Н. А. Лейкинъ По современному (разсказъ)

Было зимнее воскресное утро. Молодой купчикъ Семенъ Миронычъ Калинкинъ сбирался къ обѣднѣ и повязывалъ себѣ въ залѣ, передъ зеркаломъ, галстукъ. Въ спальной шуршала юбками его молоденькая жена.

— Шубку мнѣ къ обѣднѣ-то надѣть или чернобурый салопъ? спрашивала она мужа.

— Зачѣмъ шубку? Въ шубкѣ прошлое воскресенье были. Салопъ надѣнь, а то наши рыночники могутъ подумать, что мы его заложили.

— Стало быть, и браслетку брилліантовую надѣть?

— Вали и браслетку! Мужу кредиту больше. Оно, конечно, сегодня холодно, но все-таки, раза два-три руку-то выставить будетъ можно.

— А брилліантовыя серьги?..

Но въ это время раздался звонокъ. Разряженная Калинкина выбѣжала изъ спальной въ залу и начала заглядывать въ прихожую. Въ залу вошелъ молодой человѣкъ съ закрученными усиками. Онъ былъ въ синемъ суконномъ кафтанѣ на распашку, въ красной рубахѣ, плисовыхъ шароварахъ и высокихъ сапогахъ. Бросивъ. на стулъ шапку, онъ началъ раскланиваться.

— Николай Иванычъ! Какими судьбами?.. Сколько лѣтъ, сколько зимъ! Съ самой нашей свадьбы не бывали, а ужъ этому полгода будетъ! воскликнула Калинкина.

— Да, невозможно было-съ! отвѣчалъ онъ. — Сначала по покойникѣ тятенькѣ шесть недѣль справляли; потомъ, дорвавшись до гулянки, по клубамъ началъ чертить, а теперь свою собственную жизнь по современному устраиваю. Вѣдь у насъ при тятенькѣ была жизнь? Цѣлый день на фабрикѣ, либо въ конторѣ, а въ десять часовъ ужинъ и на боковую. А теперь не то, теперь у меня все по современному.

— Слышалъ, слышалъ, что ты чудишь. Зачѣмъ это въ такомъ костюмѣ-то? спросилъ Калинкинъ.

— Это я славянофиламъ подражаю. У меня теперь все по современному! Вотъ теперь Рождественскій постъ, а для меня дома скоромное стряпаютъ… Будетъ, достаточно тятенька надъ нашимъ братомъ потиранствовали! У меня теперь на квартирѣ при фабрикѣ и библіотека своя, и физика, и химія. Вчера на чердакѣ обсерваторію устроилъ и телескопъ поставилъ. Литератора при себѣ держу. Это по теперешнему мой первый другъ. Мы съ нимъ и букашекъ разсматриваемъ и луну… Птицъ моримъ и потомъ оживляемъ и все эдакое… Заливаловъ фамилія. Помнишь, мальчишки на Невскомъ книжку «Волчій зубъ» продавали, — такъ вотъ это его сочиненіе. Умнѣйшій человѣкъ! Теперича по утру онъ какъ встанетъ, чаю — ни-ни, а вотъ эдакой стаканъ водки… Мы думаемъ съ нимъ даже газету издавать…

— Отлично. Ну, садись!

— Ни Боже мой! Я на минутку. Я пріѣхалъ, чтобъ пригласить тебя въ Николинъ день ко мнѣ на имянины. Будетъ литературный, физическій и химическій вечеръ. Четыре бутылки одного киршвассеру для жженки купилъ. Пріѣдешь?

Калинкинъ взглянулъ на жену. Гость продолжалъ:

— Васъ, Анна Андренна, я не приглашаю, потому у меня холостой пиръ. Конечно, ежели бы вы были дама современная, то вамъ это наплевать… По современному, даже и дѣвицы къ холостымъ ѣздятъ. Впрочемъ, милости просимъ, можете съ моей маменькой посидѣть, только не совѣтывалъ бы, потому тоска…. Маменька у насъ теперь въ такомъ сюжетѣ, что у нихъ послѣ пятаго слова сейчасъ покойникъ тятенька пойдетъ, и ужь какъ затянутъ этотъ карамболь, такъ шабашъ! — до втораго пришествія… Такъ пріѣдешь, Семенъ Миронычъ?

Калинкинъ замялся.

— Да не знаю, право… Слова не даю. Ты самъ знаешь, я теперь человѣкъ женатый.

— Неловко ему одному… докончила жена. — Всего полгода женаты и вдругъ безъ жены… Онъ и не пьетъ ныньче… Къ тому-же къ вамъ на фабрику и далеко, оттуда ночью и извозчиковъ не найдешь. Еще ограбятъ, пожалуй!

— Насчетъ этого не сомнѣвайтесь, прервалъ гость. — Я пришлю за нимъ свою лошадь и на ней же обратно доставлю. Мой кучеръ Михайло — самая вѣрная Личарда. Онъ у меня теперь все: кучеръ, лакей, при химіи и физикѣ состоитъ и во всѣхъ передѣлахъ со мной бывалъ. Согласны?

— Да неловко, Николай Иванычъ! Ну, сами посудите, что я безъ него цѣлый вечеръ дѣлать буду?

— А вы тѣмъ временемъ поспите. Чудесно! Анна Андревна, на колѣняхъ васъ умоляю!

Гость всталъ на одно колѣно.

— Ахъ, срамъ какой! Что вы! Встаньте! взвизгнула Калинкина и бросилась поднимать его.

— До тѣхъ поръ не встану, пока не дадите согласіе!

— Согласна, согласна, только какъ онъ… Онъ и самъ не хочетъ.

Гость вскочилъ съ колѣнъ. Калинкинъ взглянулъ на жену.

— Развѣ ужь для того только, чтобъ литератора посмотрѣть, сказалъ онъ ей. — Помнишь, Аня, мы читали его книжку «Волчій зубъ»?

— Это что таракановъ-то въ землѣ нашли? спросила она.

— Нѣтъ «Волчій зубъ», красненькая книжка? Еще Петръ Семенычъ въ пьяномъ видѣ читалъ?

— Ахъ, помню, помню! Насчетъ того, какъ цыгане дѣвочку украли?

— Совсѣмъ не въ ту центру! отозвался гость. — Ну, да наплевать! Прощенья просимъ! Пора! Прощай, Сеня! Въ семь часовъ я пришлю за тобой лошадь. Радъ, что ты, по-крайности, посмотришь, какъ люди по-современному живутъ.

— Главное, къ вину его не приневоливайте и къ двѣнадцати часамъ домой доставьте… упрашивала Калинкина.

— Какъ рѣдкій брилліантъ доставимъ! Прощай! Прощайте!

Гость раскланялся и изчезъ.

Про купеческаго сына Николая Иваныча Переносова, всѣ его родные и знакомые въ одно слово говорили, что онъ пустой человѣкъ. И въ самомъ дѣлѣ, оставшись послѣ смерти отца, человѣка суроваго и строгаго, недозволявшаго сыну ни малѣйшихъ развлеченій. Переносовъ совсѣмъ пересталъ заниматься дѣломъ. Фабрикой управлялъ приказчикъ, а онъ только и дѣла дѣлалъ, что разъѣзжалъ до трактирамъ, по театрамъ и клубамъ. Въ одномъ изъ трактировъ онъ познакомился съ нѣкіимъ Заливаловымъ, въ сущности праздношатающимся человѣкомъ, но который, однако рекомендовался ему какъ литераторъ и адвокатъ. Въ трактирѣ Заливаловъ былъ «завсегдатаемъ», держалъ себя очень развязно, присосѣдивался къ угощенію загулявшихъ купцовъ, показывалъ имъ разные фокусы съ серебрянными монетами и, напившись пьянъ, кричалъ «всѣхъ пропечатаю», вслѣдствіе чего приводилъ купцовъ въ немалый трепетъ, и они тотчасъ-же старались или дать ему взаймы рубля два-три или проиграть ихъ ему въ орлянку. Между трактирной прислугой про него ходила молва, что «онъ у мировыхъ такой свѣдущій человѣкъ, что даже и виноватаго можетъ сдѣлать правымъ». Знакомство Переносова съ Заливаловымъ началось съ того, что тотъ его обыгралъ на бильярдѣ на пять рублей и подарилъ ему свою книжку «Волчій зубъ». Переносовъ тотчасъ же потребовалъ бутылку «шипучки въ бѣломъ клобукѣ» и сообщилъ, что давно уже ищетъ случая познакомиться съ умными людьми, а въ особенности съ литераторами. При слѣдующей встрѣчѣ, Заливаловъ говорилъ уже Переносову «ты», прямо требовалъ отъ него угощенія и повезъ его наблюдать воровскіе нравы въ трактиръ «Малинникъ», послѣ чего они попали въ Екатерингофъ, а на утро Переносовъ и самъ не знаетъ, какъ литераторъ Заливаловъ очутился у него спящимъ въ его кабинетѣ. Съ этого дня. онъ не покидалъ уже болѣе Переносова и поселился у него. Каждый день придумывалъ онъ какую-нибудь новую закуску или настой для водки, при чемъ, при выпитіи первой рюмки, стрѣлялъ изъ пистолета холостымъ зарядомъ, научилъ Переносова варить жженку, жарить бивштексъ на прованскомъ маслѣ и разгрызать рюмку безъ видимаго ущерба для рта. Переносовъ былъ отъ него въ восторгѣ.

— Я тебя и въ литераторы выведу, только тебѣ надо жить иначе, говорилъ ему Заливаловъ. — И въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ ты богатый, а живешь свинья-свиньей. Развѣ такъ живутъ современные люди?

— А то какже? Сдѣлай милость, научи! Я завсегда готовъ, отвѣчалъ Переносовъ.

— Прежде всего развѣ можетъ быть кабинетъ безъ книгъ? Книгъ купить надо!

— Такъ только развѣ за этимъ дѣло? Сейчасъ-же поѣдемъ и купимъ. Книжку почитать на ночь прелюбезное дѣло! Это я люблю.

Пріятели отправились за книгами и, кстати, купили и электрическую машину съ приборами. По пріѣздѣ домой, Заливаловъ началъ Переносову показывать разные опыты съ электрической машиной и лейденской банкой и привелъ его въ восторгъ.

— Это вотъ физика называется, сказалъ онъ ему, — а тамъ химію заведемъ. Будемъ добывать газъ. Однимъ газомъ будемъ морить птицъ, а другимъ оживлять ихъ. — Другъ, заведи, ради Христа! ѣдемъ сейчасъ покупать эту самую химію!

Черезъ двѣ недѣли кабинетъ Переносова совсѣмъ преобразился. Тутъ были шкапы съ книгами въ сафьяныхъ переплетахъ, столы съ физическими инструментами, колбы… реторты, химическіе препараты въ банкахъ, тигли, «анатомическій человѣкъ» изъ папье-маше, жабы и змѣи въ спиртѣ, чучелы летучихъ мышей, а въ углахъ помѣстились два человѣчьихъ скелета на подставкахъ.

Переносовъ жилъ не одинъ въ домѣ. Съ нимъ вмѣстѣ жила его мать старуха, которой отецъ Переносова отказалъ послѣ своей смерти все состояніе; слѣдовательно, сынъ, въ денежномъ отношеніи, былъ въ полной зависимости отъ нея. Появленіе въ ихъ домѣ литератора сильно ее опечалило.

— Споитъ онъ его, споитъ, мерзавецъ! плакалась она о сынѣ своимъ приживалкамъ, но въ деньгахъ сыну на его затѣи все-таки не отказывала, хотя и давала ихъ ему послѣ сильнаго спора; когда-же, въ одинъ прекрасный день, сынъ явился домой вкупѣ съ литераторомъ пьяный и привезъ скелеты и летучихъ мышей, то она окончательно возмутилась.

— Вонъ! Все вонъ! Да и ты, господинъ литераторъ, проваливай! кричала она. — Гдѣ-жъ это видано, чтобъ въ христіанскомъ домѣ и вдругъ эдакую пакость?… Вѣдь здѣсь, чай, образа есть!..

Литераторъ скрестилъ на груди руки и крикнулъ Переносову:

— Николай, что тебѣ дороже: мать родная или образованіе?

— Разумѣется, образованіе! отвѣчалъ Переносовъ. — Маменька, неушто я изъ-за вашихъ глупостей и предразсудковъ долженъ всей современности лишиться? У насъ, въ домѣ, есть еще верхній этажъ, переѣзжайте туда, да и живите себѣ спокойно. Вы хотите сѣрымъ образомъ жить, а я этого не желаю.

— Знать ничего не хочу! Тащи вонъ шкилеты! А нѣтъ, я позову фабричныхъ и тѣ все вонъ вышвырнутъ!

Литераторъ крякнулъ, погладилъ бороду и сверкнулъ глазами.

— А по силѣ двадцать двѣ тысячи восемьсотъ тридцать шестой статьи знаете за эти вещи-то что бываетъ? — съ разстановкой и строго произнесъ онъ.

— Маменька, не дразните его! воскликнулъ Переносовъ. — Онъ адвокатъ, у всѣхъ мировыхъ свой человѣкъ и всѣ законы, какъ свои пять пальцевъ знаетъ. Онъ васъ въ Сибирь можетъ упечь за ваши дѣйствія.

Мать испугалась, заплакала, и, опершись на плечи приживалокъ, поплелась въ свою комнату. На другой день она перебралась въ мезонинъ, а сынъ остался жить въ нижнемъ этажѣ.

Литераторъ Заливаловъ былъ при Переносовѣ безотлученъ. Каждый день онъ придумывалъ новыя забавы: то морилъ въ азотѣ птицъ и оживлялъ ихъ въ кислородѣ, то дѣлалъ взрывъ какого-нибудь газа, то созывалъ фабричныхъ и, составивъ изъ нихъ цѣпь, разряжалъ въ нихъ лейденскую банку. Фабричные, получивъ отъ электрической искры толчокъ, присѣдали и вскрикивали, послѣ чего имъ давалось по рюмкѣ водки и они отпускались на фабрику. Не забывали себя разной хмѣльной дрянью и хозяинъ съ товарищемъ и уже къ вечеру никогда не были трезвы.

Видя все это, мать сильно огорчалась.

— Да вамъ бы женить его, Пелагея Дмитріевна! говорили ей про сына знакомые.

— Пробовала, голубчики мои, да ничего съ нимъ не подѣлаешь, — отвѣчала она. — Хорошую дѣвушку и богатую ему предлагала, да развѣ онъ путный?.. Твердитъ одно: ужь если женюсь на комъ, такъ женюсь по-современному, на актрисѣ. И осрамитъ меня: женится на актрисѣ, я это знаю! Какъ бы вотъ литератора отъ него этого спровадить? Да нельзя никакъ! Я ужъ и отступнаго ему пятьдесятъ рублей давала. Чтожъ вы думаете? Деньги взялъ, а уходить не уходитъ, да еще теперь кланяться пересталъ.

Чтобы какъ-нибудь обуздать сына, мать нѣсколько разъ рѣшалась было не давать ему денегъ, но и тутъ у него находились уловки и угрозы, и ея рѣшимость оставалась не причемъ. За деньгами онъ началъ являться къ матери не иначе, какъ въ сообществѣ своего любимца, кучера Михайлы.

— Мнѣ, маменька, двѣсти рублей денегъ надо? говорилъ онъ. — Хочу на чердакѣ трубу поставить и звѣзды небесныя разсматривать.

— Откуда у меня деньги, Николинька? отвѣчала она. — Вѣдь ты самъ знаешь, какіе теперь платежи по фабрикѣ!

— Полноте хныкать-то — словно Кощей безсмертный! Фабрика фабрикой, а сынъ сыномъ. Не по міру-же мнѣ идти, въ самомъ дѣлѣ! Такъ не дадите?

— Нѣту денегъ!

— А коли не дадите, такъ мы сейчасъ… Эй, Михайло! приказывалъ онъ кучеру. — Тащи сюда изъ кабинета скелеты!

— А летучихъ мышей не прикажете захватить? отзывался кучеръ.

— Тащи и летучихъ мышей, и жабъ, и всякихъ гадовъ!

Кучеръ бѣжалъ внизъ. Мать плакала, крестилась и, боясь опоганить свое жилище «нечистью», въ концѣ концовъ, выдавала требуемыя деньги.

За два дня до своихъ имянинъ Переносовъ явился къ матери и сказалъ:

— Ну, маменька, пожалуйте триста цѣлковыхъ. Въ день ангела у меня будетъ пиръ горой. Будетъ такой современный вечеръ, о которомъ вы, по своему необразованію и понятія не имѣете. И кромѣ того будетъ сюрпризъ гостямъ: двѣ французинки отмѣнной красоты. Онѣ споютъ и станцуютъ.

— Николинька!.. начала было мать.

— Михайло, тащи сюда змѣю! крикнулъ онъ кучеру.

Мать только всплеснула руками и дала деньги.


6-го декабря, часу въ восьмомъ вечера, имянинникъ Николай Иванычъ Переносовъ и его «неизмѣнное копье», литераторъ Заливаловъ, расхаживали въ своей квартирѣ по залѣ и ожидали пріѣзда гостей. Посреди комнаты помѣщался большой столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, на которомъ стояли электрическая машина съ приборами, резервуары съ заранѣе приготовленными газами и двѣ клѣтки: одна съ воробьями, другая съ кроликомъ. Такойже столъ, со всевозможными выпивками и закусками, стоялъ у стѣны. Надъ столомъ на стѣнѣ была надпись: «предварительная выпивка».

— Французинки-то, Алимпій Семенычъ, настоящія будутъ? спрашивалъ у Заливалова Переносовъ.

— А то какъ-же? Самыя настоящія, изъ Орфеума. Я ихъ пригласилъ по позже. Мы ихъ, знаешь, на закуску гостямъ пустимъ.

— Ты ужь съ ними, пожалуйста, по-французски, потому иначе кто-же? Правда, у меня будетъ купецъ Русовъ, онъ и въ Парижѣ былъ, только по французски наврядъ понимаетъ, потому самъ разсказывалъ, что двѣнадцать денъ тамъ прожилъ и все въ пьяномъ образѣ обрѣтался. Эхъ, далеко мнѣ еще до настоящей современности! вздохнулъ Переносовъ. — Вѣдь вотъ ужо устрицы подавать будутъ, а я ихъ и въ ротъ взять не могу. Не стали-бы гости-то смѣяться? Давеча пробовалъ: закаталъ ее, знаете, въ хлѣбъ, обмазалъ горчицей, — жевать жую, а проглотить не могу…

— Ничего! Бываютъ и современные люди, а устрицъ не ѣдятъ, успокоивалъ Заливаловъ.

— Литераторы-то, твои знакомые, въ которомъ часу хотѣли пріѣхать?

— Ровно въ восемь.

Въ девятомъ часу гости начали съѣзжаться. Первымъ пришелъ капитанъ Замоловъ, живущій недалеко отъ фабрики и познакомившійся съ Переносовымъ за нѣсколько дней передъ тѣмъ въ фабричномъ трактирѣ. Онъ былъ въ отставномъ мундирѣ и принесъ съ собой шпагу, на которой долженъ былъ быть прикрѣпленъ сахаръ при вареніи жженки. Закуривъ трубку, онъ сказалъ:

— При питьѣ жженки предупредите гостей объ ея крѣпости. Она сладка и ежели человѣкъ неопытный, то можетъ до смерти опиться. У насъ во время Крымской кампаніи былъ такой случай. Одинъ юнкеръ Бѣлобородавскаго гусарскаго полка пилъ, пилъ, упалъ и болѣе не вставалъ. Какъ сейчасъ помню, полкомъ командовалъ тогда полковникъ Урываевъ. А вторая шпага у васъ есть? Нужно крестъ на крестъ…

— Нѣтъ, отвѣчалъ Заливаловъ, но мы возьмемъ желѣзный аршинъ. Это еще лучше. Будетъ соединеніе аттрибутовъ двухъ сословій — дворянскаго и купеческаго.

Послѣ Замолова пріѣхалъ толстый купецъ Русовъ, извѣстный кутила, и, познакомившись съ капитаномъ, тотчасъ-же сообщилъ ему про себя, что онъ холостъ и живетъ съ «беззаконницей». Вслѣдъ за Русовымъ прибыла четверомѣстная карета, нагруженная пятью гостинодворскими приказчиками, пріятелями Переносова по Приказчицкому клубу; притащился выходной актеръ Перепѣловъ и тотчасъ-же взялъ у хозяина сорокъ копѣекъ, чтобъ отдать извозчику; пришелъ фабричный трактирщикъ и мелочной лавочникъ Ивановъ въ сапогахъ со скрипомъ и, наконецъ прибылъ Семенъ Миронычъ Калинкинъ во фракѣ и бѣломъ галстукѣ. Каждаго гостя Переносовъ подводилъ къ закускѣ и просилъ выпить. Калинкина онъ познакомилъ съ Заливаловымъ и также потащилъ къ закускѣ. Тотъ упирался.

— Не приневоливай меня сегодня къ питью — не буду пить, говорилъ онъ. Развѣ одну только и ни капельки больше. Я пріѣхалъ собственно, чтобъ посмотрѣть… Самъ знаешь, я теперь человѣкъ женатый… молодая жена… на силу урвался. Къ тому-же и тесть еще не всѣ приданыя деньги отдалъ. Я у него въ рукахъ, а не онъ у меня.

Къ столу подошелъ Заливаловъ и чокнулся съ Калинкинымъ.

— Какой торговлей занимаетесь? спросилъ онъ.

— Въ Александровскомъ рынкѣ краснымъ товаромъ торгуемъ, отвѣчалъ тотъ.

— Зайду, безпремѣнно зайду. Мнѣ кой-что потребуется! покровительственно проговорилъ Заливаловъ. По второй, чтобъ не хромать, можете?

— Съ душевнымъ бы удовольствіемъ всѣхъ превеликихъ чувствъ, но сегодня нельзя. Я собственно на самое малое время пріѣхалъ, потому завтра дѣло…

— Ну, для меня. Со мной чокнись! упрашивалъ Переносовъ.

Калинкинъ выпилъ вторую рюмку. Переносовъ взялъ его подъ руку и повелъ показывать свой кабинетъ. Показавъ ему библіотеку, скелеты и прочіе предметы, онъ отвелъ его въ уголъ и чуть не со слезами на глазахъ сказалъ:

— Сеня, ты видишь, что у меня все по-современному. Будучи другомъ, скажи по совѣсти — можно замѣтить, что я изъ сѣраго купечества?

— Никоимъ образомъ нельзя замѣтить! отвѣчалъ пріятель.

Вскорѣ пріѣхали два литератора. Одинъ изъ нихъ былъ въ высокихъ охотничьихъ сапогахъ и говорилъ сиплымъ голосомъ, другой — въ жолтомъ пиджакѣ, и съ подбитымъ глазомъ. Заливаловъ тотчасъ рекомендовалъ ихъ хозяину и сказалъ, что теперь можно начинать вечеръ.

— Я думаю, не выпить-ли прежде всѣмъ по рюмкѣ, а потомъ и начинать? замѣтилъ Переносовъ.

— И то дѣло! отвѣчалъ Заливаловъ. Господа, передъ началомъ музыкально-литературно-химическо-физическаго вечера хозяинъ предлагаетъ выпить по рюмкѣ вина или водки! торжественно произнесъ онъ.

Гости двинулись къ столу съ закуской.

— Ты тамъ какъ хочешь, а я не буду пить, говорилъ Переносову Калинкинъ. Самъ знаешь, жена сидитъ дома одна… Ну, что ей за радость, — вдругъ я пьяный пріѣду? Къ тому-же я ей и слово далъ не пить.

— Господи, неужто съ трехъ-то рюмокъ?… Ну, для меня!…

Калинкинъ упирался, однако выпилъ. Всѣ сѣли по мѣстамъ.

— Отдѣлъ литературный! возгласилъ Заливаловъ. Петръ Иванычъ, обратился онъ къ литератору въ охотничьихъ сапогахъ:- садись за столъ и прочти намъ что-нибудь. Прочти свой разсказъ «Антошка юродивый».

— Какже я прочту, коли у меня нѣтъ рукописи. И кромѣ того, это историческое сочиненіе. Пускай вонъ Викентій стихи читаетъ! кивнулъ онъ на жолтый пиджакъ.

— Если нужно замѣнить номеръ, то я могу пропѣть комическія куплеты подъ фортепіано, предложилъ свои услуги Перепѣловъ.

— Сдѣлайте одолженіе, батюшка! воскликнули въ. одинъ голосъ хозяинъ и его другъ.

Первымъ вышелъ жолтый пиджакъ, тряхнулъ волосами, облокотился на стулъ и началъ читать какое-то стихотвореніе о «ней», о «звѣздахъ» и о «лунѣ». Окончивъ его, онъ принялся за второе въ томъ-же духѣ. Гости начали позѣвывать. Капитанъ и купецъ Русовъ поднялись съ мѣстъ и направились къ закускѣ. Наконецъ, жолтый пиджакъ умолкъ и поклонился. Ему аплодировалъ только одинъ хозяинъ. Мелочной лавочникъ, успѣвшій уже изрядно выпить, икнулъ и крикнулъ: «вотъ это чудесно!»

Послѣ жолтаго пиджака началъ пѣть куплеты актеръ Перепѣловъ, но тотчасъ-же сбился, всталъ изъ-за фортепіано и подошелъ къ закускѣ.

— Господа, по рюмочкѣ! крикнулъ Переносовъ и потащилъ Калинкина къ столу.

— Ни за что на свѣтѣ! упирался тотъ.

— А у насъ въ полку было такъ принято, — произнесъ капитанъ, — что ежели кто не пьетъ въ общей пирушкѣ, то тому выливаютъ на голову.

Калинкинъ попятился.

— Стаканчикъ красненькаго винца, ложалуй, можно! сказалъ онъ.

Между тѣмъ начались физическіе и химическіе опыты. Заливаловъ, засучивъ рукава своего кафтана, сталъ у электрической машины. Около него помѣстились Переносовъ и кучеръ Михайло.

— Алимпій Семенычъ, у насъ давеча банка съ водородомъ лопнула, сказалъ Михайло.

Заливаловъ схватился за волосы.

— Ну, не мерзавецъ-ли ты послѣ этого? Вѣдь ты меня зарѣзалъ! Есть-ли по-крайности сѣрный эфиръ?

— Эфиръ въ порядкѣ. Николай Иванычъ только самую малость кошкѣ на голову вылили.

— Господа, не угодно-ли кому-нибудь встать на эту стеклянную скамейку? предложилъ Заливаловъ. Я наэлектризую и тогда всѣ увидятъ, что волосы субъекта встанутъ дыбомъ. Кромѣ того, прикасающіеся къ нему почувствуютъ, что отъ него исходятъ искры.

Гости переглянулись между собою. Никто не рѣшался встать на скамейку.

— Что за радость безъ покаянія погибнуть! произнесъ купецъ Русовъ.

— Я бы всталъ, да у меня волосы коротки, добавилъ капитанъ.

— Михайло, становись ты! крикнулъ кучеру Переносовъ.

— Въ моментъ-съ! только дозвольте, Николай Иванычъ, прежде мнѣ выпить?

— Пей.

— Коли такъ, такъ и намъ слѣдуетъ по рюмочкѣ, послышалось у гостей и они потянулись къ закускѣ. Калинкинъ уже безпрекословно отправился за гостями.

Опытъ не удавался. Искры отъ Михайлы, правда, исходили, но волосы дыбомъ не становились.

— Ты, шельминъ сынъ, вѣрно опять волосы помадой намазалъ? крикнулъ на него Переносовъ.

— Помилуйте, Николай Иванычъ, да нешто я смѣю? отозвался Михайло.

Изъ всѣхъ химическихъ и физическихъ опытовъ всего больше понравилось гостямъ обмираніе и оживленіе птицъ. Всѣ заапплодировали. У Переносова отъ самодовольства и восторга даже показались слезы. Заливаловъ раскланивался. Къ нему подошелъ совсѣмъ уже пьяный мелочной лавочникъ.

— Дозвольте мнѣ, ваше благородіе, этого самаго спирту, сказалъ онъ… У меня жена — баба ретивая. Для нее прошу. Какъ зашумитъ она, я ее сейчасъ и обморю на время.

Послѣ опытовъ началось разсматриваніе «анатомическаго человѣка». Переносовъ разбиралъ его по частямъ и говорилъ:

— Вотъ это сердце, вотъ это селезенка, а вотъ, ежели: эта самая жила лопнетъ, то человѣку капутъ.

— А дозвольте васъ спросить, гдѣ въ человѣкѣ пьяная жаба сидитъ, что винища проситъ? спрашивалъ кто-то.

— Господа, теперь пожалуйте на верхъ, на обсерваторію! Тамъ у меня телескопъ и мы будемъ звѣзды разсматривать, предложилъ Переносовъ. Михаило, бери двѣ бутылки хересу и тащи за нами!

На «обсерваторіи» никто ничего не видалъ; но хересъ пили всѣ и такъ громко кричали «ура!», что съ стоящей рядомъ голубятни съ шумомъ вылетѣли всѣ голуби. Вдругъ на верхъ вбѣжалъ лакей и доложилъ, что пріѣхали дана.

— Ахъ, это французинки! воскликнулъ Переносовъ. — Алимпій Семенычъ, Бога ради!… и опрометью бросился внизъ.

Гости послѣдовали за нимъ.

Въ залѣ стояли «французинки». Съ ними пріѣхалъ какой-то долгогривый мужчина въ бархатномъ пиджакѣ. Заливаловъ отрекомендовалъ хозяина гостямъ. «Французинки» оказались говорящими по-русски, какъ русскія и даже съ вологодскимъ акцентомъ.

— Еще-бы имъ по-русски не говорить, коли съ малыхъ лѣтъ въ Петербургѣ! оправдывался передъ Переносовымъ Заливаловъ.

Сначала гости какъ-то церемонились и даже забыли подходить къ закускѣ. Только одинъ капитанъ глоталъ рюмку за рюмкой. Но потомъ, когда одна изъ «французинокъ» спѣла куплеты «Я стираю, тру да тру», общество начало апллодировать и оживилось. Купецъ Русовъ подошелъ къ «французинкамъ».

— А что, барышни, вѣдь мы гдѣ-то встрѣчались? сказалъ онъ. — Обликъ-то вашъ что-то очень знакомъ.

— Вѣрно, у Макарья на ярмаркѣ, мы тамъ у Барбатенки въ трактирѣ пѣли, отвѣчали онѣ.

Калинкинъ былъ уже изрядно выпивши. Онъ подошелъ къ Переносову и обнялъ его.

— Чудесно, чудесно! бормоталъ онъ. Только прощай. Пить я больше не могу. Ты самъ знаешь, теперь я человѣкъ женатый и все эдакое… Ахъ, Коля, ежели-бы ты зналъ, что у меня за жена! Ангелъ! Прощай!

— Погоди, сейчасъ жженку варить начнемъ… Да и лошадь не заложена.

— Ни за что на свѣтѣ! Ни за что на свѣтѣ! замахалъ руками Калинкинъ, но вдругъ очутился у закуски.

Часу въ двѣнадцатомъ начали варить жженку. Дѣломъ: этимъ завѣдывали капитанъ и Заливаловъ. Гости пѣли разныя пѣсни, кто во что гораздъ.

Послѣ жженки всѣ гости окончательно опьянѣли. Всѣ говорили, всѣ кричали и никто никого не слушалъ. Въ одномъ углу пѣли: «возопихъ всѣмъ сердцемъ моимъ», въ другомъ — затягивали «дѣвки въ лѣсъ». Калинкинъ, совсѣмъ уже пьяный, полулежалъ на диванѣ, икалъ и говорилъ:.

— Ни одной рюмки! Шабашъ!… Я тоже человѣкъ женатый… Аминь. Барышни, спляшите казачка!

Къ нему подошелъ Переносовъ.

— Ну, Семенъ Миронычъ, коли хочешь ѣхать домой, то лошадь готова, сказалъ онъ ему.

— Хочу, потому у меня молодая жена… Только прежде вотъ что: давай этого варева выпьемъ…

— Вали! и Переносовъ подалъ ему рюмку жженки.

— Что рюмку! Давай стаканъ. Я не рюмкинъ сынъ.

Послѣ жженки Калинкинъ окончательно опьянѣлъ. Его повели подъ руки. На порогѣ въ прихожую онъ упалъ.

— Не совѣтывалъ бы тебѣ его домой отсылать, говорилъ Заливаловъ. — Пусть здѣсь ночуетъ, а то чего добраго еще въ часть попадетъ. Кучеръ Михайло и самъ пьянъ-пьянешенекъ.

— Пойми ты, что у него дома жена молодая и я далъ ей слово въ цѣлости его доставить! отвѣчалъ Переносовъ.

Калинкина увезли, но пиръ продолжался. Нѣкоторые изъ гостей отправились въ кабинетъ и уснули тамъ на диванахъ. Капитанъ пилъ пуншъ и хрипѣлъ октавой, показывая гостямъ голосъ. Купецъ Русовъ, покачиваясь, ходилъ по залѣ и кричалъ «караулъ!». Мелочной лавочникъ сбирался плясать въ присядку, вставалъ со стула и падалъ. Оффиціанты накрывали ужинъ. «Французинки» взяли хозяина подъ руки, отвели въ уголъ и спросили «бутылочку холодненькаго».

— Ахъ, я дуракъ! Сейчасъ! Виноватъ, мамзели! Совсѣмъ забылъ предложить! воскликнулъ онъ и ринулся въ другую комнату, но въ дверяхъ его остановилъ кучеръ Михайло. Онъ покачивался.

— Купца Калинкина, Николай Иванычъ, обратно привезъ. — Невозможно везти… Шесть разъ съ саней падалъ. Того и гляди, что потеряешь. Теперь пластъ пластомъ въ прихожей лежатъ.

Переносовъ всплеснулъ руками.

— Ну, что мнѣ теперь дѣлать? А я обѣщался женѣ домой его доставить. Дѣлать нечего! тащите его въ угловую холодную комнату и положите тамъ на диванъ. Пусть до утра, проспится. Да вотъ что: туда оффиціанты ходятъ, такъ запри эту комнату и принеси мнѣ ключъ.

Переносовъ хорошо помнитъ, что онъ пилъ съ «французинками» холодненькое, помнитъ, что которую-то даже поцѣловалъ, помнитъ, что сидѣлъ за ужиномъ, но какъ кончился ужинъ, какъ разъѣхались гости, какъ онъ легъ спать, — рѣшительно ничего не помнитъ. Вино и его сразило.

* * *

На другой день поутру, проснувшись часу въ одиннадцатомъ, Переносовъ не безъ удивленія увидѣлъ, что у него ночевали литераторы, капитанъ и купецъ Русовъ. Они въ дезабилье ходили по залѣ и опохмѣлялись. На столѣ кипѣлъ самоваръ и стояла бутылка коньяку. Заливаловъ приготовлялъ какую-то закуску и обильно лилъ въ нее уксусъ.

— Хвати рюмочку-то, сейчасъ поправишься! — предложилъ онъ Переносову.

— Не могу, отвѣчалъ тотъ.

— А ты съ солью… оно отшибаетъ.

— Нѣтъ, я лучше чаю съ коньякомъ…

Вдругъ раздался пронзительный звонокъ и въ комнату; влетѣла Калинкина. Она была въ слезахъ.

— Не стыдно вамъ, Николай Иванычъ? Не стыдно? Куда вы дѣли моего мужа? Гдѣ онъ? кричала она.

Переносова какъ варомъ обдало. Онъ только сейчасъ вспомнилъ, что въ угловой комнатѣ запертъ Калинкинъ.

— Анна Андревна, успокойтесь! онъ у меня, уговаривалъ онъ жену Калинкина. — Его и хотѣли везти вчера къ вамъ, но онъ былъ такъ пьянъ, что падалъ съ саней и кучеръ привезъ его съ половины дороги обратно.

— А еще обѣщались не поить его! Слово дали…

— Анна Андревна, видитъ Богъ, это не я, а онъ самъ…

— Гдѣ-же онъ? Покажите мнѣ его по крайности…

— Вотъ въ этой угловой комнатѣ. Пожалуйте! Вотъ вамъ и ключъ.

Переносовъ отворилъ дверь и впустилъ туда Калинкину.

— Будетъ буря!.. прохрипѣлъ капитанъ.

Вдругъ въ угловой комнатѣ раздался пронзительный визгъ и на порогѣ въ залу появилась Калинкина.

— Мало того, что вы оскорбили женщину, вы еще насмѣхаетесь надъ ней! Гдѣ мой мужъ? Гдѣ онъ? — кричала она.

— Онъ тамъ-съ!

— Что вы врете, тамъ какой-то чужой мужчина!..

— Какъ? Что? Не можетъ быть! и компанія ринулась въ угловую комнату.

Посрединѣ комнаты, дѣйствительно, стоялъ какой-то незнакомый мужчина и протиралъ глаза.

— Милостивый государь, отвѣчайте, какъ вы сюда попали? прохрипѣлъ капитанъ.

— Извините, я и самъ не знаю какъ… отвѣчалъ онъ. — Скажите мнѣ, гдѣ я? Я вчера былъ въ гостяхъ у одного моего сослуживца и, признаться сказать, выпилъ… Но какъ я попалъ сюда?..

— Это все Михайло мерзавецъ, это все онъ! кричалъ Переносовъ. Позвать сюда Михайлу! Анна Андреевна, успокойтесь! Мой кучеръ сейчасъ разскажетъ въ чемъ дѣло. Тутъ какое-то недоразумѣніе.

Съ Калинкиной сдѣлалось дурно. Заливаловъ хлопоталъ около нея. Въ залу вошелъ кучеръ Михайло.

— Кого ты мнѣ, каналья, привезъ вчера вмѣсто Семена Мироныча? Кого?

— Господина Калинкина… отвѣчалъ кучеръ.

— Посмотри, скотина, нешто это онъ!

Кучеръ взглянулъ въ комнату.

— Нѣтъ, не онъ-съ?

— Такъ гдѣ же онъ?

— Виноватъ, Николай Иванычъ, тутъ надо статься, грѣхъ случился. Признаться сказать, вчера я былъ выпивши. Ѣдемъ мы это по Обводному каналу, а я и вздремнулъ слегка. Проснулся, глядь назадъ, а сѣдока-то нѣтъ. Господи, думаю, потерялъ! Я назадъ. Ѣхалъ, ѣхалъ, вижу лежитъ на дорогѣ енотовая шуба. Стой, думаю, нашъ! Поднялъ и привезъ сюда. Здѣсь мы его не разсматривали, шубу съ него не снимали, а какъ былъ онъ, такъ и положили на диванъ. Теперича, стало быть, выходитъ, — я вмѣсто господина Калинкина кого нибудь чужаго привезъ. Вчера вѣдь былъ Николинъ день и пьяныхъ на улицѣ гибель что валялось. Главная штука енотовая шуба меня поднадула: какъ двѣ капли воды что у господина Калинкина.

Въ это время лакей манилъ Переносова въ прихожую. Переносовъ отправился. Въ прихожей стоялъ Калинкинъ. Онъ былъ блѣденъ, какъ полотно.

— Здѣсь жена? спросилъ онъ.

— Здѣсь. Иди скорѣй, успокой ее.

— О, Господи, Господи! Знаешь, вѣдь я въ части ночевалъ. Переносовъ, другъ, научи, что мнѣ ей отвѣчать, какъ мнѣ передъ ней вывернуться?

— Тутъ и вывертываться не надо, а скажи просто, что ночевалъ у пріятеля. Люди, которые ежели по-современному живутъ, такъ тѣ и по нѣскольку ночей дома не ночуютъ.

Калинкинъ перекрестился и вошелъ въ залу. Съ этого дня Калинкинъ не разу уже не былъ у Переносова.


1874

Загрузка...