Пиратика (2004)

Глава первая

В один прекрасный день (а было ей тогда шестнадцать лет) Артия вспомнила свою мать. Произошло это потому, что она свалилась с лестницы и пребольно ударилась головой о резное украшение на деревянных перилах — большую фигуру орла.

Итак, Артия сидела на полу и ошеломленно мотала головой, глядя на стайку бестолковых девиц, которые, глупо хихикая, показывали на нее пальцами. На своих не в меру кудрявых головках девицы с трудом удерживали толстые стопки книг. «Кто они такие?» — подумала Артия. И тут…

И тут она увидела красивую женщину, не слишком высокую, но казавшуюся значительно выше благодаря длинным стройным ногам, обтянутым лосинами и обутым в черные кожаные ботфорты. Женщину с рыжеватыми светлыми волосами, стянутыми в тугой узел, и невообразимо зелеными глазами цвета спелого крыжовника. И хотя за последние шесть лет Артия ни разу не подумала и даже не вспомнила об этой удивительной женщине, она сразу же поняла, что это Молли Фейт, ее невообразимая мать — знаменитый капитан пиратов Дальних Морей.

Артия, которая десять минут назад звалась — да и сама считала себя — Артемизией Фитц-Уиллоуби Уэзерхаус, встряхнула головой. Взгляд прочистился, впрочем, как и память.

Она встала и произнесла вслух:

— Пушка взорвалась. Пушка, которую Молли называла «Герцогиней». Это и отшибло мне память.

Артия провела рукой по своей собственной, тщательно уложенной прическе. Волосы у нее были темно-каштановые, только справа — она это знала — тянулась ослепительная огненно-рыжая прядь, которую всегда приходилось запудривать, чтобы скрыть. Словно эта прядка должна была сама себя стыдиться.

Эта ярко-рыжая прядь появилась после того, как взорвалась «Герцогиня»… или какая-то другая пушка? Очень давно, когда Артии было — сколько? Два года, три?

Пушки — отличная вещь, но и у них есть свои маленькие причуды.

— Артемизия, ты цела? — прощебетала одна из кудрявых дурочек, от всей души надеясь, что та поранилась. В этом смертельно-тоскливом месте любой несчастный случай был развлечением.

«Цела ли я?» — спросила себя Артия.

Цела!

Она взбежала по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Длинные юбки смешно развевались позади, но ей не было до этого дела.

Кудрявые девицы поспешно расступились. У одной посыпались с головы и с грохотом упали на пол тяжелые книги.

У всех у них (у Артии в том числе) было практическое занятие по выработке хорошей осанки. Хорошая осанка — это умение ходить с совершенно прямой спиной и шеей: иначе книги, которые ты держишь на голове, свалятся, как свалилась книга у Артии. Из-за нее-то она и полетела с лестницы.

Самое странное заключалось в том, что, хоть Артия и не до конца забыла, кто такие эти девицы, и даже отчасти помнила, что этот огромный дом с выкрашенными в пастельные цвета стенами и начищенными до блеска полами является Ангельской Академией для Благородных Девиц в Роугемптоне (что близ Ландона), но всё же они внезапно показались ей куда менее реальными, чем давно забытое прошлое, которое в эту самую минуту настойчиво врывалось ей в голову, грохоча, как почтовая карета.

— Осторожно! — пискнул кто-то. — Злыдня Злюк идет!

Злыдня Злюк? А это еще кто такая?!

Ах, да! Мисс Злюк была одной из учительниц в Академии. Из тех учительниц, которые сами никогда ничему не учились. И никого ничему не научили, кроме цинизма и страха.

Вот она — выплывает из-за угла, до хруста накрахмаленное платье разглажено как скатерть, лицо перекошено самодовольной ухмылкой.

Мисс Злюк обожала заставать людей на месте преступления.

— Что здесь происходит?!

— Артемизия упала с лестницы!

Злыдня Злюк сверкнула глазками: сначала на ябеду, потом на Артию.

«Неужели я ее знаю?» — ужаснулась Артия.

— Девушкам из благородных семей негоже падать с лестницы, Артемизия! Ты должна всегда и везде быть женственной и изящной, служить украшением женского рода. Настоящая леди никогда ни с чего не падает.

Артия изумленно взирала на мисс Злюк.

А потом выкинула неожиданный фортель. Выпрямившись в своем нелепом платье, Артия гордо откинула голову назад и положила ладонь на рукоять воображаемого кортика, который когда-то давным-давно — шесть лет тому назад — висел у нее на левом боку. Кортик был совсем маленький, ведь и ей самой было всего десять лет, но Артия хорошо помнила его приятную тяжесть. И, главное, он был уместен, не то что дурацкая книга на голове. С кортиком она куда устойчивее держалась на ногах.

— Мадам, — высокомерно заявила Артия испуганно отшатнувшейся мисс Злюк. — Что за чушь вы изрыгаете, словно прохудившаяся сточная труба?

Мисс Злюк в изумлении разинула рот, но тотчас же захлопнула его обратно:

— Артемизия, тебя следует примерно наказать за непочтительность!

Артия снисходительно улыбнулась.

— Плевать мне на вас, мадам, с высокой колокольни.

Девицы испуганно завизжали. С оглушительным грохотом — бум! трах! бабах! — будто осенние листья, посыпались на пол тяжелые книги. Артия сбежала по лестнице, развернулась на нижней ступеньке. В голове палили пушки, хлопали паруса, скрипели снасти, раздавался властный голос матери. Перед глазами проплывали золотистые берега Амер-Рики, Персиса, Занзибарии. Из ослепительно-синих расселин между кудрявыми волнами выстреливались в воздух, будто серебряные пули, изящные дельфины.

— Надо вызвать ее отца! — вопила мисс Злюк ей вслед. — Девочка сошла с ума!

— Наоборот, — откликнулась Артия. — Вернула себе здравый рассудок.

И, склонившись, поцеловала деревянного орла на перилах, который спас ее от тоскливого удела и вернул ей прошлое.

То была ночь накануне Рождества.

Рука об руку со снегом на Ангелию опустилась тьма.

Мглистая белизна мерцала на земле, и белая мгла сеялась с небес.

Землевладелец Джордж Фитц-Уиллоуби Уэзерхаус мчался в своей карете по направлению к Ангельской Академии.

Его поместье, Ричменс-Парк, лежало всего в паре миль от Академии, поэтому письмо о странном поведении дочери было доставлено к нему в тот же день.

«Она сошла с ума», — писали учителя.

«Совсем как ее чокнутая мамаша», — думал Уэзерхаус.

Ангельская Академия располагалась в тщательно ухоженной лощине среди лесов, между деревнями Роугемптон и Эрроугемптон — в опасном соседстве с печально известной Уимблийской Пустошью, где в изобилии водились разбойники (по десять человек на квадратную милю, сообщала «Ландон таймс»), в частности — ужасный Джентльмен Джек Кукушка. К вящей радости Землевладельца, путь его пролегал по самой окраине окаянной Пустоши.

Привратник, казавшийся призраком сквозь застилающую взор снежную пелену, торопливо распахнул тяжелые ворота.

Самая подходящая ночь для привидений!

Уэзерхаус недовольно нахмурился.

Карета, запряженная четверкой фыркающих лошадей, прогрохотала по парадной аллее Академии, обсаженной по-зимнему голыми липами.

Из окон главного здания пробивался желтый свет. Его слабые лучи выхватили из темноты пышное убранство Землевладельца, — расшитый золотом камзол, жилет с золотыми пуговицами, увенчанную серебряным набалдашником трость, идеально напудренный парик…

Трепеща как бабочки, Злыдня мисс Злюк и Хваткая мисс Хватс — директриса Академии — провели Уэзерхауса анфиладой сверкающих коридоров.

— Она здесь, внутри.

— Так впустите же меня к ней, мадам.

— Ох, сэр… вы думаете…

— Замолчите и отойдите, — приказал Землевладелец Уэзерхаус, грубостью способный перещеголять кого угодно.

Но почтенные дамы не собирались так легко сдаваться.

— Сэр… она, быть может, опасна…

— Даже вооружена…

— Или…

— Замолчите же! Заткнитесь! А не можете, так проваливайте!

Мисс З. и мисс X. поспешно упорхнули. Уэзерхаус толчком распахнул дубовую дверь.

— Черт побери! Это еще что такое?!

Артия, сидевшая у камина, лениво обернулась и бросила равнодушный взгляд на разъяренного, раззолоченного краснолицего человека в дверях — своего отца.

Еще вчера, если бы он ворвался к ней в таком гневе, она бы расплакалась и виновато потупила глаза.

Но теперь — совсем другое дело. Теперь его бешенство вызвало у нее лишь презрительную улыбку.

— Какого черта ты ухмыляешься?! Погляди на себя! Шесть лет я держу тебя в этом заведении, чтобы воспитать из тебя, моряцкое отродье, настоящую леди. То есть, чтобы тебя улучшили, а не испортили вконец.

— А что, сэр, разве я испортилась? — всё так же лениво осведомилась Артия, протягивая к огню длинные ноги. На ней были мужские штаны, грубые сапоги, белая рубашка и залатанный камзол из потускневшего бархата. Распущенные волосы не были завиты, и среди свежевымытых каштановых локонов поблескивала та самая прядь оранжевого, словно бархатцы, огня, которую Землевладелец Уэзерхаус впервые заметил шесть лет назад.

— Ты вся в свою мать.

— Моя мама была очень хорошей.

— Но не для меня!

— Тогда что же ты, папа, в нее втюрился?

— Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне?!

— А что я такого сказала? Ведь ты же на ней женился.

Уэзерхаус взревел.

От рева его содрогнулись позолоченные гипсовые плоды и виноградные лозы на потолке.

Артия равнодушно пожала плечами, достала из кармана мелкое зимнее яблоко и принялась с аппетитом хрустеть, глядя, как ее отец мечется по комнате, колотя тростью по ножкам стульев.

— Разве ты не знаешь, что твоя негодная мать — Молли — была самой худшей из всех самых худших женщин на свете?!

— Она была пиратом!

— Можешь назвать и так. Если хочешь…

Артия встала:

— Она говорила, что никогда не убила ни единого человека, только отбирала у них богатства. И это правда!

— Выброси из головы эту чушь! — Любое проявление несогласия с его собственной точкой зрения выводило Землевладельца из себя.

— Пушка взорвалась. Это я вспомнила. А потом снова ничего не помню. Шесть лет я прозябала здесь. В этой школе, как в тюрьме, среди идиотских кудрявых дурочек. И вы, сэр, еще говорите о чуши, — воскликнула Артия, сверкая глазами, холодными, как сталь. — Вот где настоящая чушь!

— Где ты достала эти позорные тряпки?

Артия расхохоталась.

— Взяла у конюхов. Их лучшие воскресные костюмы. А рубашку и куртку выпросила у школьного носильщика. Я заплатила и ему, и прачке. Извини уж, твоими деньгами, ты ведь всё равно мне их отдал.

— Я дал их тебе на новое платье…

— Так вот же оно, мое новое платье!

Уэзерхаус облокотился о каминную полку и впился в дочь пылающим взглядом. До чего же она сейчас напоминала ему его бывшую жену Молли Фейт!

— Если ты так хорошо всё помнишь, то не забыла ли ты, девочка, какой беспечной вертихвосткой была твоя мамаша?

Артия резко — словно кошка, встретившая другого, чужого, ненавистного кота, — обернулась. Уэзерхаус, забыв про гнев, разинул рот.

— Моя мать, сэр, была Владычицей Дальних Морей, Королевой Пиратов, и командовала флотом из двадцати кораблей!

— Этот спектакль… это ложь…

— Ее имя, сэр, до сих пор гремит по всему миру! И звали ее не Молли, и не Фейт, не называли ее и твоим именем, папа, которое она взяла после свадьбы.

— Она была обыкновенной…

Артия передернула плечами. Из ее глаз выкатились две прозрачные слезинки. Но они не придавали ей слабости.

Слезы блестели у нее на щеках, как крошечные серебряные медальки, выкованные глазами из гордости.

— Ее называли Пиратика.

— Опомнись. Какая еще Пиратика! — Уэзерхаус, жалкий и в то же время ожесточившийся, презрительно фыркнул. — Она мертва! Настолько же мертва, как и та картонная мелодрама, которой была вся ее жизнь. Мертва и погребена — можно сказать, пошла на корм рыбам.

— Знаю…

— А что касается тебя, Артемизия, то слушай мой приказ. Надеюсь, тебе в этой комнате удобно. Потому что здесь ты и останешься, девочка моя, пока не придешь в чувство. Тюрьма, говоришь? Тогда тебя в ней запрут. Без еды, без изысканных дамских штучек, без чая, без кофе, шоколада и сока. Только чашка воды в день. И без дров для камина!

— Поздравляю тебя с Рождеством, — сказала Артия.

— Довольно! — прорычал Землевладелец Уэзерхаус. — Я этого на всю жизнь нахлебался с Молли. От тебя я наглости не потерплю!

Когда за ним захлопнулась дверь, Артия прошептала, глядя в огонь:

— И она тоже была сыта вами по горло, сэр. Вот почему она тебя бросила и взяла меня с собой, когда я была совсем маленькой. Я потеряла шесть лет жизни. С меня тоже довольно!

Она поворошила кочергой в камине, потом достала ее, почерневшую от жара и копоти, и черным концом написала на белой стене над камином настоящее имя своей матери.

Где-то далеко в ночной тиши послышался протяжный рев. Это трубил олень, то ли в лесу, то ли на Пустоши.

За окном белыми хлопьями падал снег.

Огонь в камине давно угас, и в запертой комнате с каждой минутой становилось всё холоднее. Но Артия не обращала внимания на холод. Несмотря на отцовские слова, несмотря на запертые окна и двери, она намеревалась любой ценой выбраться отсюда. Поэтому пора было привыкать к переменам климата.

В эту минуту, точно так же, как и всё утро, как и весь день, она снова и снова воскрешала в памяти всё, что могла вспомнить. Образы один за другим вставали перед глазами: сочные и живые, будто нарисованные в мозгу яркими красками.

Она видела море — спокойную синеву ясных дней, салатово-зеленую рябь, буйные волны штормов, когда небо затягивалось черными тучами, а от громовых раскатов содрогались мачты. Тогда корабль бешено раскачивался, будто норовил сбросить ее за борт и перевернуться. Боялась ли Артия? Может быть, но только однажды. Это было одно из самых первых ее воспоминаний. Молли стоит, ухватившись за снасти, и держит на руках маленькую Артию — той два или три года. «Какое зрелище! — восклицает Молли. — Смотри, как красиво! — А потом говорит: — Никогда не бойся моря. Оно — наш лучший друг. Лучше всякой земли, даже самой щедрой. Относись к морю с уважением, но никогда не считай его жестоким или несправедливым. Жестокими бывают только люди. А море — оно всегда море. Наш корабль — везучий. Он с морем в ладах. Они знают, как держаться друг за друга. — Но тут на палубу, затянутую брезентом, обрушивается зеленая стена воды. Команда цепляется за мачты, будто стая обезьян. Артия и Молли промокают до нитки, и Молли говорит: — И даже если мы пойдем ко дну, всё равно не бойся. Те, кого поглотит море, спят среди русалок, жемчугов и затонувших королевств. Тебе бы там понравилось, правда, милая?»

Но счастливый корабль Молли…

Стоп! Не сейчас. Об этом вспоминать еще рано.

Вместо этого Артия воскрешает в памяти «щедрые» земли, редкие высадки на берег. Мать брала ее в белые дома со стройными колоннами, где их встречали любезные губернаторы, довольные богатством, которое приносили им пираты. Они приглашали Молли и ее команду на обед или на танцы. Артия часто сидела в бархатном кресле и смотрела, как мать, в бисере и браслетах, в пышном алом или зеленом платье, кружится в танце с губернатором или с другими роскошно одетыми мужчинами. Их кормили удивительными яствами, угощали мороженым, в бокалах искрилось, как алмазная пыль, настоящее шампанское, а на террасах среди высоких пальм, увешанных звездами, Моллины спутники с изысканными речами уводили целовать прекрасных дам. Все любили Молли и ее пиратов. Когда они бросали якорь в порту, их неизменно встречали аплодисментами и радостными криками, а сундуки на палубах были до краев полны драгоценностями и монетами — рубинами, изумрудами, золотыми мухурами, франкоспанскими песо по восемь реалов в каждом…

Потом пришла пора вспомнить о морских битвах. Это тоже было довольно весело — за прославленным кораблем Молли гонялись губернаторские суда из менее дружественных портов, но чаще — соперники-пираты.

Ее корабль назывался «Незваный гость», и был он строен и изящен, как борзая, несмотря на паутину высоких мачт. Этот торговый парусник отличался завидной быстроходностью, потому что в Дальних Морях каждый купец старался первым доставить свой товар на место. Но Молли похитила корабль, пустив в ход одну из своих знаменитых уловок. И, казалось, корабль полюбил Молли. Он стал для нее счастливым, несмотря на грозное имя, — судя по всему, «Незваному гостю», как и Артии, гораздо больше нравилось быть пиратом.

И флаг. О, как хорошо Артия помнила этот флаг! Сначала у них был обычный, наводящий ужас пиратский «Веселый Роджер» — с белым черепом и скрещенными костями на черном фоне. Но затем Молли, одна из немногих женщин — пиратских капитанов, ради смеха сделала фон ярко-розовым. А череп и кости нарисовала черной краской. После чего команда, а вслед за ней — и все обитатели Семи Морей прозвали новый флаг «Веселой Молли».

И вот в таком виде, под розовым флагом с черепом и костями, «Незваный гость» входил в иностранные порты, где его встречали аплодисментами и бросали в воздух букеты цветов. Или же далеко в открытом море вражеские суда гнались за ними по пятам, паля из всех пушек бортовыми залпами, пламя и железные ядра рвали на куски воздух и океан, облака дыма повисали, как грязная сметана, а «Незваный гость» зарывался носом в волны и уходил от погони целым и невредимым.

Что же касается ее собственных приключений — Молли бесстрашно нападала на торговые суда, иногда в одиночку, иногда в сопровождении всего своего флота — от пятнадцати до двадцати кораблей. Как наяву Артия слышала пение флейт, кларнетов и горнов, оглушительный рокот барабанов. Пиратский оркестр «Незваного» наяривал во всю мочь, запугивая будущую жертву. Затем в дело вступали пушки. Но палили они, только чтобы лишить врага способности к бегству, а не чтобы пустить его ко дну. Молли, захватив корабль, всегда обращалась с его командой вежливо. Грабила, не допуская грубостей. (Артия видела, как Молли кланяется встревоженной молодой женщине и говорит: «Вы утверждаете, этот перстень принадлежал вашему любимому отцу? Тогда оставьте его себе, мадам, с моими наилучшими пожеланиями».)

Но если уж начиналась рукопашная — перед глазами Артии возникала грациозная фигура Молли с кортиком в руках. Она фехтовала, будто в танце, сплетая серебристым клинком изящное кружево. Однажды она с легкостью выбила саблю из руки человека, осмелившегося напасть на нее. А потом мимолетным жестом срезала все пуговицы с его штанов, так что те сползли к щиколоткам, и вся команда покатилась от хохота.

Везучий корабль. Везучий, как сама Молли, которой удалось заслужить самый почетный для пиратского капитана титул — «пуленепробиваемая», означавший абсолютную неуязвимость и неизменную удачу. Жизнь, как в сказке…

И вот, наконец, Артия, сама того не желая, добралась до дня, когда их счастливая звезда закатилась. Дня, когда корабль ее матери пошел ко дну.

Шестнадцатилетняя Артия уснула у холодного камина. Во сне она увидела ту финальную сцену, тот страшный день, когда ей было десять лет.

Вот как это было:

Артия сидит на палубе «Незваного гостя» и любуется, как Молли, щеголяя своей ловкостью, спускается с грот-мачты. Артия тоже умеет лазать по мачтам. Она помогает брать рифы, поднимать и спускать паруса. Артия, как и все остальные, знает этот корабль сверху донизу. Он — ее дом. Ее мир.

— За нами гонятся, — сообщает Хэркон Бир, которого во сне Артия видит с потрясающей ясностью. Хэркон Бир — старший помощник Молли, канадиец, одна нога у него немного короче другой, он седоват, но очень молод (тогда он был ненамного старше, чем Артия сейчас). Но во сне Артии всего десять лет, и Хэркон кажется ей ужасно взрослым. На его плече сидит что-то пестрое и лохматое.

Подняты все паруса, мачты окутаны тугим белым облаком. Под напором ветра «Незваный гость» во весь опор мчится по волнам.

На горизонте Артия различает очертания корабля-преследователя.

Во сне, а также в прошлом, этот корабль кажется мутной дымной расщелиной, темной прорехой в ярком свете дня. У него что, черные паруса?..

— Пушки к бою, — говорит Молли Хэркону. Молли подходит к Артии, улыбается ей. В душе у Молли нет страха, нет его и у Артии. Артия вскакивает и бежит в твиндек, чтобы посмотреть, как выкатывают и ставят на лафеты пять толстых пушек, направляя их дулами в оружейные порты.

Подняты люки, ведущие на палубу. Артия всё еще видит, как мать расхаживает по палубе, слышит ее голос и ответы Хэркона.

Потом Соленый Уолтер, рыжеволосый мальчишка, подталкивает ее к лестнице, ведущей на палубу. «Иди к маме». Он всегда обращается с Артией как с маленькой, хотя сам всего на два года старше. Однако Артия не спорит. Она повинуется. В битве нельзя терять времени.

На верхней палубе она слышит, как Хэркон говорит Молли:

— Это «Враг». Смотри, флага нет, а паруса черные, и на них — череп и кости. — Но что же, всё-таки, у него на плече? Швабра из перьев? Нет, оно живое, взлетает. Десятилетняя Артия знает, что это птица. В шестнадцать лет во сне ее мучает неизвестность — хотя это уже неважно. И еще Хэркон говорит: — Молли, «Враг» никогда не сдается. Ему нужна карта Острова Сокровищ.

«Враг», чьи намерения очевидны, приближается. Черный корабль надвигается, как крыша падающего дома, черные паруса нависают над водой. Маневрирует он безупречно.

Грохочут пушки. Огонь!

Артия открывает глаза и понимает, что сидит верхом на единственной пушке верхней палубы — «Герцогине». Что она здесь делает? Ведь ей там не место? Может быть, она вскарабкалась туда, чтобы лучше видеть…

Они поворачиваются боком к «Врагу», чтобы дать ответный бортовой залп.

А потом, со всех сторон сразу, на палубу обрушивается… нет, не еще один раскат грома, а наоборот, оглушительный удар жаркой тишины. Жаркая тишина и холодная пустота.

Артия открывает глаза и обнаруживает, что сидит в кресле в запертой комнате Ангельской Академии для Благородных Девиц.

Нет никаких пушек, только за окном в темноте всё так же трубит олень.

Спустя некоторое время, когда десятилетняя Артия просыпается на хрустящих от крахмала простынях посреди чистой постели, затянутой одеялом так туго, что она едва может пошевелиться, кто-то говорит ей, что ее спас отец.

Теперь Артия вспоминает сурового Землевладельца Уэзерхауса. В десять лет она впервые увидела его — в более раннем детстве она его не замечала.

Тогда он был на шесть лет моложе, но вид его всё так же леденил кровь. Он обжег Артию пылающим взглядом и сказал, что «прощает ее за грехи ее матери».

Маленькая Артия так и не поняла, в чём заключаются эти грехи. До этой минуты она не помнила никаких грехов, вообще ничего не помнила.

Потом ее отослали сюда, в Ангельскую школу, и она знала только, что мать ее была «дурная женщина» и что больше ее нет в живых. Вот и всё.

До сегодняшнего дня Артия не помнила Молли.

Снаружи, среди хлопьев падающего снега, что-то стучалось, колотилось, билось в закрытые окна. Тусклый свет гаснущей свечи выхватил из темноты загадочного гостя. Он был тех же цветов, что и бальные платья ее матери, алый и ярко-зеленый. Что это такое? Пестрая тряпка, игрушка… Странный предмет метнулся куда-то вверх, сквозь снежную пелену, и исчез из виду.

«Герцогиня» взорвалась. Корабль был прострелен «Врагом». Затонул.

Теперь мать Артии спит вечным сном на дне океана вместе со своим кораблем и командой, среди русалок, жемчугов и затонувших королевств. Навсегда.

Комнату наполнил странный, тревожный шелест. Словно ожили кирпичи в дымоходе над мраморным камином…

Артия выпрямилась как раз вовремя, чтобы увидеть, как из темного провала над угасшим пламенем в вихре копоти и сажи с треском выпорхнуло что-то быстрое, черное.

Неведомое существо подлетело прямо к ней. Захлопали крылья, разметывая лохмотья сажи. Показались цвета. Зеленый, красный.

— Восемь реалов! — прокричала птица — любимый попугай Молли Фейт, ее неизменный спутник на «Незваном госте». — Восемь шакалов…

— Меня спасла мама, — сказала Артия, глядя, как попугай, вереща, деловито отряхивает перья. — Теперь я вспомнила и это. Маленькая шлюпка, и меня сажают в нее за минуту до того, как «Незваный» пошел ко дну. Только меня. Меня одну.

— Восемь бокалов, — настаивал попугай.

Потом развернулся на лету и снова порхнул в дымоход.

Артия в третий раз открыла глаза и наконец-то проснулась по-настоящему. Она по-прежнему сидела одна в темной выстуженной комнате. Никаких попугаев.

И ни звука, только тиканье часов над камином. Она с трудом разглядела стрелки — без четверти полночь. Вот-вот настанет Рождество. Может быть, попугай из сновидения влез через каминную трубу потому, что возомнил себя Дедом Морозом?

Или просто решил напомнить Артии о дымоходе?

Он вел прямо вверх, через другие комнаты, и выходил на крышу. По нему легко вскарабкаться наверх, выбраться на крышу, а затем спуститься во двор. Стены четырехэтажной Академии покрыты бесчисленными резными украшениями, на которые легко поставить ногу. В черном, грязном дымоходе устроены специальные ступеньки для трубочистов. Для юной девушки, которая в детстве привыкла сновать вверх и вниз по мачтам танцующего на волнах корабля, такой путь был легкой забавой.

Втискиваясь в узкий дымоход, Артия задумалась только об одном: почему этот выход не пришел ей в голову раньше, почему ей потребовалась помощь призрачного попугая?

В опустевшей комнате на белой стене осталось чернеть написанное кочергой имя: ПИРАТИКА.

Во втором часу пополуночи Артия миновала лес и вышла туда, где Уимблийская Пустошь расправляла свои широкие круглые плечи. Вдалеке она заметила россыпь огней. То был — Артия знала — величественный особняк ее отца, стоявший в двух милях к западу. Чуть левее тускло мерцали огоньки деревни Роугемптон. Эрроугемптон скрывался за холмами.

Снег прекратился как раз тогда, когда Артия, вся перемазанная сажей, соскользнула во двор Академии по лепным украшениям водосточной трубы и ловко приземлилась прямо на заиндевелую голову классической статуи в саду. Вокруг не было ни души: все ангельские девицы, без сомнения с головной болью после таскания книг, сладко спали в своих кроватях. Чем занимались мисс Злюк и мисс Хватс, Артии было неведомо.

Пригибаясь, как пират под обстрелом, Артия метнулась через двор к воротам, туда, где было легче всего перелезть через стену. В окне сторожки горел свет. Внутри Артия увидела и самого привратника — тот пил горячий грог. Привратник ее не заметил, и через пару минут она уже была по ту сторону стены. Через лес вела узкая дорога. Там, где она сворачивала к деревням Роу и Эрроу, Артия сошла на еле заметную среди снега тропку и по ней вскоре добралась до Уимблийской Пустоши.

Ночь была удивительная: черная и безлунная, но всё же мерцающая тусклой белизной свежевыпавшего снега. Высокие голые деревья громоздились по сторонам тропинки, будто закованные в броню рыцари в пышных белых плюмажах. Вскоре после того, как вдали показались огни отцовского дома, Артия снова остановилась. Среди бело-черных стволов разбросанных по Пустоши дубов и буков ей навстречу шагали огромные, мощные фигуры.

Олени двигались бесшумно, будто призраки. Прямо перед Артией на тропу вышел высокий самец. Его массивные рога, развесистые, будто ветви дерева, вырисовывались на безлунной черноте ночного неба снежными белыми силуэтами. Артии подумалось, что они похожи на белые снасти полуночного корабля. Оленьи глаза сияли призрачным зеленоватым светом.

Артия застыла в неподвижности, любуясь гордым животным. Она его не боялась. Благовоспитанной юной леди, конечно же, полагалось завизжать и хлопнуться в обморок, но Артия просто улыбнулась.

— Доброй вам ночи, господин олень, — сказала она.

Олень выпустил из ноздрей облачка белого пара, похожие на дым двух крошечных пушечек, и повернул назад, в чащу, растворившись среди таинственных белых теней.

Добрый знак, решила Артия. Громадное препятствие само собой ушло с ее пути. Молли сказала бы — хорошее предзнаменование.

Артия побрела дальше. Запоздалые часы в Роугемптоне пробили два. Бой часов тоже звучал таинственно, разносился в ночной мгле ясным, звонким гулом.

Артия стремилась выйти на Большой Ландонский Тракт.

Даже в Рождество по этой дороге рано утром проходил дилижанс, спешивший добраться до города к полудню. Если повезет, Артия нагонит этот дилижанс в деревне Заячий Мост, где он останавливается минут на пятнадцать. В кармане у нее достаточно денег на оплату проезда. А в Ландоне? Пробуждающаяся память, открывшая ей уже так много, развернула перед мысленным взором покосившуюся вывеску с надписью: «Кофейная таверна». Артия знала, что там можно услышать любые новости — а именно узнать, выжил ли хоть кто-нибудь из старой Моллиной команды.

Саму таверну она совсем не помнила. Но теперь Артия полностью полагалась на внутреннее чутье. Ведь это оно сделало ее свободной.

Заросшие деревьями крутые овраги Пустоши плавно перетекли в глубокий котел долины. На востоке встала угрюмая, худая луна. Артия сориентировалась по ней, взяла чуть правее — и тут снова услышала бой часов, на этот раз уже из другой деревни. Пять утра. Рассвет наступит в половине восьмого.

Вокруг тропинки снова сомкнулся лес, и вскоре среди высоких стволов Артия разглядела полотно Ландонского Тракта, широкого и хорошо различимого даже под толстым слоем выпавшего за ночь снега. Но затем, к своему великому разочарованию, она увидела следы копыт и колес. Тяжелая карета, запряженная шестеркой лошадей — Ландонский дилижанс — прошла раньше положенного, а до Заячьего Моста оставалось еще не меньше мили. Артия бросилась бежать.

Она услышала смятенные крики так же ясно, как незадолго до этого — бой церковных часов, а вскоре и увидела вызвавшую их причину.

Замедлив шаг, Артия осторожно пробиралась среди деревьев вдоль обочины Тракта и затем вышла на высокий берег реки, где стоял небольшой заброшенный домик. Прячась в тени покосившейся террасы, Артия осторожно выглянула из-за угла. Внизу, на дороге, разворачивался захватывающий спектакль.

Дилижанс и впрямь стоял там. Сперва Артия решила, что с каретой что-то случилось — она стояла неподвижно, беспокойно фыркающие лошади сбились в кучу. Вокруг растерянно бродили несколько пассажиров в меховых шубах и теплых плащах внакидку. Возбужденно лаял маленький желтый пес. Кучер и его помощник что-то кричали, а какая-то женщина — по-видимому, настоящая леди — время от времени издавала истошный визг.

Потом Артия сообразила, что происходит.

Перед дилижансом и толпой верхом на тощем пепельно-черном коне гарцевал высокий всадник. Одет он был тоже в черное, черная треуголка низко, будто полумаска, надвинута на глаза, а розово-лиловая повязка — должно быть, шарф — скрывала нижнюю часть лица. Он нетерпеливо помахивал пистолетом, зловеще поблескивавшим в свете каретного фонаря.

— А ну, стоять! Кошелек или жизнь! — вопил всадник хриплым голосом. — Вы что, ангелийский язык позабыли? Это значит — стойте на месте и отдавайте ваши шмотки! Кошачий хвост! Пошевеливайтесь! А то я здесь закоченею насмерть, пока с вами валандаюсь.

Разбойник!

«Никакого стиля», — брезгливо подумала Артия, вспомнив учтивых Моллиных пиратов.

Кучер снова закричал: протестовал, грозился полицией.

В ответ разбойник поднял пистолет и выстрелил в небо. Срезанная пулей, с дерева упала ветка, с ног до головы осыпав его снегом, и он принялся раздраженно отряхиваться.

— Я — Джек Кукушка, вот кто я такой, — заявил он, отчистившись. — И меня надо бояться. А ну, выкладывайте всё ценное, и поживее!

Женщина снова завизжала. Впрочем, на нее никто не обратил внимания. Лаял пес, чертыхались кучер и его помощник. Потеряв терпение, Джентльмен Джек Кукушка — если это был и в самом деле он — выпалил в воздух из второго пистолета.

При звуке выстрела лошади, запряженные в дилижанс, испуганно шарахнулись — наверное, тоже потеряли терпение — и, взметнув вихрь снега, помчались по дороге к Заячьему Мосту, волоча за собой оставленный без присмотра дилижанс. Тот раскачивался из стороны в сторону и хлопал дверями.

Завидев это, кучер с воплями «Дилижанс! Мой дилижанс!» помчался вдогонку, за ним кинулся его помощник, потом ретивый желтый пес, визжащая леди и все остальные пассажиры.

На снегу осталась только одинокая худощавая фигурка. Пассажир безмолвно стоял под луной и глядел, как Джек Кукушка, беспрестанно чертыхаясь, пытается перезарядить свои пистолеты, но пули вывалились из его замерзших пальцев и упали в снег.

— Иди же, проваливай ко всем чертям, чего стоишь?! Кошачий хвост! — голос Джентльмена Джека Кукушки звучал подавленно.

Оставшийся пассажир был почти не виден выглядывающей из-за угла Артии. Но вот он склонился, собрал со снега рассыпавшиеся пули и вежливо протянул их Кукушке.

— Спасибо. Ну и воспитан же ты, цыплячьи потроха. А теперь снимай-ка свое колечко.

У пассажира из-под шляпы выбивались волосы совершенно невероятного цвета — белее снега, белее напудренных париков. Сперва Артия подумала, что это глубокий старик, но тут он заговорил, и стало ясно, что он очень молод, лет восемнадцати, не больше. Голос его звучал мелодично, выдавая человека образованного.

— Видите ли, это кольцо немногого стоит.

— Это рубин, разве нет?

— Нет, к сожалению. Просто стекло. Я всего лишь бедный художник…

— Стекло? Да полно врать. — Джек Кукушка угрожающе склонился со спины своей тощей лошаденки и вгляделся в кольцо. — А что еще у тебя есть?

— Только платье, которое на мне. И оно тоже немногого стоит.

— Да ладно, у такого джентльмена…

— Нет, правда. Я гол как сокол.

— У меня бы вышло куда лучше, — неожиданно пожаловался Джентльмен Джек Кукушка, — будь со мной моя Долли. Долли Муслин, так ее звать. Вот уж кто умеет грабить дилижансы! Но нынче Рождество, — с горечью продолжал Кукушка, — и она взялась приготовить нам ужин. Знает ведь, что я и сам стряпать горазд, так нет же, не дала. «Иди, — говорит, — Джек, ограбь дилижанс к обеду. А иначе что, мол, за Рождество…» Всё пилит и пилит…

— На, возьми монетку. Она у меня последняя.

— Да ладно, оставь себе. Я и так обойдусь.

— Может, тебе, Джек, попытать себя в другом деле?

— В каком? Голодать, что ли?!

Снова повалил снег. Разбойник пришпорил лошаденку. Она прянула прочь от дороги, вверх по берегу реки, увязла в глубоком сугробе, покачнулась, едва не сбив Артию с ног, но в последний момент восстановила равновесие и, понукаемая вконец расстроенным всадником, скрылась в предрассветной мгле. Рядом с Артией, будто небесный дар, с мягким шлепком упал в снег какой-то предмет. Сначала она подумала, что это кусок черепицы, свалившийся с крыши домика. Но, приглядевшись, поняла, что ошиблась.

Еще одно доброе предзнаменование.

Артия внимательнее присмотрелась к оставшемуся на дороге пассажиру.

Его платье вполне сгодилось бы для нее. Главное, оно не было черно от сажи.

Не раздумывая, она прыгнула вниз с высокого берега и по-кошачьи мягко приземлилась на обе ноги в паре шагов от юноши.

Юноша испуганно обернулся и с удивлением воззрился на нее.

Артия оглядела его с головы до ног. Такого симпатичного лица ей еще не доводилось видеть — юноша был даже привлекательнее, чем отважные пираты ее матери. Красота его казалась неземной. Длинные волосы — если он их, конечно, не пудрил, а Артия почему-то была уверена, что нет, — сверкали снежной белизной.

— Эй, — окликнула его Артия. — Кошелек или жизнь.

— Ага, — произнес юноша и откашлялся. — Значит, ты и есть настоящий разбойник.

— Именно, — подтвердила. Артия и безукоризненно изящным жестом вскинула пистолет, который так неосмотрительно выронил к ее ногам Джентльмен Джек Кукушка. Курок был взведен, дуло нацелилось прямо в очаровательную белокурую голову. Юноша был дюйма на два выше нее, но сложен хрупко.

Взглянув на Артию своими темно-синими глазами, он, видимо, решил, что перед ним стоит мальчик или такой же, как и он, молодой человек. Сажа, покрывающая лицо, маскировала ее не хуже, чем черная ткань — Джека Кукушку. Артия решила его не переубеждать.

— Я заберу только твой камзол и плащ, — заявила она.

— Шутишь?

— Снимай.

— В такой мороз?

— Может, пристрелить тебя, — задумчиво протянула Артия, — чем попусту время терять…

— Не надо. А то еще проделаешь дырку в камзоле.

— Тогда пошевеливайся. В обмен можешь взять мой камзол. Не бойся, не замерзнешь — мне ведь не холодно. Я посажу тебя вон в тот домик, там тепло и уютно. Шляпу я тоже заберу.

— Бессердечный негодяй, — тихо произнес белокурый юноша, снимая плащ и камзол и протягивая их Артии.

Руки у него были идеальной формы, хотя под ногтями засохла разноцветная грязь — наверное, краски: он ведь назвался художником. Рубашка, заметила она, хоть и поношенная, когда-то была хорошей.

Артия коснулась его кольца.

— И это я тоже заберу.

— Это не…

— Рубин, рубин. Я достаточно повидал драгоценных камней, чтобы отличить их с первого взгляда.

Артия стянула измазанный сажей камзол и бросила юноше, а сама облачилась в его платье. Оно сохранило тепло его тела.

— Это кольцо, — сказал юноша, — принадлежало моему отцу.

— Твоему отцу? Для тебя это важно?

— Да, — тихо произнес юноша, опустив глаза. — Очень важно.

— Тогда оставь его себе, с моими наилучшими пожеланиями.

Нелегко оказалось водворить его в домик на верхней кромке берега. Юноша неуклюже карабкался вверх по заснеженному склону, срываясь и поскальзываясь так часто, что Артия заподозрила — уж не дурачит ли он ее? Тогда она приставила пистолет к его непокрытой голове, прямо к расчудесным белокурым волосам, и он бросил на нее полный укоризны взгляд несправедливо обиженного ребенка.

В конце концов, им всё же удалось добраться до домика. Она приоткрыла дверь и втолкнула юношу внутрь.

Убогая развалюха, неприютная, даже без камина. Бедный мальчик…

Но из домика он запросто выберется, а до Заячьего Моста рукой подать.

— Посидишь здесь, пока часы на церкви не пробьют семь. Понял?

— Если хочешь, дам слово чести.

— Сдалось мне твое слово! Если пойдешь за мной или за дилижансом, я тебя пристрелю. Хватит одной пули. Я никогда не промахиваюсь, сэр.

— Охотно верю. Но как ты объяснишь другим, за что убил меня недрогнувшей рукой?

— Скажу, что ты — подельщик Джентльмена Джека Кукушки. Ты же один остался с ним, когда остальные разбежались.

— Простая вежливость. Я видел, что у него рука не поднимается выстрелить в человека. Да и сразу видно — ему это занятие здорово надоело.

— Из-за этого ты и остался? Да кто тебе поверит?!

— Ты, например.

— Слуга покорный, — насмешливо поклонилась Артия, закрыла за пленником дверь и на всякий случай подперла ее обломившейся с дерева здоровой веткой.

Во дворе, умываясь снегом, она услышала нечто невообразимое. Человек, которого она только что ограбила, что бы вы думали? — пел! И голос у него был отменный. Песня показалась Артии знакомой… только она не могла вспомнить, где именно ее слышала. Да и вспоминать особо было некогда. Поэтому она поспешила к Тракту, надеясь, что кто-нибудь успел отловить удравших лошадей и что дилижанс после всех выпавших на его долю потрясений еще не отправился дальше в Ландон.

Ну конечно же, она бы его ни за что не застрелила…

Феликса Феникса разбудили утренние колокола. Он открыл темно-синие глаза, огляделся и с удивлением обнаружил, что лежит на полу полуразрушенного домика.

Вчера ночью на него будто с неба свалилось странное существо, похожее на леопарда со стальными глазами. Оно-то и заперло его здесь.

Но как бы то ни было, он обещал не уходить до семи часов, а теперь, судя по звуку колоколов, было уже не меньше восьми.

— С Рождеством, Феликс, — угрюмо поздравил сам себя юноша, приглаживая рукой снежно-белые волосы.

После нескольких неудачных попыток ему удалось открыть, дверь.

К счастью, измазанный сажей камзол, который ему оставил человек-леопард, оказался довольно теплым. Так что до деревни он как-нибудь дойдет. К тому же выглянуло солнце. На небе не было ни облачка.

Возле Заячьего Моста, на стоянке для дилижансов, Феликс наткнулся на возбужденную толпу, но самого дилижанса не увидел. Он, без сомнения, давно укатил в Ландон, а вместе с ним — и человек-леопард в его камзоле, плаще и шляпе.

— Привет, — сказал Феликс.

— Вот он — Джентльмен Джек Кукушка!

Толпа загалдела, как стая растревоженных ворон.

— Да нет, честное слово… я просто… — начал было Феликс.

— Или его сообщник! Это не человек, а демон! — зашипела рослая толстуха в фартуке. — Еще хуже, чем сам Джек!

— Это он…

— …откусывает людям носы…

— …грызет колеса дилижансов…

— Дьявол!

«Леопард постарался», — промелькнуло в голове у Феликса.

Он ловко нырнул под частокол протянутых к нему рук, протолкался сквозь гущу неповоротливых тел и вырвался на дорогу. С первого же шага он сумел проскользить по льду довольно далеко, но, обернувшись, увидел, что толпа уже ринулась вдогонку. Ложно обвиненный, Феликс Феникс свернул с Ландонского Тракта в лес и скрылся в чаще, преследуемый воплями пылающих праведным гневом жителей Заячьего Моста.

Глава вторая

Желтый пес лаял всю дорогу до Ландона.

Чей он? Похоже, ничей. Видимо, сам заплатил за проезд.

Артия держалась начеку, не доверяя никому из пятерых пассажиров. Трое из них, по-видимому, до сих пор считали ее тем самым «премилым юным джентльменом, мистером Фениксом», который ехал с ними прежде, а двое не без основания полагали, что она — самозванец в краденом платье премилого мистера Феникса.

Артия говорила мало. Напустив на себя усталый вид, она надвинула шляпу на лицо, но ни на миг не сомкнула глаз.

Лошади, успевшие добежать только до таверны в Заячьем Мосту, подкрепились овсом и теперь пребывали в отличном расположении духа. Дилижанс развил хорошую скорость. Мир постепенно стряхивал с себя ночную тьму и вскоре предстал во всём великолепии ясного зимнего дня. Снег шелковисто блестел, как свежевымытый мрамор, небо было синим, как бирюза, и в ветвях голых деревьев, окутанных снежным кружевом, золотились тончайшие солнечные нити. Повсюду звонили колокола. Наступило Рождество. Пассажиры ворчали на истинно рождественский манер, опасаясь припоздниться к праздничному ужину.

Но за окном мелькали лишь заснеженные поля да бесчисленные деревни. Постепенно они подступали всё ближе к Тракту, делались всё больше и грязнее и уже не так походили на новогодние картинки. Наконец на горизонте вырисовался призрачный силуэт города Ландона, удивительный и прекрасный, как старинное полотно.

Бывала ли Артия здесь раньше? Она не была в этом уверена. Из всех ангелийских городов ей полагалось лучше всего знать Портовое Устье, расположенное в сотне миль к юго-западу, потому что этот порт стоял на берегу Свободного Ангелийского пролива и к нему причаливали тысячи океанских кораблей — многие из которых втайне были пиратскими.

Артия выглянула из окна дилижанса. Остальные пассажиры (желтый пес в том числе) тоже прилипли к окнам. Перед ними проплыл позолоченный, словно половинка спелого апельсина, купол собора святого Павлуса, на котором всё еще высился шпиль, ажурные опоры Ландонского моста, красно-белая громада Ландонского Тауэра (где, как говорили, хранились сокровища королей, а также держали львов), высокие Ворота Черного Монаха, замусоренный Смутфилдский рынок и болотистый Ширдич.

Дилижанс закончил свой путь под большими часами на Сент-Черити-Кросс, возле набережной Темиса. Кучер был доволен собой — полдень миновал всего пять минут назад.

Пассажиры вышли, за ними последовал и пес. Виляя хвостом, он в гордом одиночестве удалился вниз по улице.

Артия стояла на набережной, посреди густого водоворота карет и наемных экипажей, то и дело окатывавших ее грязными брызгами. В нескольких метрах у нее под ногами плескались синевато-свинцовые воды Темиса. Среди больших и малых лодок плавали толстенные серые льдины, на берегах громоздились огромные гранитные памятники и статуи.

— «Кофейная таверна»? — подозрительно покосился на Артию прохожий, у которого она спросила дорогу. — Старая вшивая дыра! Постели что пироги, пироги что постели — повсюду полно блох. Это в Вест-Энде. Спросишь Рэмбел-лейн.

Артия зашагала по булыжной мостовой Стрэнда на запад.

У нее за спиной торжественно зазвонили колокола святого Мартина-на-полях, высившегося среди заснеженных лугов. Почти над всеми башнями и крышами города — красными, белыми, зелеными, синими, желтыми — развевался Республиканский Джек — флаг Свободной Ангелии.

Впрочем, Артия любовалась Ландоном только вполглаза. Удивительный город, веселый и шумный. Но у нее были дела поважнее.

За открытыми дверями «Кофейной таверны» посетителей встречала коричневатая пелена кофейных ароматов и табачного дыма.

На покосившейся вывеске над дверью был изображен мешок кофейных зерен.

Желтый пес стоял под вывеской и азартно облаивал порог.

Завидев Артию, пес завилял хвостом и бросился прямиком в таверну. Смутные фигуры на его пути расступались, беззлобно поругиваясь, а он тем временем забрался в самый дальний и коричневый угол, над которым тускло поблескивало давно не мытое окно. Его появление было встречено громкими приветственными криками.

— Свин! Свинтус!

Артия замерла, прислушиваясь. Этот голос был ей знаком!

— Глядите, это же старина Свин, самый чистый пес в Ангелии!

— Где тебя носило, бродяга?

— Ты же знаешь Свинтуса. Он куда только не забредет…

— Уолт, передай-ка кофе. Надо угостить песика.

Артия медленно направилась к угловому столу. Любители кофе неохотно уступали ей дорогу. Мимо, выплыв из мрака и в нём же растворившись, прошествовала служанка, ухитряющаяся нести сразу десять дымящихся кружек. Посетители, разогретые кофеином, громко галдели; время от времени неведомо откуда доносились взрывы смеха и обрывки хриплых песен, но слова тут же тонули в кружках. Народ веселился вовсю.

Артия остановилась возле длинного стола.

Вокруг стола сидели они.

Соленый Уолтер, превратившийся в статного восемнадцатилетнего юношу: его огненно-рыжие волосы чуть ли не светились в темноте, Соленый Питер, двадцатилетний крепыш, отменный пушкарь. И Дирк, и Вускери, и угольно-черный Эбад Вумс, второй помощник, и Эйри О'Ши, третий помощник.

Ее глаза привыкли к темноте. Теперь она хорошо видела их всех. Но ни один из них еще не заметил ее.

Артия не могла вымолвить ни слова. Сердце медленно и тяжко колотилось в груди.

Они были одеты в пиратские костюмы, точь-в-точь как она их запомнила. Белые рубахи с обтрепанной вышивкой и рваными кружевами, разноцветные камзолы с золотыми кистями и галунами. Высокие черные сапоги, широкие пояса с ножами, патронташи крест-накрест, пистолеты за поясом. Кремневые ружья у стены, кортики на боку. Треуголки с перьями, драгоценные камни, серьги из монет, блестящие побрякушки…

— Этот пес больше соскучился по кофе, чем по тебе, Эбад. Гляди, всю миску вылакал. — Эйри обернулся, чтобы повторить заказ, и тут заметил у себя за спиной человеческую фигуру.

— Собака приехала аж из Роугемптона. Еще бы ей не хотелось пить, — произнесла Артия чистым, спокойным голосом, пытаясь унять разбушевавшееся сердце.

— Матерь божья!

— Разрази меня гром!

Пираты повскакивали со стульев, едва не выпрыгнув из собственных щегольских нарядов.

Шесть человек выстроились полукругом вокруг стола, глядя на Артию. По одному на каждый год, проведенный в Ангельской Академии.

Никто не проронил ни слова.

По таверне прокатилась залихватская песня:

Пей крепкий кофе в жару и в мороз —

И не обвалится Ландонский мост!

— Бом-брам-стеньга! — едва слышно прошептал Эбад. — Это же Молли Фейт!

— Угу, — подтвердил Соленый Уолтер, выпучив глаза. — Это ее призрак!

Артия молчала.

Зато заговорил Эйри:

— Какая же это Молли? Этого не может быть!

— Верно, — согласилась Артия. — Не может. Я Моллина дочь.

С окутанных дымом балок под потолком метнулось что-то пестрое, похожее на разлохматившуюся швабру, и уселось Артии на плечо. Артия не испугалась. Она знала, кто это. Повернув голову, девушка заглянула в жемчужно-серые глаза любимого Моллиного попугая, Планкветта.

— Восемь монет, — сказал попугай. — Попка хочет доллар.

— Молодчина, — сказала Артия. В глазах у нее защипало. Она моргнула. Вот и всё!

Но тут залаял Свин, и попугай, вспорхнув с Артииного плеча, спикировал на собаку, целясь клювом ей в голову.

Во все стороны полетели перья и шерсть. Кофейные кружки посыпались со стола и разбились вдребезги.

— Петушиный бой! — завопила одурманенная кофе толпа и ринулась к столу делать ставки. — Вот тот желтый петух, смотри-ка…

— А я на зеленого…

— Это всё вы, хулиганье неблагодарное… — владелец таверны явно не был в восторге от происходящего.

— А ну, не трожь нас, — пропел Соленый Уолтер, отплясывая вокруг стола среди разбитых кружек и дерущихся животных.

— Мы теперь Кофейная Команда, — пояснил Артии Соленый Питер.

— «Пиратский кофе», душечка, — подтвердил Дирк. Честно говоря, Артия ничего не понимала, впрочем, ничего не понимали о ней и бывшие Моллины пираты. Так что в этом они были квиты. Артия села, и ей тотчас же принесли кружку горячего кофе.

— После того, как это произошло, — сказал Эбад.

— То есть после того, как наш корабль затонул? — уточнила Артия.

— Можно и так сказать.

— Это был Моллин корабль, — сказал Уолтер и всхлипнул. Его брат поспешно отодвинул от него кружку дымящегося кофе, чтобы тот не стал соленым.

— Да, мы потеряли Молли, — продолжил Эбад, высморкавшись в огромный носовой платок. — Потеряли раз и навсегда!

— А после этого мы все сели в лужу. Не ты, Свин, тебя это не касается. Но мы, ее самая лихая команда, черт бы нас всех побрал, мы с головой уселись в самую грязную и вонючую лужу.

— Зато вы остались в живых, — напомнила Артия.

— Это верно. Чертовски верно.

— Как вы сумели выжить?

Они посмотрели на нее. В шоколадно-коричневом сумраке, в тусклом свете, падающем из грязного окна, они хорошо видели друг друга. Свин с Планкветтом прекратили драку, и разочарованные болельщики понуро разбрелись по своим местам.

— Чем мы только не занимались, — проворчал Дирк. — Даже вспоминать неохота!

Вускери смахнул кофейную пену с роскошных иссиня-черных усов.

— Мы держались вместе. Были как братья, те немногие, кому посчастливилось…

— Почему вы не нанялись на какой-нибудь другой корабль? — спросила Артия.

— Что?!

— Если вы остались в живых, когда «Незваный гость» затонул…

— Никто, — сказал Эбад, — не взял бы нас к себе.

— А Молли просто взяла бы и корабль захватила, — напомнила им Артия.

— Это верно. Молли умела всё! Она о нас заботилась, — зарыдал Эйри. — Лучше любой сестры. Она была нам матерью.

Они подняли за Молли тост. Свин тоже. Только Планкветт, нахохлившись, сидел поодаль и приглаживал растрепанные перья.

Артия спросила:

— Но что произошло с остальными кораблями Моллиного флота?

За столом повисла тишина. Пираты окинули Артию очень странными взглядами. Наконец Эбад выдавил:

— Какого флота, Артия?

— Ее флота, Эбад. У нее к тому времени было кораблей пятнадцать, не меньше, верно? Неужели никто из них не пришел на помощь? — Но Эбад лишь изумленно глядел на нее, будто она внезапно заговорила на другом языке. И Артия всё поняла: «Значит, весь остальной пиратский флот покинул „Незваного гостя“, свой флагман, бросил его на произвол судьбы. Вот почему им так тягостно говорить об этом».

Словно не в силах терпеть тягостного молчания, Эйри вскричал приторно-сладким голосом, подтверждая правоту ее предположения:

— Расскажи лучше о себе, дорогая Артия. Тебя ведь взял к себе твой отец, правда? После того, как мы… затонули.

Артия нахмурилась.

— Клянусь богом, — воскликнул Соленый Питер. — Глядите-ка, она вылитая мать…

— В ней больше от Молли, — подтвердил Эйри, — чем было в самой Молли.

— Отец был добр к тебе? — прогнусавил сквозь слезы Соленый Уолтер.

Артия со стуком поставила кружку на стол.

— Слушайте. Из-за отца я провела шесть лет в тюрьме.

— В тюрьме?!

— В школе для благородных девиц, слащавой, как сахар. Мой отец — чудовище!

— Гм-м. Да. Молли тоже так говорила.

— Я всё позабыла. Вас. Ее… Наша пушка, «Герцогиня», взорвалась — и взрывом у меня отшибло память. Но теперь…

— Да, — пробормотал Эбад и кивнул. — Это многое объясняет. Не бойся, девочка, мы о тебе позаботимся. Клянусь звездами и парусами.

— Мистер Вумс, мне не нужна ничья забота, — отрезала Артия и впилась взглядом в каждого из них, одного за другим. — Это я о вас позабочусь.

И снова ответом ей было молчание. Она почти что слышала, как шевелятся их мозги, вопя: «Это не Молли Фейт!»

— У нас уже есть работа, — пробормотал наконец Эйри.

— Какая?!

— Помогаем продавать кофе.

— «Пиратский кофе», — подтвердил Соленый Питер. — Пьем кофе, сколько влезет, предлагаем его на продажу, получаем за это жилье, стол, да еще и кой-какие деньжата в карманах оседают. Мягко, как шелковый платочек.

Артия откинула голову и расхохоталась.

— Вы?! Продаете кофе?!

Усмехнувшись сквозь слезы, Соленый Уолтер пропел:

Пиратский кофе — это да!

Вот напиток хоть куда!

Заходи повеселиться

Остальное — ерунда!

— Прекрати, — оборвала его Артия. — Я расскажу вам, чем мы с вами займемся. — Все ждали, неловко поеживаясь. — Мы вернемся в море!

— Гм, Артия… то есть как это — в море?

— Никогда не слыхал о нём, Соленый? Прекрасно! Вы все растеряли боевой дух. Ничего страшного! Команда Молли была самой лучшей на просторах Семи Морей. Мужество к вам вернется, это я вам обещаю. Мы захватим корабль и сделаем из него второй «Незваный гость». Разбогатеем благодаря нашему уму и расчетливости, а не жестокости. Так всегда поступала Молли!

Наступила тишина, такая глубокая, что она испугалась — вдруг они никогда больше не заговорят? Потом послышался слабый голос:

— У нас уже вроде как есть корабль, — пролепетал Эйри.

— Кофейный корабль, — подтвердил Соленый Уолтер и покраснел, превзойдя яркостью собственные рыжие волосы и красные перья попугая. Артия заметила это даже в царящем в таверне полумраке.

— Понимаешь, мы рекламируем товар, — угрюмо пояснил Эбад. — Плаваем по Темису до веселого Гренвича, потом вниз по реке, вдоль южного побережья — бывает, даже до Портового Устья добираемся. Пираты рекламируют «Пиратский кофе» — улавливаешь, о чём я?

Что именно произошло, Феликс Феникс сообразил лишь несколько часов спустя, когда взглянул на свое отражение в серебряном зеркале. Только тогда он понял, что человек-леопард, который свалился на него как снег на голову и похитил камзол, плащ и шляпу, не стал наводить толпу в Заячьем Мосту на ложный след. Нет, это он сам, Феликс, невольно возвел на себя напраслину.

Он появился на станции вскоре после того, как Джентльмен Джек Кукушка остановил и попытался ограбить дилижанс. Одет он был в старый, заштопанный, перемазанный сажей камзол, и на лице у него темнела грязь — скорее всего, выпачкался всё об тот же камзол, — которая с легкостью сошла за черную бандитскую полумаску. Неудивительно, что толпа приняла его за разбойника.

Феликс пробежал несколько миль.

Он увязал в снегу и поскальзывался на льду, выписывал пируэты, как конькобежец, налетал на деревья, падал, вставал и бежал дальше.

От толпы он оторвался. Может быть, это было простое везение — хотя, подумалось ему, он бежал так долго, выписывал такие причудливые зигзаги, сворачивая то на восток, то на север, столько раз падал в занесенные снегом ямы, скользил на бешеной скорости с заснеженных склонов, что ни один человек в здравом уме не осмелился бы повторить его путь. И преследователи отстали от него просто потому, что не желали сломать себе шею.

Наконец он понял, что спасся, и в раздумье прислонился к стволу дерева. Он был исцарапан и покрыт синяками, но цел. Феликс тихонько рассмеялся, хотел поправить шляпу, вспомнил, что никакой шляпы на нём нет, и зашагал по белому полю. Миновал небольшую рощицу и…

— Ага, вот и он! Черт возьми, опаздываете, сэр. Что это вы себе позволяете?

— Да ничего, — робко ответил Феликс, глядя на четверых щегольски одетых джентльменов, с недовольными лицами стоявших вокруг стола, уставленного бутылками бренди и заваленного рулонами бинтов. Рядом лежал раскрытый саквояж и плоский деревянный футляр, в котором поблескивали два красивых, инкрустированных серебром пистолета.

— Ничего?! Шутить с нами изволите, сэр? А?

Феликс не нашелся, что ответить.

— Нет, вы только посмотрите на него! Идет с карнавала и забыл снять маску! Разве не знаете, какая работа вам предстоит?! Стыд и позор, сэр, клянусь козлиными потрохами! Закладываете за воротник, сэр?

— Очень редко, — признался Феликс.

— Да все они закладывают, прах их раздери!

Один из джентльменов шагнул к Феликсу и сурово заглянул ему в глаза.

— Мне этот тип не нравится! Я бы не доверил ему наложить пластырь на лошадь, а не то, что быть врачом у нас на дуэли.

Так вот оно что! Дуэль… Вот, значит, почему на столе разложены пистолеты…

— Я не… — начал было Феликс.

— Что — ты не? Выкладывай, черт бы тебя побрал!

— Да, пошевеливайся. Мне не терпится пристрелить этого наглеца и вернуться к рождественскому ужину. Мы уже битый час тебя ждем!

— Я не врач.

— Слышите? Говорит, он не врач. Адские яблоки! Тогда кто же ты такой?

Подошел второй дуэлянт — тот, что торопился на ужин.

— Я нашел врача вчера вечером, когда мы с вами, Гарри, договорились пристрелить друг друга нынче утром. Я сам с ним договорился.

— Да уж верно, Перри, договорились. Как сейчас помню. Как раз после того, как за игрой в карты вы обвинили меня в жульничестве, а я бросил вам перчатку и велел поутру ждать моей пули.

Гарри и Перри, ретивые дуэлянты, объединились против Феликса.

— Нельзя проводить дуэль без врача. Это против правил. Придется вам побыть врачом.

— Но я ничего не смыслю в медицине…

— И не надо. Один из нас застрелит другого. А второй отправится обедать.

На помощь дуэлянтам пришли секунданты. Первый сурово произнес:

— К десяти часам я должен быть в Репабликстоне, выступать секундантом на дуэли Землевладельца Вэкка. Я, знаете ли, человек занятой, после полудня у меня еще одна дуэль…

— Видишь? — сказал Феликсу второй секундант. — Давай шевелись, хватит время тянуть. Делай, что положено, и разойдемся, черт побери.

Феликса вытолкнули на середину заснеженной поляны. В выбеленных инеем кронах высоких деревьев насмешливо каркали вороны. Дуэлянты придирчиво осматривали пистолеты.

Первый секундант поднял руку.

— По одному выстрелу на каждого. Спиной к спине, джентльмены. Я сосчитаю до десяти, а вы делайте шаги под мой счет. Потом поворачивайтесь и стреляйте по своему усмотрению.

— Мне это всегда нравилось, — дружелюбно сказал Гарри, поворачиваясь к Перри. — Стреляйте по своему усмотрению — то есть смотри и стреляй. Так я всегда говорю.

Феликс подошел к столу. Бинты были заляпаны грязью, стальные инструменты в саквояже имели доисторический вид и казались еще более грозным оружием, чем пистолеты. Дуэлянты встали спиной к спине, готовые расходиться, и при этом продолжали отпускать друг другу добродушные шуточки.

— Нет, — сказал Феликс.

— Что?! Что значит — нет?

— Я в этом не участвую. Вы же друзья!

— И друзья имеют право пристрелить друг друга, — заметил второй секундант, явно скучая.

— Знаю. И в подтверждение этому на свете происходит немало убийств. Но я не врач. Если вы будете ранены, я ничем не смогу вам помочь. Поэтому лучше откажитесь от дуэли.

Все четверо обернулись к Феликсу — и увидели его спину, потому что он уже развернулся и решительно зашагал прочь.

— Держи мерзавца!

Гарри и Перри дружно выстрелили в снег перед ногами Феликса. Оба были меткими стрелками. Пули царапнули края его подошв, двумя изогнутыми перьями взметнулись фонтанчики снега.

Секунданты подбежали, схватили Феликса под руки и подтащили его к столу.

— Я в этом не участвую, — повторил Феликс. — Это чудовищная глупость!

— Ты смотри, опять бузит! — выпучил глаза Гарри, перезаряжая пистолет.

Перри потрепал Гарри по плечу.

— Не волнуйся, старина. Я сам с ним разберусь. Слушай, — воскликнул он, хватая Феликса за лацканы камзола. — Либо будешь врачом, либо я вызову на дуэль тебя самого. Ты, судя по голосу, джентльмен, так что сгодишься. Я пришел сюда драться. С кем — мне всё равно. Сойдешь и ты.

— Я не дерусь на дуэлях, — ответил побледневший Феликс. — Мне известно, к чему они приводят. К тому же я всё равно не умею стрелять.

Между ними втиснулся Гарри.

— С меня хватит, сэр, клянусь кошачьими потрохами. Примите вызов. — И он швырнул в лицо Феликсу кожаную перчатку.

— И от меня тоже, сэр, черт бы вас побрал! — воскликнул Перри и последовал примеру Гарри.

— Вы приняли вызов от нас обоих, сэр, — снизошел до объяснения Гарри. — Черт с ним, с врачом, обойдемся без старого костоправа. Выбирайте оружие, сэр.

— Не буду.

— Выбирайте, а то я вас на месте пристрелю!

Феликс побледнел, как полотно. Его глаза из синих сделались почти черными, а белоснежные волосы засверкали еще ярче. Он сложил руки на груди.

— Я не дерусь на дуэлях! Я не умею стрелять! И я не врач!

Но кто-то уже сунул ему в руку пистолет — надо думать, заряженный. Феликс с отвращением выронил его в снег. Никто этого не заметил. Его поставили спиной к спине с одним из забияк — с Гарри. Судья снова зачитал правила.

— Смотри и стреляй! — вскричал Гарри. И принялся отсчитывать десять шагов.

Феликс не сдвинулся с места. Когда счет был окончен, он обернулся и обреченно заглянул прямо в сверкающие, злые как пули, крохотные глазки Гарри.

Гарри сморгнул, развернулся боком и выстрелил, целясь Феликсу Фениксу прямо в грудь.

Из дула вылетел сноп огня. Раздался грохот. Феликс упал.

— Что за черт? Неужто я промазал?!

Феликс сидел на снегу.

— Видимо, да.

Перри и оба секунданта принялись обшаривать землю, выискивая в снегу второй пистолет, оброненный Феликсом.

— Я никогда не промазываю!

«Еще один», — подумал Феликс.

— Он упал, — сказал Перри, обращаясь к Гарри. — И умудрился спрятать пистолет в снегу. Полно, полно, не злись. Никогда не видел таких проворных малых. Я уж думал, он в обморок хлопнулся. Упал за долю секунды до того, как ты выстрелил.

Феликс поднялся на ноги. Гарри чуть не плакал от обиды.

На этот раз никто не препятствовал Феликсу уйти. Рождественское утро всё равно было испорчено, а боевой дух растрачен.

— Скатертью дорога! — крикнул кто-то ему вслед.

Пройдя с милю, Феликс достал пистолет — падая, он успел спрятать его в карман. Дуэль с одним пистолетом — на такое не способны даже Гарри с Перри. Феликс хотел было выбросить пистолет, но потом сообразил, что он может попасть в недобрые руки. Он решил оставить оружие при себе, пока не представится удобный случай от него избавиться.

С минуту он стоял в смятении, рассматривая пистолет. Вот тогда-то, в его серебряном боку, он и увидел тусклое отражение своего лица, на котором роковой случай нарисовал сажей черную разбойничью полумаску.

Эбад Вумс молча глядел вслед стройной девичьей фигурке, удаляющейся по Рэмбел-лейн. В мужском костюме она походила на высокого статного юношу. Бок о бок с ней шагали Соленые Уолтер и Питер, Дирк, Вускери и Свин. Попугай порхал у нее над головой, разгоняя ландонских голубей.

Да, Артия очень похожа на Молли. Правда, волосы у Молли были рыжеватые, словно мед, а глаза — темно-зеленые. К тому же Артия выше нее. Эбад хорошо помнил, какого роста была Молли, хотя из-за длинных ног та казалась выше. Да, Артия очень похожа на мать, но всё же… В этом «всё же» и заключалась главная загвоздка.

— Она что, ума решилась? — меланхолично спросил стоявший рядом Эйри.

— Ничуть. Это всё из-за взрыва пушки. Он наделал немало бед. И, как она говорит, повредил ей память.

— Это было шесть лет назад, Эбад. Целых шесть лет!

— По словам девочки, она помнит всё, как будто это случилось вчера утром.

— Тогда надо дать ей время, — сказал Эйри.

— Время и прилив никого не ждут.

— Что верно, то верно.

До Зерновых доков они доехали на омнибусе. Огромную карету, набитую рождественскими путешественниками, тянули десять лошадей. Дорожные корзины ломились от праздничной снеди: жареных гусей, бутылок вина, мандаринов, перевязанных лентами подарков. Четыре передние скамьи почти целиком занимала огромная елка. В воздухе стоял густой запах сосновой смолы, дыма, лошадиного навоза, рождественских ужинов на разных стадиях приготовления и пудингов, которые варились в придорожных трактирах.

— А у меня во рту с утра маковой росинки не было, — сокрушался Эйри.

— И ни у кого из нас не будет Рождества!

— Тяжела жизнь бродячих артистов…

В Зерновых доках по обе стороны от сбегающей к воде лестницы высились сугробы, набережная была покрыта толстым слоем льда. На реке вдали от берега стояли корабли, их мачты были голыми, как ветви зимних деревьев.

В большинстве своем это были обшарпанные торговые суденышки, сновавшие вверх и вниз по Темису, массивные и неповоротливые, с тяжелым днищем, совершенно непригодные для пиратства.

Артия с нетерпением выискивала глазами корабль, о котором рассказывали ее спутники. Будет ли от него прок? Они почему-то говорили о нём «плавает», а не «ходит», и это не вселяло надежды. Но, по их словам, судно рассчитано на дальние плавания, причем не только по реке, но и вдоль южного побережья — аж до самого Портового Устья. Так говорил Эбад. Значит, это суденышко, по крайней мере, годится для «плавания» по морю.

Но Артия понимала: радоваться рано. С маминой командой случилось что-то странное. За шесть лет они полностью растеряли боевой дух. И дело было не только в этом. Они всегда были пиратами. Самыми прославленными в мире. Не говоря уж обо всём остальном, как могли эти люди опуститься до того, чтобы бродить по ландонским улицам, хватаясь за любую работу — вплоть до рекламы кофе?! Многие порты (в том числе и само Портовое Устье) смотрели на их племя сквозь пальцы, позволяя пиратским кораблям приходить и уходить, когда им заблагорассудится, черпая выгоду в богатстве, которое приносили Ангелии морские разбойники. Но Ландон — дело другое. Правосудие реяло над столицей, как Республиканский Джек. Судьба любого пирата, как и прочего люда с большой дороги, была предрешена раз и навсегда: если их ловили, они представали перед суровым Олденгейтским судом, а потом отправлялись на виселицу.

Но вот они, ее спутники, — свободно разгуливают по улицам, нимало не таясь, и в ус не дуют.

Неужели им простили их преступления? Или они все сошли с ума?

Сошли с ума — когда она наконец-то обрела здравый рассудок?!

Она на них не давила. Просто наблюдала. Но в душе у нее поселилось мрачное предчувствие. Она не ожидала, что сумеет в первые же дни найти кого-нибудь из них. Тем более найти стольких многих и настолько быстро… а потом еще и этот сюрприз…

Что ж. Поживем — увидим…

И тут она увидела корабль, пришвартованный чуть выше дока.

О Боже! Ну и посудина…

— Вот она, наша красавица.

— Это и есть ваше судно? — уточнила Артия.

— Это Кофейный корабль, — ответил Соленый Уолтер. Который «плавает».

Кофейный корабль представлял собой уменьшенную копию настоящего пиратского парусника, раскрашенную в густой коричневый цвет с яркой красно-желтой каймой по бокам. Совсем крохотное, футов тридцати от носа до кормы, суденышко имело три мачты невеликой высоты, увешанных кокетливыми парусами кремового цвета, такими тонкими, что, казалось, первый же мало-мальски сильный порыв ветра изорвет их в клочья. На борту было выведено название — «Пиратский кофе». Под бушпритом, тонким, как спичка, красовалась ростра — женская фигура, какими украшают носы всех кораблей: в вытянутой руке женщина сжимала изящную кофейную чашечку. Но что хуже всего — блуждающий взгляд Артии переместился вверх и застыл в недоумении — над «Пиратским кофе» развевался «Веселый Роджер»! Но не настоящий. На черном фоне вместо черепа была нарисована белая фарфоровая чашка, а вместо костей — две скрещенные кофейные ложечки.

— Если вы хоть ногой ступите на борт этой посудины — прошипела Артия, — на ваши головы падет проклятие всего пиратского рода!

— Выше голову, Артия, — сказал Эбад. Голос его звучал натянуто.

И тут Артия поняла, что уже поздно. Проклятие пало! Ибо часть бывшей Моллиной команды уже была на борту. Перегнувшись через поручни кофейного кораблика, ей весело улыбались две физиономии, до боли знакомые с давнего прошлого. Первая, свирепая и заросшая черной щетиной, с черной повязкой на левом глазу, принадлежала Черному Хвату. Другой, круглой как луна, с красным платком на голове и золотыми кольцами в ушах, мог похвастаться Честный Лжец.

— Здорово, ребята!

— Эй вы, слизняки морские! А ну, взять нас на борт!

Свин залаял.

— Заткнись, — несправедливо обидела его Артия. Но Свин и не думал обижаться: радостно виляя хвостом, он поскакал вверх по ловко спущенному трапу, а любимый Моллин попугай настырно летел над его головой, то и дело норовя клюнуть несчастного пса в темя.

— Смотри, кого мы нашли, — сказал Эйри, выталкивая Артию вперед.

Черный Хват уставился на гостью, потом снял повязку с совершенно здорового глаза и присмотрелся внимательнее.

— Нам для этой поездки никто больше не нужен. И самим-то платят сущие гроши…

— Черный Хват, это же дочка Молли Фейт!

— Никакая она не дочка. Это же парень! Проваливай, мальчуган.

Артия вспрыгнула на трап и размашистым шагом приблизилась к Черному Хвату. И, оказавшись на этой дурацкой игрушечной палубе, едва услышав скрип просоленных досок под ногами, она почувствовала, как по мускулам пробежала радостная дрожь узнавания. Она встала перед Черным Хватом и, подбоченясь, заглянула ему в глаза.

— Стыдись, Черный Хват! И ты тоже, Честный. Посмотри на эту прядь у меня в волосах. Так кто я такая?!

— Ладно, ладно, признал…

Честный Лжец вспыхнул и отвел глаза.

— Я тебя сразу узнал, — произнес он, усмехнувшись. А Артия всё еще стояла перед Черным Хватом.

— Вы должны стыдиться не только того, что не узнали меня, сэр. Я говорю об этом…

— А, ты о кораблике… Верно, — промолвил Черный Хват и смущенно отвернулся. — В свое время мы были лучшими. Ну и низко же мы пали!

— Скажи мне, — спросила Артия. — Кто капитан этой посудины?

— Наниматель сказал, что ему всё равно. Один из нас… — Черный Хват развел руками. — Один человек, — закончил он.

Артия прошлась по палубе, но тут к ней подошли Эбад и Эйри. Они принялись показывать ей люки, трапы, капитанскую каюту. Она оказалась величиной с большое кресло и к тому же была доверху забита тюками с кофе. Точно такие же тюки и бочки громоздились на нижней палубе.

— А вот и команда, — объявил с крохотного юта Соленый Питер.

Артия проворно обернулась.

— Команда?!

На борт поднималась компания палубных матросов, подвыпивших ребят вороватого вида, каких можно встретить в любом питейном заведении окрест.

— Команда — это мы! — заявила Артия.

— Не здесь. И не сейчас, — голос Эбада звучал неуверенно.

— Не нужны нам никакие матросы!

— Кофейный наниматель… его компания… — торопливо перебил ее Эйри. — Представление устраивают они. Им и решать, кто чем будет заниматься…

На снастях миниатюрной бизань-мачты раскачивался мальчишка. Видать, мачта была прочнее, чем казалась с первого взгляда.

Артия взвилась. Она подскочила к грот-мачте — единственной, которая, пожалуй, могла выдержать ее вес — и проворно вскарабкалась наверх. Ее фигурка серебрилась в солнечном свете, как ртуть, длинные волосы развевались, будто знамя. Добравшись до верхней перекладины, она уселась на нее и улыбнулась низкому зимнему небу. Вот она, ее мечта, сбывается понемногу, несмотря ни на что.

— Да, сразу видно, Моллина кровь, — прошептал Эбад. — Ничего не забыла.

— Как бы я хотел, чтобы с нами была Молли…

— Молли мертва, — отозвался Эбад. — И ты, и я — мы все это видели. Нам повезло остаться живыми. И малышке Артии тоже.

— Будем действовать осторожно, — предложил Эйри.

— А может, лучше выложить ей всё сразу, напрямик? — вмешался Соленый Уолтер.

Они стояли, нахмурившись, а по хрупким мачтам тем временем сновали чужие моряки, и высоко под самым небом, улыбаясь солнцу, сидела Артия.

«Пиратский кофе» спустился по Темису к Гренвичу и дальше — к Кабаньему острову.

День наполнился дымкой, запад начал розоветь, а люди всё еще махали им вслед. Вдоль набережных зажглись огни. На мелких льдинках в воде посверкивали желтые искорки.

— Мы с этим кораблем — точь-в-точь как Клеопатра на барже в пьесе Шейкспера, — сказал Вускери. — Помнишь, Дирк?

— Еще бы не помнить, — отозвался Дирк. — Разве такой вечер забудешь?..

— Тише, — перебил его Вускери. — Артия идет…

Дирк встревоженно глянул вдоль поручня. Артия стояла рядом, задумчиво глядя на проплывающие мимо берега. Ландонские монументы и большие дома давно сменились деревьями, камышовыми островками, доками, где стояли на чистке перевернутые вверх днищем суда.

Артия подкралась к ним незаметно, как тень. Такой была и Молли. Неслышной. Внезапной — и удивительной.

— Всё равно надо ей рассказать.

— Как хочешь. Рискни, если не трусишь, — ответил Дирк и принялся чистить ногти.

К Кабаньему острову они подошли в сумерках. Маленький Кофейный кораблик проплыл мимо верфи Баджери-гар с ее высокими черными башнями и бесчисленными складами, пересек трепещущее на воде белесое отражение египетской церкви святого Эдвига в Хоксмуре.

— Пришвартуемся здесь на ночь. Представление начнется завтра.

— Прежде всего — театр, — заявил Эбад. — Обязательно туда сходим.

— В театр так в театр…

Где-то в глубине души у Артии шевельнулось странное чувство. Будто далеко-далеко, в Ландонском Тауэре, зарычал лев. Она пожала плечами.

Кофейный кораблик причалил к берегу на мелководье — большие глубины были ему не нужны. Мимо проплывали серые льдины. Пиратская команда сошла на берег, отныне и навсегда являя собой ходячую рекламу «Пиратского кофе».

Над рекой на Кабаньем острове, незримые в темноте, с хрюканьем рылись в грязи свиньи. На всём пути к театру главные улицы Гренвича были залиты ярким светом фонарей.

— Зачем мы туда идем? — спросила Артия.

— Артия, ты только глянь! Посмотри на эту серую стену, сверху донизу увешанную афишами старых спектаклей и представлений.

Артия взглянула нехотя, только чтобы не обижать своих спутников. Она хорошо помнила этих людей, но сейчас они с каждой минутой казались ей всё более загадочными. И незнакомыми… Долгожданные незнакомцы…

Она вспомнила, как сегодня днем взобралась на мачту, уселась на перекладине. Ей удалось внушить себе, будто она находится на настоящем корабле в настоящем море.

Уолтер с интересом изучал длинную изодранную афишу.

— «Великий Зимбальдо, — читал он. — Волшебник, читающий мысли». Знаю я этого Зимбальдо. Отпетый мошенник! Глядите-ка — «Мадам Клора Клюве и ее говорящие курочки»!

— Слыхал я кое-что о ней, — фыркнул Дирк. — И об ее курочках…

У Эбада был ключ от двери на сцену. Парадный вход в театр оказался заколочен досками. Артия решила, что им предстоит заночевать здесь. Малоприятное местечко…

— Сердце кровью обливается, — вздохнул Эйри, — когда видишь, в какое запустение пришел милый старый уголок.

Они вошли, Питер зажег фонарь. Дальше путь лежал вверх по узкой винтовой лестнице. В воздухе навеки застывшим дымом висела паутина.

— Как в старые добрые времена, — тихо молвил Эйри.

В какие еще времена?! Наверно, решила Артия, он однажды видел здесь какой-нибудь спектакль.

Театр оказался настоящим лабиринтом. Повсюду тянулись коридоры, все до одного неосвещенные. Тусклый луч фонаря метался по стенам, напоминая Артии безмолвные взрывы. Внезапно вся команда пришла в какое-то лихорадочное возбуждение. Бывшие пираты смеялись, принимали воинственные позы, доставали кортики и делали вид, что атакуют друг друга, шутили, декламировали стихи… Пес, наконец-то утихомирившись, ходил за ними по пятам. Куда подевался попугай, Артия понятия не имела.

Почему ее спутники так любят театр?!

Эбад сказал:

— Мы с Артией пойдем посмотрим сцену. А вы пока загляните вон в ту комнату.

— Эбад, — сказала Артия. — Этот театр меня ничуть не интересует.

— Артия, пойдем со мной!

— Ладно. Если это так серьезно.

При свете фонаря Эбада они вдвоем углубились в лабиринт темных коридоров. В театре было холодно, но еще холоднее становилось Артии от дурных предчувствий. Можно ли доверять Эбаду? На крайний случай, подумала она, у меня есть пистолет Джека Кукушки…

Эта мысль ей совсем не понравилась. Но если кто-нибудь из них решит стать ее врагом — он об этом горько пожалеет. Чтобы остановить человека, не обязательно его убивать.

Сцена распахнулась перед ними, как широкая пещера. Кругом были разбросаны позабытые вещи — декорации, о которых никто не вспомнил или не удосужился забрать: полинялое дерево из раскрашенной фанеры, побитый молью занавес, сломанный табурет, оловянная тарелка. Внизу, где когда-то сверкали огни рампы, тянулся иззубренный частокол разбитых стеклянных чашек без свечей.

Откуда она знает о рампе?! Может быть, когда-нибудь давным-давно, в детстве, она бывала на спектакле? Нет, в этом Артия была абсолютно уверена! На это просто не было времени — она всегда ходила по морям с Молли.

— Посмотри-ка вон туда. — Эбад поднял фонарь. — С потолка свисали веревки, к ним были привязаны причудливые деревянные конструкции для подъема или переноски тяжестей, ныне превратившиеся в груды переломанных досок, неуклюже торчащих во все стороны. Где-то высоко, среди теней, захлопали крылья, яркие, как цветная бумага. Попугай? Нет, голубь… Артия обернулась к Эбаду.

— И что всё это значит?

— Артия, ты и правда не понимаешь?

Артия ждала, глядя в знакомое, неизвестное, черное как смоль лицо Эбада. (За сценой что-то мелькнуло — снова голубь? Она не могла понять…)

— Пойдем, посмотрим гардеробные, — сказал Эбад.

— Зачем?!

— Ты их еще не видела.

— Ну и не увижу. Эбад, я и так посмотрела достаточно.

— Нет, девочка моя. Не достаточно. Иди сюда. За мной.

Артия похолодела. У нее снова закружилась голова, как тогда, в Ангельской Академии, когда она ударилась головой о перила, и на нее, словно прилив, нахлынуло давным-давно позабытое прошлое.

Она поняла, что обязана следовать за Эбадом, и на негнущихся ногах, обутых в высокие черные ботфорты, поковыляла, побрела вслед за раскачивающимся фонарем.

Еще одна лестница. Еще один коридор. Еще одна дверь. На двери висела афиша, почти нетронутая.

— Прочитай, Артия. — Эбад высоко поднял фонарь.

Артия послушно принялась читать. То была афиша давнего спектакля, шедшего много лет назад.

Она прочитала ее три, четыре раза, но всё никак не могла понять, о чём в ней говорится, не могла уловить смысла рисунка — черно-белой гравюры над заголовком… три палки торчат вверх из продолговатого силуэта, похожего на ломоть сыра… Что это? Может, текст напечатан на языке, которому Молли ее не научила, — на персадском или неддерландском… Артия неплохо знала франкоспанский, кое-что из африканийского… значит, это не на них…

Нет, дело не в языках!

Эбад молча глядел на нее, не зная, что еще сказать. Разве что напрямик выложить правду…

Положение спас Черный Хват. Он неслышно, по-кошачьи, подобрался сзади и заговорил хриплым раскатистым голосом, зачитывая афишу слово за словом — откуда он их извлекал? Из памяти?!

— «Для увеселения наших покровителей выступают самые знаменитые актеры Ландонской сцены: миссис Молли Фейт и ее несравненная труппа — пиратская команда знаменитого корабля „Незваный гость“. Сегодня вечером и еще шесть вечеров подряд следите за удивительными приключениями команды „Незваного гостя“, странствующего от Занзибарии до берегов Амер-Рики. Вы не зря потратите свои деньги! Достойным завершением спектакля станет грандиозная морская битва с заклятым недругом «Незваного» — капитаном дьявольского парусника «Враг» Золотым Голиафом, которого играет мистер Тревис Уайлд…»

— Достаточно, Хват, — прошептал Эбад.

Но Черный Хват, не останавливаясь, неумолимо читал дальше:

— «Вам никогда в жизни не доводилось видеть такого пугающего зрелища — палят пушки, корабли тонут в пучине соленых вод. Будь наше представление еще правдоподобнее, вы бы поверили, что находитесь посреди океана!»

— Хват!

— «Не упустите уникальной возможности испытать радость побед и трагическое низвержение знаменитой королевы пиратов, которую боялись и любили на просторах всех Семи Морей. Ее звали ПИРАТИКА! Места в партере всего по одному шиллингу. Для моряков — специальные скидки, однако вы должны будете документально подтвердить свою принадлежность к морскому делу».

Артия тряхнула головой. Мысли прояснились.

— Вы хотите сказать, что кто-то поставил спектакль о Молли, ее корабле и обо всех нас? — холодно спросила она.

— Нет, Артия, — ответил Черный Хват.

Артия снова вгляделась в плакат. Странный рисунок изображал корабль. Теперь она это видела. Три мачты. Стройный парусник с поджарыми, как у гончей, боками…

— Это были мы, — сказал Эбад.

— Примерно как эта идиотская затея с рекламой? Понятно. Вы пришли сюда и сыграли спектакль про нашу жизнь на море…

— Артия, — медленно проговорил Эбад. — Жизни на море никогда не было. Только на сцене! Мы жили только на сцене, на этих подмостках — они и были нашей палубой. И эти подмостки, и другие — мы выступали в половине театров от Ландона до шортландской границы. Корабль был ненастоящим, его построили из легкого дерева, смонтировали на полозьях, хитроумно уравновесили так, чтобы, когда по сцене пробегали деревянные волны, он покачивался вместе с ними. Представление было великолепным. Весь город нами гордился. А Молли была нашей главной звездой.

— Мою мать звали Пиратика! Она была пиратским капитаном!

— Твоя мать, — ровным голосом произнес Черный Хват, — играла пиратского капитана. Пиратикой звали ее персонажа. Молли сделала ее знаменитой, а мы прославили ее команду.

— Вы же пираты…

— Мы актеры, Артия. Актеры. И Молли была актрисой. И ты тоже. Гениальное дитя. Ты пользовалась безумным успехом.

— Я помню, — прошептала Артия, и ей показалось, что ее собственный голос прозвучал откуда-то из далекого далека, — помню, как качалась под ногами палуба…

— Техника. Я же сказал. Как и деревянные волны.

— Деревянные? Нет! Нас окатывало водой…

— Девочка моя, время от времени из-за кулис выплескивали ведро воды.

— Мачты… я по ним лазала, и вы тоже…

— Корабль был выстроен на совесть.

— Пушки, — бормотала Артия далеким-предалеким голосом. — Порох…

— Порох такой же, что в фейерверках. А для пущего грохота колотили по металлическим листам.

— Сражения. Мы умели драться.

— Все драки были поставлены и отрепетированы.

— Дворцы губернаторов, — продолжала Артия, но теперь уже беззвучно.

И Черный Хват не ответил ей.

— Всё это было на сцене. Спектакль. Зрительный зал лежал у наших ног. А когда корабль тонул — снова техника — тебя, маленькую девочку, сажали в шлюпку, и ты в одиночку уплывала за кулисы. Публика обливалась слезами.

Пираты, думала Артия, не произнося ни слова. Океаны…

— Я никогда в жизни не бывал на море, — сказал Черный Хват. — Даже на реке меня наизнанку выворачивает.

Эбад положил руку Артии на плечо. Она не сбросила его ладонь — и это показывало, насколько велик ее ужас — сильнее, чем боль, сильнее, чем ярость.

— Но наша Молли — она умерла по-настоящему, Артия. В тот последний вечер что-то не заладилось. Пушка, сценическая пушка, наша «Герцогиня» — кто-то насыпал в нее слишком много пороха. Она взорвалась. Тебя отбросило целой и невредимой, но все тяжелые декорации рухнули прямо на нас. Корабль затонул взаправду — провалился сквозь сцену в подвал.

— Бедная Молли, — вздохнул Эйри из непроглядной темноты за спиной у Черного Хвата.

Только теперь Артия осознала, что вокруг нее собралась вся труппа. Эйри сказал:

— Наша Молли никогда не падала духом, была неистощима на выдумки. Она была нам и королевой, и сестрой, и матерью. В этом, Артемизия, память тебя не подвела.

Рождество, как водится, покинуло Гренвич сразу после полуночи, под перезвон колоколов на церкви Святого Эдвига.

Артия стояла на пристани.

Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся зимний лес корабельных мачт, а наверху уплывала куда-то на запад полная желтая луна.

Артия смутно припоминала, как протолкалась мимо обступившей ее труппы, по-прежнему холодная как лед, и отыскала выход через незапертую сценическую дверь — отыскала слишком легко, как будто знала дорогу.

Всё это ей померещилось.

Молли никогда не была пиратом. И Артия не была. Не было корабля, не было его гибели, не было захватывающей жизни, к которой можно вернуться. Ничего этого не было!

Артия наподдала ногой камушек.

Где-то неподалеку, на настоящем причале, среди фонарей, настоящие моряки хриплыми голосами распевали за работой настоящую матросскую песню.

— Но я же помню…

Нет, подумала она. Ничего-то ты не помнишь. Драки на шпагах и морские сражения, обеды в роскошных домах, драгоценности, ветер в снастях, резвящиеся дельфины — всё это сплошные трюки, сценическое мастерство… Море понарошку.

Но всё же оно казалось — и до сих пор кажется — настоящим. Более реальным, чем… чем всё что угодно.

«И что же мне теперь делать?» Вернуться к дорогому папочке, ужасному Землевладельцу Джорджу Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусу? А то и в Ангельскую Академию? Ни за что!

Артия бросила взгляд через плечо, на берег, на сверкающую белизной громаду церкви Святого Эдвига. Пение матросов на реке стихло. Вместо него с улицы позади церкви до нее донесся другой звук, гораздо более грозный.

Шум явно приближался. Хрустел под ногами гравий. Ночную тишину прорезал чей-то нечленораздельный вопль.

Пьяная компания — а я всего лишь беззащитная актриса. Обыкновенная девчонка, которую учили носить книги на голове и падать в обморок. Никуда не гожусь.

Не двигаясь с места, Артия смотрела, как двое мужчин перемахнули через невысокую стену, отделявшую причал от улицы, и разразились хохотом. Они, конечно, заметили Артию и явно решили познакомиться поближе. Люди на вид не бедные, на боках поблескивают шпаги…

— Говорят тебе, это мальчишка.

— И то верно. Иди сюда, парень, выворачивай карманы.

Опять разбойники! Ну для чего им это надо? На бедняков, вроде, не похожи…

Но как могла она, Артия, судить об этом?! Ведь сама она никогда никого не грабила — разве что в тот раз, на Ландонской дороге, да и то взяла только камзол и шляпу. И пиратом она никогда не была…

— Смотри, мальчишка-то сюда идет. И как только посмел?

— Ты же сам ему велел.

— Разве? Ну и наглец…

Артия помахала им рукой и поклонилась.

— Привет, красавчики.

— Привет! Привет! — пропели они.

В левой руке у Артии был зажат пистолет Джентльмена Джека Кукушки: в следующую секунду его черное дуло было приставлено к носу одного из загулявших разбойников — ноздря к ноздре.

— Черт побери! Да парень вооружен!

— Верно, разрази меня гром!

Движением легким, как вздох, Артия вытащила у первого разбойника из ножен шпагу.

Потом она отступила на шаг и, весело улыбаясь, крутанула шпагу в воздухе.

— Как вы верно заметили, ребята, выворачивайте карманы. Будьте добры выложить деньги на этот камень.

Двое злополучных грабителей, которым выпало несчастье наткнуться на Моллину дочку, икая и поскуливая, сделали, как им было велено. Потом запросились домой.

— Но мне нравится ваше общество, господа, — возразила Артия, складывая в карман извлеченные из разбойничьих сюртуков ценности.

— О, нам тоже, нам тоже, но прошу вас, нас ждут к ужину. Понимаете, не хочется расстраивать бедную Нэнни…

— Боже мой, никакой галантности! Неужели ни одному из вас не хочется потанцевать под луной? Вынимай шпагу, ты, у которого она еще осталась. То, что ты умеешь грабить народ в порту, если тебе позволят, я уже понял. Посмотрим теперь, умеешь ли ты драться.

Даже в слабом лунном свете, в бледных отблесках церкви святого Эдвига, Артия увидела, как позеленели щеки высокородных джентльменов. Тем не менее, тот, у которого осталась шпага, всё-таки вытащил ее.

Он двигался довольно быстро, но Артия была куда проворнее. Мгновение спустя его оружие, крутясь, полетело в темные воды Темиса, а еще через секунду все пуговицы на его штанах были срезаны, и брюки свалились к щиколоткам. Это был Моллин коронный удар, пусть и отработанный на сцене.

Со штанами вокруг щиколоток несчастный джентльмен торопливо заковылял прочь. Второй рухнул на колени, жалобно скуля.

— Пропади вы пропадом, сэр. Встаньте.

— Не убивайте меня!

— Я никого никогда не убиваю. Нет нужды. Я для этого слишком ловок. Дай-ка мне свои ножны. Шпага твоего приятеля досталась рыбкам. Там ей куда больше нравится.

Противник не спорил.

Пристегнув шпагу себе к поясу, Артия зашагала по берегу, по блестящему, скользкому ото льда гравию, смеясь и напевая себе под нос. Она ни о чём не думала, не встречала больше никаких препятствий — словно сама ночь понимала, что ей нужно.

— Ко мне вернулся разум, — напомнила Артия Гренвичской пристани и надежным крутобоким торговым судам с ветвистыми, как рога, мачтами. Вверх по Темису шел прилив, и корабли на якорях слегка покачивались. В небе лукаво усмехалась сочная как апельсин, золотистая луна.

Пиратов-актеров в театре уже не было. Собравшись вокруг стоящего на якоре «Пиратского кофе», они запускали в реку кораблики, аккуратно сложенные из вощеной бумаги с напечатанным на ней текстом. У каждого из этих корабликов, в крошечном черепке с маслом, теплился тоненький фитилек. Миниатюрный флот уплывал всё дальше, и язычки пламени трепетали на ветру, словно крылышки бабочек. Желтый пес скакал по берегу, гавкая корабликам вслед.

— Древний индский обычай, — пояснил Вускери, не поднимая глаз. — Бумажные кораблики с огоньками. Сейчас, правда, неподходящее время года… но в нужный сезон никак руки не доходят. Говорят, приносят удачу…

— Откуда ты знаешь, ты ведь никогда не бывал в Индее? — поинтересовалась Артия.

— Это было в одной из пьес Пиратики, — ответил Дирк. — Шикарный был спектакль. Публика аплодировала часами. Боже мой, я этим воском все ногти себе загубил…

— Неужто никто из вас никогда не бывал в море? — спросила Артия.

Взглянув на нее, они поняли, что она немного успокоилась. Улыбалась, кивая вслед уплывающим вдаль корабликам. Даже погладила Свина…

Они вздохнули с облегчением. Снова стали храбро смотреть ей в глаза. Она успокоится, наша Артия… Моллина кровь… Бедняжка, надо быть с ней бережнее…

— Ни один из вас? — повторила она.

— Я был, — отозвался Эбад.

— Значит, ты ходил по морю?

— А как же! Меня привезли в Ангелию из Африкании, когда мне было девять лет, и продали в рабство. Мне предложили на выбор: или отрабатывать проезд, или лежать и гнить в вонючем трюме. Я, понятно, предпочел работать. Лазал по мачтам, вычерпывал воду из трюма, мыл палубу…

— В рабство… — пробормотала Артия.

— Да, было дело. Потом я стал актером. А теперь рекламирую «Пиратский кофе»… — Эбад протянул ей листок вощеной бумаги.

— Что это?

— Это тебе.

— Хочешь, чтобы я тоже сделала бумажный кораблик, Эбад?

— Только не из этого. Мы складывали из кофейных плакатов. Но это — совсем другое дело. Это подарок, на память о прошлом.

Эйри склонился к ней и сказал:

— Это знаменитая карта Острова Сокровищ. Та самая, за которой охотился Золотой Голиаф на «Враге». Ну, в спектакле…

— Но, — уточнила Артия, — на самом деле сокровищ не существует, правда?

— Это всего лишь реквизит. Часть спектакля. Дорог нам как память, больше ничего…

Они вложили свернутую карту ей в руки.

Разворачивая карту, Артия заметила, что остальные актеры отступили в сторону и пристально смотрят вслед своим светящимся корабликам. Только Эбад и Эйри остались рядом, стояли и не сводили с нее глаз, наблюдали. Эйри казался прозрачным, как чистая вода. А Эбад… Эбад, как показалось ей с самого начала, был полон секретов. Без сомнения, у него были на то свои причины… он был рабом. Интересно, а в прошлом, давным-давно, он тоже был таким… таинственным?

Артия посмотрела на бутафорскую карту. Размашистая линия очерчивала остров в темно-синем море. Вокруг скачут дельфины. В уголке — корабль, точь-в-точь такой же, как на афише в театре, корабль, который она не узнала, потому что он был ненастоящим.

Вдоль края острова тянулось хитросплетение букв. Какой-то секретный шифр? Они не имели никакого смысла: OOP, TTU, F… A… B… M и H…

Как же здесь холодно! Вощеную бумагу тронула изморозь. Но нижний край карты заканчивался не так, как положено. Вдоль него тянулась черная, словно обугленная полоса.

— Нижняя часть карты… и острова… обгорела, — сказала Артия. Но Эбада и Эйри уже не было рядом: они присоединились к остальным: стояли и смотрели на уплывающие вдаль кораблики.

Над ее головой кружилась птица. Голубь? Чайка? Попугай…

— Восемь кораллов! — закричал Планкветт. — Попка хочет дублон. Попка хочет луидор.

Артия протянула руку.

— Сюда, Планкветт.

Попугай ловко спикировал вниз и вцепился когтями в манжету краденого камзола Артии. Потревоженный его крыльями воздух потрескивал от мороза, будто огонь костра.

— При взрыве, — сказала Артия попугаю. — Карта обгорела при взрыве, да? Ты и я. Я и ты…

Попугай вытянул шею, клюнул блестящую рукоять шпаги, которой, похоже, никто больше не заметил, и подмигнул Артии круглым, как у ящерицы, глазом.

Глава третья

На следующий день после Рождества Феликс Феникс сел в первый попавшийся дилижанс. К тому времени он по заснеженным полям и пустошам дошел до самого Хаммер-Смити. Глядя на него — без шляпы, в залатанной одежде, с ног до головы перемазанного в саже, — хозяева таверн давали ему от ворот поворот прежде, чем он успевал достать деньги. Однако их дочери, жены и служанки, по достоинству оценив его глаза, волосы, лицо и фигуру, бежали вслед и угощали его то подогретым вином, то хлебом с сыром, то половинкой ананаса. Так он обзавелся теплым шарфом и шапкой. На вид Феликс казался счастливчиком, однако на голову ему почему-то всё время сыпались неприятности. Об этом он и размышлял, бредя по сугробам.

В Хаммер-Смити он переночевал в амбаре, в компании нескольких блох.

Дилижанс, наполненный пассажирами, как бочка селедками, оказался на редкость медлительным. Он останавливался повсюду: в каждой деревушке, на каждом хуторке, возле каждой выселки — Ранний Двор, Барнсов Двор, Йоркистер…

Морозный день был хрустким от инея, и в дилижансе было немногим теплее, чем снаружи. Феликс начал спрашивать себя, зачем он вообще едет в Ландон. К работе, предложенной ему, следовало приступить еще вчера, рождественским вечером, — его подрядили рисовать портреты на званом ужине, в богатом доме неподалеку от ландонского Истминстера. Вряд ли наниматель до сих пор нуждается в его услугах…

К тому же один из пассажиров, не в меру любопытный господин в праздничном платье, чрезмерно заинтересовался личными пожитками Феликса:

— Перстень рубиновый, верно?

— Стекло.

— А выглядит совсем как рубин.

— Нет.

— А я уж было подумал — ну и странное дело: молодой человек, не блещущий богатством, и вдруг щеголяет рубиновым кольцом.

— Я же сказал, это стекло…

Любопытный не отставал. Будто заводная игрушка, он без конца повторял и повторял одну и ту же фразу. Но затем неосторожно придвинулся к Феликсу слишком близко, и амбарные блохи, которым только подавай новых знакомых, переползли на него. Любопытный господин тут же отодвинулся, почесываясь и недовольно ворча.

— Нечего пускать в дилижансы всяких бродяг, — проворчал кто-то.

Феликса стали побаиваться. И поэтому оставили в покое. Медлительный дилижанс дотащился до Рыцарского Моста, остановился, поехал дальше. Проваливаясь в усталое полузабытье, Феликс подумал: человек-леопард, который ограбил его, почему-то тоже решил, что рубин настоящий. Но ведь такой опытный вор должен лучше разбираться в драгоценностях?

Феликс проснулся, когда дилижанс подъезжал к Кресту Святой Благодати. Выглянув из окна, Феликс тотчас же заметил кучку собравшихся во дворе людей — возможно, они поджидали дилижанс. А вон та компания ландонских констеблей в черных мундирах с латунными пуговицами? Они что, тоже ждут его прибытия?

Феликс слишком поздно понял, что его подстерегает новая опасность.

В окно просунулось широкое лицо с бакенбардами, увенчанное черной форменной шляпой:

— Добро пожаловать в Ландон, Джек Кукушка!

Пассажиры встревоженно зашушукались:

— Сидел тут с нами всю дорогу…

— Ждал, пока нас нагонит его негодяй-сообщник! Хотел нас всех ограбить!

— Да еще и блох напустил!

Феликса вытащили на обледенелую мостовую. Любопытная толпа разразилась восторженными криками.

— Поймали! Джека Кукушку поймали!

— Видимо, нет смысла говорить, — обратился Феликс к констеблю с бакенбардами, — что я не Джентльмен Джек Кукушка? И не его сообщник…

— Можешь говорить всё что угодно. Попытка ограбления, угроза насилия; а еще ты помешал дуэли двух джентльменов. Да, да, не отпирайся! Вчера из Заячьего Моста на Роугемптонской дороге прискакал гонец и рассказал о твоих подвигах. Сообщил, что ты на свободе и, судя по всему, направляешься в столицу. Дал, надо сказать, подробное описание твое внешности. Удивительно, что тебя до сих пор не поймали, с такой-то рожей… Признавайся, где твоя маска? Небось, в карман запихал?

— Нет.

— Значит, коварно выкинул по дороге!

Подошли остальные констебли, очень веселые и довольные собой. Они принялись хлопать друг друга по спине, а пару раз даже хлопнули и Феликса — так радовались, что поймали его.

Феликс недоумевал: как Джеку Кукушке, который явно был не слишком-то силен в разбойничьих делах, удалось заработать столь грозную репутацию? Арестовывать его явились десять констеблей, вооруженные до зубов дубинками и кремневыми ружьями.

— Ты проследуешь с нами до ближайшего полицейского участка, — любезно сообщил ему бакенбардный констебль. — А потом отправишься в Олденгейтскую тюрьму. Но не волнуйся, за решеткой ты надолго не задержишься. Суд будет скорым. Не пройдет и недели, как тебя вздернут, — обрадовал он Феликса. И добавил доверительно: — Всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.

Под смех и улюлюканье толпы Феликса Феникса повели по улице.

Обледенелая, будто залитая жидким стеклом мостовая была очень скользкой. С крыш и водосточных труб свисали гигантские сосульки. Вдалеке блеснула река. В дилижансе говорили, что этой ночью Темис в одночасье замерз от Стрэнда до кварталов далеко за Ландонским мостом. Сейчас Феликс воочию в этом убедился. Вода стала твердой и белой, как глазурная корка на пироге.

Но стражники уже сворачивали на другую улицу. Точнее, попытались свернуть.

Потому что с этой самой улицы им навстречу вихрем летело нечто белое, увенчанное длинной белой же шеей с грозно торчащим здоровенным оранжевым клювом. Нечто противно орало, шипело и размахивало в воздухе двумя огромными белыми крыльями.

Констебли кинулись врассыпную, но столкнулись с человеком, который гнался за странным существом, чертыхаясь и вопя во всё горло:

— Лови гуся!

— Так это гусь?!

— А я-то думал, ангел!

Констебли скользили по льду, налетали друг на друга и падали. Доблестный гуселов, пытаясь удержаться на ногах, ухватился за Феликса — единственного, кто в тот миг стоял более или менее прямо. Вместе они закружились по скользкому льду в головокружительной польке, то и дело спотыкаясь о булыжники и лихо перескакивая через распростертых на мостовой полисменов, весьма этим недовольных.

Кружась в бешеном танце, преследователь решил поведать Феликсу о своих несчастьях:

— …Лавочник, каналья, обещал, что гусь будет уже ощипан и готов к жарке — а он, гляди-ка, живехонек! Вырвался и упорхнул! Гоняюсь за этой мерзкой птицей с самого Рождества!

Наконец гуселов выпустил Феликса и устремился к реке — туда, куда убежал гусь. Феликс по инерции покатился за ним.

Констебли барахтались на льду. Кое-кому удалось подняться на ноги, и они, отряхиваясь и громко бранясь, поспешили следом.

— Лови гуся!

— Лови беглеца! Это Джентльмен Джек Кукушка!

Случайные прохожие цеплялись друг за друга, жались к стенам домов, ловко уворачивались от вконец рассвирепевшего гуся, зеваки распахивали окна, выглядывали на улицу, и сброшенный с подоконников снег падал на головы преследователям.

— Лови Джека Кукушку!

— Кукушку? Вон ту здоровую, белую? Да какая же это кукушка? Это гусь!

— Джентльмен Джек Гусь? Никогда о таком не слыхал!

В конце улицы открылась набережная, уставленная каменными львами в снежных шапках и рослыми статуями античных героев. Гусь лихо перемахнул через перила и, расправив крылья, устремился в прозрачное синее небо.

Феликс, словно тоже вознамерился улететь, сбежал вниз по лестнице так стремительно, что даже ни разу не поскользнулся.

Гуселов притормозил, размахивая кулаками, любопытная толпа хлынула на набережную и преградила дорогу констеблям.

Под лестницей, на галечном берегу, лед был покрыт плотным настом. Феликс помчался по берегу, оставляя замерзшую реку по правую руку.

Однако вскоре лед начал наползать на берег, громоздясь высокими торосами, буграми и причудливыми, похожими на раковины конусами. Феликс остановился, задыхаясь, и оглянулся. Сзади никого не было.

Зато впереди — прямо на замерзшей реке — собралась целая толпа. Люди медленно танцевали на льду — нет, понял Феликс, катались на коньках.

Две юные леди в отделанных мехом бархатных нарядах замахали Феликсу руками:

— Как чудесно! Темис замерз! Вот замечательно! Идите к нам!

— И впрямь чудесно, — согласился Феликс, приблизившись.

— Мы пойдем вниз до самого Гренвича — или до Шипвича — я уж забыла, докуда. Пойдемте с нами, нет, правда! Смотрите, у нас с собой коньки нашего брата — он не придет, со вчерашнего вечера дуется. И еще у нас есть горячие каштаны и шоколад, и сэндвичи…

Девушки очаровательно улыбались, соблазняя Феликса. Впрочем, долго упрашивать его не было нужды. Это был путь к спасению, да еще и под таким очаровательным прикрытием.

— Вы слишком добры, — сказал Феликс.

Феликс ни разу в жизни не стоял на коньках — как-то не выдавалось случая. Но Гренвич находился на достаточном расстоянии от ландонской полиции. Никто не станет искать его в компании конькобежцев.

С помощью девушек — которых, кстати, звали Фэнни Кофе и Энни Кофе — он натянул коньки, поднялся на ноги — и тотчас же снова сел. Поддерживая Феликса под руки, девушки помогли ему встать и сказали, что научат его кататься.

Конькобежцы скользили по реке широкими кругами, нарезая на льду серебристые спирали. Феликс то и дело посматривал на берег. Вода под ледяной коркой была не видна, и точно так же не видны были полицейские на берегу, хотя издалека то и дело доносились приглушенные крики.

Феликс с девушками пустились в путь.

— Хотите горячий каштан, дорогой мистер Феникс?

Девушки, опытные фигуристки, выписывали на уснувшем Темисе изящные фигуры и на ходу потчевали Феликса каштанами и шоколадками.

— Мы едем посмотреть на забавное представление, которое устраивает наш дядюшка. Понимаете ли, он торгует кофе…

— В самом деле? — вежливо удивился Феликс.

— Смотрите, гусь! — нежным голоском проворковала Фэнни. — Боже мой, он улетает зимовать на юг!

Ландон быстро уплывал вдаль, уходил из виду по обоим берегам реки, словно клубок ленты, которую сматывают навстречу движению, но она почему-то всё равно остается впереди. На проплывающих мимо берегах темнели парки, высились ворота, церкви, памятники. Реку то и дело перекрывали мосты — они спешили навстречу путникам, громоздились над головой и исчезали, скрываясь в вихре сверкающего льда.

После физических упражнений и горячих закусок мороз уже не казался таким сильным. К тому же Феликс обнаружил, что блохи покинули его, то ли избрав себе спутников посочнее, то ли просто перемерзнув на холоде.

— Вот он, наш наниматель…

Наниматель оказался маленьким толстым человечком в камзоле из лучшей парчи кофейно-коричневого цвета, в подбитой мехом накидке поверх него и в шляпе с алым плюмажем. На лацкане поблескивала золотая брошь, на пальцах сверкали бесчисленные перстни. Вот кого стоило бы ограбить!

Настроен наниматель был отнюдь не дружелюбно. Он расхаживал по палубе «Пиратского кофе», заложив руки за спину.

— Вам полагалось переночевать в старом театре, Вумс, а не в таверне. Вот для чего я дал вам ключи от входной двери!

— Ночь была дюже холодная, сэр.

— Холодная? — Наниматель взмахнул полами плаща. — Вы что, не могли развести огонь?

— Все здание могло вспыхнуть.

— Туда ему и дорога. — Крохотные глазки остановились на Артии. — А это что за мальчишка? Я такого не нанимал.

— Верно, сэр. — Эйри выступил вперед и склонился в раболепном поклоне. — Это мой племянник.

— Эй, ты, — окликнул наниматель Артию. — Ты кто такой?

— Арт Стреллби, — представилась Артия и отвесила маленькому толстому чудовищу поклон из поклонов — настолько высокомерный, что любому мало-мальски чувствительному человеку он показался бы оскорбительнее пощечины.

— Стреллби?! — Наниматель презрительно фыркнул. — Не имя, а какое-то сценическое прозвище.

— Верно, сэр. Однажды на сцене взорвалась пушка, и взрывом меня отшвырнуло в сторону. Вот я и взял себе такое имя.

Наниматель заковылял прочь — осматривать Кофейный кораблик, проверять, не испортил ли кто-нибудь запасы драгоценного кофе, опрометчиво прислонившись, а то и уснув на мешках и бочках, которыми были уставлены и палуба, и трюм. (Разумеется, во время плавания на них будут и спать, и прислоняться, потому что на всём судне больше негде было преклонить голову, кроме крошечной каюты, которую уступили Артии.)

— Река замерзла до самого Ландона, — сообщил наниматель Эбаду. — Ты хоть раз в жизни видел снег?

На какой-то миг лицо Эбада стало высокомерным, как поклон Артии, но уже в следующее мгновение расплылось в идиотской улыбке.

— Ух ты! — воскликнул он. — А я-то гадаю — что это за холодная мука с неба сыпется?

Пираты-актеры сдвинули брови, из последних сил сдерживая смех.

— Скорее снимайтесь с якоря, — приказал наниматель. — Не хватало еще, чтобы эта посудина вмерзла в лед.

— А как же плата? — поинтересовался Эбад.

— О ней не беспокойтесь. Получите в Портовом Устье.

— Мы так не договаривались!

Артия молча следила за происходящим. Она выжидала. Теперь у нее были другие планы.

Перспектива раскошелиться привела нанимателя в уныние.

Эбад продолжал настаивать.

— Будьте вы прокляты! — вскричал наниматель. — Вот тебе пара гиней. На первое время хватит! И уберите этого грязного пса от моего кофе…

— Свин чистый! — возмущенно вскричал Уолтер.

— Собаки не бывают чистыми. А это еще что за птица?

— Попугай.

— Он говорящий?

— Планкветт, ты говорящий? — спросила попугая Артия.

Планкветт проорал с идеальным произношением:

— Пиратский попугай. Попугайские пираты.

Наниматель осклабился — это была его первая улыбка. Зубы у него были такие острые и страшные, что, казалось, он их специально затачивает.

— Хорошо, хорошо. Пусть разговаривает на потеху публике. Да, и подумайте о капитане. Не бывает пиратских шаек без капитана!

— Ой, гляди, снег! Снег! Совсем как мука, только холодная! — не унимался Эбад, прыгая по палубе с зажатыми в кулаке гинеями.

Для Феликса, Фэнни и Энни закат в тот вечер выдался красным, с сумасшедшими проблесками зеленого пламени по горизонту. Такой закат, к вашему сведению, называется попугайским.

Вдоль берегов реки, затянувшейся льдом вплоть до самого Кэмберского Колодца и Глубокого Брода, там и тут, будто глаза тигров, мерцали горящие жаровни и трепетали на ветру, как красные тряпки на шестах, зажженные факелы. Однако дальше лед истончался, и путешествовать по нему стало рискованно. Конькобежцы прижались к берегу.

— Так нам до Гренвича не добраться. Может, наймем карету? — предложила Фэнни.

Энни возразила:

— Дядя сказал, что если мороз вдарит по-настоящему, никакой потехи не будет. Гляди, впереди река уже замерзает, так что мы всё равно их не застанем.

— Чего мы не застанем? — спросил Феликс.

— О, всего лишь дурацкого рекламного кораблика. Неважно! Тетушка живет на Черной Вересковой Пустоши. Пошли туда. Феликс, вам там понравится! Поужинаем, а потом, Феликс, вы нарисуете наши портреты. Вы же обещали!

На погруженной в ночную тьму Черной Вересковой Пустоши тоже кое-где горели факелы, указывая путь от деревушки к громадному тетушкиному дому. Сидя в карете, Феликс любовался открывающимися видами, на которые ему то и дело указывали непрестанно щебечущие девушки. В том числе и на стоящую среди деревьев на высоком холме Гренвичскую обсерваторию, где создается Время.

Подъездную дорогу к дому тетушки Кофе освещали газовые фонари.

Феликс не раз бывал в богатых домах, всё время в разной роли — то певца, то художника, и даже — правда, было это давным-давно — гостя. (Если уж на то пошло, давным-давно он и сам жил в таком доме — доме своего отца. Но об этом Феликс старался не вспоминать.)

Так или иначе, привычный к таким вещам, он мгновенно осваивался в самом роскошном дворце. Несмотря на неприглядного вида камзол, шляпу и шарф, тетушка Кофе, как и предсказывали девушки, была рада приветствовать Феликса. Не прошло и пяти минут, как его усадили у пылающего камина в просторной гостиной с салатово-зелеными стенами, подали чай на синем фарфоровом сервизе, и принялись развлекать светскими беседами. И всё шло прекрасно…

…пока не открылась дверь.

— Мистер Гарри Кофе, — объявил дворецкий.

— Гарри, какими судьбами? — изумилась тетушка. — Ты же говорил, что будешь занят — у тебя дуэль в Роугемптоне, или я ошибаюсь?

— Это было вчера, — поправила ее Энни.

— И всё вышло совсем не… — хотела добавить Фэнни.

— Совершенно верно, — прорычал новоприбывший мистер Кофе. — Всё шло просто замечательно, но тут явился какой-то жалкий болтун и испортил нам всё дело. Испоганил мне всё Рождество! И старине Перри тоже!

Феликс Феникс уже понял, что злосчастная Судьба сыграла с ним очередную шутку.

И, не дожидаясь, когда крохотные, как пули, глаза Гарри остановятся на нём, а толстые губы скривятся, чтобы изрыгнуть страшное проклятие, Феликс Феникс вскочил на ноги и раскланялся.

— Это еще что такое? Как ты здесь очутился? Да что ты тут… Гоняешься ты за мной, что ли?!

— Это тот самый джентльмен, с которым ты хотел драться на дуэли? — осведомилась тетушка, оживляясь. — Теперь он наш гость, так что постарайся, пожалуйста, обойтись без кровопролития.

— Ни за что! — взревел Гарри. — Черт побери! Этот человек — Джек Кукушка, самый грозный разбойник во всей Англии! За его голову назначена награда в пятьдесят крон, и я, — гнев Гарри сменился алчной радостью, — непременно ее получу! Пилчард, — окликнул он дворецкого. — Немедленно отправляйся в Черную Пустошь и зови констеблей!

— Ой, — воскликнула Фэнни. — Как интересно! Но, тетушка, пока Феликса не отвели в Олденгейтскую тюрьму и не повесили, можно, мы покажем ему модель дядюшкиного Кофейного кораблика в столовой? Ему ужасно хочется посмотреть на нее. Вроде последнего желания…

Не успели тетушка, Гарри и дворецкий Пилчард произнести ни слова, как девушки подхватили Феликса под руки и чуть ли не бегом вытащили его в соседнюю дверь.

— Вот она, модель…

— Не будь идиоткой, Энни! Скорее по коридору. Теперь в окно… Видите вон там башню обсерватории? Она вся в ярких огнях. За тем холмом будет дорога к реке…

Феликс вылез из окна и с высоты семи футов прыгнул в снег.

До сияющей Гренвичской обсерватории было несколько миль, а до мрачной Олденгейтской тюрьмы — по-видимому, гораздо ближе. Но Феликс привык не только гостить в богатых домах — ему было не привыкать и спасаться из них бегством.

Артия прочитала список из десяти портов, куда им предстояло зайти. Допохорон, Маргаритины Врата, Тараньи Врата, Довер, Тюремное Гнездо, Святой Леонард и Дракон, Бриг-Таун… Если идти вдоль береговой линии и по дороге останавливаться в каждом городке, путь до Портового Устья займет целый месяц. А то и дольше, смотря, какая установится погода.

Но Кофейный кораблик — посудина хлипкая. Поневоле придется жаться к берегу.

К тому же, несмотря на все хлопоты нанимателя, этой ночью они застряли-таки в толстом льду возле Роттенхита. Бросили якорь. Нанятые матросы — настоящая команда — тут же сошли на берег и отправились пьянствовать в ближайший городок. И до сих пор не вернулись…

— Ну вот, ни вперед, ни назад… Совсем как в полосе штилей, что на пути к югу от Северной Амер-Рики, — это был голос Эйри.

«Ничего подобного, — подумала Артия. — Мы вмерзли в лед — это скорее похоже на Арктику». Но всё равно спросила у Эйри:

— Откуда ты знаешь про полосу штилей? Ты ведь никогда не бывал в море.

— В спектакле мы играли, будто проходим там.

Под полуденным солнцем лед начал таять. Но, лишенный настоящих матросов, корабль не тронулся с места.

Знаком ли ей лед? Да… Айсберги плавают вокруг, как зеленовато-белые паруса… И полоса штилей — ее она тоже знала не понаслышке. Ни малейший ветерок не наполняет паруса, поэтому «Незваный гость» приходится тянуть на буксире тремя шлюпками на веслах.

— Что ты там высматриваешь, Артия? — спросил Соленый Питер.

Артия сморгнула и вместо воображаемого океана увидела берег реальной реки.

— Кто-то бежит, — сказала она. — Кто-то бежит, а за ним гонятся… верхом…

— Гляньте-ка, — к ним подошел Соленый Уолтер. — Во парень дает! Сиганул прямо с моста… Ух ты! Ну и приземление. Теперь он катится на коньках… нет, просто скользит по льду.

Они с интересом наблюдали за погоней, а где-то высоко у них над головами истошным голосом вопил попугай — сверху ему было видно лучше.

К востоку от вмерзшего в лед Кофейного кораблика под утренним солнцем появлялись широкие прогалины открытой воды. Но ближе к берегу лед всё еще оставался крепким. Прошлой ночью ударил сильный мороз, и кораблик потрескивал под натиском колющегося льда.

— Того и гляди, ко дну пойдет. В такой-то ледяной воде.

— Смотрите, — добавил Эйри, облокачиваясь о поручень. — Чуть не провалился…

По лесистому берегу реки, среди амбаров и складов, метались всадники. Они явно не желали рисковать, спускаясь на предательскую полузамерзшую реку.

— Это констебли.

— Значит, он преступник, убегающий от правосудия, — заключил Уолтер.

«И я его знаю», — подумала Артия.

Точнее говоря, она узнала камзол — когда-то он принадлежал ей. Этого человека она недавно ограбила на Уимблийской Пустоши.

Феликс Феникс поднял глаза и печально посмотрел на корабль. «Пиратский кофе» как две капли воды был похож на модель, которую он мимоходом успел заметить вчера, когда Фэнни и Энни тащили его к окну. Всю ночь он спасался бегством. То мерз от зимней стужи, то согревался от быстрого бега.

Феликс добежал до кромки льда и остановился.

Один из констеблей поднял к плечу ружье, из его дула вырвалась струйка дыма, вспыхнуло яркое пурпурно-желтое пламя и послышался громкий треск.

Артия показала на Феликса.

— Поднять его на борт! — велела она.

— Но он преступник! — запротестовал Эйри.

— Сомневаюсь!

Эбад кинул на лед конец веревки.

Феликс обвел взглядом столпившуюся вдоль борта команду «Пиратского кофе» и заметил Артию.

Полицейские на берегу открыли огонь. Но стрелки из них были неважные, а может, казенные ружья никуда не годились.

— Эй, ты! Хватай конец и лезь сюда! — заорал Эбад.

Феликс кивнул и ухватился за веревку. С палубы дернули, Феликс перелетел через полынью и ударился ногами о борт. В следующее мгновение его уже перетаскивали через поручень Кофейного кораблика.

Феликс сел на палубу.

Преследователи на берегу заорали. Громко затрещали ружья. Пара пуль ударилась в борт. Планкветт, восседавший на верхушке бизань-мачты, вспорхнул с оскорбленным криком и, громко хлопая крыльями, спрятался среди парусов.

Артия перегнулась через поручень. В руке у нее был пистолет Джека Кукушки. Она прищурила левый глаз, тщательно прицелилась и нажала на спусковой крючок. Разумеется, ей никогда не доводилось стрелять из настоящего пистолета — раньше всё происходило на сцене, и пули, само собой, были бутафорскими… Отдача пронзила руку до самого плеча — разве это ощущение не было ей знакомо?! На берегу, сверкнув на солнце латунными пуговицами, у одного из полисменов слетела с головы шляпа.

Артия снова выстрелила, второй пулей сбив шляпу с головы еще одного констебля.

— Пули! — потребовала она, глядя на берег.

— У нас нету пуль!

И тут возле нее возник Феликс. Он протянул ей три пули Джека Кукушки, которые не успел вернуть, а еще вложил в руку отделанный серебром пистолет, позаимствованный у Гарри и Перри.

Артия взвесила новый пистолет в руке — он был чуть легче первого. Она подняла его и выстрелила, сбив сразу две шляпы.

Полицейские запаниковали. Лошади понесли. Может, сами, но, скорее всего, их пришпорили констебли.

Артия методично перезаряжала пистолеты, как ее учила Молли. Собравшаяся вокруг команда смотрела на нее в благоговейном молчании.

Лишь молчание Феликса было совсем иным. Спокойным и суровым.

— Хватит, Артия, — остановил ее Эйри. — Смотри, они уже разбежались.

— Ты забыла, — угрюмо проворчал Черный Хват. — Мы не пираты, мы актеры. А теперь ты сделала нас преступниками в розыске, да еще на вмерзшей в лед лодчонке.

— В них стреляла только я, — возразила Артия. — Значит, и разыскивать будут только меня.

— А я бросил веревку. Освобожденный раб, к вашим услугам, — сказал Эбад. — Охота на людей мне претит, друзья.

Он развернулся на каблуках и ушел. Эйри последовал за ним.

— Ты старалась никого не ранить, — сказал Феликс Артии. — Стреляешь ты неплохо, это даже я понял. Почему?

— Я тебе уже говорила. Не люблю наносить увечий. И никогда никого не убиваю.

— Верно, говорила…

Он взглянул на Артию. Да, это и вправду девушка. И на ней всё еще были его камзол и плащ, хотя шляпу она сменила. Волосы у нее были темно-каштановые, с удивительной прядью цвета лисьего хвоста, струящейся справа. Так кто же она — хитрая лисица или кровожадный леопард? И то и другое, решил он.

У него и в мыслях не было хранить пули, до этой минуты он даже и не вспоминал о них. Они оказались у него потому, что его пальцы рефлекторно сжались, когда разбойник заговорил о перстне со стеклянным камнем.

— Чем я могу отплатить за спасение своей жизни? — спросил он у лисы-леопарда.

Артия бросила на него быстрый взгляд. Глаза были холодны, как сталь.

— Расслабься! Просто подвернулся предлог потренироваться в стрельбе из пистолета. Высадим тебя на следующей остановке.

— Констебли доложат о тебе.

— Верно, — согласилась Артия. — Но мы всегда можем сделать вид, будто по ним стрелял ты, а не я.

Феликс рассмеялся. Смех его — звонкий и мелодичный — так понравился Артии, что она даже на мгновение заслушалась, но только на мгновение. Пришла пора воспользоваться случаем, подвернувшимся так кстати.

Она шагнула вперед.

— Слушайте, — сказала она своим пиратам-актерам, столпившимся вокруг в кружевах и плюмажах, с монетами в ушах и кортиками за поясами. — Впереди лед уже растаял. Снимаемся с якоря, пока полицейские не вернулись.

— Но наши моряки всё еще на берегу, — пробормотал Уолтер.

— Плевать! — отрезала Артия. — Мы сами поведем корабль.

Эбад стоял на баке и смотрел на Артию непроницаемым взглядом. Эйри сказал:

— Артемизия, мы не можем управлять судном.

— Мы это делали тысячу раз, — возразила Артия.

— На сцене!

— Ну и что с того? Доски они и есть доски — какая разница, что их раскачивает: хитрые механизмы или речные течения?!

Скрипнул треснувший лед. Две льдины разошлись, открыв широкую полынью. Кораблик качнуло.

Черный Хват скривился, протопал через палубу и склонился, за борт. Его вырвало. Он сделал это явно напоказ.

— Видишь, Артия? Вот такие мы моряки, — сказал Эйри.

Артия посмотрела на Эбада.

— Поднимайте якорь, мистер Вумс.

Эбад пожал плечами и медленно поднялся.

— Есть, капитан Стреллби. За дело, ребята. Поднять якорь.

Соленые Уолтер и Питер переглянулись. И только Честный Лжец встал и принялся наматывать на кабестан тонкую якорную цепь.

Феликс стоял у поручня и глядел на медленно удаляющийся берег. Артия представила себе, как этот изящный юноша расхаживает с книгой на светловолосой голове, вырабатывая осанку, и усмехнулась.

Попугай истошно завопил и принялся кружить вокруг мачты, впрочем, стараясь не отлетать слишком далеко. Артия прошла на корму, к штурвалу, и уверенно повела кораблик между большими медлительными льдинами. Она хорошо знала, как это делается, хотя никогда раньше и не стояла за настоящим штурвалом. Внизу, среди мешков с кофе, по-волчьи завывал желтый пес Свин.

Воздух переменился. Маленькие паруса стонали и трещали, наполняясь ветром. Они шли вниз по реке, навстречу морю, и внезапно сквозь маслянистую сладость кофейного аромата Артия ощутила отчетливый запах соленой морской воды…

Но весь смысл кофейной рекламы и заключается в том, чтобы устраивать спектакли. Мы должны останавливаться в каждой деревеньке и давать представления.

— В порту Допохорона нас будут ждать полицейские. Там по реке проходит очень много судов, а на берегу крепость, — напомнила Артия.

— Они будут искать его, — сказал Черный Хват, тыкая пальцем в сторону Феликса Феникса. — А не нас. Ты сама говорила…

— Говорила! Но потом я хорошенько подумала. И пришла к выводу, что ты, Черный Хват, был прав. Искать будут всех нас. За то, что мы помогли бежать преступнику.

— Не мы, а ты… ты и Эбад Вумс…

Сам Феликс стоял, ничего не говоря, опустив глаза. Он не просился уйти с «Пиратского кофе», и никто ему этого не предлагал. Эйри сказал:

— Может, попробуем остановиться в следующем порту. Вряд ли новость долетит туда так быстро…

— Ни в каком следующем порту мы останавливаться не будем! — отрезала Артия. — Направимся в обход побережья. Припасов у нас хватит, хоть ваш работодатель и скряга. Я проверила.

— Но Артия! Артия! Наш наниматель…

— Да чего вы так с ним носитесь? Что, хотите всю жизнь рекламировать кофе?

— Он нам платит!

Артия стояла, широко расставив стройные ноги в высоких ботфортах. Палуба под ногами покачивалась, хотя судно стояло на якоре.

— У меня есть предложение получше. Слушайте: мы пойдем прямо к Портовому Устью. Там и устроим наше представление.

— Мистер Кофе хотел не этого.

— Этого хочу я!

Они стояли и ошарашенно глядели на нее. Только красно-зеленое пятно на поручне полубака — Планкветт — да Эбад, сидевший в сторонке, на бочке с кофе, с трубкой в зубах, смотрели на нее совсем с другим выражением — задумчиво и оценивающе.

В команде зрело глухое недовольство. Первым его выразил Черный Хват: громко топая, он подошел к Артии и приблизил к ней заросшее щетиной лицо с черной повязкой на глазу.

— Девочка, ты нас погубишь. Из-за тебя нас всех повесят! Ты еще дитя несмышленое. Нос не дорос указывать нам — мол, хочу того, хочу этого. Ты вломилась в нашу жизнь и принялась ее крушить. Ты никогда в жизни ни в чём нужды не знала — обо всём богатый папочка заботился. А нам приходилось бороться. Никто не давал нам работы — после того случая с взорвавшейся пушкой все считали, что мы приносим несчастье. Да, верно, твоя мать, пока была жива, заботилась о нас Она нам приказывала, и мы повиновались. Ладно. Но ты…

Закончить он не успел. Артия шагнула вперед, сорвала с его глаза повязку и влепила звонкую пощечину: сперва в правую щеку, затем в левую.

Черный Хват покраснел, как вареная свекла в винном соусе. Взревев, он замахнулся кулаком — Эйри и Питер дружно кинулись вперед, — но Артия ловко уклонилась от удара с безупречной грацией тренированного бойца. Откачнувшись назад, она ответила ему резким апперкотом в небритую челюсть.

У Черного Хвата глаза вылезли из орбит. Он откинул голову и рухнул на палубу с грохотом, от которого крохотный кораблик закачался еще сильнее.

Вокруг собралась вся команда. За исключением Феликса, который отошел на корму и принялся с интересом разглядывать что-то необычайно интересное на ледяной глади реки. И Эбада, по-прежнему в задумчивости восседавшего на бочке. Попугай увлеченно чистил перышки.

— По Пиратскому закону Дальних Морей, — заявила Артия, — любой, кто не согласен с точкой зрения капитана, может драться со мной. Это справедливо. — И дружеским тоном добавила: — Вы все, джентльмены. Вы станете драться со мной один на один, в порядке строгой очереди. Я готова вести бой на любых условиях. Правда, я об Черныша кулак ушибла. Так что сгодятся и шпаги — или, на худой конец, пистолеты…

— Артемизия, — начал было Эйри.

— Если еще раз назовешь меня этим именем, я проткну тебя насквозь, мистер О'Ши. Даже неудобно напоминать, но моя шпага настоящая. Меня зовут Артия Стреллби. Или, если угодно, капитан Стреллби.

— Артия! Клянусь священной свиньей Эйры… — Эйри возвел глаза к небу.

Питер и Уолтер явно чувствовали себя не в своей тарелке. Они выросли, глядя, как Молли сражается на сцене. Артия дралась точно так же, как ее мать. Недаром Молли обучала ее целых десять лет. И, хотя драки те были сценическими, Артия каким-то образом ухитрилась обратить иллюзию в реальность.

— Ну? — спросила Артия, немного выждав. — Кто из вас хочет драться?

Первым заговорил Вускери:

— Артия, это неправильно…

Но Дирк не дал ему договорить:

— Не зли ее! Смотри, какие у нее глаза: она нас всех пронзит, едва взглянет.

Черный Хват, ворча, с трудом приподнялся на локтях и сел, потирая ушибленную челюсть. Артия подошла к нему.

— Угомонился, Черныш? Или хочешь еще поспорить?

— Ну и кулак же у тебя, Артия, — пожаловался Черный Хват. — Ты мне чуть челюсть не сломала.

— Ну и челюсть же у тебя, Черный, я об тебя чуть руку не сломала.

Черный Хват улыбнулся и встал.

— Твоя взяла. На этот раз…

У них над головами на крошечных реях поскрипывали паруса.

— Взять рифы для выхода в Пролив! — приказала Артия. — Кто полезет наверх? Что, добровольцев нет? Тогда я сама назначу. Черный, Уолтер, Питер, вперед!

Всё еще ухмыляясь, Черный Хват подскочил к грот-мачте. Более хрупкий Уолтер с несчастным видом поплелся к бизань-мачте, вцепился в нее, как голодная мышь в кукурузный початок, и начал довольно ловко карабкаться вверх. Питеру достался фок.

Артия крикнула:

— Черный, сними этот дурацкий флаг с чашкой и ложками!

— Есть, капитан!

— А какой же флаг мы поднимем взамен? — в голосе Эйри сквозило неприкрытое любопытство.

— Пока никакого. Вот заварим кофе — тогда покажу.

— Ты, я вижу, всё рассчитала, — Эйри пристально взглянул на нее и добавил: — Ты говорила, что в Портовом Устье мы устроим представление — какое же?

— Гонки на приз, — ответила Артия.

— Рекламные?

Но Артия уже повернулась к нему спиной.

Вскоре из камбуза донесся густой аромат свежесваренного кофе. На пороге появился Вускери с целым подносом кофейников и оловянных чашек.

— Отставить, — велела Артия. — Отнеси всё обратно. И слей в кастрюлю.

Вускери недоуменно уставился на нее.

— Но… — начал было он.

Дирк выхватил у Вускери поднос:

— Лучше не дразни ее! Она штучка дикая — говорю тебе, дикая!

Ближе к вечеру Кофейный кораблик растерял все свои краски, кроме коричневой и белой. Если не считать белых парусов, он стал коричневым от носа до кормы. Они сварили крепкий густой кофе и, по цепочке передавая его из камбуза, закрасили канареечно-желтую и алую кайму на бортах, потом подняли белый флаг, сделанный из старой рубашки, и украсили его коричневой полосой — такой флаг выглядел вполне нейтрально и не вызывал ненужных вопросов. Название корабля тоже было изменено. Артия и Честный Лжец, вися возле борта, закрасили лишние буквы. Теперь «Пиратский кофе» походил на маленький, несколько странный прогулочный кораблик, который, вероятно, попал в непогоду, изрядно подпортившую его внешний вид. В качестве опознавательных знаков на борту сохранилось только название его владельцев: «иратс ко». Фигура на носу тоже была изувечена. У нее отобрали кофейную чашку.

— Беспричинное варварство, — простонал Эйри. Тем не менее, несмотря на столь тщательно наведенную маскировку, они пробирались через порт Допохорона в лунном свете, шарахаясь от ярких огней на причалах и фонарей на других кораблях, открыто и законопослушно покачивавшихся на якоре.

За доками и портом устье реки, минуя старую мрачную крепость, далеко выдавалось в Свободный Ангелийский Пролив. Над горизонтом клубился туман. Мачты покрылись инеем, но снега не было.

До восхода солнца они шли вдоль берега, потом повернули в открытое море. Необычайно широкое, оно отливало угольно-серым блеском под раскрывшимися глазами солнца.

— А вон тот дальний берег — это Франкоспания? Нет, всего лишь туман…

— Как много воды! Смотрите, она повсюду! Ох, меня сейчас… — зажав рот ладонью, Черный Хват кинулся к борту.

— Где собака? Где Свин?

— Сбежал вчера ночью, трусишка. Ушел вплавь. Я его видел. Поплыл прямо к докам. Этот пес слишком умен, чтобы очертя голову идти в море.

— Неужели ей всегда было так одиноко?!

Да, подумала Артия, пожалуй, что всегда — после смерти мамы.

С тех пор она почти не видела отца, да и не хотела его видеть. В Ангельской Академии было полным-полно девиц и юных дам, как две капли воды похожих друг на друга, но ни одна из них не походила на нее, Артию.

А эти люди всегда были для Артии семьей. Единственной семьей, какая у нее когда-либо была. Но теперь перестали ею быть.

Может быть, думала Артия, надо просто попытаться вступить в их Игру. Но нет, ничего не выйдет. Дело в том, что она ничего не помнила — ни сцены, ни механизмов, которые приводили в движение зеленые волны и палубу корабля, ни металлических листов, грохотавших, когда нужно было изобразить шторм… Только свист ветра, плеск воды, неизмеримую ширь небес и океана, золотые берега, сверкавшие слоновой костью и изумрудами…

А действительностью было вот это — неспокойные свинцово-серые воды Пролива, и Вускери, которого тошнило в воду прямо за тонкой стеной ее каюты.

Здесь она была одна!

Попугай, восседавший на кофейном бочонке, призывно свистнул.

— Что, Планкветт?

— Восемь бокалов, — сказал попугай.

— Ты ведь не умеешь разговаривать, верно? — сказала Артия. — Просто Молли научила тебя кой-каким словам и фразам, чтобы вести с тобой беседы… или хотя бы делать вид.

— Молли… — крикнул попугай. — Попка хочет Молли!

— Прости, старина. У тебя осталась только я.

— Золотые мухуры! Восемь металлов!

В дверь постучали. Феликс… О, да, постучаться — это в его стиле. Другие ворвались бы без предупреждения — хорошо еще, что она слышит громкий топот их непривычных к морю ног задолго до того, как они ввалятся в дверь.

— Да, мистер Феникс, входите.

Он вошел в каюту, аккуратно прикрыл за собой дверь и посмотрел на нее своими темно-синими глазами.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Когда мне можно сойти с вашей лодки?

— С корабля, мистер Феникс, с корабля. Пусть он и игрушечный, но это всё-таки корабль. А когда — полагаю, когда мы где-нибудь остановимся.

— Я думал, что смогу сойти на берег в Допохороне.

— Как выяснилось, нет. Вам, похоже, не терпится нас покинуть. Мы вас чем-то обидели?

— Мое присутствие навлекло на вас неприятности.

— Возможно. Но сами вы, мистер Феникс, неприятность весьма незначительная.

— Гм, мисс Стрел…

— Капитан.

Феликс приподнял темные брови. Странно, подумала Артия, ресницы у него тоже темные, при светлых-то волосах.

— Пусть будет капитан, — согласился Феликс. — Я считаю, что мне не место в банде головорезов, грабителей и пиратов. Простите.

Артия вытаращила глаза. Потом улыбнулась.

— Разве они не убедили вас, сэр, что они актеры?

— Я не знаю, кто вы такие. Но здесь мне не место.

— Не волнуйтесь. Если погода выдастся хорошей, а ветер — попутным, мы будем в Портовом Устье через неделю. Там и сойдете.

— Не хочу быть неблагодарным, — сказал он. — Вы и ваши… гм… люди, возможно, спасли мне жизнь…

— О, не берите в голову!

— Пиратский попугай, — вставил Планкветт.

— Значит, в Портовое Устье, — мрачно подытожил Феликс.

— Если не хотите добираться до берега вплавь, как это сделал Свин, самый чистый пес в Ангелии.

— Я не умею плавать, — сказал Феликс. — И половина ваших людей тоже не умеет. Вы это знаете?

— Почти весь наличный состав военно-морского флота Ангелии, почти все пираты и морские торговцы отсюда до Синей Индеи не умеют плавать, — ответила Артия. — Но никого из нас это не останавливает.

— Спасибо, — сказал Феликс и направился к двери.

— За что?! Или вы испытываете благодарность, сами не зная за что?

— Иногда бывает. Иногда я предпочитаю испытывать это чувство, а не благодарить за что-то конкретное.

Он вышел. Артия услышала, как за дверями каюты Феликса обступили и принялись встревоженно расспрашивать «ее люди». Феликс им нравился — он был такой же, как и они: театральный, картинный. Когда он объяснил им, как вышло, что его по ошибке приняли за Джека Кукушку, они безоговорочно поверили, даже прежде, чем Артия подтвердила его рассказ. Вчера по их просьбе Феликс спел. Голос у него оказался очень красивый, и Эйри воскликнул:

— Да, парень, на сцене ты бы разбогател!

На самом деле Феликс был ей безразличен. Он волновал ее лишь потому, что был здесь, оказался на ее пути — и еще потому, что своим появлением на льду невольно дал толчок исполнению ее плана.

Пора было выйти из каюты и прогуляться по палубе, проверить, чем они там заняты. Кому из них можно доверять?

Попугай вспорхнул ей на запястье, деловито прошелся по руке до плеча.

— Остров Сокровищ, — сказал попугай и извлек из-под крыла одну из последних Феликсовых блох.

В последующие несколько дней «иратс ко» шел вдоль кружевной кромки английского побережья, избегая глубоких заливов и бухт, обходя стороной рыбацкие деревеньки, прибрежные города и аккуратные, словно картинки, порты, теснившиеся на обрывистых берегах. Погода стояла спокойная, ветер дул попутный, но земля, насколько хватало глаз, была выбелена зимними снегами. Артия не узнавала пейзажей. Они были для нее чужими, неизвестными; куда лучше она знала и помнила другие места.

Если с суши и замечали маленький кораблик — а кто-нибудь наверняка его заметил, — то вряд ли обращали на него внимание. А наниматель явно хотел не этого. Но теперь команда работала слаженно, хоть и не совсем умело. Каждый согласился с обязанностями, которые возложила на него Артия, — а были они теми же самыми, что и в спектакле. Хуже всех справлялся со своей ролью Вускери. В театре он прекрасно играл кока — но стряпня, которую он выдавал из своего тесного камбуза, была абсолютно несъедобной.

Эбад служил первым помощником, хотя на сцене играл второго, а Эйри стал вторым, хотя был третьим. О Хэрконе Бире, исполнявшем роль первого помощника, старались не вспоминать.

— Вернулся в Канадию, — предположил Соленый Питер. — Он ведь был канадийцем.

— Его сердце разбилось, — добавил Уолтер, — когда Молли погибла.

Едва кораблик миновал прибрежную деревушку под названием Святой Леонард и Дракон, погода испортилась, и высокие волны смыли с бортов кофейную гущу. Пришлось повторить покраску, как только команда оправилась после очередного приступа морской болезни.

За кораблем с громкими криками летели чайки и голуби. Их пьянил густой кофейный аромат, снедало безумное желание отведать аппетитных зерен. Время от времени наиболее отважные садились на борт, ковыляли по палубе, колотили клювами в бочонки и тюки. Тогда попугай с громкими криками отгонял непрошеных гостей прочь. Чаячий помет и разноцветные перья окрасили «иратс ко» неведомым прежде черно-бело-зеленым узором.

— Артия и этот попугай — два сапога пара. Драчуны. Забияки. Чокнутые!

— Не ворчи, Черный. Она — Моллина дочка. Потерпи. Рано или поздно она наберется ума. Вот увидишь…

Артии начало казаться, что чем больше проходит времени, тем сильнее походят на настоящих пиратов ее незадачливые спутники. Их голоса становились всё более громкими, а речи всё более витиеватыми, точь-в-точь как на сцене — или на пиратском корабле, где бравада, показные угрозы и полеты фантазии были нормальным, обыденным явлением.

Исподтишка наблюдая за ними, Артия видела, как они важно расхаживают по палубе в своих кричаще-ярких нарядах, щеголевато положив руку на рукояти кортиков. Но это оружие, впрочем, как и пистолеты у них за поясами, было бутафорским. И грозного вида не имело.

Проходить мимо Бриг-Тауна, как назло, пришлось воскресным утром. На берегу развевались красно-желтые транспаранты с хорошо заметными надписями: «Приветствуем „Пиратский кофе“!».

Пираты, завязавшие с рекламой, ругались и ныли. Чуть не разгорелась еще одна драка, но Артия прибегла к любимому приему матери, и штаны Вускери свалились на палубу. Пришлось Соленому Питеру пришивать к ним новые пуговицы.

И только Честный Лжец с радостью окунулся в новую жизнь.

Эбад оставался замкнут и непроницаем, хотя безупречно исполнял роль первого помощника.

Феликс держался в стороне, отказываясь принимать участие в чём бы то ни было. Он только пел для них, когда его просили, да рисовал портреты, а они с удовольствием позировали.

— Только мы с тобой, малыш, — говорила Артия Планкветту.

Иногда она спрашивала себя, а не разбегутся ли они все в Портовом Устье. Если даже Свин удрал с корабля…

После Бриг-Тауна береговая линия раскинулась шире, как будто сделала глубокий вдох. Море потемнело и стало глубже. Корабль раскачивался на волнах, как неопытный пловец, и пираты-актеры снова прилипли к поручням. Хуже всех приходилось Черному Хвату. Его тошнило так регулярно, что Артии даже пришло в голову — а не наигранна ли его морская болезнь? Ведь механизмы на сцене создавали точно такую же качку — почему же тогда его не тошнило? Может, просто потому, что там он знал, что находится не в море, а на твердой земле.

К Портовому Устью они подошли на закате. Город выступил из дымки примерно в миле по правому борту, его высокие каменные здания поблескивали золотистой белизной, оконные стекла вспыхивали в лучах заходящего солнца, как игрушечные пиратские цехины.

— Смотрите, совсем как настоящий, — насмешливо заметила Артия.

Ее спутники с интересом разглядывали порт, его круглую гавань и длинный волнорез, увенчанный маяком, неприступным, словно крепость. Морская гладь была усеяна кораблями, стройными и стремительными, и даже издалека было видно, как они сверкают чистотой и свежей краской. Паруса были спущены или надежно зарифлены. Корабли мягко, как колыбельки, покачивались в объятиях зимнего моря, прозрачного, как летом, и темно-синего, как глаза Феликса Феникса. Повсюду, словно белые хлопья в синем небе, кружили чайки.

«Этот город мне знаком, — думала Артия. — Я здесь бывала. Они наверняка скажут, что это не так. Но даже если я всего лишь нарисовала его в своем воображении — он всё равно мне знаком!»

Между ними и портовой гаванью лежал небольшой островок под названием Остров Пряностей. На нём теснились склады, и вечерний ветерок доносил аромат имбиря, корицы и гвоздики — вот, наверное, почему пышный эскорт из чаек, любительниц кофе, начал дружными рядами покидать «иратс ко» и, присоединившись к другим птицам — голубям и воронам, — закружил над плоскими крышами пакгаузов.

— Пристанем к острову, — сказала Артия.

Возле Острова Пряностей уже стояли на якоре несколько суденышек, меньших по размеру и более потрепанных, чем величественные корабли в гавани.

— А дальше что? — поинтересовался Уолтер.

— Я и двое из вас, — ответила Артия, — возьмем небольшую шлюпку и отправимся в город. Вон там, видите, несколько лодочек сохнут на берегу…

— Но это же воровство!

— Почему? Мы же ее вернем!

Уолтер замялся.

— Но…

— А ты, Соленый, сядешь на весла.

— Но я никогда не греб… правда, Артия…

— Греб. На сцене.

— Успокойся, Уолт, — неожиданно выступил вперед Эбад. — Артия, я отвезу тебя на берег.

Их глаза встретились. Артия кивнула.

— Идем к берегу, ребята. Под прикрытием темноты высадимся на Острове Пряностей.

Все повиновались. Они слышали и исполняли такие приказы тысячи раз, хоть это было и не в море.

Артия подошла к Феликсу, который стоял поодаль, задумчиво глядя на Портовое Устье.

— А вы, сэр, споете для нас. У вас прекрасный голос, спойте что-нибудь чарующее.

— Будет исполнено, капитан.

— Я хочу, чтобы нас услышали и сочли маленьким, дружеским, законопослушным суденышком, которому нечего скрывать. Ведь не станет же петь разыскиваемый преступник.

Солнце скользнуло в море, как золотая монета в красный бархатный карман. Наступила темнота, в небе зажглись звезды, и словно им в ответ один за другим вспыхнули фонари на берегу и на бортах сгрудившихся в гавани кораблей.

И Феликс запел.

Это был сонет Шейкспера. Мелодии они не знали. Но все до одного навострили уши, и даже Артия, стоя над маленьким бушпритом, прислушалась.

Эйри, стоя у штурвала, шмыгнул носом.

— О, это про Молли! Это ее песня, словно для нее написана…

Остальные слушали молча. Лишь плескались волны, да скрипели снасти, да хлопали паруса, ловя попутный ветер. Только эти звуки и вставали между ними и песней.

Вускери выглянул из камбуза, как кролик из норы. Честный Лжец и Питер, следившие за парусами, повисли на снастях, как обезьяны, рядом с впередсмотрящим Планкветтом. Дирк и Черный Хват удалились, катя перед собой бочонок с кофе. Эбад, выпуская в туманную мглу кольца дыма из трубки, дослушав песню, в задумчивости сказал:

— Браво, мистер Феникс. Спойте-ка еще разок.

И Феликс запел сонет сначала.

«Да, это про маму», — подумала Артия. Курс прежний, паруса подняты. Не колеблясь, затерялась в смертной тени. Но всё еще жива в памяти.

«ПИРАТИКА, — подумала она. — Моя мама».