Почитай мне сказку на ночь

Леля — стрекоза пяти с половиной лет с черными косами и хитрыми, чуть раскосыми глазами — переехала в новую квартиру. Месяцем раньше мама трагическим голосом объявила ей, что папа устроился работать космонавтом и скоро улетит на другую планету. Леля печально вздохнула: раньше, когда папа исчезал надолго, это называлось «ушел в рейс».

— Мама, но ведь в космосе инопланетяне, — сказала она. — Я их по телевизору видела.

Мама успокоила: за папу можно не опасаться, у него большой опыт общения с инопланетянами, а особенно с инопланетянками. Лельке очень хотелось спросить про другую планету, но отец на глаза не показывался. А если появлялся, то смотрел виновато и быстро убегал. Лелька его жалела. Знала, по маминым словам, что папе тяжело нести груз собственной подлости.

— Мамочка, может, ему помочь? — спросила она.

Но мама сказала, что папа и сам прекрасно справлялся все эти годы.

Плохо было то, что теперь им придется переезжать из двухкомнатной квартиры в новое однокомнатное место. Почему, Леля понять не могла, но у космонавтов, наверное, всегда так. На всякий случай, она уложила все куклины вещи в одну сумку и объяснила лысому медведю, что папину планету зовут Ксюша, хотя мама называет ее «дешевой плечевкой». Медведь посетовал, что родители постоянно ссорятся, и ушел искать грибы в гераневом лесу на подоконнике.

За две недели до переезда родители начали делить вещи и паковать то, что поделили. Леля удивленно вздыхала и пересказывала медведю последние новости: папа пытался украсть у мамы гладильную доску и мельхиоровые вилки, а мама разбила все его тарелки.

Перед отлетом отец зашел в ее комнату и, заискивающе глядя, сказал, что будет время от времени навещать дочку. Скажем, раз в неделю. Леля важно выслушала папин лепет и поцеловала его в щеку.

— Будь осторожен в открытом космосе, — попросила она. — Там инопланетяне.

Отец вышел из комнаты озадаченный. И спросил жену, уже начинавшую делаться бывшей, не болеет ли их дочь каким-нибудь серьезным психическим недугом. Жена оскорбилась и урезала количество визитов до двух в месяц.

— Благодари Бога, что я тебя родительских прав не лишила, — сказала она.

— Да я тебя первую лишу, — взвился отец. — У тебя только работа на первом месте! Всю жизнь со своими пробирками!

— А у тебя что на первом месте? — не выдержала мать. — Бабы твои?

Леля сначала подслушивала, а потом ушла.

— Ну их, — сказала она кукле Маргарите. — Ругаются и ругаются…

Прошло две недели. Лысый медведь Василий Степанович, кукла Нина и кукла Маргарита пили чай с пирожными из фломастеров, когда в комнату вошла мама и сказала, что машина приехала и ждет их, чтобы отвезти вещи. Вместе с мамой в комнату залетела какая-то вертлявая тетенька. Оглядела Лельку выпуклыми зелеными глазами, цыкнула золотым зубом и стала, потирая ручки, кружиться по комнате и жужжать, что скоро поклеит везде жидкие обои. От тетеньки пахло помойным ведром и солеными огурцами.

— Вот поклеит она свои жидкие обои, — подумала Леля. — Тогда ее точно со стены не сгонишь. Разве что мухобойкой.

Она знала, что мухи боятся мухобоек и любят липкую желтую бумагу. Один раз даже видела в магазине целую гирлянду на бумажке. Мухи были черные, с волосатыми ногами и раздвоенным носом — точь-в-точь, как у гостьи. Поэтому Лелька вежливо спросила, укладывая чайный сервиз:

— Тетя, а где вы прячете ваши крылья?

— Ой, какой милый ребенок! — тетенька всплеснула руками и тут же потерла их. — Приняла меня за фею. Какой милый ребенок!

И тут же забыла про нее. Стала опять носиться и жужжать: «Жидкие обои, жидкие обои»… Дались они ей!

Пока грубые грузчики в серых штанах таскали их вещи, Леля стояла в углу и жалела свое любимое место — под подоконником у батареи, где стоял куклин дом. Сам подоконник был дачей — там, среди гераней жил Василий Степанович. Зимой на даче было холодно, и он спускался вниз.

Василия Степановича подарили полгода назад какие-то шумные гости. Был он медведем не простым, а гималайским и воду не любил. Лелька это узнала потом, когда решила его искупать, а чтоб быстрее высох, погладить горячим утюгом. С тех пор на макушке Василия Степановича появилось спекшееся лысое пятно. Из-за него Леля называла медведя своим любимым уродиком и просила Нину с Маргаритой перед ним не зазнаваться.

— Будете его обижать, я вас тоже налысо постригу, — грозила она им. Кукла Нина и кукла Маргарита недоуменно переглядывались и говорили, что готовы даже пойти за Василия Степановича замуж, лишь бы им оставили их чудесные синие волосы.

— Вот вы какие хитрые, — укоряла их Лелька.

— Ну поехали что ли? — это уставшая мама подхватила ее игрушки, и Лелька потопала следом, так и не решив, хочет она на новое место или нет.

Новый дом был маленький: из двух подъездов и трех этажей. Возле их подъезда сидели бабули и сердито смотрели на машину с вещами.

— Ишь, ташшат и ташшат, — сказала одна про грузчиков.

— Подняли пылишшу, — поддакнула другая — копия первой.

А третья посмотрела на Лельку и спросила:

— А тебя, стрекоза, как звать?

— Меня зовут Кошкина Лариса Павловна, — представилась Лелька. И добавила для солидности. — Я на следующий год в школу пойду.

Бабки переглянулись.

— А кто это у тебя Лариса Павловна, такой полосатый? — спросила третья бабка, а первые две глянули на нее и сурово поджали губы, как будто хотели сказать: «Ну надо же какая, в школу пойдет, ишь ты!»

— Это у меня гималайский медведь, он же панда, — Лелька показала Василия Степановича. — И еще две его жены в сумке — Нина и Маргарита. А медведь полосатый потому, что я ему рубашку рисовала.

— Скажите, пожалуйста, рубашку, — протянула третья бабка. А первые две стали смотреть на Лельку еще внимательней. Как будто рисовать рубашки было невесть каким дивом.

— А вас как зовут? — спросила Лелька. Она решила, что надо все выспросить, пока мама бегает впереди грузчиков и отдает им указания.

— Меня зовут баба Зина, — сказала третья бабка. — А вот это бабушка Ангелина и бабушка Таисья.

— Очень приятно, — сказала Лелька. — А у меня папа вчера в космос улетел.

— В космос? — удивилась третья бабка. А две первые прямо-таки уставились на Лельку, как будто хотели просмотреть ее насквозь. Она подумала, чего б такого у них спросить, но прибежала мама и потащила ее наверх смотреть новое жилье.

Квартира была хоть и однокомнатная, но с какой-то загогулиной рядом с кладовкой, так что опять получалось, что у Лельки есть свой дом. Пока мама расплачивалась с грузчиками, Леля успела распаковать кукол и усадить их на диван, который стоял посреди комнаты. Рядом лежал свернутый ковер. В углу был телевизор, из которого папа пытался вывернуть какую-то деталь за то, что мама расколотила его тарелки. Мама папу вовремя заметила, так что он улетел в космос еще и без чашек.

Выяснилось, что живут они на третьем этаже, и у них есть застекленный балкон. На кухне была газовая колонка, к которой мама строго-настрого запретила подходить. Еще была синяя кафельная плитка у раковины и грязные стены в розовый цветочек.

— Мама, а мы поклеим жидкие обои? — спросила она на всякий случай.

Мама вымученно кивнула и стала носиться по квартире, разыскивая электрочайник. Но чайник, как выяснилось, утащил папа, потому что в коробке лежали битые чашки.

— Вот козел, — сказала мама и заплакала.

Лелька подошла к ней и погладила по плечу.

— Мамочка, ну я совсем не хочу чаю, — нежно сказала она. — Мы можем купить в магазине сок. Или хочешь, я у бабы Зины чайник попрошу? Или у бабы Таисьи и бабы Ангелины.

— О, Господи, какие еще бабы?! — и мама заплакала снова.

Лелька подумала-подумала да и пошла на диван рассказывать куклам про свое новое житье-бытье.

Очень скоро они освоились, расставили мебель, купили новый чайник, и мама стала говорить, что ей скоро выходить на работу, а потом она уезжает на кон-фе-ренцию, а прежняя нянечка не будет к ней ездить в такую даль, и надо искать новую.

Все это мама говорила то себе, то книжкам, которые она переписывала целыми днями, то в телефонную трубку. Лелька, накормленная с утра растворимой кашей и йогуртом, тихо сидела возле кладовки и готовила куклу Маргариту к свадьбе.

— Сначала она пойдет замуж, потом ты, — объяснила она кукле Нине. — Так будет по-честному.

Кукла Маргарита сидела важная — в белой марле и с засохшим гераневым цветком в руках. Василий Степанович по случаю свадьбы был отправлен на балкон и теперь плющил пластмассовый нос в балконное стекло.

— Вот теперь ты красивая, и мы пойдем звать жениха, — сказала Лелька Маргарите. Она пошла на балкон и выглянула на улицу. Мама сказала, что сейчас апрель, а потом май, а потом будет лето.

— А что летом? — спросила Лелька.

— Летом экзамены, — сказала мама и зарылась в свои книжки.

Лелька знала, что у мамы есть студенты, что мама — ми-кро-би-о-лог. И поэтому переписывает много книг и повторяет по вечерам длинные непонятные слова — лимбус, тубус… Лелька спросила, что это за слова, но мама сказала, что это латынь и попросила ее не отвлекать. Лелька послушалась и ушла играть в латынь.

— Нинус, будешь супус? — спросила она куклу Нину. Но та так испуганно вытаращила глаза, что Лелька передумала играть в латынь и стала рисовать домики.

У нее было много нянечек. Последнюю звали Ольга Ивановна Коновалова. Она говорила, что у нее пе-даго-гическое образование и счищала с юбки кошачьи волосы. Еще она заставляла учить буквы и говорила уксусным голосом:

— Ларочка, держите спину прямо. Ларочка, посмотрите, это фотография моего кота. Ларочка, вы должны есть гороховую кашу, в ней десять незаменимых аминокислот.

Раньше Лелька думала, что Ларочка — это такая засахаренная девочка, которая всех слушается, знает все буквы и хвалит толстого кота с недобрыми глазами. Она изображала перед зеркалом эту девочку с растопыренными пальчиками, которая поводит носом вправо-влево и сюсюкает:

— Ах, я такая примерная, ах, скорее дайте мне кастрюлю гороховой каши, я ее всю съем вместе с кастрюльными ручками…

До Ольги Коноваловны у нее была нянечка, которую звали Земляника. Она была маминой студенткой и разрешала красить губы бесцветной помадой. Помада была вкусная, ягодная и Лелька всегда просила намазать ею кукол. До Земляники была сморщенная старушка в платке и тулупчике, которую звали Горюшко, она говорила «Ох-ох, дитятко» и «Грехи мои тяжкие». А кто был до бабушки, она и не помнила, потому что это было давно.

…Лелька прыгала на одной ноге, пока мама разговаривала с бабушкой Зиной у подъезда.

— Дело-то не хитрое, — тянула та. — Да и пенсия маленькая. Приводите.

— А пошто в ясли не отдашь? — спрашивала бабушка Таисья.

— Пошто? — поддакивала бабушка Ангелина. И смотрела на Лельку строго. Как будто она сама не хотела идти в ясли.

— Не садиковый ребенок, часто болеет, — мама поправляла тонкими нервными пальцами очки и поворачивалась к бабушке Зине. — Вы присмотрите?

— А чего не приглядеть, пригляжу, — кивала та. — Да ведь, стрекоза?

Лелька кивала. Ей нравилось, что ее зовут стрекозой. Лучше стрекозой, чем Ларочкой.

На следующий день шел дождь, и мама привела ее домой к бабушке Зине. В квартире — тоже с одной комнатой — было тепло, тикали на кухне часы с кукушкой. В корзине под столом лежала кошка и вылизала трех котят. Одного черненького, одного пятнистого и одного рыжего в полоску. Лелька даже взвизгнула, когда их увидела. Но бабушка Зина строго сказала:

— Ты их не трогай, они покушали и спят.

Лелька села на корточки рядом с корзиной и, подперев кулачками щеки, стала смотреть, как мама-кошка одним глазом спит, а другим следит за бабушкой Зиной. Та поставила чайник и шуршала пакетом с карамельками.

— Только вы меня не кормите гороховой кашей, — попросила Лелька.

— Ах ты какая! — рассмеялась бабка. — А чем тебя кормить? Ты чего ешь?

— Йогурт ем, — стала перечислять Лелька. — Кашу персиковую, суп с буквами…

— Как это с буквами? — брови бабушки Зины поползли по лбу.

— Ну это такие маленькие вермишельки в пакетике, — Лелька уселась на стул и стала разворачивать фантик. — Можно есть суп и учить буквы. Ольга Коноваловна всегда говорила, что это про-дук-тивно.

Бабушка Зина только крякнула и стала размешивать сахар в чашке.

— А блины ты ешь? — спросила она.

— Блины я ем из микроволновки, — загрустила Лелька. — С творогом и сгущенкой. Но микроволновку у нас украл папа.

— Давай я тебе лучше своих блинов напеку, — предложила бабушка Зина. — Умеешь блины печь?

— Нет, — сказала Лелька. — Печь не умею, мне к плите подходить нельзя, потому что в ней газ.

И они стали печь блины. Лелька узнала, что блин сначала морщится и шипит на сковородке, а потом сползает с нее гладким коричневым солнышком с хрустящими краями. И что эти блины правильные, а в микроволновке все блины порченые, и в них сплошная химия.

Кукла Нина, кукла Маргарита и лысый медведь Василий Степанович сидели на подоконнике и скучали, потому что с ними никто не играл. Вечером Лелька пообещала им напечь блины, но на следующий день тоже был дождь, и бабушка Зина показывала ей, как надо вязать шарфики. Еще полдня они мотали пряжу в разноцветные маленькие клубки и решали, какого цвета будут у Лельки варежки. На третий день было солнце, и они пошли во двор на лавочку к бабушке Таисье и бабушке Ангелине. Кроме Лели детей в этом доме не было, потому что их дом назывался старый фонд, и жили здесь только старые люди и мама с Лелькой. Зато во дворе была песочница и древние качели, которые пели-скрипели, когда их раскачивал ветер. Были кусты сирени, темно-зеленые ивы и большой пенек, по которому ползали шустрые муравьи. А муравьиная принцесса сидела важная на солнышке и разворачивала крылья, которые с одной стороны были немножко розовые, а другой — совсем серебряные.

…Потом было лето, и приехали дети. Они уже ходили в школу и говорили, что им скоро купят компьютеры. Лелька со всеми передружилась и хвасталась, что бабушка Зина свяжет Василию Степановичу настоящий свитер, а Нине и Маргарите по новому платью. У бабушки Таисьи и бабушки Ангелины было на двоих два внука, да и те оказались близнецами. Данил и Никита совсем, как их бабушки, шепелявили:

— Пушиштый котенок, новый шамошвал.

Еще они были рыжие, как кленовые листья, и на год ее старше. Братья научили ее стрелять из самодельного лука и подарили воронье перо.

Потом была осень, и мама стала кандидатом наук. Домой стали приходить студенты и другие кандидаты. Один из них с такими же, как у мамы круглыми нервными очками, оставался до позднего вечера. Пил сладкий чай, ругал дурака Пазушкина и хвалил умницу Стасюлевича. Мама кивала и говорила, что Ситников не бездарен, но его теории не подкреплены практически. Тогда Лелька отпрашивалась на второй этаж к бабушке Зине. Иногда мама сама звонила вниз и просила оставить дочь до утра.

Бабушка Зина, держась за поясницу, довольно кивала в трубку. Лелька, слушая одним ухом, пила молоко, смотрела в темное окно. Ждала, когда бабушка расплетет ее косы и станет рассказывать сказки про Марью-Маревну — спящую Царевну и одноглазое лихо. А ночью возле лелькиной подушки ложилась кошка Глаша, у которой раздали всех котят. Смотрела лунными глазами и тихо мурлыкала.

К зиме Лелька выучила весь алфавит, и уже сама себе читала сказки. Мамин кандидат учил ее английскому языку, рассказывал про древних греков и показывал, как решать генетические задачки про кошек и котов. Лысый медведь и две его жены тихо пылились на антресолях. Папа больше не приходил. С Ксюши он улетел на другую планету по имени Тамара.

В мае мама сделала научное открытие и на два месяца уехала в командировку. Потом опять было лето. И Лелька заново подружилась со всеми детьми. В конце августа Данил и Никита уехали, оставив ей на память цветную книжку со стихами. Братья сказали, что девочка в книжке — вылитая Лелька: с такими же черными длинными косами и веселыми глазами. Лелька гордилась, что про нее есть книжка и рассказывала стихи наизусть бабушке Зине, бабушке Таисье и бабушке Ангелине. Бабушка Зина охала и всплескивала руками, а вторая и третья бабушки добродушно шипели, как две спущенные шины.

В сентябре, когда она, чинная и наряженная, пошла в специализированную школу для особо одаренных детей, учительница попросила представиться и рассказать свое самое любимое стихотворение. Лелька сначала замялась, а потом посмотрела в глаза других — тоже очень умных, как сказала мама, детей — и вспомнила стишок про черноволосую девочку.

— Кошкина Лариса, — произнесла она с выражением. — Стихотворение, которое я выучила этим летом.