Под опекой одежды

Один суперспециалист в области микросистем по фамилии Джой (Joy) в журнале «Wired», а также на семинаре во время последнего экономического форума в Давосе, заявил, что нам — человеческой цивилизации — грозит гибель, при этом опасность надвигается со стороны науки. Он добивается прекращения исследований по многим ее направлениям.

По его мнению, особенно в трех областях знания продвинулись настолько, что представляют непосредственную опасность для человечества. Это генная инженерия, нанотехнология и роботехника, причем все они связаны с компьютерами. Проектирование все более совершенных компьютеров приведет к тому, что в 2030 году мы будем способны создавать машины, в миллионы раз более мощные, чем так называемые PC — personal computers сегодняшнего дня. Наибольшую опасность г-н Джой видит в возможности саморепликации артефактов. Они будут воспроизводиться без какого-либо вмешательства людей и в конце концов освободятся от нашего контроля. Именно отсюда этот призыв к ученым, а также требование введения строгого кодекса этической ответственности и принятия присяги, аналогичной присяге Гиппократа. Ученые, как говорит этот г-н, должны иметь мужество прекратить небезопасные исследования даже в ущерб собственной славе, сделав выводы из истории создания атомной бомбы и гонки вооружений.

В оживленной дискуссии участвовало несколько десятков известных ученых, и все они заявили, что такой эсхатологический пессимизм неоправдан, аргументы за прекращение научных исследований имеют мало смысла, и в то же время поиск истинного знания является, скорее всего, добродетелью. Они не согласились ни с утверждением, что роботы, наделенные искусственным интеллектом, могут уничтожить людей, ни с тем, что инновации в генетике и молекулярные устройства преобразуются в страшное оружие. Поборник полной ликвидации науки заявил, однако, что в соответствии с основными принципами демократии он имеет право на публичное изложение своих суждений, а будущее он видит в черном цвете.

Это одна сторона медали. Флора Льюис (Flora Lewis), известная американская журналистка, со слов которой я излагаю взгляды г-на Джоя, считает, что в данном случае речь идет о чистейшей утопии со знаком минус. Но маятник может отклониться и в другую сторону. Если кто-нибудь читал мой «Осмотр на месте», то, может быть, помнит, что я там писал об этикосфере, шустрах и шустринных системах. Сейчас оказывается, что подобные идеи уже являются предметом исследований в лабораториях MIT, или Массачусетского технологического института, и их практическим применением занимаются проектировщики обоих полов.

В «New Scientist» уже пишут об «одежде, которая будет мыслить, опекать тех, кто будет ее носить, и управлять их поведением». Существующие сегодня компьютерные приспособления или датчики, которые можно разместить на ремешке от часов, это уже старье. Электропроводные полимерные волокна с добавлением определенных соединений серебра являются основой для новых материалов, которые смогут производить электрическую энергию, используя непосредственно тепло человеческого организма, или, несколько иным способом, солнечный свет, или при помощи размещенных в каблуках обуви микроустройств, действующих как поршни в цилиндре.

Одежда, сшитая из таких материалов, измерит нам пульс, давление крови, выделение пота, будет анализировать, находимся ли мы в веселой компании или, например, в костеле. Когда нам необходимо будет сосредоточиться, она не допустит, чтобы к нам приходили сигналы наподобие электронной почты, а полученные сообщения запомнит в нательном белье. Белье будет устранять неприятные запахи и обеспечивать анти-бактериальную защиту благодаря нанометровым полимерным ячейкам, содержащим соответствующие препараты. Оно также сможет выделять разнообразные ароматы, в зависимости от того, пытается ли, например, его носитель устроиться на работу или собрался на свидание с девушкой; запах просителя или жениха благожелательно настроит другую сторону. Наша одежда будет также изменяться по цвету и на ощупь — об этом я писал уже в «Возвращении со звезд». В солнечные дни она будет розовой, а в сумерки потемнеет…

Главное, что одежда не будет отдавать своему владельцу какие-либо приказы, вшитые в воротник устройства будут только нашептывать нужные советы. Когда кто-нибудь, например, потеряет ориентацию в большом здании, датчики его одежды (возможно, кальсон — не знаю) определятся с окружающей обстановкой, чтобы легко и тихо направить хозяина в нужную сторону. Не обязательно словами; если человек захочет идти налево, а должен идти направо, то правая сторона рубашки сделается теплее, ибо по теории бихевиористов мы подсознательно реагируем на подобные указания. От мягкой ненавязчивой заботы мы медленно перейдем под полную опеку рубашки, майки, кальсон и носков, которые, допускаю, будут выделять исключительно приятные ароматы.

«New Scientist» в подробностях описывает также, какие небывалые утехи, в том числе сексуальные, ожидают нас благодаря разумному белью. Уже не сам человек будет решать, кто станет его жизненным партнером, а его одежда осуществит предварительную вероятностную оценку, измерит, определит, проверит… Распознает также симптомы неврологических заболеваний, повышенное давление крови или первые признаки диабета. Через кожу введет в организм нужные лекарства, а если этого окажется недостаточно, то направит в соответствующие медицинские центры.

В статье все трактуется серьезно и в очень позитивном тоне. Подобные исследования в широком масштабе проводятся также в Японии, и первые экземпляры разумной одежды, изготавливаемые небольшими партиями, уже можно приобрести по цене от шестисот до нескольких тысяч долларов. Лично я отказался бы от гардероба, который до такой степени интересовался бы моей особой. Я вижу в этом покушение на нашу суверенность и свободу выбора. То, чтобы под воздействием нашептываний рубашки не совершить непристойный поступок — это еще полбеды, — но, однако, трудно установить границу, за которой деликатная подсказка белья меняется на тонко подаваемое принуждение. В «Осмотре на месте» все оказывается ошустренным, и поэтому нравственные поступки не являются следствием внутренних моральных принципов, а только определяются извне.

Независимо от двух процитированных здесь источников добавлю, что существует возможность вживления под кожу маленьких чипов, благодаря которым может быть подвергнута контролю как физиология данного человека, так и его движения и поступки. Над нами, как ангелы-хранители, будут кружить спутники, выполняющие идентификацию. «Компьютеровейники» будущего кажутся наиболее реальными. По мнению тех, кто об этом пишет, это — нормальный ход вещей: мы делаем то, чего наши прадеды не могли, а наши внуки сделают то, чего мы еще не можем представить. На этом пути нас подкарауливают многочисленные опасности. Науку заморозить не удастся, но я не имел бы ничего против того, чтобы организовалась группа хорошо подготовленных научных следователей и детективов, которые бы выявляли разных сумасшедших докторов Франкенштейнов и делали невозможным для них клонирование людей, пересадку голов или реализацию других безумных замыслов.

Мы являемся — и я вместе со всеми — очень отсталыми. Не только законодательство отстает от новейших научных и технологических открытий, но также человеческая реактивность и мир наших эмоций за ними не успевают. Из призыва упомянутого суперинженера ничего, очевидно, не получится, но я, однако, понимаю, какие опасения вызывают подобную реакцию. То, что увлекает американцев, меня не увлекает. Может быть, в своих вкусах я старомоден; то, что писал в различных «Осмотрах на месте», считал свободным полетом фантазии, а не возможностью, реализации которой я не дождусь.

У меня недавно был российский специалист по компьютерам и задал вопрос, почему я перестал писать science fiction? Перестал, когда заметил, что то, к чему я с легкостью относился как к фантазии, проявилось в реальности, конечно, не в идентичном плодам моего воображения виде, но в подобном им. Я решил, что нужно сдержать себя, ибо еще додумаюсь до чего-нибудь такого, что мне уже совершенно не будет нравиться.