Поход Русов на Константинополь в 860 году и начало Руси

ПРЕДИСЛОВИЕ. 860 ГОД: МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРИЗНАНИЕ РУСИ

Уже не один десяток лет среди историков идет спор о дате, с которой следует исчислять начало Российского государства. Спор длительный, острый, но порой совершенно беспредметный.

Кто хоть мало-мальски знаком с мировым историческим процессом, тот прекрасно понимает, что государственность того или иного народа не выскакивает как чертик из табакерки, а имеет в своей основе длительную цивилизационную эволюцию.

Само государство предстает в истории как один из важнейших компонентов цивилизации, который организует, защищает, возвышает народ, усиливает его технологические возможности, развивает его культуру, определяет «место под солнцем» среди иных стран и народов. Но главное — государство в конечном итоге, несмотря на его глубокие социально-политические противоречия, на давящую репрессивную силу, обеспечивает защиту жизни и собственности своих соплеменников, в дальнейшем — права и свободы человека, которые сквозь тернии веков постепенно прокладывают свой путь в истории.

Понятно, что точку отсчета этой эволюции определить невозможно. Государство, его институты, рычаги воздействия на общество и его взаимодействие с обществом развиваются постепенно, и это развитие становится признаком цивилизационной зрелости народа, степени его вклада в развитие всего Человечества.

Однако в истории становления государственности у многих народов существует такое событие, которое как бы высвечивает этот длительный и медленный исторический процесс, аккумулирует все предшествующие государственные тенденции, безоговорочно утверждает реальность, определенные черты государственного строительства народа, возвещает об этой реальности и необратимости остальной мир.

В российской истории издавна таким знаковым событием считался 862 год — год призвания восточнославянскими племенами, а также живших по соседству угро-финнами и балтами в качестве князя-управителя, оберегателя, арбитра варяжского князя Рюрика с братьями и «с роди свои», под которыми можно понимать и дружину, и, скорее всего, какое-то племенное объединение.

Фактом является то, что в российской истории применительно к северо-западным землям появляется упоминание о вокняжении властелина, положившего начало княжеской, а позднее царской династии в Российском государстве. И все. Этим, собственно, значение этого факта и исчерпывается.

Понятно, что именно это значение представлялось важнейшим элементом государственного строительства в России во времена Рюриковичей, а позднее и Романовых. Однако никакого реального исторически переломного смысла факт призвания варяжского князя в российскую историю не привнес. Более того, сам этот факт лишь подчеркнул цивилизационную зрелость восточнославянского общества, воспринявшего появление приглашенного князя как вполне обыденное явление, учитывая, что по данным летописи княжеская власть существовала на Руси и до призвания варягов — как в северо-западном регионе, так и на юге, в Поднепровье (упоминание о Кие). Корни этого института государственности восходят еще к антским временам.

Кажется, на этом можно было бы поставить точку. Но, увы. Сам по себе малозначительный факт намного перерос подобающее ему место в истории. Во-первых, он стал мощным идеологическим подспорьем в утверждении династических претензий в России. Во-вторых, его использовали, начиная с первых лет XVII в., западные идеологи в своих геополитических притязаниях на северо-западные русские земли, объявив Рюрика выходцем из Скандинавии, норманном, а заодно и принизив цивилизационный уровень развития восточнославянских земель, население которых само, якобы, так и не смогло создать государственность. В этом неразумным и отсталым восточным славянам помогло призвание варягов.

Двести с лишним лет потребовалось российским, в том числе советским, а также зарубежным объективным ученым, в первую очередь польским, для того, чтобы, в конце концов, отбросить бредовую идею о привнесении государственности на Русь с Запада. Однако до сих пор существуют отзвуки этой глобальной исторической фальшивки в виде отождествления Рюрика и варягов с выходцами из Скандинавии, хотя российские, польские и даже шведские специалисты как в прошлые времена, но особенно активно в последние годы, убедительно доказывают принадлежность варягов в IX — начале X в. к южно-балтийским славянам, к их государственным анклавам в Поморье, чье население было родственно ильменским славянам по языку, верованиям, бытовым традициям, находилось в вековых исторических контактах с восточными славянами. В ответ ученые слышат брань, политические обвинения в шовинизме, объявления их «вне науки» и прочую идеологическую дребедень.

А дело сводится к элементарной русофобии и к возрождению все той же обветшалой теории о неспособности восточных славян создать по образу и подобию соседних народов собственную государственность.

С этих позиций было бы исторически наивным считать 862 год — годом рождения Российского государства. А уж если в этом вопросе без варягов не обойтись, то следовало бы более пристальное внимание обратить на дату — 892 год, когда предводитель новгородского войска совместно с ополчением кривичей, угро-финнов и балтов сумел, шествуя с севера, захватить Киев и объединить северную, новгородскую Русь и южную Русь в единое государство — Русскую землю, как его стали с этого времени называть как сами русы, так и их соседи, в том числе византийцы, о чем говорят знаменитые договоры «Руси с греками» от 907, 911, 944, 971 годов.

Заметим, что обе эти даты, независимо от споров по поводу происхождения варягов, заслуживают внимания с точки зрения российской государственности.

Первая говорит о стабилизации государственной власти у северо-западной части восточного славянства и появления четко очерченной территории славянской северной Руси с центром в Новгороде, центром, который постепенно подчинил себе окрестные угро-финские и балтские племена и начал мощное наступление на юг, готовя вторжение в южную Русь.

Вторая дата является также одним из этапов создания российской государственности — объединения северной и южной Руси под властью выходцев с Севера и появления единого государства Русь или Русской земли.

Но ни та, ни другая даты не могут являться определяющими в деле создания Русского государства, исходя все из той же посылки, что появление государственности — это длительный исторический процесс, и едва ли кто-то из историков других стран и народов рискнет назвать точную дату рождения своего государства.

Однако есть в русской истории события и есть дата, которые, если не говорят о создании государственности, то по меньшей мере возвещают об официальном признании государства Русь остальным миром. Эта дата — 25 июня 860 года, к которой и обращается С.В. Цветков в своей книге.

В этот день между Русью и Византией состоялась договоренность о заключении мирного договора, который впервые связал доселе безвестную Русь и великую империю межгосударственным соглашением и дал начало череде других аналогичных соглашений уже в X — XI веках, вписав Русь в систему тогдашних международных отношений.

Опровергнуть эту дату практически невозможно. Во всяком случае, с тех пор как в 1894 г. бельгийский ученый Франц Кюмон обнаружил в Париже византийский манускрипт, включавший Хронику Манасии, где четко было сказано, что 18 июня 860 г. произошло нападение Руси на Константинополь и осада византийской столицы. 25 июня осада была снята, и состоялось мирное урегулирование противоборства. В сочетании с другими сведениями, содержащимися в русских летописях, византийских хрониках, эпистолярной литературе, известных проповедях патриарха Фотия, посвященных нашествию Руси, выявляется масштабное историческое событие, связанное именно с появлением Руси на европейской арене как самостоятельного суверенного государства.

До настоящего времени эта дата недооценивается в российской историографии, не знает о ней и российская общественность. И это не случайно. Долгое время другая дата — 862 г., год призвания варяжских князей, затмевала события 860 года. Кроме того, выросший на «варяжском вопросе» норманизм плотной пеленой окутал эпопею 860 г., мешавшую норманистам проповедовать историю начала Руси, якобы, связанную с варяжским пришествием. Парижская находка случилась уже после того, как норманнская теория прочно обосновалась в отечественной и мировой историографии. Установление памятника 1000-летия России, сооруженного в Новгороде в 1862 г., за двадцать с лишним лет до находки Кюмона, как бы придавило все возможные разночтения по этому вопросу.

Однако наука не подвластна официальным теориям и династическим интересам. Сразу же после публикации Кюмона ученые обратили внимание на события 860 г. В России в ходе общественных катаклизмов начала XX в. сделать это было трудно. А затем в советской историографии прочно укоренилась классическая норманнская концепция варяжского вопроса, даже несмотря на то, что идея о создании варягами-норманнами российской государственности была как немарксистская отброшена. О походе Руси на Константинополь было известно давно. На основании данных русских летописей о нем писали В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, историки XIX в., а также советские ученые М.Н. Тихомиров, Б.А. Рыбаков. Большинство из них придавало походу важное значение в истории становления Российской государственности. Первыми к событиям 860 г. в исследовательском плане обратились историки-эмигранты. В 1946 г. в США на английском языке вышла монография А.А. Васильева «Русская атака на Константинополь в 860», появились упоминания о походе 860 г. в некоторых зарубежных работах. Однако норманнское этническое покрывало плотно окутывало это военное предприятие Руси.

На рубеже 80-х гг. прошлого века я обратил внимание на события 860 г. с точки зрения дипломатической истории Руси^{1}. Позднее вышла в свет работа П.В. Кузенкова «Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках».

И вот теперь С.В. Цветков вновь возвращается к событиям 860 г., ставя вопрос о том, что именно поход Руси на Константинополь означал истинное начало российской государственности, не связанное с призванием варягов. Работа С.В. Цветкова логически завершает историографический цикл, посвященный событиям 860 г., и дает возможность по-новому подойти к историческим истокам Руси.

Этот договор явился итогом острейшего военного противоборства Руси и Византии, открывшегося 18 июня 860 г. нападением огромного по тем временам русского войска на византийскую столицу Константинополь.

Нечасто столица империи подвергалась такой опасности. Источники сохранили описание лишь одного такого крупного потрясения — это осада города объединенными силами аваров, славян и других народов в 626 г., когда судьба Константинополя висела на волоске.

И вот, спустя два с лишним века, история повторилась. И снова славяне оказались участниками этого исторического действа: в первый раз в виде вспомогательной военной силы, подневольного военного контингента своих сюзеренов — аваров; во второй раз — в виде войска самостоятельного, мощного государственного образования под именем Русь.

Как первое нападение 626 г., так и второе, позднейшее, потрясло воображение современников.

Если появление в приильменских местах Рюрика и его соратников осталось в истории Европы незамеченным и сохранилось в памяти лишь русских летописцев, то события 860 г. буквально потрясли тогдашний мир. О нем в течение десятилетий сообщали византийские и европейские хронисты, о нем возвещали знаменитые проповеди константинопольского патриарха Фотия, посвященные непосредственно факту нападения на город русского войска и недельной осады города. Римский папа Николай I в своем письме в Константинополь возмущался тем, что Византия смогла допустить такой беспрецедентный факт, как осаду города малоизвестным доселе народом. Нашли отражение события 860 г. и в Повести временных лет, которая, изложив кратко историю нападения Руси на столицу Византии, состоявшееся при императоре Михаиле III, как бы подвела исторический итог этой потрясающей военной эпопеи IX в. — «отсюда почнемъ и числа положимъ». По мысли Нестора, именно с этого события и начинается реальная, в том числе хронологическая, история Руси.

Весь ход событий, дошедший до Нестора в изложении византийского хрониста, остался сокрытым для русского летописца; он ухватил лишь наиболее яркую их сторону — сам факт атаки и осады Константинополя. Но само это военное предприятие и противостояние с могучей империей настолько, видимо, поразило воображение летописца, что он счел необходимым именно с этого времени начать исчисление русской истории («… наченшю Михаилу царствовать, нача ся прозывати Руска земля. О семъ бо уведахомъ, яко при семь цари приходиша Русь на Царьгородъ… Тем же отселе почнемъ и числа положимъ…»)^{2}.

Заметим, что других, равнозначных и достоверных исторических событий применительно к истории создания древнерусского государства в распоряжении Нестора и не было, если не считать таких туманных сообщений как история основания Киева князем Кием и появление в восточнославянских землях варяжских князей. Ни то, ни другое не впечатлило летописца и не сподвигло на столь ответственный вывод.

Но при всей ограниченности информации относительно событий 860 г. историческое чутье не обмануло Нестора: в реальности эпопея 860 г. намного выходила за рамки просто истории военного похода.

Известно, что весьма масштабные походы против своих соседей восточнославянские дружины во главе со своими князьями предпринимали и ранее. Хрестоматийными являются сведения о нападении славян на границы византийской империи в VI в., войнах и мирных переговорах с аварами, атаке русской рати Крымской фемы Византии в начале IX в. и захвате города Сурожа, нападении в 30-е гг. IX в. на малоазиатское побережье Византии и захвате богатого торгового и административного города края — Амастриды. Но, повторю, одни из этих событий были вообще неизвестны русскому летописцу, другие не произвели на него особого впечатления.

860 г. привнес в российскую историю нечто совершенно качественно новое, что и дало Нестору возможность без ошибки квалифицировать эту дату особенным образом.

Действительно, 18 июня русский флот (двести судов, несущие около 8 000 человек) атаковал Константинополь с моря, атаковал внезапно, скрытно, в то время, когда византийская армия во главе с императором Михаилом III ушла в Малую Азию на борьбу с арабами. Затем последовал десант русской рати и недельная осада византийской столицы. Судя по данным византийских источников, город оказался в реальной опасности. Жители встали на его защиту, гонцы срочно поскакали к императору, моля того о помощи. Михаил III вернулся в столицу и вместе с патриархом Фотием возглавил оборону города.

Анализ событий показывает, что нападение Руси было, во- первых, беспрецедентным по своим масштабам; во-вторых, оно оказалось тщательно подготовленным и блестяще осуществленным. Русы, видимо, располагали прекрасной информацией о том, что и флот, и армия Византии ушли из города; а это означало, что впервые мы можем говорить о военной разведке молодого русского государства. Историки, в том числе и С.В. Цветков даже предполагали, что налицо имелись союзные отношения между русами и арабами, скоординировавшими свои антивизантийские действия, при молчаливом и доброжелательном отношении к этому противоборству со стороны Хазарии.

Но самым поразительным была даже не эта военная канва событий, а ее дипломатический и военно-политический результат.

Согласно проповедям патриарха Фотия, письму папы Николая I, данным византийских хроник, вскоре между Русью и Византией был заключен стереотипный для того времени договор «мира и любви», то есть полномасштабное соглашение, ведущее к мирному устроению и установлению между двумя государствами равноправных политических и экономических и военно-союзных отношений.

В свое время я подробно писал об этом договоре, который определил как дипломатическое признание Византией древнерусского государства.

Договор прекращал состояние войны и устанавливал между государствами мирные и добрососедские отношения. Византия уплачивала Руси дань и обязывалась впредь выплачивать определенную ежегодную сумму за соблюдение мира со стороны Руси. Русь со своей стороны обязывалась вступить с империей в военно-союзные отношения и помогать ей в случае необходимости военными силами, что на практике и произошло уже в последние десятилетия IX в. и в начале X века. Русь и Византию по этому соглашению связали стабильные торгово-экономические отношения; русским купцам был открыт (возможно, льготный) доступ на греческие рынки.

Этот договор во многом явился стереотипным для того времени. Подобные же соглашения связывали Византию в разные периоды истории с Арабским халифатом, Франкской империей, Хазарией, Болгарским царством, другими сопредельными государствами. Теперь в их состав вошла и Русь.

Подобные договоры, как правило, заключались между государственными партнерами на 30 или 50 лет. Такие долговременные миры назывались «глубокими». И действительно: следующее противоборство Руси и Византии произошло через 47 лет, в 907 г., когда, судя по данным источников, Византия стала нарушать условия «ветхого мира» 860 г., как его называет Повесть временных лет. В первую очередь это касалось либо условия уплаты ежегодной дани Руси со стороны Византии, либо нарушения статуса русских купцов в империи.

Вслед за урегулированием отношений после войны 907 г. новое противостояние случилось в 941 г., т. е. через тридцать с небольшим лет, а последующее — снова через тридцать лет. Русь прочно встраивалась в систему европейских международных отношений.

И последнее: Одним из условий договора между Русью и Византией в июне 860 г. стало согласие Руси принять крещение из рук империи. Это условие само по себе было вполне ординарным и входило составной частью в мирные соглашения и в мирные отношения Византии с окружающими «варварскими» странами. Крещение по византийскому образцу приняли Сербия, Болгария, Алания. Теперь в составе византийских христианских епархий под номером 61 появилась и русская. Сообщение о крещении Руси имеется в византийских хрониках, а также в проповедях патриарха Фотия. И несмотря на то, что в дальнейшем северная языческая Русь с захватом Олегом Киева в 882 г. сокрушила христианство и его инициаторов — князей и дружинную элиту, принявших по благословению греческих миссионеров христианство и удерживавших его в течение по меньшей мере двадцати лет, новая религия теперь вполне ассоциировалась в европейском восприятии с государством Русь. Это было второе по счету крещение Руси после крещения русского вождя во время захвата Сурожа. Но крещение Руси после победоносного похода 860 г. было первым масштабным государственным крещением. Что касается последующей языческой реакции, то подобные же религиозные откаты наблюдались в Англии, Швеции, в других странах, где христианство, даже несмотря на поддержку верхов общества, с трудом добывало себе историческое место на европейском континенте.

Само по себе это крещение не представляло для империи из ряда вон выходящего события. Для Руси же оно было исполнено глубокого и масштабного международного значения: языческая Русь благодаря своей победе приобщалась к тогдашнему цивилизованному христианскому миру. В совокупности с другими условиями мирного устроения Русь представала в истории как признанное империей, полноправное, получившее европейскую известность государство. Это было действительное международное государственное рождение, начало международной жизни Руси.

Поэтому я думаю, что С.В. Цветков совершенно прав, когда он определяет значение похода Руси на Константинополь в 860 г. как «начало Руси».

Это действительно было достоверно засвидетельствованное источниками полнокровное начало русского государства, в котором присутствовали такие важные исторические составляющие, как, во- первых, наличие достаточно сильной и хорошо организованной государственной власти, способной провести тщательно подготовленный, масштабный по своим целям военный поход большой рати, а также вполне компетентного в части заключения стереотипного для того времени дипломатического соглашения, которое подвело итог военной кампании. Во-вторых, события 860 г. показали, что новое государство имеет определенную территориальную пространственность (днепровско-донецкий регион, как ее определяет С.В. Цветков), а также хронологическую протяженность. Это государство заключило с империей мирный договор, условия которого должны были действовать на годы вперед. В-третьих, налицо оказался достаточный для того времени цивилизационный уровень Руси, согласившейся, как и другие известные страны, принять крещение по византийскому образцу с образованием самостоятельной епархии. В-четвертых, 860 год продемонстрировал наличие на Руси определенного уровня развития хозяйственно-экономических отношений, что выразилось и в способности государства экономически обеспечить грандиозный поход, и в стремлении русских вождей добиться от Византии выгодных условий в торговой сфере.

И все эти черты жизни и деятельности молодого государства аккумулируются в событиях 860 г. и в первую очередь в договоре, говорящем о государственном признании Византией древней Руси.

Очень важна аргументация С.В. Цветкова относительно славянской сущности государства Русь. Автор напрочь отметает всякого рода причастность и самого государства и предводителей рати, атаковавшей Константинополь, к скандинавскому этносу. Он анализирует этническую принадлежность Руси именно так, как и должен это делать настоящий историк применительно к IX веку — рисует широкую панораму расселения славянства в I тысячелетии н. э. на огромных пространствах Восточной Европы от южных берегов Балтики до Карпат и от Вислы до междуречья Оки — Волги — Клязьмы, где Поднепровье и донецко-кубанский регионы оказываются на центральных путях этого расселения и дальнейшего государственного сосредоточения восточного славянства. Очень интересны наблюдения С.В. Цветкова по поводу кельтских корней славянства, уходящих (вместе с кельтами) в Ирландию. Научные экскурсы по этому поводу А.Г. Кузьмина находят в книге С.В. Цветкова дополнительную аргументацию.

Шаг за шагом прослеживает автор генезис народа на широком хронологическом отрезке второй половины I тысячелетия н.э., народа, оказавшегося способным создать к 860 г., после мощных всплесков военной активности в конце VIII — первой половине IX в., сильное государственное объединение, возвестившее о себе миру договором 25 июня 860 г.

Итак, сегодня можно определенно считать, что начало Руси знаменуют именно события 860 г., и работа С.В. Цветкова является важным этапом утверждения этого эпохального факта в истории российской государственности.