Подвиг патриарха

В нынешнем году исполнилось 125 лет со дня рождения святителя Тихона, патриарха Московского и всея России. Он возглавил Русскую православную церковь в самый трудный час её тысячелетней истории - с 1917 по 1925 год. Осенью минувшего года наша Церковь причислила его к лику святых.

«Чадца мои!..» - так, с нежностью, обращался он к своей пастве даже и в важнейших своих посланиях.

- Он любил вас всею силой своей великой души. Он душу полагал за вас... - говорил один из наших архиереев бесчисленным тысячам православного народа, собравшегося ко гробу своего святителя, когда закончилось его служение.

«Он был только тринадцать месяцев в заключении, но более тяжкой порой его жизни было всё время пребывания его на свободе в течение всех недолгих лет его патриаршества, которое и было сплошным подвигом мученичества, - писал о святителе Тихоне протоиерей М. Польский («Новые мученики российские». В 2 тт. Свято-Троицкий монастырь, Джорданвилль, США. 1957.) - Все эти годы он фактически жил в заключении и умер в борьбе и в скорби. Облекаемый в эту пору высшими полномочиями 0н избранием Церкви н жребием Божиим был жертвой, обречённой на страдания за всю Русскую Церковь».

Долгие годы мы не знали о нём ничего. Даже имя его не упоминалось. Но многие русские люди хранили память о патриархе Тихоне.

Нам ещё предстоит осмыслить всё значение его подвига - что он сделал для того, чтобы наш народ мог сохранить душу живу, когда именно на душу-то эту н ополчилась самая яростная брань, какую только знала мировая история.

В этот самый трудный час он оказался на самом трудном посту, самые грозные вихри обрушились на этого доброго, мягкого и необыкновенно стойкого в защите добра человека.

Патриарх Тихон встал за душу народа, за его веру, за его совесть. За сохранение главной святыни - нашей тысячелетней духовной традиции, которая по крупицам созидалась творчеством предков. Большевизм, новая власть, не останавливаясь перед реками невинной крови, сокрушали духовные устои русского народа. С ожесточённой яростью отвергалось важнейшее: понятие о добре и зле, данный человеку Богом нравственный закон, без соблюдения которого, как и при нарушении любых законов природы, рушится жизнь, искажается её смысл, человек начинает служить не жизни, а смерти. Главная человеческая ценность, которая в Евангелии поставлена выше всех богатств мира, душа человека, была названа и вовсе не существующей. В это самое время святейший патриарх Тихон мужественно стоял на том, что есть незыблемое всегда, что душа не изменилась, что закон её очищения, её спасения - тот же, он вечен. В это самое время он продолжал говорить правду, и авторитетный голос его был слышен всей России, всему миру.

«Дело и страдания Патриарха Тихона столь огромны, столь единственны в своем роде, что ускользают от холодного и равнодушного взгляда... То была особая царственная свобода с полным отсутствием страха за свою судьбу. Каждый ощущал радость в присутствии патриарха, так как он не знал страха, хотя и был окружен постоянно грозящей опасностью. Даже мужественные сердца подчас испытывали тайный страх, но он оставался ясным и светлым, даже когда находился на волосок от смерти...»

«Патриарх стал как-то бесспорно духовным главой и вождём всего русского народа, живым символом его духовного единства, духовным держателем его неотъемлемых прав.»

Так говорил знавший патриарха, трудившийся рядом с ним русский мыслитель, богослов, профессор политэкономии, затем - Православного богословского института преподобного Сергия в Париже протоиерей Сергий Булгаков.

Кто же он, этот самый близкий к нам по времени, первый канонизированный нашей Церковью святой советского времени?

В 1884 году в Петербургскую духовную академию был принят девятнадцатилетний довольно вь1сокий белокурый студент. Им был Василий Иванович Беллавин, сын сельского священника отца Иоанна из старинного русского города Торопца, что на границе Псковской и Тверской земель. Вскоре однокурсники прозвали его «Патриархом» - степенного, добросовестного, углублённо веровавшего. А ведь патриархов на Руси давно уже не было. Петру I не понравилось, что патриарх Адриан выступил против ломки исторической и духовной русской традиции. Появился Синод, который призван был управлять Церковью, как обычным государственным институтом. И всё-таки студенты оказались правы. В 1917 году Всероссийский поместный собор Русской православной церкви восстановил патриаршество, и именно их однокурсник стал святейшим патриархом Московским и всея России Тихоном.

После Академии Василий Иванович Беллавин возвратился во Псков, в свою семинарию. Неожиданно город узнал, что молодой преподаватель - ему шёл двадцать шестой год - подал прошение о принятии монашества. Народу при пострижении в семинарской церкви было так много, что опасались, выдержат ли полы - делали подпорки в нижнем этаже. Постриг был совершён в честь святителя Тихона Задонского, прославленного русского святого, с именем которого в нашем монашестве связано утверждение особого направления духовной жизни - старчества.

На 33 году Белавин стал епископом, а через год получил в управление огромную далёкую епархию с многонациональной паствой (русские, украинцы, сербы, греки, алеуты, эскимосы...) - Алеутско-Аляскинскую, по его прошению она стала именоваться Алеутской и Северо-Американской. Богослужение совершалось здесь на нескольких языках сразу. Молодой архиерей много сделал в этом краю для распространения православия. Он постоянно ездил на Аляску, на Алеутские острова, в Канаду, по Соединённым Штатам (кафедра находилась в Сан-Франциско). В 1901 году освятил начало строительства Свято-Николаевского собора - такая церемония состоялась в Нью-Йорке впервые. Были освящены храмы в Бруклине, Чикаго; в Пенсильванин - Свято-Тихоновский монастырь; миссионерская школа в Миннеаполисе стала семинарией... С православной Церковью в эти годы воссоединилось много униатов (многие православные приходы, возникшие в восточных штатах, были из бывших униатов). Открылся дом для бесплатного приюта бедных переселенцев из России. Американцы избрали архиепископа Тихона (он получил этот сан в 1905 году) почётным гражданином Соединённых Штатов.

В 1907 году владыка вернулся в Россию и возглавил Ярославскую епархию, одновременно был главой местного отделения Союза русского народа. Здесь тоже полюбили доступного, разумного, ласкового архипастыря и расставались с ним в 1913 году как с почётным гражданином Ярославля.

Затем - служба в Вильно, война, а 23 июня 1917 года владыка избран главой Московской кафедры, 13 августа возведён в сан митрополита. «Испытанная твёрдость воли и высокий такт» - так писали о нём в те дни.

В труднейшее для страны время, 15 августа 1917 года, в день Успения Божией Матери, в Успенском соборе Московского кремля открылся Всероссийский поместный собор Русской православной церкви. На нём была представлена вся Россия, собрались посланцы всех её епархий: архиереи, священники, простые крестьяне. Сразу встал главный вопрос: о восстановлении патриаршества, пресёкшегося в 1700 году. Один из крестьян сказал:

- У нас нет больше царя, нет отца, которого мы бы любили, Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим Патриарха.

Неожиданным было избрание председателя собора. «Подавляющее большинство остановило своё внимание не на звёздах первой величины в иерархии, каковыми были Антоний Харьковский и Арсений Новгородский, - вспоминал министр исповеданий Временного правительства (позднее - профессор Парижского православного богословского института) А. В. Карташев, - а на скромном, добродушном, не учёном и не гордом, а сияющем русской народной простотой и смирением, новом митрополите Московском Тихоне. Ему сразу же было дано эффектное большинство 407 голосов из 432 присутствовавших на заседании...

Собор в заседании 4 ноября принял церемониал избрания и наречения патриарха и решил, не откладывая, исполнить его на следующий же день, 5 ноября. К сожалению, Успенский собор в Кремле, где, по старомосковской традиции, должна была бы совершаться церемония, был недоступен. А потому торжество назначено было в храме Христа Спасителя. Но, для связи со старомосковскими святынями, сюда, не без больших препятствий, привезена была из Успенского кремлёвского собора древняя чудотворная Владимирская икона Богоматери. Газет уже не существовало. Известить нормально запуганное население о происходящем не было возможности. Поэтому все члены Собора старались передать извещение отдельным приходским священникам, а те в храме осведомляли богомольцев. 5-го ноября торжество состоялось. Литургию совершал митрополит Киевский Владимир. Перед началом её он, при особых соборных свидетелях, вписал имена трёх избранных кандидатов на патриаршество на три жребия, вложил их в специальный ковчежец, перевязал его лентой и, запечатав, поставил пред иконой Владимирской Божией Матери...

Роль жребия в избрании епископов, завещанная нам Византией, особенно широко практиковалась в Древней Руси, в Новгороде и в Москве, при поставлении патриархов...»

«Все с трепетом ждали, кого Господь назовёт... - вспоминал об этом событии митрополит Евлогий. - По окончании молебна митрополит Владимир подошёл к аналою, взял ларец, благословил им народ, разорвал шнур, которым ларец был перевязан, и снял печати. Из алтаря вышел глубокий старец - иеросхимонах Алексий, затворник Зосимовой пустыни (неподалёку от Троице-Сергиевой лавры), ради церковного послушания участвовавший в соборе. Он трижды перекрестился и, не глядя, вынул из ларца записку. Митрополит Владимир внятно прочёл: «Тихон, митрополит Московский». Словно электрическая искра пробежала по молящимся... Раздался возглас митрополита: «Аксиос!» («достоин!», греч.), который потонул в единодушном «Аксиос!.. Аксиос!..» духовенства и народа. Хор вместе с молящимися запел «Тебе, Бога, хвалим...». У многих на глазах были слёзы. Чувствовалось, что избрание патриарха для всех радость обретения, в дни русской смуты, заступника, предстателя и молитвенника за русский народ... Всем хотелось верить, что с патриархом раздоры как-то изживутся...

Когда мы расходились и надевали шубы, протопросвитер Шавельский сказал: «Вижу, Господом Церковь наша не оставлена...»

В день введения во храм Пресвятой Богородицы в Успенском соборе Кремля состоялась торжественная интронизация нового патриарха. В древнем патриаршем соборе сохранился и патриарший трон на горнем месте, на который никто не садился 217 лет, и особое патриаршее место. Добыли из богатой патриаршей ризницы жезл митрополита Петра, который в XIV веке перевёл нашу церковную кафедру в Москву, белый клобук и мантию патриарха Никона. Из всех московских церквей крёстные ходы стекались на Красную площадь и в Кремль, где мощно гудел колокол Ивана Великого.

В тот день патриарх с крёстным ходом обошёл вокруг Кремля, окропляя его святой водой. Солдаты новой власти вели себя развязно, курили при крёстном ходе. Но вот показался патриарх - и они скинули шапки и протянули ему руки для благословления.

...У Бога - Свой счёт. Духовное зрение видит происходящее иначе, чем обычный наш взгляд. То, что на первый взгляд кажется гибелью, катастрофой, историческим тупиком, исполнено глубочайшего спасительного смысла, всё устремлено в будущее, в очищение, оздоровление.

Именно так видел патриарх происходящее в нашей стране прямо тогда, в те дни, как никто ощущая весь трагизм событий.

«Лишь немногие лица в Церкви столь трагичны в своей земной судьбе и в то же время столь явно отмечены особым помазанием божественного избранничества... - писал о нём протоиерей Сергий Булгаков. - При начале нового высшего церковного управления в 1918 году, в то время, когда патриарх и все члены Собора были в большой опасности за свою жизнь, он открыл первое заседание словами: «Мы живём в радостное время - мы видим осуществление идей соборности...»»

«Соборность, понимаемая как благодатное единство иерархического, личного и общественного начал, всегда была одной из самых излюбленных идей русского религиозного сознания.

Поместный Собор 1917-1918 гг., на котором избранные члены Русской церкви пережили минуты такого благодатного единения, ещё более увеличил религиозную жажду утверждения этого начала как нормы церковной жизни», - писал Лев Регельсон в своей книге «Трагедия Русской Церкви. 1917-1945» (Париж, 1977).

Когда в стране разразилась страшная братоубийственная война, когда на Церковь обрушились гонения, которых не знало ни татарское иго, ни любое иностранное нашествие, патриарх возвестил:

«Господь не перестаёт являть милости Свои Православной русской церкви. Он дал ей испытать себя и проверить свою преданность Христу и Его заветам не во дни только внешнего её благополучия, а и во дни гонений. День от дня прилагаются ей новые испытания. День от дня всё ярче сияет её венец. Многажды беспощадно опускается на её, озарённый смирением, лик бич от враждебной Христу руки и клеветнические уста поносят её безустными хулами, а она, по-апостольски - в тщету вменяет горечь своих страданий, вводит в сонм небожителей новых мучеников и находит утеху для себя в благословении своего небесного Жениха: Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь... (Мф. V, 11-12).»

В первый день 1918 года, когда в храме Христа Спасителя был отслужен новогодний молебен, он предсказал:

«Вся эта разруха и недостатки оттого, что без Бога строится ныне Русское государство... Церковь осуждает такое строительство, и мы решительно предупреждаем, что успеха у нас не будет никакого до тех пор, пока не вспомним о Боге.»

Пророческое слово патриарха было сказано и о Брестском мире, как только он был заключен:

«Этот мир, подписанный от имени русского народа, не приведёт к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нём посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нём зародыши новых войн и зол для всего человечества.»

Слово правды всегда раздавалось на русской земле. Одно из самых ярких тому свидетельств - послание патриарха Тихона, направленное Совету народных комиссаров к первой годовщине Октябрьской революции.

Многие тогда настойчиво отговаривали святейшего от такого шага, считая, что он должен беречь себя для пользы Церкви. Патриарх внимательно выслушал все советы - и распоряди.1ся отправить послание.

Приводим этот документ, столь важный для нашей истории, полностью.

Послание патриарха Тихона

Совету народных комиссаров

13 (26) октября 1918 года

«Все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. XXVI, 52).

«Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам, нынешние вершители судеб нашего отечества, называющие себя «народными» комиссарами. Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к Небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды.

Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф. VII, 9-10). Народу, изнуренному кровопролитной войною, вы обещали дать мир «без аннексий и контрибуций».

От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решались обнародовать полностью? Вместо аннексии и контрибуций великая наша Родина завоёвана, умалена, расчленена и в уплату наложенной на неё дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото.

Вы отняли у воинов всё, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно ещё храбрых и непобедимых, оставить защиту Родины, бежать с полей сражения. Вы угасили в сердцах воодушевлявшее их сознание, что «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. XV, 13). Отечество вы подменили бездушным интернационалом, хотя сами отлично знаете, что, когда дело касается защиты отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями.

Отказавшись защитить Родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска.

Против кого вы их ведёте?

Вы разделили весь народ на враждующие между собою станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порождённой вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции.

Не России нужен был заключённый вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощённого, вами введённого суда. Казнят не только тех, которые перед вами в чём-либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чём не виновны, а взяты лишь в качестве «заложников», этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершённые лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждению. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чём невинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределённой «контрреволюционности». Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения - напутствия святыми тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения.

Не есть ли всё это верх бесцельной жестокости со стороны тех, которые выдают себя благодетелями человечества и будто бы сами когда-то много потерпели от жестоких властей.

Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братской кровью; прикрываясь различными названиями - контрибуций, реквизиций и национализаций, - вы толкнули его на самый открытым и беззастенчивый грабёж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом, под именем «кулаков», стали уже грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна.

Соблазнив тёмный и невежественный народ возможностью лёгкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нём сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния - убийства, насилие, грабежи всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.

Вы обещали свободу...

Великое благо - свобода, если она правильно понимается, как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой-то свободы вы не дали: во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийства, грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно. Это ли свобода, когда никто без особого разрешения не может провезти себе пропитание, нанять квартиру, когда семья, а иногда население целых домов, выселяются, а имущество выкидывается на улицу, и когда граждане искусственно разделены на разряды, из которых некоторые отданы на голод и разграбление? Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто своё мнение, без опасения попасть под обвинение в контрреволюции? Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди? Уже заплатили своею кровью мученичества многие смелые церковные проповедники; голос общественного и государственного осуждения и обличения заглушен; печать, кроме узко большевистской, задушена совершенно.

Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и её служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы (епископ Тобольский Гермоген) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их посмертную волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский кремль - это священное достояние всего верующего народа. Вы разрушаете исконную форму церковной общины - приход, уничтожаете братства и другие церковно-благотворительные просветительные учреждения, разгоняете церковно-епархиальные собрания, вмешиваетесь во внутреннее управление Православной церкви. Выбрасывая из школ священные изображения и запрещая учить в школах детей вере, вы лишаете их необходимой для православного воспитания духовной пищи.

«И что ещё скажу? Недостанет мне времени» (Евр. XI, 32), чтобы изобразить все те беды, какие постигли Родину. Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях. Всё это у всех на глазах. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя. Сбываются слова пророка - «Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их - мысли нечестивые; опустошение и гибель на стезях их» (Ис. LIX, 7).

Мы знаем, что наши обличения вызовут в вас только злобу и негодование и что вы будете искать в них лишь повода для обвинения нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься «столп злобы» вашей, тем вернейшим будет оно свидетельством справедливости наших обличений.

Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя наше благословение, если бы она воистину явилась «Божним слугой» на благо подчинённых и была «страшная не для добрых дел, но для злых» (Рим. XIII, 3-4). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключённых, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный н заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лук. XI, 51) и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. XXVI, 52).

Тихон,

патриарх Московский и всея России.

Так пророчески заканчивался этот беспримерный документ.

Патриарх не хотел видеть причину бед народных в действиях какого-то одного, двух, десяти, ста человек. Он во всеуслышание сказал «обольщённому, несчастному русскому народу», в чём причина его бед - и в чём выход из них.

Причина эта - грех.

«Грех растлил нашу землю, расслабил духовную и телесную мощь русских людей...». Грех разжёг всюду пламень страстей, вражду и злобу, и брат восстал на брата, тюрьмы наполнились узниками, земля упивается неповинной кровью, проливаемой братской рукою, оскверняется насилием, грабежами, блудом и всякою нечистотою.

Из того же ядовитого источника греха вышел великий соблазн чувственных земных благ, которыми и прельстился наш народ, забыв о едином на потребу.

Мы не отвергли этого искушения, как отверг его Христос-Спаситель в пустыне. Мы захотели создать рай на земле, но без Бога и Его святых заветов. Бог же поругаем не бывает. И вот мы алчем, ждём и негодуем на земле, благословлённой обильными дарами природы, и печать проклятия легла на самый народный труд и на все начинания рук наших...»

Выход?

Выход есть всегда. Как бы далеко ни зашло беззаконие. Выход - покаяние. Очищение.

«Мы убеждены, что... никто и ничто не спасет Россию от нестроения и разрухи, пока Правосудный Господь не преложит гнева Своего на милосердие, пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих, а через то не возродится духовно «в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины (Ефес. IV, 24)».

Патриарх Тихон был непоколебим в отстаивании правды, не жалея для этого жизни самой. И в любую минуту, среди самых яростных схваток он призывал к одному: к народному согласию.

Ещё 11 ноября 1917 года возглавляемый им Поместный собор принял решение об отпевании погибших обеих сражавшихся сторон и во всеуслышание заявил:

«Довольно братской крови, довольно злобы и мести.

Мести не должно быть нигде и никогда: тем более она недопустима над теми, кто, не будучи враждующей стороной, творит лишь волю их посылавших...

Не причиняйте нового горя и позора истерзанной Родине, и без того слишком обагрённой кровью своих сынов!

Вспомните о несчастных матерях и семьях и не примешивайте ещё новых слёз и рыданий о пролитой крови. Даже и те, кто отказался от Бога и Церкви, кого не трогает голос совести, остановитесь хотя бы во имя человеколюбия.»

Святейший не благословил ни Белое, ни Красное движение. Выступил он и против интервенции:

«Исстрадавшиеся сыны Родины нашей готовы даже малодушно кинуться в объятия врагов её, дабы искать среди них и под их властью успокоения жизни общественной, прекращения её ужасов. Горе той власти, которая довела русских людей до такого отчаяния! Но не здесь наше спасение, не от врагов надо ждать избавления; им только приятны все наши нестроения, они только и стремились к тому, чтобы посеять в нашей жизни семена вражды и междоусобий внутренних, дабы обессилить воинство наше и тем сокрушить могущество русской земли...»

В 1918 году, когда патриарх Тихон приехал в Петроград, толпы народа встречали его на Знаменской площади и прилегающих улицах. Люди плакали, становились на колени. Патриарх стоя благословлял всех из своей коляски на всём пути до Александро-Невской лавры.

В Казанском соборе Святейший сказал:

- А вот мы, к скорби и к стыду нашему, дожили до того времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признаётся грехом, но и оправдывается как законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович... и высшее наше правительство - Исполнительный комитет - одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководясь словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падёт и на нас, а не только на тех, кто совершил его... Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы всё это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: «Блажени слышащии слово Божие, и храняшие е».

1918 год - год, обильно политый кровью священников, епископов. Расстрелы крёстных ходов, групп верующих при отнятии церковного имущества. Осквернение мощей святых угодников Божиих. Газетная кампания, запрещение церковной печати, кощунственные процессии, закрытие Поместного собора, закрытие монастырей, домашних церквей, всех духовно-учебных заведений, прекращение преподавания Закона Божия в школе на частные средства...

«Где же пределы этим издевательствам над Церковью Христовой? Как и чем можно остановить это наступление на неё врагов неистовых?

Зовём всех вас, верующих и верных чад Церкви: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне святой матери нашей, - призывал Патриарх. - Враги Церкви захватывают власть над нею и её достоянием силою смертоносного оружия, а вы противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют даже прямо противно совести народной...»

В этот год патриарх отлучил от Церкви участников расправы над невинными людьми и гонителей Церкви.

Церковь всех принимает, как мать, двери её открыты для каждого, как никакие другие двери. Человек сам выбирает, прийти ли к ней или не прийти. И если он не приходит, он сам отлучает себя от неё. Но если он приходит к ней со злом, с поруганием, он отлучает себя от неё вдвойне. И Церковь лишь признаёт это самоотлучение - давая заблудшему ещё одну возможность опомниться, понять, что он совершает, готовая всегда снова принять заблудшего своего сына.

Однажды поздно ночью к патриарху пришла депутация с предложением уехать из города и даже из страны - всё, мол, готово для этого. Патриарх вышел спокойный, улыбающийся, внимательно выслушал всё, что ему сообщили о смертельной опасности, и наотрез отказался.

- Бегство патриарха, - говорил он, - было бы слишком на руку врагам Церкви, они использовали бы это в своих видах. Пусть делают всё, что угодно.

У него было одно оружие: вера, молитва, пост, твёрдость духа, и всегда с ним была любовь к нему народа. У его защитников не было ничего в руках...

Летом 1919 года произошло первое покушение на патриарха.

Месяцем позже датировано обращение святителя к православным чадам с призывом отказаться от актов мести по отношению к гонителям Церкви:

«...Зажигаются страсти. Вспыхивают мятежи. Создаются новые и новые лагери. Разрастается пожар сведения счетов. Враждебные действия переходят в человеконенавистничество. Организованное взаимо-истребление - в партизанство, со всеми его ужасами. Вся Россия - поле сражения! Но это ещё не всё. Дальше ещё ужас. Доносятся вести о еврейских погромах, избиении племени, без разбора возраста, вины, пола, убеждений. Озлобленный обстоятельствами жизни человек ищет виновников своих неудач и, чтобы сорвать на них свои обиды, горе и страдания, размахивается так, что под ударом его ослеплённой жаждой мести руки падает масса невинных жертв. Он слил в своём сознании свои несчастья с злой для него деятельностью какой-либо партии и с некоторых перенёс свою озлобленность на всех...

Православная Русь, да идёт мимо тебя этот позор. Да не постигнет тебя это проклятие...

Пролитая кровь всегда взывает к новой крови. И отмщение - к новому возмездию. Строительство на вражде - строительство на вулкане. Взрыв - и снова царство смерти и разрушения...

Нам ли, христианам, идти по этому пути. О, да не будет! Даже если бы сердца наши разрывались от горя и утеснений, наносимых нашим религиозным чувствам, нашей любви к родной земле, нашему временному благополучию, даже если бы чувство наше безошибочно подсказывало нам, кто и где наш обидчик. Нет, пусть лучше нам наносят кровоточащие раны, чем нам обратиться к мщению, тем более погромному, против наших врагов или тех, кто кажется нам источником наших бед. Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему. Не поддавайтесь искушению. Не губите в крови отмщения и свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром (Рим. XII, 21).

Чадца Мои! Все православные русские люди! Все христиане! Когда многие страдания, обиды и огорчения стали бы навевать вам жажду мщения, стали бы проталкивать в твои, православная Русь, руки меч для кровавой расправы с теми, кого считала бы ты своим врагом, - отбрось далеко так, чтобы ни в минуты самых тяжких для тебя испытаний и пыток, ни в минуты твоего торжества, никогда-никогда рука твоя не потянулась бы к этому мечу, не умела бы и не хотела бы нести его...»

В 1921 году, когда в страну пришло новое страшное бедствие - голод, патриарх Тихон обратился «К народам мира и к православному человеку» с воззванием:

«... К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой:

Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесёт голос мой болезненный стон обречённых на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь немедля! На широкую, щедрую, нераздельную помощь!

К Тебе, Господи, воссылает истерзанная земля наша вопль свой: пощади и прости, к Тебе, Всеблагий, простирает согрешивший народ Твой руки свои и мольбу: прости и помилуй.

Во имя Христово исходим на делание своё: Господи, благослови.»

В короткий срок было собрано около 9 миллионов рублей, и сборы бы продолжались. Это естественно: на протяжении всех веков русской истории Церковь всегда приходила на помощь своему народу, который и составлял её, всем голодным, больным, оставшимся без крова. Едва ли не при каждом приходе были богадельня и приют. Но власти поняли, что эта помощь только поднимет авторитет Церкви в глазах народа. И тогда под предлогом помощи голодающим они начали новое наступление на Церковь. Началось насильное изъятие церковных ценностей, а проще - осквернение святынь.

И патриарх Тихон, который только что сам призывал к пожертвованиям, а затем допустил возможность «духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих... использовать драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслеты, ожерелья и другие предметы, жертвуемые для украшения святых икон, золотой и серебряный лом), на помощь голодающим», видя, как насильственно совершается то, что Церковь должна была и хотела сделать сама, как святотатственно грабится её священное достояние, издал новое послание, в котором призвал уже к его защите: «Мы призываем чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской церкви и карается ею как святотатство - миряне отлучением от неё, священнослужители - извержением из сана (Апостольское правило 73, Двукратный вселенский собор. Правило 10).»

В борьбе с Церковью в это время произошло до двух тысяч кровавых эксцессов по России, были расстреляны тысячи и тысячи верующих. Среди них - и митрополит Петроградский Вениамин.

Были отобраны ценности на астрономическую сумму. Лишь малая часть из них пошла на хлеб голодающим...

Очевидец событий епископ Антонин Грановский... в своё время подчеркнул, что эта правительственная мера не вызывает (мягко говоря) сочувствия у православных масс не потому, что верующие не хотели помочь правительству в борьбе с голодом или отдать эти ценности запрещала им их религиозная совесть, а единственно и исключительно потому, что у этих масс нет решительно никакого доверия к лозунгу, под которым проводилась эта мера. Верующие тревожились, что церковные ценности могут пойти на иные, чуждые их сердцам цели.

Это были совершенно справедливые опасения. Как показали дальнейшие события, к комиссии по изъятию церковных ценностей примазались уголовники, коррупционные элементы, о чём достаточно выразительно говорят такие судебные процессы, как процесс Павлицкого, контролёра Гохрана, изымавшего церковные ценности в Рогожско-Семёновском районе. Церковные ценности потекли на чёрный рынок. Наживали миллионы. В Москве. А что говорить о провинции?» (Вл. Степанов (Русак). Свидетельство обвинения. Церковь и государство в Советском Союзе. Ч. I. М., 1980).

28 марта 1922 года, в разгар этой борьбы, в «Известиях» был опубликован «Список врагов народа». Первый в нём - патриарх Тихон «со всем своим церковным собором», далее десятки епископов и священников.

В апреле 1922 года начался «судебный процесс» над патриархом Тихоном. Революционный трибунал вынес определение о привлечении его к уголовной ответственности. Вскоре ему было объявлено, что он находится под домашним арестом.

Однажды патриарх пришёл из Чека поздно ночью. Это было перед его последней службой на свободе. Келейникам, измученным ожиданием, он только и сказал:

- Уж очень строго допрашивали...

- Что же вам будет?

- Обещали голову срубить, - ответил патриарх с неизменным своим благодушием.

Литургию он служил, как всегда: ни малейшего напряжения в молитве.

В ночь на 19 мая патриарха перевезли с его Троицкого подворья (возле Самотёки) в Донской монастырь. Здесь под охраной, в полной изоляции от мира ему предстояло пробыть год. Затем - месяц в ГПУ, на Лубянке, при непрерывных «беседах».

Это были труднейшие времена для Церкви, а значит и для всей духовной жизни народа. Власть, которая стремилась разбить христианские устои, требовала уступок, и не в чём-то второстепенном, но в существе веры. Начался обновленческий раскол. Часть духовенства объявила цели новой власти вполне согласующимися с христианством, стала вносить далеко идущие новшества в богослужение, в важнейшие церковные установления - всё по пути омирщения Церкви; «борьба против Церкви из внешней стала и внутренней» (протоиерей Сергий Булгаков).

Когда нависла эта угроза, патриарх Тихон призвал хранить живую чистоту веры:

«...Совершая богослужение по чину, который ведёт начало от лет древних и соблюдается по всей Православной церкви, мы имеем единение с Церковью всех времён и живём жизнью всей Церкви... При таком отношении пребудет неизменным великое и спасительное единение основ и преданий церковных...

Божественная красота нашего истинно назидательного в своём содержании и благодатно-действенного церковного богослужения, как оно создано веками Апостольской верности, молитвенного горения, подвижнического труда и святоотеческой мудрости и запечатлено Церковью в чинопоследованиях, правилах и уставе, должна сохраняться в святой Православной русской церкви неприкосновенно, как величайшее и священнейшее её достояние...»

Когда патриарх был в заключении, различные течения обновленчества («Живая Церковь» и другие) собрались на свой «Поместный собор», который отменил патриаршество, лишил святейшего Тихона «сана и звания патриарха» и даже монашества.

На доставленном ему постановлении патриарх наложил резолюцию:

«Прочёл. Собор меня не вызвал, его компетенции не знаю и потому законным его решения признать не могу.

Патриарх Тихон (Василий Беллавин), 22 апреля / 4 мая 1923 года.»

«Хотя живоцерковничество, взлелеянное в тайниках Чеки и оттуда всё время поддерживаемое, не представляет и не представляло никакой духовной силы, есть явление разложения, - говорил в 1925 году протоиерей Сергий Булгаков, - однако опасность и вредоносность его, при данных обстоятельствах, для Церкви, при беззастенчивости и наглости его агентов и при полной связанности православия, была чрезвычайно велика. Она не может считаться и сейчас устранённой, ибо из острого состояния перешла в хроническое, и социалистические подделки церковности всё время будут фабриковаться в Советской России, однако главная волна уже разбилась, в прямом бою с Церковью живоцерковство оказалось посрамлено, и победил его святейший патриарх, в узилище, в оковах, но сильный своей верой, своей непримиримостью и безграничным доверием и любовью народной.

Трудно даже исчислить те бедствия, которые постигли бы Русскую церковь, если бы это движение в нём не встретило скалы несокрушимой, о которую и разбилось в своём разбеге.»

Первоиерарх нашей Церкви. замученный арестами, допросами, постоянным давлением власти, которая то и дело ставила его перед дьявольским выбором: либо принять одного из руководителей обновленчества, либо архиереи будут выпущены из тюрем, и тому подобными, провёл церковный корабль через «бурю, которая неминуемо должна была сломать руль и выбить его из рук рулевого» (протоиерей Сергий Булгаков), выбирая наилучший, спасительный путь тогда, когда, казалось, вовсе не остаётся никакого пути.

Чего ему это стоило... Бог весть!

- Святитель особенно предстательствует за паству свою, - говорил о подвиге святительства протоиерей Валериан Кречетов. - Вникая в нужды своей паствы, он сострадает всем - что есть добровольное мученичество...

Сострадание всей России, несение в своей душе скорбей всего народа в столь прискорбное время - как это измерить?

В эти дни Патриарх молился за всех гонимых, страждущих, растлённых, растлевающих, верных и заблудших чад своих:

«Мил0сердный Господи, Боже сил!

Из глубины душевныя смиренно вопиём Ти: силою Креста Твоего смири дерзость ненавидящих и хулящих имя Твоё Святое, оскверняющих и разрушающих святыню храмов Твоих и люте гонящих верных чад святыя Церкве Твоея.

Всем страждущим и изнемогающим за исповедание веры во Имя Твоё посли Ангелов Твоих святых, да укрепляются верныя люди Твоя в несении благаго ига Твоего ангельским покровом и предстательством Пресвятыя Богородицы и всех святых Твоих.

Многомилостивый Господи! Болезненным сердцем, со слезами молимся Тебе, призри на вопль, стенание и умиленныя молитвы всех верных людей, от нападения врагов Твоих, Господи, страждущих, святыни храмов Твоих и благодати святых таинств Твоих лишённых.

Умилостивися, Господи, над младенцы; светом Святаго Крещения не озаренныя и печатию дара Духа Святаго не запечатлённыя.

Пощади, Господи, отроки, юноши и девы, соблазняемыя ненавистниками Имени Твоего на всякое неверие, нечестие, богохульство, распутное житие, зависть и злобу к ближнему своему.

Умилосердись, Господи, на старцы и болящия, лишённыя в предсмертный час благодатнаго утешения в елеопомазании и причастии святых таин Твоих и нечающия христианскаго погребения.

Огради, Господи, монашествующих лик, из святых обителей изгнанных и поношения терпящих.

Наипаче же утверди, Господи, крепостию Духа Твоего священники Твоя, дабы небоязненно, даже до смерти во единении стояли на страже стада Твоего. Всех же, Тебе ради приявших мученическую кончину, сподоби со святыми Твоими в вечной славе Твоей царствовати.

На Кресте моливыйся за распинателей Твоих и приемый в последний час разбойничье покаяние, не погуби, о Господи, отступников, хулителей и гонителей святыя веры и святыя Церкве Твоея, но аще возможно сие, даруй и им радость познати Тя, Божественную любовь и премудрость, и дни свои в истинном покаянии скончати.

На Тя, Господи, уповаем и не постыдимся вовек, Ты бо еси заступление наше, помощь и победа, победившая мир, свет паче всякага света. Радость паче всякия радости, упование паче всякага упования, жизнь истинная и спасение вечное и Тебе, в Троице покланяемому, славу вси возсылаем, ныне и присна и во веки веков. Аминь.»

Поддержкой святителю в его пастырском труде были многие православные люди, оставшиеся на верном пути. Среди них - один из последних оптинских старцев иеромонах Нектарий (Тихонов). «Многие вопросы решались патриархом в соответствии с мнением старца. Это происходило через лиц, близких к патриарху и общавшихся с батюшкой», - читаем в книге И. М. Концевича «Оптина пустынь и её время» (Джорданвилль, 1970).

«Патриарх, может быть, был самым бесстрашным, мужественным и спокойным пред лицом смерти человеком в России, - писал протоиерей М. Польский. - Всё его существо, его лицо и само сердце излучало всегда и неизменно обаяние глубокого покоя и простоты. Для него умереть было бы слишком легко. Это самое простое, на что он мог решиться в любой момент. Для него, старика, монаха и патриарха, мученическая смерть была бы приятна, прекрасна и славна и потребовала бы минимума героизма. Самым мучительным вопросом для него могло быть только - как управлять Церковью, что сделать для облегчения её положения и устроения её жизни в безбожном государстве, которое как будто предлагает условия существования. Надо было исчерпать со своей стороны, жертвуя, если это потребуется, своим престижем и славой, все возможности для блага Церкви, не нанося ущерба христианской морали вообще, настроению церковного народа и клира и не нарушая церковные каноны.»

В июне 1923 года патриарх был освобождён - с заявлением от его имени, что он «Советской власти не враг».

Началось возвращение обновленцев и их прихожан в православие...

В советской историографии была такая картина: патриарх Тихон был, мол, сначала против Советской власти, а потом покаялся, признал её.

Но ещё в 1919 году, находясь на свободе, святейший обратился к архипастырям Русской церкви с призывом о невмешательстве в политическую борьбу:

«Мы, служители и глашатели Христовой истины, подпали под подозрение у носителей современной власти в скрытой контрреволюции, направленной якобы к ниспровержению Советского строя. Но мы с решительностью заявляем, что такие подозрения несправедливы: установление той или иной формы правления не дело Церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определённым образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение.»

««Анафема» нарушителям мира церковного и посягателям на народную и веру и святыни была направлена вовсе не против советской власти как таковой, но против её воинствующего безбожия... - говорил протоиерей Сергий Булгаков в 1923 году. - Зачем же понадобились эти измышления? Зачем потребовалось вынуждать мнимое покаяние в том, чего никогда не было, объяснять выступления патриарха против Советов политическими мотивами, которых он никогда не имел? Зачем эти пошлые и ложные обвинения в контрреволюции и приверженности определённой политической партии, как не для того, чтобы обмануть, отвести глаза, придать благовидность и оправдание тому, чего начинают стыдиться, то есть гонения на веру?

... Церковь тогда только исполняет свою высшую миссию - сохранять и воспитывать духовные силы народа, - если сама блюдёт свободу и независимость.»

И затем, уже после кончины святителя, отец Сергий так говорил о его служении в последние годы:

«Когда опасность гибели угрожает в море, приходится выбрасывать в море даже и ценный груз, чтобы спасти самое драгоценное. Нелегко принять такое решение, которое связано с готовностью принять за него всю ответственность, но его иногда неизбежно становится принять. И когда, волею Божьей, жребий мученичества сменяется снова жребием исповедничества, пред ним встала необходимость сосредоточить все силы на одном - обличении и разрушении лжецеркви, оставив всё прочее, и подчинить одной этой основной цели свой образ действий.

Это потребовало новых самоопределений, которые трудно поддаются пониманию и смущают некоторых и ныне. Патриарх не мог, конечно, изменить своего отношения к тем действиям советской власти, которые представляют собой неслыханное и свирепое гонение на всё святое и вдохновляются сатанинской ненавистью к Богу, антихристовой злобой ко Христу. Патриарх, пред лицом всего мира, осудил эти действия власти, причём сначала, когда никто ещё не верил действительности этого чудовищного и противоестественного строя, и патриарх готов был хотя бы своей жизнью дать освобождение народу. Когда стал выясняться затяжной и длительный характер болезни русской государственности и патриарх счёл необходимым признать эту длительность, считаться с этим и, подчиняясь факту, как первохристиане подчинялись факту нероновской власти, всё своё внимание и энергию сосредоточил на обличении и искоренении живоцерковного раскола. Это сужение фронта, невольное и очевидное, неизбежное, стоило патриарху принятия некоторых решений, словесных жестов в сторону советской власти, причём, конечно, в царстве лжи и насилия никогда нельзя добиться истины и узнать подлинный ход событий. Посему здесь приходится судить только по общему смыслу факта, но не по тексту тех документов, которые публикуются от имени патриарха.

В этой кажущейся уступчивости патриарха следует видеть его новую и последнюю пастырскую жертву ради своих овец: вместо мученической славы внешнее умирание и бесславие примирения. Но эта новая жертва, это юродство Христа ради ещё больше, кажется, возвеличили имя патриарха: народ принял сердцем то, что родилось из сердца любящего.»

О своем положении святейший говорил:

- Лучше сидеть в тюрьме, я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу, я посылаю архиерея на юг, а он попадает на север, посылаю на запад, а его привозят на восток.

Однажды в тот час, когда верный келейник патриарха, который был вместе с ним ещё в Америке, Яков Анисимович Полозов, не ушёл домой, как обычно в этот день, в покои патриарха проникли неизвестные, раздался выстрел. Полозов был убит. Ясно было, что пуля предназначалась не ему...

Патриарх настоял на том, чтобы Полозова похоронили рядом с храмом в честь Донской иконы Божией Матери в Донском монастыре. Власти противились даже и этой воле Всероссийского патриарха. Но Святейший сказал кратко:

- Он будет лежать здесь.

Так они и лежат под землёй рядом, а на земле их отделяет друг от друга стена храма, внутри которого - гробница патриарха.

25 марта (7 апреля) 1925 года, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, святейший патриарх Тихон, одиннадцатый патриарх России, скончался.

«Часов около десяти вечера святейший потребовал умыться и, с необычайной для него строгостью, «серьёзным тоном», к которому я не привык, - рассказывал его келейник (Константин Михайлович Пашкевич), - сказал:

- Теперь я усну... крепко и надолго. Ночь будет длинная...

Минута проходила за минутой. Святейший лежал с закрытыми глазами. После маленького забытья святейший открыл глаза и спросил:

- Который час?

- Без четверти двенадцать.

- Ну, слава Богу, - сказал святейший, точно только этого часа он и ждал, и стал креститься. - Слава Тебе, Господи! - сказал он и перекрестился. - Слава Тебе, Господи! - повторил он и снова перекрестился.- Слава Тебе, Господи! - сказал он и занёс руку для третьего крёстного знамения...

Патриарх всея России, новый священно-мученик за веру православную и Русскую церковь, тихо отошёл ко Господу». (Из рукописи протоиерея Н. «Кончина и погребение патриарха Тихона»).

На Вербное воскресенье - в праздник Входа Господня в Иерусалим - состоялось погребение патриарха. Море народа пришло с ним проститься. Миллион человек прошёл мимо его гроба. Люди из разных мест России съехались - хотя в газетах сообщение появилось слишком поздно.

«С самого начала Собор и народ любили своего отца, - писал протоиерей Сергий Булгаков.- Здесь осуществилось то отношение между пастырем и пасомыми, которое характерно для Православной церкви, отношение не страха или строгой дисциплины, но отношения любви - любви в послушании и послушания в любви...

Патриарх был ангелом Русской церкви в дни испытаний. Он был хранителем и стражем достоинства верховной власти и свободы Церкви... Патриарх был хранителем чистоты веры и неодолимости церковного здания, ограждая Церковь одновременно от националистических страстей и от социалистической демагогии...

Восшествие на патриарший престол было для патриарха восшествием на Крест.

Он был возведён в это высшее достоинство, чтобы он мог нести крест служения. Ныне он молится за народ, страдающий и ослепленный, чтобы он стал верным, чтобы он мог возлюбить Бога более, чем свою собственную жизнь. Патриарх в узах во главе России, в узах стал светом мира. Никогда от начала истории Русская церковь не была столь возвышена в своей главе, как она была возвышена в эти прискорбные дни испытаний...»

...Это был удивительный день - 9 октября минувшего года. В самом старом и единственном ныне действующем московском монастыре, Свято-Даниловом, должно было состояться важнейшее событие Архиерейского собора, посвящённого 400-летию установления патриаршества на Руси, - канонизация новых русских святых.

Множество знакомых и незнакомых радостных и сосредоточенных лиц... Неброское и такое близкое лицо архимандрита Евлогия, главы возрождающейся Оптиной пустыни, первого наместника этого, Данилова, монастыря, поднимавшего его в самые трудные, первые три года после разрухи, после того, как здесь была колония для малолетних преступников. Серьёзное и спокойное лицо митрополита Антония Сурожского, нашего владыки в Лондоне, знакомого нам по его замечательным проповедям...

И вот... Торжественная служба.

Снова поражаешься глубине, мудрости, красоте нашего богослужения.

Служба началась с заупокойной молитвы - той, которую всегда служат по усопшим: «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих... И сотвори им вечную память...». В последний раз молились мы за упокой душ усопших рабов Божиих патриархов Всероссийских Иова и Тихона.

И сразу же - служба им как святым!

Все собравшиеся в Троицком соборе монастыря в удивительном единодушии, «единеми усты и единем сердцем», с праздничной радостью поют молитву святому Духу, с которой начинается всякое богослужение: «Царю Небесный, Утешителю, душе истины...»

При пении тропаря и кондака (главных кратких песнопений святого или праздника), которых ещё ни разу не слышала наша Церковь, посвящённых новому святому, с западной стороны выносится большая его икона. Её подносят святейшему патриарху Московскому и всея Руси Пимену, стоящему среди многих архиереев. Он первым прикладывается к иконе - и она поставляется на аналой посреди собора.

И вот - здесь две иконы: патриархов Иова и Тихона. Впервые мы поём: «Святителие Христовы Иове и Тихоне, молите Бога о нас!»

Так будет отныне и до века.

Все мы, пришедшие в этот день в Троицкий собор, ощущали себя участниками великого, чудесного события в истории страны и Церкви, которое прямо здесь, сейчас случилось, всё значение которого нам ещё понимать и понимать...

Первый наш патриарх Иов, при поставлении которого на престол Москва по праву стала именоваться Третьим Римом, ибо тогда, после захвата «нового Рима» - Константинополя - турками, Россия осталась единственным государством с православным царём. И патриарх Тихон, который выстоял в годину страшных гонений на христиан и Церковь, которые обрушились с такой силой на православие за всю его историю трижды: в Риме от язычников, в Константинополе от еретиков и в Москве от безбожников. И вот теперь, отныне они сияют на небосклоне всех святых, в земле Российской просиявших, давая нам благодатную поддержку в наш трудный и ответственный исторический час, укрепляя нас в надежде на то, что России не гибель попущена Богом, но дарована новая возможность её восстания из пепла для пользы и научения и своих, и других народов, для спасения всех, кто вразумится её дорогостоящим и беспримерным по своему духовному значению жертвенным уроком.

Круг истории замкнулся: тот, кто в своё время был объявлен первым в «списке врагов народа», первым из новых мучеников причислен ныне к лику святых.

Российская история вновь выходит на свою веками продолжавшуюся дорогу, которой шла, исполняя главное предназначение своей судьбы - хранить верность Христу, по которой она пойдёт дальше и дальше - к очищению, к свету, если только мы приложим к этому хоть малую толику тех усилий, которые без меры отдал ей наш великий соотечественник, Всероссийский патриарх святитель Тихон.

Ещё в начале 1918 года он предсказывал:

«Верим, что как быстро и детски доверчиво было падение народа русского, развращаемого много лет не свойственной нашей христианской стране жизнью и учениями, так же пламенно и чисто будет раскаяние его, и никто не будет так любезен сердцу народному, как пастырь родной его матери Церкви, вызволившей его из египетского зла.»

Круг замкнулся...

В тот осенний день мы знали, что святейшему патриарху Пимену дана эта милость Божия - не только возглавить празднование 1000-летия Крещения Руси, но и нынешнюю канонизацию, столь важную для восстановления правды нашей Церкви. Церковь тем самым открыто провозгласила верность своему гонимому святителю, свою духовную свободу.

Но мы не знали в тот день, что это и последнее служение святейшего Пимена. Что это событие будет завершением не только целой эпохи в нашей Церкви, но и его судьбы.

И после его кончины 3 мая 1990 года и погребения 6 мая, в день святого великомученика и победоносца Георгия, когда мы будем осмысливать завершившийся путь последнего патриарха, когда в сердце нашем будет жить благодарность ему за несение особого креста, тяжести которого никто, кроме него, не испытал, за все его молитвы о нас, мы будем думать и о преемственности патриархов Тихона и Пимена - первого и последнего наших первоиерархов труднейшего для Церкви времени.

В это время для нас было сохранено главное - верность православию. Сохранено ценой невинной крови, душевных страданий, великого молитвенного подвига.

Сохраним ли и мы это главное завещанное нам сокровище - ныне, во времена, по видимости более лёгкие для веры (нет прямых гонений), но духовно имеющие свои трудности (дух растления меняет свое обличье, но не оставляет той же цели - не допустить любыми соблазнами души человеческие приходить ко Христу)?

Всей душой мы желаем новому Всероссийскому патриарху Алексию в его служении на нынешнем новом, важнейшем этапе в жизни страны и Церкви помощи Божией - предстательством Царицы Небесной, молитвами всех святых (в день памяти которых, 10 июня 1990 года, состоялась его интронизация), и среди них - его великого предшественника святителя Тихона.

Словами тропаря, впервые прозвучавшего в тот осенний день в Даниловом монастыре, снова и снова молимся мы великому нашему пастырю, заступнику, молитвеннику, пророку о самом главном, самом нужном стране нашей, каждому из нас:

«Апостольских преданий ревнителя и Христовы Церкве пастыря добраго, душу свою за овцы положившаго, жребием Божиим избраннаго Всероссийского патриарха Тихона восхвалим и к нему с верою и упованием возопиим: предстательством святительским ко Господу Церковь русскую в тишине соблюди, расточенныя чада ея во едино стадо собери, отступившия от правыя веры к покаянию обрати, страну нашу от междоусобныя брани сохрани и мир Божий людям и спроси.»