Пляска дервиша

Все началось с того, что у Лили Лидок появился любовник-американец. Звали его Пью, и он был сложен, как бог. Не знаю, где она его выкопала и зачем он ей понадобился, – ведь Лили никогда не заводила себе любовников просто так, без дополнительной функциональной нагрузки, – но моя по природе обостренная интуиция сразу же просигнализировала недоброе.

Лили Лидок – бывшая моя одноклассница, а ныне – даже страшно произносить! – председатель правления финансово-посреднической корпорации «Гвидон». Разговор, о котором пойдет речь, происходил в ее кабинете в многоэтажном современном здании, принадлежащем когда-то райкому партии и позже цинично выкупленном «Гвидоном» на корню.

Так вот, Лили сказала:

– По-моему, ты когда-то хотел стать литератором.

– Да, – подтвердил я. – А еще рок-звездой, чемпионом Америки по бейсболу, далай-ламой и Героем Советского Союза.

– Бедняга, тебе уже никогда не быть Героем Советского Союза. Что же касается всего остального…

– У меня еще есть шанс.

– Крайский, сейчас получишь в рыло!

Это было не очень-то тактично с ее стороны. Ведь в могучей империи, которой она управляла – а больше бы подошло слово дирижировала, – я трудился всего-навсего скромным бухгалтером. Нехорошо обижать маленького человечка, для которого кусок хлеба с маслом все же важнее красивого ухода, сопровождаемого пресловутым хлопаньем дверью. Любовник-американец находился здесь же. Развалившись в одном из кожаных кресел, он нахально пялился на меня и глупо ухмылялся. При этом босой ногой он гладил бедро Лили. Короче, делал три дела одновременно. Как Юлий Цезарь. Когда меня спрашивают, могу ли я делать три дела одновременно, я тоже отвечаю утвердительно. Но я умею делать одновременно лишь три конкретных дела и никаких других: писать, какать и читать газету. А Пью, видимо, являлся универсалом.

Мне не оставалось ничего другого, как изобразить на лице покорное внимание.

– Я нашла бухгалтера, которому ты и в подметки не годишься, – объявила Лили.

– Ага, теперь понимаю…

– Слушай, ты, недоносок, с тобой стало невозможно разговаривать! – Лили была явно не в духе. Она вытащила сигарету из лежащей на столе пачки и, повернувшись к своему заокеанскому воздыхателю, коротко бросила: – Включи кондиционер.

Пью непонимающе уставился на нее. Тогда она повторила фразу на ломаном английском. Американец с неохотой убрал ногу с ее бедра, сунул в роскошную кожаную туфлю и отправился выполнять поручение. Лили проводила его долгим испытующим взглядом. Затем закурила.

– Ты меня знаешь давно, – продолжила она.

Дабы не нагнетать атмосферу, я решил данное изречение не оспаривать, хотя ранее было не принято вспоминать о нашем тесно переплетенном прошлом: дружба, как говорится, – дружбой, а служба – службой.

– Ты знаешь, что там, где касается дела, у меня звериное чутье.

Это оспаривать было бы уж вовсе глупо и несправедливо.

– Ознакомься. – Лили протянула мне лист бумаги.

Напустив на себя побольше важности, я внимательно изучил документ. Это было дополнение к уставу нашей корпорации, в котором говорилось, что отныне «Гвидон», помимо прочих своих многочисленных видов деятельности, будет заниматься еще и частным сыском. Всеядность его, по-моему, уже перешла всякие границы, что, конечно же, не могло являться признаком хорошего вкуса.

– Ну, что ты об этом думаешь? – Лили плюнула в меня струей дыма, но кондиционер, ухватив облако на полдороги, плотоядно, будто паук, потащил его к себе.

– Будут сложности с калькуляциями. Во-первых, процент непредвиденных расходов должен быть значительно выше, чем мы практикуем обычно, поскольку цена необходимых аксессуаров в момент принятия заказа еще не вполне очевидна. Во-вторых, фонд заработной платы…

Я говорил долго и обстоятельно. Указал на желательность специального оговора премиальных, на специфику начисления командировочных, на необходимость тотальной страховки наших будущих детективов «от кончиков их пальцев до мозга костей в прямом смысле слова» и т. д. и т. п. Наконец, поток моего красноречия иссяк. Но Лили словно этого не заметила. Она продолжала курить, сосредоточенно глядя перед собой.

– Пепельница, пожалуй, излишне увесиста, – неожиданно произнесла она.

Опять наступила пауза, в течение которой я тщетно пытался докопаться до смысла высказанной тирады. Потом Лили вновь подала голос:

– А ты пока еще мне нужен живой.

Далее последовала импровизация Лили на тему: «Дебил как ужасающее явление реальности». Не хочу даже конспективно излагать содержание, но по смыслу она представляла собой безуспешную попытку определить то огромное расстояние, которое пролегло между мной и мало-мальски нормальным индивидуумом. Видимо, измерять его нужно было в парсеках.

– Забудь, что ты когда-либо был бухгалтером раз и навсегда, – отрезала Лили. – Теперь ты – референт частного сыскного бюро и отвечаешь за сношения с прессой.

Очевидно, предполагалось, что при этих словах я должен гордо выпятить грудь.

– И что же входит в мои новые обязанности? – кисло осведомился я.

– Это уже мне нравится больше. – Лили поощрительно кивнула. – Только не нужно воображать, что это синекура и что тебе удастся все дни напролет пролеживать на диване, задрав пузо кверху, и наслаждаться одновременно, как ты это умеешь, Скоттом Фицджеральдом и Элтоном Джоном.

В знак протеста я оскорблено пожал плечами. Моя мимика не воспринималась Лили столь болезненно, как упражнения с речью, и я этим пользовался.

– Знаешь, кто перед тобой сидит? – поинтересовалась Лили, имея в виду американца.

– Пью, – отозвался я.

– Это не просто Пью, а Пью Джефферсон! Автор детективных романов! Он входит в литературную группу под названием «Голые пистолеты». Существует фильм с похожим названием.

– Звучит впечатляюще.

– Твоя ирония, Крайский, не доведет тебя до добра. Если, конечно, череп у тебя не из бронированного железа.

Между тем, американец снова обнажил ногу и привел ее в состояние боевой готовности. Услышав свое имя, он тут же проявил признаки заинтересованности. Выразилось это в том, что он поднял Лили, сам уселся в председательское кресло и посадил ее к себе на колени.

– «Голые пистолеты» и «Гвидон» задумали одно совместное начинание, – продолжала Лили как ни в чем не бывало. Пью Джефферсон, видимо, в подтверждение сказанного поцеловал ее в плечо. – «Гвидон» организует частное сыскное бюро, которое станет обслуживать клиентов – преимущественно выходцев из России – по всему свету, а «Голые пистолеты» в полном составе берутся описывать его деятельность. Представляешь, какая это будет сумасшедшая реклама?

– Представляю, – отозвался я. Мысленно я уже писал заявление об уходе.

– И вот тут-то мы подошли к твоей главной задаче… Ты, конечно же, по роду деятельности будешь иметь и сношения с прессой… Возможно… Но основная твоя обязанность теперь – описывать действия сыскного бюро наравне с «Голыми пистолетами».

Я опешил. Очевидно, Лили испугалась, что моя нижняя челюсть упадет за пазуху, поскольку сочла необходимым добавить:

– Дело в том, что в группу Пью на сегодняшний день входят три человека: он сам, один француз и один немец. Я же хочу, чтобы в эту группу вошел и представитель России. Нужно сразу отметить, что я нуждаюсь в человеке, обладающем хотя бы минимальной сообразительностью, и, вдобавок, не лишенным тяги к умственному труду. Пока я не вполне убеждена, что это – ты. Да и писательские твои способности еще предстоит проверить.

– Ну это, положим… – подал я голос.

– Да, да! – напустилась на меня Лили. – То, что ты прославился среди друзей своими садистскими рассказиками, еще ни о чем не говорит. А мастерски придуманные тобой протоколы общих собраний «Гвидона» от первого вплоть до двадцать седьмого хоть и впечатляют, но все же заставляют подозревать узкую направленность жанра.

Я оскорблено поджал губы.

– Крайский! – Лили произнесла это с такой силой, что звякнули бокалы в баре, а в кабинет на мгновение заглянул один из ее телохранителей. – Моя идея в общих чертах такова: нет лучшей рекламы для детективного бюро, чем «Голые пистолеты»! Нет более интересного эксперимента, чем тот, который они задумали! Но я хочу, чтобы среди них был и русский «голый пистолет»! И этим «голым пистолетом», очевидно, предстоит стать тебе! Это в твоих же собственных интересах, Крайский, иначе я тебя попросту вышвырну на улицу.

В общем, думаю, исходная ситуация ясна. Лили принадлежала к тем людям, которые обычно заказывают музыку в этом мире. Не мне пускаться с ней в дебаты. К тому же «Гвидон» – не Верховный Совет, у нас дебатировать не принято.

Говоря откровенно, более всего меня удивила экономическая сторона затеи. Будучи бухгалтером, я, разумеется, не мог не представлять себе коммерческой конституции «Гвидона». Корпорация явно тяготела к высокорентабельным сферам. Основными источниками ее дохода на первом этапе являлись издательская деятельность, поставки компьютеров, бытовой и деловой электроники, оказание торгово-посреднических услуг. А с некоторых пор, пограбив вдоволь и накопив хороший капиталец, «Гвидон» принялся инвестировать средства во всякие многообещающие начинания типа игорного бизнеса, международного туризма, манипуляций с ценными бумагами и осуществления крупных денежных трансферов за рубеж. Сейчас «Гвидон» владел контрольным пакетом акций австрийской фирмы по производству одежды «Мистер Е. Мадам Е.», банком в Люксембурге, тремя отелями в Гонолулу, а также сервисом по уходу за открытыми бассейнами вдоль всего побережья Турецкой Ривьеры. Ему принадлежали: компьютерная фирма в Сингапуре, сеть магазинов по продаже спортивных принадлежностей в странах БЕНИЛЮКС, конфетная фабрика в Торонто, ряд номерных счетов в Цюрихе и еще кое-что, о чем упоминать не стоит в наших же с вами интересах. В противном случае тираж этой книги уничтожат, а меня сотрут в порошок. Если же тираж по каким-то причинам останется цел, вас всех тоже сотрут в порошок. И не будет ни одного читателя, зато будет много порошка. А мне бы этого искренне не хотелось…

Пожалуй, залогом успешного развития корпорации являлось то, что она представляла собой удачный симбиоз интеллектуальной элиты и боевиков. Это лично я отнес бы к основной заслуге Лили. Мозгом спрута несомненно являлись опытнейшие юристы и экономисты, но щупальца – щупальца целиком состояли из накачанных до безобразия и умеющих метко стрелять тупорылых биороботов.

Здесь впору отвлечься и уделить пару минут ощущениям интеллектуалов, волею судеб вынужденных сотрудничать с вот такими вот экспонатами из паноптикума. У интеллектуалов взаимосвязь духа с плотью не столь сильно выражена, как у остальных людей. Дух для них – главное, первичное что ли. Тело – вторичное. И нужно сказать, что в тяжкие времена это противное тело становится довольно-таки обременительным. Но хочешь – не хочешь, а коль скоро оно существует, приходится с этим мириться. Оно требует качественной еды, витаминов, его хотя бы раз в году нужно отвезти к морю, а ночью отдать для разрядки телу противоположного пола. И стоит все это, между прочим, хороших денег. Я уж молчу о многочисленных обязательствах, которыми многие опутывают себя, словно бурлаки канатами. О мазохистски сладостном акте заботы о ближнем своем.

Короче, в тяжкие времена потребности духа входят в противоречие с потребностями плоти. Вот и вынуждены интеллектуалы идти на компромисс. Выражается это, как минимум, в том, что зрение, слух и память у них начинают носить избирательный характер, а представления о морали несколько деформируются.

Что же касается Лили, то, безусловно, по уровню интеллекта она гораздо выше боевиков. Но по натуре она – не интеллигент. Повадки и интересы у нее криминальные. Она напоминает эстета, который долгие годы провел в колонии для особо опасных рецидивистов. Она – что-то вроде современного Франсуа Вийона.

Вот и получается, что в «Гвидоне», с одной стороны, – интеллектуалы, а с другой – ведомые Лили боевики. Нравится ей подобное разделение или нет. (Конечно, я вполне сознаю, что могу ответить за свои слова. А если продолжения этим запискам не последует, то, значит, уже ответил.)

И все же, если выделить в Лили главное, то это – пасть: ненасытная пасть акулы империализма. В переносном смысле, разумеется. С отточенными до совершенства зубами-финками в три ряда. А «Гвидон» – ее чудовищное дитя-исполин. И идея с детективным бюро должна была показаться ей несостоятельной в первую очередь, с экономической точки зрения. Слишком мелкой, не того масштаба, что ли. Что-то здесь было не так. И это мне категорически не нравилось. На своем месте бухгалтера я четко знал, на что я способен и чего от меня ждут. Предлагаемая же вакансия «голого пистолета»… Черт подери! Пожалуй, о сладостном, полусонном существовании с нынешнего момента придется просто забыть.

Для начала я получил задание принести что-либо из собственных сочинений и прочитать перед советом «Гвидона». Вообще-то, в совет, помимо самой Лили, входили главбух Ада Борисовна, главный юрист Тигран Ваграмович и руководители всех отделов, включая нескольких иностранцев. Но сегодня, учитывая специфику заседания, Лили пригласила только главбуха, главного юриста, руководителя отдела охраны грузина Бондо и руководителя издательского отдела Васельцова. Присутствовали, естественно, и Пью Джефферсон с переводчиком – маленьким головастиком в очках и пуловере. Я не намеревался превращать заседание совета в творческий вечер Миши Крайского, а посему прихватил с собой лишь один короткий рассказ, который назывался «Иметь или не иметь?»

– Между прочим, он был написан еще в 1983 году, – отметил я горделиво.

Все, кроме Лили и Бондо, вежливо закивали. Я откашлялся.

– Имеет, – начал я, – новую «Волгу ГАЗ-24», дачу на взморье, тайник с золотом, брильянтами и валютой. Ежегодно меняет видик: «Шарп», «Сони», «Панасоник», «Тошиба», «Хитачи». Раз в месяц меняет любовницу: Нина, Мина, Соня, Феня, Клава. Владеет многокомнатной изолированной квартирой в центре города, в которой живет один.

Как-то раз Клава позвонила и сказала, что не придет. Он вспомнил, что намедни отказался купить ей теплые колготки, подошел к окну и мстительно глянул на градусник. Зима была на редкость суровой: термометр показывал 30Н ниже нуля, и температура продолжала падать. Тут он перевел взгляд на улицу и неожиданно увидел, что возле его машины играют дети. Он мигом взгромоздился на батарею, высунул голову в форточку и с внезапно вспыхнувшей в нем яростью изложил детям основы дарвинизма, а также свои взгляды об их месте в мире, согласно этой теории. Детей словно ветром сдуло…

Здесь я сделал паузу, дожидаясь, пока переводчик добубнит в ухо Пью Джефферсону. Затем продолжил:

– Немного успокоившись, он попытался всунуть голову назад, но не тут-то было. Форточка оказалась слишком узкой. Тогда он вспомнил, что раньше ему никогда не удавалось просунуть в нее голову. А мороз все крепчал! Рискуя оставить на улице уши, он сделал еще одну отчаянную попытку. Фиг! Форточка держала крепче, нежели ошейник собаку. Так он и стоял какое-то время башкой наружу. Лицо дьявольски замерзало, к тому же батарея, словно черти в аду, поджаривала ему пятки.

И тогда он заорал. И ор этот был подобен кличу стада слонов в саванне. Но пока возглавляемые дворником мужики взламывали двойную дверь с семью замками, его нос превратился в отмороженную свеклу, уши – в вареники с вишнями, а пятки – в жареных куропаток…

Имеет: инвалидность первой группы, нервный тик, заикание, а также лицо всех цветов радуги – от фиолетового до буро-малинового, – с которым живет один.

Я дочитал и посмотрел на окружающих. Напряженное молчание сохранялось. Первой отреагировала Лили.

– Он закончил, – сообщила она.

Аудитория зашевелилась.

– Весьма лапидарно, – неожиданно произнес головастик, хотя его мнением здесь интересовались меньше всего.

– Злой, бродяга, – неуверенно проговорил Тигран Ваграмович.

– Миша, как вам не стыдно? – возмутилась Ада Борисовна. – После этого кошмара я не смогу ночью заснуть!

Собственно, другого я и не ожидал. Ведь «Гвидон» слишком хорошо знал меня как бухгалтера – в особенности Ада Борисовна, – чтобы теперь воспринять в каком-либо ином качестве.

– Почэму так мало чытал? – осведомился Бондо.

– Краткость – сестра таланта, – захихикал Васельцов.

– Я сказал все, что хотел сказать, – с чувством собственного достоинства произнес я.

– Почэму так мало хотэл? Почэму нэ хотэл сказат, гдэ находытся тайнык?

К счастью, мнение Бондо на подобные темы здесь тоже не очень котировалось. Я сложил лист, на котором был написан рассказ, вчетверо и спрятал в боковой карман.

– А ты почему отлыниваешь, не высказываешь своего мнения? – набросилась Лили на глупо ухмыляющегося Васельцова. – Кто у нас руководитель издательского отдела?

– Лили Аркадьевна, я ведь не редактор, – тут же запричитал тот. – Вы же знаете, что мы преимущественно выпускаем: календарики с женскими задницами да гороскопы. Если нужно будет, издадим и Крайского. Хотя лучше бы он – честное слово! – придумал гороскоп. На гороскопах мы тройной навар с каждого листа бумаги имеем.

– Может, еще лучше сфотографировать свою голую жопу? – с вызовом поинтересовался я.

– Твою не надо. Но если на то пошло, голая жопа Альбины принесет нам куда больше прибыли, нежели собрания сочинений Толстого, Шоу и твое вместе взятые.

Вот так компания! Правда, он не уточнил, какого именно Толстого имеет в виду и какого именно Шоу, но я был согласен на любых.

У Ады Борисовны и Тиграна Ваграмовича тут же сделались лица а ля «ничего не слышу, ничего не вижу».

– Значит у тебя нет своего мнения? – уточнила Лили с угрозой.

– Лили Аркадьевна, у меня, конечно, есть мнение. Но вы ведь знаете, каким дефицитом сейчас является бумага. Какими потом и кровью она достается. И после этого печатать на ней Крайского!

– Ну а ты что скажешь? – повернулась Лили к Пью Джефферсону.

Тот что-то коротко произнес по-английски.

– Он ничего не понял, но ему понравилось, – перевел головастик.

Лили хлопнула ладонью по столу.

– Значит, вопрос решен.

Потом обвела всех взглядом.

– Свободны.

Однако присутствующие не спешили расходиться.

– Лили Аркадьевна, – слащавым тоном начал Тигран Ваграмович, – мы конечно ничего не имеем против Миши Крайского, но вообще вся эта затея… – Он замялся.

– Что вы имеете в виду? – тут же насторожилась Лили.

– Очевидно, он имеет в виду это начинание с частным сыском как таковое, – пришла на помощь юристу Ада Борисовна. – Как главный бухгалтер корпорации, не могу не отметить, что с точки зрения ожидаемой прибыли, идея не выдерживает никакой критики.

– Это не переводить, – тут же приказала Лили головастику.

– Лили Аркадьевна, мы вас очень уважаем как руководителя, – вновь заворковал Тигран Ваграмович, – но…

– Оставим дифирамбы! – резко оборвала его Лили. Она, видимо, хотела что-то добавить, но промолчала, сосредоточиваясь.

Я затаился, втайне надеясь, что бунт мозговой элиты образумит патроншу, она пойдет на попятный, и я вновь окажусь в своем уютном кабинете с видом на ресторанчик под названием «Блудный сын». В Лили бурлили какие-то сложные процессы.

– Да! – наконец, с вызовом произнесла она. – Да! На сей раз мое начинание, как вы изволили выразиться, имеет несколько иную подоплеку, весьма далекую, нужно признать, от соображений высокой коммерции. Я рассчитывала, что мне не придется объясняться на подобную тему, но, если вам так угодно…

– Поймите, нам не угодно! – воскликнул Тигран Ваграмович, прижимая руки к груди.

Лили поправила прическу и продолжила как ни в чем не бывало:

– Если называть вещи своими именами, то, в основном, тем, что мы сейчас имеем, мы обязаны исключительно моему умению трахаться с нужными людьми. Не вашим светлым умам – мы ведь живем не в Америке, на хрен они здесь кому нужны, – а тем прелестям, которыми природа не скупясь наградила меня. Никто еще, пожалуй, ни одна женщина в мире не заработала телом столько, сколько заработала я. Я имею в виду весь «Гвидон». Что имела Жаклин Онасис-Кеннеди? Танкерный флот? Вы прекрасно знаете, что наша корпорация сейчас стоит значительно больше. Я не жалела для дела ни титек, ни всего остального. Но сама, если от чего-то и получала удовольствие, то только от сознания тех выгод и льгот, которые за это даруют «Гвидону».

Пью Джефферсон наклонился к головастику и о чем-то тихо спросил.

– Не переводить! – рявкнула Лили.

– Вай? – с вызовом поинтересовался Пью.

– Зыс из ноу-хау, – так же с вызовом ответила патронша.

Пью успокоительно поднял вверх ладони: мол, на обладание секретами фирмы он ни в коей мере не претендует.

– Так вот, – продолжила Лили, – впервые в жизни я получила удовольствие не от сознания собственного могущества над сильными мира сего, если это интересно совету. Впервые в жизни я получила удовольствие от того, что у мужчины все оказалось на своем месте. Мое тело, столь незаменимое для корпорации, ощутило сладостное удовлетворение. Но я не хочу ничего брать бесплатно. Если со мной рассчитывались сполна, то и я желаю расплатиться по-королевски. Иначе потеряю уважение к самой себе. По-моему, это вполне деловой разговор, и, по-моему, по отношению к моему телу это справедливо.

– М-да, – произнес Тигран Ваграмович, – хоть и обидно для светлых умов, но, пожалуй, в самую точку. Не так ли, Ада Борисовна?

– Не знаю, не знаю, – проворчала та. – Я – бухгалтер, а не сексопатолог. Как я могу это акцептировать?

– Она тоже права, – согласился главный юрист, имея в виду Аду Борисовну.

– Пусть Крайский печатается в «Юности», – по-петушиному прокукарекал Васельцов.

– Что ж, ладно, – сказала Лили вполне спокойно. – Если вам непременно хочется иметь коммерческий результат, то под эгидой этого дополнения к уставу мы сможем оказывать услуги другим фирмам по обеспечению их безопасности. Деньги потекут рекой.

Наступило гнетущее молчание. Все поняли скрытый смысл предложения. Если мы возьмемся за это, то восстановим против себя все существующие в стране группировки. До единой. И хотя «Гвидону» было под силу в кратчайшие сроки поставить под ружье несколько сотен бойцов, но иметь в качестве противника весь преступный мир… Это было бы равносильно краху.

– Бондо, мы сможем обеспечить безопасность всех нуждающихся в поддержке фирм?

– Конечно, Лили.

Как бы невзначай Бондо одернул полу своего пиджака, обнажив кобуру с внушительных размеров браунингом, находящуюся у него под левым боком. Я часто видел подобные картины в кино, и кобура всегда напоминала мне жилище, в которое возвращается пистолет-холостяк после долгой и утомительной работы.

– Лили Аркадьевна, в конце концов, ведь никто не говорит «нет», – развел руками Тигран Ваграмович. – Мы относимся очень уважительно и с пониманием ко всякого рода деликатным проблемам. Просто у членов совета возникли вопросы, на которые они получили вполне исчерпывающие ответы. И теперь, я думаю, дело улажено. Не так ли, Ада Борисовна?

– Да, но где мы возьмем детективов? – явно идя на попятный, произнесла та. – Рекрутируем кого-нибудь из нашей охраны?

– Об этом можете не беспокоиться, – заверила ее Лили. – Есть у меня кое-кто на примете. Из бывших сотрудников КГБ.

Она помолчала.

– Вот еще что я хочу добавить… – Она обернулась ко мне. – Если Крайскому все же удастся написать что-либо стоящее, то это действительно послужит для «Гвидона» хорошей рекламой. А нет – я ему шею сверну.

Я забрался в трамвай, напялил наушники и врубил свой «Вокман» на полную катушку. Лили была не права, утверждая, что я признаю только Элтона Джона. Я люблю Фрэнка Синатру, Барбру Стрейзанд, ранних «Бич бойз» и позднего Стиви Вандера, Саймона и Гарфункеля, наконец. Даже мою собаку зовут Саймон, а не Элтон. Но сегодня мне захотелось жесткого рока, и я врубил Джо Коккера. Вот так вот сидеть, бездумно уставившись в чей-то жирный затылок, играть желваками, более воображаемыми, нежели существующими в действительности, и внимать яростным хрипам маленького человечка, осмелившегося выйти под огнями рампы навстречу обезумевшей толпе. Я не понимал, о чем он поет, но это были мои вопли. Клокочущая магма тел, все новые взрывы безумия, и в центре – маленький человечек… Вашингтонская публика выражает свое удовольствие… И снова яростные хрипы. Протест маленького человечка против диктата сильных мира сего.

Когда я явился домой, Малышка сидела на холодильнике и дрыгала ногами. Чтобы понять, кто такая Малышка, нужно по крайней мере половину жизни прожить в одиночестве. Малышка – плод моего воображения. Я придумал ее в минуту отчаяния, и она так и осталась, прижилась. Где-то поблизости прятался Тролль. Этот возник сам по себе. Тролль – мой враг номер один. Он рьяно следит за тем, чтобы в реальной жизни я Малышку никогда не встретил. Не знаю, от кого получил он это изуверское задание, но справляется он с ним безупречно.

Из комнаты с визгом вылетел Саймон – серая стриженая болонка – и принялся крутиться у моих ног.

– Спал, гадина этакая? – Нежно потрепал я его за ухом. – А кто, по-твоему, должен дом охранять?

Малышка внимательно посмотрела на меня. Она уже перестала болтать ногами.

– Устал? – поинтересовалась она.

Я ослабил галстук.

– Не то слово. Погоди, ты еще не знаешь самую последнюю новость. Сегодня по дороге домой я слушал Джо Коккера.

– Бедняга. Значит, дело – вовсе швах. Тебя уволили?

– Раньше я тоже думал, что это самое худшее из того, что может произойти…

Она подошла и прижалась ко мне всем телом. Я с наслаждением втянул аромат темных курчавых волос.

– Из меня хотят сотворить нечто среднее между частным детективом и писателем детективных романов. Представляешь?

Из комнаты показалась заинтересованная физиономия Тролля. Моя реакция была однозначной:

– Пшел вон отсюда.

Он тут же злобно осклабился. Маленькое тельце изогнулось в немыслимом прыжке, после чего он оказался у меня на плечах.

– Теперь не слезу. Я хотел с тобой подружиться, поскольку обожаю детективные истории, но теперь ни за что не слезу.

– Слезешь, – устало произнес я. – Сейчас я пойду купаться, и ты слезешь.

Тролль ужасно боялся воды.

– Так нечестно, – капризно запротестовал он. – Ты еще не ужинал, не читал газет, не слушал музыку.

– Я сегодня слушал Джо Коккера! – с вызовом сообщил я.

– Подумаешь! Было бы из-за чего дергаться. Ведь ты же – Миша Крайский! Миша Крайский! – словно заклинание повторил он. – Я всегда знал, что тебе предстоит сделаться знаменитым автором детективных романов.

– А еще точнее – знаменитым «голым пистолетом», – с иронией отозвался я.

– Может быть, Тролль прав, – попыталась приободрить меня Малышка. – Ты же очень талантливый, Миша. Может, это – твой шанс?

Я проворчал что-то невнятное, стряхнул с себя Тролля и отправился на кухню варить кофе.

Две ложки кофе, ложку сахара, чуточку соли, немного масла, специй…

– Ах, какой аромат! – восхитился Тролль.

Малышка тоже показалась на кухне и уселась рядом. Оба они обожали запах кофе, хотя пить его в общепринятом смысле, разумеется, не могли.

– Налить тебе чашечку? – поинтересовался я.

– Налей.

– И мне! И мне!

Удивительно, как они здесь освоились. Раньше они появлялись лишь тогда, когда я находился в состоянии релаксации. («Я совершенно спокоен, ступни моих ног теплые, тепло разливается по всему телу, тело легкое, растворяется в воздухе, Я ПАРЮ… Я не одинок, у меня есть Малышка» и т. д.)

Тролль залпом выпил горячий кофе и потребовал добавки.

– Вот же у тебя полная чашка.

– Эта не считается, – запротестовал он. – Эту я уже выпил.

– А как же Саймон? Саймону ничего не оставим?

В это время Саймон как раз укладывался на свое излюбленное место под кухонным столом.

– Да ведь Саймон кофе не пьет. Он и так жрет, как ненормальный, так он еще будет кофе пить. Да он и не умеет.

– А я его научу. Он слишком много спит, еще больше, чем ест. Может хоть кофе его взбодрит.

– Я хочу еще! – заныл Тролль.

Пришлось выплеснуть кофе из его чашки в рукомойник и налить в нее остатки, гущу. Потом я намазал маслом булочку, нарезал немного салями.

– Произошло коварное убийство, – утробным голосом принялся вещать Тролль, прихлебывая кофейную гущу. – Преступник не оставил никаких следов. Все говорило о том, что злодеяние сойдет ему с рук, но тут дело поручили самому Мише Крайскому…

– Заткнись.

– Один миллион долларов! – взвыл он. – Целый миллион в качестве вознаграждения, если убийство будет раскрыто.

– Ты вынудишь меня немедленно отправиться в ванную.

Он замолчал. Я затолкал в себя остатки ужина и пошел на свидание с ящиком. Предварительно переоделся: стянул костюм, рубашку, галстук и облачился в физкультурные штаны и футболку. Давали «Всю королевскую рать» – я любил этот фильм, да, впрочем, и книгу тоже. Какие потрясающие образы! Вилли Старк, Крошка Дафи, Джек Бэрден, Сюди Берк, Рафинад… Какие коллизии! Никогда бы не сподобился на что-то подобное.

– Нет, я не Роберт Пенн Уоррен, – пробормотал я с горечью, когда фильм закончился.

– Ты – Миша Крайский! – вставил Тролль, но я не обратил на него внимания.

– Саймон, хочешь гулять?

Тот оживился.

– А, может, ну его?

В ответ Саймон принялся встревожено бегать по комнате, временами подпрыгивая.

Я потянулся за поводком.

– А нас возьмешь с собой? – поинтересовался Тролль.

– Что значит, нас!? – заорал я. – Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не отождествлял себя с Малышкой!?

– Ах! Ах! Ах…

– Останешься дома. А Малышка может пойти, если захочет.

– Если позволишь, я тоже останусь. Нужно ведь еще прибраться на кухне.

– Конечно.

Мы с Саймоном выкатились из подъезда и направились в сторону сквера с зеркальной струей. Саймон – единственное близкое мне существо, если не считать фантомов. Повадки он имел весьма своеобразные. Скажем, он никогда не лаял на посторонних. Вместо этого он незаметно подкрадывался сзади и, не издавая ни звука, вонзался зубами ничего не подозревающей жертве в ягодицы. А затем со всех ног пускался наутек. На его счету было уже по меньшей мере полтора десятка укушенных задниц.

Уберегая по мере возможности от зубов Саймона пожилых людей и мужчин (детей он щадил и сам), смазливеньких женщин я отдавал ему на растерзание. У меня к ним имелись свои счеты. Не мог я простить им того, что среди них нет Малышки. Хотя в большей степени, разумеется, это вина Тролля. Но Тролля за задницу не укусишь. Он – фантом.

Мы добрались до сквера, где Саймон занялся важным делом: унавоживанием почвы под деревьями. Я же принялся кружить вокруг фонтана, погрузившись в невеселые думы. Что ждет меня завтра? Лили сказала, что основная моя задача – описывать ход детективных расследований, проводимых под эгидой «Гвидона» наряду с другими «голыми пистолетами». Но это означает, что, волей-неволей, я окажусь в самой гуще событий. Вокруг будут кипеть криминальные страсти, и мы, естественно, натолкнемся на яростное противодействие. На противодействие любой ценой…

У меня хорошо развито чувство интуиции, и сейчас всей кожей я ощутил, что возврата к золотому бухгалтерскому веку Миши Крайского уже не будет. И все из-за необыкновенной аккуратности одного американского парня, у которого – вот незадача! – оказалось все на своих местах. И Лили Лидок, наконец, посчастливилось испытать удовольствие. Воистину секс – удивительная штука. Наверное, даже более удивительная, чем это представлялось Фрейду. Меня ожидал жестокий, беспощадный, чуждый мне мир. Он буквально дышал мне в затылок. Плачь, Миша Крайский, о загубленной жизни своей!

И тут вместо плача во мне неожиданно зазвучал Джо Коккер.

Стоило Саймону на сто один процент выполнить программу по орошению и унавоживанию почвы, как мы с чувством выполненного долга отправились домой. Тролля мы застали сидящим на высоком табурете у кухонного стола. Он водил ручкой по листу бумаги. Малышка же вновь бросилась мне навстречу, прижалась всем телом.

– Ну что, как я прибралась?

Я бросил унылый взгляд на мойку, заваленную грязной посудой, и чмокнул ее в щеку.

– Замечательно.

Лицо ее засветилось от радости. Она была помешана на чистоте.

– А меня поцеловать? – ревниво произнес Тролль. – Ведь я занимался куда более ответственным делом. Ты только послушай: «Сэм треснул его кастетом по башке. Череп не выдержал. Мозги разлетелись по всей комнате, и было не понятно, в какой именно из извилин хранилась нужная ему информация. Сэм извлек из кармана электронную лупу и принялся тщательно обследовать одну извилину за другой…»

– Сейчас пойду в ванную, – не очень-то вежливо перебил его я.

Он тут же заткнулся.

Я встал и отправился в ванную.

– Но я же замолчал! – возмущенно воскликнул Тролль, устремляясь следом за мной.

Я содрал с себя футболку и бросил критический взгляд на отражение в зеркале.

– Полнеешь, – не удержался Тролль. – Теперь тебе ежедневно придется делать силовую гимнастику. Ведь отныне ты – самый что ни на есть профи.

Это было весьма неосторожно с его стороны. В ответ я на полную мощность открутил воду, и он, сломя голову, бросился в комнату под тахту. Зато Малышка, ни слова не говоря, разделась и следом за мной забралась в ванную. Мы всегда мылись вместе, Это уже стало традицией. Она сидела напротив, и я обхватывал ногами ее худенькое тельце.

– У меня ужасный мандраж, Малышка, – признался я. – Ведь я никогда еще ничего не писал, кроме садистских рассказиков и протоколов общих собраний фирмы «Гвидон».

– У тебя получится, – успокоительно произнесла она. – Ты – мой желанный.

Она забралась на меня сверху, и мы занялись любовью. Любовью всегда страстной, пылкой, изощренной, но никогда не приносящей удовлетворения.

На следующее утро я набрал номер Лили Лидок.

– На связи Миша Крайский, – сурово объявил я. – Соедините меня с Лили.

– Да? – тут же послышался ее низкий, слегка хрипловатый голос.

Сменив тон, я осведомился, должен ли сегодня прибыть на службу.

– Разумеется.

Тогда я воспрянул духом.

– Куда? В финансовый отдел?

– Давай, продолжай, – сказала Лили. – Сегодня я добрая.

– Но тогда куда же? – в моем голосе появились петушиные нотки.

– Сюда, – невозмутимо ответствовала Лили, – в этот самый кабинетик. Или ты уже забыл дорогу?

Когда я явился, Пью Джефферсона в кабинете не оказалось. Зато в кресле напротив Лили развалился неизвестный мне тип в линялых джинсах и клетчатой, с закатанными рукавами рубашке. Он курил «Партагаз». Кондиционеры работали на полную мощность.

– Знакомьтесь, – представила нас Лили. – Это референт «Гвидона» по сношениям с прессой Миша Крайский. А это – Коля Болин, по прозвищу Джаич, профессиональный детектив. Он представил очень хорошие рекомендации.

При этом Лили не соизволила уточнить, от кого именно поступили упомянутые рекомендации. А для меня это имело значение.

Мы пожали друг другу руки. Я присел в соседнее кресло и поставил кейс между ног.

– В ближайшем будущем, думаю, вам предстоит работать вместе.

То, что выяснилось из состоявшегося затем разговора, можно, пожалуй, свести к следующему.

Раньше Джаич работал в КГБ и имел чин капитана. Там с самого начала подметили его страсть к спорту, в частности, к футболу – отсюда, собственно, и происходило прозвище Джаич[1]и определили сопровождать за рубеж спортивные делегации. Контролировать центробежные устремления наших футболистов. Никто не выполнил бы подобное задание более добросовестно. Ведь рвение его определялось не только служебной ответственностью, но и страхом проворонить хорошего футболиста, оставить Родину без нужного игрока.

Сейчас, в связи с массовым отъездом спортсменов за границу, он пребывал в состоянии некоторой депрессии. Это подействовало на него куда более сильно, нежели потеря работы в органах.

По натуре же (подозреваю – благоприобретенной) Джаич являлся вечным плейбоем, как это ни покажется парадоксальным на первый взгляд. Ему уже стукнуло сорок пять, он был довольно высок, тощ, с длинными неухоженными патлами и колоритными усами. Черный цвет волос явственно прореживала седина. Он никогда не был женат и, по-видимому, уже никогда не будет. Обожал пиво и игру в биллиард. Все свободное время проводил, соответственно, в пивных, биллиардных и на стадионе. И еще он любил жевательную резинку.

Вот и сейчас, покончив с сигаретой, он без промедления отправил в пасть очередную порцию «гуми».

– Имеются вопросы? – поинтересовалась Лили.

– Конечно, – тут же отозвался я. – Сколько мы будем получать?

– Много.

– М-м-м… А если конкретнее?

– Расчеты производила лично Ада Борисовна, и соответствующие формуляры разосланы по всем нашим представительствам. В конечном итоге это будет зависеть от степени выгодности заказа, но минимальное вознаграждение – сто американских долларов в день чистыми. Это тебе, Джаичу – сто тридцать. Зато к твоим активам можно отнести и предполагаемые литературные гонорары.

Неплохо! Совсем неплохо! На предыдущем месте я зарабатывал в несколько раз меньше.

– Плюс командировочные? – уточнил я.

– Разумеется.

Ей-богу, неплохо! Тут Лили, очевидно из опасения, что у меня слишком уж улучшится настроение, пожелала сделать ряд уточнений по поводу моих будущих обязанностей. И выяснилось, что, оказывается, я буду принимать непосредственное участие в расследовании. В качестве помощника Джаича. Так сказать, вторым номером. Чтобы затем наилучшим и подробнейшим образом информировать остальных «голых пистолетов» о ходе дела. Я скорчил кислую физиономию, и Лили перевела взгляд на бывшего капитана КГБ.

– У нас сейчас имеются какие-нибудь заказы? – поинтересовался тот, продолжая усиленно работать челюстями.

– Пока нет, но отдел рекламы уже задействован вовсю, так что первые заказы ожидаются со дня на день.

– О'кэй.

– А сколько всего у нас будет детективов? – осторожно полюбопытствовал я.

– Пока только Джаич. – Лили упорно предпочитала называть людей по прозвищам, а не по именам. – И ты. А там видно будет. Посмотрим по обстоятельствам.

Джаич самодовольно улыбнулся.

– Пойдем, Коля, – сказал я ему. – Поставлю тебе банку пива в честь нашего знакомства.

– Заметано.

На вид Джаич был парнем простым, как, очевидно, и многие другие работники КГБ. Родители его уже умерли, оставив ему в наследство двухкомнатную квартиру в «хрущевском» доме. Мне живо представилась холостяцкая берлога со старой, продавленной мебелью, прокуренные «Партагазом» шторы и классный импортный двухкассетник. Над образом плейбоя наверняка поработал квалифицированный гебистский психолог. Вероятнее всего Джаич готовился для заброски в какие-нибудь каэспэшные структуры, а то и в узкий круг диссидентов. И вовсе не потому, что плейбои особенно ценились в этих кругах, а просто никак не вязался их облик с образами Дзержинского или Штирлица. Разумеется, психолог опирался на природные задатки Джаича, которые могли бы способствовать успешному исполнению подобной роли. Наряду с «бравым парнем, стоящим на страже нашего родимого отечественного спорта», это являлось его еще одним, вспомогательным альтер эго.

Я вкратце рассказал о себе. О том, что воспитывала меня мать-одиночка, что умерла она два года назад, а отец, может, где-то еще и коптит небо, но я понятия об этом не имею. О том, что мне как раз сейчас стукнуло тридцать три – возраст Христа. Но до сих пор я не был женат, и нас, очевидно, это обстоятельство должно роднить, как двух закоренелых холостяков.

Пока мы поглощали пиво в «Блудном сыне» и заедали солеными крекерами, я полностью проникся ощущением, что Джаич не имеет никакого опыта сыскной работы. Конечно, чему-то когда-то его учили. Скажем, как вести слежку или, напротив, как от той же слежки избавляться. Но, в целом, в деле сыска он, вероятнее всего, являлся таким же дилетантом, как и я в деле написания детективных романов. Разница заключалась лишь в том, что он спал и видел себя новым Мегрэ, а я детективные романы на нюх не переносил. Естественно, я и понятия не имел, как за подобные штуки берутся. Но хрипы Джо Коккера уже рвались из меня, и я твердо вознамерился не позволить Лили свернуть мне шею.

Для начала мне показалась весьма благоразумной идея пригласить своего приятеля Эда Петраноффа провести со мной вечер в том же «Блудном сыне». Вот кто от детективов сходил с ума! Собственно, звали-то его Эдиком Петрановым, но с некоторых пор он совсем уж тронулся на почве детективной литературы и теперь называл себя не иначе как Эд Петранофф – на американский манер.

И все же он был единственным из моих знакомых, кто хоть что-то в этом смыслил.

А теперь несколько слов о кафе «Блудный сын».

Наиболее примечательным для него было то, что его клиентами являлись исключительно работники «Гвидона». При этом, как ни странно, самому «Гвидону» кафе не принадлежало. Просто всем остальным обитателям округи питаться здесь было явно не по карману.

«Блудный сын» славился отличной кухней. Причем прилагательное «отличная» вполне можно было сочетать с прилагательным «экзотическая». В глянцевых меню, разложенных на столах, на обложках которых красовалась репродукция известной картины «Возвращение блудного сына», невозможно было найти шницелей, бифштексов или котлет по-киевски. Зато в изобилии – блюда французской, голландской и еврейской кухни.

Лично я вообще не жалую горячие блюда и предпочитаю обходиться холодными закусками. Побольше холодных закусок, вина – и все. Лишь иногда забота о желудке вынуждала съесть куриного бульона с кнедликами. Я – человек полноватый и поесть люблю. Потеря работы в «Гвидоне» сулила вынужденный отказ от «Блудного сына», с чем мой желудок примириться бы никак не смог. И если условием питания в «Блудном сыне» являлось написание детективных романов, то я их напишу! Чего бы это мне ни стоило.

Залов в кафе было два – лиловый и кремовый. Оба – небольшие и уютные. Изюминкой интерьера являлись приятные настольные лампы с лиловыми или, соответственно, кремовыми абажурами. Из другого освещения имелось лишь несколько бра на трех стенах из четырех. А на четвертой – большое панно из осколков разноцветных зеркал, загадочно мерцавшее в полумраке. Поскольку наши заведения, если можно так выразиться, дружили коллективами, все мы знали друг друга по имени. За каждым клиентом был закреплен собственный официант и, естественно, столик.

Мой столик находился в Лиловом зале в углу, а обслуживала меня официантка, которую все любовно именовали Барсик. В ней действительно угадывалось нечто мягкое, кошачье. Она была полновата, невысокого роста, с весьма приятными чертами лица. Однажды я даже позволил себе переспать с ней, после чего Малышка очень долго на меня дулась. Но эта контактная, выражаясь языком каратэ, связь не помешали нам в дальнейшем сохранить нормальные человеческие отношения. Я усадил Эда Петраноффа за свой столик, сделал заказ, и мы, как и положено старым приятелям, которые не виделись целую вечность, принялись пялиться друг на друга. Я бросил ему через стол сигареты и зажигалку, а он, закурив, бросил их мне назад.

– Мальборо! – с благоговением выдохнул он.

– Это единственные сигареты, которые признает моя собака.

Он расхохотался:

– Я думал, ты скажешь – жена.

– У меня нет жены.

– У меня тоже.

Вообще-то я курю крайне редко – в среднем пару сигарет в день, – но сейчас тоже закурил, сквозь струйки дыма продолжая его рассматривать. В юности Эдик был круглолицым, теперь же, когда он почти полностью полысел, форма головы стала и вовсе дынеподобной, как у Чиполлино… Впрочем, Чиполлино ведь луковица, а не дыня… Но все же они были удивительно похожи: те же улыбчивость, юный задор и оптимизм.

Когда он услышал, за что теперь я буду получать деньги, лысина его сделалась малиновой.

– Да ведь это же фантастика! Получать деньги за сочинение детективов! Причем вне зависимости от результата.

– Ну это – положим… Лили не тот человек, который будет долго мириться с отсутствием результата. Похоже, все закончится тем, что я потеряю одно тепленькое местечко и не сумею закрепиться на другом.

– Однако писать детективы – что может быть проще!

– А ты пробовал? – Я хищно уставился на него.

– Нет. Но ведь ты – литератор. У тебя были такие милые…

– Только не напоминай о моих садистских рассказиках! – Я горестно пожал плечами. – Даже не знаю, с какой стороны за это взяться. Никогда не увлекался подобной литературой.

– Не может быть! – Петранофф уставился на меня, словно на редчайшее ископаемое. – Допускаю, что в прежние времена, когда хорошего автора было не достать… Но теперь, в эпоху всеобщего детективного бума…

Нам принесли салат де шу-флэр – только такие названия в меню и значились, – салат д'иль Барбе с крабами и грибами, яйца по-средиземноморски, бутылку вина «Кармел» и две бутылки минеральной воды.

– Что, «Нарзана» нет? – придирчиво осведомился я.

Барсик виновато развела руками. Пришлось сделать королевский жест, удостоверяющий, что я милостиво ее отпускаю. Подобный образ общения тоже как бы составной частью входил в меню.

– Ну, знаешь, старик, огорошил ты меня. – Эд растерянно уставился на еду. – Хотя, впрочем… – Он погрузил вилку в д'иль Барбе. – Может, оно и к лучшему.

– Это ты о чем? О еде или о детективах?

– Конечно, о детективах. Если ты не читал ничего, то и подражать никому не сможешь. Иначе соблазн был бы велик. Слыхал про Чейза?

– Кто же о нем не слыхал.

– А читал?

– Нет.

– Вот и хорошо. Наверное, хорошо, – неуверенно добавил он.

Я разлил вино по бокалам.

– За встречу?

– За встречу и за будущего Ватсона.

– Эдак ты все тосты в один соберешь.

– Хорошо, за будущего Ватсона выпьем отдельно.

Мы чокнулись и выпили.

Я принялся за де шу-флэр.

– Попробуй яйца, – подсказал я Петраноффу.

– Угу, – кивнул тот с набитым ртом.

– Так ты считаешь, что читать их мне сейчас ни к чему?

– Что?

– Детективные романы.

– Конечно.

– Уф! – Я облегченно вздохнул.

Какое-то время раздавался лишь хруст перемалываемой зубами пищи.

– Все, что нужно, я тебе сейчас расскажу… – Эд вытер салфеткой губы и потянулся за второй сигаретой. – Так вот, важно – решить, полицейский будет роман или нет. Полицейские – это те, главными персонажами которых являются полицейские.

– Ну, значит, нет, – отозвался я. – Откуда в «Гвидоне» возьмутся полицейские?

– Ага, ты ведь говорил, частный сыск. Ну это еще проще. Дюшил-Хюммет-Рюкс-Стаут-Рюймонд-Чандлер-Картер-Браун- Микки-Спилейн…

– Что? – не понял я. Мне показалось, будто он неожиданно перешел на английский.

– Это известные авторы, главные персонажи у которых – частные детективы. Нет ничего проще: ты выдумываешь главного героя – проницательного, решительного, принципиального, желательно со стальными бицепсами и молниеносной реакцией, – который неизменно выходит сухим из воды. Впрочем, качества можно разделить. У Рэкса Стаута, к примеру, умный и проницательный – это импотент Ниро Вульф, а молниеносной реакцией и стальными бицепсами обладает его помощник Арчи Гудвин.

– А импотентом одному из них тоже быть обязательно?

– Конечно, нет. Там, собственно, нигде и не говорится, что он импотент, но в противном случае он – гомосексуалист.

– Значит, требуется одно из двух, – уточнил я, – либо главный герой должен быть импотентом, либо гомосексуалистом?

Петранофф заржал.

– Ну ты даешь! Просто Ниро Вульф терпеть не может женщин, во всяком случае, никогда с ними не спит. А это означает, что если он с кем-то и спит, то это либо его помощник Арчи Гудвин, либо повар Фриц.

– Что еще за повар?

– Его личный повар.

Барсик как раз принесла две порции Карбонада по-фламандски с пюре из каштанов и к нему салат из апельсинов и сельдерея. Услышав, что речь зашла о чьем-то личном поваре, она навострила уши, но мы замолчали. Я вновь разлил вино и открыл было рот.

– За будущего Ватсона! – опередил меня Эд.

– О'кэй, – согласился я.

Мы выпили.

– Теперь интрига, – продолжил Эд, старательно пережевывая пищу. – Подозреваемых должно быть несколько, причем либо у каждого имеется алиби, либо его нет ни у кого. Часть подозреваемых ведет себя чрезвычайно дерзко и нахально, другие же, напротив, производят впечатление ангельских ягнят. От истинного убийцы желательно подозрение отвести, но предупреждаю: если в отличие от остальных лишь у одного действующего лица будет алиби, то сразу понятно, что именно он убийца и есть. Далее. Хорошо, если действие вписано в приятный интерьер… – Эд поводил по сторонам вилкой. – Вроде этого. Но можно и описать какое-нибудь зловещее местечко. Ночь… Ливень… Воет ветер… М-да… Может, возьмешь в соавторы? – Он захихикал. – Шучу.

– Принцип ясен, – неуверенно произнес я. – Непонятно одно: почему ты сам-то не пишешь?

– Я ведь бездарь… Хорошая еда… Честно говоря, я уже когда-то пробовал, но ничего из этого не вышло.

– Ага! – Во мне все возмущенно всколыхнулось.

– Но у тебя получится.

– Только не приводи в подтверждение мои садистские рассказики.

Появилась Барсик.

– С десертом подождать?

– Тащи, – распорядился я и разлил остатки вина по бокалам. С Петраноффым все было ясно.

Петранофф тут же схватился за свой бокал.

– За будущего Ватсона!

– Иди в задницу!

Когда мы уходили, я окинул Лиловый зал прощальным взглядом.

На следующее утро я вновь позвонил Лили и полюбопытствовал, имеются ли указания на ближайшее время. Оказалось, что требуется учить иностранные языки. Ведь работать-то нам, в основном, придется за границей. Можно начать с английского, поскольку немецкий, если она не ошибается, мы изучали в школе, и хоть что-то да должно было задержаться в моей голове. Лили уже сделала соответствующие распоряжения, и в библиотеке «Гвидона» для меня подыскивают нужную литературу. А один из наших переводчиков получил задание угробить на меня уйму своего рабочего времени. Лили проявляла невиданную расточительность. Видимо, у Пью Джефферсона все по-прежнему оставалось на своем месте.

Однако обучение языку так и не состоялось. Из Берлина пришел факс с сообщением, что реклама принесла свои плоды, и первый заказ уже получен.

Мы снова собрались в кабинете у Лили. На сей раз я, Джаич и Пью Джефферсон.

– Там какая-то темная история с торговцем антиквариатом, – неопределенно проговорила Лили. – В факсе не содержится никаких подробностей. Приедете на место, войдете в курс дела. Вылететь нужно через три дня.

– А как же Саймон? – поинтересовался я.

– Кто? – не поняла Лили.

– Моя болонка. Хочу напомнить, что в этом мире я одинок, как перст, и у меня никого, кроме него, нет. А у него – никого, кроме меня.

– Не морочь мне голову со своим Саймоном. Я и так на вас трачу массу драгоценного времени. У меня встреча с корейцами через пятнадцать минут. Мне сейчас только твоего Саймона не доставало.

Я мог стерпеть от Лили все, что угодно, но только не нападки на моего пса.

– Я этих корейцев видел в жопе у Поля Робсона, – заорал я. – Без Саймона никуда не поеду! Баста!

Лили в первый момент даже опешила. Но потом в ее глазах появилась остервенелость, обычно возникающая тогда, когда она – эта акула империализма – торговалась с иностранцами по поводу условий какого-нибудь контракта. Нужно сказать, что иностранцы к подобной полублатной остервенелости не приучены и почти всегда дают задний ход. Но я решил держаться до конца.

– Может быть, я люблю Саймона так же, как ты – Пью Джефферсона, – крикнул я, предвосхищая удар.

И тут открывшая уже было рот Лили закрыла его снова.

– А что все-таки случилось с берлинским торговцем? – вмешался в разговор Джаич.

– Нет, мы сначала покончим с моим псом, – вошел я в раж.

– Если ты настаиваешь, мы с ним покончим, – спокойно произнесла Лили. – Мне, конечно, нет дела до… причуд чьей-то физиологии, но если это выливается в проблему для «Гвидона»… Читал «Му-му»?

Я понял, что сморозил глупость, сравнивая свои чувства к Саймону с теми, которые питала Лили к Пью Джефферсону. Теперь обо мне наверняка поползут всякие нездоровые слухи. Но объясняться сейчас по этому поводу было бы еще хуже. Я молчал. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы за меня неожиданно не вступился Пью. Очевидно, они там в Америке более привыкли ко всякого рода человеческим странностям, не знаю. Во всяком случае Лили включила селектор и дала указание руководителю визового отдела решить вопрос с моей собакой. И как можно скорее.

– А что же все-таки за проблема возникла у торговца антиквариатом? – вновь попытался вклиниться в разговор Джаич.

И тут остервенелость, накопившаяся в результате общения с моей скромной персоной, неожиданно вылилась на бывшего сотрудника КГБ. Видимо, пресловутые корейцы уже томились у Лили в приемной.

Сначала я собирался приобрести новую дорожную сумку: все-таки отправляюсь на Запад. Он хоть и дикий, а люди там ходят прилично одетые, с солидного вида портфелями и сумками. Но, поразмыслив, решил взять самый старый фибровый чемодан: лучше сохранить свой естественный «совковый» стиль и нести народам элементы собственной культуры. Во всяком случае это будет выглядеть не столь смешно, как если бы я пыжился и стремился строить из себя закоренелого западника.

Саймона я помыл, и он благоухал теперь отменным французским шампунем. Чтобы везти его в самолете, пришлось купить за свой счет специальный ящик.

– А как же мы? – поинтересовался Тролль.

– Кто это мы?! – с яростью уставился я на него.

– О'кэй, – согласился Тролль. – В конце концов, своя рубашка ближе к телу. Я хотел сказать, как же я? Я ведь так обожаю детективные истории.

– Останешься дома. Мало ты мне здесь докучаешь, чтобы я еще терпел тебя за границей.

– Но ведь нам не нужны ни визы, ни отдельные места в самолете! – в отчаянии воскликнул Тролль. – Нам не нужны даже ящики! Ты не можешь с нами так поступить!

– С кем это с нами?!

– Со мной и с Малышкой, параноик ты этакий. Я требую равноправия! Да, я – фантом, но это еще не значит, что всякий неудавшийся бухгалтеришка безнаказанно может меня обижать.

Тут я схватил со стола кружку с водой и окатил его с головы до ног. Он повалился на пол и захрипел. Постепенно хрипы затихли, и оскал его застыл. Я знал, что через некоторое время он оклемается, но это являлось хотя бы небольшой передышкой.

– Бедненький, – проговорила Малышка.

– Ты о ком? – уточнил я, тяжело дыша.

– Конечно, о тебе, Миша. Что Троллю сделается? С него все, как с гуся вода. – Она поцеловала меня в щеку. – Нельзя же так нервничать.

Я ловко поймал ее губы и на минуту забылся в глубоком поцелуе.

– Останешься здесь, детка. Я не хочу таскать тебя по всяким там гостиницам и ночлежкам.

– Хорошо, если так для тебя будет лучше.

– Не знаю, будет ли лучше для меня, но у тебя появится шанс по-настоящему навести порядок в доме.

– О, да! – Подобные доводы ее всегда убеждали.

Я пошел на кухню, чтобы сварить себе и фантомам кофе.

Через некоторое время в проеме двери показалась тщедушная фигурка Тролля.

– Мокрушник, – укоризненно бросил он.

– Если не нравится, можешь проваливать на все четыре стороны.

– Фига с два!

– Тогда заткнись, ты мне мешаешь сосредоточиться на деле.

– Ну, разумеется! У тебя – дела, а у нас – делишки.

Я направился к кухонному крану с твердым намерением открутить его до предела. Тролль тут же догадался, что его ожидает, и с мольбой воздел руки к небу:

– Дай хотя бы сначала кофе попить!

– Говорю в последний раз: никуда ты со мной не поедешь!

– Ну и дурак. Тебе же хуже будет. Тебе будет нас так недоставать.

И он был прав, этот чертов Тролль. Я отправлялся в полную неизвестность, к какому-то неведомому торговцу антиквариатом, у которого возникли загадочные проблемы, настолько серьезные, что даже Лили Лидок предпочла о них умолчать. Возможно, ему угрожает мафия, быть может, за ним охотится Интерпол, или он попал в поле зрения какого-нибудь маньяка-убийцы. И с этими мафией-Интерполом-маньяком-убийцей вынужден буду выяснять отношения я! Я! Миша Крайский! Такой домашний, уютный, безобидный. Такой душка. Да у меня никогда в жизни еще ни на кого рука не поднималась, если не считать тараканов!

Без сомнения, мне будет тяжко. А когда человеку тяжко, у него всегда возникает потребность в сопереживании близких ему существ. Даже если эти существа – фантомы…

Самолет приземлился в аэропорту Тегель. Благополучно миновав таможню, мы окунулись в суету зала ожидания, разноликость и разноязыкость которого дополнялась мелькавшими на табло и терминалах буквами и цифрами, и наконец вышли к опоясывающему весь аэропорт сквозному проходу, где застали шофера нашего берлинского представительства в состоянии явного нетерпения. Нужно сказать, что только я проникся сочувствием к тому, как бездарно расходуется его драгоценное время, поскольку Джаичу в принципе было на все начхать, а Пью, хоть и питал уважение к человеческой личности, но все же был свято уверен, что в течение рабочего дня шоферу не положено проявлять подобных эмоций. Он лишь бесстрастно сообщил, что придется еще немного подождать, поскольку с минуты на минуту здесь должны появиться остальные «голые пистолеты».

Но минуты бежали, мы стояли не шелохнувшись посреди всеобщего гвалта, а «пистолетами» и не пахло. Наблюдая за шофером, какое-то время мы еще могли наслаждаться богатством мимики его лица и выразительностью жеста, Однако постепенно он начал доходить до состояния белого каления. При этом бросал недружелюбные взгляды на Саймона, словно именно тот был повинен в непунктуальности писателей детективных романов.

С вопрошающим выражением я повернулся к Пью Джефферсону. Тот уставился на часы.

– Гоу, – наконец решил он.

Шофер тут же устремился вперед, ухватив наиболее тяжелые чемоданы, один из которых – мой фибровый.

На стоянке был припаркован новенький БМВ. Довольно лихо затолкав нашу поклажу в багажник и с трудом дождавшись, пока все усядутся, он стартовал на грани фола.

Наверное, излишне упоминать, что в подобных условиях Берлин разглядеть мне не удалось.

Представительство «Гвидона» находилось на Фридрихштрассе, неподалеку от Дома русско-немецкой дружбы. Когда мы подкатили, шофер сообщил, что по пути за нами увязался голубой «Вольво» и что нам не без труда удалось от него оторваться.

Будьте любезны! Не успели мы появиться, как за нами уже началась охота!

При этом Пью Джефферсон улыбался. Видимо, ему подобная катавасия приходилась по вкусу.

Нас встретил руководитель представительства Горбанюк – лысоватый мужчина лет сорока в темных брюках, белой рубашке с коротким рукавом и аляповатом галстуке. Он чуть ли не насильно всучил каждому по бутылке кока-колы. Весь его кабинет был заставлен компьютерами, ксероксами, факсами и автоответчиками. Факсы и компьютерные принтеры безостановочно стрекотали.

– К нам обратилась госпожа Евгения Сосланд, – принялся вводить нас в курс дела Горбанюк. Для Пью Джефферсона он пригласил переводчика, и тот сейчас тоже стрекотал, соперничая со средствами коммуникаций. – Ее сын владеет антикварной лавкой в центре Западного Берлина. И вот с некоторых пор туда повадился некий господин Х. Причем является он, очевидно, по ночам, когда в лавке никого нет, поливает антиквариат из аэрозольных красителей и исчезает. Замки и сигнализация для него не помеха.

– И ничего с собой не берет? – вырвалось у меня.

– Пока, вроде бы, нет, но краска, хоть и легко смываемая, все же наносит определенный ущерб предметам старины. Покрытые лаком иконы и всевозможные статуэтки – еще куда ни шло. Но с живописью, рисунками, графикой, предметами ткачества приходится потом здорово повозиться.

– М-м-м… А на чем же все-таки он специализируется, на антиквариате или произведениях искусства? – Как-то неудобно было центр тяжести разговора переносить на себя, но я чувствовал, что от Джаича подобного вопроса не дождешься. Впрочем, допускаю, что в данном случае это практического значения и не имело.

– Не думаю, чтобы в его коллекцию входили какие-нибудь замечательные полотна или что-то в этом роде. Так что, скорее, это все же антиквариат. Хотя определенную цену он, конечно, имеет. И отнюдь не малую. Впрочем, я – не искусствовед. По образованию я – юрист.

– Это хорошо, – подал голос Джаич, – это то, что нам вполне может пригодиться.

Забыл упомянуть, что на протяжении всего путешествия Джаич не вынимал изо рта жевательной резинки, без устали вонзаясь в нее зубами и время от времени пуская пузыри, которые лопались с громким звуком. Думаю, к его челюстям можно было с успехом подключить генератор энергии и снабжать, к примеру, питанием всю аппаратуру нашего берлинского представительства.

– Надеюсь, что до этого не дойдет, – осторожно проговорил Горбанюк. – Задачка-то несложная: застукать на месте и уличить хулигана. К тому же я – юрисконсульт, специализируюсь на международном деловом праве, а не на уголовном.

– Ну вот, уже заплакал, – вызывающе бросил Джаич.

Мысленно я ему зааплодировал. Ради решения несложной задачки нас бы вряд ли сюда прислали.

Видимо, Горбанюка смутило столь откровенное хамство.

– Все же кое-какие советы я дать могу, – с чувством собственного достоинства проговорил он. – Как уже упоминалось, официальным заказчиком является Сосланд, Евгения, мать хозяина лавки. Рекомендую взять у нее… вы записывайте, – требовательно произнес он.

– Крайский, это по твоей части, – повернулся ко мне Джаич. Как-то незаметно ему удалось перехватить инициативу в разговоре.

Я вынул из кармана ручку и записную книжку и приготовился фиксировать каждое слово. Пью Джефферсон сделал то же самое.

– Рекомендую заручиться официально заверенной у нотариуса доверенностью на право действовать от имени заказчицы и в ее интересах по данному делу, – словно робот принялся извергать Горбанюк. – Рекомендую обратить внимание на следующие положения:

– слежка за каким-либо физическим лицом является вторжением в личную жизнь данного физического лица и карается по закону;

– наведение справок о каком-либо физическом лице равно как и сбор информации о нем является вторжением в личную жизнь данного физического лица и карается по закону;

– подслушивание телефонных разговоров какого-либо физического лица является вторжением в личную жизнь данного физического лица и карается по закону;

– фотографирование без согласия…

– перлюстрации…

Затем последовали вещи, очевидно, относящиеся к более серьезным статьям германского уголовного права: шантаж, угроза насилием, насилие…

– А находиться на одном гектаре с подозреваемым физическим лицом тоже вторжение в его драгоценную личную жизнь? – поинтересовался Джаич. – И чем это карается? Электрическим стулом?

– Напрасно иронизируете, – отозвался Горбанюк. – Все это действительно может иметь самые серьезные последствия. Хотя Германия – не Америка. Смертной казни здесь нет.

– Я уже испытываю громадное облегчение, – съязвил Джаич. – А кто составит текст доверенности?

– О'кэй, мы составим. Сразу на русском и немецком языках.

– Когда?

– Может быть, завтра.

– Не «может быть», а именно завтра это и надлежит сделать.

По-моему, последними словами Джаич перегнул палку. Все же Горбанюк играл с нами в одной команде. Все же, по-видимому, он был неплохим парнем. Угостил нас кока-колой, хотели мы этого или нет. И, наконец, не он был повинен в массовом исходе спортсменов из страны.

– Осмелюсь напомнить, – вновь заговорил, поджав губы, Горбанюк, – что передо мной и моими коллегами поставлены несколько иные задачи. Каждый должен заниматься своим делом. Вы – ловить хулигана, которому почему-то возомнилось, что он – художник-абстракционист. Мы – заключать новые контракты для нашей фирмы и следить за выполнением старых.

– Разумеется, – неожиданно легко согласился Джаич. – Но это ведь не исключает возможности сотрудничества. Или вы отказываетесь сотрудничать?

– Я этого не говорил, – запротестовал Горбанюк. – Я готов сотрудничать, но при условии соблюдения субординации и правил хорошего тона.

– Само собой, – кивнул Джаич. – Как вас по батюшке?

– Игорь Артемьевич.

– Уважаемый Игорь Артемьевич, голубчик… – Как вам нравится этот хамелеон? – Мы испытываем настоятельную потребность в том, чтобы все наши просьбы прорабатывались вашим ведомством как можно более оперативно. Это не прихоть, этого требует специфика нашей работы.

– Конечно, я понимаю, – с энтузиазмом закивал в ответ Горбанюк. – Я ведь сказал, что текст доверенности вы сможете получить уже завтра.

– Вот и славно! И еще одна мелочь. Видите ли, я не исключаю, что на определенном этапе следствия нам может понадобиться оружие.

– Гм… – Горбанюк озадаченно потер подбородок. – Вы думаете, оно может понадобиться? Но ведь налицо обычное хулиганство.

– Как взглянуть, Игорь Артемьевич, как взглянуть… Обычные хулиганы не справляются с замками и сигнализацией со столь поразительной легкостью. А вдруг у парня, кроме аэрозольного баллона, окажется с собой пушка? Кроме того, могу сообщить, что не успели мы появиться в Берлине, как за нами тут же увязался загадочный голубой «Вольво».

Горбанюк тяжело вздохнул и с неодобрением посмотрел на Саймона. А должен был бы – на Пью Джефферсона. Ведь именно он заварил всю эту кашу.

– Хорошо, – делая над собой усилие, проговорил Горбанюк. – Если вы придете к выводу, что оружие необходимо, что-нибудь придумаем.

– Замечательно!

– Вот вам телефон фрау Сосланд. – Он протянул Джаичу визитную карточку голубого цвета, на которой жирным готическим шрифтом было написано: Фрау Еугениа Сосланд, а затем мелкими буквами – адрес и номер телефона. – Можете связаться с ней уже сегодня. Но хочу предупредить. Лично у меня сложилось впечатление, будто она… того… немного с приветом.

– Она говорит по-русски?

– И очень прилично. По-моему, с немецким у нее гораздо больше проблем… Еще колы?

Все отказались и дружно встали.

– Пива?

Джаич снова сел. Думаю, догадайся Горбанюк сразу же начать с пива, весь разговор пошел бы по значительно более приятному руслу.

– Ну, как я его уломал? – похвастался Джаич, стоило нам выйти на улицу. – В органах у нас был специальный семинар на тему, как нужно обрабатывать интеллигенцию.

Мне тут же захотелось вцепиться ему когтями в глотку. Я открыл было рот для оказания достойной отповеди: дескать, у нас в «Гвидоне», в отличие от КГБ, к интеллигенции относятся уважительно; но тут мы одновременно увидели голубой «Вольво». В нем сидели двое молодых парней и нагло пялились на нас.

– Мы их не замечаем, – сквозь зубы проговорил Джаич.

Зато парни из «Вольво» совершенно не думали скрывать своего интереса. Они выбрались из машины и направились в нашу сторону.

Я поставил Саймона на землю. Нас, включая шофера, было четверо, их – двое, и, судя по тому, как спокойно и уверенно они приближались, можно было предположить, что у них с собой огнестрельное оружие. Меня бросило в дрожь. И, действительно, в какой-то мере они сами оказались оружием.

– «Голые пистолеты»! – представил их Джефферсон, церемонно взмахнув рукой.

Мы облегченно вздохнули.

Одного из них звали Курт Трахтенберг, другого – Жан Дюруа.

– Ну, как мы вас выследили, – на ломаном русском языке похвастался Трахтенберг. Он был высоким и белобрысым, как и положено немцу. Вылитая белокурая бестия. Француз же Жан Дюруа был мулатом.

– И все же вынужден заметить, что пунктуальность не входит в число ваших добродетелей, – проговорил я.

Никто этой фразы не понял. В том числе и русскоязычные Джаич с шофером.

– Куда вас отвезти? – нетерпеливо поинтересовался последний.

– Вы знаете, где находится Паризэ штрассе? – Это снова был Трахтенберг.

– Нет.

– О'кэй, тогда мы на «Вольво» поедем впереди, а вы следуйте за нами.

Пью Джефферсон предпочел общество «голых пистолетов», мы же с Джаичем и Саймоном снова оказались в БМВ.

Будучи писателем еще неопытным, я совершенно забыл упомянуть, что стояло лето. Солнце щедро одаривало все вокруг своей бесплатной энергией, и от подобной расточительности и предметы, и люди доходили до состояния белого каления. В нашем БМВ, очевидно, имелся кондиционер, но жмот-шофер не пожелал его включить. Вместо этого он открыл окошко со своей стороны и наслаждался бьющим оттуда горячим потоком воздуха. Я тоже было нажал кнопку на двери и опустил стекло, но ощущение было такое, словно я подставился под аппарат для сушки рук. Бедняга Саймон совсем скис. Лучше всего было Джаичу. С такой худобой подобные превратности судьбы переносились с куда большей легкостью, нежели с моим жирком или с шерстью Саймона, пусть даже стриженой. Грянь морозы, тогда бы мы еще посмотрели…

Мы обогнули какую-то живописную церковь и остановились у дома, напротив которого располагался продовольственный магазин с математическим названием «Плюс». Шофер с отвращением вышвырнул наши вещи из багажника, глянул на часы и собрался было улизнуть.

– Чуть позже я позвоню Горбанюку и сообщу, когда ты нам завтра понадобишься, – бросил ему вдогонку Джаич.

Слова настигли того, словно камень, пущенный из пращи. Он замер, повернулся, и на губах его заиграла нехорошая улыбка.

– Может, вам еще и «Ролс-Ройс» подать?

Теперь настала очередь Джаича улыбнуться. Причем улыбка его выглядела куда более искренней и дружелюбной. Сверкая этой обаятельнейшей из улыбок, он приблизился к шоферу вплотную и сделал неуловимый жест рукой. Вроде ничего особенного и не произошло, просто оба одновременно перестали улыбаться. Зубы Джаича снова вонзились в жевательную резинку, а нижняя челюсть шофера отвисла, и он всем телом навалился на Джаича.

– Если нужно будет, ты и «Ролс-Ройс» подашь, – с любовью заверил его тот. – И не только «Ролс-Ройс», но и «Феррари», и «Ламборджини». В лепешку расшибешься, но подашь.

Затем Джаич бережно усадил его в машину и повернулся в нашу сторону.

– Пробелы в воспитании, – словно бы извиняясь, проговорил он. – Его гувернер, очевидно, был пьяницей.

Тут только я заметил, что все «голые пистолеты» будто по команде что-то лихорадочно строчат в записных книжках. Героические действия Джаича тиражировались сразу же на трех языках. И ни малейшей жалости по отношению к шоферу: из живого человека он уже превратился в литературный персонаж.

Первым утолил свой писательский зуд Курт Трахтенберг и с уважением посмотрел на нас.

– Вот в этом доме вы будете жить. Мы помогли «Гвидону» подыскать для вас подходящую квартирку.

– Угу, – откликнулись мы одновременно.

– А наша ставка будет у меня в доме на Зэксише штрассе. Вот моя визитная карточка.

– На Сэксише штрассе? – удивленно переспросил Джаич.

Курт рассмеялся.

– На Зэксише. По-русски – Саксонская улица.

– Так ведь Саксонская, а не Заксонская.

– Ну, это долго объяснять.

Тут послышался оглушительный визг рессор. Это БМВ, сорвавшись с места, словно ненормальный понесся прочь.

Мы проводили машину взглядом, подхватили вещи и вошли в дом. Квартира оказалась на последнем этаже, так что я несколько раз врезал углом своего фибрового чемодана по стене, прежде, чем мы поднялись.

Когда Курт, пошуровав в замке ключом, пригласил нас войти, я обомлел: квартира практически полностью копировала мою родимую берлогу. Те же кухня, ванная, совмещенная с туалетом, квадратная комната. И вторая, совсем маленькая, которую я использовал под чуланчик, тоже точно такая же. Разница заключалась лишь в том, что в оригинале имелось центральное отопление, а здесь были установлены печи. Впрочем, как я уже упоминал, стояло лето.

Саймон, видимо, тоже подметил сходство, поскольку тут же, не раздумывая, забрался на свое любимое место под кухонным столом.

– Располагайтесь, – произнес Трахтенберг. – Можете принять душ, здесь есть газовая колонка.

– А более внушительные апартаменты госпожа Сосланд не могла оплатить? – поинтересовался Джаич.

Он мне снова понравился. По крайней мере, он вполне сносно представлял себе порядок движения денежной массы.

Трахтенберг сконфужено улыбнулся.

– Но это ведь ненадолго, – мягко произнес он. – Пью вкратце уже изложил нам суть дела…

– О'кэй, все в порядке, – поспешил успокоить его Джаич. – К тому же я не думаю, что нам придется тут часто ночевать.

– А где же? – удивился Курт.

Я тоже удивился, но предпочел не подавать вида.

– В лавке у сына этой скареды госпожи Сосланд, – гласил ответ.

Рука Трахтенберга снова метнулась в направлении нагрудного кармана, где находилась записная книжка. Но на этот раз ему все же удалось с собой совладать и воздержаться от немедленной фиксации данного глубокомысленного изречения. Последовал лишь устный перевод его на английский.

– Завтра мы ожидаем ваше первое сообщение, – сказал Курт Трахтенберг, поворачиваясь ко мне.

Я кивнул. Они пожали нам руки и удалились.

– Кто будет первым принимать душ? – тут же поинтересовался я.

– Ты, – сказал Джаич.

– Охотно.

Я принялся распаковывать чемодан в поисках халата и мыльных принадлежностей, а Джаич тем временем отправился в «Плюс» и вскоре припер оттуда ящик пива, несколько упаковок жевательной резинки и большую коробку с пиццей.

За время его отсутствия я чуть было не взорвал квартиру, разбираясь с газовой колонкой. Потом пришлось отремонтировать душ, почти все отверстия которого оказались забиты какой-то гадостью. Я стоял голый, полумокрый и остервенело орудовал булавкой. Наконец, с наслаждением подставил свое в меру упитанное (как у Карлсона) тело под освежающие струи воды.

Когда я входил в комнату, на ходу причесываясь, Джаич с усердием прыгал через скакалку. Он был в одних плавках. Журнальный столик и кресла оказались сдвинутыми в угол.

– Ну что, разобрался с душем? – поинтересовался он.

Я утвердительно кивнул.

– К сожалению, они оставили нам только один ключ, и я оставил его у себя.

– Почему?

– Потому что ты первый воспользовался возможностью освежиться с дороги.

– А… – вырвалось у меня.

Здорово же он меня купил!

– Идем, – сказал Джаич, – покажешь, как функционирует колонка.

Чуть позже мы сидели на кухне и пили пиво. Перед Саймоном на блюдце лежал кусок сырой пиццы.

– Где-то поблизости живет Сергей Бубка, – мрачно заметил Джаич. – Расползлись, как тараканы… Мать твою!

– По-моему, это – не нашего ума дело?

– Не нашего? На честь страны им начхать!

Вообще-то, вместо «начхать» Джаич употребил другое слово, более похабное, но, очевидно, по природе я – чистоплюй, поскольку у меня не поворачивается рука написать его в литературном тексте.

– Они ведь не отказываются защищать цвета страны, – возразил ему я.

– Ну что ты тявкаешь! – набросился на меня Джаич. – Не отказываются! Это они пока не отказываются. А понабирают гражданств…

– Во-первых, я не тявкаю. А, во-вторых, где жить и чьим гражданином быть – каждый сам должен решать за себя.

– Нет, ты тявкаешь, – стоял на своем Джаич. – А произошло то, что на боксерском языке называется подставился. Наша страна подставилась, и Запад тут же послал ее в глубокий нокаут. Такой глубокий, что она еще долго будет сидеть на заднице и обалдело вертеть головой.

– Она сама себя послала в нокаут.

Джаич с жадностью присосался к банке с пивом. Затем вытащил из сумки блок «Партагаза».

– Даже если и сама, то это из-за таких, как они. – Палец в окно. – И таких, как ты. – Палец в меня.

– Ну, конечно, – отозвался я. – Песни не новы. Виноваты все вокруг, только не такие, как ты.

От манипуляций собственным указательным пальцем я решил воздержаться.

– Бухгалтеришка чертов!

– Кагебешник хренов!

– Графоманишка… – Джаич вплотную придвинулся ко мне.

Зазвонил телефон и вовремя. Иначе не миновать нам столкновения.

Джаич положил руку на трубку и сделал глубокий вдох.

– Алло, – сказал он, отхлебнув пива.

Какое-то время молча слушал, затем повернулся ко мне.

– Ты что-нибудь понимаешь по-китайски?

Я не ответил. Тогда он вытянул трубку в моем направлении. Женский голос мурлыкал что-то на совершенно незнакомом языке. Только, на мой взгляд, это был датский или норвежский.

Джаич нажал на рычажок.

– Китаянка права. Пора и нам сделать несколько звонков.

«Датчанка или норвежка», – поправил я про себя.

Первой собеседницей оказалась фрау Сосланд. Я приблизился к телефону вплотную, чтобы получше расслышать.

– Ну? – с выражением проговорила та, стоило Джаичу произнести два слова.

– Это говорит…

– Я поняла, кто это говорит… Ну?

– Мы приехали…

– Меня не интересует, когда вы приехали, на чем приехали и прочая ерунда. Что вы намерены предпринять?

Думаю, Джаич не был готов к подобному напору.

– Хорошо бы встретиться, – пробормотал он.

– Да? А это обязательно?

– По крайней мере, весьма желательно.

– Тогда не возражаю. А где?

– Неважно…

– Для меня это очень даже важно.

– Хотя бы у вас, – предложил Джаич.

– Вы с ума сошли! За моим домом могут следить!

– Полагаете, что дело настолько серьезно?

– Дело настолько серьезно, что я даже готова потратить уйму денег на ваше детективное бюро.

– Предлагайте тогда вы. – Разговор у Джаича явно не клеился.

– Мы можем встретиться в кафе на Цоо. Рядом с магазином «Альди». Завтра, в половине одиннадцатого.

– Вечера?

– Утра, конечно! Господи!

– И как мы вас узнаем?

– Я одену джинсы и кожаную куртку. В руках буду держать журнал… Нет, постойте! Лучше я возьму с собой свою собаку.

– Какой породы?

– Такса.

– Договорились.

– А как я вас узнаю?

На минуту Джаич задумался.

– Мы захватим с собой стриженую болонку, – проговорил он и повесил трубку.

Потом посмотрел на меня и расхохотался.

– Ну, что скажешь?

– По-моему, она просто чокнутая.

Он открыл себе новую банку пива.

– Ты так думаешь?

– Нас ведь еще Горбанюк предупреждал. Да и как она разговаривает? Разве человек в своем уме стал бы себя так вести?

– А может, она попросту чем-то смертельно напугана?

– Чем?! И потом, если я правильно понял, ей не меньше шестидесяти.

– Ну, очевидно.

– А ты обратил внимание на то, как она будет одета? Или это тоже со страху?

– Подумаешь. Может, она – худенькая изящная женщина, и подобный наряд ей к лицу? К тому же на Западе одеваются кто во что горазд. Этим здесь никого не удивишь.

Однако мне не хотелось с такой легкостью капитулировать:

– Да и, вообще, все это дело, по-моему, яйца выеденного не стоит.

Джаич уселся поудобнее.

– Черт возьми, иногда бывает любопытно выслушать мнение дилетанта.

«Спокойно, Крайский, спокойно», – сказал я про себя. А вслух произнес:

– Если ты собираешься корчить из себя большого профи, разговор окончен.

– Как угодно, – равнодушно отозвался он.

Кухня наполнилась клубами «Партагаза», и Саймон в ужасе ринулся в комнату. Он признавал только дым от «Мальборо» и английских сигарет: «Ротманс», «Данхил», «Бенсон»…

– Между прочим, собака – моя собственность, – с вызовом проговорил я. – Ты не имел права договариваться на ее счет без предварительного согласования со мной.

– А я и не говорил, что собаку зовут Саймон, – возразил Джаич. – Если ты такой жмот, придется купить болонку на деньги бедной госпожи Сосланд. Но тогда уже именно той болонке я буду скармливать пиццу.

– Ну и на здоровье! – сказал я. Однако мой воинственный пыл несколько поугас. – Ты внимательно смотрел по сторонам, когда мы ехали по городу?

– Что ты имеешь в виду?

– Все стены домов разрисованы точно таким же образом, как иконы у ее сыночка. И никто не думает делать из этого большую проблему.

– Чтобы попасть на улицу, не требуется преодолеть кучу хитрых замков и сложную систему сигнализации.

– Пацанва сейчас, знаешь, какая головастая? Сплошные хакеры.

Сомневаюсь, чтобы он знал, кто такие хакеры, но он не стал уточнять. Да и, в принципе, я его хорошо понимал. Ему требовалось во что бы то ни стало удержаться на этой работе, а значит, дело нужно было представить таким образом, чтобы оно выглядело как можно более сложным, запутанным и опасным. Что ж, поиграем в сыщиков-разбойников. Я не возражаю.

Джаич снова потянулся за голубой визитной карточкой и набрал номер госпожи Сосланд.

– Это опять я, – сообщил он. – С вашим вариантом встречи ничего не выйдет… Т-с-с, тихо!.. Обращали внимание на небольшой домик, расположенный как раз посреди перекрестка рядом с Цоо? Там раньше находились справочное бюро и магазинчик, где торговали сувенирами… И по сей день? Замечательно! Вы должны стоять в половине одиннадцатого утра у входа в этот магазинчик. Рядом остановится темно-синий БМВ последней модели. В нем будем мы.

Он положил трубку и весело подмигнул мне.

– Максимум таинственности, – отозвался я. – Заказчица будет довольна. Все же я ни минуты не сомневаюсь, что Горбанюк правильно ее охарактеризовал.

– Кстати, о Горбанюке. – Джаич поднял вверх указательный палец, затем извлек из кармана другую визитную карточку и снова принялся крутить телефонный диск. – Горбанюк? Это Джаич. Ну, как там водила? Оклемался?

В ответ было промямлено что-то нечленораздельное.

– Жить будет? – настаивал Джаич.

– Так ему и надо, – проговорил Горбанюк. – Давно пора было.

– Ах, вот как!? Тогда с тебя причитается за проделанную воспитательную работу. Передай ему, чтобы он заехал за нами завтра в десять ноль-ноль. Надеюсь, он не имеет ничего против?

– М-м… С БМВ ничего не получится, мне очень жаль, – мягко сказал Горбанюк. – Завтра утром машина отправляется в Штутгарт.

– Горбанюк! – тут же взорвался Джаич. – Что за ерунда?

– Мне действительно очень жаль, но это согласовано с Лили.

– Ах, значит уже успели наябедничать! А нам теперь что прикажешь делать?

– Могу предложить другую машину, но только без водителя. Надеюсь, права у вас есть?

– Права-то есть, но советские.

Джаич по-прежнему называл все, что только можно, советским.

– Ничего страшного, – успокоил его Горбанюк. – Это нормально. Кайн проблем.

– А какая машина? – поинтересовался Джаич.

Горбанюк замялся.

– Ну-у, конечно, похуже чем БМВ.

– Горбанюк, ты – убийца, – сказал Джаич и бросил трубку.

Мне живо представилось, как на том конце провода Горбанюк облегченно вздохнул.

Следующий звонок предназначался «голым пистолетам».

– Курт? Это Джаич. Какой у нас здесь, собственно, номер телефона?… Да, на Паризэ штрассе, на Сэксише я ведь знаю, раз звоню.

На обратной стороне одной из визиток он записал номер.

– Да, Крайский с вами завтра обязательно свяжется. Чус!

– Что такое «чус»? – поинтересовался я.

– «Чус» – это что-то вроде немецкого «чао». Это я еще в свои прошлые приезды сюда со спортивными делегациями усвоил.

На этом программа телефонных звонков оказалась исчерпанной. Джаич протянул мне визитные карточки.

– Запомни номера телефонов.

– Зачем?

– Затем, что все визитные карточки нужно будет сейчас уничтожить.

– Ах-ах-ах!

– Делай, что говорят! Здесь тебе не цирк!

– Слушаю и повинуюсь.

– И не детский сад!

Как у любого бухгалтера, у меня хорошая память на цифры, и я быстро справился с задачей. Джаич разорвал визитки на мелкие кусочки, после чего предложил мне попрыгать со скакалкой.

– Но ведь мы только что выпили пива? – удивился я.

– Подумаешь!

Он принялся снова порхать над скакалкой наподобие художественной гимнастки. Получалось вполне прилично, и казалось настолько легко, что черт дернул и меня попробовать. Я несколько раз неуклюже бухнулся об пол, перепрыгивая через скакалку, и, наконец, с грохотом растянулся на ковролине. Почти сразу же послышался звонок в дверь. Рыжий сосед снизу оказался не доволен уровнем моей физической подготовки.

– Пшел вон отсюда, – сказал ему по-русски Джаич.

Тот что-то пробормотал про тишину, насколько мне позволяли судить скромные познания в немецком языке, и про «полицай». Затем Джаич захлопнул дверь у него перед носом. Думаю, немец еще хорошо отделался, поскольку рука Джаича угрожающе сжимала скакалку.

– Почему у твоей скакалки такие массивные ручки? – поинтересовался я.

– Так надо. – Он обмотал ее несколько раз вокруг пояса и завязал на узел. – Ну что, пройдемся? Между прочим, место нашего завтрашнего свидания находится отсюда в пределах пешего хода.

– Я вижу, ты неплохо изучил Берлин.

– Конечно, – согласился он. – Берлин – спортивный город.

Уже вечерело. Мы миновали несколько тихих улочек и оказались на широком проспекте. Машины здесь неслись сплошным потоком. Нас окружали одни магазины и офисные конторы.

– Капитализм, – пробормотал Джаич на манер Данько-Шварценеггера из фильма «Красный закат». – Капитализм… зараза.

Вскоре мы достигли Цоо. Я осмотрел место встречи.

– По-моему, здесь нельзя останавливать машину, – заметил я.

– Браво, – похвалил меня Джаич. – Но мы и не будем останавливаться. Мы только подхватим ее – и баста.

Затем Джаич показал, где начинается знаменитая Курфюрстендам. И я решил, что не время вилять и ходить вокруг да около.

– Джаич, – сказал я, – если это – капитализм и если это – зараза, то, может быть, здесь найдется какой-никакой завалящий публичный дом?

Сверх всяких ожиданий он не расхохотался. Он только на мгновение перестал перемалывать челюстями жевательную резинку.

– Официально проституция в Германии запрещена, так что домов с фонариками ты здесь не найдешь. Но проститутки, разумеется, есть. Где их нету?

У меня чесался язык добавить, что даже в страну развитого социализма они умудрились проникнуть, но сейчас мне было невыгодно дразнить его.

– Знаешь что… – Джаич щелкнул зажигалкой и принялся отравлять воздух дымом «Партагаза». – Здесь имеется масса заведений, где особи противоположного пола берутся помочь одинокому идальго с помощью руки. Дешево и сердито.

– Насколько дешево? – поинтересовался я.

– По-моему, марок десять. Мне кажется, что для таких командировочных, как мы, это вполне по карману.

– И они знают свое дело?

– Поверь мне, – проговорил Джаич и осекся.

Это прозвучало в высшей степени убедительно.

Мы еще немного побродили по Курфюрстендам, а затем приблизились к одному из подобных заведений. Световая реклама и музыка, доносившаяся изнутри, были самого высокого качества. Джаич остался на улице, а я вошел. Стены здесь украшали большие фотографии с весьма соблазнительными голенькими девицами, сделанные на подсвеченном стекле. Девицы поощрительно улыбались. Они только и составляли мне компанию, поскольку больше в зале не было ни души. Отсюда можно было попасть в несколько отдельных кабинок. Я вошел в одну из них и закрыл за собой дверь. В кабинке имелась еще дверь, а помимо этого довольно много широких клавиш, на каждой из которых тоже размещалось по женской фотографии. Здесь женщины были куда паршивее. Я с трудом отыскал одну, мало-мальски приемлемую, и нажал на соответствующую клавишу. Раздался ласковый перезвон бубенчиков, и из соседней двери появилась о н а. Я сразу понял, что фотография на клавише лжет и что она сделана по меньшей мере лет десять назад. На лице у нее было килограмма два косметики, но все бы еще ничего, не угоразди ее снять с себя блузку и остаться в одних лишь шортиках. Терпеть не могу отвислые груди, а эти, пожалуй, были самыми отвислыми и морщинистыми в мире. Она улыбнулась и протянула руку к моему зипу, но меня только и хватило, что сунуть в эту руку десять марок и в панике броситься наутек. Я вылетел на улицу с такой скоростью, что Джаич чуть было не упустил меня. Потом меня едва не стошнило.

– Так быстро? – удивленно вскинул он брови. Он продолжал отравлять воздух «Партагазом».

Я высказал ему все, что думаю теперь о подобного рода заведениях.

– Я ведь говорил, что зараза… – согласился Джаич. – И, вообще, эта проституция…

– Это такая зараза, что она даже проникла в страну самого развитого в мире социализма, – Теперь я мог не заботиться о его настроении. – Именно проститутки послали нашу страну в глубокий нокаут. С подачи Запада, разумеется.

Когда мы вернулись домой, Джаич предложил бросить жребий, кому занять маленькую, а кому – большую комнату. Честно говоря, я был даже несколько озадачен, поскольку чисто автоматически считал квартиру своей: ведь она так сильно напоминала мою собственную. Однако предложение Джаича, безусловно, являлось справедливым.

Думаю, излишне упоминать, что жребий я проиграл. Джаич принялся бодро прыгать посреди выигранной жилплощади со скакалкой в руках, очевидно, совершая свой обычный вечерний моцион. Я же, почистив зубы и побрившись, разместился на узкой неудобной кровати в чуланчике.

Вдоволь напрыгавшись, Джаич заглянул ко мне.

– Эй, Крайский, завтра у нас появится собственная машина, и вечером мы поедем на улицу «17 июня».

– Чем интересна улица «17 июня»? – полюбопытствовал я.

– А там такой бабец в одних плавочках стоит – пальчики оближешь. Правда, он обходится значительно дороже, но ведь за удовольствие нужно платить.

– Я тебе не верю, – отозвался я. Внезапно мне сделалось очень одиноко.

– Ну и напрасно, – сказал он. – Джаич никогда не врет.

Потом он вернулся в большую комнату и заскрипел диванными пружинами. Вскоре послышался его храп.

Вот я и на Западе, – подумалось мне. – И что же я имею с гуся? Какие-нибудь поражающие воображение апартаменты? Голубой кафель с черной сантехникой? Супермодерновые светильники? Подогревающиеся зеркала? Черта с два! Такая же точно квартира, что и дома, только без центрального отопления. К тому же там она целиком принадлежала мне, а здесь – один лишь чуланчик.

На следующее утро ровно в десять часов нам подогнали машину. Это был старенький обшарпанный «Варбург» бежевого цвета. За рулем восседал Горбанюк.

– Уму непостижимо! – воскликнул Джаич, стоило ему увидеть автомобиль.

– Что-нибудь не так? – с ангельским видом поинтересовался Горбанюк.

– Крайский, натрави на него Саймона.

Я подумал-подумал да и опустил Саймона на землю. Тот, конечно же, не стал рваться вперед и лаять. Напротив, со свойственным ему коварством принялся подбираться к Горбанюку с тыла.

– Мне кажется, это как раз то, что вам необходимо, – тем временем внушал нам Горбанюк. – Небольшой автомобиль легко припарковать, к тому же он не привлечет к себе лишнего внимания…

– Ты лучше расскажи, где тебе удалось раздобыть такую колымагу? – прервал его излияния Джаич.

– Между прочим, это было не так уж легко, – с чувством отозвался Горбанюк.

– Охотно верю.

– А я думал, что в Германии как раз подобные драндулеты и привлекают к себе внимание, – подал я голос.

– К сожалению, пока это не совсем так, – развел руками Горбанюк. – Гарантирую, что никто даже не посмотрит в вашу сторону.

После ночи, проведенной в чулане, я готов был ему поверить. Тут я заметил, что Саймон уже успел занять стартовую позицию напротив обтянутых дорогими брюками ягодиц Горбанюка, и грозно подозвал его к себе. Тот подчинился, всем своим видом демонстрируя неохоту и разочарование.

– Она хоть через три километра не развалится? – поинтересовался Джаич, критически осматривая «Варбург» со всех сторон.

– Гарантирую, к тому же в салоне имеется стереомагнитола с колонками.

– У меня и без того есть «Вокман», – возразил я.

– Ладно, Крайский, садись, – махнул рукой Джаич. – Нечего на него время тратить, оно у нас денег стоит.

– Текст доверенности в папке на заднем сиденье, – поспешно сообщил Горбанюк.

– О'кэй.

В салоне было тесно. Я примостился рядом с текстом доверенности, водрузив к себе на колени Саймона. Джаич уселся за руль, сунул в пасть очередную «партагазину» и включил двигатель.

Фрау Сосланд уже дожидалась нас в условленном месте. В джинсах и кожаной куртке, как и было обещано, а у ног ее отиралось несуразное существо, именуемое таксой.

Джаич лихо притормозил рядом и открыл противоположную от себя дверцу.

– Садитесь, – коротко бросил он.

– Кто вы такие?! – испуганно взвизгнула фрау Сосланд. – Что вам от меня нужно?!

– Меня зовут Николай Болин. А этот, второй, – Крайский.

– А это, по-вашему, синий БМВ последней модели?!

Она бросила брезгливый взгляд на видавший виды старенький «Варбург».

– Я специально сказал про синий БМВ, – объяснил ей Джаич. – Если вы допускаете, что за вашим домом могут следить, то с неменьшим успехом они могут прослушивать ваши телефонные разговоры. Синий БМВ способен сбить их с толку. Садитесь, мы не можем тут больше стоять.

– Не стану я садиться в неизвестную машину. Откуда мне знать, что вы действительно те, за кого себя выдаете? Раз уж у меня прослушивается телефон…

– Так вот же болонка! – Джаич ткнул пальцем в Саймона. Он уже начинал терять терпение.

Наличие болонки, как ни странно, ее успокоило. Фрау Сосланд крякнула, схватила таксу, словно кусок бревна, и взгромоздилась на переднее сиденье. Джаич тут же рванул с места.

Стараясь поймать его взгляд, я с торжествующим видом уставился в зеркало заднего обзора. В госпоже Сосланд и близко не наблюдалось ничего худенького и изящного. Напротив, это была толстая корова, на которой джинсы и кожаная куртка смотрелись, словно смокинг на гиппопотаме. Лицо ее было старательно наштукатурено, а на ушах красовались огромные серебряные клипсы.

Вдруг вспомнилась морда вчерашней шлюхи из увеселительного заведения, и меня снова чуть было не стошнило.

Стоило машине тронуться с места, как Саймон и такса яростно сцепились друг с другом. Поднялся такой остервенелый лай, что ни о каком разговоре не могло идти и речи. Такса все время норовила выскользнуть из старческих рук хозяйки и тяпнуть Саймона за нос. Это ей почти удавалось. Я отодвинул Саймона в угол, и щелкающая зубами пасть таксы постоянно находилась у моего лица. Не будь фрау Сосланд нашей заказчицей, я бы, не раздумывая, разорвал таксу на куски.

В конце концов Джаич нашел выход из положения. Он подрулил к большому скверу, в котором мы и должны были продолжить беседу. Но здесь мы столкнулись с новым препятствием, поскольку я наотрез отказался от предложения погулять с Саймоном где-нибудь в сторонке и дать им возможность пообщаться наедине. Ведь Лили поручила мне сопровождать Джаича повсюду.

– Привяжи Саймона покрепче к дереву и отправляйся с нами, – предложил Джаич.

– А если его украдут?

– Да кому она нужна, эта ваша болонка? – подала голос фрау Сосланд.

– Тогда лучше привяжите свою таксу.

– И не подумаю.

Короче, требовалось решить задачку наподобие той, где волка, козла и капусту нужно было в целости и сохранности перевезти с одного берега реки на другой.

Наконец, мы набрели на большую поляну. Саймона привязали с одной стороны от нее, таксу – с противоположной, а сами заняли позицию посредине. Так чтобы нам были видны оба пса, а им друг друга видно не было. К тому же между ними пролегло расстояние не менее пятидесяти шагов.

– Теперь можно и поговорить, – с облегчением произнес Джаич.

– А что, собственно, вы рассчитываете узнать?

– Ну, во-первых, чем вы так серьезно напуганы?

– Я бы сформулировал иначе, – вмешался я. – Что конкретно вас беспокоит? Чего или кого вы боитесь? Что может случиться?

Джаич скривился и с досадой посмотрел на меня. Видимо, моя правота в вопросе об истинных габаритах нашей заказчицы и, следовательно, об уровне ее вменяемости ничему его, бедолагу, не научила.

– Может случиться самое ужасное и непоправимое, – вклинилась в наше немое противостояние фрау Сосланд.

– А именно?

– Моего сыночка могут… его могут…

– Что? – не выдержали мы.

– …убить. – Она принялась хлюпать носом.

– Кто может убить? – насел тут же Джаич. – Почему вы так решили?

– Мне не нужно решать, я чувствую… – Она вытащила из кармана носовой платок и принялась искать на нем чистое место.

– Та-ак… Расскажите все же все по порядку.

– Я уже рассказывала этому вашему Горбанюку. Какой-то негодяй несколько раз забирался в лавку Юрико…

– А откуда вам известно, что негодяй был в единственном числе? – ухватился я.

– Мне ничего не известно, я надеюсь. Если их было несколько – это конец света.

– А почему вы называете вашего сына Юрико? Он грузин?

Более идиотского вопроса Джаич не смог бы придумать. Видно, от оглушительного лая собак его слегка контузило.

– Никакой не грузин! Самый натуральный… негрузин. Просто с детства мы так его прозвали. Уже не помню, с чего это началось.

– А кто его так назвал, вы или ваш супруг?

– Я же говорю, что не помню. Наверное, супруг.

– Он уже умер?

– Ха, он переживет всех нас. У него сеть аптек в Израиле. Можете себе представить, какие он принимает лекарства.

– А живет он тоже в Израиле? – Джаич явно к чему-то клонил. Только вот к чему?

– Конечно, у него там дом.

– Я так понял, что он не из нуждающихся. Я говорю сейчас о деньгах.

– Покажите мне человека, который бы не нуждался в деньгах. А моему бывшему муженьку их всегда не хватало.

– А ваш капитал… м-м-м… имеет… м-м-м…

– Вы хотите спросить об источниках нашего нынешнего состояния? И имеет ли к этому отношение мой бывший муженек?

– Да.

– Конечно, – сказала фрау Сосланд. – Я общипала его как могла. Но он был, разумеется, не единственным источником.

– А сколько раз вы были замужем?

Очевидно, Джаич пустился на поиски других источников. Но не тут-то было.

– Мне вполне хватило одного раза, – отрезала фрау Сосланд. – С лихвой.

– А других детей у вас не было?

– Нет.

– Хорошо, – похвалил ее Джаич. – Очень хорошо. И когда вы последний раз виделись с вашим бывшим супругом?

– Приблизительно с месяц назад. Он приехал по делам и пришел повидаться с Юрико. Я как раз находилась у сына.

– Антикварная лавка принадлежит Юрико?

– Нет, нам обоим. Но последнее время всеми делами ведает он.

– Однако вы разбираетесь в… этом бизнесе?

Браво! Джаич произнес слово «бизнес» без видимого содрогания.

– Разумеется. И должна вам сказать, совсем недурно.

– В лавке сейчас имеются ценные предметы?

– Не знаю, что вы подразумеваете под словом «ценные». В лавке есть вещи, которые стоят целое состояние.

Если бы в свою очередь мы представляли, что она подразумевает под словами «целое состояние».

– Но эти, как вы выразились, негодяи не проявляют к ним ни малейшего интереса?

– Пока нет. По крайней мере, видимого.

– Как вы можете это объяснить?

– Никак. Я надеялась, что вы мне это объясните.

– М-да… – Джаич призадумался. – На ваш взгляд, ориентируется этот самый гость – или гости – в ценах на антиквариат?

– Думаю, он прекрасно во всем ориентируется, поскольку поливает краской лишь то, что представляет наибольший интерес.

– Вот как?

Джаич выразительно посмотрел на меня.

– И это не только у Юрико. У других – та же картина.

– У кого это, у других?

– Я имею в виду остальных антикварщиков, которые специализируются на торговле предметами старины с территории бывшего Союза.

– Вы хотите сказать, что к ним в магазины тоже проникает некий Х, чтобы пройтись по товару аэрозольными красителями? – с удивлением уточнил Джаич.

– Ну да, конечно!

– Ко всем антикварщикам Берлина?

– По крайней мере, к тем из них, кто занимается русской культурой. Как я уже только что упомянула.

– А вы говорили об этом Горбанюку?

– Не помню.

Джаич снова задумался.

– И что полиция?

– Господи! Что может сделать полиция? Они стоят на ушах. Злоумышленникам их сигнализация, что детская забава. Такого еще не бывало. Они даже заподозрили, что антикварщикам сообща захотелось поиздеваться над ними.

– М-да…

Версия Джаича с участием в деле отца Юрико, если я правильно уловил логику задаваемых им вопросов, – имелась ли в его вопросах вообще какая-либо логика? – начинала дышать на ладан.

– Расскажите, пожалуйста, по подробнее о тех вещах, которыми торгует ваш сын.

– Что значит, по подробнее? Описать каждый предмет? Он ведь торгует всем, чем придется! Но конек, разумеется, это русский фарфор. Наша коллекция фарфора – лучшая в Берлине.

– Кто является вашим поставщиком?

Фрау Сосланд тут же насторожилась.

– У нас целый ряд поставщиков. Почему это вас интересует?

– Меня интересует все, что может пролить хотя бы какой-то свет на события.

– Наши поставщики не имеют к этому ровным счетом никакого отношения. Уверяю вас. И давайте сменим пластинку.

– А ваш бывший супруг что-то смыслит в антиквариате? – Джаич сделал робкую попытку вернуться на проторенную тропинку.

– Нет, только в лекарствах.

– Существует такая вещь, как антикварные лекарства?

Она загоготала.

– Я имею в виду, что, кроме лекарств, он вообще больше ни в чем не смыслит.

– Понятно.

На Джаича было жалко смотреть.

– А почему вы все-таки решили, что вашему сыну угрожает опасность? – протянул я ему руку помощи. Хотя он решительно этого не заслуживал.

– Господи! Я ведь уже сказала, что чувствую. И потом я вижу, что он очень напуган. Хотя он запрещает мне вмешиваться в это дело, но я стараюсь подслушать все, что только возможно. Недавно к нему в лавку приходил Жопес, и они встревожено шептались у Юрико в кабинете. Я, конечно, почти ничего не разобрала, но готова поклясться, что дело принимает угрожающий оборот.

– А кто такой этот Жопес?

– Один из антикварщиков. Его лавка расположена по соседству.

– Жопес – это его фамилия?

– Прозвище, конечно. Фамилия – Тухер. Эрнест Тухер. Но все знакомые, даже некоторые клиенты, называют его Жопесом.

– И что же вам удалось понять из их разговора?

– Почти ничего. Они ведь шептались. Разве только…

– Да?

– Мне показалось, что нечто подобное уже происходило в Париже.

– Когда?

– Видимо, не так давно. Там то же самое происходило с антиквариатом, и сигнализация бездействовала.

– А еще что-нибудь вам удалось услышать? Тогда или в другой раз?

– Нет.

– Не густо… А мы могли бы побеседовать с ними? Я имею в виду Жопеса и Юрико.

– Вы хотите, чтобы сын сожрал меня заживо? Он же категорически запретил мне совать нос в это дело. Я ведь уже говорила.

– Но это не его, а ваше общее дело. Лавка-то принадлежит обоим.

– Неважно! Сейчас он сам там управляется. И он настаивает, чтобы я не совала куда не надо свой длинный нос.

– Это, конечно, усложняет дело.

– А я вам потому и плачу… Послушайте, вы должны сохранить мне сына. Если вы этого не сделаете, я затаскаю вас по судам, я буду являться к вам во сне, я прокляну вас, и на ваши головы падут десять казней египетских, я… – Она запнулась и вновь принялась хлюпать носом. – Он – единственное близкое мне существо, – добавила она. – Моя кровинушка…

На протяжении разговора фрау Сосланд несколько раз принималась искать на носовом платке чистое место. Наконец-то, она его нашла. Раздались трубные звуки, и тело нашей клиентки начало содрогаться.

Долго стоять посреди поляны и беседовать было не очень-то удобно. Тем более, что рядом появился ротвейлер, которого едва сдерживала на поводке девочка-подросток. Оба наших пса, в особенности такса, мгновенно изошли яростью, и это говорило о том, что пора сматываться.

– Вэл, – сказал Джаич. – Будем считать, что первая информация для размышлений получена.

– Что вы намерены предпринять? – поинтересовалась фрау Сосланд.

– Вообще-то, у меня принцип не посвящать клиентов в детали, но в данном случае, учитывая ваше взвинченное состояние, придется сделать исключение. Мы понаблюдаем за лавкой исподволь. Кто вокруг отирается и так далее. Ну а дальше – время покажет.

Браво, Джаич! Можно подумать, что у нас клиентов, словно собак нерезаных.

– Вы сообщите мне о результатах?

– Мы сообщим сразу же, как только появится результат.

– По какому телефону я вас смогу разыскать?

– К сожалению, там, где мы сейчас остановились, вообще нет телефона. Мы сами вас разыщем, когда в этом возникнет необходимость.

– А если мне нужно будет передать что-то срочное?

– Позвоните Горбанюку, ему известно, как с нами связаться… Вас подвезти? – поинтересовался Джаич с тайной надеждой, что этого делать не придется.

– Чтобы я еще раз согласилась на подобную пытку?

– Правильно, – похвалил ее Джаич. – Нужно, чтобы нас как можно меньше видели вместе.

– Ну, что скажешь? – проговорил Джаич, лихо вертя баранку. Мы ехали в район города под названием Шпандау. Там облюбовали себе местечко почти все берлинские антикварщики.

– По-моему, последняя стадия паранойи, – отозвался я. – Еще спасибо, что мы оказались в столь дискомфортной ситуации. Были бы мы действительно на БМВ да вдобавок без Саймона, она бы из нас все жилы вытянула.

– Как бы то ни было, тебе не стоило вмешиваться в разговор. Лили поручала тебе слушать, а не языком трепать.

Это был выпад, который я не мог пропустить.

– А тебе не кажется, что наиболее дебильные вопросы задавал все же ты? Сразу принялся подозревать отца Юрико. Причем здесь этот бедолага аптекарь?

– Ну, во-первых, судя по всему, он далеко не бедолага. А, во-вторых, я и не думал его подозревать. Запомни, Крайский: совершенно неважно, о чем конкретно ты говоришь. Главное – суметь из любого закоулка разговора, словно из лабиринта, выйти на полезную тебе информацию.

– И что, вышел?

– Пока не знаю, но вполне возможно.

– Какую же информацию ты предположительно считаешь полезной?

– А вот этого я тебе не скажу.

– Не имеешь права, – запротестовал я. – Ведь я сейчас должен докладываться «голым пистолетам».

– Вот и доложи им обо всем, что ты видел и слышал.

– Я расскажу им, что ты от нас что-то скрываешь.

– Валяй.

– Ну и вонючий же этот твой «Партагаз»! – возмутился я.

– Послушай, Крайский, – сказал Джаич, – ты слишком рано начинаешь раздражаться. Нам ведь вместе еще не один денек коротать.

– В самом деле? А я уж было подумал, что разгадка у тебя в кармане.

Лавка Юрико находилась на тихой тенистой улочке. Машины здесь проезжали редко, пешеходы проходили ненамного чаще, и оставалось загадкой, как в подобном месте можно заниматься торговлей антиквариатом и при этом сводить концы с концами.

От посещения лавки мы воздержались. Лишь послонялись поодаль, а потом нырнули в пивную, которая находилась на противоположной стороне улицы. Выпили по бокалу прохладного темного пива, временами поглядывая на окна лавки, а затем Джаич выпил еще два. Посреди пивной стоял удивительный стол: точь-в-точь биллиардный, только без луз.

– Это для игры в карамболь, – пояснил Джаич.

– А как играть? – удивился я. – Луз-то нет.

– При случае научу, – пообещал он.

Сама пивная была не очень большой: стойка, дюжина столиков, покрытых красной клеенкой, в углу – два игральных автомата. На стене висел телефонный аппарат. Джаич бросил в него тридцать пфеннигов и набрал номер Горбанюка.

– У нас есть представительство в Париже? – поинтересовался он без какого бы то ни было вступления.

– Конечно, – почти обиделся тот.

Слов Горбанюка я, разумеется, не мог расслышать, но этот разговор Джаич мне потом пересказал.

– Мне нужно, чтобы ты связался с ними. Пусть просмотрят французские газеты за последние несколько месяцев. Возможно, с парижскими антикварщиками происходило что-то похожее. Проникновение в помещения, бессилие сигнализации, аэрозольные красители… Если найдут что-нибудь на эту тему, пусть немедленно переведут на русский и пришлют сюда.

– Понятно, – отозвался Горбанюк без малейшего энтузиазма в голосе. – А что если этим займется наше представительство в Марселе?

– А почему не парижское?

– У них там сейчас запарка с подготовкой одного очень крупного и важного для нашей фирмы проекта.

– Хорошо, пусть будет Марсель, – милостиво согласился Джаич и повесил трубку.

Все же я был вынужден признать, что в его действиях начала прослеживаться определенная осмысленность.

Джаич бросил еще один взгляд в окно на дверь лавки, затем, словно решившись на что-то, направился к выходу.

– Пойдем.

– Куда? – поинтересовался я.

– Нанесем визит Юрико.

– Но ведь тогда он свою мамашу заживо слопает.

– Ну и на здоровье. Приятного аппетита.

Мы пересекли улицу, подошли ко входу в лавку, и Джаич решительно потянул дверь на себя. Не тут-то было – она оказалась запертой. Тогда он позвонил.

– Кто это? – послышался голос рядом с моим ухом.

Джаич оттеснил меня в сторону и заговорил в домофон:

– Мы хотели бы осмотреть ваш фарфор. Скоро у моей жены день рождения и…

– Поднимите головы.

– Что? – не понял Джаич.

– Поднимите головы. Оба.

Мы посмотрели вверх и обнаружили объектив видеокамеры, закрепленной на стене дома.

– Я вас никогда раньше не видел, – констатировал голос. – Бросьте в почтовый ящик адрес, по которому я смогу вас проконтактировать. Я вам пришлю каталоги. Если вы действительно чем-то заинтересуетесь, позвоните, мы обсудим. Что вы, собственно, хотели бы приобрести?

– Видите ли, моя жена собирает старинный русский фарфор…

Последовало молчание.

– Хорошо, я вышлю каталог, – наконец, проговорил голос.

– Но мы в Берлине проездом, всего лишь один день…

– Больше ничем не могу помочь. – Переговорное устройство отключилось.

Джаич выругался.

– А ты говоришь «хакеры», – возмущенно проговорил он. Затем вытащил ручку, вырвал из блокнота лист бумаги и нацарапал следующее:

«Меня интересует старинный русский фарфор. Постарайтесь на разочаровать меня так, как это сделали антикварщики в Париже. Лео Палермский.»

Бросил записку в почтовый ящик, задрал башку, приветственно помахал рукой невидимому Юрико и направился к автомобилю.

Мы славно провели остаток дня.

Сначала я отправился на «Сэксише» штрассе, чтобы отчитаться перед «голыми пистолетами». Дом Курта Трахтенберга находился в самом начале улицы и представлял собой изящное белое строение с мансардой и модерновым фонарем у входа. Снаружи асфальт плавился, а в комнатах была освежающая прохлада. Однако «пистолетов» я застал обнаженными по пояс. Они сидели в гостиной, и каждый что-то ожесточенно строчил на портативном компьютере. Вокруг валялись пустые банки из-под колы и пива, а пепельницы были заполнены окурками сигарет. Они набросились на меня, словно свора легавых на добычу и принялись рвать на куски. С русского на английский переводил Курт. Я отчитался обстоятельнейшим образом. Их интересовало абсолютно все. Любая деталь, мельчайшие подробности. На многое я просто не обратил внимания и теперь пришлось выкручиваться за счет собственного воображения. В углу комнаты я заметил лазерный принтер. Рядом лежали стопки распечатанных страниц на английском, французском и немецком языках. Литературный эксперимент шел полным ходом.