыма", одного "рала" (плуга).

Кризис первобытнообщинного строя затянулся на несколько столетий; он постепенно охватывал все большее пространство, проникая в северную лесную зону, где к IX в. тоже появляются огромные земледельческие села площадью в несколько гектаров (например, городище Титчиха на Дону в земле воронежских вятичей) хорошими общими для всего села укреплениями.

На севере вплоть до VIII в. сохраняются родовые кладбища членов единой кровной "верви". Таковы новгородские сопки, длинные курганы смоленских кривичей и засыпанные землей "столпы" вятичей.

Процесс выделения отдельных семей, "дымов", сказался в появлении индивидуальных и парных курганов, которые, возникнув кое-где уже в середине I тысячелетия, к концу его покрыли уже почти всю Великую Русскую равнину.

Переход от родовых усыпальниц к курганам, насыпанным над одним или двумя умершими (мужем и женщиной), был отражением такого крупного исторического тления, как переход от родового коллектива, имевшего общее подсечное хозяйство, к "дыму", ведшему теперь нее парцеллярное хозяйство на старопахотных землях, возделанных трудами предков — "дедов", вынужденных "обща корчевать пни и расчищать лядины".

Распад родовых общин приводил к группировке хозяйственно самостоятельных семей на основе принципа соседства. Рождалась соседская община, способная выдержать тяжесть классовой организации общества.

Уничтожение принудительного родового равенства и замена родовой собственности семейной и личной вели к неравномерному накоплению прибавочного продукта в разных семьях, к росту имущественного неравенства. Ослабление родовых связей и превращение единого трудового коллектива в сумму самостоятельных семей сделали каждый "дым" более беззащитным, более доступным для экономического или внеэкономического принуждения. Хозяйственная устойчивость каждого отдельного крестьянского двора в условиях тогдашнего негарантированного урожая была очень невелика, каждое стихийное бедствие, каждый недород разоряли тысячи семей, обрекая их на голодную смерть или на возврат к забытому охотничьему быту. На место старой общественной ячейки — рода — должна была встать какая-то новая структурная форма, придававшая некоторую устойчивость обществу в целом. Этой формой явился феодальный двор с его стадами скота, закромами зерна, как для прокорма, так и на семена, с его запасами "тяжкого товара"—продукции усадебных кузнецов, ковавших не только оружие, но и плужные лемехи, чересла, топоры, удила. Феодалы-бояре не были благотворителями разорившегося крестьянства; войной и голодом, применяя все виды насилия, выбирая наиболее слабые участки внутри сельских "миров", они постепенно утверждали свое господство, порабощая слабейшую часть общин, превращая общинников в холопов или закупов.

При всей неприглядности этой картины, надо учесть, что превращение свободного крестьянина в условиях неурожая, падежа скота, пожара и грозящей поэтому смерти в закупа, во временнозависимого, было в какой-то мере актом добровольного выбора: крестьянин мог бросить свой "дым" и уйти "полевать" — охотиться лесу, но тогда он отрезал себе путь к возвращению прежней жизни земледельца, его судьба становилась судьбой изгоя, насильственно выбитого из привычно проложенной отцами и дедами колеи. Наличие рядом с крестьянскими общинами прочно стоящего феодального двора давало возможность выбора: можно было идти не в лес, а к боярину, к его тиунам и рядовичам, просит у них "купу" — зерна, скотину, "железного товара" для поддержания своего неустойчивого крестьянского хозяйства в тяжелую годину недорода, когда не оправдывались дедовские приметы погоды и не помогали языческие заклинания Рожаницы и Даждьбога.

Боярская усадьба была ячейкой нарождавшегося феодального общества — здесь накапливались людские материальные резервы и создавались условия для расширения производства.

Путь прогрессивного развития славянского общества неизбежно вел от родовых общин и разрозненных "дымов" к вотчине, с боярским феодальным двором центре ее.

Выделение племенной знати началось задолго до оформления феодальных отношений.

"Миры", состоявшие из нескольких родовых коллективов, в свою очередь, объединялись в племена, или "земли". Чем примитивнее был родовой быт славян, чем больше была замкнутость "миров", тем слабее были внутриплеменные связи.

Расширение росчистей, распашек и земледельческих угодий ("куда топор и коса ходила"), бортных ухожаев и охотничье-рыболовческих "гонов", "перевесищ" и "езов" неизбежно приводил к соприкосновению "миров", к спорам и распрям по поводу межей и "знамений" и вызывало все больше обращений к власти племенного веча или к суду племенного князя. Процесс выделения отдельных семей из общего хозяйства рода вместе со скотом и инвентарем неизбежно должен был приводить к спорам и сварам внутри род; так как он ослаблял хозяйство рода и был своеобразным восстанием против прав родовладыки. В этой борьбе "отцов и детей" старейшины родов должны были применять жестокие санкции вроде изгойства, а стремящиеся к самостоятельности члены рода вынуждены были искать правды где-то вне самого рода. Им трудно было найти эту правду в своем "миру", где вече состояло из тех же родовладык, из "старой чади". Приходилось апеллировать к высшей инстанции — к власти племенного князя, стоявшего над "мирами". Все это усиливало позиции общеплеменных властей и делало их все долее и более необходимым элементом общественного устройства.

Общее развитие производительных сил, успехи земледелия, скотоводства и ремесла увеличивали как общую сумму прибавочного продукта, так в особенности долю, получаемую "мирскими" и племенными властями — князьями, волхвами, воеводами.

Усилилась роль межобщинного обмена и увеличилось некоторое разделение труда между отдельными "мирами", что, в свою очередь, усиливало внутриплеменные связи.

Так как развитие родового строя никогда не представляло собой идиллической картины, а сопровождаюсь соперничеством родов и племен, военными столкновениями, захватом пленной "челяди", то роль родовых и племенных дружин постоянно возрастала по мере обострения противоречий и конфликтов, когда "восставал род на род" или одно племя было "обидимо" соседями.

Изучение процесса возникновения классов неотделимо от вопроса об эволюции родоплеменных дружин, приобретавших все большую и большую независимость от рядовых соплеменников и даже от веча.

Рост производительных сил позволял содержать все большее количество воинов за счет общинных запасов, чаше снабжать их оружием и боевыми конями. Это привело к нарушению первобытного равенства и к возникновению такого положения внутри "мира", когда вросшая количественно группа воинов — "отроков", испытавшая сладость побед и вольготной жизни, отказывалась по истечении срока своей военно-сторожевой службы вернуться в свои общины и не желала корчевать м пни или пасти общинное стадо.

Илья Муромец, "крестьянский сын", почуяв в себе силу богатырскую, пробыл на работе простого "оратая" всего один день. Отпросившись у родичей ("простите меня со рожденого со места"), он отправился отрывать зарытые под камнем доспехи и поехал в род служить князю в качестве дружинника.

Слово "отрок" приобретало новый смысл —член постоянной дружины, группирующейся вокруг князя.

Изгои, лишенные доли в общинном хозяйстве, были, вероятно, желанными гостями при дворах племенных князьков и попадали здесь в состав "отроков". Tаким образом, поступательное движение низовых элементов родового общества шло рука об руку с усилением дружинно-княжеской элемента в системе славянских племен.

Подтверждением тех новшеств, которые происходили накануне образования Киевской Руси, является археологический комплекс с. Хотомель на Волыни. Там, посреди обширного селища VIII—IX вв. возвышается небольшое городище с поставленными по кругу "хоромами" внутриего укреплений. Здесь нет еще богатого боярского дома, все постройки скромны и однородны, но они уже несколько выделились из ряда обычных построек. На этом городище найдено много предметов вооружения и богатых серебряных украшений. От такого дружинного поселка занявшего срединное положение в общине и обладающего возможностями господства над ней, оставался oдин шаг до феодального замка, до укрепленного боярской двора, уже осуществлявшего это господство.

Многогранный и сложный процесс распада родовых связей не ослаблял, а укреплял взаимоотношения между "мирами" и делал все более прочной и реальной власть племенных князей. Создавались возможности для объединения отдельных племен в союзы, достигавшие иногда значительных размеров и силы.

Появилась многоступенчатая структура родоплеменного общества эпохи его кризиса: родовые общины объединились вокруг погостов в "миры" (может быть, "верви"); совокупность нескольких "миров" представляла собой племя, а племена все чаще объединялись во временные или постоянные союзы. Временные союзы неуловимы для нас, так как они заключались на короткий срок, иногда для одного совместного похода, а устойчивые постоянные союзы, просуществовавшие десятки и сотни лет, нашли отражение в летописной терминологии, в географической номенклатуре и в археологических особенностях отдельных славянских земель VI-Хвв.

Культурная общность внутри устойчивых племенных союзов ощущалась иногда довольно долго после вхождения такого союза в состав Русского государства и прослеживается по курганным материалам XII— ХГП вв. и по еще более поздним данным диалектологии.

Летописцу Нестору были известны 14 крупных восточнославянских областей, из которых сложилось Русское государство. Около Киева издавна жили Поляне. Их соседями на востоке были Северяне, жившие по рекам Десне, Сейму, Суле и Северскому Донцу, сохранившему в своем названии память о Северянах. Вниз но

Днепру, южнее Полян, жили Уличи, переселившиеся II середине Х в. в междуречье Днестра и Буга. На западе соседями Полян были Древляне, часто враждовавшие с киевскими князьями. Еще далее на запад лежали земли Волынян и Дулебов. Крайними восточнославянскими племенами были Тиверцы на Днестре (древнем Тирасе) и на Дунае и Белые Хорваты в Закарпатье.

Севернее Полян и Древлян были земли Дреговичей (в болотистом левобережье Припяти), а на восток от них, по р. Сожу — Радимичей. На Оке и Москве-реке жили Вятичи, граничившие уже с неславянскими мерянскo-мордовскими племенами Средней Оки. Северные области, граничившие с литовско-латышскими и чудскими племенами, летописец называет землями Кривичей (верховья Волги, Днепра и Двины), Полочан и Словен (вокруг озера Ильмень).

Летописец Нестор стремился собрать сведения о разных этапах развития Русского государства. Сказав о возникновении племенного княжения Полян, которое можно относить примерно к VI в., он отметил, что наряду с приднепровскими Полянами "свои княжения" возникли и у других славян — у восточных соседей Полян, у Северян, у лесных Древлян, у Дреговичей болотистого Полесья, у Полочан на Западной Двине и даже далеко на севере, на краю славянского мира, у Словен, живших вокруг Ильменя.

Эти "княжения", или, точнее, союзы племен, следует относить к VI—VIII вв.

Следующим (после VI в.) важным этапом Нестор правильно считал IX в.: к этому столетию относится и крещение славян, и распространение славянской письменности, изобретенной в 860-е годы Кириллом и Мефодием.

Продолжая рассказ о Полянах, летописец отмечает, что "Полян теперь называют Русью" и что Поляне-Русь есть составная часть всего славянства, для которого создавалась грамота.

К величайшему сожалению, тот раздел "Повести временных лет" Нестора, который рассказывает о событиях IX в. до появления варягов, оказался сильно сокрашенным и переделанным. Многие части были просто выброшены, а на место рассказа о Полянах и Киеве чужой рукой была вставлена новгородская легенда о мнимом "призвании" князей-варягов в Новгород. Особенно пострадал текст Нестора о том, "како Русская земля стала есть", т. е. как сформировалась держава Русь.

Тем драгоценнее для нас уцелевший отрывок текста Нестора, в котором автор очерчивает географические пределы первоначального государства Руси: "Се бо токмо словенеск язык в Руси (т. е. "вот только эти славянские народы входят в состав Руси".—Б. Р.): Поляне, Древляне, Новгородцы (?), Полочане и Север..."

Оказывается, Нестор на протяжении нескольких страниц своего замечательного труда следил за судьбами одной и той же группы восточнославянских племен — той группы, которая прежде других племен объединилась под главенством Полян-Руси. Сначала он сказал о том, что каждый из этих "языков" имел "свое княжение", а потом объединил их всех в одно целое как составные части Руси.

Что же представляло собою государство Русь в то время (судя по хронологическому порядку в летописи — в VIII—IX вв.), когда вокруг Киевской земли и древнего народа рос стали объединяться и другие славянские области?

В состав Руси входили значительная часть лесостепной зоны с ее древней земледельческой культурой, земли славянских племен Полесья, очевидно, покоренных силой, так как в летописи часто говорится о вражде Полян и Древлян, и далекие форпосты на севере на важных магистральных путях — на Двине и, может быть, на Волхове.

Земли Руси почти со всех сторон окружали славянские племена, еще не вошедшие в состав новорожденного государства: Волыняне, Хорваты и Бужане на западе, Уличи и Тиверцы на юго-западе, Радимичи и Кривичи на севере, Вятичи на северо-востоке.

Область Полян-Руси от Киева до рек Роси и Тисмени и сопредельная область Северян по Десне, Сейму и Северскому Донцу надолго удержали наименование "Русской земли", которая даже противопоставлялась иногда другим славянским землям.

Лишь со временем понятие "Русская земля" было распространено на все территории восточного славянства.

* * *

К IX столетию ясно обозначилось сложение в ряде областей слоя русского боярства, или "рыцарства", как писали восточные авторы.

Письменные и археологические источники говорят не только о существовании такого дружинного слоя, но и о значительной дифференциации его, о наличии простых воинов и богатой знати, владевшей таким количеством золота и серебра, что иностранным купцам казалось, будто в землях Руси где-то есть серебряный рудник.

Верблюд с погонщиком. Фреска. XI в. Софийский собор в Киеве Большой интерес представляют свидетельства восточных авторов IX—Х вв., писавших в Багдаде, Хорезме, Балхе,— там, где бывали русские купеческие караваны, начиная с IX в. Большинство этих свидетельств восходит к источникам середины IX в., к эпохе киевских князей Дира и Аскольда.

В 1892 г. русский ученый А. Г. Туманский, разыскивая астрономические сочинения хана Улугбека, случайно натолкнулся в Бухаре на ценнейшую древнюю географию — "Книгу пределов мира". Рукопись была написана в 983 г., когда на Руси княжил Владимир I, но безымянный персидский автор опирался на старых арабских и среднеазиатских географов VIII—IX вв. (Ал Балхи, Ал Хорезми и др.); его сведения о Восточной Европе можно отнести к первой половине IX в., т. е. примерно к тому же времени, что и свидетельство Нестора о первоначальной доваряжской Руси.

У автора "Книги пределов мира", как и у Нестора, "Русская земля" рассматривается отдельно от земли славян, но это следует понимать не как противопоставление славян русам, а лишь в географическом смысле применительно к той сравнительно недолгой эпохе, когда Русь в качестве государства уже существовала, но всех восточных славян еще не объединила.

Вот главная часть текста "Книги пределов мира", говорящая о Руси:

Рассуждение о стране Рус и ее городах

К востоку от этой страны лежат горы Печенегов.

К югу от нее — река Рута (название искажено; возможно, имеется в виду р. Рось? — Б. Р.), К западу — славяне, к северу — необитаемые страны Севера.

Это обширная страна: ее жители обладают дурным характером — непокорны, держатся вызывающе, любят спорить, воинственны. Они воюют со всеми неверными, которые живут вокруг их страны, и одерживают победы.

Их царя зовут рус-хакан (этот высокий восточный титул применялся русскими князьями до середины XI в.— Б. Р.).

Эта страна чрезвычайно богато одарена природой всем, что необходимо для жизни.

Одна часть населения — воины, рыцарство.

Они (русы) уважают своих волхвов.

Они ежегодно платят правительству десятую часть от своей добычи и торговых доходов.

Они хоронят своих мертвых со всем их имуществом, платьями и украшениями. В могилу покойникам они ставят пищу и питье.

"Куяба" (Киев) — русский город, ближайший к странам ислама. Этот город, расположенный в приятной местности, является резиденцией царя.

Там выделываются разнообразные меха и ценные мечи.

"Слаба" (Переяславль) — хороший город, из которого в мирное время ездят торговать в землю Болгар (очевидно, имеется в виду земля причерноморских Черных Болгар.— Б. Р.). "Уртаб" (?) — город, где убивают иностранцев, если они попадают туда. Там изготавливаются ценные клинки и мечи, которые можно согнуть пополам и они снова распрямляются сами.

Безымянный персидский автор как бы наполнил интересным содержанием сухой географический обзор Руси, уцелевший от рассказа Нестора. Богатая природа, красивые города, развитое оружейное дело, торговые связи — все это дополняется описанием воинственных русских "рыцарей", подчиняющих соседей и никому не покоряющихся, кроме своего царя-хакана, живущего в Киеве и собирающего десятину.

Языческие погребальные обряды и уважение, оказываемое жрецам, вводят нас в религиозный мир русов. Возможно, что к этому же ритуальному разделу относится

упоминание о загадочном городе, в котором убивают иноземцев; быть может, был в земле русов такой священный город, куда не допускали чужаков,— например, город Родень на Роси, город грозного славянского бога Рода-Перуна?

Другие восточные авторы дополняют сведения о русах. Богатый и знатный рус предстает как воин, повелевающий слугами и рабами; он одет в парчовый кафтан с золотыми пуговицами и высокую соболью шапку,, носит золотые обручи (гривны), подтверждающие его богатство и знатность. Знатный воин отлично вооружен: у него есть боевой топор, нож, лук, доспехи, а у пояса висит меч, подаренный ему, еще мальчику, отцом как символ воинственного наследства. Богатый и знатный рус — владелец корабля, хозяин партии пленных рабов и рабынь и ценной пушнины; его доходы исчисляются десятками тысяч серебряных арабских диргемов (от каждых 10 тысяч диргемов рус делает своей жене подарок — серебряную цепь); признаком богатства является многоженство. Запасы меда у некоторых богатых славян доходят до 100 бочек. Десятую часть своих военно-торговых прибылей он уплачивает царю Руси (Персидский Аноним).

Русскую знать современники упрекают в воинственности, в заносчивости, неподатливости (Персидский Аноним). В далеких походах на юг русские дружинники то обнаруживают чувство товарищества и готовы погибнуть все за одного, то начинают завидовать друг другу, и родной брат готов ограбить или убить брата из-за добычи (Ибн-Русте).

В своей родной стране, где много "замков и крепостей", русы гостеприимны по отношению к чужеземцам и охраняют их от опасностей.

Представителей русской знати пышно хоронят: сжигают вместе с женами и рабами на погребальном костре или опускают в обширную могилу — дом со всем оружием и утварью. Некоторые русы были христианами уже в середине IX в.

Один из среднеазиатских авторов, писавший о Руси по материалам середины IX в., отметил, что это — страна, изобильная всякими благами, и обобщил разрозненные сведения о русской знати фразой: "Одна часть населения у них (у русов) — рыцарство".

Во главе этой рыцарской державы, "воюющей со всеми неверными и одерживающей победы над живущими вокруг", стоит "хакан-рус", верховный глава всей воинственной русской знати, "обширных городов и многих обитаемых стран".

Восточный титул хакана бытовал на Руси с 839 г. Обычно он применялся к наиболее могущественным повелителям многоплеменных держав вроде Аварского, Хазарского, Тюркского каганатов.

У славян существовала многоступенчатая лестница наименований знатных лиц (частично знакомая и восточным авторам): известен титул жупана; выше жупана по положению стоит князь (кнадз), ; князья, как следует из договора с греками 911г., делились на просто князей и князей великих. Всю эту иерархию увенчивал глава Русской державы, живший в Киеве и принявший высокий титул хакана, удержанный киевскими князьями вплоть до XI в.

"Царь Руси" жил в обширном дворце вместе с 400 преданных ему дружинников.

Каждому воину прислуживали две женщины, что увеличивало население дворцового комплекса еще на 800 человек.

В распоряжении царя имелась конница; в его арсенале было много доспехов. Русские войска, по подсчетам современников, иногда достигали 100 тысяч воинов (500 кораблей по 200 человек на каждом).

Царю помогал в государственных делах его наместник. Большую власть имели волхвы, пользовавшиеся нравом ритуальных убийств мужчин и женщин. Упоминаются пышные языческие храмы и идолы с головами, отлитыми из золота. Царь получал десятую часть всех торговых доходов и военной добычи своих бояр и мужей. 11роизводились ежегодные объезды славянской страны для сбора дани, которая взималась будто бы одеждой (может быть ценными мехами?) — по одной одежде с каждого сына или дочери в год. В областях славянского царства находились наместники царя, управлявшие этими областями.

Царь Руси производил суд; спорящие стороны являлись на разбирательство, и иногда по приговору царя назначался судебный поединок, на который приходили все родичи тяжущихся и с оружием в руках наблюдали за боем. Царь славян, живший в городе "Джарвабе" (?), применял смертную казнь по отношению к разбойникам или же ссылал преступников "в отдаленные области под надзор правителей".

Столицей Руси был город Куяба — Киев, но упоминаются и другие русские и славянские города. Напомним, что русов и славян в текстах восточных авторов нельзя рассматривать как две разные этнические группы. "Русы суть племя из славян",— утверждал в середине IXв. Ибн-Хордадбех. Часть славян была подчинена русам, "служила им". Это надо понимать в смысле установления политического господства Руси над другими славянскими племенами, что и отражено русской летописью и византийскими источниками.

К Х в. имя Руси окончательно уже приобрело политический, государственный оттенок: "Подобно этому "Рус", "Хазар", "Серир" — название государства, а не города и не народа" (Ибн-Хаукаль).

Приведенный выше очерк истории славяно-русского общества эпохи становления феодального государства, сделанный на основе сведений нескольких восточных авторов (Ибн-Хордадбех, Ибн-Русте, Ибн-Фадлан, Масуди, Персидский Аноним и др.), полностью подтверждается археологическими материалами IX—Х вв. и сведениями о Руси арабских географов.

Важными историческими памятниками являются многочисленные курганы, разбросанные в разных концах славянской земли. Как уже говорилось, смена родовых усыпальниц индивидуальными погребениями знаменовала собой (может быть, даже с некоторым опозданием) распад родовых общин и выделение отдельных семей.

Наличие дружинных и боярских курганов IX—Х вв. в окрестностях Киева, Чернигова, Смоленска и других древних городов подтверждает все написанное иноземцами о русской знати того времени.

* * *

Кризис первобытнообщинного строя, усилившийся в лесостепной полосе в первые века н.э., принял особенно резкие формы в VI в., когда началось образование крупных племенных союзов и борьба с Византией. За VI—IX вв. произошли на очень широкой территории распад родовых связей и выделение дружин, обусловленные развитием славянского хозяйства.

К началу IX в. в центре восточнославянских племен сложилось государство Русь, объединившее почти половину племен вокруг Киева и ведшее борьбу с кочевниками, с Византией и с варягами.

Русское государство сложилось задолго до прихода варягов без всякого внешнего воздействия. Одновременно с ним возникли и другие славянские государства.

Появление варяжских отрядов в русских землях было несравненно менее значительным эпизодом, чем появление в степях печенегов, с которыми молодому Русскому государству пришлось вести тяжелую и упорную войну.

Возникновение крупнейшего в Европе феодального государства — Руси — сразу обратило на него внимание всех современников и сделало его известным во всех

концах тогдашнего мира.

РУСЬ НА ПОДЪЁМЕ. КНЯЗЬ ИГОРЬ СТАРЫЙ И ДРЕВЛЯНЕ.

Русские книжники XI в., рассказывая об истории своей родины, не упоминали ни Олега, ни Рюрика, считая их, очевидно, случайными, эпизодическими лицами; после того, как в IX в. пресеклась древняя славянская династия потомков Кия, они называют князя Игоря Старого, прадеда Ярослава Мудрого.

До сих пор еще многое неясно в жизни молодого Русского государства в ту отдаленную эпоху. Нельзя даже сказать с уверенностью, когда и при каких обстоятельствах началось правление этого князя. Но зато известен трагический конец его княжения, связанный с незаконными поборами в земле Древлян.

Два разных источника рассказывают о сборе дани во времена Игоря: один из них — сочинение византийского императора Константина VII Багрянородного, современника Игоря, а другой — русская летопись, составленная полвека спустя, вероятно, по местным древлянским преданиям.

Константин Багрянородный, любитель науки и литературы, написал большое сочинение "О народах", в котором излагал свои взгляды на внешнюю политику Византии, описывал соседние народы, особенности их быта и те хитроумные приемы, при помощи которых можно склонить их к покорности.

Одна из глав трактата Константина специально посвящена русам; написана она около 949 г., но ее источники могут относиться к более раннему времени. Сведения о Руси есть и в других главах. Император писал небрежно (современники упрекали его в пристрастии к вину) и часто путал хронологию, географию, имена, родственные отношения, языки и наименования народен, но, несмотря на это, его записи представляют большой интерес.

О руссах,

приезжающих из России

на кораблях-"однодревках"

в Константинополь

"...Зимний и суровый образ жизни этих самых рус сов таков: когда наступит ноябрь месяц, князья их тот час выходят со всеми руссами из Киева и отправляются в "полюдье", т.е. круговой объезд и именно в славянские земли Древлян, Дреговичей, Кривичей, Северян иостальных славян, платящих дань руссам. Прокармливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце когда растает лед на Днепре, снова возвращаются в Киев, собирают и оснащают свои корабли и отправляются в Византию...".

Кроме описания внутренней жизни Руси и c6opа дани самой княжеской дружиной, Константин дает интереснейшую картину пути в Царьград.

"Корабли-однодревки (т. е. имеющие киль из одного дерева.—Б. Р.), приходящие в Константинополь и внешней Руси, идут из Новгорода, в котором сидел Святослав, сын русского князя Игоря, а также из крепости Смоленска, из Любеча, Чернигова и Вышеграда. Все они спускаются по реке Днепру и собираются в Киевской крепости, называемой "Самвата" (?). Данники pyссов — славяне, называемые Кривичами, Полочанами (?) и прочие славяне рубят однодревки в своих горах в зимнюю пору и, обработав их, с открытием навигации, когда растает лед, вводят в ближние озера.

Затем, так как озеpa впадают в Днепр, то оттуда и сами входят в ту же pеку, приходят в Киев, вытаскивают ладьи на берег для оснастки и продают руссам... В июне месяце, двинувшись по реке Днепру, они (русы) спускаются в Витечев, крепость, подвластную Руси. Подождав там 2-3 дня, пока подойдут все ладьи они двигаются в путь и спускаются по названной peке Днепру".

Константин Багрянородный, как и безымянный персидский автор, делит Русь на внешнюю и внутреннюю. Далекий Новгород и земли данников Руси — это внешняя Русь.

Ко внутренней Руси нужно отнести те области вокруг Киева, где князь сам собирал полюдье. А эти области очень близки к той первоначальной Руси, которую рисовал Нестор (Древляне, Дреговичи, Северяне). К этому списку император добавил Кривичей, влившихся к тому времени в состав Руси.

Любеч на Днепре был своего рода северными ворогами внутренней Руси, а ее южными воротами был Витечев, важная стратегическая база у брода через Днепр.

Археологические раскопки в Любече и Витечеве открыли много интересных памятников VIII—XII вв., подтвердив важное значение этих пунктов. В Витечеве, например, внутри дубовой крепости Х в. на высоком холме обнаружена сигнальная башня, огонь которой должен был предупреждать Киев о появлении печенежской опасности.

Далее Константин описывает опасный переход через днепровские пороги, названия которых он дает в болгарском, "славянском", варианте и в "русском" (который записан, однако, со слов какого-то варяга или литовца, сильно исказившего киево-русскую терминологию). Семь раз приходилось русам высаживать людей на берег и шестами проталкивать ладьи через каменистые стремнины. При этом все время нужно было остерегаться печенегов, подстерегавших русские караваны. Особенно тяжел был Ненасытецкий порог, где приходилось выгружать все товары и даже самые ладьи перетаскивать волоком по земле. Опасна была и "Крарийская переправа", древний брод около Кичкаса, которым пользовались греческие купцы, ездившие на Русь:

"Эта переправа шириною приблизительно равна ипподрому, а вышиною такова, что стрела долетает с одной стороны на другую. Поэтому печенеги приходят и на это место и нападают на руссов. Пройдя это место, руссы достигают острова святого Григория (остров Хортица) и на этом острове совершают свои жертвоприношения, так как там растет огромный дуб. Они приносят в жертву живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные приносят куски хлеба, мясо и что имеет каждый, как требует их обычай. Насчет петухов они бросают жребий — зарезать ли их в жертву, или съесть, или пустить живыми.

От этого острова руссы уже не боятся печенегов... Они плывут около 4 дней, пока не достигнут лимана, составляющего устье реки (Днепра); в нем есть остров святого Эферия (Березань), где они отдыхают два-три дня и заново оснащают ладьи привезенными с собой мачтами и парусами".

Константин описывает дальнейший морской путь вдоль западного побережья Черного моря, называемого некоторыми авторами "Русским морем".

От Березани до Белгорода на Днестре и до Дуная идут русские караваны ладей и все время, "пока они не минуют Седины, рукава Дуная, по берегу за ними скачут печенеги". Так, идя от Дуная, заходя в Констанцию, Варну и Месемврию, русы достигают своей цели — Царьграда, где у них есть свое подворье в одном из монастырей.

Привезенные меха, мед, воск и рабы продаются на торжищах "второго Рима", а затем, пробыв месяц-другой в Константинополе и закупив шелк, золото и серебро, оружие и утварь, русы двигались в обратный путь, чтобы к осени, к сбору урожая, снова быть готовыми к длительным выездам из Киева в полюдье.

Стремление русской знати к внешней торговле, далекие опасные путешествия, упорная борьба за пути на Восток и в Византию объясняются характерным для раннефеодальных государств желанием реализовать прибавочный продукт в наиболее развитых странах с высоким уровнем ремесла и тем самым как бы вовлечь их в свой экономический процесс. Обращение русского боярства IX—Х вв. к своим местным полянским или северянским ремесленникам не могло бы дать такого эффекта, как обращение к мировому рынку Царьграда, на который работали лучшие мастера старинных городов Европы и Ближнего Востока.

Развитие местных производительных сил Руси в тогдашних конкретных исторических условиях выражалось , не только непосредственно в росте урожайности и ремесленной продукции, но и в организации сложных и далеких походов, требовавших вооружения, снаряжения флота, накопления продовольственных запасов и создания значительного фонда ходовых товаров.

Снаряженные Киевским государством торгово-военные экспедиции пробивались через степи, занятые 40 печенежскими племенами, преодолевали пороги, отбивались от кочевников в Причерноморье, по пути возносили благодарственные молитвы своим языческим богам, а в Византии своим грозным видом заставляли власти предоставлять русам торговые льготы. В результате, русский продукт — меха, мед и воск, — собранный в полюдье, не отягощал княжеских амбаров, не лежал бесполезным запасом, а превращался в процессе торговли в изделия самых совершенных мастерских мира — в оружие, дорогую утварь и украшения. Это, конечно, способствовало ускорению исторического процесса, сильно увеличивало материальные богатства русских князей и бояр, тем самым увеличивая дистанцию между ними и простыми смердами.

* * *

Острые конфликты между княжеско-боярской верхушкой и массой населения обозначились уже к середине Х в.

Рассказ императора Константина о поездках князей в полюдье хорошо дополняется повествованием летописи о современнике Константина великом князе киевском Игоре.

Князю Игорю пришлось воевать с печенегами, обитавшими в это время (915—920 гг.) в степях вплоть до Дуная.

В 941—944 гг. Игорь во главе русских войск, усиленных наемными печенегами и варягами, воевал с Византией и, хотя война была неудачной, заключил новый мир с империей, предусматривавший широкие торговые связи. Посылая свои корабли из Киева в Царьград, князь должен был письменно известить императора о количестве судов и снабдить своих послов и купцов золотыми и серебряными печатями, удостоверявшими их полномочия.

Купцы из Киева, Чернигова и Переяславля жили в Царьграде за счет греков в течение месяца, но должны были ходить по городу без оружия. Договор 944 г., как и предшествовавший ему "ветхий мир" 911 г., опирался на "покон (закон) русский", Византия была заинтересована в мирных торговых взаимоотношениях с Русью и направила своих послов в Киев, где происходило утверждение мира: Игорь скреплял договор клятвой на Перуновом холме.

Князь и высшее боярство клялись, положив у идола Перуна свое оружие, доспехи и золото. Дружинники-христиане присягали в церкви св. Ильи на Подоле.

Новый договор вновь открывал русскому боярству заманчивые перспективы выгодной торговли с греками, позволял рассчитывать на возмещение урона, нанесенного войной, и снова предоставлял широкий сбыт продуктам, собираемым во время полюдья.

Из слов летописца видно, что полюдье вокруг Кие-н;1 у Древлян и Уличей собирал варяжский воевода Свенельд; Игорева дружина давно говорила князю, что он слишком много дал одному боярину. На следующий же год (945 г.) после заключения мира княжеские дружинники заявили Игорю: "Князь! Воины Свенельда богато вооружились и оделись, а мы обеднели! Пойдем с нами собирать дань — и ты получишь много и мы".

Игорь отправился осенью в полюдье к Древлянам. Там его бояре произвольно увеличивали нормы дани и насильно отбирали у Древлян добро.

Возвращаясь в Киев, князь решил "примыслити большую дань" и, отправив обозы с данью в Киев под охраной основной дружины, сам вторично пошел к Древлянам с небольшим количеством воинов, "желая больша имения".

Древляне во главе со своим князем Малом собрали печи и решили: "Когда повадится волк к овцам, то перетаскает все стадо, если не убить его. Так и князь Игорь — если не убьем его, то он погубит всех нас!" По все же они не сразу воспользовались слабостью Игорева эскорта: сначала Древляне послали послов, помнивших князю о том, что вся дань уже взята им полностью. После того, как Игорь не прекратил сбора полюдья, Древляне из города Искоростеня (современен Коростень) напали на князя и его малую дружину всех их перебили.

Затем к вдове Игоря Ольге в Киев было направлено посольство, сообщившее о том, что муж ее был, "аки волк, восхищая и грабя". Древлянский князь Мал сватался Ольге, но княгиня жестоко отомстила Древлянам, приказав живыми закопать посланцев в землю. Второе посольство "мужей нарочитых" было сожжено в Киеве.

Вслед за этим Ольга двинулась на землю Древлян якобы для того, чтобы справить тризну по мужу, а затем приказала многих из них изрубить и сжечь Искоростень, пустив на город голубей с горящей паклей.

Легенды о мести княгини Ольги, вероятно, сгустили краски, но это было сделано преднамеренно: княжеско-боярские круги Киева хотели поведать, какие страшные кары ожидают всех неповинующихся княжеской воле.

События 945 г. нельзя считать классовой борьбой в чистом виде, так как в убийстве Игоря участвовали древлянский князь и его вельможи, "иже держаху Деревьску землю". Но все же главной причиной восстания против власти Киева был произвол во взимании дани, те насилия, которые применяли киевские бояре Игоря ко всем древлянам вообще.

Трагедия в древлянских лесах, завершившаяся смертью 5000 древлян, была первым известным нам протестом против жадности и несправедливости феодалов Киева.

Спустя три десятка лет в этой же Древлянской земле сложилась глубоко народная былина о крестьянине Микуле Селяниновиче, вошедшем в дружину древлянского князя Вольги Святославича для войны с тем самым Свенельдом, который с давних пор собирал дань в земле Древлян.

Пахарь-богатырь Микула — яркий образ народного эпоса, отражающий активное участие крестьянских масс в сложных событиях Х в.

СВЯТОСЛАВ И ЕГО ПОХОДЫ.

Противоречивые характеристики дают историки Святославу Игоревичу, великому князю киевскому. Одни считают его блистательным и умным полководцем, другие — безрассудным авантюристом, рыскавшим по степям в поисках приключений.

"Ты, княже, чужой земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив",— упрекали

Святослава киевляне, терпевшие набеги печенегов в отсутствие князя. Святослав действительно мало бывал в Киеве. Он воевал то между Окой и Доном в земле Вятичей, то в Болгарии на Волге, то на Северном Кавказе, то далеко за Дунаем в горных теснинах Балкан и Родоп.

После нескольких молниеносных побед он даже столицу свою собирался перенести далеко на юг на берег Дуная, в город Переяславец. "Здесь,— говорил Святослав,— сердцевина моей земли, так как сюда сходится блага из разных сторон: из Византии — шелковые ткани, золотая утварь, вино и разнообразные фрукты; из Чехии и Венгрии — серебряные изделия и кони-скакуны, а из Руси — дорогие меха, воск и мед и пленные рабы". Город Переяславец лежал в низовьях Дуная на знакомом уже нам торговом пути русов в Царьград, там, где кончались степи, истоптанные печенежскими конями, и начиналась страна древних городов и богатых торжищ.

Трудно правильно оценить деятельность Святослава, если не взглянуть широко на то, что происходило и то время в мире. Для феодальных империй, королевств и халифатов очень важны были внешние торговые связи. Они помогали восполнять пробелы местного производства, отчасти уравнивать природные условия разных стран. Корабли бороздили моря, огромные караваны тянулись из Китая и Индии, из Ирана и Египта на запад, в Европу. Цветные шелка и клинки дамасской стали, быстроногие охотничьи гепарды и парча, яркие краски и острые пряности для приправы пресной северной пищи, диковинные раковины и тонкое узорочье ювелиров, серебряные блюда, рукомойники-водолеи, заздравные чары с чеканными изображениями барсов, оленей, слонов, львов, танцовщиц, фокусников, царей — все это жадно покупала грубоватая знать европейских королевств и княжеств, жившая в деревянных домах с земляными полами и одетая в домотканые сукна и холсты.

В конце IX в. поток предметов роскоши с Востока был прерван вторжением венгров и печенегов. Воинственные кочевники оказались в, самом сердце Европы, а на восток их кочевья тянулись на тысячи километров. Страны Средиземноморья продолжали вести морскую торговлю, а для всей Северной Европы наступили трудные времена — заслон кочевников препятствовал торговле. Вот тогда-то и сказалась важная историческая роль Киевской Руси, тогда-то и заговорили о Киеве в Византии и в Багдаде, в Германии и Средней Азии.

Русские дружины пробивались через печенежский заслон и закупали восточные товары в крупнейших городах мира. Часть этих товаров оседала в самом Киеве, а значительную их часть русские купцы "рузарии" везли в Европу по двум торговым магистралям: из Киева через Краков и Прагу и из Киева же, путем "из Грек в Варяги" (именно так называл его летописец) через Полоцк или через Смоленск и Новгород в "Варяжское море", в земли западных славян, немцев и даже во Францию.

Средневековый французский поэт воспевал красавицу, одетую в одежды из "русского шелка"; шелк был закуплен, конечно, где-то на восточных рынках, но во Францию его привезли русские купцы, и это породило новое название этих тканей.

Выполнение этой исторической миссии было затруднено для Киевской Руси враждебной политикой соседних южных государств: Волжская Болгария соперничала с Русью , в восточной торговле; Хазарский каганат держал в своих руках устья всех русских рек, выходы в моря всех магистральных путей и вероломно грабил русские торговые караваны; Византия стремилась оттеснить Русь от черноморских берегов, хотя самое море восточные географы уже называли "Русским морем".

Походы Святослава 965—968 гг. представляли собою как бы единый сабельный удар, прочертивший на карте Европы широкий полукруг от Среднего Поволжья до Каспия и далее по Северному Кавказу и Причерноморью до балканских земель Византии.

Побеждена была Волжская Болгария, полностью разгромлена Хазария, ослаблена и напугана Византия, бросившая все свои силы на борьбу с могучим и стремительным полководцем.

Замки, запиравшие торговые пути русов, были сбиты. Русь получила возможность вести широкую торговлю с Востоком. В разных концах побережья "Русского моря" возникли русские военно-торговые форпосты: Тмутаракань — на востоке у Керченского пролива и Переяславец — на западе близ устья Дуная.

Святослав стремился приблизить свою столицу к жизненно важным центрам Х в. и придвинул ее вплотную к границе одного из крупнейших и развитых государств тогдашнего мира — Византии.

Во всех этих действиях видна рука полководца и государственного деятеля, заинтересованного в возвышении Руси и упрочении ее международного положения.

Походы Святослава были мудро задуманы и блестяще осуществлены.

На всех современников этот юный победитель производил сильное впечатление.

Враги-византийцы восхищались его мужеством и бесстрашием, приводили его речи, обращенные к русским воинам. Византийский император, пытавшийся при личной встрече поразить киевского князя необычайным великолепием цесарского убранства, оказался сам пораженным простотой и скромностью внешнего облика князя-богатыря.

Русская летопись, черпая свои сведения из устной дружинной поэзии, так описывает Святослава:

Когда князь Святослав возмужал и возрос,

он собрал много воинов храбрых;

и сам он был тоже храбр.

В походах он двигался быстро, как барс,

многие земли воюя.

Он шел без телег, без тяжелых котлов,

мясо испёкши на углях.

Он спал не в шатрах, а как воины все

лишь положивши седло в головах.

(Перевод)

Будучи однажды окружен 100-тысячным греческим войском, Святослав не сдался и воодушевил своих воинов горячей речью: "...Не посрамим земли Русской, но ляжем костьми здесь! Мертвые срама не имут. ...Станем крепко. Аз же перед вами пойду. Аще моя глава ляжет, то промыслите о себе".

В неравном бою с Византией Святослав сохранил свое войско и ушел на Русь, заключив в июле 971 г. письменный договор с императором Иоанном Цимисхием о ненападении. Балканские завоевания были утрачены, но победы на Волге, на Дону и в Приазовье были закреплены.

Однако Византия оказалась менее грозным врагом, чем печенеги,— на обратном пути в Киев, в 972 г., войско Святослава было разбито печенегами в днепровских порогах. Только варяг Свенельд, бросивший Святослава еще в начале пути, достиг Киева. Святослав был убит, и из его черепа печенежский хан Куря сделал себе чашу, оковав ее золотом.

При работах на Днепрострое в 1933 г. в порогах было найдено на дне Днепра несколько стальных мечей с серебряным узором рукоятей; они, возможно, принадлежали воинам Святослава.

БЫЛИННОЕ ВРЕМЯ РУСИ (КОНЕЦ Х в).

Борьба с печенегами стала в Х в. насущной потребностью Руси. Вся плодородная лесостепь, густо покрытая русскими деревнями и городами, была открыта для внезапных набегов кочевников, раскинувшихся по Русской равнине на "месяц конного пути" от Дуная до Жигулей.

Каждый набег приводил к сожжению сел, уничтожению полей, угону населения в рабство. Поэтому оборона от печенегов была не только государственным, но и

общенародным делом, понятным и близким всем слоям общества. И, естественно, что князь, сумевший возглавить эту оборону, должен был быть народным героем, действия которого воспевались народным эпосом — былинами.

Таким князем оказался побочный сын Святослава — Владимир.

В живописном городе Любече, охранявшем подступы к Киевской земле с севера, жил в середине Х .в. некий Малко Любечанин. Его дочь Малуша была ключницeй княгини Ольги, а сын Добрыня, очевидно, служил князю. В былинах о Добрыне сохранилась память о том, что он был при княжеском дворе "конюхом да приворотничком", но потом стал уже не слугой, а придворным — "он стольничал-чашничал девять лет".

Малуша Любечанка стала одной из наложниц Святослава, и у нее родился Владимир, которого долго потом корили его происхождением, называя "робичичем", "холопищем". Если бы не особая удача, то сын ключницы мог бы затеряться в толпе "отроков" и слуг на княжеском дворе. Но его дядя Добрыня однажды воспользовался тем, что законные сыновья князя Ярополк и Олег отказались ехать в далекую северную факторию Руси — Новгород, и предложил послать туда своего племянника.

Так юный робичич Владимир стал князем-наместником в маленьком городке на озере Ильмень.

Когда между его братьями (после трагической гибели Святослава) вспыхнула усобица, разжигаемая варягом Свенельдом, и Олег Древлянский был убит, Добрыня и Владимир двинулись походом из Новгорода в Киев, покорив по дороге Полоцк, важный торговый пункт на Западной Двине. Здесь Владимир силою взял себе в жены Рогнеду, дочь полоцкого князя. В русских былинах отразилась и борьба Олега со Свенельдом, и женитьба Владимира при посредничестве Добрыни.

Ярополк был убит во дворце двумя варягами из войска Владимира, и сын рабыни стал великим князем киевским, а Добрыня — воеводой, вершившим дела Руси.

Первым государственным делом Владимира было изгнание из Киева варягов-наемников; затем он установил новый языческий культ шести богов во главе с богом грозы и войны — Перуном.

Ряд удачных походов на Польшу, на Вятичей, Литву, Радимичей, Болгар и Хорватов (в Закарпатье) значительно расширил и упрочил Русь как государство всех восточных славян. Но по-прежнему оставалась нерешенной главная задача внешней политики Руси — оборона от 40 печенежских племен, наступавших на русские земли по всему лесостепному пограничью.

"И сказал Владимир: "Плохо то, что у нас мало крепостей вокруг Киева".

И стали строить крепости по рекам Десне, Остру, Трубежу и по Суле и по Стугне. В землях Словен, Кривичей, Чуди и Вятичей были набраны дружинники ("лучшие мужи") и отправлены в эти новые города. Владимир поступил так потому, что была постоянная война с печенегами. Он воевал с ними и побеждал их".

Эти слова летописи содержат исключительно интересные сведения об организации общегосударственной обороны. Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в ее состав народов. Ведь гарнизоны для южных крепостей набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (Чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в таких местах, куда не мог доскакать ни один печенег.

Заслуга Владимира в том и состояла, что он весь лесной Север заставил служить интересам обороны южной границы, шедшей по землям Полян, Уличей и Северян.

Из пяти рек, на которых строились новые крепости. Четыре находились на левом берегу Днепра. Это объяснялось тем, что на левобережье было меньше естественных лесных заслонов и степь поднималась здесь до самого Чернигова.

После создания оборонительных линий печенеги должны были преодолеть четыре барьера.

Первым был рубеж на Суле, которая двести лет была границей между русскими и кочевниками. В "Слове о полку Игореве" воспевается Сула, текущая "серебряными струями", а половецкая земля иносказательно изображалась так: "Комони ржут за Сулою".

В устье Сулы археологи раскопали крепость-гавань, куда могли заходить во время опасности днепровские суда; укрепленная гавань носила характерное название -

Воинь. Далее по Суле шли крепости на расстоянии 15—20 км друг от друга.

Если печенеги преодолевали этот рубеж, то далее они встречались с новым заслоном по Трубежу, где был один из крупнейших городов Киевской Руси — Переяславль. Если это препятствие им удавалось взять или обойти, то перед ними открывались пути на Чернигов и на Киев. Но перед Черниговом лежали оборонительные линии по Остру и Десне, затруднявшие подход к этому древнему богатому городу.

Печенеги могли попасть с левого берега Днепра к Киеву, только перейдя реку вброд под Витечевым и затем преодолев долину Стугны. Но именно здесь-то Владимир и поставил свои крепости.

Археологические раскопки в Витечеве открыли здесь на высокой горе над бродом мощную крепость конца Х в. с дубовыми стенами и сигнальной башней на вершине горы. При первой же опасности на башне зажигали огромный костер, и так как оттуда простым глазом был виден Киев, то в столице тотчас узнавали о появлении печенегов на Витечевском броде.

Стугнинская линия окаймляла "бор .велик", окружавший Киев с юга. Это была уже последняя оборонительная линия, состоявшая из городов Триполья, Тумаща и

Василева и соединявших их валов. В глубине ее, между Стугной и Киевом, Владимир построил в 991 г. огромный город-лагерь Белгород, ставший резервом всех киевских сил.

Постройка нескольких оборонительных рубежей с продуманной системой крепостей, валов, сигнальных вышек сделала невозможными внезапные вторжения печенегов и помогла Руси перейти в наступление. Тысячи русских сел и городов были избавлены от ужасов печенежских набегов.

Об этой пограничной линии писал русский летописец, современник Владимира; о ней упоминал западный епископ Брунон, ехавший из Киева в Печенегию; об этих же порубежных крепостях-заставах пел свои песни народ:

На горах, горах да на высоких,

На шоломя (холме) на окатистом,

Там стоял да тонкий бел шатер.

Во шатре-то удаленьки добры молодцы:

Во-первых, старый казак Илья Муромец,

Во-вторых, Добрынюшка Никитич млад,

Во-третьих-то, Алешенька Попович-от.

Эх, стояли на заставе они на крепкоей,

Стерегли-берегли они красен Киев-град...

Князь Владимир испытывал большую нужду в крупных военных силах и охотно брал в свою дружину выходцев из народа; прославившихся богатырскими делами. Он приглашал и изгоев, людей, вышедших поневоле из родовых общин и не всегда умевших завести самостоятельное хозяйство; этим князь содействовал дальнейшему распаду родовых отношений в деревне. Изгойство перестало быть страшной карой: изгой мог найти место в княжеской дружине.

Победы над печенегами праздновались всенародно и пышно. Князь с боярами и дружиной пировал на "сенях" (на высокой галерее дворца), а на дворе ставились столы для народа. На эти пиры съезжались "посадники и старейшины по всем градом и люди многы", "бесчисленное множество народа".

Знаменитые пиры Владимира, являвшиеся своеобразным методом вовлечения в дружину, воспеты и в былинах в полном согласии с летописными записями:

Во стольном городе во Киеве,

У ласкова князя у Владимира

Было пированьице почестей пир

На многих на князей на бояров,

На могучиих на богатырей,

На всех купцов на торговыих,

На всех мужиков деревенскиих...

Народ создал целые циклы былин о князе Владимире Красном Солнышке, о Добрыне, об Илье Муромце, о борьбе с Соловьем-Разбойником, который был олицетворением племенных князьков, о походах в далекие земли, о борьбе с жестокими языческими обычаями и о крепких заставах богатырских, охранявших Киевскую Русь от "силушки поганой".

Героическая эпоха Владимира (978—1015 гг.) была воспета и феодальным летописцем, и народом потому, что в главных ее событиях соединились воедино феодальное начало с народным, и политика князя стала подчиняться общенародным интересам.

ХРИСТИАНСТВО И ЯЗЫЧЕСТВО.

Клерикальные историки резко противопоставляют христианство язычеству и обычно делят историю каждого народа на два периода, считая рубежом принятие христианства; дохристианские времена они называют веками мрака, когда народы пребывали в невежестве до тех пор, пока христианство будто бы ни пролило свет на их жизнь.

Для некоторых народов, сравнительно поздно вступивших на путь исторического развития, принятие христианства означало приобщение к многовековой и высокой культуре Византии или Рима и тем самым тезис церковников о "тьме и свете" как бы получал подтверждение. Но, разумеется, необходимо четко отделять уровень культуры (кстати говоря, сложившейся еще в "языческий" период) от вида религиозной идеологии.

Византия не тем превосходила древних славян, что была христианской страной, а тем, что являлась наследницей античной Греции, сохранившей значительную часть ее культурного богатства.

Христианство нельзя противопоставлять язычеству, так как это только две формы, два различных по внешности проявления одной и той же первобытной идеологии.

И язычество, и христианство в равной мере основаны на вере в сверхъестественные силы, "управляющие" миром. Живучесть христианства в значительной степени объясняется использованием в его идеологии древнего языческого представления о загробном мире, о "второй жизни" после смерти. В сочетании с очень древним дуалистическим воззрением на мир, как на арену борьбы духов добра с духами зла, мысль о загробном мире породила учение о таком же дуализме и "потусторонней жизни" — о существовании "рая" для добрых и "ада" для злых.

Христианство в своей практике широко использовало первобытную магию; молебен о дожде (когда священник кропил поля "святой" водой) ничем не отличался от действий первобытного жреца, пытавшегося таким же магическим путем упросить небеса окропить поля настоящим дождем.

Являясь эклектичным и стихийным объединением ряда древних земледельческих и скотоводческих культов, христианство по своей сущности очень близко подходило к языческим верованиям славян, германцев, кельтов, финнов и других народов.

Недаром после христианизации так тесно слились местные народные верования с учением христиан.

Главное отличие христианства заключалось в том, что свой исторический путь оно проходило в условиях резко антагонистического классового рабовладельческого общества, а затем в трудной обстановке кризиса и перехода к феодализму.

Естественно, что первобытная сущность тех культов, из которых сложилось первоначальное христианство, осложнялась и видоизменялась: религия социальных низов, обещавшая рабам утешение в будущей загробной жизни, была использована рабовладельцами, внесшими в нее совершенно иные идеологические мотивы.

Феодальное государство еще больше развило классовую сущность христианства.

Византийский император рассматривался как представитель самого бога на земле.

Пышный и величественный церемониал богослужений был направлен на освящение существовавших классовых порядков. На стенах церквей изображались "святые" императоры, патриархи, представители знати. Церковное помещение обычно было поделено на два яруса: внизу толпились простые люди, а на хорах, между людьми и изображением бога — "вседержителя", помещались владыки и высшая знать.

Христианство отличалось от язычества не своей религиозной сущностью, а только теми чертами классовой идеологии, которые наслоились за тысячу лет на примитивные верования, уходящие корнями в такую же первобытность, как и верования древних славян или их соседей.

Христианские миссионеры, шедшие к славянам или германцам, не создавали ничего принципиально нового; они приносили лишь новые имена для старых богов, несколько иную обрядность и значительно более отточенную идею божественного происхождения власти и необходимости покорности ее представителям. Мировоззрение же миссионеров не отличалось от мировоззрения языческих жрецов, колдунов и знахарей.

* * *

На корабле, плывшем по голубым волнам Эгейского моря, какой-то русский книжник XII в. решил написать исследование о славянском язычестве: "Слово о том, как язычники поклонялись идолам и приносили им жертвы". Нашему путешественнику были знакомы и древний египетский культ Озириса, и учение Магомета в арабских землях, и обычаи турок-сельджуков, и необычная для русского уха музыка органов в католических храмах крестоносцев.

Его корабль плыл с юга на север, через Афон в Царьград и на своем пути, начавшемся, быть может, где-нибудь в Палестине или даже Египте, этот книжник должен был видеть и остров Крит, известный в древности культом Зевса, и античные храмы Афродиты, Артемиды, Афины, и место знаменитого дельфийского треножника, служившего для предсказаний оракула ("трипода дельфического ворожа").

Быть может, изобилие руин античных языческих святилищ, встреченных во время плавания, и вдохновило неизвестного автора на такую тему, как сопоставление славянского язычества с другими древними религиями.

Исключительный интерес представляет та периодизация истории славянских верований, которую предложил этот умный и образованный писатель:

1. Первоначально славяне "клали требы (т. е. приносили жертвы) упырям и

берегыням..."

2. Затем они "начали трапезу ставити (тоже приносить жертвы) Роду и рожаницам".

3. Впоследствии славяне стали молиться главным образом Перуну (сохраняя веруй в других богов)..

"Упыри" — это вампиры, фантастические существа, оборотни, олицетворяющие зло.

"Берегыни" (от слов "беречь", "оберегать") — это добрые, помогающие человеку духи. Одухотворение всей природы и деление ее на доброе и злое начала — это очень древние представления, возникшие еще у охотников каменного века. Против упырей применялись различные заговоры, носились амулеты-обереги; в народном искусстве сохранилось много чрезвычайно древних символов добра и плодородия, изображая которые на одежде, посуде, жилище, древний человек думал, что знаки добра, обереги, отгонят духов зла. К числу таких символов относятся изображения солнца, огня, воды, растения, женщины, цветка.

Культ Рода и рожаниц, божеств плодородия, несомненно связан с земледелием и действительно отражает более позднюю ступень развития человечества — неолит, энеолит и последующее время.

По всей вероятности, многочисленные глиняные фигурки женских божеств (иногда с зернами в составе глины), широко известные в раннеземледельческих культурах, являются изображениями этих рожаниц. Позднее, уже после крещения Руси, рожаниц приравнивали к христианской богородице.

Род был верховным божеством неба и земли, распоряжавшимся стихиями — солнцем, дождями, грозами, водой. Вера в единого верховного бога явилась основой позднейшего христианского монотеизма.

Культ Перуна, бога грозы, войны и оружия, появился сравнительно поздно в связи с развитием дружинного, военного, элемента в обществе.

Как видно, ступени развития первобытной религии указаны писателем-мореплавателем очень верно и точно. Последнюю стадию он тоже правильно обрисовал как двоеверие — славяне приняли христианство, "но и ныне по украинам молятся проклятому богу их Перуну и другим богам.

Моления славян-язычников своим богам были строго расписаны по временам года и важнейшим сельскохозяйственным срокам. Год определялся по солнечным фазам, так как солнце играло огромную роль в мировоззрении и верованиях древних земледельцев.

Начинался год, как и сейчас, в пору зимнего солнцестояния, 1 января. Новогодние празднества — "святки" — длились 12 дней, захватывая конец старого года и начало нового. В эти дни сначала гасили все огни в очагах, затем добывали трением "живой" огонь, пекли специальные хлебы и по разным приметам старались угадать, каков будет наступающий год. Кроме того, язычники всегда стремились активно воздействовать на своих богов просьбами, молениями и принесением им жертв. В честь богов устраивались пиры, на которых закалывались быки, козлы, бараны, всем племенем варилось пиво, пеклись пироги. Богов как бы приглашали на эти пиры — братчины, чтобы они становились сотрапезниками людей. Существовали специальные святилища — "требища", — предназначенные для таких ритуальных пиров.

Церковь использовала новогодние языческие святки, приурочив к ним христианские праздники рождества и крещения (25 декабря и 6 января).

Следующим праздником была масленица, буйный и разгульный праздник весеннего равноденствия, встречи солнца и заклинания природы накануне весенней пахоты.

Церковь боролась с этим праздником, но не смогла его победить и добилась только выдворения его за календарные сроки "великого поста" перед пасхой.

В пору пахоты, сева яровых и "прозябания" зерен в земле мысль древнего славянина обращалась к предкам — "дедам", тоже лежащим в земле. В эти дни ходили на кладбища и приносили "дедам" пшеничную кутью, яйца и мед, считая, что предки-покровители помогут всходам пшеницы. Кладбища представляли собою в древности как бы "поселки мертвых": над сожженным прахом каждого умершего строилась деревянная "домовина" ("столп"); в эти миниатюрные дома и приносили угощение предкам весной и осенью.

Позднее стали над могилами насыпать земляные курганы.

Обычай "приносов" в "родительские" дни сохранился до XIX в.

На протяжении весны и лета беспокойство древнего земледельца об урожае все возрастало — нужны были вовремя дожди, вовремя солнечное тепло. Первый весенний праздник приходился на 1—2 мая, когда появлялись первые всходы яровых.

Второй праздник, слившийся впоследствии с христианским "троицыным днем",—это день бога Ярила, бога животворящих сил природы (4 июня); в этот день молодую березку убирали лентами и украшали ветками дома.

Третий праздник отмечал летний солнцеворот 24 июня — день Купалы ("Иван-Купала").

Во всех этих праздниках ощущается настойчивое моление о дожде. Хороводы девушек, обрядовые песни и пляски в священных рощах, жертвоприношения рекам и родникам — все было направлено на получение дара неба, дождя. Дню Купалы предшествовала "русальная неделя". Русалки — нимфы воды и полей, от которых, по представлениям славян, зависело орошение земли дождем.

В славянской этнографии хорошо известно, что в дни таких русальных празднеств в деревнях выбирали самых красивых девушек, обвивали их зелеными ветками и с магической целью обливали водой, как бы подражая дождю, который хотели вызвать такими действиями.

Праздник Купалы был наиболее торжественным из весенне-летнего цикла. Здесь отмечалось и поклонение воде (бросание девушками венков в реку), и огню — в купальскую ночь на высоких холмах, на горах разводили огромные костры, и юноши и девушки попарно прыгали через огонь. Жизнерадостная, игровая часть этих молений сохранялась очень долго, превратившись из обряда в веселую игру молодежи.

Этнографы начала XIX в. описывают великолепное зрелище купальских костров в

Западной Украине, Польше и Словакии, когда с высоких вершин Татр или Карпат на сотни верст вокруг открывался вид на множество огней, зажженных на горах.

Кульминационным пунктом славянского сельскохозяйственного года были грозовые, жаркие июльские дни перед жатвой хлебов. Земледелец, бессильный перед лицом стихий, со страхом взирал на небо — урожай, взращенный его руками, вымоленный (как он думал) у богов, был уже почти готов, но грозное и капризное небо могло его уничтожить. Излишний зной мог пересушить колосья, сильный дождь — обить созревшее зерно, град — начисто опустошить нивы, а молния — спалить сухое поле.

Бог, управлявший небом, грозой и тучами, был особенно страшен в эти дни; его немилость могла обречь на голод целые племена. День Рода-Перуна ("Ильин день" ~ 20 июля) был самым Мрачным и самым трагическим днем во всем годовом цикле славянских молений. В этот день не водили веселых хороводов, не пели песен, а приносили кровавые жертвы грозному и требовательному божеству, прямому предшественнику столь же жестокого христианского бога.

Наряду с языческими молениями об урожае, составлявшими содержание годового цикла праздников, в комплекс языческих представлений входили и первобытный анимизм (вера в леших, водяных, болотных духов), и культ предков (почитание мертвых, вера в домовых).

Сложной обрядностью обставлялись свадьбы и похороны. Свадебные обряды были насыщены магическими действиями, направленными на безопасность невесты, переходящей из-под покровительства своих домашних духов в чужой род, на благополучие новой семьи и на плодовитость молодой четы.

Погребальные обряды славян сильно усложнились к концу языческого периода в связи с развитием дружинного элемента. Со знатными русами сжигали их оружие, доспехи, коней. По свидетельству арабских путешественников, наблюдавших русские похороны, на могиле богатого руса совершалось ритуальное убийство его жены. Все эти рассказы полностью подтверждены археологическими раскопками курганов. В качестве примера можно привести огромный курган высотою в четырехэтажный дом — Черную могилу в Чернигове, где в процессе раскопок было найдено много различных вещей Х в.: золотые византийские монеты, оружие, женские украшения и турьи рога в серебряной оковке с изображением былинного сюжета — смерть Кащея Бессмертного в Черниговских лесах.

Черная могила, в которой, по преданию, был похоронен черниговский князь, расположена на высоком берегу Десны, и огонь грандиозного погребального костра должен был быть виден на десятки километров вокруг.

* * *

Вокняжившись в Киеве, Владимир I произвел своего рода языческую реформу, стремясь, очевидно, поднять древние народные верования до уровня государственной религии,— рядом со своими теремами, на холме, князь приказал поставить деревянных кумиров шести богов: Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши.

Будто бы Владимир узаконил даже человеческие жертвоприношения этим богам, что должно было придать их культу трагический, но в то же время и очень торжественный характер. "И осквернилась кровью земля Русская и холм тот".

Культ Перуна, главного бога дружинной знати, был установлен Добрыней и на северной окраине Руси, в Новгороде. Вокруг идола Перуна там горело восемь неугасимых костров, и память об этом вечном огне сохранялась у местного населения вплоть до XVII в.

Хорс и Даждьбог — оба одинаково означают бога солнца. На основании этого ученые делают вывод о том, что Владимир в своем языческом пантеоне объединил богов различных племен. Если Даждьбог и Стрибог были славянскими божествами, то Хорс, возможно, являлся богом Солнца у южных племен, где была сильна скифо-аланская примесь; этим же племенам, по всей вероятности, принадлежал и Семаргл, божество подземного мира, где находятся кости предков и корни, питающие растения.

Мокошь (или Макошь) была единственным женским божеством в этом пантеоне и, очевидно, олицетворяла собой женское начало природы и женскую часть хозяйства (стрижку овец, прядение).

Попытка превращения язычества в государственную религию с культом Перуна во главе, судя по всему, не удовлетворила Владимира, хотя киевляне охотно поддерживали даже самые крайние проявления кровавого культа воинственного бога.

В Киеве давно уже было известно христианство и его основные догматы, так хорошо приспособленные к нуждам феодального государства. Первые сведения о христианстве у русов относятся к 860—870-м годам. В Х в. в Киеве была уже церковь св. Ильи, христианского двойника Перуна. Ко времени Святослава и Владимира уже существовала значительная христианская литература в соседней Болгарии, написанная на языке, вполне понятном для всех русских.

Но киевские князья медлили с принятием христианства, так как при тогдашних богословско-юридических воззрениях византийцев принятие крещения из их рук означало переход новообращенного народа в вассальную зависимость от Византии.

Владимир I вторгся в византийские владения в Крыму, взял Херсонес и отсюда уже диктовал свои условия императорам. Он хотел породниться с императорским домом, жениться на царевне и принять христианство. Ни о каком вассалитете в таких условиях не могло быть и речи.

Около 988 г. Владимир крестился сам, крестил своих бояр и под страхом наказаний заставил креститься киевлян и всех русских вообще. В Новгороде тот же Добрыня, который учреждал там культ Перуна, теперь крестил новгородцев огнем и мечом.

Формально Русь стала христианской. Погасли погребальные костры, на которых сгорали убитые рабыни, угасли огни Перуна, требовавшего себе жертв наподобие древнего Минотавра, но долго еще по деревням насыпали языческие курганы, тайно ("отай") молились Перуну и огню-варожичу, справляли старинные праздники.

Язычество слилось с христианством.

* * *

Церковь на Руси была организована так: во главе ее стоял киевский митрополит, назначаемый или из Константинополя, или самим киевским князем с последующим избранием собором епископов. В крупных городах находились епископы, ведавшие всеми церковными делами большой округи — епархии. С обособлением отдельных княжеств каждый князь стремился к тому, чтобы его столица имела своего епископа.

Митрополит и епископы владели землями, селами городами; у них были свои слуги, холопы, изгои и даже свои полки. Князья на содержание церкви давали "десятину" — десятую долю своих даней и оброков. Церковь имела свой особый суд и специальное законодательство, при помощи которого властно и бесцеремонно вмешивалась в семейную и интимную жизнь, в образ мысли и нормы поведения людей. В городах в XI— XII вв. было много каменных и деревянных церквей, в которых служили священники ("попы") и их помощники - дьяконы. Служба в церкви велась ежедневно три раза в день ("заутреня", "обедня" и "вечерня"); церковники стремились регламентировать всю жизнь и постоянно воздействовать на свое "стадо". В праздничные дни устраивались особо торжественные службы, которым предшествовали ночные моления — "всенощные".

Пышность богослужения должна была воздействовать на умы простых людей. Но долго еще церковники жаловались на то, что их храмы пустуют: "Если какой-нибудь плясун или скрипач, или комедиант позовет на игрище, на сборище языческое, то все туда радостно устремляются и проводят там, развлекаясь, целый день. Если же позовут в церковь, то мы позевываем, чешемся, сонно потягиваемся и отвечаем: "Дождливо, холодно" или еще чем-либо отговариваемся...

На игрищах нет ни крыши, ни защиты от ветра, но нередко и дождь идет, дует ветер, метет метель, но мы ко всему этому относимся весело, увлекаясь зрелищем, гибельным для наших душ.

А в церкви и крыша есть и приятный воздух, но туда люди не хотят идти...".

Все средства искусства были использованы церковью для утверждения своих взглядов на жизнь и общественную структуру.

Ораторы убеждали аудиторию в том, что "властели бо от бога устроены", что человек должен купить себе покорностью и смирением в этой жизни вечное блаженство после смерти.

Художники изображали "Страшный суд", когда, по фантастическим предсказаниям пророков, восстанут из гробов все умершие за несколько тысячелетий существования мира и бог начнет последний суд, определяя праведно проживших свою жизнь в рай, а грешников — в ад на бесконечные муки. Кисть художника рисовала безобразных чертей, хватающих грешников и бросающих их в печь, пронзающих крючьями, рвущими грязными когтями их тела...

Стройное пение и торжественное театрализованное богослужебное действо должны были показать другой, праведный полюс христианского мира.

Архитекторы стремились вознести церковные здания над хижинами и хоромами, так чтобы именно церкви создавали архитектурный ансамбль города.

Утверждая свое искусство, церковь постоянно обрушивалась на светские забавы и интересы: "Горе тем, кто ждет вечера с его музыкой — гуслями, флейтами, тамбуринами... тем, кто делает вид, что не знает, какой вред приносят гусли, игры, танцы и пение..."

Церковный проповедник порицает тех солидных горожан, которые внешне благопристойны, но увлекаются игрой уличных артистов, танцами и песнями, даже детей водят на пиры.

"А спросите-ка этих бесстыдных старцев, как жили пророки и апостолы? Или сколько было апостолов и пророков? Не знают они этого и не ответят вам. А вот если речь зайдет о лошадях или о птицах или о чем-либо другом, то тут они — философы, мудрецы!"

Одной из сильнейших церковных организаций были монастыри, игравшие вообще очень важную роль в истории средневековых государств.

По идее монастырь — добровольное братство людей, отрекшихся от семьи, от обычной жизни и целиком посвятивших себя служению богу. На деле монастыри были крупными землевладельцами-феодалами, владели селами, вели оптовую торговлю, ссужали деньги под ростовщические проценты и всегда находились в самой гуще жизни, принимая непосредственное участие в повседневной "суете мирской" и в крупных политических событиях.

Игумены монастырей наравне с епископами выступали как дипломаты, судьи, посредники.

В монастырях существовало резкое неравенство между бедняками без роду, без племени и выходцами из боярской или купеческой среды.

Высшие церковные власти — епископы и митрополит могли выбираться только из среды монахов, которых в отличие от обычных попов и дьяконов называли черным духовенством.

Некоторые центральные монастыри вроде Киево-Печерского (основанного в середине XIв.) стали своего рода духовной академией, куда охотно поступали сыновья крупных вельмож, стремившиеся сделать карьеру.

В таких монастырях были хорошие библиотеки; здесь велись летописи, записи внутренних монастырских событий, сочинялись проповеди, прославлялись монахи "подвижники", "отшельники", "молчальники".

Богатая хозяйственная жизнь монастырей и наличие в них аристократической прослойки, избавленной (как видно из позднейших данных) от черной работы, заставляли администрацию принимать меры для создания такой декоративной завесы, которая прикрыла бы собой классовую сущность монастыря и отвлекла бы внимание горожан и крестьян.

Этой завесой стали "блаженные", "юродивые" — психически ненормальные, слабоумные или искалеченные люди, недостатки которых беззастенчиво выставлялись напоказ всем посетителям монастыря. Сохранился рассказ об одном таком юродивом Исаакии, жившем в Печерском монастыре в 1060—1070-е годы. Он был "расслаблен телом и умом", его мучили кошмарные видения, одет он был в недубленую козью шкуру; монастырские повара издевались над его слабоумием и заставляли ловить ворон.

Исаакий то собирал детей и одевал их в монашеские одежды, то босыми ногами становился на горящую печь, то "поча по миру ходити, такоже уродом ся творя".

Рассказ об этом несчастном был введен в летопись, и автор-монах сознательно преподносил читателю образ "божьего избранника".

К началу XIII в. мы видим проявления антицерковных и антимонашеских настроений.

Один смоленский поп Авраамий, славившийся начитанностью и красноречием, обратил свою проповедь к очень широкому кругу горожан и крестьян, среди которых были и "малые", и "рукодельные", и рабы. Его учение было близко к учению западноевропейских вальденсов, выступавших против духовенства.

Смоленский епископ, игумены и попы повлекли Авраамия на суд, поставили мечников на дороге, чтобы никто не приходил к нему.

На суде "игумены и попы, если бы было возможно, сожрали бы его живым".

Предлагались различные виды казни: "Одни советовали заключить в тюрьму, другие — пригвоздить к стене и сжечь, третьи — утопить".

* * *

Русская церковь играла сложную и многогранную роль в истории Руси XI—XIII вв. С одной стороны, несомненна прогрессивная роль церкви как организации, помогавшей укреплению молодой русской государственности в эпоху бурного поступательного развития феодализма. Несомненна и ее положительная роль в развитии русской культуры, в приобщении к культурным богатствам Византии, в распространении просвещения и создании крупных литературных и художественных ценностей.

Но надо помнить, что русский народ дорогой ценой заплатил за эту положительную сторону церкви: яд религиозной идеологии проникал (глубже, чем в языческое время) во все поры народной жизни, он притуплял классовую борьбу, возрождал в новой форме первобытные воззрения и на долгие века закреплял в сознании людей идеи потустороннего мира, божественного происхождения властей и провиденциализма, т. е. представления о том, что всеми судьбами людей всегда управляет божественная воля.

Русские люди не были так религиозны, как это пытаются изобразить церковные историки, но все же религиозная идеология была препятствием на пути к свободному миропониманию.

КУЛЬТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ.

Русский народ внес ценный вклад в мировую культуру, создав уже сотни лет назад немеркнущие в веках произведения литературы, живописи и зодчества.

Знакомство с культурой Киевской Руси и русских княжеств эпохи феодальной раздробленности убеждает нас в ошибочности существовавшего некогда мнения об исконной отсталости Руси.

Русская средневековая культура Х—XIII вв. заслужила высокую оценку как современников, так и потомков. Восточные географы указывали пути к русским городам, восхищались искусством русских оружейников, готовивших особенную сталь (Бируни). Западные хронисты называли Киев украшением Востока и соперником Константинополя (Адам Бременский). Ученый пресвитер Теофил из Падерборна в своей технической энциклопедии XI в. восхищался изделиями русских златокузнецов — тончайшими эмалями на золоте и чернью на серебре. В списке стран, мастера которых прославили свои земли тем или иным видом искусства, Теофил поставил Русь на почетном месте — впереди нее только Греция.

Утонченный византиец Иоанн Тцетцес был настолько очарован русской резьбой по кости, что воспел в стихах присланную ему пиксиду (резную коробочку), сравнивая русского мастера с легендарным Дедалом.

Средоточием феодальной культуры был город, являвшийся как бы коллективным укрепленным замком феодалов целого княжества. Здесь находились двор князя, дворы-замки его родичей, дворы бояр; здесь размещалась часть дружинников, составлявших постоянное войско. Дворы были полны челядью.

Основное население города составляли ремесленники разнообразнейших специальностей: в крупных русских городах Х— XII вв. можно было насчитать свыше 60 различных профессий.

Многочисленные археологические раскопки привели за последние годы к ряду важных открытий, по-новому освещающих городскую культуру.

Много нового внесли в понимание уровня русской городской культуры находки, свидетельствующие о широком распространении грамотности в народных массах.

Встречаются надписи на пряслицах для веретен, на глиняных сосудах и деревянных бочках, даже на сапожных колодках. Особенно интересны авторы надписей: киевский гончар, написавший на сырой еще амфоре "благодатнейша полна корчага сия", новгородский сапожник, пометивший колодку именем своей заказчицы, посадские девушки, надписывавшие пряслица, очевидно, для того, чтобы не перепутать их на посиделках. В Смоленске была найдена корчага с надписью "Горухша" в кургане первой половины Х в., одновременном первым договорам с греками.

Неисчерпаемой сокровищницей живых, подчас шутливых и задорных надписей являются стены древнерусских церквей, исписанные со всех сторон прихожанами, которых, очевидно, не смущало богослужебное назначение здания. Рядом с обычной магической формулой "господи помози..." мы встретим здесь записи путешественников — "странный грешный Ян Воин" (новгородский Софийский собор, написана наполовину глаголицей), насмешки над певчими — "хо-хо-хо крылошанин святой, богороодицы!", над соседями— "Кузьма-пороса" (киевский Софийский собор), проклятия, посылаемые кем-то Прокопию и Ульяне, или эпиграмму на соседа, уснувшего во время службы,— "Якиме стоя усне, а рта и о камень не ростепе".

Исключительно важным было открытие в 1951 г. профессором А. В. Арциховским в Новгороде берестяных грамот XI— XV вв. Целый новый мир открылся исследователям при изучении этих грамот. Торговые сделки, частные письма, торопливые записки, посланные с нарочным, отчеты о выполнении хозяйственных работ, донесения о походе, приглашение на поминки, загадки, стихи и многое, многое другое раскрывают нам эти замечательные документы, снова подтверждающие широкое развитие грамотности среди русских горожан.

Древнерусские люди не только любили читать и переписывать книги, но и глубоко понимали значение их, говоря, что "книги суть реки, напояющие вселенную мудростью".

Вскоре после крещения Руси, которое сыграло известную положительную роль в деле сближения с византийской культурой, в Киеве и других городах началась большая работа по переводу и переписке книг. В короткий срок русская церковь получила богослужебные книги, а княжеско-боярская среда — перевод хроники Георгия Амартола (сделан в первой половине XI в.), "изборники" исторических и философских сочинений, а также византийский рыцарский роман и другие жанры тогдашней мировой литературы, рассчитанной на аристократическую среду. Русским книжникам была известна литература на старославянском, греческом, еврейском, латинском языках. О сыне Ярослава Мудрого — Всеволоде — летописец с уважением говорит, что он "седя дома изумеяше пять язык".

Существенным отличием русской культуры от культуры большинства стран Востока и Запада является применение родного языка. Арабский язык для многих неарабских стран и латинский язык для ряда стран Западной Европы были чуждыми языками, монополия которых привела к тому, что народный язык государств той эпохи нам почти неизвестен. Русский же литературный язык применялся везде — в делопроизводстве, дипломатической переписке, частных письмах, в художественной и научной литературе. Единство народного и государственного языка было большим культурным преимуществом Руси перед славянскими и германскими странами, в которых господствовал латинский государственный язык. Там невозможна была столь широкая грамотность, так как быть грамотным означало знать латынь. Для русских же посадских людей достаточно было знать азбуку, чтобы сразу письменно выражать свои мысли; этим и объясняется широкое применение на Руси письменности на бересте и на "досках" (очевидно, навощенных).

Русская литература XI—XIII вв. дошла до нас, разумеется, не полностью.

Средневековая церковь, ревниво истреблявшая апокрифы и сочинения, упоминавшие языческих богов, вероятно, приложила руку к уничтожению рукописей, подобных "Слову о полку Игореве", где о церкви сказано мимоходом, а вся поэма полна русскими языческими божествами. Недаром до XVIII в. дошел только один-единственный список "Слова", хотя мы знаем, что "Слово" читали в разных русских городах. Отдельные цитаты в сохранившихся рукописях, намеки на обилие книг и отдельных произведений — все это убеждает нас в том, что в огне междоусобных войн, половецких и татарских набегов могло погибнуть много сокровищ древней русской литературы. Но и уцелевшая часть настолько ценна и интересна, что позволяет с большим уважением говорить о русских людях Х— XIII вв., творцах этой литературы.

Крупнейшими произведениями русской литературы, созданными в этот период, но продолжавшими свою литературную жизнь еще много столетий, являются: "Слово о законе и благодати" митрополита Иллариона, "Поучение" Владимира Мономаха, "Слово о полку Игореве", "Моление" Даниила Заточника, "Киево-Печерский патерик" и, конечно, летописи, среди которых видное место занимает "Повесть временных лет" Нестора (начало XII в.).

Для большинства из них характерен широкий, общерусский взгляд на события и явления, гордость созданным государством, сознание необходимости постоянной совместной борьбы против кочевнических орд, стремление прекратить разорительные для народа войны русских князей между собой.

В эпоху сложения и первоначального развития феодальной формации прогрессивным было то, что очищало путь новому, укрепляло его, помогало ему развиваться. И русская литература успешно содействовала новому феодальному государству, направляя его преимущественно на решение задач общенародного значения. Русские писатели XI—XIII вв. заставляли своих читателей и слушателей (многое было рассчитано на чтение вслух) думать о судьбах русской земли, знать положительных и отрицательных героев родной истории, чувствовать и укреплять единство всей древней русской народности. Почетное место в этой литературе занимают исторические труды.

Географический кругозор летописца очень широк — он знает и Британию на западе Старого Света, отмечая некоторые этнографические пережитки у англичан, и Китай на востоке Старого Света, где люди живут "на краю земли". Используя русские архивы, народные сказания и иностранную литературу, летописцы создавали широкую и интересную картину исторического развития Русского государства.

Помимо общих исторических трудов, охватывающих несколько столетий, и погодных хроник, существовали произведения, посвященные одному историческому событию.

Так, например, поход Владимира Мономаха в 1111 г. на половецкие становища был воспет в специальном сказании, автор которого правильно оценил значение этого первого серьезного разгрома половцев не только для Руси, но и для Западной Европы, заявив, что слава о победе князя Владимира дойдет до Рима.

Эпоха феодальной раздробленности сказалась в том, что появились областные литературные силы, в каждом новом княжеском центре велись свои летописи, уделявшие главное внимание местным событиям, но не перестававшие интересоваться и общерусскими делами. Литература росла вширь. Появились летописи в Новгороде, Владимире, Полоцке, Галиче,Смоленске, Новгороде-Северском, Пскове, Переяславле и других городах.

Русские историки XI—XIII вв. знакомили читателей с мировой историей как путем перевода новейших византийских трудов (Хроники Иоанна Малалы и Георгия Амартола), так и путем создания творчески обработанной хрестоматии из произведений древних авторов (Еллинско-римский летописец). В русских летописях сообщаются новости о событиях за пределами Руси (восстание в Польше, крестовые походы, взятие Константинополя крестоносцами и др.). Русские летописи являются большим вкладом в мировую науку, так как подробно раскрывают историю половины Европы на протяжении пяти столетий.

При всем патриотизме русской литературы мы не найдем в ней и следа проповеди агрессивных действий. Борьба с половцами рассматривается лишь как оборона русского народа от неожиданных грабительских набегов. Характерной чертой является и отсутствие шовинизма, гуманное отношение к людям различных национальностей: "Милуй не токмо своея веры, но и чюжия..., аще то буде жидовин, или сарацин, или болгарин, или еретик, или латинянин, или ото всех поганях — всякого помилуй и от беды избави" (Послание Феодосия Печерского к князю Изяславу, XI в.). В последующие века русская литература оказала большое влияние на культуру южнославянских стран, не знавших латинского языка в качестве официального.