Петербург! Люблю!

Интереснейший рассказ о Уткиной даче.

По этой даче слон ходил

По узенькой аллее,

И сладкий апельсин не вял

В её оранжерее – так написал маленький мальчик под воздействием моих проникновенных речей, посвящённых бедственному положению Уткиной дачи.

Много лет я прихожу с детьми к этому заброшенному и малопосещаемому уголку Петербурга, рассказываю о жизни и быте владельцев имения Полторацких, о знаменитых внучках этих людей, ставших известными благодаря интересу к ним нашего великого поэта Пушкина. Это – Анна Керн и Анна Оленина, двоюродные сёстры. Мать Анны Олениной в девичестве была Полторацкой и, конечно, жила в летние месяцы в этом и простом, и причудливом доме. Не тогда ли ещё возникли некоторые привычки, которые стали традицией в её доме в Приютино. Описанные в многочисленных воспоминаниях именины хозяйки Елизаветы Марковны Олениной, несомненно, можно отнести и к праздникам, которые проходили и на Уткиной даче, во времена её детства. 5 мая и здесь собирались гости, звучал голос хозяина Марка Полторацкого.

И какой голос! Директор Петербургской капеллы занимал эту должность до 1796 года. Несмотря на то, что происходил он из украинского села и был сыном дьячка, учился в бурсе, но привезённый самим Разумовским – возлюбленным Елизаветы Петровны, за вокальные данные, Марко Полторацкий стал звездой итальянской оперы, существовавшей в Петербурге. Именно участие в оперных постановках и принесло Полторацкому не только восхищение царицы, хорошо разбиравшейся в пении, «но и 1200 десятин земли под Петербургом – мыза Оккервиль», как писала в воспоминаниях другая его внучка – Анна Керн. В 1790-е годы появился каменный дом, который построен так необычно, так вписывается в окружающую местность, что я абсолютно убеждена, что архитектор исключительно талантливый. Здание точно повторяет угол, под которым впадает река Оккервиль в Охту, а ротонда встречается во многих архитектурных творениях великого архитектора. Вспомните церковь «Кулич и Пасха» в Невском районе, сооружения в Торжке. В семье Львовых считают, что зодчий так пленился совершенством пропорций храма Весты в Риме, что использовал эту форму очень часто.

Много лет управляла имением дочь Полторацкого Агафоклея Марковна Сухарева (1766-1840), о которой написала в книге воспоминаний Оленина Анна, возлюбленная нашего великого поэт. Этой книги у меня нет, но поэтичное описание Уткиной дачи, прогулок в огромном парке, который окружал усадьбу, берега Оккервиль и Охты, игра молодёжи в крокет, которая ныне совершенно забыта, переживания юной Анны в летний день 1828 года – всё это описывается с большим литературным мастерством и доступно в Интернете.

Странно, но создаётся впечатление, что с Уткиной дачей связана какая-то тайна. Почему прекрасный и удобный дом вблизи Петербурга хозяева Полторацкие решают выставить на продажу? Есть несколько имений, но все они в большом удалении от столицы. В семье много детей и внуков, но уже в 1814 году делается попытка продать Уткину дачу, как мы привыкли называть этот памятник классицизма. Возможно, что ранняя смерть хозяина – певца Марка Полторацкого в 1795 году, сделала ненужным огромный круглый зал с куполообразным потолком – плафоном, оформленным итальянскими мастерами, какие-то воспоминания причина этому. Дачу продают только в декабре 1828 года княгине Шаховской З.П. за пятьсот семьдесят пять тысяч рублей. Свидетелем продажи в документе записан Алексей Николаевич Оленин. Имя Оленина связано со всей русской культурой! Его рукой оформлена обложка к одному из первых сочинений Пушкина поэме «Руслан и Людмила, президент Академии Художеств, заместитель директора Публичной (ныне Российской) библиотеки, придумавший свою книжную классификацию, Оленин был, как пишут некоторые источники, прототипом Фонвизинского Недоросля. Увидя спектакль, как говорит молва, он совершенно переменился и стал гордостью русской культуры.

А.Н. Оленин был женат на дочери Полторацких – Елизавете Марковне, хозяйки всем известного теперь музея, известного под именем Приютино. Почти двадцать лет строилось Приютино, и мы можем с полным основанием утверждать, что всё это время частыми гостями на Уткиной даче были Оленины и их дети, Карамзин, Дельвиг, Державин, Крылов! Эти имена известны каждому россиянину! Как же можно допустить, чтобы погиб этот памятник архитектуры, созданный великим архитектором Львовым, дошедший до нас почти без всяких следов перестройки.

Уткина дача обречена на гибель в ближайшее время, если не сохранять её, не передать инвесторам, согласным взять под своё попечение с обременением – полным восстановлением.

Много лет бессонными ночами болит душа за этот удивительный уголок Петербурга. Сколько подписей собрала и отправила, сколько писем написала Президенту, депутату, районной администрации, даже одиночный пикет организовала, массу субботников, статьи, выступления по радио и по телевизору на канале 100тв! Всё бесполезно. Никому нет дела, а современное отношение к Петербургу, когда даже на Невском сносят дома незаконно, заменяя подделкой, продавая под фирменные магазины… А моя любимая, моя единственная, моя необъяснимая Уткина дача! Как защитить тебя? Господи, дай мне силы!

Стала сама я Уткиной дачей…

Двухэтажные руки навстречу тяну.

Наша встреча – такая удача,

А счастье – и смерть на миру.

Мечтатели о музее Лермонтова.

Почему мой удивительный Петербург несправедливо поступил по отношению к Лермонтову и продолжает это делать? Обида, что не понят поэтом, не прославлен, не оценён? После пронзительного стихотворения «Кавказ», написанного почти мальчиком, в 1830 году, это понятно:

Хотя я судьбой на заре моих дней,

О южные горы, отторгнут от вас,

Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз:

Как сладкую песню отчизны моей,

Люблю я Кавказ.

В младенческих летах я мать потерял.

Но мнилось, что в розовый вечера час

Та степь повторяла мне памятный глас.

За это люблю я вершины тех скал,

Люблю я Кавказ.

Я счастлив был с вами, ущелия гор;

Пять лет пронеслось: все тоскую по вас.

Там видел я пару божественных глаз;

И сердце лепечет, воспомня тот взор:

Люблю я Кавказ!..

Можно ли назвать ссылкой, в полном смысле этого слова, ссылку на Кавказ в 1837 году? Петербург открыл миру гения! Именно здесь пришла слава к поэту! В ссылку он ехал не просто избалованным бабушкой мальчиком, а в сопровождении слухов и восторгов смелостью его. Сам царь взбешён! Конечно, и в то время были солдафоны в его окружении, но не большинство. Завсегдатаи театров, не считали предосудительным нахождение на гауптвахте в Главном штабе офицера за написанное стихотворение. Не буду касаться отношения Лермонтова с соучениками по школе Гвардейских прапорщиков, с сослуживцами, хотя много размышляла об этом, но именно они смогли открыть музей Лермонтова в Петербурге, а мы не можем…

Много написано о пребывании Лермонтова на Кавказе, а каждое написанное там стихотворение или посвящённое пребыванию, установлено и разобрано по звукам. Невозможно не понять причины любви поэта к Кавказу. Двух лет от роду он остался без матери. Одно воспоминание осталось: «Когда я был трёх лет, то была песня, от которой я плакал: её не могу теперь вспомнить, но уверен, что, если б услыхал её, она бы произвела прежнее действие. Её певала мне покойная мать».

Всю жизнь рассказывала детям о писателях и поэтах, среди них и о Лермонтове, и знаю, что это одна из самых удачных бесед о жизни и творчестве, которую дети слушают с огромным интересом. Библиотекари поймут, что не всегда получается завладеть вниманием читателя, проводя подобные беседы. Обычно не готовила специально беседу, а использовала всё накопленное в памяти из книг. Рассказывала прочитанный у Солоухина случай, когда какой-то иностранный писатель русского происхождения проговорил единственные русские слова, которые пела его мать. Уверен был, что песню невозможно узнать, ведь только в памяти и было: «Выхожу один я…». И вдруг все присутствующие запели: «Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит…». Каждое третье число каждого месяца прошу спеть эти стихи петербуржцев, мечтающих о музее Лермонтова. Слуха у меня нет, но, как это обычно бывает, петь люблю. И звучит у стен единственного дома, который помнит Лермонтова, куда он пришёл с Мойки, где умирал Пушкин. Где родились строки: «Погиб поэт. Невольник чести…».

В Пушкинском доме.

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сиянье голубом…

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего? жалею ли о чем?

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть;

Я ищу свободы и покоя!

Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы…

Я б желал навеки так заснуть,

Чтоб в груди дремали жизни силы,

Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел,

Надо мной чтоб, вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел.

Это стихотворение написано поэтом Лермонтовым за пару месяцев до гибели. По некоторым данным, произошло это в городе Ставрополе. Я очень люблю эти строки, представляя себе кремнистый путь таким, каким увидела его в горах ночью. Звёздное небо бывает сказочно звёздным только в горах! И ночь такой тихой, и ощущение присутствия Бога …

Всю жизнь я проработала школьным библиотекарем, сотни раз рассказывала детям о Лермонтове. Все, кто слышали, не могли не полюбить его. А музей закрыли сто лет назад и музея нет… В городе музеев нет музея Лермонтова…

Очень хотела выступить на Лермонтовских чтениях в районной библиотеке. Библиограф библиотеки имени Лермонтова подготовила для меня список литературы, по которому заказала в Рукописном отделе Пушкинского Дома некоторые издания. И вот я впервые сижу за добротным письменным столом с зелёным сукном, с закрытыми на ключ ящиками, испытывая восторг и благоговение.

Две папки – розовая и зелёная. Начну с розовой, тонкой. На листе регистрации читаю фамилии предыдущих пользователей. Большой карандашный рисунок на кальке – «Покрой формы нижегородского драгуна во времена Лермонтова». Для сохранности документ проложен тонким невесомым листом неизвестного материала. Ах, это что-то! Держу в руках небольшую «открытку» с вензелем от «сердечно Вам преданного А. Бильдерлинга» от 2 июня 1912. «Живу в Царском, Павловское шоссе 12». Адресовано какому-то Евгению Карловичу. Ещё один раз ахну – какие обороты речи! «Скажите, милейший, в каком положении это дело, видели ли вы скульптора Самсонова, показывали ли ему проект мой, есть ли какая-нибудь надежда на его исполнение?»

Ищу всё, что может разъяснить, почему не был принят к исполнению проект памятника Лермонтову работы Леопольда Дитриха и Василия Козлова, победивший в конкурсе. Значит, Бильдерлинг уже имел определённые взгляды на то, каким памятник должен быть. Википедия подсказывает, что он «Проявил себя как художник – соавтор многих примечательных памятников и организатор первого в истории музея Лермонтова».

Лист 5 – цветной рисунок проекта памятника, а на листе №4 десять пунктов рассуждений по поводу этого проекта. Почерк Бильдерлинга понятный и ровный, жаль нельзя фотографировать, а переписывать не буду.

Лист 6 – письмо генералу Е. К. Миллеру о гранитах и ценах на них от инженера А.И. Гури из Восточно-Финляндского Гранитного Акционерного общества.

Лист 7 тоже выделяется, как шикарно напечатан! Смета на работы от управляющего фирмы Александра Мейера начальнику Николаевского кавалерийского училища Е. К. Миллеру. Опять Википедия помогает. А там интереснейшая история о том, как оказавшийся после революции во Франции, Миллер был похищен НКВД, но предусмотрительно оставил записку: «У меня сегодня в 12.30 часов дня свидание с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмэн и Раффэ. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе при лимитрофных государствах, Штроманом и с Вернером, прикомандированным к здешнему германскому посольству. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку.