Полюс капитана Скотта

1

Пробиваясь сквозь ледовое поле, парусник медленно, с какой-то суровой величественностью, входил в чистые воды залива, в котором все поражало своей призрачной обманчивостью: и изрезанная небольшими фьордами береговая линия, которая на самом деле была сотворена из почерневшего под летним антарктическим солнцем пакового льда; и прибрежные скалы, каждая из которых в любую минуту могла переместиться или обрушиться на глазах у изумленных странников, поскольку в действительности была всего лишь айсбергом…

И только стайка императорских пингвинов, напоминавшая собрание аристократического «Английского клуба», невозмутимо представала перед ними во всей своей экзотической реальности, блистая на предзакатном солнце безукоризненностью своих черных «смокингов» и искристой белизной накрахмаленных снежной пылью «рубашек».

Когда, буквально у подножия айсберга, барк «Терра Нова» все-таки сумел развернуться правым бортом к «причалу», нацеливаясь на видневшийся в восточной оконечности гавани ледовый канал, пингвинья публика с истинно королевской сдержанностью поприветствовала команду на своем клокочущем гортанном наречии.

— Похоже, эти «полярные чиновники» действительно кое-что смыслят в мореходном искусстве, — проворчал командир судна Эдвард Эванс, опуская бинокль, которым вот уже в течение десяти минут настойчиво обшаривал окрестное прибрежье в поисках хоть какого-то выхода из очередной ледовой западни.

— Во всяком случае, они ведут себя, как подобает джентльменам, — признал начальник экспедиции Роберт Скотт, — хотя все еще не понимают, кто мы такие и какого дьявола вторгаемся в их владения.

При своем невзрачном росте и стройной комплекции, он казался рядом с рослым, плечистым лейтенантом военно-морского флота Эвансом случайно оказавшимся на капитанском мостике юнгой, поскольку даже полярная меховая куртка не придавала его фигуре сколько-нибудь заметной солидности. И лишь холодный, волевой взгляд этого капитана первого ранга[1], под которым поеживался не один прожженный «морской волк», да еще непроницаемое, застывшее выражение утонченно-«римского», но уже испещренного морщинами, обожженного полярными ветрами лица свидетельствовали, что экспедиция находится во власти человека, хорошо знающего цену подобным морским «прогулкам». Как, впрочем, и цену жестоким красотам Антарктики.

— Не прикажете ли пригласить на борт местного лоцмана, сэр? — подыграл ему стоявший за спинами капитанов штурман Гарри Пеннел.

— Самое время, — Скотт с интересом наблюдал за тем, как пингвин-вожак, державшийся все это время впереди стаи, у самой кромки воды, что-то недовольно пророкотал и важно последовал по ледовому припаю вслед за судном, увлекая за собой остальных «встречающих». Поведение этих обитателей ледового континента настолько выразительно поддавалось человеческому толкованию, что Скотт невольно увлекся им. — А заодно пригласите и представителя местной власти.

— По-моему, господин, который держится впереди толпы, явно смахивает на генерал-губернатора этой колонии, — заметил Пеннел. — И настроен, судя по всему, решительно.

Все, кто пребывал в это время на капитанском мостике и рядом с ним, сдержанно улыбнулись.

— Что там показывают ваши наблюдения, лейтенант? — обратился начальник экспедиции к Пеннелу.

— Шестьдесят градусов одна минута южной широты и сто семьдесят восемь градусов двадцать девять минут западной долготы, сэр, — доложил тот. — Если открывающийся в западной части этого несуществующего залива канал выведет нас на чистую воду, но при этом не заставит уйти на северо-восток, то не исключено, что к утру мы все-таки окажемся в районе, при котором на дальнем правом траверзе[2] будет виден мыс Крозье.

— То есть, таким образом, мы войдем в море Росса, — пропыхтел сигарой Скотт.

— Что совершенно справедливо, сэр, — ответил штурман фразой, которой обычно отвечал на вопросы любого участника экспедиции.

Капитан вновь обратил свой взор на берег и, по привычке, принялся что-то бормотать себе под нос. Поначалу все, кто не ведал об этой «деликатной странности» капитана, пытались прислушиваться к его бормотанию, переспрашивать, уточнять у него или друг у друга…

Понятно, что Скотту это порядком надоело, и однажды, еще в порту, не выдержав, он громогласно, на всю палубу, объявил: «Довожу до вашего сведения, господа, что все свои сокровенные мысли я доверяю только собственной сигаре. И то лишь потому, что знаю: все, что будет мной произнесено, тут же испепелится в ее пламени! Поэтому впредь в мои беседы с сигарой прошу не вмешиваться!»

Расспросов после этого стало меньше, но даже негромкое обращение к себе капитана некоторые хитрецы пытались списывать на его ворчание и объяснять его стремлением «поговорить с собственной сигарой». Однако в эти минуты он действительно беседовал только со своей сигарой, хотя всем присутствующим хотелось бы знать, о чем они там воркуют.

Кстати, о сигаре… После экспедиции на «Дискавери»[3] капитан долго отучал себя от «пиратской», как называла ее Кетлин, трубки, переходя на джентльменскую сигару. Результаты стараний жены сказывались до сих пор: даже на полуобледенелой палубе судна он появлялся с неизменной сигарой во рту, противопоставляя себя всем остальным, явно «пиратствующим», офицерам.

— Я к тому, господа, — повысил голос капитан, вынув на какое-то время сигару изо рта, — что вхождение в море Росса как раз и станет нашим официальным вхождением в прибрежные воды Антарктиды. Не забудьте уведомить об этом команду, штурман.

— Понимаю: «вхождение в Антарктиду» должно стать такой же морской традицией, как и пересечение экватора.

— Только еще более торжественной.

— Позволю себе напомнить, сэр, что в данной экспедиции «вхождение» совпадет с Рождеством, которое нам предстоит встречать уже завтра.

— Черти б вас исполосовали, лейтенант! — встрепенулся Эванс, на минутку отрываясь от бинокля. — Что же вы до сих пор молчали о праздновании?! Коку об этом событии уже напомнили?

— О Рождестве я только что напомнил вашему первому помощнику, лейтенанту Кемпбеллу, сэр. Сейчас они с коком Клиссальдом и буфетчиком Хупером колдуют над подбором продуктов и над праздничным меню. В которое, полагаю, будет включено мясо добытого вами накануне тюленя, сэр.

— Обычно это не прибавляет мне аппетита.

— А ведь прекрасный был выстрел, смею заметить; такому позавидовал бы любой охотник.

— Рождество в Антарктиде, в разгар антарктического лета! — удивленно повел подбородком командир барка, не обращая внимания на лестный отзыв штурмана по поводу его меткости.

— Смею заметить, такие рождественские каникулы достаются на этой планете не каждому. И потом…

Он хотел сказать еще что-то, но в это время раздался крик матроса, сидевшего на грот-мачте[4], в «вороньем гнезде» навигатора:

— Канал, к которому мы приближаемся, длится около мили, сэр! Лед мелкий и подвижный! За каналом вижу чистую воду! Много чистой воды, сэр!

— Неужели мы действительно когда-нибудь выберемся из этой ледовой трясины?! — усомнился командир «Терра Новы». — Уже вторую неделю мы попадаем из одной ледовой западни в другую, еще более безутешную.

— Что совершенно справедливо, сэр, — со свойственной ему невозмутимостью обронил Пеннел.

— В Антарктиду, джентльмены, приходят не для того, чтобы возмущаться её бытием, — возразил Скотт, — а для того, чтобы познавать, восхищаться и благодарить. Уже хотя бы за то благодарить, что мы с вами все еще стоим на мостике судна, а не лежим на дне или не скитаемся по льдинам как полярные странники.

— Не знаю, стоит ли она благодарения, — решительно пожал плечами Эванс. — В моем восприятии Антарктида по-прежнему предстает «мертвой землей мертвых».

— «Мертвой землей мертвых»?! — удивленно передернул подбородком Скотт.

— Вот именно, — отрубил командир судна. В последнее время он вел себя так, словно считал появление своего корабля в антарктических водах неким недоразумением: зачем переться в это скопление льдов, если вокруг целые океаны «открытой» воды?! И мысленно винил в этом Скотта.

И если начальник экспедиции до сих пор не сделал ему замечания, то лишь потому, что понимал: не время выяснять отношения, тем более — с командиром судна. Не та ситуация. Поэтому он только пожал плечами и пробубнил себе под нос… Но явно обращаясь не к сигаре…

— «Мертвая земля мертвых». Никогда раньше подобного определения слышать не приходилось. А что, в нем есть нечто такое… От «философии жизни и смерти».

2

В ледовый канал они входили словно в берега извилистой реки с заснеженными холмистыми берегами. Может быть, поэтому капитану Скотту вспомнились берега Темзы, заполненные толпами людей, приветствовавших их «Терра Нову»; расцвеченные мачты судов, провожавших полярников протяжными гудками, и множество яхт и шлюпок, которые, поражая цветами и формами своих парусов, составляли поистине королевский эскорт.

— Тебе не кажется, что они встречают нас как триумфаторов? — нежно прикоснулась к его руке Кетлин. До сих пор она держалась как бы на расстоянии, чтобы не затенять своим присутствием «маленькую фигуру великого первооткрывателя», как однажды отозвалась о своем супруге.

— Увы, пока что они всего лишь с ликованием провожают нас в экспедицию, — с какой-то затаенной, почти мистической грустью в голосе произнес Скотт.

— Но в экспедицию, о которой ты столько мечтал! — напомнила ему супруга. — Чего тебе еще желать?

— Есть одно желание, — с грустной лукавинкой во взгляде произнес капитан. — Хотелось бы, чтобы с таким же ликованием встречали. Или хотя бы просто… встречали; причем такими же, вполне здоровыми, стоящими на палубе…

— Эй-эй, великий мореплаватель Скотт! — с улыбкой на устах и явно ребячась, подергала его за руку Кетлин. — С подобными настроениями в море не выходят! Это вам любой морской волк скажет. И запомните мои слова, адмирал двух океанов: после покорения Южного полюса встречать вас выйдет весь Лондон, вся Британия.

Скотт попытался так же подбадривающе улыбнуться жене, однако улыбка получилась столь же наигранной, как и ее предсказание. От Роберта не скрылось, что весь прошлый вечер, пока он занимался деловыми письмами и прочими бумагами, Кетлин буквально металась по своей комнате, а ночью, отвернувшись, плакала, пытаясь скрыть при этом свои слезы. И хотя капитан напомнил жене, что завтра они всего лишь будут участвовать в официальных проводах судна, после которых «Терра Нова» зайдет в порт Гринхайт, откуда они вдвоем вернутся в Лондон, чтобы вновь взойти на борт лишь через несколько дней, — ее это не успокоило.

Утром, пока он брился, Кетлин горячечно набрасывала на альбомном листе его профиль, хотя — Роберт знал это — из подобных набросков уже можно было бы создавать целую галерею; а затем произнесла вслух то, что ни разу не решалась произносить ни до, ни после этого случая:

— Отменить экспедицию теперь уже вряд ли возможно, это я понимаю. Но подумай, стоит ли тебе идти к самому полюсу.

— Вот как?! — непонимающе уставился на нее капитан.

— Я хотела сказать: «Стоит ли идти к нему именно тебе?». В любом случае эта экспедиция так и останется в памяти научного мира, как «экспедиция Скотта». Ты имеешь на это право, поскольку достаточно рисковал для этого своей жизнью. Да и здесь, в Англии, достаточно много усилий приложил, чтобы экспедиция состоялась.

— Мне знакомо ваше умонастроение, леди Кетлин, — возражая, он всегда обращался к ней только так: «леди Кетлин». Так у них повелось еще со времен предсвадебных встреч. — Но если бы я не намерен был достичь полюса, то вообще не затевал бы ни этот поход, ни даже подготовку к нему. Устыдитесь своей минутной слабости, жена капитана первого ранга.

— Возможно, во мне бунтует сугубо женское предчувствие, — извиняющимся тоном молвила Кетлин. — Однако это уже не настроение, а… предчувствие. Подобные страхи, увы, часто сбываются.

— Если бы древние англосаксы руководствовались предчувствиями своих жен, мы не имели бы не только заморских территорий, но и самой Британии, — с суровым спокойствием парировал Роберт.

— Ответ, достойный истинного британца, сэр, — покорно признала Кетлин, однако глаза ее суше от этого не стали.

Уже по пути из Новой Зеландии к ледовому материку Скотт не раз сожалел и о том, что слишком мало времени проводил в те прощальные дни с женой и сынишкой, и о том, что был с ней по-джентльменски немногословным и по-английски чопорным.

Кетлин, конечно, видела, сколько сил и времени отнимали у него бесконечные хлопоты по сбору средств, которых до последних дней катастрофически не хватало, а также официальные встречи да бесконечные выступления и переговоры. Однако вся эта суета могла служить капитану оправданием только перед «леди Кетлин», но не… перед самим собой.

К ее чести, больше к своим предчувствиям Кетлин не обращалась. А в те дни, которые им обоим оставалось провести в столице, еще и всячески помогала ему советами. Как это было, например, во время переговоров по поводу контракта с агенством «Сентрал ньюс эдженси»[5] о закреплении за ним исключительного права на освещение экспедиции, а также права последующей передачи этой информации по телеграфу редакциям различных газет и журналов. Или еще более трудных переговоров с редакцией газеты «Дейли миррор», попросившей у начальника экспедиции исключительного права на публикацию всех связанных с ней фотоснимков и кинохроники.

И даже пожурила Роберта, когда во время прощального делового обеда, на который сошлись потенциальные меценаты, он опрометчиво, как считала «леди Кетлин», заявил, что не имеет такой твердой уверенности в успехе полярной экспедиции, какую высказывают в эти дни многие английские газеты.

— Поймите, мой великий мореплаватель Скотт, — почти осуждающе произнесла она, — что истинная уверенность в неминуемом покорении полюса должна исходить от вас, и, прежде всего, от вас. Поэтому какие-либо сомнения здесь не уместны.

— Но они возникают. Если бы мы не были так стеснены финансово, мы значительно лучше подготовились бы к нашей одиссее. Особенно это касается подготовки судна, от состояния которого зависит успех всего первого этапа экспедиции. Взгляни хотя бы на это, — положил он на стол, за которым Кетлин завершала работу над проектом своей очередной скульптуры, три страницы, на коих капитан «Терра Новы» Эдвард Эванс доказывал острейшую потребность команды в краске, парусине, смоле, гвоздях, досках; во множестве других товаров и инструментов.

Кетлин с самым серьезным выражением лица ознакомилась с заявкой капитана, отодвинула ее и строго сказала:

— Все эти неурядицы должны волновать только Эванса и вас, мой великий мореплаватель Скотт. Но никак не романтиков из Королевского географического общества или тех промышленников, которые от щедрот своих подают вам милостыню с усеянного чеками финансистского стола.

— Именно так, «милостыню», признаю, — проворчал Роберт.

— Вы же всегда должны помнить резюме президента общества майора Леонарда Дарвина, высказанное им сегодня во время прощального завтрака с вами: «Достаточно нескольких минут разговора с капитаном Скоттом или с кем-либо из его сотрудников, чтобы убедиться, что они полны решимости добиться своего или погибнуть. Вот он каков — дух этой антарктической экспедиции!»

— Вы правы, леди Кетлин, именно в таком духе он и высказался, — задумчиво признал Роберт.

— Я даже знаю, что ты записал эти слова в свой дневник, чтобы затем использовать в очередной книге, но их еще следует запомнить и осознать. Хотя, признаться, сам этот девиз: «Добиться своего или погибнуть» меня не очень-то вдохновляет. Особенно своей второй частью.

— Мне куда больше запомнился его спич о том, что в ходе подготовки к экспедиции капитану первого ранга Скотту пришлось действовать как моряку, купцу, исследователю, администратору, вербовщику, а главное, — как нищему, везде, где только можно, выпрашивающему подаяние. Он конечно же прав, да только лично я с таким положением не согласен, ибо не подобает Великой Британии подобным образом относиться к походу, который она официально назвала «Британской антарктической экспедицией»; не к лицу ей это, не по-джентльменски все это выглядит. К тому же меня очень тревожит финансовое положение большинства семей тех, кто намерен подарить империи целый континент. Пусть даже ледовый.

— А тут еще вмешался этот трагический случай со смертью короля Эдуарда, — поддержала его Кетлин, — которая сильно отвлекла внимание англичан от твоей экспедиции, как и вызванный этим национальный траур. Как бы мы ни истолковывали причину его кончины, в любом случае смерть короля Британии накануне британской экспедиции к Южному полюсу может восприниматься лишь, как очень плохая примета. Оч-чень плохая…

— Что-то я не припоминаю ее среди древних морских примет или примет полярников, — благодушно обронил Скотт. — Всего лишь смерть очередного короля — только и всего.

— Очевидно, потому и не припоминаешь, что короли, как правило, умирают не так часто, как моряки и полярники.

— Поразительно точное наблюдение, леди Кетлин, — невозмутимо признал Скотт.

Кетлин давно заметила, что его умение шутить, язвить и возмущаться, совершенно не меняя при этом ни выражения лица, ни интонации, способно было поразить не только джентльменов «старой кембриджской закалки», но и превосходивших самих себя в невозмутимости британских иезуитов.

— Поэтому просьба к вам, мой великий мореплаватель, — не позволила выбить себя из седла супруга, — даже если вам и не удастся достичь своей антарктической цели, окажите любезность: не торопитесь умирать! По отношению ко мне ваша гибель — это не по-джентльменски.

Однако по-настоящему Кетлин восприняла упрек мужа в адрес империи лишь после того, как услышала его речь на собрании членов Королевского географического общества. На самом взлете своей эмоциональности он вдруг сказал: «Я полагаю, леди и джентльмены, что стремление достигнуть точки земной поверхности, на которую еще не ступала нога человека; пункта, которого не видел человеческий глаз, — уже само по себе заслуживает похвалы. А уж когда речь идет о точке, столько лет волновавшей воображение цивилизованного мира и занимающей единственное в своем роде положение географического полюса Земли, — достижение ее вообще перестает относиться к области чувств и перерастает в нечто большее, нежели обычный спортивный интерес. Оно взывает к нашей, британской национальной гордости и к нашим великим традициям.

Именно поиски этой заветной точки становятся убедительным доказательством того, что народ наш по-прежнему способен преодолевать трудности, не пасует перед ними и, как и прежде, остается в авангарде прогресса»[6].

Так вот, зная, с какими трудностями сопряжена подготовка экспедиции, Кетлин мгновенно уловила в словах мужа сомнение в том, что это «взывание к британской национальной гордости» и к великим британским традициям находит надлежащий отзыв в сердцах уже хотя бы тех британцев, от которых напрямую зависит успех антарктического похода. И была недалека от истины. Как недалека была от истины и в том случае, когда усомнилась, что британская нация все еще находится «в авангарде прогресса».

— Мы уже прошли около мили, — вырвал Скотта из потока воспоминаний голос Эванса, — однако впереди все еще видны ледяные поля.

— К ним пора привыкать, лейтенант, — спокойно ответил Скотт. — Мы ведь с вами стремились в Антарктиду, джентльмены? Тогда в чем дело? Вот она — перед вами!

3

Предзакатные цвета Антарктики!.. Они поражали Скотта своим непостижимым сочетанием и контрастной яркостью, очаровывали игрой оттенков и нереальностью ледовых силуэтов. Вот и теперь… Слегка заретушированное синевой багровое небо малиновыми переливами отражалось в черных, едва просветленных ледяных озерцах; айсберги приобретали какие-то соверше…