Пляска в степи

Колокольчики в волосах IV

Колокольчики в волосах IV

Иштар бродила по пепелищу. На сей раз — взаправду. На почтительном расстоянии от нее следовали трое приставленных Барсбеком хазар. Ее сторожа. Во время битвы русы стояли крепко. Это признавал даже питавший к ним жгучую ненависть Барсбек. Русы стояли крепко и стояли насмерть. Ни один кусок чужой земли не дался хазарам легко. Ни один из русов не струсил, не побежал. Не открыл ворота, чтобы пропустить в крошечный дворец вражеское войско. Они бились отважно и храбро, два долгих дня и ночи. Кто-то даже сумел сбежать тайком, под покровом темноты, пока воины были заняты тем, что убивали друг друга. Иштар слышала, как лютовал Барсбек. Он-то желал уничтожить всех и каждого. Но тархан русов пал в бою не от его руки. И жена тархана русов погубила себя сама, выпив яд. После того, как в деревянном дворце нашли бездыханное тело немолодой женщины в богатых одеждах, Барсбек и велел спалить дотла все, что уцелело в битве. Запылал деревянный дворец, занялись огнем постройки поменьше во внутреннем дворе, и вскоре пожар охватил все вокруг, даже деревянный частокол, с которого русы осыпали хазар стрелами и щедро поливали горячей смолой, а позже, когда она закончилась, — кипящей водой. Во дворце они нашли немного золота и украшений — верно, принадлежали раньше семье мертвого тархана русов. Но сокровищница выглядела опустевшей. Словно кто-то запустил в нее уже руку и увез с собой ее часть. Добычи оказалось мало, а вот мертвых хазар — много. Иштар слышала, как об этом шептались солдаты. В тот раз в отличие от многих битв хазарам никого не удалось взять в полон. Все воины и защитники деревянного дворца пали. Выживших добили уже сами они. Кому-то из простого люда удалось сбежать, и поговаривали, то ли дочь, то ли сын местного тархана также смогли исчезнуть из родной разорённой земли. Русам повезло, ведь хазары привыкли брать в поверженном дворце богатую добычу и захватывать новых рабов. Барсбек отправил вслед сбежавшим погоню, и кто-то из войска даже роптал вполголоса, но полководец вскорости пресек любые недовольства, велев казнить самых громких и возмущавшихся. Обычно хазары редко преследовали тех, кому удалось уйти, если после битвы уже прошло какое-то время. Они считали, что пусть проигравшие бегут, пусть разнесут по ближайшим княжествам весть, что хазары пришли. Что спалили дотла их безобразные деревянные шатры. Потому и роптали некоторые солдаты. Они считали, что Барсбек нарушил многовековые традиции, отправив своих людей по следу. Но полководец думал иначе. Он думал, что им пригодится сын или дочь местного тархана, если слухи окажутся правдой. Когда Иштар, наконец, привезли к месту битвы, все уже выгорело дотла. Она застала лишь висящий в воздухе серый пепел. И черные угли под своими башмачками из мягкой кожи. Говорили, вся кровь отлила от ее острого, скуластого лица. Говорили, стала она белее молока. Она и сама помнила, как споткнулась и пошатнулась, едва спустившись с лошади. До того сильно увиденное напомнило о чудовищном сне, который она гнала из головы изо всех сил! И пепелище, и запах гари, и черный вкус воздуха, и серое марево вокруг… Лишь одно отличалось. Барсбек был жив. Ранен, но жив. Он не звал ее к себе под навес, и она сама не ходила. Лекари говорили, что молодой полководец быстро оправится от ран, и Иштар велела себе не волноваться о нем. Она должна наглухо запечатать свое глупое сердечко под семью тяжелыми замками, иначе быть беде. Иначе у нее никогда не получится осуществить задуманное. Несмотря на битву, ее по-прежнему стерегли зорко и чутко. Барсбек своего приказа не отменил, и пока она могла лишь кусать в беспомощности костяшки кулаков и злиться на глупого мужчину. Она все еще намеревалась сбежать, ведь уже подходил срок для исполнения второй части приказа ее отца: отвезти Иштар к Саркелу после того, как будет захвачен деревянный дворец Нишу-хана. Порой Иштар малодушно и наивно думала, что Барсбек лукавит, когда говорит о своих ранах. Он с трудом передвигался по становищу, разбитому войском неподалеку от сгоревшего дворца русов, и как-то уж слишком нарочито держался за левый бок, где под кафтаном скрывался толстый слой повязок. Как-то слишком напоказ прикладывал ладонь к виску, по которому чиркнула стрела, да который все еще кровил. Она думала, что полководец всячески оттягивает срок, чтобы везти ее к Саркелу. «Тогда бы и надсмотрщиков еще от меня убрал бы! — злилась на него Иштар. — Я бы сбежала, и не пришлось бы никого везти!» Она покосилась себе за спину. Позади нее, как и прежде, возвышались фигуры трех ее сторожей. На ночь двое из них каждый в свой черед несли дозор у полога в ее палатку, и у нее никак не получалось ускользнуть от их зоркого, пристального взора. А время подобно песку все утекало сквозь пальцы. Скоро уже Барсбек окончательно оправится от ран — выдуманных ли, настоящих ли, и настанет тот час. Ни одной весточки они не получили еще от Багатур-тархана, и это одновременно тревожило и грело душу Иштар. Отец уехал в столицу, а там всякое может произойти, когда жадные тарханы начнут грызться за власть, деньги и влияние словно дикие, хищные кошки. И смерть отца будет означать конец всем его договоренностям. И некому будет уже отправить ее русам как жертвенного барана на заклание. Мешочек, наполненный золотом и драгоценностями, все еще был крепко примотан к плоскому, поджарому животу Иштар. Он согревал ее в холодные степные ночи лучше любых шкур. Чем дольше они оставались на одном месте, тем лучше. Уже совсем скоро день по продолжительности сравняется с ночью, и с той поры пойдет отчет времени к зиме. А зимой хазары не воевали. Они возвращались в свои огромные каменные дворцы и пировали, празднуя победы. Зимой хазары делили награбленное в затяжных военных походах, в которые отправлялись по весне. Зимой по нескольку дней праздновали свадьбы и заключали союзы. Зимой они предпочитали грызться друг с другом в столице и травить своих соперников медленными ядами. Если Иштар повезет, у нее будет время еще хотя бы до весны. Если только Багатур-тархан задержится в далеком-далеком Хамлидже, столице хазарского каганата. Она молилась об этом каждую ночь. В один из вечеров во время скудной трапезы сухими лепешками и жесткой, сушеной кониной, которую нужно было вымачивать часами, чтобы прожевать, с дальнего конца хазарского лагеря послышались оживленные, громкие голоса. Иштар покосилась на Барсбека, сидевшего на расстоянии от нее в окружении своих воинов. Полководец вскинул голову, прислушиваясь. Он как раз встал, когда с донесением прибежал хазарин. — Вернулся Тармач! — выпалил тот быстро. — Они ведут руса! Войско заметно оживилось, по всему становищу послышались громкие, возбужденные голоса. В минувшие после битвы дни ничего не происходило. Последним зрелищем оказался пожар, охвативший шатры русов, но он давно потух, а все деревянные постройки выгорели дотла. В том же огне хазары сожгли павших воинов, а ранеными занимались несколько лекарей. Те, кому посчастливилось не получить в битве серьезных повреждений, маялись от скуки. Нечего было грабить, некого было искать по уцелевшим домам — ни осталось ни людей, ни тех домов. Потому то и вести даже об одном пойманном русе внесли такое сильное оживление в ряды хазарского войска. Люди веселели на глазах. Иштар же ко всему оставалась безучастной. Какое ей, женщине, дело до руса, которому не посчастливилось оказаться в плену у хазар? Она знала, что с ним будет. Сперва его ждут жестокие, беспощадные пытки, а затем — медленная, мучительная смерть. Она слышала и видела дюжины дюжин таких смертей. Слышала о том, что делают русы с хазарами. Видела обезображенные тела русов после того, как хазарские палачи заканчивали свою работу. Мужчины на войне не могли придумать ничего нового, что удивило бы Иштар, и потому она едва смотрела в сторону, откуда сквозь весь хазарский лагерь должны были привести пленника. Связанного руса тащили на веревке. Тот спотыкался и падал на колени, или же встречался с землей сразу лицом, а его дергали и мешали опереться на ноги, чтобы встать. Так его и волокли. Мужчину толкнули к Барсбеку, предварительно ударив по щиколоткам, отчего тот растянулся по весь рост на пыли прямо перед сапогами полководца. Раздались первые смешки, и Иштар отвернулась. На пытки она смотреть не любила, даже на пытки врагов хазарского каганата. Пленник оказался молодым парнишкой, у которого лишь недавно начали расти усы. Судя по его одежде, хотя уже изрядно порванной и испачканной в пыли, а также по ошметкам кожаного пояса, тот состоял в войске тархана русов. В его светло-голубых глазах горела лютая ненависть. Хазары уничтожили его дом. Его добрые друзья пали в той битве от хазарских стрел или копий. Кто-то сгорел заживо. Его родные мертвы. Его невеста мертва. Мертв князь, которому он служил, как умел. Недостаточно хорошо, коли не сумели они отбить нападение на их небольшой, затерявшейся в Степи терем. — Перед тобой великий полководец Барсбек, он говорит с тобой от имени величайшего полководца Багатур-тархана. Руса усадили на колени и, сжав на затылке волосы, заставили поднять голову, чтобы Барсбек мог его рассмотреть. Иштар заметила грязные разводы у него на щеках и потеки, словно тот плакал. Может, так оно и было. — Желтый вымесок, — оскалился пленник, заговорив на ломанном хазарском, и Иштар поняла, что ночь будет длинной. Таких непочтительных гордецов никогда не убивали быстро. Его ударили кулаком по лицу, и он сплюнул в пыль кровь и два сломанных зуба. Злоба лишь сильнее разгорелась у него во взгляде. — Посмотрим, как ты заговоришь к утру, — посулил ему нанесший удар хазарин. Барсбек сощурился, обуздывая свой гнев. Он редко мог смотреть на русов со спокойствием; ненависть рождалась в нем всякий раз, когда он видел кого-то из проклятого племени. Слегка склонив голову на бок, он рассматривал пленника, что стоял перед ним на коленях в пыли. Светлые, слипшиеся от пота и пыли вихры уродливыми паклями висели вдоль его лица. Разорванная, пыльная рубаха в пятнах засохшей крови свисала на нем клоками, и под ней виднелись грязные повязки, скрывавшие раны. Правый глаз заплыл огромным, багровым синяком — получил ли в битве или приложили хазары, когда поймали? Из разбитого носа и губ шла кровь. Рус выглядел крепким, хоть и был молод. Что же, тем лучше. — Назови свое имя, — велел Барсбек, и толмач из войска перевел для руса его приказ. — Вымесок, — вновь выругался пленник по-хазарски. Иштар тоже знала несколько оскорбительных ругательств на языке руса, как знали их и почти все хазары в войске. Гораздо приятнее бросать врагу оскорбления в лицо, чем полагаться на перевод толмачей, которые обычно старались опускать ругательства и прочие непотребства. После очередного удара пленник неловко свалился на бок. Сам он подняться не мог: мешали связанные за спиной руки, и одному из воинов пришлось схватить его за плечи и вздернуть на колени. — Назови свое имя, — повторил приказ Барсбек. Вырвавшееся из уст руса имя звучало чудно и непривычно — как и все их имена. Иштар решила, что даже не станет запоминать. Все равно он будет мертв к утру. Она видела, что пленник заговорил потому, что захотел, а не потому, что испугался пары ударов кулаком. Это же видел и Барсбек. Он, как никто, мог узнать в толпе достойного противника. Возможно, этот рус был одним из таких. — Кто еще сбежал из шатра? Кого ты охранял? — перевел толмач. Пленник сплюнул в пыль густую кровь, так и сочившуюся у него из носа, и медленно покачал головой. — Они уже далеко, — заговорил он на чужом языке. Иштар язык русов всегда казался грубым. Они рокотали как гром во время грозы, а слова звучали отрывисто и жестко, совсем не мелодично. Как на таком языке можно было петь песни? Как объясняться в любви?.. — Тебе до них не дотянуться, — добавил пленник, не сводя с Барсбека дерзкого взгляда. — О том, что вы сотворили, узнают все княжества до самого Варяжского моря. Сыновья князя Некраса расскажут! — Так это же хорошо, — развеселился вдруг полководец, обнажив в полуоскале-полуулыбке зубы. — Пусть знают. Пусть боятся. — Никто вас, желтолицых, грязных вымесков, не боится, — последние слова толмача потонули в недовольном, возмущенном гуле хазарского войска. Мужчины повскакивали со шкур и брёвен, на которых они сидели, и заслонили от Иштар пленника. Она поморщилась. Раздались глухие звуки ударов, и единожды прозвучал задушенный в зародыше всхлип. Ей захотелось уйти, и она поднялась, смотря себе под ноги. Впрочем, толпа по-прежнему скрывала от нее руса, и Иштар не было нужды отводить взгляд. Она отвернулась и начала поспешно пробираться сквозь строй разгоряченных мужчин к своей небольшой палатке, поставленной в отдалении от навесов, под которыми ночевали воины. В воздухе пахло опасностью, и Иштар чувствовала себя неуютно, потому и спешила убраться от них подальше. Иногда лучшей раз не злить судьбу, даже если ты дочь прославленного тархана, и слуги зовут тебя хатун. До самого утра до нее будут долетать отдаленные звуки: смех воинов, глухие стоны пленника, шипение добела раскаленного железа… Но с русом не станут возиться слишком долго. Его убьют еще до рассвета, до первого луча солнца, в серых плотных сумерках. Барсбеку надоест эта забава, и он отдаст приказ. Пленник так и не назовет ничего, кроме своего имени, а почти все слова, доносящиеся из его рта, будут оскорблениями или проклятьями на головы убийц его князя и семьи. Не расскажет он также и о тех, кому удалось сбежать вместе с ним. Только и будет твердить, что выжившие дети степного князя Некраса передадут весть о вероломном хазарском нападении в самые дальние земли, в самые потаенные уголки. О нем узнают все. После того вечера, когда в лагерь привели плененного руса, хазары простояли на одном месте еще неделю. Ровно до дня осеннего равноденствия, когда день по длине сравнялся с ночью и пошел на убыль. Все остальные отряды, отправленные в погоню за русами, вернулись ни с чем, а раны Барсбека окончательно поджили. Вестей от Багатур-тархана все еще не было, но полководец тем не менее отдал приказ собирать лагерь и уходить. Времени после битвы прошло достаточно и, кто знает, быть может, русы соберут войско и захотят отомстить тем, кто спалил целое городище? В любом ином случае Барсбек был бы только рад и даже не помыслил бы бежать от битвы. Но Багатур-тархан дал ему ясный и четкий приказ, которому он должен был подчиниться. И потому, скрепя сердце, полководец уводил войско обратно. Они углубятся в степь и покинут границы земель русов. Барсбек еще не знал, что будет дальше. Для начала нужно отыскать в столице Багатур-тархана. Он хмурился, когда думал об этом. Он был прав тогда, во время совета в шатре тархана. В Хамлидже началась резня. Ничто иное не смогло бы задержать Багатур-тархана так надолго, не смогло бы помешать ему отправлять вести своему полководцу. Они не должны были разделяться, не должны были нападать на крепость русов. Не сейчас. Убивать русов Барсбек был готов каждый день, но время было неподходящим. Иштар же тихой, неприкаянной тенью бродила днем по лагерю, наблюдая, как хазары убирают палатки и нагружают лошадей. Утром они уйдут. Сердце по Барсбеку уже почти не болело, и с каждым днем открывать по утрам глаза было все легче и легче. Если не смотреть на полководца, то и вовсе можно подумать, что она никогда его не любила. Что после него не осталась выжженная дыра у нее в груди. У Иштар была одна лишь эта ночь, и она замыслила недоброе. Она думала, что сможет победить судьбу — и не только свою. В старый платок она завернула свои многочисленные браслеты и звонкие украшения для волос: нанизанные на нитку монетки и колокольчики. Сверток с ними она загодя припрятала в местечке недалеко от лагеря. Сторожа, сопровождавшие каждый ее шаг, никак ей в этом не препятствовали. Иштар думала, что Барсбек приказал им следить за ней, но не мешать, если только она не задумает от них скрыться. Но она вовсе не была такой глупой женщиной, как о ней думал отец и многие мужчины. Иштар не станет пытаться сбежать от трех крепких, умелых воинов. Вместо спрятанных монеток и колокольчиков она украсила волосы несколькими золотыми цепочками, завязанными в узел у основания. Этот узел полагалось закреплять в середине прически, и тогда длинные цепочки красиво ниспадали со всех сторон на волосы, змеясь и переливаясь. Украшение ей подарил Барсбек. Тем последним вечером она надела его, а еще любимый кафтан полководца — багряного цвета, с золотым шитьем и узором — и села прямо напротив него и не сводила пристального, настойчивого взора все время, пока длилась трапеза. Под конец даже суровый, грозный воин, каким был Барсбек, заерзал под ее взглядом словно юнец. Иштар знала за собой эту силу. Силу, которая ее и погубила. Силу, которая заставляла мужчин тянуться к ней в желании обладать, в желании сломить. И теперь она приманивала ею полководца как на охоте, когда ловят зверя на живца. Ее черные раскосые глаза обжигали. Во взгляде, которым она награждала Барсбека, растекалось тягучее, пронзающее вожделение. Она облизывала языком пересохшие губы и продолжала неотрывно на него смотреть. Перекидывала скрещенные ножки, и задиралась штанина широких шаровар, оголяя тонкую щиколотку. Иштар отламывала кусочки лепешки и медленно отправляла их в рот, слизывая с пальцев мельчайшие крошки. А потом запрокидывала голову, любуясь безоблачным, ясным небом, и косы скользили по ее худым плечам, обнажая длинную, нежную шею. Она встряхивала волосами, поворачивалась к Барсбеку боком, и на подаренных им цепочках плясало золотое пламя от зажженных факелов. Внутри Иштар все обливалось кровью, когда она замечала алчущий взгляд Барсбека. Она собиралась его предать. Когда со скудной трапезой было покончено, храбрый полководец смотрел на нее уже почти умоляюще, и она ломалась, ломалась от одной только мысли о задуманном. Еще не поздно было отступить. Достаточно лишь встать и поскорее уйти в свою палатку, чтобы не сомневаться. Но когда хазары потянулись к своим навесам, и оживленные беседы начали медленно умолкать, Иштар встала со своего места и села рядом с Барсбеком, нарочито неспешно пройдя мимо него и будто случайно задев по плечу самыми кончиками пальцев. От этого простого прикосновения он вздрогнул, словно его пронзило насквозь. Она подвинулась к нему вплотную, прижалась бедром к бедру, ощущая его тепло даже сквозь несколько слоев одежды. Окаменевший, напряженный Барсбек покосился на нее спустя продолжительное молчание, так и не дождавшись, пока она заговорит сама. — Что тебе нужно, Иштар? — спросил он почти устало. — Мне надоело притворяться, — шепнула она, и это было правдой. — Сколько бы мне ни осталось времени… я хочу провести его с тобой. И это тоже было правдой. Крылья его носа затрепетали так, словно он с трудом себя сдерживал. Иштар исподтишка погладила его по руке, и Барсбек вздрогнул еще раз. — Я хочу станцевать для тебя, — закусив губу, сказала Иштар. — Только для тебя. Все внутренние стены, все преграды, которые полководец старательно взращивал в своем сердце последние недели, рухнули в одночасье. Дюжины дюжин раз он видел, как Чичек* танцевала для других и почти никогда — для него. Он закрывал глаза и видел, как взлетают ее звенящие косы, как браслеты скользят по тонким запястьям, как вспыхивают в пламени костра ее монетки и яркие шаровары. Он представлял, как все внутри воспламеняется от одного ее взгляда… Ох, Иштар, Иштар, что же ты делаешь… Стиснув зубы, он крепко взял ее за руку и заставил подняться следом за собой. Резким жестом велел остаться на месте хазарам, которым раньше приказывал не спускать с Иштар взгляда. Барсбек провел ее через весь лагерь, сжимая сильными пальцами ее тонкое запястье, и она знала, что завтра там появятся синяки. Если завтра для нее наступит. Захватив по пути горящий факел, они дошли до места в стороне от хазарского лагеря, где держали лошадей, и Барсбек отыскал своего жеребца, подсадил сверху Иштар и запрыгнул сам. Тронув коленями бока, шепнул ей в ухо: — Показывай. Она чувствовала жар его тела позади себя. Иштар вздохнула. Великий Тенгри, как же непросто ей будет осуществить задуманное. Облизав пересохшие от волнения губы, она указала место, где спрятала свой старый платок, в который завернула браслеты и нанизанные на нитки колокольчики и монеты. Она уже забыла, когда волновалась в последний раз так же сильно, как в тот вечер. Когда надевала свои браслеты под пристальным, обжигающим взглядом Барсбека, когда вплетала украшения в косы. Она даже танцевала для него поначалу робко и неуверенно, будто и не будоражила раньше кровь множества мужчин своей пляской. Будто и не плясала тогда для Саркела в пламени костра. Будто и не погубила сама себя. Но с каждым жестом она становилась все увереннее, вспоминая музыку, что звучала лишь у нее в голове. В ночной темноте, лишь при неярком свете одного факела она напоминала тлеющий костер, то и дело вспыхивавший яркими искорками — когда Иштар вскидывала к лицу руки, когда вертелась вокруг себя, позволяя косам разлетаться во все стороны, когда обжигала своим взглядом, проникавшим в самое сердце. Она плясала и плясала, позабыв на время даже о Барсбеке, и глядела лишь в бескрайнее, бездонное небо над своей головой. Иштар не помнила, как остановилась, прерывисто, жадно дыша. Как громко стучало ее глупое сердечко. Встрепанная, взбудораженная, она взглянула на Барсбека сквозь упавшие на лицо косы, и он подорвался с плаща, на котором сидел, стиснул ее в руках и оторвал от земли. В ту короткую ночь она принадлежала лишь Барсбеку. Верно, впервые в жизни. Не маячил у нее за спиной силуэт отца, который использовал ее красоту в своих целях. Не стояли в ушах его приказы соблазнить нового мужа. Ничего этого не было. Лишь она и мужчина, которого она любила, и бездонное звёздное небо над ними. А потом Барсбек прижал ее к себе и укрыл их обоих плащом, и Иштар затылком чувствовала его прерывистое, хриплое дыхание, а лопатками — ощущала стук его сердца. — Чичек, — только и сказал Барсбек, проваливаясь в дрему. Изо всех сил она старалась не уснуть сама и молилась всем богам, чтобы дыхание у нее на затылке поскорее выровнялось, став спокойным. Слишком короткой была ночь. Слишком многое ей нужно было еще сделать. Когда Барсбек, наконец, уснул, Иштар едва не расплакалась от облегчения. Она осторожно выскользнула из его объятий и застыла на месте, когда он, потревоженный, что-то пробормотал. Она заранее позаботилась снять все украшения и браслеты, и потому могла ступать сейчас бесшумно. Дрожа от холода и страха, она начала быстро одеваться. В том старом платке помимо украшений ей удалось припрятать и несколько лепешек на ближайшие дни, и одну теплую рубаху — ночи в степи могли быть обжигающе холодными зимой. Иштар ходила на цыпочках и вздрагивала от малейшего шороха, от легчайшего дуновения ветерка. Ее жизнь висела сейчас на волоске. Она помедлила, покончив с одеждой, и для храбрости притронулась к кинжалу, который всегда носила на поясе вместе с собой. Барсбек все еще спал. Он дышал ровно и спокойно, и это разбивало Иштар сердце сильнее всего. Он ей доверял. Не справившись с собой, она осторожно подошла к нему и склонилась, вглядываясь в умиротворенное лицо. Как редко она видела его таким!.. Кончиками пальцев она невесомо погладила его по щеке, не решившись поцеловать, и поспешила уйти прочь, пока не дрогнула окончательно ее решимость. Пока она не осталась подле него. Прижимая к себе старый платок, Иштар подошла к жеребцу, на котором они сюда прискакали, и погладила его по морде, заглянула во внимательные, умные глаза. Барсбек даже не оседлал его в спешке, но она умела держаться верхом и без седла. Такому их учили с детства. Придерживая жеребца за шею и мысленно умоляя его не издавать никаких звуков, она отвела его подальше от спящего полководца. Слава Великому Тенгри, жеребец не заржал. Иштар почувствовала слезы у себя на щеках и поняла, что беззвучно плачет уже какое-то время. С некоторым усилием, но она все же залезла верхом и осторожно сомкнула колени, направляя лошадь. Она всем телом чувствовала Барсбека, мирно спящего позади нее, но приказала себе не оборачиваться. Иначе она не выдержит и повернет обратно или все же завоет вслух, как ей и хотелось. Все внутри вновь разрывалось на части, и Иштар уже казалось, что она родилась с этой болью. Настолько она с ней свыклась за прошедшие недели. Она уже не помнила, каково жить, когда ничего не болит. Когда душа не разрывается на части. Она скакала на север и плакала, не в силах себя сдержать, и ловила прохладный встречный ветер, который остужал ее щеки и нежно касался лица, словно гладил. Она скакала и видела перед собой медленно просыпавшееся солнце. Уже очень скоро в лагере обнаружат, что она пропала. Очень скоро проснется Барсбек и поймет, что она его предала. — У меня не было иного пути, — шептала Иштар обескровленными губами, пониже припадая к шее жеребца. — Не было. Где-то далеко позади нее Барсбек открыл плотно сомкнутые глаза, когда, наконец, вокруг затихли все звуки, и топот лошадиных копыт больше не доносился до него толчками по земле. Его щека, казалось, еще хранила прикосновения пальцев Иштар. Ее прощание. — Чичек, — вздохнул он, рассматривая разбросанные по пыли браслеты и нитки с монетами. Среди оставленных украшений он, впрочем, не нашел золотых цепочек, которые он ей когда-то подарил. Значит, забрала. Накинув на плечи плащ, он посмотрел куда-то вдаль. Он принял свое решение. Он ее отпустил. И очень скоро ему придется столкнуться с последствиями.