Подвиньтесь, босс!

24

Давид

Встреча длится бесконечно. Я уже готов согласиться на все условия партнера, лишь бы поскорее пожать руки и распрощаться, потому что меня безмерно тянет к НЕЙ. Сегодняшний вечер должен стать особенным, запоминающимся! Впервые в жизни я уверен в том, что делаю на сто процентов. Ни душевных метаний, ни сомнений. Я точно знаю, что Лена та женщина, которую я не хочу отпускать, с которой хочу провести долгую счастливую жизнь, и скоро узнаю, взаимно ли это.

Наконец, я покидаю офис, держа в руках подписанные бумаги, и тотчас же забываю о делах. Я должен успеть к концу программы в ее баре, чтобы исполнить песню, которую написал после нашей первой ночи. Ребята из группы готовы меня поддержать и заранее уладили вопросы с администрацией. Предвкушаю, с каким изумлением будет смотреть Лена. Ндеюсь, сюрприз удастся. А кольцо…это будет чуть позже. Когда не будет лишних глаз. Этот момент останется только между нами.

Смотрю на сияние граней драгоценного камня и улыбаюсь как дурак. Самый счастливый на свете дурак! Я ее знаю так мало, но уверен в этой женщине, будто знаю всю жизнь.

На подъезде к «Игуане» достаю мобильный и вздыхаю на десяток пропущенных. Номер незнакомый. Отмечаю, что времени у нас в обрез и поднимаю взгляд на Стаса, чтобы поторопить. В ту же секунду он отвлекается на входящий, сводит брови на переносице, бросает сухое «понял» и смотрит в зеркало заднего вида на меня.

— Давид Александрович, маски-шоу в «Игуане». Лену вяжут.

Несколько секунд пытаюсь сообразить, о чем вещает мой водитель, и как только мозг выдает последнюю, самую гнилую версию, Стас припечатывает.

— Наркоту нашли в ее вещах.

Вижу в отражении стекла, как рот беззвучно открывается. Закрываю глаза, сжимаю кулаки и мысленно считаю до трех. Не знаю, какой эффект должен был быть достигнут этим нехитрым действием, но сердце сбоит. Меня пробирает дрожь. Не может… такого… быть!

Стас продолжает говорить, я пытаюсь сосредоточиться на его голосе.

— Сергей Александрович в коме.

Занавес.

Ничего не слышу, один лишь гул. Будто обухом по голове…

Узкий проезд в нашпигованном автомобилями переулке, столпившийся народ, снимающий все происходящее на камеры мобильных, мигалки кареты скорой помощи и зареванная Катя, колотящая кулаками по матированным стеклам.

Расталкиваю зевак, чтобы прорваться к брату. Меня хватают за руки, пытаются оттолкнуть, не дают пройти. Не обращаю внимания. Пру через толпу к эпицентру.

— Эй! — чувствую тычок в плечо, машинально замахиваюсь, но вижу, как Стас оттаскивает мужика, что рыпался на меня, и объясняет, что к чему.

Наконец, оказываюсь у скорой, но она уже выруливает к выезду. Бросаюсь всем телом прямо на капот, отчаянно впечатывая ладони в горячий металл.

— Ты придурок! — высовывается водитель, готовый надавать мне по морде.

— Там мой брат!

Тот указывает головой в сторону боковой двери, а сам раздраженно цокает.

— Давид! — Катя бросается ко мне, виснет на руке и взахлеб что-то говорит. Не понимаю ни слова. К тому же, в приоткрытой двери вижу лежащего Сержа. Пусть он выживет! Только это сейчас важно.

— Она не виновата, Давид!

Киваю, даже не понимая, чего хочет от меня эта девушка.

— Позвони мне оттуда, пожалуйста! Мне с ним нельзя!

— Родственник? — уточняет врач, поторапливая рукой.

Бросаю короткий взгляд на Катю, и вид потекшей туши, размазанной по отекшему лицу, отпечатывается в памяти.

Сажусь у изголовья каталки и молча наблюдаю, как двое врачей пытаются вернуть моего брата к жизни. Смотрю, как его тело одна за другой пробивают судороги. Что я чувствую? Пустоту. Мне не страшно, не больно. Я будто сам умер и слежу за происходящим, сидя в кресле реанимобиля.

— Вам дальше нельзя. Ждите!

Холодный безучастный голос отрезвляет, а грохот металлических дверей лифта, захлопывающихся за мой спиной, окончательно приводит в чувства.

Делаю глубокий вдох. Кажется, что первый с того мгновения, как увидел брата без сознания.

Подхожу к стене и прислоняюсь к выкрашенной поверхности лбом. Она прохладная, гладкая…На голубоватом фоне замечаю еле заметную надпись, сделанную простым карандашом: «Дыши. Ты нужен!»

Следующие два часа моей жизни были самыми долгими. Время будто не желало идти, путаясь в стрелках. Я молил бога, чтобы мой брат пришел в себя, и чтобы никому из родителей в эти минуты не пришло в голову набрать мой номер и спросить: «Как дела?»

Нина примчалась в больницу спустя полчаса. Переговорив с врачом, она молча села рядом и стала беззвучно молиться. Ни за что не поверил бы, что эта бесстрашная женщина верит в высшие силы. Наверное, места, подобные этим, приобщают к богу получше церквей.

Когда суховатый старичок, похожий на ангела, сообщает, что кризис миновал и Серж стабилен, Нина в очередной раз удивляет меня своей душевностью. Бросается меня обнимать и ревет, поливая мои плечи слезами.

К Сержу нас обещают пустить только утром, и мы решаем, что лучше всем выспаться и набраться сил, потому что самое интересное только начинается. Теперь нам предстоит выяснить обстоятельства, чуть было не приведшие к смерти моего брата. И самое мерзкое, что в них замешана женщина, кольцо для которой лежит в моем правом кармане.

Выходим из больницы немного за полночь. Стас и охрана Сержа встречают меня у самого выхода, интересуясь здоровьем босса.

— А с Леной что делать будем? — осторожно, будто прощупывая почву, спрашивает Стас.

Кусаю щеки изнутри. Лена…

Что же с тобой делать, Лена?

Идем к машине. Открытая парковка почти не освещается фонарями, поэтому не сразу замечаем, что у водительской двери лежит что-то темное, будто мешок. Подходим ближе, и оказывается, что это пятно — Катя, прислонившаяся к колесу спиной. Девушка сидит на асфальте, обняв себя руками, и тихонечко воет.

Стоит ей заметить нас, как тут же подскакивает и бросается ко мне.

— Как он? — срывается на крик. Девушку трясет, и она до боли впивается в мои предплечья пальцами.

— Нормально все, Кать. Давай тебя домой отвезем, — пытаюсь усадить ее назад, но девушка отчаянно сопротивляется.

— Я не поеду! Я к нему хочу!

— К нему не пускают! — все же усаживаю ее, — утром приедем.

Только получив обещание, Катя судорожно кивает и убирает руки от меня, чтобы вытереть слезы.

Едем молча. Жду, что вот-вот заведет разговор о своей подруге, но девушка молчит. Сам же не понимаю, как относиться к тому, что во всем этом безумии обвиняют женщину, которую я хотел сделать своей женой.

Поверить в это не могу, но видел в своей жизни столько лжи, был предан такое количество раз, что уже не зарекаюсь. Пишу сообщение своему юристу. Обрисовываю ситуацию и тот обещает с утра прислать специалиста по подобным делам.

Отпускать Катю не хочется. Ее почти истерическое состояние вызывает опасения. Надеюсь, теперь, когда узнала, что Серж выжил, она сможет прийти в себя. А утром вместе со специалистом мягко побеседуем с ней в неформальной обстановке. Возможно, у него и получится выведать чего. Да и к Сержу ее без меня все равно не пустят, а девчонка переживает.

Очень хочется верить в то, что ее чувства к моему брату правда. Как и Ленины ко мне.

Думал, отключусь, только коснусь подушки, но душа не спокойна. Что творят менты мне хорошо известно. Да и себя чувствую последним мудаком. Я не усомнился в ней! Хорош муженек!

Не могу допустить, чтобы кто-то хоть пальцем тронул мою женщину. Снова звоню юристу.

— Влад, я понимаю, что Лену не выпустят сейчас. Но ты не мог бы проследить, чтобы с ней было все нормально?

— Сделаю, — соглашается он, обещая тут же позвонить «кому надо».

Кладу трубку с полной уверенностью, что Лена не могла этого сделать. Будто молния прошибает от макушки до пят. Наконец-то чувствую себя живым. Поднимаю на уши всех, кто может помочь распутать этот клубок.

Уже рассвет, а я так и не сомкнул глаз. Стас, как и я, на телефоне, а Катя заваривает нам чай уже пятый раз. Сама она, кажется, подуспокоилась.

К приезду юриста у нас уже есть версии, которые спешим озвучить, но он не берет их в расчет, пока основательно не ознакомится с деталями. Выкладываем ему все, что знаем.

От Кати узнаю, что Лена приходила к столику, но в ее руках ничего не было, да и к Сержу она не подходила, следовательно, подсыпать в его питье ничего не могла. А кто мог?

Бармен…

Пока молчу о своем предположении, потому что в голове не увязывается, для чего ему это? Месть отвергнутого? Ну не настолько же! Да и откуда у него полкило отборной дури, чтобы подставить Лену?

Стас делится предположением, что кто-то нарочно разыграл все так, будто Катя и Серж звали ее к себе, чтобы в это время подбросить порошок в ее вещи. От музыкантов узнаем, что в этот вечер было много странностей, и самым необычным была тишина в ее гримерной, где обычно помимо Лены находились танцовщицы.

Значит, кто-то специально переселил их, чтобы беспрепятственно подбросить наркотики.

Когда я, Стас, Катя и Жорж, адвокат для Лены, спускаемся на парковку, чтобы поехать в больницу, а затем в полицию, получаю звонок от Лысого.

— Дым, забыл сказать, может надо тебе знать…

— Говори! — я останавливаюсь, предчувствуя, что узнаю что-то важное.

— Ты не сильно там пыхти, Ленка она девка видная, мужиков вокруг нее всегда много было.

Скриплю зубами, чувствуя, как закипает кровь.

— Ближе к делу! — рявкаю в трубку.

— Короче, там у служебки всегда кобели терлись, но она никогда, ты не подумай. А вчера…

Прикрываю глаза и чувствую, как каменеют ноги, а на месте позвоночника прорываются шипы. Что ж ты тянешь-то?

— Хмырь такой приходил, с охраной. Лена его как увидела, так белая как стена стала.

— Камеры установлены?

Понятно, что следователи раскрутят это дело, но я должен знать, с кем встречалась Лена. И то, что она побледнела при виде этого мужика, говорит о ее сильном волнении.

— Так в том-то и дело, что нет. Но этого клоуна ни с кем не спутаешь.

Дальше можно не говорить. При слове «клоун» возникает четкий образ того, что это был. Марк.

— Э, ты чего затих? — слышится в трубке.

— Да так, спасибо, друг! — мысленно представляю, как сжал бы Лысого на радостях.

— Ну так а следаку-то чего вещать? Нас к обеду вызвали, — нерешительно спрашивает он.

— Все вещай, дорогой! Вот прям как мне! Все вещай!

А я в свою очередь тоже сделаю все, чтобы моего дядюшку, наконец, приперли к стенке.