Полетели

А я краду себя по миллиметру ночи.

Застывшее «спаси» в седеющих висках.

И что-то важное застряло между прочим,

И что-то смелое в себе качает страх.

Рассыпав боль на мелкие крупицы,

Ловлю молчание забытых номеров.

И что-то важное бессонницей струится,

И что-то смелое застряло между слов.

Считаю пульс в растраченных минутах.

У этой пустоты не кончился запал.

И что-то важное я не отдал кому-то,

И что-то смелое я в страхе потерял.

Когда стихи читает кто-то поздним вечером

Под шёпот падающих звёзд, под свет луны,

Они уходят в небеса, рождаясь вечностью…

Они уходят в небеса,

В мир тишины.

Они взлетают высоко — мечты творение,

И льются на людей дождём ленивой осенью…

Прочти же пульс в моём стихотворении…

Прочти стихи мои.

Узнай их, Господи.

Не смей прощения просить. Не смей прощаться.

Мне проще пульс остановить, чем не остаться.

И проклинать не смей любовь. Не виновата,

Что крылья вырастают вновь. Поверь, так надо…

Под звук капели по весне мечтаю слиться

С тобою — солнечной, простой. И раствориться

В осенних красках октября, под синим небом…

А был ли жив я до тебя? Ты знаешь — не был.

Сковырни своим словом зажившую рану,

Разломай мой фасад — ведь основа прогнила.

Пережду, перевою, дышать перестану

И прощу навсегда… чтобы ты не простила.

В пустоту как в капкан — с головой до отчаянья.

Пульсом сжатая боль на порезах искрила.

Сковырни мои страхи, как прежде, нечаянно.

Я, как прежде, прощу… чтобы ты не простила.

Заходи иногда в серый мир одиночества.

На гранитном фасаде — последний причал.

Может быть, сковырнуть мою боль не захочется,

Переждал, перевыл и — дышать перестал.

Она сидела, слегка насупившись,

Листала пальцами белоснежными

Свою мечту. И, чуть-чуть ссутулившись,

Качала город уже заснеженный.

Она на звёздах ткала мелодию,

Да тишиной разливалась звонкою.

И всё в порядке, казалось ей, вроде бы,

Да только грани порядка тонкие.

А чьё-то сердце стучит? Прислушалась:

Помочь рыдающему очень хочется.

Да пусть умрёт этот снег лужами!

А вместе с ним и её одиночество.

Да только пальцы замёрзли. Скрючились

Её мечты. Уж не стать ей прежнею,

И жмётся к звёздам опять. «Соскучились?

Я к вам с теплом, хотя вся и снежная».

Впустите в дом через дверь стужами

Да отогрейте уж её, странницу.

Она уйдёт по весне лужами,

И от неё ничего не останется…

Она сидела, слегка простужена,

Листала пальцами белоснежными

Свои мечты, что кому-то — нужная

Зима-старушка, такая снежная.

— Закрывай свои глазки, сынок,

Я тебе кое-что покажу.

То не жизни огромный урок,

Я тебя за неё провожу…

— Это мы, пап? Смешные, скажи?

Ты обнял меня, кажется, крепко.

Словно куклы из гипса лежим…

— Полетели, сынок. Нам — до верха…

Видишь — слева? Созвездие есть —

Ураганы бушуют веками…

— Я бывал уже, кажется, здесь.

А расскажем потом это маме?

— Ну, а прямо по курсу — дыра,

Её чёрною все называют.

Видишь свет вдалеке? Нам туда!

— Знаю, папа! Я всё это знаю!

(А за дырами чёрными свет

Чистотой первозданной струится.

Лучше дома — конечно же, нет).

— Пап! Я счастлив сюда возвратиться!

Только что-то огромной плитой

Давит грудь. Это мамины слёзы?

— Возвращайся, сынок…

— Папа, стой!

Как же ты?

— А мне уже поздно…

Ты знаешь, наверное, счастье живёт в детском доме,

Когда вдруг слезу вытирают заботливо взрослые руки.

В больницах живёт, когда кто-то судьбою был сломлен,

Но удалось избежать этой серой смертельной разлуки.

Счастье, бывает, запрячется скромно в прозренье

Когда-то слепого, теперь вдруг прозревшего сердца.

А счастье в тебе уже так заждалось воскрешения,

Открой ему душу, впусти в ней немножко погреться.

Падаю в небо мольбой о причале,

Касаюсь ресниц я застывшей слезой.

Мне бы чуть-чуть дотерпеть до начала,

Мне бы чуть-чуть — и остаться собой.

Мне бы чуть-чуть не хватило до горя,

Заметить его и плечом не коснуться.

Падаю в небо мольбой о просторе —

Чтоб птицей однажды весною проснуться.

Чтоб укрыло меня от потерь тёплым пледом,

Чтоб корабля не заклинило лопасть —

Мольбой о Судьбе своей падаю в небо.

А оказалось, что падаю в пропасть.

Мы полетим…

Но от боли, от чьей-то шальной и предательской пули,

Когда кончатся силы хвататься за пламенный воздух.

Мы полетим…

Когда сердце поймёт, что, наверное, нас обманули,

Когда жить на Земле вдруг окажется очень непросто.

Мы полетим…

Только тронет отчаянье хмуро-дождливое лето,

Когда пеплом покроются некогда чёрные волосы.

Мы полетим…

Только стань нам помощником, Господи, в этом,

Да и пусть без преград будут редкие взлётные полосы —

И тогда мы взлетим.

Поздней осенью пахнут волосы,

А шаги мои — сердца стук.

Шепчет в сердце мне тихим голосом

Моих дней непорочный круг.

Стихотворением недописанным

Лист кленовый — к моим ногам.

Мне б не стать от судьбы зависимым

— Жизнью, порванной напополам.

«До» и «после», как будто оковами,

Прибивают к ненастоящему,

Предохранители кем-то сорваны:

Бью прицельно тоской по летящему.

И пусть дни мои пахнут осенью

Да ответами тянут карманы.

Я усну на висках твоих проседью,

Если небом дышать перестану.

У нас с тобой нет неба, и солнце тоже село,

Да ночь сложила пульс на раненые плечи.

Что вечность отдала — проклятием сгорело.

Секундное «люблю» дождём упало в вечность.

У нас с тобой нет крыльев, мы с высоты упали,

Да нет холодных звёзд, что нас когда-то грели.

Проказнице-луне мы нежность отдавали,

Она же уплыла за тучами в апреле.

У нас с тобой нет неба, и солнце тоже село.

В ночи считаю пульс, запрятав звёзды в вечность.

Что отдавал любви — проклятием сгорело.

И жмётся болью к сердцу пустая бесконечность.

А вечер по тропам прокрался несмело.

В ветвях-паутинах запуталась сказка.

Границы неясны — расчерчены мелом.

Я знаю Вас, Маска. Я знаю Вас, Маска.

Луна заблудилась, шагает по кругу,

Затёрта вечернею дымкой подсказка.

Да право же, хватит казаться мне другом…

Я знаю Вас, Маска. Я знаю Вас, Маска.

Как в кислоте растворяется смелость,

Границы неясны — загнуты края…

Да право же, хватит. Душа разлетелась.

Я знаю Вас, Маска… Ведь Вы — это Я.

Сегодня приснилось мне множество птиц,

Которые в окна стучали тревожно

И в дом мой пустой умоляли впустить,

Укрыть их от вьюг, если это возможно.

В распахнутый мир мой старались кричать,

Что ураган, не жалея их крыльев,

О скалы бросал, заставлял умирать.

А птицам, увы, не копают могилы…

Они жались к рукам, старались согреться.

Их души — как парус, ветрами побитый.

Мольбами своими царапали сердце,

Пронзали крылом, как стрелой ядовитой.

Приснилось, как снегом укрылись просторы,

Прижался я к птицам, едва ли дыша…

С утра в мою жизнь вновь распахнуты шторы —

Ко мне приходила погреться душа.

А я небес совсем не помню, извини.

Слова мои покрыты несгоревшим прахом.

И съёжились перед смертельным страхом

Надорванные грани вечной тишины.

На сердце мрак смеётся в пустоту,

Поломанные крылья за спиной обвисли,

И чередой пронзают мою душу мысли,

Убившие когда-то света красоту.

А в этой суматохе канули ключи,

Которыми однажды запер жизни своей двери.

Прости, я в Бога, кажется, совсем не верил.

Я верил в боль, душившую в ночи.

Знаешь, я разлюбил всю свою тишину,

Сердцу стало милее дыхание волн.

Или трель соловья, в которой тону,

Или старого дерева праведный стон.

Я теперь не люблю свою вечную грусть,

Мне улыбка небес всех закатов важней.

Или солнца лучи, когда только проснусь,

Или шёпот листвы. Или тайны аллей.

Знаешь, я полюбил свою скорость и прыть.

И наивность свою в вечных поисках рая.

Знаешь, я полюбил и желание жить…

Жаль, что только теперь… Когда умираю.

А летом тёплым расплакалась осень:

«Меня не ждут, не хотят листопада».

И невесёлое солнце попросит

Шумливый дождь — мол: «Не надо!

Не надо!»

За крошку хлеба сражаются птицы,

Да слёзы туч их хлестают градом,

И под зонтами застыли лица

В мольбе: «Не надо!

Не надо! Не надо!»

В тетрадь устало слова ложатся,

Они во мне не найдут воскрешения.

А мне бы только тебя дождаться…

Ах, осень летняя…

Дай же спасения!

Прозрачным янтарём закат на небе тронут,

И затихает день, погас небесный свод.

Рисует на лице улыбку грустный клоун,

Сегодня до утра ему смешить господ.

Покоится печаль под толстым слоем грима,

И хромотой смешит его нелепый танец.

Надрыв в его словах чуть еле различимый,

В угоду для господ упал на землю паяц…

И только на лице лежит оттенок света,

Да пульсом застучат в его груди года:

«Сегодня, господа, смешить желанья нету.

Сегодня клоун мёртв. Простите, господа.

Ах, кто-нибудь из вас мои мольбы услышит?

Мне горло поцарапал души болящей крик!!!

И пусть я вам паяц! Но сердце моё дышит!

Увидьте мою боль, когда сниму парик…»

И пульс его теперь презрением поломан.

Затихли голоса смеющихся господ:

«Ах, почему молчит сегодня этот клоун?

Призвание твоё — собой смешить народ!»

И день за днём, печальные, скитаются

Заглушённые крики поломанных сердец.

Ах, господа, для вас мы были паяцы.

Но Ангелами нас на небе звал Творец.

Дописан путь. Осталось только точкой

Отметить «Стоп» сгорающей Судьбы.

И пульс лежит мой стихотворной строчкой,

И пульс лежит мой стихотворной строчкой

У изголовья, спрятавшись в цветы…

Последний вздох с ладоней равномерно

Стекает в память, укрываясь снегом,

Он где-то жив и теплится, наверно,

Он где-то жив и теплится, наверно,

С таким родным далёким человеком.

Дописан путь. Но я судьбу рисую,

На крыльях пепел — сожжены мосты…

Но вместо точки — ставлю запятую,

Но вместо точки — ставлю запятую,

Ведь после вьюг недолго ждать весны.

Молча стонет сонет, дрожащей рукою написанный.

Сохнет вялым листом на асфальте моя пустота.

Что поставил на кон, выбирая себя между жизнями?

Что я жаждал в тени своего именного креста?

Сердце плачет навзрыд — перевязано нитями осени,

Перелив голосов замирает в крадущемся пламени.

И с последним «прости» в меня ангелы стрелами бросили,

Поцарапав мой крик, на снегу этой жизни оставили.

Чтоб стонал, как сонет, дрожащей рукою написанный,

Замирал на кресте, перевязанный нитями — венами.

Я себя потерял, пробираясь по снам между жизнями,

И упал в никуда, подгоняемый чьими-то стрелами.

Я голосом флейты рассказывал Богу секреты

И ветром шальным гонял по просторам стрижей.

На каждый вопрос ко мне приходили ответы.

Я крылья носил, не ведая в спину ножей.

Шелест листвы мне на ночь рассказывал сказки,

В объятиях звёзд со мной засыпала луна.

Чем больше любил, тем больше окутан был лаской,

И всё, что просил, всегда мне давали сполна.

Но каждому счастью однажды приходит кончина.

Закончились дни, и Бог не в меня превратился.

И сотни ножей с насмешкою воткнуты в спину…

Случилась беда — я здесь почему-то родился.

Да, всё в порядке. Всё же средь лета проснулись вдруг вьюги,

И мёрзнет душа под витающим пеплом умершей от боли любви.

Всё холоднее, печальней и проклято криками каждое новое утро,

Хромая мечта отравой смертельной плескается снова в крови.

Не трогают душу страдания призраков в келье уставшей вселенной,

Спасением дышит в затылок давно поджидавшая верная смерть.

Свободными шли Корабли, становясь под прицелами пленными,

Хромая мечта уж отчаялась сбросить оковы земли и взлететь.

Снегами на плечи ложатся давно позабытые летние краски.

Молчит за порогом ненужная в этой паршивой дыре красота.

Хромая мечта на взлётную полосу встала сегодня напрасно,

За нею темнеющей линией снов легла простынёй пустота…

Ты меня слышишь, Господи?

Ты меня слышишь, Господи?

Ради моей проседи

Ты забери грусть.

Сердце тоской мается.

Сердце тоской мается,

Хоть не кричит, но кается.

И не уснёт пусть.

Слышишь меня, праведный?

Слышишь меня, праведный?

Чтобы не знать отчаянья,

Радостью посвети.

Я же тобой присланный,

Я же тобой присланный,

Чтобы душой чистою

Остаться в конце пути.

Разбужу тебя утром ранним

Криком птиц беспокойно-весёлым.

Улыбнувшись твоими губами,

Рядом лягу листом кленовым.

Бахромой из снегов укрою,

Чтобы стало тебе теплее.

Ты запомни, я рядом с тобою,

Лишь достаточно в это верить.

У любви не бывает срока,

У надежды смертей не бывает.

Пусть петляет твоя дорога,

За тобою по ней я шагаю…

Чтоб будить тебя утром ранним

Криком птиц беспокойно-весёлым.

Ведь любимые не умирают,

Улетая листом кленовым?

Камнем с твоих опущенных плеч…

И чтобы не биться волною о скалы,

И чтобы не мучить тебя оскалом,

К ногам упавшей звездою лечь,

Прильнуть слезою к твоим губам.

И чтоб не знать замираний пульса,

И чтобы не сбиться с немого курса,

Дыханье своё подарить мечтам.

И с крыши твоей одинокою птицей —

И чтобы не быть на душе твоей раной,

Идти не туда под парусом рваным,

Я строчкой усну на помятой странице.

Судьбою в судьбе навсегда раствориться…

Устали молчать, но уже не до крика.

Так давят на горло пустые мольбы.

А пуля летела, смертельно безлика —

Загнившее семя не нашей войны.

Упав на колени, не хочется верить,

Что истины Бога понятно просты,

А раны от пули надеждой не склеить,

Не вырастить снова на крови цветы.

Устали молчать, но уже не до крика.

И в землю зарыто загнившее семя

Той пули, которая вечно безлика

И вечно крадёт у человечества время…

Под Богом все ходим

И топчем цветы,

Уставших кричать

От недетской войны.

Тишина, как вуаль, чьим-то шёпотом бережно сорвана.

Обезумев молчать, разрыдалась под утро душа.

Не дыша, по камням — эта линия всё-таки ровная,

Я по ней уходил, от немыслимой боли дрожа.

Безнадёги края осторожно надеждой исписаны.

И плитою слова улеглись на широкую грудь.

Не дыша, по камням — я лечу погоревшими письмами

И на пепле любви вновь пытаюсь навечно уснуть.

Тишина, как вуаль, чьим-то шёпотом бережно сорвана,

Только фальшью звучит надорвавшая горло душа.

Не спеша, по камням, к небесам рвусь я раненым вороном,

Но рыдаю дождём от немыслимой боли дрожа…

Уставший мой голос уже еле слышен.

Грустит, не смолкая, в ночи патефон.

Под дождь, что весною гуляет по крыше,

Бессвязностью нот нарушая твой сон.

Мелодия грусти, попавшая в сердце,

Гуляет в душе бесприютным котом,

И ищет тепла, и мечтает согреться

Дождём, что бессвязно стучит за окном.

Прозрачной слезою к ресницам прилипну,

И пусть не смолкает в ночи патефон.

Я вырву твой стон рыданием скрипки,

Я ветром ворвусь в дождливый твой сон.

Уставшее время царапает спину,

Упрёком молчит холодное дуло.

Почувствуй мой ад в своей паутине.

А сожаленье? Во лжи утонуло.

Запачканы кровью гниющие стрелы,

И громом летит по небу проклятье.

Почувствуй мой ад по контуру тела.

А правды кусок? Разорван на части.

Осколки времён царапают душу,

И чьё-то «люблю» покрывается пылью.

Почувствуй мой ад. Он будет разрушен!

Пожар за спиной — это выросли крылья.

Как покрывалом, снежной бахромой

Весна укрылась, пусть ещё подремлет.

Стучит в висках, а значит — я живой.

Натянут трос — да, выдержали звенья.

Билет «до смерти» выброшен, и значит —

Не будет остановок и затихнет боль.

Ах, птица синяя непойманной Удачи,

Хотя бы раз схватить крыло позволь!

Как покрывалом, снежной бахромой

Укрыта грусть, пусть тихо себе дремлет.

Стучится пульс, а значит — я живой…

А через жизнь приходит воскрешенье.

А зеркала не прячут твою правду.

Хоть сто дверей закрыты за плечами

И хоть душа скрипит ещё на ладан,

Ни жив ни мёртв в отрезках между снами.