Плод осени

III.

Небо опустилось, разваливалось лето, догнивал год. Вода сделалась темной, злой на вид, холодной, отчужденной; тоже готовилась замереть подо льдом, как личинка в куколке, чтобы потом воскреснуть; ее уж не интересовал этот год. Носился ветер над городом и морщил воду. Гривы лошадей, волосы мужиков и рябь реки относились ветром в одно направление, как будто это были части одного и того же сложного механизма. Несколько капель упали на стекло окон и легли косыми блестящими короткими линиями; эти линии шли в том же направлении, как и гривы меланхолических, одурманенных думами лошадей.

У берега медленно и тяжко поднималась и опускалась многотысячепудовая барка. Как будто гигантское животное дышало.

Послышался глухой звонок нежданный, докучный. Так звонят к молодости, стучатся и ждут за дверью, и униженно смотрят в холодные глаза. Так терпеливо выжидают, заботливо приодевшись, чтобы понравиться в новых, ярко-желтых перчатках, облегающих тонкую, теперь холодную руку.

Она была в длинных желтых перчатках, облегавших тонкую руку. Ее грудь подымалась и опускалась, и голос прерывался не от волнения, не от высокой лестницы.

-- Я пришла... Я думала, -- начала она, и остановилась, пораженная холодностью его глаз.

-- Может быть, я не вовремя?

-- Ничего, пожалуйста, -- сказал он.

-- Я была здесь поблизости и подумала: может быть, вы дома?

Он ответил насмешливо:

-- Да. Я дома. Садитесь.

Наступила неловкая пауза. Она взглянула на него и проговорила:

-- Но я не хочу вам мешать.

-- Собственно говоря, -- ответил он, -- я действительно собирался выйти по делу.

-- Я сейчас. Только отдохну.

-- Сегодня холодно? -- спросил он, заинтересовавшись своими ногтями.

Она не слышала, занятая своими печальными мыслями.

-- Я спрашиваю: холодно ли сегодня?

Она испуганно и быстро ответила.

-- Да, ветер.

-- Разве так трудно было ответить сразу? -- строго спросил он, уставив на нее холодные глаза.

-- Я ведь ответила, что дождь.

-- Дождь, -- он усмехнулся. -- Нет никакого дождя.

Он поднялся со стула и подошел к окну.

-- Я наблюдаю за этой баркой. Я вообще люблю наблюдать жизнь. Прежде здесь работало шесть мужиков, а вот уж два дня как их только пять. Вероятно, один заболел, простудился, что ли.

Он поморщился и стал думать -- когда она догадается уйти.

-- Ты не любишь меня, -- наконец, сказала она.

-- Здравствуйте. Новости.

-- Нет, я знаю, я чувствую, что не любишь

-- Да тут нечего чувствовать, -- рассердился хозяин. -- Я уж имел честь сообщить вам об этом.

-- Что же будет?

-- Я не знаю. Я ничего не знаю.

У нее было растерянное, старое, заплаканное лицо, и он старался не глядеть на нее.

-- Что будет? Ничего.

-- Ты хочешь меня выбросить, как... как... -- у нее опять покатились слезы.

-- Боже мой, -- кисло протянул он. -- Я не понимаю, чего, собственно, вы от меня хотите? Обо всем уже переговорено, перетолковано десять раз. Мы разные люди, мы совершенно разные. Вам доставляет странное удовольствие приходить сюда, в пятый раз.

Она прервала:

-- Я после этого была всего три раза.

-- Ну, три, -- согласился он. -- Вам доставляет удовольствие мучить себя, мучить меня, жевать одно и то же. Нет, покорно вас благодарим. Господи, только не плачьте.

-- Я не плачу, -- ответила она, изо всех сил сдерживая слезы. -- Я только... Ну вот, я не плачу.

-- Мы разные люди. Это сразу было видно... Послушайте, что это у вас за перчатки?

-- Ведь вам правится такой цвет.

-- Мне? Этот ужасный рыжий цвет? Матушка, что с вами?

Он остановился против нее, притворяясь удивленным.

-- Помните, в театре одна дама носила, и вы сказали... сказали...

-- Ну да, ей, к ее светлым волосам, они шли. У вас нет никакого вкуса. Что вы делаете? Зачем вы рвете перчатки?

-- Они мне не нужны, -- зло и упрямо оказала она, разрывая бедные перчатки.

-- Глупо. Неумно.

-- Я знаю: вы меня всегда считали дурой.

-- О, Господи, -- вздохнул он с видом невинного мученика.

-- Что вы сделали со мной? -- вдруг сказала она, и глаза ее сверкнули. В ее тоне и фигуре было что-то такое, чего он инстинктивно испугался.

-- Что я с вами сделал? Вы не девочка, -- ответил он лживым голосом.

Она продолжала. Казалось, что она сделалась выше ростом:

-- У меня было что-то свое, вот здесь, что я берегла в себе. У меня был прекрасный муж, он мне дороже всего.

-- Но муж при вас и остался.

Ее голос дрожал. Она не смотрела на него:

-- Мне стыдно ему смотреть в глаза. Мне стыдно смотреть на себя в зеркало. Мой ребенок вырастет, я его тоже буду стыдиться.

Как будто что-то царапнуло его за сердце. Он несмело сказал:

-- Надо взять себя в руки.

-- Я не думала, я бы никогда не поверила, что так случится. Зачем я вас встретила? Я вас даже не любила, -- продолжала гостья, едва следя за своими словами.

-- Ну да, это потом все женщины говорят, -- бросил хозяин.

-- Я думала, что мы будем друзьями. Веришь? Ты первый, первый, к которому я пришла после мужа. Ты не веришь мне?

-- Верю... Да не все ли равно?

Но ей казалось, что это не все равно.

-- Я теперь пустая. Я сразу стала старухой. Я хочу убить себя.

-- Ну, это уж, право, лишнее.

-- Я другая, я совсем другая. Ты не знаешь меня. Я люблю тебя, и потому ты мог меня сделать такой... Капля за каплей...

-- Право, у меня спешное дело. Я жду визита, -- прервал он, взглянув на часы.

-- Да, да. Я ухожу. Прощайте.

Но вместо того, чтобы идти в двери, она села и тупо смотрела в окно.

-- Когда же она уйдет? -- тоскливо думал он.

-- Вы просили вернуть ваши письма, -- проговорил он, подойдя к ящику и доставая заготовленный пакет. -- Вот они.

-- Мои письма и карточка...

-- Возьмите же себя в руки. У вас ребенок и...

-- Нет, я спокойна, -- проговорила она, -- но обещайте мне.

-- Именно?

-- Я бы не хотела встречать вас. Устройте это. -- В ее голосе звучала надежда. Казалось, она ждала, что он скажет "нет".

-- Хорошо, -- ответил он поспешно.

-- Прощайте. А если вы -- если что-нибудь случится с вами, ну, например, вы заболеете... то позвоните мне по телефону -- вы помните мой номер телефона?

Он старался ее выпроводить и быстро согласился:

-- Хорошо, хорошо. Чему вы улыбаетесь?

-- Сама себе. Если вы через месяц услышите, что я с другим, -- то не удивляйтесь: я пустая теперь. Лучше всего забудьте меня совсем. Я ненужная, выброшенная.

-- Да, -- очень холодно ответил он и проводил до двери. -- Ваша муфта.

-- Через минуту она ушла; ее тонкие руки без перчаток держали пачку исписанных, прочтенных и уже ненужных писем.

Косой ветер вместе с холодом пригнал уже клочья сумерек оттуда, где среди северных лесов тяжелой поступью шла, ломая сучья, злая зима.

Многотысячепудовая огромная барка теперь уже не казалась прочной, тяжелой, вросшей в воду. Слой аккуратно сложенных, четко обрезанных кирпичей еще понизился; вся барка поднялась над водой и похоже было, что у неприветливого чуждого берега сонно бьется ненужная скорлупа исполинского плода, оброненного ушедшим летом. Или труп гигантской рыбины, у которой выпотрошена внутренность, качается на поверхности холодной реки, уже готовящейся замереть подо льдом.

Мужики продолжали работать и кирпич за кирпичом, зерно за зерном, капля за каплей обирали, сосали, разъедали живое дело барки. Они добрались уже до самой сердцевины, и хитро изломанная сеть досок врезалась все ниже и глубже...

Он стоял у окна, смотрел и думал. Странная мысль поразила его. Он не мог от нее отделаться... Эта барка, была безмолвной свидетельницей его любви. Как недолго она длилась. Не глубока она была: всего несколько слоев кирпичей... Когда эта женщина пришла к нему в первый раз, барка была тяжелая, полная, как спелый плод, и над ней сияло осеннее золотое солнце. А теперь...

Но не только свидетельницей эта огромная барка, Бог знает для чего остановившаяся под его окнами, была почти живой участницей всего его переживания. Она разделила судьбу только что ушедшей женщины. Как мужики опустошили барку, точно так же он, молодой, сильный, наглый, незадумывающийся, опустошил сердце этой кроткой, немолодой, осенней женщины. Вот она торчит под окном и не дает забыть, напоминает... Странная драма.

Пустая тачка лежала тут же, опрокинувшись на бок. Ее черное колесо резко вычерчивалось на розовом фоне многотысячепудовой барки, которая медленно исходила кровью.

1910 г.

----------------------------------------------------

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.