Подчиненная с приветом

17

— Уволю всех к херам собачьим! — рыкнул неандерталец, сбрасывая звонок.

Выяснилось, что кнопка вызова диспетчера не работает. Хотя грузовой лифт новый, его установили совсем недавно. Озёрский сделал несколько звонков, и работники склада столпились у лифта. По крайней мере гул голосов слышно совсем рядом.

Однако никто из присутствующих понятия не имеет, как нас вызволить. Придется ждать специалиста, который в лучшем случае доберется до склада через час.

То есть я и Озёрский застряли тут на неопределённое время.

Какая «прелесть»!

Чувствую себя мышью, которая попала в бочку с удавом.

Правда неандерталец продолжает делать вид, что меня тут нет. И я бы несомненно порадовалась этому, если бы не чувствовала себя так паршиво. Мы здесь уже почти полчаса и с каждой минутой мне все хуже и хуже.

Сердце молотит в груди, в глазах темнеет, а кровь неистово пульсирует в венах, и отдается глухими ударами в ушах. Легкие каменеют от нехватки воздуха. Ноги перестают слушаться и я медленно сползаю по стенке. Обнимаю колени руками, уткнувшись в них лицом.

— Надеюсь ты не собралась сейчас рыдать? — насмешливо произносит неандерталец. А я не в силах даже угукнуть. — Эй, ты чего? — слышу недоумевающий голос Озёрского, испуганно распахиваю глаза, когда чувствую его огромные лапы на своих скулах.

Неандерталец сидит передо мной на корточках и тревожно вглядывается в мое лицо, а я морщусь от боли. Ощущение, что он хочет раскрошить мою челюсть, вцепился своими клешнями стальной хваткой.

— Что с тобой? — рявкает раздраженно.

— Я… не люблю замкнутые пространства, — сиплю едва слышно.

— Чего блядь? Ты серьезно? — тянет издевательским тоном и начинает громко смеяться. — А не ты ли прыгала, как горная козочка между террасами в целях вандализма? Чтобы просто попортить мне рубашки, — в его голосе то ли обвинение, то ли обида. — На огромной высоте. Чокнутая.

В ответ лишь всхлипываю. Противно от себя самой. Представляю, какой жалкой я выгляжу в его глазах и от этого еще паршивее.

— Высоты я не боюсь.

— Прекрасно. Расшибиться в лепешку ты не боишься, а посидеть немного в лифте кишка тонка? Ну, ты же ездишь на лифте в офисе, — продолжает допытываться он.

— Да. Но не часами же, — рявкаю от злости. Вот пристал. Можно подумать у него фобий нет.

— Ты ведь понимаешь, что мы на высоте всего трех этажей? Снаружи куча народа. Механик уже выехал. Час — это не так много. И ты в полной безопасности.

Ох, как же хочется ему врезать. Во-первых, потому что говорит и без того очевидные вещи, я это и сама знаю. А во-вторых, он произносит это таким тоном… Так обычно люди говорят с сумасшедшими. Лучше бы он язвил и ржал надо мной чем, этот его вкрадчивый, успокаивающий тон.

— Это какой-то сюр, рыжая, — усмехается Озёрский и плюхается на задницу рядом со мной, подпирая стену спиной. Причем так близко, что наши тела соприкасаются. Дышать и так сложно, вдобавок к этому меня начинает душить его запах. Аромат туалетной воды довольно приятный, хочется втягивать его в ноздри и наслаждаться. Это то и бесит.

Спустя несколько минут тишины, чувствую плечами и ребрами, как его тело сотрясается от смеха.

— Рада, что хоть кому-то из нас весело, — цежу сквозь зубы, — хотя без понятия, что такого смешного ты… вы видите в этой ситуации.

— Вспомнил, как ты бросилась мне на подмогу на парковке клуба. Как визжала на того упыря «Ах, ты козлина», — передразнил меня писклявым голосом Озёрский. Невольно губы растянулись в улыбке. Чего греха таить, я и сама потом несколько раз пересматривала видео с той злосчастной ночи. Смеялась и гордилась собой. — Даже тогда ты была в гораздо большей опасности, чем сейчас и все равно не боялась. А сейчас, будучи в полной безопасности — размякла. Вскрыть бы твою черепушку и узнать, что там.

Неандерталец с искренним любопытством разглядывает мою шевелюру, и ощутимо стучит костяшками по моему лбу.

— Эй, больно вообще-то, — отшатываюсь от него. — У меня там, как у всех нормальных людей — серое вещество.

— Сильно в этом сомневаюсь. Нормальному человеку и в голову не придет рисковать жизнью, что бы мелко напакостить. О чем ты вообще думала, когда пробиралась в мой номер через террасу?

— О том, что никто не имеет права меня унижать и оскорблять безнаказанно.

— А, ну, да. Уязвленное эго, конечно, же стоит того, — выдает с сарказмом. — Ладно, раз уж мы тут застряли, то тебе выпала честь развлечь меня. Рассказывай, откуда растут ноги твоей фобии?

Удивленно уставилась на неандертальца. Он серьезно? Правда думает, что начну изливать ему душу? Я между прочим совсем недавно предлагала ему перемирие и даже извинилась за эти треклятые рубашки. А он что? Подговорил Матвея устроить коллективную травлю.

— Нет никаких конкретных причин. Кто-то боится пауков, кто-то летать на самолетах.

— Арахнофобия — это скорее результат обостренного чувства самосохранения. Как правило они попадаются на глаза внезапно, быстро передвигаются, поэтому срабатывают инстинкты. Ну и внешний вид членистоногих нельзя назвать умилительным. А еще влияние информационного пространства велико. Книги, фильмы, интернет внушают страх, — вещает поучительным тоном Озёрский, а я как ни странно заслушиваюсь. — Что касается аэрофобии то тут проще. Причина либо в неприятном опыте, но чаще всего это неумение отпускать контроль и отсутствие доверия к экипажу, технике и много чего еще. Плюс авиакатастрофы громко освещаются. Что тоже подпитывает фобию.

Озёрский на мгновение замолкает, буравит меня пытливым взглядом, словно и впрямь черепушку мне вскрывает.

— Тебя трусихой назвать сложно, как по мне ты вообще отбитая на голову, — с видом авторитетного знатока заявляет он, а я закатываю глаза. — Поэтому готов поспорить, что в твоем случае имеет место травматический опыт в прошлом. Так, что давай. Рассказывай.

Теряюсь на мгновение, отвожу глаза, потому что не в силах выдержать этот цепкий прицел. А желание врезать увеличивается с каждой секундой. Как он не понимает, что сейчас самое неподходящее время, чтобы анализировать причины моего страха.

— А ты… вы прям знаток фобий? — фыркаю иронично. Соблюдать субординацию в такой стрессовой ситуации непросто. Но утром он четко дал понять, что не потерпит панибратства, даже учитывая историю нашей вражды.

— У меня есть племянник. Он рано лишился матери, брат горевал, утопал в жалости к себе и мне пришлось на какое-то время взять заботу о малом на себя. Пацан многого боялся. Темноты, несуществующих монстров, больниц и даже насекомых. Так что пришлось немного покопаться в этом.

— Вадик, очень хороший мальчик, — выдаю не подумав. А следовало. Воздух по моим ощущениям и так накален, а после моих слов и вовсе налился невыносимой тяжестью.

— А ты откуда знаешь? — Озёрский весь подобрался, в глазах столько колючего предостережения.

— Я до работы в «Parcus Group» работала аниматором. В том числе и на дне рождения Вадика. Я была Белль. Мы играли с ним в приставку, которую ты… вы подарили.

Озёрский хмурится, судя по всему отчаянно напрягает память.

— Пиздец, — выдыхает неверяще. — Вот это совпадение.

Неандерталец откидывает голову назад, закрыв глаза. А у меня в душе разгорается нешуточная борьба. Мы ведь на дух друг друга не переносим, а он так легко поделился личным. Это откровение подкупает и словно обязывает сделать ответный жест.

— У меня четыре двоюродных брата, — начинаю тихо. — Они старше меня на три и пять лет. На каникулы мы всей толпой приезжали к бабушке с дедушкой. Я все время хотела играть с ними, а им меньше всего хотелось таскать за собой мелкую сестренку. Они меня обманывали и убегали на речку или на развалины старой крепости. Однажды они засунули меня в сундук, который был в дедовском москвиче. Ну, знаешь такой с будкой. Его еще называют пирожок. Дед объездил почти всю область, пока не обнаружил меня. К тому моменту я была почти без сознания. Меня укачало сильно, тошнило. С тех пор … не то чтобы боюсь, но в замкнутом пространстве, когда точно знаю, что самостоятельно выбраться не смогу становится нечем дышать. Как сейчас…

— Эй, а ну-ка, на меня смотри, — рявкнул Озёрский. Но как ни стараюсь разомкнуть веки не получается. Дышать тоже, словно забыла, как это делается. — Лада, открой глаза. Дыши. Вдох-выдох. Твою же мать, рыжая!

Он встряхивает меня с такой силой, что ударяюсь головой о стену, но паника все нарастает, наваливается словно лавина. От нехватки кислорода легкие огнем обжигает. Неожиданно моих губ касается что-то очень теплое, лицо обдает жарким воздухом, во рту оказывается влажный и очень подвижный язык.

Отдаленным уголком сознания догадываюсь, что происходит, но вместо того, чтобы оттолкнуть поддаюсь жестким, требовательным губам Озёрского. Не знаю сколько это длится, но туман рассеивается резко. Я как будто выныриваю из-под толщи воды.

Тело окончательно отказывается подчиняться приказам. Иначе мою реакцию не объяснить. Ведь я даже осознать происходящее не успеваю, как рука сама взлетела вверх и залепила пощечину Озёрскому. Хлесткую, громкую, просто оглушающую.

С ужасом таращусь на него, пока он сцепив зубы продолжает удерживать мои плечи.

— Чокнутая! Ну, хоть в себя пришла, — рычит он и отстраняется.