Порочный круг. Сиреневый туман

Судьба начальника отделения уголовного розыска Антона Бирюкова круто изменилась, когда вместо ушедшего на пенсию подполковника Гладышева районный отдел внутренних дел возглавил присланный из УВД майор Кролов. Об оперативной милицейской работе новоиспеченный начальник РОВД имел смутное представление, однако он не терпел даже малейших возражений и стал окружать себя безропотными людьми. Бирюков не привык угодничать начальству, поэтому в послушное окружение не вписался. Служба пошла со скрипом.

В начальниках отдела Кролов пробыл недолго. За злоупотребление служебным положением в корыстных целях его изгнали из милиции. Но еще раньше покинул милицию Антон Бирюков. Случилось это так…

Однажды в кабинет к Бирюкову зашел районный прокурор Белоносов. Поздоровавшись, грузно уселся на стул и спросил:

— Ну как, Антон Игнатьевич, перестраиваетесь после Гладышева?

Бирюков невесело усмехнулся:

— Перестраиваемся, Семен Трофимович, да, по-моему, не в ту сторону.

Прокурор вздохнул:

— Не пойдет у тебя с Кроловым дело. Временщик он в милиции.

Помолчали.

— Мне через год на пенсию, — вдруг сказал Белоносов. — Хочешь занять прокурорское место?

Бирюков засмеялся:

— Из грязи да в князи?..

— Предлагаю без шуток. Юридически ты подкован крепко, в следственном деле — голова. Поработаешь моим заместителем. Будешь вести надзор за милицейскими органами следствия и дознания, тонкости которых тебе известны лучше, чем кому-либо. А там и прокурорские, вожжи возьмешь в молодые крепкие руки. Чтобы не потерял в зарплате, на первых порах гарантируем классный чин младшего советника юстиции, что соответствует нынешнему твоему майорскому званию. Станешь прокурором — получишь в петлицы вторую звезду…

Антон задумался:

— Заманчивое предложение, только подобру-поздорову меня из милиции вряд ли уволят.

— Это не твоя забота. Давай лишь согласие. Оформим переводом, с сохранением непрерывности стажа. По секрету: с облпрокурором уже обговорено. Ну что?..

— Надо подумать.

— Неужели на всю жизнь хочешь зачахнуть в начальниках угрозыска?

— Нет, на всю жизнь не хочу.

— Вот и соглашайся! Пока МВД перетасовывает кадры, этот вопрос легко решить. Другого случая может не подвернуться. Ну, согласен?..

— Согласен, Семен Трофимович, — после недолгого размышления ответил Антон.

Таким образом, можно сказать, неожиданно для себя Бирюков на тридцать пятом году жизни стал заместителем прокурора, а через год, когда Белоносов ушел на пенсию, его без проволочек назначили прокурором района с присвоением классного чина «Советник юстиции».

Предлагаемая повесть написана по материалам расследования, проведенного под руководством Антона Бирюкова уже в прокурорской должности.

Глава 1

Июльское утро не предвещало никакой беды. Предстоял обычный будничный день, с обычными заботами и чередой бесконечных совещаний районного масштаба, где присутствие прокурора часто сводилось к роли «свадебного генерала». Чтобы хоть как-то компенсировать потраченное на совещательных «посиделках» время, Бирюков приходил в прокуратуру за два часа до начала работы. В небольшом новом здании в эту пору было чисто прибрано, безлюдно и тихо, что давало возможность заниматься делом без отвлекающей суеты.

В то утро Антон, как всегда, пришел на работу рано. Он достал из сейфа приготовленную с вечера папку и начал перебирать поступившие накануне жалобы. Среди разномастных листков с подколотыми к ним конвертами внимание привлекло нераспечатанное письмо, адресованное «Лично прокурору тов. А. И. Бирюкову». Каллиграфический с завитушками почерк показался знакомым. Антон неторопливо вскрыл конверт, вынул два убористо исписанных тетрадных листа и стал читать:

Бирюков хорошо знал автора этого своеобразного послания, не хотевшего «поджигать сыр-бор». Образование Ягодина было на уровне слабенькой десятилетки, однако он считался одним из добросовестных участковых. Портили инспектора лишь простодушная не по летам доверчивость и доходящее порою до занудливости упрямство.

Рядом с низкорослым веснущатым участковым Антон представил высокого красавца Сергея, и тотчас подумалось, насколько стремительно летит время. Давно ли, кажется, неуправляемый проказник Сережка бегал по селу в коротких штанишках, а вот уже, окончив механический факультет сельхозинститута, стал председателем колхоза. История избрания его на этот пост в самом деле, как писал Ягодин, наделала шуму. Неделю спустя после отчетно-выборного собрания в «Верном пути» районная газета опубликовала большую критическую статью. Содержание ее сводилось к тому, что колхозники на собрании в один голос хвалили много лет возглавлявшего хозяйство заботливого Ивана Даниловича Манаева. Оставалось только подвести итог: проголосовать за него. Но тут по своей инициативе неожиданно выступил главный инженер Сергей Бирюков, бездоказательно очернил заслуженного ветерана, которому осталось два года до пенсии, и предложил для голосования собственную кандидатуру. Несмотря на решительные старания районных представителей — образумить колхозников и отстоять на председательском посту Манаева, те поддались краснобайскому очарованию смутьяна и вместо опытного человека избрали председателем зарвавшегося юнца.

В семье Бирюковых статья вызвала переполох. Разгневанный отец, Игнат Матвеевич, возглавлявший более сорока лет передовой колхоз в Березовке, срочно созвал на семейный совет обоих сыновей. В присутствии престарелого деда Матвея, с мнением которого по давней привычке в семье продолжали считаться, он стал отчитывать Сергея за самозванство. Провинившийся сынок угрюмо слушал возмущенного отца. Когда отец выдохся, «самозванец-смутьян» исподлобья глянул на хмуро сидящего Антона:

— Теперь ты, гособвинитель, начинай. Тоже считаешь, что, зная об уголовных махинациях Манаева, я должен был съежиться на собрании как мышонок, случайно попавший на кошачью свадьбу?..

— Зачем ты выперся со своей кандидатурой? — спросил Антон.

— Чтобы зарубить на выборах Манаева.

— Колхозники ведь его хвалили.

— По шпаргалкам, заранее написанным для них самим Манаевым. Если бы я не выперся, Иван Данилыч снова остался бы в председательском кресле и до пенсии увез в райцентр еще пару рюкзаков колхозных денег для своих покровителей. По-твоему, даже в такой ситуации мне не стоило рисковать?

— Знаешь, в жизни рисковать надо, но нельзя зарываться.

— Понятно. — Сергей повернулся к сивобородому деду Матвею, напряженно улавливающему через слуховой аппарат смысл разговора. — А ты, выходец из эпохи империализма, что скажешь?

Дед Матвей прищурился и решительно изрек:

— Правильно геройствуешь, Серега! Гони всех жуликов взашей, пока они вконец не разворовали «Верный путь».

Сергей крепко обхватил старика за плечи, ткнулся носом в сивую бороду и уже от порога насмешливо крикнул:

— Дед, будь другом, растолкуй этим бюрократам суть революционных преобразований! А оболгавшему меня газетчику, слово даю, партия накрутит хвост! Гуд бай, рутинеры!.. — И умчался из Березовки на побитом колхозном «газике».

Действительно, вскоре на первой странице районки появилась короткая заметка. При обсуждении на бюро райкома статьи «Коллектив на поводу у смутьяна» выяснилось, что в ней допущены грубые искажения. В частности, названное очернительским выступление главного инженера С. И. Бирюкова на самом деле было принципиально смелым и доказательным, а выдвижение им на пост председателя правления своей кандидатуры соответствует духу времени. За искаженное освещение отчетно-выборного собрания в колхозе «Верный путь» редактору В. К. Тямкину, лично присутствовавшему на собрании, объявлено строгое партийное взыскание.

В день выхода газеты Сергей позвонил Антону и задиристо спросил:

— Братан, если подам на Тямкина в суд за публичное оскорбление, сколько горячих ему влепят?..

— Успокойся, смутьян, — сказал Антон.

— Нет, ты заметил, как застойный дух очищается? Малость подожди, я из смутьяна сделаюсь лидером перестройки. Ух, наведу шороху в районе! Будь здоров, братан, мне некогда с тобой болтать — дел по горло…

Вспомнив все это, Бирюков хотел было угадать причину конфликта участкового Ягодина с Сергеем, но, зная импульсивный характер отчаянного братца, тут же отказался от бесплодных размышлений. Антон снял трубку и набрал номер председателя колхоза «Верный путь». После первого же звонка немолодой женский голос протяжно ответил:

— Алльлле-е!

— Это колхоз «Верный путь»? — уточнил Бирюков.

— Нас по-всякому называют. Одни говорят «верный», другие — «неверный». А что вам надо?

— Председателя или секретаря.

— Люда-секретарь мальчонку в садик повела. Упросила меня посидеть у телефона. А Сергей Игнатьич с участковым милиционером Андрюшкой Ягодиным только что умчались на Выселки. Это от Караульного совсем рядом. Фермера там убили.

— Как убили?! — машинально вырвалось у Бирюкова.

— Говорят, наповал.

— Какого фермера? Кто убил?

— Дак откуда я знаю, кто… И Люда-секретарь не знает. А фермерами у нас называют отделившихся от колхоза, навроде прежних единоличников.

— Вас как зовут? — сосредоточиваясь с мыслями, спросил Бирюков.

— Тетя Клаша я, Широнина. А ты кто будешь?

— Брат вашего председателя.

— Из прокуратуры, что ли?..

— Да. Слышали обо мне?

— Слыхала. Сергей Игнатьич стращает тобой нашенских обормотов.

— Пьянствуют, наверное? — спросил Антон.

— Куда там!.. В сельмаге теперь ни горького, ни сладкого не купишь. Андрюшка-участковый изнервничался: как ни бьется, ни единого алкогольного нарушителя за руку схватить не может.

— Конечно, не схватит, если председатель их укрывает.

— Кто тебе такое ляпнул? Теперь у нас не то, что в годы правления Ивана Калиты.

— Кого-кого?..

— Прежнего председателя. Ивана Данилыча Манаева таким прозвищем в колхозе окрестили. Еще «Рюкзак с деньгами» его называли.

— За что же Сергей Игнатьевич стращает колхозников?

— За разное. Одни работу лишнюю приписывают. Другие с завклубом путаются. В годы правления Иван Данилыч завез к нам из города принцессу. К слову сказать, тот фермер, какого убили в Выселках, тоже с ней любовничал.

— Не из-за этого случилось убийство?

— Кто знает…

— Вы случайно не родня Кузьме Широнину? — заглянув в письмо участкового Ягодина, спросил Бирюков.

— Дак это мой подвенечный супруг, будь он неладен.

— Почему «неладен»?

— Балабонит что попало, как из ума выживший. Его, клоуна, хлебом не корми — только дай посмешить людей. Сейчас навроде притих, когда Андрюшка-участковый сотнягу штрафа, дураку, чуть не выписал.

— За что?

— За непутевые разговоры.

— А не за выпивку?..

— Куда там выпивать семидесятигодовалому мужику?! Весной язву вырезали. Всего-то желудка у брехуна осталось с куриный пупок на две ложки супа.

Бирюков попросил разговорчивую тетю Клашу передать председателю, чтобы тот, как только появится в конторе, немедленно позвонил районному прокурору.

В кабинет неожиданно заглянул белобрысый следователь Петр Лимакин. Поздоровавшись, шутливо спросил:

— Чего, товарищ прокурор, нахмурился мрачнее тучи?

Антон пересказал содержание только что состоявшегося разговора. Лицо следователя помрачнело:

— Не зря мне под утро цыганка с картами снилась. Что, готовить опергруппу к выезду?..

— Готовь на всякий пожарный случай. Если там на самом деле что-то серьезное, или Сережка, или участковый обязательно позвонят.

Сергей позвонил в половине девятого и упавшим голосом сообщил, что ночью на заброшенном хуторе застрелили арендатора — пятидесятилетнего Леонида Николаевича Водорьяпова.

— Участковый осмотрел место происшествия? — спросил Антон.

— Елозил по траве на коленках.

— Ну и что говорит?

Сергей хмыкнул:

— Что он скажет… Остался Андрюша в Выселках сторожить труп.

— Сейчас мы к тебе выезжаем. Где этот хутор находится?

— Направляйтесь по трассе прямиком на Караульное. У поворота я встречу.

— Для следствия понятые потребуются…

— Колхозники все на покосе, — не дал договорить Сергей.

— Пригласи из пенсионеров, кто с потерпевшим никаких дел не имел.

— Этих знатоков могу полный вездеход набрать.

— Двоих хватит.

— Понятно. Выезжайте поскорее, а то у меня весь день кувырком пойдет…

Глава 2

Утро начало разгуливаться, когда следственно-оперативная группа во главе с Антоном Бирюковым подкатила по щебеночной дороге к проселку. Здесь уже стоял запыленный председательский «газик». Сидевший за рулем Сергей нетерпеливо махнул оперативникам рукой и стремительно погнал свой «вездеход» вправо по проселку между березовых рощиц.

Впереди показался широкий луг со стадом пасущихся бычков черно-пестрой породы. У опушки леса на берегу речки стоял просторный загон из свежеотесанных жердей. Рядом с загоном чернела старая приземистая избушка, наподобие деревенской баньки с небольшим оконцем и плотно прикрытой дверью. Из-за угла избушки виднелась обшарпанная кабина трактора «Беларусь», возле которого участковый Ягодин разговаривал с высоким парнем в сдвинутом набекрень голубом берете. У загона стоял оседланный гнедой мерин и, понуро кивая головой, отмахивался длинным хвостом от назойливой мошкары.

Метров за пятнадцать до избушки Сергей резко остановил «газик» и, широко распахнув дверцу, выскочил из машины на истоптанную бычками землю. В импортных с заклепками джинсах и расстегнутой чуть не до пояса «фирмовой» рубашке, он скорее смахивал на пижонистого студента, но никак не на председателя колхоза. Следом за Сергеем из «газика» выбрались два старика. Один из них, со впалыми щеками, был чисто выбрит и так сосредоточен, будто хотел увидеть что-то необычайно интересное. Другой, заросший седой щетиной, выглядел равнодушным и мрачным.

Сергей подвел к оперативникам стариков:

— Вот вам понятые из карауленских активистов-старожилов.

Чисто выбритый назвался Кузьмой Никифоровичем Широниным, мрачный — Тимофеем Григорьевичем Слабухой.

— Кстати, Слабуха из бывших чекистов, — будто для солидности, с серьезным видом сказал Сергей.

— Не из чекистов, а из лагерных охранников, — недовольно пробурчал Слабуха. — Чего старое поминать…

— Как чего? Ты ведь сам на каждом углу об этом кричишь: «Я — чекист! Всех пересажаю и постреляю!»

Слабуха болезненно покривился:

— Ну, чего с дурака возьмешь? Не поминай, Сергей Игнатьич, старое.

Торопливо подошел участковый Ягодин. Козырнув, пожал протянутую Антоном Бирюковым руку и указал взглядом на остановившегося у избушки парня:

— Единственный свидетель, да и тот ничего не знает. Виталий Ложников — напарник Водорьяпова. В восьмом часу утра приехал верхом из Караульного, а тут… Стреляли через окно, похоже, что в спящего…

Бирюков объяснил понятым их права и обязанности, после чего опергруппа приступила к работе. Следователь прокуратуры Лимакин и оперуполномоченный уголовного розыска Голубев стали осматривать примятую копытами животных траву возле избушки, эксперт-криминалист Тимохина, предварительно сфотографировав, обследовала пулевое отверстие с расходящимися от него трещинами в оконном стекле.

Закончив внешний осмотр и ничего, по существу, не обнаружив, вошли в избушку. В глаза сразу бросился справа от входа сбитый из досок топчан с полосатым матрацем, на котором спиной к окну лежал укрытый до пояса байковым одеялом плечистый мужчина в окровавленной под левой лопаткой белой майке-безрукавке. На правом предплечье его синела татуировка американской статуи Свободы со вскинутым факелом в руке. На покрытом клеенкой столике у окна лежали два свежих огурца. Возле стола на табуретке были уложены коричневые рабочие брюки и клетчатая рубаха. На чистом дощатом полу у топчана стояли новые хромовые сапоги. Слева от двери, в углу, чернела круглая печь-буржуйка. На ней — ведро с водой, эмалированная кружка и консервная банка с сигаретными окурками. Под потолком на проволочном крючке висел старомодный керосиновый фонарь «Летучая мышь». Больше в избушке ничего не было.

Тимохина несколько раз щелкнула яркой фотовспышкой. Затем с помощью Лимакина замерила рулеткой расстояние от оконного стекла с пулевым отверстием до спины потерпевшего. Судя по наклонному пути полета пули, можно было предположить, что из-за окна стреляли стоя. Судмедэксперт Медников внимательно осмотрел спину убитого. Чуть повернув труп, он оглядел грудь и мрачно проговорил:

— Навылет, пуля ушла в матрац.

Лимакин и Тимохина тоже склонились над убитым. Бирюков не стал им мешать. Выйдя из избушки, Антон подошел к разговаривающему с Сергеем Ложникову и попросил его рассказать, как он появился здесь сегодня утром и что увидел.

Ложников вроде бы растерялся. Ладонью потер толстый рубец шрама, пересекающего лоб, вздохнул и заговорил издалека. По его словам, как раз сегодня Водорьяпову исполнилось пятьдесят лет. Вчера утром он дал Ложникову сто рублей и попросил съездить в райцентр за коньяком и шампанским, чтобы отметить день рождения. Винный магазин в райцентре оказался закрытым. Пришлось на электричке ехать в Новосибирск. Домой Ложников вернулся поздно ночью. Сегодня с утра пораньше оседлал коня и поскакал в Выселки, где Водорьяпов, как договаривались, должен был остаться на ночь, чтобы приглядывать за стадом…

— Поочередно здесь ночуете? — спросил Антон.

Ложников, словно прикрывая шрам, натянул на лоб голубой солдатский берет. Правый глаз его при этом задергался в нервном тике, а тихий глуховатый голос вроде бы дрогнул:

— Всегда я ночую. Водорьяпов первый раз остался и…

— Он из местных жителей?

— Приезжий, — вместо Ложникова ответил Сергей.

— Откуда?

— Черт его знает. Три года назад Иван Данилыч Манаев где-то отыскал. Короче, манаевский фаворит.

— Кем работал в колхозе до подряда?

— От скуки на все руки. То снабженцем-доставалой, то строительным прорабом, хотя о строительных делах имел представление понаслышке. В прошлом году, когда Манаев не прошел в председатели, я решил избавиться от таких «универсалов». Дипломат из меня неважный, поэтому рубанул Водорьяпову прямо: «Власть, Леонид Николаевич, переменилась. Или переходи вкалывать на крестьянскую работу, или в прощальном салюте пожмем друг другу руки». Он затосковал, дескать, село приглянулось, люди здесь хорошие. Попросил неделю на раздумье. Через день приходит и говорит, что решил с Витей-афганцем, то есть с Виталием Ложниковым, объединиться и заключить с колхозом арендный договор на выращивание сотни бычков. Я за такое предложение ухватился. Ударили по рукам… — На скулах Сергея заходили желваки. — Для меня это убийство как нож в сердце. На примере первого арендного подряда хотел осенью доказать колхозникам, насколько выгодно и в моральном, и в материальном плане работать не из-под палки, как на барщине, а по-хозяйски, с душой. Теперь все кувырком полетело… — Сергей глянул на Ложникова. — Один ведь не справишься?..

Ложников мрачно крутнул головой:

— Понятно, нет.

— Слушай, может, сагитировать тебе в помощники кого-нибудь из пенсионеров?

— Кого, например?

— Ну, скажем, того же Кузьму Широнина или Тимку-чекиста…

Ложников вздохнул:

— Кузьма язвенник. Ему после операции через каждый час супчик куриный хлебать надо. А Тимофей Григорьич от прошлогодней волокиты с выплатой за бычка очухаться не может. Только увидит Анну Ивановну, сразу кулаки сжимает. Она ж ему потрепала нервы не меньше, чем мне.

— Экономистка наша, Анна Ивановна Клепикова, — сказал Антону Сергей. — При Манаеве много лет была главным бухгалтером. Себе гребет без зазрения совести, но колхозника старается обчистить, как белку. Чуть у того лишняя рублевка набежит, сразу на дыбы: «Ишь чего захотел! Больше меня получать?!» За такие «аргументированные» выступления по решению общего собрания я из главбухов в рядовые экономисты ее передвинул. И здесь неймется. Накачку дам — неделю ходит тихая, будто рыбка. Потом опять: «Ишь чего захотел!» Жду не дождусь, чтобы осенью спровадить вредную тетку на пенсию. Возраст подходит, последние месяцы дорабатывает.

— Семья у Водорьяпова в Караульном живет? — возвращая разговор к прежней теме, спросил Антон.

— Нет у него никакой семьи. Холостяком жил в колхозной квартире.

— Родственников тоже?..

— Здесь — никого!

— Кто он по специальности?

— Шофер высшего класса. Зимой, бывало, через любой снежный занос на грузовике пробьется. А легковую водил лучше профессионального таксиста. В прошлом году ездил с ним на его «Ниве» в Новосибирск. По запруженному машинами городу шурует так вольготно, как я по деревне! Кстати, нынче весной Водорьяпов продал свою «Ниву» и купил у колхоза вон тот старый «Беларусь», — Сергей, обернувшись, показал на стоявший у избушки колесный трактор.

— Для чего?

— Рассчитывал мужик основательно арендой заняться. Понимаешь, братан, бычков ведь одной зеленой травкой до хорошей упитанности не откормишь. Надо и комбикорм им подвезти, и сена накосить, и силос заготовить. Без трактора в таком деле как без рук.

Антон повернулся к Ложникову:

— Кто из вас, Водорьяпов или вы, были инициатором арендного подряда?

— Как вам сказать, кто инициатор… — Ложников замялся. — У меня есть небольшой опыт по выращиванию бычков. Я вообще-то механизатор широкого профиля, но после ранения в голову врачи запретили работать на технике. Чтобы не сидеть тунеядцем, пришлось взять в колхозе трех телят и откармливать их. При сдаче каждый бычок потянул почти полтонны. По девятьсот с лишним на каждом заработал.

— Наглядный пример выгодности арендного подряда, — обращаясь к Антону, перебил Ложникова Сергей. — Один человек за год с небольшим произвел полторы тонны мяса!

— Не убеждай, я к тебе в арендаторы не пойду, — стараясь хоть как-то развеять гнетущее состояние, улыбнулся Антон.

— Мне такие белоручки и не нужны. Здесь не протоколы писать…

Антон повернулся к Ложникову:

— Выходит, если бы вы с Водорьяповым вырастили сотню бычков до пятисот килограммов каждого, то заработали бы девяносто тысяч?

— Ну, примерно столько бы нам начислили. Чистый же заработок у нас на первых порах получился бы небольшой. Мы ведь трактор купили, коня с упряжью, пастбища у колхоза арендовали… Вот в будущем, когда затраты окупятся, за такой гурт хорошо можно получить. В общем, с такими вот планами пришел ко мне Водорьяпов и уговорил заключить с колхозом договор.

Замолчали. Тишину погожего летнего дня нарушал лишь стрекот кузнечиков в траве, да отмахивающийся от мошкары мерин тихонько позвякивал удилами. Пасущиеся бычки утянулись в самый конец луга, к лесу. Заметив это, Ложников, будто извиняясь, проговорил:

— Комолый заводила опять в лес направился. Сейчас все стадо за ним потащится, потом до конца дня их оттуда не выгонишь.

— Дуй наперехват! — сказал Сергей.

Ложников быстро отвязал мерина, взял перекинутый через изгородь длинный пастуший кнут и, вскочив в седло, рысью погнал коня к стаду.

Антон пальцем ткнул Сергея в живот:

— Застегни, председатель, рубаху, пуп видно.

— Подумаешь, беда какая… — Сергей, застегивая нижние пуговицы, усмехнулся: — Иван Данилыч Манаев, будучи председателем, после каждой похмелки приходил в контору с расстегнутой ширинкой.

— Выпивал глава колхоза?

— Он и теперь не просыхает.

— А другие колхозники как?..

— Как все граждане.

— На самогон перешли?

Сергей прищурился:

— Участковый накапал?..

— Почему непременно участковый?

— Не скрывай. У нас с Андрюшей секретов друг от друга нет. Он мне на днях пригрозил, что накатает прокурору телегу. Я говорю: «Катай, Андрюшенька! Мы с братаном по-родственному поллитряк замочим, и он твою бумагу в мусор выкинет».

— Ты без ерничанья говорить можешь?

— С умными людьми могу. Но с дураками или занудами, как Андрюша Ягодин, меня бес подмывает. На прошлой неделе собрали в агропром руководителей хозяйств с отчетами по сенозаготовкам и такой разгон учинили, что мои бедные коллеги еле поспевали пот со лбов смахивать. Дошла очередь до меня. Раскрываю папку со сводками, начинаю докладывать. Председатель объединения товарищ Пупынин повышает голос. Я — тоже. Он кулаком по краю стола! Я — папкой по другому! Его кондрашка хватил. Выкатил зверские глазищи и чуть не шепотом спрашивает: «Ты, Бирюков, почему себя так ведешь?.. Не видел, как другие здесь потели?» Тоже тихонько отвечаю: «Я не в баню приехал и потеть перед вами не собираюсь». На том и разошлись.

Антон укоризненно посмотрел на брата:

— Не сносить тебе головы, смутьян.

— За мою голову не переживай. У меня шея крепкая, неловко гнуть ее.

— Не продержишься ты долго в председателях.

— Я и не держусь. Я работать хочу по-настоящему, без накруток и подстегиваний. Ну а если выпнут, пойду опять главным инженером. Или на комбайн сяду, на трактор. Там проще Героя Соцтруда заработать.

— Даже в Герои метишь?

— А что я, рыжий?..

— От скромности, кажется, не умрешь.

— Никогда!

— Почему ты в селе защищаешь самогонщиков?

— Я… защищаю?! Короче, братан, с этим вопросом после разберемся, в присутствии участкового. Сейчас ломай голову над тем, кто застрелил толкового мужика.

— Ну, а по-твоему кто?..

— Черт их знает!.. — Сергей, стиснув зубы, заиграл желваками. — Какая-то идиотская несуразица…

— Односельчане не могли свести с Водорьяповым счеты?

— Он никому не задолжал. Общительный мужик был, трезвый. С народом умел ладить. В денежных делах чистоплотно вел себя. Даже при Манаеве, насколько мне известно, всякими квитанциями и расписками огораживался, чтобы не влипнуть в махинации. Короче, к казенным деньгам относился сверхосторожно, от заработанных не отказывался.

— Хорошо зарабатывал?

— Меньше трехсот в месяц не выходило.

— Какие были у него отношения с заведующей клубом?

— С Изольдой Аксеновой?.. Она числится не завклубом, а рангом выше: директор сельского Дома культуры. Поговаривают женщины, будто Леонид Николаевич часто ночевал у нее.

— Кто она?

— Тридцатилетняя игрунья. Манаев откуда-то привез. Для укрепления культурно-воспитательной работы. Основная обязанность Изольды заключалась в увеселении руководящих гостей, от которых отбою не было. Изольда и стол накрыть шикарно умеет, и выпить за компанию не дура. Может на гитаре сыграть, спеть…

Разговаривая, Антон Бирюков напряженно пытался выяснить хотя бы малейший повод к убийству, однако пока не только повода, но и намека на него не наклевывалось. В это время, отогнав бычков от леса, подъехал Виталий Ложников. Спешившись, привязал мерина к загону, перекинул кнут через седло и подошел к Антону с Сергеем.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что на заброшенный хутор, сколько Ложников здесь ни ночевал, никогда никто не заходил и не заезжал. Антон попробовал выяснить, кто из карауленцев знал, что Водорьяпов останется в Выселках именно в эту ночь. Насколько Ложникову было известно, его напарник об этом в селе никому не говорил, да и сам Ложников — тоже. Складывалась на редкость непонятная ситуация.

— Почему возле избушки все следы затоптаны бычками? — спросил Антон. — Вы что, сначала бычков выпустили из загона, потом…

— Я не выпускал их, — не дал договорить Ложников. — Когда приехал утром, загон был открыт, а бычки сгуртовались у избушки. Меня это удивило. Заглянул в дверь — у Водорьяпова спина залита кровью. На окно глянул — там дырка от пули. Поэтому не стал мешкать. Вскочил на коня и галопом — в Караульное!.. — Ложников, будто ища поддержки, повернулся к Сергею. — Так ведь, Сергей Игнатьевич?..

Сергей нахмурился:

— Так не так, не знаю как, но примчался ты в контору словно угорелый. Чуть бригадира на крыльце не растоптал.

— Гоша-луноход сам от меня шарахнулся. Наверно, запнулся об порог — и пластом на спину.

— Скажи спасибо, что он Богу душу не отдал. Ударился затылком, аж сознание потерял. Еле-еле привели в чувство, — мрачно проговорил Сергей и глянул на Антона. — Кстати, бригадир Георгий Макарыч Клепиков — муж экономистки Анны Ивановны. Прозвище получил за безропотное повиновение супруге.

Из избушки, наконец, вышли участники следственно-оперативной группы и понятые. Антон сразу подошел к ним. Лена Тимохина показала упакованный в целлофан кусочек сплющенного свинца:

— Пуля, Антон Игнатьевич. Нашли на полу, под топчаном. Прошла насквозь через потерпевшего, матрац и топчанную доску. Убойная сила большая. Судя по кое-где уцелевшим от деформации полоскам на свинце, стреляли из нарезного оружия. Калибр примерно трехлинейной винтовки. Странно, что на пуле нет медной оболочки, вроде самоделка какая-то…

— Это все, что удалось обнаружить? — спросил Антон.

— К сожалению, все.

— В карманах потерпевшего что-нибудь есть?

— Кроме чистого носового платка, ничего. На полу — только отпечатки от хромовых сапог, которые стоят у топчана.

— Значит, убийца в избушку не входил?

— Нет.

— Как же он в темноте через небольшое оконце разглядел цель?

— Прошлую ночь такая лунища сияла, хоть иголки подбирай, — внезапно вклинился Кузьма Широнин. — Я после язвенной операции еженощно по три раза куриный супчик хлебаю. И вот, понимаете ли, прошедшей ночкою можно было кушать, даже не включая электричество в доме. К слову сказать, я сейчас так проголодался, что, кажется, волка бы съел. Может, товарищи следователи, отвезете меня домой? Малость перекушу и еще согласен продолжать с вами следствие.

— Потерпи, Никифорович, ты ж не ребенок, — сказал подошедший Сергей.

— Да я, Игнатьич, что? Я ничего, просто к слову высказался.

— Тебе, Кузьма, надо термос с супчиком при себе таскать, — мрачно ввернул понятой Слабуха.

— А ты, Тимофей, почто фляжку с бормотухой не таскаешь? — огрызнулся Широнин.

— Не твоего ума дело. Привык болтать что попало… — Слабуха скосил взгляд на сурово насупившегося участкового. — Хочешь, зубоскал, чтоб и мне Андрюшка штрафом пригрозил?

— А чем ты лучше меня?

— Тем, что американскую виску не гоню. Если когда и остограммлюсь, так заводской казенкой, по государственной стоимости.

— Тихо, аксакалы, — одернул стариков Сергей.

Антон притворил дверь избушки и подошел к окну. Следом за ним, будто по команде, потянулись остальные. Через оконное стекло отчетливо виднелась спина лежащего на топчане Водорьяпова в белой майке с почерневшим пятном засохшей крови. Прищурив, как при стрельбе, левый глаз, Антон сделал несколько шагов к окну, стараясь совместить пулевое отверстие в стекле с кровавым пятном. Совмещение произошло, когда до окна осталось каких-нибудь полтора метра. При стрельбе с такого близкого расстояния, учитывая длину винтовочного ствола или вытянутую руку, скажем с наганом, вырвавшиеся вместе с пулей пороховые газы разнесли бы стекло вдребезги. Поскольку этого не случилось, напрашивался вывод, что стрелявший находился от окна значительно дальше и был очень высокого роста. Во всяком случае, не ниже двух метров. Не объясняя сути вопроса, Антон повернулся к Сергею:

— Кто в Караульном самый высокий из мужчин?

Сергей пожал плечами:

— Лично я на метр восемьдесят тяну. С другими не мерился ростом.

— Повыше будет, пожалуй, только Эдик, — быстро проговорил Кузьма Широнин. — Он как-то перед конторскими женщинами хвастал, что до двух метров дотягивается макушкой.

— Кто?.. — уточнил Антон.

— Главный зоотехник колхоза Эдуард Баранов, — ответил Сергей.

Судмедэксперт Борис Медников, укладывая резиновые перчатки в саквояж, тихо сказал Антону:

— Надо везти труп на вскрытие.

Антон обратился к Сергею:

— У тебя найдется транспорт, чтобы увезти потерпевшего в райцентр?

— Найдем, если прокурор просит.

Оставив участников опергруппы на месте происшествия завершать юридические формальности, связанные с официальным допросом Виталия Ложникова, Антон Бирюков, прихватив с собою понятых и участкового Ягодина, поехал в «газике» Сергея в Караульное. Не тратя попусту время, он решил в первую очередь выяснить у бывшего председателя Манаева, откуда тот привез в село Водорьяпова.

Глава 3

Окруженное березовым подлеском Караульное открылось внезапно. Типичное сибирское село, примерно из сотни усадеб, вытянулось длинной улицей вдоль беловатой от укатанного щебня дороги. Деревянные частные дома чередовались с кирпичными колхозными домами на двух хозяев. На задворках домов — прямоугольники огородов с картофельной ботвой и шапками подсолнухов. С правой стороны от въезда в село, на низкой зеленой пойме, разлился широкий пруд. Слева, в центре села, среди молодых березок возвышались два двухэтажных особняка с большими светлыми окнами. Сложенные из белого силикатного кирпича и обнесенные высокими плотными заборами, они походили друг на друга, как две капли воды.

— Это что за правительственные дачи? — спросил Антон.

Сергей, не отрывая взгляда от дороги, усмехнулся:

— Результат теневой экономики. Иван Данилыч Манаев с главбухом Клепиковой за счет колхоза отгрохали себе такие терема. Правый, председательский, обошелся в семьдесят пять тысяч рубликов. У левого, главбуховского, сауны нет. Поэтому всего-то пятьдесят тысчонок стоит.

— Они что, одурели?..

— Ничего подобного. Стройка шла на глазах у районного начальства, стало быть, с их высочайшего соизволения. Вот об этом я и говорил на отчетно-выборном собрании. Кстати, Ивана Данилыча мы раскулачили. Теперь в этом особняке колхозный детский сад вместе с яслями разместились, а бывший председатель переселился в скромную колхозную квартирку. Хотели национализировать дворец и у бывшего главбуха, но Анна Ивановна выкупила у колхоза строение и теперь владеет им на правах личной собственности… — Сергей вдруг показал взглядом вправо от дороги, на груду черных головешек, оставшихся, похоже, от дотла сгоревшей усадьбы. — А вот этот печальный след костра — результат профилактической работы участкового инспектора Ягодина по преодолению пьянства и алкоголизма…

Участковый будто воды в рот набрал.

— Что притих, Андрей Александрович? — спросил Сергей. — Рассказать товарищу прокурору, как ты воюешь с алкашами и как я защищаю их?..

— Дело твое, — мрачно ответил Ягодин.

— Ну тогда слушай и поправляй, если увлекусь… — Сергей, чтобы не столкнуться с переходящим дорогу боровом, резко затормозил. — Жила тут семидесятилетняя старуха Дудкова. Привезли ей наши калымщики машину угля на зиму. Бабка угостила помощников припрятанной на черный день поллитровкой. Андрюша узнал об этом и приколотил Дудковой над крыльцом вывеску: «Ресторан „Золотая блоха“». Старуха от позора облила избушку соляркой и спалила ее до основания. Пришлось устраивать в интернат для престарелых. Так, Андрей Александрович?..

— У Дудковой не единичный был случай распития спиртных напитков, — возразил участковый. — Она за каждую услугу спиртным расплачивалась.

— Так ведь алкаши теперь не берут деньгами за свои услуги!

— Все равно потакать пьянству я не намерен.

— Я — тоже. Но нельзя «причесывать» всех под одну гребенку. Наведем, Андрей Александрович, порядок. Вспомни, как при Иване Данилыче в Караульном напропалую гуляли. Разве теперь так у нас?..

— Не отрицаю, в рабочее время выпивки прекратились, однако твое благодушие мне не понятно. Ведь почти дня не проходит, чтобы в селе кто-нибудь не выпил.

— Ох и садист ты!.. — засмеялся Сергей. — Как они враз перестанут пить, если всю сознательную жизнь пили до посинения?

— Зря смеешься. Мне начальство каждый день голову мылит, чтобы пресекал попытки алкогольного рецидива.

— А ты перед начальством готов и лоб расшибить.

Сергей круто повернул с проезжей части дороги на просторную асфальтированную площадку перед старым зданием с красной вывеской: «Правление колхоза „Верный путь“». Высадив понятых и Антона с участковым, он тут же развернул «газик» и помчал к колхозному гаражу искать грузовик для поездки в райцентр. Понятые направились по домам, чтобы, как сказал Кузьма Широнин, «малость перекусить». Антон попросил участкового сходить за бывшим председателем Манаевым. Ягодин передал ему ключ от своего служебного кабинета и торопливо зашагал вдоль села.

По обеим сторонам конторского коридора на дверях белели таблички с указанием занимающих их специалистов. Кабинет участкового инспектора оказался рядом с кабинетом главного зоотехника колхоза. Антон вошел в небольшую комнату с зарешеченным окном. Кроме металлического сейфа, канцелярского стола с телефоном и нескольких старых стульев, в кабинете ничего не было. Бирюков остановился у окна. Задумавшись, стал смотреть на тихую, словно вымершую, деревенскую улицу.

За стенкой, в кабинете зоотехника, слышался громкий мужской голос:

— Алло!.. Алло!.. Районная ветлечебница?.. Алло!.. Костя, ты?.. Привет! Баранов говорит… Ну, подготовил мне настойку чемерицы?.. До зарезу надо. До зарезу! Понимаешь, телята обовшивели, не едят ни черта, и привесу один пшик… Чего тебе взамен? Говядины?.. Сейчас не могу ни под каким предлогом. ЧП у нас, ночью арендатора на Выселках убили. А Бог их знает, кто!.. Нет, трезвый вроде мужик был. С гонором, но не скандальный… Я ж русским языком сказал, не могу! Председатель икру мечет, а тебе говядину подавай. Обожди, утихнет неприятность, тогда хоть полтуши по госцене через столовую организую, а сейчас — труба!.. Ну точно сделаю! Ты ведь знаешь, Эдька трепаться не любит… Готовь чемерицу, завтра приеду. Надо спасать телят, иначе председатель с меня и с ветфельдшера шкуру спустит. Это не Иван Калита! Как разойдется, того и гляди, кулаком в зубы врежет… Да я и не боюсь, я объясняю тебе ситуацию. Чего мне бояться — кулак тоже не дамский. При необходимости сумею крепко приложить. Ну, бывай!.. Пойду рубать, время обеденное поджимает…

Разговор прекратился. В соседней двери щелкнул замок, и вскоре из конторы на улицу вышел высоченный мужчина лет тридцати пяти в серых брюках и в джинсовой куртке. Прищелкивая большим и средним пальцами правой руки, он размашисто направился к небольшому домику с вывеской «Столовая».

«Вот он, оказывается, какой, зоотехник Эдуард Баранов. При таком росте только в баскетбол играть…» — глядя ему вслед, подумал Бирюков.

Через несколько минут показался идущий к конторе участковый Ягодин. Рядом с ним семенил короткими ножками Иван Данилович Манаев. Из-под нахлобученной на его голове большой серой кепки, какие обычно носят южные строители-шабашники, торчали давно не стриженные седые волосы. Еще в недалеком прошлом колхоз «Верный путь» числился среди районных передовиков, и Антон много раз видел Манаева в президиуме разных совещаний. Тогда это был розовощекий здоровяк, правда, с сизоватым носом, но всегда в опрятном костюме при галстуке и орденах. Теперь же Иван Данилович выглядел опустившимся до неузнаваемости.

Участковый Ягодин широко распахнул дверь кабинета, пропустил впереди себя настороженно-растерянного Манаева и громко доложил:

— Ваше приказание, товарищ прокурор, выполнено!

Бирюков поздоровался с Манаевым, назвал себя и предложил Ивану Даниловичу сесть. Сел и сам за стол участкового. Ягодину тоже указал глазами на стул.

Манаев медленно уселся, положил на колени кепку и сделал попытку пригладить непослушные волосы. Тяжело вздохнув, посмотрел на Бирюкова заплывшими вроде как с похмелья глазами, заискивающе сказал:

— Вы поразительно похожи на своего папашу.

— Мне об этом все говорят, — уловив исходящий от Ивана Даниловича запах водочного перегара, чуть улыбнулся Антон.

— Зря не скажут, — Манаев, прикрыв рот ладонью, опять вздохнул. — Мы с Игнатом Матвеевичем долгое время коллегами были. Фотографии наши в газетах печатали, по радио для нас любимые песни передавали, а теперь вот… Игнат Матвеевич с почетом ушел на пенсию, мне же в сторожах приходится лямку дотягивать.

— Да, Иван Данилович, — сочувственно сказал Антон. — Очень нескладно у вас получилось перед пенсией. Сами, наверное, виноваты?

— Конечно, в основном сам маху дал, но и перестройка тоже повлияла. Браток ваш меньший на меня ополчился… Я, откровенно сказать, не в обиде на Сергея Игнатьича. Парень он деловой. И время такое пришло: шумное, суетное. Молодежь грудью кидается на стариков, дескать, развалили страну. А что мы могли сделать против начальства?.. Попробовал бы Сергей Игнатьич в нашу пору вскинуться на районное руководство. Его бы, как бритвой, срезали, и, считай, на всю жизнь отвоевался…

— Но ведь кому-то наводить порядок надо, — возразил Бирюков.

— Так-то оно так, конечно, — вдруг согласился Манаев. — Порядок нужен, кто спорит. Это я по-стариковски брюзжу. Мне уже поздно перестраиваться, разве только в могилу. Но одно прошу учесть: за многолетнюю руководящую работу личного богатства я не нажил и хищением общественных средств не занимался. Поэтому, если прокуратура надумала в чем-то меня обвинить, ничего из такой затеи не получится.

Бирюков крутнул головой:

— Нет, Иван Данилович, обвинять вас я не собираюсь. Хочу спросить: где вы отыскали Водорьяпова?

— То есть?..

— Как, откуда он появился в Караульном?

Манаев уперся взглядом в пол:

— Слыхал сегодня от Тимофея Слабухи о беде, постигшей Леонида Николаевича. Это кто-то не из наших крестьян его устукал. Наши на такое ужасное преступление не способны.

— Что вы о нем можете сказать?

— Чего о прошлом говорить?.. Из Новосибирска Водорьяпов к нам приехал. На такси там работал.

— Сам приехал или вы его уговорили?

— Можно сказать, сам…

— Как познакомились?

Манаев оторвал взгляд от пола, несколько раз моргнул:

— Изольда Аксенова нас познакомила. А Изольду мне посоветовал взять в директрисы Дома культуры тогдашний заместитель начальника областного сельхозуправления по снабжению Вениамин Юрьевич Шурыгин, ныне покойный, царство ему небесное…

Задавая вопрос за вопросом, Бирюков узнал в общем-то смутную историю. Оказывается, Изольда Аксенова была подругой Вениамина Юрьевича. Работала она официанткой в ресторане «Центральный», где, наезжая по колхозным делам в Новосибирск, Иван Данилович с Вениамином Юрьевичем любили посидеть за душевным разговором и хорошо покушать. Однажды Изольда рассказала Шурыгину о какой-то своей неприятности, и он уговорил ее немедленно уволиться из ресторана. Шурыгин посоветовал Манаеву пристроить девушку хотя бы на время в своем колхозе. Ведь у Изольды был диплом об окончании соответствующего института по организации культурно-просветительной работы на селе. От Вениамина Юрьевича, поскольку он ведал снабжением в облсельхозуправлении, зависело многое. Поэтому Манаев через отдел культуры райисполкома оформил Изольду за счет колхоза сразу на полторы должности: директрисы СДК и заведующей библиотекой — на полставки.

С появлением Изольды в Караульном Шурыгин зачастил сюда в командировки. Естественно, Иван Данилович встречал высокого начальника, как тогда водилось, по первому разряду: с хорошей выпивкой и натопленной финской баней. Каждый раз при этом Изольда была активной участницей «культурной программы». При одной из таких «программ» Манаев пожаловался Вениамину Юрьевичу, что устал разрываться между колхозной работой и снабженческой деятельностью. Вениамин Юрьевич мигом подбросил ему в штат заместителя председателя колхоза по снабжению. На следующий день Изольда, слышавшая этот разговор, пообещала Ивану Даниловичу найти человека, умеющего достать что угодно хоть из-под земли. Через неделю она познакомила Манаева с Леонидом Николаевичем Водорьяповым, который, долго не раздумывая, согласился переехать из Новосибирска в колхоз, оговорив лишь одно условие: законный его заработок здесь должен быть не меньше трехсот рублей в месяц.

— И сколько вы ему определили? — спросил Антон.

— Три сотни, как условились. Плюс в конце года три-четыре оклада премиальных. В ту пору это у нас были гарантированные надбавки.

— Таксистом он меньше зарабатывал?

— На леваке, может, и больше огребал, да, как я приметил, Леонид Николаевич не любил левых денег. Он в колхозе много под отчет брал, но отчитывался всегда аккуратно, копеечка в копеечку. Бывало, даже свои тратил, если возникала нужда кому-то подмазать. Признавал только законно заработанное. Жил экономно. Уже в первый год записался на автомашину. Когда скопил деньжат, мы на правлении колхоза ему «Ниву» выделили. А разве таксистом он купил бы с ходу новую машину?.. Вот тут в чем секрет…

— Как долго Водорьяпов собирался работать в колхозе?

— Если уж взялся за аренду, то, наверно, ему здесь приглянулось.

— Друзья или враги у него в Караульном были?

— Он обычно по-суворовски говорил: «Избавь меня Бог от друзей, а от врагов я сам избавлюсь». Спокойно и одиноко жил.

— А в Новосибирске?..

— Про Новосибирск ничего не могу сказать.

— Документы его видели?

— Паспорт с пропиской-выпиской. Трудовая книжка тоже вроде была хорошей, в основном с шоферским стажем.

— Где эти документы хранятся?

— Наверно, на квартире у Водорьяпова. В колхозе отдела кадров нет. Приняли на собрании человека в коллектив, работает добросовестно, ну и слава Богу. У нас это запросто…

— О себе Водорьяпов что рассказывал?

— Ничего. Вроде с секретом мужик был.

Бирюков помолчал:

— Короче говоря, Иван Данилович, о прошлом Водорьяпова вы толком не знаете?

— Ну, что по этому поводу сказать… — Манаев смущенно потупился. — У меня нет привычки заглядывать к людям в душу. Если б какие-то сомнения возникли, тогда поговорил бы, а так… Лично в мои душевные переживания районное начальство тоже ведь не вникло. Вначале-то вроде горой были руководители района за Манаева, а когда на отчетном собрании народ забузил, сразу… конец дружбе с Иваном Данилычем. Иными словами, вытерли районные начальники об меня ноги. Вот главного бухгалтера Анну Ивановну Клепикову они выручили, хотя против нее колхозники шумели больше, чем против председателя. Я по натуре человек незловредный. Бывало, и прикрикну для порядка, но злобы ни на кого не таил. Клепикова же — змея подколодная. Если уж Анна Ивановна на кого взъестся, пиши пропало, хоть из колхоза беги. Не преувеличиваю: ой много людей из-за Клепиковой покинуло «Верный путь»! Финансовый работник, что скрывать, она сильный. Даже при неважном балансе всегда концы с концами сведет. Этого у Анны Ивановны не отнимешь…

— Однако из главбухов ее все-таки понизили до рядового экономиста, — перебил Манаева Антон.

— Хо, понизили!.. Такое понижение для Клепиковой — легкий испуг. Колхозники ведь хором настаивали выгнать Анну Ивановну из колхоза на все четыре стороны. Если б районное начальство не заступилось, она вылетела бы отсюда как пробка.

— За что?

— Бессовестно обсчитывала колхозников. В прошлом году с Виталием Ложниковым такой смертный бой заварила, чуть до рукопашной дело не дошло. Ложников полтора года на своем подворье колхозных бычков откармливал, а Клепикова такие вычеты ему накрутила, что парню и получать за работу нечего. Крепко попсиховал тогда Виталий, хотел даже в ЦК жалобу писать… — Иван Данилович тяжело вздохнул. — Интересный парень. До службы в армии был тюхой-пантюхой. Никто грубого слова от него не слышал. Но после службы вспыльчивым стал, что тебе порох. Наверно, это от ранения в голову, а?..

— Может быть, — согласился Антон и вновь спросил: — С Водорьяповым Ложников не схватывался?

— У них повода для схватки не было. Оба деловые, трудолюбивые.

— А какие отношения у Водорьяпова были с главбухом?

— С Анной Ивановной Леонид Николаевич мирно жил. Она в основном рядовых колхозников обижала.

— А вы, как председатель, куда смотрели?

— В светлое будущее… — Манаев виновато хихикнул и опять вздохнул: — Эх, товарищ прокурор, шибко я исполнительным был председателем. Беспрекословно верил указаниям свыше. Целину осваивать — пожалуйста! Кукурузу разводить — всегда готов! На мелиорацию выделить сто тысяч — хоть двести, если прикажут… Честно сказать, я потерял финансовую ориентировку. Начал молиться на Анну Ивановну, чтобы она не упустила контроль и сводила концы с концами. Тут Клепикова и подмяла меня. Ну вот, скажи на милость, зачем я себе на двоих со старухой двухэтажный дворец построил?..

— Действительно, зачем? — спросил Антон.

— Анна Ивановна подзудила. Мол, гляди, Иван Данилыч, как районные начальники живут. У каждого — государственный особняк. А мы с тобой разве глупее их?.. Не устоял, поехал к начальству за разрешением. Там на меня посмотрели как на дурачка: чего, дескать, спрашиваешь? Есть в хозяйстве деньги — разворачивайся. Ну я и развернулся! Вместо животноводческих помещений возвел два особняка. В своей усадьбе еще финскую баню для гостей построил. С дальним прицелом сооружал… Да разве я один на таком безразмерном чудачестве сгорел? Многие председатели не чище оказались.

— Мой отец проработал председателем колхоза больше сорока лет… — начал Антон, но Манаев не дал ему договорить:

— Знаю, знаю! Игнат Матвеевич во всем нашем районе был редким исключением. Крепко вел хозяйство, не спорю. Однако ездить к нему за опытом не любили. Ни одного угощения он не организовал и сам ни у кого не угостился. Кержак, одним словом. У меня другая натура. Ко мне гужом валили разные комиссии, и никто без песен на лужайке от меня не уезжал…

— Где же вы на эти «песни» деньги брали?

— Дело прошлое, каюсь… Списывал веселые расходы по статье «Организация культурно-массовых мероприятий». Всем угодить хотел, всех уважить…

Слушая Манаева, Антон сделал вывод, что во время правления Ивана Данилович колхозная касса была бесконтрольной кормушкой. Сразу подумалось: не из-за причастности ли к этой «кормушке» погиб Водорьяпов, скоропалительно перекочевавший из большого города в отдаленное село? И еще одна возможная версия не давала Антону покоя. Мысленно он окрестил ее «Изольда».

— Иван Данилович, — обратился к Манаеву Бирюков, — как, по-вашему мнению, могли убить Водорьяпова, скажем, из-за женщины?

Манаев удивленно захлопал покрасневшими веками:

— Да какие тут в Караульном женщины?.. У нас тут сплошь трудяги. Им некогда блудом заниматься. К тому же на селе любовные дела трудно утаить в секрете.

— Говорят, он к Изольде Аксеновой похаживал…

— Зря не скажут… Изольда — одна из всех наших женщин круглыми днями на берегу пруда под солнышком загорает.

— Для такого дела и одной достаточно.

— Это так… Аксенова, конечно, бабенка ветреного направления, только вроде бы… Впрочем, кажется, был случай, когда Водорьяпов угрожал зоотехнику Эдуарду Баранову, чтобы тот прекратил ухлестывать за Изольдой.

— Что собою представляет Баранов? — сразу заинтересовался Антон.

— По работе — безответственный лентяй. Видимость активности, правда, создает. Пылит, шумит на ферме. Я много раз ему выговаривал: «Эдик, ну чего ты орешь? Не стращай доярочек криком. Они ж тебя презирают, поэтому и к шумливым указаниям твоим относятся наплевательски». Это вот, значит, что касается отношения Баранова к работе… А по женскому вопросу, сказать откровенно. Он бабник. Доярочки неоднократно жаловались, мол, распускает зоотехник руки.

— Семья у него есть?

— Троих детей нажил. Ирина ему хорошая попалась. Заведует детским садиком. — Манаев через зарешеченное окно кабинета увидел на противоположной стороне улицы вышедшего из столовой Баранова и словно обрадовался: — Вон, поглядите: легок на помине. Сейчас до вечера дома спать завалится. У него это уже в привычку вошло.

Зоотехник действительно, не заходя в колхозную контору, направился вдоль села, видимо, к своему дому.

— Ну и какие же все-таки, Иван Данилович, у него отношения с Изольдой? — снова спросил Антон.

— У Баранова?.. — Манаев неопределенно дернул плечами. — Да, насколько знаю, Изольда презирает Эдика.

— А у Водорьяпова какие планы на нее были?

— Ихняя связь между собой из Новосибирска тянется, а вот какое планирование там было, затрудняюсь определить. Во всяком случае, как я приметил, когда Вениамин Юрьевич сюда приезжал, Изольда от него скрывала свое старое знакомство с Водорьяповым.

— Этот… Вениамин Юрьевич, говорите, умер?

— В прошлом году от инфаркта скончался.

— Внезапно?

— Да как сказать… ОБХСС предъявил ему серьезные претензии и вроде бы не без оснований. Жил Вениамин Юрьевич, откровенно говоря, на широкую ногу. У него, подозреваю, чуть не в каждом районе по Изольде было. Одной зарплатой не обходился. Ну и при таком балансе, видать, со страху сердчишко лопнуло.

— Водорьяпов какие-нибудь дела с ним имел?

— Относительные. По моей рекомендации он часто обращался к Вениамину Юрьевичу за дефицитом для колхозных нужд. Само собой, при этом подарочки в виде парного мяска или свеженького меда с общественной пасеки от благодарного колхоза передавал. Порядок был несокрушимый: с пустым рюкзаком в область не ездили…

На этом предварительный разговор Антона Бирюкова с Манаевым закончился. Когда Иван Данилович, натянув кепку, мелкими шажками удалился из кабинета, Антон посмотрел на хмурого участкового Ягодина и поинтересовался его мнением о рассказанном бывшим председателем.

— Иван Данилович человек откровенный. Его сгубило вот это дело… — Участковый щелкнул себя по горлу. — Очень обильно спаивал гостей и сам с ними основательно спился. Может, Антон Игнатьевич, доставить на допрос Изольду Аксенову?..

Бирюков побарабанил пальцами по столу:

— Пока рановато ее допрашивать. Сейчас надо как-то выяснить: кто из карауленцев знал, что Водорьяпов именно в эту ночь останется в Выселках?

— Лично мне об этом известно не было. Когда утром услышал про убийство на хуторе, сразу подумалось о Виталии Ложникове, потому что он постоянно там ночевал.

— Займись, Андрюша, этим вопросом…

На улице резко взвизгнули автомобильные тормоза. Антон глянул в окно и увидел Сергея, торопливо выскочившего из «газика». Следом за председательской машиной к конторе подъехал оперативный УАЗ.

Глава 4

После обеда оперативники вместе с председателем колхоза закрылись в его кабинете, чтобы подвести первые итоги. Собственно, итогов почти не было. К тому, что Антон Бирюков уже знал, следователь Лимакин добавил самую малость. При официальном допросе Виталий Ложников высказал предположение, будто бычков из загона никто не выпускал. Они вырвались оттуда сами, повалив ворота, которые до приезда опергруппы Ложников кое-как восстановил.

В кабинет заглянула секретарша:

— Извините, Сергей Игнатьевич, Кузьма Широнин спрашивает: понятые скоро понадобятся?

— Он снова супчик хлебать собрался?

Секретарша смущенно улыбнулась:

— Нет, говорит, Слабуха в обед подвыпил и опять в бухгалтерии с Анной Ивановной сцепился.

Сергей хлопнул ладонью по столу:

— Ну, Тимка-чекист! Скажи ему, Людочка, мол, председатель срочно зовет.

Через несколько секунд дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель всунулся небритый Слабуха:

— Вызывали?..

— Заходи, Тимофей Григорьич, садись, — с преувеличенным вниманием проговорил Сергей. Терпеливо подождав, пока старик медленно уселся на стул возле двери, спросил: — Ты где успел причаститься?

Слабуха, отвернувшись, кашлянул:

— Витя-афганец бутылку «Пшеничной» привез. Чего скрывать, за обедом дернул с расстройства пару стопок.

Антон Бирюков сосредоточился.

— Выходит, вы знали, что Ложников вчера за спиртным ездил? — быстро спросил он.

Слабуха недоуменно моргнул:

— Откуда?..

— Каким же образом бутылку ему заказали?

— Не заказывал я. Витя еще весной взаймы брал у меня, чтобы березовые почки для лекарства настоять. Сегодня ни свет ни заря возвратил долг и поскакал в Выселки… — Слабуха резко повернулся к Сергею. На его мутноватых глазах вдруг выступили слезы. — Прости, Игнатьич, опять я сорвался. Ну, хоть расстреляй!.. Как увижу Клепикову, сразу ненависть во мне закипает.

Сергей прищурился:

— Григорьич, прекрати старую песню! Зачем каждый раз пугаешь Анну Ивановну расстрелом?

— Ее не пугать, ее на самом деле надо к стенке ставить. Это ж воровка в крупных размерах. Ты человек грамотный, арифметику наизусть знаешь, считай сам… За незаконно построенный дворец, когда жареный петух клюнул, не моргнув глазом выложила колхозу пятьдесят тысяч наличными. Откуда у нее с «Луноходом» такие деньжищи, а?..

— Не забывай, что Клепикова более двадцати лет проработала главным бухгалтером, а ее «Луноход», как ты говоришь, четверть века бригадирствует. Знаешь, сколько они вдвоем за это время только премиальных получили, не считая зарплаты?..

Слабуха подался вперед:

— А куда, Игнатьич, мои премиальные подевались? В последний год перед пенсией я до соленого пота упирался в безнарядном звене. Весной Манаев сулил златые горы, а что осенью показал?..

— Ты бы еще из тридцатых годов пример вспомнил! Прошли, Тимофей Григорьевич, те времена. Ты вот что… шагай домой и ложись спать, пока участковый не отправил в районный вытрезвитель.

— По-твоему, я на ногах не держусь?

— На ногах ты всегда держишься, — Сергей подошел к Слабухе и, словно ребенка приподняв со стула, подвел его к двери: — Шагай, Григорьич, шагай… Иначе никогда больше не буду защищать перед участковым… — Выставив упирающегося старика за дверь, глянул на Антона. — Видишь, как деликатно приходится работать с людьми.

— Нам, не откладывая, надо осмотреть квартиру Водорьяпова, — не ввязываясь в отвлеченный разговор, сказал Антон.

Сергей удивленно вскинул брови:

— Обычная, как у меня, холостяцкая квартирка.

— Надо хотя бы документы посмотреть.

— С документами у Водорьяпова все в порядке. Хотите убедиться — пойдемте. Тут близко.

— Для осмотра нам депутат сельского Совета нужен.

— Я третий год депутатом. Не сгожусь?

— Сгодишься.

Минут через десять, прихватив с собой скучающего возле конторы Кузьму Широнина, оперативники в сопровождении Сергея подошли к кирпичному дому на двух хозяев. В заросшем травой дворе дремали разморенные июльской жарой куры. У ближнего от калитки крыльца участковый Ягодин разговаривал с моложавой женщиной в ситцевом домашнем платье и в тапочках на босу ногу. Это оказалась соседка Водорьяпова. По ее словам, Леонид Николаевич вчера рано утром уехал от дома на тракторе «Беларусь» и с той поры она его не видела. И вообще он дома почти не находился: то в поле работал, то в мехмастерской, то в колхозной конторе что-нибудь «пробивал».

Участковый поправил на голове форменную фуражку:

— Другие сельчане тоже видели Водорьяпова уезжавшим из Караульного на «Беларуси». С кем ни говорил, никто понятия не имеет, где и когда Водорьяпов ночует.

— Гости часто к соседу приезжали? — спросил женщину Антон.

— За три года, как рядом живем, ни разу никто не приезжал. Изольда Аксенова иногда к нему забегает.

Дверь водорьяповской квартиры оказалась на замке. Соседка подсказала, что Леонид Николаевич на всякий случай постоянно оставляет ключ в тайнике над притолокой. Оперуполномоченный Слава Голубев, приподнявшись на цыпочки, пошарил рукой в небольшом углублении и достал плоский бронзовый ключик от врезного английского замка. Глянув на Антона, спросил:

— Можно открывать?

Антон утвердительно кивнул. Вместо подвыпившего Слабухи пришлось в пару к понятому Кузьме Широнину пригласить соседку Водорьяпова.

Миновав застекленную пустую веранду, оперативники с понятыми вошли в квартиру. На кухне — небольшой холодильник, трехконфорная газовая плита и обеденный столик, наполовину заставленный чистой посудой. Четыре табуретки. В узкой спальне — деревянная кровать. Возле кровати — тумбочка, на ней — недельной давности газета «Сельская жизнь» со статьей об арендном подряде. В отличие от спальни другая комната была просторной. В ее переднем углу стоял на тонких ножках маленький телевизор. Напротив — обтянутый дерматином старенький диванчик. На одной из недавно побеленных стен висела самодельная полка с книгами. На другой канцелярскими кнопками был прикреплен календарь-вкладка из журнала «Здоровье» с цветной фотографией лыжника.

— Где у него могут находиться документы? — обводя взглядом комнату, спросил Антон.

Сергей показал на покрашенную белой эмалью дверцу ниши:

— Там платяной шкаф. Надо посмотреть в карманах…

Лимакин открыл дверцу. Небольшое пространство было плотно забито висевшей на крючках и плечиках одеждой, Лимакин, начав осмотр кожаного пиджака, достал из внутреннего кармана паспорт и водительское удостоверение на имя Водорьяпова Леонида Николаевича. Оба документа были выданы семь лет назад, судя по всему, взамен документов старого образца. Согласно отметки в паспорте, раньше Водорьяпов проживал в Новосибирске по улице Крылова. Водительское удостоверение давало Водорьяпову право управлять всеми категориями транспортных средств.

Пока следователь проверял одежду в нише, Лена Тимохина и Голубев заинтересованно разглядывали полку с книгами. Книг было немного и все юридические. Рядком стояли Уголовный кодекс РСФСР, Кодекс законов о труде, Уголовно-процессуальный кодекс, двухтомное «Руководство для следователей» и даже «Справочник по психиатрии». Столь целенаправленный подбор заинтересовал и Антона Бирюкова.

— Как у профессионального юриста… — с намеком сказал он Сергею.

Сергей пожал плечами:

— В этом деле Леонид Николаевич был подкован основательно. Всех оппонентов укладывал на лопатки, когда те слишком вольно пытались толковать законы.

Антон начал перебирать книги. В Кодексе законов о труде торчали закладки. Вставлены они были в главы, касающиеся коллективного и трудового договоров, норм труда и сдельных расценок, гарантий и компенсаций, трудовых споров. Другие книги закладок не имели, однако потертость страниц и обложек подсказывали, что листали их многократно. За книгами стояла банка из-под индийского кофе, заполненная наполовину юбилейными металлическими рублями. Ни одна из монет не повторялась.

— А полочка, кажется, с секретом… — неожиданно проговорил Слава Голубев. Он постучал ногтем указательного пальца по выкрашенной эмалью фанерке, вырезанной точно по размеру нижней доски и подложенной под книги.

— Проверь этот «секрет», — сказал Бирюков.

Голубев переложил с полки на подоконник книги и перочинным ножом сорвал фанерку с креплений. Приподняв ее, растерянно обернулся к Бирюкову. На полке лежали пять новеньких сберегательных книжек. Лена Тимохина попросила Голубева отойти в сторонку и дважды щелкнула затвором фотоаппарата.

Сберкнижки были заведены еще до переезда Водорьяпова в колхоз, когда нынешние, сбербанки назывались сберкассами. Все пять книжек имели разные номера счетов в разных кассах Новосибирска. Одинаковыми были только суммы вкладов: на каждой — по пятнадцать тысяч рублей.

— Братан, кому и чему теперь можно верить? — воскликнул Сергей.

— Только фактам, — спокойно ответил Антон.

— Гляди, что делается!.. Семьдесят пять тысяч накоплений… С такими деньгами забрался в деревенскую глушь бычков откармливать…

— Значит, так ему надо было.

— Зачем? С каких доходов такие деньги?

— Разберемся — узнаем.

После столь необычной находки Бирюков принял решение провести в квартире Водорьяпова тщательный обыск.

В выдвижном ящике кухонного стола нашли еще одну сберегательную книжку с вкладом три с половиной тысячи в районном Сбербанке. Здесь же лежали двести тридцать пять рублей, в основном десятирублевыми купюрами.

— Водорьяпов, Водорьяпов… — рассматривая сберкнижку, проговорил Антон. — Какая-то очень редкая фамилия, первый раз такую встречаю.

Понятой Кузьма Широнин будто обрадовался поводу включиться в разговор:

— Это что! Это ерунда! Вот я знаю мужика с такой смешной фамилией, что при женщинах и сказать неловко…

Лимакин, присев к столу, заполнил протокол и дал расписаться понятым и Сергею, как депутату сельсовета, присутствовавшему при обыске. Квартиру Водорьяпова пришлось опечатать. Когда все юридические формальности были выполнены, Бирюков поблагодарил понятых, и участники следственно-оперативной группы направились к колхозной конторе. По пути Антон сказал Ягодину, чтобы тот срочно пригласил в кабинет председателя Изольду Аксенову.

Глава 5

Из конторы вышла полная насупленная женщина с крупной родинкой на подбородке.

— Клепикова… — шепнул Антону Сергей и окликнул: — Анна Ивановна, вы уже домой?

Женщина остановилась:

— Рабочее время, Сергей Игнатьевич, закончилось.

— Так мы с вами насчет расценок сегодня и не потолковали. Закрутился со следователями.

— Я сама закрутилась… — Клепикова неожиданно всхлипнула. — У Георгия Макаровича дело-то серьезное. «Скорую» из райцентра пришлось вызывать. Врачи сказали, сотрясение мозга. Увезли в больницу. Вот натворил Ложников…

— При чем тут Ложников?! — удивился Сергей. — Говорят, Макарыч сам от него шарахнулся.

— Шарахнешься, если тебя с ног сшибают.

— Ну, Анна Ивановна…

— Чего с контуженного психа возьмешь?.. — Клепикова робко взглянула на Антона. — Ума не приложу, товарищ прокурор, что теперь будет. Мужу до пенсии еще пять лет, а вдруг он инвалидом от сотрясения станет…

— Насколько знаю, сотрясение мозга — это проще ушиба, — сказал Антон. — Поболит, конечно, голова да перестанет. Подождите, авось все обойдется.

— Как бы время не упустить.

— Врачи ведь наблюдают.

— Я не о врачах, о привлечении Ложникова к ответственности. Это ж откровенное хулиганство — сбить с ног ни в чем не повинного человека. Вы бы разобрались с ним…

— При необходимости разберемся.

— Спасибо. — Клепикова повернулась к Сергею. — Наверно, я пойду?.. Хочу съездить в райбольницу, передачу отвезти.

— Поезжайте.

Анна Ивановна тыльной стороной ладони вытерла повлажневшие глаза и тяжелой походкой направилась к своему особняку.

— Антон Игнатьич, — обратился к Бирюкову Слава Голубев, — мы с Леной, кажется, на сегодня свою миссию выполнили. Не махнуть ли нам до дому, до хаты? Я срочно запрошу в информцентре УВД справку о Водорьяпове, а Лена займется исследованием пули.

— Разумное предложение. Здесь мы теперь и вдвоем со следователем управимся, — согласился Бирюков и посмотрел на Тимохину: — Постарайся, Леночка, как можно точнее определить рост стрелявшего.

— Постараюсь, Антон Игнатьевич.

Истомившийся от вынужденного безделья шофер оперативного УАЗа тотчас завел мотор. Когда УАЗ, развернувшись, запылил по деревне, Бирюков ободряюще сказал хмурому Лимакину:

— Не печалься, Петро. Скоро с красивой женщиной будем говорить.

— Не люблю, когда в уголовные дела ввязываются красавицы. Одна морока с ними, — недовольно ответил следователь.

Сергей подмигнул:

— Пессимист, ты не видел умных красавиц…

Разговаривая, все трое вошли в председательский кабинет. Из приемной тихо доносился редкий перестук пишущей машинки. Белокурая Люда-секретарь двумя пальчиками терпеливо добивала какую-то официальную депешу.

— Когда Аксенова появится, ты выйди, — сказал Антон Сергею.

— Без меня вам Изольда лапши навешает.

— Это будет интересно.

— Да?.. Могу хоть сейчас одних оставить.

В приемной кто-то заговорил. Дверь отворилась, и в сопровождении участкового в кабинет вошла Аксенова. На ней был открытый сарафанчик на бретельках. Сергей пошутил:

— Ласточка!.. Ты зачем так очаровательно разделась?!

Изольда, оценив юмор, иронично стрельнула взглядом на застывшего у порога Ягодина:

— Выдающийся сыщик поймал меня у пруда, на пляже. Просилась забежать домой переодеться, а он ни в какую: «Прокурор сказал — срочно!» Ладно, думаю, встречают по одежке, а провожают по уму…

— Ну, проходи, садись, — усмехнулся Сергей. — Сейчас проверят твои умственные способности.

Он подмигнул Изольде и, взяв под руку участкового Ягодина, вышел с ним из кабинета.

Аксенова, поправив бретельки сарафанчика на загоревших плечах, рассказала, что родилась в селе Александровском, расположенном на берегу Оби, где теперь вырос новый город нефтяников Стрежевой. После школы уехала в Москву. Устроилась по лимиту разнорабочей на автозавод имени Лихачева. Не понравилось. Решила вернуться в Сибирь. Поступила в Кемеровский институт культуры. Училась на режиссерском факультете. Закончив учебу, получила направление в Новосибирск. Ни квартиры, ни режиссерской работы, несмотря на диплом с отличием, здесь не оказалось. Устроилась официанткой в ресторан. Вышла замуж за бармена, но быстро разошлась. У мужа была страсть к накопительству и голубая мечта — купить «Жигули». Девичья фамилия — Лумпокольская. Аксенова — это по первому мужу, бармену.

— Сколько у вас было мужей? — упросил Бирюков.

— Кто теперь их считает… — Изольда наигранно вздохнула, однако тут же посерьезнела: — Всего один, больше замуж не выходила.

— А с Водорьяповым где познакомились?

На красивом, без единой морщинки лице Изольды промелькнуло что-то вроде испуга или недоумения, но ответила она не задумываясь:

— В Москве, когда на ЗИЛе работала.

— Расскажите об атом подробнее.

— Случайное знакомство… Торопились с подругой в Театр на Таганке. Проголосовали подъезжающей черной «Волге». Машина остановилась. За рулем был Леонид Николаевич. Он тогда возил начальника из Министерства пищевой промышленности. Тот вроде бы табачными делами заворачивал. В машине всегда лежали красивые коробки дорогих папирос: «Герцеговина флор», «Богатыри», «Гвардейские»… Это потом я узнала, а при первой встрече Леонид Николаевич ни копейки с нас не взял и пообещал после спектакля подъехать к театру, чтобы увезти в общежитие. Слово свое сдержал.

— С этого и началась ваша дружба с Водорьяповым?

— Если хотите, да… Леонид Николаевич жил холостяком в однокомнатной квартире на улице Обручева, недалеко от метро Вернадского. Я часто перехватывала у него в долг, когда денег до получки не оставалось.

— У него всегда деньги были?

— Всегда. Зарабатывал он хорошо.

— У шофера служебной машины не очень большая зарплата… — с намеком сказал Антон.

— Естественно, но у Леонида Николаевича было столько свободного времени, что он на левых пассажирах мог зарабатывать, по-моему, больше служебного оклада.

— Как Водорьяпов в Новосибирске оказался?

— Когда училась в институте культуры, я летом устраивалась проводницей поезда Кемерово — Москва, чтобы подработать к стипендии. Каждую поездку во время стоянки в столице забегала к Леониду Николаевичу на улицу Обручева. Кстати сказать, это именно он посоветовал мне после института попросить направление на работу в Новосибирск. Леонид Николаевич сказал, что собирается сам перебраться из Москвы в Сибирь.

— Чем ему Москва не нравилась?

— Говорил, что не может привыкнуть к столичной жизни. Тянет, мол, на родную сибирскую землю — и все.

— Давно Водорьяпов в Новосибирске живет?

— Через год после того, как я с красным дипломом и розовыми мечтами сюда приехала из Кемерова.

— Сразу начали с ним встречаться?

Аксенова смущенно усмехнулась:

— Нет, пожалуй, не сразу. Леонид Николаевич долго квартиру добывал, потом искал подходящую работу. Сначала на станцию техобслуживания «Жигулей» устроился, затем в таксисты ушел. Более-менее постоянно мы стали общаться, когда я разошлась с мужем…

— Не из-за Водорьяпова?

— Разумеется, нет. Я уже говорила о причине, повторяться не хочу. Поверьте, это было сказано откровенно. У меня, честное слово, нет ни малейшей необходимости лгать.

— В таком случае… — Бирюков помолчал. — Скажите, чем, по-вашему, вызвано убийство Водорьяпова?

Лицо Аксеновой нахмурилось. Она суетливо поправила бретельку сарафана и тяжело вздохнула:

— Весь день сегодня об этом думаю, но ничего не могу понять. По-моему, это какая-то случайность. Вчера вечером Леонид Николаевич, перед поездкой в Выселки, забежал ко мне. Сказал, что завтра ему исполняется пятьдесят лет и он отправил Ложникова за шампанским.

— Долго он у вас пробыл?

— Не больше пяти минут. Я после стирки как раз гладила белье. Леонид Николаевич увидел стопку носовых платков и попросил один.

Бирюков поинтересовался связями Водорьяпова в Москве и в Новосибирске. Аксенова сказала, что у Леонида Николаевича близких друзей не было, но с определенным кругом женщин он общался.

— С кем конкретно? — спросил Антон.

Изольда пожала плечами:

— Не знаю, просто я догадывалась об этом. В общении с женщинами Леонид Николаевич был полной противоположностью Эдику Баранову.

— А что Баранов?..

— Болтун несусветный. Поражаюсь его жене: как она живет с таким трепачом?..

— Уничтожающая характеристика.

— Лучшей Эдик не заслуживает. Представляете, с первого года, как я здесь появилась, не дает мне прохода. Однажды даже купить хотел. Мол, я тебе фиктивный наряд на сотню выпишу, в конце месяца в колхозной кассе получишь деньги. У меня от такого предложения в глазах потемнело. Представляете, какой щедрый любовничек?..

— Да, — согласился Антон. — Оказывается, чего только нельзя оплатить через колхозную кассу… Говорят, Водорьяпов его крепко припугнул. Не по вашей просьбе?

— Не помню такого.

Причину увольнения из ресторана Аксенова объяснила тем, что в последнее время заработки официанток сильно упали и оставаться на этой работе не было никакого смысла. Когда же Бирюков завел разговор о Вениамине Юрьевиче Шурыгине из облсельхозуправления, Изольда подтвердила, что именно по его рекомендации Манаев взял ее в колхоз. Свои отношения с Шурыгиным она определила как обычные отношения любой официантки с постоянным клиентом.

— Скажите, Изольда, а Водорьяпов в колонию не попадал?

Тонкие брови Аксеновой удивленно приподнялись:

— С чего такое взяли?

— У него на руке есть татуировка…

— Не знаю, не спрашивала об этом. Леонид Николаевич вообще не любил о себе рассказывать.

— Что вас все-таки с ним связывало?

— Трудно так сразу сказать… Очень внимательным он был. Проще говоря, настоящим джентльменом, которых сейчас, к сожалению, негусто. Понимаете?..

— Понимаю, — Антон помолчал. — Водорьяпов не предлагал вам замужество?

— К сожалению, не предлагал. У нас разница в двадцать лет. Он честно мне сказал, что это его пугает, хотя я пыталась убедить, мол, ничего страшного тут нет.

— Значит, если бы, как говорили в старину, Леонид Николаевич предложил вам руку и сердце…

— С радостью приняла бы. Ведь за его спиной можно было жить надежнее, чем за каменной стеной.

— Это ваша мечта?

— Почему только моя? О надежном браке мечтает любая женщина.

— Не скучно было бы оставаться в деревне? Водорьяпов, кажется, надолго собирался здесь осесть…

— Нет, Леонид Николаевич хотел пробыть в Караульном года три-четыре, чтобы подзаработать денег на арендном подряде.

— Затем какие у него были планы?

— Поселиться на юге. Для меня такой вариант — лучше не придумаешь.

— Он разве и вас собирался туда забрать?

— Да. Только не в качестве жены…

— Сильно переживаете его смерть?

Аксенова долго сидела потупившись. Наконец заговорила вдруг изменившимся голосом:

— Леонид Николаевич был для меня добрым покровителем. Потерять такого друга, конечно, тяжело. Утром, когда узнала о случившемся, чуть воем не завыла… Кое-как взяла себя в руки. Сейчас мне не дает покоя единственный вопрос: какому негодяю Леонид Николаевич перешел дорогу?.. Понимаете, у меня глубокое убеждение, что только отъявленный подлец мог поднять руку на порядочного человека.

— Из местных парней никто этого не мог сделать?

— С какой стати?

— Скажем, на почве ревности к вам.

— Ну что вы!.. Какая ревность?.. Парни тянутся не ко мне. В Доме культуры их привлекают музыкальные инструменты. Ведь у нас неплохой ансамбль. Даже по областному телевидению показывали.

— А Баранов к вам больше не пристает?

— При встрече болтает сальности, но без тонких намеков на толстые обстоятельства.

— Когда вы с ним виделись последний раз? — снова спросил Антон.

— Вчера вечером, после того, как Леонид Николаевич уехал ночевать в Выселки, Эдик на своем «Запорожце» останавливался возле Дома культуры. Приглашал скататься с ним в райцентр.

— Зачем?

— Не знаю. Я отказалась.

— И он поехал один?

— Покатил куда-то в ту сторону. Жена его сейчас в отпуске, уехала с детьми к матери. Вот Баранов и рвет на ходу подметки.

Бирюков задал еще несколько уточняющих вопросов. Затем попросил Аксенову ознакомиться с протоколом и подписать его.

Антон, выпроводив Изольду, сам вышел в приёмную. Люды-секретаря уже не было. Участковый инспектор Ягодин задумчиво смотрел в окно на пустующую вечернюю улицу. Сергей, откинувшись на спинку секретарского стула, сосредоточенно читал журнал «Хозяйство и право».

— Ну как, понравилась наша Изольда?.. — оторвавшись от чтения, тихо спросил он Антона. — Много лапши навешала?

— Это позднее узнаем. — Антон посмотрел на Ягодина. — Андрюша, сходи за Эдуардом Барановым, пригласи его сюда.

Участковый, машинально козырнув, вышел из приемной. Сергей сразу спросил:

— Изольда Эдика подставляет?

— Говорит, что вчера вечером Баранов на своем «Запорожце» куда-то уезжал из Караульного.

— Пока Ирина в отпуске, наверняка где-нибудь в соседнем селе подружку подыскал. По этой части он пропащий человек.

Глава 6

Зоотехник Баранов появился в конторе в таком заспанном виде, что Сергей удивленно сказал:

— Эдуард Федорович, ты хотя и на ногах, но, по-моему, еще не проснулся…

Баранов обидчиво скривил губы:

— Несколько минут вздремнул после работы. Сегодня весь день от телефона не отходил. Дозванивался в ветлечебницу.

— Дозвонился?

— Ну. Тянет ветврач с чемерицей, хоть подыхай наши телята.

— Что вымогает?

— Как всегда, говядину по госцене.

Сергей возмутился:

— А накося-выкуси не хочет?..

— Пойдемте, товарищи, в кабинет, — перебил его Антон.

— Пошли! — мигом подхватил Сергей.

Когда все уселись за стол, Лимакин стал интересоваться биографическими данными Баранова для заполнения протокола. Эдуард Федорович вдруг разволновался так, что еле-еле вспомнил собственный год рождения. На первый раз Сергей сдержался, но когда Баранов стал путаться в семейном положении, не вытерпел:

— Федорыч, ты сегодня с перепоя, что ли?..

— Да ну тебя… Будто не знаешь, что не пью, не курю…

— Если б впридачу к этим качествам ты прекратил амурные увлечения да на работе рукава засучил, цены бы тебе не было!

— Я себе цену знаю, — пробурчал Баранов.

— Коль знаешь, не тяни резину.

Подсказка Сергея на Баранова не подействовала. Эдуард Федорович еще долго увиливал от прямых ответов, словно спросонок не мог понять: чего же от него хотят? По его невразумительным словам выходило, что на Изольду Аксенову он никогда не зарился, Водорьяпова уважал больше, чем родного брата, и вчера вечером никуда из Караульного не уезжал.

— Значит, Аксенова сказала нам неправду, будто вы предлагали ей прокатиться до райцентра? — спросил Антон.

— Мало ли что можно в шутку предложить, — опять увильнул от конкретного ответа Баранов.

Антон проявил настойчивость:

— Говорите определенно: предлагали или нет?

— Это я пошутил с Изольдой.

— Но в райцентр ездили?

— Нет, не ездил.

— А куда от Дома культуры поехали?

— Во вторую бригаду, на летнюю дойку.

— Где она находится?

— За Выселками, по райцентровской дороге в пяти километрах.

— В Выселки не заезжали?

— Мне у арендаторов делать нечего. Они своим умом живут.

— В пути Водорьяпова видели?

— Нет, не видел.

— Кого встречали, кого обгоняли?

Баранов, словно капризный ребенок, обиженно надулся:

— Никого не встречал и не обгонял.

— Не торопитесь отрицать все подряд, — сказал Антон. — Ведь не ради фразы следователь предупредил вас об ответственности за ложные показания…

Баранов долго хмурился, ерзал на стуле, однако в конце концов все-таки заговорил конкретней. И сразу стала вырисовываться хотя и туманная, но представляющая для следствия интерес картина.

Пригласив Изольду Аксенову прокатиться до райцентра, Баранов вовсе не шутил. Накануне он договорился о встрече с механиком из районного Агропромтранса Николаем Завалишиным. Николай обещал отрегулировать у его «Запорожца» клапана и проверить систему зажигания. Поскольку Аксенова отказалась от этой прогулки, Баранов поехал в райцентр один. По пути завернул на летние выпаса второй бригады, где как раз шла вечерняя дойка. Пробыл здесь минут сорок, «покритиковал» доярок и покатил дальше.

Николай Завалишин, как только Баранов приехал, сразу взялся за работу и закончил возиться с «Запорожцем» где-то около полуночи. После этого примерно час потратили на совместный ужин. Когда Баранов отправился из райцентра домой, было совсем поздно. Ехал неторопливо — при свете фар не привык быстро ездить. Дорога казалась пустынной. Лишь после поворота на Выселки фары выхватили из темноты всадника. Не успел Баранов разглядеть, куда тот едет — навстречу или попутно, дорога вильнула, и всадник исчез с трассы. Больше на всем пути до Караульного никто не попался.

С помощью Сергея, быстро начертившего схему дороги между Выселками и Караульным, выяснили, что загадочный всадник свернул с трассы влево к большому лугу с густыми зарослями донника. Лет пять назад там находилась колхозная пасека. Иван Данилович Манаев так щедро разбазарил осенью мед, что даже на зимнюю подкормку пчелам не оставил, и пчелы подохли.

— На том месте теперь ничего нет? — спросил Антон.

— Ну как же!.. — воскликнул Сергей. — Свято место пусто не бывает. Донник — золотая жила для пчеловодов. Клепиковы за тот луг ухватились. Десятка два ульев поставили и колхозный омшаник по дешевке к рукам прибрали. Анна Ивановна в коммерции разбирается. Надо будет этот сладкий кусок у них вырвать да восстановить колхозную пасеку.

Антон посмотрел на Баранова:

— Может, это бригадир Клепиков к своим пчелам ехал?

— Гоша-луноход верхом не ездит, только в «Ниве» катается. Мне почему-то подумалось на Ложникова. Он целыми днями в седле скачет.

Антон повернулся к следователю:

— На чем Ложников в райцентр ездил, не на лошади?

— Говорит, на своей машине.

— Что ж он из райцентра в Новосибирск электричкой покатил?

— Не захотел бензин жечь. Поездка на электричке в оба конца три рубля стоит, а «Волга» не меньше трех пятерок сожрет.

— У него «Волга»?

— Двадцать четвертой модели.

— Ого!..

— Не пугайся, товарищ прокурор, — иронично сказал Сергей. — С «Волгой» у Ложникова все чисто, хотя страсти из-за потрепанного жизнью лимузина бушевали будь здоров. Чуть позднее по секрету расскажу.

— О твоем «секрете» вся деревня знает, — ехидно усмехнулся Баранов.

Сергей вроде бы хотел что-то ему ответить, но вместо этого вдруг высунулся по пояс в распахнутое окно и, как мальчишка, оглушительно звонко свистнул. Проезжавшая мимо конторы зеленая «Нива» резко остановилась. Из нее выглянула заплаканная Анна Ивановна Клепикова.

— Вы что, уже съездили в больницу? — спросил Сергей.

— Съездила.

— Как дела у Георгия Макарыча?

— Плохо. Головные боли и сознание теряет.

— Врачи что говорят?

— Чего они хорошего скажут, коновалы…

— Не расстраивайтесь. Завтра подниму на ноги все районное начальство. Любые лекарства достанем!

— Я заезжала к Пупынину, просила посодействовать.

— Ну и что он?..

— Пообещал переговорить с главврачом насчет отдельной палаты и обследования.

— Вот видите! Михаил Михалыч — человек влиятельный, зря не пообещает. Будем надеяться на выздоровление.

— Больше ничего не остается…

Клепикова, включив скорость, плавно тронула «Ниву».

— Прогрессивная женщина, — глядя в окно, сказал Антон. — Умело водит машину, даже в райцентр одна ездит…

— Мужик в юбке, — быстро проговорил Сергей и посмотрел на Баранова: — Слыхал, Эдуард Федорович? Кажется, не на шутку наш бригадир голову разбил.

Баранов ухмыльнулся:

— Гоша с насморком может целую неделю пробюллетенить. Тут ему сам Бог послал — разгар сенокоса в больнице отлежать.

— Не упрощай. Сознание теряет… — Сергей постучал себя пальцем по лбу. — Видать, правда, мозги у него стряхнулись.

— Я своими глазами видел у него на затылке ранку, когда врачи из «Скорой помощи» осматривали, — сказал Баранов. — Ерундовый ушиб. Самую малость йодом прижгли.

Включившись в отвлеченный разговор, Баранов заметно преобразился. С его лица исчезла сонливая растерянность, голос стал грубовато-ироничным. Судя по унизительной характеристике, выданной Эдуардом Федоровичем Клепикову, у него были с бригадиром кое-какие распри.

Когда Эдуард Федорович расписался в протоколе допроса и вышел из кабинета, Сергей с хитрющей улыбкой стал рассказывать историю о приобретении Виталием Ложниковым автомашины «Волга».

Осенью прошлого года новое правление колхоза во главе с Сергеем стало избавляться от манаевских запасов ненужной техники. В числе излишков оказалась и «Волга», на которой Манаев любил ездить на районные и областные совещания. С учетом амортизации автомашину оценили в пять тысяч рублей. Сергей хотел провести общее собрание, чтобы принародно решить, кому из колхозников в порядке поощрения продать машину. Однако совершенно неожиданно в Караульное нагрянул начальник районной милиции Кролов.

— Встреча получилась, я вам скажу… — Сергей хохотнул. — В общем, Кролов врывается ко мне в кабинет и сразу быка за рога: «Слышал, ты служебную „Волгу“ списал. Даю полторы тысячи за развалюху и забираю!» У меня глаза на лоб, не могу понять: откуда узнал? Но отвечаю очень спокойно: «Эту машину мы уже продали своему колхознику за пять тысяч». Кролов басом: «Не темни! Какому еще колхознику?!» — «Виталию Ложникову, — говорю, — герою Афганистана». — «Таких героев много». — «Не обижай, начальник. Это вы шутя геройствуете с уголовниками: пиф-паф! Руки вверх!.. А Виталий с боевым орденом со службы вернулся…»

Лимакин не сдержал улыбки. Сергей посмотрел на него:

— Клянусь, Петр, дословно передаю разговор. Короче, ушел ни с чем начальник милиции. Я тут же вызываю Ложникова и говорю: «Срочно плати в колхозную кассу пять тысяч и угоняй „Волгу“ домой». — Ложников руками развел: «У меня всех накоплений — три тысячи не наберется». — «Беги с шапкой по соседям. Занимай! Сколько недоберешь, из своего кармана добавлю, но чтобы сегодня же „Волга“ у тебя во дворе стояла!» Так-то вот всю операцию под кодовым названием «Кукиш — Кролову» провернули в считанные часы, а назавтра… — Сергей интригующе замолчал.

— Что назавтра? — поторопил следователь.

— Цирковое представление! Утром врывается в контору десант районных обэхээсников во главе с самим Кроловым и поволокли кипами из бухгалтерии в милицейский «воронок» колхозные документы. Клепикова сначала заметалась, как разъяренная тигрица в клетке, а потом села в «Ниву» и умчалась с Манаевым в райцентр. У кого они на приеме были, с кем и о чем говорили, кому чего всучили — не знаю. Но результат их поездки оказался потрясающим. На другой же день «воронок» привез назад изъятые документы. А через месяц, как вам известно, Кролова выгнали из милиции.

Антон посмотрел на часы, потом на Лимакина:

— Кажется, Петр, сегодня нам здесь больше делать нечего. Пора подаваться восвояси.

Глава 7

Следующий день для Антона Бирюкова начался с телефонных звонков. Первым, едва Антон вошел в кабинет, позвонил секретарь райкома и спросил, почему прокурор до сих пор не сообщил ему о случившемся в «Верном пути». Коротко объяснив причину задержки информации, Бирюков доложил об обстоятельствах происшествия. Секретарь, чувствуется, остался недоволен тем, что убийца не установлен, однако претензий высказывать не стал. Только попросил регулярно сообщать о ходе дальнейшего следствия.

Минут через пятнадцать пришлось это же самое повторить председателю райисполкома. Не успел положить телефонную трубку — раздался звонок председателя агропромышленного объединения Пупынина, известного на весь район оратора. Он умел на любых совещаниях красиво выступать без бумажки. В последние годы — в связи с реорганизацией — Пупынин заметно растерялся и с трудом дотягивал до персональной пенсии. Неизменным у ветерана остался только апломб.

— Бирюков?.. Расскажи-ка подробности ЧП в «Верном пути», — потребовал он.

— Могу рассказать лишь в общих чертах, Михаил Михайлович, — ответил Антон.

— Общие черты я и без тебя знаю.

— Тогда — извините. Собственно, для чего вам подробности?

— Я — руководитель или пешка?.. Кстати, твоего взбрыкивающего братишку я поставлю на место, чтобы не занимался самодеятельностью. Без конкретного указания, без расчетов создал, понимаешь, арендный подряд в хозяйстве! Скажи, что там с этим… арендатором, который бригадиру голову проломил? Думаешь привлекать его к ответственности?

— Пока не вижу повода. Но следователь обязательно побеседует с Клепиковым.

— Беседовать надо не с пострадавшим, а с хулиганом. И строго наказать, чтобы другим неповадно было!

— Михаил Михайлович, мы во всем разберемся. Извините, мне сейчас некогда, — сухо сказал Антон и положил трубку.

Буквально через полминуты телефон зазвонил вновь. На этот раз в трубке послышался голос Славы Голубева:

— Игнатьич, привет из Новосибирска! Докладываю: в информцентре УВД нет никаких сведений о Водорьяпове. Выходит, по нашей епархии он к ответственности не привлекался. На всякий случай отправили запрос с отпечатками пальцев в Главный информцентр МВД. Может, что-то там обнаружится…

— Где Тимохина? — спросил Бирюков.

— В научно-техническом отделе. С экспертами по баллистике исследует пулю. По предварительным прикидкам у нее получилось, что стрелявший имел рост два с половиной метра, а это, знаешь, нечто нереальное… Когда соберемся на совет?

— Сразу как вернетесь с Тимохиной из Новосибирска.

— Вас понял! Я, пока Лена занята, наведу справку в управлении БХСС насчет Вениамина Юрьевича. Потом надо съездить на квартиру, где жил Водорьяпов, и в таксопарк, где он работал до переезда в колхоз.

— Дерзай, Славочка. Желаю удачи.

Вскоре поле разговора с Голубевым в кабинет к Бирюкову зашел Лимакин. Следователь начал сегодняшний день с шести утра и уже побывал у механика Николая Завалишина, накануне ремонтировавшего барановский «Запорожец». После этого наведался на улицу Деповскую к знакомым Виталия Ложникова, у которых тот оставлял «Волгу». Показания подтвердились. Оба уехали из райцентра в злополучную ночь и должны были проезжать место, где дорога сворачивает к Выселкам, примерно в то самое время, когда совершилось убийство.

— В общем, ни у Баранова, ни у Ложникова нет твердого алиби, — закончил свою информацию Лимакин.

Бирюков задумался:

— Конечно, напрочь отметать подозрение нельзя. Бесспорно, Баранов с Ложниковым что-то утаивают, только мне почему-то думается, что ни тот, ни другой непосредственного отношения к убийству не имеют.

— Я сам такого же мнения, однако, как говорится, чем черт не шутит… — Лимакин помолчал. — К сожалению, личность Водорьяпова для меня совершенно не высвечивается. На сегодняшний день он предстает этаким бескорыстным трудягой, тайно хранящим на сберкнижках семьдесят пять тысяч рублей. Дураку понятно: честно скопить такие деньги невозможно. А если были сомнительные источники дохода, значит, возможны и конфликтные ситуации с подельниками. Черный бизнес — это хождение по канату без подстраховки, того и гляди разобьешься.

— Деньги накоплены Водорьяповым до переезда в село. Стало быть, и конфликт надо искать в прошлом.

Следователь поморщился:

— Беспросветное дело…

В приоткрытую дверь заглянул круглолицый облысевший судмедэксперт Борис Медников:

— Можно войти, сыщики?

— Входи, эскулап, — ответил Бирюков.

Медников бочком вошел в кабинет, неторопливо сел возле приставного столика напротив следователя и положил перед собой отпечатанный на машинке бланк медицинской экспертизы трупа. Лимакин сразу протянул к бланку руку, но Борис быстро отдернул листок:

— Сначала дай закурить.

— Ты же бросил…

— Это свои. А чужие как я брошу?..

Следователь, улыбнувшись, достал из кармана пиджака пачку «Астры». Вытащив сигарету, судмедэксперт недовольно пробурчал:

— Когда ты, Петя, будешь приличное курево иметь?

— Когда прилично зарабатывать стану.

— Организуй следственный кооператив, и с деньгами — нет проблем.

— Не философствуй. Что экспертиза показала?

Медников помял в пальцах сигарету, попросил у следователя спички, прикурил и только после этого отдал Лимакину заключение. Быстро прочитав его, Лимакин передал листок Бирюкову.

Заключение было лаконичным. Смерть Водорьяпова наступила ориентировочно между двумя и тремя часами ночи от огнестрельного ранения со стороны спины в область сердца. Никаких патологических отклонений, признаков заболевания и алкоголя в организме потерпевшего не обнаружено.

— Из чего, по-твоему, стреляли? — спросил Медникова Антон.

— Я не специалист по определению видов оружия, но предположение, если хочешь, могу высказать… — Судмедэксперт мастерски пустил к потолку несколько колечек сигаретного дыма. — Судя по тому, с какой легкостью пуля пронзила крепкий торс Водорьяпова, бабахнули из винчестера или нашей родимой трехлинейки.

Бирюков, задумавшись, помолчал:

— Боря, случайно не знаешь, как здоровье бригадира Клепикова?

— Почему случайно… — Медников хмыкнул. — Бригадир лежит в моем отделении, в хирургическом.

— Ну и что у него с головой?

— Ничего. Сачкует мужик.

— Зачем же держите в больнице?

— Товарищ Пупынин надавил своим авторитетом на главврача. Тот уже готов перевести Клепикова в отдельную палату, сиделку назначить. Я сказал главному: «Только через мой труп! Если бригадир не хочет работать в колхозе, пусть ложится на месяц в районный санаторий».

— На что Клепиков жалуется?

— На периодическое помутнение сознания. Говорит, у него и раньше какие-то сдвиги в психике были. Готов, чудак, даже в областную психиатричку на исследование залечь.

— К Ложникову у него какие претензии?

— Никаких.

— Что ж тогда Пупынин мне звонил, дескать, надо Ложникова строго наказать?

— Это Михаил Михалыч ударился в руководящий раж под влиянием мадам Клепиковой. Вчера вечером Анна Ивановна метала гром и молнии в больнице. Врачи, видишь ли, недостаточно внимательны к ее невинно пострадавшему супругу. Обещала дойти вплоть до райкома партии. Грозная дама, с характером…

— Крепко вас припугнула? — спросил следователь.

— Нам не положено людей пугаться.

— А главврач на поводу у Пупынина пошел…

— Это не от испуга. От зависимости.

— От какой?

Судмедэксперт с усмешкой глянул на следователя:

— Ты, сыщик, как с Луны свалился. Знаешь наши фонды на больничное питание?.. Если ими ограничиваться, лечащиеся дистрофиками станут. Поэтому главврачу приходится волчком крутиться: то мясо по дешевке у колхозов да совхозов добывать, то курочек с птицефабрики. Проще говоря, никудышное централизованное снабжение компенсируем за счет обходных каналов, где без распоряжения Пупынина можно оказаться на бобах.

— Так и создается порочный круг.

— А куда денешься? Система…

— Надо, Петр, пока Клепиков в больнице, срочно допросить его, — сказал следователю Бирюков. — Отрази в протоколе, что у Георгия Макаровича претензий к Ложникову нет. И постарайся как можно подробнее узнать о Водорьяпове. Бригадир наверняка общался с ним больше, чем, скажем, председатель колхоза.

Лимакин сразу поднялся:

— Сделаю это, Антон Игнатьевич, не откладывая.

Встал и судмедэксперт Медников:

— Пошли, сыщик, вместе. Познакомлю тебя с Клепиковым, а ты еще раз угостишь меня бросовой сигареткой…

Двухэтажные кирпичные корпуса районной больницы находились в сосновом бору на окраине райцентра. Возле входа в хирургический корпус на скамеечке двое пожилых мужчин в больничных пижамах увлеченно резались в шашки. Остановившись около них, Медников спросил:

— Как там себя чувствует ваш напарник по палате?

— Последнюю курицу доедает, — ответил мужчина с загипсованной рукой на марлевой подвязке. Второй, перебинтованный от подбородка до макушки, тут же добавил:

— Ох, мастер поесть. Вчера жинка целый пакет продуктов привезла, так он уже его ополовинил.

— Ночью на головные боли жаловался?

— Какое там! Храпел, аж оконные стекла дрожали. Я тракторист, так всю ночь снилось, будто в кабине работающего трактора сплю…

Когда Медников с Лимакиным вошли в палату, Клепиков, склонившись над тумбочкой у изголовья кровати, старательно заворачивал в газету обглоданные куриные кости. Крутолобый и коренастый, на вид лет пятидесяти, он был из той породы мужиков, которых не так-то просто сбить с ног. Лимакин ожидал, что голова бригадира забинтована, но вместо этого увидел на его выстриженном затылке нашлепку лейкопластыря.

— Ну как себя чувствуешь, Георгий Макарыч? — словно старого знакомого спросил Медников.

Пухлощекое, словно у бурундука, лицо Клепикова расплылось в смущенной улыбке.

— Чувствую, доктор, удовлетворительно. Аппетит неплохой. Вот лишь голова гудит безостановочно, — басовито ответил он и вроде в подтверждение своих слов, поморщась, прижал ладонь к затылку.

— Это пройдет.

— Я так же думаю: куда она, бестолковая, денется. Погудит, погудит, да утихнет.

Медников показал взглядом на Лимакина:

— Следователя прокуратуры к тебе привел. Хочет с тобой поговорить.

Клепиков растерянно открыл рот:

— Я… я-а-а, истинный Бог, не виноватый. Если супруга Анна чего-то наболтала на Витю, так это не всурьез. Баба она малость заполошная…

Лимакин пристроился на стуле у тумбочки и открыл новенький служебный «дипломат».

— Вот это нам надо записать, — доставая чистый протокол допроса, сказал он.

Клепиков еще больше растерялся. Лоснящиеся губы его задрожали:

— Не надо, не надо писать! Витя за такую писанину может обидеться, а я ему зла не хочу. Вы уж лучше Анну допросите, она грамотней.

— Дело, Георгий Макарович, не в грамотности.

— А в чем?

— В правдивости.

— Дак мне какую правду вам говорить, если я ничего не знаю?

Медников, чтобы не мешать, взял у Лимакина сигарету и вышел из палаты.

О Водорьяпове Клепиков заговорил с еще большей неохотой, чем о Ложникове. Поначалу стал даже утверждать, что вообще никогда никаких дел с Водорьяповым не имел и знать его не знает.

— Георгий Макарович, это неправда, — спокойно сказал Лимакин.

— Как вас понимать? — Клепиков откровенно испугался. — Вру, значит, что ли?..

— Вы больше трех лет работали бок о бок с Водорьяповым. Почему не хотите о нем рассказать как о человеке. Чего боитесь?

Клепиков долго морщил лоб, водил взглядом по сторонам, будто ждал подсказки, но так и не дождавшись ее, через силу заговорил:

— Бояться нечего. Водорьяпов неплохой человек, да вот, ведь, говорят, убили его… Значит, кому-то крепко насолил.

— Кому именно?

— Понятно, не мне. Я от Леонида не зависел.

— А кто был от него зависим?

— Истинный Бог, не знаю.

— Разве можно жить, ничего не зная?

— Я всегда так живу. У меня в семье супруга командует.

— А по бригадирской работе?

— В бригадирстве кое-чего соображаю. Если б совсем не соображал, давно бы из бригадиров выгнали.

— Ну а почему говорить-то не хотите?

— Может, брякну сдуру невпопад и тоже смертельного врага наживу. Зачем мне враги?.. Вы напишите от себя, что надо, а я подпишусь.

— Следователям запрещено от себя писать.

— Тогда допросите мою Анну. Она в колхозных делах разбирается лучше. Тем более в последнее время у меня чего-то с головой не ладится.

— Давно?..

— С головой-то?.. Дак если правду сказать, то меня еще в детском возрасте тетка контузила. Нечаянно на цементный пол макушкой уронила. Мамаша говорит, думала, что помру, а я вот выжил. Правда, видать, с той поры неразвитость осталась. В школе плоховато учился, еле-еле четыре класса освоил.

— Как же бригадиром стали?

— А работал я в колхозе всегда хорошо. Другие вино пили, с начальством лаялись. Я же такими пустяками не занимался. Что мне прикажут, то непременно выполню. Вот за это Иван Данилыч Манаев меня полюбил, на бригадирские курсы отправил. С той поры, считай, двадцать лет без замечаний руковожу бригадой.

— С новым председателем колхоза как работается?

— Труднее, чем с Манаевым. Сергей Игнатьич — парень справедливый, тут не надо его хаять. Но командовать не любит. Какой пустяк ни спроси, он шутками отделывается: «У тебя, Макарыч, голова есть, а мозгов нету, что ли? Думай сам!» Вот и вся его команда… А я думать не привык. По домашнему хозяйству за меня супруга с удовольствием всю жизнь думает, на работе — Манаев приказывал. Чего там было думать? Исполняй распоряжение — и вся думка. Теперь, наверно, до пенсии в бригадирах не удержусь. Придется либо в рядовые скотники подаваться, либо десятка два колхозных бычков в аренду брать на откорм, если арендные подряды не ликвидируются в ближайшем будущем.

— Почему они должны ликвидироваться? — стараясь увлечь Клепикова деловым разговором, спросил Лимакин.

— Потому что об этом сам товарищ Пупынин у нас на собрании говорил. Кому выгодна аренда? Только арендаторам. А куда колхозных специалистов при арендном хозяйствовании девать?

— Пусть тоже включаются в аренду.

— Ну как им можно такое!.. — Клепиков расплылся в снисходительной улыбке, будто услышал наивную глупость. — У них же у всех высшее образование.

— У вашей жены тоже?

— А как же… Анна больше десяти лет маялась в заочном институте, чтобы диплом получить и на бухгалтерской должности тем самым удержаться. Если б Манаева не скинули с председателей, она без всяких яких до пенсии продержалась бы. Тут, как говорится, не повезло. Приходится Анне дорабатывать на меньшем окладе, да и власть у экономиста не та, что у главбуха… — Клепиков досадливо крякнул. — Сама, конечно, виновата. Председатель направо и налево фуговал колхозные деньги, а она, дуреха, тряслась над каждой копейкой, на рожон лезла. Врагов нажила столько, что некоторые открыто угрожали расправой.

— Кто, например?

— Дак Тимофей Слабуха по чекистской замашке до сих пор стращает расстрелом, и тот же Витя Ложников в прошлом году стучал по столу кулаком. Я, правду сказать, почему Виталия испугался, когда он из Выселков на коне прискакал как ненормальный… Стукнуло мне в голову, что Витя вместо Анны хочет на мне отыграться. Лицо в тот момент у Ложникова было диким.

— А с Водорьяповым у Анны Ивановны какие отношения были?

— Водорьяпов всегда по имени-отчеству ее величал. И ко мне вежливо относился. Гошей называл. Я его тоже уважительно — Леонидом… — Клепиков наморщил лоб. — Хотя, если правду сказать, человек он был ядовитый. То Эдуарда Баранова прилюдно обсмеет, то Кузьму Широнина разыграет, то подвыпившего Тимку-чекиста до белого каления сталинскими упреками доведет. Было, и под Анну подскребался…

— Серьезно? — стараясь не упустить нить разговора, удивился Лимакин.

— Куда серьезней… Утром в конторе спрашивает колхозников: «Мужики, если враз встретите тигра и главбуха, чего в первую очередь станете делать?» Ну те отвечают, дескать, сразу на тигра навалимся. Водорьяпов: «Ха-ха-ха… Сначала надо убить главбуха, а потом уже за тигра браться». Видишь, с каким намеком шуточки у Леонида были?..

— Как Анна Ивановна к этому относилась?

— Никак. Она не робкого десятка.

— Когда вы последний раз видели Водорьяпова?

Клепиков, пожав плечами, опустил голову:

— Сейчас уж и не помню, когда. Леонид как связался с арендой, откачнулся от колхоза. На утренние разнарядки перестал ходить. Ну а больше и встретиться нам особо негде было. Сенокос в разгаре. Я целыми днями по лугам мотался. За колхозниками догляд нужен с утра до вечера, чтобы меньше перекуривали да вино не пили.

— Неужели продолжают пить?

— Ну а как же без этого…

В палату неожиданно заглянул перебинтованный мужчина. Обращаясь к понуро сидящему на койке Клепикову, быстро проговорил:

— Макарыч, там жинка твоя прикатила. Просит, чтоб ты вышел.

Клепиков вопросительно посмотрел на следователя.

— Сейчас выйдет, — ответил мужчине Лимакин.

Когда тот прикрыл дверь, Георгий Макарович заторопился:

— Не говорите Анне, об чем я тут наболтал. Она, если узнает, намылит мне холку за посторонние разговоры. В этом отношении Анна заполошная…

Глава 8

Анна Ивановна оказалась вовсе не заполошной. Пошептавшись не дольше минуты с мужем и передав ему большой полиэтиленовый пакет с продуктами, она предложила Лимакину сесть в машину, чтобы спокойно поговорить без свидетелей. Разговор начала сама и сразу по делу: о страшном убийстве на Выселках.

— Я Манаева предупреждала, что Водорьяпова принимать в колхоз нельзя… — глядя Лимакину в глаза, заявила Анна Ивановна и многозначительно замолчала.

— Почему? — спросил Лимакин.

— У него не было трудовой книжки.

— Почему, Манаев видел трудовую книжку с шоферским стажем.

— Это Иван Данилович выкручивается. Если хотите, я при Манаеве об этом скажу, чтобы не запутывал следствие.

— Еще какой грех водился за Водорьяповым?

— Понимаете, сомнительный он был человек. Мужчинам того не понять. У женщин особое чутье. Внешне Леонид Николаевич всегда с шуточкой, улыбочкой, но в нем было что-то хищное. Особенно глаза выдавали. Вроде весело щурится, а внутри — ледяной холод. Даже страшнее… ненависть, что ли, какая-то.

— Знаете, главный бухгалтер — финансовый контролер. Возможно, вы ущемили Водорьяпова в оплате и он… — начал Лимакин, однако Анна Ивановна не дала развить мысль:

— Нет, нет! По деньгам у нас с ним никаких шероховатостей не было. Единственное, что в денежных отношениях с Водорьяповым меня настораживало, так это чрезмерная его показуха. При каждом удобном случае Леонид Николаевич демонстративно подчеркивал, что в деньгах совершенно не нуждается. Все вы, мол, урываете с колхоза, но я не такой.

— Что в этом плохого? Разве не бывает честных до щепетильности людей?

— Вы наверняка не работали бухгалтером…

— Не работал, — признался Лимакин.

Анна Ивановна снисходительно улыбнулась:

— Тогда послушайте меня. Это только в телевизионном спектакле показывали, как рабочая бригада отказалась от премии. Я четверть века бухгалтером и не встречала ни одного чудака, который бы пришел в бухгалтерию и сказал: «Вы начислили мне лишние деньги. Я их не заработал и получать не стану». Не было никогда и теперь нет таких чудаков. Наоборот, даже откровенные бездельники глубоко убеждены, что им постоянно недоплачивают. Думаете, никто из колхозников, кроме Водорьяпова, не смотрел телевизор?..

— Смотрели, конечно.

— Почему же только он один так щепетильно относился к деньгам, как те герои из телеспектакля? Хотите верьте, хотите нет, но, по-моему, совесть Водорьяпова была не чиста.

— А другие сотрудники бухгалтерии каким его считали?

— Господи!.. Да все женщины не раз говорили мне, мол, едва Водорьяпов заходит в бухгалтерию, им сразу становится не по себе. Даже спрашивали: не гипнозом ли он обладает?

— Если Водорьяпов демонстративно отказывался от денег, зачем ему понадобился арендный подряд? — спросил Лимакин. — Это ведь очень тяжелый заработок.

— Вначале я тоже не поняла, но после разобралась. При внешнем соблюдении законности он рассчитывал загрести жар руками Виталия Ложникова, который взял себе в помощь пенсионерку-мать и сестру.

— Но в этом случае они должны были разделить заработанную сумму не на двоих с Ложниковым, а на четверых.

Полные губы Анны Ивановны скривились в ухмылке:

— Арендный договор составлен на двоих: Ложникова и Водорьяпова. Причем оговорены солидарные условия, то есть доходы пополам. Водорьяпов собирался надуть Виталия не меньше, как на пятнадцать-двадцать тысяч. Кстати, я предупреждала нынешнего председателя колхоза. Сергей Игнатьевич легкомысленно отмахнулся: «Арендаторы без нас между собой разберутся». Вот так вот…

— Ложников об этом не догадывался?

— Не знаю, догадывался — не догадывался. Убили Водорьяпова, конечно, не из-за арендного подряда.

— А из-за чего?

— Старые друзья его прикончили. С полмесяца назад я в командировке была в Новосибирске. От облагропрома поехала к железнодорожному вокзалу на такси. Разговорились с таксистом. Узнав, что я из «Верного пути», он вдруг спрашивает: «Значит, это в вашем колхозе пригрелся наш Водорьяпов? Вон куда, сурок, ускользнул! Леня наделает вам беды, когда дружки до него доберутся».

— Как таксист выглядит? — заинтересовался Лимакин. — Номер машины не запомнили?

Анна Ивановна опять ухмыльнулась:

— Вот еще… Я не следователь, чтобы номера запоминать. Да, собственно, тому разговору сразу и значения не придала. Теперь только поняла намек. А таксист выглядит… черненький, с усиками, лет тридцати… По-моему, это бывший муж Изольды Аксеновой. Что-то он еще у меня про Изольду спрашивал…

— Попробуйте вспомнить.

— Ну, дескать, Изольда так и продолжает кружиться с Водорьяповым? Я говорю: «Почему бы ей, незамужней да красивой, монахиней жить». Таксист скривился: «Ну-ну, пусть поиграют последние денечки. Скоро их лебединая песня заглохнет».

— Еще что он говорил?

— Ничего. К вокзалу уже подъехали.

Лимакин стал выяснять у Клепиковой цвет машины и одежду таксиста. Анна Ивановна предположительно сказала, что «Волга» была грязноватой: то ли белая, то ли серая. Таксист был одет в черную трикотажную рубашку, на голове — кепочка с лакированным козырьком. Более подробных примет она не запомнила.

Прежде чем подписать протокол, Клепикова внимательно его прочитала и, вздохнув, сказала:

— За точность разговора с таксистом ручаюсь головой. Что касается отношения Водорьяпова к деньгам, арендного подряда и сомнительного прошлого Леонида Николаевича, то это всего-навсего мои предположения.

— В протоколе так и написано, — ответил Лимакин. — Или я что-то исказил?

— Да нет, вроде все верно… — Клепикова опять тяжело вздохнула и расписалась на каждой странице протокола. Потом она сказала: — Извините, председатель просил узнать, когда можно приехать за Водорьяповым? Хоронить-то его колхозу придется.

— Могилу уже приготовили?

— Ничего еще не делали. Даже гроба нет.

— В таком случае скажите Сергею Игнатьевичу, чтобы сегодня подготовили все необходимое для похорон, а завтра утром можно забрать труп из морга…

Через полчаса Лимакин положил протоколы допроса четы Клепиковых перед Антоном Бирюковым. Дождавшись, когда тот внимательно прочитал их, спросил:

— Что-то наклевывается, а?..

Бирюков задумался:

— Да, в показаниях Анны Ивановны есть обнадеживающее. Давай рассуждать… Поскольку Водорьяпов прятал свои накопления и держал их в разных сбербанках, деньги эти явно нажиты нетрудовыми доходами, то есть «нечистые». Чтобы ими можно было пользоваться, их надо «отмыть». Каким образом?.. Наиболее удобный способ — вложить сомнительные деньги в кооперативы, где на законном основании можно получить приличные доходы. Арендный подряд в колхозе — это своеобразный кооператив, и Водорьяпов с помощью семьи Ложникова наверняка рассчитывал через два-три года не только легализовать свои подпольные тысячи, но и добавить к ним приличный навар.

— Такая мысль и у меня мелькала, — сказал следователь.

— Значит, в этом согласен со мной?

— Полностью!

— Пойдем дальше… — Антон полистал протоколы. — Попробуем вычислить, кому Водорьяпов «насолил». Анна Ивановна, похоже, ехала с таксистом из того самого таксопарка, где работал Леонид Николаевич. Там у него остались «дружки», с которыми он мог не поделить, скажем, левые доходы…

— Но тут Изольда Аксенова вплетается. Она нам говорила, что была замужем за барменом. Клепикова же предполагает, что бывший муж Изольды работает таксистом. Как это объяснить?

— Предположение еще не утверждение. Коллеги Водорьяпова наверняка знали о его связи с Изольдой лучше мужа. Связь эта давняя, тянется еще из Москвы. Вот если бы нам раздобыть сведения о столичном периоде жизни Леонида Николаевича, многое бы прояснилось.

— К сожалению, слишком много воды с той поры утекло, — грустно проговорил Лимакин. — Безнадежное дело.

Разговор прервал телефонным звонком Слава Голубев.

— Игнатьич, докладываю свежую информацию. Новосибирскую квартиру гражданин Водорьяпов сохранил за собой, поселив в ней квартирантов. Бывшие соседи считают его человеком в превосходной степени. В таксопарке — такая же характеристика. Передовик. Систематически выдавал полтора плана по выручке. Машину содержал в образцовом порядке. От пассажиров — только благодарности. Постоянно получал премии. Несколько раз его выдвигали на Доску почета, но из скромности всегда наотрез отказывался фотографироваться;

— Может, эта скромность для него была вынужденной?.. — воспользовавшись паузой, спросил Бирюков.

— Я не выяснил… — признался Голубев. — Слишком хвалебные отзывы усыпили.

— На работе, Слава, спать нельзя, — пошутил Антон. — Что коллеги-таксисты говорят?

— Коллеги считают Водорьяпова угодливым службистом. Ну это и понятно. Леонид Николаевич сдавал в казну суточную выручку до последней копейки, а ребята треть выручки кладут в свой карман. Таким образом, получалось, будто Водорьяпов закладывал их перед начальством.

— Со многими говорил?

— Почти со всей бригадой, где Леонид Николаевич работал.

— Они знают, куда он из Новосибирска уехал?

— Нет. Говорят, уволился по собственному желанию — и концы в воду.

— А насчет его связи с Аксеновой?..

— Изольду хорошо знают. Многие за ее столиком в ресторане сидели, но куда она исчезла, тоже никому не известно. О том, что Водорьяпов был к ней неравнодушен, предположения есть.

— Спасибо, Слава. Молодец, что оперативно позвонил. Здесь еще тебе работа подвернулась. Слушай внимательно… — Бирюков взял протокол допроса Клепиковой и стал читать показания, касающиеся разговора Анны Ивановны с таксистом. Когда он закончил, Голубев разочарованно проговорил:

— Среди тех, с кем я беседовал в таксопарке, тридцатилетнего черненького с усиками нет!

— В отделе кадров интересовался документами Водорьяпова?

— Кадровики говорят, документы у Леонида Николаевича были в порядке.

— Надо, Славочка, срочно отыскать бывшего мужа Аксеновой, — сказал Бирюков. — Может быть, он из барменов переквалифицировался в таксиста.

— Игнатьич, тебе известно, сколько в Новосибирске таксопарков?..

— Известно. Начни заход с ресторана «Центральный», где работала Изольда.

— Надо еще разобраться с Вениамином Юрьевичем из агропрома. Сегодня не успею домой вернуться.

— Вернешься завтра — и сразу ко мне.

— Понял, выполняю!

Глава 9

В «Центральном» Голубеву крупно повезло. Во-первых, Слава появился там в очень удачное время, когда ресторанный зал был почти пустым. Во-вторых, за стойкой бара читал книгу примерно тридцатилетний бармен — черненький и с усиками. Еще не веря в удачу, Голубев уселся у стойки бара на вертящийся стул и впопыхах заказал три чашки кофе и столько же пирожных. Бармен удивленно посмотрел на него:

— Разом подать или постепенно?

— Не будем нахлестывать лошадей… — многозначительно ответил Слава и указал взглядом на отложенную барменом книгу: — «Зарубежный детектив»?..

— «Основы коммерческой работы», — сказал бармен.

— Учитесь, как говорят бизнесмены, делать деньги?

— Учусь заочно в институте советской торговли.

— Хорошее дело. Ученье — свет.

— А ученых тьма…

Бармен оказался общительным. И Голубев уже после первой чашки кофе узнал, что зовут бармена Анатолием, фамилия — Аксенов. Такому везению мог позавидовать любой розыскник, и вдохновленный удачей Слава решил не мешкая приступить к делу:

— Здесь работала официанткой Изольда Аксенова. Она не родня вам?

— Бывшая жена, — спокойно ответил бармен.

— Бывшая?.. Чего разбежались?

— Не хочу говорить об этом.

Голубев достал служебное удостоверение:

— Интересуюсь Изольдой не случайно. Она сейчас живет в одном из колхозов нашего района…

Аксенов внимательно изучил документ и, вроде бы ничуть не удивившись, ответил:

— Я знаю, где Изольда живет. Недавно ездил к ней.

— По старой памяти в гости?

— Нет. Подал заявление на развод. Изольда упорно не является в суд и письменного согласия не дает. Две повестки посылали ей в Караульное — впустую. Пришлось третью повестку вручить лично.

— После этого явилась?

— Суд назначен на послезавтра.

— Что она за человек?

— Так себе…

— А подробнее?

— Артистка из погорелого театра.

— Имеет темные пятна в биографии?

— Из-за того и разошлись.

Слово за слово, Аксенов все-таки заговорил о бывшей жене. Познакомились они, когда Изольда поступила официанткой в ресторан. Характером она очень общительная. Прекрасно играет на гитаре, отлично танцует. Словом, с первого дня стала заводилой в любой компании, которые часто собирались в ресторане.

Сошлись Анатолий и Изольда вроде бы по любви, но уже через месяц Аксенов заметил, что молодую жену «тянет на сторону». Состоялся серьезный разговор. Изольда честно призналась, что она быстро охладевает к мужчине. Аксенов предложил ей расстаться. Она с радостью приняла это предложение и попросила лишь, чтобы Анатолий не торопился с официальным разводом. Разошлись мирно. Примерно через полгода, когда в ресторанах ввели алкогольный лимит, Изольда засыпалась на обсчете клиентов. Чтобы избежать ответственности и не испортить трудовую книжку, быстренько уволилась и по протекции любовника, Вениамина Юрьевича, уехала из Новосибирска в село.

В ресторане Вениамин Юрьевич появлялся часто, однако никто из компании по фамилии его не упоминал. Среди компаньонов часто бывал полный мужчина, который, подвыпив, любил хвастаться, что денег у него — куры не клюют, и за это, мол, в селе его даже прозвали «Рюкзак с деньгами».

Знал Аксенов и дружка Изольды, таксиста. Она называла его Ленечкой. Таксист тоже иногда засиживался за одним из столов, обслуживаемых Изольдой, но больше рюмки коньяка или фужера шампанского никогда не пил.

— А как Изольда насчет выпивки? — спросил Слава.

— Выпить всегда любила, но умеренно.

— Как фамилия того таксиста?

— Не знаю.

— Изольда о нем не рассказывала?

— Как-то, захмелев, она проболталась, мол, Ленечка — страшный человек, но зато настоящий мужчина. Из этого можно сделать вывод, что таксист был богатым. Ну а уж если Изольда сказала «настоящий мужчина», то тут пахло большим богатством.

— Лично вы до «мужчины» в ее понятии не дотягивали?

— Выходит, нет.

Голубев обвел взглядом бар, к которому за время разговора не подошел ни один посетитель ресторана:

— Убыточное производство?..

Аксенов, уловив намек, засмеялся:

— Веселое время прошло. На кофе, коктейлях, на пирожных сильно не разбогатеешь. — И сразу вернулся к прежнему разговору: — Любопытно, что случилось с Изольдой?

— С ней — ничего.

— Тогда чем вызван ваш интерес к ее персоне?

— Таксиста того… уже нет.

— Не понял, как…

— Выстрелом в спину.

— Подозреваете Изольду?

— Она способна на такое? — вопросом на вопрос ответил Голубев.

— Пьяная — да, трезвая — нет.

— Умеет стрелять?

— Она в таежном краю выросла. Рассказывала, что школьницей любила ходить с отцом на охоту в тайгу. Из мелкокалиберки стреляла белку лучше отца.

Слава отхлебнул пару глотков кофе:

— Анатолий, между поклонниками Изольды конфликтов из-за нее не было?

— Ни разу. Изольда умеет так ловко очаровывать своих обожателей, что каждый из них считает, что она симпатизирует только ему, и никому больше. Я сам на этом подловился. У нее дьявольский талант к организации романов. К тому же все ее увлечения кратковременные.

— А с таксистом… — намекнул Слава.

— Это какое-то исключение. По-моему, тут уж таксист на чем-то основательно подловил Изольду и крепко держал на крючке.

— На чем она могла «подловиться»?

— Не знаю.

— О жизни в Москве не рассказывала?

— Нет.

Взбодрившись второй чашкой кофе, Голубев стал расспрашивать Аксенова о поездке в Караульное. Тот спокойно припомнил, что было это неделю назад. Ездил он на собственных «Жигулях» белого цвета, которые купил в прошлом году. Приехал в село около шести вечера. В колхозной конторе узнал, что Изольда живет при сельском Доме культуры. От конторы подъехал к СДК и встретил Изольду на улице. Сразу вроде обрадовалась неожиданной встрече, но когда увидела судебную повестку, поскучнела и растерянно спросила: «Толик, а если я к тебе вернусь? Прямо сейчас сяду в машину и уедем. Вдруг у нас жизнь наладится?» Аксенов сказал категорическое нет. Изольда вспыхнула: «На нет и суда нет!»

О том, что бывшая жена поселилась в Караульном, Анатолий узнал от официанток. Изредка приезжая в Новосибирск, Изольда несколько раз забегала в ресторан и хвасталась, что устроилась — лучше не надо. В Доме культуры сама себе хозяйка. Почти ничего не делает, ни за что не отвечает и ежемесячно отхватывает зарплату в полтора раза больше, чем получала официанткой.

Об Анне Ивановне Клепиковой, как убедился Слава, Аксенов не имел ни малейшего представления. Таксистом он не работал, частным извозом на собственной машине не занимался и никакой женщины никогда от агропрома до железнодорожного вокзала не подвозил.

Догадка осенила Голубева внезапно.

— Кто в колхозной конторе вам сказал, где живет Изольда? — быстро спросил он Аксенова.

Тот равнодушно ответил:

— Толстая женщина из бухгалтерии.

Слава дотошно стал выяснять внешность женщины. Подмеченные Аксеновым приметы, особенно подбородок с крупной родинкой и придирчивый суровый взгляд, наводили на мысль, что это была Анна Ивановна Клепикова.

— Какой разговор у вас с ней состоялся? — опять спросил Голубев.

Аксенов пожал плечами:

— Почти никакого. Я спросил: «Не скажете, где живет директор вашего Дома культуры?». Женщина подозрительно оглядела меня и буркнула: «В самом СДК, там ей комнату оборудовали». Вот и вся говорильня.

— Во что вы были одеты?

— По-походному. В джинсах и в черной трикотажной рубахе.

— А головной убор?..

Аксенов молча достал из-под стойки кепку с лакированным козырьком. Озадаченный Слава посмотрел ему в глаза:

— Анатолий, насчет связи Изольды с Водорьяповым вы у этой женщины интересовались?

— Какого Водорьяпова?

— Таксиста, которого уже нет.

— Только сейчас узнал его фамилию. Чего ради мне было интересоваться их связью, если я прекрасно об этом знаю?.. — Аксенов невесело усмехнулся. — Да и сходиться с Изольдой я ни под каким предлогом не собираюсь.

— Но ведь Изольда напрашивалась к вам вернуться…

— Сомневаюсь, что это у нее было искреннее желание. Скорее всего она решила проверить, как я на такое предложение отреагирую. Изольда уверена, что она неотразима и мужчины готовы идти у нее на поводу, словно телята на веревочке.

Из-за спины Голубева к стойке внезапно подошла худощавая, явно молодящаяся блондинка лет шестидесяти. Стараясь не помять яркое импортное платье, она присела на стул рядом со Славой, поправила на плече ремень коричневой сумочки и кокетливо улыбнулась:

— Бонжур, Анатоль.

— Здравствуйте, Мэри Карловна, — чуть замешкавшись, ответил Аксенов.

— Как живешь, мой мальчик?

— Спасибо, лучше всех.

— Молодец, — женщина скосила на Голубева подведенные тенями выцветшие глаза. — Не помешала?..

Аксенов на секунду замялся:

— Нет, Мэри Карловна, с приятелем болтаем о пустяках.

— Если немного отвлеку, не возражаешь?

— Пожалуйста.

— Сделай чашечку кофе.

— Как всегда, без сахара?..

— Да, мой мальчик. Сахар — это сладкая смерть. Мне же совсем не хочется умирать… Ты что куришь, Толенька?

— При нынешнем дефиците что подвернется.

Женщина достала из сумочки непочатую пачку сигарет «Кэмэл» и великодушным жестом положила ее на стойку перед Аксеновым.

— Мерси за презент, — наигранно поклонился Аксенов.

— Дыми на здоровье, — женщина пригубила поданный Анатолием кофе. — Второй день ищу с тобой встречи…

— Вчера у меня был выходной.

— Мне сказали… Изольда звонила из деревни. Просила передать, что в суд не приедет. У нее неприятности…

Аксенов исподтишка переглянулся с Голубевым и промолчал.

— Тебе не интересно? — вроде бы удивилась женщина.

— Мэри Карловна, Изольдины дела меня не волнуют. Напрасно она увиливает от развода.

— Жестокий мальчик, Изольда безумно тебя любит.

— Скажите, кого она обошла любовью? — улыбнулся Аксенов.

— Не иронизируй. Можешь выслушать серьезно?

— Не могу. Зря убьем время, а деловые люди утверждают, что время — деньги.

— Деньги — дело наживное, мой мальчик.

— Вот и давайте их наживать, каждый по-своему.

Стараясь не размазать на губах яркую помаду, женщина несколько раз прикоснулась к чашке и заговорила напористо:

— Эгоист! Ни в грош не ценишь чужой талант! Если у нее что-то и было, не нравящееся тебе, то не от вульгарной распущенности — от повышенного любопытства. Изольда тонкая натура, творчески одаренный человек…

— Мэри Карловна, — перебил Аксенов, — порядочные люди занимаются творчеством не в постели.

— Не хами, выслушай до конца. С Ленечкой у Изольды все кончено. Со слезами умоляла любой ценой убедить тебя, упрямца, приехать срочно за ней в деревню.

— Перепила — и в слезы?

— Поверь, мой мальчик, на сей раз дело очень серьезное. Сказала, жизнь на ниточке повисла.

— У Изольды эта ниточка как бесконечная веревочка вьется. Скучно ей на белом свете.

— Ты мужчина — развесели!

— Не могу, постельного таланта не хватает.

— Послушай, Анатоль!..

— Не хочу слушать, Мэри Карловна, надоело.

Разговор откровенно не получался. Так и не переубедив Аксенова, женщина глянула на золотые наручные часики, сухо попрощалась и торопливо пошла к выходу. Слава Голубев посмотрел вслед:

— Интересная дама…

— В «Интуристе» работает, сводница, — сердито проговорил Аксенов. — Самую доходную интердевочку хочет вернуть в свои паучьи сети.

— Изольда и с иностранцами общалась?

— Проще перечислить, с кем она не общалась.

— Таксист об этом знал?

Аксенов хмуро повертел в руках подаренную пачку сигарет, брезгливо поморщился:

— Трудно сказать что-то определенное о грязном клубке.

Третью чашку кофе Голубев не осилил. Ушел он из ресторана с твердым убеждением, что Аксенов — порядочный парень. Однако было не ясно, зачем Анне Ивановне Клепиковой понадобилось выдавать его за таксиста. И с какой целью Анна Ивановна придумала «старых дружков», которые недвусмысленно угрожали «заглушить лебединую песню» Изольды с Водорьяповым.

Выяснить личность Вениамина Юрьевича для Голубева не составило большого труда. В управлении БХСС сохранились материалы расследования, из которых Слава узнал, что Вениамин Юрьевич Шурыгин — знающий агроном и умелый организатор, приехал в Новосибирск из Томской области. Он много лет занимал высокие посты в бывшем управлении сельского хозяйства. В последние годы спился, и его понизили в должности. Потом он докатился до откровенного вымогательства. Уголовное дело было прекращено в связи с внезапной смертью Шурыгина.

Глава 10

Жена Антона Бирюкова Марина работала главным экономистом районного агропромышленного объединения. Жили Бирюковы дружно. Часто разговаривали на житейские темы, но обсуждать служебные дела друг друга и жаловаться на необъективность начальства в их семье не было принято. Но однажды вечером Марина сказала мужу:

— Сегодня Пупынин сделал мне серьезное внушение…

Антон отложил газету:

— За что?

— За твое неуважение к нему.

— Наверное, обиделся, что не доложил подробности происшествия в «Верном пути»?

— Не обиделся — возмутился! Как ты мог так вызывающе отнестись к человеку, у которого в подчинении твоя жена?

— Прости, но почему я должен перед ним отчитываться? Он же не докладывает мне о своих секретах.

Марина лукаво подмигнула:

— Но и его жена не работает под твоим мудрым руководством.

— Это имеет значение?

— Для Пупынина — очень важное. Он теперь меня съест.

Антон пошутил:

— Такое кушанье подпадает под статью: убийство при отягчающих обстоятельствах. Там потолок — крайняя мера. Предупреди Михаила Михайловича. Или мне с ним поговорить?

— За меня, товарищ прокурор, не беспокойся. — Марина посерьезнела. — Сергею надо каким-то образом помочь. Из Караульного потоком идут на него анонимки, и, представляешь, Пупынин дал указание: ни одной не выбрасывать. Все передавать лично ему.

Антон удивился:

— Есть специальный указ насчет анонимок. Теперь они не имеют той магической силы, какую имели раньше.

— Тем не менее Михаил Михайлович их коллекционирует. Так вот… на твоем брате он может крупно отыграться. Пупынин ненавидит Сергея за прошлогодний ералаш на отчетно-выборном собрании.

— Знаешь, Марина, лично мне многое в Сергее не нравится. Ведет он себя с какой-то мальчишеской бравадой. Ты в курсе того, что творится в «Верном пути»?

— Разумеется.

— Скажи, Смутьян не пустит колхоз по миру?

— Ну, что ты!.. Сергей за семь месяцев сократил задолженность колхоза на полмиллиона. Ввел чековые расчеты между службами, определил единый счетный день. Распродал лишнюю технику, которая без толку стояла на хоздворе. Сократил штат бухгалтерии и второстепенных специалистов. Словом, все делает в духе времени и экономически грамотно. Правда, иногда его заносит.

— В чем?

— Взять, например, последний случай. Наотрез отказался перечислять восемьдесят тысяч на содержание аппарата районного агропрома.

— Почему?

— Потому что Пупынин приказал Госбанку снять деньги со счета «Верного пути» без согласования с правлением колхоза, а это запрещено законом.

— Выходит, Сергей прав?

Марина печально вздохнула:

— К сожалению, у нас еще действует система: не тот прав, кто прав, а тот — у кого больше прав. Так вот, «Верный путь» теперь не получит триста тысяч дотации на молоко. Представляешь?.. Сэкономив восемьдесят, колхоз потеряет двести двадцать тысяч!

— Это же нечестно!

— В нашем сельском ведомстве со времен коллективизации честь забыта.

— Что-то ты сегодня в ударе.

— Очень беспокоюсь за Сергея. Пупынин уже подбирает на его место кандидатуру.

— И кого Михаил Михайлович присмотрел?

— Вроде бы в том же «Верном пути» облюбовал главного зоотехника.

— Эдуарда Баранова?

— Да.

— Он же откровенный лентяй.

— Зато в отличие от Сергея готов Пупынину пятки лизать.

— А если Баранов доведет колхоз до ручки?

— Это Пупынина не тревожит. Он со дня на день ждет персональную пенсию, а там — хоть потоп. Михаил Михайлович будет даже доволен, если после его ухода в отставку колхозы начнут разваливаться.

Антон нахмурился:

— Проще было бы помочь чужому человеку. Стать грудью за собственного брата — труднее. Скажут, родственника защищаю.

— При чем здесь родственность? Ты ведь прокурор. Твоя обязанность — защищать правого и обвинять виновного. Сергей прав! Разве этого недостаточно, чтобы заступиться за него?

— Надо еще доказать, кто прав, кто виноват.

— Вот и докажи, пока не поздно… — Марина помолчала. — В агропроме уже разную чушь начинают нести.

— Что именно?

— Например, будто Сергей неспроста поддерживает арендаторов. Вроде бы Ложников за уцененную «Волгу» заплатил в колхозную кассу пять тысяч и еще столько же Сергею отвалил.

— И тот безропотно взял?

— Само собой…

— Эх, дает дрозда братишка! — Антон засмеялся.

— Тебе смешно, а люди на полном серьезе шепчутся, — вздохнула Марина. — Вообще последнее время в нашей конторе словно с ума посходили. Стоит по работе самую малость за кого-то заступиться, кому-то оказать содействие, сразу начинаются ехидные намеки на корысть. Элементарная порядочность отвергается напрочь. Дескать, сейчас не принято бескорыстно заботиться о пользе дела. От такой уродливой морали прямо руки опускаются.

Антон посерьезнел:

— Опускать руки нельзя. Интересно, кто это на Сергея бочку катит?

— Пупынинские подпевалы, а Михаил Михайлович им потворствует. Вчера с ухмылочкой мне бросил: «Влип твой прогрессивный деверек с арендаторами. Теперь прогремит на весь район». — «Отчего ему греметь? — спрашиваю. — В тюрьму загремит убийца». Пупынин опять усмехнулся: «Конечно, свой брат прокурор из кожи вылезет, чтобы честь фамилии спасти». Ничего себе намек, да?..

— Не знал я, что Михаил Михайлович такой обидчивый.

— Не так обидчивый, как мстительный. Сергея же просто ненавидит. Он и против аренды восстал в основном из-за того, что арендаторов поддерживает Сергей. Помню, перед заключением арендного договора Водорьяпов приезжал в агропром посоветоваться. Едва услышав, что тот из «Верного пути», Михаил Михайлович разъяренным медведем поднялся. Чуть было на корню не зарубил все дело.

— Однако не зарубил же?..

— Водорьяпов его осадил. Перед волевыми людьми Пупынин пасует.

— Значит, Водорьяпов был волевым?

— Я всего часа полтора с ним об аренде проговорила. Но и за это время поняла, что мужик напористый, неглупый и с чувством собственного достоинства.

— Не хапуга?

— Скорее сообразительный предприниматель. В сельском хозяйстве разбирался плохо, о пустяках расспрашивал самым дотошным образом. Зато в трудовом законодательстве — любую статью наизусть чеканил.

Антон задумался:

— А что это Пупынин так трогательно о здоровье Клепикова печется?

Марина пожала плечами:

— Наверное, чтобы досадить Сергею. Пусть, мол, в разгар сенокоса председатель без бригадира попотеет. Да и Анна Ивановна, словно наскипидаренная, перед Михаилом Михайловичем мечется. На Виталия Ложникова взъелась. Видимо, не может простить, что в прошлом году тот за выращенных на подворье бычков получил заработанное сполна, а не мизер, как она хотела.

— Да, заварилась каша… — с досадой сказал Антон.

— Еще какая! — поддержала Марина.

Глава 11

Всегда пунктуальный Лимакин утром появился на работе с опозданием. Войдя в прокурорский кабинет, он поздоровался с Бирюковым и мрачно сказал:

— Отвозил сына в детсад. Пришлось из-за сорванца задержаться. Не знаю, что из парня вырастет.

— То же, что и из нас с тобой выросло, — сказал Бирюков.

Лимакин помолчал и заговорил о деле:

— В Караульном сегодня похороны Водорьяпова. Не съездить ли мне туда, присмотреться?..

— По-моему, ничего там не увидишь. На всякий случай поручи это участковому Ягодину. Скоро из Новосибирска приедут Лена Тимохина и Слава Голубев. Сразу обсудим заключение баллистической экспертизы да информацию Голубева. Авось какая-то ясность появится. Сейчас мы, по существу, гадаем на кофейной гуще: ни прошлого Водорьяпова не знаем, ни из какого оружия застрелили…

— Да, вид оружия может подкинуть мыслишку. — Лимакин поднялся. — Ладно, пойду звонить в Караульное…

Тимохина с Голубевым приехали перед концом рабочего дня и привезли такую информацию, от которой, по словам Лимакина, у него голова пошла кругом. Из главного информцентра поступил ответ на запрос следователя с просьбой срочно идентифицировать отпечатки пальцев, снятые у мертвого Водорьяпова. По дактилоскопической формуле удалось установить, что эти отпечатки принадлежат Леониду Николаевичу Водопьянову, по кличке «Кидала». Он со своей напарницей Изольдой Алексеевной Лумпокольской, проживавшей в Москве около года без прописки и определенных занятий, занимался мошенничеством у комиссионных автомагазинов. Специализировался Водопьянов на «покупке» автомашин модели «Волга». В одних случаях потерпевший получал от Водопьянова вместо денег «куклу» — пачку бумажек, обложенных сторублевками. Иногда «Кидала» просто выкидывал хозяина из машины и утонял «Волгу». Но чаще всего так называемую «верхушку» — деньги, которые даются сверх оценочной стоимости, отнимал. Действовал нагло, так как желающие подзаработать на перепродаже машин всю правду не рассказывали — боялись ответственности за спекуляцию. Девять лет назад Водопьянов был задержан милицией и находился под стражей за перестрелку с вымогателями «налога» за нетрудовые доходы. При задержании сумел избавиться от оружия, в результате чего следствию не удалось доказать его виновность в стрельбе. Через день после освобождения из-под стражи Водопьянов скрылся из Москвы и затерялся. Изольда Лумпокольская исчезла раньше. Нынешнее место ее пребывания тоже неизвестно.

Антон Бирюков, ознакомившись со справкой информцентра, прихлопнул ладонью по столу:

— Не случайно фамилия Водорьяпов казалась мне какой-то искусственной. Это же подделка!

— Так точно, Игнатьич, — подтвердил Голубев. — В горотделе отыскали по моей просьбе старый паспорт Водопьянова. Исправления сделаны мастерски, специалистом. На глаз совершенно не заметны. Только с помощью техники выявили подделку. Так гражданин Водопьянов, получив паспорт нового образца, стал Водорьяповым. Изольда сменила фамилию, выйдя замуж за Аксенова, и мошенники как бы порвали связь с прошлым.

В разговор вступил Лимакин:

— Теперь понятно, откуда у Водопьянова-Водорьяпова семьдесят пять тысяч на сберкнижках и почему он их прятал. Как же нам отыскать тех вымогателей, с которыми «Кидала» стрелялся в Москве?

— Не перебрались ли они в Новосибирск?.. — высказал предположение Бирюков и посмотрел на Голубева. — Бывшего мужа Изольды нашел?

— Так точно, — Слава подробно пересказал содержание разговора с Анатолием Аксеновым.

Лимакин досадливо поморщился:

— Значит, Анна Ивановна видела Анатолия в Караульном. Какого же черта она наплела мне про новосибирского таксиста?

— Надо это выяснить у Анны Ивановны, — сказал Антон и обратился к молчаливо сидевшей Тимохиной: — Что, Леночка, показала экспертиза пули?

Тимохина достала из кофра упакованную в целлофан пулю и заключение экспертизы. По ее сообщению, стреляли из многозарядной маузеровской винтовки с расстояния не далее двух метров. Свинцовая самодельная пуля изготовлена из переплавленной охотничьей дроби. Патрон был заряжен бездымным порохом «Барс», имеющим повышенную убойную силу.

— Только импортного оружия нам и не хватало, — недовольно сказал следователь Лимакин.

— Рост стрелявшего определили? — спросил Бирюков.

Тимохина чуть замялась:

— Получается что-то странное. При стрельбе из винтовки с двухметрового расстояния человек должен быть ростом не ниже двухсот сорока пяти сантиметров. Это, конечно, абсурд. Криминалист Дымокуров предполагает, что стреляли сидя из кузова грузовой машины.

— Возле избушки и вообще в Выселках нет даже намека на след грузовика… — задумавшись, сказал Бирюков и вдруг спросил: — Лена, а если стрелявший сидел в седле, на лошади?..

— Да, Антон Игнатьевич, такое вполне возможно.

— Не Ложников ли?.. — глянув на Бирюкова, встрепенулся следователь. — Говорят, Виталий с коня не слазит…

— В колхозе — табун лошадей, и ездить верхом умеет почти каждый колхозник, — ответил Антон. — Давай, Петя, подумаем: откуда в нашем районе могла появиться немецкая винтовка?..

— Могу дать дополнительную информацию, — сказала Тимохина и достала из кофра другую целлофановую упаковку. — Вот еще одна пуля из той же винтовки, из которой совершено убийство. Она пролежала в сейфе около десяти лет. Это, Антон Игнатьевич, было, когда вы работали в областном управлении. Подполковник Гладышев купил зимой в магазине райпо лосиное мясо. Стал готовить фарш для пельменей и обнаружил в лосятине самодельную пулю. Мы посылали ее на исследование Дымокурову. Он тогда тоже дал заключение, что пуля из немецкой винтовки. Вчера провели идентификацию. Вывод: обе пули имеют характерные особенности одного и того же винтовочного ствола, а структурный состав их одинаков…

— Игнатьич, — сказал Слава Голубев, — по заданию Гладышева я пытался тот раз разобраться с пулькой. В общем, лицензионный отстрел лосей для заготовительной конторы райпо в ту зиму проводил районный охотовед. Стрелял боевыми патронами из карабина. Всего в разных урочищах, в том числе и в карауленском, добыл восемнадцать быков. Эту самодельную пульку, видимо, таскал в себе какой-то лось-подранок. А вот в каком урочище охотовед завалил того подранка, выяснить не удалось, потому что заготовленные туши пустили в продажу оптом.

— Винтовку не пробовали искать? — спросил Бирюков.

— Где ее найдешь, не имея ни малейшего ориентира. Появиться же в нашем районе она могла, по мнению Гладышева, только из трофеев. Подполковник рассказывал, что сразу после Отечественной войны через райцентр на Кузбасс ежедневно проходили десятки железнодорожных составов с военным металлоломом для переплавки в мартенах. Когда такие поезда останавливались на станции, мальчишки растаскивали и солдатские каски, и винтовки, и автоматы. Милиция не успевала отбирать у сорванцов боевое оружие. А эта винтовочка, видимо, у кого-то тайно сохранилась…

— Может, в Караульном?..

— Караульное я проверял. Там заядло охотились председатель Манаев, бригадир Клепиков и Тимофей Слабуха, работавший в ту пору токарем в колхозной мехмастерской.

— Какое у них оружие было?

— У первых двух — зарегистрированные новенькие двустволки двенадцатого калибра, а у Слабухи — перевязанная проволокой одностволка образца тысяча девятьсот затертого года. Но Тимофей Григорьевич хвалился, что никогда из нее не мажет. Долго мы с ним о житье-бытье говорили. В ружьях разбирается. Даже ремонтирует чужие, а свое содержит как попало.

— Кто из них лосей стрелял?

— Манаев с Клепиковым и друзья, приезжавшие к нему из райцентра и из Новосибирска.

— А Слабуха?..

— Нет, жаловался, что ни разу в жизни не добился лицензии на отстрел лося. Поэтому охотится только на зайцев, уток да на боровую дичь. Свежей зайчатиной меня угощал. Сильно постарел Тимофей Григорьич за последние годы. Признаться, совсем не узнал его в понятых. Да и он меня — тоже.

— О немецкой винтовке разговаривал с ним? — спросил Бирюков.

— Как же! Из такой винтовочки Слабуха стрелял на войне. Рассказывал, когда прорывались из окружения, в основном на трофейном оружии и выезжали. Говорил, дескать, прикладистая винтовка у немцев была, точная в стрельбе. Но наша отечественная трехлинейка надежнее.

Следователь усмехнулся:

— Патриот. Наши микрокалькуляторы — самые большие в мире.

— Не подначивай, Петя. Рассказываю, как было… — Голубев помолчал. — Манаев с Клепиковым по возрасту в войне не участвовали и о немецком оружии представления не имеют.

Бирюков посмотрел на Лимакина:

— Как в Караульном прошли похороны Водорьяпова… или Водопьянова? Не поймешь, какой фамилией его теперь называть.

— Звонил мне после обеда участковый, — ответил следователь. — Приезжих на похоронах не было. Народу собралось мало — люди заняты покосом. Манаев явился подвыпивши, всплакнул. Он теперь часто плачет. Мужики, копавшие могилу, в числе которых был и Тимофей Слабуха, посокрушались между собой, что, мол, традиционные поминки в колхозной столовой пройдут «на сухую». Изольда, кинув в могилу горсточку земли, сразу ушла с кладбища, не дожидаясь конца церемонии. Виталий Ложников вообще не был на похоронах, хотя в селе его сегодня видели.

— Что ж он не проводил напарника в последний путь?

— Сам об этом думаю…

Разговор затянулся. Наступил уже восьмой час вечера, когда на столе Бирюкова зазвонил телефон. Антон говорил недолго, точнее — больше слушал. Пообещав вскоре приехать, резко бросил телефонную трубку на аппарат:

— Изольда Аксенова повесилась…

Глава 12

Возле Дома культуры участковый Ягодин в окружении пожилых женщин беседовал с подростками, сидевшими у входа на широкой скамейке. Подкатил оперативный УАЗ, и участники следственно-оперативной группы во главе с Антоном Бирюковым выбрались из машины. Участковый тревожно стал рассказывать.

…Около семи вечера сельские подростки, игравшие в оркестре, пришли в Дом культуры на очередную репетицию. Ключи от комнаты, где обычно репетировали, находились у директорши. Ребята постучали в ее дверь. Ответа не дождались, хотя и видели, как Изольда, одетая в длинное черное платье и с черной косынкой на голове, входила в Дом культуры. Послонявшись по пустующему зданию, вновь начали стучать в комнату Аксеновой — опять никакого ответа. Заглянули в замочную скважину — там изнутри торчал ключ. Тогда решили посмотреть с улицы в прикрытое шторой окно, и через небольшую щелку им показалось, будто директорша сидит на полу в какой-то неестественной позе. Посоветовавшись, пошли к участковому. Ягодин в присутствии понятых ломиком открыл дверь комнаты и увидел, что Аксенова повесилась на длинном шелковом поясе, укрепленном под потолком за крюк, на котором держится люстра. Сразу побежал в колхозную контору и стал дозваниваться до районной прокуратуры.

— Пригласи понятых и пойдем разбираться, — выслушав участкового, сказал Бирюков.

Вместе с женщинами-понятыми оперативники, войдя в Дом культуры, миновали просторный вестибюль, затем небольшой коридорчик и остановились у приоткрытой двери. Шедший впереди всех Антон заглянул в комнату. Свисающие с оконного карниза плотные голубые шторы создавали полумрак. Бирюков подошел к окну и осторожно раздвинул шторы. Комната озарилась светом предзакатного солнца. Первое, что бросилось Антону в глаза — перехваченная петлей тонкая шея Аксеновой. Показалось, будто Изольда стоит на коленях. Только приглядевшись, Антон заметил, что колени не достают до пола всего два-три сантиметра.

«Не имитация ли?..» — мелькнула мысль, но когда он оглядел стоявший у окна стол, сразу подумалось, что Аксенова покончила с собой в состоянии опьянения. На столе стояли граненый стакан и две коньячные бутылки; одна — совершенно пустая, другая — опорожненная наполовину. Тут же валялись разорванная пачка из-под сигарет «Столичные», окурки, обгоревшие спички и раздавленный спичечный коробок. На углу стола белел небольшой листок бумаги с лежащей поверх него авторучкой. Жирной красной пастой, словно кровью, на листке была коряво нацарапана есенинская строчка: «Лучше уж от водки умереть, чем от скуки». Бирюков заглянул на обратную сторону листка. Это была повестка, приглашающая Аксенову в народный суд Центрального района Новосибирска по бракоразводному процессу, назначенному на сегодняшний день.

Следователь принялся отвязывать от укрепленного в потолке крюка шелковый пояс, использованный Изольдой для петли.

В комнату вбежал запыхавшийся Сергей. Не поздоровавшись, он сердитым взглядом окинул лежащий на полу труп, затем удивленно посмотрел на замусоренный окурками стол с коньячными бутылками и, встретившись глазами с Антоном, кивнул в сторону двери — выйдем, мол. Они вышли на улицу и присели на скамейку. Сергей растерянно сказал:

— Повело село на пропасть. Что ни день, то чудо… Я сейчас с Выселков. Сказал Виталию Ложникову, чтобы запер бычков в загон и немедленно скакал сюда.

— Зачем?

— Он кое-что знает об Изольде… Не могу, братан, понять, какая чехарда тут творится. При живом Водорьяпове Изольда делала вид, будто они хорошие друзья и только. Щебетала, веселилась. Даже смерть Леонида Николаевича вроде бы ее сильно не расстроила. Помнишь, как она явилась на допрос?.. Весь день тот как ни в чем не бывало на берегу пруда провалялась. Сегодня полдня гроб с телом Водорьяпова стоял в конторе — не пришла, чтобы минуту посидеть возле него. На кладбище заявилась в декольтированном вечернем платье, кстати, в том самом, в котором повесилась. Глянула в лицо мертвого друга, словно хотела убедиться, его ли хоронят, кое-как дождалась, когда опустили гроб в могилу, и улизнула. Ну, честное слово, никогда бы не подумал, что всего через несколько часов столь беззаботная особа сунется в петлю…

— За последние два дня она ни в чем не изменилась? — спросил Антон.

— Эти дни старалась на люди не показываться. Всего один раз, позавчера поздним вечером, когда шел из конторы, встретил ее возле дома Манаева. Была немножко навеселе. Наверно, по старой памяти заглянула к бывшему шефу, чтобы остограммиться. У Ивана Данилыча всегда поллитровка найдется. Он без этого уже не может.

— А Изольда могла?..

— О ее «возможностях» при Манаеве ты уже знаешь. Но с осени прошлого года, как я стал председателем, ни разу пьяной не видел. У нас с ней на эту тему длинный разговор состоялся, так сказать, с последним серьезным предупреждением.

Антон стал рассказывать о заключении экспертов насчет винтовки, из которой совершено убийство. Сергей внимательно выслушал его и пожал плечами:

— Никогда не слышал, что у кого-то из карауленцев есть или была немецкая винтовка. Вот цейсовский бинокль у Манаева видел. Однажды Иван Данилыч из окна председательского кабинета тайком разглядывал Изольду, загоравшую в символическом купальнике на берегу пруда.

— Откуда он у Манаева?

— Сказал, что у Тимофея Слабухи купил. А Тимофей Григорьич вроде бы с Отечественной привез в качестве трофея.

Узнав от Антона, что настоящая фамилия Водорьяпова — Водопьянов и о том, какими делами на пару с Изольдой тот занимался в Москве, Сергей «вообще отказался понимать что-либо».

— Ну Иван Данилыч!.. — досадливо махнул он рукой. — Завербовал в колхоз на мою голову столичных гангстеров! Представляю, какой разгон завтра устроит мне Пупынин, как только узнает еще об одной смерти в Караульном.

— К нему косяком идут анонимки на тебя, — сказал Антон.

— Это обиженные в доносы ударились. Всех бездельников в колхозе заставил заниматься общественно-полезным трудом. Баранов и тот вчера все-таки раздобыл чемерицу. Сегодня с утра вместе с ветеринаром лечит телят. Даже похороны пропустил.

— Смотри, как бы он не стал вместо тебя председателем, — намекнул Антон.

— Кто? Баранов?.. — удивился Сергей. — У Эдика для председательства в голове никогда не рассветало.

— Однако Пупынину он нравится.

— Это я знаю. У Михаила Михалыча удивительная способность — подбирать кадры не по деловым качествам. Очковтирателей любит до безумия. Удобно с ними о победах рапортовать. Тут, конечно, я не конкурент Баранову. Эдуард Федорович умеет врать не краснея.

— Кто же на тебя анонимки строчит?

— Знаешь, братан, ни один добросовестный работник на меня не пожалуется. За добросовестных стою горой. А лентяев буду крушить безжалостно. — Сергей глянул на часы. — Что-то Ложникова долго нет. Не винтовку ли в Выселках прячет? — И усмехнулся: — Шучу, товарищ прокурор…

Из дверей Дома культуры выглянул Слава Голубев:

— Игнатьич, следователь интересные документы нашел. Тебя с председателем колхоза на помощь зовет.

Братья Бирюковы разом поднялись со скамейки. Когда они следом за Голубевым вошли в комнату Аксеновой, Лимакин листал толстую подшивку каких-то бумаг, переплетенных в серую картонную обложку.

— Что такое? — с недоумением спросил Сергей.

— Оплаченные наряды на вспомогательные работы колхоза «Верный путь» за прошлый год, — ответил следователь.

— Как они к Изольде попали?

— Мне, председатель, тоже хотелось бы узнать, почему финансовые документы вместо бухгалтерии хранятся под кроватью у директрисы Дома культуры, — сказал Лимакин и указал взглядом на стоявший возле кровати черный портфель со взломанным замком: — Вот в нем лежали…

— Водорьяповский портфель!.. Кто замок сломал?

— На этот вопрос, видимо, могла ответить хозяйка квартиры.

Сергей попросил у Ломакина документы, быстро полистал их. Взглянув на корешок обложки, где синим фломастером была выведена крупная цифра 15, указывающая порядковый номер тома, он с удивлением проговорил:

— Это ж те самые наряды, которые милиция не вернула в бухгалтерию. Анна Ивановна Клепикова в истерике из себя выходила, а обэхээсник только руками разводил, дескать, пятнадцатого тома в глаза не видел.

— Как такая несуразица могла случиться? — недоверчиво спросил Лимакин. — При выемке служебных документов обычно составляется протокол с подробной описью.

Сергей нахмурился:

— О несуразице спроси бывшего начальника милиции Кролова. Под его личным руководством та «выемка» осуществлялась.

В разговор вмешался Голубев:

— Это правда, Игнатьич. Руководил операцией сам Кролов, но свою вину свалил на начальника ОБХСС, которому ни за что ни про что вкатили выговор.

Антон взял у Сергея подшивку и стал перелистывать наряды на столярные и плотничные работы, очистку навоза, изготовление каких-то ворот и дверей, ремонт крыши на ферме, перегрузку минеральных удобрений, подвозку и укладку щебня на дорогу к механической мастерской и многое-многое другое. Передав документы следователю, он сказал:

— Не забудь, как Кролов, включить в протокол выемки.

— Постараюсь не забыть, — невесело ответил Лимакин.

— Еще что интересное нашли?

— Паспорт, диплом с отличием об окончании Кемеровского института культуры, трудовую книжку, сберегательную — с суммой две с половиной тысячи, профсоюзный билет и вот это… — Лимакин протянул Бирюкову старый почтовый конверт, адресованный Изольде Аксеновой в Караульное.

Штемпели на конверте были трехлетней давности. Антон достал из конверта сложенный вчетверо тетрадный лист, исписанный с одной стороны убористым мужским почерком, и стал читать.

Обратного адреса на конверте не было. Только почтовый штемпель подсказывал, что отправлено письмо из Новосибирска.

— Кажется, Водопьянов? — спросил следователь.

— Надо найти образец его почерка, чтобы провести экспертизу.

Сергей, прочитавший письмо, загорячился:

— Даю стопроцентную гарантию, что не кто иной, как этот деляга писал!

— Твоей гарантии нам мало, — сказал Антон. — Найдется в конторе что-нибудь, написанное рукой Водопьянова?

— Арендный договор он лично писал, — Сергей вдруг глянул в окно. — Виталий Ложников наконец-то прискакал!

Бирюков посмотрел на следователя:

— Заканчивайте здесь, а мы с председателем побеседуем с Ложниковым на свежем воздухе…

Следователь понятливо кивнул.

За несколько суток, прошедших после убийства, Ложников так сильно осунулся, что, казалось, будто серьезно заболел. Одет Виталий был, как и прошлый раз, по-солдатски. На вопрос Сергея — почему долго не приезжал? — тихо ответил:

— Бычки привыкли пастись допоздна. Комолый — заводила ни в какую не идет в загон раньше времени. За ним все стадо на сторону воротит. Кое-как загнал.

— Уговорил я Тимофея Слабуху к тебе в арендную компанию, — сказал Сергей. — С завтрашнего дня старик готов включиться в работу. Но в Выселках ночевать не согласен. Боится.

— Переночевать — не проблема. Я сам переночую.

— Не боишься там после того, что случилось?

— Чего бояться… Топчан переставил — из окна уже не достанут. И внутренний замок на двери крепкий сделал.

— Значит, берешь Тимку-чекиста?

— Договор надо переделывать…

— Переделаем. Ты давай мне согласие, пока окончательно не дошел. Посмотри, на тебе лица уже нет.

— Аренда — это не забава. Потянет Слабуха на подряде?

— Потянет. Тимофей еще крепкий старик.

Ложников поправил на голове берет:

— Ну пусть с завтрашнего дня выходит пасти, а я покосом займусь. Без сена нельзя в зиму бычков оставлять. Привесов не будет.

По предложению Сергея сели на скамейку, и Ложников стал рассказывать. Вчера вечером, когда он приехал с Выселков домой на ужин, приходила к нему Изольда и забрала спиртное, купленное ко дню рождения Леонида Николаевича. Сказала, будто хочет на поминках налить тем из мужиков, кто копал могилу.

— Сколько и чего вы ей отдали? — спросил Антон.

Ложников покосился на Сергея:

— Я уже говорил председателю: две бутылки шампанского и две коньяка. Еще пятьдесят рублей, оставшиеся от водорьяповской сотни, тоже отдал. Мне чужие деньги не нужны.

— Долго Изольда у вас пробыла?

— Нет. Хотела открыть одну бутылку, чтобы вместе помянуть Леонида Николаевича. Я отказался. И без того голова болит. Она уговаривать не стала. Закурила сигарету и завела разговор о портфеле Водорьяпова. Хотя Леонид Николаевич и наказывал мне беречь тот портфель пуще глаза, я подумал: если хозяина нет в живых, то зачем мне чужие вещи?.. В общем, отдал…

Антон, стараясь не выдать повышенного интереса, попросил Ложникова рассказать об этом подробнее.

Что находилось в портфеле, Виталий не знал, так как замок был закрыт, а ключа к нему Водорьяпов не оставил. Принес Леонид Николаевич этот портфель Ложникову в конце прошлого года, когда окончательно договорились о совместной аренде, и сказал: «Витя, здесь наша с тобой сила. У меня, сам знаешь, колхозная квартира. Спрятать негде. У тебя — собственная усадьба, темных углов много. Запрячь портфель так надежно, чтобы самые пронырливые сыщики не нашли. И никому — ни звука! Поверь, польза от этого нам с тобой будет великая». — «А меня за такое хранение не посадят?» — пошутил Ложников. «Ни в коем разе, — ответил Водорьяпов. — Если дело дойдет до посадки, то закукуют многие, только не мы». Ложников молча провел Водорьяпова в кладовку, и тот сам спрятал портфель на дно фанерного ящика со старой обувью. После несколько раз спрашивал: «Как там, мыши не слопали портфельчик?». Раза три или четыре даже приходил проверять.

— Неужели, Виталий, ты не поинтересовался, что там было, в портфеле? — недоверчиво спросил Сергей.

— Однажды пробовал узнать, но Леонид Николаевич обиделся: мол, не лезь не в свои заботы. Твое дело — нагуливать бычков, мое — коммерция. Если не будем мешать друг другу, станем богатыми.

— Когда Водорьяпов принес к тебе портфель: до того, как ОБХСС обрушился на колхозную бухгалтерию, или после?

— После, когда мы уже арендный договор подписали.

Сергей вдруг подмигнул Антону:

— Эту загадку я разгадал! Рассказать?..

— После расскажешь, — сухо ответил Антон и сразу обратился к Ложникову: — Изольда не говорила, откуда ей стало известно, что портфель хранится у вас?

— Вообще-то она как-то неопределенно начала: «Витя, ты мне хоть маленько из водорьяповских денег отдашь?» Я говорю: «Сколько от сотни осталось, все до копейки тебе отдал». — «А где Ленечкин черный портфель?» — «Не знаю». — «Витя, не обманывай. Маруся Лыкова, бывшая в понятых, говорит, что при обыске квартиры Водорьяпова никакого портфеля не нашли. А я твердо знаю, что портфель с деньгами у него был». — «Ну и что?» — «Ничего, Витя. Отдай портфель, если крупных неприятностей не хочешь». Я подумал, зачем мне неприятности, их и без того хватает… Принес из кладовки портфель. Изольда сразу хотела его открыть, попросила ключ. Я сказал, что нету ключа. С тем она и ушла.

— Больше ее не видели?

Ложников замялся:

— В общем, ночью Изольда прибегала ко мне в Выселки. Была выпивши, шампанским от нее пахло. Ворвалась в избушку и сразу на горло: «Ты, гад, какую куклу в портфеле подсунул?! На хрена мне старые канцелярские бумаги вместо денег!..» — Ложников смущенно ухмыльнулся. — Даже крепче выразилась… В общем, такой злой я раньше никогда Изольду не видел. Удивился: «Чего лаешься? С цепи сорвалась?». Она пуще того: «Сознавайся, где деньги Водорьяпова?» — «Откуда мне знать, я не заглядывал в тот портфель». — «Брешь, душманский недобиток!» Меня будто взорвало. Не помню, как из избушки за дверь ее вытолкнул. Тогда она стала умолять: «Витя, ну хоть половину отдай. Завтра же из Караульного умотаюсь на все четыре стороны. Ну, хочешь, заночую с тобой? Витя, женись на мне, не пожалеешь!» У меня мороз по коже… Показалось, вроде Изольда умом тронулась. Больше часа вдалбливал, что никаких водорьяповских денег не видел. Всю ночь после этого глаз не сомкнул. Сегодня перед похоронами приехал в Караульное — Изольда у конторы стоит накрашенная, улыбается… Страшный сон какой-то, ничего не понимаю…

— Не разговаривали с ней? — снова спросил Антон.

— Да ну ее! Побоялся, развернул коня и галопом — в Выселки. Даже обедать дома не стал.

— Какие же деньги Аксенова искала?

— В этом мы с ней кое-как разобрались. Нынче весной, когда Леонид Николаевич продал «Ниву», он показывал Изольде полный портфель денег, но о том, что отдал эти деньги в колхозную кассу за «Беларусь», ни слова не сказал. Под конец ночного разговора Изольда вроде протрезвела, успокоилась… — Ложников покосился на Сергея. — А недавно примчался в Выселки председатель и оглушил меня, дескать, повесилась…

— Если один портфель Леонида Николаевича хранился у вас с осени прошлого года, значит, у него был другой, такой же? — спросил Антон.

— Не было, — вместо Ложникова ответил Сергей. — Когда Водорьяпов ездил продавать «Ниву», он у меня брал. У нас с ним одинаковые портфели были.

На вопрос о немецкой винтовке Ложников ничего сказать не мог. Он никогда не охотился.

Проводив Виталия к следователю, чтобы тот запротоколировал его показания, Антон повернулся к Сергею, сел рядом с ним на скамейку и сказал:

— Вот теперь выкладывай свою «разгадку» с портфелем.

— Она проще пареной репы, — быстро заговорил Сергей. — Анна Ивановна блестяще надула начальника милиции с помощью Водорьяпова. Дело происходило так… Когда Кролов нагрянул в колхозную контору, мы с Водорьяповым разговаривали в коридоре. В правой руке Леонид Николаевич держал тот самый, его собственный, черный портфель. Не успели обэхээсники войти в бухгалтерию, оттуда выскочила Клепикова с пачкой документов. Сначала сунулась к двери участкового, но быстро передумала и, покосившись на Водорьяпова, нырнула в кабинет зоотехника Баранова. Через какую-то секунду вышла из кабинета с пустыми руками и раскричалась до истерики. Я стал успокаивать Анну Ивановну, а Водорьяпов внезапно вспомнил, что ему надо перед отъездом что-то срочно спросить у Баранова, и зашел к зоотехнику. Там, видимо, и сунул в портфель подшивку с нарядами. Странно, почему он не отдал документы в бухгалтерию, когда все затихло…

— Баранова надо вызывать, — сказал Антон.

— Он же на летнем пастбище. Это в тридцати километрах от Караульного. Собирался там пожить с пастухами, телят полечить.

— Организуй, чтобы завтра был здесь.

— Организую…

Глава 13

Антон Бирюков, Лимакин и Слава Голубев остались ночевать в Караульном. В шесть утра, разбуженный занудливо пискливым карманным будильником «Луч», Сергей громко скомандовал подъем.

День, как и предыдущие, выдался отличным, без единого облачка. Громко отфыркиваясь, умывались во дворе колодезной водой, от которой, по словам Сергея, бодрость наступает лучше, чем от кофе. Вскипятив чайник, по-холостяцки наскоро позавтракали хлебом с домашним маслом, и все четверо отправились в колхозную контору. Возле конторы участковый инспектор разговаривал с моложавой женщиной в белом халате. Лицо женщины показалось Антону знакомым.

— С кем это Андрюша?.. — спросил он Сергея.

— С фельдшерицей нашего медпункта Марусей Лыковой. Забыл? Соседка Водорьяпова, понятая при обыске его квартиры.

— Издали не узнал. Кстати, не забудь послать нарочного за Барановым.

— Я склерозом не страдаю.

— Это хорошо. Клепикова когда на работу приходит?

— Обычно к девяти часам. Сейчас Анна Ивановна или на своей пасеке-кормилице с пчелками шаманит, или Макарычу в больницу харчи повезла.

— Она даже пчелами сама занимается?

— Я тебе говорю: мужик в юбке.

— Манаева где найти?

— Иван Данилыч охраняет склад горюче-смазочных материалов. Ночью — в сторожке спит, днем — дома отсыпается.

— Тяжелая работа, — усмехнулся Антон. — Тимофей Слабуха мне тоже сегодня понадобится.

— Чекист обещал к восьми подойти, чтобы узнать окончательное решение Ложникова насчет совместной аренды.

— У тебя кабинет долго будет занят?

— Проведу утреннюю планерку, и можете занимать. А пока в кабинете участкового поработайте.

— Там слышимость, как в филармонии.

— Баранова нет, через стенку подслушивать некому.

Разговаривая, подошли к конторе. Участковый в ответ на приветствие козырнул и сразу указал взглядом на фельдшерицу:

— Мария вот интересное об Аксеновой знает…

— Ну чего там интересного! — вроде испугалась Лыкова. — Ничего я не знаю, всего лишь предполагаю.

— Для следствия и предположения интересны, — сказал Бирюков и пригласил Лыкову вместе со всеми зайти в кабинет участкового.

В начале беседы Лыкова то ли смущалась, то ли чего-то побаивалась. На вопросы отвечала сбивчиво. Антон не торопил, и в конце концов Мария заговорила смелее. Рассказанное ею на самом деле представляло большой интерес.

…Вечером после обыска в квартире Водорьяпова Изольда Аксенова приходила к Лыковой домой. Сначала посокрушалась о несчастье. Потом стала расспрашивать Лыкову, не появлялись ли у Леонида Николаевича накануне убийства неизвестные люди. Лыкова ответила, что не видела никого, кроме своих деревенских. Тогда Изольда заговорила об обыске, мол, чего следователи искали в квартире Водорьяпова и что нашли? Особенно интересовалась, сколько наличных денег обнаружили у Леонида Николаевича и сколько на сберкнижке. Ну а больше всего Изольду интересовал какой-то черный портфель…

— Что вы рассказали Аксёновой? — спросил Антон.

Лыкова чуть помялась:

— О сберегательных книжках, которые нашли в тайнике под книгами, и о наличных деньгах я, честное слово, не сказала Изольде. Меня ведь предупреждали перед обыском, что распространяться об этом на людях не нужно. Ну а о черном портфеле что я вообще могла сказать, если его не было.

— И Аксенова прекратила расспросы?

— Нет, она долго про портфель выпытывала. Даже спрашивала, мол, в ту ночь, когда убили Водорьяпова, не утащил ли кто портфель тайком из квартиры? Ну я ответила, что ничего подозрительного в соседней квартире не слышала. «Но куда же подевался портфель, если следователи не нашли его?» — снова спросила Изольда. «Наверное, сам Леонид Николаевич к кому-то унес». — «К кому, Маруся?» — «Да, возможно, тому же Виталию отдал. Леонид Николаевич с Виталием теперь на совместной аренде». Это я предположительно сказала насчет Ложникова, но Изольда, подумала-подумала и тоскливо говорит: «Витя, конечно, ни копейки мне не отдаст, а я ведь, откровенно говоря, много лет была неофициальной женой Ленечки. Совместные планы у нас с ним были. Но как теперь доказать мое право на наследство?» Посидела молча еще с минуту, попросила таблетку снотворного и ушла.

— Раньше она часто к вам приходила?

— Когда при Манаеве с выпивкой было свободно, ни разу не заглядывала. А как только новый председатель запретил пьянство, иногда прибегала по вечерам. За снотворным. По-моему Изольда настолько втянулась в алкоголь, что без спиртного не могла заснуть… — Лыкова робко глянула в глаза Антону. — Я об этом сужу еще и по словам Леонида Николаевича. Однажды, помню, спросила его: «Чего вы, такой интересный непьющий мужчина, бобылем живете?» Он вроде удивился: «На какой невесте здесь жениться?» — «Да хотя бы на Изольде Аксеновой, — говорю. — Вон какая энергичная женщина! Молодая, красивая, веселая. Куда вам еще лучше невесту?» Водорьяпов захохотал: «Изольда все пропьет, гармонь оставит, танцевать меня заставит. А я под чужую дудку плясать не умею».

— О самоубийстве Аксенова не заговаривала?

Лыкова задумалась:

— Напрямую — нет, не заговаривала. Так, что-то неопределенное намекала, мол, теперь и без денег, и без мужского покровительства, хоть помирай. Я, помнится, возразила: «О чем говоришь? Живешь без забот, сама себе барыня. Не нравится в деревне — поезжай в город. Там мужиков — располным-полна коробушка. Только глазом подморгни — инженера подцепишь или кандидата наук. Я вон своего; алкаша с треском выгнала, с двумя ребятишками осталась и то нюни не распускаю». Изольда вздохнула: «Если б у меня ребенок был, может и я бы какую цель имела; А так — живу, словно кукушка. Только небо куревом копчу. Тоска зеленая — не жизнь». Вот такой разговор еще состоялся. Однако ушла Изольда от меня, хотя и невеселая, но не сказать, чтобы совсем уж горем убитая. Ни за что бы не подумала, что она такое отмочит…

Закончив писать протокол, Лимакин облегченно пошевелил уставшими от напряжения пальцами и протянул Лыковой два стандартных листа:

— Прочитайте, Мария, внимательно. Если нет возражений, подпишите.

Лыкова быстро прочла протокол, молча расписалась и глянула на Антона:

— Честное слово, больше ничего не знаю.

— И на этом спасибо, — сказал Антон.

Когда фельдшерица вышла из кабинета, Лимакин, словно размышляя, заговорил:

— С гражданкой Аксеновой, по-моему, все ясно: лопнувшая, как мыльный пузырь, розовая мечта о красивой жизни в Крыму, алкогольная горячка и… петля на шее. Зато по убийству Водопьянова-Водорьяпова чем дальше, тем глубже в дебри влазим…

— Коллективом, Петя, из любых дебрей выберемся. Коллектив — это… — оптимистично начал глядевший в окно Слава Голубев и вдруг, оборвав фразу, воскликнул: — Игнатьич! Тимофей Слабуха к конторе топает.

— Позови его сюда, — попросил Антон.

Слава, чуть не опрокинув стул, на котором только что сидела Лыкова, устремился в коридор. Вскоре он широко распахнул дверь кабинета и услужливо пропустил впереди себя нерешительно затоптавшегося у порога Слабуху. На этот раз старик был чисто выбрит и совершенно трезв. Только глаза его, как и прежде, смотрели настороженно-угрюмо. Усевшись на предложенный Бирюковым стул, Слабуха недовольно проговорил:

— Мне, ребята, некогда балакать. К председателю по делу зайти надо.

— Постараемся долго не задерживать, — сказал Антон. — Нам, Тимофей Григорьевич, хотелось бы получить у вас консультацию по немецкой винтовке. Что это за штука такая?

Слабуха нахмуренно уставился в пол:

— Я не оружейник, чтобы по таким вопросам консультировать следователей.

— Но говорят, вы хорошо в оружии разбираетесь.

— Говорят, в Москве кур доят, — пробурчал старик, однако тут же добавил: — Когда помоложе был, разбирался. Теперь и глаз не тот стал, и руки, как крюки. А в чем дело?

— Дело серьезное, Тимофей Григорьевич… — Антон помолчал. — Экспертиза показала, что Водорьяпова убили из винтовки немецкого образца.

Слабуха еще больше нахмурился:

— Откуда в нашей глухомани такое оружие взялось?

— Вот и мы над этим головы ломаем. Может, после войны кто-то из демобилизованных завез?..

— Винтовка — не иголка, чтобы ее незаметно в такую даль привезти.

— Но ведь немецкий бинокль вы привезли…

— То бинокль. Такую трофейную ерунду разрешалось демобилизованным брать. Одежду, фотоаппараты или другую житейскую дребедень тоже брали. Что же касается оружия, было строжайшее указание: сдать все до последнего пустяка.

— Куда вы дели тот бинокль? — не давая собеседнику слишком далеко уклоняться, спросил Антон.

— Манаев выцыганил всего за сто рублей до хрущевской реформы. Иван Данилыч тогда лосей крупно промышлял.

— Тимофей Григорьевич, с какого расстояния обычно стреляют лося? — поинтересовался Антон.

— Это от формы пули зависит, — ответил Слабуха. — Круглая пуля уверенно бьет на дальности до шестидесяти метров. А ежели взять жакан, то можно завалить самого матерого сохатого метров с семидесяти и даже поболее.

— Кроме дальности, чем удобна та или иная пуля?

— Круглой удобно стрелять в зарослях кустарника или камыша. Она не отклоняется, когда зацепит ветки, и не меняет своей формы при этом. А жакан хорош тем, что при ударе в зверя разворачивается и увеличивает поражение. Однако из-за этого же свойства жакановские пули непригодны для стрельбы в кустарниках и других зарослях. Они рикошетят, ударившись об ветки, и улетают в сторону от цели.

— А винтовочные?

— В густом кустарнике винтовочная пуля тоже может срикошетить, но зато дальность стрельбы из винтовки не сравнить с ружейной. Когда у охотника точный глаз да винтовка пристреляна, можно и за сто пятьдесят метров сохатого уложить.

— Значит, с винтовкой удобнее промышлять лося? — спросил Антон.

— Это и ежику понятно.

— А почему самодельные свинцовые пули применяют при стрельбе лосей из винтовок?

Слабуха усмехнулся:

— Ну, когда нет боевых патронов, то приходится свои делать. Тут надо только выверить точную норму пороха да вес пули, чтобы убойную силу не потерять.

— Выходит, для той же немецкой винтовки можно самому сделать патроны?

— Невозможного ничего нету. У немецкого патрона лишь одна закавычка. Капсюльное отверстие у него по диаметру меньше нашего. Стало быть, наш отечественный капсюль в немецкую гильзу не вгонишь, ежели не расширить для него место.

— Как это сделать?

— На токарном станке можно расточить отверстие… — Слабуха словно осекся.

— Вам приходилось растачивать? — заметив его «оплошку», быстро спросил Бирюков.

Старик затянул с ответом, но все-таки сказал:

— Давно было, еще в пятидесятые годы. По просьбе Манаева растачивал десятка полтора немецких гильз. Тогда я токарничал в мехмастерской, ну и… чего душой кривить, не смог отказать председателю колхоза в таком пустяке.

— Значит, Манаев уже в пятидесятые годы постреливал такими патронами? — еще не веря в удачу, опять спросил Антон.

Слабуха угрюмо хмыкнул:

— Ежику понятно, что не для елочных игрушек Иван Данилыч готовил те гильзы.

— Тимофей Григорьевич, — внезапно заговорил Слава Голубев, — помните; лет десять назад вы угощали меня зайчатиной и мы долго беседовали о винтовках?..

Старик исподлобья глянул на него:

— Ну, припоминаю.

— Что ж вы в тот раз мне этого не рассказали?

— Ты о патронах не спрашивал. Тебе хотелось узнать, у кого из карауленцев есть немецкая винтовка, а я таковой в Караульном не видел.

— Но ведь гильзы Манаеву растачивали до того разговора. Могли хотя бы намекнуть…

Слабуха качнул головой:

— Ух, какой смелый!.. Что в ту пору от моего намека изменилось бы? Манаев тогда председателем колхоза был в самом расцвете. Пусть ты даже и нашел бы у него винтовку, все равно ни шиша с ним не сделал, а мне в отместку за «намек» житья бы не стало. Иван Данилыч не таких соколиков, как я, в бараний рог скручивал.

— Если бы милиция тогда изъяла винтовку, убийство в Выселках не совершилось бы.

На угрюмом лице Слабухи появилась растерянность:

— Да у Манаева, возможно, этой винтовки и не было.

— То есть как не было?..

— Вот так, обыкновенно… Иван Данилыч говорил, что те гильзы нужны какому-то другу.

Голубев, похоже, хотел что-то возразить, но Бирюков остановил его:

— Хватит, Слава, рассуждать на тему: «Что было бы, если»… — И вновь обратился к старику: — Тимофей Григорьевич, можете точно вспомнить, в каком году растачивали гильзы?

Старик задумался:

— А в каком была хрущевская денежная реформа?

— По-моему, в шестьдесят первом.

— Разве не в пятидесятые годы?

— Нет, — Антон, пошарив по карманам, нашел пятирублевую купюру и показал Слабухе: — Смотрите, тысяча девятьсот шестьдесят первый год указан.

— Без очков мелкие буквы не различаю, — Слабуха виновато вздохнул: — М-м-мда, значит, обмишулился я. Не в пятидесятых годах это было, а в январе шестьдесят первого. Почему запомнил? Манаев мне за работу бутылку поставил. И покупал ее уже за новые деньги. Старыми поллитровка стоила двадцать один двадцать. Иван же Данилыч заплатил всего два рубля двенадцать копеек. Мы еще посмеялись с ним, дескать, совсем водка подешевела, почти задарма пьем.

— Фамилию или имя того друга, которому делал гильзы, Манаев не говорил?

— Об этом не было разговора. После работы прямо в мастерской быстренько распили поллитровку и разошлись.

— Других «винтовочных» заказов не выполняли?

— Еще формочку для отливки пули вытачивал. Провозился долго — надо было калибр тютелька в тютельку соблюсти. Но все-таки сделал удачно.

— И все?..

— Все. Чего не было, про то сочинять не стану. — Старик хмуро посмотрел на часы. — Как бы мне председателя не проворонить. Он, неугомонный, круглый день челноком туда-сюда мотается…

— Сейчас следователь запишет ваши показания и можете быть свободным, — сказал Антон. — Кстати, если насчет арендного подряда хотите с председателем переговорить, то Виталий Ложников согласился взять вас напарником.

Слабуха вроде повеселел:

— Раз согласился, то станем работать. Лишь бы поскорее Анну Клепикову, чтоб ей тошно стало, на пенсию выгнали. А то опять с оплатой не разберешься.

— Она ведь теперь не главным бухгалтером…

— Эта баба и в экономистах прежнюю политику зажима крестьянина гнет.

— Тимофей Григорьевич, а у Водорьяпова с Клепиковой не было стычек по оплате? — внезапно спросил Бирюков.

Старик пожевал губами:

— Видишь, в чем тут дело… Леня наизусть знал все законы. Анна Ивановна, бывало, чуть против него взбрыкнет, он сразу — параграфом ее по носу! И деваться бабе некуда. Леня ушлый насчет этого был. К физическому труду, прямо скажу, с ленцой относился, но по части законов и пронырливости равных Водорьяпову в Караульном не было. Оттого Клепикова и не задирала перед ним хвост.

— Лично вы хорошо его знали?

— Неплохо. В первый год, когда Водорьяпов здесь объявился, он квартировал у меня. Ждал, пока колхозный дом достроят. Дело к зиме катилось. В одно из воскресений старуха моя в райцентр уехала, внуков проведать, а я по первому снежку отправился утречком с ружьишком зайцев потропить. Завлекся на охоте до темноты. Вечером вхожу в избу — холодрыга, хоть волков морозь. А квартирант мой завернулся в овчинный тулуп и на диванчике кемарит. Спрашиваю: «Леня, ты что это печку не протопил?» — «Дровишек, Григорьич, наколотых не нашел». — «Чурок пиленых — полон двор, топор — в сенях. Взял бы да наколол». — «Об этом, Григорьич, я не догадался»… — Слабуха исподлобья с усмешкой глянул на Антона. — Видишь, какой «недогадливый» на физическую работу был…

— А как Водорьяпов к директрисе Дома культуры относился?

— В то время, когда у меня квартировал, никак. Вроде бы косил на Изольду глаз, но не ухаживал за ней. Это они снюхались после смещения Манаева.

— В селе что-нибудь говорят об убийстве Водорьяпова? — снова задал вопрос Антон.

— В первые дни ничего не говорили. Теперь несут всякую околесицу.

— Что, например?..

— Сошлись вроде бы на том, будто городские таксисты прибили Леню за старые грехи.

— От кого вы слышали?

— От мужиков, с которыми могилу копал. Им же вроде Иван Данилыч Манаев такую байку рассказывал.

— Сами не верите в такое?

Старик пожал плечами:

— Тут хоть верь, хоть не верь. Три года с лишком Водорьяпов жил в Караульном, не тужил. Стоило за арендный подряд взяться — на тебе, Леня, подарок ко дню рождения…

Колхозная контора постепенно стала заполняться служащими. Захлопали двери кабинетов, в коридоре послышались голоса. Видимо, закончилась утренняя планерка.

Лимакин задал Слабухе еще несколько уточняющих вопросов и протянул ему листки протокола. Слабуха дрожащей рукой накорябал под показаниями подпись и сразу заторопился к председателю.

Антон Бирюков отправил участкового Ягодина за Манаевым. Попутно попросил его узнать в бухгалтерии, не появилась ли на работе Анна Ивановна Клепикова. Вышедший из кабинета Ягодин буквально через минуту вернулся и отдал Бирюкову небольшой листок.

— Анна Ивановна спозаранку приходила домой к секретарше Люде, — сказал участковый, — и оставила у нее записку для председателя…

На половинке листа машинописной бумаги канцелярским почерком было написано:

«Сергей Игнатьевич, я срочно уезжаю, чтобы отвезти Георгия Макаровича в областную больницу. У него совсем плохо стало с головой. Оформите мне на два дня отпуск без содержания. Вчера много раз пыталась к вам зайти для личного разговора, но вы были заняты со следователями».

Бирюков молча передал записку Лимакину и повернулся к участковому:

— Не мешкая сходи за Манаевым, пока Иван Данилович тоже куда-нибудь не уехал.

Не успел участковый закрыть за собой дверь, в нее тут же заглянул возбужденный Сергей:

— Кабинет свободен, можете занимать. Скоро вернусь!

— Куда торопишься? — спросил Антон.

Сергей хлопнул ладонью по карману джинсов с торчащей оттуда газетой:

— Районная пресса подает тревожный сигнал. Надо срочно разобраться с доярками…

Глава 14

Иван Данилович Манаев с тяжелым вздохом опустился на предложенный стул и сокрушенно сказал:

— Вот, шут побери, заварилась у нас каша. Не успели одного зарыть — другой гроб строгать надо.

— Да, подобранные вами кадры оказались с сомнительным прошлым, — проговорил Бирюков.

Манаев моргнул заплывшими глазками:

— Пока я возглавлял колхоз, они работали добросовестно. Не пойму, какая вожжа им под хвост попала. Видать, к новым условиям не приспособились…

Антон заговорил об Аксеновой. Иван Данилович без утайки рассказал, что накануне дня похорон Водорьяпова поздно вечером она приходила к нему, чтобы поговорить о Леониде Николаевиче. За ужином попросила чего-нибудь выпить. Манаев достал бутылку водки, привезенную днем из райцентра, и вдвоем незаметно «уговорили» ее.

Изольда сказала, что кто-то из старых врагов свел с Леонидом Николаевичем счеты. Потом она призналась, что сама во многом виновата. Мол, проболталась подругам в новосибирском ресторане о своем нынешнем адресе. А подруги дали адрес бывшему мужу, который недавно привез ей повестку в суд для расторжения брака. Вот муженек по злобе, наверно, передал адрес врагам Леонида Николаевича.

— «Враги» из таксистов? — спросил Бирюков.

— Изольда конкретно ничего не говорила. Про таксиста мне Анна Ивановна Клепикова рассказала, как ехала с черным усатиком от агропрома на вокзал. Из таких двух рассказов я и сделал вывод относительно таксистов, — быстро ответил Манаев и, встретившись со взглядом Антона, смутился: — Не верите в мое предположение?

— Может, и поверил бы, Иван Данилович, да убили-то Водорьяпова… из немецкой винтовки.

— Разве не из револьвера?

— Нет. Что любопытно, самодельная свинцовая пуля отлита из охотничьей дроби… — сказал Антон и опять умышленно сделал паузу.

Манаев всплеснул пухлыми руками:

— Гляди, как хитро замаскировались, разбойники! Где это они выкопали иностранную винтовку?

— Не у вас?.. — в упор спросил Бирюков.

И без того узкие глаза Манаева совсем стали щелками, словно он хотел зажмуриться от внезапно охватившего его страха:

— Вы чего такое говорите?! Я никогда не имел запрещенного оружия. Можете проверить… Скрывать не стану, есть у меня разрешение милиции на владение двуствольным дробовиком, с которым охотился много лет подряд. К слову сказать, как с председательством неприятности начались, всю охоту забросил. Зачем мне в придачу к хорошему ружью поганая винтовка?

— И винтовочных немецких гильз у вас не было?

— Нет, нет! Никогда не было.

— А вот Слабуха нам рассказывал, как по вашей просьбе растачивал на токарном станке у гильз для немецкой винтовки капсюльное отверстие.

— Ничего не знаю! — решительно отказался Манаев. — Это чекист небылицу наплел на меня. Ей-богу, наплел!

— Зря, Иван Данилович, все категорически отрицаете. Это было в январе шестьдесят первого года. В благодарность за выполненную работу вы со Слабухой распили в мастерской бутылку водки, купленную за два рубля двенадцать копеек новыми деньгами. И еще пошутили, будто водка подешевела…

— Вот память у Тимофея! — смущенно воскликнул Манаев. — Надо же так крепко запомнить, а?.. У меня совсем тот случай из головы вылетел.

— Что это за гильзы были? — спросил Антон.

— Кто их знает… припоминаю, вроде Вениамин Юрьевич Шурыгин из областного управления сельского хозяйства просил меня довести до ума несколько патронов, в которые наши охотничьи капсюли не входили.

— Форму для отливки пули тоже он просил выточить?

— Ясно дело! Коли товарищ Шурыгин патроны приспосабливал, так и пули ему нужны были.

Бирюков повернулся к молчаливо сидящему Голубеву:

— В каком году Вениамин Юрьевич стал работать в областном управлении?

— Минуточку… — Голубев торопливо вытащил из кармана записную книжку. — Шурыгин появился в облсельхозуправлении с июня семьдесят второго года. До этого был директором совхоза в Томской области.

— Неувязка получается, Иван Данилович…

— Вот, шут побери, кто же об этом меня просил?.. Кто-то из новосибирцев или из райцентра… Нет, не могу вспомнить.

— Если не вспомните, придется вам самому отвечать, — сухо сказал Антон.

— А как докажете? Я возьму и напрочь откажусь…

Бирюков посмотрел в настороженно прищуренные глаза Манаева:

— Иван Данилович, вы не ребенок и прекрасно понимаете, что убийство человека — не пустяк, который можно списать на хозяйственные убытки. Следствие продлится до тех пор, пока не выяснится истина.

— Хотите записать меня в убийцы?

— Записывать еще рано, но подумайте сами: если у вас были немецкие гильзы, значит, была и винтовка. Или не так?..

Манаев опустил голову. Словно астматик, тяжело задышал.

— Так, товарищ прокурор, так… — с трудом проговорил он. — Была у меня винтовочка, да… сплыла.

— Давайте по порядку. Где ее раздобыли?

Кое-как отдышавшись, Иван Данилович стал рассказывать. Родился он в селе Караульном. В сорок первом году, когда началась Отечественная война, закончил второй класс сельской школы. В райцентре проживал его двоюродный брат-одногодка. Каждое лето Гаврик, так звали брата, приезжал в Караульное, где в военную годину жилось трудновато, но картошки хватало вдоволь.

Году в сорок пятом или сорок шестом Гаврик прикатил в Караульное на велосипеде. Привез в мешке немецкую винтовку и две солдатские каски, доверху набитые патронами. Нашел он все это в железнодорожном вагоне с трофеями. Винтовка оказалась отличной. Манаев со ста метров запросто сбивал из нее глухаря первым же выстрелом. Зимой планировали добывать лосей, но в азарте расстреляли за месяц все патроны. Остались пустые гильзы. Хотели зарядить их охотничьим порохом с самодельными пулями, да капсюли наши не подошли. Спрятали винтовку под крышей сеновала и забыли про нее.

После семилетки Манаев закончил курсы ветеринарных фельдшеров и стал трудиться в родном колхозе. Был молодой, энергичный, спиртным не увлекался. В середине пятидесятых годов, когда в сельском хозяйстве начались реформы, двадцатипятилетнего ветеринара по рекомендации районных властей единогласно избрали председателем колхоза. Дипломов о высшем образовании тогда не требовалось. Главное внимание обращали на то, умеет ли человек руководить.

Когда Манаев возглавил колхоз, к нему потянулись разные начальники от районных до областных. В основном ехали в «Верный путь» любители поохотиться. Отстрел лосей к тому времени уже ограничили лицензиями. Но высокопоставленных товарищей эти ограничения не касались. Сопровождая гостей по окрестным лесам, Манаев сам пристрастился к охоте. И тут, спустя много лет, Иван Данилович вспомнил о немецкой винтовке. Заминка вышла с патронами. Раздобыть их оказалось не под силу самым влиятельным друзьям. Выручил колхозный токарь Тимофей Слабуха, взявшийся расточить сохранившиеся у Ивана Даниловича гильзы…

— Где же теперь эта винтовка? — спросил Антон.

— В конце семидесятых годов отдал Вениамину Юрьевичу.

— Иван Данилыч! — воскликнул Слава Голубев. — Я о Шурыгине все разузнал. Вениамин Юрьевич был пьяница, взяточник, но охотой никогда в жизни не увлекался.

— Не могу с вами согласиться. Шурыгин часто выезжал за компанию на лосей и пострелял из той самой винтовки изрядно. Честно сказать, стрелок был никудышный. Лично ни одного лося не завалил, только подранков делал. Беда в том, что любил перед охотой рюмочку пропустить, а с пьяных глаз, известно, хорошо не прицелишься.

— Может, по пьянке он действительно охотился «за компанию», но оружия у него никогда никакого не было, — настойчиво сказал Слава. — Так что сочиняйте о ком угодно, только не о Вениамине Юрьевиче.

— Вот, пень старый, опять промашку дал. Совсем никудышная память стала, особенно когда волнуюсь.

— Говорите правду, и волноваться не надо будет, — посоветовал Антон.

— Без волнения такое не расскажешь.

— Что «такое»?

— Ну, как же… Незаконно хранил винтовку, из которой, по вашим словам, убийство совершено, а ее, стыдно признаться, у меня украли…

Это был уже иной, более сложный для следствия поворот, и Антон Бирюков стал выяснять, насколько Иван Данилович искренен в своем новом «признании». Тот опять ударился в прошлое и принялся рассказывать, как в семьдесят девятом году переселялся из пришедшей в негодность хатенки в новый двухэтажный особняк. Помогали ему перевозить вещи колхозники, но кто конкретно — теперь уже вспомнить трудно. Винтовка вместе с патронами в холщовом мешочке из-под дроби была упрятана в брезентовый чехол. Ружье же с боеприпасом хранилось в специальном металлическом шкафчике, под замком. Примерно через полмесяца после новоселья хватился — ружье на месте, а чехла с винтовкой нет. Выяснять у помогавших колхозников побоялся, так как чувствовал ответственность за незаконное хранение нарезного оружия и не захотел рисковать. Таким образом винтовка канула в неизвестность.

— Неужели ни одного из помощников не запомнили? — недоверчиво спросил Антон.

— Кроме Тимофея Слабухи да Гоши Клепикова, считай, никого не помню. Выпивши был, — Манаев тяжело вздохнул. — Положа руку на сердце, подозревал тогда, что Слабуха тайком уволок винтовку. Между нами говоря, чекист втихомолку постреливал тогда лосей, а ружьишко имел неважнецкое…

— А Клепиков не мог унести?

— Нет, не мог.

— Почему?

— Во-первых, Гоша сильно меня уважал. Во-вторых, трусил из винтовки стрелять. Он, кроме собственного дробовика, никакого оружия не признает.

— Что о нем можете сказать как о человеке?

— Да что про Гошу скажешь… Недоразвитый, но по исполнительности — лучшего бригадира не сыскать. С новым председателем Гоше, ясно дело, не сработаться. Ему любое пустяковое задание надо разжевать и в рот положить.

— А в охотничьих делах как?..

— Только в компании и только по подсказке. Гоша у нас в основном загонщиком был да туши убитых лосей разделывал. Грузчик опять же незаменимый. Силой бог его не обидел.

— Стреляет хорошо?

— Почти никогда не стрелял. Надеялся, что другие зверя завалят. По стрельбе Изольда Аксенова мастерица была. Из дробовика, на спор с Вениамином Юрьевичем, с пятидесяти метров подброшенную пустую поллитровку вдребезги разносила.

— Она тоже с вами охотилась?

— Непременно, когда Вениамин Юрьевич приезжал. Девка в таежном краю выросла.

— Из винтовки Аксенова стреляла? — внезапно спросил Антон.

Иван Данилович растерянно заморгал:

— К тому времени, когда Изольда здесь появилась, винтовку у меня уже украли.

К концу разговора Бирюков твердо убедился в одном: сейчас винтовки у Манаева нет. Антон попросил Лимакина предъявить Ивану Даниловичу подшивку нарядов, обнаруженных в квартире Аксеновой. Манаев, слюнявя палец, равнодушно полистал переплетенный фолиант и пожал плечами.

— За бухгалтерские документы в прошлом году отвечала Анна Ивановна Клепикова. С нее и спрашивайте, как она прошляпила деловые бумаги.

— Ваше какое мнение на этот счет? — спросил Бирюков.

— От моего мнения теперь ничего не зависит. Затеял ту противозаконную акцию небезызвестный вам товарищ Кролов. За что и поплатился. Не зря в народе говорят: не рой яму другому — сам в нее угодишь.

— Вы знали об исчезновении этих документов?

— Я знал, что Кролов полностью изъял прошлогодний бухгалтерский архив. После Анна Ивановна жаловалась, будто милиция вернула не все документы. Разбираться я не стал. Зачем влезать в чужие заботы?.. Теперь моя забота — стеречь склад.

— Кто же все-таки утащил у вас винтовку? — внезапно вернулся к прежней теме Антон.

Манаев торопливо развел руками:

— Не знаю. Но я хочу сказать, ведь таких винтовок немцы не один миллион изготовили. Может быть, что моя винтовочка, хотя она и украдена, с этим убийством не связана.

— Конечно, немецких винтовок много, — согласился Антон. — Однако, Иван Данилович, скажу вам любопытную деталь: точно такую самодельную пулю, какой убит Водорьяпов, десять лет назад обнаружили в лосе, застреленном охотоведом нашего района. Экспертиза показала, что обе пули — из одного и того же винтовочного ствола. Если учесть, что выезжавший с вами на охоту Вениамин Юрьевич, как вы говорите, «делал» лосей-подранков, то вывод напрашивается сам собой…

Манаев уставился на Бирюкова. Какое-то время он словно лишился дара речи. Потом, приходя в себя, виновато хихикнул:

— Скажи, какое совпадение, а?.. Тут, ясно дело, на меня шишки валются. Ох, Вениамин Юрьевич — бедовая голова!.. Изольду мне подсуропил, через нее Водорьяпов в колхоз проник. В придачу еще и сам, охотник липовый, в подраненных лосях пули оставил. Зачем я с ним связался? Теперь кусаю локти, да поздно. Не знаю, как перед вами оправдаться…

— Где вы находились в ночь убийства? — спросил Бирюков.

— По ночам я стерегу склад горюче-смазочных материалов. Там и находился.

— Не отлучались со склада?

— Куда мне отлучаться?.. Из озорного возраста я уже выжил. Да и в молодости распутством не грешил. Так что сторожевую службу несу исправно, чтобы без пенсии не оказаться.

— Не спали той ночью?

— Как можно на посту спать?! — будто удивился Манаев. — Нет, я добросовестно отношусь к своим обязанностям. Слово себе дал, дотянуть служебную лямку без дальнейшего позора.

— В селе подозрительного в ту ночь не заметили?

— Вроде ничего не видел. Ночь была светлая. Вот, припоминаю, где-то возле полуночи Виталий Ложников на «Волге» со стороны райцентра прикатил домой.

— А Баранов в какое время приехал в Караульное?

— Разве Эдуард куда-то ездил?..

— Ездил.

— Значит, опять тайком от жены по любовным делам шустрил. Красный «Запорожец» Баранова я знаю, но в ту ночь он мне на глаза не попадался.

— И верхом на лошади никого не видели?

— Верховых у нас часто можно встретить… — Иван Данилович улыбнулся. — К примеру сказать, я сам тем вечером, перед дежурством, по селу гарцевал в седле. На пасеку к Гоше Клепикову ездил. Трехлитровый бидончик меду привез. Там два моих улея присоседились, чтобы медком иногда побаловаться. Вернулся засветло. Супруга даже удивилась, мол, очень уж быстро прискакал. Ну а чего долго валандаться, если Гоша по договоренности заранее из моего улея мед откачал.

— Клепиков на пасеке был?

— Да, с Анной Ивановной в «Ниве» раньше меня туда приехал.

— А когда они домой вернулись?

— Вот этого не видел.

Глава 15

От разговора с Манаевым у Антона Бирюкова остался тяжелый осадок. Создавалось впечатление, что Иван Данилович что-то утаивал, недоговаривал до конца. Это же заметили и Слава Голубев со следователем. Укладывая протокол допроса в «дипломат», Лимакин задумчиво сказал:

— Изольда, оказывается, метко стрелять умела… — И с упреком посмотрел на участкового: — Видишь, какие дела на твоем участке творились…

Сидевший словно в воду опущенный Ягодин виновато дернул плечами:

— Я здесь участковым всего три года.

— А до этого двадцать с лишним лет в Караульном прожил и о винтовке у Манаева не знал.

— Иван Данилович мужик хитрый, насобачился из любых положений выкручиваться. Его запросто не расколешь.

— Вот что, друзья, — сказал Бирюков. — Надо кому-то из нас побеседовать в домашней обстановке со стариком Широниным, который был понятым. Он после операции по ночам «супчик хлебает», авось за трапезой что-нибудь видел из окна.

Лимакин крутнул головой.

— Ничего Кузьма Трофимович не скажет. При осмотре места происшествия в Выселках я на эту тему заговаривал с ним. От всего старик отказывается.

— Знаешь, тогда была необычная ситуация. Не каждый же день в селе убийства случаются. — Антон посмотрел на Ягодина: — Ты не против поговорить с Широниным?

Участковый смущенно потупился:

— У нас с ним напряженные отношения. Кузьма в обиде на меня за антиалкогольную профилактику.

Антон повернулся к Голубеву.

— Придется, Слава, тебе сходить к старику и побеседовать, что называется, по душам. А ты, Андрюша, постарайся выяснить алиби Тимофея Григорьевича Слабухи. С ним-то в каких отношениях?

— Слабуха побаивается меня, но жена его, баба Варя, уважает за то, что сдерживаю Тимофея от выпивки.

— Вот с бабой Варей и поговори. Не отлучался ли старик из дома в ту печальную ночь?

Голубев кивнул участковому:

— Пошли, покажешь, где живет Широнин.

Оставшись вдвоем с Лимакиным, Бирюков вернул следователю лежавшую на столе подшивку бухгалтерских документов.

— Надо тщательно проштудировать этот талмуд. По-моему, в нем что-то не чисто…

— Вчера мельком уже полистал наряды. На первый взгляд ничего особенного. Обычные хозяйственные работы, с обычной тарифной оплатой. Вернемся домой — изучу досконально. Чтобы разобраться в этой цифири, нужно основательно попотеть, — ответил Лимакин и усмехнулся: — Смотри, как вывернулся Манаев с винтовкой! Украли, мол, и концов нету…

Антон встал из-за стола, подошел к окну:

— Хорошо, что Иван Данилович не сказал, будто утопил винтовку в пруду. Пришлось бы понырять. А он, кажется, близок к такому ответу был, да, видимо, испугался, что мы заставим осушить пруд.

— У меня насчет пруда тоже мысль зашевелилась, когда Данилыч изворачиваться начал. Соврал он, конечно, о краже, но попробуй теперь уличи.

— Да.

— Что-то об Изольде я задумался. Как тебе понравилась ее меткая стрельба по пустым бутылкам?

— Таежница…

— Не избавилась ли она от подельника по мошенничеству с автомобилями?

— Все может быть. Посмотри, Петя. Вроде бы Эдуард Баранов на всех парусах катит…

Из остановившегося у конторы «Запорожца» действительно вылез главный зоотехник колхоза. Ладонями стряхнув пыль с защитного цвета рабочей куртки-штормовки, он сунул в карман цепочку с автомобильным ключом зажигания и решительно вошел в контору. Через несколько секунд, громко поздоровавшись в приемной с Людой-секретаршей, Баранов без стука заглянул в председательский кабинет и растерялся:

— Извините, Сергея Игнатьевича нет?

— Проходите, пожалуйста, садитесь, — сказал Антон. — Это по нашей просьбе председатель оторвал вас от работы.

Зоотехник осторожно прикрыл за собой дверь, уселся возле стола и принялся нервно чесать искусанные комарами руки. Бирюков подал ему подшивку бухгалтерских документов:

— Посмотрите внимательно. Вам знакомы эти бумаги?

Баранов полистал бланки нарядов и, возвращая Бирюкову, с недоумением проговорил:

— Обычные наряды на выполненные работы из прошлогоднего архива.

— Раньше доводилось держать их в руках?

— Где? Может, в бухгалтерии только…

— А в своем кабинете?..

— У себя я бухгалтерского архива не держу.

Антон напомнил Баранову о прошлогоднем визите в «Верный путь» сотрудников милиции и о том, как к нему в кабинет входила Анна Ивановна с подшивкой документов, а вышла без них. Баранов подтвердил, что такой милицейский «визит» на самом деле был, но когда и с чем заходила к нему Клепикова, он не помнил.

— Давайте вспоминать вместе, — предложил Антон. — Сразу после ухода Анны Ивановны у вас в кабинете побывал Водорьяпов. Зачем Леонид Николаевич заходил и какой разговор с ним состоялся?

Внезапно на сосредоточенном лице Баранова мелькнула радость:

— Вон что!.. Ну, вспомнил. Правильно, заходил Водорьяпов. Только мы с ним ни о чем не говорили. Он забрал оставленные Клепиковой документы и тут же вышел.

— Постарайтесь вспомнить подробности.

Зоотехник задумался.

— Собственно, что касается подробностей, то я не в курсе дела… — заговорил он. — Утром, едва вошел в кабинет, вижу, милицейская машина к конторе подъехала. Удивился: чего ради?.. Не успел отойти от окна и сесть за стол — заходит Анна Ивановна Клепикова. Быстро подает документы и говорит: «Эдуард Федорович, сунь подальше в стол». Сразу ушла. Только я в нижний ящик стола положил бумаги — на пороге Водорьяпов. Раскрывает черный портфель: «Клади сюда!» — «Чего тебе?» — спрашиваю. Он: «Документы, которые Аннушка оставила». Я ничего не могу понять, а Водорьяпов шепотом: «Быстро шевелись, пока менты за глотку не взяли». Ну, честное слово, я, даже не поняв, что за документы оставила Клепикова, отдал их Водорьяпову. Тот захлопнул портфель, приложил палец к губам — молчи, дескать, и спокойно вышел из кабинета… Если это, на ваш взгляд, не подробности, то больше мне сказать нечего.

— После ни Клепикова, ни Водорьяпов по поводу этих документов к вам не обращались? — спросил Антон.

— Анна Ивановна обращалась, но я так и не понял, чего она хотела… — Баранов снова зачесал руки. — Когда милиция уехала, Клепикова опять зашла ко мне и попросила папку. Я ответил, что отдал Водорьяпову. Она глаза на меня вытаращила: «С ума сошел?! Я об этом тебя просила?!» Пришлось рассказать подробно, как вам сейчас рассказывал. Анна Ивановна в сердцах нахамила мне, мол, дурак ты, Эдуард Федорович, и дверью хлопнула. На следующий день встретил Водорьяпова, стал ему выговаривать, дескать, ну, друг, подвел ты меня так, что Клепикова дураком обозвала. Он расхохотался чуть не до слез: «Не расстраивайся зря. Мы с Аннушкой уже разобрались. Это она с испугу диагноз дурака тебе поставила». И правда, Клепикова будто забыла о документах, ни разу не заикнулась о них.

Антон взглядом указал на подшивку:

— Эти документы были или не эти?

— Товарищ прокурор, — словно взмолился Баранов, — ну, честное благородное, я тогда не разглядел их. Переплет похожий, так ведь у нас весь колхозный архив в одинаковом переплете…

Бирюков задал ему еще несколько вопросов. Потом спросил:

— А в котором часу вы вернулись в Караульное той ночью, когда был убит Водорьяпов?

Баранов повторил прежние свои показания:

— Приехал поздно, наверное, в первом или во втором часу ночи.

— Однако Манаев, охранявший склад, почему-то в ту ночь не видел красного «Запорожца», возвращавшегося в село.

— Когда я приехал, Манаева на складе не было, — заявил Баранов и запальчиво стал объяснять: — Понимаете, у меня бензин был на нуле! Думал, не дотяну до дома. А на складе есть бензоколонка для заправки частных автомашин. Подрулил попутно, хотел заправиться. В сторожке — темнота. Постучал в окно — Манаев не отозвался. Глянул на дверь, там замок висит!..

— Куда же сторож исчез? — спросил Антон.

— Будто я знаю, да?.. — обидчиво проговорил зоотехник. — Наверно, опохмеляться домой бегал. Пусть не выкручивается, алкаш, и не плетет на меня что попало!

Ситуация менялась прямо на глазах.

Только Баранов подписал протокол допроса, в кабинет ворвался рассерженный Сергей. Увидев главного зоотехника, хмуро бросил:

— Привет, Эдуард Федорович.

— Привет, — с вызовом ответил Баранов, поднимаясь со стула.

— Ну как там телята на выпасах? — спросил председатель.

— По первому разу всех обработали, — пробурчал зоотехник. — Через неделю будут чистыми.

— Давно бы следовало этим заняться.

— Так ведь чемерицы не было.

— Надо было мчаться в район, кулаком стучать, а не на телефоне висеть.

— Надоело по каждому пустяку глотку драть.

— А как ты хотел?.. Сложить ручки и ждать манны небесной? Нет, Федорович, так у нас с тобой дело не пойдет!

— Это еще посмотрим…

— Чего смотреть! И без того все видно, словно на ладошке. Или надеешься сам в председатели проскочить?

Баранов ухмыльнулся:

— Нужен мне такой хомут, как собаке пятая нога.

— Нужен, Федорович, нужен! Ты спишь и во сне его видишь. Пупынину о каждом моем шаге сплетничаешь! Дояркам мозги заправляешь: вот, мол, нагрел вас новый председатель с зарплатой, я никогда такого бы не сделал, я бы вам платил по-королевски. А за какие шиши, спрашивается, им платить, если они запустили коровенок и ни черта не надаивают?.. Еще хуже, вчера опять три тонны молока проквасили!

— У них же с горячей водой плохо, — хмуро возразил Баранов. — Молочные фляги кое-как моют.

— Выходит, председатель колхоза должен воду кипятить?

— Почему председатель… Гоше Клепикову надо хоть маленько думать, он же бригадир, не пешка.

— А главный зоотехник чем думает?

— У меня других забот хватает.

— Ну, делово-о-ой… Не выкручивайся! Ты же знал, что на ферме кавардак, но ни разу на планерках об этом не обмолвился. Слушай, как мы с тобой дальше будем работать?

— Не нравлюсь — пиши приказ. Без работы не останусь.

— Останешься! Вот только фермерство укрепится да рынок в стране заработает, все управленческие тунеядцы из колхозов по миру пойдут!.. — Сергей внезапно сник. — Ладно, Эдуард, катись на выпаса, долечивай телят.

Баранов, не попрощавшись, быстро вышел из кабинета. Антон Бирюков с упреком посмотрел на брата:

— Чего расходился, как самовар?

— А-а-а, зла не хватает… — Сергей выдернул из кармана джинсов измятый номер районной газеты и сердито швырнул ее на стол перед Антоном. — Прочитай на четвертой странице, как «Верный путь» шагнул в пропасть…

Антон расправил газету. В глаза сразу бросилась рубрика «Тревожный сигнал» и чуть пониже — заголовок заметки «Что же у нас происходит?..» Начиналась заметка своеобразно:

Перечислив еще несколько достижений, не указавшие под заметкой своих фамилий доярки обрушились критикой на нового председателя за то, что «срезал» им заработки с трехсот рублей до ста восьмидесяти. Заканчивали письмо в редакцию они так:

Антон передал газету следователю.

— Понял что-нибудь? — сразу заговорил Сергей. — Передовой колхоз докатился до края пропасти. Пришел новый председатель, сделал крупный шаг вперед и… закувыркались в пропасть!

— Не придирайся, — сказал Антон. — Публикация, по существу, анонимная.

— В том-то и дело! Когда я на ферме устроил громкую читку, доярки обалдели. Ни одна из них не писала этого бреда, хотя на понижение зарплаты жалуются все. Однако никто из доярок не мечтает, чтобы во главе колхоза стал «всеми уважаемый» Баранов! Уж кто-кто, а доярки знают главного зоотехника как облупленного.

— Кто же, по-твоему, написал?

— Я не гадалка. Вот если бы рукопись посмотреть… — Сергей мельком глянул на телефон. — Пупынин без меня не звонил?

— Нет.

— Странно, почему молчит Михаил Михалыч?..

— Меня вот что интересует, — сказал Антон. — Баранов утверждает, что ночью, когда убили Водорьяпова, Манаев куда-то отлучался со сторожевого поста. У вас на складе есть бензоколонка для частников?

— Есть.

— Баранов, возвращаясь из райцентра, хотел заправить свой «Запорожец» и не смог. Вечером Иван Данилович ездил верхом на лошади к Клепикову на пасеку за медом. Надо бы как-то узнать, в какое время он оттуда вернулся?

— Этот ребус проще простого! — Сергей снял телефонную трубку, резко накрутил цифры и, кое-как дождавшись ответа, нетерпеливо выпалил: — Шура, седлай кобылу и — галопом ко мне!

Вскоре в кабинет вошел синеглазый с рыжеватыми усиками крепыш, судя по солдатским брюкам и рубашке, недавно вернувшийся с армейской службы. Остановившись у порога, громко поздоровался:

— Здравия желаю!

— Здорово, Шура, — ответил Сергей и представил парня: — Наш главный и единственный конюх. Внук Тимофея Григорьевича Слабухи, зовут Александром.

Парень белозубо улыбнулся:

— Шурой, а то и вообще Шуркой меня с детства называют.

По сравнению с мрачно замкнутым дедом внук оказался жизнерадостным бойким парнем. На вопросы он отвечал без запинки. Шура вспомнил, как накануне той ночи, когда в Выселках убили Водорьяпова, Иван Данилович Манаев около шести вечера пришел на конный двор и попросил лошадку, чтобы съездить на пасеку. С разрешения Шуры оседлал бывшего своего выездного мерина по кличке Мощный. Пригнал же его обратно только на следующий день утром, около восьми часов.

— Для чего он всю ночь продержал коня у себя? — спросил Антон.

— Сказал, что вечером торопился на дежурство. Бросил Мощному охапку сена, и тот простоял у него во дворе до утра.

— Это на самом деле было так?

— Не знаю. Я у деда живу, рядом с манаевской усадьбой. В тот вечер мы ужинали в восемь часов. Из окон нашей кухни двор Манаевых виден, как на ладони. Мощного там не было. Потом мы с дедом возле сарая пилили дрова до самой темноты. В двенадцатом часу дед стал укладываться спать, а я пошел на конный двор. Всегда там ночую, чтобы за лошадьми присматривать.

— Коня у Манаева в это время не видели?

— Откровенно сказать, не обратил внимания.

Антон посмотрел на Сергея:

— Какой распорядок дежурства у Ивана Даниловича?

— Летом — с одиннадцати вечера до семи утра.

«Ребус», казавшийся Сергею проще простого, оказался не разгаданным. Воспользовавшись случаем, Антон поинтересовался у Шуры, не уходил ли куда из дома в ту ночь его дед.

— Куда ему было уходить!.. — сказал Шура. — Мы так уработались, что бабушка утром говорила, мол, вот старый умотался, даже «соску» ночью ни разу не почмокал. Это она про курево.

Показания Шуры вскоре после его ухода подтвердил вернувшийся участковый. По словам бабы Вари, с которой Ягодин проговорил около часа, Тимофей Слабуха действительно в ту ночь из дома не выходил. После пилки дров он так заспался, что утром не успел побриться, когда приехал на машине председатель колхоза и забрал его в понятые. Сама баба Заря встала рано, в шесть часов ее разбудил Виталий Ложников, возвративший давно взятую в долг бутылку водки, которую старуха тут же запрятала подальше от глаз Тимофея Григорьевича.

Из понятых Тимофей Григорьевич заявился домой к обеду. Был мрачным. На вопрос бабы Вари — чего там в Выселках? — пробурчал, мол, застрелили Водорьяпова, и стал настойчиво требовать поллитровку. Видимо, узнал о ней от Виталия. Дело чуть не дошло до скандала. Баба Варя плюнула и отдала бутылку старику. Только было тот уселся за стол — Манаев принес большую миску карасей. Иван Данилович и раньше изредка угощал соседей свежей рыбешкой. Пришлось Тимофею Григорьевичу пригласить соседа к столу. Манаев, понятно, не отказался. После первой же рюмки он принялся «пытать» Слабуху о том, что случилось в Выселках. Баба Варя не стала слушать болтовню выпивших мужиков и ушла в огород полоть грядки.

Участковый не упустил случая, чтобы порасспрашивать бабу Варю о Манаеве, и узнал от нее более конкретное, чем рассказал внук Шура. Оказывается, когда Слабуха с внуком пилили дрова, находившаяся в кухне баба Варя видела через окно, как Иван Данилович с желтеньким бидончиком входил в свою ограду. Однако лошади возле его, дома в это время не было. Утром же на следующий день, после дежурства, Манаев у крыльца оседлал коня, кое-как взобрался на него и поехал вроде бы в сторону конного двора. Откуда этот конь взялся в ограде Манаева, баба Варя не знала.

— Другие соседи тоже говорят, что Манаев вечером на лошади к своему дому не приезжал. Только утром на другой день его видели в седле, — закончил сообщение Ягодин.

— Вот тебе и «ребус»… — посмотрев на Сергея, мрачно изрек Лимакин.

Сергей заходил по кабинету. Резко остановившись, он вдруг сказал:

— Пешком от пасеки до Караульного Данилыч прийти не мог! С его астматической одышкой шагать больше трех километров — занятие непосильное. Скорее всего он отдал кому-то мерина у околицы села. Надо выяснить: кому и для какой цели?..

Не успели обсудить сказанное Сергеем, пришел невеселый Слава Голубев.

— Пусто? — спросил Антон.

— Пусто, Игнатьич. Не ко времени оказался я у Широниных. — Слава присел на подоконник. — Старик какой-то пришибленный, а старуха — злее цепной собаки. Вдобавок я неудачно к ней обратился…

— Бабушкой назвал? — быстро спросил Сергей.

— Ну а она терпеть этого не может.

— Точно! Широнину надо называть только «тетя Клаша» или, на худой конец, «Клавдия Бонифатьевна».

— Жаль, раньше мне этого не подсказали, — вздохнул Слава.

— Что ж ты так долго у Широниных сидел? — спросил его Антон.

— Хотел разговорить Кузьму Никифоровича. Не получилось.

— Не пригласить ли нам старика сюда?..

— Бесполезно, — вместо Голубева ответил Сергей. — Если Кузьма начал запираться, никакими клещами из него правду не вытянуть. Через день-другой найду к нему ключик.

— Давай сделаем так, — сказал Антон. — Мы сейчас уедем. Без Анны Ивановны здесь пока делать нечего. Как только она появится в Караульном, сразу звони мне. А в ближайшее время попробуй вызвать на откровенность Широнина и разгадать манаевский «ребус».

— Слух, будто убийцу Водорьяпова уже поймали, распустить по селу можно?

— Со слухами будь осторожным, чтобы еще больше клубок не запутать. Сам увязнешь.

— Не увязну, не беспокойся, — Сергей подозрительно посмотрел на телефон. — Странно, почему молчит Пупынин?.. Позвонить ему, что ли?..

— Не скреби на свой хребет, — ответил Антон. — Если молчит, значит, есть причина.

Глава 16

Причину молчания председателя агропромышленного объединения Бирюков узнал, вернувшись домой, от Марины. Оказывается, Пупынин рано утром уехал в Новосибирск на совещание. Свежую районку он не видел, но о публикации письма доярок из «Верного пути», по всей вероятности, Михаилу Михайловичу известно, так как вчера к нему приходил редактор газеты Тямкин и они долго о чем-то беседовали.

На следующий день по пути в прокуратуру Антон решил переговорить с редактором районки. Несмотря на ранний утренний час, дверь просторного редакторского кабинета была распахнута. Склонив крутолобую голову, Тямкин сидел за столом, заваленным бумагами, и через массивные очки выискивал ошибки в корректурном оттиске будущего номера газеты. При появлении Бирюкова он суетливо заговорил:

— Наконец-то вижу у себя прокурора! Спасибо, что зашли! Вы почему игнорируете родную газету? В районе множество проблем юридического плана, но из прокуратуры — ни одной статьи.

— Нам бы разобраться с чужими писаниями, — сказал Антон, присаживаясь к столу напротив редактора.

— Это не оправдание!

— Может быть, но зашел я к вам не со своей статьей, а по поводу вчерашней публикации письма из колхоза «Верный путь».

— Боевая публикация! Хотя, признаться, проскочил в ней досадный стилистический ляп насчет пропасти. Вчера по этому поводу на редакционной летучке состоялся принципиальный разговор. Сотруднику, готовившему материал к печати, сделано серьезное внушение.

— Вы разве не заметили, что публикация анонимная?

Тямкин снисходительно улыбнулся:

— Понимаю, газета задела честь вашего родственника…

— Дело не в этом.

— Извините, а в чем? Письмо подписано доярками. Мы просто не стали перечислять их фамилии.

— Почему?

— Остереглись опечаток. Подписи у авторов неразборчивые. К тому же нельзя забывать, что случаи гонения за критику у нас еще не изжиты, — потупясь, ответил редактор и опять оживился: — Злободневные критические выступления нынче под сукно прятать нельзя. Думаю, в несмелости нашу газету не обвинят.

— Пожалуй, — сказал Бирюков. — Особенно потрясающую смелость вы проявили в прошлом году, опубликовав статью об отчетно-выборном собрании того же «Верного пути». В ней тоже была задета честь моего родственника.

Тямкин потер наморщенный лоб:

— За ту публикацию каюсь. Поддался влиянию. Статья была санкционирована лично Пупыниным, но, к сожалению, не согласована с райкомом партии.

— А вчерашнюю с кем согласовали?

— Это инициатива селькоров. Достоверность фактов мы проверили.

— У Пупынина?

— В агропроме специалистов много, — увильнул от ответа Тямкин.

— Следствию нужен оригинал этого письма.

— Извините, для какой цели?

— Для экспертизы, чтобы выявить анонимщика.

— Заверяю вас, письмо подписано доярками. Сейчас найду его в редакционном архиве.

Редактор, перебирая связку ключей, вышел из кабинета. Скоро он вернулся и отдал Бирюкову исписанный синей пастой лист бумаги с подклеенным к нему почтовым конвертом. Даже при беглом взгляде можно было понять, что письмо написано измененным почерком — буквы плясали, наклоняясь то вправо, то влево. Поддельными были и разноцветные подписи под строчкой: «Доярки бригады № 1 колхоза „Верный путь“».

— Видите!.. — указал на подписи Тямкин. — Подписи разных цветов. Видимо, доярочки расписывались каждая своей авторучкой.

Антон достал из кармана пиджака четырехцветную шариковую ручку. Несколько раз щелкнув меняющимися стержнями, сказал:

— Все четыре цвета в одной упряжке…

— Об этом мы как-то не подумали, — сокрушенно проговорил Тямкин.

— Напрасно. В критике надо думать над каждым словом, — сказал Бирюков и внимательно стал изучать редакционную правку письма.

Собственно, заметка пошла в печать почти без правки. В ней было добавлено только начало первого абзаца об «экономической пропасти», на краю которой оказался колхоз «Верный путь», и о новом председателе правления, сделавшем «крупный шаг вперед», да кое-где были расставлены запятые.

Встревоженный серьезной заинтересованностью прокурора публикацией, редактор искренне рассказал, что недавно ему крепко всыпали за отсутствие в газете злободневной острой критики и он опрометчиво подмахнул в печать подвернувшееся под руку критическое письмо из «Верного пути».

В прокуратуре Бирюков появился позднее обычного. Лимакин старательно изучал подшивку бухгалтерских документов.

— Что-нибудь интересное обнаружил? — спросил его Антон.

Следователь пожал плечами:

— Наряды как наряды. Правда, часто мелькают фамилии Баранова, Клепикова, колхозного агронома, заведующей фермой. Есть несколько оплаченных токарных работ, выполненных пенсионером Слабухой. Многие фамилии для меня не известны.

— Водорьяпова нет?

— Пока не попадался. Я, наверное, договорюсь со специалистами-строителями и назначу экспертизу.

— Назначай, только оперативно.

— Понятно, тянуть не буду.

Бирюков отдал Лимакину «письмо доярок». Тот внимательно прочитал его, затем достал записку Анны Ивановны Клепиковой, в которой она предупреждала председателя колхоза, что уезжает сопроводить мужа в областную больницу, и стал сравнивать почерк. Бирюков тоже наклонился над столом. И письмо, и записка были написаны синей пастой на одинаковой бумаге. Но пляшущий почерк «доярок» отличался от канцелярского почерка бывшего главбуха, хотя в начертании некоторых букв смутно угадывалось что-то похожее.

— Назначь, Петя, почерковедческую экспертизу этих писаний, — предложил Антон. — В придачу к ним запроси официально у Пупынина собранную им коллекцию анонимок на Сергея. Может быть, как раз в них и отыщем какой-нибудь намек на трагедию в Выселках.

Следователь удивленно вскинул глаза:

— Думаешь, Пупынин их отдаст?

— Куда он денется, если прокуратура официально затребует. В журнале учета все анонимки зарегистрированы, так что утаить или отказаться от них Михаил Михайлович не сможет. А мы по закону имеем право изымать любые документы для приобщения к уголовному делу.

— Как-то непривычно требовать от начальников такого ранга, каким является Михаил Михайлович. Чего доброго, из кабинета выгонит.

Антон улыбнулся:

— Придется тогда уволить тебя за непригодность к следственной работе. Привыкай трудиться в новых условиях.

— Слушаюсь и повинуюсь! — тоже с улыбкой ответил Лимакин.

В девять часов Бирюков начал оперативное совещание, чтобы обсудить выводы экспертов, связанные со смертью Изольды Аксеновой. Совещались недолго. По заключению криминалиста Лены Тимохиной и судебно-медицинского эксперта Бориса Медникова, Изольда покончила с собой «без посторонней помощи». Отпечатки ее пальцев на люстре и крюке в потолке показывали, что она заранее привязала к крюку петлю, а затем, «накачавшись» коньяком до такой степени, когда и море по колено, привела задуманное в исполнение.

— И все-таки поза, в которой находилась повесившаяся, вызывает сомнение, — сказал судмедэксперту Бирюков.

— Нет. Ты, прокурор, учти, что потерпевшая находилась в тяжелейшей стадии алкогольного опьянения. В таком состоянии можно повеситься сидя. Для этого надо сунуть голову в петлю и повалиться набок. Кстати, Аксенова приняла такую дозу спиртного, что, если бы не петля, смерть вполне могла наступить от алкогольного отравления. Вероятно, замысел у Изольды был или — или…

— Бригадира Клепикова все-таки направили в областную больницу?

— Пупынин уговорил главврача.

— А твое мнение?..

— Остается прежним. Через неделю, может и раньше, Георгия Макаровича оттуда выгонят, что называется, по чистой. Для областной больницы Пупынин — не авторитет.

— Не ошибаешься?

— Не ошибается тот, кто ничего не делает, — флегматично пробурчал судмедэксперт.

Антон повернулся к Тимохиной:

— Лена, как документы, обнаруженные у Аксеновой?..

— Документы подлинные, без малейших подделок. Старое письмо и адрес на почтовом конверте написаны рукой Водопьянова-Водорьяпова.

— Значит, Леонид Николаевич, как я и предполагал, приехал в Караульное «отмывать» нетрудовые деньги, — сказал Антон следователю.

— У меня на этот счет тоже никаких сомнений, — согласился Лимакин. — Вопрос только в том, кто оборвал его замысел? Старые друзья или здесь он кому-то насолил?

— Если винтовка из нашего района, значит, и «стрелки» наши.

— Рыбак рыбака видит издалека. Разве наша братва не может спеться с новосибирской или столичной братией?.. По-моему, слушок о дружках-таксистах не случаен. Скажи, не так?..

— Так, конечно. Однако настраивайся, Петр, на отработку местной версии до конца. Как только Анна Ивановна вернется из Новосибирска, сразу допроси основательно. Лишь у нее можно выяснить, с какой целью бухгалтерские документы попали к Водопьянову-Водорьяпову и ради чего она сочинила легенду…

Договорить не дал телефон. Бирюкова вызывал к себе первый секретарь райкома.

— Все, отвоевались по совести, — обреченно проговорил Лимакин. — Вступает в силу «телефонное право».

— Не умирай прежде времени.

— Мне-то что, я человек маленький. Ты будешь отдуваться. К Пупынину идти за анонимками или подождать, пока вернешься из райкома?

— Иди, не теряй время.

— А если тебе втык дадут?..

— Все равно будем работать по закону.

Глава 17

В кабинете первого секретаря райкома партии Павла Яковлевича Финажина Антон Бирюков, к своему удивлению, застал увлеченно жестикулирующего Сергея. Секретарь по возрасту был не намного старше Антона, чуть-чуть за сорок. Партийную организацию района он возглавил осенью прошлого года, заменив властолюбивого ветерана, срочно отправленного на пенсию за развал сельского хозяйства.

Когда Антон вошел в кабинет, Сергей умолк. Секретарь предложил Антону сесть и, словно завершая разговор, сказал Сергею:

— Хорошо, с редактором газеты обещаю разобраться.

— А с дотацией на молоко, Павел Яковлевич?.. — быстро выпалил Сергей.

— Постараюсь убедить Пупынина, чтобы восстановил колхозу дотацию. Только придется, Сергей Игнатьевич, деньги на содержание пупынинского аппарата все-таки перечислить.

— Значит, предлагаете компромисс? Как я колхозникам после этого в глаза смотреть буду?

— Соберите правление и обсудите с народом, что лучше: сэкономить восемьдесят тысяч и потерять без дотации двести двадцать или наоборот? Уверен, колхозники вас поймут и не осудят.

— Разве это перестройка! Это ж вымогательство! — загорячился Сергей.

— Все разом перестраивается только в сказке. Я на днях к вам приеду и Пупынина привезу. Сообща разберемся во всех ваших сложностях. Работайте уверенно. — Секретарь протянул Сергею руку. — До встречи в Караульном.

Сергей поднялся. Уже от двери сказал Антону:

— Я там подожду тебя, разговор есть…

Когда закрылась дверь, Финажин проговорил:

— Энергичный у вас брат.

— Сдерживать его надо, — ответил Бирюков.

— Это лучше, чем подталкивать… — Секретарь помолчал. — Пригласил вас, Антон Игнатьевич, вот по какому поводу. Вчера мы с Пупыниным ездили в Новосибирск на совещание. Что-то Михаил Михайлович недоволен прокуратурой. Говорит, следствие ведется вяло. Вместо того, чтобы оперативно искать преступника, допрашиваете непричастных к делу людей, нервируете их. Не разобравшись с убийством, допустили самоубийство. Мне хочется знать: в чем загвоздка?

— Загвоздки, Павел Яковлевич, как таковой нет. Идет обычная розыскная работа. Преступление сложное. Если бы убийца был известен, мы сразу начали бы с него, — спокойно сказал Бирюков и стал рассказывать о проведенном этапе расследования.

Ни разу не перебив, Финажин внимательно выслушал Антона. Чуть подумав, согласился:

— Действительно, очень сложный клубок. Не посодействовать, чтобы областные органы помогли?

— Не надо, — отказался Антон. — Управимся своими силами. Самая трудная, черновая работа уже сделана.

— От райкома помощь нужна?

— Спасибо, у вас и без того забот хватает.

— Да, трудностей в районе много. Перестраиваемся крайне медленно, со скрипом. Вы, насколько знаю, местный уроженец и давно здесь работаете. Скажите откровенно: отчего, по вашему мнению, район оказался в такой прорухе?

— Это, как говорится, вопрос на засыпку.

— Нет, спрашиваю без подвоха. Хочется знать мнение районного прокурора.

— Тогда позвольте спросить и вас…

— Пожалуйста.

— Как вы относитесь к подхалимам?

— Терпеть не могу.

— В таком случае вам придется провести большую кадровую чистку… Без этого район из прорухи не вытянуть. Проще всего свалить все беды на застойное время, однако многое зависело от вашего предшественника. Не любил он принципиальных, беспокойных людей, окружал себя угодниками и мастерами победных рапортов. Послушные были в почете, принципиальные — в опале.

Финажин поправил бумаги на столе:

— Вы подтверждаете мои мысли… Кадровый вопрос в районе, пожалуй, самый больной. Все ждут руководящих указаний. Даже редактор районной газеты и тот с каждым пустяком бежит в райком партии за «санкцией». Человек явно не на своем месте, но заменить некем…

Разговор продолжался более получаса.

Выйдя из райкома, Бирюков огляделся. Сергей сидел на подножке «газика» и в компании с четырьмя мальчишками лет по семь-восемь за обе щеки уплетал мороженое.

— В колхоз мужиков вербую, — кивнув на мальчишек, скороговоркой сказал он Антону. — Обещают после школы выучиться на механизаторов. Приедут ко мне работать.

— Ты хотел что-то рассказать? — спросил Антон.

— Новости — закачаешься!.. — Сергей сунул одному из мальчишек металлический рубль. — Амба, мужики, разбегаемся. Продолжайте обмораживаться без меня.

Мальчик, повертев монету, неуверенно проговорил:

— Дядя Сережа, поровну не получается…

— Что?

— На четыре мороженых надо восемьдесят копеек. Двадцать остаются лишними. Правильно?

— Правильно! Когда вырастешь, главным бухгалтером возьму. А двадцатник — премия тебе за математический талант. Дуйте к мороженщице, пока торгует!

Мальчишки, обгоняя друг друга, со всех ног бросились к очереди, вытянувшейся у летнего павильона с мороженым.

— Ты что, сам на прием к первому напросился? — спросил брата Антон.

— Нет, приехал по персональному вызову. Товарищ Пупынин изобразил меня Финажину таким идиотом, что Павел Яковлевич захотел лично посмотреть в мои глаза. Я, понятно, в долгу перед Пупыниным не остался и высказал все, что о нем думаю. Даже на душе посветлело.

— Это и хотел мне рассказать?

— Братан, у каждого своя боль… — Сергей посмотрел по сторонам, куда бы бросить пустой картонный стаканчик из-под мороженого, и, не увидев поблизости урны, швырнул его в открытую дверцу «газика». — Тебе я привез такую шараду, которая посложней ребуса. Короче, Манаев накануне той злодейской ночи, когда убили Водорьяпова, вернулся в Караульное с пасеки действительно засветло, только не на коне. В «Ниве» с супругами Клепиковыми прикатил.

— Где же и кому Иван Данилович коня оставил?

Сергей пожал плечами:

— Вчера вечером после вашего отъезда я зашел к Кузьме Широнину, так сказать, «посоветоваться» с ветераном насчет заготовки сена. Слово за слово перекинул мостик к текущим событиям в Караульном. Старик увлекся и выложил мне «свои соображения».

— Старики часто приукрашают…

— Широнин — не исключение. Но со мной Кузьма Никифорович был искренен. Говорит, Иван Данилович выбрался из «Нивы» возле особняка Клепиковых и с желтым бидончиком отправился наискосок через улицу к своему дому. Георгий Макарович тоже вылез из машины и понес тяжеленную флягу, наверное, с медом в свой двор. А «Ниву» в гараж загоняла Анна Ивановна.

— Любопытно…

— Дальше еще любопытней, — не дал Антону договорить Сергей. — В три часа ночи, когда Широнин сел у открытого окна на кухне хлебать куриный супчик, к дому Манаева кто-то подъехал верхом на коне. Открыл ворота, загнал конягу в ограду и словно в воду канул. Кто это был, Кузьма угадать не смог, так как всадник приехал из противоположного конца села. Если бы он со стороны Выселков ехал, то, чтобы попасть к дому Манаева, ему пришлось бы проехать мимо окон Широнина, и старик наверняка бы разглядел, кто это такой. Вот ребус, да?..

— С Манаевым не разговаривал?

— Иван Данилович стороной меня обходит. Похоже, совесть у него не чиста.

— Если он на последнем допросе бессовестно лгал, то не пойму, на что рассчитывал?

— Данилычу соврать, как дураку с горы скатиться. На каждом собрании он городил «прожекты» изобилия и, не краснея, обещал колхозникам светлое будущее. Короче, за многолетнюю председательскую деятельность Данилыч настолько привык к болтовне, что без этого и жизни не представляет. Да еще на заступничество Пупынина по старой дружбе надеется. Сегодня раньше меня в райцентр умчался. Сейчас наверняка у Михаила Михалыча пасется.

Вернувшись в прокуратуру, Бирюков принялся разбирать накопившиеся за последние дни жалобы. Было их много. Жаловались прокурору и старые, и молодые. Обиды, обиды, обиды… Большая часть жалоб была порождена самой элементарной юридической безграмотностью и равнодушием районных начальников к чужой боли. В таких случаях Бирюков сразу снимал телефонную трубку, набирал номер руководителя предприятия или хозяйства, и наболевший вопрос тут же решался без всяких затруднений.

В кабинет вошел сияющий Лимакин. Положив перед Бирюковым сколотую большой канцелярской скрепкой пачку бумаг, весело сказал:

— Психологический бой с товарищем Пупыниным выигран! Коллекция анонимок из колхоза «Верный путь» перед вами.

Бирюков отложил жалобы и принялся листать анонимки. Судя по входящим номерам и датам, начали они поступать в агропромышленное объединение чуть ли не на следующий день после отчетно-выборного собрания, когда сместили с председательского поста Ивана Даниловича Манаева. Суть почти всех анонимок сводилась к одному и тому же: верните нам прежнего, заслуженного председателя!.. Писали «колхозники», «доярки», «животноводы», «механизаторы», и просто «очевидцы», которые, например, сообщали, как новый председатель С. И. Бирюков в День 8 марта обнимал замужнюю секретаря-машинистку Люду и хотел поцеловать, но она вырвалась из его нахальных рук. Под большинством писем никаких подписей не было. Под другими стояли неразборчивые закорючки. Почерк на всех был явно измененный.

— Сегодня же отправь эти кляузы на экспертизу, — возвращая анонимки Лимакину, сказал Антон. — Там, в агропроме, Манаева не видел?

— Чуть не столкнулся с ним в приемной Пупынина.

— Что говорит?

— Ничего. Сделал вид, будто не узнал меня. — Лимакин нахмурился. — По пути из агропрома я у милиции встретил Сергея, разговаривавшего с Голубевым. Знаешь, что ему Кузьма Широнин об Иване Даниловиче рассказал?..

— Знаю. Это пока «рассказ», а не протокольные показания. Начни официально Кузьму допрашивать, он от своих слов откажется.

— Так-то оно так, да головоломка закручивается на всю катушку. По-моему, не случайно Иван Данилович засуетился возле Пупынина. Если бы ты послушал, как Михаил Михайлович расписывал трудовые подвиги Манаева, пока я оформлял протокол добровольной выдачи анонимок, ты бы тоже заподозрил в его защите нехорошее.

— Многолетняя дружба обязывает Пупынина к этому.

— Где же объективность руководителя?

— С объективностью у нас, мягко говоря, не все в порядке.

— А если Михаил Михайлович замаран махинациями, о которых знает Иван Данилович?

— В таком случае, хочешь — не хочешь, надо защищать старого друга, чтобы не проболтался. Не будем, Петя, гадать. Нужны неопровержимые факты, а не предположения. Со строителями договорился насчет экспертизы архивных нарядов?

— Заходил в отдел капитального строительства агропрома. Решил выехать в Караульное завтра утром. Машину дашь?

— Бери. Доедете туда и отправляй шофера назад. Работай без спешки, сколько потребуется. Проверьте все так основательно, чтобы ни сучка ни задоринки не осталось. С Манаевым официально разберись. Как только вернется Анна Ивановна, выясни у нее истоки легенды о «дружках-таксистах». В отношении нарядов пока ни слова. Если будут выявлены финансовые нарушения, передадим материал в ОБХСС.

Глава 18

На вторые сутки после отъезда Лимакина в Караульное перед концом рабочего дня к Бирюкову зашел уставший Борис Медников. Он флегматично сказал:

— Отгадай загадку. Что такое: кругом вода, а посередке закон?

— Прокурор купается.

— Ух, какой сообразительный!

Бирюков улыбнулся:

— Ты уже десятый раз мне это загадываешь. Надо менять репертуар.

— Да?.. Остроумных анекдотов в последнее время что-то не стало. Вот раньше — что ни день, то умора. Нахохочешься досыта и жить вроде веселее.

— Ты чего пришел? Зубы заговаривать?

— Твоим зубам износу не будет. Можешь меня поздравить…

— С чем?

— Сделанный мною диагноз относительно умственного состояния бригадира Клепикова оказался точным. Был сегодня в областной больнице, переговорил с психиатрами. Они признали Георгия Макаровича вполне дееспособным и не собираются укладывать здоровяка на лечение. Анна Ивановна все блатные каналы использовала, но увы…

— Спасибо, Боря.

— Не за что. Выполняю свой долг…

Не успел Медников уйти, Лена Тимохина принесла заключение по опубликованному в районке «письму доярок» и анонимкам, изъятым у Пупынина. «Письмо» и анонимка «очевидцев» оказались написанными рукой Анны Ивановны Клепиковой. Остальные сочинили от лица колхозников Иван Данилович Манаев и зоотехник Баранов. Групповое объединение противников Сергея стало очевидным.

Вечером на квартиру Бирюкову позвонил Сергей и сообщил, что приехали супруги Клепиковы.

— Что еще нового? — спросил Антон. — Манаев как?

— Запил по-черному. Пришлось освободить от сторожевой службы. Короче, приезжай…

Рано утром следующего дня Бирюков был уже в Караульном. Сразу после проведенной Сергеем планерки он со следователем занял председательский кабинет и в присутствии Сергея стал обсуждать свежую информацию.

Обсудить было что. Пока строители из ОКСа агропрома занимались экспертизой, Лимакин не. сидел сложа руки. С помощью участкового Ягодина он отыскал, кроме Кузьмы Широнина, еще двух свидетелей, видевших, как Иван Данилович приехал в село на «Ниве» с Клепиковыми. Провел даже очную ставку их с Иваном Даниловичем, но тот категорически отказался это признать, заявив, что колхозники наговаривают на него по злобе. Но в одном Манаев все-таки признался: ночью, когда убили Водорьяпова, он уходил с дежурства, чтобы поставить в пруду плетеную мордушку на карасей. На прошлом допросе, дескать, об этом умолчал, опасаясь ответственности за браконьерство. Такое объяснение показалось Лимакину убедительным, однако Сергей высказал сомнение:

— Сколько в Караульном живу, Манаев рыбалкой не занимался. У него ни мордушек, ни сетей нет. С удочкой иногда на пруду баловался.

— Подожди, — остановил Сергея Лимакин. — На следующий после убийства день Иван Данилович приносил Слабухе свежую рыбу. Да и раньше, бывало, угощал соседей рыбкой…

— Это он, наверное, у Гоши Клепикова подрыбачил. Тот и мордушками, и сетями браконьерит. Я много раз предупреждал Георгия Макаровича, да видно, неймется мужику.

— С Анной Ивановной переговорил? — спросил Лимакина Бирюков.

— Не успел. Клепиковы вчера поздно приехали.

— С нарядами что?

— Черт ногу сломает! Сплошная липа. Например, на ремонте СДК одних строительных лесов нагородили столько, будто ремонтировали не сельский Дом культуры, а Исаакиевский собор. Новый главбух отыскал смету на этот ремонт. Судя по оплаченным нарядам, предусмотренные сметой тридцать шесть тысяч рублей освоены полностью. Когда эксперты осмотрели СДК, там выполнено ремонтных работ от силы на полторы тысячи.

— Кто занимался ремонтом?

— По документам — наемная бригада, которую никто не видел в Караульном. На самом деле, как говорят сельчане, замазывали штукатуркой трещины, белили краскопультом и красили полы в Доме культуры бригадир Клепиков с Анной Ивановной и примкнувший к ним Баранов. Кстати, у зоотехника еще числится по нарядам больше тысячи рублей на ремонте фермы и телятника. Там ремонт вроде бы делали в нерабочее время сами животноводы, однако эксперты, кроме побелки в подсобных помещениях, никаких признаков ремонта не обнаружили.

Антон посмотрел на Сергея:

— С какой стати зоотехник ремонтом занялся?

— При Манаеве тут вообще финансовая анархия творилась, — усмехнулся Сергей. — Ремонтировали все, кому не лень. Таким способом было принято списывать взятые под отчет деньги.

— Ты тоже под отчет брал?

— Никогда!

Антон повернулся к следователю:

— Водопьянов-Водорьяпов что-нибудь «ремонтировал»?

— Водорьяповым выписаны наряды на установку электромотора в колхозной зерносушилке и на монтаж оборудования для летней дойки. Здесь до последнего гвоздя все выполнено и, как говорится, комар носа не подточит.

— Кто утверждал наряды?

— Иван Данилович на всех свой автограф оставил.

— Пригласи-ка сюда Анну Ивановну, — сказал Сергею Антон.

В кабинет вошла возбужденная Клепикова. Отечное лицо было так напряжено, словно Анна Ивановна с трудом сдерживала негодование. Чтобы притушить ее пыл, Бирюков поинтересовался состоянием здоровья мужа. Клепикова раздраженно проговорила:

— Ничего хорошего. Без взятки в областной больнице пустяка не решишь.

— А судмедэксперт утверждает, что у Георгия Макаровича никаких отклонений нет.

— Много он понимает, ваш эксперт!

— Напрасно горячитесь. Медников — кандидат медицинских наук. Основная его должность — заведующий хирургическим отделением райбольницы. Экспертиза — это совместительство.

— Все они, врачи, совместители. В одном месте — на ставке, в другом — на полставки, в третьем — на четверть ставки. Хапают деньги, а ни черта не лечат.

Бирюков понял, что задел не ту струну, и быстро сменил тему:

— Анна Ивановна, что за человек была Изольда Аксенова?

— Проститутка, — с прежним раздражением рубанула Клепикова.

— Так резко?..

— Как иначе… Собрал Манаев в Караульном городское отребье, хоть похоронную бригаду в колхозе создавай. Не успеваем гробы делать. — Клепикова исподлобья глянула на Сергея. — Хотя вы и ратуете за арендный подряд, но я при прокуроре вам подсказываю: Ложников со Слабухой вцепятся друг другу в глотки из-за бешеных денег. Не знаю, кто кого из них одолеет, но поверьте, стоит Тимке-чекисту поллитровку оглушить, и еще одну могилу придется копать.

Сергей покачал головой:

— Не пугайте, Анна Ивановна. Наши мужики из-за денег грызться не станут. Вы лучше подскажите, кто Водорьяпову пулю всадил.

— Я уже говорила следователю, какую «подсказку» мне рассказал новосибирский таксист.

— Кстати, — воспользовался случаем Бирюков, — бывший муж Изольды не таксистом работает.

— При чем муж-то?.. — вроде удивилась Клепикова.

— Вспомните свои предыдущие показания: «Черненький с усиками, по-моему, бывший муж Изольды…»

Лицо Клепиковой побагровело. Анна Ивановна заметно растерялась, однако тут же нашла спасительный выход. Без тени смущения глядя Антону в глаза, заявила, что о бывших дружках Водорьяпова узнала от Изольды. А насчет «черненького с усиками таксиста» сочинила, чтобы не подводить Изольду, которая сообщила это ей по большому секрету. Расчет такого ответа был ясен: проверить его невозможно, и Антон прямо сказал об этом Анне Ивановне.

— Ну а что мне теперь остается делать? — с вызовом спросила она. — Врать дальше?..

Бирюков помолчал:

— Свидетельская ложь — бессмысленное занятие. Рано или поздно все выяснится. Кроме того, обычно свидетели лгут в корыстных целях.

— Не поняла вас. Какая у меня может быть корысть? Я со слов Изольды подсказала, где искать убийцу.

— Хотели направить следствие по ложному пути? — быстро спросил Антон.

Клепикова вскипела:

— Ишь, чего придумали! Зачем мне это надо?!

— Чтобы мы впустую ухлопали время и упустили возможность по горячему следу отыскать убийцу, — спокойно сказал Бирюков.

— Не городите чушь! — Лицо Клепиковой вновь заполыхало багровыми пятнами. — Откуда я могла узнать о таксистах, если бы Изольда мне не рассказала?

— Вы знали, что Водорьяпов работал в Новосибирске таксистом. А бывшего мужа Изольды видели в Караульном, когда он приезжал сюда несколько дней назад.

— Он же не на такси был!.. — внезапно выпалила Анна Ивановна и, спохватившись, тихо добавила: — Он был на белых «Жигулях».

— Правильно. Вы решили сделать его «таксистом» из простого соображения: чем дальше от реальности версия, тем сложнее докопаться до истины.

Клепикова угрюмо помолчала:

— Не сочиняйте… Просто я хотела пожалеть Изольду.

— Которую только что проституткой назвали?

— Ну и что? Проститутки тоже люди.

— Не в вашем характере — жалеть людей.

— Понятно… Колхозников наслушались? Ну что ж, слушайте, слушайте… Они готовы меня растерзать за то, что не разбазаривала колхозные деньги, сдерживала волчьи аппетиты бездельников.

Бирюков встретился взглядом с Клепиковой:

— Странная у вас логика… У колхозников — волчьи аппетиты, а какой аппетит у вас с Георгием Макаровичем? Сколько вы заработали в прошлом году на ремонте Дома культуры?

— Сколько по расценкам положено, — не моргнув глазом, ответила Анна Ивановна.

— А какой объем работы сделали?

— Предусмотренный сметой.

Бирюков повернулся к следователю:

— Покажи Анне Ивановне заключение экспертов.

Лимакин достал из «дипломата» сколотые скрепкой листы и молча протянул Клепиковой. Анна Ивановна впилась в отпечатанный на машинке текст. Внимательно дочитав до последней строчки, небрежным жестом бросила заключение на стол и с брезгливой усмешкой заговорила:

— Откровенную чепуху написали. Будет вам известно, на Доме культуры работала наемная бригада по договору, согласованному с Пупыниным. Я вот сегодня же позвоню Михаилу Михайловичу, и он такую взбучку устроит инженерам из ОКСа, что те больше никогда не сунутся не в свое дело.

— Вряд ли Пупынин станет вас защищать, — сказал Бирюков. — Наемной бригады в Караульном не было. Она существовала на бумаге.

Полные губы Анны Ивановны дрогнули:

— По нарядам проверьте, кто выполнял работу.

— Уже проверили. Из реально существующих людей работали только вы с Георгием Макаровичем да зоотехник Баранов. Остальные фамилии, фигурирующие в нарядах по ремонту СДК, принадлежат, мягко говоря, мертвым душам. — Антон опять обратился к Лимакину: — Покажи Анне Ивановне наряды.

Следователь положил на стол переплетенный бухгалтерский том. Однако Анна Ивановна не проявила интереса к архивным документам.

Бирюков принялся выяснять, каким образом эти документы попали к Водорьяпову. Клепикова, не моргнув глазом, обвинила во всем начальника районной милиции Кролова, который, мол, из-за этого вылетел со службы. Антон не стал попусту тратить время. Он попросил Анну Ивановну рассказать, почему накануне убийства Водорьяпова Манаев приехал на пасеку верхом на лошади, а оттуда вернулся домой в клепиковской «Ниве».

— Ишь, чего придумали! — в который уже раз возмутилась Анна Ивановна. — Манаев как приехал, так и уехал — верхом. Мы с Георгием подвезли его в машине до дому от склада.

— Где же Иван Данилович оставил лошадь?

— У него спросите, где.

— Вы разве не спрашивали?

— Зачем?

— Хотя бы из простого интереса: что это, мол, в конце пути вдруг безлошадным стал?

— Мне такое и на ум не пришло. Вижу, идет Манаев с бидончиком. Притормозила, подождала, пока втиснулся в машину, и поехали дальше.

— А где был Георгий Макарович в ту ночь, когда убили Водорьяпова? — внезапно спросил Бирюков.

Клепикова с недоумением посмотрела на него:

— Как где?.. У меня под боком. — И усмехнулась: — Георгий ночами никуда не выходит. Физически мужик здоровый, но храбростью не блещет. Днем и то людей боится.

— Анна Ивановна, — не вытерпел Сергей, — а ведь Макарыч по ночам карасиков в пруду браконьерит.

— Бросьте чепуху молоть! — зло огрызнулась Клепикова. — Уж если в Караульном и есть браконьер, так это Манаев. Вернитесь памятью назад да подсчитайте, сколько Иван Данилович истребил всякой дичи…

Сергей хотел что-то возразить, но, перехватив взгляд Антона, мигом закруглился:

— Назад возвращаться нечего — мы там уже были.

Дальнейший разговор с Клепиковой превратился в пустое занятие. Анна Ивановна на все вопросы стала отвечать по принципу: моя хата с краю — ничего не знаю. Не удалось ей отречься лишь от «письма доярок» и от анонимки, подписанной «очевидцами». Ознакомившись с заключением экспертизы, Клепикова призналась, что действительно написала эти бумаги, но угрызений совести не чувствует. Пожаловаться в газету, дескать, ее попросили обиженные плохими заработками доярки. А то, что Восьмого марта председатель обнимал секретаря-машинистку Люду, не вымысел, а чистая правда. По ее мнению, председателю колхоза нельзя шутить с подчиненными молодыми женщинами, так как такие шутки могут перерасти в семейную драму, скажем, для той же самой Люды.

Сразу после разговора с Анной Ивановной Антон Бирюков вызвал в контору Манаева и бригадира Клепикова.

Глава 19

Иван Данилович пришел в приличном выходном костюме с таким количеством наградных планок, какое в мирное время можно увидеть не у всякого генерала. Был он не то с глубокого похмелья, не то в депрессии. Часто морщился, без нужды поправлял расстегнутый ворот белой рубахи. По признанию Манаева, его основная вина заключалась в том, что слишком много доверял главному бухгалтеру и, утверждая наряды на выполненные работы, «подмахивал» их, не вникая в содержание.

— Я и требования на получение материалов со склада, бывало, подписывал не читая, пока Сергей Игнатьич меня не проучил… — Манаев с виноватой усмешкой глянул на Сергея. — Вот он, здесь, не даст соврать. Позапрошлой зимой, когда еще был главным инженером, приходит ко мне с требованием: «Иван Данилыч, морозы трескучие начались, тормозная система у техники застывает. На колхозном складе есть технический спирт. Выпиши для гаража три литра, чтобы тормоза надежно работали». — «Ты, — говорю, — непьющий, для машин литровки хватит». И влепил резолюцию кладовщику: «Отпустить один литр». Сергей Игнатьич, помню, расхохотался: «Данилыч, прочитай, чего подмахнул!» Вперился я глазами в требование, а там в графе «Назначение» главным инженером написано: «Для втирания очков председателю колхоза»… — Иван Данилович обратился к Сергею: — Так ведь, проказник, ты утер мне нос?..

Сергей, сдерживая улыбку, торопливо кивнул.

— Теперь скрывать нечего, — продолжил Манаев, — водился за мной такой грех. И с ремонтом Дома культуры проявил доверчивую беспечность. Замысел был хорош, да окончился плохо. Вода в карауленских колодцах стала пропадать. Решили сделать по селу водоразборные колонки, но где взять для водопровода трубы?.. Договорился я в Новосибирске на одном из заводов за пятнадцать тысяч наличными — хоть полный вагон этих труб. Посоветовался с Пупыниным. Он говорит, чего, мол, пустое спрашивать. Неужели при миллионном обороте пятнадцать тысяч не найдешь?.. Словом, дал намек. Вот я и «нашел» на ремонте Дома культуры. Надо было с наличностью немедля ехать в Новосибирск забирать трубы, да Водорьяпов заартачился. Дескать, за такое посредничество можно в тюрьму угодить. Пока я искал другого посредника, трубы перехватили. А куда мне наличные деньги девать?.. Опять приехал к Пупынину. Михаил Михалыч всыпал мне перца за неразворотливость и семь тысяч из наличности забрал на ремонт своего кабинета, то ли всей конторы агропрома. Мол, в колхозе эти деньги уже списаны.

— Прямо наличными отдали? — спросил Бирюков.

— Я не ватой набитый, да и Пупынин — не дурак. Приехал от него в Караульное представитель дикой бригады и через нашу кассу под роспись в ведомости забрал деньги, будто шабашники Дом культуры ремонтировали.

— Остальные тысячи куда ушли?

— Деньги, они ж как вода. Туда — сюда и нету. За электромотор для зерносушилки, кажется, тысячи три отдали. Много на монтаж летней дойки потратили. Проще говоря, теперь трудно вспомнить, но если в старых документах порыться, там можно найти, кому и сколько заплатили… — Манаев задумался. — Пупынин теперь делает вид, что знать ничего не знает. Вчера ездил к нему, да что толку. Не могу понять, отчего Михаил Михалыч столь круто изменился?..

— Оттого, что время изменилось, — сказал Антон и заговорил о Водорьяпове.

Иван Данилыч еще больше потускнел, стал отвечать на вопросы неопределенно. Особенно расстроило Манаева утверждение Анны Ивановнах о том, что Клепиковы подвезли его в своей «Ниве» от склада до дому. После безуспешных попыток увильнуть от ответа он повздыхал и вроде бы с неохотой стал рассказывать. Доехал он от пасеки верхом до склада и решил передохнуть. Оказывается, в желтом бидончике Иван Данилович вез не мед, а медовуху. Присев за складом на лужайке, отхлебнул из бидончика и так затяжелел, что не смог взобраться на коня. Стреножив мерина, оставил его под седлом пастись возле склада. Сам же, пока совсем не подвели ноги, заторопился домой. Тут и подвернулись на машине Клепиковы.

Ситуация выглядела вроде бы правдоподобной. Грузному Ивану Даниловичу даже в трезвом состоянии было нелегко взобраться в седло. После медовухи — тем более. Однако Бирюков этому не поверил. По дальнейшим словам Манаева выходило, что, отлежавшись дома, он вовремя вышел на дежурство. Затем ночью отлучался из сторожки, чтобы проверить в пруду поставленную на карасей мордушку, и до самого утра забыл о нерасседланном коне. Такой забывчивости не мог допустить самый безалаберный крестьянин. Скорее всего здесь было одно из двух: или Манаев кому-то передал коня, или ночью ездил на нем сам. Настораживало и упорное отрицание Иваном Даниловичем показаний Кузьмы Широнина. Кузьма утверждал, что в ночь убийства кто-то приезжал к манаевскому дому верхом на лошади и якобы даже завел лошадь во двор.

Так толком ничего и не добившись, Бирюков отправил Манаева подумать в кабинет к участковому Ягодину и пригласил на допрос бригадира Клепикова.

Георгий Макарович, едва зашел с ним разговор, прикинулся настолько непонятливым, что Антону пришлось почти каждый вопрос повторять дважды. О ремонте Дома культуры Клепиков ничего не знал. Делал там, что заставляли, но что именно — теперь уже и не помнил. Денег за ремонтную работу ни копейки не получал. Этим занимается жена. Анна Ивановна даже основную зарплату и премиальные по итогам года всегда за него получает. Не мог он вспомнить и того, откуда с ними ехал в «Ниве» Иван Данилович Манаев: то ли прямо от пасеки сел в машину, то ли по дороге его подвезли.

— Ну а лошадь-то где он оставил? — спросил Бирюков.

Георгий Макарович уставился в пол:

— Не помню. Об этом спросите у Ивана Данилыча или у моей Анны. У них головы светлее, чем моя бестолковка. Я чего-то в последнее время основательно памятью свихнулся.

— Что Манаев вез с пасеки в бидоне?

— Наверно, мед, чего более…

— Не медовуху?

— Не знаю. Может, и медовухи налил. В пасечном погребе у Ивана Данилыча во фляге оставалось на донышке.

— Пьяным был?

— Я не принюхивался.

— Ну а по виду?..

— По виду Данилыча не сразу поймешь, тверезый или выпивши. Он вроде всегда навеселе.

— В ту ночь, когда убили Водорьяпова, вы где были? — внезапно спросил Антон.

Клепиков испуганно глянул на него и первый раз ответил, не задумываясь ни секунды:

— Дома, конечно, был, где более…

— За карасями на пруд не отлучались?

Георгий Макарович опять задумался:

— Карасями я бросил заниматься, как председатель колхоза пристращал штрафом. Супруга моя рыбу не ест. Мне же, если захочется, можно в сельмаге мороженого минтая купить.

— А куда Манаев дел немецкую винтовку? — вновь неожиданно спросил Бирюков.

Клепиков с тяжелым вздохом пожал плечами:

— Говорит, будто украли.

— Может, он подарил ее вам?

— Винтовку?.. Она денег стоит, а мне запрещенное оружие и даром не надо. У меня хорошее двуствольное ружье имеется. Для чего с винтовкой на рожон лезть?

— А если мы поищем?..

— Кого? — словно не понял Георгий Макарович.

— Винтовку, разумеется.

— Где?

— Допустим, на пасеке, — почти наугад сказал Антон.

Клепиков надолго замолчал.

— Ну чего молчите? — поторопил Антон.

— Чего зря говорить. На пасеках оружие не держат. Истратите попусту время. Лучше уж, если такое желание имеете, ищите в доме у Манаева или у меня.

— Дома, значит, найдем?

— Ружья найдете, а винтовок у нас нет.

— Тогда почему на пасеке не поискать?

Клепиков впал в глубочайшую задумчивость:

— На пасеку вон сколько ехать надо, а дом — рядом. Тут и пешком дойти можно.

Ответ был из серии «Нарочно не придумаешь», однако именно он укрепил у Бирюкова внезапно возникшую мысль: на клепиковской пасеке не все чисто. Переглянувшись со следователем, Антон сказал Сергею:

— Организуй понятых. Поедем к Георгию Макаровичу пчелок смотреть.

Сергей вышел из кабинета. Клепиков, уставясь на Бирюкова, вдруг вспылил:

— Зря вы эту канитель затеваете. Я, однако, с вами не поеду тратить время на пустое дело.

— Придется не только вам, но и Манаеву поехать, — ответил Антон.

Выехали на двух машинах. Антон Бирюков, Манаев и Клепиков сели в «газик» к Сергею; следователь Лимакин с участковым Ягодиным и понятыми — в прокурорский УАЗ. Езда заняла всего пятнадцать минут.

Пасека находилась в двух километрах от Выселков, по другую сторону щебеночной дороги Караульное — райцентр. На краю поля, почти у самой опушки березняка, чернел приземистый омшаник, похожий на вросшую в землю избу с заделанными наглухо окнами и с ветхой дощатой крышей, затянутой седыми пятнами лишайника. Около омшаника на четырех толстых столбах стоял невысокий, в рост человека, навес. Под ним хранилась медогонка, старые ульи, дымокур и сотовые рамки. Судя по конским шевякам и примятой траве у одного из столбов навеса, возле него не так давно стояла привязанная лошадь. Чуть поодаль, справа от строений, тремя рядами вытянулись два десятка разноцветных домиков-ульев, у которых озабоченно вились трудяги-пчелы.

Не успели Бирюков с Лимакиным оглядеться, к пасеке на полной скорости подкатила в зеленой «Ниве» Анна Ивановна Клепикова. Выбравшись из машины, она подошла к Антону и нерешительно спросила:

— Можно поприсутствовать?..

— Дело ваше, — ответил Антон.

На предложение следователя — добровольно выдать винтовку бригадир Клепиков промолчал, а Манаев, сунув под язык таблетку валидола, тяжело вздохнул:

— Отдал бы, шут побери, весь арсенал, если б он имелся.

— Что ж, придется искать, — тоже со вздохом сказал Лимакин и стал объяснять понятым, одним из которых оказался колхозный конюх Шура Слабуха, их права и обязанности.

Обыск продолжался больше часа. Ни в омшанике, заставленном всякой рухлядью, ни в просторном погребе, где, кроме пустой пятидесятилитровой фляги с крепким запахом медовухи, ничего не было, ни под навесом не обнаружили даже намека на какой-либо тайник. После этого следователь, за ним — участковый и Шура Слабуха взобрались по приставной шаткой лестнице на чердак омшаника.

Антон Бирюков исподволь наблюдал за Манаевым и супругами Клепиковыми. Они не проявляли никаких признаков тревоги. Иван Данилович, усевшись на бревно, по-прежнему чмокал валидол. А Георгий Макарович, устроившись рядом с Манаевым, настолько равнодушно жевал стебель сорванной медуницы, что, казалось, происходящее совершенно его не касается. Анна Ивановна с веселым любопытством поглядывала на хмурого от неудачи следователя.

Когда облепленные паутиной Лимакин, Ягодин и Шура Слабуха ни с чем спустились с чердака, Клепикова игриво спросила Сергея:

— Что они, чудаки, ищут?

— Вчерашний день, — серьезно ответил Сергей.

В этот момент у Антона Бирюкова шевельнулась неприятная мыслишка, что время, как и предупреждал тугодумный бригадир, потрачено впустую. Стараясь сосредоточиться, он стал рассматривать возле омшаника зеленую траву. Недалеко от бревна, на котором сидели Манаев с Клепиковым, внимание привлекла желтая полоса метра полтора длиной и сантиметров тридцать в ширину. Без всякого сомнения, совсем недавно на этом месте лежала доска, и придавленная ею трава почти погибла. Вопрос возник сам собой: куда эта доска подевалась?..

Антон отошел от омшаника и внимательно посмотрел на покрытую седым лишайником крышу. Ни одна из досок там нарушена не была. Вернувшись к строению, заглянул под карниз. Здесь соединяющиеся концы кровельных стропил когда-то были обшиты тесом по всему периметру омшаника. От времени тесины покрылись зеленоватой порослью, некоторые из них превратились в труху и оторвались. В образовавшихся проемах виднелись пыльные стропилины. Одна из досок привлекла внимание Бирюкова. Точнее, даже не доска, а два свежих гвоздя, которыми она была прибита к стропилам.

Антон подозвал Лимакина:

— По карнизу на чердаке смотрели?

— Там сто лет не ступала нога человека. Все сплошь затянуто паутиной, дышать нечем, — отряхивая пиджак, ответил тот.

Бирюков показал на белые шляпки гвоздей:

— Видишь?..

— Вижу, — обрадовался Лимакин.

— Тащи лестницу, топор и отрывай доску.

Минут через десять, стараясь не свалиться с шаткой лестницы, следователь управился с доской. Засунув чуть не до плеча руку в образовавшееся отверстие, он пошарил над карнизом, с трудом вытащил из-под стропилины узкий брезентовый мешок с чем-то тяжелым и осторожно опустил его Бирюкову. Антон, развязав узел, вынул из мешка хорошо сохранившуюся винтовку.

Бригадир Клепиков, не дожевав, проглотил медуницу и уставился на Манаева. Иван Данилович такими же удивленными глазами смотрел на бригадира.

— Гоша, ты чего-то намудрил, — растерянно сказал он.

— Данилыч, она ж денег стоит… — будто оправдываясь, промямлил Георгий Макарович.

— Эх, Гоша, Гошенька… — Манаев указательным пальцем крутнул у виска. — Зря от тебя областная психушка отказалась. Ты ведь по правде круглый дурак.

Услышав этот диалог, Анна Ивановна побагровела.

— Козлы!!! — звонким дискантом неожиданно выкрикнула она.

Сердито сплюнув, Клепикова широким шагом, чуть не разрывая узкую юбку, устремилась к «Ниве». Втиснувшись за руль, хлопнула дверцей и так резко рванула машину с места, что из-под задних колес взметнулись комья земли. Через несколько секунд ревущая мотором «Нива», вильнув по проселку, исчезла из вида.

Сергей, наклонившись к уху Антона, указал взглядом на застывших истуканами бывшего председателя и бригадира:

— Братан, кто из них основной «дурак»?

— В этом надо еще разбираться, — тихо ответил Антон.

Глава 20

Полная картина преступления стала известна Антону Бирюкову только через две недели, когда были завершены необходимые экспертизы, опрошены свидетели и Лимакин, наконец, принес ему на утверждение обвинительное заключение. Целый рабочий день понадобился Антону, чтобы изучить обоснованность каждого факта обвинения. Вчитываясь в материалы расследования, Антон сверял заключения экспертов, показания свидетелей и обвиняемых. Постепенно разрозненные, вроде бы случайные факты увязывались в убедительную цепочку неприглядных поступков, завершившихся трагическим финалом.

…Катастрофа назрела в Караульном уже в октябре прошлого года, когда на отчетно-выборном собрании колхоза «Верный путь» провалилась кандидатура председателя этого хозяйства Ивана Даниловича Манаева. Анна Ивановна, предвидя грядущие перемены, торопливо принялась наводить в бухгалтерии порядок. Будь Клепикова покладистее характером и добрее к людям, она наверняка удержалась бы в главных бухгалтерах до пенсии и успела бы спокойно зачистить свои грехи. Однако выведенные из терпения ее постоянными окриками и обсчетами колхозники на первом же собрании выразили Анне Ивановне недоверие и потребовали от нового правления немедленно убрать ее с должности главбуха. Удар для Клепиковой был непоправимым — прекратился свободный доступ к бухгалтерским документам, где еще оставалось много огрехов. И Анна Ивановна почувствовала себя как на раскаленных углях.

Развязку ускорил оскорбившийся начальник райотдела милиции Кролов, которому Сергей отказал в покупке «Волги». О предстоящем приезде сотрудников ОБХСС в Караульное Клепикова узнала от Баранова, подслушавшего через тонкую стенку кабинета телефонный разговор участкового Ягодина с Кроловым. Больше всего Анну Ивановну тревожили оплаченные наряды по Дому культуры, где она с мужем за пустяковый ремонт сорвала богатый куш. В самый последний момент, когда милицейская машина уже подъехала к колхозной конторе, ей удалось тайком забрать в кабинете главбуха пятнадцатый том архивной подшивки. Унести документы домой на глазах у людей было нельзя, и Клепикова решила на время переполоха спрятать их у Баранова. Увидев в коридоре Водорьяпова, разговаривающего с новым председателем колхоза, Анна Ивановна от волнения чуть не ворвалась в кабинет участкового.

Водорьяпов, занимаясь снабжением и строительством, многое знал о махинациях Ивана Даниловича Манаева и главбуха. Заметив, как взволнованная Клепикова оставила у зоотехника документы, он сообразил, что здесь можно поживиться. Надо было действовать только быстро и решительно. К его стремительному напору Баранов оказался совершенно неподготовлен и мигом отдал документы.

Если бы Кролов проводил выемку бухгалтерского архива по закону, финансовые злоупотребления в колхозе «Верный путь» уже тогда были бы разоблачены. И вряд ли Пупынину удалось бы взять под свое крыло любимцев, в махинациях с которыми он сам увяз. Однако Кролов захватил колхозные документы с корыстной целью, без всяких на то оснований, и авторитетному в руководящих кругах района Михаилу Михайловичу не стоило большого труда, чтобы оборвать карьеру зарвавшегося начальника милиции. В разговоре с Манаевым и Клепиковой Пупынин строго отчитал их за ротозейство и посоветовал собирать факты против «Смутьяна», чтобы убрать его из председателей.

Туча, сгустившаяся над Манаевым и Клепиковой, вроде бы пронеслась, но не надолго. Через несколько дней после того, как сотрудники ОБХСС вернули в колхоз документы, Анну Ивановну встретил Водорьяпов и с улыбочкой намекнул, мол, не хочет ли она выкупить «компромат»?

— Приходи вечером, разопьем бутылку, — сказала Анна Ивановна.

— Так дешево?.. — засмеялся Водорьяпов. — Я ведь больше одной рюмки не пью, а вы с Даниловичем там хапнули в особо крупных размерах. Если умный следователь раскрутит ваш порочный круг, за милую душу схлопочете до пятнадцати годков с конфискацией имущества.

— Сколько же ты хочешь с нас сорвать?

— По тысяче рубликов за год предполагаемой отсидки.

— Это выходит…

— Пятнадцать тысяч.

— Ишь чего захотел! — возмутилась Анна Ивановна. — Нашел дураков…

— Жадность фрайеров погубит, — угрожающе проговорил Водорьяпов. — У тебя, Аннушка, только особняк на пятьдесят тысяч тянет. Жалко будет, если его сделают народным достоянием. Подумай на досуге, ладно?..

Клепикова обещала подумать. Вечером она пригласила на совет Ивана Даниловича. Узнав о вымогательстве, Манаев распетушился и пригрозил стереть Водорьяпова в порошок.

— Данилыч, ты теперь не у власти, — подзадорила Анна Ивановна. — Что ты, сторож, сделаешь с Водорьяповым?

Еще больше распаляясь, Манаев стукнул кулаком по столу:

— Убью гада!

— А кто в тюрьму за убийство сядет?..

— Отсижу, но одним паскудником станет меньше!

— Не дури, убийца… Может, сбросимся по семь с половиной тысяч?

— Ого! Это у вас с Гошей тысячи несчитанные. Я же после такого выкупа без штанов останусь.

Клепикова посмотрела на молчаливо насупленного мужа:

— Ну чего надулся, будто мышь на крупу? Посоображай своей бестолковкой, авось свежую мысль подкинешь.

— Что тут соображать, — помрачнел Георгий Макарович. — Данилыч правильно говорит. Мы с ним вон каких быков-сохатых валили, а этого блатягу запросто кокнем.

Анна Ивановна вздохнула:

— Сравнил человека с сохатым, балбес. Ты ведь в тюрьме без жратвы мигом загнешься!

— На армейской службе не загнулся, а там тоже неважно кормили.

Клепикова сокрушенно покачала головой:

— У дурака — дурные мысли.

— Ты шибко умная, — обиделся Георгий Макарович. — Кто тебе говорил: не гонись за деньгами, куда нам столько? Еды по горло хватает…

— Вот, видишь! Твоя забота — лишь бы еда была.

На этом неудавшийся «совет» закончился.

Водорьяпов долго молчал. При встрече с Анной Ивановной он двусмысленно улыбался, но однажды, когда подписал договор об аренде, все-таки спросил:

— Что, Аннушка, надумала насчет «компромата»?

— Давай, Леонид Николаевич, договоримся так, — сказала Клепикова. — Все расходы по аренде я тебе рассчитаю по минимальным тарифам, а за полученный привес — по максимальным. При таком раскладе твой арендный навар будет в два раза больше наших крох.

Водорьяпов насмешливо подмигнул:

— Ох, авантюристка!.. Не втягивай честного человека в аферу. Арендные деньги мне нужны чистыми. А пятнадцать тысяч на карманные расходы ты принесешь без свидетелей.

— Держи карман шире!

— Не ерепенься. Тебе деваться некуда. Мой метод, извини, старый-престарый, как древний мир. Однако и жизнь наша что-то не особо обновляется. Для окончательного расчета даю два месяца, а там… или разойдемся миром, как в море корабли, или… по пятницам пойдут свидания и слезы горькие… Слыхала такую популярную песню о тоске по воле?

— Подожди до лета, — попросила Клепикова.

— Надеешься, золотой дождик прольется?

— Соберу к тому времени деньги и тарелочку с голубой каемочкой куплю, — съязвила Анна Ивановна.

— Подожду. Только к пятнадцати тысячам собери еще пять.

— За что?

— Долговые проценты.

— Ну и наха-а-ал… — чуть не задохнулась от возмущения Клепикова.

Водорьяпов вновь подмигнул:

— Из уважения не смею возражать.

— Как тебя земля терпит?

— Так же, как и вас, мадам.

— Не стыдно здоровому мужику заниматься вымогательством?

— Аннушка, а женщине с высшим экономическим образованием не стыдно воровать? Это искажение социальной справедливости. Я такого перекоса не терплю. Поэтому, без шуток, не затягивай с отдачей, чтобы не тосковать за решеткой. В середине июля у меня полувековой юбилей. Наберись разума, сделай подарочек. Договорились?..

— Ладно… — еле слышно проговорила Анна Ивановна, поняв, что от вымогателя ей не отбояриться.

Пожалуй, первый раз в жизни Клепиковой стало по-настоящему страшно. Вечером она опять позвала Манаева. Иван Данилович, выслушав ее, не на шутку затосковал. Снова принялся стонать, что Водорьяпов снимает с него последние штаны, но в конце концов сказал:

— Подождем, Анна, до лета. Жизнь — хитрая штука. Глядишь, к тому времени вымогатель свернет себе шею. Бывает ведь, что и под машины случайно люди попадают, а?..

Намек Ивана Даниловича заслуживал внимания. Об автомобильных авариях с человеческими жертвами иногда сообщалось даже в районной газете, которую Клепиковы выписывали.

«Если настроить на это дело Георгия, он так долбанет Водорьяпова „Нивой“, что вымогатель мигом коньки отбросит. Жаль, Манаев не водит машину. Пусть бы сам осуществлял свою идею», — подумала Анна Ивановна и осторожно спросила:

— Может, из ружья лучше?..

Иван Данилович потер ладонью небритую щеку:

— Из ружья — проще, но не лучше. Если следствие дознается, то ни у кого защиты не добьешься. Убийство есть убийство. А автомобильное происшествие — дело житейское. Проморгал, мол, поздно тормознул… В такой ситуации Пупынин активно может заступиться и уговорить судей, чтобы сгладили наказание до легкого испуга. Улавливаешь разницу?..

— Улавливаю, — Клепикова повернулась к мужу. — Ты, молчун, уловил что-нибудь?

— Я насчет машины не согласен, — угрюмо ответил Георгий Макарович. — Издали, куда ни шло, могу кокнуть. На машине же надо вплотную на живого человека мчаться. У меня на такой рискованный подвиг отваги не хватит.

— Коз-з-зел, — сквозь зубы процедила Анна Ивановна.

Не надеясь на сообщников, она сама стала охотиться за Водорьяповым. Однажды удачно подкараулила его у колхозной конторы. Можно было с ходу пришлепнуть вымогателя к стене, сославшись впоследствии на плохие тормоза, но в самый последний момент испугалась. Водорьяпов, видимо, разгадал коварный замысел и погрозил пальцем:

— Аннушка, брось лихачить! Тарелочку с голубой каемочкой купила?

— Скоро куплю, — буркнула Клепикова.

— Поторапливайся. Юбилей не за горами…

Время на самом деле летело стремительно. Почти незаметно наступило лето. Анна Ивановна не находила места. Нервничал и Иван Данилович. При встрече с Клепиковой он каждый раз спрашивал:

— Ты вроде бы трусишь, а?.. — И тяжело вздыхал. — Доконает грабитель нас, как пить дать, доконает…

— Данилыч, выкручивайся сам! — в одну из таких встреч вспыхнула Клепикова. — Я не могу. Понимаешь, не могу!

— Эх, слабачка, такую безобидную возможность упускаешь, — сокрушенно вздохнул Манаев и на следующий день ударился в запой.

Анна Ивановна попыталась выпросить у него хотя бы часть денег для Водорьяпова, однако Иван Данилович, пьяно хихикнув, показал кукиш:

— Я лучше пропью все до копейки и пойду в колонию с чистой совестью.

Клепикова поняла: расплачиваться за общие грехи придется одной. Накануне дня рождения Водорьяпова она приехала в райцентр, чтобы договориться в Сбербанке о получении двадцати тысяч наличными. Оставив там заявку на деньги, решила завернуть к водочному магазину и неожиданно встретила только что подкатившего на «Волге» Виталия Ложникова. Магазин оказался закрытым. Ложников, недовольно ругнувшись, настроился ехать за спиртным в Новосибирск.

— Кто ж твоих бычков будет пасти? — спросила Анна Ивановна.

— Напарник, — ответил Виталий.

— Ты из Новосибирска не успеешь до ночи вернуться. Он, что ли, заночует в Выселках?

— Ну.

«Вот где его, заразу, тайком ухайдакать!» — подумала Клепикова.

Эта мысль не покидала Анну Ивановну весь день. Вечером после работы она зашла к Манаеву. Иван Данилович с глубокого похмелья пил чай перед дежурством. Ни о каком Водорьяпове он и слушать не хотел. Сдерживая раздражение, Анна Ивановна спросила:

— Маешься?

— Маюсь, — признался Иван Данилович. — Переборщил с утра, на леченье ни грамма не оставил. Завтра поеду в райцентр, может, куплю поллитровку.

— У тебя ж на пасеке медовуха во фляге была…

Манаев быстро поставил на стол обжигавший пальцы стакан:

— Вот, шут побери, совсем про флягу забыл! Сейчас же оседлаю коня да сгоняю с бидончиком за медовушкой…

Супруги Клепиковы приехали на пасеку в «Ниве» раньше Манаева. Пригарцевавший туда верхом Иван Данилович сразу нырнул в погреб, перелил из фляги остатки медовухи и, едва выбравшись из подземелья на белый свет, жадно приложился к бидончику. Отведя душу, сел на бревно возле омшаника и блаженно закрыл глаза. Анна Ивановна лихорадочно соображала, как бы завести с Манаевым разговор о Водорьяпове. Она опасалась, что тот скоро уедет на дежурство. Но Манаев, выпив медовухи, вроде и забыл о предстоящем дежурстве.

— Георгий, поговори с Данилычем насчет Водорьяпова. Завтра последний срок. Деньги отдавать надо, — сказала мужу Клепикова. — Что будем делать?

Георгий Макарович, усевшись рядом с Иваном Даниловичем, спросил:

— Полегчало?

— Еще бы!

— Ну а что с Водорьяповым делать будем?

— Гоша, не погань мне настроение! «Что, что?» С твоими ручищами я давно бы удушил его.

Георгий Макарович вздохнул:

— Страшно.

— Эх, паникер!.. Анна вон говорит, вымогатель сегодня заночует в Выселках вместо Виталия Ложникова. Глухое место! Там его, спящего, как котенка, можно тюкнуть.

— Анна и мне об этом сообщила.

— Тогда в чем заминка?

— Я так думаю…

— Гоша! С непривычки думать тяжело. Я тебе все распишу, как по нотам, Ты, значит, ночью берешь у меня немецкую винтовку и тихонько шагаешь в Выселки…

— Погоди, Данилыч, дай мысль доскажу.

— Для чего тебе мыслить? Выполняй мою команду!

— Погоди. Ты говоришь, надо шагать. А милиция приедет с ищейкой, и собака по горячему следу схватит меня.

— Гоша! — отхлебнув из бидончика, воодушевился Манаев. — Коль трусишь пешком шагать, садись в седло на моего коня, и никаких следов не останется. Ну, как?..

Георгий Макарович помолчал:

— Насчет коня я не думал.

— И не надо голову пустяками забивать. Вспомни, как мы с тобой светлое будущее строили. Разве плохо нам жилось? Денег было — хоть рюкзаком греби! Ты слушайся меня, если намерен доработать до пенсии в бригадирской должности. Давай лишь условимся: Анна об нашем уговоре знать не должна. Не бабское дело — решать мужские дела. Согласен?

— Ну, согласен, только… Анна ночью меня из дома не выпустит.

— Соври ей, будто идешь к пруду за карасями. На рыбалку-то отпустит?

— На рыбалку отпустит, да я врать не умею.

— Ох, чудак! Не можешь схитрить — проверь на самом деле в пруду мордушки. Там ведь у тебя стоят?..

— Стоят. А куда улов дену?

— Гоша, ну что ты расквохтался как несушка. Мне рыбу отдашь, вот куда! Еще какие вопросы?

— Нет вопросов.

— Тогда — мотай инструкцию на ус…

— Погоди малость, я так быстро не соображаю.

— Чего тут соображать?

— Ну как чего… Ты вот вроде сказал, будто я могу удержаться в бригадирах до пенсии, а это — дело сомнительное. Новый председатель вот-вот скинет меня с должности.

— Гоша, он сам на волоске держится. Смутьян временно председательские вожжи захватил. Без жесткого командования у него ни хрена не получится. Да и Михаил Михалыч Пупынин не дурак, чтобы руководство сельским хозяйством отдавать в руки малолетних выскочек.

— Народ, Данилыч, в последнее время забузил, — тяжело вздохнув, сказал Клепиков. — Помнишь, какую шумиху подняли против тебя на отчетном собрании?

Манаев беспечно махнул рукой:

— Что такое народ?.. Побузит, побузит да перестанет. Много проку ты видишь от того шума? Это в больших городах бездельники изо дня в день митингуют, а у нас в районе после небольшой стычки все по-прежнему.

— Нет, Данилыч, не все. Прежнего районного секретаря партии скинули.

— Чего мелешь?! Не скинули, а проводили на заслуженный отдых. Человек уже пожилой, устал. Понимаешь?

Георгий Макарович усмехнулся:

— Секретарь устал, а ты — в сторожах…

Манаев приложился к бидончику:

— Это, Гоша, временное явление. По секрету скажу: Пупынин за меня горой стоит, а он — человек авторитетный. У него, хочешь знать, рука в больших верхах. Для меня на данном этапе одна болячка — Водорьяпов… Как только избавимся от вымогателя, я сразу в гору пойду.

— И даже на председательское место можешь вернуться?

— Почему нет?.. Заслуги имею большие, руководящего опыта — еще больше. Поэтому беспрекословно слушайся меня, если намерен доработать до пенсии бригадиром.

— А если до твоего восстановления новый председатель подберет другого бригадира?..

— Тогда я тебя немедленно восстановлю.

— Не обманываешь?

— Да разве я обманщик?.. — Манаев обнял Клепикова за плечи. — Ох, и тугодум же ты, Гоша… Ну, теперь-то хоть что-нибудь соображаешь?

Клепиков помолчал:

— Теперь вроде соображаю.

— Инструктировать?..

— Давай.

Закончив «инструктаж», Иван Данилович настолько затяжелел от медовухи, что даже с помощью Клепикова не смог взобраться в седло.

— Садись в «Ниву», — сказала ему Анна Ивановна. — На коне Георгий поедет.

— Коня мы здесь оставим, — вдруг заявил Манаев. — Ночью мерин мне понадобится.

— Чего надумал?

— Военная тайна.

— Серьезно спрашиваю.

— И я не шучу. Не вмешивайся, если хочешь спать спокойно.

— Ты ведь в доску пьян.

— Пьяница — проспится, дурак — никогда, — хихикнул Иван Данилович и громко запел:

— Лезь в машину, артист!

Дорогой Анна Ивановна несколько раз пыталась завести разговор о Водорьяпове, но Иван Данилович в ответ только хихикал. Молчаливый Георгий Макарович вообще словно онемел. Когда въехали в село, Манаев вроде бы протрезвел. Выбравшись из «Нивы», он подмигнул Клепикову:

— Не забудь ночью карасей наловить для закуски. Завтра мы с Анной обмоем юбилей вымогателя. — И, размахивая полупустым бидончиком, весело заколесил к своему дому. Весь вечер Клепикова допытывалась у мужа, что они задумали, однако Георгий Макарович, будто попугай, твердил одно и то же: «Не бабское дело — решать мужские дела». Близко к полуночи он стал собираться за карасями. На всякий случай Анна Ивановна строго предупредила:

— Не вздумай, лопух, связываться с Водорьяповым. Пусть Данилыч крутится.

— Без тебя знаем, кому чего, — хмуро ответил Клепиков. — У нас все расписано по нотам.

— Гляди, музыкант, главную скрипку не сыграй!

— Не бабское дело… — уже от порога опять буркнул Георгий Макарович.

С карасями Клепиков управился за полчаса. Рыбы попалось мало, всего на одну жареху. От пруда околицей прошел к манаевскому огороду. Иван Данилович, подремывая, сидел возле изгороди. Очнувшись, он боязливо огляделся, забрал у Клепикова плетеную корзинку с карасями и протянул ему зачехленную винтовку. Тихо проговорил: про карасей не распространяйся, чтобы за браконьерство не привлекли. Винтовку сразу — в пруд. Коня пригонишь ко мне домой. В Караульное въезжай не от Выселков. За огородами сделай крюк с другого конца села.

— Данилыч, я ж трезвый. Все помню, как договорились.

— Ну, шагай. Ни пуха ни пера.

— К черту…

Дойти до пасеки было парой пустяков. Гоняясь на лыжах за лосями, Георгий Макарович, бывало, отмахивал за день до тридцати километров. И ни одна косточка в теле после этого не болела.

Привязанный с вечера возле омшаника мерин понуро дремал. Клепиков расчехлил винтовку, полюбовался ее прикладистостью. В винтовочном магазине было четыре патрона. Один из них Георгий Макарович тут же загнал в патронник и поставил затвор на предохранитель.

Ночь выдалась светлая, будто по заказу. Вздохнув, он взобрался в седло и, придерживая под мышкой опущенную вниз стволом винтовку, направился вдоль опушки к Выселкам. Остановившись в березняке на краю хуторского луга, стал присматриваться к темнеющей возле загона избушке.

Хутор казался вымершим. В загоне мирно дремали бычки. Георгий Макарович легонько подстегнул коня и осторожно подъехал к оконцу. В избушке забелело пятно. Вроде бы кто-то лежал на топчане спиной к окну. Клепиков поднял винтовку, беззвучно передвинул предохранитель затвора и с замиранием сердца, словно в охотничьем азарте, прицелился…

Выстрел прозвучал хлестко, как хлопок пастушьего кнута. Конь отпрянул от избушки, однако Георгий Макарович удержался в седле. Напуганные телята всем гуртом ринулись к воротам. С треском повалив их, бычки стали разбегаться из загона. Георгий Макарович стеганул по крупу заводившего ушами мерина и галопом поскакал к щебеночной дороге. Выехав на дорогу, попридержал коня. Надо было заехать на пасеку, чтобы зачехлить винтовку, затем — к пруду. Неожиданно со стороны райцентра вдоль дороги тускло замаячил свет автомобильных фар. Клепиков свернул влево, к опушке леса. Когда Георгий Макарович притаился в лесу, он увидел, как по щебенке к Караульному проехал низенький «Запорожец».

У пасеки Клепиков спешился. Стал засовывать в брезентовый чехол винтовку и вдруг пожалел, что придется навсегда утопить столь доброе оружие. Он решил обмануть Манаева и оставить винтовку себе. Если бы Манаев добросовестно охранял склад, он наверняка заметил бы, что, возвращаясь в село, Георгий Макарович к пруду не подъезжал. Но Иван Данилович в ту ночь на дежурстве не был. Проводив за огородом Клепикова, он допил оставшуюся в бидончике медовуху и завалился спать на сеновале.

Домой Клепиков пришел в начале четвертого. Проснувшаяся Анна Ивановна глянула на часы и хрипло спросила:

— Где твои караси?

— Данилычу оставил, — укладываясь в постель, буркнул Георгий Макарович.

— Ну, ездил он в Выселки?

Вместо ответа Клепиков громко захрапел.

О том, что произошло ночью, Анна Ивановна догадалась лишь на работе, когда Георгий Макарович у колхозной конторы перепутал спросонок ошалело примчавшегося на коне Ложникова с Водорьяповым и, со страху потеряв сознание, разбил затылок. Она мгновенно сообразила, кто в Выселках сыграл «главную скрипку», и лихорадочно принялась спасать мужа. Спасение, как подсказал Пупынин, было только в одном — заручиться справкой о невменяемости Георгия Макаровича. Пообещав такое заключение областных врачей, он, однако, ничего не смог сделать.

Уголовное дело по обвинению Клепикова рассматривалось выездной сессией областного суда. За умышленное убийство с целью скрыть другое преступление Георгия Макаровича приговорили к восьми годам лишения свободы. Анна Ивановна и Иван Данилович Манаев отчитывались за свои финансовые махинации на другом судебном процессе и тоже отправились в исправительно-трудовую колонию на длительные сроки с конфискацией имущества.

Зоотехник Эдуард Баранов, вернувший до суда в колхозную кассу присвоенные полторы тысячи рублей, получил наказание условно. Легким испугом отделался и Пупынин. После судебного разбирательства он был освобожден от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья. Говорят, Михаил Михайлович до глубины души обиделся, что пенсию ему назначили не персональную, без всяких привилегий, как простому работяге.