Плохой хороший парень

26

Похоже, я медленно схожу с ума…

Сесть в машину к тому, кто не раз бросался дерзкими угрозами, а порой и не чурался грязных действий — фантастическая глупость. Бестолковость, что я нередко маскировала под понятием «любопытство». Вот и сейчас, несмотря на очевидные риски, мною двигал жгучий интерес.

Стас говорил почти без намёков, пояснял, что некто влиятельный ждёт со мной встречи, но не спешил называть его имени. Мне тут же представился Май, который всё-таки нашёл лазейку и теперь ждал меня в слабоосвещённом сквере с цветами и в безупречном костюме.

Боже, какая чушь!

Продолжать мечтать — означало, согласится с расстройством личности. Ведь который раз я сую руку в кипящую воду, надеясь на облегчение, а по итогу получаю ожог за ожогом. Наверняка на то влияло моё положение, иначе объяснить свои поступки было сложно. Впрочем, оно и было тем лекарством, что помогло не потерять от боли рассудок.

— Всё-таки решил прикончить… — бросила я догадкой в Стаса, который свернул на просёлочную дорогу. Лучи от фар стали единственным источником света, лесистый забор давил с двух сторон. Но ни желания выпрыгнуть из авто, ни порыва удариться в панику не появилось. Напротив, за эти несколько дней я впервые ощутила умиротворённость. Такую сладкую гармонию, что невольно тянуло улыбаться.

— Если бы я хотел тебя убить, то переехал бы ещё на тротуаре, — сухо бросил парень. — И тогда бы твои нюхачи никогда бы на меня не вышли.

— Давить людей — твоя визитная карточка? — хмыкнула я. — Прости, но тебе стоит сменить тактику. Случай с Кабановым тому яркий пример.

— Его удача, что я не желал ему смерти. И вообще, перестань считать нас палачами. Мы, скорее, каратели. Наказываем, но оставляем шанс переосмыслить вину.

Из горла вырвался смешок.

— По-твоему, борцы со злом — есть проказники? Твой ремень явно бьёт не по тем задницам. Я бы начала с твоей.

Теперь засмеялся Стас.

— Извращённые игры оставь для Мая… — губы парня дрогнули. — Если, конечно, ты его ещё когда-нибудь увидишь.

Ответ блондина прошёлся по мне хлёсткой пощёчиной. Он знал, куда подсыпать соли. Однако, я держалась уверено и не порадовала мерзавца острой реакцией.

Стас ненавидел Тимура. По крайней мере мне всегда так казалось. Несмотря на полярные статусы в одной группировке, Май редко следовал указам, вычерчивал рамки и никогда считался ручным псом. Стас же был ограничен, отыгрывал роль мафиози, когда на деле ничем не отличался от обычного прихвостня.

— Ох, да за нами хвост, — разулыбался Стас, не сводя глаз с дороги.

Нахмурившись, я посмотрела по зеркалам, но никого не заметила. Кромешная темнота была нашим единственным спутником.

— О чём ты? Я никого не вижу.

— Всегда знал, что из тебя хреновый мусор, — бросил водитель. — Что не скажешь про твоего отца. Быстро же он меня вычислил.

— Отец? — задохнулась я.

— Да, плетётся за нами подобно змее. Наверняка уже ствол наготове. Так и слышу, как скрипит его кобура.

— Но как?

— Жучок. Прослушка. Маячок, — перечислил он. — Вариантов масса.

Лицо обдало жаром. От злости задергался глаз.

Было сложно поверить, что несмотря на количество ссор, отец всё же пренебрёг обещанием. Нарушил личные границы и продолжал держать меня на поводке.

Как он мог?

— Не спеши гневаться на папашу, Юна. Он просто беспокойный старик, который любит своё чадо. К тому же, встречу с заказчиком он не прервёт. Будет наблюдать издалека, убеждаясь, что тебе ничто не угрожает. Выдавать себя почём зря он не станет.

В его словах была истина. Фобия потерять меня была равна страху вступить со мной в ссору. Долгие годы отец трудился над нашими взаимоотношениями и едва ли станет обнулять свои старания без особого на то повода.

— Кто бы мог подумать, что ты умеешь мыслить. Май всегда называл тебя кретином, — отстрелялась я, но удовлетворения за ответный удар не получила.

Воздух покинул лёгкие, когда мы притормозили. В нескольких метрах от нас, на мостовой, виднелся женский силуэт. Тонкий и изящный. Даже в темноте мне удалось разгадать его владельца.

Мама.

Меня накрыло новой волной ярости.

— Почему ты не сказал, что везёшь меня к Виктории?!

— Почему не сказал то, что заставило бы тебя передумать? — парировал Стас. — Хм. Даже не знаю.

— Я не стану с ней разговаривать, — отрезала я, скрестив на груди руки.

— Перестань обманываться, Юна. Мы оба знаем, что одна вредная черта понесёт твои ноги прямиком к цели, — парень наклонился и прошептал мне на ухо: — Любопытство. Оно попросту тебя сожрёт.

Блондин был прав. За нежеланием увидеть Викторию скрывалось крепкая потребность заглянуть ей в глаза. Выслушать, а быть может, дать шанс оправдаться. И только после разорвать её надежды в клочья, как она поступила со мной. Вытянуть шею и высказать всё, что я думаю об этой мерзавке.

— Ступай, — сказал Стас, разблокировав двери. — Я буду ждать тебя здесь.

Оказавшись на улице, я содрогнулась всем телом. Но не от холода, что был свойственен началу осени, а от неприятного предвкушения. Мне было плевать, что именно хотела донести Виктория, ведь любой разговор с ней — ничто иное, как каторга. Испытание, что обещает раздрай чувств.

По словам Стаса, где-то в тени скрывался отец, что тоже крайне нервировало. И вот парадокс, за отсутствием в жизни родителей, мне приходилось чувствовать их невыносимую «заботу». Каждый раз. Каждый день. Но если Олег был предсказуем, то твисты матери предугадать было сложно.

Я шла медленным шагом, размышляя, что скажу ей в первую очередь. Пошлю ко всем чертям или поглумлюсь над причёской? Укажу ей на место или молча дам поздороваться? Любой почин был уместен. Но оказавшись рядом, буквально в метре, я посмотрела на женщину с неподдельным сочувствием.

— Погода жарких стран тебя не устроила и ты решила вернуться в город? — фыркнула я. — Что ж, туман и слякоть тебе к лицу.

— Я никуда не сбегала, если ты об этом, — произнесла она уверенным тоном, а после уточнила: — Не успела. Мне потребовалось время, чтобы собраться.

— Собраться с чем? С духом? Или ты о тех вещах, что сейчас гниют в тюрьме? Уверена, Марк и Валерий так и мечтают оказаться у тебя в чемодане.

— Я собиралась с мыслями, милая. И пришла к тому, что не смогу уехать, не поговорив с тобой.

Сейчас, в невзрачном пальто и отсутствии макияжа, она сошла бы за провинциалку с хорошим вкусом. Безупречная прическа дала сбой, влага сделала её пушистой, а некогда блестящие туфли теперь покрывала дорожная пыль. Женщина явно прибеднялась, либо больше не могла играть на впечатление.

— И что же ты хочешь сказать? — поинтересовалась я, встав на мост и облокотившись на поручень. Река под ним была гладкой, точно зеркало. — Дай угадаю, это будет длинная лекция о сложностях материнства? Или дашь совет, как в одночасье стать мразью, но при этом выглядеть ангелом?

Мне донеслось, как участилось её дыхание.

— Я хотела попросить… Попросить у тебя прощение.

— Уже проходили, — хмыкнула я. — Да будет тебе известно, количество покаяний не влияет на качество. Его укрепляет искренность.

За спиной послышался стук её каблуков.

— Ты не веришь мне? — спросила Виктория, заняв аналогичную позицию рядом со мной. Теперь гладь реки отображала лунный свет и её поникшее лицо.

— Назови мне хоть одну причину, чтобы я тебе доверяла. Сама знаешь, что их нет. Как и нет понимания, для чего это всё. Едва ли моя обида тебя тяготит.

— Но я здесь, а значит, твои убеждения неверны. Мне действительно это важно.

Желчь подступила к горлу. Брезгливые мурашки атаковали всё тело. Глаза накрыла плёнка слёз, но не от печали. Меня грызло негодование. Собравшись с силами, я посмотрела на женщину. Прямо. Не отводя глаз. Хотелось раз и навсегда содрать с неё маску.

— Тебя это заботит? Правда? — мои глаза превратились в щёлки. — Тогда докажи мне. Убеди, что это так. Ведь несмотря на всё дерьмо, у тебя по-прежнему есть шанс.

Глаза женщины вспыхнули интересом.

— Внимательно слушаю, — проговорила она, наверняка не привыкшая следовать чьим-то указам. И недурно, ведь нас кое-что объединяло.

Чёртово любопытство.

— Пожертвуй своими нарядами и явись в участок, — без колебаний выдала я. — Расскажи им, кто стоит за кибер-бандой. Выдай себя и, наконец, оправдай того, кто не достоин прозябать в клетке… Ты ведь можешь это сделать. И тогда, клянусь, я прощу тебя. Забуду всё то, что ты мне причинила.

Острая бровь Виктории выгнулась. Оттолкнувшись от бортика, она приложила наманикюренный палец к губам.

— Мать из меня паршивая, это правда. Но я крепко убеждена, что мы могли бы стать подругами. Так же, как и я, ты знаешь толк в манипуляции.

— В Аду я видела таких подруг, — прошипела я, сплюнув в реку.

Виктория улыбнулась и подошла ближе. Теперь мне стала заметна паутинка морщин в уголке глаз и несколько родинок, что рассыпались над её губой.

Совсем как у меня.

— Ты ведь просишь не только за него? — коготки женщины проехались по моему плечу, руке и остановились на животе. — И всё-таки Тимур продуманный парень. Всегда оставляет себе спасительный круг. Но справедливости ради, я тоже не смогла бы ему отказать.

Меня передёрнуло.

— Не смей так говорить! — отбросив её руку, я пришла в бешенство. Так хотелось её сломать. — Считай это чем угодно, но мы обе знаем, что тем самым ты избегаешь ответственности! Ты чёрствая, не способная на любовь и сострадание! Твои извинения — фальшь! Ты никогда не пожертвуешь собой ради меня, ни ради кого-либо! А я с огромным удовольствием продолжу ненавидеть тебя! Всю свою жизнь!

Впервые на лицо Виктории упала тень. Она дотронулась до шёлкового шарфа, словно ей стало трудно дышать. Скромная слеза скатилась по её бледной щеке.

— Я пойду на это, дочка. Если это сделает тебя счастливой, пусть будет так.

Я оторопела. Остыла. Всё размышляла над тем, с кем веду диалог. Актриса ли передо мной или женщина, чей материнский инстинкт внезапно проснулся?

— Хорошо, — ещё прибывая в шоке, ответила я. Других фраз не нашлось, благодарить Викторию было не за что.

Она была ужасна. Во всех смыслах этого слова. Но я не лгала, когда обещала ей прощение. Ведь желаемый поступок действительно требовал мужества.

— Здравствуй, — сказала мама, отчего я только больше растерялась. — Рада встречи, Олег. Давно мы не виделись.

Обернувшись, я видела отца, что топтался в нескольких метрах от нас и, почему-то, держал руку на «пульсе». Поводов для перестрелки не было, однако он был напряжён. Беглый взгляд, дрожь в пальцах и растрёпанные волосы — он будто стал героем вестерна, что неизменно ждал какой-то подвох.

— Отойди от неё, Юна! — приказал он. — Иди в машину, сейчас же!

Мы с Викторией синхронно улыбнулись.

— Хватит, пап, — попросила я, подойдя к нему. — Самое страшное, что могла сделать мамаша, она уже совершила… Родила меня.

— Ты должен быть благодарен за это, — добавила мать. — И куда же делись цветы? Ты впервые пришёл на свидание с пушкой.

Поморщившись, отец обратился ко мне.

— Что она несёт? — растерянно прошептал он. — Она навредила тебе? Мне арестовать её? Скажи, дочка, и…

Меня вдруг коснулось понимание, что предложения отца не имеют никакого значения. Он был слаб перед ней. Женщиной, что он непоколебимо любил. Да и возьми её силой, ей бы удалось выкрутится. Она вела свой бизнес грамотно, не оставляя улик. Все те, ко был менее аккуратен, уже давно пожинают вендетту закона. К тому же, она и без того согласилась сдаться.

— Мне плевать, правда, — пожав плечами, ответила я. — Но вам точно нужно поговорить. В этом я уверена.

Поставить точку в истории, которая отравляла жизнь, — осталось в мыслях. — Что мучала нас годами и дарила лживые надежды.

Уходя, я часто оборачивалась, гадая над тем, о чем те беседуют. Обмениваются претензиями или просто прощаются? Радуются встречи или бросаются угрозами? Эти мысли не покидали меня, даже когда я оказалась в патрульной машине. Даже когда Кабанов разразился утомительными нравоучениями. Даже когда рукоплескал так, что дрожали стёкла. Ясным оставалось одно: отец, наконец, её отпустил. Несмотря на собственные чувства и тёмную судьбу «любимой».

Мне следовало взять с него пример…

Но не тот, что советовал гоняться за любовью долгие годы. Правильнее было принять неизбежное и двигаться дальше. Перестать уничтожать себя, веря в то, что нельзя изменить. И никогда не корить себя за то, что оказавшись по разные баррикады, вы когда-то рискнули переступить через правила и позволили себе быть счастливым. На краткое мгновение, но такое незабываемое.

Как и отцу Викторию, мне нужно было отпустить Майского.

Это было правильно. Ведь несмотря на обещание, Виктория не явилась в участок. Ни через день, ни через месяц, ни через пять долгих лет…

Пятьдесят девять месяцев спустя

Исправительное учреждение города Х

12:46

Тимур

— Чего скалишься, Майский? Опять стащил мои мюсли? Если это так, то я прикончу тебя ночью. Зуб даю, что порешаю, — ворчал Сифон, зубы которого крошились не реже тюремной штукатурки. Худощавый парень был дерзок в выражениях, пусть на деле мог сразиться разве что с тенью. Когда-то бедолага не поладил с раковиной, за что получил кричащее прозвище.

Как по мне, весьма ироничное.

— На твоём месте я бы не стал рисковать тем, что и так в избытке, — парировал я, нарочно улыбнувшись во весь рот. — Как и есть то, что твёрже детского пюре.

А ведь и правда повод для радости был. Весомый. Почти грандиозный. Лёжа на исхудавшей подушке, что стала мне любимой, я готовился к бесстыдному разрыву. И неспроста, ведь меня заждалась не менее прекрасная леди. Имя ей — свобода.

И это было лучшим расставанием за всю мою жизнь.

— Да не жрал он твою бурду! — прогремел второй мой сокамерник, отложив гирю в сторону. Огромный, как Годзилла, и разукрашенный наколками, он настоятельно просил называть его… Веня. — Хорёк с комиссии вернулся. Наверняка путёвку получил, вот и лыбится. Колись, Май, когда на волю?

Взмахнув рукой, я посмотрел на невидимые часы.

— Воля ждёт меня к часу. И — О боже! — я вот-вот пропущу с ней свидание, — прозвучало с неистовым удовольствием. — У кого есть целые капронки?

Годы в заточении лишь сейчас казались мгновением, по правде дни тянулись бесконечно долго. Работа в соседней деревне отвлекала только днём, а вот бессонные ночи были подстать каторге. Выключался свет и меня накрывало мыслями о прошлом. Прошлом, что могло пройти иначе сотню раз. Я мог стать кем угодно — слесаря до офисного червя, но стал тем, кто носит именную бирку на грудном кармане. Я мог быть с кем угодно, но лишился всех тех, кому я был хоть немного дорог. Впрочем, из всех насущных вопросов мне удалось переосмыслил только эти два.

В остальном я был лапочкой.

— Поверить не могу, что уже завтра не увижу твою рожу, — возрадовался Сифон, подскочив со скамьи. — Никаких анекдотов и жутких песен с утра… Наконец-то, отсижу свой срок по-человечески.

— То есть, съеденные мною мюсли тебя больше не тревожат? — поинтересовался я. — Чудно! А ведь я уже хотел прибегнуть к совести. Отвратительное чувство.

Веня расхохотался, а вот Сифон повёл костлявой челюстью.

— Рано радуешься, Май, — процедил парень. — Здесь ты клоун, а вот за стенами — никто. Тебе ведь даже строчки не накатали. Ни одного письма. И свиданки не было. Вывод прост: ты никому не нужен. Теперь уже и закону не сдался.

Спрыгнув со шконки, я похлопал «соседа» по плечу.

— Хорошая попытка, Сифа, но этим меня не пробить. Единственное, о чём я сожалею, так это о том, что не научил тебя свистеть. Твой забор мог дать фору богемской рапсодии. Тебя могли бы кликать Соловьём…

Не дав мне договорить, парень вцепился в ворот моей робы и до треска накрутил её на кулак. Лицо обдало зловонным запахом.

— Похоже, кое-кто не чистит сифон. Застой годовой, не иначе.

— Ну держись, чёрт!

Подпрыгнувший Веня был готов утихомирить нас, но его отвлекли. Металлическая дверь распахнулась, на пороге показался охранник тюрьмы.

Его я прозвал Миша. Довольно скучно, но таким невзрачным было его имя.

— Опаздываешь, Майский, — сказал он, усердно жуя жвачку. — Хочешь остаться здесь ещё на месяц или всё же выберешь прогулку?

— Себя хоть слышишь? — хмыкнул я. — Звучит как: «Сломай себе ногу» или «Схрумкай мюсли сокамерника». Я выбираю второе, — убрав руку Сифона, я обратился к парням и сделал низкий поклон: — Моё почтение, барышни. Соседство с вами было тем ещё приключением, но я ни о чём не жалею. Разве что о том, что Соловей так и не стал птицей…

— Проклятье, уведите его уже наконец!

Улица встретила меня тёплой июньской погодой. Лёгкий ветер задувал под кофту, что стала на несколько размеров больше. Мир, что не был объят заборами, теперь и впрямь казался необъятным. Его хотелось покорить.

— На мотор хоть деньги есть? — с иронией спросил Миша.

— Конечно, — фыркнул я. — Ты ведь мне одолжишь?

В ногах лежала полупустая сумка — моё единственное богатство.

— Майский-Майский, — покачал головой конвоир, а после протянул мне несколько купюр. — Я сегодня добрый. Праздник как-никак.

— Что отмечаем? Всемирный день полосатых дубинок?

— Твой уезд, — сухо выпалил мужчина.

— А, вот как… Значит, такое прощание я заслужил?

— Ты заслужил пинка для скорости, но трогать тебя я не стану. Прости, но мне мои погоны важнее.

Мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же — томно покачать головой.

— Миша-Миша… Только о себе и думаешь. И имя у тебя паршивое, — фыркнул я, развернувшись на пятках. — Прощайте, братцы! Надеюсь, больше не увидимся!

— Счастливо, Май! Больше не попадайся нам на глаза! Смилуйся!

Моя вредность была лишь прикрытием. На деле я изнемогал от трепета и в то же время тревоги. Небо радовало. Неизвестность пугала. Мне хотелось прыгать от счастья и одновременно содрогнуться от странных чувств. Я виделся себе слепым щенком, у которого определённо есть хозяин, но его никто не хочет приласкать.

Сифон был прав. Я никому не нужная дворняга.

Вышагивая по обочине и не опуская руки, я позволил себе подумать о Мурке. Где она сейчас? Гуляет по пляжу или спит после долгой смены? Чем занималась всё это время? Получала звания или путешествовала по миру? Думала ли она обо мне или забыла сразу, как только моих рук коснулись наручники? Боже…

Как же часто я задавал себе одни и те же вопросы, разглядывая плесень на потолках, и не мог прийти к единственному ответу. Несмотря на врождённую простоту, она всегда была непредсказуемой. Вспыльчивой. Порой сумасшедшей.

Совсем как я.

Мысли о ней всегда являлись чем-то запретным, ведь я сам оборвал всякую связь между нами. И думал, что поступаю правильно. Впрочем, ничего не изменилось. Отпустить Юну было той редкой жертвой, что я совершил за всю свою убогую жизнь.

И не жалею… Кажется.

Поймав мотор, я закинул сумку на задние сиденье и запрыгнул сам. Через авто-зеркало на меня смотрели уставшие, но очень добрые глаза.

— Куда едем, брат?

Выбирать не приходилось. Я знал лишь единственный адрес, куда могу прийти, не нарушая закона — пропахшая пылью хрущёвка. Однако в сравнении с той комнатой, в которой мне приходилось засыпать несколько лет, она бы сошла за дворец.

Всё время пути, разглядывая мелькающие дома и цветущие сады за окном, я не раз хотел себя ущипнуть. Реальность никак не клеилась с разумом. Картинка походила на сон — красочный и волнующий. Душило только одно — когда-нибудь мне предстоит проснуться.

Авто притормозило у неказистого подъезда — спустя годы он совсем не стал краше. Достав ключи и закинув сумку на плечо, я принялся неспешно покорять пролёт за пролётом. Так забавно было вновь прочесть те фразы, что некультурной бранью рисовались на стенах. Даже коврики жильцы не сменили. Но каким было моё удивление, когда я попытался открыть дверь — она была не заперта.

Потянув за ручку, я без труда проник в квартиру. Из кухни доносился запах подгорелой капусты, в комнате громко играл телевизор. На мгновение показалось, что я ошибся дверью, ведь узнать свою хрущёвку было сложно. Цветные обои, чистые полы и кладезь ненужного барахла, похожего на женские вещи — всё это ввело меня в ступор. Разуваться я не спешил.

— Если ты грабитель, который занял мой дом, то я готов тебя похвалить! — крикнул я, не покидая прихожей. — Ты даже комп не тронул! А занавески класс!

В тот же момент телевизор утих. Послышались торопливые шаги, а после показались пушистые тапочки. Подняв взгляд, я увидел Миру, губы которой взяла лёгкая дрожь. Она выглядела как прежде, даже морщин не прибавилось. Но вот лицо явно стало добрее. Ранее я не видел её такой приветливой.

Впрочем, шок настиг не одну Миру. Мне представлялось всякое за дверью — пыль, разруха, одиночество, но только не она.

— Май? — сглотнула девушка, судорожно теребя фартук.

Вопрос глупый, но мне пришлось сделать ей скидку.

Скинув сумку с плеча, я недовольно скрестил на груди руки.

— Твою мать… Что ты сделал с моей берлогой? — прозвучало возмущённо. — Теперь это кукольный дом, не иначе. И пахнет стрёмно. Будто все эльфы мира объелись клубники и…

Кинувшись на шею, Мира задушила меня в объятьях. Таких крепких, о которых я мог только мечтать. Она бормотала какие-то ругательства, а я не мог престать улыбаться. Опустошённая душа стала наполняться теплом. Тогда мне стало ясно: я не дворняга. Я по-прежнему кем-то любим.

— Отправила Дину в лагерь для альпинистов? Но зачем? — негодовал я после второй тарелки сытного супа и тазика с мороженым. — Она должна покорять не горы, а этот чёртов мир. Здесь нужны мозги. Так вышло, что на Эвересте они не валяются.

Мы разбрелись по креслам, слушая старые песни и поглощая всё то, чем был занят холодильник. Всё было по-домашнему. Впервые для меня.

— Хватит мне одного умника, — устало выдохнула Мира. — Дина не ограничена в своих желаниях. Я позволяю ей выбирать.

— Как же отрадно видеть в тебе перемены… Ты, наконец-то, забила на правила и стала жить свободно, — моих губ коснулась улыбка. — Как и на личную жизнь. Почему ты до сих пор одна, Мира? Ещё не нашла того героя, кто стерпит тебя больше минуты? Или твои трусы ещё с выпускного под напряжением?

Как и ожидалось, алюминиевая ложка прилетела мне в висок.

— Боже, ты подрос только внешне. Набивка осталась той же.

— К сожалению, с этим не поспоришь…

Заметив плюшевую «Юту», что стояла на тумбе, я спешно отвёл взгляд. Коварная Мира тут же это заметила.

— Хочешь спросить про неё, но не решаешься? — прозвучало подобно выстрелу.

Я промолчал. Однако, моё молчание было крайне требовательным.

— Она покинула город, Тимур. Ещё тогда…

И пусть я всячески отрицал чувства, обещал, что любая новость отразится на мне пустым звуком, слова Миры прошили сердце ржавой иглой.

Фарфор хрустнул в руках. Как и скрытая в чертогах надежда.

— … Юна давно живёт своей жизнью. Она не одна.