Поживём ещё

Петрович грелся на солнечной лужайке, с комфортом расположившись на излюбленном месте возле пруда.

Природа ликовала.

Ароматный воздух, наполненный одуряющими запахами цветов и ягод, лениво шевелил буйную листву деревьев. Летали стрекозы. От водной глади веяло живительной прохладой, а сверху припекало ласковое утреннее солнышко.

Вот только, ни чудесная летняя атмосфера, ни райский щебет забавных пичуг в кронах деревьев не могли прогнать из головы несчастного старика мрачные и тоскливые мысли.

«Это кранты. Чего тут думать, кранты и есть», — Петровичу хотелось задрать голову к издевательски безоблачному небу и горестно взвыть. Так, как это мастерски умеют делать волки. Так, чтобы жути вокруг стало чуточку больше. И в этом безобразно счастливом мире прибавилось горя и страданий. Глядишь, и отдашь концы тихо и мирно, не мучаясь в этих невыносимых ожиданиях. Но выть Петрович не умел. По крайней мере, не так хорошо, как серые хищники

«Ну, и как мне теперь быть? Чего я теперь буду делать… с такими глазами?»

Дело в том, что вчера во время короткой, но яростной грозы, в Петровича ударила молния. По крайней мере, так ему показалось. На самом деле, молния ударила в дерево, под которым старик сонно дремал, пережидая стихийное буйство природы. А вот мокрая земля его действительно ударила. От души. Да так, что дед почувствовал, как глаза его, старческие и немощные, выскочили на стебельках из орбит. Они какое-то время нагло прогуливались по мирозданию без его разрешения, а когда вернулись на природой определенное им место, стали другими.

Петрович ослеп!

Вернее, ему хотелось думать, что он ослеп. На самом деле, он все видел, но изображение было в черно-белом цвете. Точнее — в тусклом черно-желтом. В режиме блеклой сепии. Причем, на таком слабом контрасте, что старому охотнику нечего было и мечтать о новых победах над шустрой, проворной, а самое обидное — жутко глазастой дичью.

«Ну, и как я теперь концы с концами буду сводить, — уныло жалел себя старый охотник, — траву жрать? Корм подножный как тварь рогатая, молоконесущая искать?»

Все соседи в округе прекрасно знали, каким Петрович был нытиком и пессимистом. Где-то в глубине души он прекрасно понимал, что все не так уже и плохо. Но лишний раз покачаться на волнах своей печали — что может быть приятнее? Тем более, такой потрясающий повод.

Капелька слезы неохотно поползла по сухой морщинистой щеке.

Э-эх! Даже страдалось без должного удовольствия. Ну что за жизнь?!

Дело в том, что нагрянувшая нежданно беда с самого утра постепенно и коварно стала терять грандиозные размеры вселенской катастрофы. Потерянное зрение необъяснимым образом начало улучшаться! На светлой мутновато-коричневатой основе стали появляться два цвета — зеленый и красный. Как любой охотник, старик Петрович был наблюдателен и не гнушался экспериментов. Он пытливо стал исследовать возникшие аномалии.

Неожиданно он выяснил, что в светло-розовые до красного тона окрашиваются те предметы, которые могут принести ему неприятности. От мелких, до фатальных — в зависимости от насыщенности красного цвета.

И выяснил он это очень просто.

Утром, горюя в тусклом предрассветном мире цвета детской неожиданности, старик вдруг заметил дисгармонию. Дерево, желтеющее неподалеку, вдруг начало наливаться коралловыми сполохами нового, необычного для глаз колера. Не веря своему лживому зрению, дед осторожно приблизился к загадочному растению, дабы, если не разглядеть его предательскими глазами, так хоть пощупать новое явление. И тут, вдруг неожиданно, старый гнилой сук, коротко хрупнув, обрушился на и без того больную голову. А само дерево, как ни в чем не бывало, снова заструилось противной яичной желтизной.

Проклиная все на свете, Петрович осторожно удалился от коварной древесины на безопасное расстояние и стал соображать, не забывая при этом внимательно поглядывать на окружающую действительность.

Вон, булыжник на тропе полыхнул розовыми бликами. Неудачно лежит, зазеваешься — можно и нос расквасить. А вон в траве заалели ядовитые метелки болиголова. Дед вспомнил, как когда-то отравился им в детстве. Чуть не помер. Тоже получается предупреждение?

По ровной глади пруда стремительным клином заскользила кроваво-красная тень, оставляя за собой розовую тускнеющую рябь. Змея. Бурая темно-красная опасность!

А это что за листочки, которые в противовес краснеющим бедам в округе наливаются сочной зеленой краской на желтом фоне? Петрович подобрался поближе. Ага! Щавель. Попробовал пожевать — вполне съедобно. Вкусно даже!

И что же у нас такое вытанцовывается?

Там, где зеленое — беды не жди. Безопасно, значит. Может быть, даже и полезно. А вот, красное — это потенциальная тревога. Беда. Скрытое и поджидающее тебя несчастье. И красного цвета в этом ликующем и солнечном мире, окружающем злосчастного старика, усматривалось почему то гораздо больше…

Вот такую закономерность и обнаружил Петрович, продолжая горевать о прежних своих глазах. Но, горевать уже не по-настоящему, скорее — по инерции. Из вредности и несносного своего желчного характера. Не хотелось старику даже самому себе признаваться, что, скорбя и стеная, сам он на новый трехцветный мир смотрит с живым интересом и любопытством. И уже подумывает о преимуществах своих новых глаз…

— Привет, старая рухлядь! Живой еще?

Петрович вздрогнул и покосился.

Сильвестр! Соседушка ненаглядный. Вообще-то зовут соседа… Сеней, но попробуй только его так назвать. Драчун и забияка, каких поискать еще надо. И… очень любит импортные словечки.

«Что же меня молнией не пришибло-то, — мелькнуло в голове у Петровича. — Насмерть! Ведь не ходит беда поодиночке! Ох, не ходит…»

— Что замер? Здороваться будем, или нет? Язык что ли проглотил, развалина?

Коренастая и несоразмерная фигура Сени-Сильвестра — вся в буграх перекачанных мышц. А еще она тревожно мерцала алыми пятнами. Краснее всего было снизу. Хотя… судя по интенсивности красноты, уровень опасности пока еще не такой серьезный. Не больше, чем у того булыжника на дороге.

Можно и поговорить.

— Здоров, молодой, коль не шутишь! Все мух гоняешь? Не надоело еще?

— Ха! Мух. Прикалываешься, старый? Я тебе что, головастик что ли малолетний? Мои темы посерьёзнее будут. Таким старым колченогам, как ты, мои расклады и не снились!

— Хамло ты, Сильвестр. Старость не уважаешь. Я ведь тебя еще во-от таким вот помню. Мальком беспомощным. Плавать тебя учил. Помнишь хоть?

А про себя: «Знал бы, что такое безобразие вырастет, ей-богу, притопил бы на затоне…»

— Многие меня учили, — ворчливо заводится сосед, — всех не упомнишь. А за «хамло» можно и в бубен…

Багряные сполохи на теле Сильвестра стали гораздо ярче. Его мутные на выкате глаза вообще полыхнули кроваво-красным огнем, как у сказочного дракона.

— Ну, не серчай, не серчай, Сильвеструшка. Вон, гляди, детишки твои на берег повысыпали. Настрогал, сердешный, радостей себе на старость. А я вот, один-одинешенек бедую. Некуда и головку свою сиротливую преклонить.

Ага, желтеет фигура у скандального соседа. Только по лапам его мосластым шныряют еще розовые огоньки.

— Да, что мне эти оглоеды! — Сильвестр лениво пережевывает какую-то травинку. Он само равнодушие, но на детвору косится с необычной для его уродливой морды нежностью, — дурное дело не хитрое, не учи отца икру метать…

«Сел на любимого конька, — досадливо подумал Петрович, — Осеменитель доморощенный! Ни одной бабы не пропустит в округе. Хоть бы кто поучил его уму-разуму. Эх, где мои молодые годы?!»

Сильвестр снова повернулся к старику.

— Не нравишься ты мне, дед. Ох, не нра-авишься! Ходишь вечно, ноешь. Может, все-таки в бубен?

Петрович внимательней присмотрелся к назойливому агрессору. Оценил его окрас. Да нет, вроде бы, не краснее чем прежде.

«А! Так он просто светскую беседу поддерживает, — догадался старик, — лясы точит. Брюхо набил в обеденное время, теперь культурную программу подавай!»

Петрович поежился. Для Сильвестра весь спектр культурных развлечений заключался лишь в двух ипостасях — с кем-нибудь подраться, или кого-нибудь прищучить в темном углу для получения сомнительных удовольствий продолжения рода. Для второго варианта дед явно не подходил. А вот беспокойному соседу определенно хочется праздника.

— Слышь, Сильвестр. А, глянь-ка, какая красотка купаться пошла! Хороша! А чагой-то я её не помню? Не нашенская что ли? А?

Ну, конечно! Разве этот кобель такое шоу пропустит? Аж травинку выронил из пасти. А слюнка, слюнка-то побежала! Кажись, забыл про старика. Пронесло, будем считать.

Петрович расслабился.

Ан, нет. Не пронесло! Сильвестр с деланным равнодушием неспешно отвернулся от пляжной тусовки и снова вылупился на старого охотника.

— Да, это с того берега шалава. Гостит у кого-то. Вместе с хмырем своим. Видишь? Ботан какой-то недоделанный…

«Ботан» был на голову крупнее соседа и на порядок его шире. И еще он был на таком расстоянии, что никак не мог услышать свою оценку из уст местного «первого парня на деревне». К великому сожалению.

Петрович обреченно вздохнул.

— Так о чем мы тут калякали, старикан? — Сильвестр, как бы невзначай, придвинулся к деду, — Ну, до чего ж у тебя рожа противная! Давай, все-таки, в бубен?..

Старик молчал, насторожившись.

— С тобой разговаривают, старый пень! Чего, воды в рот набрал? Ты что, меня совсем не уважаешь? — Сильвестр повысил голос и стал рывками наливаться тревожным малиновым свечением.

Петрович замер, наблюдая как пространство за спиной соседа тоже плавно превращается в алое зарево. Как вечерняя зорька, на которую так любил заглядываться старый охотник по вечерам. Тогда, когда у него было еще обычное зрение. Но до вечера было далеко, а воздух над головой развязного бугая уже полыхает неестественной краснотой.

— Ах, значит так? Значит, все-таки, хочешь в бубен? Ты кого тут головастиком обозвал? И хамлом!! Старый ты рас-студыть твою… Квак!!!

Огромный кирзовый сапог подкравшегося туриста смачно врезается в пупырчатый бок разоравшегося Сильвестра. Тот, беспорядочно кувыркаясь в воздухе и отчаянно мотая лапами, описывает крутую дугу над поверхностью пруда и с шумным всплеском врезается в зеленую муть.

Петрович рыбкой ныряет на глубину, стремительно проносится под водой до ближайшей кочки, неспешно выбирается на мокрую глину и тут же своим длинным языком сбивает зазевавшуюся стрекозу ярко-зеленого вкусного цвета.

Приз! Заслуженный!

«А может быть, все не так уже и плохо? — подумала старая, потрепанная жизнью жаба по имени „Петрович“, щуря своим новым волшебным глазом. — Может быть, поживем еще?»

Поживем!