Подьяческий мост

1.Свербеев.

Поручик Николай Свербеев шагал вдоль Екатерининского канала, а его тень бодро бежала впереди, старательно и быстро заполняя замысловатые трещины в тёплых гранитных плитах набережной. В том, что они тёплые он убедился, случайно коснувшись их ладонью, подбирая вдруг выпавший из рук пакет. Августовское солнце, ещё высокое, светило в спину и поручику было жарко в мундире. Он позавидовал весело бегущим навстречу мальчишкам, попадающим ногами в драных башмаках в неглубокие лужи, оставшиеся от вчерашнего дождя. Весёлость их была объяснима – они, смеясь, оглядывались на молодую даму, стоящую у края моста и никак не решавшуюся перешагнуть через небольшую лужу. Николай и сам лишь минуту назад заметил ее краем глаза, а сейчас, подходя всё ближе, смотрел на неё всё с большим вниманием. Одна, без спутника, незнакомка стояла в нерешительности и поручик никак не мог разглядеть её. То белый зонтик в руке заслонял лицо, то поля шляпки мешали внимательно вглядеться, но скорее всего причиной была, досаждавшая Николаю, близорукость. Ох, уж эта близорукость! Он вспомнил, как укоризненно покачал головой штабс-капитан Рудин, заметив, сколько промахов дал Николай, стреляя из револьвера по мишени на стрельбище в Левашово. Наверное он подумал, что этот Свербеев хорошо погулял накануне с товарищами. А то, что далекая цель представлялась в близоруких глазах поручика мутным белым пятном, штабс-капитан, конечно, не догадывался. Ну, вольно ж ему, пусть думает, что хочет; Николая сейчас волновало совсем другое. Это белое пятно зонтика на мосту напомнило ему тот день, когда он с трудом выцеливал на стрельбище ускользающую неясную мишень и сейчас не мог не удивиться такому совпадению. Удивился, горько усмехнулся и ему вдруг подумалось: – "Надеюсь, сегодня не промахнусь…"

Но единственное, что он для себя смог уяснить это то, что дама была молода и стройна. Поручик ещё больше ускорил шаг, что было и понятно – ему было 27 лет!

Он не успел предложить ей руку, в последний момент незнакомка сделала решительный шаг и оказалась на мостовой. Проходившая мимо пара тоже этот поступок отметила, хотя и по-разному.

Дородная дама, продолжая что-то говорить, плотнее взяла мужа под руку и подняла на секунду брови, а ее супруг, невысокий толстяк,

обернулся и взглянул с удивлением и восхищением. Что тоже было понятно, ему было всего около сорока.

Николай остановился, но похоже остановил его жест незнакомки, на него направленный. Хотя, возможно, молодая женщина просто хотела сохранить равновесие. Сейчас это уже неважно. Взаимное замешательство продлилось секунду и поручик начал вежливый разговор. Незнакомка отвечала коротко, но приветливо. Всё таки знакомства на улице в приличных семьях решительно осуждались.

За это короткое время Николай наконец-то смог её рассмотреть. И погибнуть. Нет, не смертью храбрых, но смертью какой-то другой. Попросив разрешения её проводить и не услышав ответа, он пошёл почтительно рядом, слушая её и мало что понимая. Живет она здесь рядом, на Большой Подьяческой улице, в 7-м доме, с родителями. У нее прекрасная фамилия: Вяземская. Анна. Ещё запомнил поручик, что она ходит гулять в сквер у Никольского собора, и ее можно там встретить…

Очнулся несчастный у себя в квартире, где его трясли за плечо и настойчиво предлагали горячий чай.

Никольский собор со времен императрицы Елизаветы Петровны был местом значимым в этой части Петербурга. Не смотря на обилие церквей вокруг, он притягивал к себе людей очень многих. Когда колокола собора молчали и мысли обывателей не были заняты церковной службой, они любили прогуливаться вдоль ограды, опоясывающей великолепное здание со стороны Крюкова и Екатерининского каналов, или посидеть на скамейках в тени старых клёнов в церковном сквере. Место было райское; небесно-голубые стены собора перемежались белыми колоннами, пышно украшенными барочной лепниной, золото куполов сияло на солнце и всё это казалось сошедшей с небес красотой, растворившейся в густой зелени петербургского лета.

Поручик бывал здесь и раньше с друзьями по училищу, и он помнил, как по возвращении из увольнения молоденький юнкер Коля Свербеев докладывал дежурному офицеру, что он прибыл, и что никаких происшествий с ним не произошло. Теперь, похоже, произойдёт что-то и он волновался как мальчишка.

А беспокоиться причина была. Уже несколько раз за последнее время проходил он здесь, ожидая, что увидит Анну, но то ли она приходила в другое время, то ли зрение как всегда подводило поручика. И вот, наконец, в ветреный солнечный день он ее неожиданно встретил. Вяземская шла ему навстречу под руку с другой молодой дамой, что-то горячо обсуждая. Все произошло очень быстро: поравнявшись с Николаем, она уронила перчатку, он поднял и подал её, услышав вежливое "Merci"; дамы пошли дальше, а поручик остался стоять на аллее с её запиской в руке.

Вскоре они обвенчались в этом самом соборе, в удивительном, так называемом, Верхнем храме, находясь к небесам на несколько саженей выше, чем прочие земные люди.

А ещё через полтора года началась война.

В офицерской землянке было тепло, топилась самодельная печка. Не хотелось выходить; за дверью ветер гонял снеговые вихри, солдаты тоже сидели по землянкам и только закутанные до глаз часовые топтались у брустверов, выглядывая и вслушиваясь в эту непогоду.

Так проходили дни и недели. Иногда их обстреливали, и если разрывы австрийских снарядов настигали Николая в окопе среди солдат, то он бросался на землю лицом в грязь вместе со всеми и ни о чём в этот момент не думал.

Письма он жены приходили часто, и однажды почта пришла как раз накануне той глупой и роковой атаки. Кому, какой штабной голове понадобилось побеспокоить австрияков, выбить их из нагретой и обжитой ими траншеи? Как бы то ни было, холодным ноябрьским утром рота Свербеева поднялась из окопа и молча устремилась вперед. Впереди на австрийских позициях возникло какое-то движение, послышались голоса, и неожиданно над землей возникла вражеская цепь, которая начала быстро двигаться навстречу.

"Штыковая!"– мелькнула мысль, а вокруг все закричало, стало стрелять и захлебываться бранью. Падали и больше не поднимались люди. Поручик уже выбрал для себя врага, тот был уже недалеко и тяжело бежал навстречу, выставив вперед винтовку с длинным, плоским, блестящим штыком.

Было страшно, слышался топот сапог по мёрзлой земле, и вдруг споткнулся Свербеев, не разглядев корягу, потерял равновесие, совсем как тогда Анна, перешагнувшая через лужу. Его штык пронзил пустоту, и тут же сквозь шинель в тело его проникло что-то чужое, длинное и холодное. Выронив винтовку, он упал на колени, ища что-то руками вокруг, и тут же получил страшный удар в голову.

Сознание стало покидать поручика Николая Свербеева.

Последнее, что он ощутил – легкое прикосновение словно чьей-то ладони к щеке… И всё… Ничего больше он уже не мог чувствовать.

2.Вяземская.

Анна Сергеевна Вяземская считала себя девушкой современной. За окнами был уже 1912 год, жизнь стремительно изменялась, вокруг было столько нового и удивительного! Литературные журналы волновали, газеты задавали неудобные вопросы. Молодёжь ценила образование – в этом видели способ обеспечить свое будущее: университет, коммерческие, военные и прочие училища были желанной целью для многих. В городе все увереннее чувствовало себя электричество. Телефонные аппараты проникали в квартиры, аэропланами восхищались. Совсем недавно, в прошлое воскресенье отец повез её с матерью на Комендантское поле, где знаменитый поручик Воеводский демонстрировал публике свой новый аэроплан "Фарман". И где – невиданное дело – были организованы платные полёты для желающих! Едва услышав об этом, Анна пристально посмотрела на отца. Тот видимо и сам, в силу характера, был не прочь забраться в это открытое всем ветрам сиденье, но такого взгляда дочери он раньше никогда не видел. Страшно было решиться на эту авантюру, но он понимал свою Анну. Матушка, во всем поддерживавшая мужа, но не всегда одобрявшая его поступки, едва не лишилась чувств, когда увидела как дочь, сидя в хрупкой и непонятной машине, то поднимается к облакам, то проносится столь низко, что можно видеть её лицо…