Пляска в степи

Удельный княжич II

На рожу робичича смотреть не было сил, вот Святополк и старался поменьше на него глядеть.

Приехать его заставила мать. Негоже пропускать свадебный пир брата!

Робичича.

Святополк ненавидел ладожский терем всей душой. Приезжать и смотреть, как бастрюк его отца ходит князем по гридницам, по которым должен был ходить он, Святополк! Как владеет всем тем, что не должно было ему принадлежать, от самой мелкой ложки до княжеской казны!.. Нынче на празднество соберется дружина и ближайшие бояре Ярослава, пригласили даже кого-то из уличных торговцев! Глядеть на них Святополку тоже мало радости, ведь несколько зим назад они приняли робичича своим князем, ни слова поперек не сказали…

Но княгиня Мальфрида была права, и потому нехотя, но все же Святополк явился в терем на Ладоге.

В терем, в котором он вырос и в котором собирался править, пока его старый, лишившийся ума отец не порешил по-иному. Каждая гридница и горница, каждая лавка, каждая клеть — все было Святополку знакомо с малых зим. Он помнил, как бегал по деревянному полу босоногим мальчишкой, как пробирался в горницы матери в женском конце, как затаскивал в клеть пригожую теремную девку.

А нынче в тереме его отца сидит робичич, и его жена станет жить в горницах, которые принадлежат по праву княгине Мальфриде. Ну, ничего. Жены у робичича долго не живут. Может, и нынешняя не увидит следующее лето. Али разродится очередной сопливой дочерью да помрет.

По пути Святополк намеренно припозднился. Уж смотреть, как его мать выносит робичичу каравай да кланяется земно, он не станет! Он приехал, уже когда все ротозеи разошлись с княжеского подворья, а Ярослав ушел париться в баню после долгой дороги. Так что входил Святополк в терем лишь под пристальными взглядами прихвостней робичича.

— Княжна-то не та, — сказала ему мать, когда закончила выговаривать за то, что вовремя быть не поспел.

— Как — не та? — Святополк глотнул из чарки холодного кваса и шумно, с чувством выдохнул, вытирая ладонью пену с темно-русых усов и бороды.

— Звениславой Вышатовной величают. А уезжал-то он за Рогнедой Некрасовной.

Вдвоем с матерью они сидели за столом в одной из просторных, светлых горниц ладожского терема. Отец Святополка богато одарил резчиков по дереву и прочих умельцев, и каждая горница в тереме, который он возвел, была богато украшена. Тут и тончайшего мастерства резьба по дереву, и огромные сундуки с расписными крышками и расшитыми покрывалами, и расстеленные всюду ручники, и узорчатые деревянные балки, и чаши и заздравные кубки из серебра.

И все это досталось робичичу.

— Эвона что, — Святополк потянулся за куском пирога. — И что это за девка? Где он ее подобрал? Может, тот князек ему в сватовстве отказал, вот и нашел в канаве другую, — хохотнул он.

— Помолчи, — сердито шикнула на него мать, оглядываясь.

Она прогнала всю прислугу, но лучше прочих знала, что в тереме от чужих ушей не скрыться.

— Думай, о чем болтаешь. Чай, не дома.

— Я как раз дома, мать, — огрызнулся Святополк, оттолкнув в сторону чашу. Та перевернулась, и квас разлился по всему столу, закапал на пол. — Я-то дома. Это робичич не на своем месте.

Княгиня Мальфрида подняла на сына строгий, недовольный взгляд. Поджав губы, она брезгливо подобрала подол богато расшитого платья и слегка отклонилась назад. Святополк, глядя на все это, хмыкнул и доел кусок пирога всухомятку. Мать волновалась и злилась, но не только из-за него. Что-то приключилось еще до того, как он приехал.

— Так что с девкой? — примирительно спросил он.

— Не ведаю. Пока, — княгиня скрестила перед собой на столе унизанные перстнями пальцы.

Она покачала головой, и жемчуг на ее высокой рогатой кике вспыхнул, когда по нему мазнул солнечный луч. В бабских нарядах Святополк не шибко смыслил, но даже он видел, что его мать привезла в ладожский терем все наилучшие свои убранства. Те, которые носила, еще будучи здесь княгиней.

— А я мыслил, ты все про его дружину ведаешь.

— Ведала. Но не теперь, — с раздражением отозвалась она. — Он тоже хорош. По имени-отчеству назвал, и будет. Ни кто такова, ни какого рода-племени. Ни слова не прибавил больше. И дружина молчит, как воды в рот понабрали.

— Я слыхал, потрепало их по пути знатно. Особливо пестуна его, старик едва на ногах стоит, шатается, — Святополк хищно улыбнулся и облизал крошки с губ.

Если поразмыслить, найдется что-то приятное и на этом свадебном празднестве. Одна радость глядеть, как старый хрыч на ровном месте спотыкается. Еще от подмоги отмахивается.

О случившемся в пути нападении на княжеский отряд шептались уже везде, даже дружинники у ладожских ворот не могли утерпеть да не почесать языками, как Ярослав в городище въехал без доброй части дружины, а среди оставшихся половина в повязках да с ранениями.

— А где же нынче наша княгинюшка новая?

Мать одарила его пристальным взглядом. Больно уж нехорошо улыбался ее шебутной сынок. Ни один бог не ведает, что ему в голову может взбрести.

— Он ее заботам Чеславы поручил да и был таков.

Святополк громко, со вкусом расхохотался. Он порадовался, что пролил квас, иначе непременно выплюнул бы его нынче: так сильно развеселился.

Одноглазая баба-валькирия стала нянькой для новой княжеской соплюхи! Нет, видит Перун, не зря он нынче приехал! Тут есть, чему согреть его душу. Есть, над чем позлорадствовать всласть!

Глядя на веселье сына, Мальфрида не улыбалась. Смурные мысли преследовали ее все утро с того мига, как въехала на подворье княжеская дружина, да не увидала она среди них кметя Гостомысла. Говорят, убили, когда на княжеский отряд напали ночью наемники с Севера. Лучше бы кого другого убили, сердито думала Мальфрида. Но хоть стало ясно, откуда у пришлой девки отметины на лице. Она уж было подумала, что жених стал уму-разуму учить еще до замужества.

Без Гостомысла будет ей, всяко, тяжко. Вот и нынче не у кого ей подробностей дознаться: ни что за девка не узнать, ни про нападение особо. Мальфрида глядела на сына и мысленно качала головой. Может, зря она ничего ему не сказывала.

— Веришь, матушка, жалею нынче, что припозднился так! Вот бы самому на такое поглядеть, — Святополк тем временем утер выступившие на глазах слезы и, положив ладони на дубовый стол, поднялся. — Пора и честь знать. Скоро к робичичу на поклон идти.

Княгиня скривилась, словно от зубной боли.

— Зря ты так говоришь.

— Может, и зря, — весело согласился Святополк.

Разговор с матерью потешил его необычайно. Давно он не припоминал за собой такой радости. Разве что когда сговорился с Багатур-тарханом, да и после, когда получил от него весточку пару седмиц назад. Скоро, уже очень скоро.

Оставив мать в горнице, Святополк в свое удовольствие пошел слоняться по терему да княжьему подворью. Ведал, что для многих он как бельмо на глазу, вот и чаял позлить да поддразнить заступничков своего братца. Жалел токмо, что не смог взять с собой на Ладогу верного воеводу Драгана. Было бы им вдвоем все веселее. Но воеводу пришлось оставить в Белоозере, приглядывать за всем. Не на дядьку же Брячислава ему полагаться! Тот ест с матушкиной ладони и мало уважения выказывает своему князю. Что он, что дочка его ни на что не годная, пустая дура.

Распахнув полы мехового плаща и положив ладонь на рукоять меча, Святополк ходил по терему, словно хозяин. Заглядывал во все горницы, постоял в пустой гриднице, полюбовался на отцовский престол, на котором сидел нынче Ярослав. Прошелся по клетям, даже в стряпущую к глупым бабам добрался! Жалел лишь, что маловато подхалимников робичича повстречал. Ну, ништо, времени у него еще сполна. Пир свадебный и после седмицу праздновать станут; по возвращении из похода Ярослав непременно соберет в гриднице лучших своих мужей и воинов.

Удача улыбнулась Святополку, когда, изрядно заскучав, он уже намеревался уйти в свою горницу. Прямо возле всхода встретилась ему братнина приблуда. Безумная девка, которую тот пригрел зимой да после остаться дозволил. Видно, вдоволь нанянчившись с княжьей невестой, Чеслава спешно спускалась по всходу, когда столкнулась в узком проеме со Святополком.

Была она, конечно, уродлива. А какова еще может быть баба, вздумавшая воинский меч тягать? На мужское занятие посягнувшая! Высоченная, едва ли не вровень Святополку. Вечно хмурая, вечно недовольная, вечно с пристальным прищуром, да еще и одноглазая. Дырку на месте второго глаза Чеслава скрывала под круглой кожаной повязкой.

Ходила она в мужицких портках да рубахе, еще и подпоясанная воинским поясом. Девку в ней выдавала лишь коса, да и та — короткая, жидкая. Немудрено, что девка без волос осталась. Так позорить себя, от естества отрекаться! Кого токмо робичич на своем подворье не привечал, кого токмо не одаривал вниманием — всякую чернь! Лучше бы о седоусых боярах своих так пекся.

— Здравствуй, княжич, — сказала Чеслава и посторонилась.

Была у нее надвое рассечена старым шрамом нижняя губа, и когда она улыбалась, то становилась еще уродливее.

— Обиходила княжну? — с издевкой спросил Святополк, наслаждаясь гневной вспышкой на лице глупой бабы.

— Как князь велел, — отозвалась она, потупив бесстыжий взгляд, и тут уж Святополку потребовалась вся выдержка, чтобы не поддаться на издевку.

Князь.

— Вот и славно. И тебе заодно нашлось занятие. А то негоже просто так есть княжий хлеб.

Он запахнул полы плаща и собрался уйти, не дожидаясь ответа девки. Вот еще. Он княжич, не ровня ей.

— Брат.

Святополк не успел и пары шагов сделать, когда услышал голос робичича.

Ярослав стоял в сенях, а подле него крутился тот щенок-отрок, которого он подобрал по зиме. По виду — токмо вышел из бани: рубаха навыпуск, ворот не завязан, портки кое-как заправлены в стоптанные сапоги. Святополк невольно провел ладонью по своей рубахе из шелка и поглядел на сапоги с острыми, подбитыми железом носами.

— Здравствуй, брат, — он отозвался не сразу.

— Княже, — настырная девка и тут влезла в их разговор, хотя давно ей следовало уйти. Но нет же, осталась и поклонилась своему князю.

Как и его брат, Ярослав тоже медлил: так и стоял в дверях сеней и смотрел на Святополка тяжелым, немигающим взглядом. Но все же шагнул вперед, подошел к нему и коротко обнял, похлопав по спине.

— Давно не виделись мы, — отстранившись, Ярослав сжал плечи молодшего брата и легонько, с укором потряс. — Добро, хоть на свадебный пир мой приехал.

Отрок робичича все топтался позади него возле стены и поглядывал исподлобья на Святополка. Наглый, зарвавшийся щенок.

— Ступай, Горазд. Повидай мать, — Ярослав словно почувствовал что-то. Повернулся к отроку и кивнул ему.

Тот поклонился — один раз! — и был таков.

— Княжну устроили? — Ярослав поглядел на замершую в паре шагов от них Чеславу.

Некрасивая девка поспешно кивнула. Она отчего-то не сводила со Святополка пристального взгляда, и тот чувствовал, как внутри вскипает бешенство.

— Ступай и ты, — велел ей князь.

Коли и заметил он, как непочтительно безродная девка глядит на его брата, на княжича, то ничего не сказал, чем еще пуще разозлил Святополка.

Помедлив, Чеслава все же повиновалась, склонила голову и ушла. Когда она скрылась в сенях, Ярослав сказал:

— Идем, потолкуем с глазу на глаз.

Он железной хваткой сжал плечо Святополка и увлек за собой вверх по всходу. На ходу приказал теремной девке принести кваса, меда и хлеба в княжескую горницу. Святополк молча шел следом за Ярославом, буравя его спину тяжелым взглядом. Раскрытой ладонью он ласкал рукоять меча, вдетого в ножны. Один удар, всего лишь один удар… И будто насмехаясь над ним, робичич ничуть не опасался поворачиваться к нему спиной! А еще тот хромал, приметил Святополк. И жалко пытался это скрыть, поменьше припадать на правую ногу. С чего бы? Неужто его непобедимого братца ранили какие-то наемники, повстречавшиеся на пути?..

Ярослав жил в горнице, в которой когда-то жил их отец, князь по праву. Немало неприятных минут провел тут Святополк в детстве, когда отец наказывал его за очередную проказу. Впрочем, робичичу доставалось куда как сильнее. И Святополка потом утешала мать, а этого просто выкидывали из терема, как выкидывают зарвавшихся щенков.

— Мать сказала, ты привез не ту княжну? — заговорил он, садясь за широкий дубовый стол подле стены.

— Княжну же, — Ярослав пожал плечами и потянулся отпить холодной воды из ковша.

Мало что изменилось в отцовской горнице. Тот же стол да те же лавки, те же покрытые шкурами сундуки служат Ярославу постелью. Разве что на стенах висели нынче его, а не отцовские луки да кинжалы, да на полу валялись две шкуры, которых Святополк прежде не видал.

Ярослав сел за стол напротив него, и два холопа как раз втащили в горницу кувшины, кубки и поднос с еще теплым караваем.

— Из какого хоть она княжества?

— Да все из того же.

От злости Святополк едва не заскрипел зубами. Коли робичич не хотел о чем-то говорить, вытянуть лишнего слова из него было никому не под силу. Ярослав разломал пышущий жаром хлеб на две части и плеснул себе холодного кваса.

— Такой токмо на Ладоге делают, — опустошив одним махом весь кубок, сказал он вполне миролюбиво. — Как полюдье?

— Скудновато, — Святополк встретился с братом взглядом.

— Вот как, — Ярослав склонил голову набок.

Тот смотрел вроде бы обычно, даже как-то спокойно. Сидел расслабленно, пил неторопливо квас, отламывал от каравая небольшие куски. Рубаха нараспашку, рукава закатаны по локоть, а в глазах — усталость. Того и гляди, уснет прямо за столом. Но что-то царапалось внутри Святополка, не давало успокоиться самому. Его чутье никогда прежде не подводило. Коли свербит, стало быть, что-то не так.

— Отчего скудновато? Тот год урожайным выдался, не должны были оскудеть запасы в хранилищах.

— То пожар у них, то потоп. Отнекивались, мол, много зерна погибло.

Святополк отвечал беспечно и лениво, не выказывая ни малейшего интереса. Но внутри него бушевали беспокойство и страх. Отчего робичич стал так любопытен, какое ему дела до братниного полюдья?.. Неужто ведает?

Нет, он не может. Святополк гнал от себя тревожные мысли. Никак не может робичич про то ведать. Иначе не сидел бы он нынче вот так спокойно с ним за одним столом.

— Останься на боярское вече. Поговорим. Не дело это, чтобы земли наши беднели, али люди нам неуважение выказывали.

— Не могу я, братец. Негоже терем свой надолго оставлять.

— Так я и не прошу, — с прежним спокойствием Ярослав пожал плечами. — Я твой князь.

— Круто берешь, брат, — не выдержав, оскалился Святополк. — Надел-то мне отец выделил.

— Как и мне.

Коли и был миг, когда он ненавидел бы робичича сильнее, то нынче Святополк не мог его припомнить. Вся воинская выдержка потребовалась ему, чтобы сдержать себя, не сказать наперед лишнего. Его время еще придет.

— Я слыхал, в твоем наделе пропал кузнец. Нехорошо. С кузнецами сам Сварог говорит, они запросто не пропадают.

Святополк дернулся поправить новый перунов оберег на шее, но вовремя опомнился и заместо смахнул со лба темно-русые волосы. Откуда робичич прознал?! Он вновь посмотрел брату в глаза, силясь понять, ведает ли тот о чем-либо. Но он словно заглянул в безмятежную пустоту. Взгляд Ярослава не выражал ничего.

— Он пьющий вроде был, — Святополк брякнул первое, что пришло в голову. — Может, утоп.

— Может. Хорошо бы дознаться. Станется еще, кто-то чужой с ним расправился.

— Шибко ты распереживался, брат, — Святополк хохотнул. — У тебя свадебный пир нынче, совсем о другом думать полагается.

Ярослав не улыбнулся в ответ. Он перевел взгляд на свои ладони, между которых катал пустой кубок, и ничего не сказал.

— Ты на одну ногу припадаешь, — поспешил заговорить Святополк, пока они не вернулись к разговору о кузнеце.

Робичич кривовато усмехнулся.

— И впрямь, — отозвался он.

И снова замолчал.

Святополку сделалось не по себе, и он поспешно отмахнулся от этого чувства. Еще не хватало! Коли хочет его брат в тишине хлеб жевать — на здоровье.

— Помнишь, как-то отец нас в погребе запер? — спустя время спросил Ярослав, и его взгляд потеплел впервые за весь разговор.

— Как тут не помнить, — хмыкнул Святополк.

В тот день они сцепились с робичичем, их не поспели вовремя разнять, и все зашло гораздо дальше, чем обычно. Закончилась их драка в кровь разбитыми носами и губами, порванными рубахами и многочисленными синяками. Князь Мстислав, не разбираясь, кто прав, кто виноват, и невзирая на слезы жены, велел бросить обоих в погреб, малость охолонуть.

Святополк до жути, до дрожи боялся мальцом темноты. В погребе же было темно и холодно, и ужасно тихо. Весь мир тогда сжался до крошечной ямы под дощатым полом. Он боялся, что отец никогда не вызволит их оттуда, и они проведут там всю оставшуюся жизнь, и умрут. Он глотал беззвучные слезы все время, пока Ярослав, наконец, не дознался, что младший брат ревет от страха. Робичич его даже утешал тогда, научил, как не бояться темноты. На одну ночь Святополк позабыл, что Ярослав был отцовским бастрюком. Он заснул головой на коленях у робичича, а тот все утешал его и гладил по волосам.

Затем наступило утро, и вся святополковская привязанность и благодарность развеялись, как туман над водой.

— Ты-то пошто вспомнил? — прищурившись, спросил Святополк.

— Само вспомнилось, — уклончиво отозвался Ярослав и вылез из-за стола.

Он сменил рубаху на нарядную, выбеленную и украшенную вышивкой по подолу, рукавам и вороту. Затянул потрепанный воинский пояс, приладил к нему ножны с мечом и кинжалом. На правом плече он застегнул плащ-корзно, отороченный золотой нитью, с яркой красной подкладкой и меховой опушкой.

— Идем, брат. Хочу с воеводами моими потолковать до пира, — заговорил, наконец, Ярослав, подойдя к Святополку, так и сидящему за столом.

Одним глотком он осушил кубок и поднялся. Притихшее было беспокойство засвербело вновь. С робичичем всякий раз так бывало! Вроде не говорил ничего особенного, не делал, но взгляд его этот пустой, мертвый цеплял Святополка аж за самое нутро.

Святополку тоже было, с кем потолковать в Ладоге. Когда робичич вошел в гридницу, где его уже поджидали верные воеводы, Святополк сбежал с высокого крыльца и пересек княжеское подворье. Велев оседлать коня, он лихо промчался через ворота, которые едва поспели распахнуть. Знавал он несколько родов, где ему всегда будут рады.

Терем боярина Гостивита располагался совсем неподалеку от княжеского, в чем виделась теперь злая насмешка Макоши. Ведь не было у нынешнего князя большего супротивника, чем боярин Гостивит. По зимам он приходился Ярославу отцом и был одним из вернейших соратников старого князя Мстислава. Потому и терем возвел подле княжеского — особая часть и уважение.

Нынче же из своего терема глядел Гостивит Гориславич на робичича, которого с трудом выносил. Не простил он князю Мстиславу подмену наследника, что бастрюка своего выше всех поставил, с боярами да дружиной верной не посчитался. На каждом вече боярин князю дерзил, говорил поперек, а у Ярослава не доставало духа и силы того из терема прогнать, по миру обездоленным пустить.

— Княжич!

Дородный боярин сам вышел встречать Святополка на крыльцо. Прошли времена, когда Гостивит заскакивал на лошадь с прыжка да княжье знамя в битву носил. Нынче он раздобрел, округлился будто репка. Складывал сцепленные в замок руки на животе и носил длинный, расшитый золотой и красной нитью кафтан. Борода боярина лежала у него аж на самой груди, скрывая толстый подбородок. Но ни заморские яства, ни обильные кушания не повлияли на его острый ум и проницательный взгляд.

Гостивит поднял руку, приветствуя Святополка, и тот соскочил с коня на землю, отдав поводья подоспевшему отроку.

— Гостивит Гориславич! — Святополк пошел к нему, широко раскинув руки, и стиснул боярина медвежьей хваткой, поднявшись на крыльцо.

— Давненько тебя не видали на Ладоге, — сказал боярин, открывая дверь и провожая гостя в терем.

— Не шибко мне здесь любо, — Святополк хмыкнул, пожав плечами.

В горнице, сидя по лавкам вдоль стен, занимались рукоделием боярские дочки. Строгий батюшка шикнул, и всех троих как ветром сдуло. Лишь самая старшая напоследок одарила княжича лукавым взглядом.

— На кой мне столько девок, — недовольно пробурчал боярин им в след. — Достало бы и старших сыновей.

Святополк поморщился. Он бы с радостью обменял своих соплюх на мальчишку.

— Садись, княжич. Выпей со мной, — Гостивит тяжело опустился на ближайшую лавку и постучал раскрытой ладонью по столу. — Как матушка твоя? Здорова ли княгиня?

Прежде чем тот смог ответить, в горницу вошла старшая дочь боярина. Она держала в руках кувшин с питейным медом и, подойдя к столу, разлила мед по двум серебряным чаркам, придвинув первую Святополку — тот был гостем. Девка вся извертелась, норовя заглянуть княжичу в глаза, пока отец не выгнал ее из горницы.

— Матушка здравствует, — медленно отозвался Святополк, провожая взглядом девицу.

Ох, коли не была б она дочкой Гостивита Гориславича…

— Поживет на Ладоге немного, присмотрит за княжьим теремом, — тряхнув головой и отмахнувшись от навязчивых мыслей, договорил он.

Не скрываясь, боярин недовольно закряхтел.

— Там уж ничем не поможешь. Даже княгиня не сдюжит. Видал ли, княжич, как он девку безродную приволок?

— Токмо слыхал. Припозднился я нынче, не застал невестку свою.

— Кое-как с Рогнедой Некрасовной примирились мы, а тут новая напасть. Дочка неведомого Вышаты, задери его Чернобог! Еще и с пятнами на лице, как бы не лишайная.

Святополк громко, от души расхохотался.

— Ох, Гостивит Гориславич, твои слова — что мед мне на сердце, — отсмеявшись, сказал он и перегнулся через стол, чтобы сжать боярину плечо.

— Да-а-а, ропота-то нынче все больше становится, — Гостивит похлопал его по руке. — Давеча в торговые ряды ходил, купцы недовольны. Князь сызнова плату за ввоз товара в Ладогу поднял.

— Ого, — Святополк присвистнул. — Что еще люди говорят?

— Много всякого, — уклончиво ответил боярин. — Не все его хулят, тут уж правду следует сказать. Но недовольства я слыхал достаточно.

— Да и удача воинская отвернулась от него. Знамо ли дело, дважды дружина налет на себя прозевала!

— На подворье токмо про один судачат.

— Ну, — Святополк небрежно пожал плечами. — Так им Ярослав воспретил болтать. Что еще на том пути напали на него, аккурат на землях степного князя. Да и нынче, проспали они. Застали их врасплох спящими в палатках.

Теперь уж настала пора боярину удивляться. Он покачал головой, осмысливая услышанное, и постучал пальцами по столешнице. На круглом, лощеном лице застыло изумленное выражение.

— Д-а-а, — произнес он наконец. — Худо дело, коли так. Не будут князя да дружины бояться — разорение придет на наши земли.

— Мало назваться князем, — сказал Святополк. — Надо еще сдюжить им быть.

— Твоя правда, княжич.

Вроде бы обычно говорил Гостивит Гориславич, а вроде бы и с потаенным смыслом. Али издевкой, подковыркой какой. Али намекнуть на что-то княжичу силился. Поди его пойми! Святополк заскрипел зубами. Следовало взять с собой нынче мать, вот уж она как орешки щелкала хитромудрых ладожских бояр.

— Может, жилось бы нам полегче, был бы на его месте другой князь.

Вновь заговорил боярин и на сей раз посмотрел Святополку прямо в глаза. Тот замер, словно перед ударом, не решаясь вдохнуть. Ужели не ослышался он? Ужели и взаправду все?

— Всенепременно жилось бы, — осторожно, боясь ненароком спугнуть, отозвался Святополк.

Прикрыв глаза, Гостивит медленно кивнул.

— Коли матушка твоя здорова, княжич, назавтра жду тебя с княгиней Мальфридой в гости. Попотчую, чем сумею.

— От такой чести не откажусь.

Боярин довольно, сыто улыбнулся, словно лис, отчего его щеки едва не налезли на глаза. Глядел он теперь на Святополка еще благосклоннее, чем прежде. На том и порешили, и попрощались.

Когда Святополк воротился в княжий терем, как раз успел поглядеть вослед веселой, громогласной толпе, уходившей вниз по холму, к берегу Альдейгьи. Повели, стало быть, робичича с девкой обручать на заходе солнца, обходить трижды посолонь священную березу у реки. Ушли туда и дружина, и дворовый люд, и холопы, и теремные девки, и бояре — те, кто явился на свадебные празднества. Станут глядеть, как седоусый, старый волхв ручником свяжет руки робичича и его девки, скрепит их союз.

Знамо дело, Святополк за толпой не пошел. Повернул сразу в княжий терем, по которому сновали туда-сюда оставшиеся слуги: самое время было накрывать длинные дубовые столы в гриднице и горницах. Многих позвал Ярослав на свою свадьбу, может, половину всей Ладоги. У самых ворот крутились босоногие сопливые дети, держали в руках мешки с рожью и хмелем — осыпать молодых, когда явятся в терем.

Святополк сплюнул себе под ноги. Еще и мать, как оказалось, ушла вместе со всеми на берег Альдейгьи. Она-то нашто тщится…

На заднем дворе терема уродливая баба-кметь подпирала плечами дверь в одну из теремных клетей. Охраняла, чтобы не сглазил никто, не подсунул робичичу под ржаные снопы да меховые одеяла сломанную стрелу али чужой кинжал.

Святополк усмехнулся. Не сбережет это Ярослава, не сбережет. Охраняй не охраняй, от хазаров робичичу не уйти. Багатур-тархан, верно, уже добрался до терема того степного князька. Будет всем соседям наставление: вот что бывает, коли якшаешься с ладожским князем.

Эти мысли развеселили Святополка, отогнали мрачные думы. Назавтра еще с боярином Гостивитом потолкует. Верно, не все ладно нынче на Ладоге, нет у робичича мира даже с собственными боярами, коли те такие речи вести стали.

Святополк размышлял об этом все время, пока дожидался возвращения Ярослава в терем. И когда совсем близко вновь зазвучали громкие крики и смех, и песни, и все остававшиеся в тереме люди высыпали на подворье встречать молодых, он вдруг ни с того ни с сего вспомнил то, о чем говорили они с робичичем нынче у него в горнице. Как наказал их отец и отправил в подпол, и Святополк ревел, но пытался скрыть свои сопли от ненавистного братца.

«Я всегда ведаю, когда ты лжешь», — так сказал ему Ярослав той ночью, когда все его отговорки не смогли обмануть робичича, и тот прознал про его слезы.

«Я всегда ведаю, когда ты лжешь».

И стало Святополку уже не шибко весело на свадебном княжеском пиру.