Питер Пэн и Венди

Глава первая КАК ПОЯВИЛСЯ ПИТЕР

Все дети (кроме Питера Пэна, о котором ты скоро услышишь) в конце концов становятся взрослыми. Рано или поздно они узнают, что должны вырасти. Венди узнала об этом так. Когда ей было два года, играла она однажды в саду, сорвала цветок и подбежала к матери. Должно быть, она была очень мила в эту минуту, потому что миссис Дарлинг прижала руку к сердцу и воскликнула:

— Ах, если б ты всегда оставалась маленькой!

Больше они об этом не говорили, но с тех пор Венди уже твёрдо знала, что вырастет. Об этом всегда узнаёшь, как только тебе стукнет два года. Два — это начало конца.

Тебе, конечно, известно, что Дарлинги жили в доме № 14. До появления Венди главной в семье была мама, очаровательная женщина с романтическим воображением и прелестным насмешливым ртом. Романтическое воображение миссис Дарлинг походило на маленькие шкатулки, которые привозят из далёких восточных стран. Откроешь одну — а в ней другая, поменьше, а в той ещё одна, и так без конца! А в уголке её прелестного насмешливого рта прятался поцелуй, который Венди никак не удавалось поймать. Как она ни старалась, он всё ускользал от неё! Казалось бы, вот он, притаился в правом уголке рта, а попробуй поймай!

Мистеру Дарлингу она досталась так. Множество мужчин, которые были юношами, когда она была девушкой, вдруг в один и тот же миг обнаружили, что любят её. Они бросились со всех ног к её дому, чтобы предложить ей руку и сердце, но мистер Дарлинг вскочил в карету, домчался туда первым и получил её в награду. Он получил всё — кроме самой последней шкатулочки и поцелуя, который прятался в уголке её рта. О шкатулочке он и не подозревал, а на поцелуй со временем махнул рукой. Венди считала, что получить этот поцелуй мог бы только Наполеон. Ну а мне кажется, что и Наполеон ушёл бы ни с чем, в сердцах хлопнув дверью.

Мистер Дарлинг не раз хвастался Венди, что её мать не только любит, но и уважает его. Он был очень умный и всё понимал про акции и облигации. По-настоящему, конечно, в них никто ничего не понимает, но он рассуждал о них с таким учёным видом, что ни одна женщина не могла бы отказать ему в уважении.

В день свадьбы миссис Дарлинг была вся в белом. Став хозяйкой дома, она поначалу записывала все расходы и даже, казалось, находила в этом удовольствие, будто играла в какую-то весёлую игру. Не было случая, чтобы она забыла хоть самую крошечную морковку. Но мало-помалу она стала пропускать целые кочаны капусты, а вместо них в её записной книге появились рисунки каких-то младенцев. Она рисовала их, вместо того чтобы заниматься подсчётами. То были догадки миссис Дарлинг.

Первой в семье появилась Венди, потом Джон, а потом Майкл.

Недели две после появления Венди было неясно, смогут ли Дарлинги оставить её в семье — ведь прокормить лишний рот не так-то просто! Мистер Дарлинг безумно гордился Венди, но он был прежде всего человеком чести. И вот, присев на краешек кровати миссис Дарлинг и взяв её за руку, он занялся подсчётами, в то время как она смотрела на него с мольбой в глазах. Она готова была рискнуть, что бы их ни ожидало, но он был не таков. Он любил всё точно подсчитать с карандашом в руках. И если она своими предложениями сбивала его, что ж, он просто начинал все сначала!

— Пожалуйста, не прерывай меня, — просил он. — Значит, так: один фунт семнадцать шиллингов[1] дома и два шиллинга шесть пенсов — на службе; я могу отказаться от кофе на службе — скажем, десять шиллингов долой, — получается два фунта девять шиллингов шесть пенсов. Да у тебя восемнадцать шиллингов и три пенса, итого три фунта семь шиллингов девять пенсов. На книжке у меня пять фунтов. Итого восемь фунтов семь шиллингов — кто это там ходит? — восемь… семь… девять… — не мешай мне, милая, — да ещё фунт ты одолжила соседу — молчи, дорогая! — значит, ещё фунт… и, дорогая в уме… Ну вот и всё! Как я сказал — девять фунтов семь шиллингов и девять пенсов? Да, так и есть: девять, семь и девять. Вопрос теперь в том, сможем ли мы прожить год на девять фунтов семь шиллингов и девять пенсов в неделю?

— Ну, конечно, сможем, Джордж! — восклицала она.

Сказать по правде, она просто готова была на всё ради Венди. Но мистер Дарлинг твёрдо стоял на своём. Нет, он был просто великолепен!

— Не забывай про свинку! — предупреждал он её чуть ли не с угрозой в голосе.

И тут всё начиналось сначала.

— Свинка — один фунт… То есть это я только так пишу, на самом деле, конечно, будут все тридцать шиллингов! Не прерывай меня! Корь — один фунт и пять шиллингов, краснуха — полгинеи[2]. Итого — два и пятнадцать с половиной. Не маши руками! Коклюш — пятнадцать шиллингов…

Так оно и шло, только результат каждый раз получался иной. Но в конце концов Венди всё-таки в семье оставили. Свинку свели до двенадцати с половиной шиллингов, а корь и краснуху посчитали заодно.

Такое же волнение царило в доме и по поводу Джона, а Майклу пришлось и совсем туго. Но и он был в конце концов принят в семью. И вскоре всех троих можно было увидеть на улице: они чинно шли рядком в детский сад мисс Фулсом в сопровождении своей няньки.

Миссис Дарлинг любила, чтобы в семье был порядок, а мистер Дарлинг хотел, чтобы у них всё было, как у людей, так что, конечно, у детей была нянька. Но так как Дарлинги были бедны (ведь дети выпивали столько молока!), в няньки они взяли собаку ньюфаундлендской породы, по кличке Нэна. У неё не было хозяев до тех пор, пока её не наняли Дарлинги. Она была собакой строгих правил и всегда относилась к детям с большим вниманием. Дарлинги познакомились с нею в Кенсингтонском саду, где она проводила большую часть своего свободного времени, заглядывая в детские коляски. К немалой досаде нерадивых нянек, она бежала за ними до самого дома и жаловалась на них хозяйкам.

Нэна оказалась просто сокровищем. Как строга она была во время купания! А ночью мгновенно вскакивала, стоило кому-нибудь из детей подать голос. Разумеется, её конура стояла в детской. Она прямо как-то сразу понимала, когда на кашель можно не обращать внимания, а когда нужно завязать горло шерстяным чулком.

Всем лекарствам до последнего дня своей жизни она предпочитала старинные средства, вроде настойки из ревеня, а когда при ней заводили разговор о микробах, она только презрительно фыркала. В детский сад она провожала детей по всем правилам: пока они вели себя хорошо — степенно шла рядом, а стоило кому-либо отбежать в сторону — живо возвращала его на место.

Если у Джона в этот день был футбол, она никогда не забывала его свитер, а на случай дождя всегда носила в зубах зонтик. В детском саду мисс Фулсом внизу была комната, где няньки ждали детей, когда приходили за ними. Няньки сидели на скамейках, а Нэна лежала на полу — вот и вся разница! Они притворялись, что не замечают её, потому что она ниже их по своему положению, а она презирала их болтовню.

Нэна не любила, чтобы в детскую заходили гости, но если уж этого было не избежать, она мигом срывала с Майкла нагрудник и надевала другой, с голубыми лентами, одёргивала на Венди платье и прилизывала Джону волосы.

В детской царил образцовый порядок — мистеру Дарлингу это было хорошо известно. И всё же он с тревогой думал о том, что скажут люди. Ведь он должен был помнить о своём положении в обществе.

Была у него и другая причина для беспокойства. Иногда мистеру Дарлингу казалось, что Нэна не восхищается им.

— Она от тебя просто без ума, Джордж! — уверяла его миссис Дарлинг и подавала знак детям, чтобы они были с отцом поласковее.

Тут дети поднимали такой шум и крик, что мистер Дарлинг забывал все свои сомнения. Даже маленькая служанка Лиза, которая тоже жила у Дарлингов, принимала участие в этом веселье. В своей длинной юбке и белоснежном чепчике она выглядела просто крошкой, хоть и клялась, когда её брали в дом, что ей давно исполнилось десять лет. Какое это было веселье! Как они прыгали, кричали, плясали! Но больше всех веселилась миссис Дарлинг. Она так бешено кружилась в танце, что виден был лишь поцелуй, притаившийся в уголке её рта. Будь ты попроворнее, может, ты и сумел бы его схватить!

Словом, не было на свете другой такой весёлой и счастливой семьи, пока в доме не появился Питер Пэн.

Впервые миссис Дарлинг узнала о нём, когда стала однажды наводить порядок в мыслях своих детей.

По вечерам, когда дети засыпают, матери начинают наводить порядок в их мыслях, раскладывая по местам всё, что накопилось у них головах за целый день. Если б ты как-нибудь не сразу заснул (только у тебя это, конечно, не выйдет), ты бы увидел, как мама разбирает твои мысли. Это очень интересно! Похоже, будто она прибирает в комоде. Вот она берёт что-то в руки, удивляется, как к тебе попала эта мысль, другую прижимает к щеке и гладит, будто котёнка, а третью торопливо убирает с глаз долой. А утром, когда ты проснёшься, все шалости и дерзости, с которыми ты заснул, будут свёрнуты и спрятаны на дне ящика, а сверху, на самом виду, будут разложены все твои самые лучшие мысли и намерения, вычищенные и выглаженные, — только надевай!

А видел ты когда-нибудь карту собственных мыслей? Сделать такую карту нелегко — ведь у тебя в голове всё перепутано. Чего-чего там только нет! Какие-то зигзаги вроде твоей температуры, вычерченной на листе бумаги. Может, это дороги на острове? На каком острове? И ты еще спрашиваешь! На острове Небывалом, конечно. Ведь мыслями ты почти всегда на этом острове. Всё там яркое и удивительное — и коралловые рифы, и быстроходный бриг, ставший на якорь в заливе, и дикари, и гномы-портные, и пещера с бьющим из-под земли источником, и принц с шестью старшими братьями, и ветхая хижина, и крошечная старушка, у которой нос крючком. Во всём этом можно бы разобраться, но есть там ещё и первый день в школе, и отцы, и пруды, и виселицы, и убийства, и рукоделие, и латинские глаголы, и шоколадные пирожные, и больное горло, и вырванный зуб, и длинные брюки, и многое-многое другое! И то ли это разные части острова, то ли просто одна карта просвечивает сквозь другую, но только всё это страшно запутано, особенно потому что всё это находится в движении.

Конечно, остров Небывалый у каждого свой. У Джона, например, там была лагуна, над ней летали фламинго, и он на них охотился. А у Майкла, который был ещё очень мал, лагуны летали над фламинго. Джон жил на своём острове в перевёрнутой лодке, которую он вытащил на песок, Майкл — в вигваме, а Венди — в домике, умело сшитом из листьев. У Джона друзей не было, у Майкла они появлялись по ночам, а Венди дружила с волчонком, которого бросили родители. Впрочем, между этими островами всегда есть семейное сходство, и, если б поставить их рядом и велеть стоять смирно, ты бы увидел, что носы у них одинаковые — да и не только носы!

К этим волшебным берегам вечно плывут в своих лодках дети. Там бывали и мы. Нам и сейчас ещё слышен порой шум нездешнего прибоя, но ступить на те берега нам больше не дано.

Из всех чудесных островов Небывалый самый уютный и удобный — всё на нём рядом, прямо рукой подать, и приключений хоть отбавляй. Там скучать не приходится. Днём, когда играешь в остров Небывалый со стульями и скатертью, он совсем не страшный, но вечером, за те две минуты, пока ты не заснул, он вдруг оживает. Вот потому-то в детской всегда горят ночники.

Время от времени, разбирая мысли своих детей, миссис Дарлинг находила в них что-нибудь непонятное. Самым загадочным для неё было слово «Питер». Среди знакомых у Дарлингов не было никакого Питера, и всё же он то и дело попадался ей в мыслях у Джона и Майкла. Ну а у Венди в мыслях он занимал главное место. Вглядевшись в это имя, миссис Дарлинг увидела, что буквы в нём крупнее, чем в других словах, и выглядит оно как-то дерзко.

— Да, он очень любит дерзить, — подтвердила со вздохом Венди, когда миссис Дарлинг расспросила её.

— Но кто же он, доченька?

— Питер Пэн! Ты ведь его знаешь, мама!

Миссис Дарлинг его не знала, но, задумавшись о своём детстве, припомнила какого-то Питера Пэна, который, по слухам, жил у фей. О нём рассказывали всякие чудеса. В детстве она в него верила, но теперь, когда она вышла замуж и стала благоразумной, она усомнилась в его существовании.

— Припоминаю что-то, только он уже, конечно, вырос, — сказала она Венди.

— А вот и нет, — уверенно ответила Венди. — Он ростом точь-в-точь как я.

Она хотела сказать, что он не старше её да и ростом не больше; неизвестно, откуда она это знала, — просто знала, и всё.

Миссис Дарлинг рассказала об этом разговоре мужу, но он только рассмеялся.

— Уверяю тебя, — сказал он, — весь этот вздор от Нэны. Такое только собаке может прийти в голову. Ты не волнуйся — и всё забудется!

Однако ничего не забылось, а вскоре этот негодник не на шутку испугал миссис Дарлинг.

Однажды утром Венди как ни в чём не бывало сообщила матери удивительную новость. Видишь ли, миссис Дарлинг нашла на полу в детской какие-то листья, которых там, конечно, не было, когда дети ложились спать. Миссис Дарлинг ломала себе голову над тем, откуда они взялись, как вдруг Венди снисходительно улыбнулась и сказала:

— Ну, конечно, опять этот Питер!

— О ком ты, Венди?

— Противный мальчишка! Никогда не вытрет ноги, — вздохнула Венди. Сама она была очень аккуратна.

Она спокойно объяснила, что по ночам Питер прилетает иногда в детскую и, усевшись на спинку кровати у неё в ногах, играет на дудочке. Надо тебе сказать, что Венди никогда не просыпалась ночью, так что непонятно, откуда она это знала, — просто знала, и всё!

— Чепуха, дорогая! Чтобы войти в дом, нужно постучать.

— По-моему, он влезает в окно.

— На третий этаж?!

— Так ведь ты нашла листья у окна, мама?

Да, ничего не скажешь, листья и правда лежали у окна. Миссис Дарлинг не знала, что и подумать, а Венди всё было понятно. Не могло же ей это просто присниться!

— Доченька, — вскричала миссис Дарлинг, — но почему ты раньше мне ничего не сказала?

— Забыла, — весело бросила Венди. Она торопилась завтракать.

Нет, конечно, всё это ей просто приснилось!

Да, но под окном лежали эти листья…

Миссис Дарлинг внимательно их рассмотрела. Они были сухие и хрупкие, но миссис Дарлинг была совершенно уверена в том, что в Англии деревьев с такими листьями нет. Со свечой в руке она осмотрела весь пол в детской, ища следы таинственного посетителя. Она залезла кочергой в дымоход и простукала стены. Она измерила бечёвкой расстояние от окна до земли — тридцать футов[3], а водосточной трубы, чтобы взобраться наверх, около окна не было.

Ну, конечно, Венди всё это просто приснилось!

Но нет, это был не сон. На следующую ночь произошли необычайные события, подтвердившие её слова. С них-то всё и началось.

Вечером дети, как всегда, лежали в постелях. У Нэны этот вечер был выходной, и миссис Дарлинг сама искупала ребят и уложила их спать. Она спела им колыбельную, и один за другим они ускользнули от неё в страну сна.

Всё было так тихо и спокойно, что собственные страхи показались ей смешными. Она уютно устроилась у камина с рукоделием. Ей было тепло у огня; в комнате, слабо освещенной тремя ночниками, стояла тишина, и вскоре шитьё выпало у неё из рук. Она задремала.

И тут окно в детской распахнулось, и в комнату прыгнул мальчик. Вместе с ним влетел какой-то странный огонёк, не больше твоего кулака. Он заметался по комнате, словно живой, и этот-то огонёк, по-моему, и разбудил миссис Дарлинг.

Она вздрогнула и проснулась. Увидев мальчика, она почему-то сразу поняла, что это Питер Пэн. Если бы в комнате в эту минуту был ты, или я, или Венди, мы бы увидели, что он очень похож на поцелуй, прятавшийся в уголке рта у миссис Дарлинг. Он был очень хорош собой. Платье ему заменяли сухие листья и берёзовый сок, а зубы у него (нет, ты только подумай!) были все, как один, молочные. Они так и сверкали! Увидев взрослую, он заскрежетал на неё этими своими жемчужинами.

Глава вторая ТЕНЬ

Миссис Дарлинг вскрикнула. И тотчас же, словно в ответ на звонок, дверь распахнулась, и в детскую вбежала Нэна — она вернулась домой после выходного. Нэна зарычала и бросилась на мальчишку, но тот быстро выпрыгнул в окно. Миссис Дарлинг снова закричала — на этот раз от страха: она боялась, что он разобьётся о тротуар. Она выбежала на улицу, но там его не было; она поглядела вверх, но не увидела ничего, кроме маленькой звёздочки, которая, как ей показалось, падала с неба.

Миссис Дарлинг вернулась в детскую и увидела, что Нэна что-то держит во рту. Это была тень Питера Пэна. Сам-то он ускользнул от Нэниных зубов, но тень его не успела. Окно захлопнулось, и тень осталась в комнате. Можешь не сомневаться, миссис Дарлинг оглядела её со всех сторон, но тень была самой обыкновенной.

Нэна тут же решила, как с ней поступить. Она вывесила тень за окно, подумав про себя: «Конечно, он скоро явится за нею. Пусть она висит здесь на виду, тогда он легко её достанет, не потревожив детей».

Жаль только, что миссис Дарлинг не могла её там оставить. Тень была очень похожа на неглаженое бельё, из-за неё весь дом стал выглядеть неряшливо. Миссис Дарлинг хотела показать тень мужу, но он как раз в это время подсчитывал, во сколько обойдутся зимние пальто для Джона и Майкла. Чтобы сохранить ясность мысли, он обвязал голову мокрым полотенцем, и мешать ему сейчас было бы просто непростительно! Кроме того, миссис Дарлинг прекрасно знала, что в ответ он только скажет:

— Что ж ты хочешь, если в няньках у детей собака!

Она решила свернуть тень и спрятать её в комод. Пусть полежит там, пока не наступит удобный момент рассказать обо всём мистеру Дарлингу. Ах, лучше б она этого не делала!

Случай представился через неделю, в пятницу. Ну конечно, это случилось в пятницу, недаром пятницу называют тяжёлым днём. Этой пятнице суждено было стать незабываемой для всей семьи.

— Ах, почему мы были так беспечны! — не раз говорила потом миссис Дарлинг мужу. — Ведь это была пятница!

А Нэна сидела по другую сторону от миссис Дарлинг и держала её за руку.

— Нет, нет, — неизменно отвечал мистер Дарлинг, — это я во всём виноват, я, Джордж Дарлинг! Mea culpa, mea culpa![4]

Недаром он учил в школе латынь.

Так они сидели длинными вечерами, перебирая мельчайшие подробности этого рокового дня.

— Зачем только мы пошли в гости в дом номер двадцать семь! — вздыхала миссис Дарлинг.

— Зачем только я вылил лекарство в Нэнину миску! — сокрушался мистер Дарлинг.

«Зачем только я не притворилась, что лекарство вкусное!» — говорили Нэнины глаза.

— А всё моя любовь к развлечениям, Джордж!

— А всё моё роковое чувство юмора, дорогая!

«А всё моя способность расстраиваться по пустякам, дорогие хозяева!»

И тут всегда кто-нибудь из них начинал рыдать. И Нэна при этом неизменно думала: «Да, конечно, не следовало им брать в няньки собаку!»

И не раз мистер Дарлинг сам утирал Нэне слёзы.

— Нет, но каков негодяй! — восклицал мистер Дарлинг.

И Нэна вторила ему оглушительным лаем.

Но миссис Дарлинг никогда не ругала Питера. Что-то в правом уголке рта мешало ей это сделать.

Так они и сидели в пустой детской, с грустью вспоминая всё, что случилось в тот ужасный вечер. Начался он обыкновенно, совсем как сотни других вечеров. Нэна приготовила воду, чтобы перед сном выкупать Майкла, и понесла его на спине к ванне.

— Не хочу я спать! — кричал Майкл. Он всё ещё думал, что последнее слово всегда должно оставаться за ним. — Не хочу! Не буду! Нэна, ещё нет шести! Я тебя не буду любить, Нэна! Не хочу я купаться, слышишь? Не хочу! Не буду!..

Тут в детскую вошла миссис Дарлинг в белом вечернем платье с ожерельем, которое подарил ей Джордж. Она оделась пораньше, чтоб показаться дочери. Венди очень любила смотреть на неё в этом платье. На руке у миссис Дарлинг был Вендин браслет, — она попросила его у Венди на этот вечер. Венди очень любила дава…