Владимир Германович Васильев Письмо из Шамбалы

— Учитель, — спросил однажды Му Да, — а куда уходят совершенномудрые?

— Туда же, откуда приходят, — ответил, вздохнув, Учитель.

— Зачем же тогда было приходить, — удивился Му Да. — Ведь в пути столько тягот?

— Чтобы исполнить ритуал жизни и указать Путь, — объяснил Учитель.

— А в чем состоит ритуал жизни? — не унимался любознательный Му Да.

— В мудрости, совершенствующейся в человеколюбии, — поведал Учитель.

— И как называется место, откуда приходят и куда уходят совершенномудрые? — робко спросил Му Да.

— Беспредельность.

— А откуда приходят и куда уходят не совершенствующиеся в мудрости? — опустив глаза долу, еле слышно спросил Му Да.

— Они не приходят и не уходят, а топчутся на месте, выкапывая под собой яму, в которую и проваливаются все глубже, как червь в яблоко, уничтожая его. — сострадательно глядя на Му Да, объяснил Учитель.

— И как называется эта яма? — испугался Му Да.

— Ограниченность.

Кун-Цзы, «Лунь юй», глава 25.

Фантазия на тему этнокарнавального романа Хольма ван Зайчика «Дело непогашенной луны»

Я сразу почувствовал появление совершенномудрого в своей Шамбале. Шамбала — это место в мироздании, где мы творим свои миры, и когда с миром начинает происходить что-то, творцом не предусмотренное, верный признак — гость пожаловал.

Гость сел на небольшой плоский камень, который сразу понял, что отныне он — сидение, положил свой переносной «Керулен» (вообще-то, в моем мире это называлось «ноутбуком», но я тут же осознал, что сей ноутбук — «Керулен») на другой камень — побольше и повыше, коий сразу узнал в себе стол, и принялся быстро колотить по клавиатуре. Гость, разумеется, а не камень. Сложный спектр его ауры показался мне очень знакомым. Платон, Кун-цзы?.. Разве все воплощения упомнишь? Только по спектру и можно узнать друг друга. Что может поведать эта заурядная внешность худого старца с явными, хоть и сглаженными, следами периода злоупотребления алкогольными напитками на лице. Ну, тяжко пришлось его Аватару в этом воплощении, был период отчаяния, которого в земном воплощении не могут избежать даже Кумары-Логосы. Так ведь для переноски духовных тяжестей и воплощаются гиганты духа, дабы не раздавило ею слабосильных духовных младенцев наших.

— Кун-цзы?.. — позвал я старого друга.

— Зайчик-цзы, — поправил он меня, оторвавшись от работы. — Рад приветствовать доброго друга!.. Но извини — разговоры позже. Работа срочная!

— Над чем работаешь, если не секрет?

— «Лунь юй», новые главы, которые я, будучи Куном, задумал, но написать не успел.

— О! — искренне обрадовался я. Сей светоч мысли всегда доставлял мне истинное наслаждение. — Но почему такая срочность? Столько веков прошло…

— Вот именно, что прошло, да не в ту сторону! — хмыкнул бывший Кун-цзы, ныне Зайчик-цзы. — Сейчас удобный исторический момент для восприятия человечеством новых глав «Лунь юй» — труды Хольма ван Зайчика приобрели неожиданную популярность на территории России, да и всего любезного моему сердцу бывшего СССР. У меня хороший духовный контакт с переводчиками. А жизнь так коротка! Спешить надо!..

Что верно, то верно — духовный контакт с человеком ценность чрезвычайно редкая и великая. Законтачить-то нетрудно, трудно при этом не сжечь человеческую психику. Очень губительны для нее высшие духовные частоты. Был у меня прекрасный контакт с Ницше, рассказал я ему правду про Зороастра-Заратустру, про себя то есть… Не выдержал бедняга, сгорел. Долго мне его в Шамбале выхаживать пришлось…

— Ну, работай, — кивнул я. — Святое дело. Только осторожней там с контактерами!

— Да я уж и так — только через романы ван Зайчика, в основном, через эпиграфы к ним даю. То ли Кун-цзы это, то ли Зайчик-цзы… Только тебе и известно, что это одно и то же.

— А что ж ты в мою Шамбалу явился, а не в свою? Хотя она, конечно, у нас одна на всех, но у каждого свой участок…

— В том-то и дело, что одна на всех! — воскликнул Зайчик-цзы. — Каждый творит свой мир, а результат получается общий. Я почувствовал, что нашим Шамбалам необходимо на время слиться в разумных пределах, разумеется. Это нужно нашему общему миру.

М-да, наши Шамбалы сливаются, а в общем мире происходит интерференция историй, которую и обнаруживают некоторые дотошные математики, занявшиеся математическим анализом якобы фактов якобы истории. Хотя давно бы пора понять, что история не наука, а искусство. Поверять алгеброй гармонию — это, как молотком по пальцам…

— Всегда рад совместному творчеству! — искренне ответил я. Но он, похоже, уже не слышал, потому что пальцы его скакали по клавиатуре, аки кузнечики по полю. Мне же оставалось только приглядеться к изменениям в мирах, дабы плодотворно участвовать в сотрудничестве.


Знакомство с новым миром было подобно медленному и приятному погружению в ласковое курортное море. Ах, какие симпатичные люди вокруг!.. Женщины милы, стройны и прекрасны, а мужчины сильны и благородны!.. И все так сообразно плавают в море жизни!.. Нет, конечно, случаются отдельные варвары, норовящие напакостить, но на то они и варвары, на то и море, а не отфильтрованный бассейн, чтобы в нем попадались противные медузы, опасные хищники и коварные холодные течения. Это только прибавляет остроты ощущений и тем — общей радости жизни. Первый роман, второй, третий… шестой… А ведь и, в самом деле, плохих людей практически нет! Есть лишь потерявшие ориентацию в подводной и надводной стихиях. Им только надо бросить спасательный круг или плот, ежели далеко течением унесло, да возжечь маяк путеводный — выплывут. А если кто совсем из сил выбился, катер спасательный не замедлит явиться, и экипаж его в лице Богдана Руховича Оуянцева-Сю и Багатура Лобо реанимационные мероприятия проведет наилучшим образом. А ежели кто из них сам за борт свалится ненароком, то второй тут же незамедлительно придет на помощь. Это как в арии сороконожки: «друг мой — третье мое плечо, а недруг — нога сорок пятая…»

Весьма комфортно жить на курорте: вроде и похоже на жизнь, но на очень хорошую — в литературе утопией называется, и рад бы продлить удовольствие, но чувствуешь, что оплаченный срок истощается, и пора возвращаться к суровым будням, храня в памяти воспоминания о жизни, которая уже через пару дней кажется сном, странно похожим на жизнь. И отличается она от реальной жизни тем, что каждая проблема в ней имеет разумное разрешение, и каждый узел может быть сообразно развязан, а не в истерическом отчаянии разрублен, как то обычно бывает. А еще чаще бывает, что отрубаются только концы вокруг узла, а узел остается узлом и все надежды на его развязывание и даже разрубание вовсе исчезают.

Честно признаюсь, что я с искренним удовольствием жил на этом интеллектуальном курорте, но понимал — долго отдых продолжаться не может. Просто, опытный психолог (или нарколог) искусно приучает меня (читателя) к приятной виртуальной жизни и сопутствующей ей этической атмосфере. Утопия врачует духовные раны, даря иллюзию надежды на «светлое послезавтра», как выразились переводчики эпопеи. Очень нужную иллюзию, учитывая мрачное «позавчера» на острове Даманском, ныне китайском, современную «ползучую экспансию» Китая в Сибирь и будущие конфликты из-за острейшего дефицита пресной воды, которой и в мире, и в Китае, в первую очередь, в ближайшие десятилетия на всех явно не хватит. При современном распределении ее запасов. Человек без многого может прожить, но без воды — не более трех дней… А тут Ордусь — прекрасное гармоничное «сино-ордыно-русское» супергосударство с уникальной жизнеобеспечивающей культурой, в нем противоречия носят частный характер государственным образом разрешаемых проблем, далеких от наших исторических антагонизмов. В эпопее они имеют этически-психологический характер, а в современном мире — эконономический и, как следствие, политический. Это куда страшней, ибо этически-психологические проблемы решаются на интеллектуальном уровне (умные люди всегда договорятся), а экономические — на уровне инстинктов самосохранения, продолжения рода и т. д. Инстинкты не договариваются, а удовлетворяются или нет. И при дефиците средств удовлетворения инстинктов антагонизмы неизбежны.

Семеричная структура мироздания сработала и в эпопее Хольма ван Зайчика — именно в седьмом «этнокарнавальном романе» «Дело непогашенной луны» до курортных пляжей донесся отчетливый рокот цунами реальной жизни. Имеются в виду реалии общего мира, созданного усилиями духа всех Логосов-Демиургов-Учителей-Махатм-Иерархов… Как Нас только не называли! Даже богами — Будда, Яхве, Христос… Нет, Мы не боги в истинном смысле. Мы — те, кто уже прошел Путь и знает Цель. Мы отвечаем за спасение этого мира. Нет, не от козней мифического Сатаны-Дьявола-Люцифера, а от самого мира. Нет у человечества более опасного врага, чем оно само. Люцифер — лишь персонификация инстинктов человечества, начиная от особи, продолжаясь в инстинктах рода, племени, нации, расы, человечества в целом, и все это в атмосфере инстинктов планеты как живой сущности. И эта цепь инстинктов продолжается до уровня мироздания в целом. Инстинкты — это регулирующие механизмы самосохранения системы, действующие автоматически и не требующие вмешательства разума. Они вполне вписываются а Идею Мироздания и являются ее проводниками в мире определенного иерархического уровня. Появление разума — тоже проявление инстинктов высокого уровня. Инстинктов развития системы, ее усложнения. Цефализации, как говорят кибернетики. Трагедия в том, что развитие, как известно, включает в себя момент «отрицания отрицания» в результате «перехода количества в качество». С точки зрения инстинктов той системы, которая отрицается, это — конец света, и инстинкты самосохранения яростно встают на борьбу с «прогрессом». А разум, будучи элементом системы следующего уровня, порой начинает действовать разрушительно для системы прежнего уровня, как слон в посудной лавке. И это во вред всей цепочке миров: если погибнет мир низшего уровня, не из чего будет возникать миру более высокого уровня. За успокоение слона принимаются и инстинкты человека, и биосферные регулирующие инстинкты планеты.

Мы со своим Знанием обращаемся к разуму человечества, который оказывается еще неспособным адекватно воспринять его и действовать сообразно ему, а инстинкты долбят его своими гормонами, искажая информацию до неузнаваемости. А каждый конкретный мир находится в полном соответствии с Коллективным Духом, включающим в себя мысли и чувства этого мира. Мысли и чувства мира правят миром, а не боги. Боги — лишь ветер, дующий в паруса Корабля Человечества, а Капитан и Команда выбирают курс.

Поэтому не Наши «светлые идеи» определяют судьбы мира, а то, во что они превращаются, пройдя через призму духа человеческого. Состояние мира определяется его Кармой, то есть полной информацией о его духовном содержании. Мы посылаем в ваши «паруса» Ветер, мы посылаем на вашу «призму» Свет, а во что вы их превращаете зависит только от вас…

В том числе, и Зайчик-цзы посылает свой Свет. Он на этот раз выбрал утонченный способ — создание виртуальной реальности, водевильно-иронически отражающей гримасы бытия и в то же время демонстрирующей сообразные способы преображения хищного оскала в грустную и горькую улыбку. Но улыбка есть обращение к добрым глубинам души человеческой. И хочется ответить ей если и не улыбкой, ибо тяжко на душе, то хотя бы вздохом сожаления о собственной малой способности сделать мир добрее.

Карнавал… Маски, маски, маски — забавные, иронические, многозначительные, злые, страшные…

Да, на этот раз улыбка Зайчика-цзы более похожа на усмешку, полную провокационной издевки. Он явно осознанно вызывает огонь на себя, дабы инициировать катарсис. Но всем известен механизм достижения катарсиса — извержение из себя всей накопленной мерзости. Сможем ли потом отмыться?

Итак, «этнокарнавал» начинается с самого больного вопроса всех времен и народов — с «еврейского вопроса». Чрезвычайно смелый и научно безукоризненный выбор, потому что «еврейский вопрос», в виду своей информационной обеспеченности, является прекрасной имитационной моделью всех «национальных вопросов», терзающих ноосферу мира. Вспоминается старый «еврейский» анекдот: «шли по Африке два негра — Абрам и Сара». Или сейчас надо политкорректно говорить «два афроамериканца»?.. Кстати, автор анекдота вряд ли предполагал, насколько близким к исторической истине может оказаться его произведение, учитывая, что согласно Библии (Торе) первые люди Адам и Ева были евреями, а согласно палеогенетическим исследованиям «колыбель человечества» располагалась в Африке. Еще, кстати, согласно первому источнику, получается, что все в мире евреи… То бишь все люди на Земле — кровные братья… И нечего друг на друга пальцами показывать! Увы, в реальном мире всегда обнаруживаются самые китайские китайцы или самые еврейские евреи, которые начинают презирать тех, кто менее…

«Отчего нас нигде не любят?» — резонно задается «больным вопросом» Моисей Рабинович, пребывая в предфашистской Германии. Да, и в альтернативном мире Зайчика-цзы обнаружился нацизм. Естественно, в варварской Германии во главе с водевильным психом Шикльнахером. Но ютаям от этой водевильности ничуть не легче, чем евреям. Не случайно, кстати, Рабинович — Моисей, ибо привел таки свой народ в страну обетованную после двухтысячелетнего скитания по миру.

Но разве не задаются таким же вопросом русские в Прибалтике, англичане в Ирландии, американцы в Ираке? Понятно, что в этих случаях сказывается или застарелая, или свежая ненависть порабощенного к поработителю, но в настоящий момент это, как и в случае ютаев, нелюбовь большинства к меньшинству, ископаемая животная настороженность к чужаку, пробравшемуся на территорию, тобой помеченную. Она иррациональна, инстинктивна, а ежели ей дают и рациональную подпитку, то дело совсем плохо. Даром, что никакой разумной критики эта подпитка не выдерживает. Ан нет, даже вполне разумный Моисей Рабинович задается вопросом: не оттого ли, что все помнят, как поступили мы с египтянами?

А как же не помнить, когда в якобы святой книге написано (и цитируется в романе): «И сказал еще Бог Моисею… Когда пойдете, то пойдете не с пустыми руками: каждая женщина выпросит у соседки своей и у живущей в доме ее вещей серебряных, вещей золотых, и одежд, и вы нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберете египтян» — Исх. 3:15, 21–22.

Это насколько же надо не уважать своего бога, чтобы низводить его до вдохновителя и организатора грабежа! Ну, захотелось евреям отомстить своим обидчикам-угнетателям, ну, потребовали они у египтян, в семьях которых разразилась эпидемия быстротечной детской болезни с летальным исходом, серебра да золота, дабы умилостивить своего бога, якобы наславшего этот мор на семьи египтян. Элементарное вымогательство, ибо потом они и не вспомнили о египтянах. Но бог-то здесь при чем?!! Не говорил Я ничего такого Моисею! Вот Зайчик-цзы свидетель. Он тогда еще Орфеем был… Имейте совесть — не делайте из бога Остапа Бендера! Не заставляйте его быть соучастником банды своей и вдохновителем ваших преступлений! Бог есть Идея Мироздания, непреложный его Закон, согласно которому все существует, и он есть все существующее согласно этому Закону как Его проявление. Ясно ведь сказал Моисею, пророку косноязычному, который все переврал: Бог — есть Сущее. И служить надо Сущему, а не тому, что сляпало твое воспаленное воображение. Богу нет дела до ваших междусобойных разборок. Погружаясь в них, вы наказываете только себя, оставаясь вне Закона Мироздания, который незыблем, ибо изменение единственной Буквы Его означает конец всего Сущего.

Но люди-то, часто не способные к критическому восприятию текста, возведенного в ранг Откровения Божьего, это читают и могут задуматься над вопросом: не правда ли «избранному богом» народу все позволено? Не ждет ли и их участь египтян? Хотя суть этой исторической притчи проста: не угнетай никого, не унижай никого, не лишай никого его духовного своеобразия, если не хочешь, чтобы с тобой поступили, как с египтянами. Золотое правило этики мироздания: не делай другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали… Кун-цзы это неоднократно говорил прямым текстом, разуверившись в способности человечества адекватно расшифровывать притчи.

— Было дело, Кун-цзы?

— Было-было, — торопливо кивнул Зайчик-цзы, не отрывая взгляда и пальцев от клавиатуры. — Читай «Лунь юй», эпизод двадцать четвертый главы пятнадцатой. Да и в двенадцатой главе говорил… Ютаям, помнится, я это тоже растолковывал, будучи их мудрецом Гиллелем.

А воз и ныне там… Притча…

Еще один детский вопрос Моше Рабиновича, которые задают себе многие уважаемые мира сего: «Почему, если одни люди кого-то уважают, другие обязательно начинают его унижать?»

Да потому что люди, увы, до сих пор животные, а животные стремятся доминировать, дабы занять более выгодное место в иерархии стада, стаи и прочих общностей. Для того же, чтобы доминировать, надо унизить соперника. У зверей для этого есть клыки и когти, у человека — хищный разум, конечности и оружие. Если кого-то уважают, значит, он начинает доминировать в человеческом стаде. И кажется, что если ты его унизишь, и он это позволит, то доминировать будешь ты. Инстинкт велит — унизь и возвысься! Те же, кто немного возвысился над животными инстинктами, очень сему явлению удивляются. Их-то, чаще всего, и унижают, ибо убоги со звериной точки зрения. А убогий подлежит отбраковке.

А острые проблемы продолжают множиться по мере чтения, как евреи в Египте: пришло семьдесят человек, а вышло — шестьсот тысяч одних мужчин только, не считая женщин, детей и сочувствующих неевреев.

К примеру, проблема монополизации Бога религиями, церквями, сектами, а религий — государствами и народами. Сколько крови пролито в мире за право обладать монополией на Бога! Сколько судеб искалечено и душ уничтожено!

Вот Моисей зашел на территорию православного монастыря, и его оттуда незамедлительно попросили удалиться. Обиделся Рабинович, но когда задумался, что случилось бы, если бы поп, попросивший его удалиться, забрел в синагогу, то даже не стал углубляться в моделирование вероятной ситуации, ибо «стыд и тоска». И это при том, что обе религии исповедуют одного бога! Показательно, что народы, являющиеся носителями этих религий не страдают излишней скромностью: иудеи — богоизбранный народ, славяне — народ-богоносец… Не является ли это признаком того, что ни одна из религий не имеет даже приблизительного понимания сущности бога?.. Ладно, Бога — он феномен Бытия, даже грубо не представимый для пока скудного человеческого разума и духа, феномен совершенно иного масштаба, чем человек. Нельзя ощутить вкуса, не имея соответствующих рецепторов, нельзя понять Бога, не будучи одного уровня с ним. Хотя все Сущее и есть Бог (таково наше «научное» его определение), то есть и человек отчасти Бог, но молекула волоса не способна постичь, движения мысли человеческой, хотя и в непосредственной близости от мозга находится. А человек относительно Бога как материального явления идеальной сущности даже не молекула волоса… Оставим Бога. И Нашему пониманию (пониманию локальных носителей Духа Его) он недоступен в полной мере и не будет доступен никогда по разности сути нашей, но Мы хотя бы способны воспринимать информацию, поступающую от Него, и пытаемся по мере сил Наших слабых сделать эту информацию вашим достоянием в меру вашего понимания. Увы, прискорбно мала эта мера… Но даже Мы вынуждены были констатировать в Агни Йоге, что «рекорды мышления (человеческого, разумеется) ужасны и смешны. Истинно, Мы — Братья Человечества, не узнаем себя в представлениях человеческих. Наши облики так фантастичны, что Мы думаем, что если бы люди применили фантазию на противоположное, то Наше изображение приняло бы верную форму. Все в другом масштабе, все невероятно, все не отвечает действительности…». Одно свидетельство Моисея в его пятикнижии обо Мне — Яхве чего стоит!.. Уж такого садюгу-маньяка изобразил, что мне страшно в зеркало посмотреть! Видать, с себя живописал, лжесвидетель мой. А уж из индуистских богов таких кровожадных страшил сделали, что не только детей ими пугать, а нам и самим страшно — для успокоения бегаем в зеркала смотреться. А с Буддой что буддисты сотворили? Он поведал людям атеистическое учение, а они его богом сляпали, пузатым и лысым… Можно сказать — живого места не оставили! А Кришна, с навязчивостью маньяка принуждающий в «Бхагават-гите» своего подопечного принца Арджуну замочить своих родственников? Ну, неужели кому-то в здравом рассудке могло прийти в голову, что Кришне это нужно? Что Нам это нужно?! Он тщетно пытался объяснить Арджуне, что его родичи, затеяв междуусобную войну, пали так низко в духовном плане, что фактически являются «живыми мертвецами», и от их смерти в физическом плане в мироздании ничего не изменится. До Арджуны же только и дошло от этой мысли: «Убей их!». Чушь! У одних Бог — вдохновитель воровства, у других «заказчик» массового смертоубийства, да и соучастник! Да за кого вы нас принимаете?!.. А сколько подобных собственных глупостей люди приписали Иисусу?.. Амифото! Как любил восклицать Багатур Лобо в критических ситуациях… И тридцать три Яньло!.. Когда я в первый раз был Василидом, пытался хоть что-то исправить. Раз уж им так нравится эта литературная форма — Евангелие написал. Ересью объявили! Они лучше меня знают, что я говорил… Они лучше меня знают, что им выгодно…

Зайчик-цзы, верный себе, отыскивает в романе психологические корни стремления религий к монополии на бога. Логика проста: для утверждения учения требуется насилие, утверждают учение те, кому нравится насиловать, они же занимают командные высоты и огнем и мечом отстаивают свое право учить своему пониманию истины. Если б еще истины, а то, в основном, ритуалов, ее драпирующих до неузнаваемости. А результат: замена намека на истину пыльными драпировками. А в сути явления все то же звериное стремление доминировать в стаде, ибо это дает материальные преимущества. Власть — сила! И Моисей Рабинович находит вполне логичный выход из ситуации: плюрализм религий, еще точнее — церквей, дабы сила компенсировала силу. Надо ввести антимонопольный комитет над религиями, чтобы неповадно было монополистам выдавливать кишки из подопечных. Мозги-то уж давно выдавили…

Нельзя не отметить тонкой параллели в начале и почти в конце романа: Рабинович обнаруживает на своей входной двери регулярно обновляемые надписи «Юдэ» как признание его антифашистских заслуг фашистами, а Мордехай Ванюшин в Иерусалимском улусе — фашистскую свастику как признание его антисионистских заслуг ютаями. Хоть и дети их рисуют, но они только делают тайное явным в своей детской непосредственности. Нигде не любят инакомыслящих, и в этом сходятся кажущиеся противоположности. Если б отыскали двери Зайчика-цзы, и ему бы не поздоровилось. Интересно, что написали бы?.. «Ну, Заяц, погоди!»… Эх, как бы переводчикам рикошетом не досталось…

Очень мне понравился (прямо-таки, бальзам истины на душу!) знаковый сон Моисея Рабиновича, в котором он ощущает себя патриархом Авраамом, ставшим прародителем евреев через потомство жены своей Сарры и сына Исаака и прародителем арабов через потомство наложницы своей Агари и сына Измаила. Душу его гнетет осознаваемая вина перед Агарью и Измаилом, которых он позволил выгнать из своего дома. И он произносит слова, которые должны бы стать началом исхода человечества из рабства духовного Египта: «Мы не поняли Бога, Сарра!.. Виной тому твое нетерпение и моя похоть…» И еще: «Они такие же люди, как мы… С людьми так нельзя!.. Они не чужие».

Мы все на Земле не чужие. Как любил повторять, будучи Зеноном: то, что мы греки или персы, арабы или иудеи, случайность, хотя и с высокой вероятностью, а то, что все мы граждане единого Космополиса по имени Земля, неизбежность. Это в нас главное…

— Эх, — вдруг отреагировал Зайчик-Цзы, печально посмотрев на меня, — все деревья в лесу — деревья, и это в них главное, но береза хочет быть березой, а сосна сосной, и когда ясень хотят сделать дубом, а дуб тополем, гибнет лес. И каждый лист хочет расти на своем дереве. Люди — листья в Лесу Жизни, а народы — деревья, а роды — ветви на деревьях.

— Красиво, — искренне согласился я. — Но это было эоны (космические эпохи) назад на предыдущей фазе планеты, когда дух не породил разум. А разум не должен следовать растительным инстинктам. Он должен освобождаться от низших форм бытия.

— Должен, — так же печально согласился Зайчик-цзы, — но в его карме хранится память о растительном существовании и эта память никогда не будет затерта, ибо она — богатство каждой индивидуальности. И эта память не просто мертвый архив, а живая компонента духа. Ты и сам прекрасно это знаешь.

— Знаю, — кивнул я. — И ничего против не имею. Тем более, что это бесполезно. Но люди для того и стали людьми, чтобы превзойти растительную и животную карму и определяющей сделать человеческую.

— Чтобы потом превзойти и ее, как учил твой ученик Ницше, — напомнил Зайчик-цзы.

— М-да, — вздохнул я, ибо до сих пор меня мучила совесть за неосторожное обращение с разумом человеческим. — Да ты твори, твори, я пока еще поизучаю твои творения.

Зайчик-цзы опять склонился над клавиатурой иридие-осмиевого «Керулена».


А сон-то оказался «в руку». Утром после пробуждения Моисей Рабинович встретился с помощником военного атташе ордусского консульства в Варшау Измаилом Кормибарсовым, который предлагает Моисею организовать переселение его народа, стоящего перед опасностью уничтожения со стороны национал-социалистов, на Землю Обетованную, ныне входившую в состав Ордуси и конкретно Тебризского улуса. Араб предложил помощь ютаю! Предложил свою землю, ибо так завещал Аллах. И по поводу данного завета я не могу сказать, что он понят неверно. Что-то, все же, воспринимается правильно, это и вселяет оптимизм и дает силы для дальнейшей работы.

И тут Зайчик-цзы (слышу-слышу его голос, его интонации!) изрекает постулат, очевидный для нас и столь трудно воспринимаемый человечеством: «Люди, у которых есть что-то святое, всегда сумеют понять друг друга».

Беда в том, что у разных людей святое разное: баобабу очень трудно понять сибирского кедра…

«На этом кончается семейное предание и начинается мировая история». Разумеется, альтернативная по Зайчику-цзы. Но наш Израиль и зайчиков Иерусалимский Улус оказываются географически на одном месте.

Показательно, что Моисей Рабинович, следуя своей идее «консенсуса религий и их духовного единства» принял православие, женившись на православной, и взял при крещении имя Нил в благодарность Египту, где стал народом ютайский народ. Конструктива благодарность и разрушительна злопамятность.

И все дальнейшее действие происходит на фоне празднования шестидесятилетия образования Иерусалимского улуса. И действие это чрезвычайно серьезно.

Во-первых, из музея физики был похищен прибор «Снег», позволяющий с Земли превращать космический объект, например, астероид, в микроколлапсар, преобразуя его вещество в вакуум. Считалось, что этот прибор был уничтожен похитителем, но было обнаружено, что его однажды привели в действие, аннигилировав кусок «космического мусора» на орбите.

Во-вторых, Мордехай Ванюшин, гениальный физик, создатель ордусской водородной бомбы и основной создатель этого прибора, сам ютай по матери, активно занимается антиютайской пропагандой, что для Ордуси само по себе нонсенс, вернее, вопиющая несообразность. Не то несообразность, что ютай против ютаев пошел, а то, что, вообще, кто-то принялся выделять и поносить другого по национальному признаку. Это уж точно по профилю Богдана Руховича. Явное нарушение человеколюбия и Принципа Золотой Середины.

В-третьих, Багатур Лобо потерял возможность быть рядом с любимой, как он понял, навсегда. И рухнул в пропасть распада личности, что привело к отстранению его от профессиональной деятельности. Отстранение было настолько сильным ударом, что Баг очнулся. И на первый план выступил, пожалуй, самый обаятельный и привлекательный герой эпопеи — Судья Ди. И проблема продолжения его, как выяснилось стараниями сюцая Елюя, высокопородного кошачьего рода. На уровне кошачьего князя.

Для утопии Зайчика-цзы показательно, что дело об исчезновении изделия «Снег» было поручено не силовым ведомствам, а минфе по этическому надзору Богдану Оуянцеву-Сю. Причем, в неофициальном порядке. Дабы ситуация была разрешена не силовыми, а этическими методами. Максимально человеколюбиво. Нетрудно представить, как бы подобная ситуация решалась в нашем мире!.. Далеко занесло Зайчика в его утопию!.. Однако не нам сомневаться в его мудрости, ибо своей нам не хватает, чтобы разумно справляться с проблемами своего мира. Мир Зайчика-цзы не без серьезных проблем, но они решаемы. И серьезность их такова, что возник сильный соблазн констатировать прощание «евразийской симфонии» с утопией, однако соблазны существуют для того, чтобы их преодолевать и в том обретать самоуважение.

Вполне реалистично звучит «веское слово» тамошних государств: «Звезды подождут, а бомбы — нет». И в Ордуси создается водородная бомба, пусть в ответ на успехи «варваров», но и в нашей реальности атомная и водородная бомба были созданы в ответ, хотя наша реальность явно не утопична, а вполне антиутопична. И в нашей реальности «новоиспеченный сюцай физики» (как в анекдоте: «Аспирант? Нет, академик!..» Императорское слово — закон) сказал решающее слово в создании водородной бомбы. Прискорбное сближение двух столь разных реальностей. Но в утопии происходит невозможное для нашей жизни: перед испытанием бомбы люди всеми силами пытались прогнать с него всякую живность. Хоть и вотще, но нам бы это и в голову не пришло. Людей-то сколько загубили. Единственное оправдание — в полной мере не представляли последствий радиоактивного заражения. Второе оправдание мира нашего, что и наш «отец водородной бомбы» делал все возможное и невозможное для запрещения человечествогубительного, а то и планетогубительного оружия. И хотя, казалось бы, «один в поле не воин», но в обоих мирах они добились своего. И в обоих мирах, что еще прискорбней их сближает, «в каждой стране — своя история человечества… Для каждой страны лишь она сама — светоч разума и добра, никогда она ни на кого не нападала и всегда лишь защищалась от гнусных, подлых, вероломных захватчиков. Подобный подход непоправимо разобщает народы. Именно он консервирует на вечные времена недоверие, страхи, вспышки немотивированной агрессии»…

Мордехай «хотел знать, как устроена суть вселенной… и как помирить всех людей в мире». Ну, кто способен поставить перед собой такие задачи?! Только гений или безумец, что с точки зрения среднестатистического человека почти одно и то же. Или бог… Ясное дело, только Зайчик-цзы мог поставить перед собой такую задачу. Не впервой Кун-цзы учить людей совершенномудрию, даром, что живьем в землю закапывали.

Вот над этими задачами и надрывается Мордехай Ванюшин…

Ну, мудрые мира сего, неплохо бы выслушать ваши предложения по этому вопросу!.. Вам некогда? Вы заняты концентрированным выражением экономики, вам нужно протиснуться в «золотой миллиард»? Но учтите, что те, кого вы оставите за пределами этого миллиарда, не позволят вам почивать на лаврах. Вы уже сейчас боитесь терроризма? То ли еще будет!.. Психологически терроризм — ответ обреченных на всесилие сильных мира сего. Другое дело, что за ним стоят другие сильные, жаждущие стать всесильными. Это не просто борьба за власть, это борьба за жизнь, в которой победителей может не остаться. Если какой-нибудь Мордехай Ванюшин, Андрей Сахаров или Зайчик-цзы не предложат что-либо совершенно безумное. Или гениальное. Они ошибаются, но, по крайней мере, пытаются найти выход для всех. А вы ищите проход… Для себя.

Мордехай Ванюшин, как ему показалось, нашел решение проблемы, как помирить всех людей в мире. Ведь ясно же, что без этого любое запрещение любого оружие — мера временная и ненадежная, действенная до первого серьезного конфликта.

«Решение оказалось до смешного простым»…

Ну, это гениям все просто, а нормальным людям, да серьезным политикам это чушь несусветная. Если не наивность гения, то определенно глупость идиота. И что же Мордехай надумал? Он не надумал, а обнаружил решение в религиозной этике. Даром, что атеист. Но религии, как ему показалось, предлагают этот путь индивидуально каждому человеку, а по его концепции на него следовало ступить государствам и народам. И имя этому пути — ПОКАЯНИЕ. Показалось, потому что Яхве у Моисея обращается ко всему народу, от всего народа требует повиновения, «наказывая детей за вину отцов до третьего и четвертого рода… и творящий милость до тысячи родов…». Но есть и другие религии. О них и думал Мордехай.

Как в религии, так и у Мордехая, покаяние не должно быть формальным. Мол, грешен (а кто нет?), так отпустите мне грехи, и разойдемся миром грешить дальше. Нет, Мордехай считает, что «каждый народ… должен припомнить все, что сделал дурного… А если память… откажет — соседи должны им напомнить… Иначе не стоит и начинать… Мы пятьсот лет назад сожгли у вас хлев — простите нас, вот стоимость этого хлева с поправкой на изменение цен! А мы угнали у вас триста лет назад стадо — простите нас, вот ваши коровы… Мы завоевали у вас остров… — возьмите назад! И вот тогда… тогда… Иначе тупик… Мы так никогда не станем друг другу братьями»… — горячась, излагал он свою выстраданную идею ученику и чувствовал, что тот не понимает. При всем уважении к учителю.

Казалось бы наивно, но, может быть, потому, что Мордехай не может выразить это словами? Никогда не умел. Формулы — другое дело, но кто их поймет, формулы!.. Хотя формула и проста: для того, чтобы быть единым человечеством, надо иметь единую всеми признанную историю, надо иметь достоверную информацию о прошлом, чтобы, учитывая прежние ошибки, не повторять их. А правду о прошлом можно восстановить только всем миром сообща, выяснив все недоразумения, чтобы все правды учесть и прийти к единой. Никому не должно быть обидно. Прежние обиды надо выявить и простить друг другу, а новых не творить. Технически можно представить, что составляется реестр взаимных претензий, некий международный всеми признанный суд определяет размер и порядок компенсации и взаимозачетов и со всеобщего согласия сие мероприятие осуществляет.

Но здесь возникает неисчислимая масса психологических и экономических препон, которая не могла даже в голову прийти гению, пребывающему в высших сферах духа. А в головах тех, кому он предлагал каяться, ничего кроме этих препон и не существовало. Потому Мордехая и не поняли.

Он допустил принципиальную ошибку в оценке сущности покаяния. Потому религии и обращаются к душе каждого верующего, что покаяние может быть эффективным лишь в случае даже не осознания его необходимости (можно прекрасно осознавать, что рыбий жир полезен, от этого он менее тошнотворным не станет), а в случае искренней духовной потребности в покаянии, в случае невозможности жить далее без него. Покаяние не есть признание вины, а есть прочувствованное и осознанное добровольное и самостоятельное преображение духовной сущности собственной жизни. Такое может свершиться только каждым человеком лично, а не толпой, народом, государством в результате решения суда или парламента. Нет, и народам это доступно, но только после того, как будет принято душой каждого человека этого народа.

И не так уж это утопично, как может показаться на первый взгляд. Очевидные примеры из реальности нашего мира: Германия выплачивает компенсацию жертвам холокоста после второй мировой войны, канцлер Германии публично покаялся перед Израилем за грехи военного поколения, да и президент России в стороне не остался.

Любопытно, что то, что явно утопично для утопии Зайчика-цзы, пусть в малой мере, но реализуется в нашем антиутопичном мире. Во всяком случае, не вызывает внутреннего протеста. Лозунг покаяния, во многом благодаря одноименному фильму, был одним из основных духовных лозунгов Перестройки. Искренне каялись: партия (по крайней мере, многие ее члены), народы, люди, восстанавливалась справедливость для невинно осужденных, невинно загубленных, часто именно на уровне покаяния — ведь не вернешь загубленных. Отчасти, возможно, именно эта эйфория массового покаяния привела к потере общественной бдительности, в результате чего плодами демократической революции воспользовались криминальные структуры, начиная с партноменклатуры, а покаявшийся народ оказался в еще большем дерьме, чем был, и в материальном, и в духовном аспекте. Но это проблемы нашего мира. Почему же идея покаяния оказалась так чужда миру Ордуси? Не потому ли, что в основе нашего мира лежит христианская утопия, идея покаяния для которой органична, а в основе мира Ордуси — конфуцианская, для которой органична идея ритуала?

— Эй, Кун, — не удержавшись, воскликнул я. — До меня только что дошло, что ты верен себе и в очередной раз творишь мир согласно конфуцианской утопии!

— Ритуал незыблем: государь должен быть государем, а Конфуций — Конфуцием, — отозвался Зайчик-цзы невозмутимо. — Правда, я побывал и Пифагором, и Платоном, но учил практически тому же. Закон Мироздания не изменяется ни от Манвантары к Манвантаре, ни от юги к юге, ни, тем более, от поколения к поколению, почему же ритуал, его выражающий, должен изменяться?

— Эх, Кун, — искренне посетовал я, увы, не в первый раз. — Ритуал, сколь бы мудр он ни был, не может исчерпывать Закон Мироздания, ибо Идею Мироздания можно постичь, только став ею. Любой ритуал — лишь некое приближение к Истине, чаще всего очень грубое, посему он должен совершенствоваться по мере постижения Истины.

— Каждый имеет тот ритуал, которому способен следовать, — ничуть не смутился Зайчик-цзы. — Гусеница не может стать бабочкой, не пройдя стадию куколки в коконе. Мой ритуал и есть кокон. Когда куколка обретет крылья, у нее будет другой учитель. — И опять застучал по клавишам. Сколько же глав он собирается написать в своем «Лунь Юе»?

Как бы там ни было с ритуалами и утопиями, а по голове Мордехай получил конфуцианской мудростью в официальном бюрократическом конверте: «Великий учитель наш Конфуций сказал: „Бо-и и Шу-ци не помнили прежнего зла, поэтому и на них мало кто обижался“. Цзы-ю, один из лучших учеников Конфуция, сказал: „Надоедливость в служении государю приводит к позору. Надоедливость в отношениях с друзьями приводит к тому, что они будут тебя избегать“». Возможно ли вообразить себе что-то более надоедливое, нежели бесконечное перечисление: «Ты передо мной виноват в том, в том, в том, в том и еще вот вот в том»?

— Зайчик-цзы, а Зайчик-цзы, это точно Цзы-ю сказал, а не ты?

— Не вижу разницы, — ответил Зайчик-цзы. — Совершенномудрый муж уважает мудрость независимо от того, кто ее автор.

Еще имперский цзайсян опасался, что конфуцианский принцип «золотой середины», то есть стремления к справедливости, может сыграть с людьми, занятыми определением взаимных обид и долгов, злую шутку — вместо покаяния может получиться «растравливание взаимных неприязней, а потом и ненавистей… А сие представляет для государства и всех, в нем обитающих, величайшую опасность»…

Вообще-то, цзайсян мог бы обратиться и к русской народной мудрости, которая, возможно, могла бы успешней вразумить русскую половину души Ванюшина, например: «Кто старое помянет — тому глаз вон» или «Не буди лихо, пока оно тихо», «Не вороши угли — пожар раздуешь» и, наконец, «Худой мир лучше доброй ссоры». Дело в том, что Мордехай не верил в «худой мир» в условиях научно-технического прогресса, создающего все более страшные жизнегубительные средства, к чему и сам голову прилагал. Мордехай жаждал гарантированного доброго мира и потому воспринял официальный ответ императорского чиновника как бюрократическуцю отписку. «Наверху даже не удосужились как следует осмыслить то, что он предлагал. А может, их пугала правда. Они предпочитали, чтобы жизнь была основана на лицемерии и лжи…»

Это уже Мордехая не удивляло, ибо после того, как, не дав даже однажды испытать изделие «Снег», проект закрыли. «Пять лет вдохновенной работы лучших умов страны, будто скомканную салфетку после обеда, рыгая и отдуваясь, вышвыривали на помойку вместе с созданным чудом… Ну, жизнь! Ну, государство»! — посреди необъятной цветущей утопии восклицали оскорбленные лучшие умы. Тут «Мордехай понял окончательно: от властей ничего доброго быть не может».

Так и образовалась практически непосильная для мудреца нашего мира задача: доказать уже не Мордехаю, а читателю обратное, а именно, что в условиях конфуцианской утопии такое (то есть, что в благодетельной Ордуси «от властей ничего доброго быть не может») возможно. Ни Кун-цзы, ни Зайчик-цзы никогда не боялись непосильных тяжестей. Таковых для них не существовало. Тем более, когда в распоряжении столь проникновенные человекознатцы, как Богдан Оуянцев-Сю.

А Мордехай Ванюшин, уверенный в своей правоте, раздирая душу в кровь, пытался «достучаться до людских сердец», в которых он все более определенно превращался в юродивого, коего вроде и обидеть грех, и всерьез принять невозможно. Он не оставался догматиком, внимал разумной критике идеи: «отказался от идеи возмещения материальных убытков и физического ущерба». Действительно, ни материальные потери, ни потерянные люди научному анализу не поддавались. Хотя, повторяю, в нашем антиутопическом мире жизнь потомков пострадавших в прошлых междоусобицах пытаются кое-где устроить во искупление вины перед предками. «Но само душевное движение навстречу друг другу, само порывистое глобальное „простите за все-все-все“ — оставалось неотменяемо. Без него нельзя было обойтись, нельзя было строить общее будущее. Нельзя. Водородная смерть висела над головами».

И у нас, кстати, висит. Да, пока договорились не применять и не развивать, хоть и не все договорились. Пока запасы углеводородов не исчерпаны и пресной воды худо-бедно на всех хватает. А когда исчерпаются, когда перестанет хватать, когда даже не ребром, а огнем и мечом встанет вопрос о составе «золотого миллиарда», более которого истощенная Земля не вынесет и не прокормит?! Тогда как? Будем выжимать пресную воду из текстов договоров? Опреснять морскую? Так на это бешеная энергия требуется, а углеводороды тю-тю, а атомная энергетика запрещена экологами, а ничего более технологичного физикам не удалось разработать… Обещали термояд, но не срослось… Дровами будем электростанции топить? А надолго ли их хватит? И не задохнемся ли без лесов? Задохнемся, если не уменьшим численность населения до минимума. Вот вам и водородная бомба будет кстати. Можно, конечно, из человеколюбия пустить китайцев в Сибирь — Ордусь сама собой получится, только без Конфуция. Но ведь это мера временая, если они и дальше так размножаться будут. И придется искать оптимум между человеколюбием и критическим наполнением экологической ниши. Если сами ноосферно не найдем, то биосфера сама распорядится через свои механизмы оптимизации… Как бы не пришлось, по Ветхому Завету, брату на брата идти. Пока один человеколюбиво спит, другой ему предусмотрительно горло перерезает…

Эта проблема имеет два решения: либо тот, у кого сила, уничтожает того, у кого сил меньше, либо все прощают друг друга и находят ноосферное решение. Что у нас, что в утопии у Зайчика-Цзы. Кстати, насчет численности населения и экологических проблем, с этим связанных, он что-то умалчивает. Или научились соблюдать золотую середину и в этом вопросе? Надо бы подробнее осветить, ибо актуально.

Но вернемся к несгибаемому Мордехаю. Он, наверное, так и оставался бы общеордусским юродивым, если бы не встретил своего Апостола — Магду. Очень интересный и трагический тип героя. Вечный… Апостол, который лучше Бога знает, что правильно и как правильно. Кун-цзы ничего не писал (это он сейчас исправляет ошибку) — писали его ученики-апостолы, Сократ ничего не писал — Платон расстарался за него, Христос ничего не писал — апостолы начертали. Даже те, что Слова его и близко не слышали.

Но в нашем случае ситуация зеркальная — Магда не писала, а конкретизировала и трактовала учение гения, а также вдохновляла его на политические подвиги как муза.

«Вы великий ум, но то, что вы предлагаете, обобщенно, как ваша физика. — сказала она ему при первой встрече. — Мы так не можем. Люди вообще, народы вообще, покаяние вообще… Чтобы кто-то что-то почувствовал, вы должны говорить конкретно: кто, в чем, когда… Люди мыслят и, тем более, чувствуют очень конкретно… Они не могут переживать из-за абстракций…» И «над Мордехаем открылось небо — и с той стороны рухнул ослепительный свет».

Опять зеркальность. Обычно апостолы боготворят богов. Тут наоборот или, по крайней мере, взаимно. Особый случай. Тем не менее, функционально она все же апостол, ибо Учителя несут Свет, а апостолы распределяют их по светильникам и направляют туда, куда считают нужным. Да и Учителей порой ведут за руку, как детей малых.

У Магды трагическая и героическая судьба. Дочь фашистского офицера-идеалиста, тем не менее, репрессированного более решительными партайгеноссе в «ночь длинных ножей», спрятав у себя, спасла от ареста дочь соседей-евреев, еще не успевших эвакуироваться, Соню Гольдштейн, когда ее (Сони) семью арестовывали нацисты. После этого Магду вместе с Соней, не желавшей эвакуироваться без нее, и в целях спасения Магды, которую ждало неминуемое наказание от нацистов эвакуировала ордусская миссия Красного Креста. Так Магда обрела новую родину. И сохранила старую дружбу. Но любовь к гению обострила ее чувства и она стала слышать то, чего не замечала многие десятилетия. И случился разговор с подругой, который определил не только судьбу Мордехая и Магды. Но сколь бы случайно не было падения зерна на почву, оно не произрастет, если почва для него окажется неподходящей. Духовная почва Магды оказалась вполне плодородной. С одной стороны, это органическое удобрение «западной» парадигмы бытия, в которой закладывались основы личности Магды, с другой — суперфосфат идеи Мордехая Ванюшина об атеистическом покаянии народов друг перед другом — типичная духовная «химия». И все это растворено в любви, в двух любовях: в материнской — к сыну, уехавшему из Ордуси в Германию (еще одно свидетельство зеркальности миров), и в женской — к Мордехаю, за которым хочется идти на край света, но, по особенностям характера, вести его при этом за ручку. То, что нравится им, нравится и ей. Она с полной убежденностью, вслед за сыном, убеждает подругу, что «там» лучше: «свободней как-то. Здесь, честно говоря, порой достают: то не соответствует поведению благородного мужа, это не соответствует поведению благородного мужа… Сяо, бу сяо… Вот уж воистину: автократия воспитывает себе подданных, демократия дает своим гражданам жить, как им нравится! Там на благородных и мелких не делят, там всякий человек уважаем и хорош…»

И забылось напрочь, как эта «демократия» привела к власти нацистов, как эта власть загубила массу народу, в том числе, ее отца и родителей Сони. Конечно, когда Шикльнахер (водевильчик-с…) пришел к власти, демократией уже и не пахло, а разносился смрад тирании, но именно демократические институты, которыми манипулировали «хозяева мира» вытащили его из психушки и вручили бразды власти. Кому-то было очень нужно, чтобы он «взбаламутил омут», в котором его позже и утопили.

«Невоспитанным людям порой хочется ужасного»… — очень наивно-утопично остерегает Магду Соня.

Если б дело было в воспитании, человечество давно бы обрело своего Бога, а не поклонялось бы его ужасающим суррогатам! Если бы свет, преломляясь в призме, не разлагался в спектр, где сильны и «темные» тона. Если бы воспитание шло только от «светлых» участков.

Вот воспитал Кун-цзы своих учеников и разошлись они по Поднебесной, и научили людей совершенномудрию или, по крайней мере, жизни сообразно мудрому ритуалу, и расцвели царства Китая культурой, достатком, порядком, философскими школами и тягой людей к мудрости. Не идеальная жизнь была, но встала на путь совершенномудрия.

Однако пришел к власти Гуньсун Ян (Шан Ян), изложил свою систему воспитания народа (противоположную системе Кун-цзы), которая понравилась очередному императору Сяо Чуну, и он поручил Шан Яну реализовать свой проект «идеального государства». Тот и реализовал, запретив культуру и порочное конфуцианское человеколюбие и ритуал, якобы ослабляющие государство, введя абсолютную тиранию императора. По ходу дела Шан Яна и его семью казнили, но не за идеи, а за личные качества, а дело его осталось процветать. Начались массовые репрессии и против людей, и против книг. 460 учеников Кун-Цзы были закопаны живыми в землю, остальные сосланы, куда подальше. Народ перевоспитался в противоположном направлении.

— Путь истины никогда не бывает усыпан розами, — отозвался Зайчик-цзы, — ибо требует привести низменную природу человека в соответствие с Высшим Идеалом, а это трудно для низменной природы. Прошло время, и истина восторжествовала!

Это Учитель Кун имеет в виду, что со второго века до н. э. до 1913 года конфуцианство было официальной идеологией Китая. Целых два тысячелетия для воспитания нравственности народа. Уж, наверное, на генетический уровень должны были перейти идеалы!..

Но вот в 1958 году Мао Цзе Дун сетует: «Цинь Шихуан закопал живьем всего только 460 конфуцианцев, а мы 46 тысяч, в сто раз больше… Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы это все признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении, можно сделать еще больше»… Вот они — плоды воспитания… Если б только в нем было дело… Если б парус был послушен ветру… Увы, у корабля есть и «двигатель внутреннего сгорания», который легко позволяет ему идти против ветра… Инстинкты и разум, их обслуживающий.

Зайчик-цзы не задает вопросов, мол, в чем же дело? Он прекрасно знает, в чем смысл нашего Сизифова труда, который только тем, кто не способен заглянуть в глубину мифа, кажется бессмысленным. Он знает, что дело в антагоничности духа (он же природа) человеческого и Духа Мироздания или Духа Божьего, как любят его величать люди. Даже на чисто физическом уровне они столь разночастотны и столь разноматериальны, что аннигилируют при соприкосновении, как материя и антиматерия. И проблема не в том, что человеческая природа плоха. Нет, она именно та, что может обеспечить выживание человечества на этой планете. Человеческие инстинкты на это и рассчитаны. Но разум человечеству дан с целью возвести инстинкты на более высокий с точки зрения выживания в Мироздании уровень. Выживания только на планете в данной ее космической фазе со временем становится недостаточно с одной стороны, из-за того, что космические катаклизмы в любой момент могут уничтожить, с другой — по той причине, что у жизни и сопровождающего ее, неотъемлемого от нее Духа есть своя программа развития, заданная Законами Мироздания. И цель тех Сизифов, кто осознал эту космическую миссию разума, затащить камень инстинктов на ближайшую вершину Духа и укрепить его там до тех пор, пока не настанет время для следующего подъема. Да, он срывается с вершины, вызывает лавины, погребающие под собой неисчислимые жертвы, но если этого не делать, то погибнут все и навсегда. И с каждым подъемом Путь к Вершине становится все более укатанным, проходимым, приспособленным для многих. Наступит момент, когда каждый осилит этот подъем и укрепит свой камень на вершине. Тогда мы все вместе там и окажемся, а из наших камней сложится новая планета. Только не надо надеяться, что боженька раздаст всем по калачу или по конфетке, да и позволит принимать солнечные ванны после трудов праведных. Нет, все продолжится, только будет еще трудней, потому что следующая вершина выше, а склон еще не укатан. Все снова… Лучше гор могут быть только горы, куда камень еще не катал…

— Извини, Зайчик-цзы, за банальности, — вздохнул я, коря себя за невоздержанность. — Порой необходимо повторить себе урок. Особенно, перед очередным восхождением с камнем.

— Не стоит извиняться, повторенье — мать ученья, — утешил меня Зайчик-цзы. — Иначе бы ни тебе, ни мне, ох, еще столь несовершенномудрому, не пришлось бы так часто воплощаться в образ человеческий- так вместе с камнем и мы низвергаемся вниз… Попытки воспитания и есть толкание Сизифова камня к ближайшей вершине Духа. Сизифы учатся толкать.

— Да, а воспитание Магды говорит, что «любой человек созрел для свободы». Теоретически верно, но у каждого человека своя свобода, сообразная его воспитанию. От столкновения свобод большая часть бед и высекается. Так ли очевидно, от какого «участка духовного спектра» идет это воспитание. Мне лично совсем не очевидно…

Вот пример из моей антиутопии: воскликнул восходящий на престол российский царь-батюшка Ельцин в хмельном задоре то ли от упоения властью, то ли от упоения напитками: «Да берите себе столько свободы, сколько выдюжите!». Про себя, видать добавил: «Пока не подавитесь!». Видно, уверен был, что без него не справятся. Ан худо, да справились — развалилась Ордусь наша антиутопическая. И давиться стали разбойнички да могильщики, растаскивающие ее по своим национальным «схронам» человечиной-мертвечиной, да кровью людской захлебываться с гноем горя пополам. И не метафорически, а в самом исконном смысле. У бандитов и философов, у Цинь Ши-хуана и Кун-цзы разная свобода. У Ельцина была своя свобода, у А. Д. Сахарова — своя, но слово с одной и той же трибуны произносили одно… Восхищались свободой Сахарова, а получили свободу Ельцина. Хотели ту самую демократию, которой восхищалась Магда, а получили «бандитский Петербург», то бишь криминальную олигархию. И дело тут не в воспитании, а в экономических интересах режиссеров революции. А стало быть в глубинных инстинктах человеческих. Свобода должна быть с тормозами!

Итак, столкнулись два воспитания… И не «светлое» с «темным», а просто два разных воспитания. Два болезненно обостренных обстоятельствами воспитания. Потому без необходимого такта и спасительного чувства юмора. Правда, чувствуется авторская неприязнь Зайчика-цзы к неконфуцианскому воспитанию Магды — хамовато она себя ведет: то подшучивает над соблюдением ютайских ритуалов сыном Сони — космонавтом, находящимся на орбите, мол, что он, и там скафандр с цицитом (то есть с кистями) носит и галахические предписания блюдет? То закурить рвется до окончания ритуала, то по-медвежьи утешает подругу, только что похоронившую мужа: «Может, ты тоже скоро замуж выйдешь»… И мысли у нее грубые, атеистические: «Как им не надоест каждую седьмицу бубнить одно и то же?» Могла бы понять, что молитва для верующего — то же, что наркотик для наркомана. Тем более, что у нее теперь свой бог появился: «Вот он, муж, спасенный мною спаситель мой… Спокойна я и не страшусь, ибо счастливы мы, уверовавшие в себя и друг в друга…» Зайчик-цзы уверен, что этот эгоистический бог-для-себя идол, кумир, который до добра не доведет, особенно, когда попытается стать богом для всех. Оно и верно: все боги, порожденные человеческой жаждой счастья для себя и потомков своих — идолы, хоть им и поклоняются миллионы. Бог Магды не лучше и не хуже, он, просто, слишком молод как бог и еще неразумен и ревнив. Он возник, и Магду вдруг резануло то, что она слышала уже десятилетиями: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Который отделяет… свет от тьмы, Израиль от других народов…» В то время, когда ее бог требует покаяния всех народов друг перед другом, этот ютайский бог уподобляет все народы тьме, а ютайский народ свету! В принципе, безобидная констатация отношений любви между богом и народом. Да, я для вас Бог, а вы для меня — Свет во тьме тех, кто не любит меня. Мильоны — вас, их — тьмы, и тьмы, и тьмы…

Легко в религиозных текстах найти такое, от чего волосы дыбом встанут и захочется обратиться в международный суд с просьбой о запрещении пропаганды геноцида на религиозной почве. Легко, если захотеть. Только в нормальных условиях это никому не нужно, ибо разумно понимается, что, как Соня объяснила: «Магдонька, но это же молитва… ей тысячи лет…» В том смысле, что кто же нынче в здравом разумении воспримет это как политический лозунг, как руководство для жизни? Это просто свидетельство единства поколений народа во времени, свидетельство, что народ существует в своей неповторимости. Надо обладать мудростью Измаила Кормибарсова и Нила (Моше) Рабиновича, чтобы с улыбкой на устах, с пониманием, а не с возрастающим раздражением перебрасываться весьма «рискованными» цитатами из Торы и Корана. Для патриархов это детское развлечение. Для Магды и Мордехая это, как мулета для быка. Нет мудрости и понимания…

И Магда устремляется в праведный бой: «Пора бы уже образумиться, времени на это было отпущено достаточно!». То есть, исходя из рецепта Мордехая, надо покаяться, попросить извинения за свою несовременную религию и в корне пересмотреть ее догматы. А то и вовсе отменить. Живут же они с Магдой атеистами! И не монстры же, вполне порядочные люди, уже совершавшие подвиг ради справедливости и любви: Магда спасла Соню и бросила неправедную родину, а Мордехай почти в одиночку добился запрещения атомного оружия. Где во время их борьбы были религии и церкви?.. Однако мне начинает казаться, что Зайчик-цзы пытается намекнуть на то, что праведники вне бога именно монстры. Не буду спорить, но Боги у него и у человечества разные… По мне, так лучше быть атеистом, чем поклоняться «богам», намалеванным дикарской рукой в «святых писаниях». Я прекрасно могу понять оторопь Магды от вдруг услышанной молитвы и оторопь и негодование Мордехая, занявшегося научным изучением религиозных текстов. Но не оправдать, ибо им не хватает главного в строительстве человеческих отношений — терпения как сознательного планомерного понимания происходящего. Они не в состоянии понять, как догмы и ритуалы, сложившиеся тысячелетия назад, могут быть актуальны сейчас, а конфуцианская утопия на этом и стоит. Тут в очередной раз сталкиваются две парадигмы бытия: руководствоваться в жизни текущей информацией или информацией, накопленной за миллионы лет… Зайчик-цзы явно склоняется ко второму варианту, но у него иные информационные и интеллектуальные возможности, чем у простого смертного…

Отсутствие терпения как неисчерпаемого стремления понять другого приводит к конфликту. Соня обзывает родину Магды «адской Германией», Магда, естественно, оскорбляется за свою родину и обзывает «нацизмом» иудаизм, Соня вспоминает, что отец Магды был нацистом, и лавина взаимных обвинений погребает под собой десятилетия дружбы. Вполне реальная ситуация, когда вместо терпеливого снисхождения дружества разум охвачен пожаром личных, национальных, религиозных амбиций. Бог есть Любовь. Дружба — одна из форм существования любви. Все, что разрушает любовь — от лукавого. Неважно тысячелетняя религия это или свежий политический лозунг. Но полыхают пожары в душах наших, потому что родовые, национальные, религиозные чувства — от инстинктов, а Любовь и Дружба — от Бога и проводника его Разума. Горе тому, кто посягнет на инстинкт! А Соня с Магдой именно этим и занялись, схлестнувшись инстинктами. И самое страшное — Магда вспомнила, что и Мордехай ее — ютай! «Ты тоже? — испугалась она. — В тебе это тоже сидит?»… Быть для любимого существом второго сорта — это страшно. Но если ИХ так воспитывали тысячелетиями?!.. И невдомек, что Кун-цзы своих китайцев тоже тысячелетиями воспитывал, а воз и ныне там. Хотя у них в утопии Зайчика-цзы ему-таки удалось их воспитать, а заодно и примкнувших ордусян. Посему, возможно, Магда и верит во всесилие воспитания, и Мордехай его опасается.

Мордехай Ванюшин — гений с комплексом вины: «Теперь совесть ему жгло сразу в двух местах». И если одна вина имела под собой основание — именно его гений участвовал в создании водородной бомбы, то вторая, неожиданно свалившаяся, была чисто виртуальна: с одной стороны испуганное сомнение Магды ее породило, с другой — идея покаяния, жаждавшая практической реализации, требовала жертвы. И он в качестве этой жертвы выбрал себя, что естественно для такого трепетного интеллигента.

«Надо начать с себя, — просто сказал Мордехай. — Иначе ничего не получится. Я покажу пример… Каяться в чужих грехах — просто… безнравственно… Надо начинать с себя, а значит, с собственного народа. Ютаи… им есть в чем каяться. КАК, СОБСТВЕННО, И ВСЕМ. Вот. Я начну… Сейчас он даже не помнил, что отец его — из Рязани… Если бы они с женой жили не в Яффо, а … в Рязани, и каждый вечер обсуждали не ютаев, а русских — он решил бы каяться за всех русских…» По своей гениальной простоте он не видел границы между собой и народом. Может, он, по-своему, прав: народ таков, каковы его гении?

В перестройку в альтернативном мире больше всего призывали каяться русских. И коммунистов. Ставя между ними знак равенства, совершенно неуместный. Они и рады стараться — в порыве покаяния позволили растащить не русские, но общегосударственные богатства сначала по национальным общакам, а потом и по частным с национальным уклоном. Но не все готовы так мазохистски рвать на себе рубахи, тем более, что ни к чему хорошему для народов это не приводит. С коммунистами-то ясно — их просто отталкивали от власти, дабы завладеть оной. А национальные карты разыгрывали национальные бюрократы. Причем национальные интересы народов в той игре даже в колоде отсутствовали. Когда обнаруживается ярый радетель национальной независимости, прежде всего, надо внимательно посмотреть, кому он ее собирается перепродать. Ибо независимость в современном экономически интегрированном и разделенном мире — идеологическая фикция. Это четко видно по поведению осколков СССР, так рвавшихся к национальному самоопределению, а теперь просящихся под другой сапог, надеясь, что он окажется заботливым крылышком. Но и это — иллюзия для обывателя.

Однако, Мордехаю Ванюшину экономические интересы не интересны, его волнует этическая сторона проблемы, что свойственно для менталитета конфуцианской утопии — «благородный муж» должен быть благороден, а как же он может быть благороден, если ставит свой народ выше всех прочих! Так думают Мордехай да Магда в описываемый исторический период. И они начинают пристрастно копаться в глубинах ютайской истории, анализируя ее с точки зрения современной этики, что некорректно, ибо не надо быть философом и историком, чтобы знать, что этика — наиболее скоропортящийся продукт человеческой цивилизации. И то, что тысячу-другую лет назад почиталось как героизм и благородство, ныне — зверство и безнравственность. Само слово «благородство» подразумевает превосходство по праву рождения. Это естественно для древних обществ, но сейчас истинно понимается как грубейшее нарушение прав человека, ибо сейчас благородство — понятие духовно-этическое. Вообще, кажется, переводчики, использовав это слово, существенно сместили понятийный акцент того, что за ним подразумевали и Кун-цзы, и Зайчик-цзы. Часто используется понятие «совершенномудрый» в переводе тех же иероглифов. Теоретически «совершенномудрым» может стать любой, и это понятие действительно духовно-этическое, а «благородным» надо еще умудриться родиться. Впрочем, Кун-цзы считал, что аристократы должны быть аристократами, а простолюдины — простолюдинами и не высовываться.

Зайчик-цзы возмущенно поднял голову и посмотрел на меня укоризненно. Я сразу осознал свою ошибку: так его поняли ученики в меру своего интеллектуального развития. Теперь он пишет сам, разочаровавшись в их помощи. Сам он всегда имел в виду «аристократию духа», то есть совершенномудрых мужей, а не «аристократию крови», то есть рожденных во благе людей. По крайней мере, благо понимал как духовное богатство, а не как частную собственность. Другое дело — интеллектуальное разделение труда, без него блага не будет. То есть когда пирожник с сапожником поменяются производственными местами.

Научная некорректность анализа религиозных ютайских текстов Мордехаем и Магдой сказывается еще и в том, что «моисеевы откровения», то есть его «пятикнижие» и писания других еврейских пророков являются каноническими «святыми писаниями» христианства и почитаются в исламе, по крайней мере, в Коране, где Мухаммад пытается очистить фундамент Слова Божьего от поздних наслоений прочих писателей и выступает в этом плане в качестве первого фундаменталиста. А если то, что написано в Библии — Слово Божье, то негоже обвинять в несуразностях этого слова ютаев! Бог общий, единственный, все его приняли в качестве своего и, ежели мудрость его непререкаема, то как можно обвинять ютаев в том, что они этой мудрости следуют?! Ибо сказал (якобы) Сущий: «если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет мой, то будете моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у меня царством священников и народом святым». Не они, согласно тексту, выпендрились, а их выделили.

Да, явился к ним Учитель, один из нас (не будем показывать пальцем), выбрал народ только-только сформировавшийся в египетской неволе и не увязший еще в многовековой догматике египетской религии, которая допускала посвященных только до уровня общения с Иерархами (отсюда и многобожие, ибо нас много). Этот народ был избран для того, чтобы попытаться поведать ему о Сущем, то есть об Едином Законе Мироздания. Хотя бы для начала на уровне единобожия. Многобожие тоже никуда не делось. Просто, бывшие боги стали именоваться ангелами со всей сложной их иерархией. Пришлось явиться в Огненной Ипостаси, ибо в человеческой эти дикари не приняли бы и не поверили. Скорей всего, прирезали бы, дабы не смущал дух и не гневил старых богов. Пужать пришлось.

Кстати, это принципиально, что ютайский народ как народ оформился в чуждом окружении в чужом государстве. Он генетически являлся «малым народом» (термин И. Р. Шафаревича) или «диаспорным народом» и генетически, инстинктивно умел сохранять себя в качестве национальной индивидуальности в чуждом окружении. Возможно, даже естественней себя чувствовал в диаспоре, а не в собственном государстве. Впрочем, это не утверждение, а предположение. Но оно имеет подтверждение в романе. Вот одно из выступлений на третьем конгрессе сионистов: «Ваше стремление обрести отчизну несовместимо с нашей общей природой, потому что вы пытаетесь навязать евреям ответственность за собственное государство, а это полностью противоречит нашей сущности! Мы предназначены для того, чтобы другим указывать на их ошибки, но не для того, чтобы делать их самим!.. После обретения своей страны, где бы она ни располагалась, мы станем, как все, станем просто еще одним народом в ряду прочих, и утратим свою особость, а вместе с нею и избранность»!

Для того же, чтобы «диаспорный народ» сохранил себя как народ, пребывая в разобщенных диаспорах в разных, часто враждующих государствах, он должен принимать особые меры. Этой мерой и стала религия избранности богом, идея избранности, внушаемая с младенчества, и идея единства всех ютаев в Боге, где бы они ни находились географически. Сработало. Но и не могло не вызвать раздражения «больших народов», которые, возможно, искренне пытались видеть в них «нормальных», ассимилировать их в себе, как детей родных, а они не желали ассимилироваться. Впрочем, как и многие другие «малые, но гордые народы». За что их можно только уважать, если они при этом не хватаются за кинжалы с оптическим прицелом и не считают прочие народы двуногой протоплазмой.

В этом плане важно мнение академика от физико-математики и кибернетики в области моделирования биосферы Н.Н. Моисеева (важно, ибо Мордехай Ванюшин тоже академик от физико-математики, взявшийся за ноосферные проблемы, и отталкиваются они в своих размышлениях от одной картины мироздания). Итак, мнение: «Подобно генетическому разнообразию, разнообразие национальное — это защита популяции Homo sapiens от случайных превратностей судьбы. Ведь каждая национальная культура, каждая традиция (ритуал?) — это память об опыте Человека. Потеря национального, а следовательно, и культурного разнообразия, подобно утрате разнообразия генетического, крайне опасна — … смертельно опасна для будущего человечества». Эта концепция напоминает концепцию «Агни Йоги» о формировании человеческой индивидуальности на основании опыта множества воплощений, из которых ни одно не может быть в прежнем качестве, ибо духовный рост требует разнообразия духовного опыта. Когда индивидуальность окажется достойной стать творцом своего нового мира (в космическом понимании), она им станет. И через их (индивидуальностей) «божественный опыт» Сущее станет еще богаче и выше духовно.

Слишком упрощенно, реальность гораздо сложней и трагичней, но некоторое приближение к истине, полезное для наших умозаключений, здесь есть. Полезно, в общем-то, очевидное утверждение, что для формирования полноценной индивидуальности необходимо разнообразие духовного опыта. Это же справедливо и на уровне Коллективной Индивидуальности Человечества, которая, быть может, когда-нибудь окажется в состоянии побеседовать с Сущим, как с другом или как с самим собой. А может и не быть… Это возможно не раньше, чем каждая человеческая индивидуальность достигнет высшего уровня духовного развития, которому, естественно, соответствует высший уровень физического воплощения, исходя из закона двуединства духа и материи.

Кстати, ютаи далеко не оригинальны в утверждении своей исторической гордыни. Практически все более или менее сформировавшиеся этносы, особенно, обретшие государственность, считали всех остальных варварами. Что греки, что римляне, что нихонцы, что китайцы, что нацисты, что ордусяне, что нынешние государства и народы, как им кажется, вписавшие себя в «золотой миллиард» (им хочется верить, что этот список никто не пересмотрит. Увы им…). Видимо, недостаточно развитому коллективному сознанию наций для самоутверждения и самоуважения психологически необходима эта национальная спесь. У людей это проходит на определенном уровне духовного развития. Коллективный духовный уровень наций такой высоты еще не достиг, ибо низок массовый уровень составляющих его индивидуальностей, обожающий самоутверждаться за счет унижения других. Национальная спесь дает для этого неограниченные возможности. Потому и пользуется массовым спросом.

Мордехай да Магда совершают три принципиальных ошибки: во-первых, не понимают ценности национального своеобразия, яростно порицая его вообще (ютаи, просто, ближайший пример); во-вторых, полагают, будто ритуал, утверждавшийся тысячелетиями и ставший, если не инстинктом, то уж безусловным рефлексом точно, можно сломать рациональными средствами (методом убеждения, хотя бы) и притом в краткие исторические сроки; в-третьих, надеются, что посредством ковыряния пальцем в ране ее можно излечить. Последнее вызывает только вопль боли и яростное сопротивление. Внерациональное и вполне естественное.

Главным виновником трагедии Мордехая у Зайчика-цзы оказывается «тлетворное влияние Запада», чуждого его конфуцианской этике, и проводника этого влияния — Магды, натуры цельной и чистой, но воспитанной в условиях варварской западной цивилизации, и потому начисто лишенной даже обиходного человеческого такта — что в общении с лучшей подругой Соней, что в разрешении межнационального спора «фузянов» и «саахов».

Ведь сам Мордехай — чистая душа, уподобляющая всех себе: «если этого (национализма) нет во мне — стало быть, может не быть и в других. А тем, в ком это есть, да только они не отдают себе в том отчета — просто надо помочь, надо открыть им глаза на себя… Уберечь их от самих себя, оградить их от самих себя!.. Ютайская душа не рождается с ненавистью к неютаям, ютайская вера не обязательно чревата презрением к верам иным… Это лишь проявляющиеся то в одном, то в другом человеке следствия чего-то общего, осевого, сердцевинного…».

А эту чистую душу топчут грязными сапогами варварские нацистские газеты, отчего «порой Мордехаю, к его собственному ужасу, казалось, что в пожелтевших злобных карикатурах есть доля истины…».

Разумеется, есть, потому что пропаганда никогда не бывает исключительно ложной, чтобы быть действенной. На явную ложь никто не отреагирует, а когда увидит или услышит нечто, с чем сталкивался в жизни, подумает про себя: «А ведь и, правда!». Тут-то электорат и попался. А доля истины всегда есть в любой антинациональной пропаганде потому, что любой национализм отвратителен, ибо разобщает людей, единых в Сущем, даже именем этого Сущего разобщает. Отвратителен тем, что, по сути, является проявлением инстинкта самосохранения стаи, восставшим против инстинкта самосохранения вида. Впрочем, истина еще страшней: через инстинкт самосохранения стаи реализуются биосферные механизмы регуляции численности популяции в экологической нише. Потому на отчаянные вопли Мордехая: «Ну, не может же во всех его единородцах гнездиться надменный червь! Не в генах же он сидит…», со скрипом духовным можно ответить: именно в генах — для осуществления видовых регуляционных механизмов. А во всех единородцах ему проявляться и не надо: достаточно одного-двух «бесноватых», чтобы пробудить спящий механизм на уровне подсознания. И это характерно для всех «стай». Конфликт «фузянов» и «саахов» в романе это продемонстрировал, хотя «крайними» оказались на этот раз невинные ютаи.

И что показательно: механизм сей запускается даже не с «полоборота», а мгновенно: достаточно было Магде вдруг осознать рациональную суть молитвы Сони (ничего рационального для молящейся Сони там не было) — и она закусила удила своей национальной гордыни; достаточно было «простому человеку» Зие Гамсахуеву услышать «жалистную» ютайскую песню, чтобы в миг стать антиютаем:

«Всем прочим — всегда антиподом,

Не чтя ни крестов, ни коров —

Ты избран Священным народом,

Израиль, во веки веков…»

(Да, так в Книге и записано… Вопрос — кем?.. Ах, да — Моисеем… Свидетелей, однако, у него не было…)

«Небесною Истиной правы,

Отвергнуты мы на земле!

И скорбные, горькие травы

Навечно на нашем столе…»

(Но Зия-то видел, что не от стога «горьких травинок ломится ютайский стол, а от яств, на которые ему никогда не заработать, что „отвергнутыми“ называли себя те, кто „знакомы по газетам и теленовостям любому“…

„Не медли! Пока не погиб ты —

Единого бога зови!

Египты, Египты, Египты

На наших костях, на крови…“

Если не вдаваться в глубины народознатства (а вдаваться обязательно надо!), то можно понять „окаменевшего от бешенства работягу“, у которого „сами собой сжались его кулаки“. Люди, живущие несоизмеримо лучше него, с искренней слезой в голосе жалуются на свою тяжкую долю, при том высказывая полное презрение к святыням прочих народов, среди которых живут!.. Как так можно, недоумевает „простой“ человек?! „ПОЧЕМУ ВЫ ВСЕ ВРЕМЯ ЖАЛУЕТЕСЬ?“ — восклицает он в сердцах.

Ну, не понимает гордый горец, что „карта слезу любит“, а ютаи в этом мире — игроки, занятые Большой Исторической Игрой»! Не дворовым «очком» (он же, кажется, «Блэк Джек»), не «дураком» (хотя, если подставляются, любят в дураках оставить в воспитательных целях), а интеллектуальным преферансом или бриджем. И это на протяжении тысячелетий. Тут уж законы и ритуалы карточной игры впитываются в кровь и становятся рефлексами. «Посмотри в карты соперника, в свои всегда успеешь», например. Оттого велики их достижения в области экономики, финансов, юриспруденции — все это разновидности Большой Игры.

Зия же, в полном соответствии с национальным характером своего народа, считает, что недостойно мужчины хныкать, он должен мужественно и самостоятельно преодолевать свои трудности, а не бить на жалость. Он брата своего от этого кулаками отучал, и ютаев отучит.

Тут интересно обратить внимание на то, как классовые антагонизмы легко преобразуются в национальные. Если б ютаи жили беднее Зии, он, может быть, даже прослезился бы над их песней, последние деньги из кармана бы достал… Но когда «хозяева жизни» жалуются, как тут кулакам не сжаться в гневе классовом?! И попытка друга-народознатца объяснить Зие его ошибку уже не доходит до «кипящего возмущенного разума» — он ступил на тропу войны. Если вы жалуетесь, что у нас тут Египет, где вас нещадно угнетают, то и скатертью дорожка, никто вас тут не держит, а еще и коленкой под зад поможем… Только не рассчитывайте увести с собой наше злато-серебро, как вы это сделали в Египте, мы тоже исторические уроки на ус мотаем… А еще когда и великий человек, сам ютай, Мордехай Ванюшин разоблачает грехи ютайства, как тут «простому» человеку не встать под знамена?! Про всеобщее покаяние, проповедуемое Мордехаем, он и не слышал, а подлую сущность ютайства прочувствовал до глубины души.

И это демонстрирует еще одну ошибку Ванюшина. Начинать с себя благородно, но неправильно: если уж каяться, то всем одновременно, как он и задумывал с самого начала, чтобы уж каждому грешнику было неповадно на чужие грехи пальцем показывать, когда у самого «бревно в глазу». А когда клеймят кого-то одного, то подклеймители всегда найдутся… Только они будут кричать свое, например: «Захватчики! Оккупанты!». Как закричал Зия в роковой день теплисского погрома.

Интересно, что в моей антиутопии до того, как ютаи обрели собственное государство, никто не кричал им такого, а по всей территории СССР это кричали русским. В том же Теплисе. И уезжали спешно не ютаи, а русские, а ежели оставались, не имея возможности уехать, то становились ютаями, то есть «диаспорным народом» со всеми вытекающими последствиями… Это еще одно подтверждение модельности «ютайского вопроса» в романе.

Не понимал Мордехай сущности национального чувства, принявшись с ним бороться. Нация формируется, когда какая-то группа людей, обычно одного рода, но не обязательно, начинает выделяться из остальной человеческой массы. Для того, чтобы выделяться, им психологически необходимо ощущать свое превосходство над прочими, а не испытывать самоуничижение. Превосходство не в мерзости своей, а в благородстве, богоизбранности, культуре, силе, хитрости, умении взять верх над соперниками. Примерно то же происходит при формировании каст и классов, но в последнем случае важную роль играют аспекты экономического и социального положения. А нации имеют то преимущество, что ощущать себя лучшим, что необходимо для самоуважения, можно всего лишь от чувства принадлежности к нации, которая лучше всех. От принадлежности к стае. И при этом обеспечивается ощущение защищенности: свои не позволят обидеть тебя чужакам. А Ванюшин вздумал бороться с «национальной спесью», не ощущая ее в себе. Ну, зачем гению национальная спесь?! Он и так лучший. А вот Зие это необходимо. Его спесь уже переросла в ненависть. А ненависть всегда приводит к деградации личности.

Однако при всей важности «национального вопроса» в романе, он — лишь частное проявление более общей проблемы одержимости идеалами и идеями, которые овладевают и массами, и отдельными личностями, корежа их до неузнаваемости.

Вот тот же Зия признается: «Ах, как хотелось бы просто жить-поживать и добра наживать! Заботиться о семье, выполнять в меру сил и разумения свой нелегкий и почетный долг… Как это было бы славно и сладко!.. Но властная, необоримая, благородная потребность существовать не понапрасну и делать мир лучше — потребность, вычитанная, быть может, в раннем детстве из хороших книг (как говорил Скалозуб: „От книг все зло!“), а может, прежде того впитанная с молоком матери, — порою требовала выбирать. Выбирать, во-первых, что это такое — лучше? Для кого лучше? Когда лучше? А во-вторых, — на что ты согласен пойти ради этого „лучше“, чем поступиться, кем пожертвовать, когда это потребуется. Собой? Присягой? Семьей? Страной?». Этим выбором мучаются практически все ордусяне, вскормленные идеологизированным и идеализированным «материнским молоком» своей цивилизации. А «растленный запад» в лице Шнобельштемпеля (ах, водевиль, водевиль…) сует свой сопливый шнобель в эти духовные раны и, по мере возможности, растлевает их, блюдя свой экономический и политический интерес, который всегда в том, чтобы максимально ослабить конкурента и увеличить свою выгоду. Кстати, к тому же стремится абсолютно любая нация, отстаивая свои «национальные интересы». Будь то китайцы, ютаи, немцы или, особенно нагло в настоящее время, американцы.

Принцесса Чжу Ли ради Страны и своего императорского долга жертвует собственной любовью и мечтой построить жизнь сообразно душевному стремлению, жертвует счастьем и любовью Багатура Лобо, обрекая его на вечную разлуку с любимой, отчего его личность в горе начинает распадаться и надолго перестает быть собой.

Бывший наследник престола Чжу Цинь-гуй, опять же ради Страны, жертвует своими мечтами управлять ею, убедившись в своей недостаточной способности к этому, и выбирает духовную жизнь. Но при этом жертвуя судьбой Чжу Ли, вынужденной взвалить на себя его государственную ношу.

Гречкосей во имя ритуала уважения к Учителю жертвует собственным добрым именем и судьбой ученого.

Богдан во имя человеколюбия жертвует истиной, покрывая преступление Гречкосея и факт применения Мордехаем украденного с помощью Гречкосея изделия «Снег».

Зия во имя собственного понимания справедливости и понимания, объясненного ему Мордехаем, жертвует своей судьбой и судьбами ютаев, из-за него вынужденными обратиться в бегство. Да и страной своей жертвует, желая продать изобретение Мордехая на Запад, чтобы разбогатеть и побить ютаев деньгами.

Мордехай да Магда, воспламененные идеалом всеобщего братства и обеспечения безопасности человечества под дамокловым мечом атомного оружия, то есть идеей спасения человечества под знаменем всеобщего покаяния, жертвуют добрым отношением к ним людей, жертвуют миром и спокойствием ютаев, подобно Богу, избирая их для жертвы своей идеи покаяния. И как Яхве требовал от Моисея отказаться от всех прежних богов, так и Мордехай требует у ютаев отказаться от ютайства, то есть от того же Яхве. По принципу «не рой яму другому» — в свое время именно Яхве, читай Моисей и его партия, принес в жертву своим единобожеским (читай — единовластным) амбициям многотысячелетнюю судьбу еврейского народа.

НЕ ВРЕДНО ЗАПОМНИТЬ РАЗ И НАВСЕГДА, ОЦЕНИВАЯ ИСТИННОСТЬ БОГА ИЛИ ЕГО ПОСЛАННИКА: ИСТИННЫЙ БОГ НИКОГДА НЕ ПОТРЕБУЕТ ОТ СВОИХ ЕДИНОЧАЯТЕЛЕЙ ЖЕРТВЫ. ОСОБЕННО, КРОВАВОЙ. ИБО ЭТО БЕЗВОЗВРАТНО УНИЧТОЖАЕТ ДУХ ТЕХ, КТО ПРИНОСИТ ЖЕРТВУ.

А поскольку Бог — есть Идея Мироздания, ложна любая идея, требующая жертв.

— Но, но, но! — вдруг решил охладить мой пыл Зайчик-цзы. — А кто же будет блюсти чистоту ритуала, который и есть идея мироздания в свернутом виде? А что же есть наши воплощения, неизменно заканчивающиеся цикутой, распятием, зарыванием живьем в землю, сжиганием на кострах? Ведь без этого, увы, нельзя, ибо всякое восхождение, особенно духовное, связано с попранием того, что осталось внизу.

— Служение не есть жертва! — убежденно ответил я, не сомневаясь, что он и сам это прекрасно понимает. Очередной терминологический диспут. — Служение есть жизнь, доставляющая радость бытия. Жертва есть то, к чему тебя принуждают боги, обстоятельства, интересы сильных мира сего или чьи-то безумные идеи. Ритуал как насилие — зло, ритуал как служение, как естественная форма бытия — благо. Только не надо навязывать его тому, для кого он противоестествен. А наши регулярные казни — вехи духовного восхождения человечества, очищения через катарсис. Не случайно их помнят тысячелетиями, ибо урок. В том же Китае, кроме наказаний избиения палками (замененные в Ордуси прутняками), бытовали смертная казнь, кастрация, отрубление пятки, отрезание носа, клеймление. А смертная казнь была чрезвычайно изобретательна: четвертование, разрубание пополам, разрубание на части, обезглавливание и выставление головы на площади, медленное удушение, закапывание живьем, варка в котле, выламывание ребер, пробивание темени. А если казнь не до смерти, то вырезание коленных чашечек, отрезание носа и вышеупомянутые «мягкие» меры.

Сейчас же смертная казнь быстрая. А во многих странах и, вообще, запрещена. А «мягкие» изуверства, тем более, вне закона. Хоть и медленное, но восхождение. Ну, еще по паре раз нас с тобой распнут, сожгут, камнями побьют, глядишь, и совсем человеколюбие победит.

Мордехай призывал к служению, но с помощью Магды требовал жертвы, сам того не осознавая, ибо идея его казалась ему очевидной, ясной, чистой. Он в принципе не мог понять, почему ее не воспринимают. А по сути он приходил к соседям и говорил: «Слушайте, соседушки, а ведь вы — мерзавцы. Срочно покайтесь и будьте, как я».

И как поведет себя любой сосед? Если он совсем ангел, то вызовет «скорую помощь», а если обычный человек, то даст по морде и выставит за дверь. Фактически так с Мордехаем и поступают. Но если его выставляют за дверь, то он лезет в окно — через западные средства массовой информации.

Это трагедия непонимания, которую очень единочаянно ощутил Богдан, расследуя дело о пропаже изделия «Снег». Трагедия Мордехая в том, что никто не пожелал даже попытаться его понять, не захотел серьезно поговорить с великим человеком, искренне обеспокоенным судьбой человечества. Никто, кроме Магды, от общения с которой возникал разрушительный духовный резонанс, ибо она принимала его почти безоговорочно, как любящая женщина, жаждущая служить своему кумиру, но интерпретировала по-своему. А официальные лица если и пытались с ним беседовать, то навязывая свое мнение, не вникая в глубинную суть идеи, раздражаясь неотмирностью гения, неспособного понять элементарные вещи.

Через сходную трагедию в моей антиутопии прошли многие гениальные «диссиденты»: Солженицын, Сахаров, Шафаревич и многие другие. Все они были соратниками и оппонентами друг друга. Все они в какой-то степени воплотились в Мордехае Ванюшине. Кто внешностью да семейными и профессиональными обстоятельствами, кто составляющими основной идеи, но все — неколебимой уверенностью в собственной правоте. Идиотизм фанатизма. Одержимость идеей во враждебном мире, не способном к разумному диалогу.

Солженицын, одержимый идеей низвержения «империи зла» во имя гуманности и справедливости, хочется думать, слепо не замечал, что его подкармливают враги родины, еще больше, но уже экономически заинтересованные в низвержении конкурента на мировых рынках. И, полный уверенности в своей правоте, фактически написал программу разрушения страны под названием «Как нам обустроить Россию?». Эту программу воздвигли на знамя разрушители-политики, а мыслитель Солженицын перестал существовать как интеллектуальная единица мирового значения, став составляющей коллективного Герострата на услужении «мирового жандарма». Империю уничтожили, пожертвовав жизнью, счастьем, благополучием, элементарными человеческими правами, с такой пеной у рта отстаиваемыми, тех, кто погиб под обломками империи или был ими неизлечимо покалечен. Да здравствует капитализм — светлое будущее человечества!

Сахаров искренне отстаивал «демократические и общечеловеческие ценности», против которых в здравом рассудке трудно что-либо возразить, кроме отсутствия экономической базы для них и физической порой невозможности обеспечить, и не замечал, как своей ангельской очевидной безгрешностью (как и у Мордехая) прокладывал путь к власти криминальным структурам, вставшим под его знамя. Да, он абсолютно человеколюбиво клеймил действия спецназа в Тбилиси — плохо, когда до такого доходит. Но думал ли он об аморальности Звиада Гамсахурдиа и его «орлов», трусливо и расчетливо спрятавшихся за спинами женщин, и толкавших их на «саперные лопатки» спецназа, которые неизвестно еще были ли применены? Так же сейчас и террористы используют своих женщин в качестве самоходных фугасов. Где их мужская честь и гордость, которой так кичится Зия, тоже прятавшийся за спинами погромщиков в Теплисе? А мог ли быть уверен очень и искренне уважаемый мной Андрей Дмитриевич, что, в отсутствие заслона спецназа, грузинские погромщики не принялись бы громить всех иноземцев, включая ютаев, но, в первую очередь, русских? Просто ему такая мерзость и в голову не могла прийти. А мерзавцы отлично пользуются неспособностью порядочных людей предвидеть их мерзость. В Теплисе роль такого спецназа выполняли Баг и Судья Ди. Местные правоохранительные органы бездействовали в обоих случаях. И если в Теплисских событиях была убита только кошка Беседер, невеста Судьи Ди, которую вдесятеро жаль из-за ее абсолютной невинности, да были побиты отдельные ютаи, особенно, тот, что глаголил истину и был низвергнут слепым и глупым фанатизмом Магды, уже вышедшей из-под нравственного управления Мордехая, то в Тбилисских событиях обошлось большей кровью. Да и стали они одним из этапов запланированного разрушения империи.

Сахаров совершенно, по-ордусски, призывал: «Мы должны занять политическую и НРАВСТВЕННУЮ позицию, соответствующую принципам интернационализма и демократии». И это в стране, где о человеческой нравственности давно забыли думать, во всяком случае, на государственном уровне! Ангел демократии. Но над ним были «архистратиги», вооруженные до зубов, и провоцировавшие империю на гражданскую войну. Он их с высоты своей духовности не замечал, как Мордехай не замечал возни вокруг себя Зии и Шнобельштемпеля, жаждущих заполучить его сверхоружие. Сахаров был абсолютно нравственно прав в осуждении китайских властей, учинивших расстрел своих юных граждан, многотысячный расстрел. Не человек, кто это не осудил бы. Но каковы были бы жертвы, если бы выступления в Пекине, Шанхае, Харбине, Нанкине, Чэнду и других городах Китая переросли в гражданскую войну в миллиардном Китае?! А ведь такие выступления одновременно во многих городах не могли быть стихийными, тут чувствуется рука организатора, заинтересованного в разрушении еще одной «империи зла»… Извечная проблема: должно ли добро быть с кулаками, а паче — с мечом?..

Шафаревич чистосердечно клеймил идеи и практику мирового утопизма, вообще, и социализма, в частности, клеймил русофобию и сионизм. И ему трудно отказать в убедительности и нравственной чистоте, но он не замечал, что уводит из-под удара истинных врагов возлюбленной России, подставляя под нравственное осуждение классически стандартных евреев, которых бить привычней и сподручней: «Бей жидов! Спасай Россию!», пока ее насилуют совсем другие. Так Мордехай с Магдой клеймят своих соотечественников, в общем-то сея национальную рознь, национальные обиды, а значит, выводят из равновесия государственный гомеостат Ордуси, в то же время пригревая при себе Зию и Шнобельштемпеля, только корыстно использующих их ангелоподобность. Воистину, как писал С.Л. Франк: «Хуже материалистического социализма, может быть только религиозный!». Думается, другие «измы» в этом плане не отличаются. Но национальные интересы еврейства ничуть не предосудительней русских, американских или китайских национальных интересов. Другое дело, что само понятие «национальные интересы» с точки зрения Идеи Мироздания — полная безнравственность, но, увы, не эта идея еще правит миром.

Пока дискуссия Шафаревича с сионистами была диссидентским междусобойчиком, она была позитивна, как всякая дискуссия, устремленная к истине, но когда она стала достоянием непривычных к глубокомыслию масс, подобных Зие, то стала представлять определенную духовную опасность. Так же как и сионизм, шагнувший от идеи к политике.

Кстати, обширно цитируемая в романе статья Мордехая Ванюшина «Эстер-цзюань глазами честного человека», по сути, повторяет главу 9 «Прошлое и настоящее» книги И. Р. Шафаревича «Русофобия». А по форме — является ее художественным углублением и развитием. Стихи, правда, цитируются другие, но с тем же пафосом.

«Тысячи лет каждый год в праздник „Пурим“ праздновалось умерщвление евреями 75 000 их врагов, включая женщин и детей, как это описано в книге Эсфири, — возмущенно восклицает Шафаревич. — И празднуется до сих пор — в Израиле по этому поводу происходит веселый карнавал! Для сравнения представим себе, что католики ежегодно праздновали бы ночь святого Варфоломея!»

И Ванюшин логично продолжает мысль: «Перестаньте веселиться в Пурим, сделайте его днем национального покаяния!..»

Но есть принципиальное отличие: Ванюшин уверен, что веселье в Пурим — неосознавемый атавизм народа, который можно и нужно излечить, а Шафаревич пытается доказать, что «подозрительное, враждебное отношение к окружающему миру» (я сказал бы — идея мирового господства), проистекающее из древних обещаний маниакально настроенного на геноцид бога: «Введет тебя господь, Бог твой, в ту землю, которую он клялся отцам твоим… дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил, и с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял… Сыновья иноземцев будут строить стены твои… народ и царство, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся…», является движущей силой современного сионизма. И как-то сам собой проступает знак равенства между сионистами и евреями, вообще. Знак, которого не существует.

Немцы, итальянцы, испанцы, некогда взрастившие фашизм до уровня государственной политики, вовсе не являются поголовно нацистами-фашистами, а страны-участницы антифашистского фронта не застрахованы от вируса нацизма в недрах своих народов, что и наблюдается. Также и евреи, государство которых сделало сионизм государственной идеологией, не являются поголовно сионистами. Да и нужно здраво различать сионизм как отстаивание национальных интересов еврейского государства, которое естественно для любого современного государства, и сионизм как доктрину мирового господства евреев. Ни один здравомыслящий человек, а евреи, в подавляющем большинстве, люди абсолютно здравомыслящие, не может серьезно относиться к последнему варианту, ибо это автоматическое самоубийство. Если предположить, что «золотой миллиард» будет состоять исключительно из евреев, то генетическое вырождение сего миллиарда не заставит себя ждать.

Другое дело, что идеологи современного Шафаревичу сионизма, с которыми он ведет отчаянную дискуссию, где его явно заносит полемический пыл, верно служили идее разрушения «империи зла», каковой для них была Россия-СССР, тут его пафос защитника своей родины справедлив. Но беда в том, что этим же были заняты не только сионисты. А и тот же Солженицын, например.

Поэтому не надо перекладывать вину с больной головы на здоровую, хотя любой национализм нельзя считать «здоровой головой», сочтем его в данном случае невиновной головой, потому что разрушение великой страны осуществлялось не нациями, а классами, которые, как известно, интернациональны. Просто этим классам очень хочется спрятаться за национально-освободительную борьбу. Однако подавляющее большинство освобожденных наций проклинают своих якобы освободителей, ибо национальная независимость на деле означает свободу наглого угнетения своего народа национальными феодалами и буржуазией, одновременно являющимися национальной бюрократией.

Но вернемся к несчастному Мордехаю. Да, кажется диковатым всенародное веселье по такому поводу. Однако кем были Эсфирь и Мордехай (не Ванюшин, а тот — исторический!) в Персии? Мата-Хари и Штирлиц? Покрупней, конечно, масштабом, но, по сути — агенты в чуждой стране, шпионы, партизаны и тому подобные подрывные элементы. Им бы во Вторую Мировую быть Героями Советского Союза, если бы ему служили, но они стали Героями Израиля, ибо служили ему. Жаль персов, но остается только воскликнуть: «О, времена! О, нравы!». Ну, обычное дело тогда было обтянуть кожей, содранной с живых поверженных врагов, стены захваченного города! Хотя Мао, к примеру, сокрушался о малости казненных врагов государства уже в наше время. Сталин и Шикльгрубер не сокрушались, а молча делали свое черное дело. Франция, конечно, не празднует Варфоломеевскую ночь, но празднует день взятия Бастилии, где полегло тоже немало народа. Россия стала праздновать в качестве дня национального согласия условный день начала уничтожения польских оккупантов.

Евреи празднуют древнюю победу своих предков, отдавая дань древней традиции, а не выражая свежесть своей ненависти к персам. А на самом деле, никакой дани не отдают, а просто с удовольствием используют повод «оттянуться», релаксировать, повеселиться. И никакого дела им нет ни до Эсфири с Мордехаем, ни до персов, от которых уже и имени не осталось. Так к этому и следует относиться, по-детски, как Ангелина: «Как много в Ордуси всяких праздников!»

Но у больной совести, обожженной тоской по совершенству, по всеобщей справедливости, которая должна быть установлена всеобщим согласием после всеобщего покаяния, иная логика: Надо, чтобы «не только в светлом будущем — вечно, всегда, значит, и в прошлом… не было крови, не было жертв, не было поражений у проигравших и побед у выигравших, все эти несправедливости надо как-то отменить, иначе нечестно, стыдно, тошно… Чтобы и там была только любовь. Только любовь. Всегда…»

Мордехай как гений живет вне времени. Он окунулся в древние тексты и ему стало больно и стыдно сейчас, он почувствовал собственную вину за древние мерзости и, будучи человеком абсолютно скромным, считает, что все люди таковы, как он, а значит, должны испытывать такую же боль и стыд, а если не испытывают, то их надо вразумить и «хоть как-нибудь да заставить каяться в давних чужих грехах. Грехах, совершенных в закопченных трущобах, звавшихся когда-то царскими дворцами, в злых щелях, которые уже захлопнуты, забетонированы…». Если бы Мордехай вырос в Рязани, как могло бы быть, если бы его отец не отправился в Иерусалимский улус на помощь ютаям, то знал бы простую народную поговорку: «Не тронь дерьмо, чтоб не воняло!». Нет, он вырос среди «созерцания слепящих звездных россыпей»… среди «гипнотически таинственных формул и диаграмм». Про дерьмо он имел весьма приблизительное представление. Поэтому не боялся его трогать. И отравляющая вонь исторического дерьма постепенно отгораживала его идеальный мыслительный аппарат от реальной жизни, замыкая в области «идеального идеала» в образе «Третьего Храма… Третьего Рима и Эдема в одном флаконе», как поставил диагноз друг Мордехая Соломон. Тезка великого ютайского мудреца однако…

Но диагноз не лекарство. Болезнь зашла слишком далеко: «Ни один народ в мире не живет своим прошлым настолько, насколько мы!.. Продолжаем всерьез пользоваться лунным календарем… ни в какие ворота… Луна — это наш бич. Иногда мне кажется, что она, как якорь, держит нас у старого, давно уже пустого берега, и не пускает в плавание…».

Да, диагноз… Лунным календарем пользуется весь Восток, отмечающий свои Новые Годы по своему, тоже лунному, календарю. Мусульмане пользуются лунным календарем. А для ютаев это пока что-то вроде детской игры в свое государство — древний возрожденный язык, древний календарь, древние праздники — они столько ждали этого, что можно порадоваться только, что они, наконец, обрели то, чего жаждали двадцать веков. И пусть будут счастливы! Грешно попрекать детей их играми. С ними надо играть вместе…

Мордехай тоже впал в детство, но его увлекли сказки, в которых всякие персонажи глотают небесные тела. В основе мифов многих народов лежит миф о крокодиле или драконе, глотающем солнце. Мордехай решил проглотить ненавистную луну. Отцепить проклятый «якорь», приковавший ютаев к старому пустому берегу. Благо, что он сам создал «изделие Снег», способное сделать это при подключении к обычному источнику питания типа низковольтного трансформатора. Сам довел его до ума в физическом институте, сам испытал, чем привел в ужас ордусское руководство.

Понятно, что такое возможно только в утопии Зайчика-цзы. В моей антиутопии такое изделие, даже незавершенное, хранилось бы не в музее научного института, а в глубоком бункере, ключ от которого был бы в «атомном чемоданчике» главы государства. Да и завершили бы его в моей антиутопии, и испытали бы…

Только не важно, в утопии ли, в антиутопии, но физик уровня Ванюшина не мог не осознавать очевидного даже для «гуманитария» Богдана Оуянцева-Сю: аннигиляция Луны приведет к таким катастрофам на Земле, что уже не до ютаев станет и не до покаяния. Скорей всего, человечество исчезнет или вернется на уровень Адама и Евы, что практически то же. Такая слепота физика-гения возможна только в случае практически полного его сумасшествия. Возможно, Зайчик-цзы и хотел сказать, что фанатичное, без чувства меры служение даже высоким идеалам превращает доброго человека в «беспощадно доброго», то есть в безумного и просто глупого, неспособного ни предвидеть последствий аннигиляции Луны, ни того, что «если ты слишком истово проповедуешь то, что идет вразрез с устоявшимися, формирующими повседневную порядочность представлениями о плохом и хорошем — будь готов, что ближайшими твоими сподвижниками окажутся те, для кого „хорошо“ и „плохо“ — и вовсе пустой звук. Для них „хорошо“ лишь то, что хорошо для них».

Так произошло с Мордехаем, убедившимся в последний момент жизни, что Зия — мерзавец, так произошло с Сахаровым, так произошло с Яхве, доверившим Истину Моисею, который превратил ее в то, что ему было выгодно, так происходит со всеми Учителями, неспособными соизмерить Свою Истину с восприятием того, кому он ее доверяет. Люди создают себе тех богов, какие им выгодны.

Человекознание и духовная чистота Богдана на этот раз спасли мир, но этот акт принес ему немалые духовные страдания: и Ванюшина не смог спасти, более того, косвенно виноват в его смерти, и в Жанне глубоко разочаровался, и вину перед сыном, которого не знал, обрел. Духовное восхождение проходит по тропе страданий, потому что с прошлым расставаться больно, даже если оно иллюзорно.

Наверное, Зайчик-цзы в очередной раз совершенно прав: именно человекознание и духовная чистота только и способны спасти мир. Учителя могут лишь бросить зерно Мудрости на почву душ человеческих, а люди уж сами распоряжаются этими зернами: или пестуют их и взращивают, или оставляют сохнуть на камнях равнодушия.


Я вдруг осознал, что не слышу характерного постукивания клавиш. Посмотрел на Зайчика-цзы и обнаружил его склоненным над смерзшейся каменистой почвой. Я приблизился и увидел, что он рассматривает свой возлюбленный иероглиф жэнь, который, как известно, «состоит из двух частей, отчетливо видимых: „человек“ слева и „двойка“ справа». Причем «двойка» по начертанию совершенно совпадает с математическим знаком равенства. Зайчик-цзы, побывавший и Кун-цзы, и Пифагором, открывшим глубокий философский смысл математических знаков, конечно, не мог не видеть и не чувствовать этого соответствия, если уж его обнаружил я, всегда чуждый всяческих ритуалов и формул. «Не человек для субботы, а суббота для человека» — один из моих любимых принципов. Из-за него, в частности, меня и невзлюбили фарисеи. И до сих пор не любят. И Кун-цзы критиковал: ритуал — отражение Мирового Порядка и потому должен быть незыблем. Даже ошибочный ритуал полезней отсутствия ритуала. Кто ж спорит, что порядок лучше хаоса, но все зависит от того, кто сформулировал ритуал — питекантроп или Кун-цзы…

Но имею ли я моральное право дискутировать с Зайчиком-цзы, если мой мир исполнен страдания? Наверное, должен, чтобы наш общий мир, интерференция наших утопий и антиутопий, порожденных нашими Шамбалами, вобрал в себя лучшее, наиболее пригодное для жизни, сообразной Закону Сущего.

Итак, вот человек, а вот рядом с ним знак равенства… Читаем: человек равен… А чему равен человек?..

Переводчики сетуют, что термину жэнь «дать адекватный перевод невозможно в принципе». И гуманность, и «человеколюбие» — явное не то, «неустранимо искажают его смысл». А у меня сам собой он переводится как «человекознание» или «человекопознание»… Человек равен… А дальше почти безжизненная смерзшаяся каменная крошка горных высот, непригодных для жизни человека, лишь озябшие лишайники пробиваются сквозь щели в камнях. А дальше — если к горизонту или вверх, то звезды, туманности, галактики — мир вне… Если же вниз, то ледник, дающий начало жизни долин, затем склоны, покрытые все более обильной растительностью по мере снижения высоты, птицы, звери, долины, материки, океаны, люди — человеческий мир… А слева у ног Зайчика-цзы все тот же человечек, который равен всему, что справа от знака равенства и вверху, и внизу. И то, что внизу, ничуть не хуже того, что вверху, ибо они части Единого, которое без частей своих существовать не может. Просто у всего в мироздании свое место. Если птица захочет плавать, как рыба, она умрет, даже если она «водоплавающая», если рыба захочет летать, как птица, то она умрет, даже если она «летающая». Человек не все Сущее, он часть Сущего, и потому он равен той части Мирового Духа, которая ему досталась в жизни. Ему надо только правильно распознать, в чем его гений. А гений его в том, что доставляет ему радость жизни, удовольствие от дела, которым он занимается. Талантливый пекарь счастливее бездарного физика, чувствующий землю крестьянин счастливей бездарного политика (что хорошо показал Зайчик-цзы на примере императорской семьи — особо важно, что неталантливый политик опасен для подданных). В том и ритуал Кун-цзы: «Государь должен быть государем, сановник — сановником, отец — отцом, сын — сыном…» и так далее. Всяк сверчок — знай свой шесток и не суйся сапожник печь пироги, дабы не размазали тебе твое произведение по физиономии… Принцип компетентности…

Принцип счастья как резонанс с Законом Мироздания. Человек должен быть богом в своем деле, а не помехой в чужом. Человек равен своему Таланту. Человек равен своей Любви. Человек равен своему Таланту Любви. И Родина — это то, что человек любит. Это, действительно, не географическое и не национальное понятие, а категория духовная. Родина — это то пространство в мироздании, где человек счастлив. Украли Родину у двухсот двадцати миллионов, а они по-прежнему счастливы только в ней. Ибо она в душе их.

Так и ютаи двадцать веков лелеяли Родину в душе своей и обрели ее национально-географически. И да обретут они там счастье!..

Но они не последний народ с такой судьбой. Курды, ассирийцы, цыгане — всех не перечислить. Да исполнится их мечта! Все, что истинно живо в духе, рано или поздно материализуется в пространстве. Только облик человеческий при этом негоже терять.

Ах, этот неисчерпаемый иероглиф жэнь! Как много открывается ищущему разуму при чистосердечном погружении в его глубины: Человек равен…

14.12.2005 г.

Шамбала

Загрузка...