– Давай подвезу?
Машина остановилась рядом со мной очень неожиданно, словно появилась из ниоткуда. Вот ее не было, а вот она есть. Пассажирское стекло опускается и из салона доносятся два слова: «Давай подвезу?»
Вообще я не сажусь в машины к незнакомцам. Ну это так, чтобы вы ничего обо мне не подумали. Но сейчас на дворе промозглый октябрь, мои ноги окоченели от долгого бесполезного стояния на остановке, автобус так и не предвидится в ближайшее время. А толпа, стоящая вместе со мной, скоро опомнится и ломанется в салон к глупому доверчивому парню, решившему предложить помощь и спасти меня от обморожения.
Дрожа от холода, я смогла только кивнуть в ответ и окоченевшими пальцами открыть заднюю пассажирскую дверь.
Ооооо, как же тепло оказалось в машине. Тихая музыка, симпатичный парень лет 20 за рулем и мягкость сидений – как это оказалось приятно после часового стояния на улице.
– Куда тебя, красавица? – улыбнувшись водитель стал потихоньку выруливать на дорогу, вклиниваясь в вечную вечернюю пробку.
Я назвала адрес дома на соседней от моей улицы. Ну мало ли что! Безопасность прежде всего, как мама учила. Водитель согласно кивнул, дав понять, что нам по пути.
Мы ехали довольно медленно: час пик, октябрь, сильный дождь и темнота делали свое дело. В салоне тихо играла песня:
«Они смеялись мне в след, тыкая пальцем в меня
Я притворялся, что слеп, старался не замечать
Они смеялись мне в след, кидали камни в меня
Я пропускал мимо ушей их смех, мол, не замечал
Мама, почему люди жестоки ко мне?
Я никогда ещё не видел в жизни столько камней
Тыкали пальцами в меня, да и вовсе
Кто им право дал винить меня в уродстве?» (1)
Почему-то стало не уютно и по спине побежал холодок. Что-то не так. Раздался тихий щелчок блокировки дверей. Салон наполнился сладким запахом… аниса? Мои глаза начали слипаться, медленно моргая я увидела, что водитель оглянулся на меня. Респиратор? На нем гребанная маска? Зачем?
Этот запах… Он мне что-то напоминает… Что-то такое знакомое и связанное с мамой. О боже…
Я понимаю, что все очень плохо. Хочу вскочить, дернуть ручку, выбить стекло, вывалится на асфальт и бежать, бежать из этого сладкого безумия. Но слова песни вбиваются мне в память, и я не могу ни о чем думать, кроме:
«С клеймом урода, я взял и бежал из дома
Бродячий цирк – мой дом теперь, запомни!
И под завязку я злом теперь заполнен
Меня уже не держит здесь ни что, прости, мам…» (1)
Прости мам… Я закрываю глаза и проваливаюсь в никуда. Теплое, темное, страшное.
Я знаю этот запах. Это хлороформ…
*****
Мои ноги окоченели. Второй раз за день. Я их просто не чувствую. Также, как и руки. Пытаюсь пошевелить пальцами. Они очень непослушные, как будто налиты свинцом. Но вот по пальцам начинают бегать противные больные мурашки. Такое ощущение бывает, когда ночью отлежишь себе руку. Неприятно, больно и кажется, что навечно.
Пальцы наконец-то начинают слушаться меня. Но вот руки. Я их чувствую, но не могу пошевелить. Они… они… связаны? Пытаюсь покрутить запястьями, но веревка (или жгут?) так туго стянута, что нежная кожа царапается, натирается и болит.
С ногами такая же проблема, я их чувствую, чувствую прилив крови, когда шевелю пальцами, но сдвинуть сами ноги ни на сантиметр не могу.
Мамочки, меня привязали за руки и ноги к кровати? Скамейке? К чему-то явно твердому, лежать очень неудобно, все тело ломит.
Но самое страшное – я ничего не вижу! Кромешная тьма вокруг меня! Мне страшно. Я очень хочу в туалет. И хочу увидеть хотя бы маленький лучик света. Крошечное пятнышко? Ну хоть что-нибудь, что даст мне шанс поверить, что я не ослепла.
Я лежу очень долго, прислушиваясь к тишине и пытаясь хоть что-то разглядеть. Час, два, месяц, год, вечность. Я может я умерла и это ад? Бесконечная пытка без возможности пошевелиться и вечная слепота. Может даже лучше, если я умерла?
Я уже почти смиряюсь с этим, но едва слышный звук для меня, как удар по барабанам. Я прислушиваюсь, но внутреннее сопротивление и страх не дают разобрать, что за звук я слышу. Мне хочется вслушиваться, вслушиваться и …. Заткнуть уши, чтобы ничего не слышать. Но мои руки привязаны, не дотянуться. Крик. Крик вырывается из моей груди. Или мне только кажется, а на самом деле из моего горла доносится лишь тихий скрип, скрежет и писк. Нестерпимо хочется пить. И в туалет. В аду есть унитазы? Очень жаль, если я не в аду.
Звук становится громче, и я могу разобрать слова песни:
«Не покажу тебе
Все то, что есть во мне…
Но жаль в душе все не
под контролем…
Ты от меня беги,
Ведь стану зомби -
По телу ярость
разольется с кровью.
Царапины везде:
В коридоре на стене.
Уже нет сил, и все не под
контролем…
А ярость уж во мне,
В моем теле, в голове!» (2)
Как же страшно, господи! Меня начинает трясти, как при лихорадке. Он идет. Кто? Дьявол? Или просто человек? Похититель? Убийца? Маньяк? Сумасшедший? Или сумасшедшая здесь я?
Я слышу приглушенные шаги. Лестница? Коридор? Где я?
Я хочу спрятаться, как в детстве под одеяло с головой. Но одеяла нет. Ничего нет. Меня нет. Это не я. Этого не могло со мной случиться. Я правильная, вечно заботящаяся о своей безопасности. всегда слушаю все наставления взрослых. Никогда не гуляю по ночам и в безлюдных местах. Не сажусь в машины к незнакомцам. Не сажусь… Сажусь… Господи…
Скрип несмазанных петель. Отсвет свечи в чьи-то руках. И тихий приятный до боли голос:
– Ну привет, красавица? Проснулась?
«А ярость уж во мне,
В моем теле, в голове!
Прошу сейчас избавь
меня от боли!
Где конец?!
Я чувствую внутри,
Как ярость вновь кипит!
Признаться сложно,
Но я словно монстр!» (2)