Под небом Италии

Глава 1

Четверо всадников достигли вершины холма, и перед ними внезапно открылся Бельведер. Бельдан д'Арнонкур осадил коня и застыл, устремив вперед усталый взор. Алмазный блеск октябрьского солнца быстро тускнел в вечернем небе, но всепроникающий жар солнечных лучей по-прежнему ощущался сквозь кольчужные доспехи. Опыт воина подсказывал д'Арнонкуру, что необходимо спешить, чтобы к ночи добраться до этого сомнительного святилища. Но вид маленького каменного замка его очаровал; в неподвижном торжественном молчании он наблюдал, как под последними пламенеющими лучами ярче окрашиваются стены, словно щечки красотки от ласк любовника.

Насколько он помнил, в этой плодородной итальянской провинции все осталось таким, как было, – и крики покинувших дневные убежища ночных птиц, и гордо развевающийся лазурно-белый стяг Дуччи-Монтальдо над их родовой крепостью. Среди качеств, которые отличали Бельдана д'Арнонкура, не на последнем месте была сентиментальность. Он вдруг – хотя и не впервые – подумал, что перед ним материал, из которого поэты черпают свое вдохновение. Волшебное место. Даже приютившаяся под сенью замка деревня Сант-Урбано, словно протянутая с добрыми намерениями рука, манила своей беззащитной открытостью.

Но в то же время Бельдан знал, что это иллюзия, а реальность – годы разрухи и напастей, и причиной этого явился он сам.

До него донеслись запахи позднего урожая и увядающей, спешащей навстречу зиме и своей кончине осени. Как он ненавидел это красивое время года! Всегда. И это никогда не изменится.

– Сир!

Бельдан обернулся, но даже не взглянул на встревоженного Кристиано. Вместо этого он заставил себя посмотреть поверх его плеча на брата. Ги д'Арнонкур неотвратимо слабел, и хотя он был привязан к изысканно украшенному седлу, все больше наклонялся в сторону. Его лицо от потери крови стало белее воска, и густые черные ресницы резко выделялись на бледной коже. Бельдан с детства привык смотреть смерти в лицо. Но сейчас он не мог взглянуть на то место, где туника накрепко прилипла к телу брата, хотя и понимал, что темное пятно становится все больше.

– Да, – тихо, словно бы себе, сказал он. – Надо спешить.

Он снова повернулся к замку, и на секунду ему почудилось движение в одной из башен, глаза в окне, которые его узнали и обрадовались ему. Но Бельдан тут же решил, что это иллюзия. Слишком надолго и слишком далеко он уезжал.

Знатнейший из Арнонкуров кивнул своим людям и ударил коня золотыми шпорами. Всадники пригнулись и без оглядки понеслись через раскинувшуюся перед ними глубокую долину, последнюю, которая отделяла их от цели пути.

«Неужели это возможно?» Графиня Франческа Дуччи-Монтальдо, припав к тусклому окну башни, вглядывалась в четырех всадников, которые галопом неслись к Бельведеру. На короткое мгновение солнце выхватило их из тени, и графиня поняла, что это рыцари, но какие-то уж слишком отчаянные: они неслись, словно выпущенные из лука стрелы – распластавшись на лошадях и мертвой хваткой вцепившись в поводья.

Французы, решила она, и пугающие мысли, словно деревенский дервиш, заплясали в ее голове. Сердце гулко стукнуло в целомудренно-белую ткань передника. Крик уже рвался из груди, когда доспехи сверкнули на солнце и ослепили ее. Графиня закрыла глаза, а когда подняла веки, невыносимое сияние померкло, а вместе с ним исчез и страх. Осталось лишь тусклое отражение в стекле: она сама – женщина с темными глазами, темными локонами и напряженным взглядом.

Внизу, под замком, приземистые желтые холмы Тосканы уходили волнами к Риму и дальше, к Неаполю. Так было и так будет всегда. Покрытые серебристыми оливами, кипарисами и соснами склоны испещрили темные точки – там паслись тучные, ленивые коровы. Сочно зеленели виноградники. Слава Всевышнему, на ее земле царил с таким трудом доставшийся покой, а рыцари с их приводящим в трепет стремлением к приключениям остались в далеком прошлом.

– Да сохранится мир, – молила Франческа, обводя окрестности взглядом в поисках признаков войны. – Аминь.

– Ай!

Крик напомнил ей о возвращении в лабораторию и о работе. Она повернулась и моргнула в ожидании привычного полумрака. Но не увидела ни полумрака, ни лаборатории. Ее ослепил всполох костра. Языки пламени плясали до небес и пожирали все, что попадалось на пути.

Марко... Лука... Пьеро II... Папа.

Стоны... Причитания...

Франческа знала, что это только кошмар. Стоит лишь закрыть глаза, сосчитать: «Раз, два, три...»

– Ай!

Она вернулась к реальности.

Перед ней на стопке пергаментных свитков осклабился человеческий череп. Повсюду лежали осколки этрусских ваз и поблескивали древние монеты, которые она со старшими братьями любовно собирала в окрестных развалинах. Везде таким толстым слоем лежала пыль, что от Бельведера до Рима, наверное, не нашлось бы слуги, который сумел бы навести порядок в этой волшебной башне.

А на стуле сидел испуганный служка Филиппо. Пятилетний мальчуган ухватился ручонками за сиденье и со страхом и любопытством разглядывал тонзуру на склоненной голове францисканского священника. Мальчик уже готовился исторгнуть новый крик, но Франческа его опередила:

– Филиппо, все хорошо. Падре Гаска хочет тебе помочь.

Мальчик метнул на Франческу недоверчивый взгляд.

– Графиня, разве колдун может помочь?

Франческа еле удержалась от улыбки.

– Во-первых, падре Гаска никакой не колдун, а ученый-алхимик. Нам всем – и тебе в том числе – повезло, что сейчас он с нами, а не преподает в Париже. Так что вспомни о хороших манерах и извинись перед ученым человеком. – Она терпеливо подождала, пока мальчик повинуется, и затем продолжала: – Во-вторых, удар, который ты получил, играя в рыцарей на старом турнирном поле – добавлю, вопреки моей воле, – оказался весьма серьезным. И если бы не падре Гаска, ты бы уже воевал с ангелами на небесах, если, конечно, небеса – это то место, куда тебе уготовано попасть.

Однако угроза не произвела на Филиппо ни малейшего впечатления. Мальчик сморщился и выдавил из глаз две огромные слезы.

– Он сделал мне больно.

– Глупости! – пробасил обладатель веснушчатой тонзуры. – Это алоэ – растение, лишенное свойства жечься. А ты, сын мой, чем растрачивать таланты на то, чтобы жаловаться, благодарил бы Бога, что старый граф привез это лекарство из Святой земли. Иначе для тебя, судя по твоим пристрастиям, все могло бы кончиться хуже, намного хуже, чем игры с ангелами в загробном мире. Это твоя правая рука, и если рану не лечить, ты мог бы ее лишиться, а мир потерял бы маленького отважного воина.

И без того круглые глаза Филиппо округлились еще сильнее, и он, теперь уже с уважением, посмотрел на священника.

– И не называй меня больше колдуном! – наводящего ужас громоподобного крика францисканца на полках зазвенели аптекарские пузырьки. А он, довольный, что приковал внимание слушателей, продолжал уже спокойнее: – Как милостиво заметила твоя госпожа, я – священник и в некотором смысле являюсь служителем Божьим. В то же время я алхимик и служу науке. А теперь ответь, сын мой, есть ли во мне что-то третье, чтобы знаться с силами зла и заниматься их запретными деяниями?

Потрясенный до глубины души яростным криком священника, Филиппо энергично помотал головой.

– Ничего!

А у Франчески в глазах блеснул игривый огонек.

– Однако, падре Гаска, не будем столь суровыми к бедному Филиппо. Ходят слухи, что вы в Париже нашли секрет философского камня, научились обращать простые металлы в золото, но не пожелали открыть секрет королю Карлу и поэтому сожгли свои записки.

– Этот Карл – скупердяй, – прорычал францисканец. – Отказывает в помощи беднякам.

– А еще было какое-то дело, связанное с вашей обширной перепиской с неким оттоманским физиком. Одно это привлекло пристальное внимание инквизиции. Не говоря уже о вашем изобретении эликсира-невидимки.

– Ах, это, – вздохнул алхимик. – Чепуха! Годится только для того, чтобы подглядывать за юными рыцарями и всегда знать, выполняют ли они свою работу или играют, когда не положено.

– Тем не менее, эликсир, если таковой существует, – это запретное дело. Во всяком случае, достаточно подозрительное, чтобы король обвинил вас в том, что вы тамплиер[1], а папа в Авиньоне отлучил от церкви и запретил преподавание.

– Это не наш папа, – запротестовал новообращенный Филиппо. – Он папа французов. А наш – в Риме, где были все наши папы.

– Не наш, – согласилась Франческа. – Но, тем не менее, власть. Что на это скажете, падре?

– Скажу, что это заговор завистников. – Францисканец старался сохранить на лице сердитую мину. – Однако и вы, леди Франческа, со своими зелеными глазами и темно-рыжими локонами вполне сойдете за нимфу. Так что, в нынешние времена охоты на ведьм вам разумнее позаботиться о своей репутации, чем упорно тревожиться о моей. Особенно если вспомнить, что и вы прославились как неплохая целительница.

– До вас мне далеко.

– Что верно, то верно, – довольно согласился Гаска. – Но у вас тоже неплохо получается. Пошли в своего отца.

Упоминание о графе Пьеро Дуччи-Монтальдо нарушило уютную атмосферу любовно созданной им лаборатории, и все трое поспешили отвлечься: Филиппо начал пробовать, как действует его залеченная рука, Гаска решил заняться кипой манускриптов, которые с незапамятных времен покоились меж массивных ножек его стола, а Франческа нехотя сняла белый лабораторный передник и опять превратилась в графиню, а на деле кастеляншу замка Бельведер.

Она взглянула в небольшое зеркало, которое как-то не очень надежно висело на двух стойках, и, рассматривая яркие пятнышки на переносице, недовольно проворчала:

– Ужасные веснушки! О Господи! Почему ты мне не дал чистой красоты моей матери, а наслал на меня эту отвратительную рябь? Не смыть никакой водой...

Отражение в зеркале напомнило ей о недавно виденном отражении в стекле и мчащихся всадниках, которые явно куда-то спешили.

– Мне кажется, у нас гости. – Она подбирала слова так, чтобы не напугать ни пожилого священника, ни маленького служку.

– Только этого не хватало! – воскликнул францисканец и посмотрел на Франческу.

– Вроде бы рыцари. Неслись во весь опор по холмам. Но я не знаю, чьи. Плохо разглядела. Они обогнули склон и словно провалились. – Она помолчала. – Наверное, игра света.

– И никаких стягов? По ним можно было бы судить, французы это или воины Золотого войска.

Лицо Франчески на секунду помрачнело.

– Только не Золотого войска. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из армии Бельдана д'Арнонкура снова осмелился объявиться в Бельведере.

– Значит, французы? – Гаска попытался отвлечь ее мысли от старых обид.

– Да, – благодарно кивнула графиня.

– И полагаете, что нам следует их опасаться?

Священник был по происхождению португальцем. В свое время он вызвал недовольство инквизиции в Авиньоне, и теперь в его голосе явно слышался скептицизм по поводу добрых намерений галлов.

– Я думаю, как бы ни было беспощадно противоборство, нам не следует опасаться ни одной из сторон. Французы здесь затем, чтобы посадить в Неаполе на трон Королевства обеих Сицилий дядю короля, Людовика Анжуйского. Моя мать – близкая родственница командующего армией Эгеррана де Кюси, и тот обещал нам протекцию.

– С другой стороны, мы принадлежим к Флорентийскому союзу и в качестве провинции Флоренции подпадаем под действие договора, заключенного с Бельданом д'Арнонкуром. Если французы отрекутся от своих прежних уверений в уважении нейтралитета Тосканы, Золотое войско обязано нас защитить. Бельдан – великий кондотьер[2], а его армия наемников – лучшая в Европе.

Франческа тщетно пыталась казаться равнодушной.

– Как бы я хотела, чтобы королева Иоанна осталась в живых.

– Человеку трудно остаться в живых, если его душат, – мягко заметил Гаска.

– Значит, вы уверены, что герцог Карл Дураццо, или, как его теперь называют, король Карл III, задушил собственную тетю?

– Конечно, задушил. Королевство обеих Сицилий очень богато и простирается от Рима до самых южных оконечностей Италии. В противном случае могучие французы здесь бы не объявились и не противостояли Карлу, который, по сути, лишь титулованный глава маленького герцогства в Албании.

Но мысли Франчески были далеко – где-то за окном, на холмах.

– Те всадники, наверное, мираж, – пробормотала она.

– Мираж или нет, – отозвался падре Гаска, – надеюсь, они оставят нас в покое, и мы продолжим наши эксперименты. Мы так близки...

– К феномену исчезновения? – перебила его Франческа. Она уже подошла к тяжелой деревянной двери, но теперь обернулась и озорно покосилась на алхимика.

– В том числе, – проговорил Гаска с загадочной улыбкой и сейчас же изменил тон. – Будьте хорошей помощницей, сходите в сад за стеной и принесите дневной урожай огуречника. Только не посылайте маленького рыцаря – сделайте это сами. Но сорвите теперь же, до того как выйдет луна. Спешите, спешите. Не медлите. И не покрывайте волос. Легенда гласит: огуречник должна собирать простоволосая девушка.

С распущенными волосами, улыбнулся он себе, прислушиваясь к эху двух пар миниатюрных ног на лестнице башни.

Судя по всему, Франческу не очень-то обрадовало его ботаническое поручение. У нее и без того хватало забот. Согревавшие душу приходы в лабораторию становились все реже и реже. Всегда находилось что-нибудь более срочное. Ей целыми днями приходилось крутиться, чего никогда не делала ее матушка – графиня Бланш. Бельведер со всеми его заботами, крестьянами, прошлым, настоящим и будущим оказался всецело на плечах дочери. Дела опутывали, словно кольца изящной ленты, но узел стягивался все сильнее.

Гаску кольнули угрызения совести из-за того, что он заставлял загруженную женщину заниматься бесполезным делом. Но что ему оставалось? Следовало каким-то образом выманить Франческу во внешний сад.

Там ее будут ждать. Так утверждали звезды, об этом свидетельствовал накануне яркий красный ободок, окаймлявший полную луну, и вид скачущих во весь опор четырех всадников, чье отражение он ясно рассмотрел в глазах графини.

На изборожденном морщинами лице францисканца темные маленькие глазки блестели, как у трудящейся над крепким орешком белки. Франческе не меньше двадцати пяти лет. Старая дева, смирившаяся со своим положением. Но Гаске она совсем не казалась взрослой. Он помнил, когда она родилась – единственная девочка после четырех крепких парней. И вслед за этим пришла другая мысль: все сыновья, за исключением одного, уже похоронены. И отец вместе с ними. Годы оставили шрамы на ее сердечке.

Ги д'Арнонкур.

Гаску с самого начала мучили сомнения по поводу этого союза. И графа Пьеро тоже.

– Ах, старина, – вслух пробормотал священник удлиняющейся перед ним тени. – Я опоздал послужить тебе и твоим мальчикам. Но быть может, успею оказаться полезным Франческе. Возможно, она только что дала ответ.

Он запрокинул голову и некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь. Потом встал со стула, не спеша подошел к тому самому окну, у которого графине привиделись всадники, и выглянул наружу.

Глава 2

Франческа изо всех сил старалась не напугать падре Гаску и Филиппо, но теперь каждый шаг по винтовой лестнице во двор наполнял ее все большей тревогой. Кто те люди и что им надо? Как бы Франческа ни успокаивала других, себе она вполне отдавала отчет: Бельведеру от рыцарей ждать хорошего не приходилось.

«Все, что нам нужно, так это мир, – думала она. – По крайней мере, до окончания ярмарки в Сант-Урбано».

– Скорее, Филиппо, – поторопила Франческа, поймав за руку подпрыгивавшего мальчишку. – Надо найти синьора Джузеппе.

Но не успели они спуститься на нижнюю ступень, как увидели спешащего к ним Джузеппе. Необыкновенные события оживили его обычно безмятежное лицо. Джузеппе так и подмывало поскорее поделиться новостями, и он, позабыв о своем весьма солидном положении в маленьком хозяйстве, быстро семенил навстречу графине. Что-то в его поспешности и выражении лица заставило Франческу повернуться к Филиппо.

– Беги к леди Бланш, – приказала она. – Спроси, не нужно ли ей чего-нибудь от меня.

Но мальчуган оказался не так прост. Еще в лаборатории, когда зашли разговоры о рыцарях, Филиппо навострил уши и теперь понимал, что графиня Франческа не желала, чтобы он услышал то, что больше всего заслуживало внимания. Мальчик демонстративно протопал к тяжелой дубовой двери, а потом на цыпочках неслышно вернулся обратно. И таился до тех пор, пока Франческа его не заметила и снова не прогнала прочь.

– У нас французы. Прямо у ворот, – выпалил Джузеппе. – Рыцари – воины родственника вашей матушки Эгеррана де Кюси. По крайней мере, они так говорят.

– Чего они хотят?

– Сначала просили разрешения встретиться с графиней Бланш.

– Это невозможно. Моя мать никого не принимает без предварительного уведомления. Вы им об этом сказали?

– Разумеется, леди. Определенно и в очень ясных выражениях.

Франческа похлопала управляющего по руке.

– Извините за резкость, старина. Они назвали причину своего визита?

– Да. Сказали, что ищут Бельдана д'Арнонкура.

– Но они должны знать, что здесь его быть не может!

– Их предводитель Симон Мальвиль именно так и заявил, а потом долго рассыпался в лживых извинениях, все твердил, что не желает марать ненавистным именем воздух Бельведера. У него такой же выговор, как у леди Бланш. А глаза все время бегают по сторонам – от этого человека ничего не укроется. Но, по-моему, он остался доволен тем, что увидел или чего не заметил. И под конец поделился кое-какими сведениями. Судя по всему, Арнонкур оставил армию во Флоренции и был застигнут врасплох на побережье, близ Таламоне. Там произошла стычка. С Арнонкуром было всего несколько человек. Одного ранили, кажется, тяжело. Французы ликуют и рыщут вовсю: они знают, что за Арнонкура можно получить хороший выкуп.

Франческа нисколько не удивилась. В конце четырнадцатого столетия захватнические армии, даже те, что прикрывались сомнительными идеалами крестовых походов, предпочитали двигаться налегке, а жить за счет покоренных земель и выкупа за плененных в сражениях вражеских рыцарей. На памяти Франчески все мужчины из рода Дуччи-Монтальдо успели побывать во вражеском плену, а женщины в это время лихорадочно собирали деньги, чтобы заплатить за их освобождение. Сперва за графа Пьеро, который в битве при Пуатье отчаянно сражался бок о бок с французами, а потом лет пять наживал болячки в сырой английской тюрьме, а теперь за Оливера, которого, по слухам, пленил султан Баязид в Турции. Мужчин всегда спасала изобретательность слабого пола в добывании денег.

И еще все прекрасно понимали, что английский кондотьер Бельдан д'Арнонкур стал одним из богатейших рыцарей христианского мира. Его захват лишил бы могучую армию сил и отдал Тоскану на милость вороватого сира де Кюси. А баснословный выкуп за доблестную персону Бельдана значительно укрепил бы постоянно кренящийся корабль французских финансов.

«Неудивительно, – подумала Франческа, – что Мальвиль так упорно за ним охотится». А вслух проговорила:

– Если они о нас знают, то должны понимать: после того, что случилось, Бельдан д'Арнонкур ни при каких обстоятельствах здесь не появится.

– Разумеется, леди, – согласился Джузеппе. – Когда я напомнил господину Симону нашу историю, он больше не настаивал на обыске помещений. Только попросил об одолжении: если экспедиция окажется тщетной, он вернется, чтобы получить у нас приют.

– Гостеприимство – наша святая обязанность. Сколько с ним людей?

– Всего десять.

– Десять? – удивилась Франческа. Ей показалось, что на склоне были четверо. Графиня нахмурилась, но тут же решила, что по дороге в Бельведер небольшой отряд Мальвиля разделился, и она видела одну его часть. – Теперь они наверняка направились в монастырь Сан-Марко, – продолжала она. – Бенедиктинцы славятся искусством врачевания и щедростью стола.

– Будем надеяться, что Мальвиль захочет провести время там.

– Хорошо бы. Чем дальше они от Бельведера, тем нам спокойнее. Люди терпят от армий насилие и мародерство. Но всегда лучше подготовиться к худшему. Сообщите леди Бланш... хотя нет, не стоит. Это может ее сильно расстроить. Предупредите только поваров, что мы ждем гостей. Если французы попросят приют, рыцари, как всегда, расположатся в замке на этаже для знатных гостей, а солдаты – за воротами в гостевом домике.

Джузеппе с достоинством поклонился своей госпоже.

– У меня небольшое поручение от падре Гаски, – сообщила она. – Оно не займет много времени, минут пятнадцать, не больше. А потом я вернусь и помогу подготовиться к встрече.

Как и большинство жителей европейской провинции, обитатели Бельведера вставали с восходом солнца, а с его закатом ложились в постель. Даже ожидание незваных, а возможно, и опасных гостей ненамного изменило распорядок привычной жизни. Франческа спешила воспользоваться последним вечерним светом и торопливо шла по пустующим комнатам. Одиночество ее нисколько не смущало – она к нему давно привыкла. Как привыкла к переменам, которые за последние годы произошли в этих гулких помещениях. Взгляд больше не натыкался на пустые прямоугольники, где некогда на белых стенах висели гобелены. Ногам не казалось странным отсутствие ковров на полу, а глаза не искали блеска столового серебра.

Быть может, оттого, что оставалось многое, что стоило любить.

Ароматы позднего лета смешивались с запахами растущих в горшках глициний и герани, с терпким духом разбросанных на терракотовом полу тимьяна и мяты.

Франческа улыбнулась, услышав, как в парадном зале служанки знакомо звенели посудой и гоняли из-под ног любимицу матери болонку Медору. В высокой арке парадного входа она стряхнула с туники ладонями пыль и подумала: «Если нагрянут гости, надо надеть что-нибудь более приемлемое». Но мысль, что Мальвиль со своими людьми вернется, показалась не очень реальной, и Франческе не хотелось думать о неприятном.

Поднялся легкий ветерок – предвестник тихого вечера. Франческа задержалась на каменных ступенях, подставляя сумеречной прохладе разгоряченное лицо. А потом решительно выдернула из волос заколки, освобождая волнистые пряди, и они рассыпались до самой талии. Под их весом слегка откинулась голова и красиво изогнулась длинная изящная шея.

Внезапным призраком перед глазами возник образ Ги, просветленного, красивого и явно влюбленного, каким он был во время их последнего свидания. И улыбка померкла у нее на губах.

«Черт бы побрал этого Бельдана д'Арнонкура», – подумала она, но без прежней горечи.

Внезапно из-за угла выскочил Филиппо: в одной руке небольшой незажженный фонарь, в другой – половинка железного молочника. Мальчик извернулся, стараясь пнуть попавшегося под ноги петушка, и тот с кудахтаньем порхнул в сторону, а графиня в очередной раз подивилась целительскому искусству падре Гаски. Если правая рука еще тревожила мальчишку, этого совсем не было заметно.

– Ты не видел леди Бланш? – окликнула Франческа мальчишку.

Маленький воин разрывался между желанием догнать и наказать дерзкого противника и своей верностью госпоже графине. Враг воспользовался его колебанием и решил за него дилемму: с победным кукареканьем покинул поле сражения.

Филиппо повернулся, и Франческа заметила в огромных черных глазах сожаление.

– У леди вашей матушки болит голова. Она удалилась в свои покои и велела передать, что не выйдет к ужину, а вас просила подняться к ней – сейчас же, – закончил он и мотнул головой, изображая почтительный поклон.

– Ты так учтив, Филиппо, так надежен и отважен в битве, что неизменно завоюешь славу крестоносца. – Франческа взъерошила русые волосы мальчика, и у того еще сильнее зарделись и без того розовые щеки.

Графиня задумчиво посмотрела на окно материнской комнаты. Темные шторы подтверждали слова мальчугана. Франческа хотела сразу же пойти к леди Бланш, но вспомнила данное падре обещание. Сбор трав – невеликое дело и не займет больше пятнадцати минут. А потом она освободится, зайдет к матери и примется за хозяйство. По крайней мере, до возвращения французов.

– Филиппо, пойди к графине Бланш и скажи, что ей нужно поставить на виски компресс из апельсиновой воды. Настой я оставила на обычном месте рядом с кроватью. И передай, что я скоро приду.

Мальчик кивнул, воинственно потряс своим оружием, швырнул его на землю и помчался выполнять поручение. Его топот разнесся в сгущавшихся сумерках. И в меркнущем свете перед глазами Франчески возникло видение былой славы обширного двора: воскресло к жизни древнее ристалище, серебром сверкнули доспехи у громыхнувшего столба для метания копий, и великий рыцарь с тремя своими сыновьями приветственно закричали:

– Добро пожаловать домой! Добро пожаловать в Бельведер!

Но зовущий к молитве колокол деревенской церкви Сант-Урбано развеял наваждение. Быстро наступала ночь. Из укромного уголка под лестницей настороженно выглянул петух, быстро огляделся и с видом победителя зашагал прочь.

Франческа шла вдоль внешней стены замка к осадным воротам. Они скрывались за сильно разросшейся глицинией, но их стоило отыскать, потому что за этими воротами начиналась кратчайшая тропинка, которая вилась от Бельведера к садам. Рука привычно нащупала задвижку, и графиня вышла из замка. За спиной с лязгом закрылись ржавые ворота.

Сумерки сгустились еще больше. Сломанный молочник Франческа оставила там, где его бросил Филиппо, а фонарь решила захватить на всякий случай с собой. Крестьянки пугали непослушных детей рассказами о жестокостях французов, и, сколько бы она ни притворялась храброй, леденящие душу истории волновали и ее. Графиня часто забывала, что она сама наполовину француженка.

Франческа, не обернувшись, миновала маленькое семейное кладбище и оказалась на петлявшей меж древних дубов и вязов грязной тропинке, которая кончалась крохотной, приютившейся на середине склона поляной. И как обычно случалось, чем быстрее она шла, тем энергичнее бежали ее мысли.

Всего три недели до ярмарки, а дел еще очень много. Надо собрать остатки меда, разложить по горшочкам и снабдить ярлыками. Собрать травы; особая морока с редкими, врачующими. А засушенные в прошлом году разослать по школам эскулапов и монастырям, которые их заказывали. Оливковое масло первого отжима из бочонков разлить по кувшинам. И не забыть спросить у Джузеппе, сколько человек он нанял свежевать свиней. Все стало таким дорогим...

Вдалеке заржала лошадь.

«Странно... Все животные давно в конюшнях, а французы еще не вернулись». Франческа внезапно поняла, что разговаривает вслух. Прямо над головой заухала сова, и у нее по спине пробежали мурашки. Глупо! Но рука сама собой сжала деревянную ручку фонаря.

Она свернула на боковую тропинку, уводившую в густую рощу старых дубов. Частые шаги по засохшей грязи совпадали с торопливыми ударами сердца. К осени листья окрасились, но еще крепко держались на деревьях и не пропускали остатки вечернего света. Почему-то сумерки в лесу пугали Франческу больше, чем ночь. Слишком уж тихо. Она втянула воздух, и нос привычно уловил запах листвы, сырой коры и пропитавшейся влагой почвы. Но вместе с тем было что-то еще – инородное для этого дремучего уголка.

Только бы не думать о французах. Только бы думать о чем-нибудь другом.

«Вот еще сыры», – вспомнила она...

Рядом под чьей-то ногой чавкнула земля. Франческа резко обернулась. Сердце бешено забилось в груди, и она изготовила свое трогательное оружие. И тут заметила, что один из вязов отделился от остальных и тянет к ней сильные руки.

Умелые руки. Они знали, как лишить ее возможности сопротивляться: одна плотно зажала рот, а другая подхватила под грудь и притянула к чему-то твердому, видимо, древесному стволу. Но живому стволу, потому что Франческа явственно ощутила биение его сердца. Это сердце билось ровно и вдвое медленнее, чем ее.

– Прошу вас, леди Франческа, не двигайтесь и не кричите. Ни я, ни мои люди вас не обидят. – Эти слова губы незнакомца прошептали прямо ей в ухо.

«Боже, французы! Они вернулись!» – пронеслась дикая мысль. Если бы Франческу не схватили так внезапно, она сама поняла бы ее абсурдность.

Нападавший явно ожидал ответа, но не получил. И тогда тиски еще немного сжались.

– Вы даете мне слово благородной дамы?

Кивните, если согласны.

Франческа мотнула головой: вверх-вниз, вверх-вниз. Наивная графиня немного успокоилась: голос показался ей разумным и терпеливым. Грабителей и насильников она представляла себе не такими. Да, незнакомец говорил по-французски, но с акцентом – и не с итальянским.

Что-то смутно шевельнулось в памяти.

Будет время подумать потом. А пока надо как-то выбираться. Франческа снова кивнула.

– Вот и хорошо.

За спиной послышались шаги тяжелых сапог.

– Сир, вы полагаете, это разумно? – Голос прозвучал басом, с заметным акцентом.

– Она дала мне слово.

Однако возможные угрызения совести не остановили Франческу. Стоило ей оказаться на свободе, как она повернулась к похитителю, со всего размаху ударила его фонарем по плечу и бросилась назад по тропинке. Ноги сами несли ее вверх быстрее, чем когда бы то ни было. Сзади послышались звуки погони, но Франческа наддала еще сильнее, понимая свое преимущество на этой земле – ее земле. Здесь она дома; везде, в каждом уголке.

Впереди возвышались массивные серые стены Бельведера, и Франческа подумала, что может быть – только может быть, – она успеет за ними укрыться. Она набрала в легкие больше воздуха, приподняла юбки и сделала последний рывок. Ближе... еще ближе...

Так бы оно и вышло, не случись одновременно два роковых несчастья: распущенные волосы, будь они неладны, запутались в хитросплетениях низко растущей ветки, и в это же время будто кто-то на бегу схватил ее за лодыжку. Бесконечное мгновение Франческа разрывалась между двумя противоборствующими силами, но когда, наконец, ветвь уступила, она со всего размаху распласталась на тропе.

Она, теряя сознание от удара о землю, услышала нарастающий гул зовущих на службу колоколов, но не разобрала, на какую именно. Но это ее в данный момент не слишком интересовало.

Франческа очнулась и почувствовала запах травы.

– Держите ее, – раздался голос с невероятной высоты, почти что с самых небес. – Что-то уж больно она резва. Милорд, вы уверены, что это настоящая графиня?

– По слухам, графиня, – послышался насмешливый ответ.

Грубые руки подхватили Франческу с почтением, которого, вероятно, заслуживает рассыпающийся сноп соломы, и понесли вниз – тем же путем, которым она так неудачно бежала к замку.

«Неужели смерть?» – думала она. Ее смерть? Надо кричать, звать на помощь или хотя бы /читать молитвы перед неминуемой встречей с Создателем. Голова болела, каждый вдох пронзал грудь тысячами огненных стрел. В конце концов, смерть не такая уж плохая альтернатива. Франческа покорилась и не сопротивлялась, пока ее не положили на землю.

Рядом с ней присел мужчина. Он оказался совсем близко. Но боль в теле и гудение в голове не давали Франческе как следует его рассмотреть.

– Похоже, вы не дама чести, – произнес он. – Хотя я слышал о вас другое.

Она узнала голос того, кто заговорил с ней первым и легкомысленно выпустил из рук. Может, попробовать попросить пожалостливее, и он опять сваляет дурака?

– Как и большинство представительниц моего пола, – едко парировала она. – Меня приучили сообразовывать поведение с окружающим обществом. А поскольку вокруг обычно одни мужланы, не способные проявлять почтение к благородной даме, приходится подстраиваться под их манеры.

За такую дерзость Франческа ожидала пощечины и была удивлена, когда ее слова вызвали сдержанный взрыв веселья. И снова голос незнакомца пробудил воспоминания о других временах и других местах. Озадаченная графиня попыталась сесть и рассмотреть лицо чужестранца и в этот миг опять ощутила запах, который дал ей знать, что не все в порядке в ее садах. «Кровь, – решила она, – терпкий, сильный, сладковатый аромат».

Перед глазами вновь возникло видение – четверо всадников, но на этот раз гораздо отчетливее. И детали, которых раньше Франческа не желала замечать. Развернутый черный с золотом стяг. Цвета, которые не спрячешь; цвета, которыми не будет похваляться ни один француз.

Цвета, которые могут означать лишь одно.

Франческу разрывали противоречивые чувства – удивление, радость и страх. Она быстро повернулась и вгляделась в темноту.

– О, Ги, это ты! Я всегда знала, что ты вернешься ко мне.

Но Ги возвратился не один. Он привел с собой своего ненавистного брата.

Глава 3

– Тебе нельзя здесь оставаться, – прошептала Франческа. Она не отняла у Ги руку, но смотрела на его брата. Хотя Бельдан д'Арнонкур находился неподалеку, черты его липа в тени сада были неразличимы. – Люди де Кюси рыщут по соседству и уже приходили обыскивать Бельведер. Сейчас они не дальше Сан-Марко и обещали вернуться. Мы предложили им свое гостеприимство, и они его приняли.

Бельдан повернулся к гиганту, который положил Франческу на тропинку и теперь разжигал огнивом огарок в фонаре.

– Их предводитель назвал свое имя?

– Симон Мальвиль, – ответила графиня. – Под его началом до десяти человек. А сам он, похоже, как и моя мать, бургундец. Не исключено, что это еще одна причина вернуться.

– Не исключено, – эхом отозвался Бельдан, но в его тоне не слышалось особой убежденности. – Ги, ты в сознании?

С земли послышался стон.

– Если боль свидетельствует о просветлении, то я в сознании.

– Паршивый фонарь, – проворчал гигант. – В Сан-Марко у нас было бы гораздо больше света. Уверен, монахи бы нас укрыли: они любят всякие приключения. Никогда бы не допустили, чтобы мы отсиживались в лесу, словно кролики на радость лисице.

– Кристиано, дай сюда свет, – потребовал Бельдан и склонился над братом. – В таком состоянии Ги не проехал бы больше ни мили. Рана неглубокая, но сильно кровоточит.

Фонарь вспыхнул и на короткое время ярко осветил все вокруг. Бельдан и Франческа одновременно взглянули на Ги, а затем посмотрели друг на друга. Впервые за многие-многие годы она ясно рассмотрела Бельдана, повелителя Арнонкура.

Вокруг его глаз появились ранние морщинки, а темным густым волосам грозила преждевременная седина. Франческа не удивилась. Много лет прошло с тех пор, как он покинул Бельведер. И хотя с точки зрения общества он не был еще старым мужчиной, никто бы не решился назвать его молодым.

И в то же время в нем угадывалось обнадеживающее сходство с прежним Бельданом. Франческа вспомнила, как выглядывала из-за плотных штор, чтобы увидеть великого рыцаря, который был защитником и старшим братом ее товарища по играм. И теперь перед ней оказалось то же загорелое благородное лицо и ироничный изгиб губ. И те же глаза, которые так отличались от словно наполненных голубизной неба глаз Ги. Глубоко посаженные, темные, напоминавшие обожженное до копоти дерево.

Пламя померкло, и они перестали видеть друг друга. Франческа повернулась к Ги, но еще долго не могла забыть взгляда знаменитого рыцаря.

– Поближе, – попросила она Кристиано, радуясь поводу скрыть свое замешательство. – Мне надо осмотреть его раны.

Ги был ранен в грудь, и хотя его умело и крепко перевязали, Франческа сразу поняла, что Бельдан опасался не напрасно. Обильное кровотечение приклеило его тунику к телу. Здесь, в лесу, она не решалась отрывать от раны ткань – следовало перенести Ги в светлую комнату и уложить на перину.

Третий рыцарь, Кристиано, придвинулся к раненому, и Франческа вдруг встрепенулась:

– А где четвертый? Вас было четверо. Я видела из окна.

Хорошо зная Бельведер, Бельдан понимал, что его не могли не заметить из окна. Он приближался к замку осторожно, так, чтобы постоянно находиться в непросматриваемой зоне. Но не стал этого говорить, а только ответил на вопрос Франчески:

– Я отправил Стефано в дозор. Он вернется к утру.

– Значит, вы были уверены, что вам окажут гостеприимство? – воскликнула графиня. – Хорошо. Я вас приглашаю. Однако не в сам замок – это слишком опасно. Среди слуг нет предателей, но они начнут судачить, слухи поползут по окрестностям, и вас обнаружат. Есть один маленький домик. Мы с Ги в нем играли, когда он жил в Бельведере и служил пажем у отца. Недавно домик почистили, проветрили и отмыли для людей, которые приедут свежевать свиней. Он за стенами замка и за городскими стенами; расположен довольно близко, но не настолько, чтобы привлекать любопытных. Пожалуй, это лучшее и единственное решение. Тропинка достаточно ровная. Кристиано, поднимайте господина Ги. Осторожнее, осторожнее. Устройте его поудобнее, пока я схожу в замок за едой, холстами и падре Гаской.

– Я не потерплю этого сукина сына в Бельведере! – вспылила графиня Бланш де Монфор, и ее великолепное, воспетое не одним французским трубадуром лицо исказилось от ярости. Мигрень была забыта. Графиня нервно расхаживала по комнате, и ее миниатюрные ступни поднимали с пола сердитые облачка сухого тимьяна. Вокруг распространялся насыщенный аромат розового масла – такая же неотъемлемая часть легенды о ней, как ее бирюзовые глаза, воздушное марево белокурых локонов, великолепная прозрачная кожа и беспредельная любовь к мужу и сыновьям. – Как он смел сначала нас бесчестить, а теперь еще навлекать на нас опасность?

Франческа с горничной рылись в сундуке, но после этих слов молодая графиня подняла голову.

– О чем ты говоришь, мама? Ги не способен навлечь на нас никакой опасности – он тяжело ранен.

Бланш замерла, не дойдя до стены.

– При чем тут его брат? Я имела в виду Бельдана д'Арнонкура.

Опасность! Франческа и Летиция обменялись взглядами. Они не решились сообщить Бланш о приезде Мальвиля и его обещании вернуться. Как и о том, что Бельдана целых два дня разыскивают на землях Бельведера. Только потребность в чистых холстах из сундука Бланш привела их в эту комнату. Французская графиня, как все уроженки Тосканы, отличалась лояльностью, но при этом жестоко ненавидела Бельдана д'Арнонкура. Лучше, если она будет думать, что рыцари явились на одну ночь, подлечат раны и утром уйдут.

– Бесчестье я еще могу понять, – не согласилась Франческа. – Но при чем тут опасность? Он, в конце концов, владеет Арнонкуром, и за ним огромная армия.

– Три человека! – фыркнула Бланш. – Один из которых, по твоим же словам, серьезно ранен. Да и Бельдан получил от тебя фонарем. Будь уверена, кто бы ни нанес Ги рану, он выслал за ним погоню. Мало найдется богатых людей, которые откажутся от щедрого выкупа.

В тишине явственно послышалось, как сглотнула Летиция.

– Мы благородные дамы, и наш долг оказывать помощь всем, кто в ней нуждается, – парировала Франческа.

Но Бланш переубедить оказалось не так легко. Ее голос был холоднее меча покойного мужа:

– Мы благородные дамы, и наша задача сохранить в телах свои души и управлять замком, пока не вернется Оливер.

Когда граф Пьеро женился на девушке из Бургундии, он был настолько очарован ее бирюзовыми глазами, что немедленно выложил изрядную сумму, чтобы перекрасить стяги Дуччи-Монтальдо в тон глазам молодой жены. Бланш прекрасно понимала, какое они производят впечатление, и теперь решила испытать на дочери силу своего легендарного взгляда.

– Надеюсь, ты выкинула из головы свои детские фантазии? Тосканская и французская графиня не имеет права вспоминать человека, который не обратил на нее внимания. Или ты забыла, как он обошелся с тобой? Если так, я напомню: Ги д'Арнонкур унизил нашу семью перед всей Европой – обещал на тебе жениться, а вместо этого оставил старой девой без всякой надежды на брак! Более того, поставил тебя в зависимость от воли твоего брата и его будущей жены. А сейчас, говорят, этот самый Ги обручен с племянницей кардинала Конти, по слухам, очень богатой и красивой женщиной. Прекрасная пара!

Летиция машинально протянула руку, чтобы утешить госпожу. Горячая кровь бросилась Франческе в лицо, но она ничего не ответила. Говорить было не о чем. Расчетливый выстрел Бланш угодил точно в цель, словно был сделан искусным лучником. Но когда Бланш подняла голову, в ее взгляде не было ни злобы, ни торжества. Рука потянулась к бокалу, и она вновь наполнила его вином из серебряного графина, который в последнее время сделался неотъемлемой частью сервировки столика рядом с ее кроватью.

Чтобы расплатиться с долгами и заручиться протекцией, обитателям Бельведера пришлось распрощаться с убранством замка. Но комната Бланш и ее покойного мужа осталась такой, какой была тридцать лет назад, когда молодая жена впервые ступила в нее. Алые занавеси украшали окна и высокую кровать. Такая же алая ткань покрывала сундуки, где хранились запасы белья и серебро. Искусно выполненные гобелены согревали комнату зимой, а на полу, среди трав, пестрели ковры с юга Франции. И лишь совсем недавно нужда в средствах, для выкупа из плена Оливера, заставила вспомнить о богатствах, которые пока еще здесь сохранились.

В последние годы Бланш все больше времени проводила в стенах своей комнаты: вышивала нескончаемый гобелен, читала, пила бокал за бокалом вино и размышляла над астрологическими таблицами. Эти таблицы чертил для нее пожилой бенедиктинец и присылал из монастыря Сан-Марко каждую третью луну. Красивые, изящно выполненные, они были далеки от правды. Очень мало, что сбывалось из этих предсказаний. Бланш это хорошо понимала. Однако бережно хранила таблицы и постоянно перечитывала их, словно предпочитала вымышленную жизнь той, что проводила в действительности. И сейчас, пока она говорила, ее руки перебирали свитки.

– Если я кого-нибудь ненавидела, так это Бельдана д'Арнонкура, прости меня, Боже. С самого первого дня, когда он явился сватать за тебя Ги и договариваться отдать его в обучение к твоему отцу. Я решила, что это ужасный человек. Таким он и оказался. – Бланш помолчала и стряхнула волосок со своей безукоризненной туники. – Поделюсь с тобой тайной. Когда ушли из жизни твой отец и братья, стали поговаривать, что с ними закатилась наша звезда. И могучий рыцарь расторгнул помолвку. Что ж, это вполне естественно – ведь его звезда, наоборот, восходила. Слава Богу, остался еще Оливер, наследник рода. Твое приданое мы потратили, чтобы выкупить братьев. Кто мог знать, что они не проживут и месяца после возвращения. Это был крах, и Бельдан решил, что нет смысла держать свое слово. «Никакой выгоды» – так он откровенно написал в своем первом письме. Тогда я хотела обратиться к ведунье Елизавете – она знала толк в том, чем занималась, – и наслать на него проклятие. Я так бы и поступила, если бы не его второе письмо.

– Какое письмо? – Франческа перестала рыться в сундуке, подняла глаза и заметила, как побледнело лицо матери.

– Решающее. Оно содержало все те же обиды, но я поняла, что Бельдан д'Арнонкур не стоил того, чтобы, проклиная, рисковать своей бессмертной душой.

Послышался тихий стук в дверь. Вошла девочка-служанка, задернула шторы и поменяла коптящие свечи. В комнате стало жарче, и в душном воздухе Франческа еще явственнее ощутила исходивший от матери удушливый аромат. Объятия Бланш оказались неожиданно крепкими.

– Извини, что была резка. Я не рассчитывала их больше увидеть: ни Ги, ни его презренного братца.

– Небеса рассудили по-своему.

– Небеса тут ни при чем, – возразила Бланш. – Ты понимаешь это не хуже меня. Хотя сегодня проявляешь необычное благодушие. Они приехали с определенной целью. А все, что рождается в голове Арнонкура, идет во вред Дуччи-Монтальдо. В этом можешь быть уверена.

– Они бы не приняли отказа. Свидетельство тому – синяки на моем теле. – Франческа следила взглядом, как мать снова принялась вышагивать по комнате. – К тому же никто не подумает, что лорд Бельдан способен возвратиться в Бельведер. – «Я-то уж точно, – решила она про себя. – И Мальвиль, очевидно, тоже, раз до сих пор не нагрянул».

– На это они и рассчитывают. – Бланш остановилась и взглянула на небольшой гобелен над кроватью. На нем были вышиты два молитвенно сложивших руки ангела. И эту ее любимую вещь вместе с остальными предстояло отправить на следующей неделе к ростовщикам. – Да, именно на это, – повторила она. – Но посмотрим. Может быть, сначала удастся устроить кое-что еще.

Довольная тем, что нашла полотно, Франческа поднялась и передала часть ткани Петиции. Они уже были на пороге и задержались, чтобы попрощаться с Бланш, когда графиня заговорила опять:

– Пусть остаются на день-два. Раз Ги ранен, другого достойного выхода нет. Но за всеми их нуждами ты присмотришь сама.

Франческа рассеянно кивнула. Ее мысли витали уже далеко – какие поставить припарки и что еще сделать до ужина.

– Включая купание рыцаря.

Полотно шлепнулось на пол.

– Но я не могу присутствовать при купании Бельдана. – Она едва сдержалась, чтобы не сказать, что рыцарь вполне способен помыться сам. – Я незамужняя.

– Незамужняя, которая присутствовала при купании старших братьев. У д'Арнонкура нет ничего такого, чего бы ты уже много раз не видела. Рыцарь не должен заключить, что мы превратились в варваров. Но я не желаю его видеть.

Франческа открыла было рот, чтобы возразить, но Бланш опередила дочь:

– Я даю разрешение на присутствие в Бельведере Арнонкуров при одном условии: я не стану иметь с ними никакого дела. Абсолютно никакого. Если ты настолько глупа, что до сих пор желаешь своего разлюбезного Ги, я не могу тебе препятствовать. Но где один брат, там и другой.

Бланш снова повернулась к своему любимому гобелену. Ее лицо смягчилось, и она тихонько дотронулась до вышивки рукой.

– Вы думаете, она нам поверила? – спросила Летиция, когда госпожа и служанка благополучно выскользнули в коридор.

– Мы как будто ни в чем не солгали, – возразила Франческа. – Если хорошенько подумать, на нас только грех недосказанности.

Но Летицию не так-то просто было успокоить. Она решила, что этот проступок следует упомянуть на утренней исповеди падре Гаске.

– Не сказать, что люди Кюси приходили искать д'Арнонкуров, – уже грех. А сокрытие вопиющего факта, что господин Ги с братом находятся здесь целых два дня, только усугубляет вину. Ваша матушка тоже так бы решила. Поэтому мы поступили мудро, ничего ей не сказав.

Франческа энергично кивнула.

– Я тоже так считаю.

– Но если вернется Мальвиль?..

– Похоже, это были только слова. Во всяком случае, во время первого визита он не обыскивал замок, так что нам остается уповать на Господа. Слава Богу, мать не выходит из своих покоев. И если снова нагрянет Мальвиль, она об этом не узнает и не поддастся желанию отомстить и выдать французам д'Арнонкуров.

– Но ее отсутствие означает, что вам придется купать Бельдана, – весело подмигнула Летиция.

– Бельдан – вполне взрослый человек, – тряхнула локонами графиня. – Два дня он мылся самостоятельно, пусть и дальше продолжает в том же духе.

Их смех гулко раскатился под сводами коридора.

– А дрессированный гигант господина Бельдана будет нас провожать за ворота?

– У него есть имя, – важно ответила Франческа. – Его зовут Кристиано, хотя я слышала, как господин Ги называл его Тини.

Женщины снова рассмеялись.

Хотя по положению Летиция оставалась горничной, Франческа давно забыла, что она служанка. Женщины стали подругами. Графиня не помнила, когда и почему это произошло. Да, они были примерно одного возраста. Обе родились и выросли в Бельведере. Но внешне они были абсолютно разными. В отличие от Франчески у Летиции были блестящие соломенные волосы и приземистая, полная фигура. И когда госпожа делала шаг, ей приходилось шагать два раза. Но Летиция всегда успевала.

Их объединило еще и то, что во время последней, опустошительной эпидемии чумы Летиция похоронила двух своих детей в тот самый день, когда Франческа простилась с прахом отца.

– Тебе лучше остаться, – заметила графиня. – Надо накормить ужином Джузеппе.

– Джузеппе подождет. И так стал не в меру толст. Скоро не сумею выдерживать его вес на себе, даже чтобы сделать детей.

Франческа покачала головой. Все знали, что Летиция обожала мужа, а тот, в свою очередь, не чаял души в жене. И оба мечтали восполнить потерю так жестоко утраченных малышей.

– К тому же, – добавила служанка, – сейчас в Бельведере бывает так мало гостей, что даже незваные могут рассказать что-нибудь интересное. Тем более эти. И особенно если вы до сих пор питаете чувства к господину Ги.

Франческа остановилась так резко, точно споткнулась, глаза ее вспыхнули гневом.

– Ты обсуждала это с матерью? Если еще не успела, то твой тон делает ей честь. Вы обе ведете себя так, словно это я пригласила сюда Арнонкуров и изо всех сил стараюсь навлечь бесчестье на семью, домогаясь мужчину, который когда-то меня унизил.

– Никто так не думает, – спокойно ответила служанка, нимало не взволнованная проявлением характера графини. – И леди Бланш тоже. Она просто пытается скрыть тревогу под маской семейной гордости. Вы не легкомысленны, миледи, а господина Ги любили всем сердцем. Это видел каждый, кто не дурак. А поскольку среди д'Арнонкуров дураков не водится, им это прекрасно известно. Удивительно, что они объявились в Бельведере. И ваша матушка права: у них есть какая-то цель. Так что будьте начеку. Когда дело касается мужчин, вы еще очень неопытны и наивны.

Лицо Франчески разгладилось, и она улыбнулась подруге.

– Ах, Летиция, я теперь не наивна. И уже не девственница.

Кристиано поджидал их в маленьком вестибюле в конце коридора, и Франческа опять подивилась, насколько он казался огромным. На этот раз его вид потряс графиню уже не так сильно, хотя ее колени все-таки задрожали. Но не потому, что гигант выглядел миролюбивее в благородных стенах Бельведера. Наоборот, небольшое помещение только подчеркивало его массивность. Темные волосы, темные глаза, лицо в шрамах, наполовину скрытое черной бородой. Он словно приклеенный сидел на своем стуле, не поднявшись даже при виде двух дам.

«Вот человек, который рвется отсюда подальше», – подумала Франческа, но продолжала вести себя, как прежде.

– Добрый вечер, – произнесла она и стала ждать, когда гигант нехотя поднимется на ноги. – Вы желаете проводить нас к гостям?

Это была удачная идея – спрятать гостей в домике. Потребовалось всего несколько штрихов – разжечь в очаге сосновые ветви, повесить свежие шторы с ярким узором, расставить на простых столах букетики цветов, – и помещение превратилось в уютный дом. Даже если Ги задержится ненадолго, пусть знает: Бельведер не скупится на гостеприимство.

– А где падре Гаска и рыцарь? – спросила Летиция, опуская на пол корзину.

– Священник что-то говорил насчет сбора созревших трав, а господин в маленькой комнате, он ждет, чтобы на него обратили внимание. Он ведь тоже ранен, – ответил Кристиано.

Но Франческа едва ли поняла его слова: она уже повернулась к спящему Ги. Слухи о ее чувствах к этому человеку множились, как россыпи дикого овса на полу. Уже и мать, и ее лучшая подруга успели задать вопросы. Вот и Кристиано ведет себя враждебно, но это лишь маска – ему тоже очень хочется спросить. Но она не способна разобраться в себе так быстро. Франческа запрещала себе всякие чувства с тех пор, как письмо Бельдана уведомило ее о разрыве помолвки. Так было проще и спокойнее. И вот она увидела Ги опять...

Что она тогда сказала?

«Я всегда знала, что ты вернешься ко мне».

А теперь Франческа смотрела на него и радовалась, что Летиция занята в другой комнате, а у Кристиано хватило такта отвернуться. Впервые Ги оказался безраздельно принадлежащим ей.

Его голова покоилась на подушке валиком – бледное лицо стало еще красивее, чем прежде. Франческа положила принесенную ткань на свободный стул, подошла ближе и обмакнула кусок полотна в стоявший у кровати тазик с настоем мяты и укропа. А когда коснулась его кожи, ясно возникло перед ее внутренним взором видение: они вдвоем в то последнее лето. Ее рука в его руке. Солнце просвечивает сквозь золото его волос. Стук шагов и сердец в унисон, когда они бегут по склону в укромное место среди обрамляющих долину дубов.

Франческа коснулась прохладной материей ладоней раненого и вспомнила, как эти ладони невинно дрожали, когда нежно гладили ее по груди и по шее.

– Графиня! – Грубый голос Кристиано вернул ее к реальности. – Господин передал, что сегодня вечером он нуждается в ваших услугах.

Глава 4

«Самодовольный, невежественный, лишенный манер благородного человека».

Франческу раздражал бедняга Кристиано, и, задержавшись перед дверью Бельдана д'Арнонкура, она с досадой заметила, что ее руки трясутся. Стараясь унять волнение, графиня сильно стукнула в дверь.

– Войдите, – послышался поспешный ответ.

«Слишком поспешный», – решила она.

Они общались не слишком много: и у нее, и у Бельдана хватало дел. А если выдавалась свободная минута и Франческа чувствовала на себе взгляд рыцаря, то отворачивалась и спешила уйти. И даже сегодня, после того как Бельдан ее позвал, она тянула, сколько позволяли приличия. К сожалению, традиция требовала: если рыцарь желал, чтобы его искупали, этим занимался равный ему по положению. Неприятнейшая обязанность.

Но, переступив порог, Франческа почувствовала удовлетворение. Трудно было предложить достойному рыцарю комнату хуже. Любой на месте Бельдана, кровно обидевшись, давно бы умчался подальше, предварительно сровняв Бельведер с землей. Конечно, его люди находились в отчаянном положении. Конечно, требовалось укрыть беглецов от посторонних глаз хотя бы на несколько дней. И еще Кристиано сказал, что господин сам выбрал себе такое жилище, чтобы удобнее устроить раненого. Однако последнее вызывало у Франчески сомнение. Верный гигант мог солгать, чтобы скрыть уязвленную гордость рыцаря.

В обедневшем замке эту комнату давно не убирали. По углам потолка проступила плесень, а покоробленный и вздыбленный пол свидетельствовал о том, что зимой этот дом совсем не отапливался. Франческа прислала сюда постельное белье, матрас и сундук. Но белье оказалось старым, во многих местах заштопанным, матрас был набит петушиным пером вперемешку с опилками, а сделанный из мягкой средиземноморской сосны сундук совершенно растрескался. Яснее не дашь понять, что Арнонкур незваный и непочитаемый гость в Бельведере, даже если напишешь это на рушащихся стенах.

Но когда Франческа оказалась в комнате, ее улыбка померкла: она заметила следы посторонней руки – мрак отступил, рассеянный пламенем нескольких фонарей, перед пыльной иконой Спасителя стояла скамеечка и горели свечи, окно было широко распахнуто, чтобы свежесть от деревьев и плодородной земли развеяла спертый воздух.

Графиня шагнула прямо к окну и захлопнула створку. – Ночной воздух вреден, – проворчала она и тут же разозлилась на себя: нечего оправдываться в своем собственном замке.

Бельдан д'Арнонкур сидел заваленный картами на низеньком столике, но, увидев Франческу, поднялся. Воитель граф Пьеро постоянно учил свою единственную дочь, что прежде чем нанести удар, врага следует оценить. И молодая графиня посмотрела Бельдану прямо в глаза. «Он устал, – подумала она, – и, как бы ни скрывал этого загар, совершенно изможден». Но это все, что она позволила себе рассмотреть. Несмотря на уроки отца, Франческа не желала испытывать гипноз его глаз – слишком хорошо помнила, какое впечатление произвел на нее завораживающий огонь его взгляда.

Но вот он заговорил:

– Добрый вечер, графиня. Надеюсь, я не доставил вам слишком много неудобств, пригласив к себе?

Франческа присела в реверансе.

– Я выполняю свой долг.

Если рыцарь и заметил пренебрежительность ее манеры, он совершенно не подал виду.

– Позвольте поблагодарить за то, что вы нас так приголубили. – Обычная любезность, но в его словах явно ощущалась ирония. – Я знаю, что вы занимаетесь ранами брата и что все идет хорошо.

– И дальше так будет, – отрезала графиня. – Однако падре Гаска сказал мне, что вы постоянно присутствуете, когда он занимается врачеванием. Знайте, что Ги чудом избежал удара в сердце. Исцеление едва началось. Раненый только-только к нам попал.

– Но попал в заботливые руки. Падре Гаска – блестящий алхимик, а вы... – Бельдан немного помедлил, – вы способная помощница.

– Смешно рассуждать, когда предмет неизвестен. – Франческа порывисто отвернулась. – Вы меня совершенно не знаете.

– Вот в этом вы ошибаетесь. Ги часто мне рассказывал о вас.

Франческа прикусила губу, стараясь справиться с вспыхнувшей в ее душе борьбой; она рассердилась, потому что с ней говорили фривольно, но в то же время хотела знать, как именно ее обсуждали. И еще она с досадой вспомнила, что ее волосы в беспорядке, туника не из тех, что больше всего ей идут, а руки от работы сделались совсем не такими, какие должны быть у знатной дамы.

– Мойтесь быстрее. – Она уклонилась от разговора ради себя, а не ради него. – Летиция не может накрыть на стол, потому что ваш монстр, извините, я хотела сказать, Кристиано, отказывается без вас прикасаться к еде.

Посреди комнаты возвышался огромный медный чан. Франческа опустила в воду локоть и без всякой радости убедилась, что она достаточно теплая. Графиня отвернулась, чтобы не смущать рыцаря, и тут с ужасом подумала, что она-то ведь присутствует здесь по настоянию матери, которая категорически отказалась выполнять хозяйский долг, но Бельдан мог заключить, что Франческа сама захотела помочь ему мыться.

– Мы только что объявили графине Бланш о вашем присутствии, но она больна и послала меня вместо себя, – запоздало объяснила она.

На этот раз Бельдан не скрыл удивления.

– Я пригласил помощника, потому что меня беспокоит раненая рука. И никак не ожидал прихода вашей матушки.

«Не такой уж он и красивый», – злорадно подумала Франческа, притворяясь, что целиком поглощена тем, что разворачивает тунику брата и собирает небрежно брошенную рыцарем одежду. Но искоса смотрела, как он, завернувшись в простыню, подошел к чану и опустился в воду, которую нарочно никто не стал ароматизировать.

Бельдан закрыл глаза, а Франческа, наоборот, широко распахнула. «Нет, явно не очень красивый и не такой уж высокий. Как сказала бы Петиция, рост поцелуя. Ги намного выше и гораздо симпатичнее».

Братья казались совершенно разными. В Ги, даже спящем, чувствовались молодость, чистота и необузданность – все то, чего Бельдан был лишен. Но в нем даже в юные годы ощущалась цельность. Словно Бельдан понимал себя и знал, как следовало поступать. Про таких тосканцы говорили: они счастливы в собственной шкуре.

Хотя Франческа отказывалась понимать, как можно испытывать счастье, творя такие дела, как Бельдан. О его жестокости ходили легенды. Она даже слышала, что он рыцарь ордена тамплиеров, а значит, колдун, и в этом причина его побед. Но сейчас, глядя на него, Франческа в этом усомнилась. Да, Арнонкур – великий кондотьер, безжалостный воин, о чем свидетельствовали мужественные черты его лица. Но добился он всего благодаря себе, а не сомнительным потусторонним силам.

Достойный соперник.

И привлекательный. Нет, не красотой. Красавчиками слыли Оливер и Ги. А Бельдан притягивал чем-то иным. Правда, кого угодно, но только не ее. Если Ги сейчас двадцать шесть, то его брату далеко за тридцать. Не молод. Однако и не стар для всех побед, которые ему приписывали. Поговаривали, что он был женат, но Франческа не знала, что сталось с его женой.

Внезапно она поняла, что рыцарь не шевелится. Он явно почувствовал, что она его изучала, и это было ему приятно. Франческа поспешно подошла и принялась тереть ему спину обычным мылом из свиного жира. Под ее пальцами на плечах Бельдана вздувались бугры мышц. Но он не крякал от удовольствия, как другие рыцари, которых они мыли вместе с Бланш. Франческу это расстроило. Нет, она добьется своего.

Франческа стала намыливать его кругообразными движениями: вдоль лопаток и выше – там, где начинается шея и находится особенно чувствительное место. Пусть поймет, какой хорошей женой она была бы его брату! Бельдан правильно заметил, что она хороший целитель – умелые пальцы сослужили ей хорошую службу, когда поглаживали покрывавшие тело рубцы, шрамы и плохо залеченные раны – рыцарь д'Арнонкур трудно шел к своей славе.

Секира с широким лезвием, копье и стрела – здесь были представлены все виды оружия. А на правой руке свежая кровоточащая рана от меча, которую она потревожила своими движениями.

– Ужасно... – прошептала Франческа.

На мгновение вид старых ран заставил Франческу забыть, кто перед ней и почему они вместе в этой освещенной свечами комнате. Но вот Бельдан потянулся, и его огрубевшая ладонь накрыла ее кисть.

– Зачем вы это делаете? – спросил он.

– Зачем вы приехали в Бельведер? – ответила Франческа вопросом на вопрос.

Она думала, что он повернется, но Бельдан не изменил положения, и ей пришлось напрячься, чтобы расслышать его слова.

– Я уже говорил, что так пожелал Ги, а у меня не хватило мужества ему отказать.

– И это единственная причина?

– А какая может быть еще? – В его тоне прозвучала явная ирония. – Я нисколько не сомневался, какой прием мне будет оказан.

Они замолчали, но веселый смех Летиции вывел их из задумчивости.

– Уже поздно, – проговорила Франческа. – Утром у меня очень много дел.

Но вдруг она вспомнила, что ей еще предстояло, и, судя по нетерпеливому блеску рыцарских глаз, он знал это тоже.

– Нет, я не стану этого делать, – объявила она и, отойдя на шаг, уперлась мокрыми кулаками в бока. – Хоть вы и великий рыцарь, но вполне способны вести себя как взрослый человек и не демонстрировать мне свои причиндалы. Когда закончите, я помою вам волосы – только буду молить Всевышнего, чтобы не наткнуться в них на вшей. А с телом – хватит! – И, выговорив все это, Франческа повернулась к Бельдану спиной.

А потом стояла и слушала тихий плеск воды, стараясь унять разлад в мыслях.

«Ненавижу рыцарство! Ненавижу рыцарский дух! Всю эту чушь, которую воспели трубадуры и которая на поверку оказывается армиями наемников, побоищами, выкупами и потоками крови!»

Франческа вспомнила гордого отца, который после Пуатье вернулся домой калекой, братьев, которые то появлялись, то исчезали из Бельведера. А теперь этот визит Бельдана д'Арнонкура.

Она вспомнила его покрытое шрамами тело и разозлилась на себя за то, что пожалела его.

– Все? – Франческа подняла кувшин и смотрела, как прозрачная вода исчезала в темной копне его волос. Она намылила их все тем же мылом и запустила в пряди пальцы. Несмотря на неприятный запах свиного жира, ее прикосновения доставляли рыцарю явное удовольствие, и он заметно расслабился. Но то, что она добилась своего, не принесло Франческе ожидаемого удовлетворения. Бельдан вызвал ее сочувствие, и от этого Франческа разозлилась еще сильнее. Она намеревалась разжигать свой гнев, но это оказалось не так-то просто. Ей понравилось прикосновение его волос, когда они оплетались вокруг ее пальцев. «Боже праведный! – возмутилась она в душе, поймав себя на крамольных мыслях. – Не волосы – прямо руно». И пока рыцарь не открыл глаза, заглянула ему через плечо и увидела такие же завитки на груди.

– Как у крестьянина, – пробормотала Франческа.

– Вы что-то сказали, графиня?

Только тогда она поняла, что говорила вслух. Покраснела, устыдившись плохих манер, и, не ответив, глубже погрузилась в его волосы.

– Смешно, – произнес Бельдан, и, к своему ужасу, Франческа услышала в его голосе неподдельное веселье. – Готов поклясться, вы сказали слово «крестьянин» и сказали это, имея в виду меня.

Франческа чуть не сгорела от стыда, но в то же время у нее было ощущение одержанной победы.

Однако она согнала улыбку с лица, когда рыцарь продолжал спокойно рассуждать:

– Бедности нечего стыдиться, особенно если в ней нет твоей вины. В бережливости нет бесчестия. На первый взгляд мыло и полотно – небольшая экономия, но и она дает прибавку. Мои люди и я благодарны вам за любое убежище.

Франческа замерла, и ее ногти вонзились в его голову.

– О! – не выдержал рыцарь и выгнул шею. – Вот этого я и хотел!

Графиня отдернула руки, наполнила кувшин снова и выплеснула его на рыцаря.

– Как вы смеете со мной играть? Как смели вообще показаться в Бельведере после того, что сделали со мной?

Не говоря ни слова, Бельдан протянул руку, сорвал с Франчески простыню, которой она обвязалась вместо передника, и демонстративно ею вытерся. И только высушив на лице последние капли, поднял глаза.

– Я всегда старался вывести врагов на чистую воду. Особенно если они пытались спрятаться за изящными манерами и ложным сочувствием. Женщина, которая на лугу хотела искалечить меня до смерти, совсем не та, что мыла несколько минут назад. Меня радует, что правда выходит наружу.

Франческа открыла было рот, намереваясь протестовать, но вовремя опомнилась.

– Мне нет дела до того, какой я выгляжу в ваших глазах. Вы оскорбили меня на моей земле и увезли Ги.

Лицо рыцаря выразило явное несогласие, но графиня не дала ему возможности возразить:

– Я любила его не меньше братьев. Но любила как мужчину. А он любил меня.

– Я знаю. Он мне рассказывал. Ги испытывал к вам глубокие чувства. – Слова прозвучали неожиданно мягко.

Гнев резанул Франческу больнее ножа.

– Разве вас трогали чувства брата? С самого рождения он служил вам только средством достижения целей. Вы приехали из Англии бедняком, а Дуччи-Монтальдо славились богатством. Тогда вам потребовалась рекомендация в Италии. Но счастье отвернулось от нас, и все изменилось. Мать мне сказала, что теперь вы устроили помолвку брата с племянницей кардинала Конти, надеясь на его покровительство. Он человек богатый и очень влиятельный. Говорят, этот брак пойдет вам на пользу. Насчет Ги я не уверена, но разве вам есть до этого дело? Он всего лишь цифра в ваших расчетах. А сам человек вам безразличен.

Франческа в ужасе осеклась. Как она могла произнести подобные вещи? Как могла настолько унизиться? Бельдан так и не отвел глаз, и она почти физически ощущала, как ее буравит его пронзительный взгляд.

– Значит, так вы думаете? – тихо проговорил он. – Решили, что это я расстроил вашу помолвку с Ги?

Не говоря ни слова, Франческа повернулась и вышла из комнаты. Сунула Летиции в руки кувшин и, замирая от боли в сердце, едва выдавила:

– Закончи ты. А потом сходи к графине Бланш и принеси лучшее постельное белье и полотенца... Да, еще кусок лавандового мыла. Нечего этому англичанину склонять наше имя. А я пойду к господину Ги и проведу ночь у его постели.

Франческа витала в том мире, где уже меркнут сновидения, а новый день еще не открылся для глаз. Но она его чувствовала: он был вокруг – в солнечном лучике на веках, в радостном чириканье воробьев за окном, в тепле одеяла, которым ночью ее кто-то укрыл. Даже в сведенных от неудобной позы на стуле мышцах. Внезапно Франческа поняла, почему так счастлива. Ги спал рядом, в этой же комнате, как и все последние две недели. Стоило открыть глаза, и она его увидит.

Кто-то обратился к ней, и Франческа, ощутив в дыхании говорившего аромат гвоздик, улыбнулась. Она еще улыбалась, когда подняла веки и встретилась взглядом с Бельданом д'Арнонкуром.

– Франческа, просыпайтесь, – тихо проговорил он. – Симон Мальвиль вернулся и требует вас.

Глава 5

Деревенская колдунья и признанный авторитет по всем оккультным делам, Елизавета, которая обитала в самой утробе Бельведерского леса, как-то изрекла из своей избушки, что Господь наказал тосканцев за то, что их поэт Данте продемонстрировал немощному человеку, какие адские муки его ожидают, и, выпустив на волю малую толику инфернального огня, позволил опалить благодатные земли, которые Данте называл своей родиной.

Стрега Елизавета редко видела будущее в светлых тонах. Ее судьба складывалась в те времена, когда люди были напуганы или злы, и она предсказывала беды за каждым поворотом пути. А война и заговор не представляли для Тосканы ничего необычного. От самых древних этрусков с битвами пробивались тосканцы в истории. И теперь, после недавних сражений и опустошительной чумы, люди еще внимательнее прислушивались к мрачным предсказаниям колдуньи.

Особенно мрачными стали ее предсказания в отношении церкви. Почти пятьдесят лет христианский мир жил под знаком раскола церкви на две враждующие части, что отражало политические распри между Англией и Францией. «Французский» папа правил из красивого прованского города Авиньона, а «английский» – из вечного города интриг и политики – Рима. Обыкновенному верующему было мало дела до этого: он, как и встарь, исповедовался местному кюре. Но Великий Раскол, как назвали простую распрю, имел серьезные последствия для гражданского мира Тосканы.

Предыдущий 1382 год стал свидетелем похода Людовика Анжуйского, дяди французского короля Карла VI и родственника несчастной королевы обеих Сицилий Иоанны, которая погибла от рук нежеланного наследника престола герцога Дураццо. Это дало повод Людовику претендовать на богатейшую область, которая простиралась от Рима до благодатного побережья Средиземного моря.

– Один папа! Одно королевство! – кричали французы, переходя через Альпы. И только потом: – Отомстим за Иоанну!

– Тоскана в руинах, – проскрежетала колдунья, погружая крючковатые высохшие пальцы в мякоть перезрелой тыквы и разбрасывая семечки по полу. – Разделена французами – сидящим на Божьем престоле на севере и сидящим на людском престоле на юге. Мы снова станем едины. Но познаем ад на земле.

Франческа задохнулась от быстрого бега по лесу. Но ей повезло. Она сразу поняла, что прибывший незнакомый рыцарь – Симон Мальвиль и что он ее не заметил: слишком был занят, осматривая двор замка. Франческа поблагодарила Всевышнего за милость и сама пригляделась к Мальвилю. Братья говорили, что пеший рыцарь все равно что безоружный рыцарь. Мальвиль не спеша брел по дорожке, значит, что-то тщательно и дотошно искал. В его массивной фигуре и покрытом шрамами лице таилось ощущение опасности. На пальце сияло золотое кольцо, в ухе поблескивал крупный бриллиант. На шее на кожаном ремешке висели амулеты и обереги. Франческа сразу поняла, что этот человек не благородного происхождения. И если он дослужился до высокого поста в чванящейся знатностью французской армии, значит, совсем не дурак.

Она следила, как Мальвиль рассматривал крепостную стену, пока тот не наткнулся взглядом на место, где находилась потайная дверь. Тогда она поспешила навстречу – в руках корзина с полевыми цветами, чтобы объяснить раннюю отлучку из замка.

– Графиня Дуччи-Монтальдо? – поинтересовался француз и, получив утвердительный кивок, удивленно изогнул брови. – Я ожидал встретить женщину в летах.

Его взгляд, казалось, раздевал ее, и Франческа покраснела. Мальвиль заметил ее смущение и улыбнулся.

– Моя мать, графиня Бланш, больна. Я графиня Франческа Дуччи-Монтальдо и от ее имени предлагаю вам гостеприимство. Наш замок не защищен. А теперь могу я узнать, с кем имею честь разговаривать?

Презрительный тон возымел свое действие: Мальвиль прекратил ее разглядывать и посмотрел в лицо.

– Не так уж не защищен, – эхом отозвался он и придвинулся ближе. – Я, Симон Мальвиль, передаю вам привет от вашего родственника и моего начальника Эгеррана де Кюси, первого барона Пикардии, чья армия расположилась на бивуак неподалеку от Ареццо. Он заверяет вас в своей защите и уважении и, памятуя об общей французской крови и родственных связях, просит помочь в небольшом деле.

Всякое напоминание о ее галльской крови всегда немного удивляло Франческу.

– Француженка моя мать, а не я, – объяснила она. – А я родилась и выросла в Тоскане и не имею с Францией никаких связей, кроме наследственных. Однако скажите, чего требует кузен. Я постараюсь все выполнить.

– Вам известно, что мы разыскиваем Бельдана д'Арнонкура. – Слова Мальвиля прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

– И еще известно, что вы его не нашли.

Глаза француза сузились.

– Откуда у вас такие сведения?

– Это вполне очевидно: иначе вы бы не рыскали по округе, а обосновались у монахов и диктовали условия выкупа.

Мальвиль откинул голову и рассмеялся.

– Только не за Арнонкура. Его ждет смерть. – Француз протянул руку и взял у Франчески корзину с цветами. Галантный жест, но у нее по спине побежал холодок.

– За что?

– За то, что он рыцарь тамплиеров. – Это было сказано так, словно объясняло причину ненависти. – Мы схватились с людьми Золотого войска две недели назад у Таламоне. Кровь лилась потоками. Говорят, что его брат, Ги, тяжело ранен. Его вы, должно быть, знаете. – Мальвиль широко улыбнулся, но в его улыбке, как и в словах, не было ни капли доброжелательности. Франческа знала, что трубадуры и сказители разнесли ее печальную историю далеко за пределы Тосканы, до самой Франции. Недаром тетя Елена написала из Парижа, что ее любовь не менее известна, чем чувство Изольды к Тристану.

– Да, он был со мной помолвлен, – спокойно ответила она. – Вы это сами знаете. А раз так, должны понимать, что ни он и никто другой из Золотого войска не осмелятся искать у нас убежища.

– Я упомянул, что мы разбили Арнонкура две недели назад, но до сих пор не нашли. Однако он бежал от своей армии – пока довольно и этого. Поверьте, я здесь не за этим. Я один с моим оруженосцем и задержусь не долее, чем потребуется, чтобы выразить почтение родственнице начальника и осмотреть одну из наших лошадей. В дороге она немного охромела. А если не покажусь чрезмерно навязчивым, попрошу перекусить в середине дня.

– В Бельведере всегда рады людям близкого родственника моей матери, – заявила Франческа, радуясь, что складывающееся положение дел освобождало ее от обязанности прислуживать Симону Мальвилю. От одной мысли, что потребуется к нему приблизиться, она ощущала холод в животе. – Я немедленно пришлю вам своего управляющего, – проговорила она. Сделав поспешный реверанс, она так заспешила прочь, что чуть не столкнулась с нищим монахом – убогим, согбенным человеком в грубой домотканой одежде.

– Ну как, их лошадь в самом деле охромела? – спросила Франческа Джузеппе. Они стояли на втором этаже замка – в покоях знати, неподалеку от комнаты Бланш.

– Ничего подобного, – последовал быстрый ответ. – Мальвиль понимал, что мы проверим его слова. Но, похоже, это его нисколько не тревожит. Он обыскал окрестности, но ничего не нашел и тогда решил прочесать Бельведер в надежде нащупать ниточку.

Франческа согласно кивнула:

– Да, господин Симон – известный развратник, но отнюдь не дурак. Чем больше мы будем ему запрещать, тем сильнее разожжем его любопытство. Остается надеяться, что он не доберется до домика. – Графиня помолчала. – Не своди с него глаз, и с оруженосца тоже. И вот еще что: пошли Летицию к леди Бланш. Лучше, чтобы мать не узнала о приезде Мальвиля.

Все утро Франческа умело избегала гостей, но ближе к обеду стала понимать, что нанесет кузену непростительную обиду, если откажется от трапезы с его самым близким соратником.

«Скорее начнем, скорее простимся, – подумала она. – А Джузеппе позаботится, чтобы гость смотрел во все глаза, но ничего не видел».

Она наскоро умылась, мазнула себя благовониями и выхватила из сундука первую вещь, которая попалась под руку, – простую темно-зеленую тунику с подходящей по цвету нижней юбкой. Туника досталась ей от Бланш, и Франческа недовольно заметила, что она несколько длинновата и жмет ей в груди. Но поменять наряд не хватило времени: люди де Кюси свободно бродили по замку. Сойдет и так.

Когда Франческа вошла в Большой зал, Мальвиль поднялся, и она снова почувствовала на себе похотливый взгляд его холодных, стальных глаз. Он бы предложил ей помощь, но она быстро прошла мимо него и сама отодвинула стул.

«Прочь! Прочь! Прочь!»

Кружение ее мыслей совпадало с ритмом поглощения французом еды, когда он с безразличием продирался сквозь горы деликатесов. Жареное мясо с луком, печеный чеснок, кунжутный хлеб, груши, козий сыр, ранние орехи, засахаренные фрукты и сладости – все поедалось с одинаковой поспешностью, как только попадало на стол. Слуги еле успевали за его аппетитом. Беседа оказалась невозможной, и Франческа после нескольких неудач прекратила всякие попытки. Ситуацию усугубляло то, что Мальвиль обильно сдабривал пищу вином. Алые капли висели у него на подбородке, пятна от вина, похожие на кровавые, испестрили тунику. Юный оруженосец тоже с удовольствием отводил душу. Франческа уже решила, что им не суждено подняться до темноты. Но в этот самый миг Мальвиль оттолкнул стул и довольно похлопал себя по животу.

– Я был наслышан о целебных травах Бельведера, но ничего не знал о щедростях его кухни. Жаль. Такого прекрасного сыра я в жизни не пробовал.

– В этом году уродилась сладкая трава, и тучные козы дали много молока. У нас созрело достаточно сыра. Вряд ли вам удастся приехать в Сант-Урбано на ярмарку, поэтому я прикажу упаковать вам в дорогу несколько головок.

– Я приеду, если на это будут причины. – Мальвиль протянул руку и коснулся ее пальцев. Странное кольцо холодом обожгло кожу. Франческа вскочила так поспешно, что стул с грохотом опрокинулся у нее за спиной.

– Давайте пройдемся по внутренним садам, пока оруженосец будет готовить ваших лошадей, – предложила она. – Обосновавшись здесь после замужества, мать посадила привезенные ею черенки роз, и они превосходно принялись на благодатной почве Тосканы. Цветы из Бургундии, а ваше произношение, если я не ошибаюсь, тоже выдает в вас бургундца...

Но как только они вышли на свежий воздух, Франческа пожалела о своем предложении. Двор дремал в послеобеденной неге: слуги либо отдыхали, либо занимались своими делами. Некого позвать на помощь, если понадобится защищаться от незваного гостя. Единственная живая душа в округе – все тот же нищий монах, который мирно похрапывал, привалившись к каменным воротам Бельведера.

Но еще хуже было то, что Мальвиль никак не желал поворачивать к цветнику на восток, а упорно стремился на запад к глицинии, которая скрывала проход, ведущий к Ги.

– Склоны сухие, как трут, – заметил он, ковыряя носком сапога тропинку. – Одна искра, и все сгорит. – Француз поморщился на солнце. – А вместе со всем и Арнонкур. – Он внезапно повернулся к Франческе и указал за крепостной парапет. – Я заметил с дороги кладбище. Там похоронены ваши братья?

– И отец тоже.

– Чума? Ужасная доля для воина так покидать мир – чахнуть и бессильно рыдать.

Обычно Франческа гнала воспоминания о тех страшных днях. Но в тоне Мальвиля что-то ее тронуло. Француз не понаслышке знал чуму и страшился своих познаний.

– С ними все кончилось быстро. Они угасли за неделю.

– Повезло. Я знал человека, который мучился намного дольше. – Несколько мгновений он смотрел на графиню невидящим взглядом, потом черты его лица опять ожесточились, и он решительно шагнул к потаенной двери.

Франческа чуть ли не бегом кинулась вслед за ним.

– Ваши лошади, наверное, готовы.

Он не обратил на ее слова никакого внимания. Зато бросил через плечо вопрос:

– Я слышал, Бельведер встал на сторону святейшего императора Рима, когда тот сражался против папы?

«Быстро отвечать! Все что угодно, только бы его отвлечь!»

– Первым из Дуччи-Монтальдо здесь обосновался мой прапрадедушка Лука, большой друг и почитатель императора Фридриха, который в 1245 году помог ему основать Бельведер.

– Надо же! Почти сто пятьдесят лет назад! – удивился Мальвиль. – О верности вашей семьи свидетельствует расположение амбразур на бастионах. Они сориентированы на империю. Другие укрепления в округе представляют собой квадрат. В Тоскане верность Ватикану и папе чтится превыше всего. А в Италии верность вообще зиждется на войне и вендетте. Никогда не поверю, чтобы такой хитрец, как ваш предок Лука, не соорудил какой-нибудь уловки на случай осады, чтобы при необходимости можно было ускользнуть из западни.

Франческа заставила свой голос звучать как можно спокойнее:

– Здешняя округа гораздо миролюбивее, чем можно себе представить. Мы слишком оторваны от других, чтобы заниматься войной. Если потайная дверь и существует, я о ней ничего не знаю. А я прожила в Бельведере всю свою жизнь.

– Странно. Я видел кладбище за этой стеной. Земля рядом с ним сильно истоптана. Слишком истоптана, даже если принять во внимание, что мы очень любим наших незабвенных. Так, по крайней мере, мне показалось с главной дороги. – Рука Мальвиля шарила по стене за глицинией в дюйме от секретного замка. – Вот загадка, которую я никак не могу разрешить.

Кто-то тронул Франческу за плечо. Графиня резко обернулась. Из-под грубого монашеского капюшона на нее смотрели холодные глаза Бельдана д'Арнонкура. Его рука покоилась на рукоятке спрятанного меча. Он подал ей знак молчать.

Франческа понимала, что выбора не было.

– Ай! – Получилось неплохо. Она будто бы поскользнулась на грязи и всем весом навалилась на Мальвиля. – Простите, я такая неуклюжая. – Но не сделала ни малейшей попытки распрямиться и вырваться из его объятий.

– Эй ты! – повелительно прикрикнул француз на оборванца-монаха. – Не видишь, госпожа ушиблась? Беги в замок и приведи помощь. Не медли, а не то я отрублю тебе нос! – Он снова повернулся к Франческе. – Обопритесь на меня, не вставайте на больную ногу. Мне показалось, что вы подвернули ногу. – Он говорил почти ласково, но в его словах сквозило торжество.

«Наверное, понял, что я хитрю, – решила Франческа. – Не беда: пусть себе думает все, что угодно, пока тщеславие затмевает его разум».

– Мне уже лучше, не понимаю, что со мной случилось, – проговорила она. – Я здесь ходила тысячи раз. – Она продолжала опираться о его руку, надеясь отвлечь от потайной двери. Пусть он даже загорится желанием поцеловать графиню.

Щеку опалило пропахшее вином дыхание. Но чем теснее прижимался к ней Мальвиль, тем надежнее она выбрасывала его из головы. Почему-то возникли мысли о Бельдане. Франческа вспомнила его чистый аромат, когда рыцарь наклонился разбудить ее утром. Чтобы спасти брата, он, не задумываясь, убил бы француза. Но какая была бы от этого польза? Даже грубому солдафону ни к чему умирать. Довольно смертей. Она устала от них!

Франческа любила Ги не меньше Бельдана и нашла достойный выход из положения.

Стальные руки прижимали ее к себе, губы тянулись к ее губам. «Это только поцелуй. Всего лишь поцелуй. Ведь я уже не девочка. И не важно, что об этом поцелуе, который у дочери надменной графини Бланш так грубо сорвал безродный рыцарь, к утру узнают во всех палатках французской армии. Только бы гордыня и страсть заставили Мальвиля забыть о потайной двери. И пусть потом трубит на всех углах о своих любовных победах».

Бледная Франческа не шелохнулась, когда Мальвиль прощался с ней посредине двора.

– Мы еще увидимся, графиня, – прошептал он. – И наша встреча будет не такой краткой. Быть может, я сумею приехать на ярмарку в Сант-Урбано, и мы попляшем на карнавале.

Ее щеки вспыхнули, будто вся округа услышала о его намерении. И только когда лошадиные копыта прогрохотали по подъемному мосту и Мальвиль скрылся в узких деревенских улочках, она повернулась и бросилась прочь. В вестибюле стоял тяжелый аромат розового масла. Но Франческа его не заметила. Она едва успела забежать в гардеробную, как ее стошнило. И тошнило снова и снова.

Глава 6

После поцелуя Мальвиля Франческа решила держаться подальше от великого рыцаря Арнонкура: пусть себе думает все, что угодно. Если он и раньше сомневался, что она способна стать достойной женой его брату, то теперь наверняка укрепился в своем мнении. А ей легче десять раз оказаться в безднах ада, чем начинать оправдываться.

Но чем старательнее она гнала Бельдана из своей жизни, тем беспрепятственнее он в нее входил. Отъезд Мальвиля освободил его от необходимости тщательно прятаться, и теперь Бельведер и Франческа вполне ощущали его присутствие.

Наступило время роения пчел. Франческа возвращалась с пасеки с сеткой на лице и увидела Бельдана. Раздетый до пояса, он вдвоем с Кристиано помогал влюбленно глазеющим на него крестьянским мальчишкам восстанавливать старое ристалище.

– Как в собственной вотчине, – ворчала она, притворяясь, что не замечает его приветственного жеста.

Когда Франческа выглядывала из окна, он снова маячил перед ней. Метал с обнаженной грудью копье или забавлялся мечами с восторженным Филиппе.

А стоило ей утром отправиться в церковь, он уже стоял на коленях перед алтарем. В Большом зале от него тоже не было прохода: то он рылся в ворохе карт и манускриптов, то разговаривал с людьми.

Однажды, когда Франческа спешила в замок из внешнего сада, она заметила Бельдана на их семейном кладбище. Рыцарь стоял, понурив голову, и смотрел на могилы ее отца и братьев.

И даже Летиция, обычно практичная и славящаяся своим здравым смыслом, стала подпадать под его очарование. Как-то, сортируя зрелые сыры – что для замка, а что на продажу, она заявила:

– А он не такой солдафон, каким я его считала раньше.

– Не такой солдафон? – переспросила графиня. – Ты что, забыла рассказы беженцев о его зверствах? Он кондотьер. Командует армией наемников и зарабатывает на убийствах.

– На убийствах? – повторила Летиция. – А я считала, на том, что защищает Бельведер. Посмотрите, вот прекрасный пекоринский сыр. Куда его, графиня?

«По крайней мере, мать меня понимает, – с надеждой думала Франческа. – И всегда расскажет правду о рыцаре Арнонкуре».

Но Бланш не помогала ей с купаниями, которые сделались ежедневным ритуалом. Каждый вечер Франческа стучалась к Бельдану и переступала порог с таким выражением лица, словно входила во врата ада. Коротко кивала, крестилась на дальний угол и терпеливо ждала, когда потребуется ее помощь.

Но в тот вечер с побеленной стены ей игриво блеснуло новое зеркало, и Франческа машинально остановилась, чтобы взглянуть на свое отражение. А потом, как всегда, прищурилась, чтобы убедиться, возымел ли действие на веснушки настой из ворсянки и вербены.

– Хоть до дыр проскреби, все равно проступают, – проворчала она при виде покрасневшего носа.

За спиной раздался смешок. Щеки Франчески вспыхнули и сравнялись по цвету с носом.

– Смейтесь, Бельдан д'Арнонкур. Когда я найду секрет отбеливания кожи, многие дамы охотно откроют свои кошельки и Бельведер заработает уйму денег. К тому же, – мрачно добавила она, – невежливо попрекать даму ее изъяном. У меня такое чувство, что это зеркало повесили здесь не случайно.

– Надо же было как-то украсить стену, – спокойно отозвался рыцарь. – А смеяться мне полезно, чтобы скрасить боль от ран. Лучше скажите, леди Тщеславие, когда начинается ярмарка в Сант-Урбано?

– Естественно, на праздник Сант-Урбано. Значит, через семь дней.

Бельдан сделал вид, что не заметил ее колкости.

– И много ли собирается народу?

– Обычно много, если не подведет погода. – Франческа посмотрела в окно. – Это самая большая ярмарка пяти общин. Сюда попадают товары со всей Европы. Люди съезжаются издалека. Дело к зиме: если не купишь нужного сейчас, то не купишь до будущего года. Однажды торги продолжались даже во время сильного града – вот до чего дамам не терпелось приобрести свои пустячные забавы.

– А эти пустяки вам тоже нравятся?

Франческа почувствовала, что снова вспыхнула, и разозлилась на себя. За те недели, что здесь жили Арнонкуры, она краснела чаще, чем за пять лет отсутствия Ги.

– Я в первых рядах страждущих, – резко ответила она. – Деревенские старосты понимают значение ярмарки. И купцы тоже, раз решаются на опасное путешествие. Заморские яства и ленты нам не по карману. Они удел богатых торговцев и банкиров.

Бельдан быстро поднял глаза, ожидая увидеть на ее лице выражение зависти. Но оно хранило все то же слегка удивленное выжидательное выражение, как в день их первой встречи. Достойная дочь графини Бланш. Или это вызов ему?

– Но было же что-то, что вас действительно соблазнило?

– Помимо очередного зеркала? – парировала она и наморщила нос. – Да, безусловно. В прошлом году приезжал Флавио Тоста – торговец тканями. Он венецианец, но имеет кузена на севере, в Комо, а значит, и доступ к чудесным шелкам. Один был особенно красивый – переливчато-зеленый с золотой ниткой. Ничего подобного я раньше не видела.

– Зеленый с золотом, – повторил Бельдан. Франческа кивнула.

«Как ее глаза», – подумал рыцарь, но ни за что не произнес бы этого вслух.

– И что же?..

– Да ничего...

Они вопросительно посмотрели друг на друга. Бельдан опомнился первым и направился к ванне. Облегченно вздохнув, Франческа последовала за ним – они возвращались к привычной рутине: сарказму, купанию, молчанию. Самому трудному моменту дня, который оба стремились миновать как можно быстрее.

Но в тот вечер Бельдану как будто не хотелось мириться с отведенной ему ролью, он словно решил раздвинуть ее рамки. Сначала Франческа ощутила это нутром, но вскоре убедилась, что не ошиблась – когда он схватил ее за руку.

– Что это за кольцо? – Бельдан поднес ее кисть к свече. – Тяжеловато для такого изящного пальчика. Уж не залог ли тайной помолвки? Снимите, дайте посмотреть.

Франческа отдернула руку.

– Я никогда его не снимаю. Это кольцо моего отца. Теперь оно принадлежит брату. И я храню его для Оливера.

– Ах, Оливер! Прекрасно помню. Кто бы мог подумать, что в живых останется он один.

У Франчески перехватило дыхание. Неужели Бельдан надеялся, что она станет обсуждать с ним мертвых? Она не говорила о них ни с матерью, ни со слугами, ни с Легацией, ни с падре Гаской. У всех хватало душевного такта.

А Бельдан продолжал без какого-либо намека на насмешку:

– Когда-нибудь вы должны мне о них рассказать, хотя я знаю, как это трудно. – И прежде чем графиня успела побороть шок от проявления такого понимания, вернулся к прежнему тону. – Ваша матушка все еще хворает? Позвольте... сейчас вспомню... Мы здесь три недели, а я ее ни разу не видел. Надеюсь, ее болезнь не опасна?

В ответ на его иронию Франческа присела в реверансе.

– Боюсь, милорд Арнонкур, что в отношении вас болезнь моей матери может оказаться роковой.

А потом она загнала в кладовую беднягу Кристиано и с яростью набросилась на него:

– Когда же он, наконец, уедет? У него есть армия. Ему надо командовать. Выигрывать сражения. Убивать людей. Почему он сидит в нашем тихом захолустье?

Несчастный Кристиано совершенно растерялся.

– Сир давным-давно поклялся защищать брата и не отступится ни от него, ни от своей клятвы. – Гигант помолчал и вдруг просветлел. – Говорят, молодой лорд идет на поправку.

– Сегодня у падре Гаски будет причина просиять, когда он спустится к нам из замка, – прошептала Франческа.

Ги улыбнулся, но тут же поморщился от боли.

– У меня по-прежнему такое чувство, будто на спину навалили сотню кирпичей. Но сам факт, что я, это чувствую, свидетельствует о способностях врача и старательности его помощника.

Рука Франчески дрогнула, когда она подносила к его губам питательный отвар. Стояло хмурое утро – свинцово-серое, слякотное, и золотистые волосы Ги были единственным солнечным лучиком на всей земле. Франческа немного отвела душу, кляня непогожий день, но он не был и вполовину таким сумрачным, как ее настроение. Оно нисколько не улучшилось, когда графиня посмотрела на свою измятую тунику и вспомнила, какие неухоженные у нее волосы и какие красные руки. Ги выпил отвар. Нет, день недостаточно темен. Только непроглядная ночь была способна скрыть, что с ней сталось, когда ее обидел лежащий сейчас перед ней мужчина.

– Долго я спал? – спросил Ги, вытирая губы изящным батистовым платком.

– Больше двух недель, – ответила Франческа. – Но иногда просыпался.

– Странно. Совсем не помню. Последнее, что я видел, – это ты на старой поляне. А потом чернота.

– Ты потерял сознание. Мы перенесли тебя сюда. Не в замок – это было бы слишком опасно, – а в потайной домик.

– А что с другими? С Бельданом, Стефано и Кристиано? Где они?

– Стефано повез в Золотое войско приказы твоего брата. А Кристиано исчезает и появляется, когда ему заблагорассудится, и приносит добытые сведения. Ума не приложу, почему Бельдан так его ценит.

Ги нисколько не обиделся на ее колкость и даже улыбнулся.

– Таков уж брат. Если кому-то дарит верность, то это навеки. Но по поводу Кристиано я с тобой согласен. Мы с ним не любим друг друга.

– Вся его любовь принадлежит Бельдану, – проговорила Франческа. – Могу подтвердить, что Кристиано не подарок, но он так же верен господину, как господин ему.

– Ты права. – Ги разгладил неверной рукой простыню. – Если потребуется, он, не задумываясь, умрет за Бельдана. Но где мой брат? Наверное, давно ускакал во Флоренцию?

– Точнее, ускакал в замок. Он был здесь с тобой все это время. А сейчас отправился за падре Гаской.

– Ты хочешь сказать, что он на целых три недели оставил свою обожаемую армию?

– Никак не мог до нее добраться. Сир де Кюси послал ему вдогонку некоего Симона Мальвиля. – Графиня потупилась. – Он, слава Богу, уехал, но французы продолжают прочесывать округу. Поговаривают, что главные силы де Кюси движутся в направлении Тосканы, но пока еще не дошли. Еще говорят, что на юге не все ладно в рядах Карла Анжуйского. Он разбил лагерь под Бари, но это все, что удалось узнать. Соглядатаи Бельдана утверждают, что де Кюси идет в Тоскану, чтобы обеспечить армию провизией, а потом повернет на юг, чтобы удовлетворить требования Карла.

– Это рассказал тебе брат? – довольно вздохнул Ги. – Бельдан говорит о стратегии – своей и противника – только с тем, кому доверяет. Вижу, вы подружились, пока я спал.

Что-то в его тоне встревожило Франческу.

– Вряд ли, – поспешно возразила она. – Бельдан разговаривает со мной только потому, что больше не с кем. Мальвиль по-прежнему перекрывает дороги. Думаю, рыцарь намерен ускользнуть, когда начнется заваруха. Но Мальвиль не отступится: на выкуп за Бельдана можно долгое время содержать армию де Кюси.

– Дело не в выкупе, – поправил ее Ги. – Здесь личная вражда.

Франческа вспомнила, с какой холодной ненавистью француз вспоминал Бельдана. Ей стало интересно, но раненый больше не проронил ни слова. Его взгляд просветлел.

– Скоро праздник, – проговорил он. – Помнишь, как нам было весело во время ярмарок в Сант-Урбано?

– Ели, пили, танцевали и попадали в неприятности, – рассмеялась графиня.

– Разве это неприятности? – отозвался Ги. – Вот Оливер влип так влип: съел все отборные груши твоей матери.

– Насколько я помню, съел не он, а ты, хотя наказали его. Ты вообще был везунчиком. А в тот день проявил настоящее мастерство. Мать приготовила груши на варенье, а ты сумел свалить все на Оливера.

– Так это он их нашел, – продолжал подстрекать ее Ги. – И напрасно рассказал мне о них.

– Он не стал бы оправдываться ни перед отцом, ни перед матерью. – Франческа отвела взгляд. Ее руки без движения лежали на коленях. – Оливер предпочел розгу предательству друга.

– Точно как Бельдан, – пробормотал Ги. Его глаза затуманились печалью. – Они всегда были похожи. Ах, Франческа, вот ведь как повернулась жизнь. Ты была предназначена мне, а я тебе. Хотел стать твоим великим рыцарем, вечным кавалером. Убить для тебя всех драконов на свете, а потом исполнять серенады.

– Так ты и стал великим рыцарем, – твердо проговорила она. – Бельведер – не такое захолустье, чтобы мы не слышали о твоих победах.

– Вы слышали о победах Бельдана, – горько возразил ей Ги. – Мое имя упоминают только потому, что я его брат. – Он внезапно повеселел. – Как поживает твоя матушка? Расскажи мне о леди Бланш.

Франческа и в самом деле чуть было не начала рассказывать. Ей так хотелось с ним поделиться! Рассказать, что мать почти не выходит из комнаты, что пьет слишком много вина, что убивает себя воспоминаниями и угрызениями совести. Фразы уже сложились в ее голове, и она открыла рот, чтобы их произнести, но взглянула на Ги. Он показался ей таким радостным, что графиня не решилась его огорчить. В конце концов, ему требовалась розовая ложь – он хотел услышать, что ничего здесь не изменилось. Она бы тоже хотела этого.

– С мамой все в порядке, – сказала она. – Немного устала и все больше времени проводит в своих покоях. А так все хорошо. По-прежнему красива. Спрашивала о тебе.

Франческа умело переплетала правду и ложь и дарила Ги тот Бельведер, который он помнил. Она заметила, что он не спросил ни о Луке, ни о Марко, ни о Пьеро II, хотя был близок с ними не меньше, чем с Оливером. И тоже промолчала. Они говорили только о живых. «Ги пока слаб, – думала она, – у него еще будет время узнать обо всем». А сейчас она следила за каждым своим словом: пусть он улыбается и будет счастлив подле нее.

– Уже поздно, – внезапно спохватилась она, заметив, что колба песочных часов почти опустела. – Что-то задержало Бельдана. Он уже должен был вернуться с падре Гаской.

– Может быть, понял, что мне хочется побыть с тобой наедине?

– Если бы это было так, он прирос бы к этому месту, и даже инквизиция не сдвинула бы его отсюда. Боюсь, твой брат полагает, что я оказываю на тебя дурное влияние.

– В таком случае ты не знаешь Бельдана. О Дуччи-Монтальдо он всегда говорил только хорошее. – Ги зевнул и потянулся. – Не помню такого прекрасного утра с тех пор, как уехал отсюда. А ты со своими цветами и травами стала почти легендой. Во всяком случае, по словам брата, который замечает подобные вещи. У вас так много общего. Странно, что вы не ладите. С тех пор как умерла Анна, он тоже стал интересоваться врачеванием.

– Ненавижу войну, – отрезала Франческа. – И не люблю людей, которые ее затевают. Я довольно видела смертей и мечтаю только об одном – чтобы вернулся Оливер, а я бы могла вести жизнь не хозяйки замка, а леди. – Она заставила себя остановиться, испугавшись, что ее искренность неуместна. Но Ги как будто понравилось то, что она сказала.

– Я тоже не люблю войн, – признался он. – И в этом мы с тобой не одиноки, потому что великий граф Джан Галеаццо Висконти тоже так считает. Мне рассказывали, что после битвы при Асти его тошнило всю ночь. С тех пор он не провел ни одного сражения и тем не менее сумел захватить и удерживает большую часть Ломбардии. Вот хороший пример того, что мозги важнее, чем мышцы.

Франческа попыталась улыбнуться, но он погладил ее по руке, когда она собралась его умыть. Ее насторожил блеск небесно-голубых глаз Ги.

– Ты создана быть женой. Дорогая...

Его пальцы коснулись ее потрескавшихся ладоней, и Франческа поспешно вскочила, будто бы для того, чтобы прихлопнуть воображаемую муху; ее второпях заколотые волосы рассыпались по белой тунике.

– Стоило получить рану, чтобы снова тебя увидеть, – прошептал Ги. – Не представляешь, как мне тебя недоставало.

«Как странно», – думала Франческа, все еще под впечатлением от его слов. Она же всегда знала, что он скажет именно это. Как знала и то, что Ги вернется и его прикосновение разожжет ее, как и прежде. Но почему-то на глаза Франчески наворачивались слезы. Наверное, потому, что он рядом, а ей больше всего хотелось бы оказаться в его объятиях и снова ощутить нежность его губ. И убедиться, что она и в этом права. Франческа очень удивилась, когда услышала собственный голос:

– Говорят, что ты помолвлен с другой.

Сначала ей показалось, что он станет это отрицать. Черты его лица ожесточились; Франческа будто увидела, как в его голове свивается дымок объяснений. Но он просто сказал:

– Да.

– Ты ее любишь?

Ги не успел ответить. За дверью раздались шум, топот тяжелых сапог, звон золоченых шпор и просветленные слова благословения священника.

– Падре Гаска! – воскликнула Франческа, упорно не замечая высокого мужчину, который сопровождал францисканца. – Позвольте представить вам вашего больного. Господин Ги Арнонкур.

Вдвоем со священником они подняли белую тунику раненого и сняли с груди бинты.

– Кровь стала светлее – это хороший признак. Значит, в глубине рана зарастает, – заключил падре Гаска и ошарашил Франческу, бросив Бельдану: – Господин, подойдите ближе и посмотрите, как идет врачевание.

Но еще больше ее потрясло, когда Бельдан в самом деле наклонился над братом и одобрительно хмыкнул.

– Мной были использованы алоэ и мирра – состав, которым на Востоке умащивают усопших. В соответствии с традицией им натирали самого Христа, после того как он был снят с креста. Но я обнаружил, что этот состав обладает целебными свойствами для живых. – Гаска довольно улыбнулся, запустил руку в складки сутаны и извлек пузырек с настоем лимона и вербены. Втер раствор Ги в грудь, посыпал рану высушенным сыром и накрепко перевязал бинтами. – Я твердо верю в действенность этого средства. Монахи в Лангедоке давно обнаружили, что сырная плесень, охлаждает жар в крови. – Он блаженно потянулся. – Мы поднимем нашего раненого, и он успеет сплясать тарантеллу на ярмарке в Сант-Урбано.

– Я готов, – подмигнул Франческе Ги. – И партнершу уже выбрал.

– Лошадь будет твоей партнершей, – прервал их веселый смех спокойный голос Бельдана. – Люди Симона Мальвиля по-прежнему шарят по округе. Нам лучше всего улизнуть под шумок ярмарочной суеты.

Франческа повернулась к падре Гаске и глазами умоляла его возразить, объяснив, что Ги еще слишком слаб для путешествия, но священник только удобнее устроился на стуле.

– Никогда бы не подумал, что воин может быть настолько сведущим в делах врачевания. Вы учились в Адрианополе, лорд Бельдан?

– Учился, – ответил за рыцаря брат. – Это было разорительным занятием для семьи Арнонкур. После последнего крестового похода против султана Мурада Первого Бельдан «гостил» у турок, а отец собирал выкуп. Семья обеднела, зато брат духовно обогатился. Он не терял даром времени, а турки поощряли добросовестного ученика. Они в науках доки. Брат заинтересовался медициной и врачеванием, и его усердие не осталось незамеченным: султан познакомил его с лучшим алхимиком в империи.

– Таких на Востоке много, – с энтузиазмом перебил его францисканец. – В Оттоманской империи люди вообще меньше подвержены суевериям и не ломают голову над схоластическими бреднями, например, как это тяжелая земля подвешена в чистом небе, или почему одно и то же солнце темнит кожу, но отбеливает полотно, или куда девается пламя, когда гаснет огонь.

– Или сколько времени требуется душе, чтобы добраться до неба, – рассмеялся Бельдан.

– Если душа вообще следует в том направлении, – глубокомысленно кивнул падре Гаска.

– Но схоластика имеет право на существование, – запротестовала Франческа.

– Точно так же, как и магия, – добавил Бельдан и тут же пожалел о своих словах.

Падре Гаска, начавший было сладко потягиваться, моментально замер.

– Они учили вас и этому? Магии? Знаете, леди Франческа, турки не только хорошие ученые, они еще поднаторели в надувательстве и ловкости рук. Может, вы нам покажете парочку трюков? – Его лицо озарилось детским любопытством.

Но голос Ги развеял все надежды на развлечение:

– Брат не решается использовать свои магические штучки, чтобы еще больше не подорвать репутацию. Вокруг и так шепчутся, что он колдун. Сам кардинал Конти обвинил его в том, что он рыцарь тамплиеров. Конечно, в шутку. Но за такие дела и за колдовство в этой стране сжигают на костре.

– Вы говорите об инквизиции, – разочарованно фыркнул францисканец. – По моему разумению, она не слишком много света проливает на сверхъестественные козни дьявола, зато без меры занимается земными делами алчущих смертных. По крайней мере, так началась безумная охота на ведьм, когда пятьдесят лет назад стали жечь тамплиеров. Она продолжается и сейчас.

Тамплиеры всегда занимали Франческу, хотя Бланш запрещала произносить в стенах замка название ордена и крестилась, если у кого-то оно неосторожно срывалось с языка. Поэтому в голове дочери возникало еще больше вопросов о взлете и падении закрытого братства.

«Совершенно не удивлюсь, если он – один из этих нехристей», – подумала она, в глубине души не веря, что Бельдан мог принадлежать к чему-то настолько порочному и тайному. Но рыцарь сам положил конец щекотливой теме;

– Когда-нибудь я вам покажу, чему научился на Востоке. Но заранее предупреждаю: все это не идет ни в какое сравнение с вашим великим открытием эликсира-невидимки.

Гаска довольно зарделся и сразу же позабыл о магии.

– Вы слышали? – с гордостью спросил он.

– Конечно. Об этом ходят легенды на двух континентах.

– Ах, если бы я записал формулу в ту самую ночь, когда меня осенило! Понимаете, открытие пришло ко мне во сне...

Франческа заметила, что упоминание о массовых сожжениях тамплиеров запечатало Бельдану уста. Но она не слишком долго думала об этом – хватало других размышлений: Ги рядом, Ги проснулся, и он ее жаждал.

Глупо, что она не воспользовалась возможностью и не поцеловала его. Эту войну непобедимому Арнонкуру предстоит проиграть. Франческа не понимала, почему не решилась на поцелуй. Но она не допустит повторения прежнего. «Ги не любит Кьяру Конти. Все это проделки Бельдана. Ги любит меня. И получит меня».

В тот вечер Франческа поднялась в лабораторию в башне. Падре Гаска послал за ней, но и у нее в голове роилось множество вопросов к францисканцу. В самом ли деле Ги настолько оправился, что способен отправиться в путь? Ведь ему требуется длительный отдых. Но на винтовой лестнице она внезапно замерла: сверху, из лаборатории, доносился голос Бельдана. Она поспешила к двери, потом замешкалась, приложила ухо к растрескавшейся створке и услышала одно-единственное слово – «Анна». Ги говорил, что так звали жену Бельдана. Почему-то ей захотелось больше узнать об этой женщине.

– Мы были очень юны: мне всего семнадцать, а она на четыре года моложе. – Бельдан говорил так тихо, что Франческа с трудом разбирала слова. – Но таков обычай. По крайней мере, у нас, в Англии. Обе наши семьи поддерживали герцога Глостера. Мы с Анной знали друг друга с детских лет, и все казалось естественным.

– Тринадцать не такой уж малый возраст, – успокоил рыцаря падре Гаска. – Джан Галеаццо Висконти счел себя самым удачливым на свете человеком, когда сумел выдать дочь за наследника французского престола. А ей было всего одиннадцать лет.

Голос священника звучал утешающе, и Франческа почувствовала укол совести: она подслушивала исповедь, нечто сокровенное, что не предназначалось для посторонних ушей. «Неужели я способна так согрешить?» – подумала она, и на мгновение ей представился ад со всеми его ужасами. Но графиня не отошла от двери.

– Тем не менее, трудно поверить, что такая юная девушка уже жена. Она была моей подружкой, товарищем по детским играм. А ребенок, которого она вынашивала, – нашей забавой.

В реторте, обещая новые открытия, весело булькал раствор.

– У меня до сих пор стоит в глазах повивальная бабка. Отвратительное зрелище. Она прибежала из курятника с грязными руками и объявила, что с таким узким тазом Анна не перенесет родов. Тон был такой, словно она говорила, что из загона удрал поросенок или что не удалось собрать к обеду земляники. Обычная констатация факта. И оказалась права. Крики Анны были душераздирающи. Агония продолжалась два дня. Потом жена замолчала. Ее похоронили вместе с сыном. – Франческа услышала горестный вздох. – С тех пор я не испытываю желания снова вступить в брак. И не имею привязанностей. Конечно, если не считать моей армии и Ги. Я растил его после смерти отца, и его долг – носить наше имя.

Франческа так сильно постучала в деревянную дверь, что в кровь разбила костяшки пальцев. Но даже не заметила этого. Она готова была заткнуть этими самыми пальцами уши – только бы забыть тот ужас, который она услышала. Такого Бельдана она не знала и не хотела знать.

Но войдя, столкнулась с тем, к чему уже успела привыкнуть: великий рыцарь Арнонкур вел себя в Бельведере как в собственной вотчине. Он с хозяйским видом устроился на ее лабораторном стуле и длинными пальцами листал любимейший манускрипт на латыни падре Гаски, который францисканец редко позволял извлекать из футляра. По крайней мере ей.

В ответ на дружное приветствие мужчин Франческа присела в реверансе, прямиком прошла к столу и принялась энергично растирать в ступке вербену, чтобы приготовить отвар для Ги. Со стола ей издевательски подмигнуло еще одно новое зеркало – на сей раз в серебряной раме, но она решительно от него отвернулась. Зеркала, казалось, сами собой множились в стенах замка, и у Франчески не оставалось сомнений, какой волшебник их сюда приносил.

– Нет времени исследовать веснушки? – раздался насмешливый голос. Но об истинной причине ее упорных трудов догадался падре Гаска.

– Дорогая, надеюсь, вы не возражаете, что я пригласил господина Арнонкура участвовать в наших сегодняшних опытах? Он весьма образован и может быть нам полезен.

– Наслышана о его научной родословной, – сладким тоном проговорила Франческа. – Говорят, он рыцарь тамплиеров.

– Это сказал господин Ги, но он пошутил, – упрекнул ее францисканец.

– Не он один, – парировала графиня. – Симон Мальвиль тоже так считает.

Она замерла в ужасе оттого, что произнесла имя французского рыцаря. Но мужчины не обратили на это внимания. А когда она подняла глаза, то заметила, как переглянулись священник и Бельдан.

– Ги вовсе не шутил. – Франческа прищурила глаза. – Он ссылался на кардинала Конти, который не бросает слов на ветер. Нет, господа, мое любопытство не удовлетворено и вам не удастся сбить меня с толку, умело меняя тему. Бесполезно – я не отступлюсь, пока не добьюсь своего. Так что решайте, кто из вас расскажет о том, кем были – или кто есть – эти рыцари и почему господин Арнонкур умолкает при первом упоминании о них.

Бельдана нисколько не встревожила ее настойчивость. Он встал со стула и усадил на него Франческу. А она ощутила на своей талии его сильные и теплые руки.

– Мальвиля нечего слушать. А Ги мог не разобраться в том, что ему говорили. Или не разобрались вы. Я много лет знал кардинала Конти и вполне с вами согласен: он никогда не балагурит попусту. Я даже ни разу не видел, чтобы он смеялся или улыбался.

– Однако теперь Ги ближе к его семье, чем вы, – не унималась графиня. – Не исключено, что кардинал обсуждал вас за вашей спиной.

– Не исключено. Но в этом я не очень-то верю брату.

Пока они препирались, падре Гаска копался в огромной груде наваленных на стол рукописей.

– Я кое-что припас, что может заинтересовать леди. Эти записи много лет назад сделал мой учитель алхимик Серж де Краон. Он только что окончил университет в Париже и обладал прекрасным почерком, когда Филипп Красивый нанял его переписчиком. Это было в 1313 году. На следующий год случилось массовое сожжение тамплиеров. Серж все видел и все записал. В том числе и их проклятия. И сделал интересные заключения. Разумеется, негласные. Никто не станет открыто проявлять интерес к тайному ордену, членов которого преследовали и сжигали за колдовство. Он написал официальную версию, чтобы ублажить тщеславие монарха, а эту оставил для себя. А когда умирал, передал рукопись мне. Он мне доверял. Где же она? Я только что ее держал. Ну, не важно, найдется. И ответит на многие вопросы гораздо лучше, чем я. А пока, графиня, не сопроводить ли вам рыцаря на бастион? Взгляд воина оценит окрестности с высоты орлиного полета.

Франческа поднималась впереди Бельдана по тускло освещенной лестнице с зажженным фонарем в руке. Она знала эту лестницу как свои пять пальцев и поэтому шла не задумываясь. Мысли ее были далеко от Бельведера, в Париже 1314 года, где сожгли не меньше тысячи мужчин. В ушах стояли их предсмертные крики, видимо, этим объясняется то, что случилось в следующее мгновение. По крайней мере, сама Франческа так решила. Когда она открыла ведущий на бастион люк, перед ней возникла стена огня.

Пламя вздымалось и трещало под стеной, пожирая все на своем пути, и в нем ей почудились голоса.

– Колдовство, – прошептала графиня. Мертвые взывали к живым.

– Франческа! – Это звал не мертвец, а Бельдан. – С вами все в порядке?

Она резко обернулось, и в то же мгновение видение рассыпалось на мириады искр.

– Ничего. Сон наяву. У меня это часто бывает. Призрак костра, который разожгли во дворе замка, когда умерли братья и отец. Эта картина меня преследует до сих пор. Преследовала. Но сейчас...

– Что сейчас? – переспросил Бельдан.

– Сейчас огонь был совсем другой. Злее. Прожорливее. Он не скорбел о смерти, но сам ее сеял. А теперь все прошло. Со мной это случается все реже и реже. Последний раз – в тот самый день, когда вы с Ги приехали в Бельведер.

Франческа тряхнула головой, прогоняя последние черные мысли. И вдруг поняла, как близко от нее Бельдан и как холодна его рука на ее обнаженном плече.

– Сон, – повторила она и улыбнулась. – А вот ваши руки не сон. Это реальность, и они совершенно ледяные. Мы слишком много внимания уделяем лечению вашего брата и совершенно забыли, что вы тоже ранены. Позвольте, я помогу вам согреться.

Бельдан понял, что это всего лишь забота о больном. Отгадал по ее тону.

– Я знаю, что мне поможет, – сказал он. – Магия. Так учит падре Гаска. Он говорит, что магия усиливает жар в крови.

Забота о больных – это ее инстинкт. Как его инстинкт – война.

Франческа улыбнулась и словно помолодела. Солнечный свет посреди беспросветной ночи. Но когда она взяла его руки в свои, Бельдану захотелось их отнять. Отдернуть обе сразу. «Детская причуда, – решил он. – Разве может хрупкая женщина повредить великому лорду Арнонкуру?» Бельдан заметил, что ее руки тоже были холодны. «Холодные руки. Сердца в огне». Старая присказка. Странно, что он теперь ее вспомнил.

– Магия, – ворковала Франческа, и ее голос завораживал. – Особый метод, который применяет падре Гаска. Нет ничего действеннее, чтобы согреть кровь.

Она взяла его руки в свои. При этом обнажились ее запястья. А потом наклонилась так, что дуновение ее дыхания овевало его кожу.

Бельдан снова почувствовал страх. А затем жар, когда она легонько подула на его пульсирующие голубоватые вены. По спине к чреслам побежали волны. Неужели она это делает намеренно? Из-под заколки ему на руку упал ее локон. Она подняла голову и улыбнулась. Не только губами, но даже глазами.

– Вот так-то! Я чувствую тепло. – Она откровенно радовалась своему целительскому мастерству. Но что-то в его лице вызвало у Франчески беспокойство. Бельдан заметил, что улыбка стала меркнуть. – Вам лучше? – беспокойно спросила она.

– Намного. Вы достойная ученица алхимика.

– Вот и славно.

Они спохватились, заметив, что его руки все еще лежат на ее ладонях. Бельдан стал их отдергивать, а Франческа отталкивать. И он почувствовал, как кожу царапнуло тяжелое кольцо Дуччи-Монтальдо.

– Сначала Ги, а теперь я. Мы оба обязаны здоровым биением наших сердец вашим целебным прикосновениям.

– Не моим, – поспешно возразила графиня. – Падре Гаски. Это его искусство помогает Арнонкурам. Я всего лишь подражаю его приемам. Так вы хотите взглянуть на дороги?

Бельдан стоял в одиночестве и смотрел на притихшую долину. Франческа давно отправилась в постель. Только спит ли она? В этом рыцарь сомневался. Со своего высокого наблюдательного пункта он краем глаза видел ее окно: в глубине комнаты мелькнула свеча, хотя графине давно полагалось видеть сны.

– Недурно, – произнес он вслух.

Бельдан нарочно над ней подшучивал, смеялся над ее веснушками, ее ярмаркой и медом, цеплялся за все, что могло отдалить от обрыва, к которому его влекло дуновение ее дыхания на его запястья.

«Несчастная, – самодовольно думал он. – Уже не молода и больше не богата. Однажды Ги ее уже покинул. Теперь ей снова предстоит пережить такое же испытание. Я оставлю денег. Она, конечно, откажется. Но Бланш возьмет». Так ему подсказывал опыт. После смерти Анны Бельдан завязывал множество мимолетных связей, и женщины всегда оставались довольны таким решением. С радостью его вспоминали и приглашали снова.

А еще он наведет справки об Оливере. Слава Богу, у него остались друзья при дворе султана. А когда брат окажется дома, Франческа с готовностью все забудет и все простит.

Он мог бы гордиться своим состраданием. Но погубил все сам: позволил коснуться своих рук и сам касался ее ладоней. Оказался так близко, что губами и кончиком языка мог ощутить ее кожу. И, поглаживая запястья, благодарил:

– Спасибо, что спасли нас от Мальвиля.

И этим поразил ее так, что Франческа убежала. Да и себя немало удивил. Никогда бы не подумал, что способен на такую безоглядность. Но графиня его заинтересовала. Ее отношение к поцелуям. Бельдан видел, как она поцеловала Мальвиля, хотя ей очень этого не хотелось, и не решилась поцеловать Ги, хотя страстно этого желала. Он загорелся отгадать загадку, но должен был признать, что его безрассудство не помогло. Нисколько.

Бельдан все еще думал о Франческе, когда ворота замка беззвучно отворились на смазанных петлях и выпустили по подъемному мосту мужчину, ведущего в поводу лошадь. Вскоре он скрылся в спящих улочках Сант-Урбано. Но на окраине вскочил в седло и понесся так, будто за ним гнались все силы ада. И не заметил, как из тени материализовался огромный человек и бесшумно бросился за ним в погоню.

Бельдан улыбнулся уголками губ.

Похоже, к леди Бланш вернулись силы. Не стоит удивляться, если на открытии ярмарки удастся насладиться ее блистательным присутствием.

Глава 7

Однако на следующее утро Бланш дала знать, что ее здоровье стало хуже, не желала ни с кем общаться и не вышла из комнаты.

В отличие от Бельдана Франческа не ожидала появления матери: старшая графиня Дуччи-Монтальдо пять лет не принимала участия в ярмарках. И ее решение нисколько не удивило Франческу. Поразило другое – исчезновение Бельдана.

Он задавал множество вопросов о ярмарочных поборах и пошлинах и о том, сколько средств приносит ярмарка на содержание Бельведера. Его интересовали сыры и вина, а также качество выставленного на продажу меда. И Франческа поняла: Бельдан собирается сопровождать ее во время ярмарки и в день открытия спуститься с ней в деревню с замковой горы. В этом заключалась некоторая опасность. Но с другой стороны, многие бражники появлялись на ярмарке в масках, а болтовня в лавках и рядах могла оказаться полезной. Купцы приезжали со всей Тосканы и из других мест и не могли не знать о передвижениях де Кюси.

Среди множества дневных забот Франческа ловила себя на том, что, то и дело бросает взгляд через плечо, ожидая, как часто в последние дни, увидеть поблизости Бельдана. Он закрывал ей ладонями глаза, заставляя против воли смеяться. Ее это раздражало, потому что она начинала чувствовать себя не в меру юной. Но Франческа убеждала себя, что эти игры невинны. Она должна постараться понравиться Бельдану, иначе рыцарь станет препятствием на пути осуществления ее надежд. Но теперь его не было рядом.

Так прошла половина дня. Слуги отправились на ярмарку, а ей самой осталось навестить Ги и тоже поспешить на праздник.

Теперь Ги все чаще и чаще приходил в сознание, и падре Гаска уверял, что кризис миновал. С тех пор как раненый назвал ее дорогой, Франческе ни разу не случалось остаться с ним наедине в периоды его полного просветления, но она тоже заметила, что Ги порозовел и дышал ровнее и глубже.

Вот и сейчас она с удовлетворением смотрела на него. Конечно, в ближайшее время Ги немыслимо трогать с места. Это ее радовало. Бельдан скоро уедет: армия развалится без предводителя. Так что он не может сидеть здесь вечно. И тогда Ги останется с ней. Безраздельно. Как прежде.

Эта мысль так взволновала Франческу, что она забыла об исчезновении великого рыцаря – сидела и думала о близком будущем. А потом тихонько погладила Ги по щеке и вышла.

Франческа выбрала простую темно-красную тунику из хорошей тонкой шерсти, без отделки, но прекрасного покроя. И без видимых следов починки. Достаточно нарядную для праздника и в то же время строгую, чтобы не выделяться в церковном шествии, которое завершает первый день ярмарки. Перевязала волосы золотой лентой, а в уши продела серьги с жемчугом и гранатом. У нее на стене висел осколок зеркального стекла. Франческа подошла к нему и взглянула на себя. И осталась недовольной тем, что увидела. Кроме вечных ярких веснушек, ее расстроили волосы: непокорные локоны не терпели никакого принуждения. Но время летело, и ей следовало спешить. Франческа схватила черную бархатную сумочку с церковной вуалью и несколькими золотыми флоринами и вышла из замка.

Двор притих, а доносившийся из деревни шум гуляния только подчеркивал его безлюдность. Франческа поежилась на солнце и машинально взглянула на окна, за которыми, грустно взирая на ведущую в Рим дорогу, Бланш проводила все больше и больше времени. Мать держала в руке бокал, в котором искрилось красное, как рубин, вино. Франческа поколебалась и улыбнулась. Бланш тоже секунду помедлила и улыбнулась в ответ.

Когда-то Бельведер в ярмарочные дни славился своим гостеприимством. Осенью в замке и его пристройках появлялось множество знатных людей. Возбужденные предстоящим торжищем, все они ждали, что граф Пьеро пригласит их на знаменитую медвежью охоту.

Но теперь богатые семьи останавливались в монастырском доме. Так проявлялась врожденная деликатность наивных тосканцев. Не прекращались слухи о стесненном положении графинь Дуччи-Монтальдо, и люди не желали обременять их своим посещением. Но Франческа понимала, что существует и иная, более неприятная причина отсутствия в Бельведере гостей. Тосканцы всегда отличались суеверием, а их приверженность христианству не скрывала проявлений языческого прошлого с его заговорами, заклинаниями и тайными страхами. Год за годом Франческа находила весной в бороздах небольшие фигурки, а осенью видела, как на деревьях ветер раскачивает обереги и амулеты. После скоропостижной смерти графа Пьеро и его сыновей Бельведера стали сторониться. Замок считался проклятым местом, от которого Господь отвернул свой лик.

Сама тосканка, воспитанная в здешних традициях, Франческа все прекрасно понимала и обычно мало тяготилась своим одиночеством. Но сегодня, на пути от ворот Бельведера в деревню, остро его ощутила. Она знала, что послужило тому причиной – проклятый Бельдан Арнонкур. Он казался таким заинтересованным. А когда долгожданный день наступил, сгинул. Вместе со своим Кристиано. Даже весточки не оставил. Внезапно Франческе пришло в голову, что она с таким нетерпением ждала открытия ярмарки именно потому, что Бельдан проявлял к ней явный интерес. Она хотела ему все показать, чтобы он ею гордился, чтобы понял, какую совершил ошибку, разорвав ее помолвку с Ги.

– Разве он мог прийти? – спросила Франческа у выскочившей на тропинку жирной белки. – Он бы рисковал своей жизнью. И жизнью брата.

Но она не спросила, почему ей так грустно без заклятого врага. И вскоре постаралась покончить с невеселыми мыслями о Бельдане.

У городских ворот перемешались обитатели всех замков и хижин округи. Все кричали, весело смеялись и пытались оттолкнуть друг друга. Франческу, на счастье, заметил привратник и провел в небольшую калитку.

– Добрый день, графиня, – поздоровался он. – Я сейчас же закрою за вами дверь. Стыдно, как ведут себя тосканцы.

Внутри Франческа сразу забыла обо всем на свете, кроме рад остей, этого дня. Много лет назад правящая община осознала, что женщины влекут мужчин, а их самих влекут желания их сердец. И в соответствии с этим открытием поощряла продажу всяческих изысков – деликатесов, тканей, одежды. Сюда стали съезжаться торговцы шерстью из Фландрии, перчаточники из Неаполя, продавцы пряжи из Франции, золотых и серебряных дел мастера из Германии. А покупатели прибывали из таких далеких городов, как Лукка и Сиена. И даже гордая Флоренция поднимала свой флаг на их колокольне.

Под ноги Франчески подкатился мячик жонглера. Графиня наклонилась, собираясь бросить его хозяину, но жонглер скрылся в толпе акробатов, магов и глотателей огня. Пару секунд она катала мячик на ладони, а потом бросила его яростно машущему руками человеку. От запаха жареной медвежатины потекли слюнки, но оставалось еще так много дел, что Франческа сомневалась, что успеет подойти к жаровням. Она направлялась по мощеным, узеньким улочкам к центральной площади, радостно кивая в ответ на приветствия людей, которых не видела целый год. Проходя, заметила, что ее ближайшая соседка графиня Риччи беременна. Это будет ее первый ребенок. А у графа одиннадцатый. И все живы. Чего нельзя сказать о его двух предыдущих женах, которые умерли во время родов. Но эта, кажется, здорова. Платье сильно топорщится, а она на седьмом месяце неплохо себя чувствует. Здороваясь с усталой графиней и ее сияющим супругом, Франческа мысленно решила под каким-нибудь надуманным предлогом отправить к ним Летицию. Служанка обладала навыками хорошей акушерки. И ее присутствие могло избавить графиню от печальной участи своих предшественниц.

Затем ее опытный взгляд отыскал прилавок сапожника из Утильо. Франческа хотела проверить, хорошо ли действует на его больную ногу рекомендованное ею лекарство. Средство подействовало, хромота сделалась менее заметной, и сапожник рассыпался в благодарностях.

Настолько бурных, что привлек внимание молодой и явно богатой пары, которая выбирала сладости и пряности в ярко раскрашенной лавчонке остроглазого венецианца. Муж обернулся, и его лицо окаменело, когда он увидел Франческу.

Графиня тоже замерла. Но хорошее воспитание требовало от нее радушия. И мужчина ожидал любезности. Джованни д'Амбри Франческа прекрасно знала, потому что они вместе выросли.

Он был младшим сыном в знатной флорентийской семье, которая вела свой род от предков из Римской империи, но в последнее время обеднела. Ходили слухи, что честолюбивый Джованни чуть ли не в утробе матери начал охоту на безродную, но богатую девушку, чтобы разрешить свои затруднения. Три года назад усилия увенчались успехом, и его зоркий взгляд остановился на хорошенькой и тщеславной дочери банкира из Пизы.

Ухаживания и обручение заняли не больше двух недель, зато свадьба д'Амбри и Коста оказалась самой пышной на памяти людей. Празднества, в которых принимал участие весь цвет итальянской аристократии, продолжались три дня. Пригласили, кажется, всех, кроме графинь Дуччи-Монтальдо. Об этом стали судачить, поскольку д'Амбри приходились дальними родственниками графу Пьеро и семьи всегда дружили. О причине такого невнимания Франческе не сообщили, а она, конечно, не спрашивала. Но сразу все поняла, когда Джованни потупил взор, а новоявленная графиня, наоборот, взглянула с торжеством на ее потрепанную тунику.

– Дорогая графиня, – защебетала жена (Франческа никак не могла вспомнить ее имени). – Мы так и думали, что встретим вас здесь. Ведь Сант-Урбано, если не ошибаюсь, до сих пор под покровительством Бельведера? А мы здесь проездом. Я много слышала об этом торговце гвоздикой и пряностями. Надо кое-что купить, хотя через пару недель мы переезжаем в наш дворец в Риме. Джованни очень приближен к кардиналу Конти, и его преосвященство нас милостиво пригласил. Представляю, как ужасно жарко на юге, а о нашем новом дворце не хочется даже думать – в нем еще очень много недоделок. Но жизнь в Италии неспокойна, и если кардинал зовет, нужно ради долга жертвовать всем. – Она понизила голос: – Франческа, скажите, как поживает ваша матушка? Всегда есть надежда, что можно покончить с пристрастием к вину...

Злобная выходка графини д'Амбри ошарашила Франческу. Но зато Джованни повел себя сообразно воспитанию: кивнул и передал привет графине Бланш. А затем скрылся с женой в толпе. Однако Франческа успела заметить, какой пустой у него взгляд. Джованни купили. Он запросил высокую цену, и теперь приходилось расплачиваться.

Но утешение оказалось слабым. Пустота жизни д'Амбри только подчеркнула унылость ее собственной жизни.

– Все на свете ищет себе пару, – пробормотала она, заметив, что светлоглазые подростки больше не бегают по улицам стайками, а каждый кавалер – будь то рыцарь или кузнец – подобрал себе красивую спутницу. Как будто в Тоскане рождались только двойняшки.

Франческа боролась со своим одиночеством, как и раньше: с головой погрузилась в кипучую деятельность – не пропустила ни одного торговца, ни одного прилавка. Попробовала марципаны и цукаты из Флоренции, высказала свое мнение по поводу привезенных с Кипра и из Сирии новых приправ, подбодрила бродивших по улицам флейтистов и барабанщиков. И сумела удачно ответить, когда купец заявил, что он оставил хороший отрез зеленого шелка, который Франческе понравился в прошлом году. Того, дорогого, что не так-то просто продать. Но утром пришел темноволосый джентльмен и забрал все – не оставил даже самого малого лоскутка.

– Не соизволит ли графиня выбрать что-нибудь красных тонов? – предложил он.

– Чтобы ярче казались веснушки?

Но купец не понял ее шутки.

Со времен первых ярмарок сложилась традиция на период празднеств выносить из церкви на площадь статую святого Урбано – покровителя деревни, а в сумерках водружать ее на прежнее место в пыльную нишу. Когда подошла Франческа, большинство соседских девушек заняли места в процессии. Графиня раскраснелась и запыхалась от быстрого шага, но предвкушала момент, когда святой окажется в церкви и она до начала танцев уйдет в замок. Корзина с ее скромными покупками оставлена у привратника. Нужно только откланяться и можно идти.

Франческа заняла место во главе процессии и достала из бархатной сумочки тяжелую кружевную золотую вуаль. Но когда крепила ее к волосам, ощутила, как немеет затылок.

Кто-то смотрел ей в спину.

Франческа тут же вспомнила о Симоне Мальвиле и его обещании приехать на ярмарку. Здесь наверняка находились соглядатаи – это естественно для большого сборища людей во время войны. Но она не заметила никаких подозрительных глаз, следящих за ней из-под маски. Однако инстинкт заставил ее обернуться.

Народ по-прежнему шествовал попарно и не обращал на нее ни малейшего внимания. Только сельский священник окликнул:

– Графиня! – и дал знак трогаться вперед.

Кто-то вложил ей в руку зажженную свечу, и она присоединила свой голос к хору поющих «Аве, Мария». Когда-то давно Франческа любила этот праздник. Любила вместе с другими детьми смотреть на ангельски светлую, златокудрую Бланш, которая возглавляла шествие, как она сейчас. Жизнь казалась загадочной в убранстве восковых свечей, запахе фимиама и разносившихся в тишине холмов распевов в церкви Святого Георга. В ее мирном покое не было места ни чуме, ни одиночеству, ни черноволосому англичанину-кондотьеру, который разбил ее счастье.

«Ах, Ги, – про себя взмолилась она, вступая в прохладную торжественность церкви. – Спи. Спи до тех пор, пока твой брат не уедет отсюда».

Когда Франческа снова оказалась на улице, ее слуха коснулись звуки музыки. Традиция требовала, чтобы каждый – будь то знатный или бедняк – танцевал на веселом закрытии ярмарки. Маленький оркестрик, украсив себя чем попало, расположился подальше от церкви. И совершенно напрасно: фальшивая музыка была настолько бесшабашно зажигательной, что закружились бы в танце даже звезды.

Эта музыка звала, будто приплясывала за спиной на пустой брусчатке. А безлюдные улицы лишь кое-где освещали случайные фонари. Франческа подумала, что могла бы немного повременить и уйти с кем-нибудь еще. С кем-нибудь из замка.

Соблазн. Она могла бы потанцевать...

Франческа решительно выбросила эту мысль из головы. Столько лет она одна в Бельведере и должна понимать свой долг. Она нужна матери. Не исключено, что падре Гаска совершил открытие. Она незамужняя дама, к тому же обедневшая. Быстро стареет, и нет времени на...

– Потанцуйте со мной, Франческа. – Голос был низким и прозвучал так близко, что дыхание незнакомца коснулось ее щеки. Но она не испугалась. Как и в ту первую ночь, когда он с ней заговорил. Только насторожилась. Как любой человек, который имел дело с таким могучим противником.

– Бельдан! – Франческа вмиг забыла, как сильно ей его недоставало. В голосе прозвучали те же недовольные нотки, будто она журила Филиппо или другого мальчишку из замка. – Зачем вы сюда пришли? Здесь повсюду соглядатаи...

– Потанцуйте со мной, Франческа.

Она не могла ему отказать. Красивая, сильная рука легла на ее талию. Полная луна прямо над их головами на секунду залила обоих своим серебристым светом, но в следующее мгновение их подхватила музыка и закружила в тарантелле с ее барабанами, тамбуринами, флейтами и смехом. Их тела согласно двигались в такт музыке на пустынной улице.

Для привычного к сражениям воина Бельдан на удивление хорошо танцевал. И казалось, прекрасно знал эту музыку.

– Я веду! – Он так крепко прижал Франческу к себе, что она почувствовала биение его сердца под темной туникой. Затем – поворот, и они касались друг друга лишь кончиками пальцев.

Что-то в ней противилось удовольствию. Поражала музыка. Ничего подобного Франческа раньше не слышала. Ничего настолько пронзительно дикого. Совершенно не похожего на мирные французские баллады, к которым она привыкла. И еще этот Бельдан д'Арнонкур, с которым она танцевала. Бланш никогда бы этого не одобрила. Да и сама она не одобряла.

Но рыцарь был великолепен и прекрасно знал свое дело: он то прижимал ее к себе, то отдалял и кружил в вихре тарантеллы, и Франческа перестала ощущать что бы то ни было, кроме ритма языческого танца и рук кавалера. Внезапно она рассмеялась, закрыла глаза и покорилась его движениям.

А когда открыла, на улочке стояла тишина, только где-то далеко часто бил одинокий барабан. Франческа не сразу догадалась, что слышит удары собственного сердца. Или сердца Бельдана. Он по-прежнему был от нее слишком близко. Настолько близко, что она различила аромат лавандового мыла, а еще – терпкий мужской дух, который свидетельствовал о беспокойно проведенном дне. Рыцарь пристально смотрел на нее, как в тот первый вечер, когда она купала его. Франческа не могла понять этого взгляда при свете свечи, не понимала и теперь под серебристым светом луны.

– Вам не следовало приходить, – коротко бросила она. – Вы здесь в опасности.

И повернула к воротам. Бельдан зашагал рядом. А позади с новой силой всколыхнулась музыка. Но больше танцевать не хотелось. Одной тарантеллы – истинной тарантеллы с Бельданом д'Арнонкуром – было вполне довольно.

– Вы по-прежнему хотите, чтобы я уехал, Франческа?

– Не могу не признать, что эта мысль доставляет мне удовольствие.

– Без Ги?

Франческа вспомнила о своем воспитании – как бы повела себя Бланш? – и решила, что ответом рыцарю должно послужить красноречивое молчание. Но слова вырвались сами собой:

– Ваш брат еще слишком слаб для путешествия. По крайней мере без...

– Няньки?

Она пошла еще быстрее, чтобы оставить позади его спокойную реплику. Бельдан, как всегда, читал ее мысли. Снова магия. Опасное качество, если им обладает враг.

Франческа отыскала нишу, в которой оставила покупки, забрала корзину и направилась к калитке. Было уже поздно, безлюдно, и дорога к замку наверняка пустынна. Настроения не поднимало и явное намерение рыцаря проводить ее до самого дома.

– У вас же есть конь. Почему же вы не верхом?

– Демон привязан за воротами. Я счел неразумным приводить его в деревню. Любой соглядатай легко его узнает. Очень опасно... для Ги.

В его тоне Франческа различила свои же ворчливые нотки.

– Вы все смеетесь, Бельдан д'Арнонкур, – бросила она, когда он вернулся со своим иссиня-вороным жеребцом. – А французы между тем не дураки. Вы сильно рисковали, заявившись в Сант-Урбано. Ваша лошадь – еще не самое страшное. Вас самого могли узнать.

– Другими словами, миледи, дурак – это я, потому что пригласил вас на танец в темноте.

Графиня негромко фыркнула.

– Не думайте, сир, что внушили мне иллюзии: вы спустились в деревню не ради меня. У вас здесь свои дела – хотели встретиться с гонцом или что-нибудь еще. А со мной столкнулись случайно.

– Естественно, случайно, – эхом отозвался Бельдан.

Стояла прекрасная осень – застывшее мгновение между сиянием лета и смертным покоем зимы. Дорога серебристой лентой убегала к Бельведеру. Франческа заметила, что Бельдан приноравливал свой шаг к ее походке, а не забегал вперед, как поступали многие мужчины. Наоборот, он упорно старался идти с ней рядом. Но их обоюдное молчание начинало смущать Франческу. Она лихорадочно придумывала, что бы сказать. И открыла было рот, чтобы спросить, что Бельдан думает по поводу эликсира-невидимки падре Гаски. Сама она считала, что все это чушь. Но в этот момент Бельдан придвинулся к ней и шепнул на ухо:

– Тс-с...

Франческа моментально ощутила опасность. Но если зло и витало неподалеку, Бельдан не обращал на него внимания. Просто хотел, чтобы она на него посмотрела.

– А теперь закройте глаза.

Сначала сна распахнула их еще шире. Луна сияла с высоты ярко, как полуденное солнце, и рыцаря окутывал ореол серебристого света.

Франческа зажмурилась.

Бельдан быстро шагнул в сторону, но в следующее мгновение вернулся.

– А теперь открывайте. И протяните руку. Графиня раскрыла ладонь и ощутила легкое прикосновение к коже.

– Светлячок! – улыбнулась она.

Крохотное существо принялось с удовольствием исследовать холмы и долины ее ладони. Его округлое тельце переливалось зеленовато-золотистым заревом.

– В Англии мальчишками мы их убивали и делали колечки для своих подружек. И разрывали ради любопытства. Но я думаю, вам приятнее иметь его живым.

Позже Бельдан не взялся бы объяснить, что его заставило это сделать: очарование полной луны, восхищение Франчески его скромным подарком или шаловливая лесная нимфа. А может быть, он этого хотел с самой первой встречи, когда она чуть не сшибла его с ног под деревьями в дальнем саду? Ответа никогда не узнать. Да Бельдан его и не искал. Но он, такой расчетливый, потерял рассудок и, наслаждаясь каждым движением, медленно притянул ее к себе.

А она не сопротивлялась, как покорилась и минутой раньше, когда закрыла глаза или когда доверчиво шла за ним в танце, повторяя каждое его движение. Внутренний голос прошептал: «Эта женщина пойдет на все, чтобы обладать твоим братом». Но Бельдан не прислушался. Не захотел.

– Вам больше идут распущенные волосы. – Он тронул пальцами золотистый узел, который, несмотря на бурный день, еще удерживали металлические заколки. – Не стоит прятать такую красоту. – И он прижал ее к себе, правда, не слишком сильно, опасаясь, что она его он оттолкнет.

А Франческа думала: «Теперь я знаю, чем кончаются подобные танцы». Но в голову приходили и другие мысли: «А что, если... Не может быть... Слишком опасно». Но эти призраки тревоги растворились в ночи. Она не понимала, что испытывает к Бельдану. Однако хотела, чтобы Бельдан питал к ней какие-то чувства. В этот миг в ее мире существовал один только он. И был целым ее миром. Ближе, ближе... Вот уже губы коснулись ее шеи. Она раскрыла ладонь и выпустила на волю светлячка. Близость Бельдана приводила в трепет, и Франческа вздрогнула. Но он не обратил на это внимания и продолжал целовать, все сильнее запрокидывая ее голову.

Она открыла глаза и увидела над собой тысячу темных листьев, а еще выше – тысячу мерцающих звезд. И в этот миг от прикосновения его языка сердце подпрыгнуло вверх и забилось в гортани. Франческа застонала и сама обняла его за шею.

Бельдан словно ждал такой покорности и еще сильнее прижал Франческу к своему напряженному телу. Ее ноздри защекотал запах мужчины: дух дорогой кожи, гвоздики и вымытого тела. Язык дотронулся до ее губ, прошелся по ровным рядам зубов и внезапно оказался во рту.

А она хотела только одного – чтобы это продолжалось как можно дольше, чтобы безрассудство длилось вечно.

Еще, еще и еще...

Но он вдруг дернулся, и Франческа почувствовала, что его мысли улетели далеко, хотя губы продолжали касаться ее губ. Она обиженно отстранилась и услышала то, что встревожило Бельдана.

На них надвигался громкий, как раскаты грома, перестук лошадиных копыт. Он доносился с виа Пеллегрино – дороги на Рим. «Всего один верховой», – решила Франческа. Но это ее не успокоило. Сколько бы ни было всадников, такая поспешность не сулит добра. Все вокруг затаилось. А сама ночь превратилась в отчаянную наездницу.

– Скоро полночь, – прошептала она.

Бельдан ничего не ответил. Он был слишком занят – уводил ее с дороги. Хотел уберечь от несчастья. Франческа заметила, как он вытащил из потайных ножен на поясе кинжал.

Но странно: чем ближе надвигалась опасность, тем больше он успокаивался. И, наконец, убрал кинжал и вышел на середину дороги.

Пропыленный усталый воин натянул поводья и остановил коня в нескольких дюймах от великого рыцаря. Гигантская взмыленная лошадь, поднимая тучи пыли, попятилась и замерла. Обессиленный воин приветственно поднял руку.

– Сир, – проговорил он, – Мальвиль на подходе.

Глава 8

«Ги нельзя трогать. Вам надо ехать без него».

Больше никаких помыслов о нежных поцелуях, только недоверие, злость и упорство с обеих сторон. Они находились в покоях Бланш. Кристиано оказался превосходным лазутчиком и возвратился с доказательствами вероломства графини.

Кузина французского генерала известила де Кюси о местонахождении Арнонкуров. И сотня воинов под командованием Мальвиля прибудет в Бельведер до наступления следующей ночи.

– Были бы раньше, – проворчал Кристиано, – если бы не охотились за каждой встречной юбкой.

Бельдану потребовалось все его терпение, чтобы дождаться рассвета, прежде чем заявиться к Бланш. Но с первым криком петуха рыцарь объявил, что желает видеть графиню через пять минут и выбор ее таков: либо она предстанет перед ним одетая, либо обнаженная. Ему все равно.

Всегда выдержанная, графиня Дуччи-Монтальдо на этот раз, казалось, потеряла самообладание и приказала Летиции:

– Сейчас же приведи ко мне дочь. И никаких задержек.

Франческа решила, что у матери приступ и, не накинув даже пеньюара, бросилась вон из комнаты. Так, босая, с распущенными волосами, в одной ночной рубашке, она пробежала через холл. Только бросила через плечо:

– Разбудите падре Гаску!

Двери в материнские покои оказались открытыми. Она ворвалась в комнату и оказалась в объятиях Бельдана д'Арнонкура.

– Что вы здесь?..

– А вы?

У рыцаря было настолько мрачное лицо, что не требовалось никаких вопросов. Детали тайной головоломки стали складываться в голове у Франчески в единое целое. Помощник управляющего Марио получил загадочное задание, но оседлал лошадь, а не привычного мула. Непонятное вначале торжество Бланш и ее постоянное бдение у выходящего на римскую дорогу окна получали объяснение.

– Ох, мама! – воскликнула она, но тут же выпрямилась и повернулась к Бельдану: – Вы ожидали чего-нибудь другого? Напрасно! Иного приема быть не могло!

– Я совершил ошибку и намереваюсь немедленно ее исправить. – Рыцарь помолчал, усиливая значимость своих слов. – Я уезжаю и беру с собой Ги.

Падре Гаска проскользнул незамеченным в комнату. Но теперь его присутствие было обнаружено.

– Как мой брат? – обратился к нему Бельдан. – Способен ехать верхом? Мне известно, что эта ведьма – прошу прощения, мне известно, что графиня Франческа давала ему отвар мяты с ромашкой, чтобы он постоянно спал. Так что его истинное состояние может быть лучше, чем кажется.

– Если господин Ги решится ехать верхом, дорога приведет его в единственное место – к смерти, – ответил францисканец. – Мята с ромашкой не приносят ничего, кроме пользы. Его раны требовали отдыха, вот почему он так много спал. Нет, седло исключено.

– А если везти в повозке?

– Куда? Французы наверняка оставили на дорогах дозоры. К тому же повозка не позволит вам двигаться быстро.

Бельдан задумался, подошел к окну и отдернул шторы. В комнату ворвались солнечный свет и звуки зарождающегося дня.

Бланш, бледная, но нераскаявшаяся, сидела, выпрямившись как тростинка, на низком стуле. Франческа подошла и встала рядом, а Бельдан хмуро смотрел по очереди то на одну, то на другую женщину. Но лишь когда его черные глаза остановились на ней, Франческа вспомнила, что почти не одета. Подбежала к кровати и схватила материнскую шелковую шаль с бахромой. А когда обернулась, Бельдан все еще смотрел на нее.

– Вы об этом знали?

Франческа помедлила и покачала головой, но в то же время протянула матери руку. Бельдан молчал. Однако она достаточно узнала рыцаря и поняла, что он глубоко задумался. За окном беззаботно пел пересмешник, считая, что в это мгновение в мире не существовало никакой иной музыки.

– Однако я забыл о хороших манерах, – внезапно заявил Бельдан и направился к дамам. Франческа помимо своей воли напряглась и почувствовала, как вздрогнула мать. – Бельведер – это собственность графини Бланш. Значит, она должна отвечать за его защиту и защиту присутствующих в замке гостей.

Бланш фыркнула и, вставая, стряхнула с плеча руку дочери.

– Пусть дьявол заберет себе гостей. У меня долг только перед семьей и владениями. А обязательство перед вами, Бельдан д'Арнонкур, я выполнила давно и сполна. Так что можете спокойно гореть в аду – вместе со своим красавчиком братом!

Если рыцарь и был поражен подобным выпадом, он не подал виду. Франческа с удивлением заметила, как в его глазах замерцали насмешливые искорки.

– Мои воины будут рады узнать, какая пламенная сила бьется в жилах обеих повелительниц Бельведера, – проговорил он. – Я уверен, что сделал правильный выбор, оставаясь с такими страстными натурами.

Бланш задохнулась от гнева, но не успела еще ничего промолвить, как послышался спокойный голос священника:

– А разве нельзя оставить на нас молодого человека, а самому уехать? Судя по всему, де Кюси добивается именно вашей смерти.

– Но, на худой конец, смирится и с его. Или загонит куда-нибудь во Францию и заломит баснословный выкуп. Нет, – тихо добавил он, – без брата я не поеду.

Уголком глаза Франческа заметила, как посуровело лицо Кристиано, но уже через секунду оно приняло свое обычное безмятежно-сонливое выражение.

– У меня возникла идея, – продолжал Арнонкур, и его глаза угрожающе сверкнули. Чтобы прервать ход его мыслей, Франческа быстро вмешалась в разговор:

– Мать вас не гонит. Леди Бланш – благородная женщина. Она не допустит, чтобы человек погиб в дороге. Но дело в том, что замок не защищен: у нас нет ни одного воина, а вас всего двое.

– Трое, – улыбнулся Бельдан. – Я подозреваю, что наш добрейший священник не новичок на поле брани.

Падре Гаска скромно потупился.

– Но даже с достойным служителем Божьим на нашей стороне нас слишком мало, чтобы противостоять огромной силе, которую видел Кристиано. Нет надежды победить в открытом сражении. – Он внезапно осекся и посмотрел на босые, едва прикрытые ноги Франчески. Их вид, казалось, заставил его засомневаться, но после паузы он заговорил решительным тоном: – Остается хитрость.

Бланш подняла на него бездонные бирюзовые глаза.

– И страх. Кристиано, подожди меня во дворе. – Рыцарь не удосужился повернуться к своему помощнику.

А когда дверь за Кристиано закрылась, с ожесточенным, почти угрожающим лицом направился к графиням. Но чем ближе он подходил, тем большую уверенность в себе ощущала Франческа.

– Надо воспользоваться их страхом, – продолжал рыцарь и, хотя обращался к Бланш, говорил явно для Франчески. Словно обволакивал ее. И от этого у нее перехватило дыхание. – Французы, как все люди, боятся смерти, а значит, и чумы, черной смерти, последней, изобретенной природой мести человеку, которую в последнее время связывают с Бельведером.

Сцепленные пальцы Бланш побелели. Она опустила голову. Зато Франческа открыто и с презрением смотрела на врага.

– Не считайте французов глупцами – они не проглотят вашей стряпни. Да, чума напала на Бельведер, но с тех пор как умерли муж и сыновья, слава Богу, больше нас не посещала. Все это знают. И Мальвиль тоже. Мы об этом говорили, когда он у нас гостил.

Снова темный взгляд уперся в нее, и Бланш ощутила, как он прожигает ее до самого сердца.

– Значит, надо дать им повод считать, что в Бельведере опять беда. Мы знаем, что болезнь не возвращалась, но у черной смерти свои нравы. Она непредсказуема. Разносится одинаково быстро в деревнях и в больших городах. А здесь только что проходила ярмарка. Приезжала масса народу – могли завезти болезнь.

– Де Кюси писала моя мать. Она его родственница. Он поверит только ей.

Голос Бельдана остался бесстрастным:

– К счастью, всем известно, что леди Бланш частенько бывает не в себе.

Франческа взглянула в беспредельную глубину его глаз и скорее почувствовала, чем увидела усталое лицо матери и ощутила, как замер падре Гаски, чьи пальцы больше не перебирали четок.

А Бельдан тем временем продолжал:

– Если мы поднимем чумной флаг, а всю округу охватит горе, Мальвиль не решится обыскивать замок, а суеверие не позволит его людям опустошить деревню. – Рыцарь помолчал и добавил: – Сделайте это ради Ги.

Тяжело. Очень тяжело.

Огромный черный флаг развевался над воротами Бельведера. Франческа отвела глаза и посмотрела на небо. Поднялся ветер, быстрее погнал темные тучи и оживил чумные стяги. Их зловещие, трепещущие тени падали на нарисованные на стенах символы чумы. За спиной, во дворе, был сложен огромный костер – осталось только к хворосту поднести огонь. А вокруг него расхаживали «мертвые», готовые занять свои места, как только приблизятся воины Мальвиля.

Накануне в отдаленном хозяйстве мирно скончалась крестьянка на склоне лет. Ее тело вычернили и раздули, чтобы вместе с остальными обитателями замка покойница послужила делу, когда появятся французы.

А в голове Франчески с новой силой вспыхнули прежние кошмары. Но хуже всего было то, что Бельдан разработал свой план, используя обрывки ее рассказов. И при этом целовал, говорил нежности.

И вот чем все кончилось.

– Нет, – сказала она ветру и сгущавшимся сумеркам, – я не стану его ненавидеть. Не стану ненавидеть больше. Ничего, не буду вспоминать.

Но было поздно.

Раньше изнуряющая работа и тревога за свое положение милосердно гнали прочь воспоминания. Но теперь, когда она в одиночестве ждала появления французов, память заработала с новой силой.

Папа... Пьеро II... Лука... Марко...

В тот вечер, когда в Бельведер прибыла пожилая женщина, в замке не умолкал смех. Воссоединение семьи Дуччи-Монтальдо произошло меньше двух недель назад и послужило поводом для бесконечных празднеств. Довольный граф Пьеро сидел в лаборатории в окружении шумных, непоседливых сыновей. Марко вернулся из Англии, где служил оруженосцем у герцога Глостера. Лука возвратился от графа Джана Галеаццо Висконти из Милана. А могущественный граф Савойский освободил на время Пьеро II от обязанностей при его дворе. В последнее время мальчики редко собирались вместе, и отсутствие Оливера не могло омрачить их радости.

Но зато угнетало мать.

Бланш одна не принимала участия в веселье. Она страстно желала, чтобы сарацины освободили ее старшего сына из плена, и сейчас не находила себе места. Она любила всех детей, но не так неистово. Ее помыслы занимал Оливер – плод первых дней ее счастья. И пока он томился в плену...

– Положитесь на волю Божью, – советовал священник. – С вами рядом четверо здоровых детей. Не многие женщины способны похвастаться подобным счастьем.

Но воля Божья сокрыта от человека. А Оливер пребывал не в заботливых дланях Всевышнего, а в запятнанных кровью руках неверных. Она достаточно наслышалась о жестокостях сарацин, о пытках голодом и убийствах. Господи, спаси его!

В воздухе витал аромат розового масла. Бланш беспрестанно молилась, изводила себя постом, раздавала милостыню. Напрасно родные пытались ее утешить. Но благие дела оставались втуне, и она, не смыкая глаз, ночи напролет мерила шагами комнату, застеленную терракотовым ковром. Только бы вызволить Оливера! Только бы он вернулся домой!

И когда старая цыганка постучала в ворота, Бланш поспешила открыть. Накормила, напоила, приютила в замке, а не в деревне. Ведь Христос благоволит к тем, кто помогает страждущим. Провела в зал и усадила за общий стол. Пусть ее милосердие поможет освободить сына.

Старуха не верила своему счастью и беззубо щерилась с дальнего края стола. Потом начала харкать кровью и к утру умерла.

Но, отойдя в мир иной, оставила благодетелям наследство.

Приглушенный топот лошадиных копыт становился все ближе и ближе, но Франческа не испугалась, даже обрадовалась этому звуку: все что угодно – только бы побороть мучительные воспоминания.

Бельдан укрылся под навесом главных ворот. Быстро надвигалась ночь, и вместе с ее приходом поднялся сильный ветер, так часто бушующий осенью в Италии. Франческа стояла чуть ниже, недалеко от ворот. И, несмотря на опасность, рыцарю страстно захотелось пригладить ее растрепанные непогодой волосы, коснуться шелковистой кожи, поцеловать каждую веснушку.

Но вместо этого он заставил себя прислушаться к топоту вражеских коней. Кристиано был прав: французов, похоже, не меньше сотни. Бельдан покосился вниз, кивнул, и слуга бросился выполнять заранее полученный приказ. За спиной послышались рыдания и вспыхнул огромный костер.

Рыцарь возблагодарил Бога, что под стены замка не явился сам французский генерал. Плодородные земли Тосканы уже пересыхали, и военачальнику приходилось постоянно заботиться о провизии для огромной армии. Де Кюси был слишком хитер, чтобы клюнуть на его уловку. Зато Мальвиль не столь проницателен и более пуглив.

Франческа приблизилась к воротам, и он потерял ее из виду. Но зато прекрасно чувствовал, даже острее, чем того бы хотел. Из ее гордой головки волнами истекала ненависть. Но он займется этим потом, а пока все силы направит на то, чтобы уберечь Ги. Он дал слово отцу, а флорентийцам обещал защищать эту область Тосканы. И не отступится, чего бы это ему ни стоило. Пусть даже ценой собственной жизни.

Всадники скакали во весь опор. Бельдан уже различал сияние лат на фоне потемневшего неба. Ветер, как адское дыхание, безжалостно трепал их стяги. Трое предводителей миновали улочки Сант-Урбано и остановили коней перед воротами замка. Один из них – Бельдан узнал в нем Симона Мальвиля – спешился и сделал несколько последних шагов по подъемному мосту. Под ударом его булавы расщепилась доска на воротах, и гулкое эхо прокатилось по притихшему замку.

– Именем Карла Французского и его слуги Эгеррана де Кюси, первого барона Пикардии и родственника графини Бланш де Монфор Дуччи-Монтальдо, требую открыть ворота.

Голос прозвучал решительно, а отнюдь не просительно, и Бельдан крепче сжал рукоятку меча. Во рту пересохло, сердце подпрыгнуло от волнующего предвкушения. Война разгоняла кровь, и он обожал сражения. Особенно сражения ума.

По его кивку главные ворота Бельведера отворились.

Сам Симон Мальвиль, заключила Франческа, услышав голос и грохот булавы. В отличие от Бельдана ее нисколько не радовало его возвращение. Но она выступила вперед, чтобы поздороваться с гостем, и ее миниатюрные ножки застучали по настилу подъемного моста. Грозовой ветер развевал ее белую шерстяную накидку.

Графиня сделала реверанс.

– Судьба нас опять свела, – прошептал француз. Казалось, он хотел коснуться ее, но в последний миг передумал. Франческа почувствовала, как взгляды всех его людей устремились на нее. Ей стало не по себе, когда она подумала, что было у них на уме.

– Господин Симон?

– Где леди Бланш? – спросил он без дальнейших преамбул.

. – Заболела.

Мальвиль насмешливо изогнул бровь:

– Опять? Так скоро после прошлого недуга? Можно подумать, вы ее прячете. Но у нас есть написанное собственной рукой графини де Монфор послание. В нем говорится, что Арнонкур прячется в замке.

Франческа втянула в себя как можно больше воздуха. Она ненавидела лгать и не забыла, как повел себя Мальвиль, когда они в прошлый раз заговорили о чуме. И теперь презирала себя за то, что пользовалась его слабостью.

– Мать не могла послать вразумительного письма. Во всяком случае, в последние два дня. – Она вытянула руку и заметила, что француз проследил за ее жестом. И в этот миг небо озарила беззвучная молния, словно гигантский перст указал на знаки смерти на крепостных стенах – черные флаги и кроваво-красные кресты.

– Я не слышал, чтобы в окрестностях появилась чума, – недоверчиво возразил Мальвиль. Но в то же время попятился.

– Три дня назад мы тоже не слышали. Все произошло очень быстро, как и в прошлый раз. – Франческа помолчала. – Однако прошу вас, входите и приступайте к поиску.

Без лишних слов Мальвиль отвернулся и подал знак одному из своих людей. Воин быстро спешился, но старался держаться подальше от ворот. Графиня его не осуждала. Снова сверкнула молния – на этот раз ближе – и вслед за всполохом света ударил гром. Лошади на мосту и на дороге заволновались. Застигнутый врасплох всадник выпал из седла. Остальные натянули поводья, питаясь заставить животных успокоиться.

Но если кони испугались грозы, люди еще больше страшились черного флага над воротами замка. Они получили строгий приказ от де Кюси и привыкли подчиняться, потому что их верность подогревалась здоровым уважением к его неистовому нраву. Но смерть от чумы совсем не то, что на бранном поле, где шансы противников равны. Этот враг убивал дуновением воздуха.

Ходили рассказы не только о разбитой любви Ги д'Арнонкура и Франчески Дуччи-Монтальдо, но и о довлеющем над ее семьей роке. Никто из этих людей не нанимался умирать страшной смертью в далекой стране.

Франческа поднесла к носу утыканный гвоздикой апельсин – известный амулет против миазмов чумы. Мальвиль опять повернулся к ней. Его лицо выражало решимость, а слова резанули, словно всполохи молний в небе:

– Не то чтобы я не верил вашему высокому суждению, графиня. Но я получил приказ обыскать замок и обязан его выполнить. – Он хотел обойти Франческу, но она схватила его за рукав и показала апельсин с гвоздикой. Француз оттолкнул ее руку, но было ясно, что долг толкал его в одну сторону, а инстинкт в другую.

– Господин, я не могу принять на свою совесть заражение стольких людей. Подождите. Я принесу вам доказательства.

Франческа едва переводила дух, но видела, что план удается.

Мальвиль осторожно ткнул в труп женщины острием меча, затем перевернул тело, как хитрый лис, который подозревает, что тушка кролика скрывает коварный капкан.

«За такое святотатство гореть мне в аду, – подумала Франческа, – так же, верно, как и Бельдану д'Арнонкуру».

Но об этом будет время подумать потом, а пока надо спасать Бельведер, Сант-Урбано и Ги. Хитрость удавалась. Закаленное в сражениях лицо Мальвиля оставалась бесстрастным, но его выдавали расширенные глаза. Он коротко кивнул двум крестьянским юношам:

– Унесите и похороните. Я видел все, что мне требовалось.

Крестьяне поспешили выполнять приказание, а француз повернулся к Франческе. Красный отсвет костра придавал его лицу дьявольское выражение.

– Мы сочувствуем вашему горю, графиня, и не хотим усугублять его своим присутствием. Вспышка черной смерти в это время года – явление необычное, но и такое случалось. Вы, безусловно, об этом слышали. Хочу надеяться, что это краткий визит, а не опустошительное пришествие, как в прошлый раз. Ведь без вашей свежести и красоты эта область Тосканы превратится в унылый край. – Мальвиль помолчал и понизил голос: – Красота – вещь хрупкая. Ее так легко погубить. Взмах кинжала или едкая кислота – вот и все. Хочу верить, что вы меня не дурачите.

Он вскочил на коня и под раскаты грома умчался прочь со своими людьми.

Все было позади.

Наконец хлынул дождь. Франческа скрылась в тени, а Бельдан почувствовал, как его отпускает напряжение.

«Я должен был это сделать, – убеждал он себя, спускаясь из-под навеса ворот. – Это был единственный способ». Его ноги коснулись земли в тот момент, когда ворота вновь отрезали замок от внешнего мира.

Франческа.

Она в упор смотрела на него. А по переносице меж веснушек, как две слезы, скатились крупные капли дождя. В следующую секунду графиня повернулась и, не говоря ни слова, ушла.

Глава 9

В тишине ночи раздавался настойчивый шепот.

– Мы выиграли немного времени, вот и все, – говорил Бельдан. – Но Мальвиль неглуп: он отойдет от замка, повременит и, не услышав больше разговоров о чуме, вернется обратно. И никакие родственные связи не остановят Де Кюси – он дотла спалит Бельведер, а вместе с ним и Сант-Урбано. Единственная надежда на спасение – если мы с Ги уберемся до рассвета из замка.

Погруженная в собственные мысли, Франческа не ожидала такого поворота событий. И теперь энергично замотала головой, протестуя против того, чтобы трогали раненого.

Но Бельдан не отступал.

– Если нас не будет, леди Бланш сумеет убедить их, что действовала по принуждению и, я уверен, не преминет это сделать. Скажет, что я стоял под навесом ворот и, когда приехали французы, грозил Франческе окровавленным мечом, поклявшись при малейшем недоразумении зарубить обеих графинь. Половина слуг согласно кивнет, а другая половина из страха промолчит.

Франческа отвернулась, пересекла темную лабораторию и подошла к окну. Гроза стихла так же быстро, как час назад налетела, только на востоке еще клубились черные тучи. На небе высыпали звезды и сияли как накануне, когда она целовалась с Бельданом, и как будут сиять завтра, когда Ги уедет из замка.

– Костер почти догорел, – сказала она францисканцу, не решаясь взглянуть на Бельдана д'Арнонкура. – А вы что скажете, святой отец?

Падре Гаска соорудил себе новые очки в проволочной оправе и очень гордился своим изобретением. Он поиграл ими и водрузил на лоб.

– К сожалению, полагаю, что рыцарь прав. Мальвиль попал впросак и жаждет расплаты. Он возвратится в ярости. Единственный способ избегнуть его гнева – заявить, что вы действовали по принуждению.

Франческа повернулась наконец к Бельдану:

– Почему ваше войско не защищает замок? Бельведер сполна платит Флорентийскому союзу.

– Я бы привел людей. И не за ваше золото. Но для этого нужно добраться до армии. Воины не оставят Флоренции, если не получат вразумительного приказа. Все знают, что де Кюси хитер и коварен и способен разбить Золотое войско.

– Вас узнают! – воскликнула Франческа. – Или вы считаете, что Мальвиль не огласит в округе описание вашей внешности? Завтра к полудню вас будут искать во всех деревнях от Бельведера до Рима. Двум рыцарям с раненым невозможно остаться незамеченными.

– Я принял решение. С рассветом мы уезжаем из замка. Ради всех нас.

Но Франческа его больше не слушала. В голове ее зародился план, способный спасти Ги. И удержать его рядом. Поначалу его не одобрил даже падре Гаска.

– Дорогая леди Франческа, люди Мальвиля станут обыскивать каждую повозку на дороге. Они объявят охоту на раненого рыцаря.

– Со мной не будет раненого рыцаря, – не отступала она. – Только изводимый недугом больной муж, который со своей покорной женой едет поклониться святыням Рима.

– А почему Рима, а не Флоренции?

– Это собьет их с толку. А когда перевалим через холмы, можно будет свернуть с виа Пеллегрино.

– Но кто возьмется вас защищать? Рыцарю нельзя путешествовать открыто, а вам – одной с господином Ги.

– Кристиано, – последовал ответ графини. – Он будет управлять повозкой и оберегать седоков. А рыцарь тем временем налегке поскачет к своей армии. Бельдан провел достаточно времени в Тоскане и знает укромные тропы намного лучше, чем Мальвиль.

– Все-таки это слишком опасно, – настаивал францисканец. – Кристиано – могучий рыцарь, но один против сотни – это верная дорога в могилу. – Падре Гаска помолчал. Ему в голову пришел более веский аргумент. – И еще, как быть с графиней Бланш? Ей ничто не помешает опять отправить письмо. Она испугается за дочь и пойдет на все, чтобы вернуть ее домой.

Во время этого спора Бельдан хранил молчание, но теперь повернулся к графине.

– У вас найдется достаточно просторная повозка, чтобы уложить в нее Ги?

Франческа затаила дыхание и кивнула.

– А старые знамена Дуччи-Монтальдо – те, что развевались на Бельведере, пока граф Пьеро не изменил их цвета?

Снова кивок головой.

– В таком случае в вашем плане есть смысл. Стоит попробовать, хотя падре Гаска абсолютно прав – это очень опасно. Но только две небольшие поправки...

Его «две небольшие поправки» маялись во дворе замка, еще не придя в себя оттого, что их срывали с места и заставляли тронуться в путь.

Франческа понимала, зачем ей нужна Летиция. Падре Гаска оставался в замке, чтобы собрать последний урожай трав, а кому-то было нужно помогать ей ухаживать за Ги.

– Но к чему тревожить вашу матушку графиню? – недоумевала Летиция.

– Это идея падре Гаски, – объяснила Франческа. – Хотя говоря это, он вряд ли понимал, чем обернутся его слова. Он просто предположил, что графиня Бланш не сможет удержаться и сообщит де Кюси последние новости. Поэтому Бельдан принял такое решение. К тому же у матери во Флоренции есть родственники и друзья. Пусть развеется. Ведь со смерти графа Пьеро прошло пять лет.

– Понятно. – Петиция удивилась, что Франческа упоминала о смерти отца, о чем так не любила вспоминать. И при этом госпожа назвала Арнонкура Бельданом, а не безлико рыцарем. – Пять лет траура вполне достаточно.

– И еще, посмотри на Бланш, – понизила голос Франческа. – Она хоть и жалуется, но не против уехать. Бельдан сотворил чудо: это он ее убедил.

– Может быть, ей спокойнее рядом с вами?

Кроме этого, было второе изменение плана. Бельдан отказался скакать вперед, предпочитая держаться поблизости. Конечно, не на виа Пеллегрино, чтобы не привлекать к себе и к повозке внимания. А на пустынных боковых дорогах, откуда в случае необходимости не долго прийти на помощь.

Его предложения не вызвали возражений.

То ли потому, что так ей казалось спокойнее, то ли потому, что ее, наконец, вынуждали уехать из дома, где случилось так много горя, Бланш сияла даже среди слуг в многолюдном дворе. И хотя на сборы оставалось всего два часа, она справилась с задачей блестяще. Франческа почувствовала болезненный укол, когда в теперешней Бланш разглядела прежнюю, энергичную мать, которую знала с детства.

Бланш вооружилась против мошек и солнечных лучей: с широкополой шляпы ниспадали ярды и ярды небесно-голубой вуали, а руки намного выше обшлагов туники защищали коричневые перчатки. На запястьях звенели браслеты. Она даже позвала Филиппо; который разволновался так, будто уезжал сам, и незаметно поцеловала мальчишку. Только раз лицо Бланш омрачилось, когда графиня посмотрела на древние стяги Дуччи-Монтальдо, которые некогда встретили ее в Бельведере, а теперь развевались над повозкой, в которой лежал Ги. Они немного измялись и потрепались, но все еще годились в дело. Женщина тут же отвернулась и стала следить за слугой, который пытался приторочить к повозке ее очередной баул.

Все просьбы Арнонкура брать с собой поменьше вещей Бланш пропустила мимо ушей. Наоборот, уложила пожитки в коробки, коробочки и баулы и разместила их где только можно. Не постеснялась обложить ими и ложе раненого. Даже яростно тявкающую собачку засунули в маленькую кожаную сумку, которую хозяйка не выпускала из рук.

Франческа достойно соперничала с матерью в излишествах. Хотя она взяла немного вещей и драгоценностей, но наотрез отказалась оставить зеленый с золотой нитью шелк. Завернула в холст и положила Ги под подушку. «Бельдан не узнает, – решила она. – Не то не в меру возгордится, что мне настолько пришелся по нраву его подарок. Скорее всего он забыл, что именно я выбрала такой материал».

Хотя в последнее время его мало заботило, чем она занималась. После того как он ее поцеловал, а потом бесстыдно использовал против Мальвиля, рыцарь сохранял приличную дистанцию и даже шелк передал через падре Таску, поэтому графиня не сумела отказаться от подарка.

Но теперь, подняв глаза, Франческа заметила, что он тоже обнаружил происшедшую в Бланш перемену. Их взгляды встретились: темный, непроницаемый и полный надежды. Но в следующее мгновение Бельдан отвернулся и коротко бросил:

– Пора в путь. Кристиано, убедись, что Ги удобно устроен, и выезжай через главные ворота. Время подходящее: люди пока не в поле, а еще спят. Хотя не думаю, что нам следует опасаться болтовни селян. А я покину замок через осадную калитку. Встретимся на дороге. – Бельдан наклонился с коня и что-то прошептал на ухо Кристиано, но как Франческа ни силилась, она ничего не расслышала. А потом он быстро ускакал.

Однако его отъезд вскоре затмили многочисленные хлопоты. В замке за старшего оставался Джузеппе. И хотя он был человеком опытным, на некоторые вопросы могла ответить только Франческа. От простого: «Когда катать сыры?» – до более сложных: «Кто из лекарей заказывал вербену, и посылать ее в Болонью или в Салерно?» И, наконец, самый пугающий вопрос: «Что говорить, если в замок явится Мальвиль?»

У Франчески заныло в груди: где же ее совесть, если она способна преспокойно улизнуть с Ги, оставив обитателей Бельведера трепетать от страха перед местью француза? Но, убедившись в достоинствах ее плана, Бельдан был непреклонен: Франческа должна ехать. Не только ради его брата, но и ради безопасности замка и деревни. Область по-прежнему находилась под защитой де Кюси и, чтобы убедить командующего снять свою опеку, Мальвилю пришлось бы открыто признать свою глупость и рассказать, как его надула младшая графиня Дуччи-Монтальдо. А на это у француза вряд ли хватит мужества. Во всяком случае, в ближайшее время. А там подоспеет Золотое войско, и они с матерью без опаски вернутся в Бельведер. Ну а талантам Мальвиля найдется применение в каком-нибудь ином месте.

Однако счастливый конец зависел от того, насколько быстро они сумеют добраться до армии Бельдана.

– Где же падре Гаска? – воскликнула Франческа. – Мы не можем ехать, не попрощавшись с ним. Джузеппе, приведи его поскорее!

Управляющий бросился выполнять приказание, но в это время двери отворились и на пороге появился священник.

– Графиня! – Он кивнул в сторону Бланш и прямиком направился к Франческе. – Извините за задержку, миледи. Вот манускрипт, о котором мы говорили. Тот самый, о рыцарях тамплиерах. Он ответит на ваши вопросы. – И вложил в ее руку пыльный свиток.

Удивленная Франческа хотела спросить: «К чему такая спешка? Свиток может подождать две недели, пока мы не вернемся». Но падре Гаска опередил ее и, понизив голос так, чтобы слышала только она, прошептал:

– Возьмите еще вот это. Я работал всю ночь и наконец вывел формулу – во второй раз. – В руке Франчески оказалась обвязанная лентой серебряная бутылочка. – Держите всегда при себе. Если хотите, повесьте на шею. Я знаю, вы не верите в мой эликсир-невидимку. Не отрицайте! Я не так уж стар, чтобы не понимать, когда надо мной смеются. Вы всегда были ко мне добры, но я чувствую, когда во мне сомневаются. Беда в том, что вы пока не открылись магии – магии в добром смысле этого слова. А значит, не обрели веры. И не способны достигнуть вершин целительства.

Франческа порывисто наклонилась, запечатлела поцелуй на его испещренной веснушками тонзуре и сквозь слезы проговорила:

– Жизнь во многом разуверила меня, но в вас я верю, верю в ваш особый дар. И еще знаю, что способна прибегнуть к чему угодно, даже к эликсиру-невидимке, если придется повстречаться на дороге с разъяренным Симоном Мальвилем.

Но пока что гневный француз был далеко, и маленький караван, покинув ворота замка, углубился в холмы. Бельдан тоже не показывался. Ближе к полудню графини совсем успокоились.

«Мы словно набедокурившие дети», – подумала Франческа, заметив, как ее мать с любопытством оглядывается по сторонам. Рядом, гоняясь за бабочками, радостно скакала выпущенная на волю собачка. Решив, что Бельдан не собирается к ним присоединяться, Франческа привязала лошадь к задку повозки и забралась внутрь, к Ги. Но раненый крепко спал, и она уселась подле Кристиано.

– План обречен на неудачу, – тут же проворчал гигант. – По той простой причине, что я нисколько не похож на простого возницу. Я похож на рыцаря.

Честно говоря, Франческа считала, что он больше похож на кучера знатных людей, чем на знаменитого воина, но, щадя его чувства, улыбнулась, и от этого ямочки у нее на щеках сделались глубже.

– Мы с матушкой благодарны вам за то, что вы решили пожертвовать своим достоинством. – Гигант вскипел, и она поспешила продолжить: – Я знаю, что вы не одобряете моего плана. Но это единственная возможность спасти вашего господина. Он еще слишком слаб, чтобы сидеть в седле.

На лице Кристиано отразилось неподдельное удивление:

– Ах, вы о господине Ги? Но мой господин не он, а Бельдан д'Арнонкур.

Раздражение чуть не потопило хрупкую лодку добрых намерений Франчески. Но она взяла себя в руки и предприняла вторую попытку.

– Давно вы служите Арнонкурам? – спросила она.

– Двадцать лет. С тех пор как покинул Салерно. Сначала служил старому лорду Эдуарду, а когда тот погиб от удара французского меча, перенес свою преданность на его сына. И никогда об этом не пожалел. Он хороший и справедливый командир. Не то что некоторые, которым не терпится занять его место.

Франческа поняла, что это выпад против Ги, и мстительно процедила:

– Кристиано... – Она словно покатала слово на языке. – Необычное имя. Ваша матушка, вероятно, крестила вас, чтобы противопоставить язычникам, к которым вы, несомненно, принадлежите по рождению.

К ее удивлению, гигант не обиделся. Он вообразил, что речь идет о его росте и, выпрямившись на козлах, показался еще огромнее.

– Наверное, так оно и было. Мать говорила, что я родился очень крупным.

– Я говорю не об этом, – фыркнула Франческа. – Рост определяет Господь, так что здесь вам нечем гордиться. Речь идет о манерах или, скорее, об отсутствии таковых. Вы сказали, что двадцать лет служите Арнонкурам, и у меня нет причин сомневаться в ваших словах. Но в таком случае я бы ожидала с вашей стороны большей деликатности. Не понимаю, как такой блестящий рыцарь, как господин Ги, терпит вас на службе.

– Но я на службе не у господина Ги. Я на службе у лорда Бельдана д'Арнонкура.

– Готова спорить, в целой Италии не осталось ни единого неразоренного хозяйства: все куда-то едут, – проворчала Бланш, царственно укрываясь вуалью от вот-вот готового настичь их повозку облака пыли.

Франческа впервые совершенно согласилась со своей привередливой матерью. Грязь от вчерашнего дождя давным-давно высохла, и ее разбил в мелкий порошок нескончаемый поток повозок, который становился все плотнее на каждом перекрестке дорог. Пока Франческе не надоело это занятие, она насчитала пятнадцать телег с бочонками масла, десять с винными бочками и четырнадцать с зерном и фруктами. Гнали небольшие стада коров и довольно много свиней. Некоторое время их сопровождали нищенствующие флагелланты, но потом они свернули на запад, в сторону Пизы, и их сменили явно знававшие лучшие времена оборванцы-циркачи.

Шесть раз встречались крытые шелком богатые экипажи, запряженные дрессированными лошадьми в плюмажах. Сидевшие в них дамы в роскошных шляпах укрывались от пыли за красивыми вуалями. А за Сан-Галгано Франческа перестала узнавать цвета их фамильных стягов и с готовностью согласилась с матерью, что невозможно узнать, кто друзья, а кто враги.

Пешим путникам вообще не было числа: раздельщики туш, бродяги, крестьяне, нищие и священники; литейщик тащил свое последнее творение в маленькую церковку в Скансано: «Пусть только готовят деньги! Уж больно несговорчивый народ на юге Тосканы». Спешили разодетые курьеры – связные богатых северных ростовщиков и не менее могущественных, но не таких состоятельных правителей юга.

– И тебе и всей твоей семье того же! – закричал Кристиано, объезжая одного из них и изо всей силы натягивая вожжи, чтобы не влететь в яму.

Бланш поморщилась, больше озабоченная пеленой пыли, чем угрозой повредить повозку и потревожить Ги.

– Неужели нет других путей во Флоренцию. Свободнее и чище. Где нас труднее узнать.

– Прошу прощения, миледи, вы думаете так же, как француз Симон Мальвиль, который считает, что нас следует искать на боковых дорогах.

«Значит, – подумала Франческа, – Кристиано хоть и ворчит, но одобряет мой план. А в опасности находится Бельдан». Но она не успела додумать эту мысль, как перед повозкой выскочил новый курьер, и повозка накренилась, объезжая рытвину.

В полдень они остановились в небольшой деревеньке и купили молока, сыра, ветчины, хлеба и сушеных фруктов.

– На вечер хватит, – шепнул Кристиано на ухо Франческе, яростно торгуясь с крестьянином. – На ночлег останавливаться не будем.

– Не будем? – изумилась Франческа.

– У Мальвиля везде соглядатаи – и в монастырях, и на постоялых дворах. Останавливаться там крайне опасно.

Франческу не слишком тревожила перспектива заночевать под открытым небом рядом с Ги. Напротив, она думала об этом с удовольствием, а маленький караван тем временем остановился на небольшой, прохладной поляне, расположенной в сосновом лесу поодаль от деревни и в стороне от дороги. Кристиано повел на водопой лошадей, Летиция бросилась выполнять поручения леди Бланш, а Франческа помогла Ги выйти из повозки и заставила немного поесть.

«Было бы очень приятно лежать рядом с ним, – думала она. – Особенно теперь, когда как будто окончательно исчез его не в меру заботливый братец. Слава Богу, похоже, что он все-таки решил прорываться во Флоренцию».

Наступило время сиесты, и деревня притихла. Они тоже ели в полной тишине, слышалось только позвякивание браслетов на руках леди Бланш, когда графиня бросала собачке мячик. Вскоре Летиция и Кристиано задремали, рыцарь легонько похрапывал. Бланш снова кинула мячик, но на этот раз болонка отказалась от игры. Нашлась новая забава – дикий кролик, – и собачка устремилась в погоню за ним в сторону дороги.

Франческе послышался отдаленный стук копыт, но графиня отмахнулась, наслаждаясь первым днем покоя за долгое время. Бельдан уехал, Ги был рядом. Все шло хорошо.

«Радуюсь, словно ребенок», – подумала она.

Но ей это нравилось. Тем более что даже в тени, под соснами, стало заметно, как порозовел Ги. Франческа рассмеялась.

Она все еще смеялась, когда раздалось рычание Медоры.

Глава 10

Рыцарь был очень молод. С такими пытливыми глазами и каштановыми волосами его можно было принять за одного из Дуччи-Монтальдо. Луку или Пьеро II... Именно такими запомнила их Франческа – мальчишками. Только сверкание и позвякивание золоченых шпор свидетельствовало о том, что перед ней опытный воин. Он обогнул лагерь широкой дугой и остановился на безопасном расстоянии, по-прежнему держа на руках рычащую собачку, и Франческа заметила, что у него еще даже не росла настоящая борода.

«Так молод, а на таком могучем коне», – отметила про себя графиня и, отложив в сторону хлеб, которым кормила Ги, поднялась навстречу незнакомцу. Оправила юбки, и хлебные крошки разлетелись по земле. Только Кристиано шагнул вперед, остальные застыли на местах. Казалось, никто не испугался молодого человека.

– Добрый день, – поздоровался юноша по-французски. – Боюсь, я напугал вашу собачонку. Но вам следует научить ее не гоняться за кроликами по дорогам. Мой конь чуть ее не раздавил.

Ему никто не ответил, но он, словно это было в порядке вещей, продолжал:

– Я господин Роланд де Фернальд. И рад, что мне посчастливилось наткнуться на ваш лагерь. Я пропустил обед, а теперь округа словно вымерла. Могу я воспользоваться вашим гостеприимством? – Его карие глаза смотрели с детской невинностью, а упоминание о гостеприимстве заставило Франческу вспомнить о хороших манерах.

– Я графиня Анна Ренци, – легко солгала она. – Это мои тетя и служанка. Мужчина – мой муж. А другой – наш кучер.

Рыцарь непринужденно обвел всех взглядом, поклонился знати, дружелюбно кивнул слугам. Улыбнувшись, протянул болонку, и Бланш приняла собачку из его рук.

– Славное создание, – проговорил он. – Ничего подобного раньше не видел.

Родословная Медоры являлась предметом гордости Бланш.

– Она китаянка, – объяснила графиня. – С обеих сторон. Ее предки вывезены по Шелковому пути самим Марко Поло. Мне подарил ее муж.

– Вот как! – Если француз и заметил в речи собеседницы сильный бургундский акцент, то ничего на это не сказал. Но Франческа понимала, что смешение языков в их компании – французский у матери, английский у Ги и явно выраженное сицилийское произношение у Кристиано – не могло не показаться странным. Она лишь надеялась, что юноша не станет задавать слишком много вопросов – поест и отправится своей дорогой.

– У нас, к сожалению, не так уж много еды. Одни остатки. Тем не менее, прошу присоединиться к нам. Но вина нет, только молоко. Зато ключевая вода просто великолепна.

– Здесь недалеко ключ? – обрадовался Роланд. – Пусть ваш человек напоит мою лошадь. Я, как видите, путешествую без оруженосца и без пажа. – Он подошел ближе к кружевной скатерти, на которой был разложен их ужин и с которой Летиция убирала остатки еды, но так и не сел, а привалившись к колесу повозки, обернулся к Ги: – Вы ранены?

У Франчески засосало под ложечкой, хотя ни одна черточка в лице француза не выдавала, что он догадался, кто они такие.

– Муж тяжело болен, – ответила она. – Мы едем в Рим. Он хочет помолиться святыням о своем выздоровлении.

– Великолепная мысль, – одобрил Роланд. – Мой хороший приятель излечился от пляски святого Витта, приложившись лбом к мощам в церкви Святой Бригитты. – Он потянулся и зевнул. – Все можно излечить, только не чуму. Против чумы нет средств. Действуй, Жак.

Это было сказано так просто, что Франческа осознала значение слов, лишь ощутив у горла холодную сталь кинжала. Кто-то вывернул ей руки за спину и железной хваткой держал за запястья.

Фернальд выхватил меч из разукрашенных драгоценными камнями ножен и направил острием на Ги, но сам смотрел на графиню Бланш.

– Вот что, леди, не двигайтесь и не кричите. Если кто-нибудь из вас шелохнется или подаст знак тому уроду, что повел на водопой моего коня, боюсь, нам придется убить эту даму. Как, вы сказали, ваше имя? Анна? На мой взгляд, Франческа вам больше идет. Такая хорошенькая. И очень похожи на ту, что нарисовал художник Мальвиля. Мальвиль везде его возит с собой, чтобы он увековечивал его великие победы. А на этот раз художник запечатлел предмет обожания Мальвиля. Должен сказать, что он превзошел самого себя: я узнал бы вас из тысячи. Ну вот, наш великан возвращается. Привяжи лошадь и ступай к госпоже, только не балуй с кинжалом. Говорят, итальянцы мастерски обращаются с клинками. А вы, господин Ги, еще сумеете погеройствовать. – Улыбка француза больше не казалась приятной. – Жак, брось ему свой меч. Неплохая хватка для раненого. Посмотрим, на что вы способны.

Франческа с ужасом следила, как Ги с трудом поднимался на ноги, а Фернальд кружил вокруг и делал выпады.

– Он ранен! Это же убийство!

Она попыталась освободиться, но руки Жака еще сильнее стиснули ее запястья, а острие кинжала оцарапало кожу.

– Я в отчаянии, что причиняю вам боль, – бросил через плечо Фернальд. – Однако меня прославит победа над братом рыцаря Арнонкура.

– А почему над братом, – раздался спокойный голос, – а не над самим рыцарем?

Что-то просвистело мимо уха Франчески. Послышались тупой удар и приглушенный стон. Франческа почувствовала, что свободна: ее мучитель осел на землю – у него между глаз торчала рукоятка кинжала Кристиано. Женщина с ужасом смотрела, как пальцы в агонии стиснули клинок, дрогнули и замерли навсегда.

Завизжала Летиция.

Француз в испуге обернулся.

– Жак! – Казалось, он хотел оставить нелепую забаву с мечами и предаться более серьезному занятию – расти и становиться взрослым. Но в последний миг передумал, выпрямился и криво усмехнулся.

– Вы правы! Что за честь убивать человека, который известен лишь подвигами брата. – Он снова поднял меч.

Бельдан вышел из тени и грубо оттолкнул Франческу.

– Встань рядом с матерью. А ты, юноша, слишком крепко вцепился в меч. Если хочешь, чтобы он тебя защитил, нужно его ласкать, словно бы гладить, относиться к нему с доверием.

– Как ты смеешь, грязный англичанин, разговаривать со мной таким тоном! – выкрикнул юнец. – Я заслужил рыцарство при дворе самого короля Карла! – Но все же он успел сосредоточиться, и его выпады стали опаснее.

– Так уже лучше. – Меч Бельдана молнией сверкнул в воздухе, но Фернальд отразил удар и зарделся от гордости. – Много лучше. Быть может, Карл держит превосходный двор, но он не лучший из воинов. И признает это, потому что не явился сам, а послал сражаться в Италию дядю и престарелого де Кюси.

– Безродный негодяй! – воскликнул француз. – Как смеешь ты хулить короля Франции? Под его рукой страна процветает, а Англия посылает рыцарей зарабатывать, где только можно.

Он сделал быстрый выпад, но Бельдан легко его отразил. Рука юнца дрогнула, но он сумел удержать оружие.

– Возможно, ты говоришь истину, – невозмутимо заметил Арнонкур. – Однако позволь напомнить, что дядя, а не король сражается в Италии, потому что сам намерен обосноваться на итальянском троне.

Так, пикируясь, они приближались друг к другу все ближе и ближе. Взмах одного меча, потом другого. Они словно бы играли в войну. Во всяком случае, Бельдан. С каждым ударом стали о сталь Фернальд все судорожнее вцеплялся в меч, а на лбу выступало все больше капелек пота.

Развязка наступила очень скоро. Бельдан внезапно застыл, а затем кончиком меча оцарапал противнику плечо и, подцепив оружие француза, выбил его из рук.

– Поиграли и хватит, юноша. Это твоя первая кровь? – Он подошел и хотел помочь противнику подняться, но Фернальд отказался от его руки. – Давай на этом закончим. Ты смел, но неопытен. Уверяю, твой день придет. Помоги нам похоронить твоего товарища, а я подумаю, что делать с тобой.

Бельдан повернулся к французу спиной и направился к Кристиано. Франческа не смогла бы объяснить, что случилось в следующую секунду: то ли она прочитала о намерении Фернальда по его лицу, то ли заметила, как юнец потянулся за мечом. Но, не раздумывая, крикнула:

– Берегись!

Арнонкур молниеносно обернулся. Как раз в тот момент, когда француз бросился на него – и навстречу собственной смерти.

Удивление разгладило черты умирающего. Меч, звякнув, упал у его ног. Не менее удивленный Бельдан положил Фернальда на землю и вынул из раны клинок.

– Успокойся и дай мне руку.

Француз улыбнулся и умер.

Все застыли, словно пораженные громом. Постепенно Франческа начала приходить в себя: различила журчание ключа, пение птиц и звон колокольчиков пасущегося вдали стада.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила она.

– Ничего, – ответил Кристиано, тронув носком сапога поверженного Жака. – Разве что похоронить и убираться подобру-поздорову. Ну и дурак же этот малый!

Бельдан поднялся – лицо непроницаемо-спокойное, словно не было двух трупов на их приятном пути во Флоренцию.

– Сколько ему лет? – прошептала Франческа.

– Какое это имеет значение? – отозвался он. – Двадцать, не больше. Наверное, ни разу не случалось видеть сражение. Во всяком случае, в роли рыцаря.

– Значит, это в самом деле его первая кровь.

– И последняя.

Суровые слова положили конец разговору. Бельдан повернулся к Кристиано:

– Помоги Ги забраться в повозку. Нам надо немедленно ехать.

Они решили похоронить французов в лесу, а лошадей отпустить на волю. Сицилиец нырнул под повозку, где находились инструменты, и появился с лопатой и мотыгой. Но когда Бельдан обернулся, Франческа по-прежнему стояла на том же самом месте.

– Неужели вам не жаль? Он был таким юным.

Она думала, что Бельдан попытается оправдаться. В конце концов, это Фернальд напал на него и попытался ударить в спину. А до этого издевался над Ги и приказал своему воину приставить кинжал к ее горлу. Так что жертва казалась неизбежной. Она ждала объяснений.

– Неужели не жаль? – повторила она.

Бельдан лишь мельком взглянул на нее, но Франческа успела заметить, как от таящегося в глубине огня потемнели его глаза. На скуле дернулся и замер мускул.

– Нет, – отрезал он. – Не жаль.

– Значит, правы те, кто считает вас жестоким.

– Возможно. Но благодаря этому, дорогая леди Франческа, вы пока еще живы.

– Таков Бельдан, – грустно проговорил Ги. – Война вошла в его плоть и кровь. Он блестящий воин и выше всякой жалости. А уверенность делает его еще сильнее.

Случай с Фернальдом послужил им хорошим уроком. Бельдан укрылся среди холмов, и до самой темноты они не решались разбивать новый лагерь. Все работали не покладая рук, пока не натянули оранжевую палатку для дам и не проветрили и не подготовили к ночлегу убежище Ги в повозке.

Кристиано доказал, что умеет охотиться на диких кроликов, а Бланш – столь же искусно их готовить. Но день был омрачен смертью, и каждый стремился поскорее с ним распрощаться и отойти ко сну.

– Но он не проявил никаких чувств. – Франческа взбила Ги подушку. – А француз был так юн. Почти мальчик.

– Не имеет значения, – отозвался Ги. – Для Бельдана это не важно.

– Он это сам признал. – Франческа помедлила, перебирая пальцами ленту на тунике и прислушиваясь к тишине ночи. – Француз Мальвиль назвал его рыцарем тамплиеров. Ты говорил, что тоже слышал эту историю. Будто он заключил некий нечестивый договор, благодаря которому к нему благоволит судьба.

Ги коротко рассмеялся:

– Что ты знаешь о тамплиерах?

– Только то, что моя мать крестится при одном упоминании о них. Они богатые, могущественные люди. Но очень порочные.

– Были, – перебил ее Ги. – А теперь мертвы. И очень давно. Репутация Бельдана не из лучших, но причина кроется в ревности. Даже я иногда ревную.

– Почему? Он такой жестокий, а ты...

– А я – младший сын. Всего лишь тень великого рыцаря. Даже юнец Фернальд это понял. Однако кончим разговор о тамплиерах. Ложись спать. Завтра предстоит нелегкий день.

Но Франческа не могла уснуть. Она ворочалась и металась, пока Бланш и Летиция не принялись на нее ворчать. Тогда она поднялась, перерыла все свои вещи и нашла то, что ей требовалось. Взяла свечу, трутницу и выскользнула из палатки.

На лагерь опустилась ночная тишина. Костер почти догорел, а из-под повозки, в которой уютно устроился Ги, доносилось мерное посапывание Кристиано.

«Бог его знает, что там творится в лесу», – подумала Франческа, но не отступилась от своего намерения и направилась к краю опушки, полная решимости выяснить раз и навсегда, что такое это самое «Бог его знает».

Пыль с манускрипта ощущалась на пальцах. Хотя падре Гаска, по его собственным словам, очень ценил эту рукопись, было очевидно, что он не часто ее открывал. Даже при тусклом свете свечи Франческа различила грязь и заметила, что перевязывавшая свиток красная лента превратилась в розовую.

Тем не менее манускрипт представлял собой настоящее произведение искусства. Автор явно постарался. Франческа придвинулась ближе к стволу дерева, на котором в лужице расплавленного воска укрепила свечу. Страницы открывали изящно выписанные золотые буквы. Иллюстрации были просто восхитительны. Неудивительно, что король Филипп Красивый заметил дарование молодого Краона и немедленно пригласил в переписчики.

Но больше всего поражала сама история – буквально с первого слова.

«То были времена охоты на ведьм, – писал Краон, и красота его почерка расходилась с грозным содержанием манускрипта. – Мудрый тот муж, кто хранит свои знания в тайне.

Хотя я всего лишь бедный служитель Божий и не могу сравниться с теми, кого отправили на костер, моя короткая жизнь – и особенно годы при французском дворе – научила меня, что советоваться надо исключительно со Всевышним, а потаенные мысли беречь от алчного внимания людей. Настоящие записки предназначены только для меня, дабы освежить память в нелегкие времена старости.

Я окончил Парижский университет в 1305 году – немаловажное событие для безродного крестьянского сироты. И в том же самом году был рукоположен и намеревался провести жизнь в мирном и достойном служении Создателю, а также в посильном продолжении земного труда бенедиктинца-алхимика, исцелившего меня, воспитавшего и давшего образование.

Но мои собственные опыты в стенах университета позволили мне разработать много новых оттенков чернил и красителей, что в сочетании с богоданным талантом к письму привлекло внимание французского монарха, и тот настоял, чтобы меня отпустили к нему на службу.

Жизнь при дворе сильно отличалась от моей тихой юности в Провансе и от ученой университетской суматохи, но я довольно скоро с ней освоился. Времена стояли непростые. Совсем недавно король Филипп послужил орудием в избрании французского папы Климента V на святейший престол. Но новый папа не отправился в Рим, как того требовала традиция, а предпочел остаться в Авиньоне в Провансе. Походя замечу, что Авиньон не французская область, а принадлежал и принадлежит к владениям Королевства обеих Сицилий, но эта деталь нисколько не успокоила римлян. Это всего лишь дело времени, и они снова захотят, чтобы папа восседал на престоле Святого Петра в Ватикане. И тогда начнется война.

Но откуда бы ни правил святейший папа – из Рима или из Авиньона, – это нимало не тревожило течения моих мирных дней при дворе. Кроме обычных секретарских обязанностей, король Филипп милостиво поручил мне заняться делами алхимической лаборатории. Щедрый жест, но не без личного интереса. Подобно многим другим государствам, монархия короля Филиппа отчаянно нуждалась в деньгах.

Крестьянство и городской люд настолько ободрали налогами, что больше из них нельзя было бы выжать ни экю. Об обложении податями знати и речи не шло. Это сословие было освобождено от налогов. Не оставалось надежды даже на крестовые походы, чтобы наполнить земные сундуки долгожданной небесной славой. Война и сама жизнь сделались для короля непомерно дороги.

Он мало верил в мое открытие философского камня – был слишком реалистом, чтобы считать возможным превращение в золото обычных металлов. Впрочем, как и я. Но его положение представлялось настолько бедственным, что он решил финансировать мои занятия и занятия других алхимиков в тайной надежде, что свершится чудо.

И полагал так до тех пор, пока его проницательный глаз не остановился на рыцарях тамплиерах.

Объединившиеся в орден для защиты Святой земли, эти рыцари вскоре устали от сурового воздержания и вторглись в мирские сферы золотого тельца. Стали ссуживать деньгами простолюдинов и знать под меньшие проценты, чем банкиры, и вскоре их должником оказался сам святейший папа. Как ни прискорбно, страсть тамплиеров к деньгам не пробудила в них потребности в благотворительности. Их богатство росло, а с богатством укреплялась власть.

Но чем сильнее крепла их власть, тем быстрее множились враги. Хотя богатство и власть долгое время служили щитом от бед. Водной Франции их насчитывалось не менее двух тысяч. А правление тайно и негласно осуществлялось из могущественного храма в центре Парижа.

Легенда рассказывает, что Филипп Красивый нанес тамплиерам внезапный удар. Однако я знаю, что это не так: пружина, приведшая в действие механизм, ковалась в течение многих бессонных ночей. Строилось множество планов. Я делал заметки. В том числе во время тщательно подготовленных вечеров, когда друга короля и крестного отца его единственной дочери великого магистра тамплиеров Жака де Молея невинно приглашали отужинать, а я стоял за портьерой и записывал каждое его слово. Филипп жаждал знать, сколько золота накоплено у тамплиеров и в чем их слабые и сильные стороны.

Без сомнений, их преступление состояло в колдовстве. Это было ясно с самого начала. Однако требовались доказательства, но добыть их было не так-то легко. Это в наше время инквизиция встала на ноги, тогда же все было иначе. Филипп слишком вяло бросал обвинения, а папа Климент вообще не желал принимать в этом деле участия – опасался последствий. Но король есть король – он сумел заставить Климента предпринять необходимые церковные санкции.

Неожиданно тысяча французских тамплиеров оказались в тюрьме. Их история – семь лет ужасов пыток и обвинений, когда не забыли упомянуть ни единого черного греха. Свидетели утверждали, что подсудимые знаются с дьяволом и продали нечистому душу в будущей жизни с тем, чтобы он устраивал их дела в земной. Будто бы они поклонялись демону-магистру в образе огромного кота. Многие клялись, что, вступая в орден, новоиспеченные рыцари пили эликсир из крови собственных убиенных внебрачных детей и праха умерших тамплиеров. Были и такие, кто поносил тамплиеров за то, что они получили от дьявола власть в обмен на целомудрие, и тут же свидетельствовали, что их земное богатство – награда за жертву собственных младенцев. Ни в обвинениях, ни в свидетельских показаниях не содержалось никакого смысла. Но смысла и не требовалось. Требовались деньги.

Даже по прошествии десяти лет с тех забытых Богом времен я с трудом отличаю правду от вымысла. Жутким зрелищам, которые я видел собственными глазами, не поверил бы ни один образованный человек. Их нельзя запечатлеть на письме, как нельзя сохранить эхо душераздирающих стонов. Пытали даже пожилого Жака де Молея; уводили в камеру, с тем чтобы потом снова тащить на пытку. Не менее тридцати пяти человек погибли на дыбе инквизитора, многие совершили самоубийство, хотя истинное число пострадавших хранится в строжайшей тайне. Сломленный старостью и жестокостями де Молей согласился со всем, что инквизиторы вложили в его уста. Вроде того, что еще в юности он плевал на распятие. Мой приятель и коллега-писарь вспоминал: «Он бы признался, что убил самого Христа, если бы его заставили». Вот какие это были времена.

Близилась развязка. Папский эдикт запретил орден во Франции и его ложи в Шотландии, Арагоне, Кастилии, Португалии, Германии и Королевстве обеих Сицилии. Только в Англии, в Корнуолле, близ Темпла, он остался нетронутым. Но даже там рыцари были вынуждены действовать тайно. Однако, по слухам, секретность пошла им на пользу – они обрели еще большую власть и стали еще страшнее. Но я этого не знаю и не могу свидетельствовать.

Окрыленный успехом заговора, Филипп послал великого магистра на воздвигнутый перед собором Нотр-Дам эшафот. Прекрасно помню утро этого дня и сам тот день. Очень холодный. Как все начало 1314 года. Наступил первый понедельник поста; вовсю дули пронизывающие мартовские ветры, и я заметил, как дрожал де Молей, когда поднимался по лестнице на эшафот. Он должен был подтвердить свои признания, и папский легат приговорил бы его к пожизненному заключению. Победа прибавила Филиппу великодушия, и он не желал лишать де Молея жизни. Или боялся. Кто знает, что говорила его совесть. Достаточно того, что площадь была полна сановных священников, знати и всех, кто сумел туда просочиться. Чем больше свидетелей исповеди, тем лучше для истории. И я, королевский слуга, находился там и делал записи.

Но де Молею не сумели вразумительно объяснить его роль в истории. И вместо исповеди он выкрикнул, что невиновен, как невиновен возглавляемый им орден. Разгневанный король приказал сжечь де Молея на костре.

Моя история быстро подходит к концу. Через месяц после казни великого магистра Всевышний призвал на небеса святейшего папу Климента. Апоплексический удар или нечто в этом роде. А королю Филиппу оставалось всего шесть месяцев, и все это время он страшился предсмертного проклятия де Молея. Монарх умер молодым – сорока шести лет. Прекрасный наездник, опытный воин, он тем не менее погиб, упав с коня. Поползли слухи, люди вспомнили проклятие тамплиера. Но Филипп Красивый оставил троих сыновей – достаточное число, чтобы не предаваться отчаянию. И только после того, как все они умерли один за другим – двадцати семи, двадцати восьми и двадцати трех лет, – вся Франция зашепталась, что порча не иначе как вызвана проклятием.

И вот конец моего рассказа. Через год после великого сожжения о тамплиерах перестали судачить. Люди испугались. Ходили слухи о спрятанных несметных богатствах. Долетали вести из Англии. Но эту тему лучше забыть. Однажды алчность привела к смерти. И может привести опять».

Налетел ветерок, зашелестел листьями дуба над головой и погасил огарок свечи. Франческа медленно подняла голову; в ее глазах отразилось раздумье. Темпл в Англии. В Корнуолле. Последний оплот ордена тамплиеров. Надо еще раз свериться с текстом, хотя графиня не сомневалась, что верно запомнила слова Сержа де Краона. Корнуолл – вотчина Бельдана. Замок Арнонкуров находится в Корнуолле. И Ги тоже часто упоминал Темпл.

В ветвях запела одинокая птица. Наступал рассвет.