Я непонимающе смотрю на него. Ящер кладёт мне одну руку на колено, а у меня сердце пропускает удар. Неужели он хочет попользовать меня прямо в машине?
Но нет. Гордеев просто смотрит на меня выжидающе, пока его ладонь обжигает мою кожу через чулок.
Сглотнув, я кладу сумочку на приборную панель и, чуть расставив ноги так, чтобы колени не были сомкнуты, медленно подтягиваю подол платья выше.
Ещё выше.
До тех пор, пока не показывается резинка чулка. Пальцы Гордеева чуть сжимаются на моем колене, но он продолжает гипнотизировать край платья. И я задираю его ещё чуть выше так, что становится видна молочно белая кожа.
Слышу, что дыхание Ящера чуть тяжелеет, хотя лицо он контролирует.
И тут меня словно черт дёргает.
Мне внезапно хочется выбить его из колеи, хочется почувствовать свою женскую власть, потому что, кто бы что ни говорил, над всеми нами властвуют инстинкты. В особенности над мужчинами. Тем более над такими.
Дразня, я приподнимаю подол еще немного, если Гордеев чуть вытянет шею, ему будет виден белый треугольничек трусиков.
Я вся замираю и задерживаю дыхание. Для меня сейчас очень важно увидеть его реакцию. А Ящер неосознанно поддаётся на провокацию, он разворачивается и впивается жадным взглядом туда, где белеет десерт, который он получит после ресторана.
На меня накатывает лёгкая эйфория.
В тягучей и немного пьяной атмосфере полутемного салона автомобиля, в котором пахнет выделанной кожей и парфюмом Гордеева, я задумываюсь, что хотела бы завести его так, чтобы он потерял от меня голову. Пожелал взять меня даже здесь.
Видимо, сегодня дьявол владеет мной.
Кончиками пальцев я провожу вдоль кружева чулка, потом немного выше и слегка прикасаюсь к белому развратному безобразию.
Ящер вскидывает на меня глаза.
— Хорошая девочка, — говорит он хрипло, и это хрипотца вызывает у меня дрожь, прокатывающуюся вдоль позвоночника, и спазм в животе.
Его рука, лежащая на моём колене, повторяет путь моих пальцев, но, дойдя до промежности, Гордеев подцепляет ткань платья и опускает ее обратно. Опять заводит двигатель и возвращается в поток машин.
Мы едем молча, всё ещё в полной тишине.
Сложно сказать, чего я добилась.
Чувствую себя оглушённой собственной открывающейся сексуальностью. Атмосфера в автомобиле такая, что воздух можно ножом резать. Вязкая, порочная, наполненная ожиданием неизбежного окончания вечера.
Вспоминаю, что лежит у меня в сумочке, и чувствую, как лицо становится горячим. Закусываю губу, чтобы жалобно не заскулить от волнения: всё это страшно, стыдно, неотвратимо и пробуждает во мне тёмные желания.
К тому моменту, как мы паркуемся возле «Ла мар» мне удаётся немного вернуть самообладание, но я тут же теряюсь под напором совершенно других эмоций.
«Ла мар» из тех заведений, куда некоторые жители города никогда не смогут себе позволить зайти. Ценник здесь космический.
И хотя здание довольно гармоничное от него веет пафосом и снобизмом круче, чем от «Черчилля», в котором я однажды была. Даже у швейцара на входе на лице такое превосходство над окружающими, будто это не он тут поставлен для того, чтобы всего лишь двери открывать, а мы — жалкие попрошайки.
Чувствую себя неуютно. Мне кажется, что и моё довольно дорогое платье убого, и скромные золотые серьги недостаточно хороши. Остро ощущаю, что я не дотягиваю до уровня наших светских львиц, включая ту же Таню.
Гордеев выходит из машины и открывает дверь замешкавшийся мне.
— А нам обязательно ужинать здесь? — робко спрашиваю я.
У меня прорезается синдром самозванца. Кажется, что это место не для таких, как я. Понимаю, что платить будет Ящер, и у него денег точно хватит, однако у меня всё равно ощущение, что я не могу себе позволить этот ресторан. Мерзкое ощущение, что есть люди разных сортов.
— Это хороший ресторан, — невозмутимо отвечает Гордеев.
— И очень дорогой, — бормочу я.
— Я понял, — он смотрит на меня испытующе, будто и правда понимает, что я испытываю. — Моя женщина ест всё самое лучшее.
Договаривает он и подаёт мне руку, чтобы помочь выйти из машины.
Лучшее… Как же! Господи даже я готовлю лучше, чем в большинстве этих пафосных ресторанов! Вон как Гордеев метал моей биточки…
Что? «Моя женщина»? Запоздало его фраза врезается в мой мозг.
Сначала диссонансом, потому что «женщина» у меня с собой не ассоциируется. То есть это вообще не про меня! Но потом… «Моя женщина» … Звучит как-то очень интимно, а совсем не так, как «моя девушка» или «моя спутница». Это как бы передаёт всю суть отношений пары.
Только вот я не могу назвать его своим мужчиной. Давно ли я стала его женщиной? Или это передаётся половым путём сразу? Да и надолго ли я его?
Видимо, я уставилась на Гордеева, потому что он усмехается:
— Да. Сегодня я — твой самый дорогой аксессуар.
В ресторане нас провожают на внутренний балкон, огороженный изящной балюстрадой. С одной стороны через панорамное окно глаз радует вид на город в вечерних огнях, а с другой — вид на центр зала, где расположился фонтанчик, украшенный композициями из цветов. Оглядевшись, вижу, что столиков мало, и они расположены далеко друг от друга, создавая иллюзию уединённости.
Ненавязчивый официант принимает закату Ящера и, налив мне шампанского, а Гордееву минеральной воды, оставляет нас.
— Я сегодня кое с кем пообщался по поводу твоей ситуации.
Я напрягаюсь. И шикарные интерьеры, и красивые виды мгновенно остаются за скобками. Всё это сейчас неважно.
— Что-то прояснилось?
— Тебя больше не побеспокоят, однако история очень мутная.
— А что… То есть я хотела спросить, правда ли Леша был должен денег? — во мне сжимается пружина.
Одно дело, если это какая-то ошибка, и совсем другое, если Лёшка действительно игрок. Верится в это с трудом, но всё равно отбрасывать вероятность нельзя. В последнее время мы с братом отдалились друг от друга.
— Нет, — качает головой Ящер, и я облегченно выдыхаю. — Его состоянием просто решили воспользоваться. Кое-кто в городе занимается чёрными схемными отъема жилья.
— Чёрные риэлторы? — ужасаюсь я.
Я думала, всё это осталось в лихих девяностых.
— Не совсем. Твой вопрос я решил. Эти парни думали, что просто обрабатывают безобидную овечку. Не ожидали, что замахнулись на мое. Они быстро сдали назад, но ими все равно займётся Макс.
— А почему история мутная? — недоумеваю я.
— Сдаётся мне, твой брат не просто так попал в больницу. Ему помогли.