По праву сильного (СИ)

Глава 3

То, что Ящер — мужчина, не только видно невооруженным взглядом, это практически ощущается в воздухе, который вокруг него становится будто вязким. Я кожей своей чувствую, что он очень мужчина. Слишком мужчина.

— Что вы имеете в виду?

Хотя я, конечно, понимаю, о чём он, но поверить сложно. У него вон, Таня такая, что мужики столбом встают. И если верить реакции Коли, то не только они, но и у них. Зачем ему обычная я? Просто потому, что с меня надо взять хоть что-то?

Гордеев криво усмехается:

— То самое. Не делай такие глаза — меня не поймёт. Ты хочешь и ягодку съесть, и на кактус не сесть. Так не бывает, — его стального цвета глаза внимательно следят за выражением моего лица. — Кактус не обязателен, а вот на хую придётся повертеться.

Эти слова, сказанные абсолютно равнодушным тоном, — как обух по голове.

— Что скажешь?

— А… вы хотите… — голос мой дрожит, пока я мучительно подбираю слово, от которого сама в обморок не упаду, — чтобы я провела с вами ночь? Я могла бы, наверное, потерпеть…

Ящер ржет:

— Это прям вызывает у меня энтузиазм! — резко перестав смеяться, осаживает меня: — Терпеть не надо, надо отрабатывать.

Его слова с каждой репликой всё жёстче, всё сильнее меня задевают, будто он проверяет мои границы.

Если бы я думала, что ему есть для меня хоть какое-то дело, я бы решила, что он хочет таким способом от меня избавиться. После каждой фразы Ящер сейчас смотрит так, словно ждёт, что я разревусь и убегу. И сейчас я к этому очень близка.

— Молчишь? Только вот, сдаётся мне, синичка ты, себе переоцениваешь. Всего одна ночь за настоящий геморрой… Или ты только с виду тихоня, а на самом деле можешь посоревноваться с профессионалками?

Подначки и пренебрежение в его голосе хлещут так больно, наверное, потому что сейчас я вся — оголённый нерв. Мне нет дела до того, что обо мне думают чужие люди, но слова Гордеева жгут каленым железом.

Я переполнена не только страхом перед Ящером и своей участью, во мне плещется штормящее море ужаса неопределённости под ветрами отчаяния и безысходности.

— Сколько? — хриплю я, сама не веря, что спрашиваю. — Сколько раз?

— Раз? — Ящер смотрит насмешливо и наклоняется ко мне так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах. — Пока мне не надоест, а у меня стоит отлично. Думаю, тут речь идёт об отрезке времени. Неделя, может, больше…

Его слова впечатываются в моё без единой кровинки лицо.

— Скажу насколько долго, как только попробует товар в первый раз.

В ужасе смотрю на Гордеева.

Он протягивает руку и снова пропускает между пальцами светлые пряди. Я даже шелохнуться не могу, оказывается, я уже до упора вжалась в спинку кресла.

Товар.

Я для него товар.

Он будет меня «пробовать» и только потом решит, как долго я буду отрабатывать помощь.

Нервно облизываю губы, и их тотчас касается его пальцы. Ящер с нажимом проводит по ним, пробуя их на мягкость.

— Но тогда вы мне поможете? — через силу выдавливаю я.

Неужели я соглашусь? Всё это просто не может происходить со мной…

— Давай посмотрим, на что-то годишься. Вперёд.

Он пересаживается на диван и широко расставляет ноги.

Тоннельным зрением вижу, как он приглашающе похлопывает себя по бедру, не отводя от меня выжидающего взгляда.

Неуклюже поднимаюсь из глубокого кресла и на подгибающихся ногах подхожу к нему. Видя, что я почти парализована, Гордеев тянет меня за руку, и я плюхаюсь на диван рядом с ним. Сердце пропускает пару тактов. Подозреваю, что взгляд у меня затравленный и даже умоляющий.

Но ведь он ни к чему меня не принуждает. Это мой выбор.

Каменное лицо Ящера говорит именно об этом. Ему плевать, уйду я или останусь.

— Давай сначала ртом, — озвучивает он свои пожелания.

Подношу руку к его ширинке и, ухватившись за пряжку ремня, медлю. К глазам подступают слёзы. Моя нерешительность раздражает Ящера.

Он снова зажимает мой хвост в кулаке и медленно его наматывает на руку. Автоматически считаю — три оборота. С замиранием сердца жду, что вот сейчас Гордеев дёрнет за волосы и придавит мое лицо себе к паху, чтобы показать, кто здесь хозяин.

Но Ящер лишь поворачивает моё лицо к себе.

— Это будет тебе уроком, — жёстко говорит он. — Больше не полезешь туда, куда не надо. О чём ты думала, идиотка?

Гордеев злится.

— Что ты придёшь, и всё само устроится?

Из глаз одна за другой капают крупные слезы.

— Радуйся, что не нарвалась на моральных уродов. Проваливай и больше не суйся к таким, как я, нехуй домашним девочкам знакомиться с этой стороной жизни, — он слегка встряхивает руку, в которой зажаты волосы. — Поняла, дурища?

Я так напугана, что просто мелко и часто киваю в ответ. Ящер отпускает мои волосы, как мне кажется, с сожалением.

— Вали давай, и чтоб я тебя больше не видел, — с ленцой велит Гордеев и тянется к мобильнику.

Мне хочется бежать не оглядываясь, но ноги так ослабли, что я тащусь к выходу из ВИП-комнаты, пошатываясь. Уже хватаюсь за дверную ручку, когда позади меня раздаётся злой голос Ящера:

— Макс, что за хуйня у вас в городе творится?

Выстреливаю из комнаты, пока разъяренный Ящер не передумал, и замираю за дверью, переводя дух. Сейчас какому-то Максу похоже прилетит за то, что Гордеева беспокоят кто не попадя.

Снаружи меня встречает все тот же Коля, который не сводит глаз с Татьяны, подпирающей стену напротив двери в ВИП-комнату.

Она, что, так и ждала тут? Боялась пропустить свою смену?

Прокурорская дочка внимательно осматривает меня. При виде заплаканных глаз на её лица расцветает удовлетворение. Отлепившись от стены, Татьяна ныряет в открытую дверь, где Гордеев уже прощается с неведомым Максом:

— Скоро подъеду, — и сразу же без перехода: — На колени.

Судя по звуку щелкнувшей пряжке, это он Тане:

— Давай-давай, — закрывая дверь поторапливает меня Коля. — Поговорила? Свободна.

Вздрогнув, отмираю.

Надо отсюда уходить. Едва переставляя ноги, покидаю ВИП-зону.

Прохожу мимо грохочущего танцпола, пробираюсь через группки молодняка, вышедшего потрепаться.

Каждый шаг даётся всё легче, и на улицу я вылетаю почти бегом, но холодный ветер отрезвляет, и я возвращаю за пальто.

Мозги потихоньку встают на место.

Ящер прав. Мне повезло. Могла ведь быстро совершить карьеру от аспирантки до опытной любительницы. А если бы нарвалась на мерзавцев, то и до статуса профессионалки рукой подать.

Невидящим взглядом уставившись в зеркало, завязываю поясок пальто, и пытаюсь разобраться: почему я сразу не рванула оттуда, как только он заговорил об оплате натурой? Для меня это неприемлемо, но я всерьез рассматривала его предложение. Его взгляд меня поработил. Как гипноз. Действительно, василиск. Опасный ящер. Не надо было приходить. Он всё верно сказал, только теперь я совсем не знаю, что он не делать. Хоть бы Лёшка уже очнулся!

Подняв воротник повыше и засунув руки в карманы, я пробегаю через освещенную парковку перед клубом, ветер с воды остужает горящие от слёз глаза, на и сует за шиворот свои пальцы.

Набережная ещё не пуста, но транспорт скоро перестанет ходить, нужно поторопиться. Надеюсь, мама уже спит, а то будет волноваться. Со дня Лёшкиной аварии она впадает в панику по любому поводу.

Пытаясь спрятать мерзнущий нос в шифоновый шарфик, я поворачиваю на аллейку, ведущую к остановке.

— Ты посмотри! Наша краля вместо того, чтобы вернуть нам долг, тратит денежки по ночным клубам, — словно из ниоткуда вырастает передо мной тёмная фигура.

По голосу узнаю одного из тех троих. Хочу его обойти, но из кустов, обрамляющих аллею, выступают двое других.

Сердце сжимается. Я уже дрожу вовсе не от холодного ветра.

— Мне думается, друзья, что пришла пора объяснить нашей общий знакомой, что мы тут не шутки шутим.