По Арбатско-Покровской

– Алло! Я в метро, не могу говорить. Перезвоню, – отвечает по телефону мужской голос.

Мама Андрюши не успевает больше ничего сказать – тот цокает и бросает трубку, а затем толкает молодого паренька на быстро ползущем вниз эскалаторе. День не задался с самого утра: подгоревший омлет, промокшая обувь, недовольный начальник. Из-за придирок последнего пришлось задержаться на сорок минут и переделать отчёт… Теперь ещё и по телефону достают! Вот же ж!

Запах московского метро всегда успокаивал Андрюшу, и получше всяких сигарет, которые он опять купил в замызганном ларьке возле офиса, хотя ещё вчера клялся матери, что «честно-пречестно» бросил. Он так часто обманывает её. Слишком часто.

В последний раз вдыхая полюбившуюся смесь креозота и пыли, Андрюша сходит с уходящей под землю ступени и думает, что люди лгут чертовски много. Не столько друг другу, сколько самим себе. Люди жалеют о несделанном, убеждая себя, что так правильнее. Люди не делают то, что им нравится, потому что не уверены в себе. Люди боятся и не пытаются, отрицая, что у них есть шанс победить.

Мысли плотно сидят в уставшем мозгу младшего редактора, когда он разглядывает большую фреску на Киевской по Арбатско-Покровской линии. Останавливаться напротив неё стало чем-то вроде традиции, этакого ритуала. После работы, на пять минут, в течении почти семи лет. Это действие приносит странное умиротворение, особенно когда мужчина закрывает покрасневшие глаза под взоры угрюмых и любопытных прохожих, глубоко вдыхает и выдыхает медленно и шумно, пока вокруг его новеньких лакированных туфель собирается маленькая лужица дождевой воды. Разум будто очищается, а в светлых мраморных стенах родного метрополитена становится тепло. В любое время года. Если не телу, то душе. Всегда.

До определённого момента…

В вагоне удача улыбается Андрюше впервые за сегодня, когда он успевает занять свободное место: удивительно мало народу, однако. Оглядевшись по привычке и не обнаружив ни беременных женщин, ни пожилых людей, ни пассажиров с детьми, мужчина выуживает из кармана куртки клубок наушников и принимается старательно и максимально сосредоточенно их распутывать. Поезд трогается. Вставив цветные подушечки в уши, мужчина начинает лениво осматриваться вокруг, притопывая правой ногой и зонтом по очереди мимо ритма «Куклы колдуна».

Юноша напротив одет в армейскую форму и подстрижен под 0,3. Он улыбается и время от времени трогает мозолистыми руками румяные щёки. Должно быть, они уже побаливают, но его улыбка всё равно не сходит с лица, а порой и вовсе становится шире, когда обнимающая его за плечи девушка шепчет что-то на ухо и утыкается носиком в шею.

Соскучились, молодые – заключает Андрюша, и уголки его собственных губ невольно приподнимаются. Чуть-чуть совсем, но всё же заметно – понимает он, ловя на себе мягкий взгляд зелёных женских глаз, чья обладательница расстёгивает белую шубку. Кажется, из песца, – предполагает редактор, – Дороho, боhато. Но Смоленская остаётся позади, и он осознаёт, что ошибается, видя нашивку «антимехового марша» на её сумке, слегка потёртой и с виду довольно тяжёлой. В рыжих, мокрых от дождя волосах застрял крохотный пожелтевший листик, и Андрюша одним только метающимся туда-сюда взором намекает на это после того, как незнакомка ему подмигивает. Мило… Она непонимающе изгибает левую бровь – он пару раз похлопывает себя по макушке. Поезд доезжает до Арбатской, народу чуть прибавляется, и Андрюше приходится немного наклониться в сторону, чтобы узреть, как женщина наощупь находит листочек, как распахиваются её очи с густыми ресницами и как она начинает хихикать в ладонь. Мужчина отмечает отсутствие кольца на безымянном пальце и посмеивается в ответ. «Дурака и молнию» сменяет «Лесник».

Старушка с собакой заходят на Площади Революции. Она напоминает Андрюше мать – такая же хрупкая и сгорбленная, но невероятно дружелюбная и улыбчивая. Он обещает себе, что перезвонит ей, как только доберётся до пункта назначения, и незамедлительно уступает место. Бабушка рассыпается в благодарностях, Андрюша гладит полуслепую пушистую колли в наморднике, и судьбоносная толпа толкает его к незнакомке будто нарочно, когда музыка в наушниках останавливается.