Похождения «Подмигивающего призрака»

ГЛАВА I. В начале пути

Купец Буйнов допил чай, перевернул и поставил вверх дном широкую фаянсовую чашку. Вытер ладонью пышные усы и внимательно уставился на угреватое, в красных прожилках лицо Вадима. Тот поминутно вытирал несвежим платком пот, обильно стекающий со лба, и озабоченно сдвигал брови в ожидании начала серьезного разговора. А Буйнов мучился сомнениями:

«Этот родной племянник покойной жены явно любит выпить в свободное от полицейской службы время. Ему бы сейчас не чай, обжигаясь, глотать, а холодную водку соленым огурцом заедать. Пьющий человек ненадежен. Да другого помощника все равно нет. Дело я задумал рисковое. Без охраны не обойдешься. Придется брать с собой Вадима».

Пауза затянулась, и Буйнов решился:

— Слушай, Вадим. Возьми отгул, или хворь себе какуюнибудь выдумай. Поедешь со мной в Ригу. Я крупную сделку провернуть задумал. Мне нужна надежная охрана. А на кого, окромя родного племяша, ныне понадеешься? Ты все в долг у меня денег клянчишь. Не иначе как в карты поигрываешь без удачи либо зазнобу на стороне завел моложе своей Таньки. Но не мое это дело. За охрану и риск пару сотен ассигнациями получишь. Согласен?

— Нет, дядя Ваня. Я свою жизнь менее чем за пять сотен разменивать не стану. Да и за обман начальства мне нагореть может. Так что не дешеви.

— Ну, ты и мазурик, Вадя. Родного дядю средь бела дня грабишь. Креста на тебе нет.

— А ты меня не укоряй. Я тоже пожить по-господски хочу, и у меня свои запросы имеются. А дело, видать, непростое, раз ко мне обратиться решился. Так что раскошеливайся: не на базаре, чай, торгуешься.

— Вон ты как заговорил дерзко. А когда за подаянием ко мне регулярно являешься, то елей с языка расточаешь. Ладно, в память покойницы Полины дам тебе пять сотен. Любила она тебя, подлеца.

— Хорошо, когда выезжаем?

— Да хоть завтра. Ты с начальством вопрос сегодня реши. И оружие не забудь взять.

— Казенный револьвер не могу. Сдавать положено вне службы. А есть у меня свой личный, официально приобретенный браунинг. Его и захвачу. Может, мне в форме поехать?

— Ты, видать, совсем ума лишился. Нам светиться нельзя. Приехали, дело завершили — и в тот же день назад, в Москву, не привлекая внимания. Я сейчас пойду депешу отобью, чтобы ждали. Да и в банк забегу: деньги надо снять. Крупную сумму повезем.

— А назад налегке поедем?

— Не твое дело. Ты ухо востро держи, чтобы нам живыми и не ограбленными домой вернуться. А иначе я рискую в один миг нищим стать, беднее тебя.

— Мне надо знать, кого бояться, эксов революционеров или разбойничьего кистеня?

— Да хоть бы тех и других! Боевики точно кокнут, а разбойники лишь богатство возьмут. Но давай о беде разговор вести не будем. А то накликаем.

— Ладно, дядя Ваня, только, похоже, я задешево в чужое рисковое дело вмешался. Набавь еще пару сотен за риск.

— Хорошо, если все пройдет гладко, то дам тебе семьсот целковых и о прежних долгах забуду. Иди, готовься к отъезду. Завтра зайдешь за мной сюда. Я с большими деньгами без тебя за порог не выйду.

Глядя вслед высокой плечистой фигуре племянника, Буйнов уважительно подумал: «Хоть и недалекий парень, но силушка есть. А с браунингом за поясом авось не даст меня в обиду. Время уж больно неспокойное. Того гляди, вновь, как в 1905 году, на улицах баррикады появятся. Ассигнации в пепел и тлен превратятся. А драгоценный камень всегда в цене. Да и спрятать его легче. Риск хоть и велик, да так все надежнее будет. Ох, прости нам, Господи, грехи наши тяжкие!»

На душе по-прежнему было тревожно.

До Риги добрались благополучно. Сначала встретились с рекомендованным друзьями ювелиром. Солидный господин с нездоровым хриплым дыханием держался спокойно и уверенно. Сквозь темные стекла очков серые, почти бесцветные глаза смотрели на приезжих с явным равнодушием. Буйнов почувствовал раздражение:

«Этому типу плевать на мои заботы. Его дело — убедиться в подлинности бриллианта и определить стоимость. За десяток минут огребет за свою услугу крупную сумму — и в сторону. А доберусь ли я живым с этим драгоценным камнем до дома, ему плевать. А ну как с французиком сговорились меня обмануть и дешевое стеклышко вместо бриллианта всучить?»

Словно прочитав его мысли, толстяк, медленно растягивая слова, пояснил:

— Вам нечего беспокоиться. Я навел справки о хозяине бриллианта. Приехал француз в Ригу два года назад. Открыл магазин модного платья. Думал разбогатеть. Но прогадал: ныне в России не до богатых нарядов. Да и дело повел неумело. Прогорел: в долгах как в шелках. Вот и решил продать фамильную ценность. По семейной легенде, его прадед с наполеоновским войском всю Европу прошел. Вернулся безруким инвалидом, но вот с этим бриллиантом. Рассказывал, что взял у убитого вражеского офицера на поле боя. Может быть, так оно и было. С тех пор камень почти сто лет в их семье хранился как символ удачи. Хотя какая там удача, если предок за этот камень руку на войне потерял. А мне как специалисту интересно на старинное изделие взглянуть.

— Как бы французик не заломил цену несусветную.

— Не беспокойтесь, я цену определю справедливую. Мое имя как опытного ювелира, известно даже за Уралом. А репутация честного человека для меня дороже денег. Так что проявлю старание, чтобы и вы остались довольны, и господин из Тулузы обо мне лестно отзывался.

— А далеко ехать?

— Здесь у нас в Риге все близко.

Поймав извозчика, ювелир потребовал ехать на Мельничную улицу. К месту прибыли довольно быстро. Поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Хозяин был не один. В углу в кресле сидел господин с пышными усами. Несмотря на теплую погоду, он был в плаще и шляпе. Буйнов сметливо догадался:

«Этот мрачный субъект нанят для охраны. Под плащом наверняка револьвер прячет. Подстраховался французик. Тоже подвоха боится. И немудрено в нынешние смутные времена».

Инициативу на себя взял ювелир:

— Мы все здесь заинтересованы в скорейшем завершении дела. Так что покажите товар.

— Сначала предъявите деньги.

Не препираясь, Буйнов раскрыл саквояж. Француз вытащил наугад пачку ассигнаций, тщательно проверил и, убедившись в их подлинности, вернул на место. Затем подошел к буфету, достал пузатый заварной чайник, извлек из него аккуратно завернутый сверточек и передал ювелиру. Тот ловко развязал узел и достал напоминающий кусок холодного льда камень. Не спеша зажег настольную лампу и, вставив в глаз лупу, поднес предназначенную к продаже вещь к свету. Как только электрические лучи коснулись драгоценного камня, все его грани внезапно заискрились, словно игриво подмигивая собравшимся ради него людям. Ювелир восхищенно присвистнул:

— Надо же, никогда не видел столь игривого бриллианта. Прямо-таки юнец, впервые попавший на бал и увидевший вблизи прекрасных и желанных девиц. А ну-ка налейте из графина в стакан воды и подайте мне.

С торжеством отпустив в воду бриллиант, ювелир повернулся к Буйнову:

— Вот видите, он исчез, как будто его и не существовало. Так и должно быть с настоящим бриллиантом — он полностью сливается с чистой водой. У каждого драгоценного камня должно быть имя собственное. Он нам игриво подмигивает и легко, словно бесплотный дух на глазах, исчезает из виду в стакане с водой. Давайте назовем его «Подмигивающий призрак».

Француз нервно перебил:

— Все это очень лирично. Но мне не до сентиментальных бесед. Я хочу знать, какую сумму я получу за эту дорогую моему сердцу вещь.

— Я понимаю вашу выгоду, так же как и интерес господина Буйнова. А потому назову среднюю цену, способную удовлетворить обе стороны.

Назначенную ювелиром сумму Буйнов и француз не стали оспаривать. Обоим хотелось быстрее завершить сделку. Почувствовав ответственность момента, Вадим и охранник француза встали по обе стороны стола, угрожающе засунув руки в карманы. Но все прошло гладко. Получив деньги, француз написал расписку о переуступке права владения бриллиантом купцу Буйнову.

Завернув драгоценность в носовой платок, покупатели с облегчением покинули квартиру неудавшегося предпринимателя. На улице, перед тем как расстаться, ювелир на минуту задержал Буйнова:

— Хочу вас предупредить. Судя по следам на камне, он когда-то был вынут из родного гнезда. Может быть, из эфеса шпаги или из оправы предмета религиозного культа. Подобные украшения всегда стремятся вернуться на свое место. А пока судьба заставляет их метаться по земле среди людей, они несут в себе злой дух недовольства. И всякий их обладатель должен ощущать себя лишь временным хранителем, а не истинным обладателем сокровища. Иначе беда.

— Да не каркай ты, старый филин. Получил расчет, и пожалуйте безбедно здравствовать. А в чужие дела не лезь.

— Как хотите, но я обязан был вас предупредить. Такие чистые бриллианты не часто встретишь. Мне сегодня посчастливилось.

— Тебе, значит, повезло, а мне бояться камушка прикажешь? Запутался ты, господин хороший. Или какую-то выгоду в голове держишь? Смотри, я этого не люблю. Иди от греха подальше. Поехали, Вадим. Что с ним зря лясы точить?

Глядя вслед пролетке, увозящей купца с охранником на вокзал, ювелир с тоской вздохнул:

«До чего же люди неосмотрительны. Не зря я дал такое звучное прозвище этому изящному бриллианту. Он, словно призрак, будет переходить из рук в руки, с дьявольским издевательством игриво подмигивая своим новым жертвам».

Поправив на голове сбитый набок сильным порывом ветра котелок, старик, тяжело переставляя ноги, направился к своему дому. Его мало волновали чужие судьбы новых владельцев бриллианта.

В вагоне поезда Буйнов старался лежать на боку, постоянно ощущая упирающийся в ребра твердый кусочек драгоценного камня:

«Этот очкарик-ювелир дал удачное имечко моему новому другу. “Подмигивающий призрак” звучит интригующе, как в романе Конан Дойла. Вроде и невелика безделушка, да света от нее много. Так и кажется, что лучи сквозь жилетный карман в тело проникают и душу греют. Вот только сидящий напротив Вадим меня беспокоит. Явно завидует чужому богатству, гаденыш. Еще при расчете на Мельничной улице глазами жадно по пачкам денег рыскал. Зря я его привлек. Хотя это теперь хорошо говорить, после удачного завершения сделки. Но еще рано радоваться: до дома надо добраться».

Но купец зря беспокоился. Все завершилось благополучно. Рассчитавшись с племянником, Буйнов поспешил выпроводить его из дома:

— Ну, все, Вадим. Как говорится, спасибо за службу. С деньгами осторожно обращайся. В долги больше не влезай. Запомни: пьянство да девицы развратные до добра не доведут. Да у тебя и своя баба Татьяна справная и в пышном теле. Незачем от такого добра в чужие постели скакать. Я уже в преклонных годах, и то ею любуюсь. Смотри, бросишь девку, я на ней женюсь. Не обижайся, шучу я по-родственному.

— Ладно, Иван Алексеевич, пойду я. Ты только камушек спрячь подальше. Не ровен час, обокрадут мазурики. Вон негоцианта Теплова месяц назад обчистили. Все золотишко из дома утащили. А ведь в стене тайник оборудовал. Думал, не дознаются жулики. А те расторопнее его оказались. Хочешь, как специалист помогу драгоценную вещь спрятать надежно?

— Нет уж, уволь, обойдусь в этом деле без помощников, вернее будет. И тебе, кстати, соблазна никакого.

— Обижаешь, дядя, разве я позволю?! Ведь сам на страже закона службу правлю.

— Ладно, Вадим. Недосуг мне с тобою пустые разговоры вести. Иди домой подобру-поздорову. А я уж без тебя как-нибудь управлюсь.

После ухода племянника Буйнов тщательно закрыл дверь и, достав бриллиант, принялся играть камнем, вращая его в лучах солнечного света, упорно пробивающегося сквозь давно немытое оконное стекло. Купца забавляли весело искрящиеся блики, отражающиеся от точно вырезанных граней. Затем он аккуратно завернул дорогое приобретение в цветной фантик от съеденной конфеты и привязал к нему белую нитку с широкой петлею. Проделав нехитрую работу, направился в чулан. Вскрыв коробку с дешевыми игрушками, переложенными ватой, аккуратно уложил подделанную под новогоднее украшение драгоценность между фигуркой клоуна и серебристым шаром. Закрыв коробку, водрузил ее на место, посчитав, что надежно спрятал бриллиант от воровских жадных глаз:

«Никто даже не подумает, что на самом виду я храню целое состояние. На новый 1913 год на елку фитюльку вывешу без всякой опаски. Все-таки умом и хитростью меня Господь не обделил».

Радующийся удачному вложению капитала купец не знал, что до великих потрясений Первой мировой войны оставалось менее года.

…А племянник покойной жены купца Вадим Обухов после поездки в Ригу потерял покой:

«Дядюшка-то мой оказался миллионщиком. С легкостью обменял саквояж ассигнаций на бриллиант размером с гимназический мелок. Небось, не последнее выложил. А мне, своему единственному родственнику, жалкие гроши и те в долг дает. Да еще на мою Татьяну глаз положил. Хоть и в шутку, а жениться собрался. Танька и вправду хороша. Поднадоела только постоянными упреками: и шуба у нее драная, и сапожки не модные. Тьфу! Ах, кабы добыть мне ту дорогую безделушку, я бы уж развернулся: как говорится, купил бы баб деревеньку и любил бы помаленьку. А что? Мужик я крепкий — справился бы».

От подобных мечтаний становилось теплее на душе. И Обухову все чаще снился искрящийся бездумным весельем бриллиант, умеющий ловко исчезать из глаз, погружаясь в чистую воду. Но проснувшись, Вадим с разочарованием ощущал тщетность своих надежд на богатство. Конечно, высокое жалованье и мелкие поборы давали ему ощутимый доход. Но азартная натура заставляла проигрываться по-крупному в карты, да и веселые молодухи требовали немалых расходов. Деньги, вырученные в ходе поездки в Ригу, закончились быстро. И вновь бремя долгов опутало полицейского служащего. О завладении дядюшкиным богатством он мог только мечтать. А в реальной жизни шансов поправить свое финансовое положение он не видел.

Но внезапно перед ним замаячила надежда на значительный, хотя и противозаконный доход. Однажды знакомый филёр Сидорин, работающий по политической части, пригласил его в трактир. После первой стопки водки сразу приступил к делу:

— Я слышал, ты в долгах как в шелках? Хочешь прилично заработать? Но предупрежу сразу. Дело опасное. Если попадемся, то на каторгу вместе поедем.

— А что делать надо?

— Пока скажу одно: это не убийство и не кража. Просто разыграем ловкий спектакль. И начальство само из государевой казны нам крупную премию выдаст. Ну, что скажешь?

— Если так, как говоришь, то я согласен. Дело вдвоем провернем?

— Нет, тут не менее четверых наших полицейских чинов потребуется. Есть у меня на примете ещё двое рисковых парней. Жду только твоего согласия. Учти, обратного пути не будет, если посвятим тебя в наши планы. Да, еще, дело потребует предварительной подготовки и финансовых затрат. Тебе рублей сто внести надо.

— А сколько навар будет?

— Пятьсот рублей минимум.

— Я согласен. Говори, в чем дело.

— Политические допекли власти хуже уголовников. И не бомбисты, а те, что прокламации и газетенки крамольные печатают и в народе смуту распространяют. Циркуляр издан секретный: за каждую разгромленную подпольную типографию крупное вознаграждение положено.

— Ну а к нашему делу, какое это имеет отношение? — Сейчас поймешь, не спеши. На прошлой неделе взяли мы одну такую типографию в заброшенном сарае. Ничего особенного: станок, литеры свинцовые, пачки бумаги и несколько керосиновых ламп. Вот и оцени: все это оборудование немного денег стоит. В любом случае в несколько раз меньше, чем объявленное вознаграждение. Вот я и придумал: мы закупаем станок, обустраиваем подпольную типографию и затем проводим операцию по ее захвату.

— А где же взять задержанных революционеров?

— Вот тут ты мне и нужен. Мы заранее сделаем подкоп. При захвате типографии ты снаружи открываешь стрельбу по облакам и орешь на всю округу: «Стой, полиция!» Но врагам царя и отечества по легенде удастся скрыться. А типография у нас в руках. Мы все в героях и получаем причитающееся нам вознаграждение.

— Ловко! Ну, ты, Сидорин, голова! Я с тобою в деле. Когда начнем?

— Завтра. Я в Дорогомилово домишко заприметил. Снял комнату у подслеповатой одинокой старухи. Сутки там покопаемся и начнем оборудование тайно завозить.

Даст бог, все удачно обойдется.

На этот раз действительно все прошло удачно. Отстреляв патроны в воздух, Вадим получил солидное вознаграждение. Через полгода приятели вновь с успехом провернули мошенническую операцию. Потом решили вовремя остановиться. Но их подвели сообщники. Не посвящая в свои дела Сидорина и Обухова, они из-за глупой жадности вновь с шумом и гамом «разгромили» очередной рассадник печатной смуты. Ну и попались. На следствии назвали Вадима и Сидорина как своих сообщников.

Но им повезло: начальство решило делу не давать большой огласки. Выгнали новоявленных предпринимателей с полицейской службы и заставили возместить ущерб, нанесенный казне. Пришлось Вадиму вновь бросаться в ноги дяде Ивану. Тот на удивление легко раскошелился, высоко оценив смекалку полицейских. Но расписку с неудавшегося коммерсанта предусмотрительно взял. Про себя подумал:

«Этого парня надо держать на твердой привязи. Авось поостережется болтать лишнее о драгоценном камушке, привезенном мною из Риги. Да и держать его надо поближе. Устрою приказчиком в одну из своих лавок. Пусть будет под неусыпным присмотром. Так мне спокойнее будет».

Через несколько месяцев началась война с германцами, и тяготившийся нудными обязанностями мелкого торговца Вадим отправился на фронт. Вернулся он только через три года, отравленный газами, да еще с простреленными легкими. В исхудавшем, постоянно кашляющем, сутулом с болезненным взглядом субъекте невозможно было узнать прежнего сильного мужика. Явившись с фронта неожиданно, как снег на голову, Вадим застал в собственном доме невысокого смуглого крепыша Григория. Татьяна, ничуть не смутившись, рекомендовала постояльца как своего двоюродного братца Гришку, приехавшего в город в поисках заработка. Заметив подозрение в глазах мужа, пояснила, что все жители в их деревне родственники, давно переженившиеся между собой.

Нагловатый Гришка с быстро бегающим беспокойным взглядом, несмотря на уговоры Татьяны, поспешно покинул гостеприимный дом. Конечно, этому здоровяку ничего не стоило одним ударом свалить с ног беспомощного инвалида. Но Гришка боялся, что у мужа Татьяны остались дружки в полиции, и он справедливо рассудил, что безопаснее будет съехать на другую квартиру. Время от времени Гришка воровато появлялся у Татьяны, выпрашивая у нее мелкие деньги. Вадим злился на бессовестного попрошайку. Ему самому приходилось неоднократно ходить к дядюшке Ивану Алексеевичу за жалкими подачками. И тот каждый раз, пересчитывая гроши, жаловался на трудные времена и заверял бедного родственника, что тогда в Риге отдал все свои деньги за драгоценный бриллиант и потому щедро помогать Вадиму теперь не в состоянии.

Через полгода в России разразилась революция. Пришедший за очередным подаянием Вадим получил резкий отказ. Иван Алексеевич пояснил:

— Времена ныне тяжелые. Похоже, бежать отсюда надо. Соседи на меня зло смотрят, будто я свое добро за их счет нажил. Да и тебе несдобровать: припомнят твою полицейскую службу и вздернут на столбе без суда и следствия.

— Так давай, вместе и сбежим подальше.

— Ну, нет. Теперь каждый за себя. Так легче скрыться будет. Да и не доверяю я тебе, Вадим. Работать ты не привык. Да и болезнь тебя гложет заразная. Того и гляди чахотку от тебя подхватишь. Не понимаю, как еще Татьяна с тобой в постель ложится.

— А это уж не твоя забота. Что-то ты часто о моей Татьяне заботу проявляешь. Пора уж остепениться старому козлу.

— Ладно, не ерепенься. Только больше денег не дам. Самому надо спасаться. А тебе тоже бежать отсюда надо.

— Хорошо, послушаю твоих советов. Только дай хоть немного средств на отъезд. В последний раз прошу.

— Ну, так и быть. Держи пару сотен. И чтобы я тебя больше не видел. Ты мне дальняя родня: седьмая вода на киселе. Помогаю только ради Татьяны. Так и скажи своей крале: Иван Алексеевич только ради нее деньги дал. Все, ступай. Мне еще вещички собрать надо.

Выслушав рассказ мужа, Татьяна всполошилась:

— Слушай, а может быть, и вправду у дядюшки главное богачество — камушек драгоценный?

— А тебе что за дело?

— А сам не понимаешь? Нельзя такой шанс уступать. Деду бриллиант ни к чему: он свое отжил. А нам с тобой такая штучка еще ой как пригодится.

— Да как это сделаешь, если не знаем, где камушек у него запрятан?

— У тебя и раньше ума не было, а теперь ты и совсем соображения лишился. Ведь старик, уезжая из Москвы, бриллиант из тайника вытащит и с собой возьмет. Ты его подкараулишь и зарежешь. И уедем вдвоем подальше.

— Ловко ты задумала. Но, по-твоему, я это прямо на улице на глазах у прохожих сделаю? К тому же он мужик еще крепкий, а я еле ложку со щами ко рту подношу.

— А Гришка, мой брательник, на что? Его попрошу поучаствовать. Он парень ловкий. Чужих лошадей с малых лет по своей округе уводил бесшумно. Его так в детстве и звали — Цыганёнок. А проникнуть в дом дядюшки твоего я помогу. Старый черт давно на меня облизывается. Как стемнеет, так и пойдем. А я сейчас за Гришкой мигом сбегаю.

Глядя вслед поспешившей за своим опасным родственником Татьяне, Вадим подумал:

«Зря я согласился на такое рисковое дело. Этот Гришка-цыган — опасный тип, и мне надо держать ухо востро. Иначе пропаду».

Тревожное предчувствие надвигающейся беды охватило Вадима, но отступать уже было поздно.

…К дому купца подошли, когда стемнело. Пугливо озираясь, убедились, что их никто не заметил, и, стараясь ступать бесшумно, поднялись по каменным ступеням.

Вадим и Цыган встали с двух сторон двери, а Татьяна негромко постучала. Раздались неспешные шаги, и хриплый голос хозяина вопросил:

— Кого принесла нелегкая?

— Дядя Ваня, это я, Татьяна. Разговор есть потаенный. Открой, не то беда случится.

— До утра подождать не могла?

— Завтра уже поздно будет. Я еле от Вадьки скрытно к тебе прибежала. Не тяни, открывай, давай. Мне еще домой быстрее вернуться надо. После некоторой заминки негромко лязгнул засов, и дверь приоткрылась. Тут же Цыган резким ударом ноги отбросил хозяина в сторону и, навалившись на него всем телом, крепко сжал жертве горло, не давая ему позвать соседей помощь. Войдя в дом следом, Татьяна с Вадимом помогли связать старика принесенной с собой веревкой. Посадив пленника на лавку, Цыган ослабил хватку на горле и, позволив хозяину отдышаться, потребовал:

— Отдай бриллиант, дед. Не доводи до греха. Нам чужая кровь не нужна. Возьмем камушек и уйдем. Указывай, где хранишь драгоценность?

Ошеломленный нежданным нападением, старик с укором смотрел на Татьяну. Наконец, с трудом двигая онемевшими губами и преодолевая боль в горле, вопросил:

— Как ты, Танюшка, решилась на такое? Сколько денег я твоему непутевому Вадиму передал. Да и тебе, пока он германца воевал, помощь посильную оказывал. А вместо благодарности ты вон что учудила. Вадька всю жизнь непутевым был. А уж от тебя я такой черной неблагодарности не ожидал.

— Хватит меня стыдить. На себя оглянуться нелишне. Седина в бороду, бес в ребро. Сколько раз меня в постель свою мягкую намеками звал. Отдай нам бриллиант похорошему!

— Ишь, ты, чего захотела. Я вам бриллиант — а вы мне башку напрочь оторвете.

— Это ты так зря подумал. Мы решили прямо отсюда из Москвы укатить. Куда — не скажу. До утра тебя связанным оставим. Пока освободишься, мы далеко уже будем. Да и бояться нам особенно некого. Жаловаться тебе, похоже, некому. Нет власти в городе. К тому же не любят ныне таких, как ты, миллионщиков. Так что убивать тебя нет резона. Ну, говори, где бриллиант прячешь.

— Сладко поешь, девка. Только и я не дурак. Камушек вам не отдам. Я за него всю жизнь капитал по копеечке собирал. А вы, голодранцы, вырученные за бриллиант деньги, в одночасье спустите. Недаром ювелир имя ему дал «Подмигивающий призрак». Он многих манит, да не всем в руки с пользой дается. Цыган с размаху нанёс хозяину оглушительную оплеуху:

— Хватит болтать, старик. У нас времени в обрез. На поезд опоздать можем. Я лично тебе не родственник и потому церемониться не стану. Сейчас кляп в глотку засуну и начну ножичком кровушку тебе пускать. Авось и заговоришь с нами откровенно.

Цыган схватил висящее на стене полотенце и грубо затолкал его край в рот старика. Затем достал из кармана острый сапожный нож и угрожающе занес его над головой жертвы. Внезапно лицо купца побагровело, глаза помутнели, и он обмяк телом, повалившись боком на пол. Поспешно вытащив кляп изо рта, Вадим наклонился и проверил пульс неподвижно лежащего человека. Медленно выпрямившись, безнадежно махнул рукою:

— Все, конец! Отдал Богу душу дядюшка. Накрылась наша удача. И камушком не обзавелись, и грех тяжкий на душу взяли.

Татьяна злобно огрызнулась:

— Хватит ныть. Веди себя как мужик, а не баба. Не все еще потеряно. Смотри, в углу чемоданы приготовлены для отъезда. Дядюшка сам говорил тебе, что бежать от революции собрался. А коли так, то и камушек успел из тайника достать. Разденьте его до исподнего. Я бы на месте старика бриллиант на себе прятала.

Не особенно веря в успех, Вадим рванул ворот рубахи дядюшки и обомлел: на шее рядом с серебряным крестиком висел небольшой кожаный мешочек. Дрожащими руками Вадим снял с мертвого дядюшки спрятанный на груди тайничок, развязал узелок и выложил на ладонь прозрачный, похожий на кусочек льда камень.

Татьяна нетерпеливо спросила:

— Ну что?

— Да это тот самый бриллиант. Недаром его «Подмигивающим призраком» прозвали. Смотри, как игриво переливается, подлец, веселыми искорками.

— Ладно, хватит веселиться. Давай сюда бриллиант. Я на себе спрячу. Бабу заподозрят в последнюю очередь. А ты, дурачина, точно потеряешь.

Вадим безропотно передал сокровище жене, и та, не стеснялась брата из родной деревни, широко расстегнула кофточку и через шею накинула на бесстыдно обнаженную грудь кожаный мешочек с бриллиантом. Затем повелительно указала мужу на лежащее на полу тело:

— Развяжите его. Пусть все думают, что старик от сердца задохнулся. Да, еще деньги поищите. Но все не берите. Оставьте часть. Тогда и на грабеж не подумают. Да двигайтесь быстрее. Не ровен час, нагрянет кто незваный.

Подчиняясь властной женщине, мужчины суетливо начали поиски. Кошель с деньгами нашли под подушкой. Преодолев соблазн, оставили значительную сумму нетронутой. Затем хитроумная Татьяна предложила худощавому Вадиму остаться одному внутри, закрыть дверь на засов, а дом покинуть через широкую форточку. Выйдя на улицу и зайдя за угол, она ласково прижалась всем телом к Цыгану.

— Ну, вот и все, Гриша. Драгоценный камушек у нас с тобою во владении. Теперь осталось только избавиться от моего чахоточного придурка. У тебя все готово?

— Не волнуйся, сделаем все в лучшем виде. Тихо, молчи. Вон твой благоверный уже снаружи окна по стеклу скребется.

— Чего стоишь? Иди, подсоби ему, а то еще грохнется и ногу сломает. И до дома его не доведем.

Цыган шагнул вперед и подставил крепкие плечи под суетливо ищущие опору, болтающиеся по воздуху худые ноги приговоренного ими мужа. Спустившись вниз, запыхавшийся от чрезмерного физического напряжения Вадим отрывисто пояснил:

— Еще лет пять назад я бы только голову в эту чертову форточку просунул. А ныне и целиком весь пролез.

— Ничего, муженек. Теперь мы богатые. На курорт поедем. Там здоровье поправишь.

— А с братом твоим как рассчитаемся?

— Нашел о чем беспокоиться. Он свою долю согласен деньгами дядюшки взять. Ведь так, Гришуня?

— Знамо дело. Свои люди — сочтемся. А сейчас надо отсюда быстрее смываться. Пойдем через палисадник. Там меньше шансов столкнуться со случайными загулявшими прохожими.

До дома добрались благополучно, никого не встретив. Прошли в дальнюю комнату и, задернув шторы, зажгли небольшую свечу. Татьяна сноровисто достала из буфета пузатый графинчик:

— Ну что, мужики, теперь можно и отметить успех. Ради такого случая и я выпью немного. Ты, Вадим, — глава семьи, тебе и говорить, за что пить будем. Вадим поднял наполовину наполненный граненый стаканчик:

— За бриллиант выпьем. Он нам счастье принесет. Да еще за то, что такое сокровище без крови досталось. Дядюшка-то, как ни крути, а сам помер. Царствие ему небесное. Мы ведь его не убивали?

— Да хватит тебе нюни распускать. Давай, пей. Привычно подчинившись властному окрику жены, Вадим залпом опрокинул в себя мутную жидкость самогона и тут же, захрипев, склонился вперед и тяжело повалился на пол. Через минуту его натужное дыхание окончательно прервалось. Все было кончено. Татьяна аккуратно вылила в раковину оставшееся нетронутым содержимое стаканов Цыгана и своего. Затем повернулась к любовнику:

— Отраву ты знатную где-то достал. Вмиг моего благоверного с ног свалило. Да и немудрено: с фронта никчемным инвалидом явился. А раньше до войны кочергу мог согнуть. Хоронить болезного мужика не будем. Тронемся в путь. Авось в Сибирь революционеры не скоро доберутся. Там под Омском мой дед по матушкиной линии обретается.

— Как скажешь, так и поступим. И в Сибири с богатством жить можно.

Осторожно обойдя лежащее на полу мертвое тело мужа, Татьяна с сообщником вышли в соседнюю комнату. Плотно прикрыв дверь, легли на широкую супружескую постель. Любовник начал нетерпеливо ласкать тело женщины. После пережитых волнений, наполненной убийствами и воровством ночи Татьяне совсем не хотелось плотских утех. Но, опасаясь раздражения своего опасного сожителя, преодолела себя и уступила его настойчивому желанию. Но во время физической близости ее не оставляла мысль, что совершаемый ею плотский грех значительно отягчает вину за две человеческие смерти.

Внезапно перед взором возник переливающийся искорками, словно пылающий жаркими огоньками бриллиант. Ей на мгновение показалось: в этих мерцающих огоньках таится скрытая угроза ее будущему благополучию. И, стремясь избавиться от тревоги, она усилием воли отключила сознание и всецело отдалась жарким ласкам пылкого любовника.

ГЛАВА II. Между двух огней

В лесу стояла тишина. Покрытые причудливыми покровами снега вершины деревьев казались нарисованными на холсте, сотканном из плотного серого воздуха. Гришка снял варежку, подул на застывшие от напряжения пальцы и нервно проверил, снят ли на винтовке предохранитель. Лежащая рядом на куче заботливо подселенного соснового «лапника» Татьяна успокаивающе положила руку на плечо Гришке и прошептала:

— Делай, как договорились. Возможно, в очередной раз уйдем от костлявой.

— Не бойся, мы с тобой тоже не лыком шиты. И за пять лет многому научились. Главное, сейчас держись все время сзади меня и прикрывай со спины.

Гришка подозрительно покосился на неподвижно лежащих у пулемета Дронова и Круглова:

«Их благородия офицеры готовы выполнить любой приказ полубезумного есаула Чистова, вообразившего себя спасителем Отечества. Вместо того, чтобы уйти за кордон в Маньчжурию он по дурости надеется, что весной мужик взбунтуется и к нам в отряд лавиной попрет. Нет, господин есаул, амба настала. Пора нам с Татьяной из отряда бежать. Сегодня во время боя самый подходящий момент. Нас шестеро отрядил есаул в засаду. Пашка и Семен из мужиков и с ними мы договорились уйти в подходящий момент. А вот золотопогонники Дронов и Круглов — патриоты, черт их возьми. С ними каши не сваришь. В случае чего валить придется».

Внезапно невдалеке прозвучал одиночный выстрел, и тут же по лесу разнеслись звуки беспорядочной пальбы то на мгновение затухающей, то вновь оглушительно многократно возрастающей и сливающейся в единый треск. Гришка замер в ожидании.

Стрельба постепенно начала приближаться. Напряжение возрастало. Наконец из лесочка на противоположном берегу реки появились фигуры стремительно отступающего отряда Чистова. Их оставалось двенадцать. Не особенно торопя коней, они, по задуманному плану поскакали вдоль берега, стремясь подставить преследующих их красноармейцев под кинжальный огонь затаившихся в засаде пулеметчиков. Гришка застыл в напряжении:

«Сейчас все зависит от сил краснопузых. Если их много, то обнаруживать себя нельзя. По зимнику в глубоких сугробах от погони далеко не уйдешь. Надо будет ликвидировать офицеров и в компании с братьями убираться подальше к границе. А там с бриллиантом, хранящимся на груди у Татьяны, не пропадем. Куплю лавчонку и буду торговать помаленьку».

Радужные раздумья Гришки прервало появление из леса преследующих чистовцев конников. Насчитав более тридцати врагов, Гришка повернулся и поднял вверх руку, давая знак сообщникам. Пашка и Семен уже и без него поняли расклад сил и стали незаметно подбираться поближе к изготовившимся к стрельбе офицерам. Еще несколько мгновений — и красные конники войдут в выгодную зону обстрела. И тут почти одновременно братья, ловко орудуя ножами, навсегда прекратили борьбу двух белых офицеров за восстановление прежней, милой их сердцу власти.

Несколько мгновений Гришка наблюдал, как Пашка с Семеном торопливо снимают с убитых ордена и выгребают из карманов портсигары, деньги, снимают с пальцев обручальные кольца. Затем его внимание переключилось на вспыхнувшую вновь стрельбу и крики отчаянно рубящихся обреченных ими на гибель людей. Скоро стало ясно, что через несколько минут все завершится. Последним в живых остался израненный есаул Чистов. Он привстал на стременах и громко, на весь лес возопил:

— Сволочи! Иуды! Будьте вы прокляты!

И, не желая быть плененным, выстрелил себе из нагана в висок. Этот крик отчаяния красноармейцы отнесли к себе. И только Гришка с Татьяной да братья-убийцы знали, кому адресовалось горячее проклятие преданного своими бойцами есаула.

Обыскав убитых и забрав себе награбленные за годы партизанства ценности и оружие, красноармейцы скрылись в лесу. Среди предавших своих товарищей бойцов наступило неловкое молчание. Наконец тишину нарушил Гришка:

— Вот что, парни. Нам дальше не по пути. Сани с лошадью у нас одни. Мы с Татьяной их возьмем. А вам достанутся два коня, и верхом бегите, куда хотите. Тут в лесу вам каждая заимка знакома и тропы к ним изучены. Авось не пропадете. Ну а мы с женой люди городские. Давай разбежимся по-хорошему.

Пашка в ответ лишь смачно сплюнул, а жадный и болтливый Семка ехидно заметил:

— Ну что же, мы с братом не супротив. Только дело надо делать по разуму.

— Это ты о чем?

— Да все о том же. Мы вот у офицеров кое-какое имущество взяли. А вы даже претензий не предъявляете. Значит, есть у вас, на что в городе жить. Вот и поделимся по справедливости. Или вы супротив?

Гришка удобнее переложил в руку винтовку:

— Нам с вами делить нечего.

— Ладно, Гриня. Мы пошутили. Оставь винтарь в покое. Поехали, Пашка, а то ныне быстро темь сгущается.

Гришка внимательно следил, как братья отвязывают коней и, взяв под уздцы, ведут вниз к реке. Свернув за густой ельник, они скрылись из виду. Облегченно вздохнув, Гришка развернул сани в сторону находящегося неподалеку тракта.

«Избавимся от оружия и выдадим себя за погорельцев, едущих к родственникам жены — староверам. Авось пронесет».

Он уже хотел вслед за женой сесть в сани, как Татьяна внезапно оттолкнула его в сторону и выстрелила навскидку в сторону густого кустарника. Повинуясь звериному инстинкту самосохранения, Гришка рывком сбросил свое сухощавое тело из саней и, откатившись в сторону, открыл огонь по ели, из-за которой вели за ним охоту братья. В пылу скоротечной перестрелки он успел подумать:

«Почему Татьяна так глупо подставляет себя, продолжая находиться на виду у стрелков в санях? Со страху, что ли, обмерла. Но нет, продолжает, хоть и редко, отвечать на пальбу нападающих».

Заметив едва колыхнувшуюся зеленую ветку, Гришка поймал в прицел краешек меховой ушанки и плавно спустил курок. Тут же услышал злобный мат:

— Теперь, подлюки, не выпущу вас живыми. За Пашку люто отве…

Выстрел Татьяны оборвал злобные угрозы. Гришка не спешил выходить из укрытия: «Вроде бы Татьяна сразила Семена: очень уж натурально крик его оборвался. Ну а ежели притворяется Семка, хочет на фу-фу взять, как только подойду поближе?»

Прошла минута, и Татьяна слабым голосом позвала:

— Гришка, сходи, посмотри. Вроде бы я не промахнулась. Невмоготу мне. Я кровью истекаю. Зацепило меня сразу пулей в ногу. Боли не чувствую, а только двинуть ей нет возможности.

Перебежками Гришка начал заходить сбоку к елке, за которой затаилась опасность. Наконец, заметив овчинные полушубки лежащих навзничь лицом в снег братьев, подбежал к ним и, поспешно отбросив в сторону валенком винтовку, держа наготове охотничий нож, перевернул тела поверженных врагов:

«Все, амба братьям. Одного я уложил, а другого Татьяна навсегда успокоила. Да еще как ловко: прямо в лоб угодила». Он стал с жадностью выгребать из карманов убитых взятые у офицеров трофеи. Его остановил доносившийся от саней наполненный страданием голос Татьяны:

— Да где же ты застрял, Гришка? Перевязать меня надо. Слабею я.

Гришка торопливо закончил обыскивать второй труп и поспешил на помощь жене. Откинув полушубок, ужаснулся:

«Кровищи-то сколько вытекло. Не довезти бабу до врача. Плохо дело».

Быстро сняв с винтовки ремень, туго перетянул Танькину ногу выше разорванного пулей отверстия. Фонтанчик крови, бьющий из раны толчками, слегка притих, словно затаился до поры до времени.

«Это ненадолго. Минут через двадцать все будет кончено. Что я ей скажу?»

Татьяна с бледным лицом уставилась неподвижно в небо. Затем с тоской сказала:

— Не томись, Гришаня. Мне конец. Жаль, и пожить не успели. Так этот бриллиант нам счастья и не принес. От большевиков четыре года убегали да по лесам прятались. Я с самого начала нутром чуяла: не будет нам покоя. Через грех убийства достался нам этот камушек. Когда помру, сними с меня эту тяжелую ношу и избавься от него поскорее. Не то сам в беду попадешь. А сейчас не утешай напрасно. Помолчи, дай помолиться и покаяться».

Некоторое время Татьяна лежала, молча беззвучно шевеля губами. Наконец, открыла глаза и строго спросила:

— Скажи, Гришка, только честно: любил ли ты меня или так, для забавы тешился?

— Если бы не любил, то зачем четыре года вместе мыкались? Зарезал бы тебя во сне и ушел на волю с драгоценным камушком. Чего зря спрашиваешь?

— Ладно, считай, поверила. Мне так легче будет на том свете объяснять, почему на смертоубийство решилась изза друга сердечного.

— Тьфу ты, совсем с ума сошла. Даже перед кончиной о любви думаешь. Лежи и молчи. Тебе сейчас силы беречь надо.

Татьяна обреченно закрыла глаза. Через некоторое время Гришка притронулся к холодной щеке жены. Затем для верности поднес ко рту отнятый у офицера портсигар. Зеркальная гладкая поверхность металлической крышки осталась незамутненной.

«Ну, все, отмучилась. Любила она меня крепко. Ничего не скажешь. И я к ней привык за эти годы. Ни разу не пожалилась на судьбу. И похоронить ведь бабу не смогу: яму в мерзлой земле не вырыть. Зарою просто в сугроб. А по весне зверье растащит ее косточки по чащобе. Но не ночевать же, мне тут».

Злясь на Татьяну, словно она была виновата в том, что приходится оставлять ее тело в заснеженном лесу, Григорий резко рванул кофту и, обнажив грудь, осторожно снял с шеи женщины кожаный мешочек с бриллиантом. Заботливо надел драгоценность на себя. Затем с трудом вытащил начинающее коченеть тело Татьяны из саней и, положив под березу, тщательно закидал снегом и ветками ели. Затем, стараясь не смотреть на возвышающееся под березой последнее Танькино пристанище, стеганул вожжой лошадь. Та с напряжением заставила сани оторвать примерзшие полозья и покорно поплелась между деревьями к виднеющейся внизу у реки тропе. Григорий еще раз беспокойно нащупал на груди под свитером драгоценный кожаный мешочек и подумал:

«А мешочек-то за эти годы начал подгнивать от пота. Надо будет сменить упаковку, а то, не ровен час, рассыплется. Мне только не хватало потерять бриллиант, когда, наконец, он в моём распоряжении. А Таньку все-таки жалко. Безотказная была. Но не повезло: поманил ее дорогой камушек, приблизился вплотную, да утек, как песок между пальцами. Уж я-то постараюсь не дать себя обмануть этому кусочку прозрачного камня».

Лошадь неловко оступилась в рыхлом снегу, и сани резко развернуло в сторону. Виртуозно выругавшись, Гришка потянул за поводья и выровнял сани:

«Доберусь до людей и загоню лошадь с санями. Много за них от подозрительных и зажимистых мужиков не выручишь. Но добраться до железной дороги на полученные деньги можно. Да еще и офицерского барахла хватит до Москвы доехать. К китаезам не пойду. Там мне, русскому мужику, делать нечего».

Окончательно принятое решение его успокоило, и он хлестнул лошадь, торопясь отъехать как можно дальше от небольшого заснеженного сугроба, временно укрывшего от голодного зверья тело несчастной Татьяны.

…Гришка объявился в Москве лишь через полгода. Путь к дому был долог. Поезда ходили нерегулярно. Да и остановка на пару месяцев в уютном доме вдовы в Казани чуть не заставила оставить мысль о Москве. Но душа позвала в дорогу, и ранним утром он вышел на привокзальную площадь. В кармане оставалось немного денег, обручальное кольцо зарезанного в сибирской тайге офицера Дронова, да на груди привычно грел душу бриллиант с причудливым прозвищем «Подмигивающий призрак».

В дом Татьяны он идти не хотел:

«Кто знает, как расценили власти внезапную смерть Вадима и подозрительное исчезновение из города его жены с названым братом».

Но он зря беспокоился: вопрос с жильем решился довольно просто. Зайдя в привокзальную чайную, Гришка заказал яичницу и чай. Смачно обмакивая хлеб в растекшийся по тарелке желток, почувствовал на себе пристальный взгляд молодого блондинистого мужика с косящим глазом. Тот приветственно кивнул Гришке как старому знакомому и пересел за его столик:

— Здорово, Цыган. Давно в Белокаменной объявился? Вижу, не узнаешь. Напомнить надо: в 1909 году во Владимирском централе вместе кантовались. Я Леха Косой. В тот год бакалейную лавку неудачно подломил.

— Не помню я тебя.

— Немудрено. У меня была первая ходка, а ты уж авторитетным вором был. Мне тебя во время прогулки показали: вот, дескать, «клюквенник» знатный идет. Ты тогда в Псковской губернии церкви чистил, как перчатки менял.

«Надо же, узнал, мазурик. Освободился я в тот раз в 1914 году, с Татьяной снюхался. С краденным бриллиантом по стране мотался. О прежней воровской жизни уже забывать начал. А этот тип вдруг нарисовался и мне о былом напомнил. Но нет худа без добра. Через него на постой определиться можно. Только на “малину” идти не резон. Подрезать и ограбить могут, наплевав на воровской авторитет. Затаиться на время надо и осмотреться. Понять, что к чему. За пять лет многое могло измениться».

Молчание затянулось, и Леха не выдержал:

— Если я не по делу к тебе подсел, то извиняй. Могу и уйти. Но ты, похоже, с саквояжем потрепанным только что в Москву прибыл. Откуда и зачем, не спрашиваю. Я умею держать язык за зубами. Иначе бы так долго на свободе не гулял.

— Никогда, Леха, не хвастайся свободой. Она как баба: сегодня с тобою, а завтра с другими забавляется, а ты в темнице сырой о ней изменнице тоскуешь. Может быть, ты вольным воздухом дышишь, что нынешние сыскари работать не научились?

— Похоже, кое-что уже умеют. В начальстве у них обретаются подпольщики, на каторге побывавшие. Да и коекого из старых специалистов за паек к делу приставили. Полицейские картотеки в азарте пожгли в феврале 1917 года. И теперь у красноперых служат опознаватели из дореволюционных сыщиков. Ты, к примеру, залетел к ним в лапы и Васькой Котом рекомендуешься, а тут в камеру тип в старомодном котелке входит и определяет гнусавым голосом: «Врет, скотина: это Иван по кличке Конь из Тулы к нам пожаловал».

— Значит, плохо дело?

— Нет, Цыган. Это я сказал для твоего упреждения. Жить можно. Сейчас при новой экономической политике богатенькие, как тараканы, из всех щелей вылезли. Есть, кого пощипать. Только не зевай. Могу свести тебя кое-кем из лихих людей. По моей рекомендации тебя к делу пристроят. Что скажешь?

— Спешить не будем. Осмотреться надо. Хата нужна на первое время. Да не шумный шалман с веселыми марухами, а где тихо и безопасно.

— Есть такое место. Для себя про запас держал. Старуха комнату сдает. По виду вылитая Баба-яга. И вправду страшна: нос крючком, с бородавкой на кончике, и волосы над верхней губой растут, как у мужика. Но живет тихо, незаметно. Кличут ее Няня, поскольку до революции в больнице на Садовом кольце работала. А ныне комнату сдает, тем и кормится. Ее прежнего жильца пару недель назад за шулерство в карты зарезали в одном загородном доме. Красноперые об этом адреске не знают. Отведу тебя к ней. Только она деньги за месяц вперед требует. Вы, говорит, либо за решетку угодите, либо со смертью с глазу на глаз повстречаетесь, а я не хочу убытки за ваши дела греховные терпеть.

— Резонно. Мне этот вариант подходит. Только я сейчас не при деньгах. Надо одну вещичку загнать, прежде чем к старухе на постой вставать.

— Что там у тебя, покажи.

— Да вот колечко золотое Бог послал по бедности нашей.

— Перстенёк, судя по весу, целиком литый. Но есть серьезный изъян: внутри гравировка читается: «Навеки благодарен судьбе». С такой приметной вязью вмиг по тухлому делу загреметь можно. Серьезный барыга такую вещичку не купит. Есть у меня на примете дантист, тот в переплавку на коронки рыжье возьмет. Много не даст, но на съем квартиры и неделю кормежки с хорошей выпивкой хватит.

— Хорошо, я согласен. Пойдем к дантисту.

— Тут пешком дойти можно. Но к зубодеру я один зайду. Он при незнакомце на сделку не пойдет.

— Ладно, только смотри, не будь сявкой. Я сам тебе за сделку процент дам хороший. Деньги мне все честно отдашь.

— Не обижай, я никогда не крысятничал.

Покрутившись по проходным дворам, Леха остановился перед аркой, ведущей в темный двор:

— Дальше тебе нельзя. Стой здесь, целее будешь. Я недолго.

Не прошло и пятнадцати минут, как Леха вывернулся из-под арки, и, благодушно улыбаясь, протянул Гришке пачку денег! Тот, держа воровской форс, щедро отделил несколько ассигнаций и протянул посреднику:

— Хватит?

— Никаких претензий, премного вами благодарен. Так бы всегда фартило. Ты мне вещички чаще поставляй, а я их стану сбывать за небольшой процент. И мне хорошо, и у тебя лишних забот не будет.

— Ладно, об этом потом поговорить успеем. Веди прямиком к Няне.

До покосившегося домика на берегу Москвы-реки добрались на извозчике. Старуха подозрительно воззрилась на чернявого Гришку, но получив вперед деньги за жилье, смягчилась:

— Иди прямо по коридору в угловую комнату. Не сори там, табаком не дыми и девок срамных не води. Я этого не люблю. Ну, а насчет выпить, если без скандалу и мордобоя, то и я поучаствую.

Леха сразу заторопился:

— Ну, все, я побежал. С полученными от тебя деньгами я сегодня кум королю и сват королеве. Завтра с утра забегу, потолкуем о деле. А ты пока отдыхай с дороги.

Гришка прошел в дальнюю комнату. Выглянув в окно, увидел узкую кромку берега и старую лодку:

«Это удобно. В случае кипиша можно от сыскарей по реке сплавиться».

Затем, скинув сапоги, прилег на кровать поверх одеяла и тут же безмятежно заснул. Если бы он знал, куда прямиком направился от его нового пристанища Леха Косой, ему было бы не до сна.

… Леха стремительно вошел в кабинет сыщика Губина и хвастливо сообщил:

— Есть новости, гражданин начальник. В Москве появился Гришка Цыган — знатный «клюквенник». Сельские церкви раньше грабил. Я его по Владимирскому централу знаю. До революции слухи ходили, что он с церквей на хаты переключился. Но в конце войны исчез, а сейчас вновь здесь появился. Я его срисовал, когда он только с «железки» сошел и в чайную закусить направился.

— Короче, Косой, давай ближе к делу. Где он сейчас?

— Я его к Няне отвел. Он у нее комнату на Бережках снял.

— Откуда приехал? Какие за ним дела, удалось вызнать?

— Я и заикаться не стал. У урок за такие вопросы языка лишиться можно. Только с собой у него рыжье было. Я помог ему сбыть колечко обручальное. Там надпись внутри была: «Навеки благодарен судьбе».

— Романтические штучки из барской жизни. Кому загнали?

— Как всегда, дантисту Рубину на переплавку.

— Засветил барыгу перед Цыганом?

— Нет, только до проходного двора довел.

— Это правильно. Слушай, а он действительно цыган из табора?

— И близко не лежал. Сам чернявый, смуглый и нос с горбинкой. Вроде из казаков терских будет. Так какие будут указания?

— Сведешь его с Коляном Дутым. Слухи ходят, он новое крупное дело готовит. А после проведенных нами облав и арестов людей у него поубавилось. Порекомендуешь Дутому этого Цыгана. Колян обязательно приветит опытного уголовника. Сам в банду глубоко не влезай, чтобы за решетку не угодить ненароком. Там мокрые дела готовятся. А с Гришкой Цыганом продолжай корешиться. Через него и о Коляне знать будешь многое. Все, иди теперь. Да и ко мне сюда реже ныряй. А если кто из уголовников заметит тебя у моего кабинета, скажешь, вызывали по подозрению в грабеже на Пречистенке. Там действительно накануне был гоп-стоп на седока в бобровой шубе: шум большой по городу идет. Ну, все, держи меня в курсе дела.

— Слушай, дай для подогрева Цыгана хоть немного на расходы. Мне с ним выпить надо. Я завтра с утра поведу его к Коляну.

— Денег я тебе дам немного, так что на кокаин не рассчитывай. Цена на него опять подскочила. Да еще советую сегодня к Коляну заглянуть, рассказать о залетном воре и спросить, можно ли того к нему привести. А то, не ровен час, он вас обоих на перо посадит, заподозрив ловушку. Понял? Вот, возьми деньги и будь осторожнее: Колян Дутый после провалов настороже и нового человека в свое окружение может не принять.

Глядя вслед сексоту, Губин с тоской подумал:

«Разве мог я, ученик художественного училища, тайно состоящий в партии эсеров, предположить, что тесно буду общаться с подобной человеческой мразью. А ведь когда-то мечтал о свободе для этого народа. Вот и захлебнулись в демократии, как в дерьме. Одни ноздри торчат, да и те скоро окончательно залепятся. Хорошо, что товарищи-большевики о моем прошлом не знают. Взяли меня в угрозыск и держат здесь как человека грамотного и умеющего бумаги толковые писать. Но чужой я для них навсегда. Хоть сотню бандитов за решетку посажу. Ну ладно, еще посмотрим, на чьей улице праздник будет».

Губин вздохнул и достал из сейфа секретные материалы. Ему предстояло еще раз продумать план операции по аресту опасной банды.

А Леха, выйдя на улицу и ощущая радость от хрустящих в кармане денег, направился прямо в трактир, где часто бывал Дутый. Тот был на месте. Рассказ Косого о возвращении в Москву известного в прошлом вора его явно заинтересовал. Узнав все детали встречи Лехи с Цыганом, уточнил:

— Значит, фартовый на мели, если начал с продажи буржуйского колечка. Это хорошо. Мне для дела нужны рисковые люди. Так, значит, он просил его со мной свести?

— Ты что, Дутый! Он пока и не подозревает, что ты на свете живешь и в знатных московских жиганах числишься. Я же говорю, он только с бана вышел и в чайной приземлился. Откуда ему о тебе знать.

— И с ходу попросил первого встречного свести его с фартовыми людьми?

— Ничего он не просил, я сам ему предложил.

— С чего бы это?

— Да в дольщики мечу. Я его в дело, а он мне процент отвалит. Так я могу его сюда привести?

— В этом нет надобности. Я его сам навещу у Няни. Адресок этот знаю. А ты пообщайся с ним теснее. Если заметишь за ним что-нибудь тухлое, тут же мне звякни. Услугу оплачу.

— Слушай, Дутый. Я на мели. А мне с этим залетным гульнуть надо знатно. За водочкой и закусочкой он мне все откровенно выложит.

— Ну, ты и шакал, Леха. Ладно, возьми в счет будущих доходов. Потом, после дела, я из твоей доли вычту.

Получив, деньги, Леха выскочил на улицу:

«Мне подфартило. С появлением в городе Цыгана денежки буду доить и с сыскарей, и со своих, блатных. Только бы не заиграться, а то не сносить головы между молотом и наковальней».

Но о плохом исходе думать не хотелось, и Косой отправился в магазин за водкой и колбасой. Жизнь в этот момент ему казалось вполне удавшейся:

«Эх, пить будем и гулять будем, а смерть придет — помирать будем».

Леха уже давно привык жить одним днем, не думая о будущем.

Услышав вкрадчивый условный дробный стук в окошко, Няня поспешила впустить незваных гостей. Увидев на пороге Коляна Дутого с приятелем Зубом, истово, в испуге, перекрестилась. Дутый тихо спросил:

— Где постоялец?

— Там, в угловой комнате. Проходи, только не грязните мне там. Вчера полы мыла.

— Не волнуйся, если надобность возникнет кровь пускать, то на берег твоего жильца выведем, к реке. Благо тут все под боком.

Увидев внезапно появившихся в комнате людей, Гришка, понял, что не успеет схватить лежащий на столе нож, и медленно присел на кровати, не делая резких движений. Колян по-хозяйски подвинул к себе стул и присел, широко расставив ноги в начищенных до блеска ботинках. Его охранник Зуб остался стоять, готовый по первому сигналу наброситься на застигнутого врасплох постояльца. Некоторое время Дутый и Цыган смотрели неподвижно друг другу в глаза. Наконец, посчитав, что приезжий вор выдержал экзамен на прочность, Дутый, криво усмехнувшись, произнес:

— Ну, хватит в гляделки играть. Леха Косой сказал, что вчера тебя в чайной возле бана встретил. Откуда прибыл?

— Где был, там уже нет. У меня память короткая, подзабыл малость.

— Леха толковал, что ты «клюквенником» промышлял.

— Так это один раз и было, в молодости. «Щука» опытная меня сразу и прихватила.

— Я тут успел вывернуть тебя налицо. Знают тебя опытные сидельцы. Слухи ходят, что ты и квартиры подламывал знатно.

— Так кто же меня на этом ловил?

— Ты со мной не темни. Я Коля Дутый. Слышал?

— Нет, в газетах же о тебе не писали.

— Бог пока миновал. Леха сказал, что ты верных людей для дела ищешь. Мы проверили: балана на хвосте ты не приволок. Берлога у тебя надежная. А как с биркой?

— Ты прав, документов нет.

— Ну, это мы выправим. Ты, кстати, не на «лимоне»?

— Нет, я не в розыске. Мусора о моем существовании пока и не догадываются.

— Ну что же, ты нам подходишь. Только гады лютуют в последнее время, научились работать. Потому без проверки на крупное дело тебя не возьмем. Лады?

— А куда мне теперь деваться, когда ты передо мной засветился? Да еще этого амбала с собой приволок по мою душу.

— На Зуба не обращай внимания. Он без моего приказа, как сторожевой пес, никого и пальцем не тронет. Добрейший малый. Когда-то в цирке греко-римской борьбой на жизнь зарабатывал. Пока ему конкуренты важную жилу на правой грабке в уличной драке ножом не перерубили. Ну, хватит зря балабонить. Раз на проверку согласен, то давай собирайся, пойдем прямо сейчас. Я дело наметил фартовое через пару дней. Темных для меня людей туда не возьму. Да и деньги нужны немалые на подготовку: не менее трех подвод с лошадьми купить надо. Иначе товар не вывезти. Так что не обессудь. На «мокруху» сейчас идти надо. Заодно и себя проявишь.

Гришка встревожился:

«Похоже, я здорово влип. Но делать нечего. На первых порах, прежде чем дорогой камушек сбыть, надо в городе осмотреться, чтобы не кинули меня, как последнего фраера. Так что пока завяжусь на делах этого Дутого. Судя по всему, вор серьезный, фуфло не гонит. А там видно будет». Гришка натянул на голову картуз и уже направился к двери. Но его остановил Дутый:

— Ножичек-то с наборной рукояткой на столе не оставляй. Он тебе сегодня наверняка пригодится. Я же тебя не «вертануть угол» на вокзал приглашаю. Кражей чемодана у зазевавшегося пассажира доверия у меня не добьешься. Пока в доску человека не загонишь, дел совместных не будет. Ну, так идешь?

Взглянув на могучую фигуру Зуба, Гришка засунул нож глубоко за голенище сапога и отправился вслед за своими новыми подельниками. Он не видел, как, закрывая за ними дверь, хозяйка украдкой их перекрестила: старуха не желала быстро терять выгодного постояльца, рассчитывая в будущем на дополнительное вознаграждение.

ГЛАВА III. В чужом пиру похмелье

Отпустив извозчика на Плющихе, бандиты долго петляли по узким переулкам. Наконец, остановились у большого серого дома. Дутый повернулся к спутникам:

— Ну вот, мы на месте. Здесь живет ростовщик Марфин. Он осторожен, но жаден до безобразия. Я договорился с ним о займе под залог швейцарских часов фирмы «Буре». Обрисовал, что на бочатах одних крышек три штуки из червонного золота. Заглотнул наш кровосос наживку. Согласился под эту вещичку ссудить нам деньжонок. Ты, Цыган, сыграешь роль владельца часов-луковки. На, держи приманку. Я в этом деле выступлю как посредник. Войдем к ростовщику вдвоем, Зуба с его габаритами он впустить в квартиру поостережется. Да и не нужен он нам там внутри: одинокого старика и мизинцем на тот свет отправить несложно. Ну, все, Цыган, пошли. Держись при разговоре солиднее, торгуйся отчаяннее. Нам важно допытаться, где он свою мошну хранит.

Позвонив в дверь, Дутый прислушался. Наконец, один за одним щелкнули три замка, и дверь приоткрылась на длину стальной цепочки. Сидящие на длинном носу очки увеличивали серые, выцветшие от старости глаза, делая старика похожим на хищную птицу. Дутый непринужденно представил спутника:

— Вот привел свояка. Он по нынешним временам никому не доверяет. Лично свое сокровище приволок. Давай, покажи часики.

Гришка вытащил из кармана завернутый в красный сафьян товар и, медленно развернув, потряс им перед лицом ростовщика. Вид богатого заклада заставил того забыть об осторожности, и старик, сбросив дверную цепочку, впустил гостей в квартиру. Притупляя бдительность хозяина, Дутый присел на кресло, стоящее у стены, всем своим видом показывая, что он свою миссию выполнил, и теперь дело хозяина договориться с владельцем часов о величине заклада. Марфин внимательно рассмотрел швейцарское изделие и, с трудом скрывая зажегшийся в глазах огонек наживы, сдавленно спросил:

— На какой срок желаете заложить вещицу?

— На полгода, если сможете дать нам необходимую для закупки бакалейных товаров сумму.

— В сумме, я уверен, мы сойдемся, а вот мой срок залога — не более одного месяца.

— Побойся бога, старик. Кто же за месяц торговый оборот успеет провернуть? Мы же не фокусники в цирке.

— Ну, хорошо, два месяца — и не более. В случае не возврата долга в этот срок часы перейдут в мою собственность. Сколько вам нужно?

Услышав названную сумму, ростовщик поморщился, но рассчитывая, что незадачливые купцы не сумеют наладить в обозначенный срок торговое дело, жестко произнес:

— Сидите здесь. Я сейчас принесу деньги — и оформим закладную как положено, чтобы потом претензий не было.

Направившись в соседнюю комнату, Марфин неосторожно вытянул из-под жилета длинную серебряную цепочку, на конце которой болтался длинный ключ от сейфа.

«Все, дальше медлить нельзя. Пора действовать», — решил Дутый.

Настигнув жертву, сбил ее с ног ударом по голове и, рывком разорвав цепочку, завладел заветным ключом. Подоспевший следом Гришка крепко сжал горло жертвы, не давая приходящему в сознание старику позвать на помощь. Видя, как краснеет от удушья лицо жертвы, Дутый приказал:

— Не дави так сильно. Надо убедиться, что найдем стального «медведя» и без его указки. Войдя в соседнюю комнату, он быстро обнаружил сейф, укрытый за высоким трюмо, наискосок закрывшим укромный угол. Зайдя обратно в комнату, где лежал прижатый к полу жилистым Гришкой хозяин квартиры, Дутый приказал:

— Добей старика. Да не души, а ножом в сердце, чтобы я увидел кровушку, которой ты будешь повязан.

Продолжая удерживать левой рукой ростовщика за горло, Цыган выхватил из-за голенища нож и, крякнув как человек, рубящий полено, с размаху всадил лезвие в грудь жертвы. Наблюдая, как Гришка хладно кровно вытирает лезвие о край свисающей со стола скатерти, Дутый уважительно подумал:

«Этот Цыган явно не впервой чужую душу на небо отправляет. К тому же теперь ясно, что он не из уголовки засланный. Такой мне и нужен для исполнения дела. Только за этим типом надо смотреть востро. Иначе сам у него на пике в один миг окажешься». Брезгливо перешагнув через ручеек липкой крови, растекшейся по полу, Дутый позвал за собой соучастника:

— Не будем терять время. Опустошим сейф и смываемся. Берем только деньги: на заложенных барыге вещах можно легко засыпаться. Да, не забудь часики наши швейцарские с собой забрать. Они с другой мокрухи нам достались.

Через некоторое время повязанные кровавым преступлением уголовники вышли из дома и, сопровождаемые верным Зубом, быстро направились в сторону Садового кольца. Планируемая Дутым подготовка к налету на складские помещения богачей-торговцев вступала в главную стадию.

На следующий день Гришку разбудил ранний приход Лехи. Тот водрузил на стол бутылку водки и небрежно выложил нехитрую закуску. Уже после первых фраз Гришка понял, что гость не знает о совершенном накануне налете на квартиру ростовщика:

«Похоже, Леха Косой особым доверием у Дутого не пользуется. Шестерит на подхвате понемногу и помогает сбывать краденое. И можно попытаться выведать у него хоть какие-то крохи. Идти вслепую на крупное дело — заранее обречь себя на гибель. Впрямую спрашивать нельзя, чтобы не насторожить. А то сочтут за стукача, и поставят на перо. А здесь, в домике у Няни, звать на помощь бесполезно. Сбросят тело в Москву-реку на корм рыбам. Зайду издалека, осторожно».

После третьей стопки Гришка, потянувшись за куском сала, словно невзначай спросил:

— Не знаешь, зачем Дутому три подводы с лошадьми покупать понадобилось? Не в деревне же живем?

— Откуда про повозки знаешь?

— Так Дутый сам мне вчера сказал, когда с Зубом сюда приходили.

— Вот оно как! Точно не знаю, но шумок идет, что Дутый товару много взять вознамерился. На собственном горбе не унести. Вот и понадобились лошаденки резвые в ночку темную.

— А на охрану с винтарями не нарвемся?

— Это я знать не могу. Дутый со мной своими планами не делился. Вот только дружок Дутого Семка Конопатый последние дни шатался возле складов бывших купцов Гариных в Сокольниках. Там его, по слухам, видели. Он ворширмач. И возле складов ему ловить вроде бы нечего. Возможно, для Дутого старался. Они ведь свояки: на сестрах женаты. А впрочем, какая нам с тобой разница?

— Есть разница: один с бабой любовь крутит, а другой лишь дразнится. Мне ни к чему в чужом пиру от тяжелого похмелья маяться. А впрочем, где наша не пропадала. Если подфартит, возьму свою долю и рвану отсюда на юг. Там завсегда вольнее дышалось. Давай, разливай остаток. Не оставлять же на потом. Выпив свою стопку и наскоро закусив, Леха внезапно засобирался:

— Пора мне, Цыган. Еще дел много. Как говорится, свиданьице отметил, и на сегодня будя. Хорошего понемножку. Если хочешь, вечерком заглядывай в привокзальную чайную. Я там сегодня опять буду. Ты, кстати, Дутому о нашем разговоре не вякай, а то он осерчать может, что ты мне про лошаденок лишнее слово обронил. Дутый — мужик серьезный и лишнего трепа не любит.

— Это тебе, Леха, опасаться надо, что про склады в Сокольниках мне в обход Дутого проболтался.

— Ладно, не будем собачиться: слово — серебро, а молчание — золото. Ступай, а я своими делами займусь.

Как только за Лехой закрылась дверь, Гришка нервно заходил по комнате:

«Похоже, Дутый опасное дело затеял. По такому рисковому раскладу надо срочно камушек загнать и рвануть отсюда подальше. Попробую разыскать лехиного дантиста и через него провернуть сделку. Это будет несложно. Я у арки Косого ждал минут десять. А это значит, зубодер живет в ближайшем доме, и я легко смогу выйти на его хату. На крупный бриллиант должен клюнуть барыга. Я и цену высокую заламывать не стану. Откладывать не буду. Мне под пули охраны на складах свою буйную головушку подставлять ни к чему. Если сделка состоится, прямо сегодня и свалю из Москвы».

Гришка быстро собрался. Нож спрятал за брючный ремень под фуфайку. Саквояж брать не стал, чтобы не насторожить хозяйку:

«Если дело выгорит, рвану прямо на вокзал. Черт с этими шмотками. Я себе новый костюм куплю, и франтом на юг пожалую. Графиню для забав найду».

Внезапно в памяти всплыло когда-то любимое лицо Татьяны, с немым укором смотрящее на человека, оставившего ее тело на корм зверью в зимней тайге. Суеверно отогнав неприятное видение, Гришка поспешил выйти на улицу. Яркое солнце, опалив его теплыми лучами, согрело тело, замерзшее в сырой, покрытой плесенью комнате. И, ощутив уверенность в успехе задуманного дела, Гришка направился в сторону Плющихи, где легко можно было нанять извозчика.

Разыскать зубного врача оказалось довольно просто. Подойдя к знакомой арке, Гришка для правдоподобности приложил к щеке носовой платок и со страдальческим видом вошел во двор дома. Жалким голосом поинтересовался у женщины, гуляющей с ребенком, где живет доктор. Та сразу указала на нужный ему подъезд и назвала третий этаж. Найдя нужную квартиру, Гришка остановился перед дверью с металлической табличкой, оповещающей о врачебной миссии хозяина. Он нажал на звонок, и его впустила в прихожую прислуга с белой заколкой на пышных волосах. С подозрением осмотрев простоватого на вид посетителя, брезгливо приняла от него картуз, повесила на вешалку, и направилась сообщить хозяину о приходе пациента. Выйдя из кабинета, небрежно кивнула:

— Заходите.

Доктор, с трудом умещающийся в обтягивающем объемистую фигуру белом халате, сразу строго предупредил:

— Вообще-то я лечением не занимаюсь. Мое дело — протезирование. Если вам нужно удалить зуб или поставить дорогую коронку, то я возьмусь. Но это стоит дорого. Если же речь идет об обычной пломбе, то идите к другому врачу.

— Моими зубами можно грецкие орехи в крошку разгрызть. Дело у меня к вам серьезное. Тянуть не буду. Мой старый знакомый Леха Косой позавчера колечко от меня вам приносил. Надпись там еще примечательная.

— Ну, допустим. Хотя я ничего подобного припомнить не могу. Что дальше? Если вы принесли нечто новенькое, то я готов полюбопытствовать.

— Начну немного издалека. В Замоскворечье жил до революции купец Буйнов. Кожей и мехами торговал.

— Знавал я этого негоцианта и супруге его покойной зубы вставлял. Начало разговора серьезное. Слушаю дальше.

— После смерти Полины Степановны купец стал прижимист и осторожен. Да еще почуял приближение революции. Решил все свои сбережения вложить в один крупный бриллиант. Поехал в Ригу и у одного разорившегося французика приобрел драгоценный камушек.

— Откуда такие подробности вам известны?

— От племянника Полины Степановны Вадима. Он по департаменту полиции числился и сопровождал для страховки старикана в Ригу.

— Ваш рассказ все любопытнее становится. Объясните. С какой стати семья Буйнова с вами своими секретами делиться вздумала?

— Так я Татьяне, жене Вадима, двоюродным братом прихожусь и до войны с германцем у них в доме бывал. Короче, когда старик отдал Богу душу, бриллиант попал к Татьяне, а она в Сибири на моих руках скончалась от горячки. Так этот камушек ко мне попал. Я человек простой: мне бриллиант без надобности. На них жизненные удовольствия не приобретешь.

— Рассказ вполне правдоподобен. Только об одной детали вы благоразумно умолчали: о бриллианте я, естественно, не знал, а вот про то, что купец Буйнов и племянник его жены Вадим в одну ночь скончались, слухи нехорошие ходили. Да и Татьяна исчезла тогда из города. Впрочем, не мое это дело. Если вещичка при вас находится, то будьте любезны предъявить.

Решившись, Гришка расстегнул на груди рубашку и снял с шеи кожаный чехол. Вытащив бриллиант, передал дантисту. Тот, не притронувшись к товару, громко пригласил:

— Сема, иди сюда. Взгляни опытным глазом мастера на камешек.

Тяжелая портьера раздвинулась, и в кабинете появилась могучая фигура. В отличие от доктора, человек был подтянут и мускулист. Его большая голова, казалось, не имела шеи, а росла прямо из широченных плеч. Свою правую руку Сема держал в боковом кармане атласного халата. Григорий сразу понял:

«Этот тип точно держит меня на прицеле. Надо бы поостеречься».

Насладившись произведенным эффектом, доктор успокоил:

— Не бойтесь собственной тени, молодой человек. Это моя страховка: родной брат. Приехал погостить из Одессы, где широко известен в узких кругах. Вы не знакомы? Странно, одними тропами ходите, экспроприируя чужую собственность. Сема знает толк в камушках и легко определит, не пытаются ли нам, как дешевым фраерам вручить фармазон из обычного стекла. Ну, что скажешь, Сема?

Продолжая направлять оружие в кармане халата в живот посетителю, Семен внимательно покрутил свободными пальцами искрящийся гранями бриллиант. Затем благосклонно кивнул:

— Вещь настоящая, дорогостоящая. Сколько вы за нее хотите?

— Слушайте, господа хорошие, морочить вам голову и другие части тела не стану. Я не знаю истинной цены этого бриллианта, который покойный Буйнов уважительно называл «Подмигивающим призраком». Вы мне сами предложите цену. Но по справедливости, чтобы и меня не обмануть, и самих себя не обидеть.

— Как же ты, такой бывалый, с таким богатством по Москве без опаски шныряешь?

— Это вам так показалось. Двое отчаянных парней из моей прошлой лихой жизни не спускают глаз с подъезда, куда я вошел. Они хорошо знают, к кому я в гости пошёл.

— Допустим, что так. Искушать судьбу не будем. Заключим честный контракт. Ты спросил о цене. А ведь дело не в ней, а в наших с братом возможностях. Подлинную стоимость этого бриллианта мы тебе возместить не сможем. Не те времена. Так что рассчитывай примерно на четверть реальной цены. Если даёшь согласие, то перейдем к обсуждению деталей.

— Мне деваться некуда. Только одно условие. В уплату большую часть возьму не ассигнациями, а золотом: двадцать царских червонцев, остальное перстеньками и цепочками.

— Так это не продажа, а натуральный обмен получается.

— Все верно. Бумажки сейчас никому не нужны.

— Но у нас нет сейчас золота. Знаешь, какой сейчас в Одессе самый популярный анекдот? Нет? Тогда слушай сюда: мальчик спрашивает у отца, кто такой пролетариат. А тот отвечает: это тот, кто освободил нас от цепей. Помнишь, у тети Зоси до революции была массивная золотая цепочка? Так вот, ее больше нет. Так и у нас с братом. До прихода новой власти кое-что водилось, а сейчас нет. Но пойдем тебе навстречу: десять золотых царских червонцев и кое-что из цепочек, кулонов и колечек. Остальное возьмешь ассигнациями.

— Хорошо, но только оплата прямо сейчас — и разбегаемся.

— Не получится так сразу с разбегу. Здесь в квартире у брата трудовые накопления не держим. Иначе придут с обыском чекисты и реквизируют все до грамма. В другом месте ценности хранятся. За ними еще съездить за город придется. Сделка состоится завтра в полдень. Раньше никак нельзя.

— Ладно, но завтра крайний срок. Если не сойдемся, то ни меня, ни бриллианта больше не увидите.

— Договорились. Только приходи сюда в квартиру один. Подельников, если они, конечно, у тебя есть, оставь во дворе. Нам лишние неприятности ни к чему.

Положив бриллиант в кожаный мешочек, Гришка повесил драгоценность на шею и покинул квартиру дантиста. Непредвиденная задержка в городе вызвала у него легкую досаду, отодвинув на сутки воплощение мечты о предстоящем богатстве.

Он не знал, что в этот момент Леха Косой сидел в кабинете начальника уголовного розыска. Выслушав сбивчивый рассказ Лехи о закупке Дутым повозок с лошадьми для ограбления купеческих складов в Сокольниках, Губин задумчиво произнес:

— Судя по всему, Дутый совершит налет в ближайшие сутки или двое. У нас появилась возможность взять всю банду сразу.

— Дутый собирает много народу. Ему надо подводы как можно быстрее загрузить. Он точно предложит мне с ними идти. Может быть, слинять из города?

— Нельзя: они в случае провала сразу тебя под подозрение подведут, и тогда твоя голова и гроша ломаного не будет стоить. А потому пойти на дело придется. Только вглубь склада не суйся, держись ближе к подводам. Как мы начнем шмон наводить, делай в суматохе ноги, вскакивай на подводу и ныряй в темноту. Мы дадим тебе уйти.

— Хорошо, я все понял. Только ты стрельни вверх за пару секунд до облавы, чтобы мне фору дать. Я сразу хлестану кобылку и уйду в отрыв. Да и ребят своих предупреди. Пусть поостерегутся палить без разбору, а то влепят «маслину» в лоб.

— Не паникуй! Банкуй смело, все в твоих руках. После захвата банды на меня не выходи, сам тебя найду, когда шум утихнет.

Последнюю фразу Губин сказал для успокоения Лехи:

«Пусть стукачок без опаски на дело пойдет. Для моей задумки его придется завалить: лишние свидетели в этом деле мне не нужны. А с моими сыщиками проблем не должно быть: Валов и Глухов бывшие матросы ненавидят мировую буржуазию по классовым соображениям. Ну а Миронов — мутный выходец из деревни, до лёгких больших денег дюже охоч. Все трое считают себя обманутыми революцией и в открытую клянут новую экономическую политику. С ними можно говорить откровенно».

Вызвав в свой кабинет подчиненных сыщиков, Губин сообщил о предстоящем ограблении складов и объявил:

— Захват будем проводить только после того, как загрузят товар на подводы. Какие у тебя сомнения, Валов?

— Так там на складах два старика сторожа с берданками по кругу поставлены.

— Ну и что? Бандиты не станут стрелять и шум поднимать, сторожей свяжут, и рот кляпом заткнут. Это только отягчит их вину.

— Ну а если замочат?

— Это у тебя фантазия разыгралась. Да и какое тебе дело до солдат ветеранов? Один из них еще с туркой на Шипке в молодости воевал. Все равно уже свое отжили. А нам банду надо с поличным взять. Вся надежда на внезапность. Без перестрелки не обойтись. Ребята у Дутого в банде отчаянные.

— Вот уж я не думал, не гадал, подставляя грудь под белогвардейские пули, что через пяток лет жизнью рисковать буду, защищая добро зажравшихся богатеев.

— Я тебя, Валов, хорошо понимаю. Впору запеть одесскую каторжную песенку: «Товарищ, товарищ, за что же мы сражались, за что проливали свою кровь?»

— Не в песне дело. А защищать нэпманов противно. Для чего тогда под революционным знаменем столько кровищи пролили, если вновь недобитые богатеи из всех щелей вылезли? А кто до революции с воды на квас перебивался, тот и сейчас голодает и чужие обноски донашивает.

— Ну и что ты предлагаешь? Новую революцию устроить?

— Не помешало бы!

— Ну, ты лишнего не мели языком. А то сам на цугундер загремишь за крамолу. У меня есть лучше предложение. Только вот не знаю, согласитесь вы или нет.

— Не тяни, Губин, кота за все принадлежности. Мы люди опытные, многое в жизни видели, и текущий момент ясно понимаем. Говори, что задумал.

— По имеющейся информации, Дутый намечает приобрести три подводы. Раз уж на риск под пули пойдем, то хотя бы не без личной пользы. Две подводы вернем, а третья, по моему разумению, вполне может бесследно исчезнуть, уйдя от нашей погони.

В кабинете воцарилось напряженное молчание. Все понимали, о чем идет речь. Каждый из присутствующих имел заслуги перед советской властью, и все считали себя незаслуженно обделенными. И еще их объединяла испепеляющая душу ненависть к хорошо одетым, сытым, самоуверенно наслаждающимся жизнью в ресторанах с роскошными женщинами коммерсантам. Наконец, Глухов с матросской прямотой рубанул с плеча:

— Все ясно, Губин. От всех нас объявляю согласие, и больше трепаться зазря не будем. Если пойдем на дно, то все вместе. Излагай свой план.

— Все очень просто. Я с Глуховым вместе с другими сыщиками пойду на захват. Начальству накануне доложу, что для изобличения всех главарей банды необходимо дать уйти одной из подвод и проследить за нею. Это поручу Валову и Миронову. Ну а в темноте упустить из виду краденую подводу в хитросплетении улиц может каждый. В крайнем случае, получите по взысканию за бесследное исчезновение товаров со склада за пределами города. Вопросы есть?

— А что делать будем с теми бандитами, которым дадим уйти с третьей подводой?

— Ты, Миронов, не строй из себя дурачка. Сам знаешь ответ на этот вопрос. Ну, все, расходимся. До операции осталось менее суток. Будьте готовы.

В полном молчании сыщики покинули кабинет. Они хорошо понимали, на какой риск решились.

А Гришка, не подозревая о засаде на складах, с утра поехал на биржу труда. Ему для намеченного спектакля с продажей бриллианта нужны были двое крепких мужиков:

«Одному являться с камушком за деньгами опасно. Слишком уж большой соблазн у братьев-покупателей меня пришить и объявить, что я их ограбить пришел. Надо с собой для видимости привести двух парней со свирепыми мордами. В квартиру со мной их не пустят. Но пусть во дворе дома подежурят. Поостерегутся тогда хозяева мочить меня при таком раскладе. Для этой задачи уголовников брать опасно: они меня самого прирезать из-за денег могут. Надо брать мужиков из безработных ремесленников».

Немного потолкавшись в толпе, Гришка отозвал в сторону двух молодых парней:

— Заработать хотите? Надо со мной проехать в Орликов переулок.

— А что делать надо?

— Ничего особенного. Я с одной квартиры на другую переезжаю. Поможете мне вещички перевезти.

— Небось, краденое потащим?

— Ни в коем разе. Если хочешь, побожиться могу. Тебе деньги нужны? Так чего артачишься, вопросы глупые задаешь? Думаешь, для кражи я настоящих мазуриков не нашел бы?

— Ладно, поехали. Но если что не так, не обессудь. Повернемся и уйдем.

— Ваше право. А чтобы не боялись обмана, вот вам, ребятки, по задатку.

Поспешно засунув деньги во внутренние карманы пиджаков, парни послушно последовали за Гришкой. Приехав на место, Цыган намеренно поставил парней прямо под окнами дантиста: «Пусть видят братья, что я не один». Затем поднялся по лестнице и позвонил. Дверь открылась. Стоящий на пороге дантист приветливо пригласил:

— Заходите. Вы точны по времени, а это залог успеха в делах.

Настороженно ожидая подвоха, Гришка прошел в комнату. Там никого, кроме брата хозяина, не было. Тот, указав через оконное стекло на двор, насмешливо сказал:

— Все-таки приволок с собой охрану. Они не очень-то похожи на уголовников. Скорее, не блатные, а голодные. Ну ладно, это твои проблемы. Нас это не касается. Камешек не забыл?

— Как и в прошлый раз, со мною. Предъявите, чем платить будете.

Борис приподнял рубашку и снял с живота пояс, сшитый из грубой мешковины. Развязав тесемки, высыпал на стол десяток золотых червонцев, драгоценные цепочки, колечки, кулоны. Гришка недоверчиво переворошил драгоценности и спросил:

— Все из золота?

— Будь уверен, парень. Здесь не на базаре — не обсчитают. Вот и ассигнации. Не шибко много, но на шампанское и недорогих марух надолго хватит. Теперь твой ход, клади на стол «Подмигивающий призрак».

Гришка снял с шеи кожаный мешочек и положил на стол свой товар рядом с разложенной на столе кучкой золота. Осмотрев бриллиант, брат хозяина облегченно вздохнул:

— Все в порядке! Этот игриво подмигивающий мне камень душу согревает и сердце веселит. Забирай свою долю. Пояс из мешковины отдаем тебе в придачу бесплатно. Носи на доброе здравие.

Гришка, стараясь не выпускать из виду братьев, сложил драгоценности в пояс и, обвив вокруг туловища, крепко завязал тесемки. Пятясь спиной к двери, глупо произнес:

— Ну все, зубодеры, как говорится, до свиданьица.

— Нет уж, лучше прощай, добрый молодец. И нам, и тебе лучше забыть о сделке. Так будет полезнее для здоровья.

Оказавшись на лестничной площадке, Гришка, все еще не веря в удачу, начал сбегать вниз по лестнице. Перед тем как покинуть подъезд, вытащил две ассигнации и, выйдя во двор, направился к нанятым им парням. Вручив деньги, небрежно пояснил:

— Раздумал я переезжать. Обстоятельства изменились. Вот вам на магарыч от меня за беспокойство. Надеюсь, вы не в обиде?! Все, разбегаемся.

И Гришка направился под арку, торопясь удалиться подальше от места совершения сделки. К дому Няни Гришка добирался кружным путем. Подошел к деревянным домам на берегу Москвы-реки и приблизился к своему временному пристанищу с тыльной стороны дома, где не было окон. Заметив плохо прибитую доску, расширил отверстие. Затем вытащил из пояса-хранилища несколько золотых вещичек и, завернув в грязный носовой платок, спрятал часть своего богатства между бревнами, потом водворил доску на место, покрепче пригнав ржавые гвозди в сделанные ранее отверстия. Для верности с натугой подкатил к тайнику округлый большой камень и придавил доску плотнее к стене: «Всякое может случиться. А так хоть часть уцелеет и будет с чем отправиться на юг».

Затем, отряхнув одежду и вымыв в речной воде руки, постучал в дверь. Встретившая его на пороге Няня равнодушно скользнула по нему выцветшими от старости глазами. Не заподозрив ничего дурного, Гришка прошел в комнату и замер на пороге. Посредине комнаты сидели Зуб и Леха. Зуб смотрел настороженно:

— Где ты шляешься, да еще накануне дела? Тебе же Дутый велел из дома и носа не высовывать без особой надобности.

Стараясь обезопасить себя от подозрений в стукачестве, в разговор поспешил вмешаться Леха:

— В случае даже случайного провала первым отвечать будешь. Пойди, докажи, что не в уголовку доносить бегал.

Цыган с презрением сплюнул под ноги Лехе:

— Ты следи за языком своим поганым, а то я тебе его укорочу в два счета.

— Извиняй, Цыган, я это так, для порядка сказал. Колотит всего перед делом, и предчувствия мутные мучают.

Зуб решительно встал:

— Ну, все, собирайся, пора идти. Дутый велел всех собрать заранее. Нам лишние сюрпризы ни к чему.

— Сразу белым днем на дело поедем?

— Нет, конечно. Но до темноты все посидите на одной хате в Сокольниках поближе к складам. С этого момента каждый должен видеть всех, а все каждого. Здесь все свое барахло оставь, с собой, кроме ножа, ничего не бери. Примета плохая. Покажи судьбе, что надеешься сюда обязательно вернуться.

— Не учи отца детей делать, Зуб. И без тебя знаю, как следует поступать перед делом.

— Ладно, не обижайся. Предосторожность никогда не бывает лишней.

Закрыв дверь за гостями, Няня прошла в комнату жильца. Заботливо проверила оставленные вещи. Она по опыту знала, что в случае воровской неудачи все добро перейдет в ее пользование. Ну а если фарт не отвернется от любителей легкой наживы, то и ей перепадет от их щедрот. В любом случае хозяйка блатной хаты не должна была остаться внакладе.

Узнав, что возле торговых складов замечено подозрительное движение снующих взад и вперед лазутчиков, Губин отдал приказ подтянуть силы и ждать его сигнала. Особое внимание уделили дежурству невдалеке на извозчике Валова и Миронова. Расставив людей, предупредил, что брать бандитов надо, когда вынесут ворованное, но одну из подвод следует выпустить из кольца облавы для изобличения сообщников и остальных звеньев опасной банды. Все было готово. Осталось только ждать развязки задуманной операции.

Быстро стемнело, и сыщики лишь в последний момент заметили, как преступники проникли на территорию склада. До сотрудников Губина донеслись невнятные стоны подвергшихся нападению сторожей. Затем все стихло. Вскоре к складам бесшумно подъехали три подводы с хорошо смазанными колесами, ведомые лошадьми с обмотанными мешковиной копытами. Суетливо замелькали едва видимые фигуры, сноровисто грузящие в подводы тюки с товарами. Губин различил среди грабителей сильно скособоченную фигуру Лехи. Тот согласно инструкции держался возле крайней подводы.

«Молодец, Косой! Вот что значит инстинкт самосохранения. Все делает по уму. Товаров уже загрузили достаточно. Пора начинать. Только бы пулю не словить. А то плоды всей хитроумной операции достанутся этим вахлакам Валову и Миронову. Несправедливо будет! А, ладно, где наша не пропадала!»

И Губин выстрелил в воздух, подав сигнал к началу операции. Предупрежденный о засаде Леха сноровисто запрыгнул в подводу и хлестнул лошадь поводьями. Напуганная шумом и выстрелами кобыла резко рванула с места и помчалась вдоль по улице. На ходу за ним в подводу успел заскочить Зуб и громко заорал:

— Гони! Иначе пропадем.

И без приказа Леха без устали настегивал лошадь, втягивая голову в плечи, словно это могло его уберечь от повизгивающих в ночном небе пуль. Наконец кобыла, повинуясь инстинкту, свернула в узкий переулок и замедлила ход. Леха прислушался:

— Вроде все тихо. Ушли. Ну что будем делать, Зуб?

— Это не по моему разуму. Я могу только руку комунибудь вывернуть или шею свернуть.

— Что же Дутого-то на складе бросил?

— Своя рубашка ближе к телу. Дутый сам виноват: на засаду нас навел, и хлопцев своих подставил. Давай бросим это ворованное барахло и уберемся из города.

— Нельзя: вдруг Дутый тоже сумел уйти. Он с нас шкуру с живых сдерет, если барыш упустит. Надо ехать в условленное место на Красную Пресню. Там подождем. Если никто из наших парней до утра не появится, тогда разбежимся.

— Ладно, как скажешь. Слышишь, еще пуляют. Может быть, и правда уйдет Дутый. Он у нас из фартовых.

Ничего не ответив, Леха заставил лошадь тронуться с места, направив ее в сторону Садового кольца. Радуясь чудесному спасению, он не замечал, как в отдалении за ними неотступно следует извозчичья коляска с хорошо одетым седоком. Миронов, изображающий запозднившегося гуляку, крепко сжимал рукоять нагана, боясь упустить из виду приговоренных Губиным к казни бандитов.

В районе Красной Пресни подвода внезапно свернула во двор, окруженный деревянными домами. Уже не скрываясь, пролетка с сыщиками резво влетела следом. Зуб успел выхватить наган, но Миронов его опередил. Сраженный милицейской пулей в грудь, бандит выронил оружие и, неестественно согнув ноги в коленях, опрокинулся на спину, безразлично уставившись неподвижным взглядом в ночное небо.

Узнав подчиненных Губину сыщиков, Леха вскинул вперед руку:

— Ребята, я свой! Вы же меня знаете. Отвезите меня к Губину. Он все объяснит. Миронов кивнул Валову:

— Что медлишь. Твоя очередь подписаться кровью.

И Валов решительно вскинул наган. Увидев направленный на него зрачок ствола, Леха в последнее мгновение своей жизни осознал предательство Губина и свою обреченность. Выстрела он уже не услышал.

Сбросив тела ликвидированных бандитов на землю, сыщики разделились: Миронов остался в извозчичьей пролетке, а Валов, вспрыгнув в подводу, направил ее к выезду из двора. Вслед за ним выехал Миронов, спеша быстрее убраться от места, где краденые товары поменяли своих хозяев. К этому моменту на складах уже все было закончено. Тела расстрелянных в схватке бандитов сложили во дворе рядом с трупами убитых ими сторожей.

Внезапно Глухов, проводящий осмотр внутри одного из складов, выглянул и жестом поманил к себе Губина:

— Зайди и посмотри, какого субчика мы обнаружили. С комфортом среди мехов от нас прятался.

Увидев чернявого смуглого налетчика, Губин благодушно улыбнулся:

— А вот и сам Цыган к нам нежеланным гостем пожаловал. Это тебе не церкви при царе Горохе чистить. Не удивляйся, что о тебе всю подноготную знаю. Работа у меня такая. А теперь слушай меня особенно внимательно. Времени у нас мало. Сейчас сюда начальство понаедет. Тогда и договориться не сможем. Мне тебя легче прямо сейчас шлепнуть как оказавшего вооруженное сопротивление и положить до кучи с другими бандитами. Но если можешь сообщить особо ценные сведения, то могу и на свободу, как птичку из клетки, выпустить. Ну что выбираешь?

— Свободу.

— Ишь, ты прыткий какой. Но мне это даже нравится. Что взамен?

Цыган быстро задрал рубаху и, сняв пояс из мешковины, передал Губину. Тот, высыпав на ладонь часть содержимого, радостно присвистнул, увидев россыпь золотых побрякушек. Быстро свернул и положил драгоценности в карман кожаной куртки. Затем осуждающе покачал головой:

— Уж не думаешь ли ты, что я на взятки падок? Это и за услугу я принять не могу, поскольку при обыске все равно эти цацки у тебя изъяли. Так что заинтересуй меня по — настоящему. У тебя три секунды.

И Губин угрожающе взвел курок. Поймав жесткий и безжалостный взгляд сыщика, Цыган обреченно осознал:

«Я сделал глупость, отдав этому типу рыжье. Теперь ему выгоднее меня завалить якобы при попытке сопротивления, а ценности взять себе. Выход один: заинтересовать его дорогим бриллиантом».

И Цыган начал игру, ставкой в которой была его жизнь. — Я знаю, у кого имеется драгоценный камень под названием «Подмигивающий призрак». За него можно выручить вчетверо больше, чем лежит в изъятом у меня поясе из мешковины.

— И где же такое богатство прячется?

— Адреса не знаю, но показать могу. То, что у меня с собой было, только часть уплаты за него. Остальное я должен получить сегодня утром.

— Сколько там людей?

— Двое и без оружия. Барыги.

— Все, я понял. Сейчас доложу начальству, что ты готов показать, куда краденую подводу сховали, и где укрылись бандиты. Они в эту легенду поверят. А мы отправимся к барыгам втроем: ты, я и Глухов. Если что пойдет не так, первая пуля найдет тебя. По шуму снаружи улавливаю, что начальство за наградами в свою пользу прибыло. Они даже рады будут от нас поскорее избавиться и отправить на новое задание. Все, поднимай руки в гору и выходи на свежий воздух.

— Перед смертью не надышишься.

— Брось тоску-печаль, добрый молодец. Если не наврал, и дело выгорит, то на радостях отпущу на все четыре стороны с условием, что уберешься из города подальше.

Цыган благоразумно промолчал:

«Похоже, дурка прокатила. На время костлявая отпустила. Там на месте, в квартире у дантиста, придется действовать быстро и жестко. Шанс у меня один из ста. Остается только надеяться, что братец зубодера из Одессы не оплошает и успеет воспользоваться оружием. Надо только суметь его предупредить».

План созрел мгновенно, и Гришка почувствовал, как надежда выкрутиться из беды влила в него новые силы.

В район Орликова переулка подъехали в начале девятого утра. Извозчичью повозку привязали к каменному столбику и прошли под арку. Гришка невольно замедлил шаг:

«За последние двое суток я появлюсь здесь в третий раз. Дай бог не в последний. Только бы не оплошать. Если удастся смыться, то уходить буду через проходные дворы, а не через эту арку».

Его размышления прервал густой басок Губина:

— Похоже, мы идем в гости к зубодеру Рубину. Известная личность: давно в темную камеру с видом на солнечную сторону напрашивается. Ведь так?

— А хотя бы, и так. Все равно без меня в квартиру потихому не проникните.

— Тут ты прав. Двигай дальше.

Узнав, что идут к дантисту, Губин успокоился. От низкорослого толстяка Рубинчика он не ожидал встретить серьезного сопротивления. Поднявшись по крутой лестнице к двери дантиста, Губин достал наган и взвел курок. Затем кивком подал знак Гришке звонить в дверь. Вскоре внутри послышались мягкие шаги, и хозяин спросил:

— Кто там? У меня прием с десяти утра.

— Я не на лечение. Это Гришка. Вчера был у вас по поводу «Подмигивающего призрака». Вы обещали вторую часть стоимости выплатить мне на следующий день, убедившись в подлинности камушка. Вот я и пришел за должком. После некоторой заминки голос за дверью настороженно поинтересовался:

— А ты один пришел?

— Точно так же, как и вчера.

— Хорошо, я понял. Только ты меня разбудил. Подожди пару минут, я должен одеться. У меня все готово.

Выскочив в соседнюю комнату, Рубинчик достал из секретера парабеллум и шепнул держащему в руке браунинг брату:

— Пришел вчерашний купец. Предупредил о налете, требуя уплаты несуществующего долга. Дал понять, что их там за дверью трое.

— Сам бы этот парень на такую наглость не решился. Его принудили сюда прийти. Раз предупреждает, то он нам не конкурент. Значит, у нас только двое противников. При таком раскладе, да еще используя внезапность, можно банковать. В купца не пали. Целься в ближайшего из тех, кто у него за спиной. Все, больше не тяни, открывай — и сразу в сторону, за шкаф. А я встану за дверью.

Готовясь к вооруженному отпору обычным бандитам, братья не могли даже предположить, что столкнутся с всесильной милицией. Иначе бы они сдались, предпочтя отдать без боя все свое богатство. Но это незнание сыграло с ними злую шутку. Они, стараясь ступать бесшумно, направились в переднюю. Лязгнули замки, со звоном вылетела из гнезда цепочка. Дверь отворилась, и в проем вломились налетчики, грубо толкая впереди себя Гришку.

Братец из Одессы выстрелом в упор свалил Глухова, но тут же пуля Губина размозжила ему голову. Неловко выскочивший из-за шкафа дантист трясущейся рукой направил ствол в сторону Губина, но тот вытолкнул впереди себя Гришку прямо на хозяина. Дантист, невольно нажав на курок, разом прервал жизнь считающего себя фартовым вором Цыгана. И тут же Губин выстрелил в хозяина, попав прямо в сердце. Губин осмотрелся. На полу в передней лежало четыре трупа. Надо было действовать быстро, чтобы обнаружить бриллиант прежде, чем звонить в отдел и вызывать дежурную группу.

Внезапно начальник уголовного розыска заметил свисающий из раскрытого ворота рубашки убитого им родственника хозяина кожаный мешочек. Он быстро нагнулся, сорвал не похожий на украшение талисман и, раскрыв его, выкатил на ладонь прозрачный, похожий на кусок льда камень. Стараясь лучше рассмотреть доставшееся ему ценой чужой крови украшение, поднес его к свету. И тут же камень заиграл и замигал своими ровными гранями, словно искренне обрадовался появлению у него нового хозяина, судьбу которого знал заранее.

Быстро водворив бриллиант в кожаный мешочек, Губин повесил драгоценность себе на грудь. Еще раз придирчиво осмотрев место происшествия и трупы людей, нашедших свою смерть в передней московской квартиры, Губин удовлетворенно подумал:

«Все прошло гладко. Настораживает только легкость, с какой мне достался бриллиант, стоящий целое состояние. Словно опытный охотник по воле свыше подложил мне, как хищному зверю, заманчивую приманку. Ладно, не буду сам себя пугать. Просто полоса везения, как в игорном доме пошла. Надо будет припрятать подальше камушек и несколько лет его не трогать».

Губин зашел в кабинет хозяина и начал набирать номер телефона, чтобы доложить начальству о происшествии. Он, несостоявшийся художник и скульпторлюбитель, хорошо знал, куда спрячет на долгие годы драгоценный камень под странным названием «Подмигивающий призрак».

ГЛАВА IV. Лихолетье

Губин оторвал листок от стенного календаря — до конца 1940 года оставалось чуть больше двух недель. На душе было мутно и тревожно. Накануне у него забрали для доклада самому наркому Лаврентию Берии оперативное дело «Виртуоз». Это не сулило ничего хорошего. Докладывать результат разработки пошел начальник отдела Смирнов. Он положил на стол всесильного наркома папку с собранными оперативными материалами и подробной справкой на Губина, ведущего разработку. Не предлагая сесть, нарком сквозь стекла пенсне внимательно прочитал сведения об оперативном сотруднике и, молча, воззрился на Смирнова. После мучительной для подчиненного паузы с нескрываемым раздражением поинтересовался:

— Почему в нашей системе работает человек с высшим образованием? Государство потратило на его обучение большие деньги, а он, вместо того чтобы трудиться в народном хозяйстве, занимается оперативной работой. Это нерационально. Вы знаете мое отношение к этому вопросу. Так в чем же дело?

— Товарищ нарком, вы абсолютно правы. Но товарищ Губин — старый член партии. К нам в госбезопасность перешел по набору из уголовного розыска в 1931 году. За десять прошедших лет зарекомендовал себя грамотным и умелым оперативным работником. И разработку изменника, английского шпиона Земнова он провел блестяще. Вот затребованные вами материалы.

— Хорошо, идите. Я посмотрю, что наработал этот хваленый вами Губин. Если хороший работник, то пусть пока работает, а потом видно будет. Слово «пока» нарком намеренно выделил и произнес с неодобрительными металлическими нотками в голосе.

Смирнов с облегчением покинул кабинет. Для него отношение наркома к сотрудникам с высшим образованием не было новостью. Но, идя по длинному служебному коридору, покрытому ковром, глушившим даже малейшие звуки шагов, Смирнов не переставал мучиться вопросом:

«Почему именно сейчас у наркома возник интерес к довольно обычной разработке среднего уровня чиновника, работающего в наркомате иностранных дел? А что если дело вовсе не в этом Земнове, а в самом Губине, завершающем его разработку? Это намного хуже. Мне могут припаять отсутствие бдительности. Скажут, что я пригрел в отделе скрытого врага, да ещё малюющего дома картины. Надо срочно от него избавляться. А жаль: оперативник он все-таки классный. Но своя шкура дороже!»

Заметив возле своего кабинета ожидающего результатов доклада Губина, начальник отдела поспешил его успокоить:

— Все в порядке. Нарком оставил материалы у себя. Будет внимательно изучать. Если в деле все в порядке, то и нечего беспокоиться. Ты человек опытный. Думаю, все обойдется. Иди, работай. Пока.

Смирнов и сам не ожидал, что автоматически повторит интонацию наркома, произнося угрожающее слово «пока». Но оно вылетело у него непроизвольно, невольно заставив подчиненного насторожиться и почувствовать, как тревожное ощущение грядущей беды заполняет все его существо. Выйдя из приемной Смирнова, он направился к себе в кабинет. Сев в кресло, Губин нервно закурил. Он знал, что сотрудники отдела не любят его, числящегося в передовиках невидимого фронта. К тому же лютое неприятие вызывало его увлечение живописью. Он и сам удивлялся, как при распространенных арестах среди чекистов его так долго не трогали.

Объяснение было только одно: он умел ловко оформлять дела врагов народа. Его разработки отличались изяществом и, главное, правдоподобностью. Помогали безудержная фантазия и умение смешивать подлинные факты с выдумкой так, что им можно было верить. И начальству, ошалевшему от грубых подтасовок о тоннелях, прорытых под Красной площадью в целях терактов в Кремле, приходились по душе дела, по которым опасные фигуранты очень правдоподобно вредили советской власти в пользу враждебных иностранных государств. Материалы разработок, представленные Губиным, успокаивали совесть начальства, позволяли верить, что их ведомство действительно занимается борьбой с реальными врагами. Губин это хорошо понимал, и до поры до времени это спасало его от злокозненных попыток коллег подсидеть удачливого майора.

И на этот раз он вновь возвращался мысленно к материалам разработки «Виртуоз»: «Где я мог допустить прокол? Дело-то в общем рядовое. Этот Земнов долгое время подвизался при нашем посольстве в Англии. Даже проявил себя неплохо при организации забастовки английских рабочих в конце двадцатых годов. Но потом был отозван. Трудился на ниве торговых отношений. Но в последнее время начали поступать сигналы о частых неформальных контактах Земнова и его жены скрипачки Раисы с представителями иностранных разведок.

Губин хорошо понимал, что по роду службы Земнов с женой должен был посещать посольские приемы. Но на сигнал надо было реагировать. Установленное наружное наблюдение вскоре зафиксировало контакт семейной пары с английским торговым атташе при посещении Большого театра. Затем поступили сведения о совместном обеде с иностранцем в ресторане “Метрополь”». Дальнейшее было делом техники. Губин затребовал материалы о совершенных торговых сделках, в которых принимал участие Земнов. Нашел в них массу упущенной выгоды и для оригинальности вменил в вину Земнову не шпионаж, а экономическую диверсию в пользу иностранного государства. Будучи арестованным, Земнов оценил ситуацию реально и признал свою вину при условии, что пойдет по делу один, не давая показаний против своих коллег. Еще он просил за жену, не зная, что она тоже уже арестована как его пособница. Зато Земновы избежали пыток и физического воздействия.

Раз за разом анализируя законченную разработку, Губин пришёл к выводу:

«Вроде бы все сделано правильно и четко: придраться не к чему. Хотя ошибки можно обнаружить в любом деле. Посмотрим! Зато я знаю, кто мог на меня накапать. Это работавший со мною по делу мерзавец Никонов с оловянным взглядом. Вот уж подлинно Иван — крестьянский сын. Простого документа грамотно составить не может. А туда же: на мое место, сволочь, метит! Но ничего, я послал вчера запрос на его родину: действительно его отец из бедняков, как он сам написал в анкете, или подлежал раскулачиванию? Вдруг местные товарищи что-нибудь накопают?»

Губин не знал, что его шифровка пока еще не ушла. Продиктовав запрос, он не проверил его отсылку. Ему и в голову не приходило, что ответственная за передачу шифровки Галина из секретного отдела по уши влюблена в Никонова и успела его предупредить. Тот попросил не отсылать запрос в течение двух дней. Это давало ему возможность успеть свалить ставшего для него опасным майора. То, что его отец не являлся кулаком, было правдой. Но в биографии папаши было темное пятно: в 1925 году он уезжал на заработки в Москву и устроился работать личным водителем к товарищу Троцкому. Но, будучи одарен природным умом, уже через год почуял близость низвержения своего высокого хозяина, уволился и уцелел, вернувшись в деревню. Никонов никак не мог допустить, чтобы этот способный его погубить факт стал известен так некстати. Конечно, Галина рисковала, но Никонов заверил ее, что знает наверняка о предстоящем аресте Губина. И она, поверив обещанию сожителя в скором времени жениться, придержала отправку запроса.

А Никонов решил идти ва-банк и за собственной подписью передал непосредственно в секретариат наркома рапорт о вредительской деятельности Губина, злонамеренно покрывающего врагов народа. В качестве вопиющего факта он указал на племянницу Земнова, которая неоднократно встречалась в неофициальной обстановке с сыном торгового атташе под предлогом совершенствования общения на русском языке. Особенно подозрительной было совместное посещение консерватории, из которой молодые люди ушли с середины концерта и, сев в такси, сумели уйти от наблюдения. Вместе с тем, подчеркивалось в донесении, враг Губин предпочел закрыть глаза на предательскую роль племянницы Земнова Инны и этим потворствовал уходу от ответственности важного члена преступной группы. Закончил свой рапорт Никонов словами: «Надеюсь, враги будут наказаны. С коммунистическим приветом, лейтенант Никонов».

Сигнал сработал. В материалах дела четко были зафиксированы встречи Инны с сыном торгового атташе. А по уголовному делу ее не привлекли: девушка прошла лишь свидетелем. За подобную мягкость сотрудники наркомата внутренних дел и с меньшей виной слетали с должностей, арестовывались и шли вслед за своими бывшими фигурантами. А с учетом высшего образования и увлечения живописью у Губина после поступления доноса шанса уцелеть не было.

Губина арестовали в ночь с воскресенья на понедельник. Жена Лиза с ужасом смотрела на жалкое лицо поднятого с постели в одном нижнем белье мужа. Всегда уверенный в себе человек стоял неподвижно с вытянутыми вверх руками, терпеливо ожидая, когда ему позволят, наконец, одеться. Было ясно, что чекисты испытывают особое удовольствие от ареста своего уже бывшего коллеги. Они, проводя обыск, бесцеремонно толкали и переставляли Губина с места на место, словно это был уже не живой человек, а неодушевленный предмет наподобие старой табуретки.

Позволив арестованному одеться, руководитель приступил к конфискации имущества. Губин с беспокойством наблюдал, как из квартиры выносятся наиболее ценные вещи. Внезапно руководитель оперативной группы стал небрежно перебирать стоящие на полках исполненные Губиным скульптурные изображения и сложенные в углу живописные творения. Заметив встревоженный взгляд хозяина, небрежно отодвинул ногой его картины:

— Не волнуйся, с этой мазней связываться не станем. За нее и гроша ломаного никто не даст. Так что оставим их здесь, так сказать, на память. Затем еще раз осмотрел голые стены и опустевшие комнаты:

— Ну все, пожалуй! Уже светает. Руки назад и вперед навстречу новой жизни.

Губин хотел на прощание обнять жену, но двое оперативников, крепко взяв его за руки, подтолкнули к двери. И тогда Губин выкрикнул заранее обдуманную фразу:

— Лиза, у тебя частые мигрени. Очень прошу, береги свою голову. Ты слышишь, береги свою голову!

Губина резко подтолкнули в спину, и он навсегда скрылся с глаз любимой жены. Через некоторое время до нее донесся урчащий рокот отъезжающей от дома машины.

«Ну, вот и все. Кончилась безбедная жизнь. Впрочем, я никогда не верила в долговечность счастья с этим неординарным человеком. Остро чувствовала, что он плохо кончит. Хорошо, хоть детей совместных не нажили. Странный он: уже много лет плохо спит по ночам, мечется во сне. Вот и сейчас при аресте какую-то ахинею несусветную несет: никогда я от мигреней не страдала. Стоп! Он эту фразу дважды повторил. Муж никогда ничего зря не делал. Расчетлив и хладнокровен был при любых обстоятельствах. Что он имел в виду, давая наказ беречь свою голову?»

Внезапно ее взгляд упал на собственное запыленное гипсовое изображение, изваянное мужем:

«Этот бюст мне никогда не нравился. Губин его изготовил за одну ночь еще пятнадцать лет назад, когда только поженились. Здесь я на себя не похожа: глаза выпучены и волосы спутаны. Похоже, муженек лепил ее в большой спешке. Стоп! Я, кажется, догадалась, что он хотел мне сказать».

Лиза взяла запыленное изваяние и безжалостно с силой ударила об пол. Среди разлетевшихся гипсовых кусочков сверкнул вкрапленный в лобную часть блестящий камушек. Схватив со стола нож, Лиза торопливо освободила спрятанную мужем от посторонних глаз драгоценность. Включив настольную лампу, поднесла бриллиант к свету. И камушек, словно выражая радость от долгожданного обретения свободы, поприветствовал свою новую обладательницу ярким переливом ровно выточенных граней. Лиза, боясь расстаться с внезапно обретенной бесценной вещью, крепко зажала ее в кулаке:

«Теперь понятно, почему он так хранил эту бездарную, наспех сляпанную в наш медовый месяц скульптуру. Считал ее своим талисманом. От ареста его этот бриллиант не спас. Зато сохранит от нищеты меня. Надо срочно продать этот камушек. И я могу обратиться за помощью лишь к знакомому адвокату Корину. У него имеются связи среди богатых торгашей. К тому же я давно нравлюсь этому хлыщу. Кроме него обратиться не к кому».

И Лиза, быстро одевшись, поспешила на улицу к телефону-автомату. Набрав знакомый номер, попросила Корина срочно приехать. После возвращения домой, села на стул и замерла в тоскливом ожидании.

Раздавшийся звонок в дверь известил о приходе Корина. Этот тридцатилетний модно одевающийся холостяк слыл покорителем женских сердец. Елизавета ему действительно давно приглянулась, но он не делал попыток к сближению, боясь мести со стороны её мужа сотрудника грозных карательных органов. И, поспешив по вызову к Губиным, из осторожности запретил себе даже думать о плотских наслаждениях.

Но, едва зайдя в опустевшую после обыска квартиру, опытный юрист сразу осознал всю опасность своего визита:

«Эта красивая кукла не нашла ничего лучше, как подставить меня под подозрение после ареста мужа. Когда заметают человека из их конторы, за ним, как правило, тянется обвинение в шпионаже. Неужели она думает, что будет открытый суд, и я посмею выступить в качестве защитника в таком тухлом деле?!»

Корин буквально физически ощутил, как давнее страстное влечение сменяется раздражением и антипатией к этой глуповатой дамочке. Но Лиза сразу отмела его обвинения в наивности. Она заговорила четко и по-деловому сухо:

— Губина сегодня ночью арестовали, и мне придется жить без него. После обыска в доме случайно остался только этот бриллиант. Помогите мне его продать. У вас есть люди из торговли. Они умеют выгодно вкладывать деньги. Цены этому камушку я не знаю. Полагаюсь на ваше усмотрение и опыт. Вы, естественно, в доле, возьмите сами свой процент. Это надо сделать срочно. И я тут же уеду из Москвы от греха подальше к тетке в Таганрог.

В душе Корина поднялась буря сомнения:

«Очень уж рискованно! Но на этом камушке я смогу сделать солидный гешефт. Никогда не прощу себе отказа от такой возможности».

Пересилившая жажда легкой наживы заставила забыть об опасности:

— Хорошо, я попробую. Если компетентные органы поинтересуются о цели моего визита сюда, скажите, что обратились за юридической помощью, но я вам категорически отказал. Здесь, в вашем доме, я больше не появлюсь. Придите ко мне домой через три дня. Адрес вы знаете. Давайте сюда свое сокровище. И не сомневайтесь. Раз уж сказали «а», надо говорить и «б». Назад хода уже нет.

Лиза, помедлив, заставила себя преодолеть недоверие и протянула бриллиант адвокату. Тот взял драгоценность, положил в нагрудный карман пиджака и направился к выходу. Уже стоя в дверях, оглянулся и окинул похотливым взглядом стройную фигуру попавшей в беду женщины:

«Пожалуй, в случае удачной сделки я легко стану обладателем этого роскошного тела. Мне стоит по этому делу расстараться».

И, успокаивая хозяйку вновь, заверил:

— Я жду вас в моей холостяцкой берлоге. Думаю, вы останетесь довольны.

Лиза по-женски чутко поняла намек сластолюбца:

«Ну и черт с ним. Лишь бы дело провернул удачно, ловелас хренов».

В этот момент она уже не думала об арестованном ночью муже и всецело была поглощена планами об устройстве своего будущего. Но ее ждали напрасные хлопоты. На следующий день чекисты пришли и за ней. Никонов постарался убрать лишнего свидетеля, опасаясь, что Губин проболтался жене о сделанном им запросе. Когда ее уводили из окончательно опустевшей квартиры, Елизавета обреченно сознавала, что вряд ли когда-нибудь сюда вернется. И до боли жалела уплывший в чужие руки бриллиант, способный обеспечить ей безбедную жизнь.

Предчувствие ее не обмануло. Губина расстреляли через неделю, официально объявив, что он осужден на десять лет без права переписки. Впрочем, сообщать об этом было некому: Елизавета умерла в лагере от голода в бедственном 1943 году. Впрочем, к истории бриллианта «Подмигивающий призрак» это уже не имело никакого отношения.

Его новый владелец Корин после визита к Елизавете провел беспокойную ночь. «Зачем я, дурак, ввязался в эту историю с бриллиантом? Могут обвинить в связи с шпионом. Нет, я не полезу в петлю. Верну камушек мадам. И никаких альковных игр. Надо от этой особы держаться подальше. Целее буду».

Прошла неделя. Елизавета не появлялась, и Корин решил сам вернуть драгоценность. Приехав к дому Губиных, встретил у подъезда пожилую интеллигентную женщину. Решив подстраховаться, поинтересовался где живут Губины. И та, испуганно оглянувшись по сторонам, сообщила:

— Их нет. Сначала муж уехал в длительную командировку. А следом за ним и жена отправилась. Так что не ищите их. Бесполезно.

Поблагодарив за благородное предупреждение, Корин поспешно отправился к выходу из двора. Оглянувшись, натолкнулся на наполненный искренним сочувствием взгляд седой, много повидавшей в течение долгой жизни женщины. Приехав домой, закрыл дверь и достал из кармана бриллиант. После некоторого раздумья вынул из буфета жестяную баночку с надписью «Монпансье». Вскрыв крышку, выгреб часть леденцов и положил на дно бриллиант. Затем засыпал банку до верха сладким прозрачными конфетами и положил коробку в буфет на прежнее место. Он не знал, как распорядится доставшейся ему задаром ценностью. До начала Великой Отечественной войны оставалось менее шести месяцев.

1 октября 1941 года Корина вызвали в райком партии Бауманского района. Его принял один из секретарей. Глядя поверх головы Корина, осуждающе покрутил головой:

— Что же это вы, товарищ Корин, дискредитируете нашу партию? Не стыдно? Враг у ворот города. В районе формируется народное ополчение. Энтузиазм людей велик. Не успеваем записывать добровольцев.

— Так я же, как секретарь первичной ячейки лично сагитировал семь человек.

— Вот то-то и оно! Анонимка пришла: дескать, Корин Петр Сергеевич зовет всех в окопы, а сам не спешит вступать в ряды ополченцев. Ты, Корин, учти, стараниями врагов слушок по городу вредный ползет: коммунисты только на словах патриоты, а сами за спинами других прячутся. Злонамеренно вспоминают Бывалова из кинофильма «Волга-Волга», который, засучив рукава, призывал помочь кочегарам, а сам в стороне остался. Так что давай, не отлынивай. Подобные слухи надо пресекать в корне. Пойдешь на фронт в числе первых. Возглавишь благородный порыв, так сказать.

— Хорошо, я, конечно, выполню приказ партии. Но у меня нет боевого опыта. Да и со зрением у меня нелады.

— Мы же тебя не навсегда на строевую службу призываем! Отгоним немцев от города — и через месяц вернешься к мирной жизни. Все, иди, записывайся. Завтра с утра будь на месте сбора. Смотри не опаздывай, а то лишим партбилета и зачислим в дезертиры.

Корин вышел из кабинета, ощущая дрожь во всем теле. Он никак не рассчитывал на подобное развитие событий. Когда пришел приказ о формировании народного ополчения, активно включился в агитацию: среди адвокатов смельчаков, желающих жертвенно сгореть в огненной буре войны, было немного. Избалованные безбедной жизнью, не привыкшие к физическому труду, эти люди хорошо понимали, что их ждет. Но, сагитировав семь человек, Корин посчитал свой долг выполненным. И вдруг теперь этот вызов.

Корин, направляясь домой за необходимыми на фронте вещами, всю дорогу гадал: «Какая же сволочь на меня жалобу накатала? Наверняка это Зудов. Его я не смог сагитировать. Вот он, опасаясь, что я сообщу о его нежелании идти на защиту Родины, и поспешил опередить меня. Ну ладно, делать нечего. Может, и обойдется: отстоимся где-нибудь в обозе на запасном пути, как тот броненосец из бравурной песни. Надо не забыть захватить больше теплых вещей, миску и ложку».

И тут Корин вспомнил о хранящемся в доме бриллианте:

«Куда мне девать этот камушек? Оставлять его в квартире нельзя. По всей Москве грабят опустевшие квартиры жителей, покинувших Москву. Значит, надо брать бриллиант с собой. Опасно, но оставлять драгоценность в опустевшей квартире — наверняка ее лишиться. А что если захватить бриллиант вместе с коробкой “Монпансье”? Скажу, что это мой неприкосновенный запас. Авось, уцелеем оба: и я, и бриллиант. А в случае беды камушком можно будет откупиться. Жизнь-то дороже».

Внезапно Корину пришло в голову, что в случае гибели никто о нем не будет жалеть. И убежденный холостяк впервые пожалел, что не удосужился раньше, до начала войны, создать семью.

Перед тем как покинуть уютную квартиру, Корин положил на дно вещевого мешка вместе с миской и ложкой жестяную коробку «Монпансье» с притаившимся до поры до времени бриллиантом.

В бой их соединение попало через неделю. С выданной накануне винтовкой-трехлинейкой с примкнутым штыком, Корин, зажмурившись от страха, побежал вместе со всеми вперед, не видя противника. Внезапно споткнувшись, упал ничком на землю.

Оглянувшись, увидел, что зацепился о тело бежавшего впереди молодого бойца. Еще не поняв, что случилось, окликнул:

— Эй, вставай!

Увидев, что солдат погиб, он ощутил ужас, заставивший вжаться в землю и замереть. Через несколько минут мимо него назад побежали уцелевшие в атаке бойцы. Один из них, с густыми усами, заметив испуганный взгляд лежащего на земле Корина, резко схватил его за шиворот и поволок в тыл. Свалившись в окоп, с силой шлепнул Корина по лбу:

— Очнись, малохольный! Уцелел — и ладно, пальни пару раз в воздух. С полной обоймой после боя можно загреметь под трибунал: скажут, струсил. Ладно, давай сюда винтовку.

Дважды выстрелив в воздух, усач представился:

— Теплов Иван Николаевич, слесарь с ЗИСа. Был на финской войне. А потому слушай меня, если хочешь уцелеть. Чу, вроде бы танки пошли. Наших здесь нет. Бежать надо: с винтовкой против тяжелой техники не попрешь. Давай за мной!

И Корин, пригнув голову к земле, побежал вслед за Тепловым, стараясь не потерять из виду своего опытного товарища по несчастью. Было непонятно, чем руководствовался Теплов, петляя среди провалов траншей и окопов, мечущихся и бегущих в разные стороны людей. Наконец им удалось забежать в небольшой перелесок. Гул танков и взрывы снарядов остались где-то сзади. Корин затравленно оглянулся вокруг. Рядом с ними в кустах, тяжело переводя дыхание, сидели и лежали с десяток бойцов.

Все угрюмо молчали, стараясь отдышаться после панического, разрывающего сердце и легкие бега. Постепенно гул танков, удаляясь, начал затихать. Укрывшиеся от смерти бойцы начали постепенно приходить в себя. Уловив оживленное шевеление, внезапно вывернулся изза куста на середину поляны молодой человек с кубиками в петлицах и срывающимся на фальцет голосом скомандовал:

— Бойцы, слушай мою команду! Всем проверить и привести в боевое состояние оружие. Будем пробиваться к своим. Пойдем прямо сейчас.

Теплов нехотя поднялся и не по уставу с нарочитой медленной ленцой посоветовал:

— Темнеть начинает. Куда ночью идти? Нарвемся на немцев — и пиши, пропали. Давай до утра здесь пересидим. Осмотримся, а потом видно будет, куда выдвигаться.

— Кто таков? Почему приказ старшего по званию оспариваешь? Под трибунал захотел?

Ополченцы, не желая покидать казавшийся им надежным укрытием лесок, недовольно зашумели:

— Он правильно говорит. Куда в темноте идти без разбору? Давайте здесь переждем. Утро вечера мудренее.

Поняв, что остается в меньшинстве, лейтенант для сохранения своего авторитета приказал:

— Прежде чем двигаться, проведем разведку. Вот ты и пойдешь, раз умный такой.

Теплов охотно согласился:

— Пойду, раз надо. Только в разведку в одиночку не ходят. Вот этого с собою возьму.

И он ткнул в сторону Корина. Лейтенант кивнул:

— Ладно, осмотритесь вокруг на триста метров в глубину. Вернетесь и доложите.

Корину тоже не хотелось покидать перелесок, но он, подчиняясь воле более опытного товарища, направился вслед за ним. Выйдя под открытое, быстро темнеющее небо, он вновь почувствовал себя слабым, крошечным и уязвимым. Повинуясь инстинкту, Теплов, отойдя шагов на двадцать, резко взял вправо от места, где прошла вражеская колонна. Минут двадцать передвигались перебежками. Внезапно Теплов резко пригнул к земле Корина: впереди на открытом пространстве виднелись неясные очертания невысоких холмов. Внимательно вглядевшись, Теплов облегченно вздохнул и шепотом пояснил:

— Это не танки. На стога соломы на колхозном поле вышли. В одном из них и заночуем.

— А разве не будем возвращаться к своим?

— Нет, конечно. Лейтенант со страху нас послал «туда, сам не знаю куда». С таким нервным командиром пропадем ни за грош. Да и не найдем мы дороги назад: порядочно в темноте петляли. Давай перебежками по очереди вон к тому ближайшему стогу. Сначала ты, а я прикрою.

Сухо щелкнул затвор, и Теплов грубо подтолкнул Корина в спину. Не смея ослушаться, тот рванул вперед и, добежав до мягкой соломы, с размаху плюхнулся сбоку, разрушая кем-то из крестьян заботливо сформированный стог. Выждав несколько секунд, вслед за ним прибежал и Теплов. Настороженно осмотревшись по сторонам, Теплов облегченно вздохнул и положил винтовку на колени. И тут внезапно из соседнего стога их окликнули:

— Эй, братья-славяне, закурить не найдется? А то есть нечего и выпить хочется. А кухню начальники как всегда не догадались подвезти.

И тут же свою просьбу невидимый собеседник сопроводил длинным отборным матом. Корин догадался:

«Этой руганью он доказывает, что свой парень, русский, опасаясь получить пулю от испуганных и рассеянных по окрестным полям ополченцев». А Теплов охотно откликнулся:

— Давай сюда, земляки. Вместе голодать легче.

— А чего бы вам к нам не присоединиться? Мы тут уже часа два загораем. Обустроились помаленьку. Так что это вы у нас в гостях. Подгребайте к нам.

После некоторого раздумья Теплов поднялся и, держа винтовку наготове, направился к соседнему стогу сена. Корин поспешил следом. Их встретили двое — высокий, широкий в плечах блондин и худощавый чернявый парень с бледным, нервно подергивающимся лицом. Великан великодушно махнул рукой:

— Заходите, не стесняйтесь. Гостями будете, а бутылку поставите — хозяевами станете.

— Если бы было что выпить, мы бы на ваш призыв и не откликнулись.

— Знамо дело. Похоже, земляк, не первый год службу ломаешь?

— В финской кампании зацепило меня, и комиссовали в чистую. Слесарем на ЗИСе тружусь. А этот со мною — юрист, из адвокатов. Вместе мыкаемся с самого утра.

— По военным меркам целую вечность. Вот и мы с Семеном Угловым вместе от смерти уйти сумели. Он учитель литературы в школе. А я на границе с Польшей служил. Три года назад демобилизовался. Предлагали на сверхсрочную службу остаться, да невеста в Туле ждала. И с ней не сложилось, и из армии ушел. Водителем грузовика в автохозяйстве на жизнь зарабатывал. Зовут меня Полухин Сергей. Вот и познакомились. Мы тут нору в стоге вырыли для тепла. Залезайте.

Теплов внимательно посмотрел на приветливо улыбающегося великана и, окончательно проникшись доверием, расслабленно прилег на мягкую солому.

— Твое предложение поставить магарыч и стать хозяином в силе?

— А что, и вправду есть?

— Я в финскую кампанию только спиртом и спасался. Знал, на что иду. И сейчас захватил на всякий случай флягу. Она моя старая подруга, не раз на выручку приходила. Много не дам. Только пить придется без закуски под «курятину»: есть немного махры.

— Насчет закуси будь спокоен. Есть небольшой запас. Полухин достал из вещмешка завернутый в тряпочку небольшой кусок сала и, раскрыв перочинный ножик, аккуратно отрезал четыре тонких кусочка. Затем вынул завернутые в газетную бумагу два печенья и, разломив пополам, возложил на них по кусочку сала.

Теплов одобрительно кивнул:

— Закуска знатная! Не каждый раз приходится спирт печеньем со шпиком заедать.

После выпитой стопки Корин сильно опьянел и, впав в добродушное состояние, даже хотел достать и угостить своих новых товарищей леденцами. Но боязнь случайно показать лежащий среди конфет бриллиант его остановила. Вскоре разморенные усталостью и выпитым спиртным ополченцы уснули.

Первым утром поднялся Полухин. Разбудив товарищей, разделил остаток печенья и сала. От выпивки предложил отказаться:

— Идти придется долго и скрытно. Силы понадобятся, а пьяным далеко не уйдешь. Да и спирт еще может понадобиться.

Все безоговорочно подчинились опытному, уверенному в себе и не унывающему человеку. Передвигаясь вслед за бывшим пограничником, бойцы с трудом преодолевали глинистую, намокшую от дождей пашню и, стараясь восстановить прерывистое дыхание, отдыхали в мелких перелесках во время кратких остановок. Во время очередного рывка заметили крыши деревянных изб и залегли среди могил деревенского кладбища. Осторожный Теплов предложил не торопиться и не соваться в село, не выяснив, есть ли там немцы. Иногда до них с разных сторон доносилась стрельба, и Полухин сделал вывод:

— Похоже, нет здесь сплошной линии фронта. Легко нарваться на немцев, но, с другой стороны, и к своим можем, если повезет, выйти. Только средь бела дня скакать нам по полям негоже. Когда светло, будем отсиживаться, а по ночам к своим двигаться. Перед уходом в село заглянем. Хоть картошкой разживемся.

Теплов, привалившись для отдыха спиной к невысокой оградке, объявил:

— Еще хочу предупредить. Если удастся к своим выйти, о нашем походе говорите просто и кратко: шли и шли, пока к своим не попали. В финскую кампанию особисты все нервы подозрениями изматывали, если какое подразделение неизвестно где в снежной метели плутало. А то, что днем надо отдыхать, Полухин прав. Немцы — нация аккуратная: ночами спать предпочитают. Да и торопиться им некуда.

Все устало промолчали. Всем хотелось есть и пить.

Внезапно Корин кивнул в сторону окружающих их могил и с неприкрытой завистью произнес:

— Эти под землей хорошо устроились, а нам здесь приходится мучиться.

Теплов внимательно взглянул на юриста:

«А ведь этот молодой мужик не шутит, всерьез глупость брякнул. Туда всегда успеем. Надо поднять хлопцам настроение».

Достав из рюкзака флягу с остатками спирта, предложил:

— До темноты еще часа три загорать будем. Давайте добьем остатки. И поспим немного перед ночным маршброском.

Полухин кивнул:

— Мысль здравая. Спирт — он та же глюкоза. Мне знакомая медсестра это часто разъясняла в часы сладостных свиданий. Жаль, закусить нечем.

И тут, повинуясь неожиданному порыву, Корин вытащил из вещмешка заветную коробку с надписью «Монпансье».

— Берег на крайний случай. Похоже, он наступил. Каждому по три леденца. Остальное будет НЗ.

— Вот это, земляк, угодил. Не так ты прост, как я погляжу.

Все трое смотрели заворожено, как Корин с величайшей аккуратностью снял крышку и выдал каждому по три овальных полупрозрачных леденца.

Бывалый Теплов предложил:

— Этот вариант мне знаком. Кладешь сладости на язык и цедишь через них понемногу. Главное, не проглотить нечаянно целиком конфетину. После того как спирт закончится, еще долго сладкой слюной себя баловать можно.

Все так и сделали. Прикрыв глаза, школьный учитель Углов с тоской подумал:

«Это надо же, еще четыре месяца назад я собирался ехать в отпуск на юг. А теперь какие-то жалкие три леденца кажутся мне небывало вкусными. Как же все кругом изменилось! Там в прошлом были дети, уроки, расписание, трель звонка на перемену. И мечта стать великим писателем. А что? Ведь мои заметки внештатного корреспондента в молодежной газете пользовались успехом у читателей. Конечно, эти лихие дни бегства от немцев дают мне нужные впечатления как будущему писателю. Хотя о чем тут писать, когда, вместо героизма, подобно дрожащим зайцам трусливо бежим? Нет, похоже, Льва Толстого из меня не получится».

Горестные размышления Углова прервал внезапно возникший и все возрастающий рев моторов. К избам подкатили с десяток мотоциклов, и немецкие солдаты пошли обшаривать дворы и избы. Высокого роста офицер отдал похожую на прерывистый лай простуженной собаки команду, и шестеро солдат направились в сторону кладбища.

«Вылавливают окруженцев, сволочи. Похоже, мы крепко влипли. Хорошо, если не убьют сразу, а возьмут в плен», — обреченно подумал Углов.

А Корин при виде немцев суетливо нащупал в вещмешке круглую твердь коробки, где лежал бриллиант. Почему-то в его голову пришла глупая мысль выкупить свою жизнь в обмен на драгоценность:

«О чем я, дурень, думаю! Они и так возьмут себе камушек без моего предложения. Так что же делать?»

И в этот момент Теплов принял за всех решение:

— Вот что, мужики, от вас, необстрелянных, толку мало. Берите ноги в руки — и бегом вон в ту сторону, к виднеющемуся невдалеке лесочку. А мы попробуем охладить слегка пыл фрицев. Ты, Полухин, прикрой меня. Отступать будем по очереди, перебежками. Я начну. Ну что стоите? Бегом марш!

И уже, не обращая внимания на спутников, принялся деловито прилаживать винтовку, положив ствол на поперечную перекладину ограды. Плавно спустив курок, увидел, как один из вражеских солдат упал, и, удовлетворенно присвистнув, рванулся бежать в сторону, противоположную той, куда направились Углов и Корин. И тут же сбоку раздался выстрел прикрывавшего его Полухина. Со стороны немцев раздался болезненный вскрик. Теплов успел подумать:

«Молодец, пограничник. Неплохо их учили держать границу на замке. Может, с таким помощником и выпутаемся».

И, заняв новую удобную позицию, приготовился вновь выстрелить. Мимо, пригнувшись и петляя, пробежал Полухин. В воздухе над его головой просвистели пули. Бывший пограничник бросился на живот и проворно пополз. Затем, преодолев желание убраться от опасности подальше, остановился и, развернувшись, приготовился прикрывать своего товарища. Его так учили на границе, и он хорошо усвоил, что Родину надо защищать даже на небольшом участке возле малоприметного деревенского кладбища.

Метко стреляющие опытные воины сумели отвлечь внимание немцев. И Углов с Кориным успели добежать до опушки виднеющейся невдалеке небольшой рощи. И все же пущенная им вслед автоматная очередь настигла Корина. Пуля пробила спину и вышла через грудь, бросив бывшего юриста вперед. Почувствовавший толчок в спину от падающего тела, Углов обернулся и увидел лежащего лицом вверх однополчанина. Расплывшееся кровавое пятно, бледное лицо и плотно закрытые глаза не оставили у Углова сомнений:

«Погиб юрист. Стрельба пограничника и Теплова удаляется все дальше. Надо мне выбираться самостоятельно».

Схватив вещмешок товарища, Углов высыпал содержимое на траву и, схватив единственно ценную в данной ситуации вещь — коробку леденцов, бросился сквозь кусты, стремясь удалиться как можно дальше от места, где принял смерть молодой человек, почти его ровесник. Взяв для утоления голода леденцы, Углов не подозревал, что стал обладателем драгоценного бриллианта.

ГЛАВА V. Блокадная история

Углов вышел к своим войскам утром следующего дня. И тут полоса невероятного везения продолжилась. Когда его вместе с другими вышедшими из окружения бойцами вели на допрос, навстречу попался корреспондент фронтовой газеты Суровцев. Увидев Углова, он приветственно взмахнул рукой:

— Привет, Углов, жив?! Куда тебя ведут? На допрос? Подожди, сейчас я все улажу: командир полка Ветров — мой давний друг. У нас в газете уже есть потери. Вчера под бомбежкой погиб Губерман. Нужна замена. А людей нет. Я помню твои острые внештатные публикации. Пойдешь к нам? Согласен? Ну, вот и ладненько.

Через полчаса Углов уже трясся в машине вместе с непрестанно говорящим Суровцевым, нервно переживающим свой приезд почти к самой передовой. Он возбужденно задавал вопросы Углову об участии в бое и тут же, не дожидаясь ответа, сам начинал рассказывать о том, где побывал и что видел в первые дни войны. Внезапно Суровцев замолчал и, прикрыв глаза, устало спросил:

— Как думаешь, Углов, выдюжим?

— Не знаю, Виктор Сергеевич! На войне, как я убедился, и на минуту вперед загадывать нельзя.

— Темнишь и уходишь от ответа. Правильно делаешь. Я и сам пока не вижу просвета. Ладно, давай помолчим. Скоро будем в Москве, и, уверен, наш главный редактор — человек со связями — быстренько оформит на тебя все необходимые документы. У нас все лучше, чем по полям с винтовкой от немцев бегать.

— Спасибо, Виктор Сергеевич! Я этого вам никогда не забуду.

— Ладно, брось. Свои люди — сочтемся. Нам действительно нужны корреспонденты, владеющие пером. Многие в эвакуации, Губерман, как я уже говорил, погиб, а еще один, Никифоров, пропал без вести. Скорее всего, уже не узнаем, как и где сгинул. Так что услуга моя не ахти сложная. Просто комполка Ветров со мной до войны в теннис на базе «Динамо» на Петровке играл. Я потому сюда к нему и поехал. Думал, узнаю хоть что-нибудь положительное для газеты. Пусто! Никто даже не знает, где мы и где враг. Повезет, если доедем до Москвы без приключения.

— А как же материал для газеты?

— Обойдемся, как обычно: бравурно отрапортуем, что в тяжелых боях выравниваем линию фронта. Кстати, есть и такие участки, где сильный урон немцам наносим. Только я туда пока не попадал.

— И не жалейте. Где бьются по настоящему, и не с винтовками против танков, там мало кто остается в живых.

Впереди показался контрольный пункт, и Суровцев предупредил:

— Не бойся. Я в штабе у Ветрова на машинке напечатал временное удостоверение, что ты корреспондент, и сам подписал. Да еще захваченный случайно впопыхах штемпель редакции поставил. Наш советский человек любую бумажку с печатью за официальный документ почитает.

Думаю, проскочим. Все прошло гладко. Их пропустили без проволочек.

К концу дня Углов уже имел официальный документ, подтверждающий его принадлежность к когорте военных корреспондентов. И понеслись горячие будни постоянных разъездов по действующим частям. Всюду с собой Углов таскал на дне вещмешка жестяную коробку «Монпансье», наполовину наполненную сладкими леденцами. Она напоминала ему о совместной трапезе на сельском кладбище четверки бойцов, выходящих из окружения.

И Углов суеверно решил, что коробка «Монпансье» станет хранящим его жизнь талисманом:

«У других талисман — ключ от родного дома, а у меня эти конфеты. Пока в коробке будет хоть один прозрачный округлый леденец, я вне опасности. Даже не буду заглядывать вовнутрь. К тому же иметь с собой на фронте неприкосновенный запас никогда не лишне».

И Углов, не зная о находящемся у него в вещмешке бриллианте, разъезжал по местам боевых действий, выполняя задания редакции. Фронт уже отодвинулся от Москвы, шли тяжелые бои под Ржевом. Углова повысили в звании. Он писал бойко и остро. Его заметили и перевели в одну из центральных газет. Главный редактор его ценил: рассматривая свое служение газете как подготовку к будущему писательству, Углов охотно соглашался на самые опасные и ответственные задания. Несмотря на постоянную опасность, Углов всегда выходил невредимым из-под огня, и коллеги-корреспонденты не без оснований считали его везунчиком. А Углов все больше утверждался во мнении, что именно нетронутая им банка с леденцами хранит и спасает его от беды.

Так продолжалось до декабря 1942 года. Задание лететь в блокадный Ленинград не удивило Углова. До него доходили слухи о косящем жителей города голоде. И он захватил с собой несколько банок сгущенки и тушенки, плитку шоколада и флягу со спиртом. На дно вещмешка положил свой неизменный талисман — наполовину заполненную леденцами коробку «Монпансье».

Приехав на аэродром, познакомился с летчиком, невысоким рыжеватым парнем. Тот сразу кивнул на перекинутый через плечо Углова фотоаппарат:

— Сделай фотку на память. Пошлю к себе в деревню в Оренбургскую область. А еще лучше напиши обо мне в газете. Мол, летел вместе с доблестным сталинским соколом Никитой Степным. Если нельзя полностью, то укажи просто — с Никитой из Сибири.

— Я попробую. Если цензура пропустит, будешь красоваться в газете.

— Вот и ладно. Похоже, у тебя в городе знакомых и родственников не имеется: очень уж тощий вещмешок с собой захватил.

— Неужели так плохо?

— Сам увидишь. Летишь туда впервые? Я так и думал: слишком уж ты спокоен. Ну ладно, пугать не буду. Авось благополучно приземлимся. Лезь в самолет. Мы тебе вон там место освободили, оставив на складе два ящика тушенки. Для голодных людей в блокадном городе это, брат, ощутимо. Стоит твоя будущая газетная заметка этого? Ладно, приказы не обсуждаются, а выполняются. Главное, чтобы зенитки не сбили и на истребителей не нарваться. Погода нынче не особо летная: облака и метель. Должны проскочить.

Весь полет Углов старался забыться и задремать. Но сон получался неглубоким и отрывистым. Здесь, в полнейшей тьме, он не видел ни пересекающихся лучей прожекторов, ни всполоха разрывов, не нашедших цели снарядов. До него долетали лишь резкие разрывы, проникающие внутрь сквозь натужное гудение авиационных моторов. Каждое мгновение казалось, что прямое попадание в самолет превратит его в факел, камнем летящий к земле. Но все прошло благополучно. Выйдя из самолета на затекших от долгого сидения ногах, он поспешил к присланной за ним эмке, на ходу торопливо попрощавшись с летчиком.

Последующие два дня Углов ездил по городу, встречался с рабочими, ремонтирующими подбитую технику, посетил зенитную батарею с женским расчетом, выехал для отчетности во время затишья поближе к передовой. Пообедал с моряками на борту вмерзшего в лед корабля, защищающего город своей дальнобойной артиллерией. И все это время ощущал тревожное чувство вины за не доставленные защитникам и мирному населению города два ящика спасительной тушенки:

«А ведь прав этот Никита из Оренбурга: стоит ли добытый мной материал тяжких человеческих страданий и голодных смертей? Мы там, на Большой земле, даже не подозреваем, что здесь происходит. Люди сражаются с напряжением всех сил, и смерть для многих кажется избавлением. В городе почти не видно людей. Никто не выходит из дома без надобности. Кажется, что сама госпожа смерть незримо мечется по пустынным улицам, заглядывая через заклеенные бумагой окна в квартиры, чтобы сделать своей очередной страшный выбор. Завтра я улетаю. А эти люди останутся тут без всякой надежды на спасение».

Углов оделся и вышел из гостиницы, захватив с собой вещмешок. Его хоть и скудно, но кормили в боевых частях, и у него оставался нетронутым весь запас продуктов, захваченный из Москвы. Перед отъездом Углов хотел отдать еду тому, кто в этом нуждался больше всего. Он медленно шел по улице, не встречая ни одного человека.

Начало быстро смеркаться. Внезапно за углом он услышал слабый испуганный вскрик, и к нему навстречу, тяжело передвигая ноги в высоких, не по росту, валенках, выбежала девочка лет десяти, прижимая к груди завернутый в грязный газетный лист сверток. Следом за ней с длинным кухонным ножом выскочил давно небритый высокий исхудавший мужик в ушанке с опущенным на лоб козырьком. На мгновение их глаза встретились, и по безумному, ничего не осознающему, кроме мучительного голода, взгляду человека Углов понял, что тот ничего вокруг не видит, кроме еды, которую зловредная девчонка не хочет ему отдать.

Мужик бросился к своей жертве, нелепо выставив вперед нож. И тут, опомнившись от первого потрясения, Углов с размаху сбил нападающего с ног. Выронив нож, мужик лежал в сугробе и рыдал, растирая по лицу сразу превращающиеся в наледь слезы. Спасенная девочка схватила Углова за рукав шинели:

— Спасибо, дядечка. Я боюсь, проводите меня. Я живу вон в том подъезде. Меня мама с братиком Сережей ждут.

Не раздумывая, Углов последовал вслед за девочкой. Перед тем как войти в дом, оглянулся. Сбитый им с ног человек начал медленно подниматься:

«Ничего, оклемается. Раз с ножом бегать за пайкой хлеба смог, значит, еще есть силы».

И Углов вслед за девочкой вошел в подъезд и свернул в квартиру на первом этаже. В комнатах царила пугающая пустота.

«Все, что могло гореть, исчезло в печке-буржуйке», — догадался Углов.

На кровати возле стены поверх одеяла в полушубке лежала закутанная в платок женщина. Рядом с ней в демисезонном пальтишке и теплой вязаной шапочке шевелился мальчик лет шести с серьезными, вопросительно смотрящими на Углова глазами. Женщина с трудом поднялась с кровати и сделала шаг навстречу Углову. Он успел подумать:

«У нее такие же ясные голубого цвета глаза, как у девочки. Смотрит с усталой настороженностью, но без вражды. Надо поскорее налаживать контакт».

— Меня зовут Семеном Угловым. Я военный корреспондент из Москвы. Здесь нахожусь в командировке. На вашу девочку напали, и я ее проводил до дому. Зачем же вы ребенка одну на улицу в такое время выпускаете?

— Устала после ночной смены. Послала карточку на хлеб отоварить. Здесь недалеко, на соседней улице. Да и Галке уже двенадцать. По нынешним военным меркам взрослая девочка уже. Спасибо, что защитили. А зовут меня Лидия Павловна. Можно просто Лида.

— У вас тут холодина. Разрешите похозяйствовать и разжечь печку?

— Топить нечем, все сожгли.

— А вот эта дверь в другую комнату, похоже, совсем не нужна. Я ее сниму и разожгу огонь. Топор есть в доме?

— Там, на кухне, возле плиты. Я уже пыталась снять дверь с петлиц, да сил не хватило.

— Я думаю, справлюсь. А вы пока не стойте столбом, готовьте детям ужин. У меня с собой остались продукты, привезенные из Москвы. Я завтра улетаю. Мне ничего не надо. Я все оставлю вам.

— При нашем положении еда — это жизнь и избавление от смерти, тем более речь идет о моих детях. Вы не поверите, но я, отправив девочку за хлебом, лежа на кровати наяву грезила, что в комнату войдет Дед Мороз и принесет нам елку, увешанную сверху донизу мандаринами, конфетами, пряниками. И вдруг появляетесь вы.

— Я не очень похож на Деда Мороза, и мандаринов у меня нет. Но вот возьмите, что есть.

И Углов начал торопливо выкладывать на постель свои припасы. При виде такого богатого угощения женщина почувствовала дурноту и, чтобы не упасть, подошла к окну и тяжело оперлась о подоконник. Мальчишка воровато протянул руку и схватил плитку шоколада. К нему тут же подскочила сестра и отняла лакомство:

— Нельзя, Сережа, сейчас мама все распределит по дням на целый месяц.

Девочка быстро начала переносить продукты подальше от брата на подоконник и класть рядом с матерью. Поймав на себе благодарный взгляд молодой женщины, Углов невольно смутился:

«Я появился в их доме неожиданно, словно воплощение ее безнадежных мечтаний о чудесном спасении. Она видит во мне чуть ли не святого ангела-хранителя, посланного с небес самим Господом Богом для спасения ее и детей. Да и у меня, похоже, голова начинает кружиться и возвышаться от гордыни. До чего же приятно чувствовать свое превосходство над другими людьми. Хотя это, конечно, полнейшая подлость сытого человека перед голодным. Вот уж не думал, что в глубине моей души гнездится такая мерзость».

И, скрывая смущение, Углов поспешил за топором на кухню. Поддев дверь снизу, снял ее с петель и ловко разрубил на толстые чурки. Достав обрывок старой газеты, сумел быстро разжечь огонь в печке. Постепенно комната начала наполняться теплом. Женщина принесла из кухни кастрюлю, наполненную снегом и льдом, и поставила на железный лист рядом с разгорающимся все сильнее огнем. На глазах в кастрюле начала закипать вода. Женщина взяла металлическую кружку и зачерпнула горячую жидкость. Затем, аккуратно вскрыв фольгу на шоколаде, отломила дольку. Потом, подумав, добавила еще одну и растворила в горячей воде. После этого поднесла по очереди детям. С теплотой и любовью смотрела, как они отогреваются спасательным напитком. Затем повернулась к Углову:

— А вы будете?

— Нет, я сыт: сегодня моряки кашей с тушенкой угощали.

Женщина охотно кивнула и после некоторого раздумья отломила маленький кусочек шоколада и, зачерпнув остатки кипятка, опустила в него сладость:

— Я, пожалуй, тоже немного выпью. Возможно, мне сегодня тоже силы понадобятся. Вы, надеюсь, останетесь на ночь?

Поймав призывный многообещающий взгляд женщины, Углов поспешно согласился:

— Конечно! Сейчас уже поздно. Комендантский час наступает. Да и тот бандит с ножом где-то поблизости бродит. Нужна же вам защита.

— Ну, вот и ладно!

Женщина, обжигаясь, с жадностью выпила горячий сладкий напиток и, сразу порозовев, направилась в другую комнату:

— Пойду, переоденусь. Гость в доме, а я как Золушказамарашка. Нехорошо!

Внезапно в воображении Углова возникла обнаженная фигура женщины, решившейся разделить ложе с совершенно незнакомым ей человеком.

«Почему она это делает? В благодарность за спасительную еду и в надежде на будущую поддержку ее и детей или просто соскучилась по мужской ласке? Да какая мне разница!»

И Углов поспешил отогнать на время внезапно возникшее острое желание близости с худенькой, истощенной голодом женщиной. Лида появилась в комнате в сером платье и вязаной кофте. На ногах по-прежнему были валенки. Женщина смущенно пояснила:

— Туфли давно обменяла на крупу. Красивые были «лодочки». Да и ноги побаливают от ревматизма. Вы, дети, ляжете спать здесь, где тепло. А мы с дядей Семеном будем спать в угловой комнате. Там маленькое оконце и потому теплее. Все, отбой.

Углов направился вслед за женщиной. Девочка, держа брата за руку, неотрывно смотрела вслед матери и Углову. Уже стоя в дверях, Лида обернулась и жестко произнесла:

— Мне мужа, а вам отца уже не вернуть. Похоронка вон под кроватью в коробке лежит. Давай, Галка, не стой столбом, укладывай Серегу и сама ложись: во сне голод не так чувствителен. Да и сыты вы сегодня благодаря дяде Семену.

Девочка перевела взгляд с матери на Углова и, повзрослому горько вздохнув, отвернулась, поведя брата к кровати. А женщина решительно, словно боясь передумать, взяла Углова за рукав гимнастерки и повела в дальнюю комнату к старому, с выпирающими, словно ребра, пружинами широкому дивану. Вытянувшись рядом хозяйкой, Углов начал нежно гладить исхудалое женское тело, словно боясь сломать хрупкие, едва прикрытые кожей косточки. Охотно поддавшись мужским ласкам, Лида жадно подставила губы для поцелуя. И, забыв обо всем, Углов страстно соединился с чужим трепетным, соскучившимся по ласке телом. Когда все было кончено, Лидия некоторое время лежала, молча, с закрытыми глазами. Затем устало произнесла:

— Я уже думала, что сгину с голоду и никогда в жизни не испытаю удовольствия от физической близости с мужчиной. И тут появляешься ты, как новогодний подарок. Говоришь, завтра улетаешь, а когда вернешься?

— Пока не знаю, теперь буду выбираться сюда при первой возможности.

— Уж ты постарайся, Семен. Без твоей помощи не сдюжим, помрем, как мухи зимой.

«Значит, все-таки еда — главная причина для нее допустить меня к себе. И обижаться тут нечего. Она — мать, и жизнь ее детей зависит от меня».

Женщина обняла Углова и положила голову на его согнутый локоть, попросив:

— Позволь, я так посплю. Привыкла во время семейной жизни.

Ревность невольно кольнула Углова:

«Похоже, она все еще любит своего мужа. Наверное, представляет рядом с собой его, погибшего смертью храбрых, а не меня. Я всего лишь источник пищи для ее детей».

Стараясь не беспокоить женщину, Углов лежал неподвижно, прикрыв глаза, пока не забылся тяжелым сном. Едва начало светать, он осторожно освободил затекшую руку и встал с жалобно скрипнувшего дивана. Быстро оделся и взял из соседней комнаты почти опустошенный вещмешок. Вернувшись в угловую комнату, встретился с взглядом проснувшейся женщины. Торопливо вытащил из вещмешка флягу со спиртом:

— Вот, возьми. Наверняка пригодится. Обменять на хлеб можно или крупу. Немного помедлил и достал жестяную баночку с надписью «Монпансье»:

— Вот еще леденцы. Более года с собой таскаю, как талисман с первых дней войны. Вам нужнее. Еще неизвестно, когда смогу сюда прилететь. Ну, все, я пошел.

— Спаси тебя Господь! Если сможешь, прилетай. А то до весны живыми не дотянем.

Углов поспешно направился к выходу. Сзади скрипнула дверь. Он оглянулся и увидел обращенные к нему ясные глаза не по-детски серьезной девчушки. Углов хотел ей сказать что-нибудь на прощание, но не нашел нужных слов и, поспешно отвернувшись, вышел на холодную лестничную площадку.

На заснеженной улице заметил недалеко от подъезда в сугробе темное пятно. Подойдя поближе, разглядел в начинающемся рассвете скрюченное тело вчерашнего субъекта, напавшего на Галину. Снежинки падали на его лицо и, не тая, скапливались во впадинах уже не видящих глаз:

«Замерз, значит, бедняга, обессилев. Интересно, он гнался за девчонкой как за мясным блюдом, или только хотел отнять пайку хлеба? Теперь уж не узнаешь. Странно, но мне его жаль. Кем он был до войны: слесарем, инженером или, может быть учителем, как я? Ведь мог прожить свою жизнь достойно. А тут война, блокада, голод, смерть. Поневоле свихнешься. Интересно, смогу я это когда-нибудь описать? Даже если удастся создать что-нибудь стоящее, разве цензура пропустит?»

Углов повернулся и пошел прочь. На доме еще раз прочитал и запомнил адрес, куда ему непременно надо будет вернуться. Весь последующий день перед ночным вылетом он постоянно вспоминал об оставленной в чужом доме коробке, наполовину наполненной леденцами:

«Я отдал конфеты правильно. Иначе бы до конца своих дней они жгли мне душу, напоминая о том, как лишил голодных детей шансов на выживание. Но зато больше нет у меня талисмана. Удастся ли долететь сегодня ночью до Москвы?»

Но вопреки опасениям, полет прошел нормально, и он сумел убедить себя, что «Монпансье» не влияет на его обычное человеческое везение. И Углов окончательно перестал сожалеть об оставленных в Ленинграде леденцах. Ему и в голову не приходило, что в течение года, таская в вещмешке жестяную коробку, он являлся временным хранителем драгоценного бриллианта. Его теперь больше всего занимала мысль, под каким предлогом он вновь сможет полететь в осажденный город и накормить хотя бы одну голодающую семью.

Но у редактора были иные планы, и уже на следующей неделе Углов получил задание отправиться в Мурманск и написать о подвигах полярной авиации, охраняющей английские конвои:

«Ничего, слетаю на пару дней в Мурманск, а потом упрошу редактора организовать вновь поездку в блокадный город».

Спланированное Угловым будущее казалось четким и определенным. Поначалу все и шло, как он задумал. Приземлившись благополучно в Мурманске, вновь подумал об оставленной в Ленинграде коробке «Монпансье» и уже твердо уверовал, что к его везению недоеденные леденцы не имеют отношения. Будничные дни командировки в суете разнообразных встреч и впечатлений пролетели почти мгновенно. Он присутствовал на инструктажах, выслушивал рассказы бывалых асов, ему показали портреты погибших и не вернувшихся с задания летчиков. Здесь, без сомнения, воевали и совершали подвиги, по крайней мере, постоянно рисковали жизнью. И всё же это была иная война, не похожая на наполненную грязью, потом и кровью «окопную правду».

Город, казалось, и не знал, что воюет. Углов не видел больших разрушений, люди жили обычным распорядком, очень похожим на довоенное мирное существование. Не ощущалось недостатка в пище. Невольно вспоминались голодные лица блокадников. Впечатление усилилось, когда накануне отъезда Углова в Москву его пригласили в ресторан Дома офицеров. Играл оркестр, на столе стояли дорогие напитки и вкусная еда. Слышалась речь иностранных моряков. В зале присутствовали женщины в красивых вечерних платьях. Внезапно Углов поймал на себе взгляд серых глаз, неотступно за ним следящих. Женщина, поняв, что он, наконец, заметил ее внимание, призывно улыбнулась. Углов понял, что всерьез заинтересовал явно скучающую красавицу:

«Эта женщина в длинном черном платье похожа на прекрасную неземную фею из волшебной сказки. Надо решиться и пригласить ее танцевать».

Не откладывая дела, Углов подошел, щелкнул каблуками, и умело повел даму под томную мелодию танго. Женщина, слегка наклонив голову к его уху, поспешила разъяснить ситуацию:

— Моего мужа-полковника и меня здесь, в гарнизоне, многие знают, и я не могу позволить себе лишнее. Мне все известно: вы — корреспондент из Москвы, завтра улетаете. У нас есть шанс. Сейчас вы отсюда уйдете. Через полчаса ждите меня за углом. Сейчас отведите меня за мой столик. Не надо привлекать внимания.

Не дожидаясь окончания мелодии, Углов послушно проводил женщину на ее место. Затем, посидев за столиком для виду еще несколько минут, выпил на посошок стопку водки и направился к выходу. Дул холодный ветер, и он успел продрогнуть, пока не появилась жаждущая любовного приключения прекрасная незнакомка. Не тратя зря времени, она, проходя мимо, бросила через плечо:

— Следуйте за мной на расстоянии. Я живу здесь недалеко.

Стараясь не упустить женщину из виду, Углов зашагал вслед за ней навстречу заманчивому любовному приключению. Внезапно дама остановилась и, убедившись, что ее избранник находится невдалеке, юркнула в подъезд серого здания. Окончательно решившись на авантюру, Углов вошел вовнутрь. Женщина его ждала и, крепко взяв за руку, повела наверх. Открыв дверь, впустила в уютную квартиру. Подойдя к буфету, достала уже открытую бутылку вина и два бокала:

— Меня зовут Зиной. Муж на боевом дежурстве. Раньше полуночи не вернется. У нас всего от силы два часа. Не будем терять время. И не смотри удивленно: я не какая-нибудь шлюха. Просто здесь, в гарнизоне, не могу себе позволить даже легкого флирта: все тут же мужу передадут. Он много старше меня. Лежал у нас в госпитале, где я медсестрой работала. Хороший человек, меня любит, но очень уж ревнив. А ты нездешний и завтра улетаешь. Меня это устраивает. Да и тебя, похоже, тоже. Ну, давай выпьем за знакомство и, как говорят на флоте, «по местам стоять, с якоря сниматься.

Углов с восхищением подумал:

«До чего же отчаянная баба! Не попасть бы с ней в беду. Хотя наверняка знает, что делает. Она рискует больше меня».

Углов, залпом выпил бокал вина и жадно прильнул к податливому, пышущему распаленным жаром телу женщины. Сближение было страстным. Углов охотно поддался неуемному желанию партнерши. И в тот момент, когда Зинаида удовлетворенно откинулась в сторону, в комнате вспыхнул свет. Испугавшись внезапного вторжения обманутого мужа, Углов вскочил с постели. Высокий седовласый полковник в бешенстве закрутил у него перед лицом пистолетом:

— Гаденыш столичный, как ты посмел в чужую постель заскочить?! Пристрелю подлеца!

В этот момент Углов сделал ошибку. Скорее всего, обманутый полковник свою обиду в крике выместил и, насладившись страхом заезжего любовника, предпочел бы некрасивую историю замолчать. Но Углов попытался выбить оружие у ревнивца, но не рассчитал, и тот успел спустить курок. Пуля пронзила грудь Углова, и он, упав рядом с кроватью на пол, почувствовал, как кровь из пробитого легкого заполняет его гортань, мешая дышать. Он успел увидеть, как женщина всем своим нагим телом повисла на руке у мужа, отводя в сторону оружейный ствол:

— Что ты делаешь, Виталий? Совсем с ума съехал? В тюрьму захотел? Звони скорее в госпиталь. Парня спасать надо.

Дальнейшее Углов воспринимал, как в тумане. В сознании остались лишь обрывки видений, как его везли куда-то на машине. Очнулся он через сутки в отдельной палате. К вечеру его навестил офицер в форме капитана второго ранга. Не представившись, он сразу перешел к сути дела:

— Вот что, старлей. Ты по своим кобелиным делам не в ту постель залез. Муж Зинки уважаемый всеми человек. Особисты тебе могут навязать покушение на видного военного специалиста. Дескать, соблазнил его жену, чтобы дождаться и пристрелить. Но мы тоже не заинтересованы в огласке, а потому напишешь собственноручно бумагу, что ранил себя сам случайным выстрелом и потому претензий, ни к кому не имеешь. Время и место не указывай. Согласен? Я так и думал. Тогда пиши. Вот тебе бланк.

Уже уходя с подписанным документом, офицер сочувственно посоветовал:

— Держи язык за зубами, военкор. Не вздумай, вернувшись в редакцию, потребовать медаль за ранение в боевых условиях. Иначе неприятностей не оберешься. Это я тебе обещаю. Как только станешь транспортабелен, отправим тебя в Москву. Ну, все, прощай. Больше, надеюсь, не увидимся.

Через две недели Углов вернулся в редакцию. Главный, очевидно, был в курсе дела и не стал задавать лишних вопросов. В ответ на просьбу Углова отправить его вновь в Ленинград посмотрел с пониманием:

— Эх, молодость. И там, видать, кобелиными подвигами отметился. Нет, Семен, в Ленинград сегодня вечером летит Дугов. Если у тебя какие-то дела там остались, попроси об услуге товарища. Он, в отличие от тебя, примерный семьянин: не станет личное с служебным мешать. Выздоравливай пока, сил набирайся, а потом видно будет.

Вручая Дугову пакет с собранными наспех продуктами, Углов назвал адрес Лиды и ее детей. Но, вернувшись в Москву, Дугов сообщил, что в указанной квартире никто не живет. Дверь в нее взломана и распахнута настежь. Увидев огорченное лицо товарища, Дугов поспешил успокоить:

— Возможно, их эвакуировали и они живы.

Хотя по его лицу было видно, что он и сам не верит в свое предположение. Вскоре Углова послали освещать наступление на Харьков. Его там тяжело ранило. Он провалялся в госпитале почти полгода. После выписки Углов вместе с войсками шел по Германии. В самом конце войны был контужен разрывом снаряда и вновь попал в госпиталь. Там влюбился во врачиху-хирурга из Воронежа. Они поженились и вместе вернулись в Москву. Скоро у них родилась дочь, а через год и сын.

За все фронтовые и послевоенные годы Углов очень редко вспоминал Лидию и ее детей, волею судьбы встретившихся на его жизненном пути. Но в 1954 году случай вновь всколыхнул его воспоминания о пребывании в блокадном зимнем Ленинграде. В тот день он заехал в гастроном на Смоленской площади. На выходе его внезапно окликнул лысоватый мужчина в очках и с бородой. В первый момент Углов не узнал этого человека. Привиделось что-то из конца войны, и он спросил.

— 1-й Белорусский?

— Нет, Углов, вспомни, как спирт в октябре 1941 года сквозь леденцы цедили. Я Корин, адвокат из Москвы.

— Не может быть, тебя же убили. Я сам видел.

— А вот и нет. Грудь только пробило. Важных органов не задело. В ту же ночь ребята-артиллеристы к своим выходили. Наткнулись на меня, а я еще дышу. Ну, и дотащили на себе до лазарета. В общем, жив остался. Потом в смерше служил и в военном трибунале. Такого уж риска, как в пехоте, не было. А ты как?

— Я военным корреспондентом всю войну прошел.

— Все понятно. Я рад, хоть ты жив остался. О пограничнике и шофере с ЗИСа ничего не слышал? Жаль, лихие были ребята. Да, еще хотел тебя спросить: ты банку с леденцами не брал?

— Нет, я как только подумал, что тебя убило, так ноги в руки — и бежать подальше.

Углову не хотелось сознаваться, что он вместо оказания помощи еще живому товарищу схватил конфеты и поспешил скрыться. А Корин с сожалением сделал запоздалое признание:

— А знаешь. Углов, я ведь тогда прятал в этой банке на дне, под леденцами, крупный бриллиант. Пропал, видно, навсегда драгоценный камушек. Ладно, наплевать, главное, что мы остались живы. Пойдем, тут в соседнем переулке пивная не плохая имеется. Возьмем граммов по двести и отметим наше чудесное спасение.

Обрадовавшись перемене рискованной темы, Углов охотно согласился, и бывшие однополчане, когда-то в страхе прятавшиеся в подмосковных перелесках, отправились отмечать свое чудесное спасение. Вернувшись, домой, Углов задумался о судьбе невольно переданного им бриллианта в руки блокадной семьи:

«Не ехать же мне в Ленинград искать Лидию с детьми и выяснять судьбу драгоценности, мне не принадлежащей». Прошло еще восемь лет, и в 1962 году Углову представилась, наконец, возможность съездить в Ленинград в командировку. В последний день служебной поездки он выкроил время и направился по запомнившемуся на всю жизнь адресу. Позвонив в дверь, едва смог унять бьющееся от волнения сердце:

«Вряд ли новые жильцы знают что-нибудь о семье, сгинувшей здесь в блокаду. Но почему не сделать попытку? Хотя мне и самому непонятно, зачем я это делаю. Я и сам не догадывался, что та далекая и мимолетная встреча так глубоко засела во мне, словно старый не удаленный осколок, непредсказуемо перемещающийся по телу фронтовика-ветерана».

Дверь распахнулась, и Углов удивлённо воззрился на живую и, главное, совсем не изменившуюся с тех давно минувших лет Лидию. Уже через мгновение Углов понял свою ошибку:

«Эта молодая женщина с ясными глазами не может быть Лидией. Чудес не бывает. Я принял за нее повзрослевшую Галину. До чего же они похожи, как сестры близнецы».

И тут в глазах Галины недоумение сменилось узнаванием:

— Это вы? Живы? А мы вас так и не дождались.

— Я был ранен, не смог прилететь. А месяца через два товарищ мой после командировки сюда в город, сказал, что квартира пуста и вас нет.

— Значит, все-таки пытались нам помочь? Не забыли. Мама так и говорила: не мог он нас оставить, случилась с ним беда. Да вы проходите в комнату.

— А с вами-то что произошло? Эвакуация?

— Через месяц все оставленные вами продукты подошли к концу. Остались лишь леденцы. Мама ими заваривала кипяток: по два леденца на кастрюльку. А потом наткнулась на драгоценный камень.

— Я о нем ничего не знал: леденцы взял у убитого товарища.

— А мама подумала, что просто в спешке забыли вынуть. Она тогда расценила находку как очередной подарок судьбы: драгоценность можно было обменять на продукты. Мы с мамой вдвоем поехали на черный рынок, где воры и спекулянты выменивали камушки, украшения, картины на еду. Не удивляйтесь: в городе было немало высокопоставленных людей, не пожирающих до конца своих богатых пайков.

Довольно быстро нашлась покупательница, толстая баба с золотыми зубами. Она, увидев бриллиант, сразу отдала нам все, что у нее было с собой: тушенку, конфеты, крупу, галеты. Обрадованные, мы бросились домой, И лишь возле своего дома я заметила крадущуюся следом спекулянтку. Она наверняка подумала, что у нас в доме еще имеются ценности. Мы с мамой поняли, что, выследив нас, она через час придёт с сообщниками и те убьют нас. Наскоро собравшись, мы всей семьей покинули квартиру через черный ход и перебрались к маминой сестре на Охту. Так и уцелели. Соседи потом рассказывали, как эта баба и два мужика дверь в нашу квартиру взломами.

— Ну а потом что было?

— Да ничего особенного. Братишка погиб при эвакуации, провалившись вместе с грузовиком под лед Ладоги. Мы с мамой дождались снятия блокады. Потом неожиданно вернулся отец. Он остался жив и по госпиталям без памяти, контуженный, мотался. Только отец прожил с нами всего два года, так и не оправившись от ран. Потом в 1952 году скончалась мама: сердце у нее после блокады было слабое. Я к этому времени уже на заводе работала. Потом замуж вышла. Только вот не повезло: пьет у меня мужик много. Хорошо, еще детьми не обзавелись. В общем, живу как все.

Женщина горько вздохнула. И Углову внезапно стало стыдно, словно он лично был виноват, что из когда-то спасенных им людей осталась жить только вот эта еще не старая женщина, жизнь которой, в общем, не удалась. Не зная, о чем дальше говорить, женщина предложила:

— Может быть, чаю хотите?

— Нет, спасибо. Я сегодня уезжаю. Еще надо собраться перед дорогой.

Суетливо засобиравшись, Углов направился к двери. И Галина сказала ему вслед:

— Спасибо вам за все. А главное, что нас не обманули и маму не забыли. Она вас часто вспоминала. Даже когда отец живой вернулся. Верила, что не могли вы ее забыть. Для нее это было очень важно.

И охваченная горьким воспоминанием женщина жалобно всхлипнула. Не зная, что сказать, Углов потоптался на пороге и, резко повернувшись, вышел на улицу. На душе было беспокойно, словно он совершил невольно предательство, вычеркнув из памяти худенькую полуголодную женщину, жаждущую спасти в голодном заснеженным городе своих детей и почувствовать себя хоть на одну ночь заслуживающей любви и мужской ласки.

Выйдя на улицу, Углов направился, как и двадцать лет назад, в сторону гостиницы. Ему казалось, что из окна смотрит ему вслед не превратившаяся во взрослую женщину Галина, а ее чудом воскресшая мать, с жизнью которой так тесно переплелись его собственная судьба и история переходившего из рук в руки бриллианта, с холодным равнодушием относящегося к своим постоянно меняющимся хозяевам.

ГЛАВА VI. «В бананово-лимонном Сингапуре»

Войдя в класс, Нина увидела крепкую широкоплечую рыжеволосую девчонку, рисующую на доске искривленную рожицу. Нина сказала как можно независимее:

— Я буду учиться в вашей школе. Где тут свободное место?

Девчонка пренебрежительно окинула взглядом стройную фигуру новенькой, и Нина сразу поняла, что успела в одно мгновение приобрести себе непримиримого врага. Пауза затянулась, и в разговор поспешила вмешаться школьница с двумя косичками, забавно торчащими в разные стороны:

— Садись со мной, здесь свободно.

Нина сделала шаг, и тут рыжая девчонка загородила ей дорогу:

— Обойди с другой стороны. Тут проход только для блатных.

Нина сразу приняла решение:

«Уступать нельзя. Надо сразу ставить ее на место. Девчонка крепкая, но она не знает, что я перворазрядница по гимнастике».

И Нина сильными руками, привыкшими к упражнениям на турнике, схватила противницу за плечи и резко отбросила в сторону, освобождая себе путь. Ошеломленная столь резким отпором, девчонка невольно погладила ушибленный о парту бок. Уже в следующий момент она сделала шаг вперед, чтобы продолжить схватку. Но тут в класс вошла учительница и строго прикрикнула:

— Копылова, опять ты воду мутишь, свое главенство показываешь. Помяни мое слово, плохо кончишь.

— А я еще и не начинала, Любовь Борисовна. Когда в дело вступлю, то сразу узнаете.

— Не стращай. Я пуганая. Когда в детской колонии воспитанникам преподавала, мне шпана финки из-под парты показывала. Так что ты другим угрозы посылай. Месяц назад умер наш вождь Иосиф Виссарионович Сталин. Мы все должны сплотиться, а не кидаться друг на друга, как голодные волчата. Иди, Копылова, на свое место. А ты, новенькая, расскажи нам о себе. Вкратце, конечно. Изучение истории еще никто не отменял.

На Нину смотрело двадцать пар любопытных девчоночьих глаз, и она сухо пояснила:

— Я Нина Лугина. Из Ленинграда сюда, в Москву, переехала. Определили учиться в вашу школу.

— Чем увлекаешься?

— Имею первый юношеский разряд по спортивной гимнастике, люблю музыку слушать.

— Комсомолка?

— Не успела.

Любовь Борисовна успокаивающе кивнула:

— Ничего, покажешь себя — и примем, если сочтём достойной. Сейчас, после смерти вождя, нам надо укреплять ряды комсомола. Еще вопросы к новенькой есть?

— По каким причинам переехала из Ленинграда?

— Мама вышла замуж, а он москвич, живет здесь, на Арбате.

Девчонки в классе возбужденно зашумели:

— А сколько лет маме?

— Тридцать восемь.

— Ого, в таком преклонном возрасте — и свадьбу играть не побоялась. Отчаянная она у тебя.

Любовь Борисовна громко стукнула журналом о стол:

— А ну хватит гоготать без особой причины. Ну-ка, вспомним домашнее задание. Кто расскажет мне о причинах поражения восстания декабристов? А, сразу затихли! Придется самой вызывать к доске. Посмотрим по журналу, кто давно отмалчивается. Пусть голос свой подает при ответе, а не в бесполезном гвалте.

Учительница склонила голову над журналом, и Копылова, воспользовавшись моментом, резко повернулась и угрожающе прошипела:

— Ты, новенькая, после уроков не сбегай. Разговор продолжить надо.

— Если один на один, то я не возражаю.

— Договорились.

С этого момента Нинка плохо воспринимала происходящее на уроках. Ее ум занимала предстоящая схватка. Она выросла на Лиговке среди отчаянных ребят, оставшихся сиротами после войны. Дружила в основном с мальчишками, уважавшими отчаянную девчонку, не боявшуюся вскакивать на ходу на трамвайную подножку и прыгать с перил моста в воду. При уличных драках Нинка присутствовала, но сама никогда не участвовала. И предстоящая схватка ее волновала. Она не хотела огорчать болезненную мать разбитым лицом после первого же дня пребывания в новой школе. Но отступать было некуда.

«Если стычка по-честному, один на один, то спуску не дам. Васька-сосед обучил паре приемов. Да и сила в руках есть. А вот если гурьбой налетят, то портфелями задолбят. Придется потом по одной отлавливать для расправы. Возьму с собой чернильницу-непроливайку и первой нападавшей закатаю в лоб, а там видно будет».

Прозвеневший звонок прозвучал, словно гонг.

Нинка вышла из школы. У выхода из двора ее догнали пять девчонок во главе с Копыловой:

— Куда бежишь, новенькая? Ведь договорились поговорить.

— Вот уж не думала бежать. Да и от кого, от тебя, что ли?

— А хоть бы и от меня. Пойдем с нами на соседнюю улицу. Там есть удобный тихий дворик, чтобы никто не мешал нам выяснять отношения.

— Ладно, а как драться будем: до первой кровинки или до первой слезинки?

— Это у пацанов так дерутся. А мы будем биться до тех пор, пока ты у меня пощады не попросишь.

— Или ты у меня. Только пусть никто не вздумает вмешаться. Потом хуже будет.

Нинка с дерзким вызовом окинула взглядом взволнованные лица стоявших вокруг девчонок:

«Трое из них здорово напуганы. Сами не рады, что ввязались в опасную передрягу. Хотя по приказу Копыловой станут меня бить, если упаду. А вот приятельница Копыловой, высокая и худая, со злыми глазами, явно любит пустить в ход кулаки. Вот этой глисте первой и влеплю чернильницей по физиономии для острастки остальных, если полезут. Пока в себя приходить будут, с Копыловой схлестнусь. А там видно будет».

Нинка, стараясь выглядеть уверенно, направилась в сопровождении взволнованных предстоящей схваткой девчонок на соседнюю улицу. Идя рядом, Копылова безудержно болтала, осыпая противницу угрозами. Это, наоборот, успокоило Нинку:

«Она почувствовала силу в моих руках и боится предстоящей схватки. А потому нарушит правила, постарается организовать налет на меня оравой в пустынном месте. Надо ускорить события и провести схватку здесь, на улице, где, в крайнем случае, могут вмешаться прохожие».

В этот момент злобно ругающаяся Копылова грубо толкнула Нинку в спину, и та, воспользовавшись моментом, с размаху ударила портфелем обидчицу по голове. И тут же, юркнув между опешившими девчонками, прижалась спиной к забору. Достав из кармана передника чернильницу, грозно вопросила:

— Ну, кто из вас первый хочет залиться кровью?

Взъяренная отпором Копылова сделала шаг вперед:

— Ах ты гнида тифозная! Сейчас получишь у меня облом.

Нинка подняла руку с чернильницей над головой, приготовившись бросить ее в лицо сопернице. Копылова в нерешительности замерла на мгновение. И тут сбоку раздался насмешливый голос:

— Что за шум, а драки нет? Вы чего это, девчонки, пятеро на одну? На тебя, Тамарка, это не похоже.

К месту предстоящей схватки неторопливо направился высокий крепкий парень в кепке, длинном плаще, из-под которого видна была тельняшка. Увидев его, Копылова охотно воспользовалась передышкой:

— А тебе, Боцман, какое собачье дело до нашей кошачьей жизни?

— Ну, ты, Рыжуха, прикуси язык. В нашем районе смуту затеяла. К тому же девчонка эта из моего двора. А я своих в обиду не даю. Так что бери своих кошелок и вали отсюда. И запомни: девчонка эта под моей защитой. Если что не так пойдет, с тебя спрошу.

— Ладно, Боцман, не шуми зазря. Я же не знала, что ты за нее марку держишь.

Тамарка с явным облегчением отказалась от схватки и вместе с другими девчонками направилась в сторону. Отойдя немного, повернулась и, стараясь оставить последнее слово за собой, как можно небрежнее процедила:

— Повезло тебе сегодня, новенькая.

Нинка ничего не ответила, а когда гурьба девчонок удалилась, повернулась к своему спасителю:

— Наврал про соседство по дому?

— Нет, я видел, как вы въезжали в наш дом на третий этаж дней десять назад. Я знаю, теперь у тебя отчим — профессор. А мать твоя — бухгалтер.

— Надо же, ты все знаешь о своих соседях?

— Немудрено. Моя мать — дворничиха. Ежедневно приносит со двора сплетни.

— Но обо мне ты все сказал верно. А откуда эту рыжую Тамарку знаешь?

— А кто ее здесь не знает? Девчонка отчаянная, да мозгов маловато. С ней вечно в дерьмо попадаешь. Где она, там и драка. Обязательно пацанов стравит между собой. Да и мой брат Пашка с ее отцом Бараном подельники. За гоп-стоп вместе в лагере срок мотают.

— Ого, а я думала, тебя уважают самого, а за тебя, оказывается, страх перед братом работает.

— Ну, это ты загнула. Я и сам кое-что стою.

— А чем занимаешься?

— Учусь в соседней школе в седьмом классе. Последний год мыкаюсь. Поеду летом в мореходку поступать.

— Потому тебя и Боцманом кличут?

— Не только. Зовут меня Борисом. А тебя?

— Нинка я, Лугина. Остальное уже знаешь.

— У вас в Ленинграде пацаны голубей гоняют?

— У нас на Лиговке даже парня завалили за то, что двух почтарей у своих же украл и загнал спекулянтам.

— За это стоит. А ты свистеть умеешь?

Нинка поставила на асфальт портфель и, засунув по два пальца каждой руки в рот, оглушительно свистнула. Боцман одобрительно кивнул:

— Ты своя девчонка. Айда, со мной на чердак, покажу свое хозяйство.

И Нинка, не колеблясь, подхватила с тротуара портфель:

— Пойдем.

Шагая по узкому переулку, она с удовольствием щурилась от щедрого весеннего солнца. Рядом с ней шел симпатичный сильный парень, защитивший ее в страшную минуту от расправы. Что еще нужно пятнадцатилетней девчонке в незнакомом и пока враждебном городе? Войдя во двор своего дома, Боцман уверенно повел ее мимо зловонной помойки к черному ходу. Легко отодрал едва державшиеся для видимости на гвоздях доски, и они направились по грязной лестнице в таинственной полутьме на последний этаж. Дверь на чердак еле держалась на ржавых петлях. Не оглядываясь, Боцман быстро пересек посыпанный песком пол чердака и, подойдя к оконному проему, проворно вылез на крышу. Нинка, не задумываясь о последствиях, поднялась следом. Под их ногами железная кровля прогибалась и отзывалась натужными вздохами, пружинисто выправляясь после каждого шага.

Боцман направился к краю крыши, и тут Нинка заметила длинную доску, перекинутую на перила каменного балкона другого, более высокого дома с вылепленными на стенах барельефами людей и животных. Боцман уверенно, словно по ровной земле, прошел над бездной пятиэтажной высоты и спрыгнул на балкон. Нинка поняла:

«Устроил проверку мальчик. Он не знает, что я тысячу раз проходила по бревну на тренировках и соревнованиях. Надо только не смотреть вниз на опасно манящую бездну и убедить себя, что под ногами привычное гимнастическое бревно».

Нинка легко преодолела путь по устрашающе пружинистой доске и спрыгнула вслед за спутником.

Боцман повернулся к девушке:

— Молодчина, я сразу в тебя поверил, когда увидел, как ты держишься против Рыжухи с кодлой.

— Ничего особенного. У меня разряд по гимнастике.

— Ну не скажи! Когда под тобою метров десять глубины, надо характер иметь.

— Ладно, давай веди дальше. Еще много таких проверок?

— Еще одна: познакомиться с нашими пацанами и завоевать их доверие. Я за тебя поручусь. Ну а дальше все зависит от тебя. Не приглянешься — извини-подвинься, распрощаемся.

— Я не подведу.

— Знаю, потому и взял с собой. Надо подняться на девятый этаж, а там и на чердак. Напрямую туда не попадешь: одно начальство живет, и в подъезде внизу охранник в штатском дежурит. Мои ребята уже на месте. Пошли.

Чердак старинного дома был закрыт на навесной замок. Но Боцман уверенно вынул дужку и открыл дверь:

— Одна видимость. Наши парни об этом знают. Теперь и ты будешь в курсе дела.

Идя вслед за Боцманом, Нина услышала голоса. Возле оборудованной у чердачного окна голубятни она увидела пятерых незнакомых подростков. Они замолчали, заметив незнакомку, приведенную Боцманом.

Тот сразу снял лишние вопросы:

— Это Нинка Лугина. В наш дом переехала из Ленинграда.

— А как сюда попала?

— Как и вы — через доску.

— Значит, своя в доску девка.

— Ты, Сверчок, попридержи язык, а то Нинка его быстро укоротит. Она перед Тамаркой Рыжухой сегодня не спасовала.

— А я что? Ничего особенного и не сказал.

— Вот и помолчи! Я за нее, пацаны, отвечаю.

— Да ты ее только узнал.

— Мне хватило. Вот тебя с детства знаю, а ручаться не стану.

— Ладно, Боцман, я же не против неё.

— Еще бы, да за нее и питерские пацаны слово сказать могут. Как их, Нинка, кличут?

— Лиговские.

— Вот видите! Все, кончайте лишний разговор. Еще раз повторяю, я головой за нее отвечаю. И ее никому не трогать. Всем ясно?

— Да ладно, Боцман. Это твое дело. Пусть ходит с нами.

И Нинка, почувствовав переломный момент в настроении компании, решила поддержать Боцмана:

— А теперь представь мне своих отчаянных друзей.

— Зря смешки строишь. Вот Сверчок, не смотри, что мал ростом, он ловкий карманник щипач: марку второго номера троллейбуса по Арбату гоняет. А вот это Угол. Он на Киевском вокзале у зазевавшихся фраеров чемоданы из-под носа выносит. Вот тот, Шкелет, через любую форточку проскочить может. Вон на корточках Мустафа отдыхает. Он любой замок вскрыть может. Это Мустафа чердак в нашем доме отомкнул и создал видимость, что все в порядке. И обрати особое внимание на Зяму. Не смотри, что сын училки и одет прилично. Он у нас умач. Без его придумок давно могли загреметь в уголовку. Да и в драку первый всегда кидается, чтобы показать свою смелость. Правда, и получает по сопатке больше всех. Ты не думай, что нос у него крючком по наследству от нации достался. Это ему в драке перебили.

— Ты обо всех рассказал, а сам чем промышляешь?

— А я живу по принципу: люблю блатную жизнь, но воровать боюсь.

В разговор поспешил вмешаться Зяма:

— Не слушай его, Нинка. Он у нас ударная сила: боксерразрядник. В «Трудовых резервах» по Москве среди юношей в призерах ходит.

Боцман решительно махнул рукой:

— Все, пацаны, замолкли. И так сказали достаточно. Сейчас надо почтарей погонять.

Боцман открыл клетку и вылез на край крыши. Доставая и подкидывая вверх птиц, заставил их взмывать вверх. Размахивая шестом с привязанной к концу тряпкой, кивнул Нинке:

— Свистни от души.

Нинка с удовольствием продемонстрировала свое искусство. И по восхищенным взглядам всей компании поняла, что ее авторитет стал намного выше, чем упоминание о неведомой пацанам легендарной Лиговке. Заставив голубей вернуться в клетку, Боцман кивнул друзьям:

— Теперь можно и расслабиться. И тут же на опрокинутом вверх дном ящике появились бутылка портвейна и пакетик со скромными конфетами-подушечками. Пили все по очереди из одного грязного граненого стакана, передавая посуду по кругу.

Боцман пить отказался:

— Я режимлю, и Нинке не наливайте. Она тоже спортсменка-разрядница по гимнастике. Вам же больше достанется.

Было видно, что ребятам не очень нравится выпивать, но они с бравадой держали фасон. В бутылке еще оставалось вино, когда Шкелет достал из угла чердака завернутую в тряпку гитару. При явном одобрении окружающих Шкелет под однообразный простенький аккомпанемент затянул старую блатную песню с однообразным припевом: «Парень в кепке и зуб золотой». И окончившая шесть классов музыкальной школы Нинка, страдая от фальшивых нот, не выдержала. Как только Шкелет закончил петь про расстрелянного сотрудницей Губчека осужденного парня в кепке, она протянула руку:

— Дай-ка сюда. Я что-нибудь сыграю. Ну что вам исполнить? Хотите «Гоп со смыком», а если желаете, то «Мурку».

Боцман покачал головой:

— Надоел блатняк. А можешь такое сбацать, что мы не знаем?

— Могу. Только не знаю, понравится вам или нет. Эту мелодию я с пластинки выучила. Только слова не все разобрала. Ладно, слушайте.

Взяв первые аккорды, Нинка на высокой ноте протяжно запела: «В бананово-лимонном Сингапуре…»

Ребята зачарованно слушали о далекой, кажущейся им сказочной стране, где люди живут среди редких фруктовых плодов, дивно щекочущих ноздри людей душистым ароматом. И слушавшие ее пацаны на мгновение унеслись в воображении с пыльного полутемного московского чердака в невиданную ими дальнюю страну, где даже под грустную мелодию люди живут светло и вольготно. Едва мелодия закончилась, Нинка, угадав желание мальчишек, запела «Мадам, уже падают листья». И вновь слушатели погрузились в волшебный мир объяснения в любви на берегу океана. Парням стало жаль мужика, страдающего от несчастной любви. Хотя и было непонятно, почему ему так и не удалось склеить эту капризную мадам. А Угол басовито попросил:

— А что-нибудь веселенькое знаешь?

Нинка пожала плечами и в быстром вызывающем темпе исполнила песенку про маленькую балерину, которая хотя и утверждала, что всегда нема, но словами сыпала без остановки. Правда, подкачал последний куплет о мокрой от слез подушке. И опять было непонятно, что этой маленькой балерине не хватает, что она рыдает по ночам. Решив, что девка просто с жиру бесится, пацаны в целом одобрили музыкальное мастерство появившейся в их компании девчонки. И Нинка, поняв, что окончательно завоевала авторитет и принята в компанию, с удовлетворением отложила гитару в сторону:

— Ладно, ребята, на сегодня хватит Вертинского. А то нечем будет вас удивлять в следующий раз. Я пошла: у меня еще дел полон рот, а я тут с вами прохлаждаюсь. Провожать меня не надо. Сама дорогу найду.

Нинке очень хотелось, чтобы Боцман все же последовал за ней, но тот, не желая терять свое достоинство перед ребятами, лишь небрежно кивнул светловолосой головой:

— Пока. Приходи сюда к нам завтра после школы. Напоешь еще что-нибудь.

Нинка, не оглядываясь, направилась к выходу с чердака. Сейчас все ее мысли занимал опасный переход с перил балкона на крышу своего дома по узкой, пружинящей над бездной доске. Но все прошло благополучно, и, пройдя по гулким листам кровли, она нырнула в проем чердака собственного дома. Спустившись на два этажа, позвонила. Дверь открыла мама Софья Ивановна.

В квартире остро пахло валерьянкой. Нина обеспокоилась:

— Опять плохо с сердцем? Может быть, послушаешь отчима и все-таки ляжешь в больницу?

— Нет, дочка, это я просто переутомилась в последнее время. Надо меньше заниматься репетиторством. У меня скоро все пройдет. Вот увидишь. Ты сегодня что-то задержалась. Как тебя приняли в новой школе? Учителя тебе понравились?

— Ой, мама, зря беспокоишься. С девчонками познакомилась. Учительницы, как везде, обычные: уроки объясняют и домашние задания дают. Ничего особенного. Да не беспокойся ты так. Я уже взрослая.

— Вот я и вижу, что совсем выросла. Ничего толком рассказать матери не хочешь. Есть будешь?

— Чуть попозже, когда уроки сделаю.

Нинка закрыла за собой дверь в комнату, где был ее собственный мирок, в котором она чувствовала себя в безопасности. Мать по негласной договоренности сюда не заглядывала. Нинка, сев в кресло, задумалась. Данный ею сегодня на чердаке концерт разбудил детские воспоминания. Она достала с комода коричневый футляр и, раскрыв, начала перебирать оставшиеся от отца пластинки.

Через год после ее рождения, в 1940 году, он, занимающий высокое должностное положение, был отправлен в командировку в Западную Украину для установления там советской власти. Нинка об этом времени, естественно, не помнила, а отец никогда не рассказывал, что ему пришлось делать. Единственное, что напоминало о его полугодовой командировке, — это привезенный комплект пластинок певцов-эмигрантов. Отец часто заводил, как он выражался, «цыганщину» для отдохновения души.

А потом началась война. Блокаду семья провела в Ленинграде, но наркомовский добротный паек позволял им не голодать и вполне благополучно просуществовать в те страшные годы. Нинка боготворила отца, всегда уверенного в себе человека с начальствующим взглядом. Но в 1947 году отец поехал в санаторий, оставив дома страдающую сердцем Софью Ивановну. Там он влюбился в молоденькую медсестру. И, вернувшись из отпуска, сразу объявил о своем решении начать новую семейную жизнь. Видимо, понимая, что его материальный достаток крайне важен для крепости новых семейных уз, при разводе забрал с собой все ценное.

Нинка особенно запомнила день ухода отца из дома. Он озабоченно суетился, отбирая наиболее ценные вещи, и тщательно следил, чтобы грузчики аккуратно все сносили в пригнанную к дому автомашину. Время от времени он о чем-то шептался с матерью на кухне. А на Нину совсем не обращал внимания, словно она была их домашней кошкой Нюшкой, которая испуганно забилась под кровать.

Нинка тогда страстно хотела, чтобы этот родной, внезапно так изменивший свое отношение к ней человек подошел и, как прежде, нежно обнял ее за плечи. Нине казалось, что если он так сделает, то тут же переменит свое решение и останется с ней и мамой и прикажет заносить вещи обратно в дом. Но отец этого не сделал.

Остановившись посреди комнаты, он осмотрел все хозяйским взглядом и, когда его взгляд остановился на дочери, успокаивающе взмахнул рукой и с нарочитой бодростью произнес:

— Не скучай, Нинок. Когда ты вырастешь, то поймешь меня. Любовь подобна болезни: не заметишь, как подхватишь эту хворь заразную. Если в чем будешь нуждаться, обращайся, я помогу. Матери я номер телефона оставил.

Когда за отцом захлопнулась дверь, Нина сидела, как окаменевшая, без всяких мыслей. Все ее существо было охвачено чувством вины, словно это из-за нее отец полюбил какую-то женщину, безжалостно бросив ее и мамочку. А Софья Ивановна судорожно запивала водой таблетки, стараясь плакать беззвучно, чтобы не волновать вмиг осиротевшую дочку.

Впрочем, в дальнейшем отсутствие отца даже пошло Нинке на пользу. Она, бессознательно желая заслужить возвращение отца, старалась в школе получать отличные отметки, занималась спортом и музыкой. Ей мечталось, что, когда отец все же решит вернуться, она предстанет перед ним достойной его любви и уважения. А через два года отца арестовали по знаменитому «ленинградскому делу», обвинив в политических преступлениях. Узнав об этом, Софья Ивановна не стала злорадствовать, а лишь сказала Нинке:

— Правильно говорят, что в этой жизни все делается к лучшему. Если бы отец от нас не ушел, могли бы и нас посадить, как членов семьи изменника родины. А так хоть поживем на свободе.

Вскоре отца расстреляли. Нина, узнав об этом, долго рыдала, ощущая горе от так и не прошедшей любви к предавшему ее человеку. Но после этого вечера Нинка больше никогда никому не показывала, что в ее сердце продолжает сидеть заноза, боль от которой становилась менее острой по мере ее взросления. В 1952 году в их доме объявился Никанор Сергеевич, бывший мамин сокурсник. Он часто приезжал в Ленинград из Москвы в служебные командировки. И Нина не удивилась, узнав, что Никанор Сергеевич сделал маме предложение, и она его приняла, решив переехать в Москву. Данное событие и произошло в марте 1953 года.

Все это вспомнилось Нинке, когда она вновь перебирала в своей комнате старые пластинки, привезенные отцом еще до войны из западных областей Украины. Закрыв кожаный футляр, Нинка положила пластинки на прежнее место на комоде и начала делать уроки. Она знала, что завтра обязательно вновь пойдет на чердак, где собираются лихие уличные пацаны, у которых отцы погибли на войне, а не как у нее — расстрелян по приговору суда. И сиротская безотцовщина полностью уравнивала ее с этой разношерстной компанией.

На следующий день Нинка сразу после занятий в школе направилась на чердак. Настроение у нее было приподнятое: Тамарка Рыжуха после заступничества Боцмана поспешила помириться с новенькой и даже объявила, что в школе Нинку никто и пальцем теперь не тронет. Нинка убедилась, что Рыжуха действительно верховодит всеми девчонками. Положенные ученицам бесплатные бублики и конфеты-подушечки она получала в буфете на весь класс, распределяла в первую очередь среди своих подруг, а остаток обычно бросала вверх с криком «На шарáпа!». И девчонки, расталкивая друг друга, жадно хватали вкусное угощение.

Нинка заметила, что бублики, заначенные Рыжухой, достаются не всем. И когда наглая атаманша протянула ей лишний бублик, она отказалась, сославшись на необходимость следить за весом. Нинке было стыдно, что она малодушничает и юлит вместо того, чтобы сказать прямо об отказе есть ворованное. Но нежелание ссориться с Рыжухой возобладало. Зато теперь Нинка была уверена, что у нее не будет в школе неприятностей.

Сразу после окончания уроков она весело взбежала по щербатым ступеням старого дома, отвела в сторону висящий для видимости замок, быстро пересекла дурно пахнущий чердак, прогрохотала по гулким листам кровли и совершенно бесстрашно преодолела бездну, уверенно ступая по перекинутой на балкон соседнего здания доске. С удовлетворением заметила, что не испытывает никакой боязни перед высотой. Проникнув на обжитый компанией ребят чердак, Нинка убедилась, что вся компания уже в сборе.

При появлении симпатичной девчонки все обрадовано зашумели. А Боцман удовлетворенно заметил:

— Ну и кто из вас сомневался, что она придет? Девчонка боевая и нас не подведет. Бери, Нина, ящик и садись поближе. Тут Шкелет анекдоты травит. Послушай, он рассказывать мастак.

— Только без мата.

Шкелет призадумался:

— Ладно, есть у меня один такой. Вчера только услышал. Приехала бабка из деревни в Москву. Ходит и наш Арбат ищет. Спрашивает у мужика: «Где тут Арбат?» А он указывает на мильтона: «Спроси вон у того гада». Старуха прямо к постовому, спрашивает «Гад, как проехать на Арбат? Тот возмутился: «Ты меня, власть, оскорбляешь. Плати, старуха, штраф три рубля». Старушка заплакала, а делать нечего, дает мильтону червонец. Других денег нет. А мильтон: «У меня сдачи нет. Стой рядом, жди, когда других наштрафую». Бабка стояла, стояла. Надоело ей ждать, и она, потеряв терпение, в сердцах ему и говорит: «Не буду ждать сдачи: ты гад, гад и на рубль зараза».

Все дружно залились смехом: милицию боялись и потому ненавидели.

Шкелет, довольный произведенным эффектом, перешел к рассказу о своих воровских подвигах. Долго рассказывал, как готовил кражу из сумки зазевавшейся женщины. Но тут вошел известный на Арбате бригадмилец по кличке Папье-Маше, и он вынужден был выскочить на ближайшей остановке. Не желая от него отставать, в разговор вступил Угол:

— Вскоре я вас на все лето покину. Приедут в Москву знакомые гастролеры, и я с ними рвану на «железку» чемоданы тырить. Мы обычно залезаем на крышу вагона, хлопцы мне веревку за ноги привязывают, и я на ходу в открытую фрамугу окна залезаю, беру чемодан и им передаю. На подъеме, когда поезд замедляет ход, сбрасываем чемодан и сами соскакиваем. Находим чемодан и вскрываем замки. А там уж как повезет: иногда одни поношенные шмотки достаются, а если повезёт, то крупные деньги и дорогие фотоаппараты попадаются. Загоняем товар в ближайшем городе и снова на ходу седлаем очередной поезд. Так и гуляем по Союзу.

Тут вперед выступил Сверчок:

— А у меня пока затишье. Но в конце мая пригреет, и народ форточки и окна начнёт открывать, то и моя очередь придет.

Тут вмешался Боцман:

— Ну, хватит языком болтать о будущих подвигах. Слушай, Мустафа, покажи-ка лучше свой арсенал. Пусть Нинка видит, что и мы не лыком шиты. Все для отражения врага имеем.

Мустафа пролез в проем между стеной голубятни и чердачными стропилами. Покопался в углу и извлек брезентовый мешок. Неторопливо извлек на свет пять финок и два пистолета. Один отечественный «ТТ» и немецкий парабеллум. Насладившись произведенным эффектом, Мустафа похвастался:

— Вот эти два пера я сам в ФЗУ выточил и из пластмассы наборные рукоятки сделал. А те три финки трофейные, с войны привезенные.

— А пистолеты где взяли?

— Парабеллум — добыча Угла. Расскажи.

— В Харькове на вокзале капитана пьяненького засекли с чемоданом. С нами Лялька была. Маруха — красивая. Отвлекла внимание капитана, а мы с Дымом увели из-под носа чемоданчик. Когда шум поднялся, Лялька успела слинять. Вскрыли в тихом месте украденный «угол», а там на дне парабеллум с патронами. Наверное, вез офицерик трофей домой, да зазевался. Цап-царап, ауфидерзейн: вещи ваши стали наши.

Боцман взял в руки «ТТ» и покрутил им в воздухе:

— А это вещь серьезная. Пуля насквозь пять толстых досок, вместе сложенных, пробивает. Мы опробовали за городом. А другой пистоль Сверчок из квартиры вместе с часами и деньгами утащил. Так что нас так просто не возьмешь. Чуешь, к кому в компанию попала?

И Нинка, осознав, что весь этот хвастливый треп и демонстрация оружия предназначены исключительно для завоевания ее благорасположения, горделиво ощутила силу своего женского обаяния и влияния отчаянных парней. И, стараясь их не разочаровывать, похвалила:

— Молодцы, хлопцы, не хуже наших, лиговских. Только у питерских ныне мода заточки делать в виде авторучек. Торчит из кармашка вроде как безобидное вечное перо, а на самом деле в крышку авторучки олово залито и смертельное жало заточки торчит.

Зяма презрительно сплюнул:

— Нашла чем удивить! Мустафа такого барахла за пару дней наклепать с десяток может. Но я сразу посоветовал этого не делать. Сыскари ведь тоже не дураки. Посмотри только на наших пацанов. Мы сильно похожи на тех, кто целыми днями бумаги подписывает? Вот то-то и оно. Мусора многих в нашем районе с заточками, замаскированными под вечные перья, похватали. Вот только некоторых посадили, а кое-кого и отпустили.

— Это еще почему?

В разговор вмешался Боцман:

— Это Зямка на Шарика намекает. Живет эта сволочь порядочная тут недалеко, на Смоленской. Его год назад с финкой задержали в кинотеатре «Арс», да вскоре отпустили. Он вроде из блатных и сидел два раза. Но слушок среди ребят с тех пор идет, что стучит он сыскарям. Его уже однажды урки порезали. Предлог удобный нашли: в карты он якобы передернул. Но удалось выжить подлюке.

— А почему кличка такая — Шарик? Он на собаку похож?

— Нет, ему уже за двадцать, а он худенький и маленький, как щенок. Суетится все время, спешит куда-то, словно ему задницу скипидаром смазали.

— А как же он объяснил, что его, задержав за холодное оружие, отпустили?

— Сказал, что оперативника вызвали на минуту к начальнику из кабинета. А он схватил со стола заточку и в мгновение ока выбросил в открытую форточку. Мусор вернулся, а доказательства нет. Бросился на улицу искать, да не нашел. Кто-то из прохожих, видимо, подобрал. Пришлось им Шарика отпустить. Правда, по горбу ботинком надавали. Шарик всем синяки на спине показывал. Зато от срока отмотался.

— Ловко выкрутился.

— А может, и правда так было. Кто знает. Так что пока шпана Шарика не трогает. Предъявить ему вроде как нечего. Ладно, Мустафа, давай клади все обратно в схрон.

— Неужели, Боцман, в ход оружие пустите? Людей убивать будете?

— Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. Нас не тронут — и мы не полезем. Ну а в обычной драке, почему не помахать кулаками, если они у нас имеются?

Тут в разговор вмешался Зяма:

— Мы еще пока никому не уступали. Знаешь, как у нас Боцман умеет бить: с одного удара любого с ног валит. А Мустафа лягает ногой в низ живота, как в футбол играет. Сразу охоту к сопротивлению исключает.

— А ты сам-то как в драке целым остаешься?

— Я обычно на подхвате. Кручусь как ртуть, отвлекаю внимание, пока пацаны свою работу делают.

— Ладно, Зяма, трепаться. В драке всегда приходится за тобой следить, чтобы не покалечили. Один только раз недосмотрели, и тебе нос в два раза горбатее, чем был, сделали.

— Ладно, Боцман, издеваться. У амбала же кастет в руке оказался. Ты его тогда здорово уделал.

— Ну, все, хватит сегодня о делах. Нинка, сбацай чегонибудь на струнах.

И Нинка начала исполнять заученные с пластинок мелодии. Время от времени она бросала тревожный взгляд на укромный угол за голубятней, где хранился грозный арсенал. Она еще не знала, что вскоре примет самое активное участие в его спасении.

Дни шли за днями. Незаметно пролетел месяц. В школе под негласным покровительством Рыжухи все складывалось благополучно. Училась Нинка хорошо, на ходу усваивая учебный материал. И с удовольствием бежала после занятий на ставший для неё привлекательным, и даже казавшийся уютным чердак. Она давала сольные концерты, пацаны относились к ней уважительно и даже дали прозвище Балерина за полюбившуюся неоднократно исполняемую песенку.

Но наиболее часто пацаны просили исполнить протяжный, уносящий вдаль от грязной распутицы арбатских переулков напевный мотивчик о бананово-лимонном Сингапуре. И Нинке было понятно горячее желание мальчишек очутиться в волшебной стране, где нет грязи и голода, вечно раздраженных от нехватки еды, одежды и мыла матерей, а также беспощадных мильтонов, жаждущих схватить и посадить за решетку дерзко хулиганящих в отместку за отнятое военное детство пацанов.

В этот день Нинка хотела категорически отказаться от исполнения порядком надоевшей мелодии. Но ей совсем не пришлось петь. Увидев сгрудившихся вокруг голубятни встревоженных ребят, Нинка сразу поняла, что случилось нечто серьезное. Ребята вскрыли тайник за голубятней и разбирали оружие. Пистолеты спрятали под рубашки за ремни Мустафа и Угол, а финки рассовали по карманам Сверчок, Шкелет и Зяма. Боцман, надеясь на увесистые кулаки, отказался вооружаться. Нинка почувствовала, как холодок дурного предчувствия пробежал по спине.

— Что случилось, ребята?

— Пацаны со Смоленки наших лучших голубей сманили, а отдавать «почтарей» не хотят.

— Так, может, все-таки договориться по-хорошему, без поножовщины?

— Пытались. Сам Боцман с Мустафой к сявкам ходил. Но они отпираются: знать, ничего не знаем.

— Так, может, ночью вскрыть их голубятню и возвратить украденных птиц?

— Они же не дурни держать «почтарей» в своей голубятне. Наверняка, держат их у кого-нибудь в сарае или в доме. А может быть, уже и загнали на «Птичке».

— А вы уверены, что виноваты ребята со Смоленки?

— Зяма видел, в какую сторону наши «почтари» полетели и в каком месте пошли на приземление. Да и Шарик по секрету нам шепнул, что смоленские пацаны ему по дешевке знатных голубей предлагали. Но он отказался.

— Ну и что вы намерены делать?

— Оставлять кражу «почтарей» безнаказанной нельзя. Мы назначили им стычку в проходном дворе возле Карманицкого переулка. Поставили условие: вернут голубей и разойдемся миром. Откажутся — пусть на себя пеняют.

— Ну, так подеритесь на кулаках. А пистолеты и ножи для чего с собой тянете?

— А ты, думаешь, смоленские ребята с пустыми руками на встречу явятся? На всякий случай шпалеры придется захватить.

— Я пойду с вами.

— Это еще зачем?

— Вы сами говорили, что я в компании «свой парень». Да и будет кому вам раны перевязать. Нас этому обучали.

— Ладно, но будешь держаться подальше и смотреть со стороны. Нечего девчонке в дворовую свалку влезать.

— Ладно, согласна.

На место встречи компания пришла первой. Противников не было видно. Внезапно с одной стороны двора возникли высокие фигуры двух сыщиков из 8 отделения милиции, а под аркой появился местный участковый милиции в форме. По команде «Атас!» все парни дружно скрылись в выходящем во двор подъезде красного кирпичного дома. Стоявшая по приказу Боцмана в отдалении на подступах ко двору Нинка слышала, как один из сыщиков предложил:

— Подождем подкрепление. По имеющейся у меня информации, у ребят два огнестрела имеются. Откроют пальбу сдуру, а сейчас уже войны нет и погибать задарма не хочется.

И Нинка, поняв, что парней надо выручать, смело зашагала мимо сыщиков во двор. Она шла уверенно, словно неоднократно проделывала этот знакомый ей путь. И у сыщиков хорошо одетая девчонка с белоснежными бантиками в косичках не вызвала подозрений. Чинно войдя в подъезд, Нинка бегом взлетела на третий этаж. Увидев обреченно столпившихся между этажами ребят, открыла свой портфель и решительно скомандовала:

— Грузите сюда весь арсенал. Только я смогу пронести его мимо мильтонов. Давайте быстрее. Вытаскивайте наиболее толстые учебники по истории и литературе. Возьмешь, Зяма, их себе. Потом отдашь. А на освободившееся место кладите оружие.

Парни беспрекословно повиновались. Подняв портфель с каменной площадки, Нинка поняла, что немного переоценила свои силы: тяжесть металла оттягивала руку. Но отступать было поздно, и Нинка направилась вниз. Увидев на подоконнике спящую кошку, нашла спасительное решение. Схватив животное и прижав груди, обеими руками вцепилась в ручку портфеля. Так было намного легче нести тяжелый груз. Не вызывая подозрений у сотрудников милиции, говоря ласковые слова кошке, прошла мимо них и направилась в сторону вкусно пахнувшей булочной-пекарни. Навстречу ей попались два сержанта в сопровождении трех бригадмильцев. По возбужденным лицам представителей общественности было видно, что они жаждут подвигов и горят желанием поучаствовать в настоящей боевой операции.

Отойдя двести метров, Нинка сбросила с рук кошку. Та недовольно мяукнула и стремглав побежала назад в свой родной двор. А Нинка, завернув за угол, поспешила прочь от опасного места. Увидев подкрепление, сыщики решительно направились в подъезд. Между ногами одного из них проскочила вернувшаяся кошка, вынесенная недавно из подъезда хорошо одетой и ухоженной девчонкой. Смутное подозрение закралось в мозг сыщика, но было уже поздно что-либо менять.

Задержав в подъезде группу парней, сотрудники милиции не обнаружили у них ничего противозаконного. Тщательно обшарив всю лестницу, ни с чем вернулись в отделение милиции. Подводя неутешительные итоги, обманутый Нинкой оперуполномоченный понял свою ошибку:

«Шарик опытный сексот. Он не мог дать ложную информацию. Значит, стволы у пацанов с собой были. Вынести их могла только та девчушка, с невинным видом прошмыгнувшая мимо с кошкой на руках и портфелем. Обвела нас, пигалица. Да кто же мог подумать, что такая чистюля в компании Боцмана крутится? Надо будет об этой крале навести подробные сведения. А пока, как ни крути, мы фраернулись. Но ничего, еще будет время рассчитаться».

Эта мысль о будущей расплате несколько смягчила досаду сыщика на неудачно проведенную операцию. А Нинка, скрывшись с места облавы, поспешила к своему дому. Увидев во дворе машину «скорой помощи», ощутила тревогу за здоровье матери. В своей квартире она застала врачей, уговаривающих Софью Ивановну поехать в больницу, но та категорически отказалась. Пожилая врачиха устало пожала плечами:

— Ну, как хотите. Только предупреждаю: любой очередной приступ — и сердце может не выдержать. В результате летальный исход. А вы еще молодая женщина. Поедем с нами, подлечитесь. Не хотите? Ну, воля ваша, силком никого не тянем.

После ухода врачей Нинка с тревогой приникла к материнскому плечу:

— А может, надо было все-таки лечь в больницу?

— Не могу я, дочка, оставить тебя одну в незнакомом городе. Да и Никанор нуждается в моем уходе.

— Ну а о собственном здоровье тоже надо подумать.

— Ладно, дочка, что теперь говорить о том, чего уж не вернешь. Садись в кресло. Мне надо с тобой серьезно поговорить. Я все откладывала, а теперь вижу, самое время. А то уйду на тот свет внезапно и не сообщу тебе нечто важное. Ты уже взрослый человек и потому говорить буду откровенно. А ты слушай и не перебивай.

Софья Ивановна немного помолчала, а потом начала говорить быстро, проглатывая окончания слов, словно боялась, что не успеет сказать дочери нечто весьма важное:

— Послушай, Нина. Это жестоко. Но я скажу. Отца твоего я любила. Знаю, и ты жалеешь, что его расстреляли. Но он не был идеальным человеком. В блокаду нашу семью снабжали хорошо. И он через спекулянтов выменивал у голодных людей на продукты драгоценности. Все те картины на стенах, вазы, и статуэтки в нашей прежней квартире на чужих слезах были собраны. Да и нас с тобой он бросил, как ненужную старую одежду с плеча, ради пустой молодой бабенки. Нехорошо так говорить, но постигла его кара небесная за все прежние грехи. Когда уходил от нас, от жадности все ценное с собой забрал. Злость меня взяла. Спрятала я от него ценный бриллиант. Он начал скандалить, а я ему напомнила: у тебя есть дочь, оставь ей хоть что-нибудь. Он и сник, не стал настаивать. Камушек этот очень ценный. Я его зашила в рукав моего серого жакета. Открой шкаф и нащупай камень в правом рукаве возле пуговки.

Нина повиновалась. Обнаружила бугорок, напоминающий по форме кусочек небольшого школьного мелка, она повернулась к матери:

— Зачем ты мне все это рассказала? Да и ни к чему мне этот чужой бриллиант.

— Не говори так, дочка. Для тебя же старалась. Вот вырастешь, выйдешь замуж, дети пойдут. Мало ли что в жизни случится. А у тебя на черный день хоть что-то за душой будет.

— Мне главное, чтобы у тебя сердце не болело. Может быть, продадим эту безделушку — и тебя на курорт отправим и лекарства купим.

— Нет, доченька, зачем зазря деньги переводить. В любой момент «пламенный мотор» отказать может. Но я довольна: успела тебе рассказать об этом бриллианте. А теперь все. Я еще полежу и немного отдохну. А то скоро Никанор придет, кормить его надо. Он, кстати, хороший человек, меня любит и тебя не обидит, если со мной чтонибудь случится. А теперь иди к себе.

Нина прошла в свою комнату и положила тяжелый портфель на кровать. День у нее выдался нелегкий: вынос оружия из-под носа у сыщиков, да еще сообщение матери о спрятанном в старом жакете бриллианте. Уроки не шли в голову. Достав пластинку, Нинка завела патефон, и по комнате разнеслась знакомая мелодия, напеваемая задушевным, манерно грассирующим голосом. Как в этот момент ей хотелось чудесным образом по взмаху палочки доброго волшебника перенестись в пропахший ароматом диковинных фруктов Сингапур и навсегда покинуть этот враждебный и неприятный ей мир, где взрослые выменивают у голодных людей драгоценности на продукты, а мальчишки таскают в карманах ножи и пистолеты.

Нине захотелось заплакать от жалости к самой себе. Но она сдержалась:

«Я же не маленькая балерина, чтобы плакать от обиды в подушку, а современная советская девушка. И вместе со всеми буду работать, чтобы в моей стране было не хуже, чем в каком-то далёком Сингапуре».

В дверь позвонили. На пороге стоял Боцман. Через плечо у него свисала пустая сумка от противогаза. Нина пригласила его пройти в комнату. Выглянувшая из кухни мать строго взглянула на нежданного гостя. Но под строгим взглядом дочери, осеклась и вновь ушла к плите. Войдя в комнату, Боцман огляделся:

— Ничего себе каюта. Уютно у тебя здесь. Ладно, я на минутку: перегружай ко мне шпалеры, отнесу в другое место. За голубятней теперь тоже хранить нельзя: мусора явно про оружие пронюхали. И не оставят нас в покое. Подозрительно, что смоленские ребята на встречу не явились. А может, Шарик стуканул. Он к этому делу о «почтарях» интерес проявлял. Обещал, сволочь, лично явиться на место встречи и помочь нам договориться.

— Ну и что теперь вы будете делать с этим Шариком?

— Да ничего. Вот мой старший брат Пашка по кличке Пахан — тот бы точно в живых стукача не оставил. А мне бы только полгода здесь продержаться — и в мореходку рвануть. Люблю я море, хотя и никогда не видел. Но мечта у меня такая с детства. И сам не знаю, почему. А знаешь, может быть, когда-нибудь и в твоем бананово-лимонном Сингапуре побываю. А что? Все может быть! Ну ладно, пойду я.

Уже стоя в дверях, Боцман повернулся и благодарно кивнул головой:

— Спасибо тебе, Нинок. Если бы сегодня ты нас не выручила, сидеть бы нам всем за решеткой. И тогда прощай и море, и Сингапур. Вовек не забуду.

И устыдившись собственной сентиментальности, Боцман повернулся и вышел из квартиры. Услышав стук закрывшейся двери, в переднюю вышла мать.

— Кто это был?

— С нашего двора парень. Сын дворничихи.

— Ты знаешь, у этого парня открытое мужественное лицо. Он не собирается стать летчиком?

— Нет, Борька в моряки метит.

— Ему это подходит. Ты с ним дружишь?

— Да, мам, дружу. Не мешай мне делать уроки. А вообще это совсем не то, что ты подумала.

— А я ничего не подумала. Так, просто поинтересовалась.

Софья Ивановна вновь направилась на кухню, с грустью подумав:

«Вот и дочка незаметно, прямо на глазах выросла. А мы с Никанором — уходящее поколение: нам уже за сорок».

А Нинка, оставшись одна, положила на место пластинки и легла ничком на кровать. Уроки не лезли в голову, и она, освобождаясь от обилия полученных за день ярких впечатлений, незаметно для себя заснула.

На следующий день, пробравшись знакомым путем на чердак, Нинка не ожидала увидеть там незнакомых людей. Возле голубятни стояли двое взрослых молодых мужчин. Один из них, коренастый, с мощной шеей и свирепым недобрым взглядом, при появлении Нинки приветственно махнул рукой, разрисованной татуировками синих перстней:

— А вот и Нинка-балеринка в гости пожаловала. Я брательник Борьки, а о тебе наслышан от пацанов. Говорят, ты отчаянная.

Нинка хотела ответить по-мальчишески вызывающе: «Не так уж очень, но и не очень, чтобы так». Но в последнее мгновение по-женски чутко поняла, что с этим типом нельзя становиться вровень, а надо держать его на расстоянии. И она спокойным тихим голосом, словно не заметив вызова, дала достойный ответ:

— Об этом пусть вам другие скажут. Не мне судить. Она посмотрела на притихших друзей и поняла, что поддержки ждать не от кого. Надо надеяться только на себя:

«Сейчас самый важный момент. Я должна показать, что не боюсь его. Иначе все кончится плохо: этот бандит ненавидит весь мир. И ни перед чем не остановится».

Ее взгляд встретился с глазами человека, которого никогда не любили и постоянно стремились унизить. И чтобы выжить, он должен был научиться в ответ всех презирать и уничтожать.

А Пахан с уважением подумал:

«Крепкая девчонка. От моего взгляда и мужики отворачиваются. А эта пигалица, которой я легко могу свернуть шею, не боится. Хотя знает, что я могу с нею сделать. Ладно, посмотрим, как дальше масть ляжет».

Он шагнул вперед и протянул Нинке крепкую ладонь:

— Похоже, пацаны не ошиблись, приняв тебя в свою компанию. Меня зовут Пашка. Недавно по амнистии освободился из лагеря вместе с этим Фиксой. А оставалось нам дохнуть у хозяина еще лет пяток. Да вовремя усатый вождь всех времен и народов концы отдал. Вот и празднуем наше освобождение. Давай садись к нашему столу. Пить будешь?

— Нет, я не пью.

— А чего так: своей дури хватает?

— Нет, просто не нравится. Невкусно. Бандит от души рассмеялся:

— А вот нам с Фиксой по нраву. Мы еще по одной накатим.

Оба бандита выпили и начали смачно закусывать. Внезапно Боцман решительно поднялся:

— Ну все, Пашка, нам пора. У всех дела. Ты тут свободу обмывай, а мы пойдем.

Пашка охотно кивнул:

— Как скажешь, так и будет. Матери о моем появлении не говори. Не надо старушку зря обнадеживать. Все равно скоро опять приземлюсь копчиком на лагерную шконку. Да и вы, пацанва, рот на замке держите. Если меня здесь накроют, разбираться не буду, кто проговорился, — всех порешу. Так что каждый за всех в ответе. А ты, Борис, не забудь: завтра с утра у пивной на Плющихе. Принесешь то, что я сказал. Все, можете сматываться.

Проделав обратный путь и выйдя на улицу, Нинка упрекнула:

— И надо было вам обо мне упоминать. Небось, рассказали о несостоявшейся стычке, и как я оружие вынесла.

Сверчок виновато начал оправдываться:

— А что нам было делать? Пашка, узнав, что завелась в компании порядочная девчонка-музыкантша, в ярость пришел. Хотел тебя сразу завалить, чтобы не протрепалась. Пришлось тебя рекомендовать.

— Слушай, Боцман, если твой брат с этим Фиксой, действительно, по амнистии освободились, то чего он домой к вам не идет, а на чердаке ночевать собирается?

— Намекнул, что по пути домой они в Ростове на какомто серьезном деле засветились и находятся в розыске. По известному милиции адресу идти нельзя. К тому же к нам приходил накануне участковый, просил сообщить, если Пашка появится.

— Ну а ты зачем завтра с ним на Плющихе встречаешься?

— Мы, тебя защищая, рассказали о нашем оружии, которое я в подвал дома Мустафы перепрятал. Вот он и велел ему волыны с патронами передать.

— И ты пойдешь?

— А куда мне деваться? Да к тому же мы из-за этих пистолей чуть свободы не лишились. Лучше от них избавиться.

— А если Пашка с Фиксой убьют кого-нибудь из этих, как ты говоришь, волын?

— Не хочу я об этом думать. Будем надеяться, что Пашка скоро отсюда уедет и опять в тюрьму сядет. Ты, Нинка, пока на чердак не ходи. Мы там собираться не будем. В случае чего в подвале дома Мустафы найдешь когонибудь из наших ребят. А пока сиди тихо, и на глаза Пашки с Фиксой не попадайся от греха подальше.

— Ты его боишься? Ведь ты боксер.

— Он без всякого занятия спортом быка одним ударом с ног свалит: накачал силу на лесоповале. Да и нож пустит в ход без рассуждения. Для него человека убить — что тебе надоедливого комара прихлопнуть.

— Так ты же его родной брат!

— Плевать он на это хотел. Мы с ним почти вместе и не жили. Он все время за решеткой. Да к тому же Пашка считает, что мать меня больше его в детстве любила. И от обиды и меня, своего брата, может не пощадить. Ну ладно, заболтались. Расходимся. Мне надо еще в подвал слазить и оружие для Пашки достать. Может быть, после этого уедет из Москвы быстрее.

Нинка направилась домой. Ее тревожило появление неподалеку опасных преступников. Но в этот вечер очередной сердечный приступ матери отвлек ее от тревожных мыслей. Она вызвала неотложную медицинскую помощь, и Софью Ивановну отвезли в больницу. Теперь в свободное после школы время Нинка бежала в больницу и ухаживала за матерью. Эти заботы отодвинули на задний план, в глубины сознания, появление на чердаке соседнего дома разыскиваемых милицией уголовников.

Но на пятый день, когда она возвращалась домой из больницы, ее во дворе поджидал взволнованный Боцман. Отведя Нинку к скамеечке в углу двора, с отчаянием произнес:

— В беде я, Нинка. И не только я, но и ты, и все наши ребята.

Жалобные нотки в голосе обычно уверенного в себе Боцмана невольно встревожили Нинку:

— Давай, Боцман, не тяни, рассказывай все по порядку.

— Помнишь, Пашка мне назначил свидание на Плющихе? Пришел я туда в пивную. А там гуляют втроем Пашка, Фикса и Шарик.

— Пашке известно о роли Шарика в той истории с голубями?

— То-то и оно, что я, защищая тебя, рассказал все в деталях. Ты слушай дальше. Передал я им сверток с оружием, а Пашка меня не отпускает. Побудь, говорит, с нами, сейчас еще водкой затоваримся и к берегу Москвы-реки спустимся. Там и продолжим гулянье на свежем воздухе. Пришли, они все выпили, а я не стал. А потом Пашка предъявил Шарику претензии, что тот стучит мусорам. Припомнил старые дела и как он нас с оружием в проходном дворе Карманицкого переулка подставил. Шарик в отказ. А Пашка с Фиксой сняли с Шарика рубаху, в нее тяжелый булыжник положили и на шее у него завязали. Шарик сталь молить о пощаде, а Пашка подвел его к берегу и сбросил в воду. Тот даже не вскрикнул: ушел под воду — и только пузырьки на поверхности забулькали. Как все просто: был человек — и нет его. Мгновения какие-то. И все.

— Тебе жалко этого подлого стукача?

— Не в нем дело. Просто Пашка дал мне понять, что жизнь чужая для него и копейки не стоит. Да еще предупредил, что я теперь повязан с ним смертью и в случае его ареста пойду под суд вместе с ним.

— Дело плохо. Тебя действительно могут посадить вместе с этими подонками.

— Это полбеды. Если бы ты знала, что он от меня потребовал в обмен на молчание!

— Ну, говори!

— Пашка с Фиксой решили из Москвы сматываться. Но им нужны деньги. И Пашка решил совершить налет на квартиру богатенького врача-профессора, живущего здесь, на Арбате.

— А ты тут с какого боку?

— Мать моя у этого профессора домработницей подрабатывает: убирает по вторникам и белье его семье стирает. Иногда я им стираные и глаженые простыни вместо матери отношу. Вот Пашка и придумал: я позвоню, хозяева откроют, а Пашка с Фиксой в квартиру ворвутся. Обещают никого не трогать, а лишь попугать, забрать ценности и уйти. Но врут: если я в дверь позвоню и представлюсь, то разве семью доктора можно в живых оставить?

— Дело плохо. Но почему бы тебе не скрыться и дома не появляться, пока Пашка с Фиксой из города не уберутся?

— Пашка предупредил: если я не помогу, то он туда ворвется, когда мать у них в доме будет. Если я не хочу мать вмешивать в эту историю, то должен согласиться. Кроме того, еще одну угрозу высказал.

— Ну что замолк? Говори до конца, раз разговор затеял.

— Сказал, если откажусь, то он за тебя возьмется, и ты сама будешь его умолять о смерти. После казни Шарика я знаю: он свое обещание выполнит. Так что придется подчиниться и идти вместе с ним во вторник на квартиру доктора. Окончательно повяжут меня кровью — и прощай, море и бананово-лимонный Сингапур. Вот я и пришел попрощаться, Нинка. Не поминай лихом.

Нинка с жалостью смотрела вслед согнутой спине Боцмана, пока тот не скрылся под аркой. Поднявшись в квартиру, открыла шкаф и нащупала зашитый в рукав жакета бриллиант. Некоторое время стояла в раздумье, затем решилась:

«Другого выхода нет. Мне эта дорогая цацка ни к чему. Маме потом все объясню. Она должна меня понять. Сегодня воскресенье. До налета остался один день. Надо идти на риск».

Нинка, словно боясь раздумать, быстро преодолела обычный путь к голубятне на чердаке. Казалось, там никого нет, и она со слабой надеждой позвала:

— Есть тут кто?

Из-за угла голубятни вывернулся Пашка:

— А, это ты, Нинок. А я думал, Фикса вернулся. Я его в магазин послал пополнить запасы. Чего пришла? Боцмана здесь нет.

— Я не к нему, а к тебе. Разговор есть.

— Говори, я слушаю.

— Я хочу, чтобы ты уехал из Москвы. Немедленно.

— И с чего бы это я должен согласиться?

— Тебе нужны деньги. Я дам тебе одну дорогую вещицу. Загонишь — и катись на все четыре стороны.

— Что за цацка?

— Крупный бриллиант. Единственная ценная вещь, оставшаяся в доме от отца.

— Вещица у тебя с собой?

— Не считай меня за дурру. Если договоримся, то сегодня вечером принесу в сквер в Николопесковском переулке. Пусть кругом люди будут, и у тебя соблазн меня убить не возникнет. А теперь обещай, что тут же уедешь и оставишь Борьку в покое.

— Расписку написать?

— Нет, Пахан, ты вор в авторитете. Дашь честное воровское слово и — достаточно. Не захочешь же, чтобы пацаны узнали о твоем обмане.

— Вон, ты какая прыткая! Хорошо, если не уеду, то сукой буду. Приноси камушек в десять вечера в сквер. Я там буду.

Пролезая сквозь слуховое чердачное окно, Нинка оглянулась. Пахан пристально смотрел ей вслед, словно пытался угадать, не таит ли предложение этой смелой девчонки ловушку, в которую он совсем не хотел попадать. Направляясь вечером на опасную встречу с бандитом, Нинка сжимала в потной от волнения ладони лоскут от старого платья с завернутым в него бриллиантом. Когда она вспорола рукав и достала прозрачный холодный камень, он не произвел на нее никакого впечатления. В полутьме комнаты он даже не заискрился, как обычно, приветствуя новую хозяйку. Этот бриллиант, словно живое существо, остро ощущал истинное отношение людей к его ценности.

В сквере Нинке пришлось ждать минут десять. Наконец, убедившись, что его не ждет засада, Пахан приблизился:

— Принесла?

— Вот, возьми и уезжай и оставь Борьку в покое.

— Не жалко? Ты, похоже, влюблена в братишку как кошка, если бриллиантом легко жертвуешь.

Нинка замерла, словно к чему-то прислушиваясь, а затем спокойно ответила:

— Нет, не влюблена. Ты спросил, я прислушалась, а сердце даже не екнуло.

— Значит, выручаешь из-за дружбы, которая, как поется в песне, больше чем любовь. А жаль, ты бы Борьке хорошей женой была. Везет же в жизни некоторым: им пироги и коврижки, а другим, как мне, синяки и шишки. И мать его любила больше, чем меня. Надо бы в отместку родной мамаше из Борьки законченного урку сделать. Ну, да ладно, пусть живет пацан. И ты прощай: как говорится, была без радости любовь, разлука будет без печали.

Нинка смотрела вслед постепенно растворяющейся в начинающей сгущаться темноте коренастой, по — медвежьи косолапой фигуре бандита. Она сама удивлялась своей спокойной уверенности в том, что уже больше никогда в жизни не увидит этого опасного человека.

Через день она встретила Боцмана. Тот был немного растерян:

— Ты знаешь, происходит нечто непонятное: Пашка с Фиксой исчезли. Их нет нигде. Похоже, где-то сорвали куш и укатили из города.

— Ну и хорошо, если все благополучно сложилось. Тебе-то какая печаль? Спокойно готовься в мореходку. Через месяц закончишь семилетку и поедешь в свое училище. Напишешь, когда поступишь.

Нинка решила ничего не говорить Боцману о данном за него выкупе. Она теперь только не знала, как сообщить матери об исчезновении бриллианта. Но все разрешилось само собою. Через неделю скончалась в больнице мать. После её похорон Никанор Сергеевич вскоре привел в дом новую хозяйку и объявил, что Нинка должна переехать в прежнюю комнату его молодой жены в коммунальной квартире в Марьиной роще.

Нинка безропотно уехала в другой район, и на Арбате старалась не появляться. Здесь все напоминало ей о матери, не прожившей в браке и полгода. Правда, отчим ее не оставил без поддержки: помог поступить на учебу в техникум, в котором сам преподавал, и материально помогал до окончания учебы. В техникуме Нинка познакомилась с однокурсником Генкой. У них в семье родилось трое детей.

Годы летели незаметно, и Нинка все больше отдалялась от событий, связанных с арбатской юностью. Встретившись лет через двадцать с Тамаркой Рыжухой, узнала, что Боцман свою мечту осуществил. Только плавает не по морям, а по рекам Сибири. Сверчок и Шкелет из тюрьмы не вылезают. Угол погиб, сорвавшись на ходу с поезда. Мустафа трудится на заводе, а Зяма окончил институт и стал инженером на каком-то оборонном заводе. Сама Рыжуха работает на «Трехгорке», и одна воспитывает сына.

С тех пор Нинка ничего больше не знала о судьбе арбатских ребят, с которыми ее свела судьба на недолгие месяцы в далеком 1953 году. За семейными заботами ей было некогда ворошить ушедшую навсегда юность. И только случайно попав по делам на Арбат, она вспомнила полутемный чердак с голубятней, отчаянных парней, хвастающих перед ней своей показной лихостью и себя, грезящей о неземной любви в заманчивой, полной приключений взрослой жизни. И невольно при виде старого дома, где ей пришлось жить с отчимом и больной матерью, у нее в ушах начинала звучать знакомая тягучая мелодия, манящая в загадочный бананово-лимонный Сингапур.

В такие моменты Нине Олеговне начинало казаться, что ее жизнь, протекающая в будничных семейных заботах, далеких от радужных юношеских мечтаний, в целом не удалась. И тогда она всегда спасительно вспоминала о своих выросших дочерях, появившихся внуках и хотя скучноватом, но верном муже. И тут же спешила зайти в магазин на Смоленской площади, чтобы порадовать вкусным угощением своих любимых и родных людей. И всегда ловила себя на мысли, что совсем не жалеет об отданном бандиту бриллианте, не способном принести людям простого человеческого счастья. И ей было невдомек, насколько пришедшая к ней интуитивно мудрость близка к истине.

А переданная ею драгоценность продолжила опасный путь, обильно политый кровью тех, кто наивно считал драгоценный камень щедрым подарком судьбы.

ГЛАВА VII. Роковой просчет

Заполучив бриллиант, Пашка направился в сторону Арбата. Из подъезда ближайшего четырехэтажного дома его осторожно окликнул Фикса:

— Ну что, принесла девчонка камушек?

— Да куда она денется? Теперь бриллиант у меня в кармане. Похоже, мы с тобою опять у судьбы в фаворе. Завтра с утра поедем к знакомому ювелиру. Предъявим товар и попросим назначить цену.

— Не обманет?

— Нет, он меня боится. К тому же я его постоянный поставщик. Не захочет терять барыга такого выгодного клиента. Сейчас надо подумать о ночлеге.

— У меня есть маруха в Толстопальцево. По Киевской железной дороге надо ехать. На сегодня приютит, а там видно будет.

— А чего так далеко тащиться? Мы и здесь, в Москве, баб найти можем.

— Да, но все блатные хаты на учете у мусоров. Ты хочешь с дорогим камушком к ним в лапы при облаве попасть?

— Ну что же, поехали к твоей марухе. Тут до вокзала всего пару остановок на троллейбусе.

— Ну, вот и лады. Я знал, что ты согласишься.

Глаза у Фиксы радостно сверкнули. Это насторожило Пашку:

«Что-то я раньше не слышал ни о какой зазнобе у Фиксы в Толстопальцево. Темнит, похоже, парень. Неужели от жадности задумал камушек у меня с мертвого тела забрать? Надо держать ухо востро». С этого момента Пашка старался не поворачиваться к Фиксе спиной. Сидя в качающемся вагоне, исподволь следил за приятелем. Пашка просто ощущал нарастающее напряжение в поведении Фиксы. Наконец тот решился и как можно непринужденнее предложил:

— Выйдем в тамбур, покурим.

И по сдавленному от волнения голосу приятеля Пашка понял:

«Решился все-таки, сявка. Сейчас все и произойдет. Бить будет финкой, чтобы без шума. Главное, не упустить момент нападения».

Медленно прошли по вагону. Пашка благоразумно шел сзади. Уже в тамбуре Фикса, крепко зажав мундштук папиросы «Беломора» желтыми редкими зубами, начал хлопать себя по карманам, словно в поисках спичек. И Пашка понял, что все произойдет в следующее мгновение. Он на секунду опередил противника, успев отпрянуть в сторону и подставить под лезвие, направленное ему в горло, предплечье. Резкая боль пронзила руку. Но Пашка тут же сильным ударом в челюсть свалил худощавого Фиксу и, подхватив выпавший нож, вонзил в грудь напротив сердца. Распахнув дверь вагона, выбросил труп под откос. И наступившая темнота поглотила неприкаянного уголовника, калеча уже мертвое тело о железнодорожную насыпь. Минут через пять электричка замедлила ход и остановилась у платформы. Пашка вышел из вагона:

«Возвращаться нельзя. Пассажиры видели: выходили двое, а вернулся один. Подозрительно! А так — сошли попутчики на нужной остановке».

Жадно глотнув идущий от сосен пряный смоляной запах, Пашка спустился вниз. Убедившись, что он один, быстро снял пиджак и перевязал носовым платком ноющую от боли раненую руку:

«Пальцы двигаются. Значит, не задел крысенок важной жилы. Никогда не думал, что Фикса на меня руку поднимет: сколько раз я в зоне за него марку держал. Блеск бриллианта и больших денег сбил его с толку. Надо от этого камушка быстрее избавиться: смерть с ним на пару ходит. Торговаться с ювелиром не стану. Сколько даст, то и возьму. И уберусь из Москвы подальше: здесь огонь уже пятки лижет. С первой утренней электричкой в Москву вернусь. А заночую прямо тут, в лесу. Накидаю еловый лапник на землю и покемарю до рассвета. Я и в заснеженной тайге во время побега не пропал. А тут и подавно. Хоть и без удобств, да зато безопасно».

И Пашка отправился вглубь леса, чтобы скоротать наступившее ночное время.

Утром, приехав в Москву, Пашка сразу направился к ювелиру. Тот, увидев бриллиант, подозрительно уставился на опасного посетителя:

— Слушай, Паша, я тебя знаю с довоенных времен, когда ты в первый раз еще юным пацаном мне с десяток чернобурок приволок. Я тогда взял товар, хоть он мне и не с руки был. А потом во время денежной реформы 1947 года я не стал тебя надувать, и заплатил за золотые украшения уже новыми деньгами. Я всегда с тобой поступал честно. Ведь так?

— К чему, Михаил Григорьевич, клонишь? Не юли, говори прямо. Если думаешь, что камушек с мокрого дела ко мне приплыл, то ошибаешься. Бриллиантом одна баба с мною рассчиталась за оказанную услугу. Это их фамильный дворянский камень.

— Даже если ты не врешь, все равно есть сложности. Дело ведь не в происхождении камня, а в его стоимости. Все находящееся в моей квартире вместе с мебелью не окупит цены бриллианта. Нет у меня сейчас таких денег. А назвать низкую сумму не рискую. Ты потом с меня спросишь.

— Не беспокойся. Собери все деньги, которые есть у тебя в наличии, и отдай мне. Будем считать, что ты бриллиант не купил, а взял на хранение под залог. Если в течение пяти лет не появлюсь и не выкуплю — вещь твоя. А мне слинять из Москвы надо спешно. Мусора на пятки наступают. Да не пугайся: с камушком это не связано. Пойми: я же не заинтересован, чтобы тебя МУР за задницу взял из-за моих серьезных дел. Ведь если на тебя выйдут, ты мигом меня заложишь. Не возражай! Я сам бы за чужое дело зону топтать не пошел. Ну, все, хватит болтать. Неси деньги. Как говорится, бери больше, кидай дальше.

— Ладно, жди здесь. Я быстро управляюсь.

Войдя в соседнюю комнату, ювелир благоразумно закрыл за собой дверь на задвижку. Быстро передвигаясь между тесно расставленной мебелью, он сноровисто извлекал пачки запрятанных на черный день денег из буфета, тумбочки, платяного шкафа, с книжных полок. Вскоре кожаный коричневый портфель наполнился доверху. Немного подумав, Михаил Григорьевич отделил две пачки купюр и благоразумно спрятал под подушку. Затем вышел из комнаты и передал портфель Пашке. Тот деловито поинтересовался:

— Сколько здесь?

— Не знаю, не считал. Но тара забита полностью под завязку. Иди, потом посчитаешь.

— Ладно, Михаил, как говорят в твоей Одессе-маме, не суетись под клиентом. Если за пять лет не объявлюсь, брюлик твой. Как договаривались.

Пашка на лестничной клетке вытащил из портфеля несколько толстых пачек денежных купюр и рассовал по карманам:

«Так надежнее. Если придется делать ноги побыстрому, уходя от погони, то портфель придется бросать. Будет не до наживы, лишь бы остаться живу. Ну, Ю все, можно отправляться навстречу новой счастливой жизни».

И тут Пашка допустил ошибку. Вместо того, чтобы сразу ехать на вокзал и сесть на ближайшей поезд, он решил напоследок гульнуть в столице с размахом, соря деньгами.

День прошел сумбурно. Пашка мотался по магазинам, стремясь приличнее одеться: «С таким солидным кожаным портфелем, как у меня, в дешевом костюмчике не пощеголяешь. Опытные сыскари сразу заподозрят неладное. Шляпу надо приобрести непременно, волосы еще не отрасли достаточно после освобождения. Очки темные тоже не помешают».

Совершив покупки, Пашка переоделся и, стоя перед зеркалом, довольно подумал: «Теперь я точно смахиваю под командированного гостя столицы. Вот и поведу себя соответственно. Теперь только надо подумать, где удачно приземлиться. Идти к дешевым марухам не хочется. Да и опоить могут, ободрав до нитки. Посещу я хороший ресторан: там наверняка бабы красивые водятся».

Уже начало темнеть, и Пашка, увидев в центре города приличный ресторан, направился к ярко освещенному входу. Протянул небрежно преградившему ему путь швейцару пару крупных купюр. Мгновенно перекочевавшие в карман деньги послужили надежным пропуском. Войдя в зал, Пашка слегка оробел: свободных столиков не было. Но в этот момент ему приветственно замахала рукой худенькая миловидная блондинка, сидевшая рядом с черненькой толстушкой за крайним столиком.

Не раздумывая, Пашка направился к женщинам. Блондиночка встретила его радушно:

— Молодой человек, извините нас великодушно. У меня сегодня день рождения. А все сложилось неудачно. Мой жених укатил в командировку, а сотрудников на работе начальник засадил в конце месяца отчет писать. Хорошо, хоть подруга детства пришла меня поздравить. Поддержите в такой знаменательный день одинокую несчастную женщину с неразделенной любовью и составьте нам компанию. А то тоска зеленая, хоть застрелись. Меня зовут Люсей, а подругу Антониной.

И Пашка решил:

«На дешевых проституток девчонки не похожи и одеты со вкусом. Да мне и наплевать, кто они. Скоротаю время. А если повезет, то и на ночлег устроюсь. Намекнула же блондиночка на свое одиночество. Хотя по габаритам я бы предпочел чернявую дамочку с пышным бюстом».

И Пашка, отбросив колебания, присел за столик. Он не знал, что путаны подкинули ему свою обычную, хорошо проверенную легенду. Пашка заказал двести граммов водки, шашлык и салат. Выпили за знакомство и день рождения. Заиграла музыка, и Пашка галантно пригласил Люську танцевать. Призывно прижимаясь худеньким тельцем к мужчине, Люська уперлась в заткнутый за пояс твердый предмет и, заподозрив неладное, осторожно прощупала его очертания.

«Надо же, этот простоватый с виду тип носит с собой оружие. Надо быть настороже, а то нарвешься на психопата-убийцу». А Пашка был разочарован костлявой фигурой блондинки и пригласил на следующий танец Антонину. Та, чутко уловив его интерес, небрежно заметила:

— Люська — девчонка добрая. Но в отношении с мужиками у нее постоянный облом. Как переночуют, так тут же сбегают. Никто долго не задерживается. А у меня сегодня как раз хата свободная. Муж в отпуске в деревне, а соседка баба Таня не в счет: она меня понимает — сама молодая была. Жаль такой шанс упускать. Если ты свободен, то поедем со мной прямо сейчас. Чего время терять?

Вернувшись за столик, Антонина не стала юлить и откровенно объявила:

— Не обижайся, подруга. Но мы с Пашей отваливаем. Извини, но он сам так решил. Сейчас поедем в гости к бабе Тане.

Люська недовольно поджала губы:

— Ну и ладно. Только запомни, я в долгу не останусь. Щедро расплатившись, Пашка в сопровождении Тони направился к выходу:

«Надо же, удача от меня не отвернулась: ночлегом я обеспечен».

А обиженная Люська вышла следом и, зайдя в будку телефона-автомата, набрала номер оперуполномоченного Петрова, которому регулярно поставляла сведения в обмен на защиту от неприятностей со стороны закона:

— Слушай, Тонька только что подцепила в ресторане подозрительного типа. У него пистолет за поясом и денег куры не клюют. Повезла его на хату к бабе Тане. Не прозевай!

И довольная совершённой местью Люська отключилась.

Петров кивнул напарнику:

— Срочно едем, есть шанс выловить крупную рыбу.

Сыщики выехали по знакомому адресу и стали ждать. Вскоре появилась Антонина с клиентом. Не дав им войти в подъезд, опера схватили мужика с двух сторон за руки и отобрали оружие. Шифруя предательство Люськи, Петров с искренним удовольствием объявил:

— Ну что, Хворост, набегался? Мы тебя уже полгода по всесоюзному розыску, объявленному милицией Казахстана, вычисляем. Не надоело скрываться?

— Это ошибка: я никогда не был в Казахстане. И кликуху Хворост впервые слышу.

— Ладно, поедем в отдел. Там разберемся. Но по приметам ты точно подходишь.

В дежурной части, оформляя в присутствии понятых изъятие крупной суммы денег и оружия, сыщик насмешливо заметил:

— Даже если ты не Хворост, хотя на него здорово смахиваешь, срок тебе обеспечен. Наверняка за стволом след кровавый стелется?

— Нет, волына чистая: победитель с войны трофей привез. Не успело оружие еще наследить.

— Ну что же, проверим. А кроме справки об освобождении на имя Павла Сизова других документов у тебя нет? Ну ладно, позвоним сейчас в учетную группу и узнаем, кто ты есть таков на самом деле.

Услышав ответ, сыщик радостно присвистнул:

— Ну и дела! Ловили Хвороста, а взяли Пахана. По тебе опера в Ростове жутко соскучились. Твои дружки, с которыми ты по амнистии освободился, в раскол пошли: рассказали в подробностях, как богатую семью в Ростове вы всю под корень вырезали за несколько отрезов драпа и шубу меховую. Ну, что скажешь?

— Я лучше промолчу. Ростов не Москва, и не вам тот скок раскручивать. Да и послушать хочу сначала дружков на очных ставках.

— Ну что же, хозяин барин. Поедешь в Ростов по этапу. Откуда оружие, тоже не скажешь?

— Нашел сегодня утром: у помойки во дворе лежало. — Ну, а денег у тебя с собою многовато. В обмен на хорошее обращение и папиросы пару нераскрытых краж у нас на территории на себя не возьмешь? Все равно ведь тебе крупный срок мотать за мокрое дело.

— Нет, погожу пока. Мне и по ростовскому делу срок не светит. Так, одна болтовня. А за изъятый пистолет много не дадут.

— И то верно. Но жаль, что не договорились. Прощай, Пахан, похоже, мы теперь долго не увидимся.

Оперуполномоченный Петров даже не предполагал, насколько он близок к истине в своем предположении о судьбе Пахана. По ростовскому мокрому делу Пашка отделался сравнительно легко. На очных ставках запугал подельников, те изменили показания, и суд определил ему как второстепенному участнику налета двенадцать лет лишения свободы. Больше всего Пашка жалел, что не успел как следует погулять на щедро выплаченные ювелиром деньги. И, находясь в неволе, Пашка не раз возвращался мысленно к маленькому прозрачному кусочку холодного камня, способному обеспечить ему долгую безбедную жизнь. Пашка уже твердо знал, что сразу после освобождения нанесет визит к ювелиру:

«Определённый мною срок в пять лет уже вышел. Придётся отобрать бриллиант силой. Надо для налёта найти лихих парней здесь, в зоне. Подходит для такого дела дерзкий Купорос жестокий и злой парень. Я и то опасаюсь оставлять его за спиной. Он освобождается почти в одно время со мной. Придётся довериться ему».

И за три месяца до окончания срока заключения Пашка отозвал Купороса в сторону. Темнить не стал, сразу обозначил намерения:

— Мне нужен человек для серьезного дела. Ты освобождаешься на две недели позже меня. Я тебя подожду в ближайшем поселке. Сниму там комнату.

— Ты говоришь так, словно я уже подписался под твое дело.

— Речь идет о куше, которого хватит тебе и мне на две жизни.

— Мочилово будет?

— Как масть ляжет.

— Почему ко мне обратился?

— Думаю, ты скрываешься в зоне от более серьезного криминала, чем кража продуктов из сельского магазина в Воронеже. Но меня это не касается. Я к тебе пригляделся. Ты мужик серьезный. Тебя на зоне уважают. Наверняка на воле остались связи среди земляков. Понадобятся ещё пара парней не из столицы, а из залетных: приехали, куш сорвали, и уехали с концами. Пусть московские опера ищут ветра в поле. Есть у тебя такие ребята?

— Имеются, как не быть. Значит, мочилово в Москве намечается? Я там никогда не появлялся и местных обычаев не знаю.

— А я на что? Встречу, провожу на адресок и подскажу, о чем у хозяина ювелира надо будет поинтересоваться.

— А как делиться будем?

— Пятьдесят на пятьдесят.

— Гонишь, Пахан. Тебе одну половину, а нам на троих та же доля?

— Так, замысел и наводка от меня приплывут. К тому же личное знакомство с хозяином повышает мой риск вернуться в зону.

— Если ты с ювелиром дело имел, то зачем темнишь? Ясно, что мочить терпилу придется, как ни крути. А на вышак подписываться за половину добычи на троих мне не с руки. Делить будем честно по четверти на брата. Иначе ищи других подельщиков.

Пахан недовольно поморщился:

«Этот злобный и жадный парень не понимает, что делить украшения придется на глазок. Он же стоимости драгоценных цацек не знает. А мне главное — мой брюлик при дележе заполучить. За все остальное поспорю только для виду».

Приняв решение, Пашка дальше спорить не стал:

— Ладно, ты прав, Купорос. Там на хате золота на всех хватит. Торговаться не будем.

— А как в хату проникнем?

— Там у ювелира одна моя вещь в залоге осталась. Скажу, что выкупать пришел. Вас со мной рядом быть не должно. Войду туда один. А затем изловчусь и дверь изнутри открою. Вы будете ждать наготове снаружи. Все понятно?

— А кто терпила? Может быть, уважаемый среди блатных барыга? Помимо мусоров наживешь себе могущественных врагов.

— Об этом не беспокойся. Работает он на Арбате в ювелирной мастерской. Скупает у фартовых понемногу рыжье да переделывает, чтобы опознать невозможно было.

— Живет там же?

— Нет, в районе Самотеки. Да тебе-то это зачем, если Москвы не знаешь? К тому же без меня в хату не войдете.

— Просто подумал, что можно взять у терпилы ключи от мастерской и еще там поискать.

— Сам знаешь: фраера жадность губит. Нам хватит и того, что на хате возьмем.

— Ладно, считай, договорились. Как освобожусь, заедем в Воронеж. Возьмем двух моих знакомых, дерзких братьев. Они в деле проверены и кровью повязаны. Не подведут. И рванем в Москву.

Пашка был удовлетворен результатом переговоров. Он рассчитывал при дележе имущества ограбленного ювелира обмануть простодушных парней из провинции и вернуть себе дорогостоящий бриллиант. Пашке было невдомек, что Купорос, предоставив ему сыграть лишь роль отмычки для проникновения в квартиру жертвы, не собирался оставлять его в живых. Дерзкий уголовник в прошлом участвовал в двух разбойных нападениях с убийствами и крови не боялся. Купорос не сомневался, что оставшиеся на воле его соучастники братья Козловы, державшие в страхе целую окраину Воронежа, не задумываясь, по его указанию безжалостно зарежут Пахана, задумавшего заграбастать себе значительную часть похищенных драгоценностей. Оставалось только ждать освобождения из колонии.

Но случайное стечение обстоятельств внесло коррективы в планы уголовников. За две недели до освобождения Пахана его отправили вместе с другими зэками на подготовку брёвен к сплаву вниз по реке. В предвкушении освобождения Пашка позволил себе расслабиться. Немного потаскав тяжелый кругляк, он спустился вниз к воде и свернул толстую цигарку из крепкой махры. Ярко светило солнце, после суровых морозов теплые лучи приятно ласкали обросшее щетиной лицо. Легкая дремота заставила прикрыть веки. Сквозь затуманенное сознание к нему издалека долетели встревоженные крики. Но не хотелось отказываться от приятной истомы отдыхающего после тяжелой физической работы тела.

Крики приближались, становясь все грознее. Наконец до его ушей донесся приближающийся грохот. Пашка в испуге обернулся, увидев катящиеся вниз из плохо закрепленного и рассыпавшегося штабеля бревна, хотел отскочить, но не успел. До бежавших к нему на помощь зэков донеслись треск безжалостно разламываемых костей и невольный крик боли смертельно искалеченного человека. Последним, кого увидел Пашка в окружающей толпе, был Купорос. В его жестоких немигающих глазах не было сочувствия к чужой боли. Отвернувшись от наполовину погребенного под огромными кругляками переломанного тела несостоявшегося подельника, Купорос отошел в сторону.

Гибель Пахана не внесла серьезных изменений в его планы:

«Жаль, конечно, что урка откинулся раньше времени. Но вычислить ювелира в Москве я смогу и без него. Пахан проговорился, что тот работает в ювелирной мастерской на Арбате, а живет на Самотечной улице. Этого вполне достаточно. Вот только проникнуть в хату без Пахана будет трудно. Но ничего, что-нибудь придумаем».

Прозвучала резкая команда построиться для переклички: охрана боялась возможного побега во время переполоха, возникшего при гибели зэка. Убедившись, что все на месте, охранники повели осужденных к лагерным баракам. Вышагивая в строю, Купорос расчетливо прикинул:

«Заеду за Козлами в Воронеж, и, не заходя домой, отправимся в Москву. У братьев там тетка где-то живет. Будет где остановиться».

До освобождения Купороса оставалось менее месяца.

ГЛАВА VIII. Двойное убийство

Домашний адрес ювелира бандиты вычислили легко. Михаил Григорьевич и через двенадцать лет продолжал успешно трудиться в этой мастерской. Проследить за ним оказалось делом несложным. Теперь, когда Купорос и его подручные определили, где он живет, за его квартирой установили наблюдение: надо было узнать, с кем живет намеченная жертва и когда ювелир бывает дома. Узнав, что Михаил Григорьевич проживает только вдвоем с женой, Купорос понял:

«Хлопоты предстоят нетрудные: двух немолодых людей завалить несложно. Вот только как проникнуть без шума внутрь хаты? Мои костоломы Козлы способны только кулаками махать, а не замки открывать».

Купорос не знал, на что решиться. Но на третий день наблюдения проблема решилась сама собой. Купорос сидел на скамеечке во дворе дома ювелира и вел наблюдение за подъездом. Внезапно дверь открылась, и на улицу вышла эффектная стройная блондинка, одетая по последней моде. Молодая женщина шла плавно, без всякого напряжения, ловко передвигаясь на высоких каблуках. Вся ее манера держаться невольно дразнила провожающих взглядами красивую женскую фигуру мужчин. Нечто неумолимо знакомое промелькнуло в памяти Купороса:

«Неужели это моя землячка Зинка по прозвищу Актриса? Тогда, в последний год войны, подсела с нами за кражу из заводской столовой и пошла на реальный срок в зону. По физиономии точно она, а по фигуре и манере одеваться не скажешь. Нет, все-таки это Зинка! Надо с ней переговорить. Я ведь ничего не теряю».

Купорос догнал женщину и крепко взял за локоть:

— Привет, Зинуля! Давно не виделись. Лет уж двадцать пролетело. Как живется-можется в Москве?

Глаза женщины недовольно сузились, но она умела владеть собой и потому произнесла намеренно спокойно, словно только вчера рассталась с прежним своим подельником:

— А, это ты, Купорос? Откуда такой удалец в столице нарисовался? Да, главное, зачем?

— Чего базар разводить посреди улицы, давай зайдем в какую-нибудь забегаловку и перетрем наши дела.

— Я, Купорос, давно в забегаловку не заглядываю. Меня мои кавалеры в шикарные кабаки приглашают.

— Неужели, в путаны в Москве выбились?

— Нет, бери выше. Я теперь, считай, дама из высшего общества. Ладно, пойдем вон в ту дешевую столовую. Там меньше шансов засветить знакомство с тобой перед моими знакомыми.

— Ишь, ты, стесняешься и брезгуешь прежними дружками? Забыла, как я на суде тебя отмазал от грабежа приезжего командированного? В итоге ты тогда всего три года по малолетке огребла за кражу продуктов и посуды из столовой.

— Хватит гнать пургу, Купорос. Вспомни лучше, кто нас, подростков, подбил лезть по пожарной лестнице через окно в ту тошниловку. Не ты ли?

— Нашла чем попрекать. Сама там хоть хлеба наелась досыта. На все три года колонии объелась.

— Не напоминай мне, Купорос, о жизни за решеткой. Если сейчас вновь под суд идти, то лучше повешусь в камере, распустив собственные панталоны. Тем более в моем нынешнем положении.

— Давай излагай поподробнее.

— Да рассказывать особенно нечего. Освободилась в семнадцать лет. Возвращаться некуда: мать умерла, комнату заняли соседи. Вместе со мной освобождалась одна москвичка. Сидела за хозяйственные дела. Пригласила ехать с нею. Я согласилась. Она меня объявила своей родственницей, прописала временно на год и устроила продавщицей в продуктовый магазин в центре Москвы. Директорствовал там пожилой армянин. Положил на меня глаз. Стала я с ним жить в его квартире. Ему под пятьдесят было. У него и раньше подобные истории бывали. Возьмет молодую девчонку, попользуется с годик и дает расчет. Правда, выплачивал солидные чаевые. А вот ко мне прикипел. Года два прожили. Он и говорит: «Ты девчонка не наглая, с меня денег зазря не тянула. В постели с тобой сладко. Чего еще нужно мужчине в моем возрасте? Пойдем в ЗАГС и распишемся» Я, не будь дурой, выскочила замуж. Фамилия у меня теперь другая. Знать тебе ее ни к чему. Да и имя я изменила на более благозвучное — Жанна.

— Ну а дальше как жизнь сложилась?

— Снял Ашот меня с работы, заставил школу окончить, в институт поступить. Аккордеон для занятий музыкой купил. Ты помнишь, как я в самодеятельности участвовала?

— Только ты на стареньком баяне наяривала.

— Теперь я на аккордеоне выучилась. Это мне потом здорово пригодилось. Ввел меня Ашот в свой круг знакомых. А там не только торгаши, но и писатели, режиссеры, артисты. Все вкусно жрать хотят. Только вот умер мой благоверный от сердечного приступа пять лет назад.

— Значит, ты теперь богатая вдовушка?

— Если бы! Накопления, конечно, у мужа были. Только годика через два закончились.

— Пришлось идти работать?

— Ну, уж нет. Я к этому делу из-за любящего мужа не приспособлена. Но не пропала. Научилась выкручиваться на дефиците.

— Объясни, в чем фишка?

— Все очень просто. Стала я своей среди всей этой московской знатной публики. Но, главное, связи после Ашота среди торгашей остались солидные. А одни знаменитости нуждались в заграничных модных платьях, другие желали изысканных деликатесов, а третьи стремились сходить в театр на премьерный спектакль, чтобы подтвердить свою принадлежность к культурной элите. И все это им начала поставлять я. За определенный процент, естественно.

— Навар солидный?

— Да где там! Накладные расходы большие. Мне задарма товар никто не дает. Единственный пока солидный источник — баба из магазина «Березка». Возомнила себя заядлой театралкой. Любит тереться вокруг певцов и актеров.

— Значит, с деньгами у тебя туго?

— Не совсем так. Кое-что, конечно, перепадает. Но у меня расходы солидные на шмотки. Я должна иметь модный вид, чтобы соответствовать своему положению в обществе.

— Тебя часто приглашают на их вечеринки?

— Главным образом из-за аккордеона. Им нравится, как я музицирую. Эти на вид солидные интеллигенты, когда выпьют, любят слезу пролить над блатными песнями. И чтобы нужные связи не потерять, приходится им угождать. Самое удивительное, что я из-за «блатняка» желанная гостья в домах писателей, артистов, директоров заводов, партийных деятелей и важных министерских чиновников.

— Вон ты как высоко взлетела: сразу не доплюнешь! — Одна видимость, Купорос. Я для них не больше чем поставщица дефицита и исполнительница песен урок на их интимных вечеринках. Благо, мотивов у нас во дворе, а потом и на зоне нахваталась. Ты, Купорос, не поверишь, но все эти солидные господа себя ощущают больше уголовной шпаной, чем благородными отцами семейства. Но мне наплевать. Главное, не голодаю, как в детстве, во время войны. Ну а ты как? Зачем в Москву явился?

— Сначала скажи: хочешь зараз отхватить огромный куш и больше в этой жизни о деньгах не заботиться?

— Связано с криминалом?

— Не задавай глупых вопросов. Никто задаром ничего тебе не даст.

— Говори, в чем дело.

— Отвечу, как в Одессе, вопросом на вопрос. К кому ты в тот подъезд на Самотеке заглядывала?

— К ювелиру Мишке, вернее, к его жене Соньке.

— Я так и думал: раз среди богатых людей вьешься, то, скорее всего, и с Михаилом Григорьевичем знаешься.

— А ты откуда его отчество знаешь? Говори прямо, что замыслил. А я уж потом дам согласие или откажусь.

— Дура ты, Зинка, хотя и Жанной теперь представляешься. Раз я тебе сказал, к кому интерес проявляю, значит, ты уже со мною в деле. Теперь не отвертишься.

Рано или поздно узнаешь, что хата ювелира подломлена, и сразу поймешь, чьих рук дело. И мне после этого нельзя тебя в живых оставлять, если сама в деле не примешь участия. Да и роль у тебя будет не тяжелая.

— А улов действительно ожидается богатый?

— Сейчас все поймешь. Слушай сюда. В зоне со мной парился некто Пахан из местных московских урок. Мы должны были освобождаться одновременно. Он искал подельников и поведал мне по секрету, что этому Мишкеювелиру отдал перед своим арестом на хранение какую-то баснословно дорогущую вещицу. Хотел после освобождения вернуть ее себе, да погиб под завалом бревен. Вот я и приехал вместо него должок взыскать.

— А что это за вещица?

— Понятия не имею. Но только он намекал, что там, в квартире ювелира, таких вещиц много.

— Так Михаил Григорьевич наверняка драгоценности в тайнике хранит. Я могу хозяев из дома выманить. Ты хату подломишь, а заклад не найдешь. И все: напрасные хлопоты.

— А у меня, Жанна, другой план задуман. Мы их захватим врасплох и развяжем язык. Сам Михаил Григорьевич нам тайничок добровольно укажет.

— А потом ты его с женой на тот свет отправишь? Не хочу я в мокром деле под расстрел попадать.

— А как быть прикажешь? Если ты нам дверь откроешь и перед хозяевами засветишься?

— Могу и в стороне остаться при ином варианте. Разыграю спектакль. Я позвоню в дверь, они откроют, а ты с подельниками, как будто этот момент нечаянно подкараулив, ворветесь, что называется, на моих плечах в квартиру. Свяжете их и меня. Михаил свою молодую жену обожает. Ради ее спасения укажет тайник. Вы заберете драгоценности и смоетесь. Со мной расчет позже на следующий день произведете. При таком раскладе и ювелира с Сонькой валить не надо, и я вне подозрений.

— План принимается. Я сам лишней крови проливать не хочу. Точную дату налета назвать можешь?

— Сонька заказала сапоги итальянские на высоком каблуке. В субботу с утра мне встречу назначила. Михаил Григорьевич при сделке тоже присутствовать будет обязательно. Он свою благоверную транжиркой считает и самолично деньги на покупки выдает. Другого такого удобного случая ждать долго.

— Все, заметано! Часиков в десять утра послезавтра мы займем позиции на лестничной клетке. Ты подойдешь чуть позже, чтобы нас вместе не видели, и позвонишь в дверь. Тебе откроют — и дальше все по плану.

— Я знаю тех, кого с собой на дело возьмешь?

— Нет. Это два брата-разбойника. Появились в Воронеже после войны, вернувшись из эвакуации. Здоровые амбалы. Они больше по части морду кому-нибудь расквасить и деньги отобрать. Скорее голодные, чем блатные. О них беспокойство не проявляй. О тебе они ничего знать не будут. Ну, если уже договорились, то разбегаемся. Везет же тебе, Зинка-Жанка: за один обычный прозвон в квартиру золота и бриллиантов огребешь — по гроб жизни хватит. Я пошел, а ты расплатись за еду: все-таки я у тебя в гостях, раз ты теперь москвичка.

Купорос поднялся и быстро вышел из столовой. Жанна задумчиво посмотрела ему вслед. Ей очень не понравилась фраза о крупной добыче, достающейся ей лишь за одно нажатие на кнопку дверного звонка:

«Он словно предупредил, чтобы я на многое не рассчитывала. И вообще, ему проще после завладения драгоценностями меня пришить вместе с супругами: и лишнего свидетеля нет, и делиться ни с кем не надо. Может быть, не связываться с бандитами, а сдать их капитану Гвоздеву? Пусть опасных бандитов повяжет спецслужба».

Жанна уже более года являлась агентом Комитета государственной безопасности. Капитан Гвоздев, специализирующийся на выявлении диссидентских настроений среди творческой интеллигенции, давно заприметил часто мелькающую в секретных донесениях одинокую молодую красавицу. Ее многочисленные связи и посещения званых раутов и вечеринок предоставляли широкие возможности для получения нужных сведений о настроениях среди писателей, режиссеров, актеров.

Вербовка Жанны не представляла труда: тесные завязки на сотрудников валютной фирмы «Березка» давали основание привлечь ее к уголовной ответственности за спекуляцию. Будучи задержанной при выходе из фирменного магазина с дюжиной пар женских чулок, Жанна при допросе правильно оценила ситуацию и дала подписку о секретном сотрудничестве. Ее не мучили угрызения совести, когда она сообщала капитану о критических высказываниях своих знакомых о политике и властях. Она недолюбливала всех этих внешне респектабельных людей, ведущих себя распущенно и неприглядно в гостиных богатых домов.

Жанна не раз ловила себя на крамольной мысли, что все эти считающие себя высшим обществом подонки ничем не лучше сидящих в зоне или разгуливающих на свободе уголовников. Только, пожалуй, их развратные увлечения и пресыщенные забавы еще более омерзительны. Урки хоть искренне думают, что именно так и надо жить в пьянстве и случайных связях. А эти, обученные в университетах и консерваториях люди прекрасно осознают, что творят неправедные дела и наслаждаются своей сладкой греховностью. И Жанна принялась с безудержным рвением выполнять свою тайную миссию.

Капитан КГБ Гвоздев высоко ценил свою секретную сотрудницу и постоянно оказывал ей значительную помощь, помогая доставать дефицит для снабжения разрабатываемых лиц. В этих целях нередко использовался конфискованный контрабандный товар. Спекулируя им, Жанна пользовалась авторитетом ловкой пронырливой фарцовщицы.

Сейчас, раздумывая над предложением Купороса, Жанка знала: одно ее слово Гвоздеву, и уголовник со своими подельниками загремит за колючую проволоку. Но ее останавливал страх перед местью Купороса, вполне способного прирезать доносчицу. Но, главное, ее воображение поражала реальная возможность обрести разом кучу золотых украшений на огромную сумму:

«Прав этот подонок Купорос: я могу разбогатеть от одного только нажатия кнопки звонка. Вот только соблазн у бандита будет завалить меня вместе с хозяевами. Надо будет подстраховаться: малейшая оплошность — и мне конец. Но я буду дурой, если упущу такой шанс. Гвоздева информировать не стану. Да и уголовники не по его ведомству. Он пусть за инакомыслящей интеллигенцией гоняется».

Приняв окончательное решение, Жанка успокоилась. Ее изощренный ум уже начал продумывать детали плана, чтобы обеспечить собственную безопасность и сохранить при налете свою жизнь. В назначенный день Жанка встретилась с бандитами в сквере рядом с домом, где жил ювелир. В руках у нее был пакет с фирменным знаком «Березки», в котором лежал заготовленный для Софьи товар. Все должно было соответствовать легенде и подтверждать ее непричастность к ограблению. Купорос встретил ее радостно:

— Привет, Жанна-Зина. Я опасался, что ты передумаешь и не появишься. Не будем терять время. Пойдем на хату.

— Обожди немного. Надо один вопросик важный обговорить. Я ведь не вчера на свет родилась. И в зоне наставники были опытные. Так что сразу предупреждаю: я на всякий случай подстраховалась и письмецо подруге накатала с подробным описанием твоего предложения. Указала конкретно детали плана ограбления и твои анкетные данные. В конце приписала: «Если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Сообщи обо всем в милицию». У нее, кстати, милый друг в уголовном розыске работает. Так что забудь шальную задумку, если она у тебя появилась, от меня избавиться и добычей не делиться.

— Зря ты так! Мне и в голову такое бы не пришло. Только не опасно такое послание почте доверять?

— Ничуть. Подруга из отпуска только через пять дней возвращается. Мне ключ от почтового ящика оставила, чтобы письма и газеты раз в неделю доставать. Так что если со мной сегодня ничего не случится, я успею свое послание перехватить! Ну а теперь, когда ты знаешь, что твоя безопасность зависит от сохранения моей жизни, можно идти в квартиру. Если готов, то приступим к делу.

Поднимаясь по лестнице на третий этаж, Купорос мысленно злобно матерился:

«Вот сволочь подзаборная. Связала по рукам и ногам. Придется оставить ее в живых. Но много ей не перепадет. Да и потом, когда шум утихнет, найду способ посчитаться. Не позволю подлой бабенке верх надо мной взять».

Подойдя к двери, бандиты встали по ее краям, и Жанка нажала на звонок. Ладони вспотели от волнения, и ей пришлось усилием воли заставить свой голос звучать уверенно и спокойно. С нетерпением ожидающая дефицитных обновок Софья сразу открыла дверь. Налетчики грубо втолкнули Жанку в переднюю и, приставив нож к горлу хозяйки, ворвались в комнату, где сидел ювелир. Тот безропотно подчинился приказу лечь лицом вниз на пол. Вслед за ним такой же участи подверглись и женщины. Отметая от себя подозрения, лежащая ничком у дивана Жанка натурально жалобно запричитала:

— Мужики, меня-то отпустите. Я здесь посторонняя. Только в гости случайно зашла. У меня с собой и денег нет. Если хотите, возьмите принесенный мной товар, только жизнь сохраните. Обещаю, я никому ни о чем не расскажу. Дайте уйти живой.

Нервничающий Купорос злобно ударил ногой Жанку:

— Заткнись, сука! Не мельтеши. Твоя жизнь, и здоровье хозяев зависят от поведения Михаила Григорьевича. Поведет себя разумно — расстанемся мирно довольные друг другом. Ну, так что скажешь, ювелир?

— А что от меня требуется?

— Всего-то пустячок. Тебе Пашка Пахан из зоны приветик передает. Просит через нас вернуть вещицу, сданную тебе под залог двенадцать лет назад перед тем, как он приземлился на копчик в зону. Все очень просто: ты нам эту вещицу, дорогую сердцу Пахана, мы исчезаем, и ты нас больше не увидишь. Ну что скажешь?

В голове у Михаила Григорьевича бешено закружились мысли:

«Прислал все-таки Пахан своих подручных за бриллиантом. Я все эти годы чуял, что добром присутствие ценного камня в моем доме не кончится. Беда в том, что камушек хранится в схроне вместе с другими украшениями. Показав тайник, я вынужден буду выдать им не только бриллиант. Но с другой стороны, у меня в квартире оборудованы еще два места, где спрятаны золото и камушки. Пожертвовав одним тайником, я еще кое-что утаю. Пожалуй, укажу, где хранится бриллиант, но не сразу, чтобы не вызвать лишних подозрений».

Потерявший терпение Купорос, взяв в руку нож, схватил Софью за волосы и, приподняв ее голову над полом, приставил орудие к горлу жертвы:

— Слушай, ювелир, не доводи до греха. Я страсть не люблю мокруху. Неужели, тебе богатство дороже жизни любимой женушки? Жду всего пару секунд. Не слышу ответа!

И испуганный реальностью угрозы Михаил Григорьевич поспешно кивнул на круглый старинный стол, стоящий посреди комнаты:

— Переверните его и отвинтите дальнюю от меня ножку. Она внутри полая. В ней хранится мой запас на черный день.

По сигналу Купороса братья быстро выкрутили толстую ножку и перевернули ее широкой частью вниз. На пол беспорядочно, с глухим стуком начали падать золотые цепочки, серьги, кольца и рассыпаться по паркету. Лежащая лицом вниз Жанка почувствовала, как небольшой граненый, похожий на обтесанное стекло прозрачный камушек подкатился и коснулся ее руки, словно слезно прося укрыть его от бандитов. Жанка воровато быстро спрятала крупный бриллиант в манжетку кофты:

«От Купороса не убудет: все равно обделит при разделе. А ведь, похоже, именно о нем говорил Пахан на зоне. Но Купорос, к счастью, об этом не знает и об отсутствии камушка даже не догадается. Я в любом случае уже в выгоде. Скорее бы все закончилось!»

Словно услышав ее мысленный призыв, Купорос сильным ударом по голове оглушил хозяина, а затем, резко взмахнув рукой, нанес удар ножом в грудь женщины. Повернувшись, жестко приказал братьям:

— Возьмите поясок с халата бабы и подвесьте ювелира за шею к батарее, да так, чтобы не дышал.

— Зачем тебе эти примочки?

— Пусть подумают, что Михаил Григорьевич свою жену из ревности зарезал, а потом удушился с горя.

Купорос взял двумя пальцами окровавленный нож, вытер носовым платком рукоятку и приложил к ней ладонь и пальцы ювелира. Затем властно кивнул братьям:

— Действуйте! А потом поставьте ножку стола на место. Поделим ценности и разбежимся.

После того, как тело несчастного ювелира безжизненно повисло, повешенное на батарее, Купорос разрешил Жанке подняться:

— Вставай, помоги собрать цацки. Возьмешь вот эти две цепочки, кулон, браслет и три кольца. Это тебе за глаза хватит.

— Ну, нет, Купорос, я еще хочу вон тот массивный золотой перстень с большим камнем. Похоже, тебе о нем Пахан на зоне и толковал.

— Еще чего захотела! Возьми что-нибудь поменьше и заткни хайло. Не то наплюю на твое письмецо и заставлю навсегда умолкнуть!

Жанка как бы нехотя взяла из груды собранных драгоценностей маленькие сережки, украшенные россыпью мелких сапфиров, и демонстративно отступила в сторону, не претендуя на увеличение своей доли. Она вполне была довольна:

«Этот дуралей считает, чем больше по размеру побрякушка и ярче блестит, тем дороже. Главное, я отвела его подозрения, и он даже подумать не может, что главная добыча у меня в манжетке запрятана. Пора отсюда убираться».

Уже выйдя на улицу, Купорос, перед тем как расстаться, не удержался и спросил:

— Теперь скажи честно: письмецо, подруге посланное, — выдумка?

— Нет, Купорос, и не надейся, что соврала. Я это письмо для страховки еще пять лет в надежном месте сохраню со строгим наказом вскрыть в случае моей безвременной гибели. Так что моли Бога, чтобы мне долгих лет даровал.

Купорос в бессильной злобе плюнул Жанке под ноги и, не оглядываясь, вместе с соучастниками отправился прочь. В этой ситуации ему оставалось лишь надеяться на удачную судьбу подруги детства.

Но самому Купоросу не повезло. До Жанки через три года после налёта дошло сообщение, что он погиб в автомобильной катастрофе.

А кошмарное преступление, в котором она приняла участие, осталось безнаказанным. К изумлению Жанки, сотрудники уголовного розыска, не желая вешать на себя нераскрытое двойное убийство, сделали вид, что поверили в малоправдоподобную версию об убийстве из ревности хозяйки и самоубийстве ювелира. Так что преступников никто и не искал.

Доставшихся Жанке драгоценностей хватило на несколько лет спокойной жизни. И остался у неё лишь крупный бриллиант, спрятанный ею от бандитов во время жестокого налета. С ним она решила расстаться лишь, в самом крайнем случае.

И обстоятельства вынудили ее к продаже бриллианта лишь через многие годы, уже в самом начале восьмидесятых. К этому времени Жанна Степановна уже значительно растеряла источники своих доходов. У ее клиентуры появились собственные возможности восполнения дефицита. Вся ее надежда теперь была на укрытый на антресолях среди клубков шерсти бриллиант. Жанна долгие годы не решалась его продать, боясь, что ее элементарно кинут, не дав реальной цены. Но в тот день ей позвонила стародавняя клиентка Маргарита Семеновна и попросила приехать по срочному делу. Встретив, после долгих предисловий приступила к деликатному делу:

— Жанночка, мы с тобой имеем дела не один год. Тут подвернулась возможность сделать крупный гешефт. И такую возможность упускать никак нельзя: и я, и, конечно, ты не будем обижены. И даже очень.

— Рита, не надо многословия. Изложи, в чем проблема и сколько я от этого буду иметь.

— Один очень, я подчеркиваю слово «очень», богатый человек, наконец, получил-таки разрешение на выезд на постоянное место жительства в одну, скажем так, экзотическую страну. Он этого добивался много лет. Вступил для этого в фиктивный брак с иностранной подданной. Но, по моим сведениям, они даже не видели друг друга.

— Рита, ты опять отвлекаешься. Скажи, наконец, что нужно от меня!

— Я и пытаюсь рассказать, а ты перебиваешь. Короче, подпольный миллионер хочет свои бумажные купюры в советских рублях превратить в драгоценности.

— А как он их перевезет за границу?

— Это не наши заботы. Подумай, нет ли среди твоих хороших знакомых людей, согласных обменять фамильные ценности на деньги. А мы с тобой на посреднических операциях получим щедрый навар. Ну что скажешь?

— А какой процент мой?

— Какой бы ни был, поделим прибыль пополам. К тому же покупателя и продавца знакомить не будем. Да они и сами не захотят лишний раз светиться друг перед другом. Так что несколько завысим сумму, запрошенную продавцом для соблюдения своего интереса. Ну, а процент вознаграждения за сделку пусть щедрый покупатель нам отстегнет. Есть у тебя на примете что-нибудь подходящее?

И Жанна поняла:

«Вот и настал подходящий момент. Продав бриллиант, взятый в квартире ювелира, я сразу стану госпожой миллионершей и заживу, не обременяя себя заботами о хлебе насущном. Но Рита не должна догадаться, что камушек принадлежит мне. Придется разыграть театр одного актера».

И Жанна ответила неопределенно:

— Предложение заманчивое, но неожиданное. Надо подумать. Есть, конечно, интересные люди. Но их надо прощупать и уговорить расстаться с милыми сердцу побрякушками. Сколько у меня времени?

— От силы неделя. Покупатель уже завершает оформление документов. Мы с этим типом лично встречаться не будем: за ним наверняка топтуны из КГБ по пятам ходят. Желают подловить «изменника родины» на нарушении валютных операций. Поэтому он и действует через посредников. Один из них вышел на меня. Вот мы и будем иметь дело только с ним. Ты-то справишься?

— Постараюсь: здесь действительно можно бабок настрогать вдоволь. Как только появится конкретика, так тут же позвоню.

По дороге домой Жанна обдумывала ситуацию:

«Конечно, мой куратор из КГБ подполковник Гвоздев обрадуется сообщению об участии отъезжающего за кордон дельца в незаконных операциях по скупке золота и валюты. Но упускать возможность удачно продать бриллиант не буду, и потому пусть Гвоздев вылавливает другую ценную рыбку в мутной воде. А в этом деле без его участия обойдемся».

Но Жанна ошибалась в своих расчётах скрыть от Гвоздева своё участие в незаконной продаже бриллианта. В этот день на стол подполковника легло агентурное сообщение, полученное его подчинённым сыщиком Овсовым. Секретный источник информировал, что в Москве действует банда из четырех человек, среди которых имеется бывший сотрудник КГБ. Эта преступная группа специализируется на грабежах квартир состоятельных граждан. Берут только золотые украшения и драгоценные камушки. Жертвы свои находят, представляясь посредниками, скупающими ценности для лиц, выезжающих на постоянное место жительство за рубеж. Для правдоподобности легенды действуют от имени людей, действительно получивших разрешение на выезд. Хотя те даже не подозревают, что делается за их спиной.

Гвоздев устало отложил сообщение в сторону:

«Речь идет о чистой уголовщине. Но смущает участие в банде сотрудника КГБ, пусть и бывшего. Если милиция на него выйдет, будет скандал. А этого допустить нельзя. Наша организация должна быть вне подозрений, как английская королева. Так что пока милицию информировать подождем. Сначала сами установим его личность и посмотрим, что с ним делать. Если не сильно погряз в криминале, попробуем отмазать».

Гвоздев поднял трубку и вызвал Овсова:

— Послушай, капитан, «народных мстителей», которые подпольных буржуев раскулачивают, пусть уголовный розыск раскручивает. Меня беспокоит участие в банде нашего бывшего сотрудника. Дай задание своему источнику установить его адрес и данные. Если не сильно наследил, завербуем мужика и через него накроем бандитов. Держи меня в курсе дела.

В этот момент Гвоздев и предположить не мог, что данное сообщение имеет непосредственное отношение к его агентессе.

Жанна, соблюдая осторожность, позвонила подруге лишь на третий день:

— Есть хорошие новости. Нашла я вдову генерала. Муж был старше ее на тридцать лет. Недавно умер. Хранится у нее в доме крупный бриллиант редкой красоты, вывезенный из Германии после войны. Ее муж нашел бриллиант в разбомбленном замке. Она согласилась его продать. Но сумму заломила несусветную. Будем связываться с таким хлопотным делом?

— Обязательно. Заказчик мне дал карт-бланш на определение суммы закупки. Давай, подъезжай ко мне. Обсудим детали. Не по телефону же болтать.

Собираясь к сообщнице, Жанна достала фотоаппарат, положила драгоценный камень на черный бархатный лоскут, рядом — обычную ученическую линейку и сфотографировала его с разных сторон:

«По крайней мере, у покупателя будет представление о размере и красоте драгоценности».

Если бы она знала, что именно так, с помощью линейки, криминалисты фиксируют вещественные доказательства на месте происшествия, то суеверно бы поостереглась делать подобные снимки. Но она, не подозревая об опасной примете, отправилась к сообщнице. Рита с интересом повертела фотографии в руках и вынесла приговор:

— Конечно, хорошо бы увидеть брюлик живьем. Сама знаешь: берешь в руки — маешь вещь. Но, судя по фото, украшение стоящее. Заказчик будет доволен. Сколько хозяйка за него просит?

— Баба она простая, из провинции. И, прожив десятилетия рядом с генералом, ума особого не приобрела. Ее фантазия далеко не простирается: просит миллион.

Просто и тупо настаивает на этой сумме.

— Ничего, заказчик такими деньгами располагает. А какую цену назначим мы, чтобы сделать свой гешефт и не отпугнуть покупателя. Я думаю, назову заказчику полтора «лимона», но торг будет уместен.

— Не много? Но тебе виднее. Когда назначить сделку? — Все зависит от того, когда у тебя на руках окажется сам камень, а не фотография. Хозяйка согласится доверить тебе ценность?

— Только в обмен на долговую расписку, и еще потребовала оставить у нее мои личные украшения, аккордеон и старинную картину. Все это дешевка, но так ей спокойнее. Обещает все вернуть, когда привезу ей деньги.

— Резонно. Как только камушек окажется у тебя, позвони.

Придерживаясь легенды, Жанна позвонила Рите лишь через день и сообщила, что камень у нее в руках. Договорились встретиться на следующее утро в десять часов. Предвкушая баснословную прибыль, Рита тут же перезвонила представителю заказчика. Тот обещал прибыть на квартиру Риты без опоздания. В тот же день Овсов пришел в кабинет к Гвоздеву с докладом:

— Есть новости. Одна хорошая, а другая плохая. Начну с хорошей вести: наш фигурант, входящий в банду, обычный прапор из хозяйственного отдела. Его уволили за махинации с обмундированием. Прошел по делу свидетелем, хотя у самого рыльце явно в пушку. Так что в случае ареста прапора особого несмываемого пятна на нашем ведомстве не будет.

— А что тогда является плохой новостью?

— Он сказал моему источнику, что завтра утром крупно разбогатеет и уйдет надолго в завязку. Значит, готовится опасное преступление. Но где и кто намечен в жертву, не знаем. Значит, и предотвратить не сможем.

— А нам это очень надо? Ну, станет меньше одним или двумя подонками, забывшими, чем они обязаны советской Родине. Воздух только станет чище. Мы же не можем возле квартиры каждого бегущего из страны охрану поставить. А ты что предлагаешь?

— На данный момент нам известен домашний адрес бывшего спецназовца. Устроим засаду и возьмем его в момент возвращения с награбленными ценностями.

— Плохой план. А если он скинет по дороге добычу на неизвестной нам явке, то вытянем пустышку. Сейчас ограничимся установлением за его квартирой наблюдения и прослушкой телефона. На неделю начальство санкцию на данные мероприятия мне даст. За это время отследим милицейские сводки о происшествиях и вычислим, где банда успела наследить в этот раз. В зависимости от полученных результатов примем решение о задержании прапорщика. Ну, все, иди и подготовь необходимые материалы.

Оставшись один, Гвоздев, не торопясь, закурил. Ему все больше не нравилась информация о готовящемся где-то в Москве ограблении. Он, в отличие от подчиненных, знал о том, кому могли предназначаться отбираемые силой у подпольных богачей драгоценности. И очень не хотел ненароком залезть в сферу интересов высокого начальства из когорты «неприкасаемых». Ему только оставалось ждать дальнейшего развития событий.

Стараясь унять колотящееся от волнения сердце, Жанна позвонила в дверь, которая сразу распахнулась. Рита, стоя на пороге, ее огорошила:

— А мы тебя уже заждались. Володя, представитель заказчика, уже здесь. Пришел заранее, чтобы убедиться, что все спокойно и его не ждет засада. Деньги он принёс.

Настороженная Жанна прошла в комнату, бережно прижимая к груди сумочку, в который лежал дорогой товар. Но, увидев, высокого, добродушно улыбающегося блондина, сразу успокоилась:

«У человека с таким красивым и открытым лицом не может быть дурных намерений. Теперь я уверена, что сделка пройдет гладко».

Володя приветственно кивнул и, подняв с пола объемистую спортивную сумку, поставил ее на стул и расстегнул молнию. Внутри лежали аккуратно сложенные пачки крупных купюр.

— Вот мой взнос. А теперь позвольте убедиться в качестве вашего товара. Жанна вытащила из сумочки черную бархатную тряпочку и, развернув ее, торжественно водрузила на стол бриллиант. Володя взял в руки и неумело повертел перед глазами сверкающий ровными гранями драгоценный камень. Жанне сразу стало ясно, что этот человек ничего не смыслит в драгоценностях. Это поняла и Рита, поспешив успокоить покупателя:

— Не сомневайся, Володя. Я знаю толк в брюликах. В лучшие времена через мои руки их прошло немало. В молодости я была красавицей, и мужчины не жалели на меня денег. Поверь моему слову: эта вещица стоит целого состояния.

— Ладно, Рита, в случае обмана лично ты будешь нести ответственность. За мной стоят серьезные люди, так что сто раз подумай. И если уверена в подлинности камушка, то забирайте деньги. Но только сначала пересчитайте, чтобы ко мне потом никаких претензий не было. Женщины склонились над лежащей на стуле сумкой, начав пересчитывать пачки денежных купюр. Занятые столь важным делом, они не заметили, как Владимир достал небольшой пистолет и прицельно наставил на затылок Риты.

Прервавший тишину выстрел заставил Жанну испуганно вскрикнуть и отскочить в сторону от свалившегося рядом тела убитой подруги. И тут же ствол оружия в руке профессионала уставился ей в лицо. Глаза палача смотрели на нее с беспощадным равнодушием. И Жанна покорно зажмурилась, словно отгоняя от себя беспощадный ночной кошмар. Звука выстрела она уже не услышала: пуля пробила лобную кость, мгновенно исключив свою жертву из списка живых.

Владимир деловито подобрал гильзы, закинул в сумку рассыпавшиеся купюры и заботливо прощупал положенный во внутренний карман пиджака бриллиант:

«Вроде ничего не упустил. За мебель я руками не брался, так что отпечатков не оставил. Пора уходить. Дом старый, капитальный, стены толстые и звуки гасят. Осложнений быть не должно».

Выйдя на улицу, бывший спецназовец поспешил удалиться прочь от дома, где оставил два безжизненных трупа одиноких, попытавшихся пожить на широкую ногу женщин. Запутывая следы, отошел подальше от места происшествия и только потом поймал такси. Назвав адрес, умиротворенно прикрыл глаза:

«Я все сделал четко и грамотно. Выйти на мой след практически невозможно. Сейчас закину с кровью добытый товар и верну деньги шефу. Интересно, какое вознаграждение он мне выделит? Обещал не обидеть. Я думаю, так и будет. Я ему еще понадоблюсь. Где он еще найдет специалиста столь высокой квалификации?»

Самоуверенно посчитав себя уже в зоне безопасности, Владимир покинул такси и направился к подъезду высотного здания, где ему была назначена встреча для передачи добычи.

Сразу после полудня в кабинете Гвоздева зазвонил телефон. Руководитель группы наружного наблюдения кратко доложил:

— Объект прибыл по месту своего жительства. Приехал один, с пустыми руками. Похоже, при нем ничего нет. Жду указаний.

— Продолжайте наблюдение. В случае выхода с ним на связь новых людей устанавливайте их личности и отслеживайте характер отношений. В общем, действуйте как всегда, но поостерегитесь. Все, до связи. Приближалось время обеда, и Гвоздев решил, что вряд ли скоро поступит новая информация.

Но только он собрался спуститься в столовую, его остановила трель звонка. Руководитель опергруппы наблюдения взволнованно сообщил:

— Все, амба объекту. Выпал из окна восьмого этажа прямо на асфальт.

— Жив?

— Какое там! Кости все переломаны. Лежит, как мешок с мукой. Руки и ноги вывернуты в обратную сторону. Толпа собралась, медики и менты вокруг суетятся.

— Пьян?

— Я близко подходил. Запаха алкоголя не чувствуется. Мои ребята успели полазить по подъезду. Никого подозрительного не обнаружили. У соседки ключ от его квартиры имеется запасной. Заходили. Никого. И никаких нарушений обстановки. Кто-то профессионально сработал. Скорее всего, спишут на несчастный случай.

— Все ясно. Поищи там со своими ребятами еще пару часиков. Разговоры и сплетни послушайте. Так, для очистки совести. И возвращайтесь. Делать там особо нечего. Все, отбой.

На следующий день, изучая сводки-ориентировки по городу, Гвоздев наткнулся на сообщение о двойном убийстве женщин в центре Москвы. Узнав о гибели своего информатора, он не особенно опечалился:

«Жанна сама виновата. Она скрыла от меня важную информацию и нарвалась на пулю. Скорее всего, попыталась продать дорогое украшение. А бывшего спецназовца ликвидировали, чтобы навечно. Преступление никогда не раскроют. Это к лучшему: не ровен час, выйдешь на важных персон — заказчиков бриллиантов. И тогда головы не сносить. А пока, похоже, драгоценная побрякушка надолго осядет у высокого чиновника из верховной власти».

Опытный сотрудник КГБ был прав: бриллиант «Подмигивающий призрак» по воле судьбы всплыл лишь через двадцать лет, в начале XXI века, продолжив свой обильно политый кровью путь.

ГЛАВА IХ. Предчувствие будущего, или Продолжение следует

Григорий не мог совладать с раздражением и вел машину рывками, матеря неумелых водителей, тормозящих его движение:

«До чего же некстати бабуля задумала умирать. У меня часа через три деловое свидание. Для успеха сделки уже растоплена баня и завезены проверенные девчонки. И тут все срывается. Надо было отключить мобилу. Конечно, жаль старуху. Она мне всегда напоминала о детстве. Ее руки накануне Нового года вкусно пахли ванилью и сырым тестом. Да и привечала она меня больше других внуков. Ладно, отдам последний долг. Может быть, и успею еще попасть в баню».

Припарковав машину во дворе, Григорий поднялся в квартиру. Остро пахло лекарствами. В передней толпилось множество людей. Некоторых из них Григорий видел впервые. Его ждали и сразу пропустили, пригласив в дальнюю комнату. При его появлении лежащая неподвижно старая женщина оживилась:

— Приехал, Гриша, не опоздал. Отхожу я к Богу. Вроде бы все земные дела решила, кроме одного. Выйдите все, оставьте меня с внуком наедине. Прикрой дверь, внучок. Наш разговор другим без надобности.

Убедившись, что их никто не слышит, старушка, тяжело переводя дыхание, начала говорить краткими фразами:

— Твой дед был замминистра. Возможности разбогатеть у него и при прежней власти имелись. Он был не дурак. Брал лишь за разрешение в краткие сроки законных дел: кому в первую очередь лес поставить, кому новые станки выделить.

Каждая республика свой интерес имела.

— Зачем, бабуля, ты мне о деде-покойнике гадости рассказываешь? Я же не поп в церкви, чтоб грехи отпускать.

— Знаю, что ты не в деда пошел. Тот деловой был, а ты растяпа. Любое дело загубишь. Я всех внуков в завещании упомянула. Но одну вещицу решила утаить для тебя. Чую, тебе она принесет больше пользы, чем другим. Они и сами сумеют выплыть без посторонней помощи.

— О чем речь, бабуля?

— Сними со шкафа лампу с зеленым фарфоровым абажуром и вскрой основание. Отвертка рядом с ней лежит.

Григорий поспешно выполнил указание. Отвинтив шурупы, отделил основание и увидел спрятанный от чужих глаз бриллиант. Старушка облегченно перевела дух:

— Возьми дорогую побрякушку. Никому о ней не говори. Пусть тебе одному достанется. Откуда она у деда — не знаю. Но перед смертью он наказал держать ее подальше от чужих глаз. Темное у этого камня прошлое. Воспользуйся им только в самом крайнем случае. Иначе опасно. Цена у него высокая. Смотри не продешеви. С тебя, дурака, станется. Теперь иди и держи язык за зубами.

Пересилив брезгливость, Григорий наклонился, поцеловал старушку во влажную щеку и услышал:

— Любила я тебя больше всех. Не забывай меня.

Выполнив последнее земное дело, старушка бессильно откинулась на подушке, умиротворенно закрыв глаза. Григорий вернул лампу на место и не оглядываясь вышел из комнаты. Толпившимся в соседней комнате людям кратко объяснил:

— Сказала, что в завещании все справедливо поделила. А меня просто перед кончиной хотела повидать.

Нанятая родственниками медсестра вошла в комнату больной и тут же вышла, объявив:

— Все, отмучилась. Можете заходить.

Воспользовавшись переключением внимания, Григорий покинул квартиру и спустился вниз. Уже сидя в машине, отстраненно подумал:

«Все-таки бабка молодец, не подвела. Вовремя отошла. Я еще успею к началу переговоров и в баню с девочками. Только надо будет заехать домой и спрятать дорогой камушек. Лучше всего подойдет старый полупустой пенал, сентиментально хранимый как память о беззаботных школьных годах. Жене ничего не скажу. Сам сумею распорядиться с пользой».

До своего дома Григорий добрался довольно быстро: вопреки обыкновению пробок на пути не встретилось. Григорий довольно подумал:

«Сегодня явно удачный день. Жаль, конечно, бабулю. А ведь она права: не нравится мне заниматься бизнесом. И подаренный бабулей бриллиант не будет лишним».

Спрятав старый школьный пенал с бриллиантом среди инструментов и гвоздей, Григорий поехал на встречу с деловыми партнерами в загородную баню.

На следующее утро его разбудил звонок в дверь. Он с трудом поднялся с постели. Жена уже была на работе, а сын в школе. Нехотя подойдя к двери, он заглянул в «глазок» и увидел брата отца Василия Степановича.

«Зачем его принесло в такую рань? Если обсудить похороны, то мог позвонить по телефону. А дядюшка явился собственной персоной. С ним надо держаться настороже: ушлый и скользкий тип».

Василий Степанович, не здороваясь, прошелся по комнатам и, убедившись, что Гришка в квартире один, похозяйски уселся в кресло.

— Ну что, Гриша, головка болит после вчерашнего застолья? Знаю, навел справки о твоих банных подвигах. Оторвался ты вчера по полной программе. Хорошо хоть договор почетные гости успели подписать. И то благодаря мне: я за неделю до вашего гулянья позаботился о подкреплении сделки дорогими подношениями нужным людям. Тебе не надоело, что фактически я фирмой руковожу, а ты лишь высокую зарплату получаешь?

— А чего ты, дядя Вася, вдруг надумал сегодня меня куском хлеба попрекать и мораль читать? Мне и без того тошно.

— Надо было меньше пить и продажных баб с неистовой страстью пользовать. Хорошо еще, жена твоя Маришка не знает о твоих сексуальных подвигах. Хотя наверняка догадывается, но молчит, поскольку ты незаслуженно большие бабки домой приносишь. Есть у меня догадка, что без денег ты ей станешь не нужным. Один останешься и сопьешься.

— Да что с тобой сегодня, дядя Вася? Вместо того, чтобы пугать, говори прямо, что надо!

— Подожди, до дела еще дойдем. Хочу напомнить о долгах твоих многочисленных. Ты помнишь наш разговор после кончины твоего отца? Я сказал, что ты теперь должен свою семью сам обеспечивать, и помог тебе открыть свое дело. Дал, между прочим, денег на закупку товара. Но это не главное: вспомни, сколько раз я спасал тебя от бандитских наездов и нападок конкурентов.

— Тебе, отставному генералу КГБ, это было нетрудно.

— Много ты, дурак, понимаешь! Да если бы я не имел своего крупного бизнеса и авторитета среди деловых людей, меня бы никто и слушать не стал. Свои прежние служебные связи с коллегами я и использовал всего пару раз, и то в более серьезных делах, чем твоя жалкая фирма. Но хочу спросить: почему я спасал тебя десятки раз, а ты платишь мне черной неблагодарностью?

— Дядя Вася, мне сегодня не до загадок. Хватит меня мучить. Считай, что уже запугал меня до смерти, и скажи, чего добиваешься.

Василий Степанович неторопливо закурил, выпустил вверх замысловатое облако дыма и вкрадчиво спросил:

— Не хочешь по-родственному поведать, о чем со старушкой наедине шептался?

— Да я же вчера объяснил: попрощалась она со мною. — Это ты другим лохам лапшу на уши вешай! Как-то раз по большой пьяни твой отец проговорился о крупном бриллианте, приобретенном в ещё советские времена. После его преждевременной кончины я у твоей бабки пытался эту вещицу заполучить. Большие деньги предлагал. Но уперлась старуха: «Все внукам пусть достанется». Не сомневаюсь я, что именно об этом камушке между вами накануне беседа велась. Я ведь не задаром его у тебя прошу: большое бабло тебе за него дам. Хочу вложиться в дорогостоящую вещь. Ну, что скажешь?

— Впервые слышу о какой-то драгоценности. Может, и был у бабки в заначке камушек. Да только она ничего сказать не успела, отойдя в мир иной.

— Ну ладно, Григорий, как говорится, хозяин барин. Только учти, твой отказ тебе дорого обойдется. Я не угрожаю, а предупреждаю: больше от меня помощи не жди. А твой бизнес без моей помощи и полгода не продержится на плаву. Все равно ко мне прибежишь. Только за бриллиант полцены выручишь, и то по моей душевной доброте и жалости к обнищавшему родственнику. Даю сутки на размышление. Время пошло.

Выйдя от племянника, Василий Степанович сел в иномарку и позвонил своему юристу:

— Семен Федорович, ты мне срочно нужен, через час будь в моем центральном офисе.

Этого человека Василий Степанович знал более тридцати лет. Когда-то вел его оперативную разработку, и стараниями Василия Степановича юрист отсидел пять лет в далекой Мордовии. Но обиды не затаил. Когда пришла перестройка, отставной генерал КГБ сам занялся бизнесом и оказался по одну сторону баррикад со своим бывшим противником. У него были связи с чиновниками и возможность участия в переделе недвижимости, а у Семена Федоровича — огромные деньги. И они объединили свои усилия к обоюдной выгоде.

За десятилетия совместного бизнеса Василий Степанович убедился в надежности партнера и потому сразу перешел к делу:

— Мне надо обанкротить небольшую фирму, связанную с продажей бытовой техники. Разорить ее и провести рейдерский захват. Причем в кратчайшее время.

— Нет проблем. Не впервой. Сделаем на этот раз через ребят с западной границы. Тормознут на таможенном посту пару фур с товаром фирмы, а затем последует решение суда, скажем, в Тамбове, о банкротстве фирмы из-за неоплаченных долгов. А с официальным решением суда на руках подключим местных московских ментов для захвата здания и наложения ареста на их активы. Ну, в общем, все как обычно.

— Ты все правильно мыслишь. Но есть одна закавыка: фирма принадлежит моему племяннику Гришке. И потому никто из родни и знакомых не должен даже догадаться о том, кому отойдет имущество. Не удивляйся: мне эта мелочь и задаром не нужна. Главное, чтобы Гришка на мели остался и ко мне на коленях приполз.

— Я все понял. Есть у меня на примете один человечек — друг детства, в одном дворе жили. Когда-то надежды подавал, но семья у него развалилась: жена ушла к другому более успешному человеку. Выпивать стал часто. С работы выгнали. Просил его трудоустроить. Вот и предложу выступить в качестве подставного лица. Пусть по документации вступит во владение фирмой со своим чистеньким паспортом.

— Хорошо, делай, как знаешь. Ученого учить — только портить. Когда ждать результат?

— Да за месяц управимся. И не беспокойтесь. О вас в этом мутном деле даже упоминания не будет.

— Хорошо, Семен. Денег не жалей. Я все оплачу, и вознаграждение щедрое будет. Держи меня в курсе дела.

Семен слово сдержал. Очень вскоре Григорий ощутил сильное давление на свой бизнес. Вопреки обыкновению не удалось урегулировать отношения с таможенниками. Они уперлись в своем нежелании пропустить задержанные под надуманным предлогом фуры с товаром. Банк некстати потребовал возвращения взятых в кредит денег и тут же переуступил долг своему филиалу в Тамбове. Местный суд принял решение о банкротстве фирмы Григория.

Новый владелец явился в офис в сопровождении сотрудников полиции, опечатавших все компьютеры. И Гришка понял, что не только разорен, но еще и должен крупную сумму. К нему вскоре явились коллекторы и потребовали возврата долгов, поставив на счетчик.

И Григорий, осознав опасность, бросился к Василию Степановичу. Тот притворно удивился:

— Ты чего так поздно спохватился? Прибежал, когда уже нет обратного хода. Как говорится, поезд ушел и рельсы разобрали. Говоришь, в счет долга квартиру требуют? Плохо дело. Надеюсь, ты не думаешь, что я к этому твоему банкротству причастен?

— Нет, теперь хозяином фирмы стал какой-то Хромов. К вам он отношения не имеет.

— Ну вот и хорошо. А то подумаешь, что родной дядя тебя допекает.

Попробую в очередной раз помочь, хотя я и обижен на тебя крепко. Постараюсь узнать, кто за всем этим стоит, и попробую договориться.

После ухода племянника Василий Степанович довольно потер руки:

«Вот ловушка и захлопнулась. Не буду торопить события. Бриллиант скоро приплывет ко мне».

Через три дня он сообщил племяннику:

— Плохо дело, Григорий. За этим Хромовым стоят крутые люди. Схватка с ними мне не по силам. Придется тебе платить долг. Ну что молчишь?

— Василий Степанович, помните наш разговор после смерти бабушки?

Так вот, я согласен пойти на сделку. Она завещала продать дорогой камушек лишь в крайнем случае. Похоже, такой момент настал.

— У меня уже нет острой нужды в этой дорогой побрякушке. Но ради родного племянника, так и быть, пойду навстречу. Вези прямо сейчас ко мне в офис твое сокровище.

Рассмотрев привезенный племянником бриллиант, Василий Степанович небрежно смахнул драгоценный камень в ящик стола:

— Ну, вот что, Григорий, урегулирование твоих дел я возьму на себя. Мой юрист Семен Федорович — человек ловкий: постарается сумму долга снизить и срочную уплату произвести. Короче, считай, ты уже никому не должен. Но упаси тебя бог вновь заняться бизнесом. Не твоего убого ума это дело. Дам тебе на чёрный день десять тысяч долларов. И ещё возьму на высокую зарплату помощником по общим вопросам в одну из моих фирм. Должность формальная, в основном приемы устраивать для зарубежных партнеров. Тут ты мастак. Но в серьёзные дела не лезь. Все, иди! И в будущем меня не беспокой по пустякам.

Произнося слова благодарности, Григорий покинул кабинет щедрого родственника. В этот момент он думал только о том, что опасность окончательного разорения его миновала, и мысленно благословлял своего спасителя. В течение последующих месяцев он с удовольствием выполнял несложные обязанности официального представителя фирмы, устраивая застолья, банкеты и развлечения со смазливыми девчонками. И Григория нисколько не беспокоило, что он получает большие деньги за то, что другие считают отдыхом.

Но через полгода произошло событие, заставившее его возненавидеть своего «щедрого» дядюшку. Он вопреки советам Василия Степановича иногда забегал пообедать в дорогой ресторан. В очередное посещение Григорий заметил среди сидящих в зале посетителей двух человек, одним из которых был ненавистный Хромов, нагло завладевший его бизнесом. Второго со спины Григорий сразу не узнал. Но было скособоченных плечах и обширной проплешине этого человека нечто знакомое. Не отрывая взгляда от собеседника Хромова, он дождался, когда тот повернется, провожая глазами высокую официантку, и охнул от неожиданности:

«Это же дядюшкин юрист Семен Федорович! Вот так штука! Теперь все ясно: меня сам Василий Степанович под банкротство подставил. А этот Хромов лишь прикрытие. Ловко дядя бриллиантом завладел. Хорошо хоть нищенствовать не заставил. Отделался высоким окладом и лёгкой работой. Сам стал хозяином миллионной ценности, а мне жалкий десяток тысяч баксов на бедность кинул. Ну, сволочь, подожди. Я тебе отплачу сполна!»

Оставшись незамеченным сообщниками, Гришка в ярости покинул ресторан. С этого момента мысль о мести не оставляла Григория. Но он совершенно не представлял, как доставить неприятности могущественному и опасному отставному генералу, занятому в крупном бизнесе.

Но потом вспомнил о своем школьном приятеле Кирилле Одинцове. Тот умудрился, учась на первом курсе института, угодить в колонию за кражу. Не успев освободиться, вновь попал за решетку, но уже за крупное мошенничество. Освободился в этот раз не скоро. Год назад Гришка столкнулся с бывшим приятелем, и тот при расставании хвастливо предложил:

— Если будут проблемы с криминалом, не стесняйся, звони. Попробую разрулить ситуацию. Я теперь после двух посадок в зону в авторитете. Мое слово имеет вес среди братвы.

И Одинцов вручил приятелю визитку, возвещавшую о ее принадлежности директору солидного общественного фонда. Тогда Гришка не придал особого значения словам друга детства, но теперь, горя жаждой мести, отыскал визитку в шкафу и позвонил Одинцову. Тот без промедления назначил встречу.

Выслушав приятеля, задумчиво произнес:

— Бодаться с твоим дядей напрямую никто не возьмется. Но есть у меня на примете один человек. На зоне с ним познакомился. Этот старый мошенник ради красивого спектакля что-нибудь придумает. Поехали к нему.

Выслушав рассказ Григория, старик неторопливо срезал кончик сигары и насмешливо обратился к просителю:

— Вот так всю мою многострадальную жизнь: добропорядочные люди меня, рецидивиста, избегают, а как только жареный петух клюнет, прибегают к дяде Симе и просят помочь. А что я могу? Только выслушать и посочувствовать. В бизнесе, Гриша, клыки и когти нужны, а не высшее гуманитарное образование.

Вот и наколол тебя собственный родственник.

— Что теперь упрекать? Помогите восстановить справедливость!

— Я, по-твоему, должен найти киллеров, чтобы замочить кинувшего тебя человека? Так я не по этой части: в зону на копчик всегда приземлялся за мошенничество, а не за душегубство. И был там, кстати, в авторитете за ум, талант, а не грубую силу.

— Так что же делать?

— Ну ладно, не горюй! Дядя Сима имеет свой план. Расскажи подробнее о своем обидчике: кто он, какие связи, увлечения, в чем уязвим?

— Не за что уцепиться. В деловых кругах крутится еще со времен начала перестройки. Очень богат и осторожен. Безумно любит свою молодую жену Марину и на стороне интрижки не заводит.

— Стоп! С этого момента поподробнее. Что представляет собой эта дамочка?

— Ничего особенного: фигура бесподобная, а в голове ветер. Не работает. Целыми днями ходит по магазинам и презентациям. Помешалась на дорогих шмотках и цацках. Василий Степанович ей ни в чем не отказывает.

— Ну, вот все и срослось. Сейчас я позвоню кое-кому из своих бывших учеников. А ты сегодня же скрытно издали покажешь мне эту фифочку. А дальше уже мои заботы: накажу обидчика — и получишь определенную компенсацию на блюдечке.

Не очень-то веря в успех, Григорий покинул квартиру опытного мошенника.

…Солнце пекло немилосердно, и Марина уже собиралась нырнуть в прохладу очередного бутика, как кто-то сзади опустил ладонь на ее плечо:

— Наконец-то я тебя нашел!

Оглянувшись, Марина увидела перед собой высокого, стройного брюнета лет тридцати:

«Какой красивый породистый мужик. Костюм на нем от Кардена и часы “Ролекс” на руке. Интересный тип, но я готова поклясться, что никогда его раньше не видела».

И, словно откликаясь на ее мысли, незнакомец в смущении отступил:

— Простите, вы так похожи на мою любимую девушку. Та же красота, точеный греческий профиль и царственная манера держаться. Немудрено спутать. Тем более что мне, разлученному с невестой, везде чудится милый образ. Прошлым летом на Канарах познакомился с Людмилой. Целый год метался сюда из Новосибирска, где у меня фирма. На конец лета назначили свадьбу. А тут всего на пару месяцев улетел по коммерческим делам в южную Африку, вернулся, а ее и след простыл. Оказывается, объявился бывший однокурсник Людмилы — ее первая любовь, и она забыла обо всем на свете. И сейчас скрывается от меня на съемной квартире, словно я способен убить ее из ревности. Извините, что морочу вам голову, но здесь, в незнакомом городе, мне не с кем поделиться своей бедой. Если бы вы знали, как болит душа!

Заметив навернувшиеся на глаза несчастного слезы, Марина сочувственно поспешила его успокоить:

— Да не переживайте так! Вы молоды, встретите другую девушку, вновь влюбитесь и с усмешкой будете вспоминать, как мотались по Москве в поисках убежавшей невесты.

— Вы так говорите, словно сами испытали нечто подобное!

— И не раз, поверьте мне! Все в этом мире проходит, и любовь, к сожалению, тоже.

— Может быть, вы и правы. Но одного я не пойму: как она, такая умная и рассудительная, могла выбрать себе в мужья бедняка — доктора, когда я мог ее озолотить? Вот посмотрите, какой неописуемой красоты колечко с алмазом стоимостью пятьдесят тысяч долларов я привез ей из последней поездки.

И брошенный жених достал из кармана аккуратно завернутую в шелковую тряпочку драгоценность. Затаив дыхание, Марина несколько мгновений разглядывала ярко посверкивающее в солнечных лучах кольцо.

В этот момент к ним шагнул рассматривающий расположенную рядом витрину мужчина в светлом костюме и бейсболке:

— Молодой человек, я случайно подслушал вашу жалостливую историю. Продайте мне кольцо. Все дело в том, что дорогие украшения — мой бизнес. Мне как раз заказали на днях подобную вещь.

— Но я не собираюсь ее продавать!

— Да рассудите вы здраво! Вам кольцо теперь ни к чему, раз невеста ушла к другому. А продав его, вы вернете свои деньги, да еще с наваром останетесь: приплачу я вам тысяч пять баксов.

— А не мало ли? Я рисковал, перевозя через границу тайком это дорогое кольцо. Меньше чем за шестьдесят я его не отдам.

— Вы не даете бедняку заработать даже на хлеб с маслом, не говоря уже о паюсной икре, вкус которой я успел забыть. Ну ладно, надеюсь, я в накладе не останусь. Только мне надо убедиться, что имею дело с подлинной ценностью, а не фальшивкой. Здесь рядом, на соседней улице, живет известный в Москве ювелир Гольдман. Зайдем к нему, он меня знает и назовет реальную цену. Если камушек в кольце настоящий, то шестьдесят тысяч долларов я доставлю вам в руки в течение сорока минут.

Владелец драгоценности с сомнением взглянул на Марину:

— Прямо не знаю, как быть. И деньги наличные нужны для расширения дела, и с подобным украшением расставаться не хочется. Хотя мы ничего не теряем, если опытный ювелир оценит мое приобретение.

И заинтригованная необычной развлекающей ее историей Марина из любопытства направилась вслед за владельцем кольца и подвернувшимся так удачно маклером. Уже через пять минут они вошли в подъезд старого московского дома. Не успели подняться на второй этаж, как услышали тяжелую поступь спускающегося вниз человека. Перед ними предстал пожилой грузный мужчина лет семидесяти, одетый в черный костюм и белую рубашку с галстуком-бабочкой. Из-под фетровой шляпы поблескивали линзы очков, многократно усиливающие строго смотрящие на мир глаза. Маклер бросился вперед:

— Давид Моисеевич, дорогой профессор, а мы идем к вам. Надо оценить безделицу.

— К сожалению, не могу. Очень спешу. Одному очень известному политическому деятелю принесли золотой браслет с бриллиантами работы XVIII века. Попросили оценить. А люди из Кремля, как вы знаете, ждать не любят.

— Но профессор, дорогой… У нас всего минутное дело. Дайте хотя бы примерную оценку. Человек в Москве проездом. Я же вас никогда не обижал. Заплачу за срочность.

Немного поколебавшись, ювелир раскрыл небольшой чемоданчик, достал лупу и снисходительно кивнул:

— Показывайте, что там у вас.

Но уже через мгновение при виде кольца с крупным алмазом преобразился и стал напоминать приготовившегося к прыжку на добычу хищного зверя. Отступив к окну, ближе к свету, еще раз посмотрел и поманил к себе маклера. Марина невольно сделала шаг в их сторону, желая услышать главное. Свистящим шепотом ювелир спросил:

— Сколько он просит? — Услышав ответ, еле слышно произнес: — Бери, эта вещь стоит вдвое больше.

И уже громко, рассчитывая на стоящего в отдалении у перил ничего не подозревающего владельца камня, сказал:

— Это не фальшивка. Правда, цена несколько завышена. Но если у вас есть выгодный заказ на подобное украшение, то можете заключать сделку. Ну а я побежал. Кстати, Мирон Петрович, не забудьте мне уплатить не позже следующей недели пять процентов от суммы сделки.

Маклер горячо заверил:

— Как можно, Давид Моисеевич. Не последний день связаны общими делами.

Ювелир зашагал вниз, а Марина, почувствовав близость получения крупной выгоды, старалась ничем не выдать своего волнения. В ее прелестной головке уже созрел план. А маклер с удвоенной энергией принялся убеждать:

— Я вас прошу, никуда не уходите. Ждите меня здесь, в подъезде. Так вернее. Максимум минут через сорок я принесу в клюве шестьдесят тысяч баксов. Так вы согласны?

Владелец камня нехотя кивнул:

— Ладно, но не более сорока минут.

И маклер, демонстрируя свою готовность успеть вовремя, кинулся опрометью вниз по лестнице. Как только внизу хлопнула дверь, Марина схватила своего нового знакомого за рукав:

— Зачем вам ждать этого скользкого неприятного типа? Я сама куплю у вас ценность: давно мечтала о чемнибудь подобном.

— И у вас есть такая сумма?

— Часть я сниму со своего личного счета, а недостающую сумму отдам вам у себя дома. Муж сейчас в командировке, вернется лишь через два дня. Но я знаю, где муж прячет деньги на черный день. Только пойдем отсюда быстрее.

— Нет, я так не могу. Дела надо вести честно. Раз я обещал ждать покупателя сорок минут, то от слова не отступлю. Если же в назначенный срок он не появится, то я уступлю кольцо вам.

— Вы что, с ума сошли, так рисковать? А если этот тип явится сюда не с деньгами, а с вооруженными громилами?

Последний аргумент окончательно убедил хозяина драгоценности, и он согласился:

— Хорошо, только пойдем за условленной суммой прямо сейчас. Мне до вылета осталось несколько часов, а еще надо собрать вещи.

И Марина, боясь, что владелец кольца передумает, повела его сначала в сбербанк, а потом к себе домой. Войдя в квартиру, взяла кольцо и вышла в соседнюю комнату, плотно притворив дверь. Выдвинув съемную панель снизу подоконника, она достала из тайника недостающую сумму. Вместо нее положила кольцо и вернулась к терпеливо ожидающему продавцу. Она не подозревала, что хозяин кольца, внимательно прислушиваясь к постукиванию каблучков, пересчитал количество сделанных ею шагов и попытался определить расстояние от двери до места нахождения тайника. При появлении хозяйки продавец, не пересчитывая, взял деньги и, отказавшись от предложенного кофе, поспешил покинуть квартиру.

После его ухода Марина нетерпеливо бросилась доставать свое приобретение. Любуясь переливающимся в солнечном свете вправленным в золото алмазом, она предвкушала, как поразит вечно недовольного ее расходами мужа столь прибыльной покупкой. Ей и в голову не приходило, что она своими руками отдала шестьдесят тысяч долларов за копеечную красиво обработанную стекляшку.

А мошенник, выйдя на улицу, свернул за угол и сел в машину, где его ожидали «оборотистый маклер» и «маститый ювелир». Передавая деньги Симону Лионовичу, «покинутый жених» с почтением сказал:

— Здесь шестьдесят тысяч баксов. Можете не пересчитывать. Вы нас обучили когда-то мастерству фармазона. И потому мы заранее с напарником договорились не брать с вас за работу ни цента. Выполняя ваше поручение, на мой музыкальный слух я определил: тайник находится в семи метрах от двери в дальней комнате. Судя по скрипу, она двигала какую-то доску или панель. Муж пока в отъезде. У вас в распоряжении не более суток. Что-нибудь еще?

— Нет, ребятки, спасибо, что не забыли заслуженного дряхлого мошенника в отставке. Сегодня же исчезнете из города и полгода гастролируйте на юге.

— А может быть, и вы с нами? Вспомните славное прошлое.

— Ну, уж нет. Старый я стал для таких дел. Нервы подводят. Даже новости по телевизору не смотрю. Только ради красивого дела вылез из своей норы, тряхнул стариной. Хотя не скрою, получил удовольствие от хорошо разыгранного спектакля. А теперь отвезите меня домой. С такой огромной суммой мне, старику, в общественном транспорте не с руки мотаться. Времена нынче неспокойные: того и гляди, облапошат какие-нибудь ловкачи обманщики.

И старый мошенник рассмеялся собственной шутке. Приехав домой, Симон Лионович отделил половину для передачи Григорию:

«Этой суммы лохарику вполне хватит. Пусть чувствует себя хоть слегка отомщенным. А я его в долю взял за щедрую “наколку” на тайник в богатом доме. Но мне теперь надо поспешить организовать изъятие ценностей из схрона в течение суток до возвращения мужа из командировки. До чего же удачно все складывается. Надо вызывать специалиста».

Уже через полчаса у него дома появился пожилой субъект невзрачной внешности в темно-синем костюме и белоснежной рубашке с галстуком. При взгляде на этого человека никто и предположить не мог, что перед ним один из известных в прошлом квартирных воров. Хотя у него было множество кличек, Симон Лионович предпочитал называть собеседника Сверлом. В давние семидесятые годы они вместе отбывали срок в Магадане. Пожилые, много повидавшие сидельцы предпочитали деловой разговор. А потому, прибыв по вызову, Сверло спросил напрямую:

— Где?

— Вот адресок и план квартиры. Крестиком отмечена комната, где тайник. Мой человек слышал, как хозяйка, цокая каблучками, сделала пятнадцать шагов. Росточка дамочка среднего. Значит, метров семь-восемь от дверей. Судя по звукам, какую-то крышку или панель выдвигала. Найдешь?

— Легко. Мне, чтобы простукать мебель и стены в поисках пустот, пары минут достаточно.

— А почему про замки не спрашиваешь?

— Ни к чему. Я подобно знаменитому чародею Гудини могу молниеносно освободиться от любых пут и запоров на глазах у изумленной публики. Хочешь, замажемся на пару тысяч зеленых, что со времени моего захода в подъезд до выхода с содержимым тайника пройдет не более пятнадцати минут?

— Зачем я буду бросать на ветер баксы? Заранее знаю, кто выиграет.

Ты у нас непревзойденный мастер. Потому к тебе и обратился. Есть еще одна важная деталь: ты должен там, в квартире, демонстративно оставить следы разгрома и беспорядочных поисков ценностей. Прихвати кроме украшений еще пару ценных вещей, стоящих на видном месте в комнате, и один из замков в дверях напоказ выведи из строя. Хозяева должны поверить, что к ним залезли наугад и тайник обнаружили случайно. Все изъятое в квартире принесешь мне сюда, и учти, я хорошо знаю содержимое тайника.

— Уж не подозреваешь ли ты меня в крысятничестве? За базар ответку, Сима, держать надо!

— Ну что ты, Сверло, вскинулся?! Просто мне из этого тайника нужна всего пара вещиц. Остальное меня не интересует. Я только хочу вернуть цацки, принадлежащие мне по праву. Вот потому и заговорил о наличии в тайнике конкретных побрякушек, за которыми идет охота.

— Так бы сразу и сказал. Принесу все, кроме денег. Наличку сразу по праву себе заберу. Если цацки стоят дороже, рассчитаешься со мною дополнительно после их реализации. Ты же знаешь, я по части сбыта не мастак: всегда горел при реализации товара. Этим сам займешься. Я тебе полностью доверяю. Другой вопрос: когда?

— У нас всего один завтрашний день: наступает срок возвращения мужа из командировки. Его баба по магазинам шляться любительница. Вот и действуй.

— Хорошо, с раннего утра за квартирой установлю наблюдение. Есть у меня верный парень. Он хозяйку и попасет. В случае ее внезапного возвращения в квартиру успеет предупредить по мобиле. Жди меня завтра с товаром.

— Прокола не будет?

— Не должно. Сплюнь три раза через левое плечо. Ну, все, Сима, до встречи.

Сверло не подвел. На следующий день доставил добычу. Симон Лионович взял в руки доставленную деревянную шкатулку и высыпал содержимое на стол. Ничем не выдал своего волнения:

«Крупный бриллиант, похожий по форме на школьный мелок, на месте. Не зря я рисковал. Остальное тоже стоит недешево. Но Сверло об этом знать не должен. Для начала надо уничтожить опасную улику».

Симон Лионович извлек из шкатулки проданное накануне Марине фальшивое кольцо и, взяв в руки молоток, с силой разбил стекло, сплющив медную витиеватую оправу. А затем пояснил вору:

— Это копеечная безделушка. Да и остальное не блеск. Я ожидал большего.

— Не парься, Сима, и не разыгрывай передо мной сцену из «Пиковой дамы». Я ни на что не претендую. Денег я там взял предостаточно. Мне за мою работу вполне хватит. А побрякушки мне ни к чему. Это уж по твоей части. Если все, то разбегаемся. Когда понадоблюсь, знаешь, как найти.

Сверло поднялся и, не прощаясь, направился к двери. После его ухода Симон Лионович суетливо заметался по квартире:

«Скоро придет Полина убирать квартиру. Надо до ее появления спрятать привалившее богатство подальше. Домработница, правда, в нечестности замечена не была. Но и соблазн великий. Все украшения пока спрячу среди старой обуви, а о бриллианте как особой ценности надо позаботиться особо».

Пометавшись по квартире, он затолкал шкатулку в старый изношенный зимний сапог, а с бриллиантом направился на кухню. Склонившись к шкафчику, достал несколько банок с вареньем. Открывая их по очереди, обнаружил заквасившуюся сливовую «пятиминутку». Бросив бриллиант в банку, Симон Лионович дождался, когда камень окончательно погрузится во вспененную кисло пахнущую жижу. Затем поставил все банки на место.

«Первое время пусть полежит там. Но с таким привалившим богатством надо самому подумать о сооружении тайника. Правильно говорят, что богатые тоже плачут. Вот и у меня теперь забот прибавилось».

Раздался звонок в дверь. Взглянув в глазок, Симон Лионович убедился, что Полина пришла одна, и открыл дверь. С этой женщиной у него сложились особые отношения. Она появилась в его доме по объявлению о найме приходящей домработницы. В то время Полина, попавшая под кризисное сокращение, лишилась работы и испытывала острые материальные затруднения. Часто выпивающий муж приносил домой в день зарплаты жалкие крохи, не способные прокормить их семью. К тому же дочка училась в выпускном классе, и требовались дополнительные расходы. Она охотно согласилась дважды в неделю убирать и готовить обед за приличную сумму.

Это было хорошим подспорьем в ее бедственном положении. К тому же Симон Лионович вел себя безукоризненно. Был вежлив и предупредителен, послушно в момент уборки по ее просьбе переходил в кухню и обратно. Аккуратный и соблюдающий порядок мужчина деньги в конце месяца платил исправно. Иногда, правда, Полина замечала, как Симон Лионович с неприкрытым мужским интересом скользит взглядом по ее все еще довольно стройной фигуре.

«Надо же, в столь преклонных годах, а к женщинам еще проявляет внимание. Неужели и впрямь, как пионер, готов к труду и обороне? Интересно, когда он перейдет к делу, я его оттолкну или все же уступлю? Мне легкого заработка лишаться не хочется, да и спившемуся моему Митьке, я давно уже не в радость. А с другой стороны, мои женские услуги в условия контракта не входят. Ну что же, будем посмотреть, как часто говорит сам Симон Лионович».

А хозяин, присмотревшись и изучив домработницу, окончательно решился:

«Эта женщина мне подходит. Характер у нее спокойный, по пустякам не раздражается. К тому же замужем и претензий предъявлять не будет. Денег я за свою жизнь собрал с лохов достаточно. Надо успеть пожить вволю для себя. Не снимать же мне сексуальное напряжение с помощью путан с Ленинградской трассы. А тут все под рукой».

И полгода назад Симон Лионович, когда домработница, завершив уборку, зашла попрощаться, попросил ее присесть в кресло:

— Послушайте, Полина, у меня к вам серьезное деловое предложение. Мы с вами взрослые люди и потому я задаю прямой вопрос: вы хотите ежемесячно получать в три раза больше?

Наступила неловкая пауза, и Симон Лионович поспешил довести до сознания сомневающейся женщины значительность предлагаемой суммы:

— Несмотря на колебания курса, вы будете получать тысячу долларов всего за два свидания в неделю. Надеюсь, дополнительные услуги будут вам не в тягость?

Давно морально готовая к подобному предложению, Полина, решив, что дальнейшее промедление может уязвить мужское самолюбие хозяина, кивнула:

— Хорошо, я согласна.

— Тогда не будем откладывать, начнем прямо сейчас. — Хорошо, только после уборки мне надо привести себя в порядок и принять душ.

— Это резонно. Я жду вас в спальне.

Симон Лионович разделся, лег в постель и начал прислушиваться к льющейся в душе воде. Он чувствовал спокойную уверенность человека, хорошо знающего силу влияния денег на людей, особенно остро испытывающих материальные лишения. Уходя в тот вечер от щедрого хозяина, Полина ощущала определенную неловкость.

«Все бы ничего. И в постели мужик оказался вполне в силе. Но он мне в отцы годится. Чуть ли не старше вдвое. Да и перед Митькой как бы стыдно. Хотя он и знать-то ничего не будет! Для него как все было прежде, так и останется. Зато теперь не нужно заботиться, где взять деньги на платье дочери для выпускного вечера».

Когда она пришла домой, муж, как обычно, был вдребезги пьян. Он громко храпел, распластавшись в одежде поверх одеяла. Его отвратительный вид окончательно успокоил женщину.

«Так этому алкашу и надо. Нечего мне себя совестить из-за этого придурка. Был бы нормальным мужиком и семью обеспечивал, то и со мной бы такого не случилось».

С тех пор Полина дважды в неделю помимо уборки и готовки обеда ложилась в постель с щедрым хозяином. И постепенно стала ловить себя на мысли, что уже не только привыкла к своему новому положению, но и испытывает физическое влечение к этому моложавому пожилому человеку, неизменно внимательно и ласково обращающемуся с ней в моменты физической близости.

В этот день, едва войдя в дом, она заметила, что хозяин необычно взволнован. Встретив ее в дверях, он сразу, вопреки заведенному им самим порядку, сразу увлек ее в постель:

«Сегодня я сорвал потрясающий куш и заслужил право на призовой отдых. Оторвусь по полной».

После необычно бурных ласк хозяин устало откинулся на подушках:

— Молодец, Полина! В последнее время мне везет. Но самая главная моя удача, поверь, — это ты. С тобой мне хорошо и спокойно. Скоро у тебя день рождения. Я решил тебя премировать: в конце месяца выдам тебе двойную плату. Сама купишь подарок на свой вкус.

— Спасибо, Симон Лионович, я и так всем довольна.

— Значит, мы оба рады нашей чудесной встрече. Можешь считать, что я поверил. Даже если преувеличиваешь, то мне все равно приятно. И вообще, давай перейдем на «ты». Называй меня с сегодняшнего дня запросто без отчества, только по имени. А то когда ты в постели обращаешься ко мне «Симон Лионович», мне кажется, ты просто выполняешь трудную и нудную работу.

— Нет, зря так думаете. Вы очень приятный и представительный мужчина. И женщину в постели очень хорошо понимаете.

— Давно не слышал лучшей похвалы, девочка. Сегодня поистине удачный день. Тебе готовить ничего не надо. Я покушаю в ресторане. У меня есть повод. Уберись немного — и может быть свободной. А я пока посплю… Ты расстаралась, и я слегка подустал.

Полина поднялась и, накинув халат прямо на голое тело, пошла на кухню. Положив закупленные продукты в холодильник, перемыла посуду, протерла газовую плиту и подоконник. Затем наклонилась и открыла дверцу шкафчика.

«Сколько здесь барахла накопилось. Из початых банок варенья часть затвердела, как леденцы, а в двух одна забродившая кислятина. Давно собиралась их выкинуть. Сегодня я не перетрудилась. Соберу все и отнесу на помойку. Лучше на их место муку и крупы сложу, а то постоянно пакеты под руку попадаются».

Полина собрала стеклянные банки с недоеденным вареньем в пакет:

«Может быть, все-таки спросить у хозяина? Нет, не буду его беспокоить из-за пришедших в негодность заплесневевших продуктов. Пусть отдыхает. Сегодня любовник особенно расстарался. Похоже, провернул выгодное дельце, раз тринадцатую зарплату решил выдать. Сам после бурных ласк обещание дал, никто его за язык не тянул. Мне в очередной раз повезло. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить».

И Полина, стараясь не разбудить сладко спящего хозяина, покинула его квартиру. Выйдя во двор, подошла к наполненному контейнеру и положила на верхушку мусора пакет с банками испортившегося варенья. Ей и в голову не могло прийти, что она в этот момент невольно лишает своего благодетеля целого состояния.

Симон Лионович проснулся, когда уже стало темнеть. Первым делом направился к ящику со старой обувью. Вынул шкатулку и полюбовался на богатую добычу. Затем прошел на кухню и, открыв шкафчик, не поверил своим глазам: полка зияла пустотой. Страшная догадка заставила броситься к телефону. Услышав голос Полины, еле сдерживая волнение, спросил:

— Где банки с вареньем?

— Я их выбросила на помойку. Давно уже собиралась: содержимое есть было невозможно. Хотела вас спросить, да вы так сладко спали. Что-нибудь не так?

— Нет, я только спросил. В следующий раз, когда захочешь выбросить что-нибудь ненужное, все-таки посоветуйся со мной.

Отключившись, Симон Лионович дал волю своей ярости, с силой ударив кулаком по столу. Скривившись от боли, опомнился и начал быстро одеваться. Выскочив во двор, подбежал к мусорному контейнеру и брезгливо стал разгребать насыпанный доверху мусор. Сидящая невдалеке на скамейке пожилая женщина сочувственно спросила:

— Потеряли что-нибудь?

— Да случайно квитанцию об оплате ремонта телевизора со старыми журналами выбросил.

— Журналов не видела, а полиэтиленовый пакет с банками полчаса назад бомжи забрали.

— Местные бродяги? Вы их раньше видели?

— Нет, впервые появились. Два пожилых мужика и с ними женщина лет тридцати в серой кофте и черной юбке. Она банки и взяла. Прошла мимо меня, стеклянной посудой позвякивая.

— Куда они направились?

— Да в сторону лесопарка. Небось, пошли пустые бутылки и банки собирать. Симон Лионович поспешил в сторону зеленеющих невдалеке сосен и березок. Бесполезно обегав лесопарк, через час вернулся домой. Он привык за долгую жизнь к резким переменам судьбы и крупным потерям и поспешил себя утешить:

«Ладно, лезть в петлю по такому поводу не стану. Я за этот брюлик не горбатился на алмазных копях и по копейке из зарплаты не откладывал. К тому же вполне за такое сокровище горло могли перерезать. Так что горевать долго не буду. Тем более солидная пригоршня других дорогостоящих цацек мне все же досталась».

Симон Лионович подошел к столу и начал ласково перебирать золотые украшения, поочередно поднося их к свету и рассматривая. Это занятие несколько примирило его с утратой крупного бриллианта. Но в ресторан он в этот вечер не пошел, решив немедленно заняться устройством тайника. Денег у него было достаточно, и рисковать свободой, приступив к сбыту похищенного, ему не было резона. Уже поздно вечером, укладываясь спать, он подумал о дальнейшей судьбе навсегда потерянного бриллианта:

«Интересно, продолжит камушек свой наполненный криминальными приключениями путь или сгинет, выброшенный бомжами за ненадобностью?»

Но это были уже не его заботы, и старый мошенник волевым усилием окончательно отбросил от себя бесполезные сожаления.

…Взяв из контейнера пакет с банками, Юлька решительно отправилась к виднеющемуся в отдалении лесопарку, растянувшемуся на многие километры вдоль Москвы-реки. Идущие следом мужики надоедливо ворчали, упрекая ее в никчемности. Юлька злобно огрызнулась:

— Чего вы, мужики, выступаете? Я эти банки сейчас в реке отмою и сдам. Хоть на бутылку пива нам будет. А вы вообще пустые: всего-то одну жестянку из-под колы на двоих еле в урне на остановке нашли. Так что вам лучше помолчать.

Пристыженные неудачной охотой мужики примолкли. Пройдя сквозь частокол деревьев, бомжи спустились к реке. Юлька сбросила туфли и вошла в воду. Засохшее варенье не хотело выливаться, и она передала банки мужикам.

— Не стойте как истуканы, возьмите нож и выковыривайте леденцы из банок. А я займусь прокисшей жижей.

Юлька наклонила банку с содержимым, в которой плавали сливы, и брезгливо наблюдала, как испортившийся продукт легко стекает в воду и уносится вдаль, подхваченный речным течением. Внезапно среди темно-синей массы мелькнуло инородное прозрачное тело. Юлька ловко выловила попавший в банку посторонний предмет и злобно выругалась:

«Вот сволочи: стекла в продукт бросают. Небось, на консервном заводе недосмотрели. А люди удивляются, почему продукт долго не хранится. Хорошо хоть стекло крупное, заметить можно. А то проглотит человек и помрет».

Юлька прополоскала найденный предмет и оценила красоту его граней:

«О, да это не простое стекло. Выпала безделушка из какого-то украшения. Не поостереглась дурная хозяйка. Стекляшка похожа на горный хрусталь. У моей подруги был похожий кулон. Эту безделушку вполне можно загнать за бутылку».

Ей, приехавшей из деревни в Москву два года назад, не нашедшей работы и постепенно спивавшейся, даже в голову не могло прийти, что она нашла и держит в руке подлинный бриллиант, способный обеспечить ей безбедную жизнь на многие десятилетия. Она засунула «горный хрусталь» в карман кофты и, домыв банки, в сопровождении мужиков поспешила к ближайшему магазину. Компанию бомжей обогнал молодой мужчина в ладно сидящем сером костюме, направляющийся к крайнему подъезду недавно построенного дома. Жаждущая поскорее получить новую порцию спиртного Юлька решительно подскочила к незнакомцу:

— Молодой человек, можно вас на минуточку. Купите у меня занятный камушек. Это горный хрусталь. Он, конечно, без оправы. Но вы можете его вставить в какой-нибудь предмет и будете им любоваться. Посмотрите, как он искрится и переливается.

Николай Спасов досадливо отмахнулся:

— Не нужна мне эта дешевая бижутерия.

— Ну, дай тогда просто десятку на хлебушек. У меня с утра даже макового зернышка во рту не было. Аж, в животе урчит.

«И милость к падшим призывал», — некстати всплыли пушкинские строки в голове начинающего школьного учителя и он, невольно поддавшись сочувствию, сунул руку карман и наугад из имеющихся у него трех купюр достал сторублевку. Хотел было спрятать ее назад и вытащить взамен мелкую десятку, но застеснялся и, злясь на самого себя за интеллигентскую мягкотелость, смущенно протянул крупную купюру попрошайке.

Жадно схватив деньги, благодарная бродяжка поспешно сунула в щедрую руку благодетеля прозрачный камень. Спасов хотел вернуть ей «горный хрусталь», но заметив, что прозрачный камень напоминает школьный мелок, решил:

«Пожалуй, все-таки возьму: пусть лежит на письменном столе и служит символом моей профессии. Хотя при современных технологиях пользоваться мелом почти не приходится. Разве только при написании темы очередного урока истории. Кстати, завтра с утра заставлю учеников раскрыть душу нараспашку, задав им свободную внеклассную тему “Современный этап развития России и мое место в ее истории”. Интересно, что они напишут».

Оторвавшись от школьных забот, Спасов посмотрел вслед бомжам, спешащим в ближайший продуктовый магазин.

«Вот и тройка этих бродяг когда-то ходила в школу и строила радужные надежды на будущее. Жаль их и других несчастных людей. А рядом блаженствуют благополучные богачи. И эти два параллельных мира никогда не соприкасаются. Неужели на свете никогда не было и не может быть справедливости?»

С трудом отрешившись от тяжелых философских раздумий, молодой преподаватель положил случайно доставшийся прозрачный камень в карман и вошел в подъезд. Сегодня у него был трудный день, и ему хотелось поскорее очутиться в умиротворяющем уюте, заботливо создаваемом гордящейся сыном-учителем матерью. Оказавшись в квартире, Спасов достал из кармана ромбовидный камень с правильными гранями, положил его на тумбочку и, сняв пиджак, пошел в ванную умываться. Из кухни вкусно пахло ужином. Когда Николай вышел из ванной, то столкнулся с ожидающей его на пороге матерью. В руке она держала принесенный им камень.

— Это у тебя откуда?

— Бомжиха у магазина отдала в благодарность за пожалованную мною сторублевую купюру.

— Ты хоть понимаешь, что это за вещь?

— Да, безделушка из горного хрусталя, изъятая из какого-то дешевого украшения.

— Если бы! Это чистейший крупный бриллиант. Мои дедушка и бабушка происходили из известного купеческого рода, и кое-какие ценности после революции удалось сохранить. В войну пришлось со многими расстаться. Но я видела настоящие драгоценности, изготовленные мастерами еще в девятнадцатом веке.

— А бомжиха сказала, что это горный хрусталь.

— Она, по-твоему, в драгоценностях разбирается больше меня? Нашла или украла где-то камень, не зная цены, и передала тебе на радостях в предвкушении близкой выпивки. Я, конечно, тоже могу ошибаться. Завтра после уроков поедешь к моей стародавней приятельнице. Ее отец был ювелиром и передал ей опыт. Ксения уже точно определит его стоимость. А пока давай от греха подальше положим камень в мой старый маленький кошелечек.

Утром, собирая сына на работу, мать строго напомнила:

— Куда ты направился? Так и знала, что обо всем забудешь. Кошелек-то с камнем не забудь. Положи подальше во внутренний карман пиджака. Да не потеряй. Ксения будет ждать тебя после обеда, я уже с ней договорилась. Она обзвонилась, узнав о появлении у нас в доме крупного камня. Я тоже всю ночь не спала. Мечтала, на что мы потратим свалившееся на нас богатство. А ты уже подумал об этом, сынок?

— Ну что ты, мама! У меня из головы не выходит намеченное на сегодня в школе свободное сочинение. Понимаешь, я никак не могу найти общий язык с моими шестиклассниками. Они не хуже и не лучше нас. Они просто другие: рассудочно мыслящие. О романтике и высоких отношениях слышать не хотят.

— И чем тебе поможет школьное сочинение на довольно странную тему о судьбах России и их личных мечтах?

— Я хоть пойму, что они хотят, к чему стремятся. А о твоем предполагаемом бриллианте мне и думать не хочется.

— Какой же ты у меня все-таки наивный! В твоем возрасте надо думать о реальном мире, найти хорошую девушку, завести семью, родить мне внуков. А тебе самому еще надо указывать, как жить.

— Ладно, мама, не беспокойся. Умом я все хорошо понимаю. А значит, и дальше пойду по правильному пути.

— Ну, вот и поговорили. Еще раз напоминаю: следи, чтобы кошелечек не пропал. Пиджак, несмотря на жару, не снимай и в классе на спинку стула не вешай.

— Все, я пробежал, а то на урок опоздаю.

Дверь закрылась, мягко щелкнув замком. Вера Дмитриевна тяжело опустилась на кресл:

«Мой Николай и впрямь не от мира сего. А ведь виновата я сама: с детства внушала святые истины, заставляла читать Толстого, Достоевского, Тургенева, учить наизусть Пушкина с Лермонтовым. Вот он, простодушный детина, и поверил, в торжество и неминуемую победу благородства и добра. Как теперь сынок выживет в этом страшном, наполненном злом мире?»

Вера Дмитриевна подошла к иконе и, истово крестясь, взмолилась:

— Пресвятая Богородица, перед иконой Твоей Владимирской молю: прости и помилуй, спаси и сохрани и избавь от всяческих напастей сына моего Николая. Я сама слабая и беззащитная и не могу его укрыть от бед. Вся надежда на тебя, Милосердная заступница наша.

…Люди никогда не знают, как отзовутся высшие силы на их просьбы. Мы мечтаем об одном, а наши небесные заступники откликаются на искренние молитвы совсем по-иному, да так, что и узнать об исполнении своих желаний человек сразу не может. Лишь через длительное время начинают понимать, какую пользу принес очередной поворот в их судьбе.

Так и в это утро Николай Спасов даже не заметил, как в переполненном автобусе, везущем его в школу, опытный вор-карманник по кличке Лимон резким взмахом подбил лежащий во внутреннем кармане пиджака кошелек и ловко на лету подхватил выпавшую добычу. Затем вор пробрался к выходу и сошел на ближайшей остановке. Обнаружив в старом потертом кошельке необычной формы камень, Лимон предположил:

«Неужели подфартило?! Не стал бы лох дешевую побрякушку отдельно в кошельке прятать. Отвезу камушек Циркулю. Он у меня краденые паспорта для фиктивных фирм приобретает и среди богатеньких клиентов крутится. Поможет драгоценность за солидный процент сбыть».

А Спасов, даже не заметив, как его обокрали, приехал в школу и, объявив тему сочинения, начал наблюдать, как дети без особых раздумий начали прилежно излагать на бумаге свои надежды и сокровенные желания. Изучив заветные мечты своих учеников, молодой преподаватель впал в унылое состояние:

«У них прозаичные желания стать крупным чиновником, депутатом, или раскрученным участником шоубизнеса, Для них критерии успеха лишь одни: деньги. Если бы я в порыве откровенности сказал им, что всегда хотел быть школьным учителем и сеять разумное, доброе, вечное, они бы рассмеялись столь неудачной шутке. И все же не буду отчаиваться. А вдруг хоть у кого-то из них мне удастся изменить столь приземленное мироощущение»?

Эта мысль немного приободрила молодого учителя. Вспомнив о поручении матери, он полез в карман и обнаружил пропажу кошелька. И особенно не расстроился:

«Пропал камень, подозрительно похожий на бриллиант, и ладно. Особенно горевать не буду. Еще неизвестно, куда могло привести меня нежданное богатство. Возможно, мне бы стало совсем не до воспитания чужих детей. Правильно говорят: что ни делается, все к лучшему».

И Николай окончательно отбросил мысли об украденном дорогом бриллианте.

А в этот момент Лимон показывал опасному бандиту свою добычу, не догадываясь, что у того уже созрел коварный план ликвидации удачливого карманника. Бриллиант «Подмигивающий призрак» был готов продолжить свои наполненные криминалом приключения в наступившем XXI веке.