Покойный Серафим Попович

Покойный Серафим Попович

Вчера мы проводили в последний путь Серафима Поповича. На похоронах были: я, казначей господин Андрей, капитан Яков, инженер Еша и многие другие. После похорон зашли в трактир и очень долго говорили о покойном господине Серафиме. Каждый счел своим долгом что-нибудь рассказать. Инженер Еша вспоминал даже такие случаи, в которые трудно поверить, но мы не принимали это близко к сердцу, так как привыкли к тому, что Еша всегда немного перебарщивает.

Между тем все, что являлось истиной, причем истиной вполне достоверной, можно изложить в нескольких словах. Покойный Серафим был сорок шесть лет чиновником. Кем был до этого и как стал чиновником, наверное, он и сам уже не помнил. Тридцать два года он служил архивариусом в окружном управлении, вел протоколы, работал регистратором и одно время был даже кассиром. Дважды его хотели назначить референтом, но убедились, что у него нет к этому никаких способностей. Он был чиновником до мозга костей. Каждый волосок на его голове был чиновником. Когда он шел, то был озабочен тем, чтобы идти по-чиновничьи; если ел, то старался есть по-чиновничьи, и даже когда был один в комнате, любую мысль, которая казалась ему недостойной чиновника, решительно отгонял от себя.

На его могиле со спокойной совестью можно было бы написать: «Настоящий чиновник».

Бедняга разучился даже разговаривать по-человечески с людьми и говорил только языком официальных документов. Он позабыл все фразы обычного разговора и настолько сжился с канцелярским, языком, что над ним из-за этого часто подсмеивались.

Встретишь его, бывало, на улице и спросишь:

— Ну как, господин Серафим, поживаете?

А он поднимет брови, сдвинет очки на лоб и отвечает:

— В ответ на ваш вопрос — благодарю, здоров.

Потом немного подумает и продолжит:

— В связи с предыдущим моим ответом на ваш вопрос могу вам сообщить, что меня несколько беспокоит насморк.

Купит, например, что-нибудь на рынке, отдаст мальчику, чтобы тот отнес домой, и обязательно скажет:

— Поручаю тебе доставить эти покупки моей жене с тем, чтобы она по получении их надлежащим образом известила меня об этом.

Так примерно рассказывал инженер Еша, и, хотя он немного преувеличивал, все, в общем, соответствовало действительности. В этом я и сам имел случай убедиться.

Я бывал в доме покойного. Он давно уже похоронил жену и жил вместе со своим сыном, практикантом уездной канцелярии, жил тихо и мирно, как живут пенсионеры.

Когда его перевели на пенсию, о чем он и сам просил, он все же очень опечалился. Ничего не было для него тяжелее, чем расстаться с канцелярией. Он настолько полюбил делопроизводство, что попросил господина начальника подарить ему на память линейку, которой пользовался ровно шестнадцать лет.

Первые дни жизни на пенсии господин Серафим был очень удручен: вставал рано, как и прежде, одевался и с беспокойством поглядывал на часы, боясь опоздать на работу, а когда выходил на улицу и вспоминал, что ему уже некуда идти и нечего делать, со слезами на глазах возвращался домой, вставал у окна и смотрел — смотрел, как идут в канцелярию чиновники, и думал: «Счастливые!»

Наконец, когда тоска по канцелярии совсем извела его, он нашел лекарство: завел канцелярию у себя дома и стал управлять своим хозяйством совершенно по-чиновничьи.

В его спальне, кроме кровати, шкафа, вешалки и клетки с птицей между окнами, стояла длинная скамья, на которой лежали теперь три открытых конторских книги. На большом столе в комнате всегда лежали бумага, чернильница, перья, линейки и тут же уже известная «шестнадцатилетняя» линейка. За столом сидел он, сухощавый, с зеленоватыми глазами, мерцающими сквозь толстые стекла очков, всегда гладко выбритый, в чистом белом жилете.

В этой странной канцелярии каждому прежде всего бросался в глаза висящий на стене большой лист, бумаги, на котором крупными буквами было написано: «Правила внутреннего распорядка». А вот несколько статей из этих правил:

«Ст. 1. В доме постоянно должны поддерживаться чистота и порядок.

Ст. 2. В любой части дома плевать на пол запрещается.

Ст. 3. Слуги не должны ссориться в доме и вступать в пререкания, если я делаю замечание.

Ст. 4. Ворота надлежит закрывать каждый вечер в восемь часов, а открывать утром только по моему приказу.

Ст. 5. Мой сын должен приходить домой не позже девяти часов вечера.

Ст. 6. Служанка Ката должна представлять отчет о расходах на рынке каждый день в девять часов утра.

Ст. 7. Каждую субботу до полудня в доме должно быть все вымыто и убрано. Двор убирается так же, как и помещения».

В этих правилах, насчитывавших тридцать две статьи, было много других указаний, а самим правилам был присвоен «входящий номер 19», и скреплены они были подписью: «Глава дома Серафим Попович».

Помимо этих правил, господин Серафим ежедневно издавал особые приказы, требовал объяснений, составлял проекты, вел записи в журналах входящих и исходящих бумаг, так что всегда был занят по горло.

Так, например, приходит служанка Ката и говорит:

— Сударь, намедни ветром в кухне два окна разбило.

— Хорошо, знаю, видел! — отвечает Серафим, берет лист бумаги и пишет следующее:

«Сегодня пришла Ката и заявила, что на кухне ветром разбиты два окна. Так как я лично удостоверился в этом непосредственно на месте, как и в том, что здесь нет никакой вины Каты, и так как действительно необходимо застеклить эти два окна, ибо в противном случае Ката очень быстро схватит простуду, принимаю решение: сегодня же позвать стекольщика Мату, чтобы он в срок от двух до трех часов вставил на кухне стекла и представил мне счет к оплате. Решение сообщить Кате для исполнения».

Затем открывает журнал входящих бумаг, записывает решение под номером 114, вносит в регистрацию, дает распоряжение о выполнении решения.

Или, например, приходит Ката и говорит:

— Капуста сейчас дешевая, надо бы купить сразу сто кочанов и заготовить на зиму.

Он, разумеется, тут же берет бумагу, принимает решение приобрести капусту и «засолить, как положено», присваивает номер бумаге и вносит ее в регистр.

Любопытно ознакомиться с этим регистром. Он выглядит примерно так:

«Капуста — см. Припасы на зиму.

Маринованный перец — см. Припасы на зиму.

Окна, ремонт — 114.

Припасы на зиму — 74, 92, 109, 126, 127, 128.

Замка ремонт — 12.

Кутежи моего сына — 7, 9, 21, 43, 52, 62, 69, 71, 72,73,84, 102, 111, 129, 131.

Окорок купленный — 32.

Лук репчатый — см. Припасы на зиму.

Горшок — см. Ката.

Жалованье Каты — 49.

Ката разбила горшок — 37.

Мыло — см. Марица.

Марица-прачка — см. Стирка СВ № 63.

Долги моего сына — см. Кутежи».

Из всех этих бумаг давайте рассмотрим дело под номером 131, зарегистрированное под рубрикой «Кутежи моего сына». Постараемся проанализировать эти документы так же, как анализирует адвокат судебные протоколы: уж если мы вошли в канцелярию покойного Серафима, следует и нам вести себя по-канцелярски.

Из акта № 7 узнаем: 5 ноября Ката доложила господину Серафиму, что его сын Никола 3 ноября пришел домой в 2 часа ночи. На полях этого документа наложена резолюция: «Вызвать Николу и мягко, по-отечески убедить его впредь так не поступать, а затем все положить в дело».

Из протокола № 9 видно, что Никола через три дня после мягкого отцовского внушения «пришел домой в 3 часа ночи». На полях написано следующее: «В связи с этим я так отчитал Николу, что ему больше и в голову не придет шататься по ночам».

В справке № 21 читаем, что 17 ноября Ката доложила Серафиму: Никола около трех часов ночи прошел мимо дома в сопровождении музыкантов и лишь к четырем часам вернулся домой. На полях написано решение: «Снова попытаться отечески внушить вышепоименованному Николе, моему сыну, что подобный образ жизни опасен для здоровья. Одновременно отобрать у него ключ от ворот!»

Из № 43 становится известно, что 24 ноября к Серафиму явился кабатчик Янко и потребовал уплатить за одиннадцать литров вина, выпитых его сыном в разное время, так как тот не платил и платить отказывается. На полях читаем: «Просителю Янко отказано на основании совершеннолетия моего сына. В то же время просителю рекомендовано не давать вина упомянутому в документе Николе, моему сыну».

В документе № 52 записано дословно следующее:

«Утром Ката сообщила, что мой сын Никола пришел домой ночью в 3 часа 40 минут и, не имея ключа от ворот, перелез через оные и таким образом проник в дом! Учитывая, что: а) мой сын нарушил отцовские наставления, данные ему мною ранее, о чем свидетельствуют документы за № 7 и 21; б) на него не оказало воздействия мое строгое внушение (смотри № 9), в связи с чем он моим распоряжением лишен ключа от ворот; в) его новое преступление—проникновение в дом посредством перелезания через ворота — является доказательством того, что он продолжает кутить,— принимаю решение: произвести тщательное расследование его поведения».

Запись под № 62 подтверждает, что господин Серафим действительно побывал на месте преступления: лично осмотрел ворота и удостоверился, что «вышепоименованный Никола, перелезая через ворота, сломал верхнюю перекладину».

Ниже целиком приводим протокол допроса «вышепоименованного Николы» о «перелезании через ворота», значащийся в деле под № 69:

«По специальному вызову явился сегодня мой сын Никола и в ответ на мои вопросы подтвердил, что зовут его Никола Попович, что он нигде не работает, так как недавно уволен со службы. Установлено также, что ему 24 года, холост н детей не имеет.

На вопрос, действительно ли ночью 7 декабря он кутил и находился вне дома, сознался в этом, но утверждал, что все делал без злого со своей стороны умысла.

На вопрос, действительно ли в ту ночь он возвратился домой в 3 часа 40 минут и, не имея при себе ключа от ворот, которого он лишен согласно моему приказу за № 21, перелез через ворота и, как установлено актом осмотра за № 62, сломал верхнюю перекладину, Никола заявил, что вынужден был избрать такой способ проникновения в дом, так как иного выхода не было.

На предложение скрепить настоящий протокол собственноручной подписью Никола не только ответил отказом, но и долго смеялся».

Вот что было записано в протоколе.

В записке № 71 излагается история ремонта ворот, и в регистре значится: «Ворота, ремонт — см. Кутежи моего сына». А в докладе за № 72 указано, что «вышепоименованный Никола, не имея ключа от ворот, продолжал и дальше перелезать через ворота».

Под № 73 зафиксировано решение Серафима попросить у соседа, портного Миты, на несколько ночей его суку, самую злую в городе. Кате вменялось в обязанность предупредить Николу, что сука Миты будет во дворе и что ему плохо придется, если он впредь по ночам станет перелезать через ворота.

Акт № 84 свидетельствует о том, что Никола продолжал перелезать через ворота, а сука очень спокойно отнеслась к этому и, «более того, сдружилась с ним и тем самым в некоторой степени стала соучастницей преступления». В связи с этим Серафим принимает решение возвратить портному его суку за ненадобностью.

В бумаге № 102 рассказывается, что кабатчик Янко снова явился к Серафиму и жаловался на Николу, который не только пил в кредит, но и стрелял в кабаке из револьвера, разбил лампу, три стакана, одну тарелку и изрезал на столе скатерть. На полях резолюция: «Отказано по причинам, изложенным в моей резолюции № 43 от 24 ноября. Просителю рекомендовано обратиться с жалобой к надлежащим властям».

Под №111 говорится: «Сегодня пришла Ката и заявила, что вчера после полудня, пока она мыла окна, мой сын Никола зашел в кухню, вытащил стоявший под кроватью ее сундук, взломал его, изъял лотерейный билет, приобретенный Катой на свои сбережения, и продал его владельцу табачной лавки Авраму за восемь динаров». На полях начертано следующее: «Так как Ката не должна нести убытки из-за испорченности моего сына, выкупить лотерейный билет у владельца табачной лавки Аврама, с тем чтобы она передала его мне на хранение, а не прятала в сундуке, который так легко открыть».

Из записи № 129 явствует, что «вышепоименованный Никола» украл с чердака шубу Серафима, продал ее, а деньги пропил.

Под № 131 зафиксировано сразу несколько преступлений «вышепоименованного Николы», и на полях протокола, последнего по этому делу, написано: «Отступиться навсегда от собственного сына и передать все документы в архив, так как предпринимать что-либо еще по сему делу не имеет смысла».

Вот так выглядит пачка бумаг, самая большая в архиве покойного Серафима Поповича.

— Последний номер, который он успел внести перед смертью в журнал входящих документов,— № 196. Видно, что последние десять — пятнадцать номеров заносились в журнал все с большими и большими промежутками. Так, № 191 занесен 4 марта, № 192—11 марта, № 193 — 27 марта, № 194 — 3 апреля, № 195— 16 апреля, а № 196 —-2 мая.

№ 193 гласит: «Утром явилась Ката и сообщила мне, что околела канарейка. Прости, господи, ее душу». На полях документа стоит решение: «Кате приказано не бросать мертвую канарейку на съедение кошкам, а зарыть в саду».

Под № 194 отмечено: «Так как сегодня я чувствую себя очень плохо, а все лекарства, которые до сих пор готовила Ката, не помогают, то по совету самой Каты я решил пригласить врача». На полях — резолюция: «Приобрести лекарство по рецепту врача и точно исполнять все его предписания».

Под № 195 — следующая запись: «Так как сегодня исполнилось ровно семь лет с тех пор, как умерла моя дорогая жена Мария, выдать Кате семь грошей, чтобы она зажгла свечку на ее могиле и пригласила священника отслужить панихиду». На полях написано: «Исполнено. В архив».

А под № 196 можно прочесть следующее: «Сегодня пришла Ката и сообщила, что моя болезнь ей не нравится, что надо позвать консилиум. Я против этого, но доводы Каты до некоторой степени основательны, поэтому принял решение в четыре часа позвать консилиум».

Это последняя запись, сделанная Серафимом Поповичем. № 196 является последним в журнале входящих документов.