Поиск Анны

Руна 3

«Молвил юный Ёукахайнен:

Ох ты, мать моя родная!

Ведь со мной беда случилась,

Ведь со мной несчастье было,

Не без повода я плачу,

Есть причина для печали!

Век свой слез не осушу я,

Буду жизнь вести в печали:

Ведь сестрицу дорогую,

Дочь твою родную, Айно,

Вяйнямёйнену я отдал.»

Калевала

— Любопытство — не порок, сестра, — послышался голос Сиджы и наставник вышел из тени. — Наверное даже наоборот — если бы не было любопытства, сколько хороших открытий не совершил бы человек!

Он подошел ближе к Анне и улыбнулся.

— Что ты ищешь здесь, сестра?

Смолина замерла. Нужно было срочно что-то придумать.

— Я заметила курящих людей, наставник, — смиренно ответила Анна. — Но ведь курение запрещено!

— Ты наблюдательна! — кивнул Сиджа. — Видишь ли, мы осуждаем пороки, это так. В своих мечтах мы видим мир без ядов, которыми человек привык отравлять себя — заметь, в том числе под ядом я имею в виду негативные мысли. К сожалению, мы не всесильны, и собственных ресурсов не всегда хватает. Нам приходится использовать труд наемных работников, привозимых с материка. Конечно, мы стараемся влиять на них, но, в то же время, мы за свободу воли — потому что так велит учение Светорожденного. Путь к свету — дело добровольное.

Сиджа взял Анну под локоть и не спеша повел ее ко входу в ангар. Дверной проем приближался, словно распахнутая пасть притаившегося в засаде зверя.

— Сейчас к нам прибыло столько новых послушников, что мы надеемся перестать использовать вольнонаемных рабочих, — он остановился и посмотрел на Анну. — Теперь у нас достаточно сил, чтобы самостоятельно обеспечивать себя всем необходимым. Пойдем, я покажу тебе.

У входа курил молодой парень. Анна внимательно осмотрела его. Он был совершенно спокоен и вежливо поздоровался с ними. Если это и был раб — то рабство его явно не смущало.

— Люди здесь трудятся над благим делом, — словно прочитав ее мысли сказал Сиджа. — Поэтому они довольны.

Они вошли в ангар. Под огромной выгнутой крышей располагались теплицы с огородами. Всюду сновали люди — кто-то носил воду для полива, кто-то удобрения.

— Здесь мы выращиваем еду. Эти теплицы хорошо обогреваются и способны приносить урожай несколько раз в год. Благодаря этому мы можем прокормить себя самостоятельно, — он внимательно посмотрел на Смолину. — Когда мир будет гореть в огне — мы будем полностью автономны.

Они еще походили по ангару, и Смолина поняла две вещи: здесь нет ни рабов, ни Лены.

Когда они уже вышли из ангара и направлялись к центру острова, было уже совсем темно. Над головами раскинулся купол бескрайнего неба, в лесу негромко шептались сосны.

— Сиджа, вы сказали — мир будет гореть в огне? Что это значит?

Сиджа внимательно посмотрел на Анну.

— Что ты знаешь о Светорожденном сестра?

— Не много. Я знаю, что он ведет людей к свету.

Сиджа удовлетворенно кивнул.

— И ты не читала его пророчества? — Анна пожала плечами. Сиджа остановился. — Почему ты решила прийти к нему?

— Я увидела объявление на остановке. У меня была непростая ситуация в семье… Я решила — это знак.

— Я вижу, что ты не открываешься полностью, — Сиджа проницательно смотрел на Анну. — Что ты скрываешь, сестра Мария?

Смолина потупилась.

— Мне нечего от вас скрывать, наставник.

Сиджа аккуратно дотронулся до ее руки.

— Когда ты откроешься свету полностью, он заполнит тебя и вытеснит всю боль. Чего ты боишься?

Анна промолчала.

— Может, ты боишься потерять себя в этом свете? Но нельзя потерять то, чего нет. Нельзя разрушить то, что не построено. Можно лишь развеять иллюзию того, что кажется реальным.

— Я — это иллюзия?

— Иллюзия — наши представления о собственном я.

Анна смотрела на Сиджу, и ей казалось, что его глаза сияют в вечерней темноте.

— Вся твоя жизнь — это дурной сон, сестра. Пора открыть глаза. Лучше места и время не придумать.

— Этот остров…

— Это остров твоего спокойствия в океане насилия и безумия мира.

— Разве мир безумен?

— А разве нет? Включи телевизор и посмотри новости. Убийства. Грабежи. Насилие. Что движет людьми? Алчность. Похоть. Разврат. Неужели тебе нравилось жить среди них?

Анна молчала.

— Чем ты занималась в миру?

У Смолиной была заготовлена легенда на случай такого вопроса, которую они подготовили еще со Светой. Но против собственной воли она внезапно сказала:

— Я была волонтером-поисковиком. Искала в лесах пропавших людей.

— Тебе не кажется странным искать кого-то прежде, чем ты нашла себя? — Сиджа с улыбкой посмотрел ей в глаза. — Зачем ты занималась этим?

— Когда человек теряется в лесу — ему страшно и одиноко. Он попадает в непривычный мир, в котором он — городской житель — ничего не понимает. У большинства надежда гаснет быстрее, чем прогорает свеча, — Анна говорила, и не могла остановиться. Ей хотелось заткнуть рот самой себе, но что-то внутри лопнуло, словно пал какой-то зажим, и теперь поток слов несся вперед, ничем не сдерживаемый. — Я хотела спасать тех, кто уже не верит в спасение. Такой человек обязан быть! Потому что когда мне было одиноко, рядом никогда не было такого человека.

— Кто выведет тебя из леса, если лес — это ты сама? — мягко сказал Сиджа. — Мы блуждаем в себе, Мария. Блуждаем с единственной целью — найти выход за пределы эго.

— Но наше эго — это основа нашей личности!

— Личность ложна, Мария. К чему привел тебя твой путь эго?

— Мой путь привел меня сюда.

— Но пока ты не уверена, что это то место, где ты должна быть. Я вижу это по твоим глазам, не отрицай. Скажи, ты видела счастливые лица тех, кто неделю назад не видел смысла в жизни. Ты видела огороды, которые дают работу людям из окрестных деревень и пищу нам. Может ты слышала, что наша организация борется за очистку Ладоги от радиации? А насчет гуманитарных миссий по местам мировых эпидемий? Я вижу в тебе свет, Мария. Ты сама его не видишь, но вижу я. Ты смотришь сквозь призму мрака — ты так привыкла. Но попробуй распахнуть глаза шире — и ты увидишь.

Он поднял руки к небу. Оно было безоблачным, и над островом раскинулись мириады звезд.

— Ты не сможешь помочь многим, выводя из леса по одному заблудшему. Скольких ты сможешь спасти? Одного человека за раз? А здесь ты сможешь помочь тысячам. Миллионам!

Анна недоверчиво посмотрела на послушника.

— Ты можешь помогать нам. Работать на земле, выращивать цветы. Любишь цветы? Они прекрасны!

Анна смотрела в глаза Сиджы, и ей показалось, что в них она видит распустившийся прекрасный цветок. Вот только ее цветок увял. Как оживить его?

— Какие твои любимые цветы, сестра?

— Фиалки.

— Анютины глазки, — улыбнулся Сиджа. — Ты потеряла себя, Мария. Именно поэтому ты здесь. Ты всю жизнь искала пропавших, но на самом деле ты искала себя.

2006 год, 19 октября.

Хейнясенмаа.

Утро выдалось светлым. Анна уже забыла, как это — видеть не темные тучи, нависшие над серым городом, а солнце. С соседней кровати ей улыбнулась Нина.

Послушники облачились в белые одежды и проследовали в куполообразное здание в центре острова — зал для медитаций и молитв.

После молитвы Сиджа начал беседовать с учениками. Кого-то спрашивал про бизнес, кого-то — про планы на жизнь. Он всегда обходил Смолину стороной, поэтому, когда он, наконец, поднял ее и спросил про семью, Анна растерялась.

— У тебя же есть семья, Мария? — тепло, по-приятельски улыбнулся ей Сиджа. — Кто твой отец?

У Марии, в отличие от Анны, семья была. Полноценная, любящая. Эту легенду они подготовили еще со Светой, когда продумывали биографию новой личности Смолиной. Но против своего ожидания, Анна выдала совсем другое.

— Я с ним не общаюсь.

Какого черта, Смолина! Нужно быстро исправиться, вернуться в русло легенды!

— Точнее общаюсь, но…

— У тебя есть дети?

У Марии детей нет. Но есть возможность их родить, в отличие от…

— Я не могу иметь детей.

— Почему? — Сиджа слегка наклонил голову. В зале была абсолютная тишина. Слова Анны пустым эхом отражались от стен.

— Я не знаю. И никто не знает. Ни один доктор.

В зале послышался женский всхлип, но Анна не обращала внимания ни на что. Лицо горело, она стиснула кулаки так, что накладные ногти впились в ладони до крови.

— Ты боишься раскрыться, потому что внутри тебя тьма. Но миру нужен не только свет. Что случилось? Почему у тебя с отцом разладились отношения? — мягко, но в то же время не давая путей к отступлению спросил Сиджа. В висках застучало, ладони Анны вдруг покрылись потом.

— Я… я не знаю.

— Не знаешь, или не хочешь знать?

Какого черта, что за сеанс психотерапии! Нужно срочно ответить что-то, увести разговор в сторону…

— Я не могу вспомнить…

— Заблокированные воспоминания скрывают твою суть, — сказал Сиджа. — Открой чертоги своей памяти! Здесь тебе нечего бояться.

Сиджа протянул руку и провел ладонью по глазам Анны, закрывая их. Так делали мертвецам в фильмах, мелькнуло у Смолиной прежде, чем она почувствовала, как проваливается во тьму. Зал вдруг накренился, ноги Анны подкосились, но ее поймал сидящий рядом Арсен.

— Сестра, я с тобой, не бойся! — услышала она его горячий шепот прямо в ухо.

— Раскройся, Мария! — в своей сухой ладони она почувствовала нежную ладонь Нины.

— Сейчас ты пойдешь в глубины своей памяти, — услышала Смолина голос Сиджы уже над своей головой. То ли он подошел ближе, то ли это был обман восприятия из-за чего-то, так похожего на обморок. Теперь Анна слышала его голос как бы у себя в голове. — Расслабь тело, отпустите мысли… Следуй за моим голосом, Мария…

«Я не Мария» — хотела сказать Анна. Точнее, она не хотела это сказать, но губы как будто сами шевелились, в попытках произнести имя.

Она снова оказалась в комнате родителей — Смолина сразу узнала старый раскладной диван, шкафы с антресолями, желтые шторы на окнах.

У окна, спиной к Ане, стоял отец. Он что-то делал руками на подоконнике, но за его спиной Смолиной было не видно что именно. Дверь за спиной Анны захлопнулась.

— Красивый цветок, — произнес отец, не оборачиваясь.

Аня застыла посреди комнаты. Отец повернулся к ней. В руках он держал горшочек с фиалками. Тоненький стебелек, едва опушенный прозрачными волосками, на котором покачивалась аккуратная чашечка, увенчанная пятью лепестками. Это был ее цветок. Ее и ничей больше.

— Ты говорила, что я уделяю тебе мало внимания? — отец прошел к дивану и сел, держа цветок в руках. Он похлопал ладонью по месту рядом с собой. — Садись.

Аня завороженно села рядом.

— А что если мы с цветочком немного поиграем? — лукаво спросил отец. Глядя Ане в глаза, он провел пальцем по тонкому стеблю, туда, где находилось нежное соцветие. — Ты же не против, Аня? Ты не обидишь папу отказом?

Аня не в силах была пошевелиться. Ее мышцы одеревенели. Она смотрела на отца, словно мышь на кобру, загипнотизированная его взглядом. Взгляд парализовывал волю. Казалось, он проникал гораздо глубже, чем это было дозволено, раздевал, снимая покровы тайны, грубо прикасаясь к чему-то очень нежно-детскому, проникая внутрь, словно острый нож.

— Ты же хочешь быть хорошей девочкой?

Отец пододвинулся к ней вплотную.

— Это останется между нами, верно? — прошептал он.

Она увидела ладонь отца, которая сжалась в кулак. Аня сама сжалась, как цветок. Но отец не собирался ее бить. Он разогнул указательный палец, облизал его и посмотрел на Аню.

— Мы ведь никому об этом не расскажем? — шепнул он. — Ведь я просто уделяю тебе внимание…

Отец улыбался, когда его палец вошел в бутон цветка, прорвав плеву.

Мир перевернулся с ног на голову, и только потом встал обратно, но уже не таким, как прежде. Все вокруг затряслось, распадаясь на осколки фарфора с ценником на дне. Лепестки скукожились и опали один за одним, бутон съеживался под уничтожающими лучами пустынного солнца. Жизнь уходила из цветка, словно палец отца был острым носом вампира-комара, вместо крови вытягивающим жизнь досуха.

Аня опустила глаза — по белоснежному платью между ног расплывалось красное пятно.

— Я не хотел, чтобы тебе было больно… Платьишко лучше выкинуть, а то пятно не отстирается.

Когда отец ушел, цветок, вырванный с корнем, валялся на полу.

Анна очнулась от собственного крика, но это был не короткий вскрик ужаса. Это был долгий пронзительный крик, идущий из самой глубины души, из самой сокровенной боли, так долго и тщательно скрываемой от самой себя. И теперь боль вырвалась наружу.

Смолина лежала на полу в окружении послушников. Люди вокруг нежно сжимали ее руки, дружески касались ступней ног, словно в немом крике поддержки пытаясь отдать как можно большую часть себя. Глаза всех были мокрые от слез. По лицу Анны струился настоящий водопад, на полу натекла небольшая лужа.

— Ты очень сильная, Мария, — услышала она голос Сиджы. Он сидел на коленях перед ней. — Ты смогла пойти так глубоко, как не ходила никогда до этого. Теперь ты освободилась от боли.

Анне хотелось крикнуть что она никакая не Мария, что ее зовут Анна, ей стало внезапно стыдно, что она обманывала всех этих людей, но горло было сжато спазмами рыданий.

— Твой цветок увял, сестра, — сказал Сиджа. — Потому что в тебе много ненависти. Он воскреснет вновь. Нужно лишь только поливать его.

— Чем? — задыхаясь от слез спросила Анна. Сиджа посмотрел ей в глаза, и она увидела в них отражение бездонного неба.

— Любовью.

— Ань, ты потерялась!

— Мы все потерялись, Света. Оглянись вокруг. Ты знаешь счастливых людей? Этот мир катится к самоуничтожению.

Скалы отливали зеленью, и этот цвет странно было видеть серой осенью. Вечнозеленая хвоя делилась своим цветом с гранитными глыбами, словно вновь даря им жизнь. Здесь, на острове, посреди бескрайней Ладоги, не было шума машин, не было безликой толпы, выхлопных газов и завернутых в полиэтилен мертвых детей. Здесь был только шепот ветра и покой. Единственным неестественным шумом сейчас был голос Светы из телефонной трубки.

— Послушай, тебе промыли мозги! Я говорила, что это опасная затея!

— Свет, я за несколько занятий раскопала больше, чем мы с тобой в психологических сеансах за год!

— Аня, очнись! В травмирующие воспоминания нельзя так нырять! Это опасно для психики! Потому психологическая работа ведется в долгую! Травма — как луковица, обнажается слой за слоем. Нельзя срывать все покровы сразу!

— Я устала жить с этими покровами, как ты не понимаешь?

— Ань, тебе нужно остановиться. Еще один день — и я тебя уже оттуда не вытащу.

— А меня и не надо ниоткуда вытаскивать, Свет. Я там, где мне нужно быть.

— А как же Лена?

— Если она здесь — значит она в правильном месте.

Анна повесила трубку.

— Мир погряз в ненависти. Нет смысла открывать людям глаза, если они не хотят видеть, — сказал Светорожденный.

Он был таким же, каким Анна впервые увидела его по телевизору. Белые просторные одежды, черная борода, обрамляющая чуть вытянутое лицо, спокойные движения рук с тонкими длинными пальцами. Его незрячие глаза были направлены в пустоту, но, казалось, он видит каким-то другим, неподвластным обычным смертным взглядом.

Учеников собрали в огромном куполообразном здании — сейчас в нем находилось несколько сотен человек.

Светорожденный вещал с небольшой сцены. Анна слушала и впервые за долгое время чувствовала, что нашла свой дом. Она ощущала невыразимое единство со всеми в этом огромном зале.

— Вы сделали важный выбор в своей жизни, выбрав путь к свету. Вам пришлось многим пожертвовать, от многого отказаться — но вам это зачтется. Каждого из вас, — Светорожденный обвел рукой зал, — ждет высшая награда.

Тысяча пар глаз неотрывно следила за ним, уши внимали каждому слову. Ученики затаили дыхание, понимая, что гуру сейчас скажет что-то важное.

— Эта награда… — Светорожденный выдержал паузу, — спасение.

Тысяча голов склонилась в молитвенном поклоне.

— Древние тексты не лгут, — негромко, но так, чтобы все слышали сказал гуру. — Я расшифровал тексты Нострадамуса. Мир ждет катастрофа! Мы спасем тех избранных, кто готов.