Плеск звездных морей

Глава двадцатая Пока никаких указаний…

Не знаю, что имел в виду Греков, когда посоветовал Боргу торопиться с окончанием работ. Но я видел, что Борг внял совету. С помощью вычислительной машины он перестроил график и выгадал целых четверо суток. Были перегруппированы силы, а вспомогательные автоматы сведены в крупные бригады.

В эти напряжённые дни мы с Боргом встречались редко – только за едой в кают-компании, да и то не всякий раз. Я прозванивал линии управления, лазал по каналам связи, а Борг – Борг поспевал всюду.

Однажды я спросил его за обедом, почему он так торопится.

– Нас могут перегнать, – ответил он неохотно.

Это было странно. Никто в Системе не вёл работы, подобной нашей, это я знал твёрдо. Впервые за долгую историю человечества были созданы два великолепных корабля, способных унести землянина к звёздам, – самое совершенное из когда-либо существовавших творений рук человеческих. Рук и мозга! Сомнения Грекова были мне понятны: строительство эскадры таких звездолётов, должно быть, и вправду вызвало бы изрядное напряжение экономики. Но ведь сейчас шла речь только о разведывательном полёте – о полёте на корабле, который почти готов. Вот он – я хожу по его отсекам, вижу его обнажённые нервы – разноцветные пучки трубопроводов, ещё не прикрытые облицовкой. Я сажусь в пилотское кресло, сразу признавшее во мне хозяина…

Да разве устоит перед таким кораблём приёмная комиссия Совета! Ну, может, и найдётся несколько сверхосторожных, вроде Грекова, но большинство-то, большинство членов Совета проголосует за разведывательный полет – иначе просто не может быть!

Я не понимал, что тревожит Борга.

Переломные моменты всегда привлекали моё внимание. Вот текут день за днём, все обычно, ты включился в некий ритм и привык к нему, и вдруг – хлоп! – ты замечаешь, что наступил перелом и надо быть готовым к переменам. С таким неясным ощущением предстоящей крупной перемены я жил в последнее время. Как-то раз, пробираясь вдоль одной из линий автоматики, я забрёл в полукруглый отсек перед грузовым шлюзом. Вечно этот отсек был завален скафандрами, газовыми баллонами, монтажным инструментом, а тут меня вдруг поразила его пустота. Вон он, переломный момент: работы действительно подошли к концу. А я в текучке и не заметил, что монтажников на корабле поубавилось, завалы оборудования рассосались и все стало по местам…

Впоследствии я понял, что моё предчувствие относилось к совсем другому перелому, но тогда я, радостно возбуждённый, направился в ходовую рубку, чтобы поделиться с Гинчевым своим великим открытием. Борга я не надеялся разыскать.

Я влетел в рубку и увидел Борга. Он сидел, опустив плечи, перед коробкой инфора, его большие рабочие руки лежали на коленях. Меня особенно поразила неподвижность этих рук, которые я привык видеть в постоянном движении.

– Что-нибудь случилось, старший?

Он медленно выпрямился.

– Только что вызывал Греков. Мне, пожалуй, придётся дня на три улететь на шарик.

– Как же это? – удивился я. – Работы почти закончены, надо начинать контрольные испытания…

Борг не ответил. Он подошёл к своему рабочему шкафчику и поглядел на расписание полётов.

– В двенадцать двадцать уходит рейсовый с «Элефантины». Если хочешь, Улисс, полетим вместе.

– А что там делать?

– Завтра у Феликса в институте большой эксперимент.

«Ну и что? – подумал я. – Какое отношение имеет это к нашим кораблям? Нет уж, хватит с меня экспериментов Феликса…»

Я отказался.

– Как угодно, – сказал Борг и, вызвав Гинчева, отдал ему распоряжения.

Я подумал, что следовало бы мне слетать на «Элефантину», посмотреть, как идёт модернизация моего корабля. В конце концов, я его командир, никто меня пока не назначил на новый. Кузьма, правда, исправно сообщал мне по инфору, как там идут дела; все нормально, моего присутствия, строго говоря, не требовалось. Но все же…

Словом, примерно через час мы с Боргом оказались на «Элефантине». Кузьма встретил меня у шлюза.

Каким же примитивным показался мне теперь корабль, на котором я налетал столько мегаметров, в котором провёл столько лет своей жизни!..

– Ещё неделя, и все, – сказал Кузьма. – Полезешь в тяговую камеру? Там все распотрошили. Хороший ускоритель поставили, на восемь с лишним тонн меньше веса, а мощность прибавится. Здорово, верно?

– Здорово, – согласился я без особого энтузиазма.

Кузьма вдруг хитро подмигнул и спросил:

– Так что, Улисс, можно поздравить тебя с новым кораблём?

– С чего ты взял? – удивился я.

– Тут был Самарин. Ну, разговорились, и он, между прочим, спрашивает, сколько лет я летаю вторым пилотом. Отвечаю, а он будто и не услышал. Продолжает расспрашивать, что я думаю о новой системе противометеоритной защиты, и о семейных делах, и вообще… какие планы и намерения… А на прощанье вдруг говорит: «Готовься к зачёту на командира корабля».

– Так это тебя надо поздравить, Кузьма.

– Спасибо. Он прямо не сказал, но я так понял, Улисс, что ты пойдёшь на новый корабль. На один из этих звездолётов.

– Что именно он сказал?

– «Улисс дорвался до своего», что-то в этом роде.

– Дорвался до своего?

– Да. Зашёл, понимаешь ли, разговор о тебе, я спросил, видел ли он тебя у Борга, ну, он и сказал в этом смысле. А как ещё можно понять?

Мне расхотелось осматривать новый ускоритель. На том корабле стоял ещё более мощный. Ничего я не мог с собой поделать: ни малейшего интереса я не испытывал к новому ускорителю…

– Пойдём лучше в диспетчерскую, Кузьма.

– А что я там не видел? – проворчал он, однако пошёл за мной.

В холле, примыкавшем к диспетчерской, всегда толклись пилоты, ожидающие вылета, или погрузки, или ремонта. Они коротали время за шахматными столиками, листали журналы, сбивали коктейли у стойки бара. Издавна повелось в космофлоте, что в пилотских собраниях такого рода предпочтительны разговоры о смешном – традиция, унаследованная от лётчиков старинной атмосферной авиации.

Меня сгрёб в объятия Рокотов, пилот из моего выпуска, летавший на линии Луна-Сатурн.

– Привет, Улисс! Давно тебя не видел, старый компрачикос. Как поживаешь?

– Почему компрачикос? – удивился я.

– Да говорят, ты похищаешь юных практикантов и заставляешь их разгуливать по космосу без скафандров.

– Враньё, – сказал другой пилот, подняв голову от шахмат и подмигнув мне. – Просто он их учит летать, не глядя на приборы.

– Что это вы говорите, ребята? – вмешался третий, подходя со стаканом фруктового коктейля. – Улисс не такой человек. Он подобрал себе практиканта, который натаскивал его в шахматы, вот и всё.

Я слегка ошалел от такого натиска.

– Не слушай их, Улисс! – басил Рокотов, покручивая русые усики. – Все они гадкие завистники. Ты что-то похудел, а? Скулы как торчат. Спишь хорошо?

– Не очень, – ответил я, обретя наконец дар слова. – Тревожно сплю, как все компрачикосы. Что хорошего на Сатурне?

– Что может быть хорошего на Сатурне? Крутится – и на том спасибо. – Рокотов схватил меня под руку и поволок в сторону. – Послушай, Улисс, есть просьба. Начнёшь формировать экипаж – замолви словечко за меня.

– Какой экипаж?

– Не хитри со старым товарищем, Улисс. Могу третьим пилотом, если второго ты уже присмотрел. Я не гордый.

Тут подошёл пилот со стаканом и ловко этак вклинился плечом между мной и Рокотовым.

– Не помешал? – спросил он медовым голосом. – У меня к тебе серьёзное дело, Улисс…

Еле я отбился от них.

Я приотворил дверь с грозной надписью «Без приглашения не входить» и заглянул в диспетчерскую. Как раз была Костина вахта. Костя сидел на вертящемся табурете, вокруг мерцали обзорные экраны, и он вёл радиоразговор, требуя немедленной отгрузки сжатого воздуха и напирая на слово «график». Девушка-оператор оглянулась на меня и замахала рукой: нельзя, мол, сюда. Я послал ей воздушный поцелуй и продолжал торчать в дверях. Кажется, впервые я заметил, какой прекрасный у Кости профиль – не то греческий, не то римский, словом, античный. С таким профилем не в диспетчеры бы надо идти, а на телевидение, чтобы миллиарды людей получали эстетическое наслаждение.

Костя выключился на слове «график», обернулся ко мне. Я отчётливо видел, как на его лице отразилась мучительная внутренняя борьба: с одной стороны, в святилище вошёл пилот без приглашения, с другой – пилот этот был старым другом. В следующий миг, однако, он широко улыбнулся и сказал:

– Входи, что с тобой поделаешь.

Я скромно сел на краешек стула против Кости.

– Ну как? Нравится тебе здесь?

– Ничего, – сказал Костя. – Работать можно.

Он вперил взгляд, исполненный служебного рвения, в один из экранов, по которому ползла мерцающая точка, затем нажатием клавиши включил рацию и строго велел кому-то погасить скорость.

– Работать можно, – повторил он, взглянув на меня. – Хлопот с вами, пилотами, не оберёшься. Роза, ты запросила сводку ССМП?

– Сейчас запрошу, – ответила девушка-оператор.

– А как ты? – спросил Костя. – Через восемь суток у тебя по графику обкатка ускорителя.

– Очень приятно, – сказал я. – Хотел поговорить с тобой кое о чём, но вижу, ты занят…

– Ничего, выкладывай. Постарайся короче.

– Тебе полагается быть всеведущим, и ты, наверное, знаешь: когда намечаются контрольные испытания звездолётов?

– Костя, опять вызывает Буонавентура, – сказала девушка.

– Ох! Передай ему, пусть ждёт очереди. Здесь ему не Луна, где можно выбрасывать плазму куда попало. – Костя обратил ко мне озабоченное лицо: – Мало того, что фамилия такая – теряешь время на выговаривание, так ещё и настырный сверх меры… Испытания звездолётов? Не знаю, Улисс. Был, помню, разговор, когда Самарин прилетел, но пока не решено.

– Ясно. – Я поднялся.

– Поговори с Антонио, он больше знает.

– Ещё одно… Надо бы Доктора разыскать. У тебя огромные возможности по связи, наведи справки, Костя. Как подумаю, что он мотается по городам и гостиницам…

– Ты думаешь, я не искал? Пока не удалось найти, но я непременно… – Перед Костей замигала зелёная лампа, он ткнул пальцем в клавиатуру и закричал: – Слушаю!

Я подошёл к двери, но тут она распахнулась, в диспетчерскую вошёл Антонио – черноглазый, стремительный, дожёвывающий что-то на ходу.

– А, ты здесь! – Он стиснул мне руку. – Надолго? Ну, пообедаешь у нас, поговорим. – Он ринулся к Косте: – Что с гелиостанцией?

– В семнадцать начнут прибывать секции. Вот никак не соображу, куда их принимать.

– Расчистить причалы «А» и «Г», тут и соображать не надо.

– Тебе, может, и не надо, – заявил Костя, – а мне надо. У причалов корабли стоят, а не… – он поискал сравнение, – а не банки с вареньем.

Девушка-оператор прыснула. Антонио погрозил ей пальцем и вернулся ко мне.

– К вопросу о варенье, – сказал он. – Дагни соорудила такие бисквиты, – он закрыл глаза и покачал головой, – амброзия! С миндалём и ещё чем-то. Хочешь отведать?

– Хочу. Только потом. – Я спросил его насчёт испытаний звездолётов.

– Туман, Улисс, сплошной туман. Пока никаких указаний. – Он несколько раз приподнялся на цыпочки, разглядывая меня. – Борг летит с двенадцатичасовым на шарик, ты бы взял и полетел тоже. Ожидается какой-то грандиозный эксперимент.

– Знаю, только не вижу связи между экспериментом и тем, что меня интересует.

– Там будет весь Совет, во всяком случае комиссии по демографии и космическим исследованиям. Получишь информацию из первых рук.

Я задумался. Пожалуй, в этом был резон. Покончить разом с неопределённостью…

– На твоём месте я бы полетел, – сказал Антонио.

– Ладно. Полечу.

– Тогда беги. – Он взглянул на часы. – Беги на пассажирский причал. Я предупрежу, чтобы оставили место.

В холле я, можно сказать, отлепил Кузьму от визора (передавали состязания горнолыжников, мельком я увидел знакомый трамплин среди гигантских елей Тюрингенского леса) и сообщил, что улетаю на несколько дней на шарик, к обкатке ускорителя вернусь непременно. Нет ли у него, Кузьмы, поручений?

– Пожалуй, нет, Улисс. Я вёл переговоры с Учебным центром, меня вроде хотели пригласить преподавателем штурманского дела, но теперь…

– Понятно, – сказал я. – Не теряй времени, Кузьма, готовься к зачёту.