По-другому

Глава 7

– Пр-р-ривет! Ты почему такой гр-р-рустный? Тоже боишься делать пр-р-рививку?

С улыбкой прислушиваясь к Юлькиной болтовне, добываю нам какао из автомата. Это наша с Юлькой традиция – пить какао в качестве поощрения за очередной поход в поликлинику. Должно же с этим местом быть связано хоть что-то приятное.

– Эй! Я с тобой говорю!

Отгремев, аппарат сообщает, что Несквик готов. Вынув стаканчик из держателя, иду к дочери, которая сидит, болтая ногами, на стульчике под окном и пытается вывести на разговор взрослого парня. Тот забился в угол между стеной и фикусом и, кажется, на разговор совсем не настроен. Что, впрочем, весьма характерно для подростков.

– Вот. Возьми. Осторожно только, не обожгись.

Юлька часто кивает и, в противовес моей просьбе, излишне порывисто выдергивает стакан из моих рук. Осторожно отпивает и сообщает мне громким шепотом:

– Он глухой!

Закусив губу, чтобы не рассмеяться от такой непосредственности, кошусь на парня. Долговязый, сутулый, лица не разглядеть из-за низко опущенного капюшона.

– Скорее он просто не хочет с тобой говорить.

Глазенки Юльки потрясенно округляются:

– Как папа?

Я ошарашенно замираю, хотя хотела вернуться к автомату, чтобы и себя побаловать кофейком.

– В смысле – как папа?

– Папа тоже никогда не хочет со мной разговаривать.

Слова дочери бьют меня точно в солнечное сплетение. Я откашливаюсь в надежде выиграть немного времени на ответ. Потому что, клянусь, у меня нет ни малейшей идеи, как выкрутиться. В отчаянии закусываю губу. По правде родительские обязанности даются Костику нелегко. Но он старается. И я всерьез верила, что Юлька не замечает, что он как будто через силу играет с ней, слушает ее болтовню, учит кататься на велосипеде. Словом, делает все то, от чего, как считается, любой родитель должен испытывать ничем не замутненное счастье.

– Ну что ты? Он хочет. Ручка не болит? – меняю тему на более благодарную – о том, как мужественно Юлька пережила прививку, она, страшно собой гордясь, может говорить без преувеличенья часами.

– Нет. А у тебя болит ручка? – поворачивается к парню. – Ты поэтому и молчишь? На вот, попей какао, – протягивает свой стаканчик. – И все сразу пройдет.

– Юль! – одергиваю дочку, но та только еще настырней тычет парню под нос злосчастный стакан. Мальчик отшатывается от нее как от чумной. Юлька вздрагивает. Какао льется на них обоих, оставляя на белой толстовке парня безобразные коричневые разводы. Слава богу, напиток успел остыть, и обошлось без ожогов. Но я все равно шикаю на дочь. Дескать, ну ты вообще думаешь, что делаешь?

– Прости, – несчастным голосом шепчет Юлька, норовя примирительно сунуть маленькую ручку в большую ладонь нерешительно переминающегося с ноги на ногу парня.

– Вот, возьми влажные салфетки. Если затереть, пятен не останется, – суечусь я, вынимая целую упаковку из необъятного рюкзака.

– Вера, – впервые подает голос парень. Я удивленно вскидываюсь.

– Да. Я Вера. А ты Макс? Сын Ефрема Харитоновича?

Точно он! Та же фигура, те же плечи. Та же отстраненность. Что он делает здесь один?!

Не глядя на меня, Макс кивает. При этом нервно сжимая и разжимая руки. В отчаянии прохожусь ладонью по волосам. Юлька пялится на меня, открыв рот. В голубых ангельских глазках – миллион вопросов.

– Это Макс, Юль. Сын одного моего знакомого. Макс, это моя дочь – Юля. Ей четыре года. А тебе уже сколько?

Если он закреплен за детской поликлиникой, то меньше восемнадцати. Но чисто навскидку я бы дала ему больше. Может, потому что Макс похож на отца, выглядит он очень взросло.

– Макс, – зачем-то повторяет Меринов-младший. Я же, окончательно растерявшись, стою дура-дурой, несмотря на то, что, в общем-то, имею опыт работы с аутистами и примерно понимаю, как себя с ними нужно вести. В институте я проходила практику в частном центре, специализирующемся на реабилитации таких деток. А потом какое-то время там подрабатывала. Макс ведь аутист, да? Очень похоже… Ну и что мне делать? Говорить он вроде бы говорит. Значит, речевое развитие не пострадало. Понять бы еще, что там с интеллектом. Если он в норме, то хотя бы ясно, как Макс здесь очутился. А если нет? В поисках ответа гляжу на притихшую дочь. Та больше не тянет к парню ручонок. И это хорошо, насколько я знаю, многие люди с аутизмом не терпят прикосновений.

– Ты сюда сам пришел? – решаю внести ясность, впрочем, не особенно рассчитывая на ответ, и потому даже легонько вздрагиваю, когда после долгой паузы Макс замечает:

– Нет. С классом.

– На медосмотр, наверное? – с облегчением подхватываю я. Ведь, во-первых, это означает, что парень вполне социализирован. А во-вторых – умен. – Как же так вышло, что ты один остался?

– От них много шума.

– И ты ушел? – озвучиваю свою догадку. Макс коротко кивает. – Как давно это произошло? Может быть, твоя классная еще здесь? Нет? А папа? Твой папа знает, где ты?

Вопросы сыплются из меня как их рога изобилия, хотя в случае с Максом это довольно провальная стратегия. Особенным детям обычно требуется чуть больше времени на ответ. Вот почему с ними в принципе лучше говорить помедленнее.

– Нет.

– Нет?

Макс лезет в карман и протягивает мне телефон.

– Сел, – сообщает он и снова отворачивается, чуть запнувшись о Юльку взглядом.

– Так. Ну, допустим, телефон есть у меня. А вот номера твоего отца нет, – невольно хмурюсь, прикидывая как бы Меринову сообщить, что с его сыном все в порядке. Может, Костику позвонить? Или в дежурку. Попросить передать, что да как. Ситуацию спасает сам парень, начав диктовать мне отцовский номер, который, оказывается, выучил наизусть. Ободряюще ему улыбаюсь. Ну, какой молодец! И чтобы за ним поспеть, суетливо жму на кнопки ставшими вдруг такими неловкими пальцами.

После первого же гудка на том конце связи рявкают:

– Меринов!

Ух ты ж черт! Почему так быстро? Я даже не успела отрепетировать свою речь.

– Алло!

– Д-да, да. Здравствуйте, Ефрем Харитоныч. Это Вероника Рожкова. Вы, наверное, не помните, но…

– Склерозом я не страдаю. Что у тебя случилось?

Нет, ну какой же он все-таки!

– Не у меня. Мы были с дочерью в поликлинике и случайно встретились с вашим сыном…

– Что с ним?

– С ним все хорошо! Вы не беспокойтесь. Он был здесь с классом на медосмотре…

– Я в курсе. И?

– И немного отстал, – понизив голос, чтобы ненароком Макса не обидеть, добавляю: – Сидел на стульчике, как мне показалось, очень напуганный.

– Макс не напуганный! – фыркает парень.

– Оу, может, тогда сам поговоришь с папой? Ефрем Харитоныч, я передаю телефон Максу.

– Погоди, Вера. Домой его отвезти сможешь? Я у черта на рогах. Вернусь, дай бог, часа через три.

Голос Меринова звучит еще более отрывисто, чем я запомнила. И это так явно выдает тревогу этого мужика, что мне становится даже немного завидно. Жаль, не всякий отец способен переживать о своем ребенке.

– Я же своим ходом, Ефрем Харитоныч. Может, вы жену попросите подъехать?

– Я не женат, – не без раздражения в голосе отмахивается тот. – Такси сможешь вызвать? Я все оплачу.

Блею что-то невразумительное, соглашаясь. Пообещав позаботиться о Максе, я отбиваю вызов и со вздохом прошу:

– Только не говори, что твой номерок от гардероба остался у учительницы.

Макс резко дергает головой. Просовывает руку в карман и достает заветный кругляшок.

– Отлично. Тогда пойдем? Такси уже вот-вот подъедет.

Ситуация абсолютно дурацкая. Мне хочется как-то облегчить ее хотя бы для Макса. Но там столько «но»… Он не любит чужих (привет таксисту), он не любит находиться с кем-то так близко, как это подразумевает теснота салона машины. Все что я могу, чтобы предоставить ему немного больше пространства – самой сесть вперед. Так и едем. Юлька, поосвоившись, опять принимается за попытки вовлечь Макса в разговор. Но если со мной он все же нехотя говорит, то мою дочь по большей части игнорирует. Видно, в его системе связей я, в отличие от Юльки, уже не чужой человек.

– Так тебе сделали прививку?

Не отводя взгляда от окна, Макс задирает рукав, чтобы продемонстрировать Юльке место укола. Небось, надеется, что после этого она от него отстанет. Ага, как бы не так. Вместо этого дочь чуть ли не с гордостью сообщает:

– У меня больше пятно!

– Большое пятно свидетельствует об аллергической реакции.

– А маленькое? – тут же включается в диалог моя дочь.

– О ее отсутствии.

– А среднее? Не маленькое, не большое?

– Юлька, перестань, – смеюсь я. А Макс прямо-таки озадачивается.

– Ни то ни се? – подсказывает дочь. Парень неуверенно ведет плечом и еще сильней натягивает на голову капюшон. – А у тебя бурчит живот! Ты что, проголодался? Я тоже.

Так она и трещит всю дорогу. То одно, то другое у бедного парня спрашивая. Иногда он что-то ей отвечает, чаще – нет. Но Юльку это вообще ни капельки не смущает. Она тараторит, и тараторит. Потому что ее в кои веки кто-то кроме меня слушает. И да, у него действительно бурчит в животе. Бедный мальчик. Учитывая, что анализы полагается сдавать на пустой желудок, он наверняка с самого утра не ел. Хочется его поскорей накормить чем-нибудь вкусненьким. И вероятно, поэтому я, высадив парня у дома, не спешу уехать с той же машиной. Выхожу и, взяв Юльку за ручку, тащусь к крыльцу вслед за Максом.

– Ты не против, если мы зайдем?

На мой вопрос Макс лишь неопределённо ведет плечом.

Очутившись в знакомом доме, напоминаю детям вымыть руки и сразу же иду в кухню. Ревизия шкафчиков и холодильника заставляет меня неодобрительно поджать губы. Бросив полный сомнения взгляд на часы, решаю, что с меня не убудет, если я на скорую руку приготовлю парню нормальной еды. И плевать мне, как на это посмотрит Меринов! Пусть только что-то мне скажет – тут же нарвется на лекцию о вреде фастфуда. То, что у него нет жены, никак не оправдывает такое меню. Пусть учится готовить или найдет домработницу. В любом случае нельзя пичкать подрастающий организм всякой химией. Особенно в таких неимоверных количествах.

Так я себя убеждаю, да. Но по-честному то, что Ефрем один растит сына с диагнозом, вызывает во мне неприкрытое восхищение.

– Макс, ты не будешь против, если я тут немного похозяйничаю? Хочу приготовить жаркое.

Парень кивает. И уходит куда-то вглубь дома. Юлька несется за ним, я ее одергиваю. Почему-то кажется, что Максу общения с ней – уже через край. Дочь обижается, в четыре года ей трудно понять, почему так. Я прикладываю все свое красноречие и знания по теме, чтобы она все хоть приблизительно осознала. А попутно разбираюсь с плитой, ну и вообще развиваю бурную деятельность. Практически восстановившаяся за последнюю неделю нога опять начинает ныть.

Обжариваю мясо, чищу, шинкую овощи. У Мериновых почти нет специй. Обхожусь тривиальными солью и черным перцем. Увлекшись работой, пропускаю момент, когда Макс возвращается. Замечаю его уже сидящим вместе с Юлькой на диване перед телевизором. За время моего отсутствия Мериновы обзавелись диваном. И ведь сразу видно, что мужики его выбирали. Ну, никак он не вписывается. Никуда! Хотя и видно, что диван не из дешевых. Эх… Впрочем, это не мое дело. Переключаюсь опять на Юльку. Отмечая, что дочь непривычно тиха. Неужели до нее что-то дошло из нашего разговора? Просто сидят бок о бок, как два голубка. Сцена такая трогательная, что у меня глаза слезятся от умиления. Из Юльки бы вышла отличная сестренка. Одно время даже казалось, что я созрела для второго ребенка. Но тогда Костик не захотел, а сейчас об этом и мечтать глупо.

Время проходит незаметно. Выключив плиту, навожу порядок. Протираю все за собой, накладываю Максу жаркого и зачем-то поправляю веточку базилика, венчающую горку напиленного на скорую руку салата.

– Макс, все готово. Остынет – поешь. Пока очень горячо. А мы поедем. – Выключаю, наконец, гудящую вытяжку. – Юль… – оборачиваюсь к дивану, а натыкаюсь взглядом на стоящего в дверях Меринова-старшего. – Ой.

– Кхм… Добрый вечер.

– Добрый, Ефрем Харитоныч. Я Макса привезла, как вы и просили. А у него всю дорогу живот бурчал. Вот я и взяла на себя смелость что-нибудь приготовить, – тараторю я, смутившись. – Ничего?

Меринов как-то странно дергает головой. Обводит взглядом кухню, детей, которые до его появления о чем-то говорили, а теперь притихли. Задерживает взгляд на столе с парующим жарким. И тяжело сглатывает.

– Вы, наверное, тоже проголодались? – догадываюсь. И просыпается во мне давно забытый восторг, знакомый, наверное, каждой женщине в начале отношений, когда готовка для мужика еще не превращается в осточертевшую рутинную обязанность и приносит лишь радость.

Меринов медленно и как-то неуверенно, что ли, кивает.

– Ну, тут на всех хватит. А мы пойдем. Юль… – окликаю дочку и взглядом указываю ей на дверь.

– А я тоже есть хочу! – вдруг показывает характер обычно покладистая малышка.

– Дома поедим, – отрезаю я и подхожу, чтобы увести Юльку за руку, если понадобится. – Я уже машину вызвала.

– Никуда твоя машина не денется, – оживает Меринов. – Ребенка покорми.