Похвала ханжеству

Вижу этих родителей — и на душе тоскливо.

Как они вообще смеют что-то говорить своим детям?

Вот эти люди — не прочитавшие ни одной книги за всю сознательную жизнь; законченные пошляки и восхитительные идиотки; потребители сериалов, поклонницы Малахова и слушательницы Стаса Михайлова; мужские экземпляры, вся сила интеллекта которых сосредоточена на рыбалке; верные мужья, разыскивающие в «Одноклассниках» своих случайных и податливых подруг, а также верные жены, откапывающие ВКонтакте своих, как они это называют, друзей; люди, чей главный жизненный принцип «Я ничего никому не должен», зато им, если им что-то надо, а им всегда что-то надо — от человеческого участия до земельного участка, — вот им-то должны все, и это даже не обсуждается; представители, так сказать, человечества, прощающие себе любую подлость, вульгарные и тупые, и гордящиеся своей тупостью и своей вульгарностью, и несущие все это с вызовом; вырастившие в душе плотоядную пустоту, погрязшие в непрестанных непотребствах, живущие в теплом и привычном скотстве, как в утробе…

Вижу эти лица, эти немигающие кроличьи глаза и вдруг не верю своим ушам!

— Почему на тебя жалуются учителя? — восклицает отец. Да на него самого впору жаловаться федеральному прокурору, в отдел по борьбе с экономическими махинациями, в земское собрание и в ООН тоже.

— Почему ты так оделась? — восклицает мать. А сама она приходит в общественное заведение накрашенная, как вампир, к тому же в кожаных штанах с заклепками, на два размера меньше положенного. И если она сделает неловкое движение, к примеру, резко присядет, то штаны взорвутся со страшным грохотом, и заклепками может поранить случайно пробегающих мимо детей.

«Почему ты не выучил урок? Почему не дочитал „Капитанские дети“? Почему ты не трам-парам-пам-пам-парам-пам?»

«Не гуляй с этим парнем!», «Что за проститутка рядом с тобой?», «Ты что, куришь?», «Твой отец впервые попробовал спиртное в девятнадцать лет!»

«Как ты разговариваешь с матерью? Мать так никогда не говорила с твоим дедом!»

«Выключи телевизор, ты скоро ослепнешь от него!», «Куда собрался на ночь глядя? Включи телевизор, посиди дома!»

«Чего ты там накачал в свой мобильный, идиот?»

У ребенка взрывается голова. Даже не в четырнадцать и тем более не в шестнадцать, а уже в десять лет он отлично знает, что все эти нотации — вранье.

Отец попробовал спиртное, как только он вырос чуть выше стола и дождался момента, когда родители оставили его одного на кухне. Мать выглядит на юношеских фотографиях так, словно ее сфотографировали во время полицейского рейда по самым злачным местам, а деда она посылает прямым текстом доныне. Оба родителя не читали никаких «Капитанских детей» и не отличают Чайковского от Чуковского, зато телевизионное пространство ценят и чувствуют себя в нем уютно, как жуки в навозе.

А в мобильные к ним вообще лучше не заглядывать.

Впрочем, ребенок может и не знать, кого там и от кого не отличают его родители и какие тайны хранятся в их телефонах, но он уже чувствует еще не огрубевшей своей кожей, что ценности, которые ему навязывают, отдают какой-то прокисшей тоской.

Можно набрать воздуха в легкие и еще раз обрушиться на этих родителей.

…Но порой задумаешься и вдруг понимаешь, что их поведение куда больше продиктовано голосом нормальной человеческой природы, чем какой-то там подлостью.

Иной раз дети, наверное, вправе жестко осадить родителей и поймать их на вопиющем несоответствии произносимым вслух сентенциям.

Но чаще всего родители ведут себя подобным образом по одной простой причине: они еще помнят, что такое хорошо, но сами так уже не умеют.

Душа подрастрачена, тело в некоторых местах разрушено чрезмерным употреблением тех или иных подсудных средств, биография таит черные дыры, куда лучше не оступаться, а то такие демоны вылетят — можно сон потерять, если их увидеть. Но при этом не до конца, к счастью, уничтоженный родительский инстинкт требует, требует, требует произносить все то, что приходится произносить при виде детей.

За каждым лживым словом очень часто стоит тихое моление: сын (дочь) не будь такой (такая), как я (как я)!

Пусть взрослые люди произносят все это, пусть.

Больше ханжества, больше!

Куда страшней и отвратительней обратная сторона.

…Помню, был у меня один знакомец.

Он с очевидным и восторженным удовольствием рассказывал мне, какой у него разбитной батя был и, собственно, таким и остался.

«Прогуливаю школу, — смеялся мой знакомец, — гляжу, батя прет с какой-то бабой, мнет ей сиську. Батя меня хвать за шкибот, сует четвертной: „Матери чтоб ни слова!“ Я каждую неделю с него получал по четвертному!»

Батя учил моего знакомца: «Увидел хорошую бабу — хватай ее за…» И называл все вещи своими именами.

Потом сын вырос.

Я ничего тут не буду рассказывать про этого парня, где и когда и при каких обстоятельствах мне довелось его встречать — у меня нет ни малейших оснований выступать в качестве моралиста.

Но, право слово, мой знакомец все-таки был законченный урод. Всякий раз, когда я его видел, он предоставлял все новые и разнообразные доказательства этого.

Надо сказать, впервые я его увидел двадцатидвухлетним: только что женившимся, ждущим первенца, несколько мудаковатым, но задорным, очень смазливым типом. А последний раз он мне встретился спустя лет пять, и это был гнусный боров с глазами, в каждом из которых хотелось немедленно и с шипом забычковать сигарету.

И никто не поколеблет моей уверенности, что моему знакомцу стоило за свою стремительную деградацию благодарить именно родного папу. «Папа, на тебе четвертной, иди, купи себе цианистый калий, ублюдок».

Тысячу раз можно ловить самого себя на лжи, когда советуешь ребенку не курить (не слушать, не смотреть, не нюхать, не пробовать, не целовать) эту дрянь. Но во сто крат лучше и выше эта ложь, чем похабная родительская ухмылка и грязный родительский рот, из которого изливаются на ребенка самые ничтожные речи.

«К черту эти книги — батя вырос и без этой херни». «Все учителя в твоей школе придурки, и у меня были такие же — а я ничего, стал человеком». «Дочка, хорошего мужика хватай за хобот и тащи к себе, а то ухватят другие». «Своего Гайдна пусть они сами слушают, а ты мне поищи-ка, сынко, радио про шансон». «Плюй на людей сверху, они этого заслуживают!» «Пороюсь в твоем гардеробе, дочка, я тоже хочу задницей повертеть перед нормальными кобелями, а не перед этим чмо в лице твоего папы». «Не переключай эту программу, смотри, какие курицы пляшут». «Если плохо лежит — надо брать и перепрятывать». «В этой стране ты ничего никому не должен — появится возможность, немедленно вали».

Не переживайте, жизнь быстро предоставит ребенку шансы стать такой же сволочью, как и вы.

Не торопите события.

У него будут все возможности научиться пахнуть тем же смрадом. Разводить тех же червей в ушах. Кормить свою душу из тех же помоек.

И не надо врать себе, что так ребенок становится сильнее. Сами сидите сильные, как бесы, в своем аду, не тащите за собой потомство.

Если ребенок ни в пятнадцать, ни в десять, ни даже в пять лет так и не узнает, что есть хоть какая-то светлая человеческая правда и хоть какой-то другой, пусть и ханжеский, но все-таки возможный мир — ему будет некуда вернуться.

А он должен иметь хоть один шанс сбежать из нашей грязи и пожить человеком. Сквозь муть и мерзость нашей жизни надо прокричать ему, что если не для нас самих, то для него этот путь есть.

Дочь, послушай, ты должна знать, что такое быть женщиной и что такое быть законченной тварью. И не смотри на меня, просто слушай.

Сын, послушай, я тебе расскажу, что такое быть подонком и что такое быть настоящим мужчиной. Лучше, если бы я тебе показал это, но я сегодня плохо выгляжу.

Это ничего, что со мной такие проблемы, дитя мое, это поправимо: поэтому, слушай меня, любимое чадо, и поправляй на себе.

Чтоб ребенок, когда ему станет совсем не по себе, знал, куда можно вернуться.