Подземелье

Глава 29

Проснулся он уже в родной пещере.

Ящеры притащили телеги на стоянки, с которых они и начинали свой путь, и теперь их распрягли, а сами дети очнулись от привычного шума множества гоблинов.

Зур’дах протер глаза и выглянул наружу.

— Вылазьте-вылазьте. — сказал возничий, который занимался отгоном ящеров в сторону.

Зур’дах выпрыгнул, ему показалось, что какие-то силы для этого появились в теле. И все равно, ноги подогнулись и он чуть не упал. Да, хоть после сна он восстановился, ни раны, ни усталость окончательно никуда не пропали.

За ним выпрыгнули и остальные гоблинята.

— Так. — обратился к ним с улыбкой шаман, который вместе с охотниками находился тут. — Теперь, малышня, идете за мной. Надо поставить вам метки тех, кто прошел испытания, — будущих стражей.

Этим нужно было бы гордиться, но у Зур’даха никакого повода для гордости не было, особенно после того, что он увидел во время Испытания. Теперь Испытание и вовсе казалось каким-то глупым и бессмысленным. Оглядев семерых оставшихся, он вдруг понял — это все. Все кто выжил. Остальные погибли там.

Из пятидесяти детей осталось всего семь. Гоблиненок почти никого из них не знал, но это ничего не меняло.

Зур’дах и остальные последовали за стариком шаманом, который, казалось постарел еще сильнее за время их непродолжительного путешествия.

По пути им встречались гоблины, снующие вправо-влево. И будто никому не было до них дела, до того, что они выжили в таком жестоком месте. Не было дела, что из пятидесяти вернулось семь. Всех интересовало одно — кого выберут. Испытание их интересовало только в той его части, где тянут камни, все остальное было безразлично.

За полчаса они дошли до центра пещеры, до площади, где дети выбирали камни, а затем пошли в находящееся поблизости жилище шамана.

Сделанное из костей шкур, — внутри оно оказалось тихим и спокойным. Будто эти толстые шкуры тут же отсекли звуки и запахи племени.

Внутри курился дымок трав над тлеющими углями, а в углу сидела древняя старуха с иссохшимся лицом — жена шамана. С тяжело висящей обнаженной грудью, в одной набедренной повязке, совсем как гоблинская малышня двух-трех лет. Ее старую, морщинистую, в складках кожу, покрывали бесконечные переплетения татуировок. Невозможно было понять, где заканчивается одна, и начинается другая. Волосы, по женскому обычаю, были сплетены в сотни тонких косичек с вплетенными туда талисманами.

Она же, — старуха, — и должна была наносить отметки молодому поколению.

Перед ней стоял небольших размеров каменный столик. На нем баночки с красками: черными, синими, и под рукой десяток острых костяных игл разных размеров.

Когда дети с шаманом вошли, она неподвижно сидела с закрытыми глазами. И не открывала их, пока шаман Ралд не окликнул ее.

— Просыпайся, старая кость.

Веки ее поднялись.

— Нужно сделать метки детворе. Давай. — он толкнул одного из них вперед.

— Садись перед ней, и клади ладонь на столик. Нечего время попусту терять.

Мальчишка робко подошел, сел на корточки и положил ладонь на низенький столик во все глаза глядя на старуху…

Та глубоко вздохнула и потянулась за иглами.

Осторожно и не спеша, — как бы чего не пролить, — поставила баночки на столик. Переложила их в нужном порядке, и пооткрывала пробки.

По шалашу потянул жженый, острый запах краски.

Одной рукой она крепко схватила мальчишку за руку, а второй обмакнула иглы в краску.

А потом…Зур’дах даже не поверил. Скрюченные, с виду немощные руки старухи, с немыслимой для ее возраста скоростью стали наносить уколы на внешнюю часть ладони мальчишки.

Тот пару раз вскрикнул, но старуха таким скрипучим и замогильным голосом сказала:

— Молчи.

И дальше он терпел, даже ни разу не дернувшись.

Скоро сотни проколотых точек на коже образовали силуэт черного щита.

Знак Стражи.

Любой выживших в Испытании автоматически становился частью Стражи, и дальше обучался обращению с оружием, которое, в отличии от обычных гоблинов, мог носить.

На каждого ребенка уходило около пяти минут.

После нанесения, старуха покрывала воспаленное место татуировки какой-то жгуче болезненной мазью, отчего у каждого из детей непроизвольно перекашивалось лицо.

Дошла очередь и до Зур’даха. Повезло, что татуировка наносилась не на ту руку, где виднелся расплывчатый силуэт паука, прикрытый и грязью и тряпкой. Впрочем, возможно старухе было вообще без разницы, куда ставить метку Стража.

Гоблиненок знал что делать, вернее как и сколько ему придется терпеть, потому что наблюдал за детьми до себя. И когда его начали колоть, он даже не вскрикнул и не ойкнул, выдерживая всю эту боль.

А было действительно больно. Каждый раз игла будто колола в самый нерв, заставляя ногу мальчика непроизвольно дергаться.

Один…Два…Три…

Вначале Зур’дах пытался считать, но очень скоро сбился. Уколов наносилось слишком много. А он считать умел только до двадцати.

Зато…зато через пять минут на его ладони красовалась пока что воспаленная, татуировка.

— На этом все. — махнул рукой шаман отпуская детей. — Идите к матерям.

Дети выбрались из шалаша и вдохнули привычным воздухом племени. Все разбрелись кто куда.

Только Зур’дах на десяток мгновений остался стоять у шатра шамана.

Все казалось каким-то нереальным.

Вот было испытание, вот оно завершено, и вот она татуировка, — подтверждение того, что он справился.

Мать. Мать так переживала все это время…А он справился.

Чуть веселее он зашагал домой. В сторону окраин.

И только подходя к кругу зур вспомнил. Вспомнил, что стало с лицом матери, и непроизвольно закусил губу от внутренней боли в душе.

Что теперь будет?

— Живой? — почти неверяще спросила мать ощупывая его лицо.

Она очнулась, и пусть с полностью обмотанными тряпками лицом, — уже ходила, передвигалась.

Зур’дах кивнул и уткнулся ей в пояс расплакавшись.

Мать улыбалась. На ее, только что открытых со сна глазах блеснули слезы.

Гоблиненок был уверен что она улыбались.

Мама повалила его вместе с собой на мягкие шкуры и обняла.

Зур’дах хвастливо повернул ладонь, чтобы она увидела знак Стража. Показал потом и замазанную татуировку.

— Видишь?

Правда, никакой особой радости на лице матери не заметил, с обмотанным лицо он вообще не понимал ее эмоций.

Да и его кратковременная радость куда-то улетучилась.

Ведь ничего на самом деле не изменилось. Да, он будет Стражем, потом, когда вырастет, но Охотником…Охотником он никогда не станет. Они всегда будут сильнее его. Этого никак не изменить. Не изменить даже тем что у него появились эти странные способности от одного Поглощенного ядра.

Он лежал, отходя от всего произошедшего и увиденного. Ровно до того момента, как о себе не заявил дикий голод, молчавший до сих пор.

Это отвлекло и его и маму от всех этих мыслей. Сжирая все, что было из съестного в шалаше, он успокоился. Голод был настолько лютый, что маме даже пришлось остановить его, потому что он все пихал и пихал в себя еду. Хотя не ел от силы всего день.

Однако за этот день произошло столько событий, как не происходило с ним и за год жизни.

А после этого…

После он вырубился. Почти как тогда в телеге, с той лишь разницей, что теперь он лежал на мягких пахнущих матерью и травами шкурах.

И где-то на краю сознания он услышал как пришел Драмар. Он узнал его по стуку посоха-клешни, постоянно отклацивающего свой своеобразный, неровный ритм.