Поиск Анны

Руна 12

«На жеребчике он въехал,

На отборнейшей лошадке,

В середину самой пляски,

В хоровод девиц прекрасных.

Кюлликки хватает быстро

И бросает деву в сани,

Положил её на шкуру

И ко дну саней прижал он.

Он коня кнутом ударил,

Хлопнул он ремнем сильнее,

Поскакал оттуда быстро.

На скаку девицам крикнул:

«Никогда, нигде, девицы,

Вы меня не выдавайте,

Что сюда я к вам подъехал

И увез с собою деву!»

Калевала

Она снова была в комнате родителей — Смолина сразу узнала старый раскладной диван, шкафы с антресолями, желтые шторы на окнах. На диване сидел отец, согнувшись над чем-то, словно чистил картошку.

Анна замерла, словно ледяной холод сковал все ее тело, которое, казалось, уменьшилось в размерах. Почему-то ей очень важно было увидеть, что делает отец, но его руки и тень от головы скрывали это. Анна видела только, что его ладони резко двигались, как будто он что-то рвал.

Люстра над ее головой качнулась от сквозняка и негромко звякнула тысячью пластмассовых гирлянд. Руки отца замерли. Анна похолодела. Отец медленно поднял глаза.

— Где ты была? — строго спросил он.

— Пап, извини, я…

— Никаких извини. Где. Ты. Была.

— Я заблудилась в лесу и потеряла ключ…

— Что ты делала в лесу? — перебил отец.

— Я искала там… — Аня запнулась.

— Искала что? — отец пронзительно смотрел на нее. — Только не ври мне, Анна!

— Я искала Тима, — сказала девочка.

— Тима? Этого мерзкого зайца? — лицо отца перекосилось от отвращения.

— Он не мерзкий! — топнула ногой Аня. — Он хороший!

Лицо отца вдруг резко изменилось. Теперь он смотрел на нее с любовью, понимающе, и, вместе с тем, немного грустно.

— Понимаю. Тим очень важен для тебя, да? Ну, не плачь!

Аня кивнула, не в силах вымолвить слова, и почувствовала, как по щеке катится слеза.

— Я нашел его для тебя, — ласково сказал отец. — Смотри.

Он протянул вперед ладони, густо перепачканные чем-то красным. В одной из них Аня увидела кухонный нож, обагренный свежей кровью. В другой отец держал изрезанного, окровавленного Тима. Анна с ужасом сунула руки за пазуху, туда, где должен был быть Тим — но его там не было.

— Значит, так он тебе дорог? — вдруг зло крикнул отец. Его лицо превратилось в гримасу боли и отчаяния. — Дороже, чем я?

— Нет! — закричала Аня. — Не трогай Тима!

— Не трогать? — поднял брови отец. — А кого же мне тогда трогать? Тебя?

— Пожалуйста, не надо опять… — Аня попятилась. Ей очень хотелось выбежать из комнаты, но безвольно обмякшее тельце плюшевого зайца останавливало ее. Девочка не могла бросить Тима в этих окровавленных руках.

— Почему ты потеряла его, раз он так важен для тебя? Неужели ты такая безответственная? Ты плохая девочка, — лицо отца стало жестким, словно высеченным из камня. — Очень плохая. А ты знаешь, что делают с плохими девочками?

— Пожалуйста… — прошептала Аня. Она уже не могла сдержать слезы, которые текли ручьями.

— Наказание неминуемо, Анна. И ты это знаешь.

Он поднял руку с ножом и резко опустил, вонзив его в живот Тима. Затем рывком провел лезвие вниз, к промежности зайца. На удивление из раны не брызнула кровь, зато Аня почувствовал резкую боль внизу живота. Она опустила глаза и увидела, как на футболке расплывается кровавое пятно. Аня закричала.

— Она еще и орет! Точно больная!

Голос звучал надменно.

— Ну и что с тобой делать?

Анна вытерла мокрый от холодного пота лоб. Она полулежала на грубой деревянной скамье, сердце колотилось, словно после тройной дозы эспрессо. Через стальные решетки на нее смотрел знакомый милиционер.

— А, Смолина? Все бегаешь по городу, воду мутишь!

Анна вспомнила, где видела его — это был тот самый милиционер из дежурной части, который отказывался принять заявление о пропаже Лены. Смолина сонно протерла глаза.

— Кто-то же должен делать твою работу!

— Нашла бы себе мужика, не пришлось бы хренью страдать! А то как дева старая.

— А у тебя тут что, клуб знакомств?

— А ты ищешь папика? Ну так мы с ребятами можем тебе помочь! — ухмыльнулся милиционер.

— В туалете сам себе помоги, — Анна сделала непристойное движение рукой. Милиционер расхохотался.

— Зря ерничаешь, Смолина! На тебя куча жалоб — из больницы, от прохожих с улицы, от Людмилы Лисинцевой. Ты че к ней привязалась? Че тебе на месте не сидится?

Анна хмуро смотрела на него, и поняла, что милиционер прав. Почему ей все время не сидится на месте? Зачем было переться в тот лес три года назад? Не сделала бы она тогда тот шаг — сейчас бы горя не знала. Она бы не притащила домой проклятый диск, Резнова был бы жив, и, может, Ленка вены бы не резала.

— А ты запри меня на пару годков, — вдруг сказал Анна. — Подальше от людей. Может, они действительно так в безопасности будут.

— Ты договоришься, я тебя действительно закрою! — рявкнул милиционер.

— Чтобы кого-то закрыть, нужны веские доводы, не правда ли, лейтенант? — послышался властный голос. Милиционер вздрогнул. Из полумрака коридора вышел высокий человек в пальто и показал милиционеру удостоверение. Тот вытянулся по струнке.

— Анна Смолина? — спросил человек через решетку. Анна кивнула. Он повернулся к милиционеру. — Открывай. Я ее забираю.

Они вышли из прокуренного участка в прохладный вечер, и Анна зябко поежилась.

— Кофе? — спросил ее спутник. — Я угощаю.

Смолина кивнула. Кем бы он ни был — пусть хоть самим дьяволом, но кофе сейчас был жизненно необходим. Они не спеша пошли в сторону кафе мимо ярко освещенных витрин. Краем глаза Смолина заметила, что вдоль тротуара по проезжей части со скоростью пешехода за ними неотступно следует черная волга.

— Не переживайте, это со мной, — спокойно сказал человек, не глядя на Анну.

Смолина исподтишка изучала своего неожиданного спасителя. Высокий, в дорогом, но старомодном темном пальто, волевой подбородок, нос с горбинкой, глаза стального оттенка. От него так и веяло силой, казалось, этот человек может прямо сейчас пробежать стометровку, не задохнувшись. И только глубокие морщинки в уголках глаз и седые пряди волос выдавали, что ему уже за пятьдесят.

— Чем обязана?

— Пока ничем, — спокойно ответил ее спутник. — Это неофициальная беседа, так сказать, за чашечкой кофе. Хочу поговорить о брате.

Он посмотрел на Смолину взглядом внимательных серых глаз. Только сейчас Анна поняла, кого он ей напоминал.

— Резнов Геннадий Иванович, — представился мужчина.

— Он почти не говорил о вас…

— Мы не общались много лет. Это было обоюдное желание.

Помолчали. По проспекту мимо неслись машины, мелькали силуэты людей, а Анне виделась в этих силуэтах тень старого поисковика.

— Что он делал на Ладоге?

— А вы не знаете?

— Я знаю гораздо больше, чем многим бы хотелось. Мне интересно ваше мнение.

Они подошли к окошку кафе.

— Два кофе. Мне латте, а вам? Два латте.

Взяв кофе, они пошли дальше по вечернему городу.

— Вы были близки с…

— С вашим братом?

Он кивнул.

— Если бы меня спросили — кто лучший человек на земле — я бы не задумываясь назвала его.

Резнов удивленно хмыкнул.

— Он рассказывал, как под лёд в детстве провалился, а вы ему помогали вещи у костра сушить, чтобы родители не заругали.

Резнов взглянул на нее, и в его глазах стального оттенка Анна уловила глубоко скрытую тоску.

— Когда-то давно мой брат совершил ошибку, — медленно проговорил Резнов. — Не знаю, рассказывал ли он вам — но он вор. В детстве он вскрывал машины. — Геннадий сделал паузу, словно собираясь с духом. — Я был вынужден посадить его.

Чужая жизнь пронеслась перед внутренним взором Смолиной. Промелькнула, словно ее и не было. Два брата не разлей вода, готовые друг ради друга на все. Две дороги, ведущие в разные стороны. И ошибка, которая разом оборвала эту прочную связь.

— Он грабил честных советских людей, отбирая то, что было нажито огромным трудом, — с презрением произнес Геннадий. — Пока все население страны строило светлое будущее, ваш «лучший человек в мире» его саботировал.

Смолина остановилась.

— И как, построили?

— Что построили? — Резнову тоже пришлось остановиться.

— Ну, лучшее будущее. В котором нет убийств, в котором не пропадают люди, дети не режут себе вены. Получилось?

Резнов хмуро посмотрел ей в глаза, но ничего не ответил.

— Может, теперь получится? — с надрывом произнесла Смолина. — Вам брат мешал, да? Он же саботировал! А вот теперь, когда его не стало — ну вы точно справитесь!

Анна бросила стаканчик с кофе под ноги Резнову-старшему и пошла прочь.

— Он выбрал не ту дорогу, — сказал ей в спину Резнов. — Это его и сгубило.

Анна остановилась.

— Нет, — жестко ответила она. — Он помогал людям, искал пропавших. Он помогал мне, хотя не должен был. Рисковал жизнью.

— Он всегда рисковал. Это у него в крови, — Резнов машинально достал пачку сигарет, сунул одну в рот, потом смял ее и выкинул. — Чертовы сигареты! Кто бы мог подумать — отек легких из-за астмы.

— Это не астма. Его отравили.

Резнов сощурил глаза.

— Мы разворошили осиное гнездо.

— У вас есть доказательства?

— Нет.

Резнов внимательно посмотрел на нее. Анна заглянула в его глаза. То ли от того, что они излучали спокойную уверенность, несмотря на затаенную глубоко внутри печаль, то ли от того, что ее собеседник тоже носил фамилию Резнов — что-то в нем внушало доверие. Анна начала говорить, и говорила долго, а он слушал, не перебивая. Когда она закончила, недопитый кофе в стаканчике Геннадия давно остыл.

Лену выписали из больницы и Анна отвезла ее домой на Пинине. За всю дорогу они не обменялись ни словом. Смолина понимала, что все мосты порушены, и, скорее всего, это последние часы, когда они с Леной вместе.

Как только она остановила машину, Лена тут вышла и, не дожидаясь Смолиной, исчезла в подъезде. Какое-то время Анна сидела, тупо глядя сквозь лобовое стекло на серый мир, потом набрала номер.

— Ало, — глухо произнесла Смолина.

— Анна, что случилось с Леной?!

— Виктор Георгиевич…

— Почему вы не сообщили, что она попала в больницу? Она перерезала себе вены! Это уму непостижимо!

— Нам нужно еще немного времени, — тихо сказал Анна. — Просто дайте мне его. Пожалуйста.

— У вас было достаточно времени, чтобы доказать, что вы худшая из всех приемных родителей, которых я только видел! Анна, так и знайте — я передал дело в суд!

— Виктор Георгиевич…

— Что? Что вы еще хотите мне сказать? Что вы невинная овечка? Я не верю ни единому вашему слову!

В его голосе слышалось наслаждение — наслаждение властью. Анна подумала, что в целом он прав — она никудышная мать и Лену у нее надо забрать. Но в то же время она поняла, что Виктор Георгиевич упивается этим моментом. В его строгом мире правил он с удовольствием тыкал лицом в грязь Смолину, которая эти правила не соблюдала.

— Так что еще вы мне хотите сказать, Анна? — надменно произнес Виктор Георгиевич.

— Я хотела сказать: пошел ты в жопу, козел! — сказала Анна и повесила трубку.

Анна вошла в квартиру, словно тень. Ей не хотелось говорить «я дома», ей не хотелось уже вообще ничего. Ее лес, когда-то зеленеющий дубравами, сейчас лишился всех листьев под напором ледяного ветра. Она разулась и прошла на кухню. В вентиляции натужно гудел ветер. Лена, еще не до конца пришедшая в себя, пыталась поставить чайник. Анна подошла и взяла его из рук девочки, чтобы помочь, но та оттолкнула ее руки и с вызовом взглянула на Смолину.

— И что теперь? Будешь опять орать на меня? Будешь все запрещать?

Безжалостный ветер сорвал последний лист с дерева Анны и бросил на грязный асфальт. Смолина подумала, что сейчас можно бы было устроить скандал. Или попытаться поговорить. Или…

— Лен, делай что хочешь. Ты уже взрослый человек.

Ленка замерла.

— Взрослый? — глухо переспросила она, словно ослышалась.

— Может даже взрослее меня, — Смолина устало опустилась на табуретку. — Я сама еще ребенок, знаешь. И Виктор Георгиевич прав — один ребенок не может воспитывать другого.

Анна налила себе воды и тупо уставилась в кружку. Сил не было даже на то, чтобы сварить кофе.

— И что будет дальше? — осторожно спросила Лена.

— Дальше будет осень. И бесконечный дождь.

— Если меня заберут… — Лена помедлила. — Как ты будешь…

— Жить?

Лена кивнула.

— Не парься, меня все равно теперь лишат родительских прав. После этого я уже не смогу никого усыновить. А родить я тоже не могу.

Лена молчала. Смолина подумала, что хочет стать медведем — залезть в берлогу и проспать до весны. И пусть ее придут убивать. Пускай потом ее тело сожгут, зубы выбьют, а останки бросят под елью в лесу. Плевать. Главное, чтобы не будили. Потому что она смертельно устала.

Анна молча встала, прошла в свою комнату, и бухнулась в кровать.

Утром Смолина с трудом оторвала голову от подушки. Она тяжело встала с кровати — ноги были ватные. «Всё-таки заболела» — мелькнула мысль. Немудрено, после стольких нервных потрясений и физической истощенности. В голове была одна единственная мысль: кофе. Словно в ответ на ее желание с кухни потянулся приятный аромат свежемолотых зёрен.

Когда Анна зашла на кухню, ее удивили сразу две вещи. Первая — кухня была залита солнечными лучами. Впервые за много дней распогодилось, и сквозь воздушную тюль не просто жалобно пробивался, а заливал все золотым яркий свет. Второе — Лена стояла у плиты с туркой в руках и вопросительно смотрела на Смолину.

— Кофе? — спросила Лена. Анна удивленно кивнула и села за стол. Лена раньше никогда не варила ей кофе, а сама предпочитала растворимый. Чувствует вину за случившееся?

Вскоре кофе вспенился, но Лена даже умудрилась вовремя снять турку с огня и ничего не пролить.

— Молока?

Лена налила дымящийся кофе в кружку и пододвинула Анне вместе с пакетом молока. Больше всего Смолиной хотелось с головой нырнуть в эту кружку, пропитаться кофеином насквозь, а в идеале — остаться там и никуда сегодня не ходить. Она сделала большой глоток, но тут же выплюнула напиток. Это был не кофе.

— Как ты умудрилась так испортить Арабику? — проворчала Смолина.

Лена молча стояла с туркой и смотрела на Анну. Смолина подняла на нее взгляд. Холодные, почти мертвые глаза Лены в упор смотрели на нее, словно дуло пистолета. У этого кофе был не просто омерзительный вкус — этот вкус был противоестественным. Внезапно откуда-то пахнуло прелым сеном. Смолина вспомнила последние слова Резнова про отвратительный вкус сигареты, и глаза ее расширились.

— Что ты добавила туда? — с ужасом спросила Анна, но Лена продолжала молча смотреть на нее. Колыхнулись занавески, словно кто-то открыл входную дверь, создав сквозняк. До обоняния Смолиной отчетливо донесся запах ладана. Она хотела крикнуть, но невидимые щупальца пережали горло, а в легких вдруг вспыхнул огонь. Из последних сил Анна набрала воздуха в полыхающие легкие и закричала.

Смолина проснулась от собственного крика и села на кровати. Она прижала к груди мокрые от пота ладони, пытаясь унять бухающее сердце. Анна сделала глубокий вдох, и воздух без помех наполнил легкие.

Голова была чугунная. Смолина откинула смятые простыни и одеяло, с трудом встала и сдвинула плотные шторы. За окном, как всегда, лил дождь.

«Это уже похоже на реальную жизнь,» — хмуро усмехнулась Анна.

Из кухни отчетливо тянуло свежесваренным кофе.

«Нет уж, ублюдки, вы не заставите меня бояться последнего удовольствия в жизни!»

Она прошла по коридору и на кухне увидела Лену. Та замерла с туркой в руке. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

— Кофе будешь? — спросила Лена.

Смолина села на табуретку, неотрывно глядя на девочку.

— Угу.

Лена налила в кружку дымящийся ароматный кофе.

— Молока?

— Только если ты умеешь делать латте.

Лена распахнула холодильник.

— Молока нет… — грустно сказала она. — Сбегать в магазин?

— Только бери в стекле — я терпеть не могу тетрапак.

Анна на всякий случай незаметно ущипнула себя посильнее — уж слишком все это было нереально. Пожалуй, одно из двух — либо Лена действительно решила отравить ее, либо осознала, что в квартире со Смолиной лучше, чем в приюте без нее — хотя это уже все равно ничего не изменит. Но на такие серьезные вопросы мозг Анны пока думать отказывался. А если Лена решила ее отравить — пожалуй, Смолина готова принять смерть от латте.

Лена суетилась в коридоре в поисках кроссовок. Анна долго смотрела в окно, так долго, словно ждала, когда пройдет эта проклятая осень. Наконец она негромко произнесла:

— Прости меня, Лен. Не получилось из меня матери. Но я очень старалась. Правда. Ради тебя я готова свернуть горы и шеи тех, кто хочет причинить тебе боль. Жаль, что все же у нас не получится построить семью. А я бы хотела. Очень.

Смолина обернулась — но в коридоре никого не было. Она только услышала, как легонько хлопнула входная дверь.

Пока Анна ждала Лену с молоком, она включила телевизор. Бездумно щелкала каналы, пока не пролистнула мелькнувшую черную бороду. Смолина переключила канал обратно. На экране был Светорожденный.

— …потому что в людях заложена жажда разрушения. Мы убиваем себя алкоголем, вредной едой, табаком. По сути вся наша жизнь — путь от рождения к смерти.

Анна хмуро смотрела на лицо проповедника. Глаза, подернутые пеленой слепоты, невидяще смотрели куда-то сквозь камеру, прямо Смолиной в душу. На секунду ей показалось, что слова Светорожденного предназначены конкретно ей.

— Но позвольте! — камера взяла общий план — с соседнего кресла студии приподнялся мужчина в пиджаке. — Мы все когда-нибудь умрем! Что нам даст ваше учение?

Старец повернул голову в сторону говорившего и как будто искал его незрячими глазами.

— Вопрос скорее в том, что будет с теми, кто ему не последует.

— Но это же смешно! Вы утверждаете, что расшифровали тексты Нострадамуса, но где доказательства? Пророчество 1999 года не сбылось!

— Вы увидите доказательства. Все увидят. Ровно через неделю.

Слово взяла ведущая.

— Так все же, Светорожденный, что вы даете тем, кто последует за вами?

Старец повернулся к камере, которая сделала наезд крупным планом. Он долго молчал, а потом сказал одно единственное слово:

— Спасение.

Внизу громко хлопнула подъездная дверь, и Анна вздрогнула. Еще ей показалось, что где-то далеко что-то разбилось. Светорожденный словно загипнотизировал ее. А ведь прошло уже минут десять, и Лена давно должна была прийти! За окном одиноко и тревожно взвыл ветер.

Смолина накинула куртку, обулась и вышла в подъезд. Видимо, кто-то не закрыл дверь на улицу, и холодный ветер ворвался внутрь. Теперь он свободно гулял по этажам, утробно завывая, словно ища жертву. Анна услышала, как он стремительно взлетает снизу и рефлекторно съежилась. Вновь скрипнула подъездная дверь.

— Лена? — позвала Анна в пустой подъезд. Одинокий голос эхом отозвался от холодных стен.

В ответ ветер взвыл еще страшнее. Анна начала спускаться по лестнице, но тугой жгут тревоги уже скручивался внутри, и она сама не заметила, как последние пару этажей уже бежала.

Подъездная дверь была распахнута, словно разверзнутая пасть дьявола. За ней обрывками тумана повисла на голых ветвях серая осень. Людей не было.

Что-то белело на темном полу подъезда. Анна опустила глаза. Среди осколков бутылки по грязному полу растекалось белоснежное пятно молока. И запах… Смолина не хотела себе в этом признаваться, но он был. Вездесущий, преследующий ее наяву и во снах ненавистный запах ладана.