Полеты средствами водоплавающих

Глава I

Каждый отдельно взятый рисунок твоих волшебных волос уже движет моим воображением, унося в синеющую глубь нашего знакомства. Шаг за шагом следуя одной тебе известным тайнам, я нисколько не жалею и не печалюсь об окончании. Наш взор летит вдаль и путь стремится вперед, ну а в то время крошечная тучка, начиная с самого утра, целовала небо своим присутствием, ещё более омрачая саму по себе до отвращения глупую карикатуру складывавшегося оттуда мира. Будто сказочный художник открыл панель персонализации и поставил абсолютное заполнение всей области «обозримой вселенной» непонятными обоями из подраздела «Ночные города в старых графических романах».

Посмотри кто с высоты полёта птицы, внимание его несомненно привлекла бы яркая точка, почему-то ужасно назойливая и не выпадающая из виду, хотя и вполне вписывающаяся в общую изначальную картинку. Так или иначе всё это могла лицезреть только одинокая чайка. Точка странным образом влияла на поведение птицы. Скоро та уже неслась не свойственно самой себе вниз к сладостно мерцавшему шарику.

Постепенно изображение проступало всё чётче, теперь уже представлялось возможным различить длинные волосы ярко-серого цвета, переходящие постепенно в бороду и усы, гармонично переплетающиеся между собой. И ухоженные, и дикие одновременно.

— Что, не уж-то сошла вода? — пошутил с серьёзным лицом человек, когда чайка благополучно принялась обустраивать новое гнездо на его, изобилующей волосами, голове.

— Подойди. Твоё место совсем не здесь, но я укажу путь и даже возьмусь проводить, конечно, если ты не передумал, — он протянул правую руку вперёд, птичка повиновались и спустилась с головы по плечу и ниже, усевшись в конце концов в ладони человека.

Чайка с удивлением замечала, что не испытывает заложенного страха, а наоборот поведение этого существа внушает ей беспрецедентное и абсолютное доверие ко всем действиям. Не осознавая, она и так сразу полностью согласилась на такую компанию, отдавшись в ладони, тем самым показав свой положительный ответ на его просьбу-вопрос. Губы человека оставались в прежней позиции, никаких эмоций, его лицо и в целом внешний вид никак не отражали ведущегося между ним и птицей разговора. Однако интуитивно было понятно, человек рад её присутствию. Для этого не было причины, радость возникала из точки, местоположение которой определить никак не удавалось, и распространялась во все стороны, не замечая барьеров. В итоге такая волна и была для чайки знаком согласия.

Еле различимо доносилось из-под усов. Казалось, это сами волосы переплетаясь создают шумом шуршания какое-то подобие слов. Птичка покорно сидела на мягкой и теплой руке человека, согнутой в локте, точнее в продолжении — в ладони находящейся на уровне сердца, удары которого, слегка ощутимые внешне, а также шебуршание усов постепенно её убаюкивали.

Огромные деревья стеной окружали тропинку, соединяясь вверху и образуя естественный тоннель очень знакомой древней красоты. Тропинка, упорным трудом преодолевая время, день за днём прорастала на месте асфальта и выходила далеко за его пределы, где страшный, мертвый, но опасный враг уже не мог противопоставить свое отжившее срок тело её грамотной программе. Цикл за циклом, уходя вглубь недостижимого, но желанного n. Давным-давно здесь даже снимали фильм, ту его часть, где герои дружно колесят по новой красивой, только заасфальтированной дороге. Она вела в старую деревню, куда совсем перестали ездить, и лишь изредка энтузиасты ходили пешком ради того, чтобы почувствовать пресловутый дух предков. Асфальт совсем зарос укрепляющейся в правах на последних свободных уголках мира природой. Она яростно пыталась отбить хоть что-то из миллиардами лет ей принадлежавшего, делая вид, будто возмущается сопротивлению, но, разумеется, всё прекрасно понимая, как понимает в шалостях ребёнка мать. Природе была известна цель и конец, и жизнь её строилась по антропному принципу в отличие от всего остального, например, её далеких предков.

Человек шёл еле касаясь земли, внимательно разглядывая окружавший его лес. Птичка продолжала спокойно спать и лишь изредка произвольно ворочалась, поправляя крылышки.

Точка привлекла не только чайку, и вскоре по лесному коридору за человеком следовал незаметный хвост. По крайней мере в своей незаметности сам хвост был абсолютно убежден, и потому продолжал преследование.

Их путешествие продолжалось не меньше четырёх суток. Птичка улетала, но всегда возвращалась ко сну. Иногда её клюв украшали грозди рябины, клюквы, бывало — шиповника, все для попутчика. Птица не понимала нового друга — существо не потребляло пищи, не тратило большую часть времени на поиски ночлега.

Наконец, человек сказал, что осталось совсем немного, путь их близок к завершению. Радостная новость подвигла птицу на последнюю тщательную охоту, итогом оказались пара небольших кустиков зрелой черники.

Постепенно сквозь лес проступили самодельные домики. Птица заметила: они чередуются, частью плотно прилегая к земле, частью имея опору в виде огромных густых веток старинных деревьев.

На протяжении всей их непродолжительной прогулки по улицам этого городка с деревьев спрыгивали существа подобные попутчику чайки. Проходя мимо него, молча проводили руками по спине. Они не выражали эмоций и не издавали никаких звуков. У них выходило лишь до смерти пугать птичку, порой даже порывавшуюся выскочить из ладоней человека. Но что-то в нем удерживало. Каждый последний момент она останавливалась и просто непринужденно поправляла крылья.

В кругу сидело восемнадцать человек, каждый с питомцем в ладонях. Здесь были и молодые медвежата, и белочки, лисицы с продолговатыми рыжими хвостиками, а также другие разного рода птицы. Мертвая тишина окружала собрание со всех сторон. Наконец, человек с длинными распущенными черными волосами тихо сказал:

— Каждый в своём темпе.

Точка совершенно странным образом влияла на поведение птицы. И вот та уже неслась не свойственно самой себе вниз. Изображение постепенно становилось все четче, уже можно было различить длинные волосы ярко коричневого цвета, переходящие постепенно в бороду и усы, гармонично переплетающиеся между собой. И ухоженные, и дикие одновременно.

— Теперь ты понял, о чем я? — подумала птичка, спустившись с головы по плечу вниз, и наконец в ладони человека.

— Да, — тихо ответил человек, — Кажется, вник.

— Пора возвращаться, — пронеслось в голове у чайки. На этот раз их путь лежал в другом направлении. Существо номер два сидело совсем спокойно и с виду вовсе не волновалось. На самом же деле ему было необходимо время, чтобы привыкнуть к новому образу, некоторые рефлексы он подавлял, но порой так и тянуло повозиться где-нибудь клювом.

Коридор, по которому двигались человек и птица, был ортодоксально бункерного типа. Оттого казалось, что в любой момент где-нибудь неподалёку взлетит ракета и зычно ударит сирена.

— Опять «Журавлей» тянут? Да, особенно странная штука с полным групповым забвением произошла, как это, не смущаясь, называют, при чем даже с такими как ты. Но почему же был создан культ? — спросил шепотом человек.

— Здесь все — ритуал. А на счет «опять» — дисциплина вырабатывается только ежедневным повторением определённого действия, — тихо прошуршала птица.

Быть чайкой значило быть высоким постом. И в данный момент ее разум был в крепких опытных рамках. Существо, её сознававшее, понимало своё положение, причём во вполне уместной для своего развития форме.

Человек чувствовал приближение дома, каждый следующий метр пропорционально скорости передвижения передавал все быстрее и быстрее усталость в ноги и голову. Птица даже пару раз клюнула в руку, что было ей абсолютно не свойственно, зато позволило человеку не свалиться всем грузом на каменный пол.

Огромное полотно прямоугольной формы заполняло помещение таким образом, что от каждой из стен оставалось лишь около полуметра прохода. Куполообразной формы свод, потрескавшийся, разукрашенный ясно интерпретируемыми с первого взгляда изображениями, оказывал атмосферное влечение на мысли смотрящего. Некоторым, находящимся внутри, хотелось плакать, ибо все вокруг имело мягкую, добрую фундаментальность. То, с чего все началось. Подсознательно настенные каракули вызывали сыновние чувства, окружая мыслью о крошечном промежутке рождения.

Помещение представляло собой средней величины пещеру, свет в которую попадал сквозь раскрытые входные двери. Человек не входил, не переступал порога комнаты. Он стоял явно в восхищённом смирении. Стоял со своей глупостью по сравнению с чем-то, что ему казалось он видел за сгущающейся темнотой, или хотел видеть. Птица резко вспорхнула с ладони и полетела вглубь, куда-то под потолок. В то же мгновение послышалось ставшее сперва пыхтящим, но затем выровнявшееся дыхание существа явно больших размеров. Наконец, через пару секунд из темноты вышло обросшее с головы до ног человекоподобное тело.

— Вы как всегда, одеты с очень хорошим вкусом, — одобрительно качнул головой первый человек. Второй молча расправил плечи, волосы с лица завязал в огромный хвост за спиной. Через незаметные ранее дыры в ушах провёл кончики бороды, по половинке с каждой стороны. И в конце концов вышел из пещеры совсем, прикрыв за собой тут же защёлкнувшуюся дверь.

— Мозгов как у корыта, — коротко, не строго, терпеливо проговорил человек номер два. Вес его словам придавали длинная борода и странный узор усов, окружавших челюсть подобно шлему древнего викинга. Все это совсем не сочеталось с предыдущим образом глупой чайки.

Первый с понимающим видом кивнул и больше не проронил ни слова. В человеческом обличии это казалось невыносимым испытанием, всё толкало его на громоздкие выражения и тянущие ко дну великолепные оксюмороны, роившиеся в гиперпространстве его сознания чредой совершенно изумительных шуток.

Со стороны второго подобные высказывания считались тирадами больших форматов. Потому и бородач потом большую половину жизни человеком молчал в стыде, внутренне покрывая себя позором непрофессионализма.

Люди направились дальше по коридору, текущему вперёд и вглубь. Ступеней не было, спуск ложился плавно и красиво, постепенно опуская метр за метром все ниже и ниже. Наконец человек с обильным волосяным покровом остановился, закрыл глаза и долго неподвижно стоял, приводя дух в спокойное состояние и уравновешивая все внутренние переживания и помыслы, которые достались ему от нового тела.

Все это было естественной операцией, проводимой из раза в раз в любом обличии. Владевший ранее телом числился анахоретом, был близок к полному достижению самоконтроля, остановки внутренних препираний посредством простой молитвы, повторявшейся его губами на протяжении тридцати семи лет подряд. Память о цифре хорошо застряла в мастерски потаённом месте. Именно с ней пытался справиться второй человек. Исход, конечно, в случае с ним всегда был предопределён: в какой-то момент мысль сдавалась и покидала чертоги.