Поэты и убийцы

Действующие лица

Ди Жэньцзе — судья уезда Пуян. Действие происходит в соседнем уезде Цзиньхуа, где судья Ди проводит несколько дней со своим коллегой

Ло Гуанчжун — судья уезда Цзиньхуа и поэт-любитель

Као Фань — советник суда уезда Цзиньхуа

Шао Фаньвэнь — доктор литературы, бывший глава Императорской академии

Чан Ланьпо — придворный поэт

Юлань — известная поэтесса

Могильщик Лу — бывший дзен-буддийский монах

Мэн Суньчи — торговец чаем

Сун Ивэнь — студент на жалованье

Маленький Феникс — танцовщица

Шафран — хранительница святилища Черной Лисицы

Вид с высоты птичьего полета на резиденцию Ао Гуанчжуна, судьи уезда Цзиньхуа

1. Главный вход

2. Передний двор

3. Покои судьи Ди

4. Библиотека и покои академика

5. Покои придворного поэта

6. Главный внутренний двор и пиршественная зала

7. Четвертый внутренний двор

8. Женские покои

9. Лисья молельня и покои Могильщика Лу

10. Задний двор с кухней

Глава 1

Тучный монах сидел скрестив ноги в углу широкой скамьи и молча смотрел на своего гостя немигающими глазами. Через некоторое время он хриплым, скрипучим голосом произнес:

— Мой ответ — нет, сегодня днем я должен покинуть город.

Толстые волосатые пальцы его левой руки сомкнулись вокруг лежащего на коленях потрепанного свитка.

Его собеседник, высокий мужчина в опрятном черном шелковом халате поверх синего одеяния, на миг лишился дара речи. Он устал, потому что ему пришлось пройти пешком всю Храмовую улицу от начала до конца. А неотесанный хозяин даже не соизволил предложить ему сесть. Может, и к лучшему, что этот безобразный грубиян не присоединится к почтенному обществу...

Человек с отвращением разглядывал монаха, который сидел, склонив крупную, бритую наголо голову, его мощные плечи, смуглое лицо с обвисшими, поросшими щетиной щеками и мясистым носом над толстогубым ртом. Необычайно большие, навыкате глаза монаха наводили на мысль о мерзких жабах. В замкнутом пространстве пустой кельи запах застарелого пота от его латаного-перелатанного платья смешивался с ароматом индийских благовоний. Гость несколько мгновений вслушивался в гудение голосов, возносящих молитвы в другом конце храма Тонкого прозрения, затем подавил вздох.

— Судья Ло будет очень огорчен, господин. Сегодня вечером в его резиденции будет званый ужин, а на следующую ночь мой господин собирается устроить на Изумрудном утесе пиршество в честь праздника Середины осени.

Хозяин кельи фыркнул:

— Судье Ло следовало бы лучше соображать, что к чему! Званый ужин, ну надо же! И вообще, чего это он послал тебя, своего советника, а не пришел сам, а?

— Господин, у нас тут проездом областной наместник. Сегодня с утра пораньше он призвал моего господина в правительственную резиденцию в западной части города на общее совещание всех четырнадцати судей нашей области. А потом мой господин должен участвовать в послеполуденной трапезе, которую наместник дает у себя в резиденции.

Он прочистил горло и продолжил извиняющимся тоном:

— Празднество, о котором я упомянул, господин, весьма неофициальное и очень камерное. Строго говоря, это просто званый ужин, на котором гости собираются говорить о поэзии. И раз уж вы...

— А кто еще приглашен? — перебил его хозяин.

— Ну, для начала это академик Шао, господин. Потом Чан Ааньпо, придворный поэт. Оба прибыли в резиденцию его чести судьи Ло нынче утром, и...

— Я знаю их обоих много лет и знаю, что они пишут. Так что прекрасно могу обойтись без встречи с ними. А что до виршей самого Ло... — Монах смерил своего посетителя недобрым взглядом и грубо спросил: — Кто еще?

— Еще судья Ди, господин, глава соседнего уезда Пуян. Он тоже приглашен областным наместником и прибыл еще вчера.

Монах вскинул голову.

— Ди из уезда Пуян? Какого демона ему вдруг... — начал было он, а потом раздраженно спросил: — Ты же не хочешь сказать, что он намерен участвовать в этом поэтическом сборище? Я не раз слышал, что у него довольно-таки приземленный склад ума. Короче говоря, малоинтересный субъект.

Советник тщательно пригладил свои черные усы, а затем чопорно ответил:

— Как друг и коллега моего господина, судья Ди участвует во всех вечеринках и приемах, которые устраивает его честь судья Ло. Это само собой разумеется, ведь он почти что член семьи.

— А ты, дружок, из осмотрительных, верно? — ухмыльнулся монах.

Он немного поразмыслил и надул щеки, отчего стал похож на жабу даже еще больше, чем до этого. Потом его чувственные губы раздвинулись в кривой усмешке, обнажая ряд потемневших неровных зубов.

Он уставился на гостя своими глазами навыкате, задумчиво потирая заросшие щетиной щеки. Этот скрежещущий звук действовал опрятному советнику на нервы. Опустив взгляд, монах пробормотал наполовину для себя самого:

— В конце концов, из этого может выйти интересный эксперимент. Любопытно, что он думает о лисицах! Поговаривают, этот малый ужасно умен. — Монах внезапно снова поднял взгляд и проскрипел: — Как, говоришь, тебя звать-то, советник? Пао, или там Хао, или еще как?

— Меня зовут Као, господин. Као Фань. К вашим услугам.

Монах уставился куда-то над его плечом. Советник оглянулся, но в дверь за его спиной никто не вошел. В этот момент хозяин кельи неожиданно заговорил опять:

— Ладно, господин Као, я передумал. Можешь сказать своему хозяину, что я принимаю его приглашение. — Бросив на бесстрастное лицо собеседника подозрительный взгляд, он резко спросил: — А кстати, как судья Ло узнал, что я остановился в этом храме?

— В городе говорят, господин, что вы прибыли в наш город два дня назад. Судья Ло приказал мне нынче утром навести справки здесь, на Храмовой улице, и меня направили сюда...

— Понятно. Да, с самого начала я собирался явиться сюда два дня назад, но прибыл только сегодня с утра, так уж вышло. Задержался в дороге. Но это не твоя забота. Я буду в резиденции судьи Ло ко времени полуденной трапезы, советник. Проследи, чтобы мне приготовили нормальную еду — я не ем ни мяса, ни рыбы — и тихую маленькую комнату. Маленькую, но чистую, имей в виду! А теперь можешь идти, господин Као. У меня тут еще есть кое-какие дела. Даже у отставного могильщика, понимаешь ли, есть обязанности, в том числе хоронить мертвецов. И из прошлого, и из настоящего! — Его массивные плечи затряслись от раскатистого смеха, который оборвался так же неожиданно, как и начался. — До свидания!

Советник Као поклонился, почтительным жестом сложив руки в длинных рукавах, и ушел.

Тучный Могильщик развернул потрепанный свиток, который лежал у него на коленях.

Это была старинная книга предсказаний. Ткнув толстым указательным пальцем в название главы, монах прочел вслух:

— Черная лисица выходит из своей норы. Ждите беды.

Он закрыл книгу и уставился на дверь своими немигающими жабьими глазами.

Глава 2

— Копченая утка удалась на славу, — возвестил судья Ло, складывая руки на животе, — а вот в свиных ножках было слишком много уксуса. Во всяком случае, на мой вкус.

Судья Ди откинулся на мягкую обивку удобного паланкина своего коллеги. Паланкин нес их из правительственной резиденции обратно в судебную управу. Оглаживая длинную черную бороду, судья проговорил:

— Возможно, Ло, насчет свиных ножек ты и прав, но было же и много других деликатесов. Трапеза получилась воистину роскошная. А сам областной наместник показался мне толковым человеком, он хорошо ориентируется во всем, что происходит вокруг. Я нахожу его заключительную речь по итогам нашего совещания весьма поучительной.

Судья Ло подавил легкую отрыжку, деликатно прикрыв рот пухлой рукой. Потом он подкрутил кверху кончики крошечных усиков, которые украшали его круглое лицо.

— Речь поучительная, согласен. Хотя довольно скучная. О Небеса, как же тут жарко! — И он сдвинул со влажного лба черную бархатную судейскую шапочку с крыльями.

И он, и судья Ди оба были при полном параде, в костюмах из зеленой парчи — того требовал церемониальный этикет при встрече любого судьи с его непосредственным начальником. Осеннее утро выдалось свежим, прохладным, но сейчас в крышу паланкина били яркие лучи полуденного солнца.

Ло зевнул.

— Что ж, теперь, когда с совещанием покончено, Ди, мы можем переключиться на более приятные вещи. Я составил детальную программу на те два дня, в которые ты, старший брат, почтишь меня своим присутствием. И это довольно славная программа, хоть мне и не пристало хвастаться.

— Я вовсе не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством, Ло! Пожалуйста, не утруждайся ради меня. Если я смогу почитать кое-что в твоей замечательной библиотеке, то...

— Мой дорогой друг, боюсь, у тебя будет не так уж много времени для чтения!

Судья Ло отдернул оконную занавеску и, увидев, что они на главной улице, указал на витрины магазинов, ярко украшенные разноцветными фонарикам всевозможных цветов и размеров.

— Завтра — праздник Середины осени! И отмечать его мы начнем нынче же вечером! Будет званый ужин. Небольшой, но изысканный, для избранных.

Судья Ди вежливо улыбнулся, но неожиданно ощутил, что упомянутый коллегой праздник Середины осени вызвал у него всплеск сожаления. Из всего множества календарных праздников именно этим в первую очередь заправляли женщины, да и дети тоже играли в нем важную роль. Судья предвкушал, что отпразднует его дома, в уезде Пуян, в кругу семьи. Однако наместник приказал ему остаться на два дня тут, в Цзиньхуа. Возможно, наместник, который намеревался на следующей неделе вернуться в столицу области, сочтет нужным снова вызвать его к себе. Судья Ди вздохнул. Он, конечно, предпочел бы немедленно вернуться в Пуян, и не только из-за праздника, но еще и потому, что у него в суде рассматривалось запутанное дело о мошенничестве и судья хотел бы лично с ним разобраться. Старшина Хун и три его помощника в Пуяне должны были собрать все материалы для окончательного предъявления обвинения.

— Э-э, как ты сказал, кто?

— Академик Шао, мой дорогой друг! Он согласился почтить своим присутствием мое убогое жилище!

— Неужели ты имеешь в виду бывшего главу академии? Человека, который до недавнего времени составлял все самые важные императорские указы?

Судья Ло широко улыбнулся.

— Именно его! Одного из величайших писателей нашего времени, равных которому нет

ни в поэзии, ни в прозе. И придворный поэт, почтенный Чан Ланьпо, тоже к нам присоединится.

— О Небеса, еще одно прославленное имя! Право, Ло, ты не должен называть себя поэтом-любителем. Если такие маститые литераторы принимают твое приглашение, значит, ты...

Его упитанный коллега быстро вскинул руку.

— О нет, Ди, не настолько мне повезло. Все произошло по чистой случайности. Академик, так уж вышло, оказался у нас по пути в столицу. А Чан, который родился и вырос тут, в Цзиньхуа, приехал совершить богослужение в своем родовом святилище. Как тебе известно, здешняя судебная управа, включая и мою официальную резиденцию, — это бывший царский дворец, он принадлежал пресловутому Девятому принцу, который двадцать лет назад намеревался захватить трон. Во дворце много уютных внутренних дворов, есть красивые садики. Эти два выдающихся господина приняли мое приглашение лишь потому, что решили, что им будет у меня удобнее, чем в гостинице.

— Ты слишком скромничаешь, Ло! И Шао, и Чан — люди с утонченным вкусом, они никогда не согласились бы у тебя погостить, если бы их не восхищала твоя изысканная поэзия. Когда они прибудут?

— Они должны быть на месте уже сейчас, старший брат. Я отдал своему домоправителю распоряжение, чтобы он накрыл им полуденную трапезу в главном зале, а мой советник должен заменить меня в качестве хозяина. Думаю, мы тоже скоро будем там. — Он снова выглянул из паланкина. — О Небо, а что тут делает Као? — Высунувшись в окно, он закричал старшине носильщиков: — Стойте!

Пока паланкин опускали на землю перед главными воротами судебной управы, судья Ди увидел в окошко кучку взволнованных людей, которые собрались неподалеку от широкой лестницы.

В аккуратном мужчине, на котором был черный халат поверх синего нижнего одеяния, он узнал Као, советника судьи Ло. Длинный худощавый человек, одетый в коричневую с черной оторочкой куртку, такие же штаны и черный лаковый шлем с длинной красной кисточкой, был, скорее всего, начальником стражи. Остальные казались обычными горожанами. Чуть в стороне стояли трое стражников, в такой же форме, как у их начальника, только без красных кисточек на шлемах. Талии стражников опоясывали тонкие цепи, с которых свисали пыточные тиски для пальцев и ручные кандалы. Као быстро спустился с лестницы, остановился перед окном паланкина и отвесил низкий поклон. Судья Ло отрывисто спросил:

— В чем дело, Као?

— Ваша честь, полчаса назад слуга чаеторговца Мэна пришел сообщить об убийстве. Некий Сун, студент, который снимал жилье на заднем дворе дома господина Мэна, был найден с перерезанным горлом. Все его деньги украдены. Похоже, это произошло очень рано утром.

— Убийство в канун праздника! До чего же злая судьба! — посетовал Ло, обращаясь к судье Ди. Потом он встревоженно спросил Као: — А что мои гости?

— Сиятельный академик Шао прибыл, как только вы уехали, ваша честь, а следом за ним и достопочтенный Чан. Я показал этим господам их покои и извинился за отсутствие вашей чести. И как раз, когда они сидели за полуденной трапезой, явился Могильщик Лу. Откушав, все господа удалились к себе отдохнуть.

— Хорошо. Значит, я могу немедленно отправиться осматривать место преступления. Мне хватит времени, чтобы успеть приветствовать гостей после их отдыха. Као, немедленно пошлите вперед двоих стражников вместе с их начальником, пусть едут верхом и проследят, чтобы на месте убийства ничего не трогали. Ты предупредил судебного врача?

— Да, ваша честь. Я также взял из нашего архива документы, касающиеся жертвы и его домовладельца, торговца Мэна.

Он вынул из рукава пачку официальных бумаг и почтительно вручил своему начальнику.

— Молодец, Као, хвалю! Ты останешься здесь, в судебной управе. Проверишь, не поступило ли каких-нибудь важных документов, и займешься повседневными делами. — Тут Ло рявкнул на старшину носильщиков, который жадно прислушивался к разговору: — Знаешь, где живет господин Мэн? Возле восточных ворот, говоришь? Ладно, пошевеливайся!

Когда паланкин пришел в движение, Ло накрыл руку судьи Ди ладонью и быстро проговорил:

— Надеюсь, Ди, ты переживешь отсутствие послеобеденного отдыха. Понимаешь, мне нужна твоя помощь и твои советы. С полным животом мне, пожалуй, в одиночку с убийством не справиться. Не надо было так усердствовать с вином. Боюсь, последняя чаша точно была лишней. — Он вытер с лица пот, озабоченно посмотрел на судью Ди и снова спросил: — Ты точно не против поехать со мной, Ди?

— Конечно, нет. Я буду рад помочь, чем смогу. — Судья огладил усы и добавил сухо: — Поскольку я буду с тобой на месте преступления, Ло, ты уж не сможешь задурить мне голову, как недавно на Райском острове.

— Ну, старший брат, ты тоже был со мной не слишком-то откровенен. Я имею в виду, в прошлом году, когда ты явился умыкнуть отсюда двух очаровательных девушек[1].

Судья Ди слабо улыбнулся.

— Хорошо, будем считать, что мы квиты. Впрочем, я полагаю, нас ждет рутинное дело, такое же, как большинство дел об убийствах с целью ограбления. Давай посмотрим, кто именно стал жертвой.

До быстро сунул бумаги в руки коллеги.

— Ты должен взглянуть первым, старший брат, а я пока закрою глаза на минутку-другую. Просто, знаешь ли, чтобы с мыслями собраться. До восточных ворот путь неблизкий. — Он надвинул шапку на глаза и с умиротворенным видом откинулся на подушки.

Судья Ди сдвинул на своем окне занавеску, чтобы стало больше света для чтения. Однако, прежде чем приступить к делу, он задумчиво взглянул на раскрасневшееся лицо своего коллеги. Интересно будет посмотреть, как Ло возьмется за расследование убийства. Ди размышлял о том, что судьи не должны покидать свой уезд без прямого распоряжения наместника области и поэтому им редко удается наблюдать своих коллег за работой. Кроме того, Ло был довольно необычным человеком. У него было собственное состояние, и ходили слухи, что он принял руководство уездом Цзиньхуа лишь для того, чтобы получить независимое официальное положение и возможность посвящать свое время вину, женщинам и поэзии.

Найти судью в Цзиньхуа всегда было делом непростым, ведь, чтобы должным образом содержать роскошную резиденцию, нужно было обладать немалым богатством. В чиновничьих кругах шептались, что Ло оставался на своем посту исключительно по этой причине. Но судью Ди частенько посещала мысль, что его коллега лишь старательно культивирует образ весельчака и кутилы, а на самом деле весьма неплохо управляется с делами своего уезда. Вот и сейчас он принял решение лично отправиться на место преступления, и Ди это понравилось, ведь многие судьи оставили бы рутинный осмотр своим подчиненным. Судья развернул документы. В том, что лежал сверху, оказались сведения об убитом студенте.

Его полное имя было Сун Ивэнь; двадцати трех лет, неженатый. С отличием сдав второй литературный экзамен, он был пожалован стипендией, которая позволила ему заняться изысканиями в области династической истории. Сун объявился в Цзиньхуа две недели назад и немедленно зарегистрировался в судебной управе, запросив разрешение на месячное пребывание. Он сообщил советнику Као, что приехал ознакомиться с местными историческими записями. Несколько веков назад, как раз во время изучаемого Суном периода, в Цзиньхуа произошло крестьянское восстание, и молодой человек надеялся найти в архивах дополнительные материалы об этом событии.

Советник Као выдал ему разрешение изучать документы в архиве. Из прилагаемого списка посещений судейского архива следовало, что Сун приходил туда каждый день. Больше ничего о студенте Суне не было.

Остальные документы относились к домовладельцу, у которого жил Сун, чаеторговцу Мэн Суньчи. Он был представителем старой купеческой династии и свое дело унаследовал от отца. Восемнадцать лет назад Мэн женился на дочери своего коллеги по фамилии Хван, и та родила ему сначала дочь, а через два года сына, которым сейчас было соответственно шестнадцать и четырнадцать лет. Была у него и одна официально зарегистрированная наложница. Свидетельства о браке и о рождениях прилагались. Судья Ди удовлетворенно кивнул: советник Као содержал архив в прекрасном порядке. Торговцу Мэну было сорок, он вовремя платил налоги и поддерживал несколько благотворительных обществ. Он являлся буддистом, потому что посещал храм Тонкого прозрения, один из множества на Храмовой улице. Мысли о буддизме навели судью на одно воспоминание. Он подтолкнул локтем своего тихо похрапывавшего товарища и спросил:

— А что там твой советник говорил о каком-то могильщике?

— О могильщике? — Ло уставился на него мутными со сна глазами.

— Као вроде бы упоминал, что могильщик был сегодня на полуденной трапезе в твоей резиденции, я правильно понял?

— Конечно! Ты же не мог не слышать о Могильщике Лу, бывшем дзен-буддийском монахе. Прозвище Могильщик прилипло к нему в какой-то момент, когда он занимался похоронами, и оно ему очень подходит.

— Нет, я о нем не слышал. Я не особенно общаюсь с буддийским сбродом.

Будучи убежденным последователем Конфуция, судья Ди не одобрял буддизма, а скандальное поведение монахов храма Безграничного милосердия в его собственном уезде еще сильнее укрепило его в этой неприязни.

Судья Ло хохотнул.

— Могильщик Лу не сброд, Ди. Встреча с ним доставит тебе истинное удовольствие, старший брат! И ваша беседа тебе наверняка понравится. А в моей голове теперь немного прояснилось. Позволь мне взглянуть на эти документы.

Судья Ди вручил ему все бумаги и до самого конца поездки просидел в молчании.

Глава 3

Дом торговца чаем располагался в таком узком переулке, что паланкин едва там протискивался, однако вздымавшиеся по обе стороны высокие кирпичные стены, облицованные видавшей виды зеленой плиткой, указывали на то, что это старый городской район, населенный состоятельными людьми. Носильщики остановились перед отделанными черным лаком воротами, богато украшенными металлическими деталями.

Уже ожидавший их там начальник стражи поднял свой хлыст, заставив небольшую кучку зевак рассеяться. Створки двойных ворот распахнулись. Высокий полог паланкина едва не задел почерневшие от времени стропила надвратного помещения.

Выйдя из паланкина следом за судьей Ло, судья Ди окинул быстрым взглядом ухоженный передний двор, тихий и прохладный, укрытый тенью двух высоких тисов. Они росли по бокам от гранитной лестницы, которая вела к внушительному главному зданию с красными колоннами. Худой человек в длинном оливково-зеленом одеянии и квадратной черной шапочке из конского волоса поспешно спустился по ступеням, чтобы приветствовать посетителей. Ло быстрыми семенящими шажками подошел к нему.

— Полагаю, вы — торговец чаем Мэн? Отлично! Рад познакомиться с владельцем нашей самой известной чайной компании. Ужасно, что убийство и ограбление произошли в вашем старинном прославленном доме! Да еще в канун праздника Середины осени!

Господин Мэн низко поклонился и начал извиняться за беспокойство, которое доставил властям. Однако судья Ло перебил его:

— Я всегда готов служить своим горожанам, господин Мэн! Всегда! Кстати, этот господин — мой друг. Коллега, который по случайности оказался рядом, когда поступило сообщение об убийстве. — Ло залихватски сдвинул набекрень свою крылатую шапочку. — Ну, ведите нас туда, где все произошло. На задний двор, если мне не изменяет память.

— Вы абсолютно правы, ваша честь. Могу я сперва предложить вам освежиться в главном зале какими-нибудь напитками? А я тем временем могу объяснить вашей чести, как именно...

— Нет-нет, мой любезный друг, не надо церемоний! Пожалуйста, отведите нас на задний двор.

Чаеторговец явно был огорчен этим отказом, но смиренно поклонился и повел их по крытой галерее, которая огибала главный зал и выходила на зады, в огороженный садик, где рядами выстроились цветы в вазонах. Две служанки, увидев вынырнувшего из-за угла хозяина в сопровождении двух высокопоставленных чиновников, суетливо поспешили прочь. Шествие замыкал начальник стражи, и железные ручные кандалы у него на поясе брякали при каждом его шаге. Господин Мэн указал на довольно большое здание напротив.

— Это мои семейные покои, ваша честь. Мы их обойдем, вот тут слева есть дорожка.

Идя по узкой мощеной дорожке, которая бежала под выступающими карнизами вдоль забранных красными лаковыми решетками окон, судья Ди мельком заметил в одном из них чье-то бледное лицо. Ему показалось, что это молодая и довольно миловидная девица.

Они пришли в сад с фруктовыми деревьями, которые стояли среди некошеной травы.

— Моя покойная матушка очень увлекалась выращиванием деревьев и всяких других растений, — объяснил торговец чаем. — Садом она занималась самолично. После ее кончины в прошлом году я никак не могу выбрать время, чтобы...

— Я понимаю, — сказал судья Ло, подбирая полы халата. Вдоль бегущей через сад извилистой тропинки густо росла какая-то колючая трава. — Вон те груши выглядят весьма соблазнительно.

— Это особый сорт, ваша честь. Они крупные и вкусные. Ну а домик, который снял господин Сун, с другой стороны, отсюда только крышу видно. Вашей чести теперь понятно, почему мы прошлой ночью не услышали ни криков, ни возни. Мы...

Ло ускорил шаг.

— Прошлой ночью? Почему же тогда об убийстве доложили лишь сегодня в полдень?

— Мы только в это время обнаружили тело, ваша честь. Господин Сун всегда завтракал жмыховыми лепешками из ларька на углу и сам заваривал себе чай. Но полуденный и вечерний рис ему подавали мои служанки. Он не открыл дверь, когда служанка принесла ему полуденную трапезу, и тогда она позвала меня. Я постучал несколько раз, позвал господина Суна по имени. Когда изнутри не донеслось ни звука, я испугался, что он серьезно заболел, приказал слуге ломать дверь, и...

— Ясно. Ну что ж, давайте войдем.

Дверь низкого кирпичного дома на задворках сада охранял стражник. Он осторожно приоткрыл ее, потому что она треснула и криво сидела на петлях. Когда они вошли в маленькую библиотеку, чаеторговец раздосадованно сказал:

— Только поглядите, ваша честь, как убийца все тут разгромил! А ведь это была любимая комната моей покойной матери. После смерти отца она наведывалась сюда чуть ли не каждый день ближе к вечеру — тут так тихо, и из окна ей был виден ее любимый сад. Она сидела за столом, читала, писала. А теперь...

Он бросил унылый взгляд на палисандровый столик у окна. Его ящики были выдвинуты, а их содержимое раскидано по мозаичному полу: там валялись бумаги, визитные карточки и письменные принадлежности. Возле мягкого кресла лежала обтянутая кожей красная шкатулка для денег с полуоторванной крышкой. Она была пуста.

— Нетрудно заметить, что ваша уважаемая матушка любила поэзию, — с довольным видом сказал судья Ло.

Он смотрел на томики, сложенные стопками на стеллажах у боковой стены. Название каждого было написано на аккуратном красном ярлычке. Книги щетинились торчащими между листов закладками. Ло подошел было, чтобы снять с полки один из томиков, но потом передумал.

— Полагаю, за этой занавеской находится спальня?

Когда Мэн кивнул, Ло отдернул занавеску. Спальня оказалась несколько больше библиотеки. У дальней стены стояла простая кровать с откинутым стеганым одеялом, а в ее изголовье — маленькая прикроватная тумбочка с полностью сгоревшей свечой. На гвозде, вбитом в стену, висела длинная бамбуковая флейта. Напротив находился резной туалетный столик черного дерева. Сундук для одежды из красной свиной кожи был выдвинут из-под кровати, и под открытой крышкой виднелась груда скомканной мужской одежды. В задней стене имелась массивная дверь, снабженная большим засовом.

На полу рядом с трупом стоял на коленях коренастый мужчина в синем одеянии. Судья Ди видел через плечо Ло, что погибший студент был худым и костлявым, на правильном лице аккуратные усики и бородка. Пучок волос на макушке растрепался, и волосы прилипли к запекшейся на коврике кровавой луже. Его пропитанная кровью черная шапочка слетела с головы и лежала теперь рядом. На нем был белый домашний халат и мягкие войлочные туфли, на подошвах которых виднелись следы засохшей грязи. Под его правым ухом виднелась ужасная рана.

Судебный врач поспешно поднялся с колен и поклонился.

— Справа на шее артерия перерублена сильным ударом, ваша честь. Я бы сказал, большим ножом или тесаком. Судя по состоянию тела, это случилось около полуночи. Труп лежал прямо здесь, лицом вниз. Я перевернул его, чтобы посмотреть, нет ли еще каких-то следов насилия, но ничего не обнаружил.

Судья Ло что-то пробормотал себе под нос и переключился на чаеторговца, который до сих пор так и стоял у самого входа. Подкручивая усы кончиками большого и указательного пальцев, Ло задумчиво смотрел на Мэна. У судьи Ди мелькнула мысль, что чаеторговец имеет довольно-таки ученый вид со своим вытянутым желтоватым лицом, худобу которого подчеркивали обвислые усы и неаккуратная бородка клинышком.

— Вы, господин Мэн, говорили, что посреди ночи ничего не слышали, — неожиданно сказал Ло. — Почему вы решили, что убийство произошло ночью, а не вечером или, например, ранним утром?

— Ваша честь, мне просто бросилось в глаза, что, хотя студент Сун и был в ночном халате, он явно еще не ложился в постель. Мы знаем, что он часто засиживался допоздна, и свет у него в окне обычно горел до полуночи. Поэтому я и предположил, что убийца напал на него, как раз когда он собирался укладываться спать.

Ло кивнул.

— Как убийца проник внутрь, господин Мэн?

Тот вздохнул и ответил, качая головой:

— Ваша честь, господин Сун был несколько рассеян. Служанки говорили моей жене, что, когда они накрывали на стол, он частенько сидел с отсутствующим видом, о чем-то размышляя, и не отвечал, если к нему обратиться. Вчера он, вероятно, забыл с вечера заложить засов на двери своей комнаты и садовую калитку тоже не запер. Сюда, пожалуйста, ваша честь.

Стражник, сидевший в маленьком садике на бамбуковой скамье, вскочил и вытянулся по стойке смирно. Судье Ди пришло в голову, что Ло проследил, чтобы его подчиненные получили хорошую подготовку: многие более небрежные судьи пренебрегали тем, чтобы расставить охрану на всех подступах к месту преступления, а ведь это необходимая мера предосторожности. Бросив беглый взгляд на пристройку, которая служила кухней и умывальней, он присоединился к Ло и Мэну, которые выходили через узкую калитку в высокой садовой стене. Начальник стражи последовал за ними в узкий переулок, протянувшийся между неприступными стенами садов господина Мэна и его соседей.

Указывая на загромождавшие узкий проход груды мусора, чаеторговец заметил:

— Глубокой ночью тут часто рыскают бродяги и старьевщики, ваша честь, и роются в этих отбросах. Я предупреждал господина Суна, что калитку непременно нужно запирать на ночь. А прошлым вечером он, видно, пошел прогуляться, а когда вернулся, забыл это сделать. И дверь в спальню тоже на засов не заложил, потому что, когда я нашел труп, она была приоткрыта. А калитка была притворена, но не заперта. Я вам покажу, как оно в точности было.

Он провел всех обратно в сад. Тяжелая деревянная перекладина была прислонена к стене возле калитки. Господин Мэн продолжил:

— Легко восстановить, что тут произошло, ваша честь. Какой-то негодяй шел по переулку и заметил, что калитка приоткрыта. Проскользнул в сад, а оттуда и в дом, решив, что его обитатель спит. Но Сун, который только собирался ложиться, его заметил. Когда негодяй понял, что Сун там совсем один, то убил его прямо на месте, а потом перерыл все в спальне и в библиотеке. Нашел шкатулку с деньгами, забрал оттуда всю наличность и сбежал тем же путем, которым пришел.

Судья Ло медленно кивнул.

— Господин Сун обычно держал у себя большие суммы денег?

— Этого, ваша честь, я вам сказать не могу. Он заплатил мне вперед за весь месяц постоя, но ведь должна же была у него быть какая-то сумма хотя бы на обратную дорогу в столицу. И, может, в сундуке у него имелись какие-нибудь ценные вещи.

— Мы этого мерзавца мигом изловим, ваша честь! — заметил начальник стражи. — Такие подлецы всегда начинают деньгами швыряться, когда им удается хорошенько поживиться. Прикажете моим людям проверить питейные заведения и игорные притоны, ваша честь?

— Да, это нужно непременно сделать. И велите им заодно аккуратно порасспрашивать ростовщиков. Тело положите во временный гроб и отвезите в судебный морг. И нужно оповестить ближайших родственников. — Судья Ло повернулся к чаеторговцу. — Полагаю, в этом городе у Суна были какие-то друзья или родственники?

— Судя по всему, нет, ваша честь. Никто не приходил ко мне в дом, чтобы о нем справиться, и, насколько мне известно, гостей господин Сун никогда не принимал. Он был серьезный, охочий до учебы молодой человек и жил очень уединенно. При нашей первой встрече я сказал ему, что всегда буду рад видеть его у себя за чашкой чая или поболтать с ним после ужина, но за прошедшие полмесяца он ни разу не воспользовался моим приглашением. Это меня несколько удивило, ваша честь, ведь он был воспитанным молодым человеком и беседу поддержать умел. Из простой вежливости по отношению к хозяину дома можно было ожидать, что он...

— Согласен с вами, господин Мэн. Я прикажу своему советнику написать письмо в столичный отдел образования, пусть известят семью Суна. Давайте вернемся в библиотеку.

Ло предложил судье Ди кресло у письменного стола. Сам он придвинул к стеллажу пуфик, снял с полок несколько книг и принялся их пролистывать.

— Ага! — воскликнул он. — Ваша покойная матушка обладала безупречным литературным вкусом, господин Мэн! Вижу, она читала и второстепенных поэтов. Во всяком случае, второстепенных с официальной точки зрения. — Он стрельнул в судью быстрым взглядом и с улыбкой добавил: — Мой друг судья Ди, будучи довольно консервативных взглядов, возможно, не согласится со мной, господин Мэн, но лично я нахожу этих так называемых второстепенных поэтов более самобытными, чем те, что получили официальное признание и занесены в имперский каталог. — Он поставил книги на место и снял с полки несколько других. Перелистывая их, он, не поднимая глаз, продолжил: — А откуда господин Сун узнал, что вы, господин Мэн, ходите сдать внаем свой домик на заднем дворе, коли в Цзиньхуа у него не было ни друзей, ни родни?

— Мне довелось посетить советника вашей чести господина Као, как раз когда Сун две недели назад пришел к нему зарегистрироваться. Господин Као знал, что после смерти матери я хотел бы сдавать эту часть дома, и любезно познакомил нас с господином Суном. Я пригласил студента к себе и показал ему домик и двор. Он остался очень доволен, сказал, что это именно такое тихое жилище, какое ему нужно. И добавил, что, если его исследования старых документов затянутся на более долгое время, чем предполагается, он хотел бы продлить аренду. Я и сам был рад, потому что в наши дни не так-то легко...

Тут чаеторговец прервался на полуслове, потому что Ло, похоже, совсем его не слушал. Он был поглощен чтением написанного на листке бумаги, который был вложен в лежащий у него на коленях томик. Потом судья Ло поднял взор.

— Комментарии вашей матушки весьма по существу, господин Мэн. И почерк у нее был превосходный!

— Она каждое утро занималась каллиграфией, ваша честь, даже когда глаза стали подводить. А поскольку мой покойный отец тоже интересовался поэзией, они частенько обсуждали...

— Замечательно! — воскликнул До. — Ваш дом может похвастаться изысканным литературным наследием, господин Мэн. Я уверен, вы и сами стали продолжателем этой благородной традиции?

Чаеторговец печально улыбнулся.

— К несчастью, Небеса решили одарить своим благословением лишь одно поколение, ваша честь. У меня нет вовсе никакого влечения к литературе. Но кажется, что мои сын и дочь...

— Очень хорошо! Что ж, господин Мэн, мы вас больше не задерживаем. Вы, без сомнения, хотите отправиться в свой магазин. Он же на углу главной и Храмовой улицы, верно? Среди ваших запасов есть горький чай с юга? Да? Чудесно! Велю своему домоправителю заказать его у вас. После плотного обеда лучше такого чая не придумаешь. Я сделаю все, чтобы как можно скорее поймать негодяя, совершившего это жестокое убийство. Когда будут новости, немедленно дам вам знать. До свидания, господин Мэн.

Чаеторговец отвесил обоим судьям поклон, и начальник стражи проводил его к выходу.

Оставшись наедине с судьей Ди, До медленно поставил книги обратно на полку. Аккуратно выстроил их в ряд, сложил руки на животе, закатил глаза и воскликнул:

— Святые Небеса, старший брат, вот уж не повезло, так не повезло! Сложнейшее дело о преднамеренном убийстве свалилось на меня, именно когда я должен принимать именитых гостей! И справиться с этим делом будет совсем непросто, ведь убийца весьма умен. Ты согласен, Ди, что он совершил лишь одну настоящую ошибку? С шапочкой.

Глава 4

Судья Ди бросил на коллегу внимательный взгляд. Потом откинулся на спинку кресла и, не спеша оглаживая свои длинные бакенбарды, проговорил:

— Да, Ло, я полностью согласен с тобой в том, что это не убийство ради ограбления, совершенное мерзавцем бродягой. Даже если предположить, будто Сун был настолько рассеян, что забыл запереть и садовую калитку, и дверь в спальню, грабитель, заметивший глубокой ночью распахнутую дверь, сперва, конечно, хорошенько осмотрелся бы, прежде чем войти. Например, проделал бы дырочку в бумажном окне, заглянул в комнату и, увидев, что Сун только готовится лечь в постель, переждал час-другой. Вошел бы, только убедившись, что студент крепко заснул.

Ло энергично закивал своей круглой головой, а судья Ди продолжил:

— Я склонен предположить, что Сун уже снял верхнюю одежду и шапочку и переоделся в ночной халат, собираясь лечь в постель, когда услышал стук в садовую калитку. Он снова надел шапочку и вышел спросить, кто там.

— Вот именно! — сказал Ло. — Ты ведь тоже наверняка заметил грязь, присохшую к его комнатным туфлям.

— Заметил. Посетитель наверняка был знаком с Суном. Студент снял с калитки засов, впустил посетителя и, вероятно, попросил пройти в библиотеку, пока сам он накинет верхний халат. Когда Сун повернулся к незваному гостю спиной, тот напал на него сзади и убил. Я говорю «сзади», потому что рана расположена под правым ухом жертвы. Как бы то ни было, я согласен, что оставить шапочку валяться на полу было большой ошибкой. Никто ведь, раздевшись, не оставляет шапочку на голове. Убийце следовало бы очистить ее от крови и положить туда, где ей место — на прикроватную тумбочку возле свечи.

— Совершенно верно! — воскликнул Ло. — Тем не менее до поры до времени мы официально назовем это убийством с целью ограбления, чтобы наш преступник не встревожился. Что касается его мотива, Ди, я думаю, что это вполне может быть шантаж.

Судья Ди выпрямился в своем кресле.

— Шантаж? Ло, что навело тебя на такую мысль?

Судья Ло снял с полки книгу и открыл ее на странице, где лежала исписанная закладка.

— Посмотри сам, старший брат. Матушка Мэна была опрятной старой дамой, которая аккуратно обращалась со своими книгами. Однако сейчас они расставлены как попало, не по порядку. Кроме того, каждый раз, натыкаясь на стихотворение, которое ей особенно нравилось, матушка Мэна писала комментарий на полоске бумаги вроде той, которую я сейчас держу в руках, и закладывала ею нужную страницу. Так вот, листая книги во время разговора со старым Мэном, я заметил, что некоторые закладки находятся не на своих местах.

Их распихали так небрежно, что местами даже измяли страницы. Ладно, я признаю, что это мог сделать студент. Но в пыли на задней стенке книжных полок я заметил свежие следы. Я думаю, что убийца перерыл все в комнате лишь для того, чтобы создать видимость, будто бродяга искал деньги. Но на самом деле тут шла охота за каким-то документом. Разве можно спрятать важную бумагу лучше, чем вложив ее между страниц одной из книг большой библиотеки? Выходит, некто так хотел заполучить этот документ, что не остановился даже перед убийством. Можно предположить, что в документе содержатся разоблачения, а значит, речь идет о шантаже.

— Очень меткое наблюдение, Ло. — Барабаня пальцами по стопке бумаги на письменном столе, Ди продолжал: — А вот эти заметки подтверждают твою теорию о том, что убийца искал документ. Это записи Суна о его исторических изысканиях. Первые шесть листов исписаны мелким почерком образованного человека, а остальные пятьдесят или около того — пусты.

Видишь, Сун был парнем методичным, он пронумеровал каждый лист. Но стопка бумаги лежит криво, а на некоторых пустых листах видны отпечатки грязных пальцев. Это указывает на то, что убийца старательно проверил все листы. Ну какой опустившийся бродяга станет копаться в рукописных записях?

До с глубоким вздохом поднялся.

— Раз у этого негодяя была вся ночь на поиски проклятой бумажки, он, вероятнее всего, нашел ее. Но, боюсь, нам все равно придется все тут осмотреть, Ди. Просто чтобы в этом удостовериться.

Судья Ди тоже встал. Вместе они тщательно исследовали всю библиотеку. Разобрав валявшиеся на полу бумаги и убрав их обратно в ящики стола, он заметил:

— Тут сплошь счета, квитанции и тому подобные бумаги семьи Мэна. Суну принадлежит лишь небольшой томик под названием «Мелодии для прямой флейты». Он написан его рукой, на нем его печать. Насколько я могу судить, это незнакомая мне сложная музыкальная партитура, записанная сокращенными символами. Тут около дюжины мелодий, но их названия отсутствуют.

Ло искал что-то под ковриком. Он выпрямился и сказал:

— Да, Сун играл на флейте. Она у него в спальне висит, длинная, бамбуковая. Я заметил, потому что и сам когда-то играл на флейте.

— А ты когда-нибудь видел, чтобы ноты записывали таким образом?

— Нет. Я всегда играл на слух, — важно ответил Ло. — Ну а теперь, Ди, нам лучше бы взяться за спальню. Тут ничего нет.

Судья Ди сунул тетрадь с нотами себе в рукав, и они перешли в другую комнату. Там у туалетного столика пристроился судебный лекарь, который старательно писал отчет об осмотре тела. Возле его локтя стоял походный набор письменных принадлежностей. Судья До снял со стены висевшую на шелковом шнурке с кисточкой флейту. Решительным жестом закатав рукава, он поднес флейту к губам, но ему удалось извлечь из нее лишь несколько неприятных визгливых нот. Быстро опустив инструмент, Ло произнес со страдальческим видом:

— Раньше я играл довольно неплохо, но сейчас уже давно не практиковался. Однако флейта — хорошее место, чтобы спрятать документы, если туго свернуть их в трубочку. — Он заглянул в инструмент и разочарованно покачал головой.

Они проверили одежный сундук, но из бумаг там обнаружилось лишь удостоверение личности Суна да несколько записей, относящихся к его литературным исследованиям. Ни личных писем, ни заметок не было.

Отряхивая платье от пыли, судья Ди сказал: — По словам домовладельца, Сун никого не знал тут, у тебя в городе. Но Мэн признает, что почти не видел своего жильца. Ло, мы должны допросить служанок, которые приносили ему еду.

— Мне придется оставить эту работу тебе, старший брат. Сейчас я должен срочно вернуться домой. Видишь ли, мне пора засвидетельствовать свое почтение моим многоуважаемым гостям. К тому же мои Первая, Седьмая и Восьмая жены с утра сказали, что хотят посоветоваться со мной насчет покупок к празднику Луны.

— Хорошо, я возьму расспросы на себя. — Провожая коллегу до дверей, судья Ди продолжал: — Этот праздник наверняка очень обрадует твоих детей. Сколько их у тебя?

До широко улыбнулся.

— Одиннадцать мальчиков и шесть девочек, — гордо объявил он. Но потом его лицо погрустнело. — Понимаешь, у меня восемь жен. Это тяжкое бремя, Ди. Я имею в виду, эмоционально. В начале официальной карьеры у меня было всего три жены, но ты же знаешь, как оно случается: ты завязываешь где-то на стороне тесное знакомство, а потом оказывается, что куда проще поселить даму в каком-нибудь флигельке у себя во дворе, и вот, не успеешь и глазом моргнуть, как она уже является одной из твоих младших жен! И как же прискорбно видеть, что такая перемена статуса не лучшим образом влияет на женский характер, Ди. Вспомнить только, какой милой и покладистой была моя Восьмая, пока танцевала в «Сапфировом павильоне»... — Тут он вдруг хлопнул себя по лбу. — Святые Небеса, я чуть не забыл! На обратном пути мне нужно заскочить в «Сапфировый павильон». Ну, понимаешь, чтобы отобрать танцовщиц для сегодняшнего званого ужина. Я всегда стараюсь сделать это лично, потому что считаю своим долгом позаботиться, чтобы у моих гостей было все самое лучшее. По счастью, «Сапфировый павильон» всего в паре улиц отсюда.

— Это что, дом свиданий?

Ло бросил на судью Ди укоризненный взгляд.

— Ну что ты, дорогой друг! Конечно же нет! Назовем это нашим местным центром развития дарований. Или, допустим, институтом свободных искусств.

— Институт это или центр развития дарований, — хмуро сказал судья Ди, — раз уж студент Сун жил тут в полном одиночестве, он вполне мог захаживать туда по вечерам. Неплохо будет, Ло, если ты спросишь, не помнят ли там человека, похожего по описанию на нашего студента.

— Да, я так и сделаю. — Судья До внезапно захихикал. — И насчет маленького сюрприза для сегодняшней ночи надо позаботиться. Специально для тебя, Ди!

— Ты не сделаешь ничего подобного! — с неудовольствием произнес судья Ди. — Должен сказать, я отказываюсь понимать, как ты можешь думать о развлечениях с женщинами, когда это дело об убийстве...

До вскинул руку.

— Ты превратно понял меня, старший брат! Мой сюрприз касается интригующего судебного казуса.

— Ах вот как. Ладно, ладно, — виновато сказал судья. — Но я в любом случае думаю, что нам лучше бы обойтись без дополнительных судебных казусов, До. Убийство Суна и так достаточно интригующее. Если бы этот несчастный студент был местным жителем, мы бы хоть знали, где искать улики. Но раз уж Сун, образно говоря, с неба свалился, боюсь, что...

— Ты же знаешь, я никогда не смешиваю дела с удовольствиями, Ди, — чопорно проговорил Ло. — Жестокое убийство Суна — дело официальное, а мой тебе сюрприз — казус чисто теоретический, ибо его правовые последствия никоим образом нас не касаются. Сегодня за ужином, Ди, ты встретишься с любопытной личностью. Эта оригинальная головоломка доставит тебе бесконечное удовольствие.

Судья Ди бросил на коллегу подозрительный взгляд, вздохнул и сказал:

— Ло, распорядись, пожалуйста, чтобы домоправитель привел девушку, которая прислуживала Суну. И будь добр, пришли за мной паланкин, хорошо?

Идя по фруктовому саду, судья Ло встретил двух стражников с бамбуковыми носилками, и те посторонились, чтобы дать ему дорогу. Судья Ди отвел их в спальню. Пока стражники заворачивали тело в тростниковую циновку и укладывали на носилки, судья прочел официальный отчет, который вручил ему судебный лекарь. Убирая документ в рукав, Ди сказал:

— Тут вы утверждаете, что смертельный удар был нанесен острым предметом. Я заметил, что это не ровная колотая рана, а, скорее, рваная. Как насчет долота, напильника или другого столярного инструмента?

Судебный врач поджал губы.

— Это вполне возможно, ваша честь. Поскольку орудие убийства не найдено, мне не хотелось бы выносить окончательное суждение.

— Понятно. Вы можете идти. Я передам судье ваш отчет.

Появился сутулый старик, сопровождавший двух девушек. На обеих были простые синие платья, подпоясанные черными кушаками. Та, что помоложе, была невысокой простушкой, но округлое лицо старшей казалось привлекательным, и по тому, как она держалась, стало ясно, что ей известны достоинства собственной фигуры. Судья Ди сделал девушкам знак следовать за ним в библиотеку. Когда он снова опустился в кресло, старый домоправитель подтолкнул вперед низенькую девушку и сказал с поклоном:

— Ваша честь, это Пион. Она приносила Суну его полуденный рис, делала уборку и застилала постель. Вторую зовут Астра, она накрывала к вечерней трапезе.

— Ну, Пион, — доброжелательно заговорил судья с простушкой, — похоже, господин Сун доставлял тебе немало лишних хлопот, особенно когда к нему приходили гости.

— О нет, ваша честь, у господина Суна никогда не бывало посетителей. Да я и не против, ежели работы будет чуть побольше, тут после смерти старой госпожи дел немного стало. В доме живут только хозяин, Первая и Вторая хозяйка да их сын с дочкой. И все они очень добрые люди, ваша честь. Да и студент Сун тоже был добрым молодым господином. Он мне за стирку своего белья приплачивал.

— Наверно, он часто с тобой беседовал?

— Нет, только доброго утра желал и всякое такое, ваша честь. Очень был ученый молодой человек, ваша честь. Страшно даже подумать, как он...

— Спасибо тебе. Домоправитель, проводите Пион. — Оставшись наедине со старшей девушкой, судья продолжил: — Пион — просто деревенская девчушка, Астра. А вот ты выглядишь горожанкой, которая понимает, что к чему, и...

Он ожидал, что девушка улыбнется, но она лишь пристально смотрела на него, и в ее широко раскрытых глазах таился страх. Неожиданно она спросила:

— То, что сказал домоправитель, правда? Что ему горло прокусили.

Судья поднял брови.

— Ты сказала, прокусили? Что за чушь? Горло господину Суну перерезали... — Судья оборвал себя на полуслове, вспомнив рваные края раны. — Говори! — раздраженно велел он. — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что ему прокусили горло?

Глядя вниз, на собственные переплетенные пальцы, девушка сказала ворчливым тоном:

— У господина Суна была подружка. За мной ухаживает старший подавальщик из большой чайной на соседней улице, как-то ночью мы с ним стояли на углу переулка, разговаривали и видели, как господин Сун крадучись выскользнул из калитки. И одет он был во все черное.

— А ты видела, как он встретился со своей девушкой?

— Нет, ваша честь. Но несколько дней назад он спросил меня, продают ли до сих пор в серебряной лавке за конфуцианским храмом шпильки с круглыми филигранными шишечками. Наверняка хотел сделать своей подружке подарок. А она... она что, убила его?

Судья Ди с недоумением посмотрел на нее.

— Что именно ты хочешь сказать? — спросил он.

— Ваша честь, она лисица. Лисица, которая обернулась красивой молодой девушкой, чтобы околдовать его. И когда он оказался полностью в ее власти, прокусила ему горло. — Видя недоверчивую улыбку судьи Ди, служанка заторопилась: — Клянусь, ваша честь, он был под заклятьем! И сам об этом знал, потому что как-то раз спрашивал меня, много ли тут лисиц и где они...

— Здравомыслящей молодой особе вроде тебя, — перебил судья, — не следует верить в глупые байки о магии лисиц. Лисы — всего лишь красивые и умные звери, они никому не делают зла.

— Здешний народ считает иначе, ваша честь, — упрямо заявила девушка. — Говорю вам, его околдовала лисица. Вы бы слышали, какие несусветные мелодии он играл поздними вечерами на своей флейте! Эта странная музыка разносилась по всему саду. Я слышала ее, когда расчесывала перед сном волосы хозяйской дочки.

— Идя мимо семейных покоев, я видел красивую юную девушку, которая смотрела в окно. Полагаю, это дочь господина Мэна?

— Должно быть, она, ваша честь. Красив тот, кто поступает красиво, а она великодушная, славная девушка. Всего шестнадцать, а говорят, стихи хорошие пишет.

— Вернемся к твоему дружку, Астра. Господин Сун когда-нибудь бывал в чайной в его рабочие часы? Ты ведь сказала, она где-то поблизости?

— Нет, ваша честь, мой друг никогда не видел студента ни там, ни где-то еще, а он хорошо знает все чайные и питейные заведения в округе. Даже слишком хорошо! Только, пожалуйста, не говорите хозяину о моем друге. Хозяин очень старомодный и...

— Не тревожься, Астра, не скажу. — Судья поднялся. — Спасибо тебе большое.

Выйдя, он велел домоправителю отвести его к главным воротам, где его уже ждали небольшие носилки.

Пока судью несли обратно в управу, он думал о том, что загадка убийства студента, скорее всего, не будет разгадана до его возвращения в Пуян. По всем признакам, это дело грозило стать долгим и муторным. Ну да судья Ло знает, как с ним справиться. Коллега вел расследование на месте в деловитой манере и был проницательным наблюдателем. И он, несомненно, понял, что вся эта история в конце концов может оказаться делом внутренним, слишком уж напирал чаеторговец на версию с бродягой-убийцей. Большой простор для всевозможных версий.

Судья достал из рукава шесть страниц записей Суна и внимательно прочел их. Потом откинулся назад, задумчиво подергивая кончики усов. Записи касались исследования студента. Там встречались имена предводителей бунтовщиков, которые, по-видимому, не упоминались в официальной истории, и данные об экономической ситуации в уезде во времена крестьянского восстания двухсотлетней давности. Но все же это казалось весьма скромным результатом, если вспомнить, что Сун проводил в архиве все послеобеденное время на протяжении двух последних недель. Судья решил указать Ло на возможность того, что исторические исследования Суна вполне могли быть всего лишь предлогом, а приехал он в Цзиньхуа совсем по иной причине.

Любопытно, что в этом уезде так сильны суеверия, касающиеся лисьей магии! Народные поверья по всей стране приписывали лисицам сверхъестественные способности, и сказители на торжищах любили потчевать публику старыми преданиями о лисах, которые превращались в молодых красавиц, привораживая молодых людей, или в господ почтенной наружности, сбивавших с пути истинного ничего не подозревающих девиц. Но классическая литература, напротив, утверждала, что лисица обладает мистической властью над злыми духами. По этой причине в старых дворцах и государственных учреждениях часто можно было встретить небольшую молельню, посвященную духу лисы, который, как считается, хранит от зла, защищая в первую очередь печати и прочие официальные символы власти. Судья подумал, что видел такую молельню и в резиденции своего коллеги.

Он с тревожным чувством гадал, какой сюрприз приготовил ему к ужину судья Ло. Юмор у того был своеобразный, ехидный, и Ди совершенно не доверял ему в этом отношении. Одним Небесам известно, какую проказу затевает его друг на сей раз! Ло вроде бы дал понять, что кто-то из его гостей столкнулся с юридической проблемой. Вряд ли речь идет об академике или о придворном поэте, ведь они оба — высокопоставленные чиновники и известные литераторы, и наверняка вполне способны сами успешно разобраться со своими затруднениями, юридическими или какими-то еще. Должно быть, дело в таинственном Могильщике, который не иначе как навлек на себя неприятности. Ну, скоро судье все станет известно. И он закрыл глаза.

Глава 5

Идя по широкому коридору канцелярии, выводившему к резиденции Ло, судья Ди бросил небрежный взгляд на десяток или около того служащих, которые деловито орудовали кисточками для письма за высокими столами, заваленными всевозможными документами. Поскольку в судебной управе располагается административный центр всего уезда, тут не только занимались уголовными делами, но и регистрировали рождение, браки, смерти, куплю-продажу земель; кроме того, суд отвечал за сбор налогов, и земельного в том числе.

Когда судья шел мимо приоткрытой деревянной решетчатой двери в конце коридора, то увидел за ней Као, склонившегося над письменным столом. Он не был знаком с советником, знал лишь, как тот выглядит, но поддался мгновенному порыву, толкнул дверь и вошел в безупречно чистый кабинет.

Као поднял глаза и быстро вскочил на ноги.

— Пожалуйста, присаживайтесь, ваша честь. Могу ли я предложить вам чашку чая?

— Не беспокойтесь, господин Као. Садиться я не стану, потому что меня ждут в резиденции. Судья До рассказал вам, что мы видели на месте убийства студента Суна?

— Мой начальник спешил к своим гостям, ваша честь. Он только заскочил сюда на минутку и приказал мне сообщить об убийстве Суна в столичное управление образования, чтобы там оповестили его ближайших родственников. — Вручая судье черновик письма, он добавил: — Я также прошу здесь, чтобы в управлении выяснили пожелания семьи относительно похорон.

— Очень хорошо, господин Као. Только, пожалуй, сюда стоит добавить еще запрос относительно биографии убитого студента. Просто для отчетности. — Возвращая черновик Као, он сказал: — Господин Мэн упомянул, что это вы представили ему Суна. Вы хорошо знаете чаеторговца?

— О да, весьма, господин. Когда меня пять лет назад перевели сюда из канцелярии наместника области, я свел знакомство с господином Мэном в местном шахматном клубе. И сейчас мы раз в неделю встречаемся ради партии-другой. Я знаю его как человека возвышенной натуры, ваша честь. Довольно консервативного, но вовсе не отставшего от жизни. И в шахматах он силен!

— Полагаю, будучи личностью старой закалки, господин Мэн содержит свой дом в надлежащем порядке? Но, может, когда-либо ходили слухи о каких-либо тайных связях или...

— Никогда, ваша честь! Я бы сказал, это образцовый дом! Я нанес туда визит вежливости и имел честь быть представленным старой госпоже, она тогда была еще жива. Здесь его матушка была хорошо известна как поэтесса. А сын господина Мэна — весьма разумный юноша, ему всего четырнадцать, а он уже в высшей казенной школе уезда.

— Да, господин Мэн произвел на меня очень благоприятное впечатление. Ну, спасибо за сведения, господин Као.

Советник проводил судью Ди до самых монументальных ворот частной резиденции наместника Ло. Как раз когда судья собирался войти, из них вышел широкоплечий военный. Он был в форме регулярных войск: черный мундир с красной оторочкой и длинные красные шнуры с кисточками на железном шлеме выдавали в нем десятника гвардии. За спиной у него висел широкий меч.

Судья хотел было спросить, не привез ли гвардеец послания от наместника области, но остановился, увидев у того на груди круглую бронзовую пластину на цепочке. Это был специальный символ особого поручения, обозначающий, что десятник конвоирует в столицу преступника. Высокий гвардеец поспешно пересек двор, чтобы догнать советника Као. Судья Ди мимолетно призадумался, что за опасного преступника эскортируют через уезд Цзиньхуа.

Он прошел в правое крыло переднего двора и открыл узкую красную лаковую дверь в другой двор, который наместник Ло предоставил в его распоряжение. Дворик был маленьким и уютным, а высокие стены создавали приятную атмосферу покоя и уединения. Напротив просторной комнаты, которая одновременно служила и спальней, и гостиной, тянулась галерея, спускавшаяся двумя ступеньками к выложенному разноцветной плиткой квадратному дворику. В его центре был искусственный пруд с золотыми рыбками, а за ним — сад камней.

Судья помедлил в галерее под красным лакированным навесом, восхищенный прелестной картиной. В расщелинах меж покрытыми мхом камнями росли пучки тонкого бамбука и небольшой куст с глянцевитыми красными ягодами. За садовой стеной виднелись высокие клены окружавшего резиденцию парка. Ветерок шелестел в их листве, которая переливалась всем богатством осенних красок — красным, коричневым и желтым. Судья подумал, что сейчас должно быть около четырех часов.

Он повернулся, открыл раздвижные решетчатые двери, покрытые красным лаком, и вошел внутрь, направившись прямиком к чайному столику, потому что его очень мучила жажда. К его разочарованию, там оказалось пусто. Впрочем, это было неважно, ведь оба высоких гостя Ло, которых пора было навестить, наверняка угостят его чаем.

Самый насущный вопрос заключался в том, следует сейчас переодеться или нет. И академик, и придворный поэт были старше судьи и годами, и положением, поэтому, строго говоря, он должен бы выйти к ним как он есть, при полном параде, в церемониальном облачении. С другой стороны, ни один из двух гостей не занимал в данный момент официального поста. Академик год назад удалился на покой, а Чан оставил придворную должность, чтобы целиком посвятить себя подготовке полного собрания собственных сочинений.

Если судья явится к ним в парадном костюме, это может быть воспринято как дерзость, как попытка подчеркнуть, что он, судья, лицо официальное, а они — нет. Вздохнув, он припомнил древнюю поговорку: «безопаснее бросить вызов тигру в его логове, чем приблизиться к высокопоставленному чиновнику», и в конце концов остановился на фиолетовом платье с длинными рукавами с широким черным кушаком и на высокой квадратной шапочке из черной газовой материи. Он надеялся, что такой достойный, но скромный вид встретит общее одобрение, и вышел из комнаты.

Судья уже заметил, что, хотя все постройки переднего двора, включая его собственные покои, были одноэтажными, дома в других дворах состояли из двух этажей и вдоль верхнего тянулись широкие балконы. Теперь он увидел на балконе высокого здания в задней части главного двора множество снующих туда-сюда слуг и служанок. Очевидно, там шла подготовка к предстоящему сегодня вечером званому ужину. Судья прикинул, что у его коллеги должно быть никак не меньше ста человек прислуги, и содрогнулся, представив, во что обходится содержание такой роскошной резиденции.

Он кликнул слугу, и тот сообщил, что судья Ло уступил академику свою собственную библиотеку в левом крыле второго двора, а придворному поэту отвел угловые покои правого крыла. Судья приказал слуге для начала проводить его в библиотеку. Стоило ему только постучать в прекрасную резную дверь, как глубокий низкий голос ответил:

— Войдите!

С первого взгляда судья понял, что Ло превратил библиотеку в симпатичное и уютное место, где, вероятно, и сам любил проводить много времени. Это была просторная комната с высоким потолком и широкими окнами, решетки которых являли собой замысловатые геометрические узоры и четко выделялись на фоне безупречно чистых бумажных панелей. Вдоль двух стен тянулись забитые книгами полки, тут и там перемежающиеся нишами, в которых были выставлены антикварные чаши и вазы. Обстановка состояла из внушительной резной мебели черного дерева, столешницы были сделаны из цветного мрамора, а кресла обиты красным шелком. По бокам массивной скамьи напротив книжных полок на эбонитовых подставках стояли большие вазы с белыми и желтыми хризантемами.

На этой скамье сидел, читая книгу, крепко сбитый широкоплечий человек. Отложив томик, он бросил на судью Ди любопытный взгляд, подняв широкую кустистую бровь. Одет он был в пышное сапфирово-синее одеяние, открытое у горла, и черную шелковую шапочку, украшенную спереди круглой пластиной из полупрозрачного зеленого нефрита. Длинные концы обвивавшего талию кушака свешивались до самого пола. Широкое лицо с тяжелыми челюстями по нынешней придворной моде обрамляли короткие бакенбарды и аккуратно подстриженная короткая бородка. Судья знал, что академику под шестьдесят, но и его борода, и бачки все еще оставались черными как смоль.

Шагнув к нему, судья отвесил низкий поклон и почтительно, обеими руками вручил красную визитную карточку. Академик бегло взглянул на нее и, сунув в широкий рукав, заговорил своим рокочущим голосом:

— Так значит, вы Ди из Пуяна. Да, молодой До говорил мне, что вы тоже у него остановились. Славное местечко, лучше, чем та тесная комната в правительственной гостинице, где я провел ночь. Рад знакомству, Ди. Вы хорошо поработали, вычистив тот храм в Пуяне. Нажили себе немало врагов при дворе, но и друзей тоже. У всякого достойного мужчины есть и друзья, и враги, Ди. Не стоит пытаться стать всеобщим другом, это не имеет смысла.

Он поднялся, подошел к письменному столу и, усевшись в кресло, указал на низкую скамеечку.

— Присядьте-ка тут, напротив меня.

Судья сел и начал вежливо:

— Находящийся перед вами давно предвкушал возможность засвидетельствовать свое почтение вашему превосходительству. Теперь, когда...

Академик помахал в воздухе большой, красивой рукой.

— Пропустим все эти церемонии, хорошо? Мы тут не при дворе. Это просто неофициальная встреча поэтов-любителей. Вы ведь, Ди, тоже пишете стихи, не так ли?

И он воззрился на судью большими глазами, темная радужная оболочка которых отчетливо контрастировала с белками.

— Едва ли можно назвать это так, господин, — застенчиво ответил судья. — Конечно, в студенческие времена я должен был выучить правила стихосложения. Я прочел антологии наших прославленных классиков, которые вы, господин, так искусно отредактировали. Однако сам я написал лишь одно стихотворение.

— Слава многих знаменитых поэтов зиждется на одном-единственном стихотворении, Ди. — Академик придвинул к себе большой чайник из синего фарфора. — Вы, Ди, конечно же, уже пили чай. — Пока он наполнял свою чашку, судья Ди уловил нежный запах жасмина. Сделав несколько глотков, хозяин продолжил: — Итак, расскажите мне, о чем же ваше стихотворение.

Откашлявшись и ощущая, как пересохло горло, судья ответил:

— Это в своем роде дидактическое сочинение, господин, оно было посвящено важности сельского хозяйства. Я попытался уложить в сто строк советы крестьянам относительно сезонных работ.

Академик бросил на него недоумевающий взгляд.

— Ах вот как? И почему же вы решили избрать такую... э-э... довольно оригинальную тему?

— Я надеялся, что полезные сведения, изложенные в стихах с рифмой и ритмом, будут лучше запоминаться простыми деревенскими жителями, господин.

Оба собеседника улыбнулись.

— Большинство людей сочли бы это глупым ответом, Ди. Но не я. Стихи действительно легко запоминаются. И не только из-за рифмы, а главным образом оттого, что они отзываются на биение нашей крови и ритм нашего дыхания. Ритм — это костяк хорошей поэзии, да и прозы тоже. Прочтите мне несколько строф вашего стихотворения, Ди.

Судья сконфуженно поерзал на скамеечке.

— Сказать по правде, господин, я написал его больше десяти лет назад. Боюсь, сейчас мне не удастся припомнить ни единой строфы. Но если вы позволите, я пришлю вам копию, чтобы...

— Вам не стоит себя утруждать, Ди. Позвольте мне сказать прямо, что это, скорее всего, плохие стихи. Будь там хоть несколько хороших строк, вы ни за что бы их не забыли. Скажите, вы читали «Императорский рескрипт командирам и солдатам Седьмой армии»?

— Я знаю его наизусть, господин! — воскликнул судья. — Это вдохновляющее послание отступавшей армии переломило ход битвы, господин! Его торжественные первые строки...

— Совершенно верно, Ди. Вы никогда не забудете этот текст, потому что ритм его хорошей прозы совпал с пульсацией крови каждого воина в армии, от генералов до рядовых пехотинцев. Вот почему народ до сих пор декламирует его по всей империи. Между прочим, это я набросал для его величества императора проект этого произведения. Итак, Ди, вы должны изложить мне свое мнение по поводу административного устройства на местах. Я, знаете ли, неизменно получаю удовольствие от бесед с молодыми чиновниками. Всегда считал одним из многих недостатков высокого положения при дворе то, что мы теряем связь с должностными лицами из глубинки. И особенно меня интересуют проблемы уездов, Ди. Конечно, это самый нижний управленческий уровень, но первоочередной по важности.

Он медленно опустошил свою чашку под завистливым взглядом судьи Ди, старательно вытер усы, улыбнулся, будто что-то вспоминая, и продолжил:

— Я, знаете ли, и сам начинал уездным судьей! Правда, успел послужить только на одном посту, потому что написал доклад о судебной реформе, и меня сразу повысили до наместника на юге, а потом перевели сюда, в эту самую провинцию. Времена тогда беспокойные были, как раз Девятый принц восстал, двадцать лет назад. А сейчас мы с вами сидим в его старом дворце. Да, Ди, время летит. Ну а потом я опубликовал критические заметки на труды классиков и был произведен в чтецы Императорской академии. Был допущен сопровождать его величество в августейшей ревизионной поездке по западным провинциям. В этом путешествии я сочинил свои «Оды на горах Сычуань». До сих пор полагаю, Ди, что это мое лучшее поэтическое произведение.

Академик чуть ослабил ворот своего платья, обнажив толстую, крепкую шею, и судья вспомнил, что в молодости его собеседник был также известен как борец и мечник. А тот взял со стола раскрытую книгу.

— Вот, нашел тут у Ло на полках сборник стихов советника Хвана о сычуаньских пейзажах. Он путешествовал по тем же местам, что и я. Очень интересно сравнивать наши впечатления. Его версия довольно хороша, хотя... — Он склонился над страницами, а потом покачал головой. — Нет, эта метафора не кажется мне верной... — Неожиданно вспомнив о госте, он поднял глаза и с улыбкой проговорил: — Мне не стоит утомлять вас этим, Ди. Без сомнения, до ужина у вас еще множество дел.

Судья Ди поднялся. Академик тоже встал и, невзирая на протесты гостя, настоял на том, чтобы проводить его до двери.

— Я получил от нашей беседы истинное наслаждение, Ди. Мне всегда интересны воззрения молодых чиновников. Они, так сказать, заставляют посмотреть на все свежим взглядом. До вечера!

Судья Ди поспешил в сторону правого крыла, потому что его пересохшее горло настоятельно требовало чашечку чая. В открытую галерею выходило множество дверей, но он напрасно заглядывал в каждую из них, ища слугу, который мог бы отвести его в покои придворного поэта. Наконец его взгляд упал на худого человека в выцветшем сером халате, который кормил золотых рыбок у гранитной чаши в конце галереи. Еще на нем была плоская шапочка с тонкой красной отстрочкой. Это наверняка был один из слуг его коллеги. Судья подошел к нему и спросил:

— Скажи, где я могу найти достопочтенного Чана Ланьпо?

Тот поднял голову и с головы до пят окинул судью взглядом странно неподвижных глаз с тяжелыми веками. Потом нерешительная улыбка искривила его тонкие губы над тонкой жиденькой седеющей бородкой, и он невыразительным голосом сказал:

— Он здесь. Собственно говоря, я и есть Чан Ланьпо.

— Тысяча извинений, господин! — Судья Ди быстро извлек из рукава визитную карточку и с низким поклоном вручил поэту. — Я пришел выразить вам свое почтение, господин.

Поэт отсутствующим взглядом смотрел на карточку, держа ее в тонкой, исчерченной синими жилками руке.

— Весьма любезно с вашей стороны, Ди, — без интонаций сказал он и, показывая на чашу, произнес более оживленным голосом: — Поглядите на эту маленькую рыбешку под водорослями в углу! Заметили ли вы, какой ошеломленный взгляд у ее больших выпученных глаз? Он напоминает мне нас самих... сбитых с толку наблюдателей. — Затем он поднял глаза под тяжелыми веками. — Прошу меня простить. Понимаете, золотые рыбки — одно из моих увлечений. Рыбки заставляют меня забыть о манерах. Сколько времени вы уже провели здесь, Ди?

— Я приехал позавчера, господин.

— Ах да, я слышал, наместник устроил тут совещание судей. Надеюсь, вам нравится гостить в Цзиньхуа, Ди. Вы знаете, что я родом из этого уезда?

— Этот город прекрасен, господин. И я особенно польщен тем, что сейчас у меня есть возможность познакомиться с самым выдающимся и блестящим...

Поэт покачал головой.

— Нет, вовсе не блестящим, Ди. К сожалению, больше нет. — Он убрал в рукав коробочку из слоновой кости с кормом для золотых рыбок. — Прошу прощения, Ди, но сегодня я что-то не в духе. Посещение моего родового святилища заставило меня вспомнить о прошлом... — Он оборвал себя и смущенно взглянул на судью. — Вечером, к ужину, я наверняка немного приду в себя. Должен прийти, ведь мой друг академик неизменно втягивает меня во всяческие литературные споры. У него поистине энциклопедические знания о литературе, Ди, и языком он владеет непревзойденно. Правда, немного высокомерен, но... — Неожиданно поэт встревоженно спросил: — Надеюсь, вы навестили его перед тем, как прийти ко мне?

— Навестил, господин.

— Очень хорошо. Должен предупредить вас, что, вопреки своим непринужденным манерам, Шао очень хорошо сознает свое высокое положение и довольно обидчив. Я уверен, Ди, вы получите удовольствие от сегодняшнего вечера. Раз уж придет Могильщик Лу, скучно наверняка не будет. И так редко доводится встретиться с нашей знаменитой коллегой, о которой теперь столько разговоров. Мы должны... — Он вдруг прикрыл рот ладонью. — Ох, я чуть не проболтался. Наш общий друг До заставил меня обещать, что я ничего вам не скажу. Он очень дорожит своими маленькими сюрпризами, как вам, вне всякого сомнения, известно. — Поэт провел рукой по лицу. — Что ж, прошу прошения, что не приглашаю зайти ко мне на чашку чая. Я на самом деле сильно устал, Ди, и мне нужно вздремнуть перед ужином. Прошлой ночью я толком не спал. В гостинице было так шумно...

— Конечно, господин, я всецело вас понимаю.

И судья, поклонившись, удалился, почтительно сложив вместе ладони в длинных рукавах халата.

Идя по галерее, судья решил, что теперь, когда с официальными визитами покончено, нужно попытаться найти До, чтобы рассказать ему о том, что он узнал из разговора со служанкой чаеторговца. И наконец-то выпить чашечку чая!

Глава 6

Судья Ди отправился в кабинет советника Као и попросил того узнать, не примет ли его судья Ло. Через несколько минут советник вернулся.

— Ваша честь, мой хозяин будет рад видеть вас в своем кабинете. — Неуверенно покосившись на судью, он добавил: — Надеюсь, ваша честь, вы сможете немного приободрить его.

Судья Ло сидел в мягком кресле за гигантским письменным столом полированного черного дерева, мрачно глядя на лежащие перед ним груды документов. Увидев Ди, он подскочил и закричал:

— Всех этих самозваных знатоков календаря из нашего министерства обрядов надо гнать взашей! И немедленно! Они не знают своего дела! Эти глупцы называют сегодняшний день исключительно удачным! А у меня с полудня все идет наперекосяк! — Он снова опустился в кресло, сердито надувая свои круглые щеки.

Судья Ди тоже сел в кресло у стола и наконец-то налил себе чая из емкости, стоявшей в объемистой чайной корзине. Жадно осушив чашку, он снова наполнил ее, а потом с удовлетворенным вздохом откинулся на спинку кресла и стал молча слушать рассказ коллеги о его скорбях.

— Сперва это отвратительное убийство студента Суна, на которое мы поехали сразу после обильной трапезы, что дурно сказалось на моем пищеварении. Потом дама, которая заправляет в «Сапфировом павильоне», заявила мне, что ее лучшая танцовщица больна, поэтому на сегодняшнем празднестве мне придется обойтись двумя средненькими. Для главного номера я смог заполучить только Маленькую Феникс, но мне не нравится ее внешность. У нее глупая физиономия, а сама она тощая и длинная как каланча. Будь добр, придвинь мне чайную корзину! — Он налил чаю себе и судье Ди, пригубил чашку и продолжил: — И наконец, из приятного сюрприза, который я хотел для тебя устроить, ничего не выйдет. Академик и придворный поэт тоже будут страшно разочарованы. А еще это значит, что за ужином нас будет пятеро, кроме нас с тобой еще Шао, Чан и Могильщик Лу. А нечетное число едоков — это дурной знак. Тьфу! — Он со стуком поставил чашку на стол и брюзгливо спросил: — Ну, что нового в деле об убийстве Суна? Недавно ко мне заглянул начальник стражи и доложил, что его люди не слышали, чтобы кто-то из местного отребья вдруг стал сорить деньгами. В точности как мы и ожидали.

Судья допил третью чашку чая.

— Одна из девушек, которая прислуживала Суну, рассказала, что он уже бывал в этом городе. И что, похоже, у него тут была подружка.

Ло выпрямился в кресле.

— Да демоны его разберут, может, и была! Но не в «Сапфировом павильоне», это уж точно. Я описал его тамошним девушкам, и они в глаза его не видели.

— Во-вторых, — продолжал судья Ди, — я подозреваю, что Сун приехал сюда по какой-то определенной причине, которую хотел держать в тайне, а его исторические исследования — всего лишь предлог. — Он извлек из рукава заметки студента и передал их Ло. — На этих шести страницах все записи, которые он сделал за полмесяца!

Ло проглядел заметки. Когда он кивнул, судья продолжил:

— Во второй половине дня Сун регулярно посещал ваш архив, чтобы создать видимость работы. А ночами выходил по своим настоящим делам. Служанка сказала, что видела, как он крался на улицу, одетый во все темное.

— И ни малейшего намека на то, куда он ходил и что делал, Ди?

— Ни малейшего. Эта служанка водит знакомство с подавальщиком из соседней чайной, который, похоже, разбитной малый. Так вот, он не встречал Суна нигде в окрестностях. — Ди откашлялся. — А еще, понимаешь ли, служанка твердо верит в лисью магию.

Утверждает, что подружка Суна была лисицей и что она-то его и убила!

— О да, лисы играют важную роль в местных народных преданиях, Ди. У нас тут есть лисья молельня для охраны резиденции, а еще большой храм на пустыре возле южных городских ворот. И там, люди говорят, частенько являются духи. Но нам, Ди, лучше бы не связываться со сверхъестественным. Дело и так достаточно сложное.

— Я совершенно с тобой согласен, До. Ты по-прежнему считаешь, что в убийстве не замешан никто из живущих вне дома, правда?

— Да, конечно. У Мэна безупречная репутация, но это, конечно, ничего не значит. Возможно, он познакомился с Суном, когда тот посещал уезд в прошлый раз. К тому же, обнаружив труп, Мэн и сам проделал немалую сыскную работу, а потом попытался навязать нам свою теорию. Он запросто мог обойти вокруг квартала, а потом постучать в собственную садовую калитку! А еще мне не нравится вся эта история с подружкой Суна. Где девицы, там и беды. — Он тяжело вздохнул. — Как бы там ни было, завтрашнее заседание суда переносится из-за праздника Середины осени. Это даст нам хотя бы небольшую отсрочку.

Ло налил себе еще чашку чая и погрузился в угрюмое молчание.

Судья Ди выжидательно глядел на него в надежде узнать, как он намерен вести следствие дальше. Если бы дело было в Пуяне, он немедленно приказал бы трем своим помощникам, Ма Жуну, Цзяо Таю и Дао Ганю расспросить соседей чаеторговца о нем самом, его семье и его жильце. Удивительно, сколько сведений можно получить в овощной, рыбной и мясной лавках. Не надо забывать также о дешевых уличных ларьках, возле которых собираются носильщики и кули. Но поскольку Ло хранил молчание, судья Ди сказал:

— Сами мы с тобой сегодня уже ничего сделать не сможем из-за званого ужина. Ты послал своих людей, чтобы они продолжили собирать сведения?

— Нет, Ди, я использую работников суда только в рутинных делах. А засекреченными расследованиями занимается мой домоправитель. — Видя ошеломленное лицо судьи Ди, он быстро продолжил: — Понимаешь, старикан родился и вырос здесь и знает город как свои пять пальцев. У него есть три родственника, скользкие типы, один работает приказчиком у ростовщика, другой у серебряных дел мастера, а третий в ресторанчике на рынке, где всегда людно. Я плачу им щедрое жалованье из своего кармана за то, что они служат мне осведомителями и тайными агентами. Такая система функционирует весьма неплохо. Помимо всего прочего, это помогает мне держать под контролем своего советника, да и остальных судейских.

Судья Ди медленно кивнул. Сам-то он безоговорочно полагался на своего старого советника Хуна и троих помощников, но каждый судья волен устраиваться так, как считает нужным, а система Ло показалась ему совсем неплохой. Тем более что во время своего предыдущего посещения Цзиньхуа он пришел к выводу, что домоправитель Ло — весьма ловкий старый пройдоха.

— Ты рассказал ему, что... — начал Ди.

Его прервал стук в дверь. Вошел начальник стражи и доложил:

— Госпожа Юлань нижайше просит вашу честь принять ее.

Лицо До расплылось в широкой улыбке. Он стукнул кулаком по столу и воскликнул:

— Должно быть, она передумала! Может быть, сегодня все-таки благоприятный день! Веди же ее сюда, приятель! Поторопись! — Потирая руки, он сказал судье Ди: — Судя по всему, мне все же удастся сделать тебе маленький сюрприз, старший брат!

Судья поднял брови.

— Юлань? Кто она такая?

— Мой дорогой друг, неужели ты хочешь сказать, что ты, один из наших величайших знатоков преступности, еще не слышал об убийстве служанки в монастыре Белой Цапли?

Судья Ди, ахнув, выпрямился в кресле.

— Милостивые Небеса, До! Ты что, имеешь в виду дело той ужасной даосской монахини, которая насмерть запорола свою служанку?

Ло со счастливым видом кивнул.

— Это та самая женщина, Ди! Великая Юлань. Куртизанка, поэтесса, даосская монахиня, знаменитая...

Лицо судьи покраснело.

— Мерзкая убийца! — сердито выкрикнул он.

Судья Ло поднял пухлую ручку.

— Тише, Ди, пожалуйста, тише! Во-первых, могу ли я тебе напомнить о единодушном мнении, сложившемся в образованных кругах, где считают, что она была ложно обвинена? Ее дело слушалось в уездном суде, а затем в судах области и провинции, но ни один из них не вынес приговор. Вот почему сейчас ее везут в столицу, где она предстанет перед Верховным судом. Во-вторых, она, вне всякого сомнения, самая выдающаяся писательница империи. И академик, и придворный поэт хорошо ее знают, они пришли в восторг, когда я сообщил, что велел конвою Юлань позволить ей провести два дня в моей резиденции.

Он помолчал и подергал себя за усы.

— Однако, когда сегодня днем я отправился в гостиницу за «Сапфировым павильоном», где Юлань остановилась вместе со своей вооруженной охраной, чтобы повидать ее, она наотрез отказалась от моего приглашения. Сказала, что не хочет встречаться со старыми друзьями, пока ее невиновность не будет доказана. Вообрази мое унижение, Ди! Я надеялся дать тебе возможность обсудить самое громкое дело, можно сказать, убийство года с самой обвиняемой. Предложить тебе захватывающую головоломку, которая поставила в тупик три суда. Так сказать, преподнести тебе ее на блюдечке. Я знаю, ты не самый рьяный поклонник поэзии, Ди, но хотел, чтобы ты все равно хорошо провел время у меня за ужином.

Судья Ди огладил свою длинную бороду, стараясь припомнить подробности дела об убийстве служанки. Потом сказал с улыбкой:

— Ценю твою доброту, До, но все равно надеюсь, что эта женщина не придет. А если говорить о головоломках, то одна у нас уже есть...

Дверь отворилась. Начальник стражи ввел в комнату высокую женщину, одетую в черное платье и жакетку. Не обращая внимания на судью Ди, она подошла к столу и обратилась к До глубоким мелодичным голосом:

— Хочу сообщить вам, наместник, что передумала. Я принимаю ваше любезное приглашение.

— Превосходно, моя дорогая госпожа, превосходно! Шао и Чан предвкушают новую встречу с вами. И, знаете, будет и Могильщик Лу. А теперь позвольте мне представить вам еще одного вашего поклонника! Это мой друг Ди, судья соседнего уезда Пуян. Ди, познакомьтесь с великой Юлань!

Женщина бросила на судью беглый взгляд живых глаз в обрамлении длинных ресниц и отвесила вежливый поклон. Когда Ди ответил на приветствие наклоном головы, она полностью переключилась на судью До, который пустился в подробные описания приготовленных для нее комнат во дворике по соседству с покоями его жен в глубине резиденции.

Судья Ди решил, что Юлани около тридцати лет. Должно быть, прежде она была необыкновенно красива. Ее лицо и до сих пор оставалось правильным и выразительным, но под глазами у нее были тяжелые мешки, а меж длинных изогнутых бровей появилась глубокая складка, тонкие морщинки возникли и по обе стороны полных губ, которые выглядели очень красными на бледном лице, не тронутом ни белилами, ни пудрой. Черные как смоль волосы были уложены в три витка высокой прически, скрепленной двумя простыми прямыми шпильками из слоновой кости. Строгое черное платье подчеркивало широкие бедра, тонкую талию и чуть слишком тяжелую грудь. Когда поэтесса склонилась над столом, чтобы налить себе чаю, судья отметил, что на ее белых нежных руках не было никаких колец или браслетов.

— Тысяча благодарностей за все ваши хлопоты, — оборвала она разглагольствования хозяина дома. На ее лице заиграла легкая улыбка, и она продолжила: — И десять тысяч благодарностей за то, что по вашей милости я вижу, что у меня все еще остались друзья! В последние несколько недель я уже начала думать, что их у меня больше нет. Сегодня вечером у вас званый ужин, я не ошибаюсь?

— Именно так, но это будет лишь простой неформальный ужин в моей резиденции. А вот завтра вечером мы все отправимся на Изумрудный утес, чтобы отметить там праздник Середины осени.

— Все это очень заманчиво, судья, особенно после полутора месяцев, которые я провела по разным тюрьмам. Должна сказать, что со мной хорошо обращались, но все равно... Итак, велите начальнику стражи отвести меня в женские покои и представить вашей Первой жене. Перед ужином мне нужно будет хорошенько отдохнуть и переодеться. Ведь в подобной ситуации даже женщина, годы расцвета которой миновали, хочет выглядеть наилучшим образом.

— Конечно, моя дорогая! — воскликнул Ло. — Располагайте своим временем, как вам угодно. На манер наших предков, мы приступим к ужину лишь поздно вечером и будем сидеть до глубокой ночи!

Когда Ло хлопнул в ладоши, призывая начальника стражи, поэтесса произнесла:

— Ах да, я захватила с собой танцовщицу, Маленькую Феникс. Она хочет взглянуть на зал, где ей предстоит выступать нынче вечером. Вы сделали хороший выбор, судья. — Она обернулась к вошедшему начальнику стражи и велела: — Приведите сюда Маленькую Феникс!

Стройная девушка лет восемнадцати вошла в комнату и почтительно поклонилась. Она была одета в простое темно-синее платье, осиную талию туго стягивал красный кушак. Судья Ло критически осмотрел ее, хмуря тонкие брови.

— Гм, ах да, — пробормотал он. — Ну, девочка моя, не думаю, что тебя может чем-то не устроить мой зал.

— Ваш сарказм, наместник, совершенно неуместен, — вмешалась поэтесса. — Маленькая Феникс очень серьезно относится к своему искусству и хочет вписать свой танец в ту обстановку, которая будет ей предоставлена.

Сегодня вечером она будет выступать под обворожительную мелодию «Феникс среди пурпурных облаков». Это ее самый известный номер, и название так хорошо подходит к ее имени! Ну не смущайся, милочка! Всегда помни, что миловидной молодой девушке нет нужды бояться мужчин, даже если они — очень высокопоставленные господа.

Танцовщица подняла голову, и судью Ди поразило ее странно застывшее лицо. Длинный острый нос и большие тусклые глаза с сильно приподнятыми уголками придавали ему сходство с маской. Волосы девушки были зачесаны назад от высокого гладкого лба и собраны в простой тугой пучок на затылке над длинной тонкой шеей. У нее были острые плечи и длинные тонкие руки. Какая-то непонятная, бесполая аура окутывала ее. Судья вполне понимал, почему эта танцовщица не произвела особого впечатления на его коллегу, ведь он знал, что тот охоч до ярких женщин с более пышными формами и выраженными признаками женственности.

— Ваша раба сожалеет о своих весьма скромных дарованиях, — сказала танцовщица таким тихим голосом, что ее было почти не слышно. — Для нее слишком большая честь выступать в столь почтенном обществе.

Поэтесса легонько потрепала ее по плечу.

— Довольно, милочка. Господа, мы увидимся вечером, за ужином.

Еще раз поклонившись, она быстро, широкими шагами вышла за дверь в сопровождении стеснительной танцовщицы.

Судья Ло вскинул руки к потолку и воскликнул:

— У этой женщины было абсолютно все! Выдающаяся красота, необыкновенный талант и сильный характер. И подумать только, жестокая судьба распорядилась так, что я встретил ее с опозданием на десять лет! — Грустно качая головой, он выдвинул ящик стола и вытащил толстую папку с бумагами. — Я собрал для тебя копии всех документов, имеющих отношение к происшествию в монастыре Белой Цапли, Ди. Подумал, что тебе захочется узнать все обстоятельства этого дела об убийстве. И добавил коротенькую заметку о ее карьере, чтобы тебя сориентировать. Вот, тебе лучше бы взглянуть на эти бумаги перед ужином.

Судья Ди был тронут. Его коллега действительно приложил немалые усилия лишь для того, чтобы судье, его гостю, не пришлось скучать. Он с благодарностью проговорил:

— До, ты так внимателен ко мне! Ты просто идеальный хозяин!

— Не стоит об этом, старший брат! Это было совсем нетрудно. — Бросив на судью быстрый взгляд, он несколько виновато продолжил: — Должен признаться, что у меня также было нечто вроде, кхе-кхе, так называемых скрытых мотивов, Ди. Понимаешь, дело в том, что я уже некоторое время собираюсь издать полное собрание стихов Юлань с комментариями. Обвинительный приговор, конечно, поставит крест на этих планах. Я надеялся, старший брат, что ты поможешь ей написать убедительное заявление о невиновности. Ты же настоящий дока в составлении официальных документов и вообще в таких делах. Понимаешь, о чем я?

— Еще как понимаю, — сухо ответил судья Ди. Довольно сердито взглянув на своего коллегу, он поднялся и сунул под мышку папку с документами. — Что ж, мне лучше немедленно взяться за дело.

Глава 7

Войдя в главные ворота резиденции, судья Ди вдруг застыл на месте и с изумлением уставился на подозрительную фигуру, застывшую у входа в его покои. Это был низенький тучный человек в старой залатанной монашеской одежде, с непокрытой выбритой головой. На ногах у него были большие поношенные соломенные сандалии. Недоумевая, как нищий мог оказаться в резиденции наместника, судья подошел к нему и бросил:

— Что тебе тут надо?

Человек обернулся. Вперив в судью взгляд больших выпученных глаз, он хрипло ответил:

— Ба, судья Ди! Я стучал, хотел встретиться с вами, пусть даже всего на пару минут, да только никто мне не ответил.

Голос человека был грубым, но он говорил как образованный и знающий себе цену человек. Внезапно судью Ди осенила догадка.

— Рад познакомиться с вами, Могильщик Лу! Судья Ло сообщил мне, что...

— Решите позже, рады вы знакомству со мной или нет, Ди, — прервал его Могильщик.

Его немигающие глаза были устремлены куда-то мимо судьи, и тот невольно оглянулся через плечо. Двор был пуст.

— Нет, судья, вы не способны их увидеть. Пока что нет. Не тревожьтесь об этом, не надо. Мертвые всегда среди нас. Везде.

Судья Ди посмотрел на него долгим взглядом. Этот некрасивый человек вызывал у него смутное беспокойство. Зачем только Ло понадобилось...

— Удивляетесь, почему вдруг Ло решил меня пригласить, а, Ди? А ответ прост: я поэт. Вернее даже, куплетист. В моих стихах никогда не бывает больше двух строф. Вы никогда не читали их, Ди. Вы интересуетесь лишь официальными документами. — И он ткнул толстым пальцем в направлении папки, которую нес судья.

— Зайдем ко мне, господин, и выпьем по чашечке чая, — предложил судья, вежливо открывая дверь перед Лу.

— Нет, спасибо. Я должен забрать кое-что из своей комнаты, а потом выйти по делам в город.

— А где расположены ваши покои, господин?

— У лисьей молельни, она в правом углу главного двора.

— Да, Ло говорил мне, что у него тут есть такая молельня, — со слабой улыбкой проговорил судья.

— Помилуйте, почему бы судье Ло не иметь у себя такую молельню? — воинственно спросил Могильщик. — Лисицы — неотъемлемая часть мироздания. Их мир так же важен или так же неважен, как наш. И так же, как существуют особые узы между двумя человеческими существами, некоторые люди связаны с определенными зверями. Не забывайте, что знаки гороскопа, которые предопределяют наши судьбы, представляют собой животных, судья! — Он внимательно вгляделся в лицо судьи, потирая покрытые щетиной щеки, а потом неожиданно спросил: — Вы ведь родились в год Тигра, так?

Когда судья кивнул, толстые губы Могильщика искривились в ухмылке, отчего его уродливая физиономия стала выглядеть по-жабьи.

— Тигр и лиса! Лучше не бывает! — Внезапно его тяжелые черты обмякли, а возле мясистого носа залегли глубокие складки. — Вам, Ди, лучше быть начеку! — бесцветным голосом заявил он. — Я слышал, что прошлой ночью тут произошло одно убийство, и теперь все располагает ко второму. На этой папке у вас под мышкой стоит имя Юлань, а над ее головой навис смертный приговор. Скоро, Ди, в вашем окружении появятся новые мертвецы. — Он поднял большую круглую голову, снова посмотрел мимо судьи, и в его глазах навыкате появился странный блеск.

Судья Ди невольно поежился. Он хотел заговорить, но Могильщик продолжил свою речь все тем же сварливым, грубым голосом:

— Не ждите от меня помощи, судья. Я считаю человеческое правосудие абсурдным и потому даже пальцем не шевельну, чтобы схватить убийцу. Убийцы сами себя ловят. Они бегают кругами, которые сужаются еще быстрее, чем у всех остальных. Им некуда деться. Увидимся вечером, Ди!

Он зашагал прочь, и его соломенные сандалии зашлепали по мощеному двору.

Судья посмотрел ему вслед, а потом пошел к себе в покои, раздраженный собственным замешательством.

Слуги задернули занавески балдахина над кроватью, стоящей в глубине комнаты. Судья с удовлетворением отметил, что в центре стола рядом с высоким оловянным подсвечником появилась корзинка с чайными принадлежностями. Стоя у туалетного столика, он протер лицо и шею горячим влажным полотенцем, которое слуги приготовили для него в бронзовой чаше, и сразу почувствовал себя лучше. Могильщик Лу — просто оригинал, такие люди, как он, любят делать сумасбродные заявления. Судья пододвинул столик поближе к раскрытым раздвижным дверям и уселся лицом к каменной горке у себя во дворике. А затем открыл папку.

Сверху Ло положил свои заметки о биографии поэтессы. Этот грамотно написанный отчет занимал приблизительно листов двадцать. Он был так хорошо составлен, что судья подумал, не намерен ли Ло включить его в сборник стихов Юлани. Там излагались все существенные факты прошлого поэтессы, обрисовывая его в завуалированных выражениях, не дающих повода для обиды, но не оставляющих ни малейшего сомнения по поводу того, что под ними подразумевается. Внимательно прочитав биографию, судья откинулся на спинку кресла. Скрестив руки на груди, он стал прокручивать в голове полную взлетов и падений жизненную стезю Юлань.

Она была единственной дочерью конторщика, служившего в маленькой столичной аптеке.

Ее отец обожал литературу и выучил дочку чтению и письму, когда той было всего пять лет. Но вот счетоводом он был плохим и, когда Юлань исполнилось пятнадцать, так погряз в долгах, что вынужден был продать ее в знаменитый дом свиданий. Она провела там четыре года и все это время усердно обихаживала старых и молодых литераторов, заводя связи, благодаря которым хорошо преуспела в изящных искусствах, особенно в поэзии, обнаружив к ней особенный талант.

В девятнадцать лет, будучи на пути к тому, чтобы стать вполне оперившейся известной куртизанкой, она вдруг исчезла. Гильдия владельцев публичных домов отправила на поиски беглянки лучших сыщиков, потому что средств в нее было вложено немало, но найти ее так и не удалось.

Два года спустя ее, больную и обнищавшую, случайно обнаружили в захудалой гостинице на севере страны. Нашел ее молодой поэт по имени Вэнь Туньян, известный своим остроумием, приятной внешностью и унаследованным богатством. Когда-то познакомившись с Юлань в столице, он по-прежнему был в нее влюблен. Вэнь оплатил все ее долги, и она стала его постоянной спутницей. Ни одно столичное светское мероприятие не признавалось по-настоящему изысканным, если на нем не присутствовала эта пара. Вэнь опубликовал сборник стихов, который они с Юлань посвящали друг другу, и литературные круги по всей стране растащили его на цитаты. Эти двое часто путешествовали, посещая славящиеся живописностью уголки империи. Везде и всюду они были желанными гостями литераторов и месяцами жили в тех местах, которые пришлись им особенно по вкусу. Их связь длилась четыре года, а потом Вэнь неожиданно оставил подругу, влюбившись в странствующую акробатку.

Юлань перебралась из столицы в Сычуань, где, воспользовавшись щедрым прощальным подарком Вэня, приобрела прекрасный загородный дом, и поселилась там, окружив себя служанками и певичками. Ее жилище вскоре стало главным очагом интеллектуальной жизни и искусства этой далекой провинции. Она удостаивала своим вниманием лишь избранных поклонников, это были или выдающиеся писатели, или высокопоставленные чиновники, осыпавшие ее дорогими подарками.

Добравшись до этого места, судья Ло не устоял перед искушением процитировать избитый штамп: «Каждое ее стихотворение оценивалось в тысячу унций золота». Ло упомянул также, что у Юлани было несколько близких подруг и ряд лучших ее стихотворений посвящены именно им. Учитывая этот факт и то, что через года два ей пришлось срочно покинуть Сычуань из-за осложнений, возникших из-за одной из ее учениц, дочери тамошнего наместника, можно было сделать определенные умозаключения.

Уехав из Сычуани, поэтесса круто изменила образ жизни. Она приобрела в собственность монастырь Белой Цапли, маленький даосский храм в прекрасном Озерном уезде, и объявила себя даосской монахиней. Юлань оставила при себе лишь одну служанку, мужчины к ней не допускались, и стихи она теперь писала исключительно благочестивые.

Прежде у нее всегда легко появлялись деньги, и так же легко она с ними расставалась, а потому, покидая Сычуань, выплатила всем своим многочисленным слугам богатое вознаграждение. То, что у нее осталось, Юлань вложила в покупку монастыря Белой Цапли, однако по-прежнему считалась зажиточной, потому что многие знатные жители уезда платили ей за уроки поэзии, которые она давала их дочерям. На этом составленная До биография закончилась. «Пожалуйста, обратись к прилагаемым судебным документам», — приписал он внизу страницы.

Судья Ди выпрямился и быстро пролистал пачку судебных бумаг. Опытным взглядом он быстро вычленил основные факты.

Два месяца назад, в конце весны, стражники местного суда неожиданно нагрянули в монастырь Белой Цапли и принялись копать под вишневым деревом в саду за храмом. Там они обнаружили обнаженное тело семнадцатилетней служанки Юлани. Вскрытие показало, что она, должно быть, умерла всего три дня назад от жестокой порки, следы которой покрывали все ее тело.

Юлань арестовали и обвинили в предумышленном убийстве, однако она презрительно отвергла обвинение. По ее словам, три дня назад служанка попросила разрешения отлучиться на неделю, чтобы проведать своих пожилых родителей, и вечером ушла, предварительно приготовив для своей госпожи рис. Тогда-то поэтесса и видела ее в последний раз. Поужинав, она в одиночестве отправилась на долгую прогулку к озеру. За час до полуночи она вернулась и обнаружила, что садовую калитку взломали, а из храма, как оказалось, пропали два серебряных подсвечника.

Юлань напомнила судье, что на следующее же утро сообщила о краже в суд. Она предположила, что служанка забыла что-то в монастыре, вернулась и неожиданно столкнулась с ворами. Те стали пытать ее, выясняя, где спрятаны деньги, и девушка умерла под пыткой.

Затем судья заслушал ряд свидетелей, которые показали, что поэтесса и ее служанка часто сильно ссорились. Кое-кто слышал, что служанка иногда кричала по ночам. Монастырь располагался в малонаселенном месте, но той роковой ночью неподалеку от него проходило несколько странствующих лоточников, которые не заметили ни следа разбойников или бродяг.

Судья счел возражения поэтессы нагромождением лжи и обвинил ее в том, что она сама взломала калитку и выбросила серебряные подсвечники в колодец. Ссылаясь на сомнительное прошлое Юлани, он уже собирался вынести смертный приговор, но тут на одно крестьянское хозяйство по соседству напала вооруженная шайка, жестоко убив самого крестьянина и его жену. Тогда судья приостановил судебный процесс Юлани и послал своих людей на поимку разбойников, которые, возможно, могли подтвердить правдивость ее рассказа. Новость об аресте знаменитой поэтессы тем временем разнеслась по всей империи, и наместник области потребовал передать дело в областной суд.

Энергичное расследование наместника — а тот был поклонником поэзии Юлани — выяснило два говорящих в ее пользу обстоятельства.

Во-первых, судья уезда за год до происшествия искал благосклонности поэтессы, но получил отказ. Тот признал этот факт, отрицая, однако, его влияние на ход следствия, и сообщил, что получил анонимный донос. Там говорилось, что под вишневым деревом закопан труп, и судья счел своим долгом проверить, так ли это. Тем не менее наместник постановил, что судья был пристрастен, и временно отстранил его от должности.

Во-вторых, силами военных удалось поймать разбойника, который всего несколько дней назад был членом шайки, напавшей на крестьянское хозяйство. Он сообщил, что главарь этой шайки упоминал, будто в монастыре у поэтессы много золота и что хорошо бы при случае туда наведаться. Это вроде бы подтверждало версию убийства, которую выдвинула Юлань. Основываясь на этих фактах, областной наместник передал дело в суд провинции с рекомендацией оправдать обвиняемую.

Губернатор, заваленный письмами высказавшихся в защиту поэтессы высокопоставленных особ со всех концов империи, собирался уже объявить ее невиновной, когда в деле возник молодой водонос из Озерного уезда, который отсутствовал несколько недель, сопровождая своего дядю к могилам предков. Он был постоянным кавалером погибшей служанки и сообщил, что та часто жаловалась, будто бы хозяйка пристает к ней с домогательствами и бьет за отказ.

Сомнения губернатора усугубило то, что служанка оказалась девственницей. Он рассудил, что если бы девушку убили разбойники, они наверняка предварительно изнасиловали бы ее. Губернатор приказал военным перевернуть всю провинцию в поисках шайки, напавшей на крестьянское хозяйство, потому что показания разбойников, конечно же, были жизненно важны. Но все усилия военных оказались тщетны. Не удалось найти и автора анонимного доноса. Тогда губернатор принял решение умыть руки и передать щекотливое дело в Верховный суд империи.

Судья Ди закрыл папку, встал из-за стола и вышел в галерею. Прохладный осенний ветерок шелестел листьями бамбука сада камней, обещая хороший вечер.

Да, его коллега оказался прав. Это действительно интересное дело. Даже, точнее, тревожное, будоражащее. Судья задумчиво подергал себя за усы. Судья До, говоря о деле, описывал его как чисто теоретическую головоломку, но хитрюга отлично понимал, что Ди воспримет все это как брошенный лично ему вызов. И вот теперь знакомство с поэтессой напрямую связало его с расследованием, поставив вопрос ребром: виновна она или нет?

Судья принялся расхаживать по галерее, заложив руки за спину. Информация из вторых рук — вот все, что было у него по этому озадачивающему, выводящему из равновесия делу. Внезапно перед его внутренним взором предстало уродливое, похожее на жабье, лицо Могильщика. Этот странный монах напомнил ему, что для поэтессы решается вопрос жизни и смерти. Судья ощущал смутное беспокойство, необъяснимое предчувствие беды. Возможно, он избавится от этого невразумительного ощущения, если снова возьмет досье и перечтет точные записи всех свидетельских показаний.

Было всего пять часов, так что до начала ужина у него оставалось не меньше двух часов, однако он непонятно почему не чувствовал себя в силах опять углубиться в судебные документы. Судья решил отложить это на потом и вернуться к досье после того, как подольше побеседует с поэтессой за ужином. Там он, кстати, услышит и то, что скажут ей академик и придворный поэт, и попытается понять их мнение относительно ее виновности или невиновности. Внезапно обещанный коллегой веселый званый ужин обернулся подобием мрачного судилища, обсуждающего смертный приговор. Судью преследовало предчувствие надвигающейся беды.

В попытке разогнать неприятные мысли он вспомнил убийство студента Суна. Это дело тоже было обескураживающим. Хоть судья и участвовал лично в осмотре места преступления, больше он ничего поделать не мог, все зависело от того, что удастся разузнать людям Ло.

Так что ему снова придется работать с информацией из вторых рук.

Внезапно судья застыл на месте. Он нахмурил кустистые брови и некоторое время постоял в задумчивости, а потом вернулся в комнату и взял со стола тетрадку с нотами Суна. Если не считать сделанных студентом исторических заметок, это была единственная ниточка, которая вела непосредственно к покойному. Судья вновь пролистал мелко исписанные страницы и вдруг улыбнулся. Шансов на успех было мало, но попытаться все же стоило! В любом случае это лучше, чем сидеть в комнате и хандрить, читая показания людей, которых никогда в глаза не видел.

Судья быстро переоделся в простое синее платье. Нахлобучил на макушку скромную черную шапочку, взял под мышку нотную тетрадь и отправился в город.

Глава 8

Сгущались сумерки. Две служанки зажигали в переднем дворе резиденции фонари, свисавшие с карнизов стоящих по периметру зданий.

Увидев многолюдную толпу на оживленной улице перед главными воротами судебной управы, судья Ди испустил глубокий удовлетворенный вздох. Его недавняя хандра была вызвана главным образом тем, что он сидел сиднем в роскошном доме коллеги, изолированный от пульсации жизни большого города, города, который был ему практически незнаком. Теперь, начав действовать, он сразу почувствовал себя лучше. Влившись в толпу, судья шел, разглядывая на ходу броские витрины магазинчиков. На глаза ему попалась вывеска лавки, где торговали музыкальными инструментами. При помощи локтей он проложил себе путь к ее дверям.

Внутри лавки его встретил оглушительный шум, потому что с полдюжины покупателей одновременно проверяли, как звучат барабаны, флейты и двухструнный цинь. В канун праздника Середины осени каждый любитель музыки делал все, чтобы встретить торжество во всеоружии.

Судья прошел в конторское помещение, где хозяин лавки торопливо ел лапшу из стоящей на письменном столе миски, одним глазом приглядывая за своим подручным, который обслуживал покупателей. Явно поразившись ученому виду судьи, он немедленно поднялся, интересуясь, чем может быть полезен.

Судья передал ему партитуру.

— Тут у меня мелодии для прямой флейты, — сказал он. — Мне хотелось бы знать, не сможете ли вы распознать их.

Едва заглянув в тетрадь, хозяин лавки вернул их судье с извиняющейся улыбкой.

— Мы здесь знаем только простую десятизначную систему записи нот, господин, а у вас тут, должно быть, какая-то другая, старинная.

С ней вам лучше обратиться к знатоку. Вам нужен Лаолю, лучший флейтист города. Он может сыграть с листа любую мелодию, хоть в старой записи, хоть в новой. И живет, опять же, неподалеку. — Владелец лавки отер подбородок от жира. — Одна беда, господин, пьяница он. С полудня пить начинает, сразу как закончит уроки давать, и к такому времени, как сейчас, обычно уже набирается. А вот попозже вечерком, когда ему на вечеринках играть, малость трезвеет. Хорошие деньги зарабатывает, да только все спускает на вино и женщин.

Судья Ди положил на стол горсть медных монет.

— Все равно велите одному из своих людей проводить меня к нему.

— Конечно, господин. Спасибо, господин! Эй ты, Ван! Отведи этого господина к дому Лаолю. Только заруби себе на носу: чтобы потом немедленно сюда возвратился!

Провожая судью Ди, молодой помощник продавца из музыкального магазинчика неожиданно дернул его за рукав и, показывая на винную лавку на противоположной стороне улицы, сказал с лукавой усмешкой:

— Если вы хотите договориться с Лаолю, вам лучше бы ему подарочек купить. Даже если он совсем уже окосел, вмиг придет в себя, если вы ему под нос кувшинчик с хмельным сунете.

Судья купил средний кувшин крепкого белого вина, которое пьют холодным. Юный провожатый вывел его узким переулком на темную вонючую улочку. Ее освещал лишь то тут, то там просочившийся сквозь бумажные окна свет.

— Четвертый дом слева, господин!

Судья дал юнцу монетку за услугу, и тот поспешил прочь.

Дверь дома флейтиста, покосившись, болталась на петлях. Из-за нее донеслась забористая брань, а следом — визгливый женский смех. Судья коснулся двери рукой, и она распахнулась.

В маленькой пустой комнате, освещенной чадящим масляным светильником, стоял густой дух дешевого пойла. Тучный мужчина с круглым раскрасневшимся лицом сидел на бамбуковой скамье у дальней стены. На нем были мешковатые коричневые штаны и куцая распахнутая куртка, не скрывавшая толстое пузо. На коленях у него сидела девушка. Это была Маленькая Феникс. Лаолю уставился на судью осоловелыми глазами. Танцовщица быстро одернула подол на своих ослепительно белых бедрах и убежала в самый дальний угол комнаты. На ее по-прежнему похожем на маску лице полыхал румянец.

— А ты кто такой, демон тебя задери? — хриплым голосом невнятно спросил флейтист.

Не обращая внимания на девушку, судья Ди сел за бамбуковый стол и поставил на него кувшин с вином.

Налитые кровью глаза Лаолю расширились.

— Небом клянусь, целый кувшин настоящей «Розовой росинки»! — Он поднялся и, нетвердо держась на ногах, подошел к судье. — Хоть вы со своей длинной бородой и похожи на владыку преисподней, но все равно добро пожаловать! Наливайте же вино, мой друг!

Судья прикрыл кувшин рукой.

— Ты должен заработать выпивку, Лаолю. — И судья бросил на стол тетрадь с нотами. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что это за мелодии.

Стоя у стола, толстяк открыл тетрадь своими толстыми, но удивительно ловкими пальцами.

— Да легко! — пробормотал он. — Но сперва мне нужно малость освежиться. — Флейтист проковылял к умывальнику в углу и принялся тереть лицо и грудь замусоленным полотенцем.

Судья Ди молча наблюдал за ним, по-прежнему игнорируя танцовщицу: что она тут делает, его не касается. Маленькая Феникс, поколебавшись, подошла к столу и нерешительно начала:

— Я... я пыталась убедить его сыграть сегодня за ужином, господин. Он, конечно, скотина, но чудесный музыкант. Когда он отказался, я позволила ему немножко меня потискать...

— Не стану я играть эту проклятую мелодию «Логово черной лисицы», хоть ты до утра со мной обжимайся, — зарычал толстяк и принялся шарить среди примерно дюжины бамбуковых флейт, которые висели на вбитых в покрытую потрескавшейся штукатуркой стену гвоздиках.

— Я думал, ты собираешься продемонстрировать нам танец «Феникс среди пурпурных облаков», — небрежно бросил судья. Ему подумалось, что танцовщица выглядит жалкой с этим ее неподвижным лицом и узкими ссутуленными плечами.

— Именно так, господин. Но, увидев... увидев, как много места в пиршественном зале у судьи... а еще когда меня представили двум важным чиновникам из столицы и самому знаменитому Могильщику Лу, я подумала, что такого шанса мне больше не подвернется. Вот почему я сочла, что могу попробовать станцевать под другую мелодию, под которую можно двигаться быстро и кружиться...

— Виляй своей маленькой попой под пристойную музыку! — рявкнул Лаолю. — А «Логово лисицы» — плохая мелодия. — Он уселся на низенькую табуретку и открыл нотную тетрадь, положив ее на свои большие колени. — Гм, первый мотив даже играть нет смысла. «Белые облака напоминают мне ее платье, а цветы — ее лицо». Все знают эту любовную песню. Второй... — Он поднес флейту к губам и сыграл несколько тактов живой мелодии. — Да-да, это «Песня осенней луне». Была довольно популярна в столице в прошлом году.

Толстяк листал партитуры, то и дело наигрывая несколько тактов, чтобы опознать мелодию. Судья почти не слушал его разъяснений. Он был разочарован тем, что его теория не дала никаких плодов. Приходилось признать, что она с самого начала была притянута за уши. Просто тот факт, что мотивы не сопровождались ни названиями, ни словами и были записаны сложными символами, которых он никогда прежде не видел, натолкнул судью на мысль, что это вовсе не партитуры, а тайные заметки студента, записанные каким-то музыкальным шрифтом. Из задумчивости его вывело непристойное ругательство.

— Будь я проклят! — Флейтист сосредоточенно уставился на последнюю мелодию в тетради. — Хотя первые такты и выглядят иначе. — Он поднес флейту к губам.

Низкие ноты полились в медленном, мрачном ритме. Танцовщица с потрясенным видом выпрямилась. Ритм ускорялся; высокие, пронзительные звуки складывались в причудливую мелодию. Толстяк опустил флейту.

— Это проклятый мотив «Логово черной лисицы», — с отвращением проговорил он.

Танцовщица склонилась над столом.

— Пожалуйста, господин, дайте мне эту партитуру! — Теперь в ее больших раскосых глазах появился лихорадочный блеск. — С такими нотами эту мелодию сыграет для меня любой хороший флейтист!

— Любой, да только не я! — огрызнулся флейтист, бросая тетрадку на стол. — Мне пока что мои жизнь и здоровье дороги!

— Я охотно одолжу тебе ноты, — сказал танцовщице судья Ди, — но ты должна побольше рассказать мне о «Логове черной лисицы». Я, понимаешь ли, интересуюсь музыкой.

— Это малоизвестный старый местный мотив, господин, он не включен ни в один сборник мелодий для флейты. Его постоянно напевает Шафран, девушка, которая вроде как охраняет святилище Черной Лисицы на юге города. Я хотела, чтобы она записала для меня этот напев, но бедняжка слаба умом и не умеет ни читать, ни писать, чего уж там говорить о нотной грамоте. А эта мелодия так прекрасно подходит для танца...

Судья Ди протянул ей тетрадь.

— Вернешь мне вечером, на званом ужине.

— Ох, господин, спасибо вам огромное! А теперь мне надо спешить, ведь музыканту понадобится хоть немного порепетировать. — В дверях танцовщица обернулась. — Пожалуйста, не говорите другим гостям, что я буду исполнять этот танец, господин. Я хочу сделать всем сюрприз!

Судья кивнул.

— Принеси две большие чашки, — сказал он толстяку.

Музыкант взял с полки две глиняные чашки, а судья Ди тем временем вытащил из кувшина пробку. Он до краев наполнил чашку Лаолю.

— Первоклассное пойло! — воскликнул флейтист, принюхиваясь к чашке, а затем опустошая ее одним большим глотком.

Судья осторожно пригубил свою чашку.

— Странная девчонка эта танцовщица, — непринужденно заметил он.

— Если она вообще девчонка! Не удивлюсь, если она окажется бесовкой-лисицей с пышным хвостом под юбкой. Я как раз пытался выяснить это, господин, когда вы вошли. — Флейтист ухмыльнулся, вновь наполнил свою чашку и сделал глоток. Чмокнул губами и продолжил: — Лисица или нет, но клиента досуха выжмет, корыстная мелкая стерва! И подарок возьмет, и поцеловать-пощупать даст, но как до дела доходит, так она сразу от ворот поворот, господин. И всегда так. Я-то ее больше года знаю. Танцует она отлично, тут ничего не скажешь. — Он пожал широкими плечами. — Хотя, если призадуматься, может, она умно поступает. Много я повидал хороших танцовщиц, которые сломались потому, что слишком много кувыркались по чужим постелям.

— А откуда ты знаешь про «Логово лисицы»?

— Слышал об этой мелодии много лет назад от одной-другой старой карги. Они повитухами были и не гнушались заработать монетку-другую, изгоняя злых духов из дома будущей матери. Сказать по правде, я этот мотив и не знаю толком. Но та ведьма в святилище — она знает.

— Кто она такая?

— Проклятая ведьма — вот кто она такая! Настоящая лисица-оборотень. Старуха-старьевщица нашла ее на улице, славную хорошенькую малютку. Такой она, по крайней мере, казалась. Но росла дурочкой, до пятнадцати лет говорить не умела. Потом у нее припадки начались, то и дело закатит глаза и начнет всякие странные и страшные вещи говорить. Карга-старьевщица перепугалась и продала ее в бордель. Она вроде как к тому времени красоткой стала. Ну, хозяин борделя хорошие деньги получил от старого любителя свежатинки, который ее девственности хотел лишить. Этому господину лучше бы в его-то годы соображать, что к чему, и не связываться с девушкой-лисицей. Давайте еще по одной, господин, первое нормальное вино за день.

Осушив еще кружечку, толстяк печально покачал головой.

— Эта девка ему кончик языка откусила, когда он ее поцеловать попытался, а потом сиганула в окошко и побежала к заброшенному святилищу у южных ворот. В нем с тех пор и обретается. Туда даже самые отъявленные громилы из охраны борделя соваться не смеют! Понимаете, там нечистая сила часто является. На этом месте сотни людей были убиты, мужчины, женщины, дети. По ночам слышно, как на пустыре, где храм стоял, призраки воют. Суеверный народ у полуразрушенных ворот еду оставляет, а девчонка ею с дикими лисами делится. Они у этого святилища прямо кишат. Девчонка с ними в лунном свете танцует и поет эту прокл... проклятую песню. — Его речь стала невнятной. — И эта... танцорка, она тоже лисица. Она одна туда ходить смеет. Прокл... проклятая лисица, вот кто она есть...

Судья Ди поднялся.

— Если вечером тебе нужно выступать, советую пока отставить этот кувшин в сторону. До свидания.

Он вышел на главную улицу и спросил лоточника, как пройти к южным городским воротам.

— Господин, это довольно далеко отсюда. Идите по этой улице, потом мимо большого рынка, а потом вниз до самого конца Храмовой улицы. Оттуда все прямо и прямо, и скоро увидите впереди ворота.

Судья нанял маленькие носилки и велел двум кули доставить его к святилищу в южном конце Храмовой улицы. Он подумал, что оттуда ему лучше будет проделать остаток пути пешком, потому что все носильщики — отъявленные сплетники.

— Господин, вы имеете в виду храм Тонкого прозрения?

— Именно его. Если управитесь быстро, накину еще денег.

Носильщики взвалили длинные ручки носилок на свои мозолистые плечи и размеренно потрусили вперед, энергичными возгласами прокладывая себе путь в толпе.

Глава 9

Судья поплотнее запахнул полы своего платья, потому что в открытых носилках особенно сильно ощущался холодок осеннего воздуха. Настроение у него было приподнятым, потому что «Логово лисицы» вполне могло оказаться первой настоящей зацепкой в деле убийства студента. На рынке толпился народ, у лоточников отбою не было от покупателей. Но публики поубавилось, когда носилки свернули на широкую темную улицу. По обе ее стороны поднимались высокие каменные арки, перемежающиеся с длинными кирпичными стенами, на которых зной и дожди оставили свои многочисленные следы. Из надписей на огромных фонарях, которые висели над каждыми воротами, судья узнал, что на Храмовой улице представлены все разновидности буддизма.

Носильщики остановились перед двухэтажной надвратной башней. На фонаре, красовавшемся над их двойными створками черного лака, было написано три больших иероглифа, которые означали «храм Тонкого прозрения».

Судья Ди сошел на землю. Оба носильщика немедленно принялись вытирать свои вспотевшие торсы. Судья сказал старшему из них:

— Можете отдохнуть здесь. Я не задержусь дольше, чем на полчаса. — Расплачиваясь, Ди спросил: — Сколько времени займет дорога до восточных городских ворот?

— Если на носилках, господин, то около получаса. Но если знать, как срезать путь по переулкам и задворкам, то пешком гораздо быстрее.

Судья кивнул. Это означало, что убитый студент вполне мог посещать лисье святилище у южных ворот. Зайдя в мощеный двор храма через узкую калитку, расположенную рядом с главными воротами, Ди обнаружил, что там пусто. Однако в глубине двора виднелся свет, он лился из окон добротного двухэтажного здания, где находился главный зал. Справа от него вдоль внешней стены тянулся открытый коридор, и судья двинулся по нему, собираясь выйти через заднюю калитку храма и отправиться к южным воротам города. Тогда носильщики не узнают, куда он на самом деле ходил.

Коридор привел к узкому проходу на задах между двумя темными одноэтажными строениями, в которых, как рассудил судья, жили монахи. Проход тускло освещали маленькие фонарики, подвешенные к карнизам крыш. Судья поспешил к калитке в задней стене. Проходя мимо углового окна правого здания, он машинально заглянул в него и внезапно замер на месте. Ему показалось, будто он видит Могильщика Лу, который, ссутулившись, сидит на скамье в глубине комнаты и не сводит с него взгляд своих жабьих глаз.

Судья приложил ладони к бумажным панелям окна, всмотрелся и понял, что ошибся. В слабом свете фонарей по другую сторону прохода он увидел на скамье лишь груду монашеских одеяний, а сверху — молитвенный барабанчик в виде черепа. Судья, злясь на самого себя, пошел дальше. Стало ясно, что ему никак не удается отделаться от тревожащего образа странного могильщика.

Забирая вправо, он пересек редкий сосновый лес за храмом и вскоре вышел на широкую, хорошо вымощенную дорогу. Вдалеке на фоне звездного неба виднелись очертания высоких южных ворот.

Радуясь, что его маневр удался, судья Ди быстро зашагал по улице, тут и там подсвеченной мерцающими масляными лампами торгующих вразнос лоточников. Слева виднелось насколько заброшенных домов, а впереди — торчащие из густого кустарника деревья. Там маячили полуразрушенные каменные ворота. Едва судья собрался перейти дорогу, как на улице показалась длинная вереница людей. Их спины сгибались под тяжестью тюков и мешков, однако они весело переговаривались между собой. Эти люди явно покидали город, чтобы отметить праздник Середины осени с родней из окрестных деревень.

Дожидаясь, пока они пройдут, Ди размышлял, где может находиться этот Изумрудный утес, который судья Ло выбрал для грядущего празднества. Наверно, где-то в горах к западу от города. Разглядывая небо, судья не видел облаков, которые бы затеняли яркую осеннюю луну, однако заросли на противоположной стороне дороги казались темными и опасными. Тогда судья подошел к лоточнику, купил маленький фонарь «летучая мышь» и, снарядившись таким образом, перешел дорогу.

От старых ворот осталось только два столба. Осветив фонарем выемку в сером камне у основания того, что слева, судья обнаружил там кучку свежих фруктов и грубую глиняную миску с вареным рисом, полуприкрытую зеленым листом. Эти приношения доказывали, что ворота действительно вели в нужное ему место.

Судья Ди быстро раздвинул ветки густого подлеска, перегораживающего узкий проход. После первого же поворота тропы он подоткнул полы своего платья под кушак и закатал длинные рукава. Пошарил в кустах, нашел крепкую палку, чтобы раздвигать колючие ветви, и пошел извилистой тропой дальше.

Здесь, в этом диком месте, стояла удивительная тишина, не слышно было даже голосов ночных птиц. Единственными звуками тут было стрекотание цикад да негромкое шуршание, что порой доносилось из густого подлеска.

— А танцовщица-то отважная девушка, — пробормотал судья. — Тут и средь бела дня, пожалуй, жутковато!

Вдруг он остановился и крепче сжал свою палку. Из темного куста прямо на его пути донеслось фырканье, и с высоты примерно двух чи[2] над землей на него уставилась пара зеленоватых глаз. Судья быстро подобрал камень и швырнул его в том направлении. Глаза исчезли, листья зашелестели, потом опять все стихло. Значит, тут действительно водятся лисы. Они никогда не нападают на людей, мелькнуло в голове у судьи, но его тут же поразила другая, тревожная мысль. Он вспомнил, что многие лисы и бродячие собаки поражены бешенством, во всяком случае, так говорят. А бешеная лисица нападает на всякого, кто попадется ей на глаза.

Сдвинув на затылок шапочку, судья удрученно подумал, что, возможно, слишком поспешил, отправившись в путь безоружным. Сейчас очень пригодился бы меч или, еще лучше, короткая пика. Но его обувь была из толстой кожи, а палка казалась очень ухватистой, поэтому он решил продолжить путь.

Вскоре тропка стала шире. Сквозь редкие деревья он увидел большой унылый пустырь, залитый лунным светом. Пологий склон, поросший бурьяном и усеянный крупными валунами, поднимался к черной громаде разрушенного храма. Его внешняя стена в нескольких местах обвалилась, и слишком тяжелая изогнутая крыша сильно провисла. Где-то на середине склона темная лисья тень ловко вспрыгнула на валун и уселась там. Судья четко видел ее заостренные уши и длинный пышный хвост, животное показалось ему слишком крупным для обычной лисицы.

Он некоторое время вглядывался в темные развалины, но не увидел там ни света, ни каких-то иных признаков жизни. Вздохнув, судья продолжил путь по извилистой тропе, выложенной по краям камнями неправильной формы. Приблизившись к лисе, судья вскинул свою палку, животное, грациозно соскочив с камня, скрылось в темноте, и лишь по колыханию травы можно было догадаться, где примерно оно находится.

Судья остановился в воротах, чтобы разглядеть передний дворик, весь заваленный мусором. У подножия стены лежали трухлявые балки, и в воздухе витал слабый запах разложения. В углу на высоком гранитном постаменте находилось каменное изваяние сидящей лисицы в натуральную величину. Красный лоскут, обернутый вокруг ее шеи, был единственным признаком человеческого присутствия. Сам храм оказался одноэтажным квадратным зданием, сложенным из больших кирпичей, которые потемнели от времени и заросли плющом. Его правый угол совсем раскрошился, именно там крыша опасно провисла, а черепица частично обвалилась, обнажив толстые черные балки. Судья поднялся по трем гранитным ступеням, постучал палкой в решетчатую дверь, и кусок сгнившей резной древесины упал вниз с треском, прозвучавшим очень громко в неподвижном вечернем воздухе. Судья подождал, но из развалин не донеслось ни звука.

Он толчком открыл решетчатую дверь и ступил внутрь. Из маленького бокового зала слева сочился слабый свет. Судья свернул за угол и резко остановился. Под свечой в стенной нише стояла высокая худая фигура, завернутая в замызганный саван. Головой ей служил череп, который уставился на судью зияющими пустыми глазницами.

— Тебе не кажется, что это просто глупо? — холодно произнес Ди.

— Вы должны были испугаться, закричать и броситься бежать, — раздался прямо у него за спиной тихий голос. — Тогда вы переломали бы себе ноги.

Медленно обернувшись, судья оказался лицом к лицу с очень тоненькой молодой девушкой, одетой в свободную кофту из какой-то грубой коричневой ткани и длинные рваные штаны. У нее было красивое, но лишенное выражения лицо с большими испуганными глазами. Однако к боку судьи Ди прижималось острие длинного ножа, и державшая его рука была тверда.

— Теперь мне придется убить тебя, — сказала девушка все тем же тихим голосом.

— Как прекрасен твой нож! — медленно проговорил судья. — Ты только посмотри на его красивый синеватый блеск!

Стоило девушке взглянуть вниз, он выпустил палку и быстро схватил ее за запястье.

— Не дури, Шафран! — рявкнул он. — Меня прислала Маленькая Феникс. И я видел господина Суна.

Девушка кивнула, закусив полную нижнюю губу.

— Когда мои лисы встревожились, я подумала, что это идет Сун, — сказала она, глядя мимо судьи на пугало. — А когда разглядела на тропе тебя, то зажгла свет над моим любимым.

Судья выпустил ее запястье.

— Шафран, мы можем где-нибудь присесть? Мне хотелось бы поговорить с тобой.

— Только поговорить, без всяких игр, — серьезно сказала она. — Мой любимый очень ревнив. — Сунув нож в рукав, девушка подошла к пугалу и, разглаживая залатанный саван, шепнула: — Я не позволю ему играть со мной, милый. Я обещаю!

Она слегка постучала по черепу сбоку, потом извлекла из ниши свечу и вышла через арочный дверной проем в противоположной стене.

Судья Ди последовал за ней в маленькую, пропахшую плесенью комнатушку. Девушка поставила свечу на примитивный столик, сделанный из грубых досок, и села на низкую бамбуковую скамью. Кроме плетеной ротанговой табуретки тут не было больше никакой мебели, но в углу лежала куча тряпья, которое, очевидно, служило Шафран постелью. Верхняя часть задней стены обрушилась, а крыша так провисла, что в пролом было видно небо. Густые плети плюща заползали в комнатушку снаружи и спускались вниз по грубым кирпичам. Сухие листья шуршали на пыльном полу.

— Тут очень жарко, — пробормотала девушка.

Она сняла кофту и бросила на ворох тряпья в углу, обнажив грязные округлые плечи и полные груди. Судья проверил, устойчива ли плетеная табуретка, и уселся. Девушка смотрела мимо него своими пустыми глазами и потирала шею. Судья находил, что в комнатушке довольно холодно, однако заметил, что тонкая струйка пота стекла по груди девушки и оставила черный след на плоском животе. Грива ее спутанных неухоженных волос была перевязана красным лоскутом.

— Правда же, у моего любимого очень страшный облик? — вдруг спросила она. — Но сердце у него доброе, он никогда не покидает меня и всегда так терпеливо выслушивает! У него, бедняги, не было головы, поэтому я выбрала самый большой череп, который только смогла отыскать. И каждую неделю я наряжаю его в новую одежду. Понимаешь, я добываю ее на заднем дворе. Там всего много, и черепов, и костей, и всяких тряпочек. Почему Сун не пришел нынче вечером?

— Он очень занят. Просил меня сказать тебе об этом.

Она медленно кивнула.

— Я знаю. Он очень занят, потому что ему со стольким надо разобраться. Ведь все случилось так давно — он сказал, восемнадцать лет назад. Но человек, который убил его отца, до сих пор здесь. Когда он найдет этого человека, то сделает так, чтобы ему отрубили голову. На плахе.

— Я тоже ищу этого человека, Шафран. Напомни, как его зовут?

— Как его зовут? Сун не знает. Но он найдет его. Если бы кто-то убил моего отца, я бы тоже...

— Я думал, ты подкидыш.

— Вовсе нет! Мой отец иногда приходит меня навестить. Он славный человек. — Неожиданно она грустно спросила: — Почему же тогда он меня обманул?

Увидев, что ее глаза лихорадочно заблестели, судья мягко сказал:

— Ты, должно быть, ошиблась. Я уверен, что твой отец ни за что не стал бы тебя обманывать.

— Но он обманул! Он говорит, что всегда заматывает голову платком и прячет под ним лицо, потому что ужасно уродлив. Но Маленькая Феникс встретила его как-то ночью, когда он от меня уходил, и она говорит, что он вовсе не уродливый. Почему же он не хочет, чтобы я видела его лицо?

— Шафран, а где твоя мать?

— Она умерла.

— Понятно. Кто же тогда тебя вырастил? Твой отец?

— Нет, моя старая тетушка, но она плохая, потому что отдала меня гадким людям. Я убежала от них, но они пришли за мной сюда. Сперва, днем, пришли двое. Я забралась на крышу и взяла с собой черепа и кости, столько, сколько смогла, и стала кидаться в них, прямо им в головы, и они убежали. Потом, ночью, они пришли втроем. Но тогда со мной уже был мой любимый, поэтому они закричали и побежали. Один споткнулся о булыжник и сломал ногу. Ты бы видел, как остальные волокли его за собой!

Она расхохоталась, и стены пустой комнаты отозвались эхом на ее пронзительный смех. В плюще что-то зашуршало. Судья Ди обернулся. Лисицы, четыре или пять, заскочили снаружи на полуобвалившуюся стену и не сводили с него своих странных зеленоватых глаз.

Когда он снова посмотрел на девушку, она закрыла лицо руками. Ее худенькое тело дрожало крупной дрожью, хотя плечи покрывал пот. Судья торопливо проговорил:

— Сун сказал мне, что скоро придет сюда вместе с господином Мэном, чаеторговцем.

Девушка убрала руки от лица.

— С чаеторговцем? — переспросила она. — Я никогда не пью чая. Только колодезную воду. Только теперь и она мне разонравилась. Ах да, Сун говорил, что живет в доме чаеторговца. — Девушка немного подумала, а потом продолжила с медленной улыбкой: — Сун приходит сюда через одну ночь и приносит свою флейту. Моим лисам нравится его музыка, а ему очень нравлюсь я, он сказал, что увезет меня в хорошее место, где можно будет слушать музыку каждый день. Только он велел никому об этом не рассказывать, потому что он никогда не сможет на мне жениться. А я сказала, что ни за что отсюда не уеду и никогда не выйду ни за кого, ведь у меня есть мой любимый, и я с ним не расстанусь. Никогда!

— Сун не рассказывал мне о твоем отце.

— Конечно, не рассказывал! Отец велел никому о нем не говорить. А теперь я тебе проболталась! — Она бросила на судью испуганный взгляд и схватилась рукой за шею. — Мне так трудно глотать... и у меня ужасно болит голова, и горло тоже. И становится все хуже и хуже... — Ее зубы застучали.

Судья Ди поднялся. Девушку нужно прямо завтра забрать отсюда. Она опасно больна.

— Я скажу Маленькой Феникс, что ты плохо себя чувствуешь, и завтра мы с ней вместе придем тебя навестить. Твой отец никогда не предлагал тебе у него пожить?

— Зачем? Он сказал, что лучше, чем в этом храме, мне нигде не будет, здесь я могу заботиться о моем любимом и о моих лисах.

— Ты лучше поосторожнее с этими лисами. Когда тебя кусает лисица...

— Как ты смеешь говорить такие слова? — сердито оборвала его девушка. — Мои лисы никогда меня не кусают! Кто-то из них обязательно спит со мной вот тут, в уголке, и вылизывает мне лицо. Уходи, ты мне больше не нравишься!

— Шафран, я очень люблю животных. Но звери иногда болеют, в точности как мы. И когда они кусают тебя, ты тоже заболеваешь. Завтра я вернусь. До свидания.

Девушка последовала за ним во двор. Показав на статую лисицы, она боязливо спросила:

— Я бы хотела подарить моему любимому этот красивый красный шарф. Как ты думаешь, каменная лиса не рассердится?

Судья обдумал этот вопрос. Решив, что для безопасности Шафран лучше, чтобы пугало оставалось таким же страшным, как прежде, он ответил:

— Я думаю, каменная лиса может очень разозлиться. Лучше оставить ей этот шарфик.

— Хорошо. А своему любимому я сделаю застежку для накидки, из серебряных шпилек для прически, которые обещал мне Сун. Можешь попросить его, чтобы он принес их завтра?

Судья Ди кивнул и вышел в старые ворота. Оглядывая залитую лунным светом пустошь, он не увидел ни единой лисицы.

Глава 10

Вернувшись в сосновый лесок на задворках храма Тонкого прозрения, судья оставил свой фонарь под деревом. Когда он, как сумел, почистился, то вернулся на территорию храма через заднюю калитку. Окно угловой комнаты, где ему померещился Могильщик, теперь было закрыто.

На ступенях главного зала разговаривали трое монахов. Судья подошел к ним.

— Я приходил навестить Могильщика Лу, но, судя по всему, его здесь уже нет.

— Господин, досточтимый Лу пришел сюда позавчера. Но сегодня утром он переселился в резиденцию его чести судьи уезда.

Судья поблагодарил монахов и двинулся к главным воротам. Двое его носильщиков сидели на корточках у обочины и играли в какую-то азартную игру черными и белыми камешками. Они быстро поднялись, и судья велел им нести его в судебную управу.

По прибытии судья Ди сразу же направился в главный двор. Он хотел переговорить с Ло до того, как прибудут остальные гости; а после этого пойти быстро переодеться во что-то более подходящее к случаю.

В прекрасном ландшафтном саду перед главным залом суетилось с полдесятка служанок, они развешивали на цветущих кустах разноцветные фонарики, а двое молодых слуг устанавливали по другую сторону пруда с лотосами бамбуковый помост для фейерверков. Подняв глаза к балкону второго этажа, Ди увидел судью Ло. Тот стоял у красной лакированной балюстрады и беседовал со своим советником. На Ло было элегантное широкое платье из голубой парчи и высокая крылатая шапочка из черного газа. Обрадовавшись, что ужин еще не начался, судья Ди поспешно поднялся по широкой лестнице из полированного дерева.

Увидев спешащего к нему по балкону судью, его коллега потрясенно воскликнул:

— Мой дорогой друг! Почему ты до сих пор не переоделся? Гости могут прийти в любой момент!

— Я должен кое-что срочно сообщить тебе, Ло. Наедине.

— Као, пойди и посмотри, все ли в порядке у домоправителя в пиршественном зале. — Когда советник скрылся в доме, Ло довольно резко спросил: — Ну, что случилось?

Привалившись к балюстраде, судья Ди рассказал коллеге, как мелодия «Логово черной лисицы» стала подсказкой, которая привела его в заброшенное святилище, и что за разговор там у него состоялся. Когда он закончил, судья Ло с широкой улыбкой воскликнул:

— Превосходно, старший брат, превосходно! Это значит, теперь, когда нам известен мотив, мы уже на полпути к разгадке дела об убийстве Суна! Он приехал сюда, чтобы найти убийцу своего отца, но тот пронюхал, что студент напал на его след, и убил беднягу. Этот мерзавец искал у Суна записи, относящиеся к старому убийству восемнадцатилетней давности. Искал и нашел!

Когда судья Ди кивнул, До продолжил:

— В моих архивах Суна интересовали детали дела его отца. Мы должны поднять все документы, относящиеся к году Собаки, и найти нераскрытое убийство, исчезновение, похищение или что там еще будет, затронувшее семью по фамилии Сун.

— Любое такое дело, — поправил его судья. — Если студент хотел вести свое расследование тайно, он вполне мог воспользоваться вымышленным именем. Он собирался раскрыть свою настоящую фамилию и официально предъявить обвинение, когда найдет убийцу и соберет доказательства его преступления. Что ж, этот человек убил Суна, но теперь мы идем за ним по пятам. — Подергивая себя за усы, он продолжил: — Есть еще один человек, с которым мне хотелось бы повстречаться, и это отец Шафран. Стыд и срам бессердечному прохвосту, который допустил, чтобы его незаконнорожденное дитя жило в такой грязище! К тому же девушка явно больна. Мы должны поговорить с танцовщицей, До. Не исключено, что она знает отца Шафран, а даже если нет, сможет хотя бы дать нам его описание. Ведь она видела этого мерзавца, когда он выходил из развалин без платка на лице. Когда мы его найдем, то заставим признаться, какую женщину он совратил, и посмотрим, что удастся сделать для бедной девочки. Маленькая Феникс уже пришла?

— О да, она в импровизированной гримерной за пиршественным залом. С ней Юлань, помогает накраситься и что там еще нужно. Давайте позовем ее сюда. Остальные две танцовщицы тоже в гримерной, а мы хотим поговорить с девицей наедине. — Он бросил взгляд за балюстраду. — Святые Небеса, академик и Чан уже пришли! Я должен бежать вниз, чтобы засвидетельствовать им свое почтение. А тебе лучше спуститься к себе по вон той маленькой лестнице и переодеться, да поскорее.

Судья Ди сошел по узеньким ступенькам в конце балкона и зашагал в свои покои.

Надевая темно-синее платье с неброским цветочным узором, он с сожалением размышлял о том, что скорый отъезд помешает ему стать свидетелем дальнейшего развития захватывающего дела об убийстве. После того, как будет установлена личность отца студента, убитого восемнадцать лет назад, Ло придется вникнуть в обстоятельства его смерти, детально проверив всех, кто общался с ним тогда и при этом до сих пор живет в Цзиньхуа. На это уйдет много дней, если не недель. Он, судья, еще лично проследил бы за тем, чтобы Шафран переселили в приличное жилище, а затем, после того как о ней позаботятся лекари, Ло следовало бы заставить ее рассказать, о чем она беседовала с убитым студентом.

Судья спрашивал себя, зачем студенту понадобилась Шафран. Дело просто в его интересе к необычной музыке? Это казалось весьма маловероятным. Правда, не исключено, что Сун мог влюбиться в девушку. Служанка Мэна упоминала, что он отдавал предпочтение любовным песням, а теперь еще выяснилось, что серебряные заколки для волос, насчет которых студент с ней советовался, предназначались Шафран. Это давало расследованию много интересных направлений. Судья надел перед зеркалом туалетного столика бархатную шапочку с крыльями и поспешил в главный двор.

На ярко освещенном балконе он увидел переливающийся блеск парчовых нарядов. Судя по всему, это гости любовались перед ужином иллюминацией в саду. Это избавило судью от неловкости появления в пиршественном зале, когда все высокие гости уже расселись по своим местам.

Поднявшись на балкон, судья Ди первым делом поклонился академику, который блистал в струящемся одеянии из золотой парчи и высокой квадратной академической шапочке с двумя длинными черными лентами, свисавшими вдоль его широкой спины. Могильщик Лу надел винно-красное платье с широким черным кантом, придавшее его облику определенное достоинство. Придворный поэт выбрал для этого вечера коричневую шелковую одежду, на которой золотой нитью были вышиты цветочные узоры, и высокую шапочку с золотыми ободками. Чан действительно воспрянул к вечеру и теперь вел оживленный разговор с наместником До.

— Скажи, Ди, — бодро спросил Ло, — ты ведь согласен, что одной из характерных черт поэзии нашего уважаемого друга являются живые чувства?

Чан Ланьпо поспешно замотал головой.

— Давайте не будем тратить драгоценное время на пустые комплименты, Ло. С тех пор, как я попросил освободить меня от придворных обязанностей, я провожу большую часть времени за редактированием собственных стихов, написанных в последние тридцать лет, и вижу, что моей поэзии не хватает именно живых чувств.

Ло попытался было протестовать, но поэт поднял руку.

— И я скажу вам, в чем причина. Я всегда вел размеренную, безбедную жизнь. Моя жена, как вам известно, тоже поэт, детей у нас нет. Мы живем в красивом загородном доме, я холю и лелею своих золотых рыбок, а в последние годы увлекся еще и искусством бонсай, жена ухаживает за садом. Иногда к нам заезжают поужинать городские друзья, и мы засиживаемся до глубокой ночи, беседуем, пишем стихи. До недавнего я всегда полагал себя счастливым, а потом вдруг осознал, что моя поэзия — лишь отражение воображаемого мира, существующего только у меня в голове. А раз у моих стихов нет связи с реальностью, они всегда получались бескровными, лишенными подлинной жизни. И теперь, после посещения святилища своих предков, я продолжаю вопрошать себя, оправдывают ли несколько томов безжизненных стихотворений мое пятидесятилетнее существование.

— Мир, который вы называете воображаемым, господин, — серьезно сказал Ло, — на самом деле куда более реален, чем так называемая подлинная жизнь. Наш повседневный, внешний мир преходящ, вы же ухватили непреходящую суть внутренней жизни.

— Спасибо на добром слове, Ло. Но все же я чувствую, что если бы мог однажды испытать всепоглощающее чувство, даже, быть может, трагедию, нечто, что полностью перевернуло бы мое безмятежное существование, я создал бы...

— Вы в корне не правы, Чан! — прервал его раскатистый голос академика. — Подойдите сюда, Могильщик, я хочу знать и ваше мнение тоже. Послушайте, Чан, мне под шестьдесят, и я почти на десять лет старше вас. Сорок лет я был человеком действия, служил почти во всех важных правительственных учреждениях, возглавлял большую семью и испытал все множество сокрушительных чувств, которые только может дать человеку жизнь, хоть частная, хоть общественная. Но позвольте мне сказать вам вот что: лишь после того, как в прошлом году я вышел в отставку и стал не спеша в одиночестве посещать места, которые мне некогда нравились, я начинаю видеть за повседневной суетой вечные ценности и понимать, что они лежат вне нашей мирской жизни. У вас же, напротив, была возможность пропустить эту предварительную фазу активных действий, Чан. Вы, друг мой, лицезрели Небесный Путь, даже не выглянув из окна!

— О, так вы цитируете даосские тексты! — заметил Могильщик. — Основатель даосизма был речистым старым дурнем. Вначале заявил, что молчание предпочтительнее всяких речей, а потом надиктовал книгу из пяти тысяч слов.

— Я совершенно с вами не согласен, — запротестовал придворный поэт. — Будда...

— Будда был шелудивым побирушкой, а Конфуций — докучливым педантом, — отрезал Могильщик.

Судья Ди, потрясенный последним заявлением, посмотрел на академика, ожидая яростного протеста. Но Шао лишь улыбнулся и спросил:

— Если вы ни во что не ставите все три религии, Могильщик, чему же вы привержены?

— Ничему, — не задумываясь ответил тучный монах.

— Ого! Да только это неправда. Вы привержены каллиграфии! — провозгласил академик. — Я скажу вам, До, чем мы займемся! После ужина надо будет растянуть на полу ту вашу громадную шелковую ширму из пиршественного зала, и старина Лу изобразит нам на ней один из своих стихотворных шедевров. Метелкой, или что он там обычно для этого использует!

— Великолепно! — воскликнул Ло. — Эта ширма станет бесценным наследием будущих поколений!

Теперь судья Ди припомнил, что встречал порой на внешних стенах храмов и других строений прекрасные надписи, каждый иероглиф которых был более шести чи в высоту, за подписью Старина Ау. Он с новым чувством уважения посмотрел на толстого уродца и спросил:

— Господин, как вам удается писать такие громадные иероглифы?

— Я стою на козлах и орудую кистью в пять чи длиной. А когда расписываю ширмы, то переступаю по уложенным на них сверху лестницам. Велите вашим слугам приготовить ведро туши, Ло!

— Кому тут нужно ведро туши? — раздался мелодичный голос поэтессы.

Теперь, тщательно накрасившись, она просто лучилась красотой, и ее оливково-зеленое платье было сшито так, что скрывало некоторую избыточную полноту фигуры. Судья наблюдал за беспечной непринужденностью, с которой она присоединилась к общему разговору, сразу взяв верный тон с академиком и Чаном: непосредственность коллеги по перу сочеталась в ее речах с почтительностью. Лишь долгая карьера куртизанки могла дать женщине подобную легкость в общении на равных с мужчинами вне семейного круга.

Старый домоправитель распахнул раздвижные двери, и Ло пригласил своих гостей в пиршественный зал. Ярко расписанные потолочные балки поддерживались четырьмя толстыми колоннами, покрытыми красным лаком, и на каждой из них были золотом сделаны сулящие удачу надписи. Иероглифы на правой колонне гласили: «Весь народ наслаждается годами всеобщего мира», им вторила надпись на соседней колонне: «Счастливы те, кем правит мудрый и праведный государь». Арочные дверные проемы по обе стороны обрамляла замысловатая резьба. Левая арка вела в боковой зал, где слуги подогревали вино. Во втором смежном зале напротив разместился оркестр из шести музыкантов: двух флейтистов, двух скрипачей, девушки с губным органом и еще одной, сидевшей за большой цитрой.

Когда оркестр заиграл веселую мелодию «Приветствую высоких гостей», судья Ло церемонно отвел академика и придворного поэта на почетные места перед огромной трехстворчатой белой шелковой ширмой у дальней стены. Оба гостя возражали, уверяя, что недостойны такой чести, но дали Ло себя убедить. Он пригласил судью Ди сесть за стол слева, так что он оказался соседом Чана, а потом провел Могильщика Лу на место во главе правого стола. Затем он попросил поэтессу сесть по левую руку судьи Ди, а сам занял самое скромное место возле Могильщика.

Каждый стол покрывала дорогая красная парча с вышитой золотом каймой: тарелки и чаши были из великолепного цветного фарфора, винные кубки — из чистого золота, а палочки для еды — из серебра. На блюдах горами лежали кушанья из приправленных специями мяса и рыбы, ломти спрессованной ветчины, специальным образом приготовленные утиные яйца и бесчисленное количество других холодных деликатесов. И хотя зал и заливал свет расположенных вдоль стен высоких светильников, на каждом из трех столов стояло по две длинных красных свечи в кованых серебряных подсвечниках. Когда служанки подали вино, судья Ло поднял свой кубок и выпил за здоровье и удачу всех присутствующих. После этого все взялись за палочки для еды.

Академик сразу же завел разговор с Чаном, и они стали вспоминать общих столичных знакомых и обмениваться новостями. Таким образом, у судьи появилась возможность обратиться к поэтессе. Он вежливо поинтересовался, когда она прибыла в Цзиньхуа. Оказалось, что ее два дня назад привез сюда конвой в составе десятника и двух солдат, поселив в комнатенке маленькой гостиницы за «Сапфировым павильоном». Без следа смущения она добавила, что зашла поболтать о былых деньках к старой даме, заправлявшей этим заведением, потому что та некогда работала в том же публичном доме, что и она сама.

— В «Сапфировом павильоне» я познакомилась с Маленькой Феникс, — добавила Юлань, — она превосходная танцовщица и очень умная девушка.

— Мне она показалась несколько излишне честолюбивой, — ответил судья Ди.

— Вам, мужчинам, никогда не понять женщины, — сухо проговорила поэтесса. — И, возможно, это очень хорошо — для нас.

Она смерила раздраженным взглядом академика, который в этот момент произносил продуманную, затейливую речь.

— Итак, я уверен, что говорю от имени каждого, когда выражаю глубокую благодарность судье До, одаренному поэту, блестящему управленцу и безупречному хозяину! Мы благодарим его за то, что в канун сулящего удачу праздника Луны он собрал тесный круг близких по духу старых друзей, пребывающих в совершенной гармонии за этой праздничной трапезой! — Обратив сверкающие глаза к поэтессе, он сказал: — Юлань, сочините для нас оду в честь этого события! «Счастливое воссоединение» — вот ее тема.

Поэтесса взяла свой кубок с вином и некоторое время вертела его в руках, а потом продекламировала сильным, звучным голосом:

Когда она замолчала, судья Ло с довольной улыбкой кивнул. Но судья Ди заметил, что Могильщик смотрит на поэтессу с беспокойным блеском в выпуклых глазах. А она уже декламировала следующую строфу:

Повисло потрясенное молчание. Придворный поэт густо покраснел. Сердито посмотрев на поэтессу, он проговорил, с трудом владея собственным голосом:

— Вы упоминаете о ситуации, которая сложилась исключительно временно, Юлань, и только в тех местах, где свирепствуют наводнения или засухи.

— Такая ситуация существует всегда и везде. И вам это известно! — возразила поэтесса.

Судья Ло поспешно хлопнул в ладоши, музыканты завели радостную, живую мелодию, и в зал вплыли две очень молодые девушки-танцовщицы. На одной было длинное струящееся платье из прозрачного белого газа, на другой — лазурно-голубое одеяние. Присев в низких реверансах перед главным столом, они подняли руки над головами и начали медленно поворачиваться, так что низ их длинных рукавов взвихрился вокруг них широкими кругами. Пока одна танцевала, приподнявшись на кончиках пальцев своих крошечных ножек, другая опускалась на одно колено, а потом они быстро сменяли друг друга. Это был известный танец «Две ласточки весной», и, хотя девушки старались изо всех сил, они, казалось, стеснялись своей наготы под тонкими одеяниями. Им явно не хватало раскрепощенности опытных танцовщиц. Гости не обращали на них особого внимания и вели общий разговор, а слуги тем временем выставляли на стол исходящие паром горячие блюда.

Судья Ди незаметно наблюдал за напряженным лицом своей соседки, которая вяло ковырялась в тарелке. Он знал из ее биографии, что ей действительно довелось испытать нищету, и оценил ее искренность. Однако по отношению к их щедрому хозяину чтение подобных стихов было поступком нелюбезным, более того, просто грубым. Судья нагнулся к ней и спросил:

— Вы не находите свое стихотворение несколько жестоким? Я знаю, что, вдобавок ко всей своей галантности, судья Ло еще и очень добросовестный чиновник, который не только тратит свои личные средства на то, чтобы нас развлекать, но и щедро жертвует их благотворительным обществам.

— Да кто захочет благотворительности? — надменно спросила поэтесса.

— Неважно, желанная или нежеланная, она по-прежнему помогает множеству людей, — не согласился с ней судья Ди. Он никак не мог раскусить эту странную женщину.

Музыка прекратилась, и две молодые танцовщицы отвесили поклоны, за которыми последовали вялые аплодисменты. На столах появились очередные блюда, принесли и новое вино. Потом Ло поднялся со своего места и с широкой улыбкой сказал:

— Танец, который вы сейчас видели, был всего лишь скромным вступлением перед главным номером программы! После того, как подадут тушеного карпа, будет короткий перерыв для фейерверка в саду, которым мы сможем полюбоваться с балкона, а потом вы увидите старинный местный танец, насладиться зрелищем которого удается крайне редко. Его исполнит для вас танцовщица по имени Маленькая Феникс в сопровождении двух флейт и барабанчика. Мелодия носит название «Логово черной лисицы».

И он уселся обратно на свое место под приглушенное бормотание удивленных гостей.

— Великолепная мысль, Ло! — прогремел академик. — Наконец-то будет танец, о котором я не слышал прежде.

— Очень интересно, — заметил придворный поэт. — Как уроженец этого уезда, я знаю, что с лисами тут связано множество старых преданий. Впрочем, именно об этом танце я никогда не слышал.

А Могильщик спросил Ло хриплым, каркающим голосом:

— Вы считаете, что правильно будет исполнить магический танец в этом...

Конец его фразы потонул в бодрой мелодии, которую грянул оркестр. Судья Ди хотел возобновить беседу с поэтессой, но та покачала головой.

— Пожалуйста, давайте поговорим позже. Мне нравится эта музыка. Когда-то я под нее танцевала.

И судья переключил свое внимание на удавшегося на славу тушеного карпа в кисло-сладком соусе. Внезапно снаружи донесся свистящий звук, и в небо взмыла шутиха, оставляя за собой хвост разноцветных огней.

— Прошу всех на балкон! — провозгласил судья Ло. И добавил, обращаясь к стоявшему возле ширмы домоправителю: — Погасить везде свечи!

Все поднялись и перешли на балкон. Судья Ди встал рядом с поэтессой у покрытой красным лаком балюстрады, с другой стороны от нее остановился Ло, а чуть поодаль от него стояли советник Као и старый домоправитель. Оглянувшись через плечо, судья заметил краем глаза высокую фигуру академика и предположил, что Чан и Могильщик тоже где-то там, но не видел их, потому что все свечи потушили и пиршественный зал окутала непроницаемая тьма.

Внизу на садовых подмостках крутилось большое колесо цветных огней, из прикрепленных к нему шутих в разные стороны летели сверкающие искры. Колесо все ускорялось и ускорялось, пока внезапно не рассыпалось дождем пестрых звездочек.

— Очень красиво, — заметил за спиной Ди академик.

За колесом последовал букет цветов, который через некоторое время с грохотом взорвался, разлетевшись во все стороны бабочками. Их сменила длинная череда ослепительно ярких символов. Судья хотел завязать разговор с поэтессой, но передумал, увидев, какое у нее бледное, осунувшееся лицо. А она неожиданно повернулась к Ло и проговорила:

— Вы отлично нас развлекаете, судья. Великолепное зрелище!

Подчеркнуто скромный ответ ее соседа потонул в новой серии громких взрывов. Судья Ди с удовольствием вдохнул поднявшийся из сада едкий пороховой дух, который слегка отрезвил его, захмелевшего от чересчур большого количества слишком поспешно выпитых кубков. В небе возникла картина, изображающая символическую триаду — Счастье, Богатство и Долголетие. Раздался последний взрыв, и в саду воцарилась темнота.

— Большое вам спасибо, Ао, — сказал придворный поэт. Он подошел к балюстраде вместе с академиком и Могильщиком Лу. Пока они восторгались и хвалили Ло, Юлань тихо сказала судье:

— Все-таки эта символическая триада — изрядная глупость. Если ты счастлив, богатство сделает тебя несчастным, а долголетие заставит пережить свое счастье. Давайте вернемся в дом, тут становится свежо, и свечи уже опять зажигают.

Когда гости вернулись на свои места, шесть слуг внесли дымящиеся блюда с пельменями. Однако поэтесса не стала садиться.

— Схожу посмотреть, готова ли Маленькая Феникс к выступлению, — сказала она судье. — Понимаете, она надеется заработать себе репутацию, станцевав перед таким избранным обществом. Готова биться об заклад, она мечтает о приглашении в столицу. — И Юлань вышла в арочный дверной проем за их столом.

— Я предлагаю тост за нашего щедрого хозяина! — воскликнул академик.

Все подняли свои кубки с вином. Судья подцепил пельмень с приправленной имбирем начинкой из рубленой свинины и лука. Он заметил, что Могильщику подали специальное блюдо из обжаренного соевого творога, но тот даже не притронулся к угощению, а сидел, вертя в толстых пальцах кусок цуката и глядя выпученными глазами на дверной проем, в котором исчезла поэтесса. Вдруг судья Ло уронил на стол стукнувшие палочки для еды и с приглушенным восклицанием указал на дверь. Судья Ди развернулся в своем кресле.

В дверном проеме стояла Юлань. С мертвенно бледным лицом она в оцепенении смотрела на свои руки. Они были в крови.

Глава 11

Когда поэтесса пошатнулась, судья Ди, который был к ней ближе всех, вскочил и подхватил ее под руку.

— Вы ранены? — отрывисто спросил он.

Поэтесса посмотрела на него пустыми глазами и, запинаясь, пробормотала:

— Она... она мертва. В гримерной. Зияющая рана... во все горло. Я... у меня все руки...

— Что там она несет? — вскричал академик. — У нее что, ладони порезаны?

— Нет, похоже, это с танцовщицей произошел несчастный случай, — серьезно сказал, обращаясь ко всем, судья Ди. — Сейчас мы пойдем и посмотрим, что с ней.

Он поманил к себе До и вывел поэтессу из помещения. Та тяжело опиралась на его руку. В боковом зале советник Као и домоправитель давали распоряжения служанке. Все они ошеломленно посмотрели на Юлань, а служанка выронила поднос, который с грохотом упал на пол. Когда судья Ло догнал своего коллегу, тот прошептал:

— Танцовщицу убили.

Ло повернулся к советнику.

— Беги к главным воротам и вели никого не выпускать! И прикажи писцу позвать судебного врача! — Обращаясь к домоправителю, он добавил: — Проверь, чтобы немедленно заперли все ворота, и позови хозяйку! — Повернувшись к ошарашенной служанке, он распорядился: — Отведи госпожу Юлань в приемную в конце балкона, устрой ее поудобнее в кресле и оставайся с ней, пока не придет хозяйка.

Судья Ди вытащил из-за кушака служанки салфетку и наскоро вытер руки Юлань. Ран на них не было.

— Как пройти в гримерную? — спросил он коллегу, передавая полуобморочную поэтессу служанке.

— Идем! — быстро ответил Ло и двинулся по узкому боковому коридору слева от пиршественного зала.

Он распахнул дверь в конце коридора и, ахнув, застыл на месте. Бросив быстрый взгляд на темный пролет ведущей вниз лестницы, судья Ди поспешил за ним в узкую продолговатую комнату, где пахло потом и духами. Там никого не было, но свет высокой лампы с белым шелковым абажуром освещал лежащее на спине поперек эбонитовой скамьи полуобнаженное тело Маленькой Феникс.

На ней была только полупрозрачная нижняя рубашка, белые мускулистые ноги свисали до самого пола. Раскинув по сторонам тонкие голые руки, она уставилась в потолок неподвижными глазами. Из глубокой раны с левой стороны шеи текла густая кровь, которая медленно расползалась лужей по камышовой обивке скамьи. На худых плечах танцовщицы отпечатались кровавые следы чьих-то пальцев. Ее сильно загримированное, похожее на маску лицо с длинным носом и изломанным ртом с мелкими острыми зубками напомнило судье Ди лисью морду.

Судья Ло коснулся ее тела под одной из маленьких грудей.

— Должно быть, это случилось всего несколько минут назад, — пробормотал он, выпрямляясь. — А вот и орудие убийства! — И он указал на измазанные в крови ножницы, которые валялись на полу неподалеку.

Ло нагнулся к ним, а судья Ди окинул быстрым взглядом женскую одежду, аккуратно сложенную на кресле напротив простого туалетного столика. На высокой стойке в углу висело просторное платье зеленого шелка с широкими рукавами, красный кушак и два длинных прозрачных шелковых шарфа. Повернувшись к своему коллеге, он сказал:

— Ее убили, когда она собиралась надеть костюм для выступления.

Судья взял с туалетного столика нотную тетрадь студента и убрал ее в рукав. Его взгляд упал на небольшую дверь справа от той, через которую они вошли.

— Куда она ведет?

— В пиршественный зал, прямо за ширму.

Судья Ди повернул дверную ручку и чуть приоткрыл дверь. Из-за нее донесся голос придворного поэта:

— Надеюсь, в резиденции До есть лекарь. Чтобы...

Тихо прикрыв дверь, судья сказал:

— Тебе придется хорошенько тут все осмотреть. Наверно, мне стоит вернуться в пиршественный зал, чтобы исполнять вместо тебя обязанности хозяина.

— Да, Ди, пожалуйста, отправляйся к гостям. Хорошо, что ты сказал, будто произошел несчастный случай. Пусть гости и дальше так считают, нам незачем их расстраивать. Сообщи, что она напоролась на ножницы. Увидимся позже, когда я всех допрошу.

Судья, кивнув, вышел. Столпившимся в боковом помещении перепуганным слугам он велел заняться делами, вернулся в пиршественный зал и проговорил, снова заняв свое место:

— Танцовщица уронила ножницы прямо на правую ногу и перерезала себе какой-то сосуд. Поэтесса пыталась остановить кровь, но ей стало дурно, и она поспешила позвать нас на помощь. Если вы не возражаете, я пока заменю Ло.

— Да, в подобных обстоятельствах женщины легко теряют голову, — сказал академик. — Я рад, что Юлань хотя бы не поранилась сама. Хотя эту девочку Феникса мне тоже жаль. Но не могу сказать, чтобы я сильно расстроился оттого, что мы не увидим лисьего танца. Мы собрались здесь не для того, чтобы смотреть, как эта девица выделывает всякие коленца, а для более возвышенных целей.

— Повредить ногу — это большая неприятность для танцовщицы, — заметил придворный поэт. — Ну что ж, теперь, когда нас всего четверо, мы вполне можем отбросить формальности. Почему бы нам не объединить эти три стола в один? Если Юлань придет в себя и вернется, мы найдем место и для нее.

— Очень хорошо! — воскликнул судья.

Он хлопнул в ладоши и велел слугам придвинуть боковые столы к главному. Они с Могильщиком переставили свои кресла и сидели теперь за импровизированным квадратным столом напротив Шао и Чана. Судья сделал служанкам знак снова наполнить кубки. После того, как все выпили за скорейшее выздоровление танцовщицы, два слуги внесли поднос с жареной уткой и оркестр заиграл очередную мелодию. Академик поднял руку и прогремел:

— Велите унести этот поднос, Ди. И скрипачей всяких тоже отошлите. У нас было уже довольно еды и довольно музыки! Теперь можно начать пить всерьез!

Придворный поэт провозгласил следующий тост, за ним пришла очередь Могильщика Лу, потом судья Ди от имени отсутствующего хозяина поднял тост за его троих гостей. Академик вовлек Чана в нескончаемую дискуссию о достоинствах классической прозы по сравнению с современными стилями изложения. Это позволило судье начать разговор с Могильщиком. Тот был изрядно пьян; определенно, его обеты никак не касались воздержания от вина. Испарина, покрывшая грубое лицо Лу, сделала его еще больше похожим на жабу. Судья Ди начал:

— Вы, господин, уже давно не живете в буддийском монастыре, почему же вас продолжают называть Могильщиком?

— Да прозвали так, когда я был еще молод, и прижилось, — хрипло ответил его собеседник. — Хотя признаю, что это неправильно. Я уже давно не могильщик, потому что оставляю похороны мертвецов им самим. — И он одним глотком осушил свою чашу.

— Похоже, в этом уезде много буддистов. На одной улице я заметил с полдюжины буддийских храмов, но нашел время заглянуть только в один, в храм Тонкого прозрения. К какой ветви буддизма он принадлежит?

Могильщик окинул его взглядом своих глаз навыкате, которые теперь приобрели странный красноватый блеск.

— Ни к какой. Там обнаружили, что кратчайший путь к высшей истине находится в самом человеке. Чтобы узнать, где и как искать его, не нужен Будда. В этом храме нет ни пышных алтарей, ни святых книг, ни шумных религиозных обрядов. Это тихое место, и я всегда там останавливаюсь, когда прихожу сюда.

— Послушайте, Могильщик! — воскликнул академик. — Тут Чан сказал мне, что его стихотворения с годами становятся все короче! Пожалуй, это закончится тем, что он придет к двустишиям, в точности как вы!

— Ах, если бы я только мог! — с легкой завистью проговорил придворный поэт, щеки которого раскраснелись.

Судья подумал, что Чан переносит опьянение хуже, чем академик, чье бледное лицо с тяжелой челюстью было таким же непроницаемым, как всегда. Качая головой, поэт продолжил:

— На первый взгляд ваши строки кажутся банальными, Лу, иногда даже создается впечатление, что они не имеют смысла! И все же их никак не удается выбросить из головы, пока однажды вдруг не приходит понимание, о чем они. Я хочу поднять особый тост за нашего великого поэта, мастера двустиший!

После того, как все опустошили свои кубки, придворный поэт добавил:

— Теперь, когда, так сказать, весь зал в нашем распоряжении, почему бы вам, Лу, не расписать для нашего хозяина ширму, а? Чтобы ваша несравненная каллиграфия компенсировала ему все пропущенные тосты.

Уродливый монах поставил свою чашу.

— Избавьте меня от вашего легкомыслия, Чан, — холодно сказал он. — Я серьезно отношусь к своему делу.

— Хо-хо, Могильщик! — закричал академик. — Мы не примем ваших отговорок. Вы просто не решаетесь расписать ширму, потому что чересчур много выпили. Могу биться об заклад, что вы уже еле на ногах держитесь! Давайте, сейчас или никогда!

Придворный поэт расхохотался. Не обращая на него внимания, Могильщик негромко сказал судье:

— Положить эту большую ширму на пол будет непросто, ведь слуги все еще в смятении. Если вы раздобудете лист бумаги, я напишу стихотворение для нашего хозяина здесь, за столом.

— Ладно же! — сказал ему академик. — Мы великодушны. Раз вы слишком пьяны, чтобы писать свои гигантские иероглифы, мы позволим вам отделаться одной крошечной надписью. Ди, прикажите слугам, чтобы принесли тушь и бумагу!

Двое слуг убрали со стола, а вскоре явилась служанка с рулоном чистых листов бумаги и подносом с письменными принадлежностями. Судья Ди выбрал толстый белый лист размером пять чи на два и развернул его на столе. Могильщик тем временем растирал тушь и что-то шептал, шевеля толстыми губами. Когда он взял кисть для письма, судья положил руки на верхний край бумаги, чтобы она не уползала и не сворачивалась.

Могильщик поднялся. Одно короткое мгновение он смотрел на бумагу, а затем его рука пришла в движение, и Лу написал две строки, причем на каждую потребовалось одно-един-ственное движение, быстрое и точное, как удар хлыста.

— О Небеса! — воскликнул академик. — Это именно то, что древние называли вдохновенным письмом! Не могу сказать, что я очень впечатлен содержанием, но каллиграфия заслуживает того, чтобы ее высекли в камне для будущих поколений!

Придворный поэт прочел написанное вслух:

— Не могли бы вы объяснить нам, что это значит, Могильщик?

— Не мог бы. — Могильщик выбрал более тонкую кисть и посвятил стихотворение судье Ло, расписавшись одним росчерком: Старина Ау.

Судья Ди велел служанкам повесить лист со стихотворением на центральную секцию большой ширмы. Его поразило, что это двустишье вполне подходило на роль эпитафии молодой танцовщице, чье мертвое тело лежало сейчас в соседней комнате.

Вошел советник Као и, наклонившись к судье Ди, зашептал что-то ему на ухо. Судья кивнул и проговорил:

— Мой коллега просит передать, что, к его величайшему сожалению, не будет иметь чести присоединиться к вам, господа. Поэтесса Юлань тоже молит ее простить, потому что у нее страшно разболелась голова. Надеюсь, что благородное собрание любезно разрешит мне по-прежнему замещать хозяина.

Академик осушил свою чашу и сказал, вытирая усы:

— Ди, вы отлично справляетесь с этой ролью, но я думаю, на сегодня хватит, как по-вашему, господа? — Он встал. — Поблагодарим До завтра, когда вместе отправимся к алтарю Луны.

Судья Ди проводил его до широкой лестницы, следом за ними туда направился и советник с придворным поэтом и Могильщиком. Спускаясь, Шао с широкой улыбкой проговорил:

— В следующий раз, Ди, нам с вами нужно будет побеседовать подольше! Горю желанием узнать ваше мнение относительно управленческих вопросов. Мне всегда интересно послушать, что молодые чиновники могут сказать о... — Внезапно он с сомнением посмотрел на судью, будто пытаясь припомнить, не говорил ли всего этого раньше. — Как бы там ни было, увидимся завтра! Спокойной ночи!

После того, как судья Ди и советник Као развели троих гостей по их покоям и попрощались с ними, отвесив множество низких поклонов, судья спросил:

— Господин Као, а где судья Ло?

— В прихожей главного зала, господин. Я вас провожу.

Судья Ло сидел за чайным столиком, сгорбившись в кресле, положив локти на стол и повесив голову. Услышав, как вошел судья Ди, Ло поднял на него загнанный взгляд. Его круглое лицо осунулось, и даже усы поникли.

— Я пропал, Ди, — хрипло произнес он. — Я совершенно уничтожен. Безвозвратно.

Глава 12

Судья Ди выдвинул другое кресло и уселся напротив коллеги.

— Едва ли все настолько плохо, — успокаивающе сказал он. — Конечно, если убийство происходит в твоей собственной резиденции, в этом нет ничего приятного, но случается и такое. А что до мотива этого возмутительного убийства... тебе будет интересно услышать, что один флейтист, с которым я консультировался насчет партитур Суна, говорил, что Маленькая Феникс умела ловко обирать своих клиентов. Девушка, которая поощряет мужчин, а в последний момент им отказывает, может нажить себе злейших врагов. Полагаю, один из них во время предпраздничной суеты проскользнул в дом вместе с торговцами и поставщиками, которые постоянно ходили туда-сюда, и пробрался в гримерку по темной лестнице, которую я заметил напротив дверей.

Тут Ло, который почти его не слушал, поднял голову и устало сказал:

— Дверь, через которую можно войти на эту лестницу со двора, заперта все время, пока я здесь живу. Мои женщины не всегда так послушны, как хотелось бы, иногда даже весьма своевольны, но до использования Лестницы супруги еще очень далеко.

— Лестница супруги? А это еще что такое?

— Ах да, ты же не читаешь современной поэзии. Дело в том, что печально известный Девятый принц, который жил тут двадцать лет назад, был не только предателем, но и подкаблучником. Поговаривают даже, что он начал свой злосчастный мятеж из-за того, что супруга постоянно подзуживала его и пилила. И, как говорится, «правила из-за ширмы». Она велела пристроить эту комнату за пиршественным залом и лестницу, которая спускается к коридору, ведущему прямиком в женские покои. Тогда, как и сейчас, в задней части зала стояла высокая ширма, и, когда принц во время приемов сидел на троне, его супруга шла в эту комнату и подслушивала. Если она стучала по ширме один раз, принц знал, что должен сказать «нет», а если дважды, можно было ответить «да». Эта история получила такую известность, что термин «Лестница супруги» теперь широко используется в литературе как намек на мужа-подкаблучника.

Судья Ди кивнул.

— Что ж, если убийца не мог пробраться в гримерную по задней лестнице, как же он тогда сумел...

Ло испустил тяжкий вздох и печально покачал головой.

— Разве ты не понимаешь, Ди? Конечно же, это сделала проклятая поэтесса!

Судья выпрямился в своем кресле.

— Это невозможно, Ло! Ты хочешь сказать, что Юлань вошла в гримерную, как раз когда танцовщица... — Он оборвал себя на полуслове. — Святые Небеса! Да, конечно, она могла это сделать. Но, во имя Неба, почему?

— Ты ведь прочел ее биографию, которую я для тебя написал, правда? Надеюсь, что я все обрисовал в ней предельно ясно. Она была сыта по горло мужчинами, и когда познакомилась с Маленькой Феникс, то увлеклась ею. Мне сразу показалось довольно странным, что она лично доставила танцовщицу в мой кабинет. «Моя дорогая то, моя дорогая се»! Да еще пришла в пиршественный зал заранее, якобы чтобы помочь танцовщице подготовиться к выступлению. Подготовиться, как бы не так! Она торчала в гримерной больше получаса! Конечно, пыталась уломать эту девку. Танцовщица пригрозила, что пожалуется, и еще до середины ужина окаянная поэтесса придумала способ заткнуть ей рот.

— Просто потому, что танцовщица грозила пожаловаться? — недоверчиво переспросил судья. — Что за дело Юлани до этого? Ведь у нее в прошлом было множество... — И тут он хлопнул себя ладонью по лбу. — Мои глубочайшие извинения, До! Сегодня я на удивление непонятлив. Всемилостивые Небеса, да ведь официальная жалоба танцовщицы могла привести Юлань прямиком в руки палача, косвенно подтвердив показания возлюбленного убитой служанки и заставив весы правосудия качнуться в сторону виновности поэтессы.

— Именно так. Историю, заставившую ее уехать из Сычуани, в сущности, просто замяли. Поскольку тамошняя девушка — дочь наместника области, Юлань может не бояться, что всплывут какие-нибудь опасные для нее подробности. Но вообрази профессиональную танцовщицу, которая дает показания в суде, откровенно, со смачными деталями описывая то, что случилось прямо тут, по соседству с залом, где как раз шло пиршество с участием официальных лиц! Это бесповоротно решило бы судьбу Юлани. И она пришла в отчаяние.

До потер пухлой рукой вспотевшее лицо.

— Но и мое отчаяние сейчас ничуть не меньше! Как судья этого уезда я имел полное право на время задержать обвиняемую, которую везут по моей территории. Но при этом мне, конечно, пришлось дать начальнику конвоя документ с моей подписью и печатью, где черным по белому написано, что я целиком и полностью отвечаю за преступницу, пока она живет под моим кровом. А теперь эта преступница совершает здесь убийство, причем в точности того же характера, как то, в котором ее уже обвиняют! Какая запредельная дерзость! И она, конечно, думает, что я буду скрывать ее причастность, доложив, что преступление совершил проникший в дом злоумышленник. И таким образом спасу и ее шкуру, и свою. Но она меня плохо знает!

Судья Ло вздохнул и мрачно продолжил:

— Ну что за проклятое невезение, Ди! Как только я доложу об этой позорной истории, Верховный суд снимет меня с должности как виновного в нарушении долга и преступной халатности. Меня приговорят к каторжным работам на границе — и это если еще повезет! Подумай только, я же пригласил эту женщину в том числе и для того, чтобы важные шишки в столице оценили, как я добр к попавшей в беду знаменитой поэтессе! — Он извлек из рукава большой шелковый носовой платок и вытер лицо.

Судья Ди откинулся на спинку своего кресла, хмуря мохнатые брови. Его друг действительно оказался в очень неприятном положении. Конечно, академик мог бы потянуть за ниточки и попытаться настоять, чтобы дело рассматривалось за закрытыми дверями, ведь публичность плохо скажется и на его репутации. С другой стороны... нет, он слишком спешит с выводами. Взяв себя в руки, судья спокойно спросил:

— А что говорит поэтесса?

— Она? Говорит, что вошла в гримерную, увидела, что танцовщица лежит и истекает кровью, как свинья на бойне, бросилась к ней и попыталась поднять за плечи, чтобы посмотреть, где рана. Поняла, что танцовщица мертва, и побежала за помощью. А сейчас она мается в покоях моей Первой жены, а вокруг нее хлопочут с влажными полотенцами и чем-то там еще!

— Она говорила что-нибудь о том, кто, по ее мнению, мог это сделать?

— О да! Она рассказывает ту же историю, что и флейтист, только подает ее под другим углом. Настаивает, что Маленькая Феникс была чистой девушкой и множество мерзких грязных мужчин ее за это ненавидели! Говорит, что в дом проскользнул отвергнутый ухажер и убил ее. Наталкивает меня таким образом на самый простой выход из положения. Уходя, я ничего ей не сказал, только попросил до поры до времени придерживаться версии насчет несчастного случая.

— А что говорит судебный врач?

— Ничего такого, Ди, чего бы мы не знали или о чем бы не догадывались. Он подтвердил, что танцовщицу убили незадолго до того, как мы ее увидели, минут за десять, самое большее за пятнадцать. Добавил, что она была девственницей. Я ничуть этим не удивлен, с ее-то каменным лицом и плоским бюстом! Ну а последними, кто видел ее живой, были эти две молодые танцовщицы, они принесли Маленькой Феникс чай и пирожные как раз перед тем, как собрать вещички и отправиться обратно в «Сапфировый павильон». Тогда с девкой все было нормально.

— Что сказали слуги? И музыканты?

— Ты все еще надеешься на неизвестного злоумышленника, да? Не надейся! Мы с советником всех допросили. Музыканты смотрели фейерверк из бокового зала, и никто из них оттуда не выходил. И все время поблизости были слуги — и на главных лестницах, и на тех, что в обоих концах балкона. Никакой неизвестный злоумышленник не смог бы пробраться на второй этаж. Мы допросили всех и каждого на предмет связей с танцовщицей, но ничего не обнаружили. Ты же помнишь, что она была девицей благонравной! К тому же ножницы — это, конечно, типично женское оружие. Прекрасно, дело закрыто! Все на удивление просто. — Он стукнул кулаком по столу. — О Небеса, ну и суд это будет! Шумиха поднимется на всю страну, и, заметь, я окажусь на этом процессе не на той скамье, что обычно! Позорный конец многообещающей карьеры.

Судья Ди некоторое время молчал, задумчиво поглаживая бакенбарды. Наконец он в сомнении покачал головой.

— Есть и другой вариант, Ло. Но, боюсь, он тебе тоже не понравится.

— Не могу сказать, что тебе хорошо удалось меня успокоить, старший брат. Но все равно расскажи, что это за вариант. Человек в моем отчаянном положении готов ухватиться и за соломинку.

Судья Ди поставил локти на стол.

— Ло, у тебя есть еще не меньше троих подозреваемых. Я говорю о твоих почетных гостях.

Судья Ло подпрыгнул.

— Ди, ты слишком много выпил за ужином!

— Может быть, иначе я додумался бы до этого раньше. Ло, давай вернемся к тому моменту, когда мы смотрели фейерверк на балконе. Можешь представить, где находился каждый из нас? Поэтесса была слева от меня, а ты стоял рядом с ней, еще чуть в стороне — твой советник и домоправитель. Пусть твой фейерверк и был великолепным зрелищем, я все равно время от времени оглядывался по сторонам и знаю, что никто из вас от балюстрады не отходил. Еще в самом начале я мельком заметил академика, ну а в самом конце он вышел вперед вместе с Чаном и Могильщиком Лу. Видел ли ты кого-то из них непосредственно во время фейерверка?

Судья Ло, который все это время расхаживал туда-сюда, теперь остановился и снова сел в свое кресло.

— Когда все только начиналось, Ди, придворный поэт стоял за моей спиной, совсем близко. Я предложил ему поменяться местами, но он сказал, что прекрасно все видит через мое плечо. Еще я приметил Могильщика Лу, который стоял рядом с Чаном. Где-то в середине всего действа я хотел извиниться перед ним за то, что среди символов нет ни одного буддийского, но, когда осмотрелся, никого не увидел — в пиршественном зале стояла кромешная тьма, к тому же после ярких вспышек я был как слепой.

— Этого-то я и опасался. Ну что ж, ты сам обратил мое внимание на то, что каждому поэту известна история про Лестницу супруги и комнату за пиршественным залом со скрытой ширмой дверью. Это значит, что каждый из троих твоих гостей имел отличную возможность убить танцовщицу в гримерной. Они знали наперед, что она там, ведь ты сам объявил о ее выступлении, которое начнется сразу после фейерверка.

Времени, чтобы придумать простой и эффективный план, было предостаточно. Когда слуги погасили свет и все смотрели в сторону сада, убийца вернулся в пиршественный зал, проскользнул за ширму, а оттуда — в гримерную. Наговорил танцовщице любезностей, схватил ножницы и убил ее. А потом тем же самым путем преспокойно вернулся на балкон. И на все это ему понадобилось не больше трех минут.

— Ди, а вдруг он обнаружил бы, что дверь закрыта?

— В таком случае он вполне мог бы и постучать, потому что снаружи стоял ужасный грохот. А если с Маленькой Феникс была служанка, можно было просто сказать, что, мол, смотреть на фейерверк стало скучно и захотелось заскочить к танцовщице для дружеской болтовни. Идеальная ситуация для убийства, Ло.

— Так оно и есть, если подумать, — медленно проговорил Ло, подергивая свои короткие усики. — Но, благие Небеса, Ди, разве тебе не кажется абсурдным предположение, что один из этих великих мужей...

— Ло, насколько хорошо ты их знаешь?

— Ну... ты же понимаешь, Ди, как это бывает со знаменитостями. С каждым из них я пару раз встречался, но это всегда было в компании, и мы беседовали о литературе, об искусстве и так далее. Нет, если подумать, я их почти совсем не знаю. Но посуди сам, старший брат! Ведь каждый из них у всех как на ладони! И будь в характере того или другого какие-нибудь странности, об этом наверняка стало бы... Конечно, это не касается Могильщика. Этот человек ни перед чем не остановится, абсолютно ни перед чем. Знаешь, он не всегда был таким возвышенно-духовным, как сейчас. В прошлом он был управителем больших монастырских владений в Озерном уезде и выжимал из крестьян-арендаторов все соки. Потом, конечно, каялся в этом, но... — Наместник слабо улыбнулся. — Сказать по правде, Ди, я еще не совсем освоился с этой новой версией!

— Очень тебя понимаю. Когда приходится подозревать троих знаменитых людей в убийстве, это не может не потрясти. Что до Могильщика, он прямо за обеденным столом написал для тебя двустишье. Изумительная каллиграфия! Я велел прикрепить его к ширме. Ладно, давай забудем о великом таланте и исключительном положении этих троих людей и будем рассматривать их как обычных подозреваемых в деле об убийстве. Мы знаем, что у любого из них была возможность его совершить. Следующий вопрос — мотив. Первым делом надо навести об убитой танцовщице справки в «Сапфировом павильоне». Каждый из твоих гостей вроде бы провел день-другой в Цзиньхуа, а значит, мог свести знакомство с Маленькой Феникс до того, как она была сегодня представлена всем гостям. А кстати, как выглядело само знакомство?

— Понимаешь ли, я поднимался по лестнице вместе с Шао и Чаном, чтобы показать им пиршественный зал, а Юлань вместе с танцовщицей как раз спускались, и я ее представил. Позже я видел, как Маленькая Феникс наткнулась на Могильщика Лу перед моей лисьей молельней. Ты же знаешь, он живет прямо рядом с ней.

— Ясно. Ладно, когда ты вернешься из «Сапфирового павильона», нам нужно будет попытаться найти в архиве те документы, которые изучал студент Сун. Чтобы...

— Святые Небеса! Убитый студент! На мне теперь целых два убийства! Погоди, что там мой домоправитель говорил насчет квартирного хозяина Суна? Ах да, его люди разнюхали что могли в квартале, где живет чаеторговец, и узнали, что его там все уважают. Никаких намеков на скандалы или сомнительные сделки. Думаю, Мэн навязывал нам теорию про негодяя-бродягу, просто чтобы показать, какой он умный. Большинство людей любит поиграть в сыщиков, тебе ли не знать!

— Да, чаеторговца можно сбросить со счетов. Я попервоначалу забавлялся мыслью, что у Суна мог быть тайный роман с дочерью Мэна. Она — девица привлекательная, и из ее комнаты прекрасно были слышны сентиментальные мелодии, которые Сун играл по ночам на своей флейте — это мне ее служанка сказала. Если бы Мэн проведал о такой связи... Однако теперь мы знаем, что Сун был увлечен Шафран и хотел купить для нее серебряные безделушки. А еще он упоминал при ней своего квартирного хозяина, но не сказал ни слова насчет того, что подозревает его в убийстве своего отца, так что против чаеторговца у нас абсолютно ничего нет.

Он огладил свою длинную черную бороду.

— Вернемся к Маленькой Феникс. Мы с тобой собирались расспросить ее, как выглядит отец Шафран. Ты мог бы поинтересоваться в «Сапфировом павильоне», не упоминала ли Маленькая Феникс о том, что хранительница святилища Черной Лисицы рождена вне брака и что ее отец до сих пор где-то в Цзиньхуа. Давай-ка, Ло, прикинем программу на завтрашний день. Во-первых, ты идешь в «Сапфировый павильон». Во-вторых, нужно будет поискать в архивах дела восемнадцатилетней давности, которые могли заинтересовать убитого студента. В-третьих...

— Ди, тебе придется заняться «Сапфировым павильоном» вместо меня. Я пообещал женам и детям, что покажу алтарь Луны, который они устроили в четвертом дворе, всем нашим гостям, и собирался сделать это завтра утром. Если моя старая матушка будет достаточно хорошо себя чувствовать, она придет тоже.

— Хорошо, тогда я сразу после завтрака пойду в «Сапфировый павильон». Пожалуйста, Ло, напиши хозяйке заведения рекомендательное письмо, пусть его принесут в мои покои. После этого я присоединюсь ко всем вам у алтаря Луны, а потом, как только представится возможность, мы с тобой вместе пойдем в канцелярию и займемся архивом. Что касается третьего пункта моей программы, то мне придется разбираться с ним в одиночку, а именно отправиться в святилище Черной Лисицы и убедить Шафран покинуть это ужасное место. Полагаю, у тебя тут найдется укромный уголок, где можно ее поселить?

Когда его коллега кивнул, судья медленно продолжил:

— Увести ее от лис и этого кошмарного «любимого», конечно, будет непросто, но надеюсь, мне удастся с ней договориться. И раз мы заговорили о Шафран, Ло, я должен тебе сказать, что Могильщик Лу останавливался в храме, который совсем рядом с пустырем. И он верит в странную теорию, что у некоторых людей есть особая связь с лисами. — Судья дернул себя за ус. — Жаль, я не спросил у Шафран, худой у нее отец или в теле.

— Ерунда, Ди, — нетерпеливо сказал Ло. — Шафран же сказала тебе, что, по словам танцовщицы, ее отец хорош собой.

Судья Ди одобрительно кивнул. Несмотря на свой отсутствующий вид, его коллега и сейчас оставался очень внимательным слушателем.

— Да, Ло, так оно и есть. Но Маленькая Феникс могла сказать это, просто чтобы сделать несчастной девочке приятное. Пожалуй, я отправлюсь за ней в разрушенное святилище после обеда, чтобы для этого деликатного дела у меня была вся вторая половина дня. Если, конечно, меня не призовет к себе наместник.

— Избави Небеса! — вскричал, придя в ужас, судья Ло. — Не могу выразить, Ди, как я тебе благодарен! Ты подарил мне луч надежды!

— К несчастью, это очень тонкий луч. Кстати, во сколько ты собираешься начать празднество на Изумрудном утесе? Я полагаю, этот самый утес находится где-то за пределами города?

— Именно так. Это самая знаменитая достопримечательность у нас в окрестностях, старший брат. Она расположена высоко на ближайшем к городу горном кряже, в носилках от западных ворот города туда добираться примерно полчаса. Ты ведь знаешь, что праздник Середины осени полагается отмечать, забравшись повыше в горы. Там на краю векового соснового леса стоит павильон. Тебе там понравится, Ди! Слуги отправятся в путь заранее, после полудня, и все приготовят. А мы выдвинемся около шести, чтобы, прибыв на место, успеть полюбоваться закатом. — Он встал. — Сейчас уже за полночь, а я устал как собака, Ди. Думаю, нам лучше лечь. Я только забегу перед этим взглянуть на стихи, которые написал для меня Могильщик Лу.

Судья Ди тоже поднялся.

— Да, еще раз скажу: каллиграфия изумительная. Но содержание двустишия заставляет предположить, что Лу заранее знал о смерти танцовщицы.

Глава 13

Судья Ди проснулся рано. Он открыл раздвижные двери и в ночном халате вышел на веранду насладиться свежим утренним воздухом. Сад камней еще укрывала тень, и листья бамбука до сих пор блестели от тонкой пленки росы.

Вокруг стояла тишина, нигде не раздавалось ни звука. Казалось, все сегодня припозднились с подъемом. Наверное, слуги закончили убирать в доме после пиршества лишь после полуночи. Впрочем, со двора стоящего напротив здания суда уже доносились какие-то команды и бряцанье оружия — это у охраны началась утренняя муштра.

Неторопливо приведя себя в порядок, судья облачился в широкое платье из синего шелка и квадратную шапочку из жесткой черной газовой материи. Потом хлопнул в ладоши и велел слуге с заспанными глазами принести ему чайную корзинку и миску рисовой каши с маринованными овощами.

Слуга вскоре вернулся, неся тяжелый поднос, на котором громоздилась еда: исходящий паром белый рис, всевозможные маринованные овощи, холодная курятина, омлет с крабами, тофу, бамбуковая коробочка с лепешками и блюдце со свежими фруктами, нарезанными ломтиками. Похоже, тут принято было подавать такой роскошный завтрак. Судья Ди попросил слугу вынести стол наружу, под крышу веранды.

Стоило ему только приступить к еде, как писец принес ему конверт с печатью. К нему прилагалось послание от коллеги.

Судья убрал письмо в рукав и приказал писцу проводить его к боковому выходу, объяснив, что хочет совершить утреннюю прогулку. На углу он нанял маленькие носилки и приказал доставить его в «Сапфировый павильон». Пока его несли по улицам, где уже толпились спешащие с утра пораньше на рынок покупатели, он задался вопросом, как его коллега ухитрился скрыть гибель танцовщицы от своих многочисленных слуг. Вероятно, это постарался продувной старый домоправитель.

Носильщики опустили судью перед простой черной лаковой дверью на тихой улице, где преимущественно стояли жилые дома. Ди уже собрался было сказать им, что они, должно быть, ошиблись адресом, но тут заметил на маленькой медной табличке на дверном косяке два иероглифа: «Сапфировый павильон».

Хмурый привратник впустил судью, и он оказался в ухоженном замощенном дворике, который украшали несколько цветущих растений в вазонах из белого мрамора. Над двустворчатыми воротами красного лака в глубине двора на белом фоне были изображены крупные синие иероглифы: «Среди цветов всегда весна». Подписи не было, но каллиграфия наводила на мысли о судье Ло.

Лицо широкоплечего рябого пройдохи выражало сомнение, когда он принял у судьи Ди письмо. Однако, увидев на обратной стороне конверта большую красную печать суда, детина отвесил подобострастный поклон и повел судью по открытой галерее с резными деревянными перилами, покрытыми красным лаком. Обогнув прелестный цветник, они оказались в маленькой приемной.

Судья Ди уселся за чайный столик из полированного сандала, его ноги утопали в мягком ворсистом синем ковре, стены закрывали синие парчовые драпировки. Из белой фарфоровой ку-рительницы на резном столике розового дерева струился дым амбры. За раздвинутыми дверями судья видел фасад обращенного к саду двухэтажного здания. Из-за расставленных вдоль балкона золоченых решетчатых ширм неслось бренчание цитр: вероятно, здешние обитательницы уже приступили к своим музыкальным занятиям.

Вошла крупная женщина в платье из черного Дамаска, сопровождаемая чопорной служанкой с подносом, где стояли чайные принадлежности. Сложив руки в длинных рукавах, хозяйка заведения произнесла вежливую приветственную речь. Вглядываясь в одутловатое лицо с обвисшими щеками и хитрыми глазками-бусинками, судья решил, что она ему не нравится.

— У вас уже был домоправитель из резиденции его чести судьи уезда? — перебил он ее.

Та велела служанке поставить поднос на стол и удалиться. Потом, оправив на себе платье большой белой рукой, сказала:

— Стоящая перед вами очень сожалеет об этом несчастном происшествии, ваша честь. От души надеюсь, что оно не доставило неудобств почтенным гостям.

— Мой коллега сообщил им, что танцовщица всего лишь поранила ногу. Не могли бы вы принести мне ее документы?

— Я не сомневалась, ваша честь, что они вам понадобятся, — ответила женщина, извлекла из рукава сверток с документами и вручила судье.

Тот сразу увидел, что там нет ничего особенно интересного. Маленькая Феникс была младшей дочерью торговца овощами, который продал ее три года назад по очень простой причине: собрав приданое четырем ее старшим сестрам, отец уже не смог сделать это в пятый раз, у него просто не хватило средств. В «Сапфировом павильоне» она занималась танцами с известным педагогом, а также получила начальные навыки чтения и письма.

— Завела ли она особенно близкую дружбу с кем-то из клиентов или из своих товарок? — спросил судья.

Хозяйка «Павильона» церемонно налила ему чашку чая.

— Если говорить о господах, которые постоянно посещают это заведение, — сказала она негромко, — то почти все они знали Маленькую Феникс. Будучи превосходной танцовщицей, она пользовалась большим спросом, и ее постоянно приглашали выступать на пирах и вечеринках. Красавицей она не была, поэтому особым вниманием ее одаривали лишь несколько немолодых господ, которых, несомненно, привлекала ее мальчишеская фигура. Маленькая Феникс всегда им отказывала, и я на нее не давила, потому что она хорошо зарабатывала своими танцами. — Когда женщина продолжила, на ее гладком белом лбу появилась легкая морщинка. — Она была тихой девочкой, очень старалась во время танцевальных занятий, наказывать ее было не за что. Но остальные девушки ее недолюбливали, говорили, что она... воняет и что на самом деле она лисица, принявшая человеческий облик. Очень уж, ваша честь, нелегкая это задача — поддерживать порядок среди всех этих молодых женщин. Требует большого терпения и благоразумия...

— Не занималась ли она время от времени шантажом?

Женщина, протестуя, вскинула руки.

— Прошу прощения, ваша честь, — воскликнула она, бросив на судью укоризненный взгляд, — но все мои девочки знают: если одна из них осмелится на что-то неподобающее, то мигом окажется нагишом у столба для порки! У этого дома давняя устоявшаяся репутация, ваша честь! Конечно, она принимала подарки и... ну, скажем так, знала, как сделать, чтобы подарков было побольше, гм... разнообразными, но вполне законными средствами. Поскольку она была послушна, я позволяла ей иногда навещать ту странную девушку, которая изображает из себя хранительницу святилища Черной Лисицы. Но только потому, что та учила Маленькую Феникс занятным песням, которые пользовались популярностью у наших гостей.

Она поджала тонкие губы.

— А в окрестностях южных ворот какие только проходимцы не ошиваются. Должно быть, ваша честь, там она и свела какое-нибудь неподобающее знакомство, которое привело к такому жестокому преступлению. Получается, что этих девчонок никогда не следует выпускать из виду. От одной мысли о тех немаленьких деньгах, которые я вложила в ее уроки танцев и...

— Кстати о хранительнице лисьего святилища. Она ведь когда-то сбежала из вашего заведения?

Хозяйка «Сапфирового павильона» во второй раз одарила судью возмущенным взглядом.

— Ваша честь, конечно же нет! Ее продали в маленькое заведеньице у восточных ворот. Очень низкого класса, куда ходят кули и вообще всякое отребье. Там... настоящий притон, с вашего позволения.

— Понятно. А Маленькая Феникс никогда не упоминала, что хранительница святилища — не сирота и что ее отец до сих пор живет где-то в городе?

— Никогда, ваша честь. Я как-то раз спросила танцовщицу, не принимает ли эта особа у себя посетителей... мужчин, но она сказала, что, кроме нее, в святилище никто не ходит.

— Поэтесса Юлань очень расстроена кончиной танцовщицы. Не было ли там с обеих сторон какого-то особого интереса?

Хозяйка заведения опустила взгляд.

— На достопочтенную Юлань явно произвело впечатление застенчивое обхождение юной танцовщицы, — ответила она чопорно, а потом быстро добавила: — И, конечно, ее большой талант. Я более чем терпима к женской дружбе, ваша честь. А раз уж я имела честь водить знакомство с поэтессой прежде, в столице... — И она пожала полными плечами.

Судья Ди встал. Когда хозяйка «Павильона» провожала его к воротам, он небрежно обронил:

— Его превосходительство академик, почтенный Чан Ланьпо и досточтимый Лу были разочарованы тем, что не увидели танца Маленькой Феникс. Я полагаю, они, должно быть, видели ее выступления раньше.

— Едва ли это возможно, ваша честь. Эти два прославленных господина, академик и придворный поэт, не в первый раз почтили наш город своим присутствием, но они никогда раньше не участвовали ни в каких приемах, ни в публичных, ни в частных. И сейчас весь город дивится тому, что на этот раз они приняли приглашение нашего судьи. Но его честь судья Ло просто замечательный человек! Всегда такой добрый, такой понимающий. Но вы, ваша честь, вроде упомянули еще кого-то, кто имеет отношение к религии?

— Неважно. До свидания.

Вернувшись в резиденцию, судья Ди приказал писцу доложить о нем судье Ло. Он нашел коллегу в его кабинете на жилой половине. Тот стоял перед окном, сложив руки за спиной. Обернувшись, Ло вяло проговорил:

— Надеюсь, Ди, тебе хорошо спалось. А вот что касается меня... я провел кошмарную ночь. В час ночи прокрался в главную спальню, думал, она больше всего подойдет, чтобы как следует отдохнуть, потому что моя Первая жена всегда рано ложится. Но оказалось, что она и не думает спать, потому что прямо перед ее кроватью орут друг на дружку мои Вторая и Третья жены!

Первая жена сказала, что я должен рассудить их спор. В результате мне пришлось составить компанию Четвертой жене, и она не давала мне уснуть еще час, все рассказывала в подробностях, из-за чего началась ссора! — Указывая на большой официальный конверт на рабочем столе, он театрально провозгласил: — Это письмо от наместника области принес тебе специальный посланник. Если наместник призывает тебя к себе, я утоплюсь в реке!

Судья Ди вскрыл письмо. Это оказалось короткое официальное уведомление о том, что наместник больше не нуждается в его присутствии и поэтому ему следует безотлагательно вернуться к себе в уезд.

— Нет, мне приказано отправляться в Пуян. Я должен выехать не позднее завтрашнего утра.

— Благодарение Небесам за их защиту! Во всяком случае, сегодняшний день у нас есть. Что ты узнал от хозяйки «Сапфирового павильона»?

— Только факты, которые говорят против Юлань, Ло. Во-первых, она действительно проявляла к Маленькой Феникс особый интерес. Во-вторых, никто из троих наших гостей ни разу не бывал в «Павильоне» и, по словам его хозяйки, скорее всего, никогда прежде не встречался с убитой танцовщицей. — Когда судья Ло понуро кивнул, Ди спросил: — Тебе известно, чем твои гости намерены заняться сегодня во второй половине дня?

— Сегодня в четыре мы соберемся в библиотеке, чтобы прочесть и обсудить последний сборник моих стихов. Только подумать, еще недавно я так предвкушал это событие! — И он печально покачал своей круглой головой.

— Как ты думаешь, смогут ли подчиненные твоего домоправителя незаметно проследить за кем-то из твоих гостей, если тот вдруг соберется пройтись после полуденного риса?

— Святые Небеса, Ди! Ты действительно говоришь о слежке за гостями? — Потом он покорно пожал плечами. — Ну, моя карьера в любом случае под большим вопросом. Да, думаю, что смогу пойти на такой риск.

— Отлично. Еще я хочу, чтобы ты приказал начальнику стражи разместить у южных ворот двух своих вооруженных людей. Пусть расположатся в каком-нибудь уличном ларьке напротив пустыря, не сводят с него глаз и арестовывают всякого, кто захочет посетить святилище Черной Лисицы. Не хочу, чтобы с бедняжкой, которая там живет, случилось что-нибудь плохое, к тому же стражники могут понадобиться мне, когда я сам отправлюсь туда после обеда. Где сейчас твои гости?

— Завтракают. А Юлань с моей Первой женой. Таким образом, Ди, у меня есть время, чтобы отвести тебя в архив нашей канцелярии.

Он хлопнул в ладоши и приказал явившемуся начальнику стражи лично отправиться к южным воротам и проинструктировать тамошнего десятника. А перед этим сказать советнику Као, что его ждут в архиве.

Судья Ло провел своего коллегу по лабиринту коридоров в большое прохладное помещение. Вдоль стен до высокого, обмазанного глиной потолка тянулись широкие полки, на которых стояли красные кожаные коробки с документами, учетные книги и папки. Приятно пахло воском, которым натирали коробки, и камфарой — ее листьями перекладывали бумаги, чтобы уберечь их от насекомых. Пол тут был выложен красной плиткой. В центре зала, возле одного конца огромного, установленного на козлах стола, возился с какими-то бумагами старый писарь. А в самом дальнем углу сидел, склонившись над документами, Могильщик Лу.

Глава 14

Тучный Могильщик на этот раз был одет в коричневое конопляное платье, сколотое на левом плече ржавой железной застежкой. Он мрачно выслушал приветствия двух судей, потом молча внимал многословным благодарностям Ло за свиток с написанным прошлой ночью дву-стишьем. А потом, барабаня толстыми пальцами по лежащей перед ним папке с документами, хриплым голосом проговорил:

— Заскочил сюда почитать о крестьянском восстании двухсотлетней давности. У южных ворот была страшная резня. Если бы тела тех, кто пал там под мечами, так и остались бы лежать на месте, протиснуться в ворота было бы невозможно! Вам нужна именно эта папка, Ло?

— Нет, я просто зашел поискать кое-какой документ.

Могильщик по-жабьи уставился на него.

— Вы говорите, поискать? Ну что ж, если не сможете найти, просто опечатайте это помещение да воскурите палочку благовоний в своей лисьей молельне. А когда вернетесь сюда, то сразу найдете то, что вам нужно, — оно будет торчать из остальных документов на полках. Лисий дух помогает чиновникам. Иногда. — Он закрыл папку и встал. — Ну, не пришло ли время отправиться к алтарю Луны?

— Я немедленно провожу вас туда. Надеюсь, Ди, ты тоже присоединишься к нам позже. Ага, вот и мой советник! Помоги моему коллеге найти, что ему требуется, Као.

Ло вышел, почтительно отворив дверь перед Могильщиком.

— Ваша честь, что я могу для вас сделать? — спросил Као своим ясным вежливым голосом.

— Мне сказали, господин Као, что в год Собаки здесь произошло убийство, которое так и не было раскрыто. Мне бы хотелось увидеть документы, относящиеся к этому делу.

— Ваша честь, год Собаки печально известен заговором Девятого принца. Но я не припомню, чтобы читал о каком-то нераскрытом убийстве. Возможно, о нем что-то знает вон тот седобородый старец, ваша честь. Он тут родился и вырос. Эй, Лю, вы знаете о каком-нибудь нераскрытом убийстве в год Собаки?

Старый писарь задумался, теребя растущую на подбородке тонкую клочковатую бородку.

— Нет, господин. В целом для Цзиньхуа это был плохой год из-за государственной измены генерала Мо Тэлина, но нераскрытых убийств не припомню, господин.

— Я читал о деле генерала Мо, — заметил судья Ди. — Он же был союзником мятежного Девятого принца, не так ли?

— Именно так, ваша честь. Все документы вон в той большой красной коробке на пятой сверху полке с правой стороны. А тома в бумажных переплетах, которые стоят рядом, содержат судебные дела за тот же год.

— Давайте-ка перенесем все это сюда на стол, господин Као.

Старый писарь прислонил к стеллажу лестницу и стал по очереди снимать с полки папки и передавать советнику, который в хронологическом порядке раскладывал их на столе. По мере того, как их становилось все больше и больше, судья Ди осознал, какая грандиозная задача перед ним стоит. Ведь нужное ему дело не обязательно содержит нераскрытое убийство. С тем же успехом его могли зарегистрировать как раскрытое, но при этом осужден по нему был невинный человек. Тогда убийцей казненного фактически становился тот, кто дал на него ложные показания.

— Вы содержите архив в образцовом порядке, господин Као, — отметил судья. — Нигде нет ни пылинки.

— Я слежу, чтобы писари ежемесячно снимали все с полок, чтобы отполировать коробки и проветрить документы, — с довольной улыбкой пояснил советник. — Заодно и насекомые не заведутся!

Про себя судья пожалел, что в архиве такая безупречная чистота. Если бы старые документы на верхних полках покрывала пыль, на тех, которыми интересовался студент, остались бы следы его пальцев.

— Я полагаю, убитый студент тоже работал за этим столом?

— Да, ваша честь. Он изучал документы, которые относятся к крестьянскому восстанию. Они вон там, на нижней полке. Очень умный был молодой человек, ваша честь, глубоко вникал в административные проблемы. Когда я приходил сюда, то часто видел, как он просматривает и более свежие документы. Серьезный был исследователь, никогда не втягивал меня в пустые разговоры. Ну вот, ваша честь, на этом все.

— Спасибо. Не буду отрывать вас от работы, господин Као. Если мне потребуется какой-то определенный документ, я попрошу о помощи вашего писаря.

Когда советник ушел, судья Ди уселся за стол и открыл первую папку. Седобородый писарь вернулся к бумагам, которые он разбирал на дальнем конце стола. Вскоре судья уже погряз в уголовных делах. Одно или два показались ему интересными, но он нигде не смог предположить судебных ошибок, а фамилия Сун попалась лишь однажды, в деле о мошенничестве.

Когда молодой писарь принес судье чай, тот с удивлением обнаружил, что до полудня остался всего час. Еще писарь сообщил, что наместник до сих пор в четвертом дворе резиденции вместе со своими гостями. Значит, полуденную трапезу тоже накроют там.

Подавив вздох, судья решил, что разберет коробку, где содержатся документы, касающиеся измены генерала Мо Тэлина, который был признан виновным в преступлении против государства и казнен вместе со всеми своими союзниками. Нельзя было исключать, что кто-то из них стал жертвой ложного обвинения.

Стоило судье открыть коробку, как его губы сами собой изогнулись в довольной улыбке, потому что папки в ней лежали небрежно и порядок их был нарушен. В таком образцовом архиве это могло означать лишь одно: он на верном пути. Студент явно просматривал эти документы и поспешно засунул их обратно в коробку, когда в зал кто-то вошел. Сверяясь с номерами папок, судья аккуратно разложил их на столе.

В первой оказалось краткое изложение дела Девятого принца. Там в осторожных выражениях высказывалось предположение, что принц был человеком неуравновешенным, болезненно подозрительным, подверженным приступам глубокого уныния, завистливым и гневливым. Когда однажды в припадке ярости он чуть было не убил придворного, император отправил его во дворец в Цзиньхуа, надеясь, что спокойная жизнь пойдет ему на пользу. Однако принц принялся растравливать себя мыслями о якобы нанесенных ему обидах. Его подхалимы-придворные твердили, что он народный любимец, а честолюбивая властная супруга постоянно подзуживала его.

В конце концов в мозгу принца созрел совершенно безумный план мятежа и захвата Трона дракона. Когда он попытался привлечь на свою сторону недовольных из числа чиновников и военных, нелепый заговор разоблачили. В Цзиньхуа был послан наделенный всей полнотой власти цензор в сопровождении полка императорской гвардии. Гвардейцы окружили дворец, и цензор вызвал принца с супругой для допроса. Он сказал принцу, что императору все известно, однако тот готов простить мятежника при условии, что принц прикажет своим людям сложить оружие и немедленно вернется в столицу вместе с женой. Тогда принц выхватил меч и убил жену на месте, а потом перерезал себе горло. Гвардейцы заняли дворец и поместили под арест его обитателей, а цензор изъял оттуда все документы. Это произошло в четвертый день второго месяца восемнадцать лет назад.

В тот же день цензор начал расследование. Все посвященные в план восстания придворные и другие сообщники принца были без промедления казнены: император собирался простить принца из-за его помрачившегося рассудка, но у остальных заговорщиков такого оправдания не было. В лихорадке последующих тревожных дней многие безнравственные люди попытались разделаться с личными врагами, ложно обвиняя их в измене. Подобное сплошь и рядом происходит во время серьезных кризисов с масштабными последствиями. Цензор тщательно рассмотрел эти обвинения, большинство из которых были анонимными.

Среди них попалось длинное неподписанное письмо, где сообщалось, что отставной генерал Мо Тэлин входил в число мятежников и что на женской половине его дома в определенном месте спрятана компрометирующая переписка с Девятым принцем. Цензор приказал обыскать генеральский особняк, письма действительно были обнаружены именно там, где указывалось в анонимке, и генерал был арестован по обвинению в государственной измене. Он все отрицал, утверждая, что письма подделал и подбросил кто-то из его старых врагов. Однако цензору стало известно, что генерал счел, будто его несправедливо обошли при присвоении очередного звания, преждевременно вышел в отставку и вернулся в родной уезд Цзиньхуа лелеять свои обиды. Бывшие соратники генерала свидетельствовали, что он часто заводил разговоры о грядущих переменах, которые дадут способным людям шанс занять подобающее им место. Цензор изучил письма и счел их подлинными. Генерал был осужден и казнен вместе с двумя взрослыми сыновьями, как того требовал суровый закон о государственной измене. Все его имущество конфисковало государство.

Судья Ди откинулся на стуле. Отчет был захватывающим, а оттого, что судья изучал его в том же самом суде, где был вынесен приговор, возникало ощущение реальности, которого обычно так не хватает историческим документам. Судья углубился в список генеральского окружения и конфискованной собственности, и вдруг у него перехватило дыхание. У генерала было три жены и две наложницы, фамилия второй была Сун. Дополнительные сведения о ней отсутствовали: она не подвергалась допросу, потому что лишила себя жизни, повесившись вечером третьего дня второго месяца, накануне прибытия цензора в Цзиньхуа. Она родила генералу сына по имени Ивэнь, которому было пять лет, когда с Мо и его окружением случилось непоправимое. Все сходилось! Наконец-то судья нашел зацепку, обнаружить которую так надеялся! Удовлетворенно улыбаясь, он выпрямился на стуле.

Однако улыбка вдруг застыла у него на лице. Студент вернулся отомстить за отца. Это могло означать лишь одно: Сун обнаружил доказательства невиновности генерала Мо. Следовательно, он заподозрил автора анонимного доноса в том, что тот сфабриковал уличающие письма и таким образом стал убийцей генерала. А тот факт, что студент убит, служил неопровержимым доказательством его правоты. О Небеса, что за ужасная судебная ошибка произошла тогда, восемнадцать лет назад!

Судья взялся за протокол слушания дела и, подергивая себя за усы, пробежал его глазами. В пользу генерала Мо говорило лишь то, что никто из участников заговора Девятого принца ни разу не упомянул его в своих показаниях. Однако цензор отклонил этот довод на том основании, что Девятый принц был очень подозрителен и не доверял своим союзникам. Приговор основывался на найденных в генеральском доме письмах, которые были написаны почерком принца на его почтовой бумаге и запечатаны его личной печатью.

Качая головой, судья Ди обратился к тексту анонимного доноса, вернее, к его копии, переписанной равнодушной рукой клерка, потому что подлинник был отправлен в столицу. Однако, судя по безупречному стилю, его автором был высокообразованный человек. На полях документа была копия сделанной цензором приписки: «Это письмо, вероятно, написал недовольный придворный. Незамедлительно проверить содержание и почерк». Из следующего документа судье Ди стало известно, что, несмотря на все усилия подчиненных цензора, вычислить доносчика так и не удалось. Правительство обещало тому, кто написал этот донос, значительное вознаграждение, но за ним никто не явился.

Медленно поглаживая длинную бороду, судья размышлял над делом. Подделать письма Девятого принца, заверенные личной печатью, которую тот всегда держал при себе, было невозможно. Кроме того, у цензора была репутация абсолютно честного и весьма способного следователя, который успешно раскрыл целый ряд других запутанных преступлений, связанных с высокопоставленными персонами. Судья Ди помнил, что его собственный покойный отец, государственный советник, порой рассказывал об этих делах, высоко оценивая проницательность цензора. Если уж он признал генерала виновным, значит, был полностью в этом убежден. Судья встал и принялся расхаживать взад-вперед по архиву.

Какие новые доказательства мог обнаружить студент? Когда происходили все эти события, ему было всего пять лет, а значит, либо до него дошли какие-то слухи, либо он разыскал в архивных документах что-то новое. Как же узнать, что именно выяснил Сун, если сам он убит и убийца похитил с его съемной квартиры уличающие бумаги? Самым разумным казалось поскорее взяться за поиски родни матери студента. Судья подозвал старого писаря и спросил:

— Много ли в этих краях семей по фамилии Сун?

Седобородый писарь веско кивнул.

— Очень много, ваша честь. Богатых и бедных, состоящих между собой в родстве и не состоящих. Раньше, понимаете ли, этот уезд даже носил название Сун.

— Принесите мне налоговый реестр года Собаки, раздел «Платежи», но только ту часть, которая касается семей по фамилии Сун.

Когда старик принес конторскую книгу и раскрыл ее перед судьей на столе, тот принялся искать Сунов с самым низким доходом, поскольку мать Суна была всего лишь второй наложницей. Ее отец, скорее всего, принадлежал к числу безземельных крестьян, мелких лавочников или ремесленников. Таких нашлось всего с полдюжины. Третьим по счету шел Сун Вэньта, владелец овощной лавки, с одной женой и двумя дочерями. Старшая вышла за торговца скобяными товарами по фамилии Хван, а младшую продали генералу Мо в качестве второй наложницы. Ткнув пальцем в строку списка, судья Ди сказал:

— Пожалуйста, выясните в реестре населения за этот год, жив ли еще этот господин Сун.

Старый писец подошел к полкам у боковой стены и, шаркая, вернулся с охапкой толстых свитков. Разворачивая их один за другим и просматривая сделанные бисерным почерком записи, он бормотал себе в бороду: «Сун Вэньта... Сун Вэньта...» Наконец он поднял глаза и покачал головой.

— Должно быть, он и его жена умерли, не оставив потомков мужского пола, ваша честь, потому что в списках этой семьи больше нет. Желаете узнать, ваша честь, в каком году они скончались?

— Нет, в этом нет необходимости. Принесите мне список гильдии торговцев скобяными товарами.

Судья встал со стула. Это была его последняя надежда.

Седобородый открыл большую коробку с ярлыком «Малые гильдии», достал оттуда тонкую тетрадь и вручил судье. Пока старик собирал свитки со списками городских жителей, судья Ди листал тетрадь. Да, в ней обнаружился торговец скобяным товаром по фамилии Хван, жена которого в девичестве носила фамилию Сун. Рядом на полях стоял кружок, обозначавший, что Хван задолжал своей гильдии взнос. Жил он в переулке неподалеку от восточных ворот. Выучив адрес, судья с довольной улыбкой бросил тетрадь на стол.

Засев за бумаги, касающиеся родственников Мо, Ди обнаружил, что после казни генерала его семью разбросало по стране. Сына покончившей с собой наложницы, Суна Ивэня, забрал к себе в столицу его неродной дядя. Вынув из папки копию анонимного доноса, судья сунул ее в рукав, поблагодарил старого писаря и сказал, что документы можно убрать на место. Потом он направился в резиденцию.

На подступах к четвертому двору судья услышал детские крики и смех. Очаровательная сцена предстала перед его глазами. Около двух десятков детей, одетых в яркие платья, резвились вокруг высокого, в человеческий рост, алтаря Луны в центре выложенного плиткой двора. На вершине алтаря виднелась длинноухая белая фигурка Лунного Кролика, сделанная из теста и водворенная на горку круглых праздничных лепешек с начинкой из сладких бобов. У подножия находилось множество блюд и мисок со свежими фруктами и сластями, а по углам стояли высокие красные свечи и бронзовые курильницы, которые должны были зажечь с наступлением темноты.

Судья Ди пересек двор и оказался на широкой мраморной террасе, где расположилась, наблюдая за происходящим, небольшая группа людей. Придворный поэт и Могильщик Лу разместились у самых перил, а Ло, академик и поэтесса — чуть в глубине, возле большого резного кресла черного дерева на низком помосте. В кресле сидела хрупкая старая дама в длинном черном платье, ее белоснежные волосы были гладко зачесаны ото лба назад. В морщинистой руке она держала трость из черного дерева с зеленой нефритовой ручкой. За креслом со строгим видом стояла высокая красивая женщина средних лет в облегающем зеленом шелковом платье с вышивкой. Несомненно, это была Первая жена наместника. За ней в полусумраке зала Ди увидел примерно два десятка женщин, должно быть, это были остальные жены со своими служанками.

Судья Ди подошел к сидящей в кресле даме и отвесил низкий поклон перед ее помостом, не обращая больше ни на кого внимания. Пока дама изучала его своими проницательными старыми глазами, До нагнулся к ней и почтительно прошептал:

— Матушка, это мой коллега Ди из Пуяна.

Старая дама кивнула маленькой головкой и приветствовала судью тихим, но на удивление чистым голосом. Тот уважительно спросил о ее возрасте и узнал, что ей семьдесят два года.

— У меня семнадцать внуков и внучек, судья! — гордо заявила она.

— Боги благословляют благочестивые семьи многочисленным потомством, госпожа, — провозгласил своим трубным голосом академик.

Старая дама с довольной улыбкой закивала головой. Судья Ди приветствовал Шао, потом поклонился придворному поэту и Могильщику Лу и, наконец, поинтересовался здоровьем поэтессы. Та ответила, что благодаря усердным хлопотам Первой жены наместника Ло чувствует себя хорошо, однако судья подумал, что она осунулась и побледнела. Отозвав в сторонку своего коллегу, Ди сказал ему тихим голосом:

— Студент был сыном генерала Мо Телина от наложницы по фамилии Сун. Он приехал сюда доказать, что его отец был осужден по ложному обвинению. Все в точности так, как он сказал Шафран. Сун не стал пользоваться вымышленным именем, потому что его увезли отсюда в пятилетием возрасте, а из родни в живых у него тут осталась только тетка. Приободрись, До. Пусть даже действительно будет доказано, что танцовщицу убила Юлань, у тебя будут хорошие шансы избежать неприятностей, если ты сможешь доложить об открывшихся обстоятельствах, подтверждающих, что генерала Мо Тэлина казнили по ложному обвинению.

— Благословенные Небеса, Ди, что за прекрасные новости! Расскажешь мне о них поподробнее за столом. Трапезу накроют прямо здесь, во дворе, на свежем воздухе.

И он указал на открытую галерею, которая тянулась вдоль задней части террасы. Между колонн стояли столы с блюдами холодных закусок, чередующимися с тарелками искусно уложенных в пирамиды праздничных лепешек.

— Ло, я сейчас должен уйти. Мне нужно навестить кое-кого в городе, а потом пойти в святилище Черной Лисицы. Но я попытаюсь успеть к четырем, чтобы не опоздать к началу обсуждения твоих стихов.

После того, как они вернулись к остальным, мать Ло намекнула, что хотела бы удалиться. Академик и остальные раскланялись со старой дамой, а Ло вместе с Первой женой проводили ее в дом. Судья Ди сообщил академику, что к нему прибыл из Пуяна гонец со срочными бумагами, и извинился, что не сможет присутствовать на трапезе.

— Долг превыше удовольствия. Вы можете идти, Ди!

Глава 15

Первым делом судья отправился к себе в покои, потому что ему нужно было тщательно приготовиться к предстоящему визиту. Родственники людей, казненных за государственную измену, пусть даже и очень дальние, всегда смертельно боятся властей. Даже после многих лет в таких делах могут всплыть новые обстоятельства, грозящие им опасными осложнениями. Судья вынул из шкатулки с письменными принадлежностями полоску красной бумаги и крупно написал на ней: «СУН ЛЯН», справа добавил: «поверенный», а слева — вымышленный адрес в Кантоне. Переодевшись в простое синее платье из хлопка и надев на макушку черную шапочку, он вышел из судебной управы через боковые ворота.

На углу он нанял маленькие носилки. Кули стали протестовать, когда он приказал доставить его к скобяной лавке Хвана, ссылаясь на то, что путь туда слишком долог, а дороги в таком бедном районе слишком плохи. Но после того, как судья, не торгуясь, согласился с ценой и вдобавок сразу оделил их щедрыми чаевыми, они радостно пустились в путь.

Процветающие лавки на главной улице напомнили судье, что Хван задолжал взносы своей гильдии. Это означало, что он живет в отчаянной бедности. Судья велел носильщикам остановиться и купил на серебряную монету большой отрез дорогой синей ткани. В соседней лавке он приобрел двух копченых уток и коробку сладких лепешек. Совершив эти покупки, судья Ди продолжил свой путь.

Носилки миновали рынок, а следом за ним — жилой квартал, который судья узнал: там жил чаеторговец Мэн. Потом они очутились в бедном районе, узкие вонючие улочки которого были как попало замощены неровными булыжниками. Игравшие среди мусора полуголые дети замирали, провожая глазами носилки, которые явно редко появлялись в этих местах.

Не желая привлекать к своему визиту излишнего внимания, судья приказал высадить его перед небольшой чайной. Один носильщик остался возле носилок, а второй пошел вместе с судьей, неся отрез ткани и корзину с утками. Судья порадовался, что взял его с собой, потому что вскоре они оказались в похожем на муравейник переплетении кривых улочек, и носильщику то и дело приходилось на каком-то местном диалекте спрашивать дорогу.

Лавка Хвана представляла собой уличный ларек под заплатанным парусиновым навесом, который крепился к крыше находящегося позади сарая из необожженных кирпичей. Дешевые глиняные чайники свисали с перекладины над уставленным мисками и блюдами столом на козлах. За этим импровизированным прилавком какой-то широкоплечий мужчина в потрепанной одежде старательно нанизывал на нить медные монетки. Когда судья Ди положил на прилавок свою красную карточку, мужчина покачал головой.

— Я могу разобрать лишь фамилию Сун, — сказал он неприветливым грубым голосом. — Что вам нужно?

— На моей карточке написано, что я Сун Лян, поверенный из Кантона, — объяснил судья. — Понимаете, я дальний родственник вашей жены, сын одного из ее неродных дядьев. Зашел вот навестить вас по дороге в столицу.

Смуглое лицо Хвана осветилось. Обернувшись к женщине, которая сидела на скамье у стены с шитьем на коленях, он воскликнул:

— Похоже, один их твоих сородичей наконец-то вспомнил о тебе, женщина! Это твой брат из Кантона, Сун Лян! Прошу вас, господин, заходите, вы проделали такой долгий путь!

Женщина быстро вскочила на ноги. Судья Ди велел носильщику передать ей покупки, а потом подождать возле уличного ларька напротив.

Торговец провел судью в комнатушку, которая служила сразу и спальней, и гостиной, и кухней. Пока он поспешно протирал жирный стол какой-то тряпкой, судья сел на бамбуковую табуретку и сказал женщине:

— Троюродный дядя написал мне из столицы, сестра, что ваши родители умерли, но дал мне ваш адрес. Мой путь лежит через этот город, и я подумал, что заскочу к вам с маленькими подарками к сегодняшнему празднику.

Развернув сверток, женщина расширившимися глазами смотрела на отрез ткани. Судья решил, что ей, пожалуй, около сорока. Лицо ее было правильным, но исхудавшим и морщинистым. Потрясенный Хван воскликнул:

— Вы слишком добры к нам, брат! Милостивые Небеса, что за прекрасная материя! Как же я только смогу отплатить вам за такой дорогой...

— Без труда! Позвольте одинокому путнику разделить трапезу в честь праздника Середины осени со своей родней! Я готов внести в застолье свой скромный вклад.

Он поднял крышку корзины и достал оттуда коробку с лепешками. А Хван тем временем не мог оторвать глаз от содержимого корзины.

— Целых две утки! Постарайся поаккуратнее их разрезать, женщина! И принеси из лавки новое блюдо и чашки. Я приберег для сегодняшнего праздника кувшинчик вина, но даже не смел мечтать, что к нему у нас будет мясо. Да еще копченые утки, они же такие дорогие!

Он налил судье чашку чая, а потом завел вежливый разговор о семье гостя в Кантоне, о его делах и о том, как прошло путешествие. Судья Ди убедительно ответил на все вопросы, добавив, что должен будет сегодня же продолжить путь. Потом он сказал:

— Давайте съедим одну утку сейчас, а второй вы сможете поужинать вечером.

Хван вскинул руку:

— Брат, до ужина нас могут постигнуть разные беды, и с Небес, и от людей, — торжественно объявил он. — Поэтому мы наедимся досыта здесь и сейчас. — Он повернулся к жене, которая слушала разговор с довольной улыбкой на измученном заботами лице. — Обещаю, женщина, что с моих уст не слетит больше ни одного дурного слова о твоей семье!

Она застенчиво посмотрела на судью.

— Понимаете, брат, после тех ужасных событий никто больше не смел приходить сюда, чтобы нас навестить.

— Да, пересуды о деле генерала шли даже на юге, — заметил судья. — Очень печально, что ваша сестра покончила с собой перед тем, как все это случилось, но исходя из интересов семьи, может, и к лучшему, что вы не оказались вовлечены в дело о государственной измене.

Когда Хван и его жена кивнули, он спросил:

— А что сталось с Ивэнем?

Хван хмыкнул.

— С Ивэнем? Несколько лет назад я слышал, что он грамотеем заделался. Таким ученым и важным, что ему не до родной тетки.

— А почему ваша сестра наложила на себя руки? — спросил у женщины судья. — С ней что, плохо обращались в генеральском доме?

— Да нет, почему же плохо, — медленно ответила женщина. — Хорошо с ней обращались, особенно после того, как она Ивэня родила, такого крепыша и красавчика. Но сестра была...

— Она была проклятой... — начал Хван, но жена быстро оборвала его:

— Последи за своим поганым языком! — И продолжила, обращаясь к судье: — Она, правда, ничего не могла с собой поделать. Может, в этом все-таки батюшка виноват... — Женщина тяжело вздохнула и подлила всем вина. — До пятнадцати-то она тихая была, почтительная девочка, знаете, животных любила. И раз принесла домой лисенка, нашла его где-то. Батюшка как его увидел, испугался страшно, лисенок ведь черным был, знаете, как оборотни бывают. И убил его сразу. А у сестры припадок сделался, и она уже больше прежней никогда не была.

Торговец смущенно посмотрел на судью.

— Лисий дух в нее вошел. Блудливый.

Его жена кивнула.

— Батюшка даосского священника звал, но не помогло, сколько он заклинаний ни читал, лисий дух так и не вышел. Когда ей шестнадцать было, она всем молодым людям глазки строила, а сама так хороша была, что матушке приходилось за ней с утра до ночи присматривать.

А потом старуха одна, которая в генеральский дом продавала гребни и пудру, сказала отцу, что Первая жена генерала Мо подыскивает мужу наложницу. Батюшка очень обрадовался, сестру показали Первой жене, та одобрила, ну сделку и заключили. Все хорошо шло, сестре хоть в большом доме и приходилось работать-надрываться, зато Первая жена ей к каждому празднику новое платье дарила, а после того, как она Ивэня родила, ее больше никто и пальцем не тронул.

— Эта дура сама все испортила, — буркнул Хван и быстро допил вино из своей чашки.

Его жена откинула со лба тронутую сединой прядь.

— Встретила я как-то служанку Первой жены на рынке, она мне и говорит, как, мол, мне с сестрой повезло, которая о родне не забывает и добилась даже, чтобы каждую неделю родителей навещать. Тут я и поняла, что что-то странное происходит, потому что сестра-то уже больше полугода у нас не была. Но потом пришла все-таки. Она в тягости была, но не от генерала.

Я ее к повитухе водила, та ей давала всякие настои пить, но не помогло. Она родила девочку, генералу сказала, что выкидыш случился, а ребенка на улице бросила.

— Вот такой она и была! — сердито воскликнул Хван. — Жестокой, бессердечной женщиной-лисой.

— Она горевала, что ей пришлось так поступить, — запротестовала его жена. — Девочку в кусок шерстяной индийской ткани завернула, чтобы та не простыла. Дорогой ткани, шафранового цвета, ее еще буддисты используют, чтобы... — Заметив пораженное лицо судьи Ди, она быстро продолжила: — Простите, брат, невеселая это история. Так давно все случилось, а я до сих пор... — И она заплакала.

Хван потрепал ее по плечу.

— Не надо, зачем слезы в такой хороший день! — И обратился к судье: — У нас, понимаете, своих детей нет. С женой всегда такое, как об этом рассказывать начнет. Ну а чтобы сократить длинную историю, скажу, что старый генерал узнал обо всем. Один генеральский слуга рассказал нам, что старик орал, мол, и ей, и ее дружку головы мечом отрубит. Она повесилась, а генерал не успел отрубить голову ее любовнику, потому что на следующий день явились солдаты императора, и он сам без головы остался. В странном мире мы живем, брат! Давайте еще по одной выпьем. И ты с нами выпей, женщина!

— А кто был ее любовником? — спросил судья.

— Она так и не сказала мне этого, — проговорила женщина, вытирая глаза. — Сказала только, что это очень ученый господин, который вхож в дома самых знатных людей.

— Я рад, что правильно выбрал из двух сестер! — воскликнул Хван. Его лицо пылало. — Моя старушка много трудится, шитьем вот зарабатывает, так что нам удается сводить концы с концами. Но в мужских делах ничего не понимает, так и знайте! Хотела, чтоб я перестал платить взносы в гильдию! Я ей говорю, нет, продай нашу зимнюю одежду! Если мужчина не в гильдии, он просто пес бродячий, а не мужчина! И оказался прав, потому что с вашим отрезом ткани, брат, мы сможем много лет хорошо одеваться. В моем деле важно, чтобы за прилавком стоял хорошо одетый человек!

Покончив с едой, судья сказал женщине:

— Сестра, отнесите завтра мою карточку к черному входу в резиденцию наместника. Я вел дела с тамошним домоправителем, он позаботится, чтобы вы получали заказы на шитье. — И он встал.

Хван с женой уговаривали его побыть у них еще, но он сказал, что ему нужно не опоздать на паром, чтобы переправиться на другой берег реки.

Носильщик проводил его обратно к чайной, где ждал паланкин. Пока судью несли обратно на главную улицу, в его мыслях царила неразбериха. Расплатившись на углу с носильщиками, он отправился в резиденцию. От привратника, который впустил его через боковой вход, Ди узнал, что судья Ло сейчас в приемной на первом этаже главного здания. Видимо, обсуждение стихов в библиотеке еще не началось. Судья заторопился в собственные покои.

Там он достал из ящика стола документы по делу поэтессы, которые подготовил для него Ло, и стал пролистывать их, даже не присаживаясь, пока не нашел текст анонимного письма, где сообщалось о теле, зарытом под вишней в монастыре Белой Цапли. Тогда судья вытащил из рукава донос на генерала Мо Тэлина и положил его рядом с первой анонимкой. Медленно поглаживая черную бороду, он сравнил оба документа. Это были безликие копии, сделанные руками писарей, и понять, принадлежат ли эти два послания одному и тому же автору, можно было только по стилю. С сомнением качая головой, судья убрал оба листа в рукав и отправился в главный двор.

Судья Ло сидел за чайным столом, заваленным кипой бумаг, с кисточкой для письма в руках и поджатыми губами. Он поднял голову и взволнованно проговорил:

— Я тут просматриваю и подправляю свои недавние произведения, Ди. Как ты думаешь, академик оценит повторяющуюся рифму в этой балладе? — Ло уже готов был зачитать стихотворение, правкой которого он был так поглощен, но судья Ди быстро сказал:

— В другой раз, Ло! Я сделал странное открытие, о котором тебе нужно знать. — Он уселся напротив коллеги. — Буду краток, ведь тебе скоро в библиотеку. Уже почти четыре часа.

— О нет, старший брат, у нас уйма времени! Видишь ли, в чем дело, трапеза в четвертом дворе затянулась. Придворный поэт и Юлань написали кое-какие стихотворения, и мы стали обсуждать их за вином, а вина было много! Поэтому все четыре моих гостя отправились прямо к себе в покои, чтобы прилечь, и с тех пор никто из них пока еще не показывался.

— Хорошо! Получается, что ни один из гостей не пошел в город и тебе не пришлось подключать агентов твоего домоправителя для слежки. А теперь вот что: мать убитого студента была наложницей генерала Мо Тэлина. Уже после рождения сына она связалась с неизвестным мужчиной и бросила их незаконную дочь. А дочь эта — не кто иная, как Шафран, хранительница святилища Черной Лисицы.

Увидев ошеломленное лицо Ло, судья Ди быстро продолжил:

— Брошенное дитя было завернуто в шафрановую шерстяную ткань, поэтому неудивительно, что девочку так и назвали: Шафран. Выходит, что Шафран — сестра Суна по матери, вот почему он говорил девушке, что никогда не сможет на ней жениться. А еще выходит, что отец Шафран и убийца студента — одно и то же лицо. Старый генерал сказал своей наложнице за день до ареста, что узнал о ее интрижке с одним из его друзей, и пообещал убить обоих собственными руками. Наложница тут же повесилась, а генерала на следующий день арестовали, и он не успел поквитаться с ее любовником.

— Благие Небеса! Где ты все это выяснил, Ди?

— По большей части в твоем архиве. Судя по всему, студент Сун был убежден, что любовник матери написал анонимный донос, где ложно обвинил генерала в измене, чтобы генерал не успел уличить его в шашнях с чужой наложницей. В первом пункте студент ошибся.

Я прочел все официальные отчеты и пришел к убеждению, что генерал все же участвовал в заговоре, как и любовник его наложницы. А вот по второму пункту Сун был совершенно прав. Злоумышленник написал донос, понимая, что в противном случае цензору понадобится какое-то время, чтобы выйти на генерала. При помощи анонимки он решил эту проблему и добился того, что генерала взяли в первый же день и тот не смог ничего ему сделать.

Судья Ло поднял руку.

— Не так быстро, Ди! Если генерал был виновен в государственной измене, зачем доносчику убивать студента? Получается, что, изобличив генерала, он совершил похвальный поступок.

— Должно быть, доносчик занимает высокое положение и, следовательно, не может допустить, чтобы ему предъявили обвинение в блуде. К тому же он наверняка был глубоко вовлечен в заговор, раз знал, где именно генерал хранит письма Девятого принца. Вот почему он не пришел за предложенной правительством наградой.

— Святые Небеса, Ди! И кто же этот человек?

— Боюсь, что это один из твоих гостей, Шао, Чан или Лу. Погоди спорить! У меня есть неопровержимые доказательства, что это кто-то из них. А Шафран скажет нам, кто именно. Хоть отец и навещал ее с закрытым лицом, я уверен, она сможет опознать его по голосу, фигуре и манере держаться.

— Но ты же не можешь всерьез подозревать Могильщика Лу, Ди! Ну какая женщина захочет в любовники такого урода?

— А вот тут, Ло, я не уверен. Мать студента была порочной особой. Кстати, ее родственники приписывают это тому, что она была одержима духом похотливой черной лисицы. Так или иначе, порочная и разочарованная женщина — а ей было от силы семнадцать, когда ее продали в дом почти шестидесятилетнего генерала, — могла почувствовать влечение к Могильщику именно из-за его безобразной внешности. К тому же Лу — сильная духом, необычная личность, многих женщин к таким влечет. Хорошо бы ты во время поэтической встречи попытался выяснить, бывали ли Чан и Могильщик в Цзиньхуа во время суда над генералом Мо. Что академик занимал тогда здесь пост областного наместника, мы и так знаем. Можешь позвать домоправителя?

Ло хлопнул в ладоши и дал распоряжение вошедшему мальчику-слуге. Судья Ди продолжал:

— А еще мне хотелось бы, чтобы ты, Ло, также выяснил, был ли кто-то из наших подозреваемых в Озерном уезде в то время, когда Юлань арестовали в монастыре Белой Цапли.

— Ди, зачем тебе это? — изумленно спросил его коллега.

— Потому что дело Юлань тоже началось с того, что власти получили анонимный донос, написанный образованным человеком, а преступники, как правило, прибегают в своих действиях к одному и тому же методу. В случае с генералом Мо обвинение в измене было обоснованным, но доносчик также преследовал и собственные цели, хотел помешать генералу отомстить ему. Теперь, спустя восемнадцать лет, ученый господин вполне мог снова написать анонимное письмо, чтобы сообщить о другом преступлении, а именно убийстве служанки, и снова сделать это для достижения какой-то тайной цели. А следовательно...

Вошел домоправитель, поэтому судья замолчал, взял у Ло кисточку и написал на полоске бумаги имя хозяина скобяной лавки Хвана, его адрес и имя Сун Лян. Вручая листок домоправителю, он сказал:

— Госпожа Хван придет завтра утром к черному входу в резиденцию с визитной карточкой господина Сун Ляна. Его честь желает, чтобы вы заказали ей какое-нибудь шитье. И задержите ее на некоторое время, потому что нам, возможно, понадобится ее увидеть. А теперь попросите сюда господина Као.

Когда домоправитель, низко поклонившись, удалился, Ло желчно спросил:

— Что это за господин Сун Лян? И кто он такой, демоны его забери?

— Вообще говоря, это я. — Судья вкратце рассказал коллеге о своем визите к торговцу Хвану и подвел итог: — Это достойная чета, и у них нет детей. Я подумывал предложить тебе поселить у них Шафран, когда она окончательно поправится. А сейчас мне нужно забрать ее с пустыря, и для этого мне понадобится твой советник. — Вытащив из рукава два анонимных послания, он передал их Ло. — Вот копии анонимных доносов. Ты ведь знаток тончайших нюансов литературных стилей. Пожалуйста, вникни в них хорошенько и оцени, какова вероятность, что их написал один и тот же образованный человек. Скорее убирай их в рукав! Идет твой советник!

Когда советник отвесил положенный поклон, судья Ло сказал ему:

— Я хочу, чтобы вы сопровождали моего коллегу в святилище Черной Лисицы у южных ворот, Као. Я решил, что пустырь, на котором оно стоит, нужно облагородить, и первым шагом на пути к этому будет выселение из святилища полоумной, которая вообразила себя его хранительницей.

— Мы отправимся туда вместе в казенном паланкине, господин Као, — добавил судья Ди. — Домашний лекарь и сиделка последуют за нами в закрытом паланкине, потому что я слышал, будто эта молодая женщина серьезно больна.

Советник поклонился.

— Я сейчас же все организую. — И обратился к судье Ло: — Ваша честь, академик прислал слугу с запиской, что готов принять гостей.

— Святые Небеса, мои стихи! — воскликнул Ло.

Судья Ди помог ему собрать и разложить по порядку громоздящиеся на столе бумаги и проводил коллегу до второго двора. Потом он в одиночестве направился к выходу из судебной управы.

Советник Као ждал его у ворот, рядом стоял наготове большой служебный паланкин.

— Лекарь и сиделка вон в тех закрытых носилках, ваша честь, — оповестил он судью. Пока их выносили на улицу через монументальные арочные ворота, Као продолжил: — Из этого пустыря можно сделать общественный парк, ваша честь. Никуда не годится, что прямо внутри городских стен у нас есть место, где может собираться всякое отребье. Вы согласны, ваша честь?

— Согласен.

— Надеюсь, вы нашли утром в архиве то, что искали, ваша честь.

— Нашел.

Заметив, что у судьи нет настроения для досужих разговоров, советник Као замолчал. Однако, когда они выехали на Храмовую улицу, заговорил снова:

— Вчера утром, ваша честь, я посетил Могильщика Лу в храме в конце этой улицы. Оказалось совсем непросто убедить этого господина принять приглашение его чести. Он согласился, лишь когда я упомянул, что вы тоже будете присутствовать на званом ужине его чести судьи.

Судья Ди выпрямился.

— А он не объяснил почему?

— Он сказал, ваша честь, что у вас репутация блестящего следователя по уголовным делам. И еще говорил что-то об интересном опыте и о лисах, если я правильно запомнил.

— Понятно. У вас есть какие-то соображения, что он при этом имел в виду?

— Никаких, ваша честь. Могильщик — очень странный человек. Кажется, ему важно было убедить меня, что он прибыл сюда лишь накануне вечером, но... О Небеса, почему мы остановились? — Као выглянул из паланкина.

Старшина носильщиков подошел к окну и доложил советнику:

— Господин, дорогу загородила толпа. Подождите совсем чуть-чуть, я прикажу нас пропустить.

Судья Ди услышал гул голосов возбужденной толпы. Паланкин немного продвинулся вперед и снова остановился. У окна возник десятник стражи. Коротко отсалютовав, он сказал Као:

— Простите, господин, но вам лучше бы туда не ездить. Ведьма из разрушенного святилища подхватила водобоязнь. Она...

Судья быстро сдвинул в сторону дверной экран и вышел из паланкина. Улицу перегородили шесть стражников с выставленными вперед копьями, не давая пройти кучке любопытных.

За их спинами у обочины лежала Шафран, ее маленькая фигурка казалась жалкой в изодранном грязном халате. Двое солдат прижимали ее шею к земле вилами добрых десять чи длиной. Чуть подальше посреди пустой дороги другие стражники разводили костер.

— Лучше не подходить близко, ваша честь, — предупредил десятник судью Ди. — Мы собираемся сжечь тело для верности. Толком непонятно, как передается эта болезнь.

Подошел советник Као.

— В чем дело, десятник? — спросил он. — Эта женщина мертва?

— Да, господин. Полчаса назад мои люди, которые караулили вон в том уличном киоске, услышали из-за кустов дикие крики и странные звуки вроде лая. Они подумали, что на кого-то напал бешеный пес, бросились в караулку и вернулась с вилами. Я как раз собирался пройти через вон те старые ворота на пустырь, когда эта ведьма выскочила на улицу. Она вопила что только есть мочи, ее лицо страшно перекосилось, а изо рта шла пена. Ведьма бросилась на нас, но один из моих людей сумел вилами прижать ее за шею к земле. Она ухватилась за вилы и стала так метаться, что понадобился еще один человек, чтобы удержать ее на месте. В конце концов ее руки ослабли, упали, и она умерла.

Десятник сдвинул на макушку железный шлем и вытер вспотевший лоб.

— До чего же замечательный человек наш судья, господин! Он, должно быть, ожидал чего-то в этом роде. Я получил приказ держать моих людей в этом ларьке, чтобы они глаз не сводили со старых ворот. Потому-то они и оказались на месте прежде, чем ведьма напала на кого-то из прохожих.

— Наш судья — голова! — с широкой улыбкой сказал один из солдат.

Судья Ди кивнул лекарю, который вышел из вторых носилок.

— У умершей было бешенство, — коротко сообщил он. — Вы согласны с тем, что тело нужно сжечь?

— Конечно, ваша честь. И вилы, которыми ее держали, тоже. Да и кусты, через которые она

лезла, хорошо бы на всякий случай сжечь. Это ужасная болезнь, ваша честь.

— Останьтесь здесь и проследите, чтобы все было проделано должным образом, — приказал судья советнику Као. — Я возвращаюсь в судебную управу.

Глава 16

Стайка молодых служанок суетилась вокруг трех служебных паланкинов, которые стояли в главном дворе резиденции. Одни поправляли парчовые покрывала на подушках, другие укладывали чайные корзинки и коробочки со сластями. Их веселый щебет действовал судье Ди на нервы. Он подошел к старику-домоправителю, который разговаривал со старшиной двух десятков носильщиков, сидевших на корточках у стены. Одеты они были в аккуратные коричневые куртки с широкими красными кушаками. Домоправитель сообщил судье, что поэтическая встреча в библиотеке окончилась. Гости разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться, и судья Ло последовал их примеру.

Судья Ди тоже отправился в свои покои. Там он передвинул кресло к открытым раздвижным дверям и устало опустился в него. Обхватив правой рукой локоть левой, он опустил подбородок на крепко сжатый кулак и мрачно уставился на сад камней, освещенный бледным светом предвечернего солнца.

Долгий, протяжный крик в вышине заставил его поднять глаза. Там пролетала стая гусей, их крылья неспешно вздымались и опускались в небесной синеве. Верный признак осени.

Наконец судья встал и прошел в комнаты. Равнодушно переоделся в то же темно-фиолетовое платье, в котором был вчера во второй половине дня. Водружая на макушку жесткую высокую шапочку, он услышал, как в переднем дворе стучат кованые башмаки. Это прибыло военное сопровождение, а значит, скоро участники празднества отправятся в путь.

Пройдя через главный двор, судья присоединился к Лу. На Могильщике было выцветшее синее платье, подпоясанное вокруг отнюдь не тоненькой талии вместо кушака простой веревкой, и большие соломенные сандалии на босу ногу. В руках он держал крючковатую палку, с которой свисал узелок с одеждой. Когда они вдвоем поднялись на мраморную террасу перед главным залом, где стояли в своих блестящих парчовых одеяниях судья Ло, академик и придворный поэт, Могильщик хмуро проговорил:

— Не тревожьтесь насчет моего вида, господа! Я переоденусь в храме на утесе. В этом узелке мое лучшее платье.

— У вас впечатляющий вид в любой одежде, Могильщик! — добродушно сказал академик. — Я поеду с вами, Чан. Мы должны обсудить наши разногласия относительно того этюда в стихах.

— Отправляйтесь! — заявил Могильщик. — Я пойду пешком.

— Это невозможно, господин, — запротестовал судья Ло. — Горная дорога крутая, и...

— Я хорошо знаю эту дорогу, мне доводилось преодолевать и более крутые подъемы, — отрезал Могильщик. — Мне нравятся горные пейзажи, нравится заставлять тело работать. Я просто зашел сказать, чтобы вы не беспокоились насчет носилок для меня. — И он со своей крючковатой палкой на плече зашагал прочь.

— Ну, в таком случае ты поедешь со мной, Ди, — сказал До. — Госпожа Юлань займет третий паланкин вместе с горничной моей Первой жены, которая будет ей прислуживать. — Повернувшись к академику, он спросил: — Господин, могу я проводить вас к паланкину?

Наместник вместе с академиком и придворным поэтом сошел по мраморным ступеням, и тридцать солдат отсалютовали им своими алебардами. До и судья Ди как раз собирались сесть во второй паланкин, когда увидели появившуюся на террасе впечатляющую фигуру поэтессы, одетую в развевавшееся тонкое платье белого шелка и синий парчовый жакет с серебряным цветочным орнаментом и широкими рукавами. Густая масса ее черных волос была уложена в сложную высокую прическу, которую удерживали длинные серебряные шпильки; их концы украшали золотые филигранные подвески со сверкающими синими сапфирами. За ней следовала пожилая служанка в простом синем платье.

Поудобнее устраиваясь на подушках, Ло раздраженно спросил:

— Ты видел это платье и шпильки, Ди? Она взяла их на время у моей Первой жены! Кстати, наша поэтическая встреча не затянулась. Академик и Чан оказались не расположены откровенно высказывать свое мнение относительно моих стихов. А Могильщик даже не попытался скрыть скуку. Неприятный тип! Но должен сказать, что Юлань сделала несколько очень уместных замечаний. У нее, голубушки, хорошее чувство языка. — Он подкрутил кончики своих усиков так, чтобы они смотрели кверху. — Теперь о том, где были мои гости во время суда над генералом Мо. Выяснить это оказалось совсем несложно. Стоило мне упомянуть это дело, как академик прочел о нем целую лекцию. Оказывается, цензор призвал тогда его к себе, чтобы посоветоваться относительно ситуации в уезде. Что до Чана Ланьпо, то он тоже был здесь, вел переговоры с недовольными крестьянами-арендаторами. Его семья, знаешь ли, владеет чуть ли не половиной здешних пахотных земель. Чан присутствовал на заседаниях суда, чтобы иметь возможность понаблюдать за противоречивыми человеческими страстями. Во всяком случае, он так сказал. Могильщик Лу жил здесь в старинном храме, проводил беседы о каком-то буддийском тексте. А вот были ли они в Озерном уезде, когда арестовали поэтессу, я не спросил. Куда ты пристроил девчонку из святилища Черной Лисицы, Ди?

— Она умерла, Ло. От бешенства. Наверно, подцепила от какой-то лисы. Понимаешь, она всегда их любила, даже позволяла им лизать себе лицо. И вот...

— Святые Небеса, Ди, это плохо!

— Очень плохо. Теперь у нас нет никого, кто... — Он прервался, услышав громкий звук гонгов.

Паланкины миновали жилую часть резиденции и прибыли к главным воротам комплекса на территории суда. Во главе процессии шли двенадцать стражников, четверо из них били в медные гонги. Некоторые несли длинные шесты с красными лакированными табличками. Золотые иероглифы, красовавшиеся на одних табличках, означали «Суд Цзиньхуа», другие гласили — «Дай дорогу». У остальных стражников были фонари с теми же надписями: их зажгут во время ночного возвращения в город.

Тяжелые, обитые железом главные ворота распахнулись, и процессия вышла на улицу: впереди стражники, потом три паланкина, каждый — с двадцатью солдатами по бокам. Еще десять вооруженных до зубов солдат замыкали колонну. Толпа в праздничных одеждах поспешно расступилась, вновь и вновь раздавались крики: «Да здравствует наш судья!» Судья Ди с удовлетворением отметил это очередное свидетельство популярности его коллеги в народе. После того, как они покинули торговую улицу и стало тише, он проговорил:

— Я рассчитывал, что Шафран опознает преступника. Ее смерть — ужасный удар, Ло, ведь никаких доказательств у меня нет. Впрочем, я могу доказать, что злоумышленник — кто-то из твоих троих гостей. Один из них должен быть отцом Шафран, тем самым человеком, который убил ее брата по матери, студента Суна. Я уже говорил тебе об этом после визита к тетке Шафран, а теперь могу добавить, что тот же самый человек убил танцовщицу Маленькую Феникс.

— Милостивые Небеса! — воскликнул наместник Ло. — Это значит, я...

Судья Ди поднял руку.

— К несчастью, мое открытие ничем тебе не поможет, пока мы не выясним, кто из них это совершил. Позволь мне подвести итог и обрисовать ситуацию. Отправной точкой будет вчерашнее убийство танцовщицы Маленькой Феникс, потом я, принимая во внимание восемнадцатилетней давности суд над генералом Мо, перейду к убийству студента, которое произошло за день до этого. И наконец, мы вместе рассмотрим убийство служанки в монастыре Белой Цапли. Таким образом, мы сможем придерживаться в этих делах строгой хронологии.

Итак, начнем с убийства танцовщицы. Тут очень важен момент, когда Маленькая Феникс увидела на пустыре отца Шафран, который возвращался от дочери. Тогда эта встреча ничего не значила для танцовщицы, потому что она никогда прежде не сталкивалась с этим человеком. Вчера во второй половине дня Маленькая Феникс пожелала взглянуть на твой пиршественный зал, где ей предстояло выступать вечером, и Юлань, которая была ею увлечена, взяла ее с собой в твою резиденцию. Девушка сообщила Юлани, что будет исполнять танец «Феникс среди пурпурных облаков», который считался ее коронным номером. Потом она встретила твоих гостей. Это была короткая встреча, До, но после этого танцовщица вдруг решила внести в программу изменения. Оставила идею насчет «Пурпурных облаков», хотя хорошо знала этот танец, который всегда отлично принимали зрители, и остановилась на «Логове черной лисицы». Она никогда прежде не исполняла этот номер на публике, и у нее даже не было для него приличных нот.

— Во имя Неба! — вскрикнул Ло. — Так значит, девка узнала человека, которого встретила на пустыре!

— Вот именно! Она его узнала, но он не подал вида, что тоже узнал ее. Что ж, она освежит его память, а напоминанием послужит танец черной лисицы. После выступления танцовщица, как заведено, немного посидит и выпьет с каждым из гостей; вот тогда-то она и расскажет отцу Шафран, что ей все о нем известно, и выдвинет свои требования. Она была честолюбивой девушкой, преданной своему искусству, и поэтому я полагаю, что, если дело касается Шао или Чана, она пожелала бы быть представленной в высших кругах столицы и, возможно, настаивала бы на солидном ежемесячном содержании. А у Могильщика потребовала бы, чтобы он стал покровительствовать ей, к примеру признав ее своей дочерью, и способствовал бы ее карьере, используя все немалые возможности, которые дает его громкое имя.

Шантаж, обыкновенный шантаж в чистом виде.

Судья огладил бороду и вздохнул.

— Девушкой она была умной, но недооценила свою жертву. Убийца долго не думал. Когда ты объявил о ее намерении станцевать «Логово черной лисицы», это стало явным знаком того, что Маленькая Феникс опознала в нем посетителя пустыря и собирается этим воспользоваться. Тогда он решил убить ее, едва только появится такая возможность. Случай представился во время фейерверка, и он не преминул им воспользоваться. В точности, как я описал тебе ночью. Именно на основании этих рассуждений, Ло, я заявляю: у меня есть неопровержимое доказательство, что убийца — один из твоих гостей.

— Я рад, что Юлань этого не делала! — воскликнул судья Ло. — Да, мы действительно не знаем, кто из троих совершил преступление, но ты спас мою карьеру, старший брат! Теперь я с чистой совестью могу заявить, что убийство танцовщицы — дело местное и никакого отношения к поэтессе не имеет. Я никогда не смогу достойно отблагодарить тебя за это, я...

Звуки команд и бряцанье оружия оборвали его речь. Процессия выходила из города через западные ворота. Судья Ди продолжил свои рассуждения.

— Далее. Убийство студента Суна. Во время суда над его отцом он был пятилетним ребенком, которого дядюшка сразу же увез в столицу. Мы можем лишь предполагать, где и когда он получил сведения, что его отца оговорили. Полагаю, ему стала известна история прелюбодеяния матери, должно быть, дядя или еще кто-то из родственников поведали ее мальчику, когда тот подрос, ведь его тетя сказала, что в Цзиньхуа он не приезжал никогда. Так или иначе он узнал, что в результате этого прелюбодеяния на свет появилась Шафран, и приехал сюда, чтобы познакомиться с сестрой по матери. Одновременно он рылся в твоем архиве в поисках документов, касающихся суда над генералом. Шафран не сказала ему, что ее время от времени навещает отец, но, должно быть, отцу о студенте сообщила.

И о том, что его зовут Сун Ивэнь, и что он приехал в Цзиньхуа, чтобы призвать к ответу убийцу своего отца, и что он поселился у чаеторговца. Преступник пробрался в дом Мэна и убил студента.

Судья Ло горячо закивал.

— А потом, Ди, он обыскал покои студента, чтобы найти бумаги, которые могли бы на него навести. Возможно, он обнаружил старые письма генерала Мо или матери Суна. Власти конфисковали все имущество генерала, но семье в таких случаях всегда разрешают взять что-то из одежды, и спустя много лет студент мог обнаружить в подкладке отцовских платьев секретные бумаги или что-нибудь еще: одни Небеса знают, что там могло быть.

— А это, Ло, мы узнаем, только когда вычислим убийцу и соберем достаточно улик, чтобы его допросить. Но сейчас шансы того, что нам удастся это сделать, видятся мне призрачными. Однако, прежде чем углубиться в эту проблему, я хотел бы обсудить третий пункт, а именно дело поэтессы и ее забитой насмерть в монастыре Белой Цапли служанки. Скажи мне, что ты обнаружил, сличая два анонимных письма, которые я тебе дал.

— Совсем немногое, Ди. Оба написаны весьма грамотным человеком, тебе ведь известно, как строги правила нашего литературного стиля. Для описания каждого события, каждого аспекта или обстоятельства человеческой жизни, которые только можно вообразить, существуют жестко определенные выражения, поэтому все, кто получил хорошее образование, используют одни и те же единственно верные фразы, написав их в единственно верных местах. Будь письма написаны личностью необразованной, все, конечно, было бы иначе, тогда легко было бы найти одинаковые обороты речи или одинаковые ошибки. Но в нашем случае я могу лишь отметить сходство в употреблении некоторых предлогов, дающее возможность предположить, что оба письма написаны одним и тем же человеком. Прости, Ди, мне нечем тебя порадовать.

— Хотелось бы мне увидеть подлинники этих писем! — воскликнул судья Ди. — В свое время я углубленно изучал почерки людей, так что наверняка смог бы сделать соответствующие выводы. Но для этого пришлось бы отправиться в столицу, и к тому же я сомневаюсь, что Верховный суд дал бы мне разрешение на проверку этих писем. — И он раздраженно подергал себя за усы.

— Зачем тебе непременно понадобились эти письма, Ди? При твоей острой наблюдательности, старший брат, ты найдешь и другие способы понять, кто из троих моих гостей — преступник. Небеса, да этот тип, должно быть, вел двойную жизнь! Ты же должен заметить нечто в их речах или в их...

Судья Ди решительно покачал головой.

— Ты зря надеешься на это, До! Наша главная проблема в том, что все трое подозреваемых — весьма своеобразные люди, действия которых нельзя истолковать исходя из обычных человеческих реакций. Давай смотреть правде в глаза, До, эта троица превосходит нас в учености, таланте и опыте, а об их выдающемся положении в обществе и говорить не приходится!

Попытайся мы их допросить, и это обернется настоящей катастрофой, и для тебя, и для меня. И прибегать к обычным уловкам, принятым в нашем деле, тоже бесполезно. Это, друг мой, люди, вооруженные гигантским интеллектом, самообладанием и житейской мудростью! К тому же у академика, к примеру, опыт расследования преступлений куда существеннее, чем у тебя или у меня! С ними бессмысленно блефовать, бессмысленно пытаться заставить их проговориться от неожиданности, все это напрасный труд.

Ло печально покачал головой.

— Сказать по правде, Ди, я все еще никак не могу освоиться с мыслью, что один из троих наших величайших писателей — убийца. Чем можно объяснить, что подобный человек дошел до совершения жестоких, страшных преступлений?

Судья Ди пожал плечами:

— Мы можем лишь гадать. Например, я могу вообразить, что академик страдает от переизбытка опыта. Испытав все, что может предложить нормальная человеческая жизнь, он ищет острых ощущений. Придворный поэт, напротив, явно одержим мыслью, что его существование лишено настоящих чувств и это дурно отражается на его творениях. Чувство разочарования может заставить совершить самые неожиданные поступки. Что до Могильщика Лу, то ты сам рассказал мне, что, не придя еще к своим нынешним убеждениям, он жестоко притеснял крестьян-арендаторов монастырских земель. А сейчас, похоже, он решил, что выше добра и зла, и это очень опасная линия поведения. Я привел тебе, Ло, несколько простых объяснений — первые, которые пришли мне в голову. Не сомневаюсь, что на самом деле все куда сложнее.

Судья Ло кивнул. Потом он открыл одну из корзинок, вытащил горсть сластей и принялся жевать их. Судья Ди собрался было налить себе чая из чайной корзинки под сиденьем, но тут паланкин вдруг сильно накренился. Ди отодвинул оконную занавеску. Процессия поднималась по обсаженной соснами крутой горной дороге. Ло изящно вытер руки носовым платком и продолжил разговор.

— От обычных проверок тоже толку не будет, во всяком случае в том, что касается Шао и Чана. Оба заявили, что позавчера, когда был убит студент, рано отправились в постель. Но тебе ведь известно, Ди, что правительственная гостиница, где они остановились, велика и народу там много, чиновники постоянно снуют туда-сюда, и невозможно уследить, выходил ли кто-то из постояльцев в ночи, особенно если он постарался сделать это незаметно. Ну а что ты можешь сказать насчет Могильщика?

— С ним та же неутешительная история. Любой может войти в храм и выйти из него, в этом я убедился лично. И оттуда легко добраться до западных ворот, где живет чаеторговец, если знать, как срезать путь по переулкам. Теперь, когда не стало Шафран, я сильно опасаюсь, что мы окончательно зашли в тупик, Ло.

И коллеги погрузились в угрюмое молчание. Судья Ди медленно пропускал меж пальцев свои бакенбарды. После долгой паузы он вдруг сказал:

— Я только что прокрутил в голове воспоминания о вчерашнем званом ужине. Скажи, Ди, тебя не поразило, как мило общались между собой твои гости? Все четверо, включая поэтессу. Вежливо, но сдержанно, приветливо, но ненавязчиво, совсем чуть-чуть добродушно подшучивая, в общем, они вели себя именно так, как ожидаешь от коллег по литературной деятельности, каждый из которых достиг высот в своей области. А между тем эти четверо периодически встречались на протяжении ряда лет.

Кто знает, что они думают друг о друге в действительности, какие воспоминания о взаимной либо безответной любви или ненависти связывают их между собой? Ни один из мужчин ни намеком не выказал свои истинные чувства. С поэтессой, однако, ситуация иная. По своей натуре она женщина страстная, и полтора месяца по тюрьмам и судам сильно на ней сказались. Вчера вечером она слегка приподняла свою маску. Лишь однажды — но на один короткий миг я ощутил, как в воздухе сгустилось напряжение.

— Ты имеешь в виду тот момент, когда она прочла это свое странное стихотворение о счастливом воссоединении?

— Совершенно верно. Ты ей нравишься, Ло, и я совершенно убежден, что она ни за что не стала бы читать подобные стихи, если бы расстроенные чувства не заставили ее позабыть о твоем присутствии. Позднее, когда мы смотрели на балконе фейерверк и Юлань несколько остыла, она более или менее извинилась перед тобой. Это стихотворение предназначалось одному из твоих гостей, Ло.

— Рад слышать. Ее жестокое осуждение по-настоящему меня потрясло, тем более что для импровизации стихотворение поразительно хорошо.

— Что ты сказал? Извини, Ло, я просто снова задумался об этих двух анонимных письмах. Если они написаны одним и тем же лицом, значит, один из твоих гостей ненавидит Юлань.

Ненавидит так сильно, что хочет видеть ее на эшафоте. Мы опять возвращаемся к главному вопросу: который из троих? Что ж, я обещал тебе поговорить с поэтессой о том, что произошло в монастыре Белой Цапли, и надеюсь, что сегодня вечером у меня такая возможность появится. А потом я коснусь в разговоре этого анонимного письма и незаметно прослежу за тем, кто как на это отреагирует. Особенно как отреагирует поэтесса. Однако я должен честно тебе признаться, что не жду многого от этой попытки.

— Утешил, называется! — пробормотал судья Ло.

Он откинулся на подушки и смиренно сложил руки на животе.

Через некоторое время они вновь оказались на ровной площадке. Паланкин остановился. Вокруг слышался глухой шум голосов.

Процессия добралась до плоской возвышенности, открытого пространства среди гигантских сосен. Благодаря синевато-зеленому цвету хвои этих деревьев Изумрудный утес и получил свое название. Впереди, у самого обрыва, стоял открытый со всех четырех сторон одноэтажный павильон, тяжелую крышу которого поддерживали ряды толстых деревянных колонн. Утес нависал над глубоким узким ущельем. Напротив возвышались два горных хребта. Первый из них находился примерно на одном уровне с павильоном, а второй вздымался в исчерченное красными полосами небо. На другом краю утеса виднелся небольшой храм, его остроконечная крыша наполовину скрывалась в ветвях высоких сосен. Перед храмом выстроились маленькие ларьки, где торговали едой. Сейчас они были закрыты из-за визита судьи. Повара Ло устроили возле них кухню прямо под открытым небом. Вокруг расставленных среди деревьев столов суетились слуги с полными еды корзинами и большими кувшинами вина. Там будут отмечать праздник стражники, военные и другие служащие суда. Носильщики и кули подъедят и выпьют то, что останется.

Когда судья Ло стоял у переднего паланкина, приветствуя академика и придворного поэта, показалась фигура Могильщика Лу. Он подоткнул полы своего выцветшего синего платья под заменяющую ему пояс веревку, явив всему миру крепкие волосатые ноги. Узелок с одеждой он по-прежнему нес на перекинутой через плечо палке, как это делают крестьяне.

— Могильщик, вы выглядите как заправский горный отшельник! — крикнул академик. — Из тех, что живут не тужат, питаясь только сосновыми семечками да утренней росой!

Тучный монах ухмыльнулся, обнажив потемневшие неровные зубы и продолжая путь к храму.

Судья Ло повел своих гостей по усыпанной хвоей дорожке к гранитным ступеням павильона, основание которого было слегка приподнято над землей. Судья Ди, который шел последним, заметил, что трое солдат не последовали за остальными к импровизированной кухне. Они присели под высокой сосной, которая росла примерно посредине между храмом и павильоном. На них были железные шипастые шлемы, а за спиной у каждого висел меч. Судья узнал плечистого десятника, которого видел в суде. Это были конвойные, которых губернатор отрядил сопровождать поэтессу. Судья Ло взял на себя ответственность за Юлань только на время, пока та находилась на территории его резиденции. Теперь, вне судебной управы, конвой снова был настороже. Неудивительно, ведь они отвечали за узницу головой. Однако их присутствие, омрачавшее веселую загородную вылазку, неожиданно вызвало у судьи приступ тревоги.

Глава 17

Судья Ди проследовал за остальными в павильон. Все быстро выпили горячего чая, а потом судья До отвел гостей к резной мраморной балюстраде на краю обрыва. Стоя у низких перил, они молча наблюдали, как опускается за горы красный диск заходящего солнца. Затем над ущельем начала быстро сгущаться тьма. Наклонившись через ограждение, судья Ди увидел отвесную кручу. До дна пропасти было, вероятно, более тридцати чи. От горного потока, который вихрился водопадами среди зазубренных скал далеко внизу, поднимался густой туман.

Придворный поэт повернулся.

— Незабываемое зрелище! — благоговейно произнес он. — Хотел бы я запечатлеть его великолепие в нескольких строках, пробуждающих воспоминание...

— Только бы ваши строки не повторяли мои! — со слабой улыбкой перебил его академик. — Когда я впервые посетил это знаменитое место — сопровождая государственного советника Чу, — то написал четыре строфы о здешнем закате. Насколько я помню, советник велел вырезать их тут на стропилах. Давайте посмотрим, Чан!

Все отправились изучать десятки больших и малых дощечек, прикрепленных к стропилам павильона, на каждой из которых были изречения и стихи знаменитых посетителей этого места. Академик приказал слуге, который зажигал напольные лампы, поднять одну из них повыше. Глядя вверх, придворный поэт воскликнул:

— Да, Шао, вон ваше стихотворение. Висит очень высоко, но я все равно могу разобрать текст. Прекрасный классический стиль!

— Я ковыляю на костылях старых цитат, — сказал академик. — Но вообще-то, для моего стиха могли бы найти место и получше. Ах да, теперь я вспомнил! Советник назвал тогдашнее событие «Встреча под облаками». Кто-нибудь предложит хорошее название для нашего теперешнего собрания?

— Встреча в тумане, — произнес хриплый голос.

Это поднимался по ступеням Могильщик Лу, вновь одетый в свое длинное винно-красное платье с черной отделкой.

— Отличное название! — отозвался придворный поэт. — Тумана действительно нынче порядочно. Посмотрите, как его длинные пряди крадутся среди деревьев!

— Я не это имел в виду, — заметил Могильщик.

— Будем надеяться, что скоро взойдет луна, — сказал судья Ди. — Ведь праздник Середины осени посвящен именно ей.

Слуги наполнили вином чаши на круглом столике красного лака у мраморной балюстрады, на котором уже стояли многочисленные холодные закуски. Судья Ло поднял свою чашу.

— Почтительно приветствую всех вас на «Встрече в тумане». Раз уж блюда у нас тут простые, деревенские, предлагаю всем усаживаться без чинов.

Однако он, вопреки сказанному, предложил академику место по правую руку от себя, а придворному поэту — по левую. Воздух был прохладен, поэтому кресла застелили толстыми стегаными одеялами на вате, а на плиточный пол положили деревянные подставки для ног. Судья Ди сел напротив коллеги, между Могильщиком Лу и поэтессой. Прислужники расставили на столе большие блюда с горячими пельменями — видно, главный повар судьи До сообразил, что в такую зябкую ночь гостей вряд ли порадуют холодные закуски. Две служанки вновь наполнили чаши. Могильщик осушил свою одним глотком и сказал своим хриплым голосом:

— У меня было приятное восхождение. Видел золотого фазана и двух гиббонов, которые раскачивались на ветвях деревьев. А еще лисицу. Очень крупную. Она...

— Очень надеюсь, Могильщик, что сегодня вы избавите нас от своих жутких лисьих историй, — с улыбкой перебила его поэтесса. И обратилась к судье: — В прошлый раз, когда мы встречались в Озерном уезде, он нагнал на нас страху до мурашек!

Судья Ди подумал, что сейчас Юлань выглядит куда лучше, чем в полдень. Впрочем, возможно, это потому, что она тщательно накрасилась.

Могильщик остановил на ней взгляд своих жабьих глаз.

— Временами у меня открывается ясновидение, — спокойно заявил он. — Если я рассказываю остальным то, что вижу, то делаю это отчасти, чтобы похвастать, а отчасти, чтобы развеять собственные страхи. А все потому, что мне не нравится то, что я вижу. Лично я предпочитаю наблюдать за животными. В дикой природе.

Судья Ди заметил, что Могильщик пребывает в несвойственном ему мрачном расположении духа.

— На моей предыдущей должности, в Ханьюани, — сказал судья, — в лесу прямо за моей резиденцией обитало много гиббонов. Я ежедневно наблюдал за ними за утренним чаем с задней галереи.

— Любить животных — дело хорошее, — медленно проговорил Могильщик. — Никто не знает, каким животным он был в прошлой жизни. Не знает он, и в кого вселится его душа в следующем воплощении.

— Мне кажется, судья, вы когда-то были свирепым тигром, — игриво сказала поэтесса судье Ди.

— Скорее, сторожевым псом, госпожа, — ответил судья и обратился к Могильщику: — Господин, но вы, насколько я понимаю, уже не буддист. Однако вы по-прежнему верите в учение о переселении душ?

— Конечно же, верю! Почему некоторые с колыбели до гробовой доски живут в жалкой нищете? Или почему младенца постигает мучительная, чудовищная кончина? Единственное приемлемое объяснение в том, что они искупают злодеяния прошлой жизни. Как высшие силы могут ожидать, чтобы мы раскаялись во всех своих грехах всего за один срок земного существования?

— Нет-нет, Ло, я настаиваю! — вклинился в их разговор академик. — Вы должны прочесть одно из ваших пикантных любовных стихотворений, чтобы подтвердить репутацию великого ловеласа!

— Ло — любовник любви, — сухо заметила поэтесса. — Он играет многими женщинами, потому что не способен по-настоящему полюбить одну.

— Какое недоброе замечание в адрес нашего любезного хозяина! — воскликнул придворный поэт. — За это, Юлань, вам полагается штраф! Прочтите нам одно из ваших стихотворений о любви.

— Я больше не читаю любовных стихов. Уже нет. Но для вас один напишу.

Судья Ло поманил своего домоправителя и показал на приставной столик, где стояли наготове тушь и бумага. Судья Ди заметил, что его коллега какой-то бледный. Похоже, замечание Юлани задело его за живое. Домоправитель выбрал лист бумаги, но академик провозгласил:

— Не пристало нашей великой Юлани писать свои бессмертные стихи на клочке бумаги! Начертайте их вот тут, на колонне, чтобы ими, вырезанными в дереве, могли восхищаться будущие поколения!

Поэтесса пожала плечами, встала и подошла к ближайшей колонне. Одна служанка несла за ней квадратную тушечницу и кисть для письма, другая стояла рядом со свечой. Юлань водила по колонне ладонью, пока не нашла особенно гладкое место. Судью снова поразили ее тонкие, прекрасной формы руки. Она обмакнула кисточку в тушь и вывела несколько изящных иероглифов.

— Ба! — воскликнул академик. — Вся осенняя тоска передана в нескольких строках. Наша поэтесса прощена. Давайте вместе за нее выпьем!

Потом они подняли еще множество тостов, а слуги тем временем подавали все новые горячие блюда. Вокруг стола появились четыре большие медные жаровни с алеющими углями, потому что теперь, когда ночь вступила в свои права, на утесе становилось все холоднее, а из ущелья поднимался влажный туман. Луну закрыли темные тучи. Судья До, который до сих пор отсутствующе смотрел, как свет фонарей падает на сосны, вдруг подался вперед.

— Какого демона эти трое солдат разводят костер вон там, под деревьями?

— Это мои конвоиры, судья, — ровным тоном сказала поэтесса.

— До чего обнаглели! — закричал Ло. — Я им сию же минуту...

— Вы брали на себя ответственность за меня лишь на то время, пока я находилась в вашей резиденции, — поспешно напомнила ему Юлань.

— A-а... Гм... да, понимаю, — пробормотал Ло. Потом он резко спросил: — Домоправитель, где наш карп в кисло-сладком соусе?

Судья Ди лично долил Юлани вина.

— Мой друг Ло дал мне свои заметки относительно дела, которое ведется против вас, госпожа. Ему пришло в голову, что я мог бы помочь вам составить заявление суду. Писатель из меня не очень хороший, но я занимался изучением правовых документов, и...

Поэтесса поставила свою чашу.

— Я ценю ваши добрые намерения, ваша честь. Но полтора месяца по разным тюрьмам дали мне достаточно времени, чтобы обдумать обстоятельства моего дела. И хотя мне недостает, конечно, ваших обширных познаний в правовой терминологии, я все же думаю, что лучше всего справлюсь со своей защитой сама. Позвольте, я налью вам еще!

— Юлань, не глупите! — бесцеремонно вмешался Могильщик. — У Ди репутация большого знатока в этой области.

— Я вот чему поражаюсь, — продолжил судья Ди. — Никто не придает должного значения тому, что дело было начато на основании анонимного письма. Я не нашел никаких указаний на то, чтобы кто-нибудь постарался выяснить: а откуда доносчику стало известно о погребенном теле? Письмо явно написано образованным человеком, а значит, это не кто-то из разбойничьей шайки. У вас, госпожа, есть какие-нибудь предположения относительно личности доносчика?

— Будь они у меня, — отрывисто ответила она, — я сообщила бы о них в суде. — Она выпила свое вино и добавила: — А может, и не сообщила бы.

Внезапно все замолчали. Потом придворный поэт примирительно заметил:

— Непоследовательность — это привилегия красивой и талантливой женщины! Я пью за вас, Юлань!

— Присоединяюсь к тосту! — загремел академик.

Вся компания рассмеялась, но судья подумал, что это какой-то неискренний смех. Все уже изрядно выпили, но Ди знал, что трое гостей-поэтов способны вместить изрядное количество вина, не теряя голову. Однако глаза поэтессы лихорадочно блестели, и казалось, что она вот-вот утратит над собой власть. Нужно было как-то вызвать Юлань на откровенность, ведь ее последнее загадочное замечание, кажется, намекало на то, что она кого-то подозревает и подозреваемый сидит сейчас за этим столом.

— Обвиняющее вас анонимное письмо, госпожа, — продолжил он, — напомнило мне еще об одном, написанном здесь, в Цзиньхуа, восемнадцать лет назад. Оно привело к падению генерала Мо Талина. И тоже, представьте себе, было написано человеком образованным.

Метнув на судью острый взгляд, поэтесса подняла изогнутые брови и спросила:

— Вы говорите, восемнадцать лет назад? Сомневаюсь, что это как-то мне поможет.

— Случилось так, — продолжал судья Ди, — что я познакомился с человеком, причастным к делу генерала, правда, не скрою, лишь косвенно. Однако в нашей беседе открылось кое-что новое. Речь зашла о дочери одной из наложниц генерала, фамилия которой была Сун.

Он оглянулся на Могильщика, но тучный монах, похоже, совсем не следил за разговором, с удовольствием уплетая тушеные побеги бамбука. Академик и придворный поэт его слушали, но на их лицах был написан лишь вежливый интерес. Краем глаза Ди заметил испуганное выражение лица сидевшей подле него поэтессы. Он сделал быстрый подсчет: в то время ей было всего двенадцать! Вероятно, кто-то рассказал ей об этом деле. Кто-то, кто о нем знал. Могильщик положил палочки для еды.

— Вы говорите, Сун? Та же фамилия, что у убитого вчера студента?

— Совершенно верно, господин. В связи с его убийством мы с коллегой и обратились к старому делу о государственной измене генерала Мо.

— Я, конечно, не знаю, что вы пытаетесь там найти, — присоединился к разговору академик, — но если вы считаете, что генералу вынесен неверный приговор, вы на ложном пути! Вам известно, что я выступал в роли советника цензора и внимательно следил за процессом. Поэтому могу вас заверить, что вина генерала полностью доказана. Такая жалость, он был хорошим солдатом и с виду казался весьма порядочным, да только сердцевина у него оказалась гнилая. Все не мог забыть, что ему не дали повышения.

Придворный поэт кивнул, сделал глоток из своей чаши и тоже вступил в разговор:

— Я почти ничего не знаю о деле генерала, Ло, но интересуюсь загадками. Не могли бы вы объяснить, какая связь между судом над совершившим измену Мо и недавним убийством студента?

— Студент носил фамилию Сун, господин, и мы думаем, что он мог быть единоутробным братом наложницы генерала, которую только что упомянул Ди, — пояснил судья Ло.

— Мне кажется, это притянуто за уши! — запротестовал придворный поэт.

Юлань попыталась заговорить, но судья Ди быстро произнес:

— О нет, господин. Понимаете, генеральская наложница бросила дочь, потому что та появилась на свет в результате прелюбодеяния. Мы рассудили так: когда студент узнал, что в Цзиньхуа живет и его сестра, и любовник матери, он мог пожелать наведаться сюда, чтобы найти этого человека. Мы с коллегой обнаружили, что студент посещал архив местного суда, чтобы узнать о друзьях и знакомых генерала.

— Я восхищен, Ло! — воскликнул академик. — Оказывается, так замечательно принимая нас у себя в гостях, вы умудрялись находить время и для исполнения своих служебных обязанностей! И делали это так незаметно, что мы ничего даже не заподозрили! Удалось ли обнаружить что-нибудь относительно убийцы студента?

— Вообще-то, всю эту работу проделал мой коллега Ди. Он может рассказать вам о последних открытиях.

— Благодаря чистой случайности, — сказал судья Ди, — я обнаружил Шафран — сестру Суна по матери. Она оказалась хранительницей святилища Черной Лисицы у южных ворот. Шафран полоумная, но...

— Показания душевнобольных лиц в суде не принимаются, — перебил придворный поэт. — Это даже мне известно, хоть я и не разбираюсь в законах.

Могильщик повернулся в кресле. Пристально глядя на судью своими выпученными глазами, он спросил:

— Так значит, Ди, вы знакомы с Шафран?

Глава 18

Могильщик Лу поджал толстые губы. Крутя чашу с вином в большой волосатой руке, он задумчиво продолжил:

— Как-то раз я тоже навещал эту девчонку. Дело в том, что я заинтересовался ею из-за ее привязанности к лисам, которые отвечают ей взаимностью. Окрестности просто кишат ими. Знаете историю этой девицы? Ее продали в дешевый дом свиданий, но она откусила кончик языка первому же своему клиенту. Совершенно по-лисьи! Этот тип чуть до смерти кровью не истек, а она сиганула в окошко и побежала прямиком в лисий храм на пустыре. Там с тех пор и обитает.

— Господин, а когда вы видели ее в последний раз? — как бы между делом спросил судья Ди.

— Когда? Ну, должно быть, осенью прошлого года. Когда я снова пришел в Цзиньхуа три дня назад, то хотел провести с ней побольше времени. Чтобы выяснить, что именно за связь существует между ней и этими лисами. — Он покачал своей большой головой. — И пару раз пошел было туда, но каждый раз поворачивал обратно от ворот перед пустырем из-за того, что там вечно толпится много призраков. — Он долил себе вина, повернулся к судье Ло и продолжил: — Другая девчонка, та, что вы наняли, чтобы она вчера для нас станцевала, — она тоже выглядит как лисица. Как ее нога?

Судья Ло бросил быстрый вопросительный взгляд на судью Ди и, когда тот кивнул, сказал, обращаясь ко всей компании:

— Вчера нам не хотелось вас расстраивать, господа, поэтому мы объявили, что танцовщица поранилась. Но на самом деле ее убили.

— Так и знал! — пробормотал Могильщик. — Ее мертвое тело лежало совсем рядом все время, пока мы выпивали и беседовали.

Придворный поэт с ошеломленным видом смотрел на Юлань.

— Убили? — переспросил он. — А вы ее нашли?

Когда поэтесса кивнула, академик сварливо произнес:

— Ло, вам следовало бы сказать нам об этом. Нас, знаете ли, не так-то просто расстроить. А благодаря своему долгому опыту расследований, который я приобрел, работая судьей, я, возможно, мог бы дать вам пару полезных советов. Итак, выходит, у вас на руках два убийства, а? Оставил ли прикончивший танцовщицу негодяй какие-нибудь улики?

Видя, что коллега колеблется, судья Ди ответил вместо него:

— Оба эти дела тесно связаны, господин. Что до студента Суна и поисков, которые он вел в архиве, я полностью согласен с тем, что его отец был виновен в государственной измене и что в этом отношении Сун ошибался. Но мой коллега и я думаем, что студент оказался близок к тому, чтобы выследить лицо, донесшее на его отца не столько из патриотических, сколько из шкурных соображений, а именно...

Его речь прервал отчаянный возглас поэтессы.

— Неужели вам так необходимо и дальше вести эти ужасные разговоры? — дрожащим голосом спросила она. — О преследовании своей жертвы, о том, как вы приближаетесь к ней, все сильнее сужая круги? Вы забыли, что я тоже обвиняемая, что над моей головой нависла угроза смертного приговора? Да как вы можете...

— Успокойтесь, Юлань! — вмешался академик. — Ни о чем не тревожьтесь! Конечно, у вас нет ни малейшего повода беспокоиться о том, каким будет приговор. Столичные судьи все, как один, превосходные люди, я лично знаю каждого из них. Уверяю, ваше слушание будет чистой воды формальность, после чего они полностью вас оправдают.

— Совершенно верно, — сказал придворный поэт.

Судья Ди быстро продолжил:

— Госпожа, у меня есть для вас хорошая новость. Несколько минут назад я сообщил, что оба анонимных письма — и с доносом на генерала Мо, и то, что обвиняет вас, — были написаны образованными людьми. Так вот, мы обнаружили, что эти письма написало одно и то же лицо, и теперь, госпожа, мы сможем взглянуть на ваше дело с новой точки зрения.

Академик и придворный поэт в полном изумлении уставились на судью.

— А что с убийством танцовщицы? — каркнул Могильщик. — Я бы послушал еще об этой лисице, ведь, в конце-то концов, ее убили прямо у нас под носом!

— Вы, конечно, знакомы с историей Лестницы супруги. И с тем, что супруга Девятого принца устроила за ширмой дверь, которая ведет прямиком в пиршественный зал...

Сбоку от судьи Ди что-то загрохотало. Это поэтесса вскочила на ноги, опрокинув свое кресло. Глядя на судью сверху вниз пылающими глазами, она принялась кричать:

— Вы просто идиот! С этими надуманными, бестолковыми теориями! Вы неспособны увидеть истину, даже когда она прямо у вас перед глазами! — Прижав обе руки к вздымающейся груди, она отчаянно пыталась справиться с дыханием. — Сказать не могу, как же я устала от этого крючкотворства. Оно окружает меня уже почти два месяца, и мне больше этого не вынести! — Стукнув кулаком по столу, поэтесса выкрикнула: — Глупец, это я убила танцовщицу за шантаж! Она сама напросилась! Я воткнула ножницы в ее цыплячью шею, а потом вернулась к вам и доиграла свою роль!

В воцарившемся глубоком молчании она обвела собравшихся горящим взглядом. Судья Ди, остолбенев, смотрел на нее.

— Вот так финал! — пробормотал судья До.

Потом поэтесса опустила глаза и уже спокойнее продолжила:

— Студент Сун был моим любовником. Он не сомневался, что его отца обвинили ложно. Танцовщица сказала мне, что Сун навещал Шафран. Эту бедную дурочку, одержимую эротическими галлюцинациями. Со скелетом в саване вместо любовника. Страдавшую оттого, что она — подкидыш, и поэтому вообразившую себе отца, который якобы регулярно приходит, чтобы ее навестить. Маленькая Феникс сказала мне, что поддерживала все иллюзии этой полоумной, чтобы та была в хорошем настроении и учила ее этим своим странным песням. Говорю вам, Маленькая Феникс была хитрой, злобной мерзавкой, которая заслуживала смерти. Она вытянула у Суна мою тайну и собиралась шантажировать меня ею. Я узнала об этом вчера во второй половине дня. Первоначально она собиралась исполнить «Пурпурные облака», но увидела меня, взвесила свои шансы и переключилась на «Логово черной лисицы». Так она хотела намекнуть, что встретилась с Су-ном в разрушенном святилище.

Поэтесса говорила так быстро, что ей пришлось сделать паузу и перевести дух. Судья Ди отчаянно пытался разобраться в ее путаном рассказе. Его тщательно выверенная теория разлетелась вдребезги даже прежде, чем он как следует ее сформулировал. Раздался лязг железа. Три конвоира, встревоженные грохотом кресла и криками поэтессы, подошли к павильону. Десятник остановился у колонны, явно не зная, что делать. Его никто не замечал, все глаза были устремлены на поэтессу, которая стояла уперев ладони в стол. Потом судья Ди спросил голосом, в котором едва узнал свой собственный:

— А какую вашу тайну танцовщица узнала от Суна?

Поэтесса обернулась и поманила десятника.

— Подойдите сюда. Вы хорошо со мной обращались и поэтому имеете право послушать.

Когда тот приблизился к столу, обеспокоенно поглядывая на судью До, поэтесса заговорила снова:

— Сун был моим любовником, но вскоре я покончила с ним и отослала от себя. Все это произошло прошлой осенью. Полтора месяца назад он приехал на несколько дней в Озерный уезд, пришел ко мне и стал умолять, чтобы я к нему вернулась. Я отказала, с меня хватило любовников. К тому времени я возненавидела мужчин, и в друзьях у меня осталось лишь несколько девушек. Можно подумать, они того стоили! Я обнаружила, что моя служанка обманывает меня с кули, и велела ей собирать вещи и уходить. Она вернулась поздним вечером того же дня, думала, что я уже ушла на свою обычную прогулку. Я застала ее с поличным, когда она опустошала мою шкатулку с драгоценностями!

Юлань замолчала, нетерпеливо отбросив прядь, выпавшую из растрепавшейся прически.

— Я хотела лишь устроить ей хорошую порку. Но потом... потом со мной что-то сталось, будто я порола не ее, а каждый удар кнута был направлен на меня, на мое собственное глупое безрассудство! Когда я пришла в себя и поняла, что натворила, служанка была уже мертва. Я потащила ее в сад и обнаружила Суна, стоящего у задней калитки. Без единого слова он помог мне отволочь тело под вишню и похоронить. Потом он разровнял землю и заговорил. Сказал, что это будет нашей общей тайной. Я ответила — ничего подобного, он тоже замешан, потому что, помогая мне закопать тело, стал соучастником убийства, и лучше ему убраться подальше. Он потихоньку ушел. Я подумала, как мне защитить себя от обвинений, если тело найдут, и сломала замок на калитке. А два серебряных подсвечника закопала под алтарем в храме.

Она глубоко вдохнула, опять повернулась к десятнику и мягко проговорила:

— Я приношу вам свои извинения. Вы терпеливо ждали меня на улице, когда три дня назад в Цзиньхуа я зашла в лавку, где продают серебряные изделия. Там я наткнулась на Суна. Он шепнул, что, если написанного им анонимного письма окажется недостаточно, чтобы привести меня на эшафот, он собирается принять еще и другие меры. Но, возможно, я сперва захочу поговорить с ним? Я пообещала, что приду к нему в полночь. Из уважения ко мне, десятник, вы не поставили стражу перед дверями моей комнаты. Я выскользнула из гостиницы и отправилась к Суну. Когда он впустил меня в свои покои, я убила его напильником, который подобрала в мусорной куче в переулке. Ну вот и все.

— Госпожа, я прошу вас меня извинить, — проговорил десятник и с непроницаемым выражением лица принялся разматывать тонкую цепь, обвязанную у него вокруг пояса.

— Тебе всегда удавались импровизации, — раздался вдруг глубокий голос.

Он принадлежал академику. Тот поднялся и стоял теперь за своим креслом: внушительная фигура, высокая и крупная, в свободном парчовом платье. Свет свисающих со стропил фонарей падал на его надменное решительное лицо, зрачки глаз с яркими белками казались огромными. Он тщательно расправил одежду, а потом небрежно произнес:

— Однако я не желаю быть в долгу перед обычной шлюхой.

И не торопясь перешагнул низкую балюстраду.

Поэтесса пронзительно закричала. Судья вскочил и кинулся к краю пропасти, следом за ним — десятник и Ло. Из темноты далеко внизу доносился лишь слабый звук потока, мчащегося по дну ущелья.

Когда судья Ди обернулся, крики Юлани стихли. Ошеломленная, она стояла у балюстрады рядом с придворным поэтом. Судья Ло отдал несколько коротких распоряжений своему старому домоправителю, тот кивнул и бросился вниз по лестнице. Поэтесса вернулась к столу, тяжело опустилась в кресло и бесцветным голосом сказала:

— Он был единственным мужчиной, которого я любила. Давайте выпьем вместе в последний раз. Скоро я должна буду с вами попрощаться. Смотрите, показалась луна!

Когда они снова уселись за стол, десятник отступил и встал за самой дальней колонной. Двое его подчиненных присоединились к нему. Пока судья Ди наполнял чашу Юлани, наместник Ло сказал:

— Мой домоправитель сообщил, что чуть подальше есть тропинка, ведущая на дно ущелья. Несколько моих людей сейчас спускаются по ней, чтобы отыскать тело. Но, вероятно, оно будет найдено ниже по течению, которое тут очень сильное.

Поэтесса поставила локти на стол и со слабой улыбкой сказала:

— Уже много лет назад он приказал подготовить проект великолепного мавзолея, который должны были возвести у него на родине после его смерти. А теперь его тело... — Она закрыла лицо руками.

Ло и Могильщик в молчании смотрели на ее трясущиеся плечи. Придворный поэт, отвернувшись, глядел широко раскрытыми глазами на залитую лунным светом горную гряду. Потом поэтесса уронила руки на стол.

— Да, он был единственным мужчиной, которого я на самом деле любила. Мне пришелся по душе поэт Вэнь Туньян, он был щедр, и мне нравилось его общество. Было и еще несколько других приятных мне мужчин. Но Шао Фаньвэнь жил внутри меня, прямо тут, он словно проник мне под кожу. Я влюбилась в него, когда мне было девятнадцать. Он велел мне тайком сбежать из заведения, где я работала, отказавшись внести выкуп. Когда он меня бросил, то оставил без гроша. Мне пришлось зарабатывать на жизнь в дешевом притоне, потому что после побега мое имя оказалось в черном списке и в приличные заведения меня не брали. Я заболела, чуть не умерла с голоду. Он знал об этом, но ему было наплевать. Потом, после того как Вэнь Туньян снова поставил меня на ноги, я несколько раз пыталась вернуть Шао. Но он отшвыривал меня со своего пути; так отпихивают слишком любвеобильного пса. Он заставлял меня безумно страдать! Но я никогда не переставала любить его.

Одним глотком она допила свое вино. Потом, бросив на судью Ло горький взгляд, продолжила:

— Когда вы пригласили меня, Ло, я сперва отказалась, потому что подумала, что никогда больше не захочу его видеть... слышать его высокопарные разглагольствования, смотреть, как... — Юлань пожала плечами. — Но когда любишь человека, то любишь даже его пороки. Так что я пришла. Находиться рядом с ним было пыткой, но я все равно чувствовала себя на седьмом небе... Лишь когда он велел мне сочинить оду о «счастливом воссоединении», я вышла из себя. Смиренно прошу меня простить, Ло. Что ж, я была единственным в мире существом, перед которым он мог открыто хвалиться своими злодеяниями. А их у него за душой скопилось много; он говорил, что, будучи величайшим из всех людей, которые когда-либо жили на свете, имеет право на любые ощущения, доступные человеческому телу и разуму.

Да, он соблазнил наложницу генерала Мо, а когда генерал обнаружил это, уничтожил его. Шао тоже подумывал присоединиться к заговору, но вовремя понял, что тот обречен на провал. Он знал всех сподвижников генерала, но они не знали его! Цензор благодарил Шао за добрый совет — сам Шао с удовольствием рассказал мне об этом! Не имея письменных подтверждений его интереса к заговору, генерал не сказал о нем на суде ни слова, к тому же был слишком горд, чтобы обнародовать прелюбодеяние наложницы, которая вдобавок повесилась, так что доказательств у него все равно не было. Шао любил рассказывать мне о своих старых интрижках... Этой весной он приехал в монастырь Белой Цапли, чтобы повидаться со мной, ведь ему больше всего на свете нравилось злорадствовать, наблюдая, как страдают те, кому он принес горе. По этой же причине, бывая в Цзиньхуа, он всегда навещал свою незаконную дочь в лисьем храме и убеждал ее, что она ведет прекрасную жизнь со своим любимым и с лисами.

Ну а мой рассказ о том, как я запорола насмерть служанку, абсолютно правдив, только вместо Суна со мной был Шао. Я в жизни не встречалась с несчастным студентом и лишь вчера услышала о нем от академика. Понимаете, бедняжка Шафран рассказала отцу про Суна. Ночью Шао пошел на квартиру к Суну, постучал в заднюю дверь и сказал, что у него есть сведения по делу генерала Мо. Студент впустил его и был убит напильником, который Шао нашел среди мусора перед садовой калиткой. Он рассказал мне, что пришел с кинжалом, но всегда лучше использовать найденное на месте оружие. Потому-то танцовщицу он убил ножницами. Его беспокоило лишь, что у Суна могло оказаться свидетельство связи между ним и матерью студента, быть может, старое письмо или еще что-то в этом роде. Он обыскал временное жилище Суна, но ничего не обнаружил. Налейте мне еще вина, Могильщик!

Выпив очередную чашу, на этот раз медленно, она снова заговорила:

— Незачем и говорить о том, что, когда Шао помог мне похоронить служанку, я вовсе не велела ему уйти! Нет, я встала на колени и молила его остаться, молила вернуться ко мне! Он ответил, что не видел, как я порола служанку, и сожалеет об этом, но его долг — донести на меня, и ушел, смеясь. Я знала, что он сообщит о закопанном теле властям, и постаралась оставить ложный след. Услышав про анонимное письмо, я сразу поняла, что его написал Шао, желая уничтожить меня. Он знал о моей безрассудной, жалкой преданности ему, знал, что я никогда не донесу на него, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. — Уныло покачав головой, Юлань протянула руку в сторону колонны. — Смотрите, как я его любила! Я написала это стихотворение, когда мы еще были вместе.

Внезапно она злобно уставилась на судью Ди и с яростью выпалила:

— Когда вы все туже и туже затягивали вокруг него свою подлую петлю, мне казалось, что она душит меня! И мне пришлось заговорить. Я попыталась спасти его, собрала воедино все известные мне факты и состряпала свою историю. Но вы слышали, какими были его последние слова.

Поэтесса поставила свою чашу для вина и поднялась. Несколькими ловкими движениями красивых рук приведя в порядок прическу, она буднично продолжила:

— Теперь, когда Шао мертв, я, конечно, могла бы сказать, что это он запорол до смерти мою служанку. Это вполне в его духе. Но, зная, что его больше нет, я тоже хочу умереть. Я могла бы броситься вслед за ним в пропасть, однако тогда десятнику пришлось бы поплатиться за это жизнью. Кроме того, у меня все-таки тоже есть гордость, и, хотя на моей совести много поступков, совершать которые не следовало, трусихой я не была никогда. Я убила служанку, и я собираюсь принять то, что мне за это причитается. — Повернувшись к придворному поэту, она проговорила со слабой улыбкой: — Большой честью было познакомиться с вами, Чан, ведь вы великий поэт. Вами, Могильщик, я восхищаюсь, потому что нашла в вашем лице поистине мудрого человека. А вам, Ло, я благодарна за вашу преданную дружбу. Что до вас, судья Ди, то я прошу прощения за те слова, которые только что выпалила в ваш адрес. Моя связь с Шао рано или поздно должна была закончиться скверно, а вы просто исполняли свой долг. Все к лучшему, ведь когда Шао вышел в отставку и смог свободно располагать собой, он стал замышлять новые злые деяния с единственной целью — поразвлечься. А со мной в любом случае все кончено. До свидания.

Она повернулась к десятнику. Тот надел на нее цепь и увел, сопровождаемый двумя солдатами.

Придворный поэт сгорбился в своем кресле, его лицо приобрело болезненно серый оттенок. Он медленно потер лоб.

— У меня раскалывается голова! Подумать только, а я ведь жаждал пережить какое-нибудь ошеломляющее потрясение! — Поднявшись, он попросил: — Давайте вернемся в город, До. — И вдруг криво улыбнулся: — Небеса, Ло, ваша карьера обеспечена! Вас ждут самые высокие почести, вы станете...

— Я знаю, что ждет меня прямо сейчас, — сухо перебил судья Ло. — Придется весь остаток ночи сидеть за столом и писать официальный отчет. Пожалуйста, господин, пройдите к своему паланкину, я сию минуту к вам присоединюсь.

Когда поэт ушел, Ло долгим взглядом посмотрел на судью, а потом, заикаясь, произнес дрожащими губами:

— Это... это было ужасно, Ди. Она... она... — Его голос сорвался.

Судья Ди легонько коснулся руки своего коллеги.

— Ты должен закончить ее биографию, Ло, и процитировать там каждое слово, которое она сказала сейчас. Тогда книга ее стихов, которую ты издашь, в полной мере воздаст ей должное, и в своей поэзии Юлань останется жить для будущих поколений. Возвращайся с Чаном, мне хотелось бы побыть тут еще немного, Ло. Мне нужно некоторое время, чтобы разложить по полочкам свои мысли и факты. Пусть писари приготовят в канцелярии все необходимое. Через некоторое время я присоединюсь там к тебе и помогу подготовить документы. — Некоторое время он смотрел вслед удаляющемуся коллеге, а потом обернулся к Могильщику. — Ну а что вы, господин?

— Я составлю вам компанию, Ди. Давайте подвинем наши кресла поближе к балюстраде и полюбуемся луной. В конце концов, мы явились сюда, чтобы отметить праздник Луны.

Вдвоем они уселись спиной к столу, с которого уже начали убирать. Они остались в павильоне совсем одни, потому что, когда судья Ло ушел, слуги незаметно ускользнули поближе к импровизированной кухне, горя желанием обсудить произошедшие у них на глазах странные события.

Судья молча смотрел на раскинувшийся перед ним горный кряж и думал, что в этом призрачном лунном свете может разглядеть чуть ли не каждое дерево. Неожиданно он произнес:

— Кстати, вы интересовались Шафран, хранительницей святилища Черной Лисицы. Мне жаль сообщать вам, что она заразилась бешенством и сегодня днем умерла.

Могильщик Ло кивнул своей большой круглой головой.

— Я знаю. Когда я сегодня шел сюда по горной тропе, то впервые в жизни встретил черную лису. Увидел мельком ее гибкое, длинное тело, блестящий черный мех. Потом она шмыгнула в кусты и исчезла...

Он со скрежещущим звуком потер поросшие щетиной щеки. Затем, по-прежнему глядя на луну, непринужденным тоном спросил:

— У вас имелись изобличающие академика доказательства, Ди?

— Ни единого, господин. Но поэтесса думала, что они у меня есть, поэтому все произошло благодаря ей. Не разговорись она, я бы еще какое-то время разглагольствовал, но в конце концов все свелось бы к неопределенной теории. Академик назвал бы это интересным упражнением в умозаключениях, и на том дело бы и окончилось. Он, конечно, прекрасно знал, что никаких доказательств у меня нет. И покончил с собой не потому, что боялся законного возмездия, а лишь из-за гигантской, нечеловеческой гордости, не позволившей ему жить, зная, что кто-то испытывает к нему жалость.

Могильщик снова кивнул.

— Ди, это была настоящая драма. Человеческая драма, в которой и лисам довелось сыграть свою роль. Но нам не следует смотреть на нее с ограниченной точки зрения нашего маленького человеческого мирка. Есть множество других миров, которые соприкасаются с нашим, Ди, накладываются на него. С точки зрения лисиц это была лисья драма, в которой людям довелось сыграть весьма незначительную роль.

— Возможно, господин, вы и правы. Пожалуй, все началось около сорока лет назад, когда мать Шафран, тогда еще совсем девочка, принесла в дом маленького черного лисенка. Я не знаю. — Судья вытянул свои длинные ноги. — Что мне точно известно, так это то, что я устал как собака.

Собеседник Ди искоса посмотрел на него.

— Да, Ди, вам лучше бы отдохнуть. И вам и мне предстоит долгий путь, каждому — в том направлении, который он для себя избрал. Очень долгий и весьма утомительный путь.

Могильщик откинулся на спинку кресла и посмотрел вверх, на луну, своими выпуклыми, немигающими жабьими глазами.

Послесловие автора

Судья Ди (630-700) — историческое лицо. Он был блестящим детективом и знаменитым государственным деятелем династии Тан. Однако все события, описанные в этом романе, полностью вымышленные, как и большинство персонажей, за исключением лишь поэтессы Юлань. Ее прототипом стала знаменитая поэтесса Юй Сюаньцзи (844-871), которая действительно была куртизанкой. После взлетов и падений она окончила жизнь на эшафоте, приговоренная за то, что забила до смерти свою служанку, однако ее виновность так и не была окончательно доказана. Чтобы больше узнать о ее карьере, читатель может обратиться к моей книге «Сексуальная жизнь в Древнем Китае» (Лейден, 1961. с. 172-175). Стихи, процитированные в этой книге, действительно принадлежат ей.

Относительно аспектов китайской литературной жизни, упомянутых в этом романе, возможно, стоит напомнить читателю, что на протяжении почти двух тысячелетий в Китае проводились литературные экзамены, которые на конкурсной основе давали доступ к государственной карьере. В них мог принять участие любой гражданин, и, хотя у сыновей обеспеченных родителей, разумеется, было больше возможностей для подготовки, чем у выходцев из бедных семей, тот факт, что каждый, кто успешно сдавал экзамен, сразу получал официальное назначение независимо от социального и финансового положения, придавал государственному устройству некоторую демократичность и оказывал уравнивающее влияние на общество.

Литературные достижения играли в социальной жизни главенствующую роль, и особенно высоко, по сути, даже выше, чем живопись, ценилась каллиграфия. Это можно понять без труда, если вспомнить, что китайские иероглифы — по большей части идеографические символы, которые скорее рисуются, чем пишутся; каллиграфию можно с полным правом сравнить с абстрактной живописью западного мира.

Тремя религиями Китая были конфуцианство, даосизм и буддизм, последний был заимствован в Индии в первом веке нашей эры. Большинство государственных чиновников были привержены конфуцианству, они с сочувственным интересом относились к даосам, но по большей части недолюбливали буддизм. В седьмом веке, однако, из Индии в Китай просочилась новая разновидность буддизма, называемая там чань, которая впитала в себя много даосских элементов. Она отрицала Будду как спасителя и объявляла все священные книги бесполезными, утверждая, что спасение следует искать внутри себя. Эта доктрина снискала себе популярность в китайской эклектичной литературе, а также в Японии, где она известна как дзен. Герой этой книги Могильщик Лу — дзен-буддийский монах.

Китайский фольклор, касающийся лис-оборотней, возник до начала нашей эры. Лисы фигурировали в китайской литературе на протяжении многих веков. Чтобы больше узнать о лисьей магии, рекомендую обратиться к монументальному труду голландского синолога профессора Я. Я. М. де Гроота «Демонология древнего Китая» (Лейден, 1910. Т.V.С. 576-600).

Во времена судьи Ди в Китае не заплетали косичек, этот обычай появился лишь в 1644 году, когда страна была завоевана маньчжурами. Мужчины собирали волосы в узел на затылке и носили шапочки и дома, и на улице, снимая только перед тем, как отправиться в постель. Предстать перед другим человеком с непокрытой головой считалось серьезным оскорблением, единственным исключением были даосские отшельники и буддийские священнослужители. В настоящем романе это обстоятельство учитывается при расследовании убийства студента Суна.

Во времена династии Тан в Китае не курили. Табак и опиум появились там лишь много веков спустя после описанных событий.

Роберт ван Гулик

Описание

Знаменитый судья Ди, Китайский «Шерлок Холмс» — в серии блестящих «китайских» детективов прославленного Роберта ван Гулика.

Высшие чиновники в Древнем Китае были тонкими знатоками искусства и ценителями красоты -недаром для того, чтобы занять государственный пост, требовалось сдать литературные экзамены.

Но менее возвышенные страсти, вспыхивавшие в этой среде, порой заканчивались изощренными убийствами. Во время чтения стихов на поэтическом вечере одну из танцовщиц обнаруживают с перерезанным горлом как раз перед тем, как она собралась исполнить магический танец «Логово черной лисицы».

А ведь на окраине города действительно есть заброшенный храм, где, по поверьям, обитают лисы-оборотни...

Судья Ди Жэньцзе (630-700 гг. н.э.) — реальный персонаж, прославившийся как непревзойденный мастер раскрытия сложных преступлений.

Позднее он стал героем популярных в Китае детективов. Вдохновившись ими, в середине XX века голландский востоковед и писатель Роберт ван Гулик создал собственный цикл детективов с судьей Ди в главной роли.