Порука

Мерос проскользнул к Дионисию в дом,

Но скрыться не мог от дозорных, —

И вот он в оковах позорных.

Тиран ему грозно: «Зачем ты с мечом

За дверью таился, накрывшись плащом?» —

«Хотел я покончить с тираном». —

«Распять в назиданье смутьянам!»

«О царь! Пусть я жизнью своей заплачу —

Приемлю судьбу без боязни,

Но дай лишь три дня мне до казни:

Я замуж сестру мою выдать хочу,

Тебе же, пока не вернусь к палачу,

Останется друг мой порукой.

Солгу — насладись его мукой».

И, злобный метнув на просящего взгляд,

Тиран отвечает с усмешкой:

«Ступай, да смотри же — не мешкай.

Быстрее мгновенья три дня пролетят,

И если ты в срок не вернёшься назад,

Его я на муку отправлю,

Тебя ж на свободе оставлю».

И к другу идёт он: «Немилостив рок!

Хотел я покончить с проклятым,

И быть мне, как вору, распятым,

Но дал он трёхдневный до казни мне срок,

Чтоб замуж сестру мою выдать я мог.

Останься порукой тирану,

Пока я на казнь не предстану».

И обнял без слов его преданный друг

И тотчас к тирану явился,

Мерос же в дорогу пустился.

И принял сестру его юный супруг.

Но солнце обходит уж третий свой круг,

И вот он спешит в Сиракузы,

Чтоб снять с поручителя узы.

И хлынул невиданный ливень тогда.

Уже погружает он посох

В потоки на горных откосах.

И вот он выходит к реке, но беда! —

Бурлит и на мост напирает вода,

И груда обломков чугунных

Гремит, исчезая в бурунах.

Он бродит по берегу взад и вперёд,

Он смотрит в смятенье великом,

Он будит безмолвие криком, —

Увы, над равниной бушующих вод

Лишь ветер, беснуясь, гудит и ревёт.

Ни лодки на бурном просторе,

А волны бескрайны, как море.

И к Зевсу безумный подъемлет он взгляд,

И молит, отчаянья полный:

«Смири исступлённые волны!

Уж полдень, часы беспощадно летят,

А я обещал, лишь померкнет закат,

Сегодня к царю воротиться,

Иль с жизнию друг мой простится».

Но тучи клубятся, и ветер жесток,

И волны сшибаются люто.

Бежит за минутой минута.

И страх, наконец, в нём решимость зажёг,

Он смело бросается в грозный поток,

Валы рассекает руками,

Плывёт — и услышан богами.

И снова угрюмою горной тропой

Идёт он — и славит Зевеса,

Но вдруг из дремучего леса,

Держа наготове ножи пред собой,

Выходят разбойники буйной толпой,

И, путь преграждая пустынный,

Грозит ему первый дубиной.

И в вопле Мероса — смертельный испуг:

«Клянусь вам, я нищ! Не владею

И самою жизнью своею!

Оставьте мне жизнь, иль погибнет мой друг!»

Тут вырвал у вора дубину он вдруг,

И шайка спасается в страхе,

Три трупа оставив во прахе.

Как жар сицилийского солнца жесток!

Как ломит колени усталость!

А сколько до цели осталось!

«Ты силы мне дал переплыть чрез поток,

Разбойников ты одолеть мне помог, —

Ужель до царя не дойду я

И друга распнёт он, ликуя!»

Но что там? Средь голых и выжженных круч

Внезапно журчанье он слышит…

Он верить не смеет, не дышит…

О чудо! Он видит — серебряный ключ,

Так чист и прозрачен, так нежно певуч,

Сверкает и манит омыться,

Гортань освежить и напиться.

И вновь он шагает, минуя в пути

Сады, и холмы, и долины.

Уж тени глубоки и длинны.

Два путника тропкой идут впереди.

Он шаг ускоряет, чтоб их обойти,

И слышит слова их: «Едва ли, —

Мы, верно, на казнь опоздали».

Надежда и страх его сердце теснят,

Летят, не идут его ноги.

И вот — о великие боги! —

Пред ним — Сиракузы, пылает закат,

И верный привратник его Филострат,

Прождавший весь день на пороге,

Навстречу бежит по дороге.

«Назад, господин! Если друга не спас,

Хоть сам не давайся им в руки!

Его повели уж на муки.

Он верил, он ждал тебя с часу на час,

В нём дружбы священный огонь не погас,

И царь наш в ответ на глумленье

Лишь гордое встретил презренье».

«О, если уж поздно, и он на кресте,

И предал я друга такого,

Душа моя к смерти готова.

Зато мой палач не расскажет нигде,

Что друг отказался от друга в беде!

Он кровью двоих насладится,

Но в силе любви убедится».

И гаснет закат, но уж он у ворот,

И видит он крест на агоре,

Голов человеческих море.

Верёвкою связанный, друг его ждёт,

И он раздвигает толпу, он идёт.

«Тиран! — он кричит, — ты глумился,

Но видишь, я здесь! Я не скрылся!»

И в бурю восторженный гул перерос,

Друзья обнялись, и во взоре

У каждого радость и горе,

И нет ни единого ока без слёз,

И царь узнаёт, что вернулся Мерос,

Глядит на смятённые лица, —

И чувство в царе шевелится.

И он их велит привести перед трон,

Он влажными смотрит очами:

«Ваш царь побеждённый пред вами.

Он понял, что дружба — не призрак, не сон,

И с просьбою к вам обращается он:

На диво грядущим столетьям

В союз ваш принять его третьим».