Подчиненная с приветом

28

— Привет, Лада, — жизнерадостно приветствует меня Ольга.

— Привет, — отвечаю ей той же открытой и искренней улыбкой. — У себя? — выразительно киваю на кабинет генерального.

— У себя. Только у него сейчас посетитель.

— Я подожду, — сажусь на диванчик, бережно держу в руках заявление об увольнении, с горем пополам подписанное Григорием Максимовичем.

Сегодня я в очередной раз убедилась, что глава моего отдела не зря занимает эту должность. Будучи первоклассным пиарщиком он обладает редкостным чутьем на жаренное.

Он сразу меня раскусил и понял причину ухода. Не знаю догадывается ли он о моих чувствах к Озёрскому, но то, что на корпоративе между нами разгорелся очередной конфликт он просек за секунду.

— Лада, ты как никто другой в этой компании должна понимать, что конфликты неизбежны. Но это не повод рубить с плеча. Обращать минусы в плюсы твоя работа.

— В смысле — я как никто другой должна понимать неизбежность конфликтов? Вы хотите сказать, что я…

— Ты пиарщик, Лада. Наша работа из дерьма делать конфетку. Скандалы, интриги, расследования наш хлеб.

— А-а, вы об этом, — тушуюсь под гневным взором. — Я просто не уверена, что потяну. У меня лекции, работа, еще и дипломную надо писать. Вас прежде всего подводить не хочу.

— Ты врать сначала научись, — кривится он. — Жаль, Лада. Я думал в тебе что-то есть, замену себе на будущее ращу. Но видимо ошибся. В нашем деле людям с тонкой душевной организацией делать нечего. Давай сюда заявление. И Кирилл Александрович тоже должен подписать.

Глядя, как начальник, к которому успела прикипеть душой, подписывает мое заявление уши горят от обиды и неимоверного желания разрыдаться. Я сильная. И он не ошибся. Профессионалом своего дела обязательно стану.

— Спасибо, — прошептала, сглатывая ком. Но прежде чем выйти за дверь не выдержала и оглянулась. — Вы не торопитесь, Григорий Максимович, списывать меня со счетов. Может я и заменю вас когда-нибудь на посту.

Григорий Максимович покачал головой выражая сомнение, но довольная ухмылка говорила о том, что к словам моим он прислушался.

Настроение тут же пошло в гору. Мне жаль расставаться с этой компанией. Вполне вероятно, что я пожалею о своем решении уже завтра, но сейчас я действую так, как чувствую.

Из кабинета генерального вышел смутно-знакомый мужчина. Кажется это старший брат неандертальца. Испуганно вздрогнула, когда он громко хлопнул дверью. Упс, кажется разговор братьев прошел так себе.

Наверное будет разумнее зайти к Озёрскому чуточку позже, чтобы лишний раз не отхватить. С другой стороны, мечта гомо эректуса исполняется — я наконец ухожу. Может на радостях отпустит, не вынуждая дорабатывать положенные две недели?

Принять решение самостоятельно не успеваю. На пороге своего кабинета появляется Озёрский.

— Ольга, кофе, — рявкнул он.

— Да, минуточку, — испуганно вскакивает секретарь.

— В смысле… я хотел сказать — Ольга, принесите, пожалуйста, кофе, — сменил гнев на милость, а потом наши взгляды встретились. — Лада? — тяжелый вздох и вновь вежливая просьба, — зайди, пожалуйста.

Я на его сладкие интонации и манеры хорошего мальчика вестись не собираюсь.

Моя подушка между прочим до сих пор мокрая от слез. Все воскресенье прорыдала.

Выравниваю осанку, вскидываю подбородок. С видом царственной особы поднимаюсь с дивана, но морально я готова к ожесточенной битве. Надо было собой что-нибудь тяжеленькое прихватить.

Озёрский же продолжает держать дверь, занимая часть прохода, поэтому приходится жаться к косяку, чтобы не соприкасаться с ним телами, но ноздри все равно улавливают его запах. Вот же неандерталец, мог бы и подвинуться.

Я стараюсь больше на него не смотреть, но от моего взгляда не укрывается, как залегли тени у него под глазами и щетина заросла. Ночка была тяжелая?

— Кирилл Александрович, вот мое заявление, — кладу лист бумаги на стол, жду когда он займет свое место, а на его лице просияет радостная улыбка. Но он по-прежнему где-то за спиной, — Григорий Максимович уже подписал…

— Лада, извини.

— Что? — медленно оборачиваюсь. Извини, да еще и Лада? Не чокнутая, и не рыжая? По имени он ко мне обращается только в присутствии третьих лиц, а наедине он обычно не церемонится. На всякий случай озираюсь по сторонам. Может кто в углу притаился, а я и не заметила?

Недоверчиво сканирую Озёрского. Шутит? Не похоже. Пьяный? Под кайфом? Вроде нет. Серьезен, хмур и кажется расстроен.

— Я думал, что это ты там… в номере. А это оказывается Семины развлекались. Я был не прав.

Его голос звучит искренне, а вина, что отражается в глазах не поддельная. Ошарашенно раскрываю рот и едва не бросаю — да ладно, проехали, но ментальная оплеуха быстро приводит в чувства. Ничего не да ладно! Он меня унизил в глаза и за глаза гадости говорил. Хватит!

— А что это меняет? Мне что сексом заниматься нельзя? — вздыхаю театрально.

— Можно, — цедит он угрожающе и делает шаг ко мне. От былого вида побитого щенка и следа не осталось. Глаза засверкали, желваки ходуном ходят.

— Тогда в чем проблема? Если ты, — посылаю к черту субординацию, — не видишь во мне женщину, то это не значит, что я перестала ею быть. Я взрослая, совершеннолетняя женщина. И да, секс я люблю.

— Тебя не учили, что чужие разговоры подслушивать не хорошо, — рычит так, что лицо обдает его дыханием.

— Это не я подслушивала, это ты орал, как резанный — «не вижу в ней женщину», «мечтаю от нее избавиться», — кривляясь передразниваю его, — тебя бы только глухой не услышал. Вот, пожалуйста, подписывай! — рявкаю несдержанно.

— А вот хрен тебе, — показывает фигу, касаясь большим пальцем моего носа.

— Ты головой ударился? Твоя мечта сбылась — я лыжи навострила. Сама. Добровольно! Сразу одним выстрелом двух зайцев — и от меня избавишься, и Филиппу лекции читать не придется.

— А причем тут Филипп? — щурится недовольно, аж челюсть вперед выступила.

— Так ты же против, чтобы он с сотрудницами спал, а я ею скоро перестану быть. Я у него в отличие от тебя гендерных заблуждений не вызываю. И глаза у него на месте. Или вообще поеду к Матвею, частенько мне пишет, в гости приглашает. Не надо так на меня зыркать. Мне, что даже после увольнения сексом заниматься нельзя?

— Сказал же — можно, даже нужно, — неожиданно тихо произнес Озёрский. Обхватил мое лицо лапищами и начал целовать.

Губы и язык неандертальца жадно атакуют мой рот. В каждом движении и нетерпеливом рычании улавливается требование отвечать. Разумом понимаю, что должна оттолкнуть. Но мозг быстро заключает сделку с чувством собственного достоинства.

Я ведь все равно увольняюсь. Сейчас он подпишет мое заявление, а через две недели мы больше не встретимся. Почему бы не воспользоваться моментом? Я совсем немножечко урву себе этот поцелуй. Заодно покажу, что я женщина. Да еще какая!

Как только я сдалась и подключилась к процессу, жесткие губы тут же смягчились. Озёрский стал целовать меня нежно, с чувством, с толком, расстановкой. Смакуя каждую секунду.

Хотелось обнять его крепкую шею, но руки отчего-то не слушались. А вот его конечности времени даром не теряли. Нагло шарили по телу, мяли ягодицы без зазрения совести. И только я хотела возмутиться, как он со стоном запустил длинные пальцы в мои волосы. Массируя кожу головы, сжимая до приятной боли кудри на затылке.

Воздуха обоим стало не хватать и мы одновременно отстранились друг от друга. Совсем немного, на парочку сантиметров.

Морок удовольствия быстро спадал, сменяясь диким стыдом.

— Подпиши заявление, — шепчу тихо, пялясь на пуговицу рубашки.

— Нет, — коснулся губами моего виска и теснее прижал к себе.

Громкий хохот Филиппа в приемной заставил резко отскочить друг от друга.

— Да понял я, понял, Олечка, — елейным голосом произнес Филипп за дверью. — Занят, так занят. Подожду. За одно тобой, краса моя, полюбуюсь.

Слушаю этого Дон Жуана и пытаюсь сдержать смех. Везде поспевает. И спасибо Ольге, что не пустила его в кабинет. Минутная пауза позволяет вернуть трезвость ума.

— Лада, сейчас мне нужно уехать. У нас с Филиппом встреча, которую нельзя перенести. Про увольнение забудь, — разрывает мое заявление. — Вечером приеду и мы поговорим.

— Нет.

— Если задержусь — не вздумай уходить, Лада. Дождись меня в офисе, — мажет легким чмоком губы, оставляя меня ошалевшую в кабинете.

Григорий Максимович будто в наказание завалил работой, еще и сроки выполнения жесткие поставил.

Но толку было мало. Производительность труда упала до неприличной отметки. Все мысли кружили вокруг неандертальца.

Мы целовались! Озёрский целовал меня и явно наслаждался процессом.

Правда бабочки в животе не спешили расправлять крылья. Я, как никто другой знаю, что ждать ничего хорошего от неандертальца не приходится. Возможно поцелуй вовсе не порыв неожиданной страсти, скорее часть изощренного плана в попытке унизить меня сильнее.

Это наиболее убедительная версия, нежели…

Какой нужно быть идиоткой, чтобы после нескольких месяцев открытой вражды позволить себе утонуть в эйфории?

Я и так совершила глупость, и почти поверила словам Матвея.

К моей радости неандерталец так и не появился к концу рабочего дня. Быстро собравшись рванула домой. Мне нужно обдумать все в спокойной обстановке. За последние несколько дней слишком сильно меня качает от одного чувства к другому.

Обычно разобрать сумбур в голове помогает готовка. Но только не сегодня. Заглянув в холодильник обнаружила бутылку вина. Чем не повод заказать себе роллы? Доставку обещают в течение часа. Как раз успею принять ванну.

Через полчаса приходится выпрыгивать из воды, кто-то настойчиво измывается над моим дверным звонком. Накинув халат распахиваю дверь, ожидая увидеть очень шустрого курьера и замираю.

Незваный гость не церемонится. Подталкивает меня обратно в коридор, заходит сам и запирает дверь.

— Просил же дождаться меня, — бурчит Озёрский, разувается и уверенно проходит в глубь квартиры.