Песни Умирающей Земли: Манифест Сильгармо

Из окна второго этажа таверны «Кампау», что стоит неподалеку от центра Каспара-Витатуса, за восходом солнца наблюдал Тьяго Алвес — манера подобным образом встречать рассвет стала просто массовым помешательством в эти самые последние из последних дней. Вначале появился слабый розовый лучик, нерешительно коснувшийся аметистового неба над горами Магнаца; затем вверх устремился клинок багрового света, словно окровавленный палец кого-то пытающегося выбраться из пропасти и цепляющегося за щели в камнях. И вот наконец показался солнечный диск, который как будто решил угнездиться между двух пиков, — раздутый и дрожащий, точно до половины наполненный водой воздушный шарик. Его цвет потускнел до светло-малинового.

Тьяго поморщился, увидев столь плачевное зрелище, и повернулся к окну спиной. Он был человеком могучего телосложения, на его руках, торсе и ногах вздувались бугры мышц, но при этом он двигался почти бесшумно и с ошеломительной ловкостью. И хотя внешностью он обладал весьма внушительной (если не сказать пугающей), от него разило этакой простецкой добродушностью, так что не слишком проницательные люди принимали его за недотепу. Каскад припорошенных сединой черных волос ниспадал на его лоб, резко обрываясь прямо над глазами — это была фамильная черта. Тщеславие побудило Тьяго выправить сломанные уши, но на его лице красовались все прочие вмятины и уродства, оставшиеся как память о долгих годах, проведенных на арене. Глазницы Тьяго пересекали многочисленные шрамы, а неоднократно сломанный за время карьеры нос приобрел вид забавного корнеплода; детишкам очень нравилось дергать за него и хохотать.

Облачившись в кожаные штаны и зеленую, как листва, рубаху, Тьяго спустился на нижний этаж таверны и вышел на бульвар Династий, лежащий в тени огромных монументов, а затем свернул в переулок, выходящий к воротам в городских стенах. Над водами Кзана кружили и дрались стрижи, вниз по течению резво шел двухмачтовик, направляющийся к устью реки. Энергичной походкой Тьяго зашагал по берегу, время от времени останавливаясь, чтобы размять мускулатуру; наконец, усмирив боль и ломоту в суставах интенсивной физической нагрузкой, он повернул обратно к воротам. Даже сиреневого цвета облака не казались чем-то примечательным на фоне причудливых городских шпилей — одни были увенчаны куполами, отделанными золотом и ониксом и украшенными декоративными навершиями; другие — башенками из витражного стекла, выложенного в виде полос либо завихрений; остальные же окутывало пламя, туман или скрывала завеса пространственных искажений, что указывало на основной род занятий живущего там волшебника.

Тьяго позавтракал оладьями со стридляничным джемом, расположившись в «Зеленой звезде», общем зале «Кампау» — освещенном лампами пыльном помещении, почти безлюдном в столь ранний час, с обшитыми резными панелями стенами, со скамьями, столиками и расписными окнами, изображающими картины прекрасных минувших дней и разные забавные сценки. Краска была нанесена на стекло столь густым слоем, что через нее едва просачивался свет немощного солнца. Тьяго как раз подумывал заказать себе еще и порцию жареного гляса,[1] чтобы окончательно заморить червячка, но тут распахнулась дверь и в зал вошли четверо в замысловато закрученных тюрбанах. Новоприбывшие тут же проковыляли к его столику. «Волшебники», — догадался Тьяго, окинув взглядом отличительные украшения, прикрепленные к их головным уборам. За исключением одежд, все они были похожи, точно фасолины: одинаково низкорослые и худощавые, с бледными, одутловатыми угрюмыми лицами и коротко остриженными черными волосами. Ростом они отличались ну разве что на дюйм или два. Чуть запоздав, вошел и пятый, затворивший за собой дверь и прислонившийся к ней спиной, — сделав так, он серьезно ограничил Тьяго в выборе тактики и заставил насторожиться. Этот последний отличался от своих товарищей тем, что не шаркал ногами, а передвигался с юношеской проворностью, а еще он носил свободные черные штаны, куртку с высоким воротником, щегольскую широкополую шляпу (следует заметить: тоже черную, скрывающую лицо).

— Имею ли я удовольствие разговаривать с Тьяго Алвесом? — поинтересовался один из волшебников — мужчина, чьи глаза постоянно метались из стороны в сторону, не задерживаясь ни на одном предмете, словно пытались вырваться из плена его глазниц.

— Да, это я, — ответил Тьяго. — Но вот что касается того, получите ли вы удовольствие, сильно зависит от поведения младшего из ваших спутников. Он что, планирует помешать мне удалиться?

— Разумеется, нет!

Волшебник махнул молодому сопровождающему, и тот отошел от двери. Впрочем, Тьяго заметил, что с пояса щеголя свисает несколько ножей, а потому вовсе не спешил расслабляться.

— Я Васкер, — произнес волшебник. — А сей достойный муж слева от меня — Диссерл. — С этими словами он указал на человечка, чьи руки ни на секунду не останавливались и все время ощупывали тело, словно он пытался вспомнить, куда засунул свой кошелек. — Рядом с ним — Архимбауст. — Архимбауст кивнул и возвратился к прерванному занятию — то есть принялся неистово чесать свою ляжку. — И, разумеется, Пелейсиас. — Названный вдруг испустил горловой рык, становившийся все громче и громче, пока человеку все-таки не удалось, изрядно подергав головой и судорожно сглотнув, замолчать. — Если разрешите присесть, — добавил Васкер, — то, думаю, нам найдется что предложить вам для нашей общей выгоды.

— Садитесь, если вам так хочется, — отозвался Тьяго. — Я как раз собирался заказать тарелку гляса и, наверное, еще чаю с мятой. Можете тратить мое время сколько угодно, пока я буду есть. Но мне поручено довольно-таки срочное задание, и я не имею права от него отвлекаться, сколь бы многообещающими ни оказались ваши предложения.

— Скажите, разве может вас отвлечь тот факт… — Архимбауст перестал старательно скрести ногтями собственный локоть, — что наше предложение касается вашего родственника? Того самого, кого вы разыскиваете.

— Кугеля? — Тьяго вытер губы. — Он-то тут при чем?

— Вы же его ищете, верно? — заметил Диссерл. — Вот и мы тоже.

— К тому же мы на шаг впереди, — добавил Васкер. — Мы способны точно назвать его местонахождение.

Тьяго еще раз промокнул губы платком и посмотрел волшебнику прямо в глаза:

— И где же он?

— Великий Эрм. Деревушка под названием Йоко Анвар. Мы бы могли и сами отправиться туда и задержать его, но, как вы видите, нам несколько не хватает для этого физической силы. Тут нужен человек крепкий, как вы, например.

При этих словах он издал какой-то звук — с точки зрения Тьяго, выражающий презрение — и отвернулся.

— Мы можем перенести вас почти к самому Йоко Анвару за считаные минуты, — сказал Архимбауст. — Какой смысл предпринимать рискованное путешествие через Дикие пустоши, а затем еще терпеть неудобства и невзгоды при переправе через Ксандурское море?

— К тому же, избрав традиционные способы перемещения, вы можете не успеть выполнить работу, — добавил Диссерл. — Если Сильгармо не ошибся в своих последних вычислениях, у нас, вероятно, осталось лишь несколько дней до того, как солнце окончательно покинет небосвод.

Волшебники принялись оживленно обсуждать достоинства и недостатки манифеста Сильгармо. Васкер придерживался оптимистичного прогноза в два с половиной столетия, настаивая на том, что вычисления Сильгармо определенно свидетельствуют о значительном событии, которое произойдет на поверхности солнца, но вовсе не обязательно катастрофическом. Архимбауст оспаривал использованную методику предсказания, Диссерл оказался сторонником пессимистичного варианта, а Пелейсиас разразился целой гаммой скорбных стонов и хрипов.

Дабы прекратить их перепалку, Тьяго грохнул кулаком по столу — тем самым он заодно и подозвал служанку. И, только сделав заказ, он поинтересовался у волшебников, зачем те разыскивают Кугеля.

— Вопрос сложный, я бы даже сказал — мутный, — ответил Васкер. — Если вкратце, Юкоуну, Смеющийся Маг, похитил кое-какие из наших органов и конечностей. Мы поручили Кугелю возвратить их, а заодно и вооружили его знанием о том, как навсегда покончить с Юкоуну. Да, утраченное вернулось к нам, но в состоянии весьма далеком от идеального. Потому-то мы и хромаем, чешемся да трясемся, а бедолаге Пелейсиасу и вовсе выразить свое возмущение не проще, чем шелудивому псу.

Как подумалось Тьяго, Васкер изложил суть проблемы несколько размыто.

— И вы вините в этом Кугеля? А почему не Юкоуну или кого-то из его слуг? Может ведь быть так, что причина в условиях, в которых хранились органы. Например, консервант оказался не очищенным должным образом. Мне кажется, что вы чего-то недоговариваете.

— Боюсь, вы просто не до конца представляете всю степень грехопадения Кугеля. Я могу…

— Я знаю его не хуже, чем любой другой, — прервал Тьяго. — Это коварный и жадный тип, и он без всякого зазрения совести использует людей. И все же никогда и ничего не делает просто так. Вы должны были действительно изрядно насолить ему, чтобы удостоиться подобного возмездия.

Пелейсиас создал мычащий аккомпанемент дружному хору возмущенных волшебников, с пеной у рта доказывающих всю несправедливость этого утверждения. Наибольшее красноречие проявил Архимбауст:

— В последний наш совместный вечер мы пили вино из погребка Юкоуну, поднимали друг за друга тосты и наслаждались жареной гусятиной, — заявил он. — Вместе пели похабные песни и травили пошлые анекдоты. А Пелейсиас даже исполнил «Пять милых суждений», дабы освятить торжество и связать нашу дружбу.

— В таком случае я вынужден посоветовать вам одуматься, пока вы не продолжили разваливаться дальше. — Служанка принесла заказ, и Тьяго втянул носом ароматный пар, поднимающийся над чайником. — Я и обычных обманщиков-то не слишком люблю, не говоря уж о двуличных волшебниках.

Четверка стариков ретировалась к двери и принялась там что-то оживленно обсуждать (Пелейсиас то и дело дополнял разговор скорбными стонами). Послушав этот спор с минуту или около того, их молодой спутник что-то прошипел с явной досадой. Он отбросил свою шляпу, выпустив на свободу облако темных волос, и внезапно оказался юной и условно миловидной дамой: острый подбородок, жгучие черные глаза и очаровательный маленький ротик, изображавший сейчас явное недовольство. Ее даже можно было бы назвать красавицей, не окажись ее лицо изуродовано шрамами настолько, что напоминало лоскутное одеяло. Самый длинный рубец тянулся от скулы и вдоль всей шеи; кроме того, он был еще и шире остальных и выглядел определенно так, словно нанесший его собирался не изуродовать женщину, а убить. Она подошла к Тьяго и обратилась к нему напряженным хриплым шепотом — это было последствие той самой раны, не иначе.

— Они утверждают, что, перебирая вещички в жилище Юкоуну, Кугель наткнулся на карту, которую создал волшебник Пандельюм, живущий на планете, что обращается вокруг далекой звезды, — сказала она. — На карте этой отмечено местоположение башни. Внутри нее хранятся заклятья, и тот, кто сумеет их изучить, переживет гибель Солнца.

— Вот теперь поступок Кугеля обретает смысл, — ответил Тьяго. — Он пытался оградить себя от преследования.

Волшебники отошли от двери, и Васкер недовольно покосился на женщину.

— Раз так, слушайте, что мы предлагаем, — обратился он к Тьяго. — Мы перенесем вас с Дерве к точке неподалеку от Йоко Анвара, туда, где располагается башня Пандельюма. Там вы…

— Что еще за Дерве?

— Дерве Корим из дома Домбер, — представилась женщина. — Я правила Силем, пока меня не одурачил твой двоюродный братец.

В последнем слове определенно прозвучала ненависть.

— Это Кугель тебя так?

— Он не носит кинжалов. Так развлекаются бузиаки — уродливый душой и телом народец, населяющий Великий Эрм. И все же Кугель повинен и в моих шрамах, и много в чем еще. В обмен на информацию он передал меня в руки бузиаков, словно какой-то мешок тиффля.

— Вернемся к делу, — не терпящим пререканий голосом произнес Васкер. — Оказавшись на месте, вы должны будете проникнуть в башню и обездвижить Кугеля. Не позволяйте ему сдохнуть, пока мы его не допросим. Справитесь — и мы поделимся с вами всем, что сумеем от него узнать.

Прислужница принесла гляс, и Тьяго окинул тарелку довольным взглядом.

— Когда мы закончим с ним, — продолжал тем временем Васкер, — вы можете вдосталь насладиться, истязая его любыми способами. — Волшебник выдержал паузу. — Надеюсь, мы договорились?

— Договорились? — Тьяго повел плечами, и его суставы издали довольно отчетливый хруст. — Наша беседа еще только началась. Уж не детектор ли магии я наблюдаю на шее Архимбауста? А амулет, прицепленный к шляпе Диссерла, если не ошибаюсь, способен мгновенно погружать в сон? Подобные погремушки не помешают в предложенном вами предприятии. И еще мы не обсудили мой гонорар. Присаживайтесь, господа. Если желаете, можете даже приложиться к моему глясу. И давайте уповать на то, что к тому моменту, как наша трапеза подойдет к концу, вы согласитесь на мои условия.

Лес, известный как Великий Эрм, производил впечатление гигантского собора, лежащего в руинах. Огромные, подобные контрфорсам стволы тонули в тени древесного свода, откуда свисали обросшие мхами ветви, казавшиеся сломанными в какой-то давней катастрофе стропилами, которые обмотали сорванными со стен гобеленами. Порой до Дерве Корим и Тьяго доносились отчаянный топот или же вопль, какой определенно не могла произвести человеческая глотка; один раз они даже заметили, как из гущи листвы рухнула на землю неуклюжая белая тварь, тут же поспешившая скрыться в тени деревьев, — она становилась все меньше и меньше, пока не превратилась просто в белую точку, словно отдалилась от путников на расстояние, которое взгляд в столь плотном лесу определенно не мог пронзить. Казалось, это существо прорвало брешь в самой ткани реальности и теперь удирало к неведомому логову где-то за гранью мира.

Холмистая местность, по которой они только что шли, внезапно сменилась глубокими оврагами и провалами. Все вокруг заросло мхами и лишайником, превращавшими здоровенный пень в оранжево-черную цитадель людоеда, а поваленный ствол — в построенный феями мост, перекинувшийся от мерцающего зеленым светом валуна к зарослям папоротника, где длинноногие, размером с дверную ручку пауки плели свои почти невидимые тенета, готовя западню для ирликсов — серых человекоподобных созданий росточком не более бельевой прищепки. Малыши отчаянно пытались вырваться из шелкового плена, пищали и старались пронзить своими крошечными копьями волосатое брюхо пленителя, уже спускавшегося, чтобы их ужалить.

Дерве первой приметила башню Пандельюма — изящную иглу из желтоватого камня, чья средняя треть проглядывала сквозь разрыв в густой листве. Поднявшись на вершину очередного склона, путники увидели, что прямо за башней открывается змеящаяся лощина — скорее даже, неглубокий овраг между холмов, где на излучине реки расположились несколько десятков хижин с красными крышами; сразу за лощиной вновь начинался Великий Эрм. Дерве и Тьяго прибавили шагу, направившись прямо к башне, но внезапно дорогу им преградила глубокая расщелина, ранее скрытая от глаз густыми зарослями. Добрых полчаса путники брели вдоль нее, но так и не нашли места, где она оказалась бы достаточно узкой, чтобы можно было осмелиться ее перепрыгнуть. Расщелина обладала отвесными стенами, а дно скрывалось во мраке, так что и речи не шло о том, чтобы спуститься, а затем взобраться на противоположный край.

— Это дурачье только зря тратило время, отправляя нас сюда, — проворчала Дерве Корим.

— Терпение укажет нам путь, — отозвался Тьяго. — Скоро начнет смеркаться. Предлагаю разбить стоянку возле той речки, что мы перешли минут пять назад, и переждать ночь.

— Да ты хоть знаешь, что означает ночь в Великом Эрме? Жуки-баркасы. Гиды и фиремы. Чудовища всех видов и сортов. Весь последний час за нами идет деодан. Ты уверен, что тебе хочется разделить с ним свою постель?

— И где же он? Покажи мне его!

Она удивленно посмотрела на спутника.

— Он стоит вон там, позади того дуба с дуплом над самыми корнями.

Тьяго решительно направился к указанному дереву.

Не предвидевший такого нахальства деодан, увидев Тьяго, отступил на пару шагов назад, и серебряные глаза твари изумленно расширились. От неожиданности миловидный черный дьявол даже рот разинул, на лишний дюйм обнажая клыки, сверкавшие в уголках его губ. Тьяго же толкнул чудовище сразу обеими руками, вкладывая в удар всю набранную инерцию, — и деодан полетел на землю. Воин успел схватить одну из ног удивленного соперника, шагнул вперед, повалился на спину и, притянув пойманную ногу к своему животу, вначале налег на тело существа, а затем резко перекатился, выдергивая колено из сустава, и — хотя плоть чудовища по прочности напоминала выдержанную древесину — сломал ему лодыжку. Деодан испустил истошный вопль, вскоре повторившийся вновь, когда Тьяго обрушил удар сапога на второе колено твари. Воин продолжал бить, пока не раздался хруст. Не в силах уже подняться, деодан пополз к своему мучителю, сипло дыша. Но Тьяго ловко вывернулся из его лап и резкими ударами переломал дьяволу обе руки в локтях. Какое-то время воин без видимого результата избивал ногами голову деодана. В конце концов один из серебряных глаз вспыхнул, пошел трещинами, словно лед по весне, и начал сочиться влагой.

Деодан задергался, лицо его исказила недоуменная гримаса.

— Как такое могло случиться? Как ты, человек, сумел победить меня?

Это было последнее, что он успел сказать, поскольку Дерве Корим опустилась рядом на колени и перерезала ему глотку тонким кинжалом. Чудовище захрипело, распахнув пасть, и тогда женщина отрезала деодану язык и запихала обрубок ему же в горло. Через несколько секунд тварь испустила дух, захлебнувшись собственной кровью.

— Я сама могла справиться с деоданом, — заявила Дерве Корим, когда они направились к речке, — и куда быстрее.

Тьяго ехидно поцокал языком.

— Вот только я что-то не заметил, чтобы ты хотя бы попыталась.

— Я просто ждала подходящего случая.

— И продолжала бы ждать, пока он не прыгнул бы на нас.

Она остановилась на полушаге и положила ладонь на рукоять кинжала.

— Может, ты и умеешь неплохо сражаться, но твои манеры не позволят тебе долго протянуть в Великом Эрме. А я выживала здесь целых три года.

— Под защитой бузиаков.

Ее ладонь сжалась на рукояти.

— Ошибаешься. Мне удалось сбежать всего через восемь месяцев. И все остальное время я охотилась на них. — Дерве сменила позу, чуть отодвинув левую ногу назад и перенеся на нее весь свой вес. — Знаешь, зачем ты понадобился Васкеру? Они рассчитывают, что ты сможешь контролировать меня. Они боятся, что когда я увижу Кугеля, то не сумею сдержать эмоций и просто покончу с мерзавцем, а заодно и со всеми знаниями, способными сохранить им жизнь.

— И как, их сомнения обоснованны?

— Только в том, что я и в самом деле могу не сдержаться. — Она легко взмахнула рукой, изящным жестом убирая выбившуюся прядку волос за ухо. — Никто не в силах заглянуть в глубины своего сердца. А потому я не знаю, что сделаю, доведись мне снова встретиться с Кугелем. Так что, если планируешь меня остановить, сейчас, возможно, самое время.

Тьяго ощущал ее гнев; казалось, он даже мог слышать тяжелые удары ее сердца.

— Я лучше подожду более удобного случая.

Он отвернулся и продолжил путь; спустя пару секунд Дерве нагнала его.

— А что ты собираешься делать с Кугелем? — спросила женщина. — Я ведь имею полное право разделаться с ним.

— Прорицатель, обладающий безупречной репутацией, заверил меня, что Кугелю суждено умереть не от моей руки, а от своей собственной.

— Прямо так и сказал? Тогда твой прорицатель — тупица. Никогда Кугель не лишит себя жизни! Он цепляется за нее, точно свинья за последний трюфель.

— Тот прорицатель очень редко ошибается, — пожал плечами Тьяго.

Дерве Корим задумчиво нахмурилась.

— Впрочем, может, я и сумею заставить его совершить самоубийство. К примеру, если после долгих пыток предложу ему выбирать между новой невыносимой болью и тем, чтобы покончить с собой одним из моих кинжалов… Это ли не наслаждение? Наблюдать за тем, как он, обессиленный, трясущимися ручонками пытается вскрыть себе вены и выпустить дарующую жизнь кровь.

— Это было бы логично, — кивнул Тьяго.

Потупив взор, Дерве прошла еще несколько шагов, а затем добавила:

— Знаешь, чем дольше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что твой прорицатель был весьма проницателен.

Когда начало смеркаться, Тьяго развел костер, озаривший своим светом неровный круг поляны диаметром в добрых пятнадцать ярдов. На самом краю освещенной территории шумела река, и Дерве Корим, несколько минут понаблюдав за игрой воды, поднялась и сбросила куртку.

— Искупаюсь, пожалуй, пока вода еще хранит дневное тепло, — произнесла она. — Шрамы покрывают мое тело так же, как и мое лицо, если тебе вдруг захочется посмотреть, как я моюсь, не стану препятствовать. Но должна предостеречь от сопутствующих позывов. Кинжалы я всегда держу под рукой.

Тьяго, в этот момент жевавший обжаренный кукурузный початок с гарниром из сушеных яблок, что-то пробурчал, подавая знак, что она ему совершенно не интересна. И все же, хоть он и не собирался подглядывать, но устоять перед соблазном таки не смог. С расстояния шрамы скорее напоминали татуировки. Опустившаяся на колени в игривом потоке, с водой, пенящейся вокруг ее талии, Дерве выглядела очаровательной и влекущей, словно сошедшей со страниц древних легенд нимфой, не подозревающей о том, что за ней наблюдает великан. Оставалось только гадать, что за алхимия оказалась способна превратить ее в столь переполненное злобой существо… впрочем, Тьяго за свою жизнь не раз имел возможность видеть, на какие мерзости порой готовы пойти люди. Сложив лодочкой ладонь, женщина зачерпнула воду и пустила ее ручейком между лопаток. Тьяго подумалось, что на свете нет ничего чище и прекрасней вида женской спины.

На землю опустилась ночная мгла. Дерве выбралась из воды и принялась вытираться, бросая на воина косые взгляды, словно пыталась понять, что у него сейчас на уме. Затем она обернулась полотенцем и присела подле костра. Тьяго мужественно сдерживал свои желания, и ему даже вдруг показалось, что его спутница несколько обижена проявленным к ее наготе равнодушием. Шрамы, покрывающие тело женщины, посинели от холодной воды, но теперь они скорее казались причудливым рисунком, совершенно никак не портящим ее красоту.

О чем-то, потрескивая и искрясь, шептал костер. Какая-то ночная птаха переругивалась с собственным эхом, возвращавшимся к ней чуть более приглушенными уханьями и трелями.

И тут Дерве спросила Тьяго, что заставило его избрать своей профессией войну.

— Я просто любил драться, — ответил он. — И все еще люблю. В Каиине есть арена Син-сю, где никогда не иссякает спрос на новых бойцов. В отличие от многих, я не испытываю радости, причиняя своим соперникам боль. Во всяком случае, так было вначале. Позднее… возможно, что-то такое и случалось. Целых шесть лет я обладал титулом великого чемпиона Каиина.

— А потом что-то случилось? — поинтересовалась она. — Что-то, сделавшее тебя еще более сильным или злым?

— Кугель.

Дерве помолчала, дожидаясь, пока он продолжит.

— Долго рассказывать. — Воин сплюнул в костер. — Если вкратце, все дело в одной женщине.

Поскольку Тьяго явно не собирался тратить свое время на подробности, Дерве поинтересовалась, почему он до сих пор не отплатил брату.

— Вначале сам источник проблемы перестал попадаться на глаза, — ответил он. — И были другие женщины. А еще — неплохие деньги, большой дом и много друзей, чтобы тот не казался пустым. Но манифест Сильгармо заставил меня задуматься о том, что время-то у нас на исходе. Я снова затосковал по той женщине и вспомнил, что кое-что задолжал своему братцу.

Они немного посидели молча, каждый погруженный в собственные думы. Что-то зашебуршало в кустах, раздался дикий рев, яростно затряслась листва и ветви — затем все стихло. Дерве Корим придвинулась поближе к Тьяго, нерешительно протянула руку и коснулась ноготком шрама, рассекавшего его бровь. Обрамлявшие рубец волоски были седыми.

— Мои глубже… но у тебя шрамов больше, — задумчиво произнесла она.

Впервые на ее лице появилось что-то, отличающееся от привычной, с трудом сдерживаемой злобы. Дерве помедлила, прежде чем коснуться ладонью щеки Тьяго, и в неровном свете пляшущего огня ее глаза вдруг озарились теплотой и надеждой. Но затем она резко отдернула руку и, словно дряхлое солнце, на мгновение вспыхнувшее юным огнем и тут же утратившее свою силу, вновь окинула своего спутника взором, в котором, казалось, отражалось погребальное пламя.

Силой воображения Тьяго лесные тропы, разбегающиеся от поляны, вдруг наполнились зловещими темными силуэтами с пылающими огнем глазами. Мрачные, колеблющиеся фигуры размерами с водную тень свисали с древесных крон. Воин моргнул, стараясь отогнать наваждение и справиться с усталостью. Спустя некоторое время его, тряся за плечи, разбудила Дерве Корим. Тьяго был ошарашен и не знал, куда деться от стыда. Он что-то пробормотал, пытаясь извиниться за то, что вот так позволил себе уснуть.

— Умолкни! — отрезала женщина.

Он все еще продолжал извиняться, и тогда она хлопнула его по щеке — недостаточно сильно, чтобы это можно было счесть пощечиной, — и произнесла:

— Слушай!

Звуки доносились со стороны расщелины. Первая ассоциация, посетившая Тьяго, заставила его вообразить огромное животное, с аппетитом перемалывающее листву, жадно чавкающее и в перерывах издающее удовлетворенное урчание. Но шум постепенно нарастал, становясь громче и отчетливее, и начинал скорее напоминать о толпе, где множество людей пытаются говорить одновременно. Чем отчетливее он звучал, тем меньше у Тьяго оставалось предположений о его источнике.

Расщелина окуталась ночным туманом. Три бледных огонька, благодаря этой влажной пелене обрамленных неровным ореолом, светили с высоты огромной фигуры, медленно и тяжко, с характерным хлюпаньем передвигавшей ноги одна за другой, точно человек, пытающийся выбраться из трясины. Вглядывавшийся во мрак Тьяго слышал теперь смех и неразборчивую болтовню, словно доносившиеся с городской ярмарки. Затем его ушей достиг пронзительный свист. Существо что-то проворчало в явном расстройстве и подняло свою голову над туманом. При виде бронзового, сфинксоподобного лица, изящного, но лишенного всяких человеческих эмоций, в сердце Тьяго зародился ужас. Это был джид![2]

Стоявшая рядом Дерве Корим испуганно вскрикнула. Джид замер на полушаге, и его пустые, невыразительные глазницы устремились туда, где прятались путники. Ноздри его носа — небольшого обрубка с двумя зияющими провалами — были узкими, точно у амфибии. Огоньки — отростки на висках и на лбу — придавали его лицу совершенно сюрреалистический облик. Туман прятал крылья и горбатое мускулистое тело.

— Покажитесь! — прогремел раскатистый голос. — К вам обращается Мелорий! Предлагаю вам безопасный проход через Великий Эрм!

Это заявление заглушило хор голосов, но вскоре тот зазвучал вновь, обрушившись на Мелория градом пьяных шуточек и весьма нелестных комментариев. Джид вновь поднял голову и потянулся вверх, пытаясь преодолеть завесу тумана, но безуспешно; ему следовало бы быть на полголовы выше ростом. Тьяго смотрел на джида сверху и сквозь туман видел стальные корзины, закрепленные у чудовища по бокам. Эти корзины делились на четыре части, в каждой из которых находилось порядка сорока или даже пятидесяти мужчин и женщин. По подсчету Тьяго, джид нес на себе несколько сотен человек, но вели они себя вовсе не как пленники, а как пассажиры на круизном судне. Внизу тискались влюбленные парочки; разогревался оркестр, состоящий из флейтистов, квинтсептаккордий и носовых фанфар.

— Вам незачем бояться этого джида, — пророкотал Мелорий. — Я сковал его могущественным заклятьем, сделавшим тварь не опасней ручного фрейла. Путешествуйте через Великий Эрм в полной безопасности! Наслаждайтесь обществом прекрасных дам, не страдающих какими бы то ни было моральными предрассудками! Вам выбирать, куда отправиться — в Силь или в Саскервой… но вначале мы заглянем в мой подземный дворец ради пиршества, способного утолить любой голод.

Джид вновь заурчал, пытаясь поднять голову повыше, над краем расщелины; его остановил пронзительный свист. Дерве Корим испуганно посмотрела на своего спутника и отчаянно замотала головой, а губы ее отчетливо изобразили одно слово: «нет».

— Гражданская сознательность не позволяет мне бросить вас в этом опасном лесу. — На шее джида показался привязавшийся страховочной веревкой лысый мужчина с кожей цвета меда, облаченный в китель и брюки темно-синего шелка. Говорил он через небольшое устройство в своей руке. Рядом с ним, цепляясь за складки на коже джида, возникли еще несколько силуэтов. — Покажитесь сейчас, и я отправлю за вами своих слуг. Лесовики и деоданы, предостерегаю вас! Плоть моих людей содержит смертельно опасную инъекцию, поражающую демоническими клещами всякого, кто осмелится ею полакомиться.

Тьяго выбежал из подлеска, наполовину волоча за собой Дерве Корим. Поначалу она сопротивлялась, но, осознав, что обратного пути уже точно нет, даже обогнала своего спутника у края расщелины и прыгнула, приземлившись на голову джида, расположенную на пару футов ниже края расщелины, а затем по его брови побежала к противоположному краю. Прыгнул следом и Тьяго — но только не туда, куда собирался.

Джид, потревоженный знакомством с ногами Дерве, решил разобраться, что это его ударило, и задрал голову к небу… и тут ему прямо в левый глаз влетел Тьяго. Воин уже приготовился к тому, что сейчас пробьет мембрану и утонет в лимфе, но, вместо этого, заскользил по склизкой поверхности, изо всех сил пытаясь найти хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться. Взревев от боли, джид отчаянно замотал огромной башкой, отправив Тьяго в полет, который закончился в кустах лоскутного терновника. В воздухе повис испуганный визг людей, путешествовавших в стальных корзинах, но воин едва ли мог расслышать их голоса за звоном в собственных ушах. Оглушенный, не понимающий толком, где оказался, Тьяго начал выбираться из кустов и обнаружил, что те нависают над расщелиной. Крошечная медовокожая букашечка в темно-синем шелковом камзоле — Мелорий — болталась на страховке прямо перед огромной, ничего не выражающей мордой джида. Насколько мог видеть Тьяго, бедняга Мелорий старался раскачаться, отталкиваясь от щеки чудовища, и забраться обратно на плечо, но с каждым разом все ближе и ближе подлетал к навечно застывшей в недовольной гримасе пасти. Устройство свое он выронил, а потому его голоса не было слышно (равно как и свиста). Тьяго даже показалось, что джид посмотрел на Мелория несколько меланхолично, словно осознав, что детство его вот-вот закончится, и пытаясь противиться самой мысли о взрослении и связанном с ним жутковатом ритуале. Мелорий оттолкнулся от носа существа и уже полетел было прочь, когда джид повернул голову и неторопливо схрумкал своего погонщика.

Не обращая внимания на свои раны, Тьяго вскочил на ноги и кинулся бежать, отбрасывая в сторону ветви, перепрыгивая выступающие над землей корни, спотыкаясь, но делая все мыслимое и немыслимое, чтобы только оказаться подальше от джида. Чудовище взревело где-то позади, и, хотя его крик и не стал менее громким, показалось, что он исходит теперь из более узкого горла — он приобрел хрипловатое, надтреснутое звучание, сопровождаемое подозрительным жужжанием. Дерве Корим нигде не было видно. Попытки Тьяго припомнить, успела ли она добежать до противоположного (точнее, уже этого) края расщелины, успехом не увенчались. Он начал задыхаться от усталости и спустя пару секунд нырнул под похожее на клубок змей переплетение корней мандура и принялся старательно закапываться, пока его полностью не скрыла черная грязь. Буквально минутой позднее его окатило волной жара, словно нечто огненное пролетело прямо над ним. Он вжался лицом в землю и лежал так еще какое-то время. Потом рискнул сесть и, выдергивая терновые шипы из своей кожи, принялся вглядываться в небо. Он изрядно перепугался и дергался сейчас от каждого звука.

Завеса проливного дождя, казалось, была готова потушить первые лучи солнца — пульсирующего красноватого зарева на востоке. Да и после небо осталось все таким же хмурым. Ветер гнал по нему черно-серебряные тучи под аккомпанемент грозовых раскатов.

Тьяго пошарил вокруг, пытаясь отыскать свой рюкзак. Тот сгинул, унеся с собой их запас провианта, а также разнообразные руны и устройства, которые удалось перед походом выбить из Васкера. Над вершиной высокого холма виднелась макушка башни, но стоило воину направиться к ней, как вновь зарядил косой дождь, тут же промочивший его до нитки. Немного не дойдя до вершины холма, Тьяго наткнулся на руины часовни. Каменный притвор сохранил некоторое подобие целостности, и теперь в нем, скрестив ноги, сидела перед огнем женщина в черном костюме. Дерве Корим. Рядом с ней на земле валялся обглоданный до костей скелетик какого-то небольшого животного. Женщина бросила на воина равнодушный взгляд и облизала измазанные в жиру пальцы.

Тьяго, грязнее самой грязи, опустился возле костра. Шип, который ему так и не удалось извлечь из своей спины, вновь попытался впиться еще глубже.

— Пожрать есть? — поинтересовался воин.

— А твой рюкзак где? Хочешь сказать, что вся наша еда на дне той расщелины? — Дерве удрученно вздохнула, порылась в карманах и извлекла тряпицу, в которую были завернуты несколько съедобных корешков и орехов.

На вкус коренья изрядно горчили, и, пытаясь разжевать один из них, Тьяго скривился от боли.

Женщина немного понаблюдала за тем, как он шарит во рту пальцем, а потом произнесла:

— Когда мы повстречались в Каспара-Витатусе, мне показалось, что ты очень похож на Кугеля. То, как ты разговаривал с Васкером и остальной компанией, напомнило мне о нем. Но когда ты разделался с деоданом, я поняла, что ты совсем другой. Ему не хватает твоей отваги, и хоть твоя манера боя далека от совершенства, зато отражает прямолинейность характера. На тот момент мне даже подумалось, что ты искренний и честный человек. А вот теперь, после того как ты загубил несколько сотен жизней единственной безрассудной выходкой, я сижу и гадаю, не приняла ли я за честность и прямолинейность банальное отсутствие ума? И пришлось спросить себя, так ли уж отличается непонимание последствий своих поступков от продуманного преступления? Результат-то один: гибнут безвинные.

— Неужели ты настолько наивна, что полагаешь, будто Мелорий и впрямь собирался устроить для тех людей в клетках неделю курортного отдыха? Их заставляли двигаться его заклинания… они были уже мертвы. Или ты скорбишь о его собственной жизни?

Дерве явно собиралась выдать в ответ что-то довольно резкое, но вовремя прикусила язык.

— И все же, — наконец произнесла она, — ты заставил меня прыгнуть в бездонную пропасть и пробежать по лбу джида. Тебе самому-то, если оглянуться назад, это не кажется плохим решением?

— Рискованным — да. Но цель достигнута, так что я не соглашусь, что оно оказалось плохим.

— Помнится, ты говорил: «Терпение укажет нам путь». Я так понимаю, это был пример того, что ты подразумеваешь под терпением?

— Важно вовремя понять, когда терпение более не приносит пользы. И я принял решение.

— Смиренно прошу впредь заранее посвящать меня в детали своих будущих решений. — Дерве отряхнула грязь со своих брюк.

Ближе к полудню небо расчистилось и длинные тени протянулись на солнце от огромных валунов, украшавших поле у подножия башни; само строение тени почему-то не имело, и этот факт заставил Тьяго помедлить — как, впрочем, и вид пельграна, слетевшего с вершины и, прежде чем вернуться в свое гнездо, описавшего над путниками круг. Это явно была самка и, судя по неуверенному, неуклюжему полету, еще ко всему прочему и беременная — а уж в таком состоянии они были особенно злобными и непредсказуемыми.

Впрочем, на Дерве Корим ничто из этого не произвело ровным счетом никакого впечатления. Ее нетерпение только нарастало с каждым шагом. Когда они приблизились к зданию, Дерве разве что не побежала, не в силах сдерживать овладевшее ею воодушевление. Однако к тому моменту, когда Тьяго добрался до подножия башни, его спутница уже всем своим видом выражала отчаяние. Она бегала вдоль стены, ощупывая ее руками и издавая скорбные стоны.

— Входа нет! — заявила она. — Никакого. Вообще ничего!

Башня, казалось, была вырезана из цельного куска камня — огромный, без единой трещинки монолит высотой в сотню футов, лишь наверху расширявшийся в некое подобие луковицы, где загадочным изящным узором были прорезаны оконца, позволявшие обитателям наблюдать за окрестностями и при этом самим оставаться невидимками.

Оставив Дерве Корим беситься от ненависти, Тьяго направился в обход вокруг башни, исследуя каждое, даже самое незначительное, углубление или выступ в надежде, что нажатие на них откроет потайную дверь. Примерно часом позднее, когда он еще не успел проверить свою гипотезу и на треть, с противоположной стороны башни донеслись раздраженные чем-то голоса, и громче всех орала Дерве Корим. Приняв оборонительную стойку и сжимая в обеих руках кинжалы, она отбивалась разом от пятерых. Шестой уже валялся на земле, из порезов на его груди и руках текла кровь.

Завидев Тьяго, незнакомцы отступили от женщины и прекратили сыпать угрозами. Компания была довольно разношерстной даже в том, что касалось возраста. Младший лишь недавно обрел право называться юношей, а старший оказался пожилым мужчиной с обветренным лицом и носил коническую, нахлобученную по самые седые брови красную шляпу, напоминающую крыши домов той деревушки внизу. Чужаки были вооружены вилами и носили грубые белые платья, перехваченные в талии зелеными поясами. С шей свисали свинцовые амулеты с примитивным изображением какой-то антропоморфной фигуры.

— Ого! Это еще что такое? — произнес Тьяго и многозначительно сжал кулаки, что заставило незнакомцев отодвинуться подальше от Дерве Корим. — Извольте объясниться, и побыстрее.

Вперед вышел старик.

— Меня зовут Идо. Я духовный наставник деревни Йоко Анвар. Во имя Яндо, мы намеревались задать несколько вопросов этой женщине, но она вдруг зашипела, словно демоница, и напала на нас. Бедняга Стеллиг тяжело ранен.

— Лжецы! Они начали лапать меня! — Дерве бросилась на мужчин, и Тьяго пришлось преградить ей путь.

— Просветите меня насчет того, кто такой этот Яндо?

— Бог Йоко Анвара, — ответил Идо. — Воистину сказано, что он бог всех покинутых мест.

— И кем же это сказано?

— Как «кем»? Самим Яндо!

Одутловатый мужчина с клочковатой бороденкой наклонился к уху старика и что-то прошептал.

— Чтобы вам было понятнее, — добавил Идо, — обычно Яндо является в виде человека, чья плоть — горящее серебро. И в этом обличье он не разговаривает. Но с недавних пор он стал присылать к нам свой аватар, внушивший нам веру в правду Яндо.

Дерве Корим, успевшая немного расслабиться и опустить оружие, вдруг откровенно издевательски засмеялась и уже открыла было рот, чтобы что-то сказать, но ее перебил Тьяго:

— Вы говорите, с недавних пор? Аватар появился до оглашения манифеста Сильгармо?

— Напротив, — ответил Идо. — Он появился вскоре после того, как мы услышали про манифест, и провозгласил, что Яндо прислал его спасти нас силой изобретений своего ученика — Пандельюма.

Тьяго покатал в голове полученные сведения.

— А этот аватар… он случайно не похож на меня? Волосы у него не падают на лоб вот так?

Идо изучил прическу своего собеседника.

— Отдаленное сходство есть, но у аватара волосы черные и обладают великолепным блеском.

Дерве Корим выругалась сквозь зубы. Тьяго опустил руку на ее плечо.

— Вы не могли бы рассказать мне о наставлениях аватара?

Мужчины немного пошептались, после чего Идо спросил:

— Я так понимаю, в ваши намерения входит пройти ритуал очищения?

Тьяго замешкался, и Дерве Корим прыгнула вперед, приставив острие кинжала к горлу Идо.

— В наши намерения входит попасть в башню, — сказала она.

— Святотатство! — закричал одутловатый мужчина. — Напали на Красную Шляпу! Скорее — известите деревню!

Двое его товарищей со всех ног помчались к домам, встревоженно крича. Дерве Корим сильнее прижала кинжал к шее старика, и по лезвию скатилась капля крови.

— Немедленно впусти нас, — произнесла женщина. — Или умрешь.

Идо закрыл глаза.

— Лишь очищение откроет врата в башню и лежащий к спасению путь за ними.

Дерве бы точно порезала его на лоскуты, но Тьяго вовремя перехватил и сжал ее запястье, вынуждая выронить оружие. Идо отшатнулся назад, потирая шею.

Тьяго попытался примириться со стариком и его страдающим от избыточного веса спутником, но те оставались безучастными к его словам — селяне расположились рядышком и принялись, беззвучно шевеля губами, посылать небесам довольно выразительные, но все же непонятные жесты. Наконец, устав взывать к голосу разума, Тьяго повернулся к Дерве Корим.

— Не могла бы ты убедить их раскрыть нам тайну этого ритуала очищения?

Она уже успела подобрать свой кинжал и сейчас проверяла пальцем остроту лезвия, задумчиво поглядывая на своего спутника.

— Я понял, — продолжил он. — Так ты можешь или нет? Желательно без летальных исходов. И я буду премного тебе обязан, если мы избежим сражения с местными.

Дерве шагнула к Идо и поднесла к его глазам испачканный в крови клинок. Старик вдруг издал жалобный писк и еще сильнее прижался к толстяку.

— Когда мне не мешают, я могу творить чудеса, — заметила Дерве Корим.

В тот миг, когда закат перетекает в ночь, Дерве Корим и Тьяго абсолютно одни стояли и тряслись от холода посреди украшенного каменными валунами поля неподалеку от башни. На них застегнули спаренную деревянную упряжь с проходящим через нее сплетенным из прутьев кольцом, возвышающимся над головами, — если верить Идо, только так крылатый вестник Яндо мог поднять их ввысь, к спасению. Если не считать мягких тканых подгузников, не дающих дереву натереть тело, оба были нагими, а их тела украшали многочисленные рисунки, назначение которых старик разъяснил в самых утомительных подробностях.

Хотя верования этих крестьян в своей смехотворности не сильно выделялись на фоне всех прочих религий, но все же откровения и ритуалы, явленные Яндо через его аватара, отличались завуалированным, злым сарказмом. И Тьяго нисколько не сомневался, что все это проделки его двоюродного братца.

«Обратите внимание на зеленое пятно, которое я сейчас наношу, — вещал Идо. — Выбранное для него место никак нельзя назвать случайным. Когда Яндо был призван из Несотворения, дабы оберегать нас, он, проснувшись, обнаружил, что нечаянно раздавил левой ягодицей целый выводок копиропитов. Пятно символизирует след, оставленный на его коже одним из этих существ».

Последние лиловые всполохи угасли на горизонте. Тьяго изо всех сил старался не обращать внимания на прижимающуюся к нему, чтобы согреться, Дерве Корим. Он прокашлялся и запел гимн во славу Яндо, но умолк, заметив, что его спутница молчит.

— Давай же, — сказал он. — Мы должны петь.

— Не буду, — угрюмо отозвалась она.

— Тогда может не появиться крылатый вестник.

— Если под этим словом подразумевается пельгран, его и так приведет к нам голод. Я не собираюсь паясничать на потеху Кугелю.

— Начнем с того, что предположение, будто пельгран и крылатый вестник суть одно и то же, — всего лишь моя ничем не подтвержденная догадка. Согласен, именно эта версия представляется мне наиболее правдоподобной, но ведь он может оказаться и кем-то другим, обладающим довольно специфическим чувством прекрасного. Кроме того, если мы все же правы и пельгран действительно является крылатым вестником, он может обратить внимание на тот факт, что мы не очень-то добросовестно следуем установленному церемониалу… а это, в свою очередь, пробудит в нем сомнения и спровоцирует отклониться от исполнения порученных обязательств. Мне почему-то кажется, что ни к чему хорошему для нас это не приведет.

Дерве Корим промолчала.

— Ты со мной не согласна?

— Согласна, — неохотно выдавила из себя женщина.

— Вот и славно. Тогда, надеюсь, на счет «три» ты присоединишься ко мне и постараешься изобразить радость, когда запоешь «Лишь прихотью Яндо веселье и счастье мы обретем».

Они едва успели приступить ко второму куплету, как в нос Тьяго ударил сальный, отвратительный запах пельграна. Захлопали по воздуху огромные кожистые крылья, и земля начала уходить вниз. Деревянная упряжь раскачивалась, словно колокол в руках пьяного звонаря, мешая петь, но все же Тьяго и Дерве не умолкли даже тогда, когда раздался голос твари.

— О, неужто обед пожаловал? — весело прокричала она. — Скоро один из вас удобно устроится в моем животе. Но кто… кто же, кто же, кто же?

Тьяго запел с еще пущей набожностью в голосе. На раздувшемся брюхе самки пельграна заметно выделялась белесым пятном зреющая кладка яиц. Когда он указал на нее Дерве Корим, та потянулась к своему подгузнику, но воин яростно замотал головой и особенно выразительно пропел «рано» в строчке «Пусть и рано узреть нам высоты». Бросив на него сердитый взгляд, женщина убрала руку.

Над навершием башни расцвел нимб бледного света. Они еще не успели приземлиться, когда Дерве отстегнулась. Держась одной рукой за плетеное кольцо, она вспорола пельграну брюхо кинжалом, который прятала в своем подгузнике, и яйца полетели вниз, исчезая во тьме. Тварь испустила истошный вопль. Тогда отстегнулся и Тьяго. Едва его ноги коснулись каменной кладки, он прыгнул, ухватил существо за основание крыла и ударил по нему одним из ножей Дерве Корим. Когда крыло, почти отделившись от остального тела, беспомощно повисло, пельгран потерял равновесие и завалился набок. Он едва не сорвался в темную бездну, отчаянно лязгая жвалами и мотая огромной, напоминающей жучиную, башкой. Тварь повисла на самом краю, беспомощно хлопая единственным крылом и скребя когтями по камню.

Стараясь отдышаться, Тьяго уселся посреди костей, устилавших верхнюю площадку башни, и принялся наблюдать за мучениями пельграна.

— Почему только один из нас? — поинтересовался Тьяго.

Тварь продолжала бороться за жизнь.

— Ты обречена, — сказал воин. — Твои лапы не могут долго удерживать такой вес, и скоро ты сорвешься. Так почему бы не ответить на мой вопрос? Ты сказала, что один из нас окажется у тебя в брюхе. Но почему только один?

Вонзив коготь в трещину в одном из камней, пельгран сумел временно обрести хоть какую-то опору.

— Ему была нужна только женщина. Тому человеку, что снабжает меня едой.

— Под «тем человеком» ты подразумеваешь Кугеля?

С клыков пельграна закапала слюна.

— Срок уже подходил, и мне стало трудно охотиться. Я заключила сделку с самим дьяволом!

— Это был Кугель? Скажи мне!

Тварь обожгла его взглядом, коготь выскользнул из трещины, и она, не произнеся более ни звука, сорвалась в темноту.

Свет, исходивший из незримого источника, озарял проход к винтовой лестнице, убегавшей вглубь башни. Теперь, когда цель была столь близка, Дерве Корим стало окончательно плевать на все условности. Она сорвала с себя подгузник и, сжимая в каждой руке по кинжалу, начала спускаться. Пару раз зацепившись за перила, Тьяго тоже предпочел избавиться от лишней одежды.

Лестница привела их к круглой зале, где в стенах были прорезаны те самые оконца, на которые Тьяго обратил внимание еще внизу. Она оказалась лишена какой-либо меблировки и была освещена все тем же бледным, лишенным источника светом. Вторая лестница сбегала к еще более просторному пятиугольному помещению; стены из серого мрамора покрывала затейливая вязь и барельефы, изображающие фантастических зверей. В воздухе повис кисловатый запах чего-то вроде застарелого пота. На полу (опять же из серого мрамора) был вырезан сложный абстрактный узор. От залы отходили пять извилистых коридоров, удаляясь на расстояние, показавшееся Тьяго абсолютно невозможным, учитывая внешние размеры башни; впрочем, напомнил он себе, это же жилище волшебника, не отбрасывающее тени и, скорее всего, подчиняющееся совсем иным правилам, нежели те, к которым привык он сам.

Они с Дерве принялись осторожно осматривать первый из коридоров, обследуя каждую встреченную дверь, но те все были заперты, кроме последней, выходящей в некое помещение, всем своим видом напоминающее какую-то лабораторию. Дерве Корим уже шагнула было внутрь, но рука Тьяго преградила ей путь.

— Оглядеться бы для начала, — заметил он.

Его спутница нахмурилась, но возражать не стала.

Панели под потолком излучали свет всех цветов радуги — от тускло-оранжевого до лавандового. На полках вдоль стен выстроились ряды древних фолиантов. На длинном столе побулькивали над горелками колбы и лежал еще не собранный загадочный механизм, а вокруг него в полном беспорядке были разбросаны запчасти из начищенной до блеска стали и кристаллы. Рядом стояла огромная стеклянная реторта, где в подозрительной красной жидкости плавали какие-то темные штуковины. В комнате было еще несколько похожих реторт, содержащих предметы, которые Тьяго не удалось идентифицировать, и более того, ему показалось, будто какие-то из них шевелятся.

И вдруг все странным образом изменилось. Нет, они по-прежнему стояли в той же самой комнате, но почему-то оказались значительно ближе к столу. В реторте, как теперь мог видеть Тьяго, плавали обломки затонувшего судна. По ним, словно в поисках чего-то, ползали серые твари с похожими на хоботки ртами, длинными руками и перепончатыми ногами. Другая посудина хранила миниатюрный город удивительно однообразной архитектуры. Две высочайшие его башни были объяты огнем. Под самым большим стеклянным колпаком стадо четвероногих зверей с развевающимися светлыми гривами и грудями как у женщин бежало по заболоченному полю, удирая от целой армии деревьев (а может, и одного, имеющего несколько стволов), вытягивающих свои подобные щупальцам корни из земли, чтобы ползти.

Охваченные тревогой, Тьяго и Дерве Корим предпочли возвратиться в комнату из серого мрамора и обследовать следующий коридор. И вновь они шли, пока не достигли двери на противоположном его конце. За ней простирались золотые нивы, ковром покрывающие холмы. Кое-где виднелись изъеденные стихией черные каменные валуны, вполне возможно являвшие собой обломки некогда грандиозной статуи, разрушившейся до полной неузнаваемости под действием времени. Путники не наблюдали никаких признаков жизни, ни малейшего намека на движение. И именно это отсутствие хотя бы какого-то шевеления породило в душе Тьяго нежелание заходить внутрь.

В конце третьего коридора им открылся вид на пейзаж, характерный для Сузанесского побережья к югу от Валь-Омбрио: стоящее почти в зените красноватое солнце, лысые холмы, полоска леса и берег, сбегающий к морю с мерцающими водами насыщенного синего цвета. И все было хорошо, пока мимо не промчались крылатые ящеры, каждый размером с баркас. В глазах одного из зверей, летевшего прямо на дверь и свернувшего лишь в последнюю секунду, Тьяго увидел собственное испуганное отражение.

Им надоело проверять закрытые двери, но, когда они уже почти вернулись в мраморную залу, Тьяго от скуки повернул одну из ручек, и ему послышалось, будто кто-то судорожно всхлипнул.

— Есть кто? — Воин подергал ручку.

Ему не ответили. Тогда он снова затряс дверь и крикнул:

— Мы пришли вас спасти. Откройте!

Спустя пару секунд отозвался женский голос:

— Умоляю, помогите! У нас нет ключа.

Дерве Корим зашагала дальше; когда же Тьяго попытался ее окликнуть, она ответила:

— Кем бы она ни оказалась, это может подождать. Надо осмотреть еще два коридора.

Прежде чем воин успел сказать что-либо еще, она уже свернула за поворот. Будучи оставлен Дерве, Тьяго почувствовал себя униженным, что удивило и разозлило его. Он оценил дверные петли. Втулки глубоко уходили в стальной кожух, и вряд ли представлялось возможным выковырять их при помощи ножа. Тогда он привалился к двери плечом и для пробы попытался толкнуть. Слишком прочная. Впрочем, коридор был достаточно узким, чтобы иметь возможность опереться спиной о противоположную стену и вложить все свои силы в удар ногами. Так Тьяго и поступил — наградой ему стало то, что замок хоть и немного, но поддался. Грохот он, конечно, производил просто невообразимый, но все равно продолжал молотить по двери, пока от нее не начали отлетать щепки. Еще пара ударов — и она распахнулась. В центре комнаты, всю меблировку которой составляли кровать, большой шкаф и зеркало, стояли, разглядывая его, две прекрасные черноволосые женщины, облаченные в платья из настолько тонкой ткани, что воображению практически и не требовалось что-либо дорисовывать. Тьяго непроизвольно постарался прикрыться, насколько это было возможно.

Более молодая из женщин, еще почти совсем ребенок, упала в обморок. Та же, что была постарше, окинула своего спасителя взглядом, в котором одновременно читались надменность и подозрительность; затем она подошла ближе и наклонилась так, что ее лицо оказалось почти вплотную к лицу воина. Она была очень ухоженной, с великолепной осанкой, присущей женщинам знатного рода, с которыми он водил знакомство в Каиине. Волосы ее скрепляла заколка, изготовленная из инкрустированной изумрудами кости. Кого-кого, а эту даму невозможно было представить варящей пельмени на деревенской кухне Йоко Анвара.

— Кто ты такой? — спросила она строго.

— Тьяго Алвес из Каиина.

— Мое имя Дилетта Ордай. Я держала путь к…

— Нет времени обмениваться воспоминаниями. Найдете, где спрятаться? Я не могу одновременно сражаться и присматривать за вами.

Взгляд Дилетты метнулся в сторону.

— Нам негде укрыться, покуда жив аватар. — Девушка, лежавшая на полу, застонала, и Дилетта вызывающе добавила: — Рускана полагает, что вы собираетесь нас изнасиловать.

— Это не входит в мои намерения. — Тьяго изучил тени в углах комнаты. — Если не ошибаюсь, кроме вас двоих имелись и другие?

— Всего нас было девятнадцать. Но семнадцать уже увел аватар. И ни одна не вернулась. Он утверждает, что теперь они вместе с Яндо.

Кугель, как догадывался Тьяго, отправлял женщин через проходы, которыми завершались коридоры, и наблюдал за тем, что произойдет. Судя по всему, ничем хорошим это не заканчивалось.

— Никакой он не аватар, — сказал Тьяго.

— Я не дура. Понимаю, кто он такой. — Она вдруг указала пальцем на здоровенный шкаф. — Раз уж ты собираешься драться, твои руки должны быть свободны. Он держит там свою одежду. Возможно, что-то на тебя и налезет.

Внутри шкафа было полно предметов мужского гардероба. Вот только все рубашки оказались слишком маленькими и сковывающими движения. Впрочем, Тьяго удалось подобрать себе штаны, в которые он сумел втиснуться.

— Вы знаете, где он сейчас? — поинтересовался воин.

— Ох, поверьте, вы встретитесь очень скоро.

Встревоженный тем, как прозвучали последние слова, он обернулся — и тут же почувствовал резкий укол в шею, а затем увидел, как Дилетта, не скрывая триумфа, отступает подальше. Перед глазами все поплыло, и, охваченный внезапной слабостью, воин опустился на одно колено. Кто-то пнул его сзади, вынуждая завалиться набок. Следующий удар заставил перевернуться на спину. Та девчонка, Рускана, избивала его ногами, смеясь словно безумная. Он попытался посмотреть на Дилетту, но зрение затуманилось. Ее голос теперь казался затухающим эхом, утратив даже намек на осмысленность и интонации, превратившись просто в какой-то фоновый шум… и удары, благодаря воздействию наркотика, более не причиняли боли; просто с каждым следующим реальность отступала от него все дальше и дальше.

Тьяго разбудил разговор. Какая-то женщина чем-то возмущалась… Рускана? Вторая, чей тембр был более низким, спрашивала, что теперь делать. Дилетта. А затем зазвучал знакомый мужской голос, от которого Тьяго окончательно пришел в себя. Он лежал на спине, со связанными сзади руками, — осознав это, он, еще не открыв глаза, уже начал пытаться высвободиться из пут.

— С ним должна быть женщина, — с некоторого расстояния донеслись слова Кугеля. — Иначе пельгран не поднял бы его на башню.

— Голод мог и притупить чувство долга твари, — заметила Рускана.

— Я бы не стал вообще применять такое понятие, как «чувство долга», к пельграну, — раздраженно ответил Кугель. — Вот только осмелюсь предположить, что, заявись Тьяго на то поле в одиночестве, тварь не стала бы утруждаться и тащить его на башню. Она бы сожрала его на месте.

— Мы искали почти всю ночь, — сказала Дилетта. — Если с ним и была какая-то женщина, сейчас ее здесь нет. Возможно, она попыталась воспользоваться одним из проходов в коридорах, и тогда нам вообще не о чем волноваться.

Ответа Кугеля Тьяго не разобрал. Он приоткрыл глаза и увидел, что лежит в небольшой, практически пустой комнате с серыми мраморными стенами, а рядом возвышается опирающееся на треногу синеватое металлическое яйцо пятнадцати футов в длину и десяти в ширину. За ним располагались ступени, и на нижней сейчас стояла Рускана. Лестничный марш тянулся к потолку из все того же серого мрамора, и Тьяго предположил, что где-то выше находится потайной люк, открывающийся в залу, от которой расходились пять коридоров. Он с удвоенным старанием возобновил свои попытки ослабить веревку.

— Все готово? — спросила Дилетта, появляясь в поле зрения.

— Надо свериться с записями Юкоуну. Возможно, придется немного повозиться с настройками.

Кугель вышел из-за яйца. Он был одет в черный плащ с высоким воротником, серые штаны и бархатную тунику с сиреневыми и черными полосами. На большом пальце правой руки красовалось кольцо, вырезанное из черного камня. Острое лицо казалось карикатурой на облик самого Тьяго. Черты, ранее выдававшие в его брате жулика и отражавшие живой ум и мятежный дух, были безвозвратно стерты прошедшими годами, взамен наградившими Кугеля внешностью подлого и своенравного человека. Тьяго застыл, увидев его таким. Ему показалось, будто сама картина происходящего с миром была неполной без этой придающей ей завершенность худощавой фигуры. Теперь, когда Тьяго видел своего врага во плоти, ненависть к Кугелю обрела такой вес, что стала едва ли не материальной, и воин осознал, что все это время это была даже не ненависть, а одна только ее тень. Омерзение настолько переполнило его, что он уже не мог более притворяться спящим; он уставился на своего родственника, точно коршун, дожидающийся, пока жертва покажется из норы. Кугель бросил в его сторону взгляд.

— Братец! — Лицо Кугеля исказилось в улыбке, не затронувшей, впрочем, глаза. — А я бы и не узнал тебя, не представься ты Дилетте. Ты вырос таким могучим! Наверное, много над собой работал, да? Все эти шрамы, и так много седых волос! Похоже, не очень-то любезно обошлась с тобой жизнь.

Тьяго просто утратил дар речи.

— И что же вынудило тебя отправиться на мои поиски после стольких лет? — поинтересовался Кугель. — Желание возродить ту связь, что объединяла нас в детстве? Это вряд ли, если судить по выражению твоего лица. Быть может, старая обида? Но какая? Не припоминаю, чтобы я когда-либо причинил тебе вред. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы вынудить тебя столь безрассудно отправиться в опасный путь.

Тьяго заставил себя прорычать одно-единственное слово:

— Сиэль!

Присев рядом на корточки, Кугель слегка наклонил голову набок.

— Сиэль? Признаюсь, звучит знакомо, но… — Он постучал пальцем по своему лбу. — Неужто все дело в той куколке-блондиночке, за которую ты так бился в наши юные годы? Сладенькая, словно яблочко. Сейчас-то она, должно быть, уже внуков нянчит. У нее все в порядке?

— Ты прекрасно знаешь, что нет. — Тьяго продолжал высвобождать руки.

— Ах, да. Припоминаю. Какая жалость, что ты не успел ее спасти, ведь у тебя в те дни были иные приоритеты. Ты так увлекся своим жестоким спортом и пирушками! Винить меня в смерти Сиэль… все равно что винить пчелу за собирание нектара.

Тьяго попытался неожиданно выбросить ноги из-под себя и нанести удар, но Кугель, все такой же проворный, увернулся и схватил его за голень. А затем протащил его по полу и бросил валяться возле самой машины.

— У меня есть занятие поважнее, чем слушать, как ты скулишь о девчонке, умершей четверть века назад. — Кугель распахнул прозрачную дверцу, ведущую внутрь машины, и указал рукой на находящееся там небольшое яйцевидное помещение. Там стояли два мягких кресла. — Еще несколько минут — и мы будем наслаждаться отдыхом в уютном мире далеко-далеко от этой гнилой планетки и ее испускающего дух солнца.

— Манифест Сильгармо еще не доказан! — отозвался Тьяго.

— Правда?

Ухмыляясь, Кугель подошел к стене и надавил на выступающий камень. Панель со скрежетом отошла в сторону, открывая большое, округлое окно.

— Позвольте представить последнее утро этого мира, — произнес Кугель.

За окном было темно. Не то чтобы совсем хоть глаз выколи — с мраком пыталось спорить болезненное зарево, чей источник повис точно посередке окна: солнце. Хотя сейчас было где-то около десяти утра, но Тьяго мог смотреть на светило, не щурясь… и некоторое время ничем иным он и не занимался. Бледно-оранжевый ореол колыхался вокруг сферы, напоминающей своим видом вынутый из костра уголек — гигантский потрескавшийся черный шар, охваченный огнем. По разные стороны от нее вздымались огромные багряные протуберанцы, столбы солнечной материи, похожие на два несимметричных рога или на клешню, которая вот-вот сомкнется на планете. Это было жуткое, повергающее в трепет зрелище. Всем телом Тьяго вдруг овладела слабость. Рускана испуганно прижала к губам ладонь, а Дилетта, чтобы не упасть, оперлась о стену. Кугеля же, казалось, эта сцена только позабавила.

— Рускана! Проверь тут все напоследок, — крикнул он, потирая руки. — Мы же не хотим, чтобы нам помешали? Быстрей, девочка! Дилетта, загружай провиант!

Голос Кугеля вновь пробудил ненависть Тьяго. Воин уже почти справился со своими путами, но ему было нужно выиграть еще хоть капельку времени.

— Рускана! — закричал он, когда девушка направилась к лестнице. — В машине только два кресла. Неужели ты думаешь, что он дождется, когда ты вернешься? Ни одна женщина еще не могла похвастаться, что он был с ней честен.

— Рускана поедет у меня на коленях, — сказал Кугель. — Мы это уже обсудили. Иди уже! — Он махнул ей рукой.

— У него была уже тысяча таких Рускан, — произнес Тьяго. — Начать хотя бы с моей Сиэль. Мы с ней как-то повздорили. Кугель же заманил ее в уединенное местечко на окраине Каиина, прикрываясь обещанием дать совет, как ей восстановить наши отношения. Там он опоил ее наркотиками, и она умерла… а он сбежал. Поверь, не стоит ждать от этого человека большего.

Рускана застыла, занеся ногу над первой ступенькой, всем своим видом выражая тревогу.

— А ты думал, я буду спокойно дожидаться, пока ты собираешь толпу? — Кугель насмешливо фыркнул. — И твоя вина в этом есть. Выбрал себе того, кого считал слабым, на роль козла отпущения и начал разогревать народный гнев. Вот только здесь нет никакой толпы, лишь эти две преданные мне дамы. Я проделал слишком долгий путь и перенес чрезвычайно много страданий, чтобы мои планы срывали такие, как ты. — Он поднес к лицу Тьяго сжатый кулак, демонстрируя перстень из черного камня. — Это кольцо Юкоуну. Я расправился с ним его же волшебством. Я побеждал демонов, великанов и таких тварей, один вид которых поверг бы тебя в дрожь. Как смеешь ты выступать против меня?

Кугель навис над Тьяго, сохраняя на лице равнодушную маску, и извлек из складок плаща какой-то свиток, который бросил на грудь своего двоюродного брата.

— Это подарок, — произнес Кугель. — Заклятье безнадежного заточения. Возможно, тебе захочется его попробовать. Только, прежде чем использовать его, задай себе вопрос: стоит ли жизнь вечного заточения? Впрочем, выбор, прямо скажем, невелик. — Он опять повернулся к лестнице. — Быстрее же, Рускана!

Девушка взбежала по ступеням и нажала на рычаг — участок потолка начал подниматься.

— Она порвала с тобой, Тьяго, — произнес Кугель. — Она исполняла каждую мою прихоть.

Рускана встревоженно вскрикнула. В открывшийся проем скользнула Дерве Корим, успевшая переодеться в мужские штаны и рубашку. В результате краткого поединка Рускана слетела с лестницы и ударилась головой о мраморный пол. Затем Дерве увидела Кугеля и с перекошенным от ярости лицом направилась к нему, сжимая в руке кинжал. Кугель метнулся к яйцу, и спутница Тьяго испустила крик, подобный воплю хищной птицы, — казалось, он разорвет ей грудь. Дерве метнула кинжал, но Дилетта успела оттолкнуть Кугеля. Клинок вонзился в ее горло, и кончик его вышел с противоположной стороны шеи. Черноволосая женщина упала. Дерве Корим метнула второй кинжал, но тот отскочил от дверцы яйца, и Кугель успел благополучно скрыться внутри. Брызги крови Дилетты испачкали его лицо, сделав его немного похожим на клоуна.

Дерве Корим стремительно сбежала по лестнице и, не переставая орать, замолотила кулаками по дверце. Кугель всем своим видом выражал недоумение. Казалось, будто он спрашивает: «Кто эта изуродованная шрамами фурия?» Он заканчивал последние приготовления, не обращая внимания на ее вопли, — если, конечно, вообще их слышал.

Тьяго все-таки разорвал удерживавшие его путы.

Яйцо начало издавать равномерный гул; Кугель, закрыв глаза, читал активирующее заклинание. Вскочив на ноги, Тьяго встал рядом с Дерве Корим и посмотрел на двоюродного брата сквозь дверь. Завершив заклятье, Кугель открыл глаза, и на лице его возникла сладкая и безмятежная улыбка человека, ускользнувшего от правосудия. Гул продолжал нарастать.

Тьяго попробовал толкнуть яйцо. Затем он отодвинул Дерве Корим от двери, отошел на несколько шагов и с разбегу ударил механизм плечом.

Улыбка Кугеля погасла. Тьяго снова разбежался, и на этот раз яйцо слегка сдвинулось. Плечо налилось болью, но воин предпринял третью попытку. На лице Кугеля появилось беспокойство, но тут гул сменился воем, и яйцо окутала искрящаяся аура, прозрачная пелена, вибрировавшая над металлической поверхностью. Кугель опять улыбался. Тьяго вновь кинулся к механизму, но был безжалостно отброшен и рухнул на спину. Яйцо подернулось рябью и начало словно бы погружаться во тьму. Вскоре оно стало утрачивать материальность и в конце концов исчезло, оставив после себя лишь призрачный контур.

Тьяго вглядывался в растворяющийся силуэт. Уж не след отчаяния ли читался в улыбке его двоюродного брата? Не зачатки ли страха? Была ли она искренней или же просто гримасой, свидетельствующей о том, что в конце Кугель испытал адские муки? Возможно, попытки Тьяго решить проблему грубой силой все же увенчались успехом, или яйцо Пандельюма перенесло Кугеля в куда менее приятный мир, нежели планировалось, и такое выражение на его лице возникло от того, что он увидел. Гадать было бессмысленно. Оставалось только надеяться. Тьяго опустился на пол возле Дерве Корим, сидевшей, закрыв руками лицо.

— Он не узнал меня, — со скорбью в голосе произнесла она.

Тьяго и рад был бы подбодрить ее, но он и сам чувствовал себя опустошенным. Спустя некоторое время он положил ладонь на плечо Дерве Корим. Женщина вздрогнула, но отстраняться не стала.

— А с тобой что случилось? — спросил он. — Ты отсутствовала целую ночь.

— Это было странно, — ответила Дерве. — Они искали меня, а в руках держали какие-то склянки с голубой жидкостью. Одну бы я убила, но не обеих сразу, а потому решила спрятаться в комнате в конце первого из осмотренных нами коридоров.

— В том кабинете… похожем на лабораторию?

— Да. Я встретила там кое-кого. Я… полагаю, это был пожилой мужчина. Он дал мне одежду, и мы с ним долго общались. И все же я не могу ни описать его внешность, ни вспомнить хоть слово из того, что он говорил.

— Пандельюм, — произнес Тьяго.

— Если это и был он, я все равно не помню.

По поверхности солнца прокатилось волной странное белое мерцание, что-то вроде электрического разряда. Они в надежде посмотрели на него, но увидели все тот же оплавленный ужас, напоминающий герб на флаге какого-нибудь злодея. Часть трещин в черной корке закрылась, и аура оранжевой плазмы, как показалось, уменьшилась, но в остальном все было по-прежнему.

— Надо уходить! — Дерве Корим вскочила на ноги.

— Предложение интересное, но как?

Она подошла к стене и надавила на углубление рядом с тем, на которое ранее нажимал Кугель. Широкий участок пола с громким скрежетом отошел в сторону. Из открывшейся дыры ударил столб света. Вниз сбегала спираль еще одной лестницы. Тьяго поинтересовался, откуда его спутнице известно про этот проход. Она только покачала головой и наклонилась подобрать кинжалы. Чтобы извлечь один из них из горла Дилетты, ей пришлось несколько раз провернуть его в ране и подергать, прижимая плечо трупа к полу ногой. Наконец с влажным звуком лезвие высвободилось. Дерве обтерла его о штаны и направилась к лестнице. Тьяго не видел в ее поступке повода для возмущений. Для него это была всего лишь еще одна смерть на его пути.

— Идите. Иди-и-ите-е-е… — прозвучал шепот, который, казалось, издавала сама башня. Они словно находились в глубине огромной глотки.

Стены комнаты подернулись дрожащей дымкой, и у Тьяго вдруг возникло ощущение, что Пандельюм повсюду вокруг них, что голос принадлежит именно ему и что его присутствие наполняет стены и полы, — это место было не домом волшебника… а им самим. Рассудив, что перспектива спуска по уходящей в бездонную бездну лестнице все же более привлекательна, чем попытка выяснить, что его ждет, рискни он остаться, Тьяго тяжело поднялся на ноги.

Путь вниз оказался долгим — более долгим, нежели можно было предположить, исходя из высоты башни, и несколько раз приходилось останавливаться на отдых. Во время одного из таких привалов Дерве Корим произнесла:

— И как только эти женщины могли его выносить?

— Ты и сама когда-то была с ним.

— Да, но сбежала бы при первой же возможности. Наши отношения строились исключительно на необходимости.

— Возможно, эти женщины не так уж и отличаются от тебя. Кугель славится талантом навязывать свою волю людям, даже если им нет до него никакого дела.

— Думаешь, он выжил?

— Как тут узнаешь? — Тьяго пожал плечами.

Внизу башни они нашли приоткрытую дверь. Пройдя сквозь нее, путники оказались на поле, усеянном валунами. Солнце находилось в зените, освещая землю красноватым светом, и хотя было сегодня чуть тусклей обычного, но вполне в пределах своего нормального состояния. Молча, ничего не понимающие, они смотрели на него из-под ладоней.

— Я беспокоюсь, — произнесла Дерве Корим, когда они направились к границе Великого Эрма. — Солнце решило передумать, пока мы спускались? Или мы вышли в иной версии реальности? За нас вступился Пандельюм? В жизни и так было не много вещей, в которых я чувствовала уверенность, а теперь их стало и того меньше.

Высоко в небе солнце посылало свои лучи сквозь темно-зеленые кроны деревьев, заставляя их выглядеть так, словно они сочатся кровью. Дерве Корим шагнула под полог леса и направилась по тропе, проходящей между двух мандуаров. Тьяго оглянулся и увидел, как башня распадается, становясь призрачным вихрем; тот, в свою очередь, превратился в нечто новое — в огромное существо, которое можно было описать лишь как пустоту, облаченную в рясу с капюшоном. Лицо у него отсутствовало, а тело вроде бы и было и не было одновременно. На мгновение в непроницаемой тьме под рясой что-то сверкнуло — голубоватый овал, с такого расстояния кажущийся не больше светлячка. Такой же голубоватый, отметил Тьяго, как яйцо, в котором удрал Кугель, и пульсирующий тем же живым светом, мерцающий, подобно далекой звезде. Несколько раз сверкнув, овал исчез, поглощенный пустотой.

Вначале Тьяго даже расстроился, осознав, что Кугель, возможно, все еще жив, но затем он прикинул вероятность того, что бедолага будет вечно скитаться в пустоте, или окажется навсегда заточен в каком-то из дьявольских изобретений Пандельюма, или попадет в один из тех миров, куда вели коридоры, или, скажем, обнаружит себя на столе в той лаборатории под одним из стеклянных колпаков в качестве экзотической зверушки… Нельзя было сказать наверняка, что именно произойдет, но такие размышления и предположения развеяли грусть Тьяго.

Пандельюм начал растворяться в воздухе, все более и более теряя материальность, пока в небе не остались лишь немощное красное солнце да несколько пушистых облаков. Тьяго прибавил шагу, чтобы нагнать Дерве Корим. Глядя на ее ладную фигурку, скользящую в тени, он вдруг осознал, что, оставшись прежним, все в то же самое время изменилось. Солнце (или же его подобие) продолжало светить, судьбы мира, как и раньше, решали волшебники и их колдовство, а ими самими управляли чары сомнений и неуверенности в будущем — и все же понимание это не только не давило на него больше, но даже придавало сил. Тьяго словно вышел из мрака на свет, на его душе стало легче на одну обиду, и когда Дерве Корим задала очередной из своих неопределенных вопросов, касающихся судьбы, рока или чего-то подобного, Тьяго подумал: раз уж момент настолько благоприятный, ему следует дать ей весьма определенный ответ.

Я познакомился с книгами Джека Вэнса еще в средней школе, прочитав «Умирающую Землю» в мягком переплете. Я прятал эту книгу то за одним учебником, то за другим (я терпеть не мог математику, а потому во время урока, как правило, читал). Я сразу же попался на крючок и стал регулярно наведываться в газетный киоск за новыми книгами мистера Вэнса — помню, в какой восторг меня привели «Языки Пао». Позднее, уже в институте, я наткнулся на первые три романа из серии «Властители Зла» и вновь принялся читать, пряча книги за учебниками. Думаю, чтение работ Вэнса у меня даже стало ассоциироваться с неподобающим на занятиях поведением, а в том конкретном случае — еще и с ненавистью к одному преподавателю истории, произносившему слово «феодализм» как «фиа-даа-лызм».

Из многочисленных книг Джека Вэнса (а я, думаю, читал их все) именно «Умирающая Земля», как мне кажется, оказала наибольшее влияние на мой стиль. Именно она познакомила меня с вэнсовскими правилами литературной речи. Благодаря усилиям отца на тот момент я уже вступил на путь к усложненному синтаксису и выдержанности стиля, но Вэнс стал моим личным открытием, и я прислушивался к нему куда охотнее, чем к советам старших. Если не считать одного странного фильма, именно Вэнс открыл для меня мир научной фантастики — отец запрещал мне читать такое — и потому оказался для меня настоящим откровением. Тот факт, что можно писать про угасающее Солнце и удивительных людей, живущих под ним, поверг меня в шок, от которого я так никогда и не оправился. Да, действие почти всех написанных мной произведений происходит в современности, но если бы не Вэнс, я мог бы стать одним из тех писателей, что повествуют о психологических нюансах своих неудавшихся браков. Не то чтобы я их осуждал, но в моем случае — куда веселее…

Спасибо вам, Дж. В.