Послание Геркулеса. Звездный Портал. Берег бесконечности

ОТ АВТОРА

Когда Стивен Пагель позвонил мне и сказал, что хотел бы издать вот этот том, я тут же сообразил, что мне придется в какой-то степени переработать «Послание Геркулеса». Во-первых, потому, что описанная в нем компьютерная технология устарела. Во-вторых, потому, что сценарий «холодной войны», который служил роману фоном и во многом определял сюжетную линию, был отброшен самой историей. И не только в смысле конфронтации, существовавшей между сверхдержавами, которая все еще есть, хотя и в значительно ослабленном виде. Дело в том, что в определенной степени произошло изменение самого национального менталитета. Кто, например, сейчас поверит, что атомная держава способна нанести упреждающий удар из-за трений в вопросе развития атомного арсенала? А ведь именно эта проблема лежала в основе оригинальной версии романа. И в 1986 году эта версия не казалась невероятной.

Вполне возможно, что разработанная мной тогда историческая перспектива была вообще не верна, но в те времена это обстоятельство не ощущалось. Я прекрасно помню тогдашние учения по гражданской обороне, проводившиеся в старших классах школы, когда мы гуськом спускались в расположенный в подвале кафетерий и залезали под столы, что, как считалось, должно было защитить нас от падающих бомб. А дома у нас еще с тех пор, когда отец во время Второй мировой войны был бойцом гражданской обороны, стояло ведро с песком, которым полагалось тушить «зажигалки». Почему-то мы его не выбросили. Оно служило нам напоминанием о том, какие жуткие вещи могут с нами произойти.

Помню я и то, как ехал по дороге между Вашингтоном и Филадельфией во времена ракетного кризиса 1962 года. Как раз в эти дни происходила реконструкция скоростного шоссе Балтимор - Вашингтон, но катастрофа казалась такой реальной, что никто не понимал, какого дьявола мы занимаемся этим делом. Ночь была наполнена страхами и ощущением, что все это в скором времени разлетится в прах,

Конечно, ничего подобного не произошло, реальность оказалась другой, и мы обязаны ею целой серии американских президентов и русских премьеров, которые умудрились сохранить на плечах трезвые головы. Но ведь легко могло сложиться и иначе.

Теперь же, когда те годы, обернувшиеся к нам своей светлой стороной, миновали, у читающей публики перед глазами предстала совсем иная перспектива, а поэтому передо мной и встала необходимость переделать «Послание Геркулеса» в свете тех лет, которые оказались для нас счастливыми. Я так и сделал, и по мере удаления от версии 1986 года у меня крепло ощущение, что нам вообще нет нужды ждать послания со звезд. И не имеет значения то, как далеко мы продвинулись в Проекте СЕТИ и что именно нам могут сообщить инопланетяне. Нет новостей - это хорошие новости.

Что же касается «Военного таланта», то я его не переделывал.

Если бы этот роман печатался впервые сейчас, то я бы изменил только его название, которое вводит читателя в заблуждение. Многие любители НФ были разочарованы и даже возмущены тем, что купленная ими книга оказалась вовсе не из жанра «боевой» НФ. Говорят, что какой-то воришка в Сент-Луисе якобы спер ее во время вооруженного налета на книжный магазин, приняв за полицейский справочник.

А если уж говорить правду, то «Талант» относится к тому редкому виду любимых мной романов, которые встречаются как в НФ, так и вне ее. В них раскрывается тайна, которая насчитывает уже более двухсот лет. В данном случае тайна связана с одним эпизодом, имевшим место в сражении между человечеством и инопланетянами, с которыми люди встретились наконец после долгих блужданий в пределах галактики.

Пожалуй, сейчас самое время вспомнить Льюиса Шайнера - писателя и редактора, с которым я познакомился во время работы над «Талантом». Это случилось на семинаре в Сикамор-Хилл (Рали, Северная Каролина).

В разговоре с ним я пересказал ему одну из центральных сцен романа. После нее роман пошел как-то не так, как я планировал, и я не знал, что мне делать.

Он зажмурился, подумал и сказал:

- Вы работаете на рефлексах. - Потом открыл глаза, внимательно поглядел на меня и добавил: - Прекратите пальбу.

Лью не уважает бессмысленного насилия, которое хлещет на нас со страниц книг и экранов. И, как я понял, не только потому, что считает его дурным вкусом, но и потому, что герои, уничтожающие друг друга, по необходимости плоские. Скучные. Реальные люди так не поступают. Они не походят на психов, которые интересны лишь в тот момент, когда жмут на гашетку. Айзек Азимов как-то сказал, что насилие демонстрирует не только дурное воспитание, но и слабость воображения. Вы сами отыщете эту сцену. Версия Шайнера куда лучше моей.

Джек Макдевит, Брансуик, Джорджия, 11 ноября 1999 года.

Глава первая

Гарри Кармайкл чихнул. Глаза у него были красные, из носа текло, голова раскалывалась. На дворе стояла середина сентября, и воздух был насыщен пыльцой трав - амброзии, чертополоха и гусиных лапок. Гарри уже принял дневную порцию лекарства - самого новейшего антиаллергена, - но в результате обрел лишь сонливость.

Сквозь витражное стекло «Вильгельма Телля» Гарри видел комету Рамсея. Сейчас это было уже яркое расплывчатое пятнышко, висящее меж голых веток вязов, окаймляющих парковочную стоянку. Холодный размытый свет кометы вполне соответствовал холодному сиянию зеленых глаз Джулии, которая казалась погруженной в созерцание высокой изящной ножки винного бокала. Она уже отказалась от попытки поддерживать легкий разговор и теперь сидела в замкнутом пространстве ледяного одиночества. Ей было очень жаль Гарри. Он определил это по выражению ее лица, по глазам, которые смотрели мимо, будто на кого-то, кто стоит за его правым плечом. Пройдут годы, подумал Гарри, и он будет вспоминать этот вечер, эту минуту, и перед его глазами появятся эти глаза, и эта комета, и эти полки, набитые старинными томами, назначение которых - создавать атмосферу в сумеречно освещенном зале. Он вспомнит тогда и свой гнев, и страшное ощущение близящейся утраты, и нарастающую уверенность в своем бессилии сделать что-либо. Ничто сделанное им не изменит ничего. А главное - именно жалость Джулии к нему будет больше всего терзать его душу.

Кометы приносят беду - таков широко распространенный предрассудок. Комета Рамсея вернется сюда через двадцать два столетия, но к тому времени она уже начнет разрушаться. Астрономы предсказывают, что либо во время своего следующего визита, либо через один она превратится в ливень каменных и ледяных осколков. Ну совсем как брак Гарри.

- Извини, - сказала Джулия и вздрогнула. - Ты ни в чем не виноват, Гарри.

Еще бы! В чем же может она обвинить старого верного Гарри, который так серьезно относится к брачным узам, на которого можно положиться как на каменную гору и который так много работает, чтобы обеспечить свою семью? Разве в том, что он слишком сильно любит Джулию?

Он всегда знал, что случившееся неизбежно. Изменения отношения Джулии к нему происходили медленно, но неуклонно. Сперва какие-то мелочи, над которыми можно было посмеяться вдвоем, начали вызывать легкое раздражение, потом оно, как песок в колесах, разъедало семейную жизнь до тех пор, пока Джулии трудно стало переносить само присутствие Гарри.

И поэтому сейчас они сидят как два посторонних человека, тщательно соблюдающих дистанцию, создаваемую круглым столиком между ними, а Джулия с помощью сверкающих ножа и вилки аккуратно отрезает себе кусочки мяса, прожаренного гораздо больше, нежели Джулия любит.

- Понимаешь, мне просто необходимо какое-то время побыть одной, Гарри. Ну, просто чтобы подумать. Я устала постоянно делать одно и то же, заниматься одним и тем же изо дня в день.

Я устала от тебя - вот о чем говорит она, только не прямо, а подбирая мягкие слова, чтобы не причинить ему боль, и эта жалость стаскивает с Гарри защитную кору гнева, как кожуру с печеной картошки. Джулия поставила бокал на скатерть и в первый раз - возможно, за весь вечер, - поглядела на Гарри. И улыбнулась. Той добродушной и виноватой улыбкой, которой улыбалась всегда, когда вела машину и умудрялась загнать ее в кювет или сильно подскочить на рытвине в асфальте. Боже мой, подумал Гарри, как же я буду жить без нее!

- А ведь сегодня и пьеса была тоже плохая, верно? - сухо сказал он.

«Вильгельм Телль» был театром с рестораном, и они с трудом высидели до конца нудную комедию-детектив. Хотя, конечно, Гарри никак не обвинишь в том, что он серьезно пытался вникнуть в ее содержание. Он с ужасом предвидел то, что должно произойти потом, и поэтому тратил время на подготовку возражений и отражение доводов Джулии, многократно повторяя в уме свои контрдоводы, выверяя стратегию защиты и объяснений. Уж лучше бы смотрел пьесу!

Самое смешное, что в кармане у него лежал абонемент на спектакли всего сезона.

- Да, - ответила Джулия. - Мне она тоже не очень понравилась.

Она не добавила ничего, что могло бы успокоить Гарри. Например, что ей было не до пьесы, что вечер выдался тяжелый, что она никак не могла заставить себя вникнуть в эту чушь, когда ее брак должен был развалиться. Вместо этого Джулия протянула руку через стол и удивила Гарри, прикоснувшись к его ладони.

Для него любовь к Джулии была единственной всеохватывающей страстью, которую он знал, тем, что наполняло жизнь и придавало смысл его поступкам. Прошедшие годы не приглушили эту страсть. Наоборот, почти целое десятилетие семейный опыт обогащал жизнь, он связывал их такими тесными узами, что эмоциональный разрыв в представлении Гарри стал просто невозможным. Он не мыслил расставания с Джулией.

Гарри снял очки и, аккуратно сложив их, сунул в пластмассовый очечник. Без них Гарри видел плохо. Джулия не могла не понять, что означал этот жест.

До их слуха долетали обрывки разговора за соседним столом. Там двое подвыпивших мужчин злобным шепотом спорили о каких-то деньгах и родственниках. Гарри и Джулия никогда не позволили бы себе такого. Их отношения всегда были в высшей степени корректными. Даже когда спрятанный нож неожиданно вылез наружу.

Красивый молодой официант - надо полагать, студент колледжа, - терся на заднем плане, его красный пояс настойчиво подчеркивал осиную талию. Звали его Фрэнк. Странно, что Гарри, который обычно напрочь забывал имена случайных знакомцев, запомнил его имя, как будто оно было важной деталью этого вечера. Фрэнк часто подходил к их столику, наливал кофе, спрашивал, чем еще может быть полезен. А в самом конце осведомился, удовлетворены ли они качеством блюд.

Гарри с трудом мог припомнить то время, когда отношения между ним и Джулией были совсем другими, не мог определить момент, когда вдруг исчезли смех и бессловесные приглашения в постель, которые раньше казались такими милыми и легкими.

- Мне кажется, - откровенно сказала Джулия, - что теперь нас вряд ли назовешь хорошей парой. Как будто мы все время сердимся друг на друга. Мы перестали разговаривать… - Она с вызовом посмотрела ему в глаза. Гарри ответил ей взглядом, который, как он надеялся, выражал чувство достойного возмущения. - А ты знаешь, что Томми на прошлой неделе написал сочинение о тебе и этой идиотской комете? Не знаешь? Гарри, - продолжала она, - я не знаю, как это выразить, но скажи, если бы что-нибудь случилось с Томми или со мной, это хоть как-нибудь отразилось бы на тебе? Заметишь ли ты хотя бы, что нас нет с тобой рядом? - Ее голос дрогнул, она отодвинула тарелку и опустила глаза на свои колени. - Заплати по счёту и давай уйдем отсюда.

- Ты не права, - отозвался Гарри, взглядом отыскивая Фрэнка. Ему не хотелось продолжать этот разговор, который мог перерасти в неприятную публичную сцену. Но Фрэнк был занят. Гарри отсчитал несколько двадцаток, положил их на стол и встал. Джулия медленно набросила на плечи жакет и, сопровождаемая Гарри, проплыла между столиков к выходу.

Комета Томми висела над парковочной стоянкой. На сентябрьском темном небе она была видна отчетливо. Ее длинный хвост перекрывал сразу чуть ли не дюжину созвездий. В последний визит ее, возможно, наблюдал сам Сократ. Банк данных в Годдарде содержал уйму информации о соотношении метана и циана, о массе кометы, ее скорости, орбитальном наклоне и эксцентриситете. Гарри все это было до лампочки, но ведь он вообще невежда, и какой-то там переохлажденный газ не способен вызвать у него особых волнений. Вот Доннер и его ребята принимают телеметрические расчеты с чем-то вроде экстаза.

Воздух снаружи оказался неожиданно холодным, хотя в безветрии это почувствовалось не сразу. Джулия остановилась на гравийной дорожке, пока Гарри открывал дверь машины.

- Джулия, - сказал он, - не стоит все-таки десять лет выбрасывать на помойку.

Она внимательно смотрела, как паркуется какой-то фургон.

- Я знаю, - ответила она.

Возвращаясь домой, Гарри выбрал Фаррагут-роуд, хотя обычно он пользовался дорогой № 214, где можно было заехать к «Манси», чтобы выпить по стаканчику, а то и добраться до «Красной черты» в Гринбелте. Но не сегодня. С трудом ища в уме нужные слова и не находя их, он вел свой «крайслер» по спуску двухполосной дороги через лес вязов и мелколистных лип. Дорога вилась, оставляя за машиной темные сараи и старинные здания ферм. Вот такие дороги Гарри обожал. А Джулия любила оживленные шоссе. Может, именно отсюда берут исток их разногласия?

Какая-то машина с трейлером появилась позади «крайслера» и стала выжидать момент, чтоб обогнать его и уйти в вихре пыли и палых листьев. Когда она исчезла и ее красные задние огоньки превратились на фоне темного леса в звездочки, Гарри наклонился вперед, чуть ли не касаясь подбородком рулевого колеса. Луна.и комета быстро неслись слева от него. Они исчезнут примерно в одно время. Вчера в Годдарде «кометная» группа что-то отмечала. Выпивку ставил Доннер, но Гарри, поскольку все его мысли были зациклены на Джулии, уехал домой до того. А Джулия, кажется, даже не обратила внимания.

- Так что же Томми написал про комету? - спросил он.

- Что вы к ней запустили ракету, которая привезет на Землю кусочек звездного вещества, и он обещает показать его всем людям. - Джулия улыбнулась, как показалось Гарри - через силу.

- Это не наше дело, - ответил Гарри. - Программу встречи отрабатывал Хьюстон.

Он почувствовал тяжесть воцарившегося молчания и чихнул.

- Ты полагаешь, что для него важны эти административные мелочи?

Ферма старика Киндельбриджа в лунном свете производила впечатление холодной и заброшенной. Посреди обширного двора стояли три или четыре пикапа и побитый старый «форд».

- И куда же мы разбежимся отсюда?

Последовало долгое молчание. Никто из них еще не продумал детали.

- Возможно, - сказала Джулия, - мне было бы неплохо пожить некоторое время у Эллен.

- А как будет с Томми?

Она зачем-то порылась в сумочке. Достала «Клинекс». Закрыла сумочку и промокнула глаза.

- Ты полагаешь, что сумеешь найти для него время, Гарри? Дорога сделала длинный S-образный зигзаг, пересекла две железнодорожные колеи и снова нырнула в густой лес.

- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Гарри.

Она начала было отвечать, но голос ей изменил, так что она только качнула головой и безмолвно уставилась в лобовое стекло.

Машина промчалась через Гопкинсвиль - крошечный поселок из нескольких домишек и скобяной лавки.

- Может, у тебя кто-нибудь есть? - спросил он. - Кто-нибудь, кого я не знаю?

Джулия зажмурилась.

- Нет у меня никого. Я просто больше не хочу быть замужем. - Сумочка соскользнула с ее колен, и когда она наклонилась, чтобы поднять ее с пола, Гарри увидел, как побледнели суставы ее пальцев.

Болинброк-роуд была покрыта толстым слоем палых листьев. Гарри давил их с чувством извращенного удовольствия. Гараж Мак-Громана - третий дом от угла - был ярко освещен, и громкий гул электропилы резал на куски ночной воздух. То был особый субботний ритуал Мак-Громана - в эти дни он работал по дереву. А для Гарри это место стало островком надежности в начавшем исчезать мире.

Он свернул на подъездную дорожку. Джулия открыла дверь машины, грациозно вышла наружу и тут почему-то замешкалась. Она была высока - шесть футов, а в туфлях с каблуками еще на пару дюймов выше. Прекрасная пара, говорили люди. Супруги-гиганты. Гарри же отлично понимал, как разительна разница их движений: Джулия двигалась с плавной грацией, а он довольно неуклюже.

- Гарри, - сказала она, и в голосе ее прорезалась сталь, - я тебя никогда не обманывала.

- Ладно. - Он обошел ее и вставил звякнувший ключ в замок. - Приятно было услышать.

С ребенком оставалась кузина Джулии Эллен Кросвей. Она удобно расположилась перед включенным телевизором: на коленях у нее лежал открытый роман, а справа стояла чашка кофе.

- Как пьеса? Понравилась? - спросила она с той же улыбкой, которая была у Джулии в «Вильгельме Телле».

- Полный провал, - ответил Гарри. Он боялся, как бы голос не подвел его.

Джулия повесила свой кардиган в шкаф.

- Актеры только и делали, что допускали ляпы. А разгадка тайны была ясна с самого начала.

Гарри Эллен нравилась. Попытка природы создать вторую Джулию - только не такую высокую, не такую красивую и совсем не такую целеустремленную. Результат получился вполне удовлетворительный. Гарри частенько подумывал, а как бы сложилась жизнь, встреть он Эллен первой? Сомнений нет - он предал бы ее и ушел к ослепительной двоюродной сестре.

- Что ж, - сказала Эллен, - по ящику тоже ничего интересного не показывали. - Она отложила книгу. В комнате стояла напряженная тишина. Эллен окинула супругов внимательным взглядом. - Ладно, ребятишки, время топать домой. С Томми - полный порядок. Почти весь вечер мы провели с Шерлоком Холмсом. - Она имела в виду театрализованную игру. Томми очень любил играть Ватсона и бродить со знаменитым сыщиком по табачным лавочкам и тавернам Лондона образца 1895 года.

Гарри понял, что Эллен знает об их проблемах. Значит, Джулия с ней уже поделилась. Знала ли Эллен, что ее кузина выбрала именно этот вечер, чтобы покончить все разом?

Эллен поцеловала Гарри и чуть дольше обычного подержала его в объятиях. Потом вышла в сопровождении невозмутимой Джулии, и Гарри услышал их приглушенные голоса на дорожке. Он выключил телевизор, отправился на второй этаж и заглянул в спальню сына.

Томми спал. Одна рука свешивалась с кровати, другая засунута под подушку. Простыня, как всегда, сбита. Гарри ее поправил. Парочка книжек издательства «Пинат» валяется на полу. А бейсбольная форма гордо висит на дверце шкафа.

Томми выглядел нормальным ребенком. Но в верхнем правом ящике бюро лежали шприц и флакон инсулина. У Томми диабет.

За окном поднялся ветер. Он что-то шептал в ветвях и в оконных занавесках. Свет, проникавший сквозь жалюзи, падал на фото «тарелки» Аресибо, которое Томми купил за несколько недель до поездки в Годдард. Гарри долго молча и неподвижно стоял у постели мальчика.

За последний год он много чего прочел по проблеме детского диабета, который считался самой опасной формой этой болезни. Еще недавно Томми ожидала бы слепота или другие, еще более страшные последствия, в том числе и ранняя смерть. Теперь положение улучшилось, исследования шли своим чередом и вселяли надежду. Прорыв мог произойти в любое время.

Никто не знает, откуда берется эта болезнь. В их семьях случаев заболевания не было. И тем не менее… Доктора говорят, что иногда она возникает на чистом месте.

Гадство.

А ребенка он не отдаст.

Но еще до того, как он вышел из комнаты, Гарри знал, что другого выхода у него нет.

Примерно в два ночи пошел дождь. Молнии за стеклами окон сверкали почти непрерывно, ветер свирепо ломился в стены дома. Гарри лежал на спине, уставясь в потолок, и прислушивался к ровному дыханию жены. Выносить это дольше он не мог, встал, накинул на плечи халат, спустился вниз и вышел на крыльцо. Дождевая вода хлестала из частично забитой чем-то трубы. От этого звук льющейся воды приобрел какой-то легкомысленный оттенок, который контрастировал с ревом ливня. Гарри уселся в качалку на крыльце и долго смотрел, как снаружи крупные дождевые капли плюхаются на ступеньки. Крепление на уличном фонаре то ли сорвало ветром, то ли оно само лопнуло, и теперь фонарь мотался в налетавших шквалах ветра и воды.

С Кленовой улицы свернули яркие фары и медленно поплыли в его направлении. Это был «плимут» Хола Эстергази. Фары направились к подъездной дорожке Хола прямо напротив калитки Гарри, остановились, дожидаясь, пока откроются ворота гаража, и въехали внутрь, по пути осветив стену дома.

Сью Эстергази - третья жена Хола. Где-то в пространстве существовали две разведенные жены и пять или шесть ребятишек. Хол как-то сказал Гарри, что у него прекрасные отношения с бывшими женами и он навещает их, когда есть время. Правда, признался он, это бывает не так уж часто. Он обеим платит алименты и дает деньги на воспитание детей. При всем при том он вполне доволен жизнью. А еще у него новая машина и дача в Вермонте.

Гарри никак не мог понять, как это все здорово у Хола получается.

Внутри дома зазвонил телефон.

Джулия подняла трубку в спальне еще до того, как Гарри добрался до лестницы. Она вышла на площадку и крикнула вниз:

- Это из Годдарда.

Гарри кивнул и поднес трубку к уху.

- Кармайкл слушает.

- Гарри, это Чарли. Мне пришлось побеспокоить тебя так поздно, но сегодня с сигналом с Геркулеса что-то произошло. Я только что кончил говорить с Эдом. Он чуть из штанов не выскочил.

- По-моему, ты тоже, - ответил Гарри.

Чарли - дежурный сотрудник Лаборатории исследовательских проектов.

- А в чем дело-то? - спросил Гарри. - Что у вас там стряслось?

- Так ты же курируешь нашу работу, не так ли?

- Отчасти.

Гарри был заместителем директора и ведал административными делами - был специалистом по кадрам в мире физиков, астрономов и математиков. Он старался быть в курсе различных разработок в Годцарде, чтобы иметь определенный авторитет в глазах научного персонала, но отдача была невелика. Космологи презрительно улыбались, глядя на физиков - специалистов по элементарным частицам, и те, и другие вместе смотрели свысока на астрономов, которые, как они считали, просто не способны понять тайны мышления теоретиков. Магистерская степень Гарри тут вообще не котировалась - она имела отношение к области гуманитарных наук.

Его работа заключалась в том, чтобы НАСА набирала нужных специалистов, а также отыскивать таковых самому, следить, чтобы они вовремя получали зарплату, обеспечивать соблюдение графика отпусков и заключение страховых соглашений. Он вел консультации с профсоюзами, пытался мешать техническим менеджерам НАСА увеличивать число своих чиновников и занимался общественными связями. В последнее время он опекал преимущественно Доннера и «кометную» группу и немного запустил контакты с другими проектами Годдарда.

- Так что случилось с сигналом?

На другом конце линии Чарли разговаривал с кем-то еще. Затем его голос стал громче.

- Гарри, он просто прекратился.

Джулия спустилась на половину ступенек и с интересом наблюдала за Гарри. Не так-то часто ему звонили ночью.

- Я думал, тебе это будет интересно, - продолжал Чарли. Гарри не так уж хорошо просекал физику. Эд Гамбини и его ребята с начала весны начали наблюдать рентгеновский пульсар где-то в созвездии Геркулеса. Они полагали, что тамошняя система состояла из красного гиганта и нейтронной звезды. Последние месяцы оказались для группы тяжелыми, так как все ресурсы Годдарда были брошены на комету.

- Чарли, так что же здесь неожиданного? Я хочу сказать, что эта идиотская штуковина вертится вокруг большой звезды и периодически скрывается за ней, ведь так? Именно это произошло и сейчас.

- Пульсар не должен был скрыться за звездой раньше среды, Гарри. А когда он заходит за нее, мы отнюдь не теряем сигнала. Просто он экранируется и приходит к нам в ослабленном виде. А сейчас сигнал исчез совсем. Заглох. Эд думает, может, что с оборудованием?

- И вы не можете понять, что именно?

- Сеть в порядке. НАСКОМ все проверил досконально. Гарри, Эд сейчас в Нью-Йорке и вернется в Годдард только через несколько часов. Он не хочет садиться в аэропорту Рейгана. Думаем, будет проще послать за ним вертушку.

- Так и сделайте. Кто сейчас в оперативном центре?

- Маевский.

Рука Гарри непроизвольно сжала трубку.

- Ладно, - сказал он. И добавил, будто это было важно: - Выезжаю немедленно.

- Что случилось? - спросила Джулия. Обычно поздние звонки из Годдарда ее очень раздражали. Сейчас же в ее голосе звучала лишь некоторая тревога.

О том, что случилось, Гарри рассказал ей, пока одевался.

- Это тот пульсар, что излучает в рентгеновском диапазоне, - объяснил он. - Эд наблюдает за ним днем и ночью уже несколько месяцев. - Он улыбнулся своему шутливому тону. - Чарли говорит, что выдача прекращена.

- А почему это важно?

- Очевидно, потому, что они не могут объяснить, почему он замолчал.

Он поднялся по лестнице, прошел мимо жены и вошел в спальню. Она последовала за ним, сбросила пеньюар и забралась в постель. Гарри собрал свои вещи в охапку.

- А не может ли быть, что между нами и пульсаром прошло облако пыли?

- На «Скайнет» космическая пыль не влияет. Во всяком случае, на рентгеновские телескопы. Что бы это ни было, но событие важное, раз Гамбини вылетает из Нью-Йорка прямо ночью.

Она смотрела, как одевается Гарри.

- Знаешь, - сказала Джулия, стараясь говорить спокойно, но явно не в силах удалить из голоса эмоции, - это ведь то, о чем мы говорили весь вечер. За проект «Геркулес» отвечает Эд Гамбини. Так почему же именно ты должен лететь туда сломя голову? Спорю, он даже пальцем не пошевелит, когда у тебя будут трения с профсоюзами, и не полезет в твой офис.

Гарри вздохнул. Он не достиг бы своего нынешнего положения, если бы нежился в постели, когда происходили важные события. Верно, за «Геркулес» он непосредственно не отвечал, но кто знает, как там развернутся дела. Чиновник, который хочет сделать карьеру, должен прежде всего быть на виду. Он с трудом подавил желание сказать ей, что теперь не испытывает желания выслушивать ее мнение. Вместо этого просто сказал, что, уходя, закроет дверь на ключ.

Рентгеновский пульсар находился в созвездии Геркулеса и был кое в чем необычен. Считалось, что он образует Совершенно независимую систему, которая не связана ни с какой другой группой звезд. Расположен он был в полутора миллионах световых лет от Годдарда, в невообразимой пустоте между галактиками.

Необычайно было и то, что ни один из компонентов этой системы не являлся голубым гигантом. Альфа Алтеи - видимая с Земли звезда - светилась кирпичным светом и была куда холоднее нашего Солнца, хотя по величине превышала его в восемьдесят раз. Если бы она находилась в центре нашей системы, то наверняка поглотила бы Меркурий.

Сейчас Альфа проходила фазу сгорания гелия. Вообще-то ей полагалось бы расти еще примерно миллионов десять лет, пока она не взорвется и не превратится в новую.

Но просуществовать так долго ей было не суждено. Другой компонент этой системы - Бета Алтеи - представлял собой умершее солнце, то есть тело куда более массивное, нежели ее компаньон. Бета была так сжата из-за своего колоссального веса, что ее диаметр вряд ли составлял более тридцати километров - примерно то расстояние, которое разделяет туннель Холланд и берег пролива Лонг-Айленд. Две минуты полета на самолете или день пешего хода. Но Бета была угрозой существованию Альфы. Она вращалась по орбите, которая всего на пятнадцать миллионов миль отстояла от края красного гиганта, то есть так близко, что буквально проходила через верхние слои атмосферы этой звезды, причем вращалась с такой скоростью, что уносила за

собой волну раскаленных газов, извлеченных, можно сказать, из самых печенок Альфы.

Именно таков был механизм работы пульсара. Существовал постоянный поток мощно заряженных элементарных частиц от Альфы к ее спутнику, летящий на релятивистских скоростях. Точки соприкосновения потока с поверхностью Беты не были беспорядочно разбросаны, а концентрировались на магнитных полюсах, то есть в зонах диаметром примерно в километр, не больше. Эти полюса, как и на Земле, не совпадали с полюсами оси вращения. Высокоэнергетические частицы, ударяясь о необычайно. плотную и скользкую поверхность Беты, выбивали поток рентгеновского излучения. В результате создавался как бы маяк, чьи лучи пронизывали весь близлежащий космос.

«Крайслер» Гарри пробивался через новый шквал ливня, тогда как его хозяин был погружен в мысли о том, какая же энергия была нужна, чтобы внезапно выключить этот маяк.

Охрана знаками показала Гарри, чтобы он въехал в ворота. Он тут же свернул влево и подъехал к зданию № 2 - Лаборатории исследовательских проектов. Под яркими фонарями системы безопасности уже стояли восемь-девять машин, что было делом необычным для такого позднего времени. Гарри припарковался рядом с изящной серой «хондой» Корда Маевского и побежал, стараясь выбирать путь под кронами мокрых деревьев, к входу, расположенному в задней стене здания - очень утилитарного и не слишком красивого.

Проект «Геркулес» вначале занимал территорию центра связи и прилегающую к нему площадь. Но Гамбини был хорошо знаком с политическим маневрированием, а потому и численность, и значение его персонала стали быстро расти. Так что он выбил еще две большие рабочие комнаты, компьютерную и еще несколько комнат под кабинеты для руководящего состава. Проект начался с обычного исследования нескольких десятков пульсаров, а затем сфокусировался на аномалиях той группы, которая расположилась в пяти градусах к северо-востоку от скопления НГС6341.

Гарри вошел в операционный центр. Несколько техников сидели, освещенные зеленоватым светом мониторов. Двое или трое, сняв наушники, пили кока-колу и тихо беседовали. Корд

Маевский, хмурясь, что-то записывал в блокнот, прислонившись небрежно к столу. Он был куда больше похож на футболиста, чем на математика: плечистый, жилистый, пронзительные голубые глаза и темная бородка, которая должна была придавать мужественность его оскорбительно юношескому лицу. Вообще же он был хмур и замкнут, и Гарри недоумевал, почему Маевский пользуется таким поразительным успехом у женщин.

- Хелло, Гарри, - сказал Корд. - Ты-то тут как оказался в такое время?

- Услыхал, что пульсар дал сбой. Что тут у вас?

- Будь я проклят, если понимаю.

- Может, у него бензин кончился? - спросил Гарри. - Такое ведь возможно?

- Бывает. Но не похоже. Если Бета потеряла свой источник энергии, мы бы заметили постепенное ослабление сигнала. Но эта штуковина просто заткнулась - и все. Не знаю, что и думать. Может, Альфа в новую превратилась? - Он бросил блокнот на стол. - Гарри, не сможешь ли ты вырвать у Доннера оптический телескоп на несколько часов, а то он уже три месяца пялится на эту чертову комету?

- Напиши мне заявку, Корд. Маевский одарил Гарри злобным взглядом.

- Жаль терять время. Нам ведь обещана возможность иногда поглядывать на свой объект.

- Вот и погляди, - отозвался Гарри. - Оторвись на пару минут и заполни форматку.

Гарри сказал, что если он понадобится, то будет у себя, и отправился к своей машине.

Пульсары его не так уж интересовали, а уж сегодня ночью вряд ли его внимание могло привлечь что-либо менее серьезное, чем падение черной дыры на штат Мэриленд. Зато он получил возможность не думать о домашних делах. Оторваться от них и отдохнуть, надеясь, что все образуется, было само по себе отлично.

Сильный дождь перешел в холодную морось. Гарри по дороге № 3 добрался до стоянки у здания № 18 - административная секция. Его кабинет находился на втором этаже. Помещение было обставлено со спартанской простотой - подержанные стулья, обшарпанные зеленые стены, казенные картинки на стенах, закупленные оптом хозяйственным управлением по бросовым ценам у одного из постоянных поставщиков. На столе между телефоном и небольшой окантованной репродукцией из «Мальтийского сокола» стояли фотографии Джулии и Томми. Томми был в форме детской лиги, и на майке хорошо видна надпись «Пираты». Задумчивая Джулия в профиль на фоне серого неба Новой Англии. Память о медовом месяце.

Он зажег настольную лампу, потушил верхний свет и опустился на пластиковую кушетку, которая была куда короче, чем надо. А может быть, и в самом деле пришло время бросить все это? Найти какой-нибудь заброшенный маяк на берегу Мэна? Он видел объявление о таком в Провиденсе - сдается за символическую плату один доллар, только надо там жить. А работать можно в местном универсаме, изменить фамилию и остаток жизни играть в бридж с новыми приятелями.

Жизнь с Джулией окончена. И самое несправедливое - он теряет не только ее, но и Томми. Да еще и приличную часть дохода. Неожиданно он ощутил какую-то странную симпатию к Альфе Алтеи, отягощенной нейтронной звездой, от которой она не может отделаться. Ему уже сорок семь, брак его рухнул, а теперь он еще понял, что и работу свою тоже не любит. А ведь люди, которые всего этого не знают, завидуют ему. Он же участник Большого Приключения, он возглавляет наступление на планеты, он работает бок о бок с крупнейшими физиками и астрономами. А если по правде, то они в большинстве - не все, впрочем, - грубияны или мальчишки вроде Маевского. И ровней себе его не считают.

Он же просто составитель графиков и расписаний, он - тот парень, который следит за их отпусками, отвечает за их госпитализацию, за выход на пенсию, он занят такой тягомотиной, о которой они - Гамбини и прочие - и разговаривать не желают. Он - по их классификации - всего лишь профан. Хуже того - профан, который имеет право вмешиваться в работу Годдарда.

Постепенно он впал в дремоту. Ветер утих, дождь прекратился. Единственным звуком в здании было жужжание моторов в подвале.

Когда телефон зазвонил, офис Гарри был залит дневным светом. Он взглянул на часы. Начало девятого. Бог мой, да неужели он проспал столько!

- Гарри! - Опять этот Чарли. - Пульсар включился!

- Ладненько, - сказал он. - Похоже все-таки на сбой в оборудовании. Проверь, не пропустили ли вы что-нибудь. А я попрошу ремонтников еще раз проверить. - Наступило воскресенье, и нет нужды сидеть тут без особых причин. - Эд уже вернулся?

- Ждем с минуты на минуту.

- Скажи ему, что я тут.

Гарри повесил трубку. Теперь он абсолютно уверен, что события сегодняшней ночи сведутся к какому-нибудь дефекту в проводке.

Центр космических полетов мирно дремал в свете воскресного утра. А если сказать правду, то Гарри всегда нравилось ночевать в своем кабинете, если попадался какой-нибудь серьезный предлог для этого. Странно. Несмотря на страсть, которую он питал к Джулии, в этих холмах, в тумане, который поднимался вместе с солнцем, в самой тишине этого места, где в другие дни кипела жизнь, было что-то, околдовывавшее Гарри. Даже сейчас. Сейчас, пожалуй, особенно.

Глава вторая

Если Эдуард Гамбини и не спал всю ночь, то по нему этого сказать было нельзя. Он шнырял по Оперативному центру, движимый неуемной энергией, - маленький, похожий на птичку, с зорким взглядом воробьиных глаз. Эд обладал каким-то специфическим видом достоинства, которое свойственно некоторым пернатым, великолепно понимал место, которое занимает в жизни, и в избытке владел тем качеством, которое политики именуют харизмой, а актеры - умением вживаться в роль. Хотя Гарри был гораздо выше Эда ростом, но в присутствии Гамбини всегда ощущал себя чуть ли не коротышкой.

В отличие от большинства своих коллег, которые крайне редко вступали в дружеские отношения с администраторами, хотя и могли извлечь из этого кое-какие преимущества, Гамбини искренне симпатизировал Гарри Кармайклу. Когда Гарри изредка начинал жаловаться ему на то, что ошибся в выборе жизненного пути - ведь свою карьеру он начинал физиком в университете Огайо, а потом решил, что ему никогда не одолеть квантовой механики, - Гамбини начинал убеждать его, что он только выиграл от этого. И хотя никаких конкретных объяснений Гамбини не давал, но Гарри его понял: только обладая мозгом «чистой воды», то есть таким, какой был у самого Гамбини, можно было преуспеть в этой абстрактнейшей дисциплине. Едкое чувство юмора Гарри и его осторожная натура не выдержали бы испытания, столкнувшись с необходимостью понять метод Гилберта-Шмидта или теорему Бернулли.

Кроме того, Гамбини добродушно соглашался с тем, что человек, который занимается делами, каковыми занимается Гарри, тоже имеет право на существование. «Должен же, Гарри, ктогто выписывать чеки», - как-то сказал он. И добавил, что чиновник с мозгами - редкость, которую надо ценить.

Гарри прибыл в лабораторию сразу же после девяти, захватив с собой булочку с корицей, так как считал, что Эд еще не успел позавтракать.

Корд Маевский стоял перед монитором, сжимая ладонью подбородок и разглядывая поток цифр, которые бежали по экрану. Глаза его не отрывались от цифр. Прочие компьютерщики, специалисты по системному анализу, техники-связисты были погружены в свои дела глубже, чем это бывало обычно. Даже Анджела Делласандро - местная губительница сердец, высокая, стройная и черноглазая, - и та не отрывала взора от консоли. Гамбини занял место подальше от них и жадно откусывал куски от коричной булочки.

- Гарри, ты можешь сегодня обеспечить нам полное обладание оптическим телескопом на всю ночь?

Гарри мог.

- Я уже предпринял кое-какие шаги. Мне только надо, чтобы ты или Корд написали заявку.

- Заметано! - Гамбини довольно потер руки. - Между прочим, было бы хорошо, если б ты покрутился тут еще некоторое время.

- Зачем?

- Гарри, объект нашего наблюдения - чертовски странная штука. Если быть искренним, то я не уверен, что он вообще имеет право на существование. - Гамбини оперся на стол, заваленный распечатками и банками кока-колы. За его спиной на стене, заклеенной фотографиями спутников, шаттлов и звездных скоплений, висел огромный календарь, изображавший локомотив в депо. - Во всяком случае, он не должен находиться там, где находится сейчас. Непонятно, что он, черт бы его побрал, делает в самом центре пустоты?

- А что такого? Разве звезды никогда не исторгаются из галактик?

- Нет, дело в том, что этот вовсе не получил пинка оттуда, где был рожден. Кроме того, эта двойная система не разделилась. Альфа и Бета все еще продолжают крутиться друг вокруг друга. Та сила, что вышибла их в пустой космос, должна была при этом разорвать связывающие их узы. - Он покачал головой. - Есть и еще тайна: кажется, этот объект прибыл сюда из скопления Девы.

- И?..

- Это скопление находится в шестидесяти пяти миллионах световых лет от того места, где сейчас крутятся звезды Алтеи. Эти звезды удаляются от Девы со скоростью тридцать пять километров в секунду, но векторы их движения не расходятся. Следовательно, эта система сформировалась не в Деве, причем сами звезды недостаточно стары, чтобы добраться сюда откуда-нибудь еще. И я утверждаю это, невзирая на то, что Альфа - красный гигант - очень стара. - Гамбини наклонился к Гарри и сказал тоном заговорщика: - Есть и еще кое-что, что тебе не помешало бы знать.

Гарри ждал продолжения, но Гамбини после продолжительного молчания соскользнул со стола и сказал:

- Пошли в мой кабинет.

Стены кабинета были покрыты панелями из красного кедра и украшены наградами, которые физик получил в прошлом. Была там и Нобелевская премия за 2002 год за работу над плазмой высоких энергий, и диплом Человека Года за 2003 год, присвоенный Джорджтаунским университетом, награда колледжа Белот за изобретение особо точного спектрометра и дюжина других.

До перехода в НАСА Гарри работал в Казначействе и перенял у тамошних чиновников привычку вывешивать в своих кабинетах свои дипломы, но то, что он увидел здесь, ни в какое сравнение не шло. У него всего-то и было, что награда Казначейства «за исключительные успехи», диплом за программу трехдневных курсов повышения квалификации, благодарность от учащихся старших классов средней школы в федеральном округе Колумбия за проведение семинара на тему выбора профессии и прочее в том же духе. Гарри все это спрятал в коробку, а на стене кабинета повесил лишь фото горного ландшафта. И больше ничего.

Кабинет Гамбини широкой стеклянной перегородкой выходил в Г-образный коридор оперативного пространства Проекта. Толстый ковер покрывал пол. Каждая горизонтальная плоскость в кабинете была завалена книгами и распечатками, длинная лента распечатки - в несколько ярдов - свисала со спинки кресла хозяина. Войдя в кабинет, Гамбини включил проигрыватель, стоявший на книжном шкафу, и музыка Баха тут же заполнила комнату.

Гамбини жестом предложил Гарри сесть, но сам не смог заставить себя последовать примеру гостя.

- Бета, - произнес он, подходя к двери, чтобы плотнее прикрыть ее, - выбрасывает рентгеновские лучи в достаточно регулярном режиме. Это длится все время, пока мы ведем наблюдения. Детали не имеют значения, но интервалы между пиками удивительно постоянны. Во всяком случае, были до этой ночи. Я знаю, что Чарли сообщил тебе о полном прекращении поступления сигнала где-то около полуночи.

- Да. Именно поэтому я тут и нахожусь.

- Передача не велась ровно четыре часа семнадцать минут и сорок три секунды.

- Это важно?

Гамбини улыбнулся.

- Умножь на шестнадцать, и ты получишь время орбитального вращения Беты. - Он явно ждал бурной реакции Гарри, и когда ее не последовало, был разочарован. - Гарри, - сказал он, - это не может быть простым совпадением. Приостановка прохождения сигнала означает попытку привлечь внимание. Умышленную, Гарри. А продолжительность перерыва должна продемонстрировать наличие разумного контроля. -

Глаза Гамбини сверкали, губы раздвинулись, обнажив острые белые зубы. - Гарри, - выкрикнул он, - это сигнал МЗЧ! Свершилось!

Гарри непроизвольно поежился. МЗЧ означал «Маленький Зеленый Человечек». Такой шуточной аббревиатурой называли долгожданную передачу из другого мира, которую так долго искали работники СЕТИ, обшаривая волны космоса почти сорок лет. Когда два года назад началась программа «Скайнет», ее первой задачей было выявление планет земного типа вне Солнечной системы и поиск среди них таких, где спектрограф обнаружил бы следы присутствия кислорода. Свидетельство жизни. Результаты были разочаровывающими.

- Эд, - сказал Гарри, тщательно подбирая слова, - я думаю, нам не следует делать слишком поспешные выводы.

- Черт бы тебя побрал, Гарри! Я не делаю никаких поспешных выводов! - Он хотел продолжать, но взял себя в руки и сел. - Послушай… - Он вдруг успокоился. - Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Но пойми - ничто не имеет значения, кто бы и что бы там ни думал. Для сомнений нет места. - Эд бросил вызывающий взгляд на Гарри, явно требуя возражений.

- И пока это все доказательства? - спросил Гарри. - Все, чем мы располагаем? А может, сигналу что-нибудь помешало?

- Это были бы совсем невероятные совпадения, Гарри. - Улыбка Гамбини была образцом терпения. - Но… да, есть и еще кое-что. - Его челюсть непрерывно двигалась, а выражение лица было такое, будто помесь хитрости и нетерпения пытается прорваться изнутри сквозь толстую кожу.

- А именно?

- Постоянство сигнала, который мы получали раньше, зарегистрировано нашими записями. Если не считать незначительных изменений в интенсивности и в ширине диапазона пульсаций. Основные параметры передачи не менялись за все время наблюдений. Почти всегда в серии было пятьдесят шесть пульсаций, а серии разделялись интервалами в три с половиной секунды. Фактически чуть меньше. - Гамбини встал, обошел стол и воздел руки к потолку. - Черт меня побери, я и сам не могу в это поверить. Тем не менее сегодня утром, когда передача возобновилась, общий характер сигнала сохранился лишь в главном. Возникли важные изменения. Кое-какие пульсации исчезли, но они ушли только из дублирующих серий. И всегда одни и те же. Ну как если бы ты взял Третий концерт, проиграл бы его раз, а потом еще несколько раз, каждый раз опуская несколько нот, но оставляя пробелы, чтобы общая длина серии не претерпела бы изменений. И ты продолжал бы повторять это снова и снова, сначала проигрывая полную версию, а потом измененную, причем изменения были бы те же самые. - Из верхнего ящика стола Гамбини вынул блокнот и вверху страницы написал число 56.

- Вот нормальное число пульсаций в серии, - сказал он. - А в сокращенных их только сорок восемь.

Гарри покачал головой.

- Извини, Эд. Я чего-то туго соображаю.

- Ладно, забудем. Все это лишь метод, чтобы получить периодическую дробь. Особенный интерес представляет расположение исчезнувших пульсаций. - И написал в блокноте: 3, 6, 11, 15, 19, 29, 34, 39, 56. Серые глаза Гамбини остро глянули в глаза Гарри. - После окончания этой серии мы получаем другую, с пятьюдесятью шестью пульсациями, а затем все повторяется снова.

Гарри кивнул, будто понял.

- А теперь давай повтори это по-нашему, по-простому. Гамбини выглядел как человек, только что схвативший крупнейший приз в лотерее.

- Это код! - вскричал он.

Когда впервые стал действовать проект «Скайнет», Гамбини начал разговаривать так, будто надеялся в самом ближайшем времени разгадать все загадки Вселенной. Жизнь на других планетах, сотворение мира, проблема темной материи - все это должно пасть к ногам Новейшей Технологии. И разумеется, все пошло совсем не так, как ожидалось. Все упомянутые проблемы остались нерешенными. Гамбини с точки зрения философии больше всего интересовал вопрос о том, какую роль играет в космосе жизнь. И «Скайнет» позволил ученым обнаружить планеты земного типа, что крутятся вокруг далеких звезд. Гамбини и Маевский, Уиллер в Принстоне, Рим-форд в Калтехе, тысячи других во множестве мест рылись в отчетах и поздравляли друг друга. Планеты плавали повсюду! Сравнительно скромное число солнц оказались столь нищими и столь стерильными, что не имели сопутствующих планет. Даже системы из нескольких солнц неизвестно каким образом обзавелись планетами и умудрились удержать их. Образовались целые семьи миров! Часто они болтались на эксцентричных орбитах, что, как считалось, создает нестабильность среды и препятствует возникновению жизни. И все же планеты существовали! Теория формирования планет получила мощную энергетическую подпитку. И как-то в прошлом году воскресным апрельским вечером, в маленький юбилей открытия «Скайнета», Гамбини сказал Гарри, что у него не осталось сомнений: Вселенная кишит жизнью!

И вдруг весь этот безмерный оптимизм ушел в глубокую тень, отброшенную спектрографом, способным определять бесконечно малые следы различных элементов. Анализ света показал, что планеты, имеющие массу, сходную с Землей, и расположенные на расстоянии от звезды, которое позволяет воде оставаться жидкой, сходны скорее с Венерой, чем с Землей. Полученные данные позволяли сделать вывод, что большая часть Вселенной неописуемо враждебна жизни, и предположение Саганеско о том, что Млечный Путь «населен» сотнями тысяч обитаемых миров, должно уступить подозрению, что мы, вероятно, все же одиноки во Вселенной. Сны Гамбини померкли, а самое смешное то, что убил их тот самый спектрограф, над которым Гамбини работал сам.

Это было мрачное время, одинаково болезненное как для агентства, так и для работавших там исследователей. Если и в самом деле в космосе нет ничего, кроме мертвых камней и газов, так зачем доить налогоплательщиков и вкладывать деньги в долгосрочные проекты? Пошли разговорчики о сокращении ассигнований, и в самом деле приток средств в агентство на такие специальные проекты, как «Скайнет», заметно ограничился. В следующем финансовом году ожидалось новое сокращение, и Гарри вовсе не желал будить радужные надежды, которым не светит осуществиться.

- Думаю, нам нужны более веские доказательства, - сказал он очень мягко.

- Вон оно как! - Гамбини облизал губы. - Гарри, я думаю, ты не слишком внимательно вникал в характер сигнала. - Он поднял блокнот с нацарапанными цифрами и протянул его Гарри. Пока тот делал вид, что вчитывается в них, Гамбини тупо уставился на телефон, а затем стал набирать номер. - Надо доложить Квинту, - буркнул он. Гарри нахмурился.

- Я бы не стал спешить с вызовом сюда директора, - сказал он.

Квинтон Розенблюм был оперативным директором НАСА и одновременно директором Годдарда. Дело в том, что автомобильная авария, случившаяся несколько недель назад, неожиданно освободила директорское место в Годдарде. Изменения в руководстве ни к чему хорошему не привели. Старый директор хорошо знал Гамбини и спокойно смотрел на его выходки. Розенблюм же был консерватором и приверженцем твердолобого здравого смысла.

Гарри все еще вчитывался в запись Гамбини, но ничего особенного в ней не видел.

Гамбини мрачно рассматривал телефонную трубку.

- Автоответчик, - сказал он.

Розенблюм никогда не брал на выходные сотовый телефон и вообще не любил, чтоб его беспокоили. Правильно было бы, чтобы Гамбини оставил на автоответчике объяснения, в чем состоит чрезвычайность ситуации. Тогда ответ будет получен спустя несколько часов.

Однако Гарри любил доставать Розенблюма, а сейчас это можно было сделать чужими руками.

- Скажи автоответчику, что Розенблюму следует позвонить нам сразу же, как он заявится домой. И не говори зачем.

Гамбини пожал плечами и подчинился.

- Мне кажется, тут есть какой-то свой ритм, - сказал Гарри.

Физик кивнул.

- И очень существенный. В начале серии два удара, за которыми следует пропуск на том месте, где раньше был удар. Потом еще два и потом четыре. Геометрическая прогрессия. Затем три пропуска между 11-й и 15-й пульсациями, еще три между 15-й и 19-й. Девять между 19-й и 21-й. Два, два, четыре. Три, три, девять. Четыре, четыре, шестнадцать. Неужто не понимаешь?

Квинт Розенблюм был перекормлен, задаст и раздражителен. Он обладал талантом отклонять помощь со стороны и действовать на основании той теории управления, которая гласит, что главная обязанность менеджера - глушить инициативу, исходящую от подчиненных, а не от него. Очки у него были плохие, да и костюм мог бы быть получше. Тем не менее это был чиновник с определенным техническим талантом, к на его действия можно было положиться. В НАСА он пришел из КОСМИКа - Центра по разработке компьютерных программ университета Джорджии. Под его руководством была разработана интегрированная система управления полетами с Земли. Приложение бюрократического пресса было его инстинктом. Ужасно любил давить на подчиненных.

Кроме того, он весьма не любил теоретиков. Они быстро сбивались, были слабо связаны с реальностью, в лучшем случае ни в чем не были уверены, и полагаться на них было нельзя. Конечно, он понимал их роль - примерно так же, как они понимали роль подписи бюрократа на платежках, которые выписывались им при получении жалованья. И Розенблюм всегда старался отделить себя от них еще хотя бы одним уровнем управления. Этим промежуточным звеном между ним и работниками был Гарри.

Эд Гамбини был типичным теоретиком. Он обожал ставить вопросы, которые открывали простор для бесконечного теоретизирования без всякого риска, что вдруг да вопрос решится окончательно. Розенблюм, разумеется, не считал, что это само по себе плохо, но такие склонности утверждали его во мнении, что суждения теоретиков по меньшей мере ненадежны.

Он решительно противился назначению Гамбини, но его собственное начальство, чья научная подготовка была весьма ограниченной, было заворожено ореолом Нобелевского лауреата. Розенблюм так и не простил Гамбини, что тот его переиграл, действуя через его голову. «Этот сукин сын понимал, что я его ни за что не взял бы», - сказал он однажды Гарри. Квинт боролся до конца, но проиграл.

Если Розенблюм и сомневался в результатах Гамбини, когда познакомился с ними воскресным утром, то не потому, что считал подобное явление невозможным, а потому, что такие неожиданности не должны иметь места в хорошо управляемом государственном учреждении. Он также чувствовал, что если события выйдут из-под контроля, то он в самом близком будущем может оказаться в одной из тех, к счастью, очень редких ситуаций, в которых слишком велик карьерный риск и слишком малы шансы на карьерный рост. Если заверения Гамбини окажутся в конце концов ошибочными, виноват будет Розенблюм - это он принял опрометчивое решение. Если же они окажутся правильными, то все дивиденды загребет сам Гамбини.

Раздражение директора было очевидно с момента его появления в оперативном центре.

- Кажется, он не любит приходить на работу по воскресеньям,- заметил Гамбини, когда они с Гарри наблюдали за торжественным появлением толстого начальника в широких белых дверях. Розенблюм действительно не терпел неожиданностей, а воскресный вызов на работу предвещал проблемы, с которыми лучше было бы дела не иметь.

Стояла жара. Розенблюм накинул на плечи поношенный зеленый блейзер, трикотажная рубашка заправлена в брюки. Его, видимо, отыскали на площадке для гольфа, и после короткого телефонного разговора с Гамбини он приехал сюда в том, в чем был.

- Ничего я не понимаю в ваших точках и тире, Эд, - сказал он. - Но думаю, найдутся и такие, которые разберутся. Что говорит Маевский?

- Альтернативу он предложить не может.

- Это маленьким-то зеленым человечкам? А как вы, Гарри?

- Это не его область, - заявил Гамбини.

- А мне показалось, что я задал вопрос самому Гарри.

- Пока не могу ничего сказать, - ответил Гарри, начиная накаляться.

Розенблюм достал из грудного кармана сигару и сунул ее в рот.

- Наше агентство, - начал он очень спокойно, - уже без того имеет уйму проблем. Дела с Луной идут под уклон. Администрация недовольна нашей медлительностью в выполнении любимых заказов военного ведомства. Трубы Страшного Суда гудят нам прямо в уши. И я не могу не напомнить вам, что в будущем году состоятся президентские выборы.

Действительно, у НАСА были неприятности. В прошлом году один из работавших в агентстве ученых показал журналистам снимки квазара и в шутку сказал, что, возможно, это и есть Большой Взрыв. И тут же в прессе появились сообщения, что ученые наблюдают Акт Творения. Среди крайних религиозных групп поднялся вопль.

- Мы тратим уйму денег, и теперь налогоплательщики начинают спрашивать - а на что они идут? Харли очень даже просто может прекратить нам платить. Возьмет нас за нашу общую… глотку и повесит сушиться на солнышке. А ежели мы еще начнем треп о маленьких зеленых человечках, а окажется, что это туфта, мы сами ему преподнесем эту веревку. - Розенблюм сидел на своем деревянном стуле задом наперед, слегка наклоняя его. - Возможно, он сделает это даже в том случае, если мы окажемся правы.

- Мы не обязаны делать заявления для прессы, - возразил Гамбини. - Давайте опубликуем только сигнал. Он сам за себя все скажет.

- И еще что-нибудь добавит. - Розенблюм был единственным человеком в их хозяйстве, который рисковал говорить с Эдом Гамбини в таком тоне. В формах обращения директора со своими сотрудниками было нечто, напоминавшее Гарри трактор с прицепным трейлером, в котором все барахло болтается и рассыпается от толчков. - Эд, люди и без того в нервной горячке. На прошлой неделе эта погоня за террористами в Чикаго, Пакистан и Индия обмениваются угрозами. Президент вряд ли захочет слушать сообщения о беседах с марсианами.

Глаза Гарри слезились. Пыльца явно набилась ему в горло. Он чихнул. Его слегка познабливало, хотелось взять отгул и залечь в постель.

- А почему нет? - спросил Гамбини. - Какое отношение имеет сигнал МЗЧ к Пакистану?

Розенблюм глубоко вздохнул. Выглядел он как взрослый, уговаривающий капризного ребенка.

- Нарушается статус-кво. В год выборов, когда все идет хорошо, ни один президент не захочет, чтобы статус-кво нарушался.

- Квинтон. - Гамбини произнес это имя так, будто в дороге оно потеряло второй слог. Внешне он сохранял спокойствие. - Кто бы там ни был у источника сигнала, но этот источник далеко. Очень далеко. Здесь люди еще жили в пещерах, когда сигнал был послан из Алтеи.

- Мое искреннее желание, - продолжал Розенблюм, как будто никто ему не ответил, - чтобы вся эта проблема провалилась в тартарары.

- Но этого не случится!

- Тогда пусть кто-нибудь другой открывает этих дурацких МЗЧ. Если они действительно существуют, особого труда открытие не представит.

- Квинт! - В голосе Гамбини появилась жесткость. - Имея дело с таким открытием, нельзя сделать вид, что его не было, и надеяться, что его повторит кто-то другой. Это идиотизм.

Розенблюм кивнул:

- Полагаю, вы правы. - Стул Розенблюма жалобно затрещал, пока тот устраивался поудобнее. - Гарри, вы не ответили на мой вопрос. Готовы ли вы встать вот тут и заявить тремстам миллионам американцев, что вы только что побеседовали с марсианами?

Гарри прямо взглянул в эти пронзительные глаза. Ему совсем не хотелось предстать в роли противника Гамбини, да еше в его личном кабинете. Но трудно было бы поверить, что все это окажется дефектом какого-нибудь маховика.

- Это как НЛО, - сказал он дипломатично и немногословно и тут же понял, что его слова могут быть истолкованы двояко. - Их никто не принимает всерьез, пока они не сядут у вас во дворе.

Лицо Розенблюма выразило полное удовлетворение.

- Кармайкл, - сказал он решительно, - работает тут дольше любого из нас. Он обладает прекрасным инстинктом выживания, которым я искренне восхищаюсь. - Он добродушно улыбнулся Гарри. Нет, он не преувеличивал, говорил то, что думал. Да, я так к тебе отношусь. - И, - сказал он, - Гарри очень близко принимает к сердцу интересы агентства. Эд, я прошу вас прислушаться к Гарри.

Гамбини, стоявший у своего заваленного бумагами стола, на слова Розенблюма просто не обратил внимания.

- Что думает администрация, не имеет значения. Важно лишь то, что ни один природный объект не может передавать геометрической прогрессии.

Розенблюм пожевал сигару, которую так и не закурил, вытащил ее изо рта, повертел в пальцах и швырнул в мусорную корзину. Отвращение Гамбини к курению было общеизвестно, и Гарри не мог не увидеть в жесте директора скрытого презрения.

- Вы не правы, Эд, - сказал Розенблюм. - Слишком много времени торчите в обсерватории. А Гарри живет в реальности. Верно я говорю, Гарри?

Гарри замялся.

- Думаю, Эд в чем-то прав. Розенблюм пропустил реплику мимо ушей.

- А вы, Эд, значит, хотите, чтобы проект «Скайнет» был ликвидирован? Вас не интересует судьба телескопов в Море Ума?

Гамбини побагровел. Он явно обозлился, но смолчал.

- Так вот. - Розенблюм воздел руки, будто подчеркивая, что вещает истину в последней инстанции прямо с вершины Синая. - Будете проталкивать эту туфту с пульсаром, будете мутить воду, и я вам гарантирую, что всему придет конец. Сенат с восторгом прихлопнет целый пакет проектов. Все, чем вы располагаете, - это лишь дурацкая серия бип-бипов. Они, может, для вас убедительны, но не для Конгресса. Для него это только бипбипанье.

- Квинт, то, что у нас есть, - это серьезное свидетельство в пользу разумного управления пульсаром!

- Ладно. Верю. Есть у вас свидетельство. - Он внушительно поднялся со стула и заложил руки в карманы. - И больше ничего нет. Свидетельство - это еще далеко не доказательство. Гарри прав. Если вы собираетесь толковать о маленьких зеленых человечках, то будьте добры иметь их в заначке, чтобы вывести на пресс-конференцию. Такие вещи - они по вашей части, а не по моей. Но вот сегодня утром я перед тем, как ехать сюда, посмотрел, что такое пульсар. Если я правильно понял, это то, что остается после взрыва сверхновой, когда она разлетается в куски. Я прав?

Гамбини кивнул:

- Более или менее.

- Тогда успокойте меня, - продолжал Гамбини, - и скажите, каков будет ваш ответ, если на пресс-конференции вас спросят о том, как мог тот мир пережить взрыв?

- Этого мы знать не можем, - возразил Гамбини.

- Возможно, но вам придется подготовить что-то более убедительное для Касс Вудбери. Это не женщина, а кобра, Эд. И еще ей, надо думать, захочется узнать, кто может управлять энергией пульсара. - Он с нарочитой медлительностью вытащил из кармана сложенную бумажку, тщательно развернул ее и долго поправлял очки. - Вот тут говорится, что энергия, производимая вашим пульсаром с его рентгеновскими лучами, в десять тысяч раз превышает светимость Солнца. Так как же тогда? Как можно управлять такой энергией, Эд? Как это может быть?

Гамбини вздохнул.

- Скорее всего мы говорим о существах, чья технология на миллион лет опережает нашу. Кто знает, на что они способны?

- Ага, но вы должны извинить мой скепсис, ибо кошке ясно, что это слабый ответ. Надо что-то более убедительное.

Гарри чихнул и вступил в разговор.

- Послушайте, - сказал он, вытирая нос платком. - Не мое это дело, конечно, но, как мне кажется, могу объяснить, как бы я использовал пульсар, если бы захотел с его помощью посылать сигналы.

Розенблюм потер толстый нос толстыми пальцами.

- И как же? - спросил он.

- Я бы ничего не делал с пульсаром. - Гарри встал и пересек комнату.. Смотрел он не на директора, а на Эда. - Я бы установил там что-то вроде проблескового маячка. И поставил бы его на пути излучения.

Блаженная улыбка разлилась по суровому лицу Розенблюма.

- Роскошно, Гарри! Вы могли бы удивить тех из нас, кто считает, что люди с воображением есть только в группе ученых. О'кей, Эд, в это я готов поверить. Может, это и в самом деле разумные сигналы, может, что другое. Предлагаю поспешных выводов не делать, а язык держать за зубами. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не поймем, с чем имеем дело. А пока все публичные заявления - только через мой офис.

- Это значит, что их не будет.

- Пока да. Не будет. И если в сигнале будут изменения, немедленно извещать меня. Понятно?

Гамбини кивнул.

Розенблюм поглядел на наручные часы.

- Прошло десять с половиной часов с тех пор, как он заработал. Я понимаю так, что вы это считаете сигналом, призывающим к вниманию?

- Да, - ответил Гамбини. - Они хотят привлечь наше внимание. Позднее, когда они сочтут, что добились своего и что мы готовы, они перейдут к передаче текста.

- Если все будет так, то каковы шансы, что мы сможем прочесть их послание?

- Трудно сказать. Безусловно, они должны понимать, что их аудитория нуждается в помощи. Полагаю, они ее нам окажут.

- Уж очень много получается предположений. - Взгляд директора остановился на Гарри. - Гарри, обойдите всех, кто был сегодня в лаборатории. Предупредите их, что ни единого слова о том, что тут произошло, не должно просочиться наружу. Если хоть что-то станет известно, я лично буду отрывать головы. Эд, если у вас есть необходимость пригласить сюда еще каких-нибудь специалистов, их кандидатуры следует согласовать с моим офисом.

Гамбини нахмурился.

- - Квинт, вам не кажется, что мы немного нарушаем ряд пунктов нашего трудового соглашения? Годдард - не оборонное предприятие.

- Но это и не то заведение, которое станет посмешищем для всех на ближайшие двадцать лет из-за того, что вы не хотите подождать несколько дней.

- Меня не волнует необходимость скрывать информацию от журналистов, - сказал Гамбини, явно закипая, - но над различными аспектами этой проблемы работает множество людей. Они имеют право знать, что произошло сегодня ночью.

- Пока не имеют. - Розенблюм демонстрировал несгибаемую уверенность. - Я сам скажу вам, когда придет время.

Мрачная аура - свидетельство пребывания директора - все еще ощущалась в кабинете Гамбини. Его экзальтация почти пропала, и даже Гарри, который давно уже понял, что необходимо соблюдать стерильную чистоту и не ввязываться в научные свалки, чувствовал явное раздражение.

- Проклятый болван! - произнес Гамбини. - Хочет как лучше, хочет защитить агентство, а сам - ходячая бомба. - Он порылся в бюваре, отыскал нужный телефон и стал набирать номер. - Прошлой ночью, Гарри, - говорил он тихо, - мы с тобой пережили критический момент в истории человечества. Я прошу тебя записать все, что ты запомнил. Когда-нибудь, в самом недалеком будущем, ты напишешь об этом книгу, которую люди будут читать еще через тысячу лет. - Он склонился над телефоном. - Можно отца Уиллера? Это Эд Гамбини из Годдарда.

Гарри покачал головой. Он был противником ненужных склок. Они портили отношения, снижали уровень эффективности в работе, а поэтому он смотрел с презрением на их участников, даже если в определенных условиях их действия были оправданны. То, что происходило сейчас, его раздражало. Стены в кабинете Гамбини были уставлены книгами, и это были вовсе не папки личных дел и толстые тома федерального законодательства в черных переплетах, которые стояли на полках кабинета Гарри, а таинственные фолианты с труднопроизносимыми названиями: Стивен Хоукинг «Перспективы космологии», Римфорд «Молекулярные основы темпоральной асимметрии», «Трансформация галактики» Смита. Некоторые тома валялись раскрытыми на таблицах. Тут же небрежно брошенные, захватанные пальцами оттиски из журналов «Современная физика», «Физические обзоры», «Перспективы космологии».

Этот бардак оскорблял чувство собственного достоинства Гарри. Первейший принцип государственного учреждения - идеальный порядок. Он был поражен, что Розенблюм не только не сделал Гамбини выговор, но, казалось, даже не заметил этого хаоса. Возможно, отсюда следовало сделать вывод, что директор и Гамбини не так уж отличались друг от друга?

- Я был бы весьма обязан, если бы вы его отыскали и попросили немедленно мне позвонить. Это очень важно. - Гамбини положил трубку. - Уиллер - в округе Колумбия. Читает в Джорджтауне лекцию. Если повезет, он будет здесь к полудню.

Гарри скорчил гримасу.

- Что с тобой, Гарри? В чем дело?

- Ты ставишь под удар свою карьеру. Мне кажется, Розенблюм высказался очень определенно. Он хочет давать добро на каждого человека, которого ты намерен сюда пригласить.

- Лично мне он ничего не сделает, - прорычал Гамбини. - Если захочу, завтра же уйду отсюда и соберу пресс-конференцию. И он это знает. И тебя он не тронет. Никто, кроме тебя, не знает, как надо правильно руководить нашими делами. А раз ты волнуешься, я присмотрю, чтобы его штаб был проинформирован. Но если мы будем дожидаться, пока он даст добро, то лучше уж закрыть нашу лавочку.

Гарри был противником обострения отношений.

- Да не будет он против приглашения Пита Уиллера. - Уиллер был космолог, член ордена норбертинцев, и он разделял главный интерес Гамбини - вопрос о возможности существования жизни вне Земли. Он много писал по этим вопросам и задолго до создания «Скайнета» предупреждал, что миры, где жизнь существует, должны встречаться крайне редко. У него сложились хорошие отношения с Розенблюмом, с которым они участвовали в местных соревнованиях по игре в бридж. - А кого еще ты хочешь привлечь?

- Давай-ка выйдем отсюда, - предложил Гамбини. Поколебавшись - снаружи пыльцы было еще больше, - Гарри последовал за ним. - Если дело пойдет, нам потребуется Рим-форд. А еще хорошо бы заполучить Лесли Дэвис. Ну а если мы начнем получать текст, нам потребуется обязательно Сайрус Хаклют. Я был бы рад, если бы ты немедленно занялся всей связанной с этим делом писаниной.

Римфорд был, пожалуй, наиболее известным космологом. Он выдвинулся в последние годы, часто появлялся на различных авторитетных телевизионных ток-шоу, писал книги об архитектонике Вселенной, которые получали отличную рекламу как великолепная литература для рядового читателя, но в которых Гарри так и не понял ни строчки. В последние годы двадцатого века, утверждал Гамбини, Римфорда превосходил лишь Хоукинг. Его имя связывали со сложнейшими топологическими теоремами, темпоральными отклонениями и космологическими моделями. И еще он был выдающимся экспертом.. Кроме того, он пользовался репутацией отличного актера-любителя - Гарри как-то видел его на сцене и поразился энергии, с которой тот играл отца Элизы Дулитл.

Но кто такие Дэвис и Хаклют?

Они вышли через парадную дверь прямо в яркий солнечный полдень, прохладный и пахнущий сентябрем. Гамбини явно обретал былой энтузиазм.

- Сайрус - микробиолог из университета Джона Хопкинса. Человек эпохи Ренессанса. Его специальности включают еще эволюционную механику, генетику, морфологию и ряд связанных с ними дисциплин. А еще он пишет статьи.

- Какие такие статьи? - спросил Гарри, понимая, что Эд имеет в виду не научные статьи.

- Это более или менее философские комментарии к истории естествознания. Его публикуют «Атлантик» и «Харпер». Том его избранных статей вышел в прошлом году и получил хороший отзыв в «Таймсе». Кстати, назывался он «Нерешительный бронтозавр».

- А Дэвис?

- Психолог-теоретик. Заметь, работающий психолог-теоретик. Кто ее знает, может, она и с Розенблюмом чего-нибудь сотворит.

- Эд!

- О'кей. Понимаешь, раз мы будем беседовать с разумными существами, то нам потребуется хороший психолог.

- Зачем?

- А кто же еще сумеет реконструировать психику того, кто будет сидеть на том конце провода?

Чудесный был денек. И Гарри, глядя на прочную реальность проехавшего мимо пикапа, на такие домашние индивидуальные офисы на той стороне дороги № 3, на балки и вагонку, сложенные у стены того здания, из которого они вышли, - остатки затеянной бывшим директором перестройки, им же и заброшенной, подумал: а может, Розенблюм все-таки прав в своей оценке Гамбини?

- А зачем Уиллер и Римфорд? - спросил он, - Какое отношение имеет космология к СЕТИ?

- Если строго между нами, Гарри, то математиков и астрономов у нас как грязи. А Уиллер - мой старый друг и заслуживает того, чтобы быть с нами. Римфорд - непременный участник каждого выдающегося открытия вот уже сорок лет. Кроме того, он лучший математик Земли. Если контакт будет развиваться, то есть если у нас будет текст, астрономы нам не нужны, а вот Бейнс и Пит понадобятся, чтобы расшифровать сигнал. А потом будет очередь Хаклюта и Дэвис, чтобы понять, какой там смысл.

Около семи Гарри отправился домой. Когда он приехал, машины Джулии не было. В воздухе стоял запах сгоревших листьев. Быстро холодало. В наступивших сумерках голые ветви деревьев торчали мертво и четко. Следовало бы пройтись граблями по газону. А соседские мальчишки опять сорвали калитку с петель. С того первого дня, когда он привез калитку из магазина и присобачил ее к штакетнику, она всегда висела криво. С ней надо обращаться деликатно - чуть что, а она уже срывается с петель. Несколько раз он чинил ее, а результат - все тот же.

Дом был пуст. На буханке хлеба лежала записка: «Гарри, мы у Эллен. Мясо в холодильнике».

На мгновение сердце замерло. Но не могла же она выкинуть с ним такой трюк - уйти без предупреждения и так скоропалительно. С небывалой яркостью вспомнилось все, что было вчера.

Гарри открыл банку пива и отнес ее в гостиную. Несколько листов «синек» Джулии - она работала на полставки в маленькой архитектурной фирме в округе - заложены за подставку телевизора. Их присутствие действовало успокоительно. Когда придет время ухода, уйдут и они.

Несколько пластмассовых драконов Томми лежали в обувной коробке рядом с низенькой скамеечкой. Странные создания с длинной мордой, хвостом аллигатора и крыльями летучей мыши. И тем не менее драконы тоже успокаивали, равно как и старинное бюро, которое они купили в первый год супружеской жизни. Года два-три назад они обновили его березовую фанеровку.

Пиво было холодное. И вкусное.

Гарри скинул туфли, включил «ящик» и приглушил звук. В комнате стояла приятная прохлада. Он допил пиво, улегся на софу и закрыл глаза. В доме всегда тишина, когда нет Томми.

Звонил телефон.

Было темно. Кто-то прикрыл его пледом. Гарри нашарил телефон и прижал к уху трубку.

- Хелло!

- Гарри, ты нам оптический обеспечил? - Гамбини. - Управление говорит, что ему ничего не известно.

- Подожди минуту, Эд. - Телевизор был выключен, но Гарри слышал, что на втором этаже кто-то ходит. Попробовал посмотреть, сколько времени на ручных часах, но куда-то подевались очки. - Который сейчас час?

- Почти одиннадцать.

- О'кей. Я сообщил Доннеру, что ему придется потесниться, и известил управление запиской. Сейчас позвоню им, чтоб убедиться, что они не забыли. Ты должен приступить в полночь. Однако они предупредили, что Шампольон не выйдет на линию раньше двух.

- Ты не думаешь подъехать?

- Что-нибудь случилось?

- Да трудно сказать. Это же первый оптический контакт с системой, от которой до сих пор мы получали только рентген. Единственное изображение было получено с орбитального спутника. - Гарри все еще прислушивался к шагам над головой. - Впрочем, мы наверняка получим лишь кой-какую техническую информацию, так что тебе вроде ехать не обязательно. Разве что, - сказал он с подковыркой, - эти сукины дети пошлют нам еще и оптический сигнал.

- А это возможно? Гамбини подумал.

- Не уверен. Но вообще-то от них всего можно ждать.

Гарри еще поговорил о всяких разностях, возможно, ожидая, чтобы появилась Джулия. Наверху открылась и захлопнулась дверь спальни, раздались шаги на лестнице. Он видел, как Джулия остановилась у окна внизу. Ее силуэт был хорошо различим на фоне звездного неба.

- Хелло, - сказала она, но он увидел только движение губ. Гарри кивнул телефону.

- Эд, - сказал он. - Я буду через часок. - И удовольствие, которое он извлек из этой игры, из того, что он смог дать понять Джулии, что снова покидает ее, удивило его самого. Он повесил трубку и спросил Джулию, как она себя чувствует, причем постарался, чтобы в голосе не прозвучало равнодушие и в то же время не было бы особой тревоги. - Жаль, что я не повидал Томми, - добавил он.

- Мы приехали около часа назад, - ответила она. - Он уже спит.

И чтобы что-то сказать:

- Опять «Геркулес»?

Она выглядела разочарованной. Может быть, рассчитывала, что он с большим упорством будет пытаться удержать ее? Его отношение к ней сейчас определялось мужской гордостью, а также ощущением, что любая откровенная попытка повлиять на ее решение будет отвергнута, заслужит только презрение и уменьшит ничтожную вероятность того, что Джулия все же попытается спасти обломки семьи.

- Надо принять душ и переодеться, - сказал он. - У нас напряженка. Сегодня я опять, наверное, буду ночевать у себя в кабинете.

- Гарри. - Она зажгла маленькую настольную лампу. - Тебе вовсе не надо так поступать.

- Это не связано с нами, - сказал Гарри как можно легче. Но голос плохо повиновался. Все получалось или грубовато, или неискренне.

Ему показалось, что на ее лице отразилась внутренняя неуверенность.

- Я говорила с Эллен, - сказала Джулия. - Она может принять нас с Томми. На время.

- О'кей. Действуй как считаешь нужным.

Гарри быстро принял душ и выехал обратно в Гринбелт. Поездка предстояла длинная.

Достопочтенный Питер Е. Уиллер - отец-настоятель - поднял свой бокал с ромом и кока-колой.

- Джентльмены, - сказал он, - я предлагаю выпить за вашу блестящую научную организацию, за федеральное правительство, которое, я полагаю, привело нас к этому историческому моменту. - Гамбини и Гарри присоединились к тосту. Маевский тоже поднял стакан, но было ясно, что он куда более интересуется сидящими в зале женщинами, многие из которых были молоды и обладали потрясающими формами.

Дело происходило в полночь в «Красной черте».

Где-то на высокой орбите сложная система зеркал, оптических фильтров и объективов медленно разворачивалась в сторону туманности Геркулеса.

Принесли сандвичи: со стейком для Гамбини, ростбифом для Гарри и Маевского. Уиллер удовольствовался тарелочкой с арахисом.

- Пит, ты действительно не хочешь ничего более съедобного? - спросил руководитель проекта. - Ночь предстоит долгая.

Уиллер отрицательно покачал головой. Его внимательные темные глаза, редеющие темные волосы, резкие черты лица и выступающие вперед зубы придавали ему сходство с Джейсоном Хомади, который сделал себе состояние, играя Дракулу. Это сходство не доставляло ему удовольствия, что хорошо помнил Гарри, который в свое время имел несчастье случайно напомнить о нем Питу.

- Надо бы поужинать как следует, - сказал Гарри. - Ночь будет и в самом деле долгой.

- Я поел перед тем, как добрался до вас, - отозвался Пит с улыбкой знаменитого вампира. - Ничто не может быть хуже толстого монаха. - Уиллер был относительно молод - разве что достиг сорока, - хотя в последний раз, когда он был в Гринбелте, он печально уверял Гарри, что «перевалил, за гребень». Это, конечно, догма: если космолог не сделал основополагающих работ к моменту своего тридцатилетия, то, почитай, он человек конченый.

Уиллер сделал глоток.

- Вы же не ожидаете текстового сигнала в рентгеновском диапазоне? - спросил он.

- Нет, - ответил Маевский. Он пристально смотрел мимо священника, туда, где у стойки бара сидели две красотки. - Слишком слабое будет разрешение. Кроме того, очень много квантового шума. Мы думаем, они переключатся на широкодиапазонный сигнал. На что-то такое, чего мы не можем пропустить, по их мнению.

- Но мы не собираемся полагаться на счастливый случай, - добавил Гамбини. - Сейчас на них направлены все наши технические возможности. Включая многоканальное слежение. В каком бы диапазоне электромагнитных волн они ни транслировали, мы их обязательно выловим.

- Отлично, - похвалил Уиллер.

- Будем надеяться, - вмешался Маевский, - что они пользуются теми же видами темпоральной динамики, что и мы. Как было бы здорово узнать еще при нашей жизни, что именно они расскажут нам о самих себе. - Одна из двух красоток, на которых он откровенно пялился, глянула в его сторону. Маевский извинился, взял свою выпивку, оставляя недоеденный сандвич, и направился в сторону дамы.

- Жаль, что с вашими инопланетянами нельзя познакомиться так же легко и непосредственно, - сказал Уиллер.

Гамбини покачал головой.

- Любопытно, каким бы стал двадцатый век, будь Эйнштейн таким же бабником.

- М-м-м… Тогда не было бы атомной бомбы, - ответил Уиллер, подумав.

- Что ж, нам всем жилось бы получше, - отшутился Гарри.

- На самом деле я думаю, - сказал Уиллер, - что особой разницы не было бы. Ведь Альберт не был незаменимым. Те же события произошли бы просто в другое время, но они произошли бы неизбежно.

Начался обычный беззубый треп. Когда общая болтовня на мгновение иссякла, Гарри вдруг задал вопрос, почему так стал важен оптический телескоп.

Гамбини объяснил ему это между двумя кусками кровавого ростбифа.

- Мы не знаем, чего ожидать, - сказал он, - и вполне логично предположить, что наступит второй этап передач, ибо нынешний сигнал должен лишь известить мир о присутствии передатчика. Цивилизация, способная создать подобный пульсар, может создать что угодно еще. И кстати, Гарри, нетрудно предположить, что они могут манипулировать этим пульсаром как с помощью экрана, так и без него. Впрочем, вреда от того, что мы пошарим в их окрестностях, разумеется, не будет.

Уиллер приподнял свой бокал.

- Эд, сдается мне, что мы все уютнее располагаемся на этой симпатичной бомбочке.

- Розенблюм требует от нас, чтобы мы подождали и подумали хорошенько, прежде чем в прессу просочится хоть одно слово.

- И правильно делает, - отозвался Уиллер, пристально глядя в глаза Гамбини, который, однако, никак не отреагировал на его слова.

Позже, когда руководитель проекта вышел в туалет, Гарри спросил священника насчет сигнала из туманности Геркулеса:

- А что думаешь ты? Он действительно искусственный? Неужели кто-то в самом деле передает его?

Уиллер сделал знак официанту.

- С очевидностью трудно спорить, Гарри. Я, как и все остальные, понятия не имею, что за ним стоит. Но не забывай, что мы рассуждаем о чем-то таком, что нам очень хочется обнаружить. И это обстоятельство автоматически делает наши умозаключения весьма некорректными. Надо подождать и посмотреть, что будет дальше.

Гарри поворошил вилкой остатки еды на тарелке.

- Но что могло бы породить такой сигнал? Я имею в виду естественные причины.

Подошел официант, и Уиллер заказал еще один кофейник.

- Не имею представления. Но зато могу сказать, что не могло его породить.

Гарри с интересом вытянул шею.

- Его не могло породить то, что думает Эд.

- Откуда ты знаешь?

- Гарри, ты представляешь, что такое пульсар?

- Это погасшая звезда, которая мигает.

Глаза священника, казалось, глядят куда-то вдаль.

- Это труп сверхновой. Сверхновой, Гарри. Эд мне сам сказал, что по их подсчетам взрыв произошел менее шести миллионов лет назад. - Он взял с тарелочки несколько арахисовых орешков, один уронил, другие ловко кинул в рот. - Взрыв такой мощности должен был сжечь или разнести в клочья любую оказавшуюся поблизости группу планет. И если там и сидел кто-то с передатчиком, то у него не осталось места, куда опустить свою задницу.

- Розенблюм тоже упоминал об этом, - сказал Гарри.

- Что ж, значит, это весьма серьезное возражение.

На обратной стороне Луны установлены два 24-метровых телескопа. Оба находятся на западном склоне кратера Шампольона на 37^е с. ш. Еще два таких же строятся вблизи Моря Ума в южном полушарии. Рефлекторы Шампольона являются сердцем «Скайнета». Функционируя в тандеме с восемью двухсполовинойметровыми «Хаббл-Альфа», вращающимися вокруг Земли, они вполне могут достичь взглядом границ обозримой Вселенной.

Этой системе едва исполнилось два года. Завершение работ над ней сопровождалось длительной борьбой за финансирование. Имели место нарушения графика работ, перерасход средств, возникали многочисленные политические скандалы. Все это, естественно, помешало своевременному окончанию строительства второй пары телескопов, так как найти деньги для этого оказалось делом трудным. Открытие, что планетные системы в пределах ста с лишком световых лет так же пустынны и безжизненны, как Луна, отрицательно повлияло на воображение налогоплательщиков, а следовательно, интерес к проекту снизился. Шансы на дальнейшее финансирование этих работ стремились к нулю.

Проект «Скайнет» включал в себя систему радиотелескопов и рентгеновских телескопов, а также огромную базу данных, заложенных в самые современные компьютеры. Все это представляло собой великолепно скоординированную оптическую систему. Иначе говоря, все десять рефлекторов, соединяясь, могли быть нацелены на один объект, и, пользуясь памятным выражением Бейнса Римфорда, можно было бы различить белку, сидящую на дереве в Андромеде. Во время первых восьми месяцев работы Гарри частенько стоял с Гамбини, Маевским и Уиллером у экранов и смотрел, затаив дыхание, на голубовато-белый диск божественного Ригеля, длинные нити спирали галактики, затянутую туманом поверхность сходной с Землей планеты Альфа Эридана III. То были пьянящие дни, полные ожидания и волнений. Исследователи, пресса и рядовая публика - все терзались жаждой немедленных открытий, до которых, казалось, было рукой подать. Гарри пришлось посадить в офис еще четырех человек, ведавших связью с общественностью, чтобы отвечать на телефонные звонки и гасить слухи. Его, как и всех остальных, подхлестывала волна ожиданий.

Но большие новости так и не пришли. Долгая и холодная зима была заполнена анализом надоевших таблиц содержания двуокиси углерода и метана. Обследование нескольких десятков планет, расположенных в пределах биозон своих солнц, не выявило никаких доказательств существования там живых организмов. В апреле, с приходом весны, Гарри пришлось объявить о временном прекращении деятельности Эда в качестве консультанта и отправить его в отпуск.

Линда Барристер, отвечавшая за коммуникационное обеспечение космического центра, тихо разговаривала с НАСКОМом, когда Гарри вслед за Гамбини и другими учеными вошел в центр управления. Она мило улыбнулась, что-то повторила в телефонную трубку и подняла глаза на руководителя программы.

- Им нужно еще несколько минут, чтобы завершить калибровку, доктор.

Гамбини кивнул и прошел туда, где стояла группа мониторов, связанных с оптическими телескопами. Впрочем, скоро ему здесь наскучило, и он принялся слоняться по всему отделу, тихо переговариваясь с техниками.

Маевский же вообще ушел в зал для конференций, который теперь также превратили в рабочее помещение.

Уиллер удобно расположился в глубоком кресле.

- Вы, кажется, не ждете ничего интересного, Пит? - спросил Гарри.

- От оптики? Пожалуй, нет. Впрочем, кто знает? Слушайте, в прошлом году я доказывал с пеной у рта, что бинарная система вообще не может существовать, а она вот, еще как может. Так что не все так просто, как кажется.

Два младших техника - оба обросшие бородами, оба вступившие в четвертый десяток, оба слишком толстые - стащили наушники, повисшие у них на шее, и склонились над своими консолями.

Откуда-то - вероятно, из какой-то мастерской, - неслась какофония звуков, которая в наше время сходит за музыку. Гарри прислонился к рабочему шкафчику. Почти над его головой вспомогательный монитор выдавал серии цифр, да так быстро, что глаз не успевал за ними следить.

- Это информация со спутников, - объяснила Линда, - СППСД - система получения и передачи спутниковых данных. Она передает рентгеновскую пульсацию из Геркулеса. - Тонким пальцем она коснулась правого наушника и добавила: - А это подключился Шампольон.

Гамбини, который старался сохранять свое обычное достоинство, дрожал от возбуждения. Несмотря на работу кондиционеров, на его рубашке проступили влажные пятна. Он приблизился вплотную к монитору Линды.

- Мы получаем данные, уловленные системой, - сказала она.

Свет померк.

Из лаборатории появился Маевский.

- Пошла запись, - сказал один из бородатых техников.

Монитор мигнул, потемнел, и на нем возникло изображение звездного неба. Красная точка начала расти так быстро, что вскоре превзошла по интенсивности все прочие звезды.

По центру управления пронесся шорох.

- Альфа Алтеи, - шепнул Пит. -Вот она. Гарри слышал собственное учащенное дыхание.

- Остальные - преимущественно звезды первой величины, - продолжал Уиллер, - да, пожалуй, парочка далеких галактик.

- Увеличение 2,0, - сказала Линда. Это означало, что полученное изображение увеличено в двести тысяч раз.

- Сфокусируйте, - приказал Гамбини. Периферийные объекты стали исчезать. Красные тона увеличили яркость.

- Мне кажется, ничего экстраординарного нет, - заметил Гарри.

Уиллер пододвинул кресло и уселся поудобнее. - Вряд ли вам понравилось бы жить там, - сказал он. Гарри не мог оторваться от монитора.

- Почему, собственно?

- Если бы там была планета, то на ее небесах не было бы ни единой звездочки. А луна оказалась бы темно-красной. Да и солнце было бы съедено этим невидимым объектом.

- Три ноль, - сказала Линда.

- Культура, которая развивалась бы в этих условиях…

- Была бы чертовски богобоязненной, - подхватил Маевский.

Альфа Алтеи становилась все ярче. Ее диск стал отчетливо виден. В дальнем конце зала кто-то вскрикнул.

- Что за чертовщина? - произнес Гамбини, пытаясь чуть ли не влезть в монитор. Он споткнулся в полутьме и упал, но быстро вскочил без видимых повреждений.

Желтая маленькая точка возникла рядом с огромной звездой.

- Взять сектор! - рявкнул Гамбини. Линда поправила наушники.

- 3 и 6, - сказала она.

Уиллер встал с кресла и оперся на плечо Гарри.

- В этой системе есть третья звезда, - сказал он.

- Класса G, - шепнул аналитик. - Данных о массе еще нет. Абсолютное увеличение 6 запятая 3.

- Не слишком-то яркая, - сказал Гамбини. - Неудивительно, что ее пропустили.

Гарри улыбнулся Уиллеру.

- Вот вам и проблема вашей сверхновой, - сказал он. - Теперь мы знаем, где искать планеты.

- Я в этом не уверен. Если тело класса G является частью системы, а похоже, так оно и есть, взрыв должен был захватить и этот мир. Однако… - Уиллер был явно ошеломлен. Он повернулся к Гамбини. - Что скажешь, Эд?

- Понимаю тебя, Пит, - сказал тот. - Что-то тут не вяжется.

Гарри эти две звезды ничего не говорили - одна красная, другая - желтая.

- В чем дело? - спросил он. - В чем тут неувязка?

- Вокруг системы должна быть «скорлупа» из газов, - ответил Уиллер. - Что-то вроде остатков сверхновой. Эд, как ты полагаешь?

Гамбини нахмурил брови.

- Здесь не было сверхновой.

Голос Уиллера опустился почти до шепота.

- Эд, этого не может быть.

- Я знаю, - отозвался Гамбини.

Из ежегодного отчета НАСА президенту

Редакционная статья из «Мемфис геральд» (12 сентября)

Бейнс Римфорд, «Сайенс» (12 сентября)

Глава третья

Бейнс Римфорд стоял на вершине лесного холма у самого края Млечного Пути и смотрел в сторону центра галактики. Он всем телом ощущал величественное вращение этого гигантского колеса, удерживаемого в равновесии гравитацией и центробежной силой. Над огнями Пасадены скользили по своим орбитам отдельные звезды.

Солнце совершает оборот вокруг центра галактики за 225 миллионов лет. За время прохождения последнего витка на Земле успели появиться и исчезнуть птеродактили, наступали и отступали ледники, и только где-то перед самым завершением круга появился человек. Что же тогда представляет в сравнении с этими величинами продолжительность жизни самого Римфорда? К пятидесяти годам Римфорду стало ясно, насколько трудно для человека, имеющего в запасе ничтожную щепоть отведенных ему лет, оценивать колоссальные бездны времени и пространства, которые составляют хлеб космологии.

На какую ничтожную величину сократились запасы водорода на Солнце с тех пор, как он, Римфорд, сидел на ступеньках крыльца дедовского дома в трущобном пригороде южной Филадельфии и читал про Ахилла и Прометея? Насколько глубже был в те времена Большой Каньон?

Римфорд ощутил биение собственного сердца, механизма смертности, шепчущего что-то в груди, и это биение было одним целым с вращением галактик и танцем кварков, как и он сам был един с любым созданием, когда-либо поднимавшим взор к звездному небу.

Пока что его сердце было еще в хорошем состоянии, насколько можно ожидать от механизма, созданного для саморазрушения в течение немногих десятков зим и лет.

Где-то внизу, среди огней Лейк-авеню, залаяла собака. Вечер был прохладный. Жители отключили кондиционеры и сидели с открытыми окнами. Слышался телевизионный голос, комментирующий бейсбольный матч. Пасадена более прозаична, но гораздо более понятна, чем Вселенная. Известно, как зажигаются светофоры и зачем они нужны, и для понимания жизни Пасадены и Лейк-авеню не стоит привлекать концепцию Большого Взрыва.

Любопытно, что в те дни, когда он создавал космологическую модель, носящую теперь его имя, многие из его озарений приходили к нему на вершине холма вблизи Феникса, очень похожего на этот. Но в памяти от прогулок в одиночестве ярче всего сохранились не жонглирование материей и энергией, не размышления о новых концепциях и галактиках, летящих к окраинам Вселенной под влиянием расширяющегося пространства, а скорее городские собаки, заполнявшие ночи своим лаем.

Было уже поздно. Комета и Луна заходили на западе. Рим-форду кометы были безразличны, и он с трудом понимал тех, кто интересовался ими. Он чувствовал, что о кометах нельзя узнать почти ничего нового, ничего сколько-нибудь важного, чего бы мы еще не знали. Разве что такие тривиальные вещи, как их состав, а может быть, какие-то сведения, позволяющие увеличить или уменьшить возраст Земли еще на несколько миллионов лет.

Он начал спускаться по склону, с удовольствием вдыхая прохладный ночной воздух и наслаждаясь одиночеством. Вблизи пальмовой рощицы, примерно в сотне ярдов от вершины, было местечко, откуда отлично виднелся его дом. Римфорд всегда останавливался здесь, чтобы как ребенок порадоваться теплоте света в окнах и знакомым очертаниям постройки. В конце концов, на что он может жаловаться? Конечно, иногда холостяцкая жизнь наскучивала. Тогда он жалел, что у него нет семьи, но как-то.уж так получилось, что он ее не завел. А в остальном жизнь была прекрасна. За исключением того, что она так коротка.

Геродот рассказывает про греческого философа, который посетил некое азиатское царство, и там царь спросил его, кто является счастливейшим человеком. Философ понимал, что сам властитель был бы не прочь, чтобы столь завидную позицию отвели ему, но все же дал совершенно неожиданный ответ. «Возможно, - сказал философ, - что это - один знакомый мне крестьянин, что жил неподалеку от Афин. У него чудесные дети, любящая жена, а сам он погиб в бою, защищая свою страну». Разумеется, Римфорд не собирался закончить жизнь в бою, но считал, что он и так неплохо сражается, правда, не за родину, а за человечество вообще. И хотя у него не было семьи, которая могла бы в свое время его оплакать, он имел все основания думать, что найдется немало людей, которые с сожалением узнают о его уходе.

В темноте губы Римфорда сложились в легкую улыбку. Он был в мире с самим собой. Возможно, концепция Вселенной Римфорда когда-нибудь встанет в один ряд с евклидовой геометрией или физикой Ньютона. Ее будут помнить и изучать, хотя не все окажется в ней верным. Ну и что? Когда будут оценивать гигантские научные прорывы конца XX - начала XXI века, вспомнят и Римфорда. И если даже он и Хоукинг в чем-то ошиблись, будет видно, что в основном они были правы.

Он может быть спокоен.

Со временем его, конечно, ожидает уход на покой. Может, скоро так оно и будет. С недавних пор все труднее становится вырабатывать новые идеи. Уравнения, которые когда-то прямо взрывались у него в голове, теперь еле-еле всплывают где-то на периферии мозга. Уходят творческие способности. Время уступить дорогу другим.

Агнесса - его родная сестра, живущая у него в доме, - разговаривала по телефону, когда он вошел.

- Вот и он, - сказала она в трубку и протянула ее Римфорду со словами: - Это Эд Гамбини, кажется, ему нужна помощь.

В понедельник Лесли Девис выехала из Филадельфии в Гленбарни, переночевала там у друзей, а наутро поехала в Годдард по хайвею Балтимор - Вашингтон..

Центр космических полетов затаился меж невысокими холмами и серенькими домиками среднего класса Гринбелта, штат Мэриленд. Комплекс состоит из зданий офисов, лабораторий и служб обеспечения, тесно расположившихся на холмистом участке, занимающем около тысячи двухсот акров, Поселок украшают несколько тарелок-антенн, стоящих на специальных фундаментах или взгромоздившихся на крыши домов, водонапорная башня и гостевой центр. По общему впечатлению все скорее напоминает военную базу, чем выдающийся научный центр.

У ворот Лесли предъявила документы. Ей выдали временный пропуск, зарегистрировали и объяснил», как проехать в Лабораторию научных исследований.

Лесли сама не имела понятия о причине, по которой ее пригласили в Годдард. По телефону Гамбини говорил весьма таинственно. Он лишь заверил ее, что она не пожалеет о потраченном времени. Тем не менее она заподозрила, что у Гамбини сейчас проблемы с научным персоналом. В начале своей карьеры Лесли специализировалась на работе с людьми технических профессий, особенно связанных с изучением космоса. Они часто страдали от стрессов во время аналитических споров. Хуже того, в их разработках иногда отражалась изначальная нестабильность психики, свойственная людям этих профессий.

Но даже если они тут между собой перегрызлись, то непонятно, почему они решили обратиться именно к ней. Один Бог знает, сколько есть специалистов по съехавшим крышам в округе Колумбия, и уж точно найдется несколько с нужной специализацией.

Но как бы то ни было, Лесли была рада выбиться из привычной рутины. Сейчас она руководила медицинскими исследованиями по проблеме сознания, которыми занималась одна научная группа в университете Пенсильвании. Но эта работа не заладилась. Более того, ее собственная практика, ограниченная теперь двумя днями в неделю по утрам, тоже не приносила удовлетворения. Теперь она начала подозревать, что все это время она почти не помогала своим пациентам и что она слишком хороший психолог, чтобы прятать этот факт от себя самой.

При входе в лабораторию ее встретила дама в отличном костюме и осведомилась, не заблудилась ли Лесли в поисках Космического центра. Ей выдали гостевой пропуск и повели по длинному коридору.

- Вас ожидают, - сказала дама. Лесли подавила желание спросить, кто именно ее ждет и почему. Они свернули налево в более короткий коридор. Из открытой двери слышались голоса. В одном из них Лесли узнала голос Эда Гамбини.

Эд с двумя неизвестными ей мужчинами сидели в конференц-зале и тыкали пальцами друг в друга. Ее появление нисколько не помешало этому занятию. Сопровождающая знаком показала Лесли, что Гамбини сейчас ею займется, и удалилась. Лесли встала в дверях, стараясь понять, что же здесь происходит. До нее доносились обрывки фраз о красных гигантах, векторах, угловых скоростях и слинг-эффектах. Больше всех говорил самый молодой - очень темпераментный, бородатый, сухощавый красавец. Говорил он с холодной уверенностью человека, не знающего поражений в споре. Он рассуждал о чем-то, что именовалось «распределением Фишера», когда заметил Лесли. Оценив ее одним взглядом, он продолжил говорить, будто ее здесь и не было.

Лесли ощетинилась, но заметила, что такое же действие он производил и на остальных. Эд Гамбини сидел к ней спиной, но его поза явственно говорила о враждебном отношении к оратору. Он хрустел пальцами, явно демонстрируя, что оратор - его подчиненный, а может быть, еще и желание прихлопнуть говорившего. Мужчина, сидящий напротив Гамбини, худой, черноволосый, с резкими чертами лица и острыми внимательными глазами, тоже выражал нетерпение. Гостевой пропуск криво висел на лацкане его мятого пиджака.

Каким-то образом Гамбини почувствовал присутствие Лесли. Он резко повернулся к ней, вскочил и стал трясти ее руку.

- Лесли! - воскликнул он. - Как я рад, что снова тебя вижу. Ты уже завтракала?

Она кивнула. Много лет назад, в более радостные времена, ей пришлось работать с Гамбини в комиссии Национального научного фонда по финансированию целого ряда проектов. Тогда Гамбини произвел на нее впечатление человека с широким научным кругозором - качеством, редко встречающимся в научной среде, где большинство составляют узкие специалисты. С этой точки зрения он идеально подходил для той работы.

Особенно ярко ей запомнилось одно заседание, на котором обсуждался вопрос об одобрении гранта на расширение программы СЕТИ. Заседание было полно неожиданностей.

Какой-то астроном, чье имя она начисто забыла, сделал эмоциональный доклад, иллюстрированный картами, слайдами и массой статистических данных, которые должны были доказать существование тысяч, а может быть, и миллионов развитых цивилизаций только в одной нашей галактике. Это был вопрос, который Гамбини очень интересовал, и тем не менее он проголосовал против. Когда Лесли спросила его почему, он ответил, что не может всерьез принимать мифические проекты. «Все эти расчеты построены только на опыте земного существования, - сказал он. - А насколько мы знаем, вместе со всей начинкой нас создал Иегова. Нет, если они всерьез хотят получить деньги, пусть дадут нам для этого рациональные обоснования». И позднее, когда они сидели в маленьком ресторанчике на Массачусетс-авеню, он добавил, что в следующий раз, если они его попросят, он будет рад сам представить такой проект.

- Да, - сказала Лесли, - я уже поела.

- Это Пит Уиллер. - Гамбини указал на мужчину в мятом пиджаке.

Уиллер встал, и она протянула ему руку.

- А этот юный лев - Корд Маевский.

Маевский небрежно кивнул, надеясь поскорее вернуться к дискуссии.

- Я понимаю, - продолжил Гамбини, - как вам хочется узнать, что тут происходит.

Джулия собрала вещи вечером в понедельник. Гарри отнес чемоданы вниз и поставил их у входной двери.

По утрам он обычно уходил, когда Томми еще спал. Но этим утром он отложил свой отъезд и позавтракал вместе с сыном, пока на втором этаже хлопали двери - это Джулия собирала то, что намеревалась захватить с собой. Томми был рад видеть отца и сказал ему это. Но мальчик, который знал только, что после школы они с мамой едут погостить к двоюродному брату, при первой же возможности побыстрее удрал к себе в комнату. Когда наступило время уходить в школу, мать появилась проверить, правильно ли он надел свитер, и дала ему коробку с завтраком, таким же, какой получают американские морские пехотинцы.

- Томми, - сказала она. - Не забудь, что сегодня тебе не надо возвращаться на автобусе. Я заберу тебя сразу после занятий.

- А папа? - Томми оглянулся на отца. - Ты ведь тоже поедешь к Эллен?

Джулия побелела.

- Он останется дома, - сказала она, как будто муж угрожал последовать за ней.

Они договорились обо всем еще прошлой ночью, но сейчас все звучало как-то иначе.

- Томми, - вмешался Гарри, которому хотелось поскорее покончить с этим. - Мы не будем больше жить вместе как одна семья.

- Проклятый идиот! - бросила Джулия.

Гарри поглядел на нее. Его внешнее спокойствие вмиг улетучилось.

- На кого из нас ты намекаешь? - холодно спросил он. Глаза Томми округлились. Он был девятилетний мальчишка, темноволосый, веснушчатый, увлекающийся динозаврами и бейсболом. Сейчас он посмотрел на мать, на отца, и у него покраснели веки.

- Нет! - выкрикнул он.

Джулия опустилась перед ним на колени.

- Все будет хорошо.

- Не будет! - Слезы прорвались наружу. - Ты сама знаешь, что не будет.

Гарри гордился сыном. Томми запустил пластмассовую коробку с завтраком через всю кухню. Сандвичи, диетическая кола и обезжиренный кекс посыпались на пол.

- Нет! - кричал он, бросаясь к отцу и пряча лицо в его объятиях. - Папа, не уходи от нас!

Гарри крепко обнял мальчика.

- Это не мой выбор, малыш, - сказал он.

- Отлично! - прошипела жена. - Сваливай все на меня!

- А кого же, черт побери, мне винить, спрашивается? Голос Гарри дрожал от злости.

Глаза Джулии гневно сверкнули. Но тут она вспомнила о Томми, и то, что ей хотелось выкрикнуть, осталось невысказанным.

Мальчик рыдал.

- Это что касается школы, - сказала она наконец. - Гарри, я думаю, будет лучше, если ты уйдешь на работу.

- Как пожелаешь, - прохрипел он. - Тут мы обойдемся без ссоры.

Она попыталась оторвать от него Томми, уверяя, что с отцом он будет видеться часто. Но ребенок не хотел расставаться с отцом. Она взглянула на Гарри, молча умоляя о помощи.

Гарри зло взглянул на нее, попрощался с сыном, что вызвало новый водопад слез, и вышел.

Было около половины десятого, когда он вошел в конференц-зал и наткнулся на Лесли Дэвис. В своем сером деловом костюме она выглядела стройной и очень энергичной. Классический отточенный подбородок и внимательные глаза.

Тут же стояли Уиллер и Маевский.

- Лесли думает, - сказал Гамбини, когда знакомство было закончено, - что инопланетяне будут следовать логическим параметрам, свойственным нам самим.

- Мне казалось, - сказал Гарри, - что по этому поводу двух мнений не может быть. Какие другие логические параметры тут могут быть?

- Есть и другие возможности, - возразила психолог. - Ведь многое зависит и от таких вещей, как расстояние, качество приема, система ценностей, методы коммуникации и так далее. Но, - она бросила взгляд на Гамбини, - нам придется подождать. Пока у нас слишком мало материала для выводов.

- Может быть, ждать придется очень долго, - вмешался Гарри. - Корд упомянул, что у алтейцев шкала времени могла быть совсем не такой, как у нас. - Он усмехнулся. - Честно говоря, не совсем понимаю, что он хотел этим сказать.

- Ощущения, - сказал Гамбини. - Субъективность времени. Возможно, что минута для них тянется гораздо дольше, чем для нас. Или быстрее. Это феномен, который даже мы ощущаем. Например, время бежит быстрее, когда…

- Когда мы веселимся, - закончила Лесли. - Но я не думаю, что это может стать проблемой. - Она была миниатюрной, но всегда привлекала к себе внимание. Зеленые как море, широко расставленные глаза очень точно выдавали ее настроение, меняя оттенок под влиянием изгиба губ и - если она хотела их показать - ровных белых зубов. В общем, заключил Гарри, было в ней что-то от акулы. Рыжевато-каштановые волосы она стригла коротко, а ее манеру говорить отличала четкость. Никакой болтовни, никакого пустословия. В целом она производила впечатление экономной женщины, которая терпеть не может ни лишних слов, ни лишних движений. - Их ощущение времени вряд ли сильно отличается от нашего, - продолжала она, - Я сомневаюсь, чтобы нам пришлось ждать десять тысяч лет, чтобы узнать о дальнейшем развитии событий, так что, если вас беспокоит…

- Откуда это известно? - спросил Гарри.

- Это очевидно, - ответила она. - Сам сигнал доказывает их возможность управлять огромными мощностями экрана в доли секунды. Есть и другие свидетельства. Например, как они включали и выключали энергию на протяжении одного утра. А если нужны другие доказательства, укажу, что вода течет с одинаковой скоростью по всей Вселенной.

- Ну, это, положим, не совсем так, - сказал Гамбини. - Скорость ее течения зависит от силы тяжести. Но я понимаю твою мысль.

Гарри же не понял.

- Живые существа должны синхронизировать, свою жизнь со скоростью течения, - объяснил Эд. - Чтобы напиться, чтобы не утонуть во время прилива, чтобы успеть выбраться из лужи, прежде чем какой-нибудь хищник тебя сожрет. Верно, Лесли?

Она кивнула.

- Думаю, мы можем считать, что если передача будет продолжена, то это произойдет сравнительно скоро.

- У меня есть к вам вопрос, Лесли, - сказал Гарри, который все еще думал о предположении Уиллера. - Выглядели бы мы другими, если бы наше небо оказалось пустым? Ну, если бы на нем не было звезд, а только одно сильно поврежденное солнце?

Ее взгляд остановился на нем, глаза неожиданно вспыхнули.

- В этом проекте, во многом поневоле, придется опускаться до малообоснованных рассуждений. Многие из них будут в высшей степени гипотетическими, и это одно из них. Причина в том, что мы слишком сильно связаны с нашей средой обитания. Суточные ритмы, менструальные циклы, различные физиологические характеристики, привязанные к временам года, к восходу и заходу солнца, к лунным фазам и так далее. Более того, картина неба всегда влияет на наше представление о самих себе: хотя каждый из нас видит более или менее одну и ту же астрономическую карту, но детали могут разниться. Все мы считаем себя союзниками богов Солнца, а смерть представляем себе как спуск в подземный мир, во тьму. Взгляните, как разнятся северная мифология и классическая. В Средиземноморье, где солнце теплее и люди могут купаться когда им заблагорассудится, боги в целом народ жизнерадостный, заняты преимущественно военными играми и погоней за женщинами. А Один живет в стране, похожей на Монтану, где люди начинают работать еще в темное время и в темноте же кончают работу. В результате в Северной Европе пантеон богов более консервативен и к тому же обречен судьбой на исчезновение. В конце их ждет Рагнарёк - всеобщая гибель. В Германии, где зимы тоже холодны, система столь же фаталистична.

Ее брови нахмурились.

- Я никогда не думала раньше о таких вещах, но сейчас предполагаю, что немцы вряд ли пошли бы маршем на Европу в четырнадцатом и тридцать девятом годах, если бы у них были средиземноморские пляжи.

Уиллер перебил ее.

- У арабов, - сказал он, - есть средиземноморские пляжи. Но они совершенно не останавливаются перед пролитием крови.

- Их страны слишком горды, Пит, - ответила Лесли. - Кроме того, ситуация на Ближнем Востоке мне кажется весьма специфической. В связи с религией. Ну да дело не в этом. Возможно, мой тезис не выдерживает критики. Попробую ответить Гарри одним словом: да, ваши инопланетяне будут находиться под воздействием своей странной для нас среды, и я рискну предположить, что с нашей точки зрения это воздействие не будет положительным. От дальнейших догадок я, пожалуй, воздержусь.

- А между прочим, никто пока не высказал догадок о том, почему они вообще что-то передают. Ведь кто бы ни послал этот сигнал, он мертв уже миллионы лет.

- Если продолжительность их жизни более или менее равна нашей, - сказал Гамбини.

- Что ж, пожалуй, такое предположение можно сделать. Но действительно, почему они начали передачу? Ведь задача была достаточно сложной с инженерной точки зрения, а на ответ рассчитывать было трудно, так что уверенности в успехе - никакой. Так что зачем они этим занимались, догадаться нелегко.

- Кстати, о предположениях, - сказал Маевский, - почему мы предполагаем органический характер этих жизненных форм? Может, к нам обращается что-то вроде компьютера, для которого течение времени значит очень мало.

- Компьютерами я не занимаюсь, - нежно улыбнулась Лесли.

Гамбини кивнул.

- Тем не менее, - сказал он, - эту возможность следует учесть. Но давайте вернемся к вопросу о мотиве.

- Швырнули бутылку в океан, - ответил Гарри. - Как в свое время поступали наши первопроходцы и пионеры.

- Согласна, - ответила Лесли. - На самом деле, если мы имеем дело не с компьютером или иным представителем расы бессмертных, я не могу придумать иного мотива. Они хотят, чтобы мы знали об их существовании во времени. Где-то там меж галактик они жили в прошлом столь отдаленном, что нам его и представить невозможно, без всякой надежды на встречу с другими разумными существами не своего мира. И тогда они разработали огромный инженерный проект и послали нам письмо. Можно ли придумать более человеческий поступок?

В долгом безмолвии, которое последовало за этой фразой, Уиллер взял кофейник и наполнил пустые чашки.

- Письма мы еще не получили, - сказал он. - Корд, вы проанализировали спектрограммы Гаммы? Что они показали?

- Не знаю, - ответил Маевский. На его лице застыло странное выражение.

- Не знаете? Литий, что ли, израсходовался?

- Нет, не в этом дело.

- А что такое Гамма? - спросил Гарри.

- Звезда класса G в этой системе, - ответил Маевский.

- Позвольте мне ввести Гарри в курс последних событий, - сказал Гамбини. Он открыл большой пакет, лежавший перед ним на столе. - Звезда класса G, - объяснил он Гарри и Лесли, - по мере старения использует свой запас лития. Благодаря этому мы имеем хорошую возможность рассчитать ее возраст, определив, сколько лития в ней осталось. - Он достал из конверта несколько листов бумаги с цветными столбиками и передал их Уиллеру. - Это спектрограммы Гаммы. Мы делали их несколько раз, и результаты практически неизменны.

Уиллер был заметно удивлен тем, что он увидел. Он наклонился вперед и стал пристально разглядывать спектрограммы.

- И давно вы знаете об этом? - спросил он.

- Мы получили результаты вчера, - ответил Гамбини. - Потом мы проверили оборудование и сделали новые анализы. Мы передали эти данные в Китт-Пик. - Он сделал руками жест, означающий бессилие. - Их результаты оказались такими же.

- И что это значит? - спросила Лесли.

- Одна из проблем, стоящих с самого начала, - сказал Гамбини, - это вопрос о происхождении системы Алтеи. Откуда она, собственно, взялась? Составляющие ее звезды должны были бы слиться еще до ухода из родной галактики. Сама по себе возникнуть в пустоте Алтея тоже не могла. И вот мы смотрим на три звезды, которые, по-видимому, находятся здесь дольше, чем вообще существуют. Поэтому очень трудно как-нибудь объяснить их присутствие.

- А теперь, - спросила Лесли, - у вас такое чувство, будто появилось решение?

Уиллер все еще рассматривал спектрограммы. Гамбини кивнул.

- Теперь у нас появилась любопытная возможность. Гарри прочистил горло.

- Извини, Эд, но я ничего не понял из того, что ты сказал. О чем вообще идет речь?

- Подобные спектрограммы совершенно невозможны для звезды класса G. В ней нет линий металла, нет даже Н- и К-линий. Нет кальция, нет железа, нет титана. Вообще нет никаких металлов. Оказывается, Гамма состоит из чистого гелия и водорода. Вот почему Корд не смог датировать ее возраст - лития тоже нет.

Маевский почесал затылок. Нарушил тишину опять Гарри:

- Все равно не понимаю, что это значит.

Гамбини нервно постучал карандашом по крышке стола.

- Все звезды класса G относятся к молодым звездам. Они богаты металлами. Даже более старые звезды в каком-то количестве содержат металлы, которые кипят в их плавильнях. Но в этой, - он потряс спектрограммами, - металлов просто нет.

Краска сошла со щек Уиллера.

- И что это нам дает? - спросил Гарри. Священник поднял на него озадаченный взгляд.

- Лишенных металлов звезд не бывает, - сказал он. - Эта звезда не может иметь естественного происхождения. Что там с Альфой, Эд?

- То же самое. Как-то так получилось, что о спектрограммах никто не подумал. Мы получили их только после последних событий. Ни одна из этих звезд не содержит металлов.

ФРАНЦУЗЫ ТРЕБУЮТ НОВЫХ ПРАВИЛ БЕЗОПАСНОСТИ ДЛЯ НЕФТЕНАЛИВНЫХ СУДОВ

Де Плейн заявляет: «Хватит с нас разлива нефти в Гавре»…

Глава четвертая

Римфорд должен был прибыть в аэропорт Рейгана вечерним рейсом.

Эд Гамбини настоял, что он его встретит и привезет. Гарри, когда-то шапочно знакомый со знаменитым космологом, но никогда не имевший возможности с ним поговорить, поехал с Эдом. Гамбини, несмотря на свою заинтересованность, не хотел обсуждать передачу из системы Алтеи. Гарри подумал, не собирается ли он строить из себя твердокаменного скептика перед прилетающим гостем. Но нет, сразу завязался разговор о погоде, об общей неприязни к Квинту Розенблюму и возможности, что «Краснокожие» наконец сдадутся и сменят название. Но мысли свои оба они держали при себе.

Гарри пытался заставить себя осознать факт, что Джулия ушла от него, и на фоне этой горькой реальности странное поведение тройки звезд имело очень мало значения. Но стояла приятная ранняя осень, и можно было любоваться ею, глядеть на молодых женщин в блузках с короткими рукавами и толпы детей со школьными ранцами. В такой день приятно было бы гулять вдвоем с женщиной по аллеям парка.

- Расскажи мне про Гамму, - попросил он. - Действительно возможно, что ее кто-то построил?

Солнце ярко светило, машина ехала с опущенными стеклами мимо белых правительственных зданий. Какое-то время Гарри казалось, что Гамбини не расслышал вопроса. Он вывел темно-синюю правительственную машину на северо-восточное шоссе, справа блеснул купол Капитолия.

- Гарри, - сказал он, перекрывая шелест ветра, - очень мало что будет недоступно тому, у кого есть ресурсы и время, чтобы придумать технологию. Вряд ли можно путешествовать быстрее света, и наверняка невозможно вернуться назад во времени - по крайней мере на макроуровне. Нельзя увеличить общую энергию Вселенной. Но построить звездочку - почему бы и нет?

Вопрос не в том, может ли это быть сделано, а действительно ли перед нами достоверный пример подобного достижения. В спектре звезд всегда есть линии металлов - всегда.

Их может быть много, может быть мало, но звезда без металлов в природе встретиться не может. В наше время.

- А когда-то такие были?

- В самом начале образования звезд. Больше миллиардов лет назад, чем мы можем посчитать. Но теперь этого не случается, и даже самые старые звезды из тех, что до сих пор горят, малость металлов наварили уже давно. - Вид у него был недоуменный. - Гамма - звезда молодая, то есть второго поколения. Как все звезды класса G. Они создались из остатков звезд первого поколения, где и образовывался металл, который мы теперь видим во Вселенной. Даже то железо, на котором работает твой организм.

- Меня тоже изготовили внутри звезды?

- Именно так, если говорить о строительных материалах. Когда взрываются звезды первого поколения, происходит создание звезд типа Солнца. - Он помолчал. - Я не могу себе представить какой бы то ни было естественный процесс, приводящий к появлению звезды второго поколения без металлов.

Мимо промчался потрепанный зеленый пикап, выдавая семьдесят пять миль в час.

- Так что Пит был прав, что кто-то убрал металлы. Но зачем?

- Вопрос неправильно поставлен, Гарри. Пит не говорил, что кто-то убрал металлы. На самом деле он сказал, что Гамма не является естественной звездой. Понимаешь, никто не даст себе труд убирать из звезды металлы - в этом нет смысла. То есть это не будет усовершенствованием звезды, она не станет работать лучше. И уж точно они не занимались добычей металлов. - Он чуть поморщился, будто от солнца в глаза, но оно светило сзади. Гарри решил, что Гамбини думает, можно ли ему доверять. - Я еще точно не знаю, как это будет звучать, и не хочу, чтобы меня цитировали, но я тебе скажу, во что я верю, единственное, что я могу придумать хоть сколько-то осмысленное. Гамма - не естественное солнце. Я считаю, что оно построено. Собрано.

- Боже мой! - ахнул Гарри.

- Металлы ни для чего не нужны, потому их туда и не поместили.

- Э-э… но как, черт возьми, кто-то может сделать солнце?

- Физических законов, которые это запрещали бы, нет. Это очевидно, иначе природа не могла бы создать звезды. Все, что требуется, - это энергия и чертова уйма газа. И в космосе они есть - немереные запасы водорода и гелия. Их надо была только собрать вместе, а дальше делом займется гравитация.

Машина миновала Сауз-Кэпитол-стрит. Длинный товарняк ехал на восток - вагоны с дозаторами сыпучих грузов и несколько платформ с пиломатериалами.

- И это, - продолжал Гамбини, - открывает новые интересные возможности. Рентгеновские пульсары славятся коротким временем жизни. Они - однодневки космоса. Вспыхивают, мигают лет этак тридцать тысяч и гаснут. Шансы на обнаружение такого пульсара в независимой системе, не связанной с галактикой или иными видами звездных скоплений, практически нулевые. - Последние слова он почти шепнул голосом заговорщика.

Гарри смотрел на тень автомобиля, бегущую по ограждению улицы.

- Ты полагаешь, - заключил он, - что пульсар тоже они построили.

- Да! - просиял Гамбини. - Именно это я и предполагаю.

Рейс запоздал почти на час. Обычно Эд Гамбини сильно злится, но сегодня подобные обыденности до него не доходили. Ему предстояла встреча с гигантом, а благодаря сути открытия, сделанного в Годдарде, он сам чувствовал, что вступил на порог, за которым обитают бессмертные. Даже Гарри ощущал некоторый благоговейный восторг.

Он понимал важность встречи с Римфордом. Калифорнийский космолог мог увидеть иные возможности, предложить альтернативные объяснения. Но если он этого не сделает, позиция Гамбини (и его самоуверенность) могут усилиться неизмеримо.

Гарри и Гамбини ждали в коктейль-холле главного терминала. Гамбини сидел, играя бокалом, полностью уйдя в свои мысли. Гарри вспомнил лихорадку прошлого года, когда «Скайнет» перебирал длинный ряд бесперспективных экстрасолярных планет земного типа, и подумал, не окажется ли Гамбини вторым Персивалем Лоуэллом, увидевшим каналы, которых больше никто не видел.

Когда объявили рейс Римфорда, Гарри вместе с Гамбини пошли к выходу. Длинной чередой стали выходить пассажиры, тут же рассасываясь в толпе встречающих. Несколько отставших сошли по пандусу, и Гарри начал гадать, правильно ли они записали номер рейса, когда нужный им человек появился из туннеля.

С виду он был абсолютно обычен. Волосы светлее, чем казались по телевизору, и одет он был как скромный, но процветающий бизнесмен со Среднего Запада. Гарри почти ждал, что он предъявит визитную карточку. Но у этого человека, как у Лесли, были проницательные глаза. Римфорд при представлении явно оценивал Гарри про себя, и Гарри почувствовал, что его душу читают как открытую книгу:

Рукопожатие оказалось достаточно сердечным.

- Спасибо, что пригласили меня, Эд, - сказал он, обнимая Гамбини за плечи. - Если вы действительно что-то нашли, мне бы не хотелось оставаться в стороне.

Они направились к выдаче багажа, и по дороге Гамбини стал рассказывать о том, что у них сегодня есть.

Римфорд слушал, иногда кивал, иногда говорил, что то или это хорошо. Когда руководитель проекта закончил рассказ, у Римфорда засветились глаза. Повернувшись к Гарри, он сказал, что им всем посчастливилось жить в выдающееся время.

- Если вы правы, - сказал он, великодушно включая Гарри в рассмотрение, - то с этой минуты жизнь уже не будет такой, как раньше.

Но, вопреки высказанным чувствам, вид у него был озабоченный.

- В чем дело? - спросил Гамбини, у которого нервы частенько шалили.

- Я подумал, насколько все это неудачно. Они очень далеко от нас. Мы, кажется, все считали, что, когда возникнет контакт - если возникнет, - источник сигналов будет лежать в пределах шара радиусом пятнадцать - двадцать световых лет. Не больше. Тогда теоретически существовала бы возможность двустороннего обмена. - Он бросил сумки в багажник и сел впереди рядом с Гамбини. - Ну ладно, будем благодарны и за то, что можем получить. Хотя это больше всего похоже на археологическую находку. И притом старую.

Гарри устроился на заднем сиденье.

У гостя было много вопросов. Он спрашивал о периодах обращения компонентов системы, о характеристиках пульсара, о качестве и природе поступающего сигнала. Гарри многого не понимал, но интерес его возрос, когда стали обсуждать физические странности Альфы и Гаммы. Гамбини избегал упоминать свои гипотезы, но Римфорд заморгал, увидев спектрограмму.

- У вас есть какие-нибудь объяснения этого явления? - спросил он.

- Нет, - ответил Гамбини.

- Совсем никаких? Даже предположительных?

- Нет.

С этого момента Римфорд перестал слушать комментарии Гамбини, только сидел, задумчиво глядя в ветровое стекло. К моменту выезда на Кенилворт-авеню молчали все.

Гарри никогда не обращал особого внимания на одиноких мужчин и женщин, ужинающих в «Красной черте», «Кариоке» или «Вильгельме Телле». Но сейчас, в тускло освещенной кабинке, пытаясь читать «Пост», он как-то резко обратил внимание на пустые выражения их осунувшихся лиц. Одиночество редко бывает добровольным, по крайней мере среди молодых. И все же они приходили сюда каждый вечер, процветающие обломки жизненных крушений, одинокие среди мигающих свечей и глаженных льняных скатертей.

Гарри обрадовался, когда пришел Питер Уиллер. Он решил поесть в «Красной черте» ради возможности, что там появится кто-то из ученых или администраторов. Никого приглашать специально он не хотел, потому что это повлекло бы за собой объяснения, а он пока не готов был сознаться, что жена его бросила. Приходилось всерьез думать, как объявить об этом своим товарищам по работе. Они с Джулией решили, что их брак фактически распался, и потому считают, что лучше всего будет для всех его участников его расторгнуть. Да, так и следует говорить. По крайней мере в этом есть правда. Какая-то.

Уиллер сразу его увидел и подошел.

- Ну, - сказал он, - я думаю, мы произвели впечатление на Великого Человека.

- Он приехал уже под впечатлением, - ответил Гарри.

- Эд собирается повезти его на уик-энд к себе домой. Кажется, то, что Римфорд стал называть его по имени, для него чуть ли не важнее всего остального. - Уиллер улыбнулся. - Ты там когда-нибудь был, Гарри?

- Один раз. - У Гамбини был дом окнами на океан возле Сноу-Хилла, штат Мэриленд. Он почти всегда ездил туда на выходные или когда на него накатывало настроение и он чувствовал, что его физическое присутствие в Годдарде не требуется. Дом был подключен к компьютерной сети Годдарда, хотя доступ к наиболее секретным системам был отрезан. - Что-нибудь новое есть от Геркулеса?

- Ничего, - ответил Уиллер. - Сигнал просто повторяется.

- И что такого забавного?

- Не знаю даже. Наверное, Лесли. Представление Эда, что мы можем привлечь к делу психолога и положить алтейцев на кушетку. - Он покачал головой. - Он всегда высмеивал попытки Дрейка, Сагана и сотрудников СЕТИ создать статистическую базу для оценки вероятности цивилизаций в галактике на том основании, что мы имеем в наличии лишь один образец. Не слишком он последователен.

Они заказали еду и напитки, и Гарри устроился поудобнее.

- А они там на самом деле есть, Пит? Я имею в виду инопланетян. Мне показалось вчера, что ты в этом убежден.

- Из-за спектрограмм? На самом деле, Гарри, если бы не Эд, я бы с самого начала не сомневался. Слишком трудно спорить с такой очевидностью. Но саму концепцию трудно принять. Особенно если учесть, что Эд так жадно хотел что-нибудь подобное найти. Уже одно это ставит все под подозрение. Он подрывает доверие к самому себе.

- Ты хочешь сказать, что результаты могут быть как-то подделаны?

- Нет-нет, ничего подобного. Скорее здесь просто отсутствие объективности. Чувство, что энтузиазм Эда действует на нас на всех. И я понимаю, что говорю сейчас не очень осмысленно, но терпеть не могу поспешных заключений. Даже когда…

- Когда что?

- Когда не видно альтернативных предположений.

Принесли напитки, ром с колой для Уиллера, скотч с водой для Гарри. Когда официант ушел, Гарри поднял стакан, пригубил и поставил на стол.

- То есть, - сказал он, - ты считаешь, что в системе Алтеи действительно есть какая-то цивилизация.

- Можешь назвать ее разумом. Да, что-то там должно быть. И я подозреваю, что Римфорд именно это сейчас говорит Эду. Всем нам предстоит попасть в учебники истории, Гарри.

- Всем? - Гарри засмеялся. - Кто был первым помощником Колумба?

И все же его охватил восторг. Приятно было принимать участие в великом открытии. Даже пусть его роль состоит в том, чтобы стоять у кромки поля и подбадривать игроков. Наверное, что-то прорвалось наружу, потому что из-за соседних столиков на него посмотрели с любопытством. Но ему было все равно. И это тоже было странно: Гарри всегда заботило, как его воспринимают.

Уиллер не обратил внимания на принесенный ему стакан.

- Я никак не могу избавиться от мысли, - сказал он, - что нас ждут еще сюрпризы. Эд считает, что у него все под контролем, но здесь слишком много неизвестных.

- Что ты имеешь в виду?

- Мы продолжаем предполагать, что они такие же, как мы. Например, все мы ждем следующего сообщения. Но алтейцы обозначили свое присутствие и, быть может, не видят причин что-нибудь еще передавать. В конце концов, какой от этого толк им?

- Я об этом не подумал, - сказал Гарри. Глаза Пита хитро вспыхнули.

- А так может быть. Очень забавная картинка, как наши люди до старости ждут продолжения того, что уже кончилось. Ты можешь себе представить, что это значит для Эда или Маевского?

- Злобный ты, Пит, - небрежно бросил Гарри, хотя ему не по себе было от веселья Уиллера. - Для Эда это было бы хуже смерти.

- Подозреваю, что ты прав. И по-моему, это многое говорит о том, как Эд себя настроил. - Он пригубил стакан и выразил на лице одобрение. - Многое может случиться. Мы склоняемся к предположению, что любая передача будет содержать массу технического материала.

- Почему ты так думаешь?

- Энтузиазм от общения с цивилизацией, способной создавать звезды и нажимать кнопки на пульсаре. Дело не просто в том, что придет привет из далекой темноты. Все думают, что мы многое должны узнать. Очень многое. Это ясно по манере, в которой об этом говорят. Алтейцы могут нам рассказать, как они делают пульсар и Гамму. Подумай только, какой это будет для нас прорыв. Сегодня я слушал разговор Эда с Римфордом, они говорят в терминах БЕТ.

- БЕТ?

- Больших Единых Теорий. Мы имеем дело с видом, у которого очень высокая технология существует невообразимо долгое время. Они могут вполне предполагать, что вся эта техника известна каждому. Могут счесть ее настолько тривиальной, что и упоминать о ней не стоит. Или слишком опасной для другой цивилизации.

- Опасной? Каким образом. Пит пожал плечами:

- Может, она включает инструкцию, как построить дешевую карманную атомную бомбу? Или искривитель света.

- Пит, притормози. Что такое искривитель света?

- Способ сделать себя невидимым. Представь себе, на что станет похожа жизнь, если каждый сможет натянуть куртку и стать невидимым.

- Мне кажется, ты слишком далеко заглядываешь.

- Разумеется. Но вся эта штука с очень дальним прицелом. В любом случае, если мы получим текстовую передачу, второе послание, я очень удивлюсь, если оно не будет содержать что-то совершенно иное, а не то, что мы ожидаем. Такое, чем они гордятся, но что Эда не позабавит.

- Например?

Темные глаза Уиллера мерцали в свете свечей. Он более других, для которых космология и астрономия были разделами математики, был похож на человека, знающего, что такое на самом деле световой год.

- Что ты скажешь о романе? - предположил он. - Конфликт на космической сцене между существами с передовой философией и совершенно чуждыми эмоциями. Быть может, они будут считать этот роман своим высшим достижением и захотят поделиться им со Вселенной, как мы могли бы захотеть поделиться «Гамлетом». Но для нас он даже после перевода остался бы непостижимым.

Гарри усмехнулся:

- Вряд ли НАСА будет в восторге.

- А может, они нам пришлют симфонию. Гарри осушил стакан:

- Лишь бы она не оказалась попсой. Но ты действительно думаешь, что именно так и выйдет?

Принесли бифштексы, и официант расставил их, пока Уиллер думал над вопросом Гарри.

- В такой ситуации все возможно, - сказал он наконец. - У нас нет опыта. И отправители могут не ожидать от передачи ничего, кроме разве что удовлетворения, что послали сигнал, который, быть может, никто никогда не примет. Ты упоминал таблички на «Пионерах» и «Вояджерах». У нас не было места, чтобы многое там сказать, но если бы даже было, вряд ли кому-то пришло бы в голову писать там инструкции, скажем, по расщеплению атома - на случай, если табличку найдет какая-нибудь цивилизация каменного века. Нет, главное они нам уже сообщили. Они сказали: «Мы здесь». Если будет что-то большее, я надеюсь, что у нас хватит ума понять, что это, извлечь из этого всю возможную выгоду и вместе с тем проявить осторожность, которой требует ситуация.

Бифштексы оказались отличными, и еще на тарелке громоздилась жареная картошка и булочки.

- Слишком на многое надеешься, - сказал Гарри уже за кофе.

- Ты сегодня работаешь до ночи? - спросил Уиллер, очевидно, удивившись, что Гарри не ужинает дома.

- Нет.

Слово это неловко повисло в воздухе. Гарри знал священника дольше, чем знал Гамбини, но отношения у них были не столь близкими. Сейчас он смотрел на собеседника, и у него было искушение воспользоваться случаем и что-то рассказать о Джулии. Но сколько подобных жалких историй пришлось Уиллеру выслушать за многие годы просто потому, что он носит сутану?

- Я дал кухарке выходной, - сказал он.

Но Уиллер, очевидно, понял по голосу и внимательно посмотрел на Гарри.

- Я бы хотел попросить тебя об одолжении. Я еду на вечер в Карфаген, завтра днем вернусь. - Он записал телефон и протянул его Гарри. - Позвони мне, если что-нибудь изменится. О'кей?

- О'кей.

Они попросили счет, оплатили пополам и вышли.

- Как Джулия? - небрежно спросил Уиллер. Гарри удивился:

- Я и не знал, что вы знакомы.

- Она как-то была на завтраке у епископа несколько лет назад. - Уиллер глянул на запад и посмотрел на часы. Над горизонтом начинала восходить луна. - Комета зашла.

Гарри что-то хмыкнул.

- Такую женщину трудно забыть, - добавил Уиллер.

- Спасибо на добром слове, - ответил Гарри. Они со священником шли, похрустывая ботинками по гравию, к машине Уиллера, бежевому «саксону» последней модели. - У нас сейчас некоторые трения.

- Прискорбно слышать. Гарри пожал плечами. Уиллер огляделся:

- Где твоя машина?

- У ворот. Я сюда пришел пешком.

- Садись, я тебя подвезу, - предложил Уиллер.

Он выехал со стоянки, проехал Гринбелт-роуд, свернул на стоянку у главного входа и плавно затормозил возле «крайслера» Гарри.

- У тебя есть несколько минут, чтобы послушать? - спросил Гарри.

- Если ты хочешь говорить, - ответил Уиллер.

Гарри описал нарастающее напряжение последних месяцев, убеждение Джулии, что он слишком много времени проводит на работе и слишком мало оставляет для семьи, его собственное растущее недовольство, что она не хочет понимать его профессиональной увлеченности. Он говорил об ужине с Джулией в тот вечер, когда было сделано открытие, о его грустном результате и ее уходе. Он скрыл - или попытался скрыть - свое возмущение. Закончив речь, Гарри сложил руки на груди, будто защищаясь.

- Пит, у тебя в таких делах должен быть большой опыт. Каковы шансы, что все наладится?

- В своем опыте я не уверен, - сказал Уиллер. - Как правило, норбертинцы не несут пастырского служения, а это именно то, что нужно, когда сталкиваешься с семейными трудностями. Я лично вообще никогда этим не занимался. Но могу рекомендовать хорошего консультанта, если хочешь. Ты не католик?

- Нет.

- Это не важно. Я могу тебя с ним свести или рассказать, каково общее мнение по подобным проблемам, как это все происходит и какой образ действий обычно рекомендуют.

- Рассказывай, - попросил Гарри.

- Судя по тому, что ты мне рассказал, у нее нет кого-то другого, у вас нет споров из-за денег, из-за пьянства и не было драк. Обычно, когда нет очевидной причины для распада брака, более или менее благополучного в течение многих лет, то дело в том, что двое перестали вести общую жизнь. Каждый ушел куда-то на свою орбиту, и эти орбиты не Слишком соприкасаются, разве что за столом или в постели. Сами участники могут этого не сознавать, но брак начинает их тяготить - кого-то из них или обоих. Ты в своей профессии из лучших, Гарри. Сколько вечеров в неделю ты проводишь на работе?

- Два-три, - сказал Гарри, испытывая неловкость от такого поворота разговора. - Иногда больше.

- А уикэндов?

- Примерно один в месяц.

- Только один?

- Ну, вообще-То я работаю по полдня каждый уик-энд, - поморщился Гарри. - Но этого требует сама работа. Она же у меня не с девяти до пяти.

- Понимаю, - кивнул Уиллер. - Без тебя вообще центр пришлось бы закрыть.

Это был болезненный укол. Гарри молча посмотрел на монаха.

- Извини, - поспешил сказать Уиллер. - Научись поручать другим свою работу. Дай шанс своим помощникам себя проявить. Они отлично справятся.

- Понимаешь, Пит, когда такое творится, мне просто надо здесь быть…

- Знаешь, Гарри, мне иногда все-таки приходится выполнять функции священника.

Гарри моргнул:

- Не совсем понял.

- Когда кто-то серьезно болен, лежит на смертном одре, то посылают за мной.

- Понимаю.

- Иногда последнее человеческое лицо, которое они видят, - мое.

- Понимаю.

- И ни один из них никогда не говорил мне, что должен держаться, потому что на работе без него не обойдутся. - Порыв ветра шевельнул верхушки деревьев у края стоянки. - И есть шанс, - продолжал монах, - что, когда ты все-таки дома, у тебя тоже для нее нет времени.

Этот разговор начал Гарри доставать.

- Нет, я не думаю, что это правда. Мы регулярно куда-нибудь ходим, в кино, в театр, в местные клубы.

- Тебе лучше знать.

- А часто такое случается? В смысле, между людьми, которые довольно давно женаты? Я думал, что после первых нескольких лет дальше можно, в общем, уже не опасаться.

- Все время случается.

- И что я могу сделать? - спросил Гарри. - Не думаю, чтобы она сейчас была согласна на задушевную беседу.

Уиллер кивнул.

- Гарри, покосившийся брак очень трудно исправить. Мне неприятно тебе это говорить. Я видел твою жену только один раз, но она не произвела на меня впечатление женщины, которая действует поспешно. Если это так, то вернуть ее будет трудно. Но я думаю, что ты можешь попытаться. Я бы попробовал увезти ее от всех старых ассоциаций куда-нибудь на пару дней, просто чтобы все обсудить. Постарайся сделать это как можно более ненавязчиво, но отвези куда-нибудь, где никто из вас раньше не бывал. И поговори с ней - но не о вашем браке, о твоей работе или общих проблемах. Попытайся все начать сначала - ты и она.

- Это не выйдет, - ответил Гарри. - Сейчас - нет.

- Это наверняка так, если ты решил, что это так. Но тебе при этом нечего терять. И я могу тебе предложить идеальное место.

- Норбертинцы содержат мотели?

- Вышло так, - объяснил Уиллер, - что у нас есть монастырь для послушников возле Бэзил-Пойнт на берегу Чесапикского залива. Его нам передали в дар пару лет назад, но дело в том, что нам его трудно использовать. Слишком велик. Он находится в прекрасном месте с отличным видом на залив. Я обычно там живу, когда бываю вблизи Вашингтона. Сейчас там где-то с дюжину Наших людей, не больше. Кстати, один из них - это Рене Сандерленд, один из лучших бриджистов штата, если не самый лучший. Пару больших зданий мы превратили в аббатство и семинарию. Но в семинарии всего два студента.

- Какие-то не слишком радужные перспективы, - заметил Гарри.

- Об этом поговорим в другой раз.

Уиллер включил отопление в машине, и Гарри только тогда заметил, что становится холодно и ноги мерзнут.

- В семидесятых годах тогдашние владельцы пристроили гостиницу. Мы ее зарезервировали для посещающих прелатов, но они приезжают довольно редко. Регулярно к нам ездят только аббат и директор Национального Братства Христианской Доктрины - оба они любят играть в бридж с Рене, а это значит, что они останавливаются в главном здании. Поэтому гостиница не используется годами. И я уверен, что для доброго дела я могу вам ее обеспечить.

Гарри обдумал предложение. Может быть, это стоило попробовать в субботу вечером вместо той дурацкой провальной пьесы. Но сейчас уже поздно.

- Спасибо, Пит, - сказал он. - Буду иметь в виду.

Обычно Уиллер получал удовольствие от двухчасовой дороги до Карфагена. Но сегодня он ехал по мрачному вечернему ландшафту: голые деревья и длинные пожухлые стебли трав на пологих холмах, Какой-то упадок ощущался в воздухе, будто вот эта дорога № 50 сделала объезд во времени и теперь вилась по очень постаревшей Виргинии.

Хайвей петлял и нырял среди увядших пастбищ, мимо брошенных тракторов и комбайнов. Поодаль от дороги стояли темные фермерские дома, кое-где в пыли и высохшей грязи торчали ушедшие в землю по кабину старые автомобили, на земле на деревянных щитах были выложены двигатели и карбюраторы.

Возле Миддлберга Уиллер включил радио и попал на какое-то ток-шоу. Он не стал прислушиваться, но гул голосов успокаивал.

Сначала он думал, что его взволновала проблема Гарри. Но что-то было еще и за этим, какой-то второй слой, связанный не только с тем, что распадался еще один брак, но и с передачей из Геркулеса. Сейчас это созвездие было невидимо, скрыто проплывающими облаками. Впереди, в сторону Карфагена, небо было затянуто, и звезды на нем не виднелись. Иногда у горизонта вспыхивали молнии.

Вполне знакомая, хотя и зловещая картина облачности. В последние годы Уиллер стал любить знакомое и близкое, ценить то, что можно тронуть рукой или узнать непосредственно, - камень и песок, дождь и деревья. Полированное красное дерево и прохладное стекло. Детская рука. Длинный тубус телескопа.

Но чем глубже человеческое видение проникало в ночь, тем дальше отступало земное. Каждый шаг вперед всегда означал утрату чего-то. Появился Галилей - и человека выпихнули из центра мироздания. Появилось телевидение - и ушли в прошлое разговоры на крылечке. Интересно, что будет утрачено, когда закончатся события, связанные с Геркулесом. Может быть, куда лучше будет для всех, если собирающаяся гроза заглушит будущий сигнал.

За дорогой № 81 первые брызги оросили ветровое стекло.

В Карфаген он приехал почти в одиннадцать вечера, под ровную морось. Колокольня Св. Екатерины с большим серым крестом высилась посреди делового района. Уиллер свернул за церковь и заехал на небольшую стоянку для священников и причта. Полицейская патрульная машина притормозила, посмотрела, как он вышел, и поехала дальше.

Дом приходского священника был простым двухэтажным строением. Сзади, над скользкой от дождя дверью, горел фонарь. При подходе Уиллера дверь открылась, зажегся свет и появился Джек Пиплз. Он приветственно помахал, протянул руку за чемоданом и втащил Уиллера в дом.

С годами Джек почти не менялся. С последней их встречи он прибавил несколько фунтов, но волосы сохранили черноту, и он все так же лучился энергией и энтузиазмом, если его вдохновляло правое дело. Их в последние годы было не слишком много, учитывая продолжающийся дрейф церкви назад, к девятнадцатому веку.

Если бы обстоятельства для Пиплза сложились по-иному, если бы он не родился в старинной католической семье, где сыновей обычно отдавали на служение церкви - хотя в своем поколении только Джек ощутил это призвание, - он бы мог стать вполне успешным бухгалтером или специалистом по компьютерам. У него был талант в том и в другом, а кроме того, он был человеком, внушающим уверенность.

- Рад тебя видеть, Пит! - сказал он и посмотрел мимо колокольни на небо. - Собачья погода, а?

Джек был из тех молодых священников, что предались Ватикану сразу и до конца, которые выматывали себя, давая сексуально озабоченным подросткам чувство собственной значимости, устраивая гитарные мессы для утомленных родителей. Он был одним из первых, кто выкорчевал скамейки для коленопреклонений, но Общество Господне так и не настало. Всемогущий остался в своем привычном отдалении, а прихожане, которые должны были найти друг в друге радость и мир, снова стали думать о карьерах и закладных, еще глубже ушли каждый в свою скорлупу и оставили Джека Пиплза и ему подобных под развалинами.

Уиллер и Пиплз познакомились на семинаре по ораторскому искусству и с тех пор регулярно навещали друг друга. Старший священник был фонтаном церковных преданий и сплетен, отлично приправленных остроумием, которое навлекло бы на него крупные неприятности от кардинала, если бы его рассказы дошли до начальства.

Сегодня Уиллер приехал по официальному поводу: отпраздновать с Джеком его повышение в монсеньоры и одновременное назначение пастором церкви Св. Екатерины. Назначение было произведено в прошлую субботу, хотя напрашивалось давно: Джек уже три года был в этой церкви единственным священником.

Уиллер поздравил Джека с повышением, заранее зная, что его старший друг, все такой же бунтовщик, только отмахнется, как от не стоящей внимания чепухи. Все же было видно, что Джеку приятно.

Уиллер внес сумку в свою комнату, которую всегда ему отводили при приездах в Карфаген, принял душ и вернулся вниз в кабинет пастора.

Джек отложил книгу и достал яблочный бренди.

- Как твоя программа в Джорджтауне? - спросил он. Дождь, набирая силу, уже барабанил по окнам.

- У меня перерыв, - ответил Уиллер, садясь на вытертый кожаный диван. - Не помню, говорил я тебе или нет, но мой курс - это обзор работ Бейнса Римфорда. А сейчас Римфорд сам оказался в городе, и я думаю как-нибудь на вечер залучить его в университет.

Почти весь вечер разговор шел о вопросах внутрицерковной политики. Джек, который вышел из норбертинцев в начале своего церковного пути, чтобы стать епархиальным священником, продолжал придавать важность вопросам принятия решений в церковной иерархии, будто эти решения как-то влияли на судьбы мира. В глазах Уиллера, у которого воззрения поменялись в результате знакомства с безднами пустоты, властная структура церкви приобрела несколько призрачный вид.

Где-то около двух часов ночи, когда кончились сыр и подливка, а вторая бутылка стояла на конце стола уже пустая, Уиллер сообразил, что говорить он хотел о Геркулесе. Возникла пауза, и Джек вышел, чтобы поставить кофе. Дом священника, как и сама церковь, был построен в конце девятнадцатого века. Точеные балясины, подвесные светильники и застекленные книжные полки содержались в образцовом порядке. Многочисленными томами стандартных теологических трудов была забита стена за столом пастора, и там же стояли книги по церковным финансам, сборники проповедей и несколько романов Диккенса, которые кто-то пожертвовал, а Джек держал на виду. «Когда уйду в отставку, прочитаю», - сказал он как-то Уиллеру.

Уиллер вышел за ним на кухню. Джек накладывал на тарелку датское печенье.

- Джек, - сказал Уиллер, - в Годдарде кое-что происходит. На самом деле Римфорд потому и появился в округе Колумбия.

И он кратко описал события последней недели. Джек часто служил ему аудиторией, на которой Уиллер опробовал различные рассуждения. Эта роль доставляла ему удовольствие, а также скрыто льстила приходскому священнику, глубоко изучившему труды Фомы Аквинского, но мало что помимо этого. Но на сей раз обычный ряд непонятных концепций отсутствовал. Джек слушал, иногда кивал и задумчиво пожевывал губу.

- И что ты об этом думаешь? - спросил он, когда Уиллер закончил.

- Я думаю, к нам обращается иной разумный вид. Джек улыбнулся.

- Ватикану это не понравится, - сказал он. - На самом деле это ничему не противоречит, но неудобно с доктринальной точки зрения. - Он разлил кофе в две чашки и одну протянул Уиллеру. - Так ты говоришь, передача отправлена миллион лет назад?

- Ага.

- Это долгий срок, Пит. Сейчас они все мертвы и забыты. Может, даже вся их цивилизация, если таковая действительно существовала.

В наступившем молчании очень громко звучало тиканье электрических часов над холодильником.

- И когда об этом будет объявлено? Сегодня в новостях? Уиллер отпил кофе.

- Будут тянуть сколько смогут. Никто не захочет рискнуть выставить себя дураком и всю организацию тоже. Так что ничего официального не будет до тех пор, пока не останется вопросов о смысле сигнала.

- А такие вопросы есть?

- Не с моей точки зрения. Друзья вернулись в офис Джека.

- Интересно мне, - подумал вслух пастор, - большой ли будет от этого эффект. - Он имел в виду мир за дверями церкви. - Трудно угадать, как люди отреагируют.

Уиллер вернулся на тот же диван.

- Сомневаюсь, что вообще что-нибудь изменится, - сказал он. - Вера пережила открытие, что Земля движется, а потом - что мы не в центре Вселенной. И это она тоже переживет.

Джек наклонился к краю стола.

- А ты?

Уиллер задумчиво разглядывал корешки теологических трудов.

- Для меня, - ответил он, - просто лишний разрыв в ткани. Ради кого принял смерть Иисус?

Джек подтянулся вперед, сел на стол. Вот такие разговоры ему нравились, хотя он никогда не позволял себе вести их ни с кем, кроме избранных коллег, ибо эти разговоры могли потрясти веру у человека, у которого она слабее, чем у него самого.

- Ради детей Адама, - ответил он негромко. - Другим группам придется заботиться о себе самим.

- Но Адам вообще не существовал, и мы оба это знаем. Джек пожал плечами:

- Я говорил метафорически, и это мы оба тоже знаем. Смерть Иисуса - это доказательство его любви. К нам. Это не значит, что Бог не любит все Свои создания, но Он по крайней мере явился в виде человека. И в этом виде Он принял смерть. С этим трудно спорить.

- Джек, я тебе честно скажу: мне от всего этого несколько не по себе. Я всю жизнь был убежден, верил, что мы одни. Но планет земного типа, вероятно, миллионы. Признай один раз второй акт творения, и где мы тогда остановимся? Наверняка ведь среди звезд найдется и третий. И миллионный. И где же конец?

- Я не думаю, что это имеет значение. Бог бесконечен - мы ведь всегда так говорили? Может быть, нам предстоит узнать, что значит это слово.

- Может быть, - согласился Уиллер. - Но мы также приучены считать распятие центральным событием истории.

Последняя жертва, предложенная Богом из любви к созданию, сотворенному по образу и подобию Его.

- И?..

- Как можно принимать всерьез смертные муки Бога, Который повторяет страсти Свои? Кто умирает вновь и вновь, в бесконечных версиях, на бесконечном числе планет, по всей Вселенной, которая тоже может быть бесконечной?

Незадолго до рассвета Джек Пиплз, утомившись, ушел спать, а Уиллер продолжал бродить по дому, проводя руками по корешкам книг, иногда выходя на крыльцо подышать. Мокрая улица блестела в свете вывески круглосуточной аптеки.

Церковь была построена в стиле, который Уиллер про себя называл Огайской готикой: приземистая, очень урбанистическая, прямоугольная, из серого камня и с неуклюжей колокольней. Окна населены агнцами, голубями и коленопреклоненными ангелами. Между двумя зданиями огороженный участок травы с надгробием отца Уиткомба, первого пастора прихода, - грубо обтесанный камень с датами его рождения и смерти.

Небо прояснилось, и над колокольней парила пригоршня звезд. К востоку за складами начинало светлеть.

Зачем творение так огромно? «Скайнет» заглядывает на пятнадцать миллионов световых лет, до Красной черты, границы наблюдаемой Вселенной. Но это граница лишь в том смысле, что свету, идущему из более дальних мест, просто не хватило времени добраться до земных телескопов. Вот почему есть все основания считать, что наблюдатель, помещенный у Красной черты - космологической, а не бара «Красная черта», - будет во всех направлениях созерцать такое же звездное небо, что выгнулось сейчас над Виргинией. В некотором смысле, подумал Уиллер, церковь Св. Екатерины для кого-то является краем наблюдаемой Вселенной.

Если есть хоть какая-то правда в старом веровании, что Вселенная создана для человека, зачем же она тянется так далеко, что человек и надеяться не может когда-нибудь всю ее увидеть?

Так далеко, что никак не может на него повлиять?

Уиллер вернулся в дом, запер дверь и побрел по коридору, соединявшему дом и церковь, к ризнице. Вышел он возле кафедры.

Свет храмовой лампы падал на длинные ряды скамеек. Аварийные лампочки подсвечивали святую воду в купелях и -Остановки Крестного Пути. Видны были потертости на мраморном полу, где останавливаются молящиеся, чтобы зажигать свечи возле икон св. Антония и Богоматери. Старый мраморный алтарь, служивший еще в дни тридентинской мессы, давно был убран и заменен современной мясницкой колодой из тех, что резко диссонируют с убранством и архитектурой всех церквей, кроме самых новых.

Он вышел за ограждение алтаря, преклонил колени и сел на скамью первого ряда.

Было душно, сладковато пахло расплавленным воском. Высоко позади алтаря в круглом окне свинцового стекла безмятежно сидел над бегущим ручьем Иисус.

Он сейчас был далек - нарисованный силуэт, друг детства. В мальчишеских летах Уиллер иногда, в избытке юношеского самомнения, просил знамения, не для подтверждения собственной веры, которой в те времена подтверждение не было нужно, но как знака особой милости. Связи между друзьями. Но Иисус и тогда молчал, как сейчас. Кто шел вдоль Иордана с Двенадцатью? Слишком много раз, подумал Уиллер, я глядел в телескоп. И видел только камни в небе и световые годы.

Господи, если я сомневаюсь в Тебе, то лишь потому, что Ты слишком хорошо Себя скрываешь.

Примерно в то же время в центре управления Линда Барристер заполняла строки кроссворда в «Нью-Йорк тайме». Это она умела хорошо, и такое занятие помогало сохранять бодрость, когда тело просило сна. Она как раз пыталась вспомнить имя русской реки из семи букв, когда заметила перемену. Линда посмотрела на часы - четыре тридцать утра.

Вспомогательный монитор, транслирующий сигнал СППСД от небесного тела «Геркулес Х-3», замолк. Сигнал перестал поступать.

Майкл Пападопулос, выступление в Национальном пресс-клубе 1 октября.

Глава пятая

Такого холодного октября в Вашингтоне Гарри не помнил. Небо побелело, промозглые порывы ветра пробирали до костей. Впервые за месяц температура упала ниже точки замерзания и там застряла. Гарри, конечно, был доволен. Ассорти всякого рода пыльцы, иногда повисающей в воздухе чуть ли не до Рождества, осело на землю, и можно было рассчитывать на семь спокойных месяцев до цветения всякой дряни, от которой снова аллергия сорвется с цепи. В конце лета и осенью Гарри радовался мерзкой погоде.

И еще в этом месяце Гарри уступил своего сына. Он не видел способа обеспечить мальчику дом без Джулии. И этот факт его удручал, поскольку Томми ожидал, что отец окажет большее сопротивление.

Мальчик играл в детской баскетбольной лиге. Джулия ходила на все игры, и Гарри тоже старался вырваться, когда мог, хотя это бывало и нечасто. Почти всегда мальчик играл хорошо, и Гарри радовался не только умению сына, но и его отношениям с товарищами по команде.

Но после разъезда Джулию стало стеснять общество Гарри, и она предложила составить расписание и ходить по отдельности. Гарри с неохотой согласился.

Дома забарахлил водонагреватель - стучал, гремел и плевался деталями. Гарри вызвал мастера, который почистил прибор, содрал восемьдесят пять долларов и отбыл. После этого хреновина вообще перестала работать, пришлось покупать новую.

Геркулес молчал, и надежда на скорую передачу после второго сигнала таяла. К концу месяца подозрения Уиллера, что инопланетянам больше нечего сказать, стали набирать вес. Но, как возражал Гамбини, молчание - тоже не естественное состояние пульсара.

И потому наблюдения продолжались.

Второй вторник ноября выдался тусклым зимним днем, сдиравшим остатки листьев с вязов за административным зданием. В космический центр без предупреждения заявился Розенблюм и пригласил Гарри и Гамбини в кабинет директора.

- Как мне кажется, - начал он без предисловий, - вас обоих ждет карьерный взлет. Президента информировали о Геркулесе, и он собирается завтра сделать заявление от имени Белого дома. Он хотел бы, чтобы вы оба присутствовали. В три часа дня.

- Я-то зачем? - удивился Гарри. Розенблюм посмотрел на него с подозрением:

- Мне и самому интересно, Гарри. Он назвал тебя особо. По имени.

- Потрясающе. Президент знает меня? Директор бросил на него сердитый взгляд:

- Очевидно.

Тогда Гарри понял, в чем дело: эффект Клинтона. Оба преемника Билла Клинтона переняли у него технику представления лиц, которые были на месте событий. Предпочтительно, чтобы это были герои того или иного рода, но куда важнее, чтобы это были простые американцы, совершившие свой вклад в доброе дело. И ни в коем случае не большие шишки. Так что президент выполнил домашнюю работу и нашел Гарри. Ничего героического Гарри не сотворил, но в ординарности ему трудно отказать.

Поскольку Розенблюм в Годдарде проводил очень мало времени, в кабинете пахло полированной мебелью, а не сигарами. Сейчас он закурил и опустился в кресло под рисунком углем с изображением Стоунхенджа.

- Эд, - начал он. - Тебя, наверное, попросят сказать несколько слов. В любом случае репортеры на тебя набросятся. И тебе стоит подумать, что ты будешь говорить. Я бы предложил, чтобы ты упомянул р непосредственных выгодах, которые мы получили от контакта с Геркулесом, или от применяемой технологии. Наверняка есть какие-то выходы в лазерную хирургию, в волоконную оптику или еще куда. Подумай. - Он покачал головой, будто посылал в бой необстрелянного новичка. - И ни при каких обстоятельствах не надо рассуждать насчет второго сигнала. Я бы предпочел подчеркнуть, что перехват предполагает куда более высокий уровень техники. Такой, что даже оценить невозможно. Надо оставить впечатление, что инцидент исчерпан и мы теперь знаем, что мы не одни. И пусть так и будет. Как бы там ни было, больше мы действительно ничего не знаем.

- А что собирается говорить президент? - спросил Гамбини, рассерженно поджав губы.

- «Что же сотворил Господь?» Всегда одно и то же. Я ручаюсь, что, даже пока мы здесь разговариваем, его люди ищут цитаты из Библии.

Гамбини сплел пальцы на животе.

- Это наверняка будет воодушевляющее зрелище. Но если вам все равно, Квинт, то езжайте вы с Гарри. Я его пропущу.

- У вас нет такой возможности, - твердо возразил Розенблюм.

Они гневно уставились друг на друга.

- Я отнюдь не горжусь тем фактом, - сказал Гамбини, сдерживаясь, - что мы молчали об этом - сколько уже? - два месяца. Очень многие будут нами весьма недовольны, в том числе возможные будущие наниматели, и те, кто премии раздает, - тоже, так что я бы предпочел не высовываться.

Розенблюм отмахнулся, как от мухи.

- Эд, я понимаю ваши чувства. И все же ваше присутствие необходимо, вопрос не обсуждается. - Он повернулся к Гарри. - От вас вряд ли ожидается что-то больше поклона. Но с репортерами и вам придется иметь дело.

- Я администратор. От меня технических подробностей не ожидают.

- Репортеры - народ неграмотный. Они знают лишь, что ты из НАСА, и больше ничего знать не хотят. Так что те же рамки, что у Эда, ладно? Без предположений, без безумных предсказаний. Кстати, я бы предложил не поднимать вопрос с искусственным солнцем. Это может как-то по-дурацки прозвучать. Будем побольше говорить о неимоверных расстояниях между нами и ими. Согласны? Если бы Юлий Цезарь послал туда «Аполлон», он бы еще не долетел - вот в таком духе. Может, еще можно проиллюстрировать масштаб - Землю представить размером с апельсин, а инопланетяне где-то в Европе. Или на Луне. Да, лучше даже на Луне. О'кей?

- Кто-нибудь наверняка поинтересуется, - заметил Гарри, - зачем мы так долго это не обнародовали. Что будем отвечать?

- Правду. Мы в буквальном смысле слова не верили своим приборам. Мы обязаны были все перепроверить. И объявить лишь тогда, когда уверенность будет стопроцентной. Против этого никто не сможет возразить.

- Если вы так думаете, - предложил Гамбини, - то сами и отвечайте.

- Я буду доступен репортерам, Эд. Можете не бояться. Выйдя из кабинета директора, Гамбини стал бурчать насчет предлагаемой ему роли на пресс-конференции.

- Игра стоит свеч, - успокоил его Гарри. - Тебе придется очень жарко, но зато в долгосрочной перспективе ты выигрываешь. Послезавтра тебя будет знать вся страна.

К удивлению Гарри, никто, даже Эд Гамбини, не был более увлечен проектом «Геркулес», чем Лесли Дэвис. После первых совещаний она вернулась к себе в Филадельфию, но раз в несколько дней наезжала в Годдард пообщаться с исследователями, побыть там (по мнению Гарри), где делается история.

- Это должно случиться, - говорила она Гарри с ожиданием. - Эд прав. Если бы что-то не готовилось, пульсар вернулся бы к норме.

Она пригласила Гарри поужинать, и он с благодарностью согласился. Из всего остального высшего персонала только

Гамбини и Уиллер вели холостяцкую жизнь и потому могли составить компанию для ужина. Но священник вернулся в Принстон, а Гамбини не проявлял склонности к общению.

По предложению Гарри решили не идти в «Красную черту», а поехали в «Коучмен» в Колледж-парке, где атмосфера была более экзотической.

- Лесли, - обратился к ней Гарри, когда они сели за стол, - я не очень понимаю, почему вы так заинтересовались. Мне казалось, что для психолога это ни с какой стороны не интересно.

- Почему? - удивилась она.

- Это не ваша область.

Она улыбнулась. Это была глубинная реакция, сдержанная, обдуманная, с некоторой долей веселья.

- А чья? Гарри, если человека не захватывает такой контракт, связанный с Геркулесом, то это мертвец. Или ходячий мертвец.

- Ну да, - согласился Гарри. - Кажется, я сказал глупость.

- В любом случае, - продолжала она, - я не думаю, чтобы кому-нибудь здесь открывались профессиональные перспективы больше, чем мне. Для Эда и Пита проект представляет только философский интерес. Может быть, не только, но в первую очередь.

Подошедший официант принял заказы - крабовые котлеты для Гарри, дежурное блюдо для Лесли. И белое вино.

- Но я, быть может, единственный здесь человек с серьезным профессиональным интересом, - говорила Лесли. - Понимаете, если действительно существуют алтейцы, то для астронома или математика они представляют чисто академический интерес. Эти специалисты не занимаются вопросами существования или несуществования мыслящих созданий. Это, Гарри, моя область. Если вторая передача состоится, если мы получим что-то, что можно перевести, мне удастся первой заглянуть в нечеловеческую психику. Вы можете себе представить, что это значит?

- Нет, - сознался Гарри. - Понятия не имею.

- Мы что-то узнаем об алтейцах, но еще важнее может быть узнать, какие качества характеризуют разумных существ изначально, а какие привносятся культурой. Например, окажутся ли алтейцы в настоящем или в прошлом охотничьим видом? Будет ли у них какой-то этический кодекс? Подвержены ли они психическим заболеваниям? Могут ли они демонстрировать полностью иррациональное поведение?

- Например?

- Война, преступление. Есть ли у них групповые мифологии, индуцирующие антиобщественное поведение?

- Религия и политика, - сказал Гарри.

- Назовем это трайбализмом. Позволяют ли они себе акты индивидуальной жестокости? Или это раса благожелательных существ? Или что-то среднее? Есть ли у них понятие эстетики? Любят они музыку, или это чисто человеческое отклонение? Держат ли они у себя в домах смертоносное оружие? Собираются ли в большие социальные группы? - Она склонила голову набок и посмотрела на Гарри сквозь прищуренные веки. - Вообще-то я думаю, на последний вопрос ответ уже есть. Без политической организации не осуществить масштабный инженерный проект. И мы знаем, что им хочется быть услышанными кем-то еще.

Принесли вино. Гарри его попробовал, кивнул одобрительно, и официант наполнил бокалы.

- Й вы думаете, что на все эти вопросы мы получим ответы? - спросил он.

Она пожала плечами:

- Вероятно, нет. Если они просто сказали «здравствуйте» и ничего добавлять не собираются, мы так и будем дальше строить догадки, а они станут для нас интригующей тайной, которая никогда не будет раскрыта. В результате мы ничего не узнаем об алтейцах, зато узнаем многое о самих себе.

Гарри когда-то приобрел неприятную привычку сравнивать с Джулией любую женщину, которая чем-то его интересовала. Лесли нельзя было бы Назвать неинтересной, но ей не хватало той природной чувственности, что была у его жены. Гарри понял, что дело тут не в сопоставлении обыкновенного человеческого лица с классическими чертами Джулии. Дело еще было в том, что Лесли более открыта. Дружелюбна. И, как ни странно, это работало против нее. А такое наблюдение - что оно говорит об извращенности человеческой натуры?

- Вы знаете, - спросил он, - что Белый дом собирается завтра сделать заявление?

- Эд мне говорил. Я собираюсь засесть в баре на Арлингтон-стрит и записывать комментарии посетителей. - Она снова улыбнулась - совершенно недвусмысленно, просто показывая, что ей сейчас хорошо. У Джулии проявления подобных чувств он не видел уже давно.

- Лесли, если они хотят послать второй сигнал, зачем они так долго ждут?

Она пожала плечами:

- Какие-то причины можно было бы назвать. Например, просто надо подготовить аппаратуру. Или само послание. Может быть, они очень похожи на нас, и сейчас какой-то комитет обсуждает, что и как передавать. Может быть, мы просто разговариваем с компьютером, а в нем что-то перегорело. Я вам вот что скажу: если второй передачи не будет, то с Эдом начнутся реальные проблемы. - Она с удовольствием попробовала вино; лицо ее стало серьезным. - Вы его хорошо знаете?

- Эда? Мы уже давно время от времени с ним работаем.

- Он прямо напрашивается на сердечный приступ. Когда-нибудь бывает, чтобы он не сидел за компьютером?

- Когда смотрит в телескоп.

- И все?

- В основном. Когда мы познакомились несколько лет назад, он ездил в Канаду охотиться, но ему надоело. Или оленей стало жалко - не помню. Но его трудно было бы представить себе на дорожке для боулинга или на поле для гольфа.

- Ему что-то подобное необходимо. - Она задумчиво прищурилась. - Он так поглощен изучением архитектуры космоса, что света не видит. Бейнс не такой, и Пит тоже. Надо бы ему кое-что у них перенять.

Ни Гарри, ни Гамбини никогда раньше не бывали в Белом доме в официальном качестве. Гамбини спокойно признался, что вообще ни разу там не был, хотя существенную часть жизни прожил в Вашингтоне.

Они вошли, как их проинструктировали, по туннелю из Казначейства и были препровождены в кабинет на первом этаже, где обнаружился Розенблюм в компании исполненного самоуважения энергичного мужчины, в котором Гарри узнал Абрахама Хилтона, чиновника по связи с прессой.

До вступления в штат Белого дома Хилтон был популярным радио- и телеобозревателем консервативного толка. У него был голос, подобный щелчку бича, и навыки участника диспутов, весьма помогавшие ему в периодических стычках с репортерами. При входе Гамбини и Гарри он многозначительно посмотрел на часы.

- Я был бы очень благодарен вам, джентльмены, если бы в будущем вы смогли приходить вовремя.

- Нам было сказано прийти в три, - возразил Гамбини.

- В три начинается пресс-конференция. Вы же не хотите войти туда без подготовки? Мы начинаем - точнее, мы хотели начать, - в два. - У Розенблюма был вид человека, совершившего оплошность. - Кто из вас Гамбини?

Физик холодно поклонился.

- Президент попросит вас сказать несколько слов. - Хилтон полез в кейс и достал лист бумаги. - Мы бы хотели, чтобы ваши замечания были вот в этом роде. Постарайтесь, чтобы^хони прозвучали экспромтом.

Тут он сбил Гарри с толку короткой улыбкой, означавшей, что никто не должен ничего этого принимать всерьез. Но улыбка тут же исчезла, едва успел Гарри понять, что она значит.

- Вы трое будете сидеть в переднем ряду, когда войдет президент. Он сделает заявление. Потом он представит каждого из вас и пригласит вас, - он показал рукой на Гамбини, - на трибуну. Доктор Гамбини, когда вам предоставят слово, постарайтесь быть кратким и после этого верните трибуну президенту. Но будьте рядом на случай, если вы ему понадобитесь. Не забывайте придерживаться сценария. Потом президенту начнут задавать вопросы. Через тридцать минут все закончится - на вопросе Эдди Янга. Это такой коротышка со светлыми волосами, только их уже почти не осталось. Он из Эн-пи-ар, будет сидеть за доктором Розенблюмом. Когда президент выйдет, вы, джентльмены, окажетесь под градом вопросов. Предлагалось быстро вас вывести, чтобы выручить вас, но было решено, что не стоит. Вас все равно поймают, куда бы вы ни пошли, так что лучше со всем этим покончить сразу на месте. Пока все ясно?

- Мне ничего не придется говорить? - спросил Гарри.

- Нет. Просто встаньте, когда он назовет ваше имя, и улыбнитесь в камеры. - Хилтон скривился, будто вспоминая, не забыл ли он чего, и решил, что нет. - О'кей, у нас не слишком много остается времени. Давайте обсудим, что могут спросить репортеры.

Джон У. Харли энергично вышел из-за штор с улыбкой на лице и занял место за кафедрой с эмблемой президента. Справа от него висели лекционные плакаты, слева расположился администратор НАСА Эймс Аткин. Харли был очень невысок- самый низкорослый президент на памяти современного поколения, и его рост служил материалом для бесконечных анекдотов. Карикатуристы изображали, как он разговаривает с Вашингтоном, Линкольном или Вильсоном, но он это воспринимал с юмором, сам смеялся анекдотам о себе и даже иногда их рассказывал. Недостаток внушительности, обычно фатальный дефект для серьезной политической карьеры, сделал его символом среднего человека с улицы. Харли был президентом, с которым идентифицировал себя каждый.

В небольшой зал набилось человек двести. По центральному проходу покатились на тележках телекамеры, президент благодарно улыбнулся в ответ на аплодисменты, посмотрел в первый ряд на Гарри и улыбнулся еще раз.

- Леди и джентльмены! - начал он. - Я знаю, что вы все видели сегодняшние экономические показатели и ждете, что я буду что-то вещать по этому поводу. Так вот, я эту тему затрагивать не собираюсь.

Раздались смешки. Дело в том, что, хотя точка зрения президента обычно бывала куда правее, чем у большинства представителей прессы, сам он среди них тем не менее пользовался популярностью.

Он вдруг посерьезнел и обвел взглядом аудиторию. Корреспонденты притихли.

- Я хочу сделать довольно важное заявление. - Авторучки нависли над бумагой, всякое другое движение прекратилось. - В воскресенье семнадцатого сентября, перед рассветом, США приняли сигнал, который, по всей видимости, имеет внеземное происхождение. - Гарри был поражен наступившей абсолютной тишиной в забитом народом зале. Сзади кто-то приглушенно кашлянул. - Наши ученые утверждают, что передача исходит от небольшой группы звезд за пределами нашей галактики. Эти звезды расположены в созвездии Геркулеса и, как мне было сказано, крайне далеко от Земли. Настолько далеко, что и речи нет о возможности двустороннего обмена. Мистер Аткин мне сообщил, - кивок в сторону Аткина, - что сигналы были в пути около полутора миллионов лет.

Скрипнули стулья, несколько удивленных восклицаний, но вся пресса затаила дыхание.

- Это не текст. Передается некоторая математическая последовательность, которая явно не допускает иной интерпретации, кроме той, что я вам изложил. Кстати, я хочу воспользоваться моментом и указать, что это открытие было бы невозможно без системы «Скайнет».

Мы продолжаем слежение за этой группой звезд, но она уже несколько недель молчит, и мы не ожидаем дальнейших передач. - Президент сделал паузу, а когда снова заговорил, голос его был переполнен эмоциями. - Мы фактически ничего не знаем о том, кто сообщает нам о своем присутствии. Мы не можем надеяться на разговор с этими существами. Мне объяснили, что эта группа звезд удаляется от нас со скоростью восемь миль в секунду, и сигнал был послан более миллиона лет назад. Дошел он до нас только сейчас из-за этих огромных расстояний.

К сожалению, эти… существа не сочли нужным сообщить нам хоть что-либо о себе. Но они кое-что сообщили нам о Вселенной, в которой мы живем. Мы теперь знаем, что мы не одиноки.

Опять никто не шелохнулся. Телевизионщик, отъезжающий на тележке, чуть не потерял равновесие.

- Двое из тех, чьей заслугой было это открытие, - продолжал президент, - находятся сейчас среди нас. Я бы просил их подняться сюда ко мне и ответить на технические вопросы, которые могут у вас возникнуть. Это Эймс Аткин, администратор НАСА, и доктор Эд Гамбини, возглавляющий группу ученьгх в Центре космических полетов Годдарда.

Кто-то захлопал, и это нарушило оцепенение. Зал взорвался бурей аплодисментов. Гарри, который ожидал, что его тоже назовут, испытал одновременно облегчение и разочарование.

Аткин встал. Вид у него был величественный - седой, неторопливый, в глазах светится интеллект. Он оглядел собрание и уверенным жестом перевернул первую страницу стопки плакатов. Быстро рассказав о том, что такое пульсар, сопровождая лекцию иллюстрациями, подобранными группой Маевского, он перешел к описанию системы Алтеи, упомянул о межзвездных расстояниях и привнес немножко поэзии, упомянув о встретившихся в ночи кораблях.

Президент поблагодарил его и передал слово Гамбини, который почему-то нервничал. Ученый коротко рассказал о своей первой реакции, о невозможности сначала поверить, а затем о том, как почувствовал, что его настигла История. Фраза была точно из выданной ему бумажки, и он произнес ее деревянным голосом. Оставаясь в рамках, обозначенных Белым домом, он явно злился. Это было, говорил он дальше, почти религиозное переживание - понять, что еще кто-то есть во Вселенной.

- Разум, пославший передачу с Геркулеса, осознавал, что ни одной обитаемой планеты не может быть к нему ближе миллиона световых лет, и потому ему нужен был передатчик неимоверной силы. Этот разум задействовал звезду. - Только здесь Гамбини отклонился от сценария: - Каждый, кто захочет крикнуть «привет» через такую бездну расстояния, через полтора миллиона световых лет, кажется мне очень похожим на нас. Я могу понять эту потребность, как и, по-моему, все в этом зале. Кто бы ни был там, вдали, какова бы ни была эта технология, есть у него какие-то качества, которые будут знакомы нам. И нам повезло свести с ним знакомство.

Когда он закончил, начались вопросы. Политический обозреватель из «Вашингтон пост» спросил, имея в виду Бету, как объект с диаметром всего лишь в несколько километров может оказывать столь разрушительное действие на звезду, которая во столько раз больше Солнца. Гамбини попытался описать плотность Беты, но президент, продемонстрировав склонность к образному мышлению, предложил газетчику представить себе железное солнце.

- Да-да! - благодарно подхватил Гамбини. - Хотя железо такой плотности обеспечить никогда не могло бы. Спичечная коробка вещества этой звезды весила бы больше всей Северной Америки.

В ответ послышались скептические смешки. Конечно, доктор Гамбини преувеличил.

Репортер из «Уолл-стрит джорнел» выступил с вопросом:

- Если сигнал шел полтора миллиона лет, то они все там давно мертвы. Кто-нибудь может прокомментировать?

Аткин сообщил свое мнение, согласно которому к настоящему времени алтейцев давно уже нет на свете.

Кто-то еще поинтересовался, возможно ли, чтобы какие-либо инопланетяне когда бы то ни было посещали Землю.

- Нет, - ответил Гамбини, не скрывая, что вопрос его развлек. - Мы можем сказать с уверенностью, что они никогда не были ближе к нам, чем сейчас.

- Существует ли военная угроза? - Вопрос корреспондента «Чикаго трибюн».

Президент рассмеялся и успокоил мир.

- Имеем ли мы представление, как они выглядят?

- Есть ли у них название?

- Куда они теперь направляются? - Вопрос задала корреспондентка Эй-би-си, молодая чернокожая дама с ослепительной улыбкой. - И не является ли Альфа первым кандидатом на взрыв?

На Гамбини вопрос произвел впечатление.

- Они направляются к шаровому скоплению NGC6341, но к моменту их прибытия скопления там уже не будет.

Отвечая на вторую половину вопроса, он начал говорить о графиках распределения водорода и звездной эволюции, но президент его вежливо прервал и объяснил, что подробности Гамбини сможет изложить интересующимся после окончания пресс-конференции.

Последний вопрос Харли задал Эд Янг из Пи-би-эс:

- Сэр, предвидите ли вы какое-либо влияние этих событий на международную напряженность?

Президент искусно обошел вопрос.

- Эд, - заметил он, - в течение многих лет существовало мнение, что технологическая цивилизация разрушает сама себя, что в ближайшем будущем мы сами себя взорвем и ничем этого не предотвратить. Теперь мы по крайней мере уверены, что это не обязательно должно случиться. Доктор Аткин утверждает, что цивилизация, умеющая манипулировать телами звезд, подобно тому, что мы видим, не может не быть старой. И в этом смысле послание с Геркулеса благотворно для всех народов Земли.

Президент повернулся, помахал рукой аудитории, попрощался, пожал несколько рук и удалился.

Гарри открыл дверь, бросил кейс на пол, пальто на спинку дивана и включил свет. Рухнув в мягкое кресло, он потянулся за телевизионным пультом. Дом был наполнен звуками - часы на втором этаже, холодильник, тихое бормотание труб в стенах. Пластиковое пресс-папье на столе с надписью «Здесь работает Супермен» - подарок Томми.

Его впечатление, что Гамбини отлично выступил, подтвердилось подачей материала по телевизору. Ученый, преодолев первоначальную нервозность, проявил заинтересованность и компетентность. Конечно, он серо смотрелся на фоне шоумена-президента и аристократа-администратора, но в некоторые моменты бывал почти красноречив. И все, знавшие руководителя проекта, не преминули бы заметить мечтательность, с которой он отвечал на вопросы после пятидесяти дней молчания.

Сообщения в новостях были сдержанными по сравнению с масштабом события. Ведущий Си-би-эс Холден Беннет начал с простого заявления: «Мы больше не одиноки». И почти весь тридцатиминутный выпуск был посвящен пресс-конференции с объявлением о специальном выпуске в девять вечера. Приводились видеосъемки из космического центра и лаборатории космических исследований.

Еще передавали кадры заторов, снятые на Гринбелт-роуд, когда люди, слышавшие новости днем, стали съезжаться посмотреть на место, где произошло открытие. На самом деле при облетевших деревьях лаборатория была видна уже с хайвея.

Интервью с прохожими показывали, что интересуются разные люди по-разному. Некоторые реагировали бурно, другие же высказывали мнение, что страна слишком много тратит денег на проекты, от которых никому никакой пользы, а плечи народа трещат под бременем налогов. Кое-кто интересовался, не является ли угроза вторжения реальной, несмотря на все заверения политиков. Другие пытались связать Геркулес с Розуэллом.

Сообщения из Парижа, Лондона, Брюсселя и прочих европейских столиц показывали, что европейцы тоже реагируют спокойно. Пекин упрекнул США за столь долгую задержку информации, указывая, что подобное событие одинаково важно для всех стран. Китайский премьер по телевизору поинтересовался, что еще может скрывать американское правительство.

Си-эн-эн передавало интервью с двумя ближневосточными министрами иностранных дел, когда зазвонил телефон.

- Мистер Кармайкл? - спросил сочный, звучный и смутно знакомый голос.

- Это я.

- Эдди Симпсон. Мы бы хотели включить вас в завтрашнюю передачу.

Гарри вежливо выслушал, потом объяснил, что сейчас он слишком занят, так что спасибо. Второе приглашение прозвучало через шесть минут, и потом телефон не умолкал. Около половины девятого прибыла бригада новостей местного телевидения во главе с Артуром Мак-Катченом, энергичным ведущим из Балтимора. Гарри, слишком усталый, чтобы спорить, просто не пустил их в дом, «о разрешил взять у себя интервью на крыльце.

- Мне больше нечего сказать, - утверждал он. - Вы теперь знаете столько же, сколько и я. И вообще я не исследователь. Я только выписываю зарплату.

- А что вы скажете об обвинении, - целеустремленно спросил Мак-Катчен, - выдвинутом сегодня Пападопулосом? Он утверждает, что правительство хранило эти сведения в секрете в расчете получить военное преимущество.

Этого Гарри еще не слышал.

- А кто такой Пападопулос?

Мак-Катчен перешел на снисходительный тон:

- Несколько лет назад он выиграл Пулитцеровскую премию за книгу о Бертране Расселе. Еще он декан факультета философии в Кембридже и кое-что очень неприятное сегодня говорил о вас.

- Обо мне?

- Ну, не конкретно о вас. Но вообще о том, как Годдард прогнулся под политиков. Вы не хотите прокомментировать?

Гарри стало очень неуютно под камерами и прожекторами. На той стороне улицы послышался звук открываемой двери, а у начала подъездной дорожки вроде бы стали скапливаться люди.

- Нет, - сказал он. - У Пападопулоса есть право на собственное мнение, каково бы оно ни было. Но говорить о каких-то военных соображениях просто бессмысленно.

И Гарри, пробормотав извинения, протолкался к себе в дом и закрыл за собой дверь. Телефон зазвонил опять.

На этот раз это оказался Фил Кавано, астроном, иногда работавший по контракту с Годдардом, и он был вне себя.

- Я могу понять, Гарри, что вы не хотели давать никаких интерпретаций, - сказал он срывающимся голосом, - но скрывать сам факт передачи - это бессовестно. Я знаю, что это решали не вы, но мне очень жаль, что у кого-нибудь из вас - вас лично, Гамбини, кого угодно - не хватило духу сказать Харли, в чем состоят обязанности НАСА!

Несколько позже позвонил Гамбини.

- Я в мотеле, - сказал он. - И судя по тому, как до тебя не дозвониться, у тебя те же проблемы, что и у меня. У меня такое чувство, что я прошелся по мозолям всей научной общественности. Даже философы и теологи жаждут моей крови. - Его ворчание перешло в смешок. - Я их всех отсылаю к Розенблюму. Так вот, Гарри, я хочу, чтобы ты знал, где я, на случай, если всплывет что-нибудь важное…

Без четверти девять позвонила Джулия.

- Гарри, я смотрела новости. - Она говорила осторожным голосом, и он понял, как ей трудно было позвонить. - Я за тебя рада. Поздравляю.

- Спасибо. - Гарри постарался, чтобы голос не звучал враждебно.

- Тебе теперь отдадут должность Квинта.

- Может быть.

Дом был погружен в темноту, но на дорожке появились огни фар.

- Томми хочет с тобой поговорить, - сказала она.

- Давай ему трубку. Кто-то постучал в дверь.

- Пап? - Голос ребенка дрожал от радостного волнения. - Я тебя по телевизору видел!

Гарри засмеялся, мальчик тоже, и Гарри услышал, как сын напряжен. Они поговорили об алтейцах и о баскетбольной команде Томми, а стук становился громче.

- А у нас завтра игра, - сообщил Томми.

Когда Джулия снова взяла трубку, ее голос звучал спокойнее.

- Наверное, у тебя на работе сейчас очень интересно.

- Да. - Гарри не смог скрыть напряженность в тоне, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы голос звучал естественно. - Я ничего подобного не видел.

- Ну, в общем, - сказала она после некоторой заминки, - я позвонила просто так.

- Ага.

Стук становился настойчивым.

- Кажется, у тебя там посетители.

- Весь вечер достают. Телевизионщики и газетчики. Почти все время перед домом толпится народ. Эда тоже достали, он спрятался в каком-то мотеле.

- И тебе тоже стоило бы, Гарри.

Он помолчал, успокаивая дыхание, но почувствовал, что сердце забилось быстрее.

- Не люблю я мотелей, - выдавил он. - Послушай, мне надо выйти. Что-то сделать насчет тех людей, что собрались снаружи.

- Нет, Гарри, серьезно, почему бы тебе не запереть двери и не смотаться?

Ему послышалась приглашающая интонация, но сейчас он не доверял своей беспристрастности там, где дело касалось Джулии.

- Джулия, - ответил он, - я думаю, что это надо отпраздновать. А мне надо с кем-нибудь поговорить. Не хочешь со мной выпить? Строго… по-дружески.

Никак не находилось нужное слово.

- Гарри, я бы с удовольствием, нет, в самом деле… - В ее голосе звучало сомнение, и Гарри понял: она хочет, чтобы он повторил приглашение. Но видит Бог, он меньше всего хотел выставлять себя просителем.

- Я не подбиваю клинья, - сказал он наконец. Дыхание у него перехватывало. - Жуть сколько всякого происходит…

Она рассмеялась - глубокий, красивый звук, который он так хорошо помнил с лучших дней.

- О'кей, - сказала она. - Одноразовое мероприятие. Куда поедем?

А действительно, куда? Она, наверное, говорила о ресторане, но Гарри надеялся на большее. И все же отель не подойдет - слишком очевидно. Нужна романтика, а не соблазнение.

- Предоставь это мне, - сказал он уверенно. - Я за тобой через час заеду.

С Уиллером связаться было непросто - очевидно, священник тоже был захлестнут волной телефонных звонков. В конце концов пришлось позвонить общему приятелю и попросить его зайти к Уиллеру. Когда норбертинец перезвонил, Гарри объяснил, чего он хочет.

- Постарайся не занимать телефон, - сказал Уиллер. - Я тебе перезвоню, как только организую - это займет пару минут. Я дам тебе один звонок и тут же позвоню опять.

Гарри за это время решил принять душ и переодеться. Телефон несколько раз звонил, но Гарри не снимал трубку, пока не дождался условленного сигнала Уиллера.

- Все о'кей, - сообщил священник. - За гостевым домом две водосточные трубы, ключи будут оставлены за той, что с юга. Полотенца и все прочее берите свои. Завтрак будет в холодильнике.

- Пит, я у тебя в долгу.

- Это точно. Удачи.

Гарри нарочно опоздал на несколько минут. Ему открыла Эллен, спросила, как он поживает, и сообщила, что она рада его видеть. Ее голос и настроение говорили, что она тоже многого ждет от этого вечера.

Джулия вышла в холл в белом и зеленом. Каблуки поднимали ее до шести футов трех дюймов. Часто она шутила, что вышла за Гарри, потому что ни с кем другим не может одеться как следует.

Сейчас, удрученная нерешительностью и сожалениями, она смотрелась невероятно прекрасной. Губы Джулии чуть сжались от неловкости, но тут же она широко улыбнулась.

- Гарри, привет!

По дороге разговор пошел свободно, как у двух старых друзей, встретившихся с общими трудностями. Аура напряжения и злости, отравлявшая последний месяц, растаяла. Но Гарри знал, что она вернется, как только кончится эта интерлюдия.

- У Эллен жить неплохо, - сказала Джулия. - Но я бы предпочла быть сама по себе.

- Я почти все время ночую в офисе, - сознался Гарри.

- Есть вещи, которые не меняются.

- Я там не так часто ночевал, - обиделся он.

- Ладно, - ответила Джулия. - Давай не будем сегодня начинать.

Шоссе вело на восток, к Аннаполису. Гарри свернул к югу по дороге № 2 и спросил, не хочет ли Джулия поесть в «Анкоридже». Они там бывали, но это было очень давно.

- Да, вполне, - согласилась она.

Это было тихое приятное место возле Уэйнсвиля. Через несколько минут Гарри к нему подъехал, они с Джулией вышли на гравий стоянки, вошли внутрь и сели за стол у дальней стены.

Выпивка помогла согреться.

- Тебя теперь должен ждать карьерный взлет, Гарри, - сказала Джулия. - Ты был рядом с Харли.

- Вряд ли президент вообще знает, кто я такой. Меня должны были представить вместе с администратором НАСА и Эдом, но что-то случилось. Либо Харли забыл, как меня зовут, либо решил, что троих многовато. Трудно сказать. Но мне, во всяком случае, вреда не будет. Я только боюсь, что кто-нибудь предложит альтернативное объяснение сигнала. В этом случае я окажусь в числе людей, которые заставили президента выглядеть дураком.

- Он при любом раскладе будет весь в белом, - возразила Джулия. - Он постарался не оставить сомнений, что сообщает лишь то, что вы ему дали.

Заехать в «Анкоридж» оказалось удачной мыслью. Помимо того что тут шла дорога на Бэзил-Пойнт, здесь еще играл задумчивый пианист и горели дымными шарами черничные свечи.

Эд Гамбини остановился в «Хейтсвиль Рамада» под вымышленным именем. Мотели он терпеть не мог, потому что там не бывает ламп для чтения и никогда не дают достаточно подушек, а если попросить, смотрят на тебя с непередаваемым возмущением. Так что сейчас он лежал на кровати, умостив кое-как имеющиеся подушки и свернув верхнюю вдвое, и смотрел спецвыпуск новостей. Все главные каналы передавали одно и то же, и он щелкал пультом, переходя с одной программы на другую. В общем, говорили разумно. Факты поняли правильно, и вопросы задавались приемлемые. Все насквозь видели усилия администрации притвориться, что вопрос исчерпан, и сам он тоже выглядел вполне прилично.

Потом он переключился на перебранку - спором ее назвать он не решился бы - между Бобби Фрименом из «Блэквудса», телепроповедником и основателем Американского христианского союза, и сенатором Дороти Пеммер, демократом от штата Пенсильвания. Дело шло о попытках Союза потребовать от всех кандидатов на федеральные должности изложения своих религиозных взглядов.

- А почему вы возражаете, - вопрошал Фримен, - если вам нечего скрывать?

Тут зазвонил телефон, и Гамбини приглушил звук. Звонил Маевский.

- Эд, - обратился он, - я сейчас говорю с Мелом. Дать ему твой телефон?

Этого звонка Гамбини и боялся.

- Да, - ответил он без колебаний и повесил трубку.

Мел Яблонский - астроном из Нью-Хэмпширского университета. Что еще важнее, они с Гамбини всю жизнь были друзьями, познакомились когда еще учились в Калифорнийском университете. Гамбини был у Мела шафером на свадьбе, а Мел помог ему получить место в НАСА. С тех пор прошло много времени, но контакты не прерывались.

- Эд? - прозвучал издалека усталый и знакомый голос.

- Привет, Мел, как жизнь?

- Нормально. До тебя добраться чертовски трудно.

- Стараюсь. Очень тяжелый выдался день.

- Да, - сказал Яблонский. - Понимаю. Гамбини подумал, что бы можно сейчас сказать.

- Вы действительно приняли сигнал еще в сентябре? - спросил Мел.

- Да.

- Эд, - грустно сказал Мел. - Ты сволочь.

Потом его нашли еще двое старых друзей и сообщили, что они на его стороне, если понадобится помощь. Но оба они при этом дали понять, что он был совершенно не прав, и это было даже больнее, чем замечание Мела.

Примерно в то время, когда Гарри и Джулия съезжали со скоростного шоссе на дорогу № 2, Гамбини спустился в бар. Там было народу под завязку и очень шумно. Гамбини взял себе «манхэттен» и вышел на террасу.

Вечер выдался теплый - впервые за месяц в Вашингтоне установилась приличная погода. Над столицей выгнулось ясное небо. На горизонте, к востоку от Беги, виднелся Геркулес, грозящий своей палицей, как обычно.

Дом жизни.

На западе сверкали летние молнии.

Вслед за Гамбини вышла пожилая пара. Очерченные огнями города, они громко обсуждали поведение упрямого сына-подростка.

Гамбини подумал, будет ли на самом деле второй сигнал. Наедине с собой такая перспектива казалась весьма и весьма реальной, но даже если контакт не продолжится, на один существенный вопрос ответ уже есть. Мы не одни во Вселенной! Теперь мы знаем, что еще где-то случилось такое же чудо. А тогда приходится думать, что это не чудо, но вполне обычное следствие наличия солнечного света и воды. Подробности об этом другом событии и тех существах, их история, их технология, их представление о космосе были интересны невероятно. Но при всем том это действительно только подробности по сравнению с самим фактом, что они существуют.

Гамбини поднял стакан в сторону созвездия.

Для Гарри критический момент наступил тогда, когда он выехал со стоянки возле «Анкориджа», намереваясь свернуть к югу на дорогу № 2. Джулия слегка напряглась, но ничего не сказала. Он рискнул на нее покоситься: она смотрела прямо перед собой. Руки она сложила на коленях, на лице не выражалось никаких эмоций. Если Гарри хоть сколько-нибудь ее знал, то в сумке у нее лежала зубная щетка, но тем не менее она лишь сейчас принимала решение.

Разговор шел об алтейцах, о том, есть ли какая-то вероятность, что от них что-нибудь осталось, о том, что может сделать с видом эволюция за миллион с лишним лет. Потом стали обсуждать новую работу Джулии - участие в проекте круглой башни из стали и стекла, пристраиваемой к Зерновой Бирже, заговорили о том, как переменилась жизнь у них обоих. Гарри с удивлением узнал, что его жена тоже не слишком счастлива, что она одинока и смотрит в будущее без оптимизма. И все же она ни разу не дала повода подумать, будто жалеет о своем уходе.

- Пройдет, - говорила она. - Пройдет у нас обоих. - И тут же поправилась: - У всех троих.

На западе громоздились грозовые тучи.

Гарри чуть не пропустил поворот. Мало что отмечало дорогу, которую Уиллер велел ему высматривать, -она резко уходила влево среди деревьев. Мелькнул обшарпанный каменный дом, и дорога пошла на долгий извилистый подъем.

- Гарри, - спросила Джулия, - куда мы едем? Голос ее был похож на шепот ручья.

Туда, куда везу я сейчас свою женщину, подумал Гарри. И чуть не сказал вслух, но решил, что лучше не напирать.

- Там наверху - участок ордена Пита Уиллера. Оттуда, - сказал он невинно, - открывается классный вид на Чесапик.

Машина проехала ворота в каменной стене, где было написано, что вы въезжаете на территорию монастыря аббатства Св. Норберта. За воротами дорога стала гравийной, и деревья расступились в стороны. Машина выехала к паре старинного вида зданий на гребне подъема.

Они были похожи друг на друга, идиллическая гармония камня и цветного стекла, куполов и портиков. По крыше одного из них тянулась пешеходная галерея. За домами, далеко внизу, был еле различим залив.

Джулия стала рассматривать здания.

- Мы же не туда? - удивилась она. - Гарри, это же монастырь!

Она с трудом подавила смешок.

- Нет, не туда, - ответил он. Дорога переваливала через смотровую площадку и ныряла обратно под тень вязов. - Мы вон куда.

За парковкой дорога круто уходила вниз, и фары сверкнули по верхушкам деревьев аллеи. Гарри выключил свет. Джулия не шевельнулась. Молчание заполнило салон.

- Уиллер! - выдохнула она. - Разве он норбертинец?

- Мне так кажется, - ответил Гарри невинным голосом.

- И это он помог тебе все это устроить? Гарри вздохнул.

- Секс в семинарии. Ну ничего святого! - Она вдруг стала серьезной. - Гарри, я тронута, что ты дал себе столько труда, что ты даже вообще хочешь меня сейчас, после всего, что было. Я буду с тобой сегодня ночью, и, быть может, Все получится как было раньше. Но только на эту ночь, ладно? Ты должен понять, что ничего не изменилось.

На миг, на славный и дерзкий миг, Гарри захотелось добродушно засмеяться, повернуть обратно и отвезти Джулию домой. Но он лишь пассивно кивнул и повел Джулию в ярко освещенный холл. Кто-то оставил на столе два бокала и пару бутылок бордо.

- Очень мило, - оценила Джулия, ступая на толстый каминный коврик, - особенно если учесть, что ты предупредил в последний момент.

Исполнение Уиллера оказалось лучше обещания: яичница с ветчиной, жареная картошка и апельсиновый сок в холодильнике; застеленные постели, еще вино в кухонном шкафу и бутылка скотча. А еще, вопреки предупреждению Пита, полотенца в достаточном количестве.

Они еще немного повспоминали, посожалели, что все теперь стало так, как оно есть, но не стоило долго предаваться рефлексии.

Гарри осторожно поцеловал Джулию. Никогда он не любил ее сильнее.

Она была приятна на вкус, и дыхание ее теплом обдавало горло. И все же в ее ответе было что-то искусственное.

- Очень много времени прошло, - сказал Гарри. Джулия осторожно высвободилась.

- Здесь тепло. Пойдем посмотрим на залив. Обращенный к заливу склон, вдали от главных зданий,

был крутой и каменистый, а деревьев почти не было. Пешеходная тропа вдоль гребня сменилась каменистой дорожкой, раздвоилась: одна тропинка вела к монастырю, другая - даль-

ше по гребню, завершаясь деревянными ступенями, уводящими на тридцать футов вниз, к пирсу.

На развилке они остановились. Огни монастыря отражались в черной воде.

- Уиллер - гений, - сказала Джулия. - Он не своим делом занимается.

Ярко освещенный сухогруз медленно двигался к югу, в сторону Атлантики, и кильватерный след расплывался долгими светящимися волнами. Звезд не было, хотя Гарри не заметил этого, пока не услышал гром и не увидел озарившую небо зарницу.

Свернув налево, они с Джулией спустились вниз. Длинная неровная гряда казалась результатом древнего катаклизма. Гарри шел впереди, отводя с дороги ветки, пробуя каждую ступеньку. Внизу раскинулся пляж.

Пирс оказался коротким, выдаваясь в море всего на пятнадцать футов. У основания, под самым обрывом, Гарри заметил зеленый лодочный сарайчик с белой дверью. Он был свежеокрашенный, и на крыше стояла телевизионная антенна.

Джулия подошла поближе и заглянула в окно.

- Кажется, у отцов здесь парусная лодка.

В темноте трудно было разглядеть подробнее, но Гарри увидел нос и мачту.

В воздухе запахло озоном. Со стороны залива надвигалась стена дождя.

- Стоит пойти обратно, - предложил Гарри.

- Сейчас. - Она отвернулась от сарая и залюбовалась дальним берегом, красочным зрелищем далеких огней. - До чего красиво!

Гарри смотрел на приближающийся дождь. Она тоже видела идущую бурю, но слишком была захвачена красотой момента.

- Гарри, - спросила она, - а где он? Источник сигнала?

- То есть где Геркулес? -Да.

- Если бы небо было чистое, то он был бы вон там. - Гарри показал на горизонт. - Там четыре звезды образуют что-то вроде ящика - это голова Геркулеса. Пульсар с правой стороны от нее, примерно посередине между верхними и нижними звездами.

Упали первые капли дождя.

Джулия потянулась и взяла Гарри за руку.

- Знаешь, - сказала она, - я тобой горжусь.

Над головой полыхнула молния, и буря разразилась. Струи дождя хлестнули по камням обрыва.

- Бежать не надо, - сказал Гарри. - Все равно промокнем.

- Не сомневаюсь, - улыбнулась она. Он направился к лестнице.

- Знаешь, я плохо подготовилась к вылазке, - сказала она, переходя вслед за ним на бег. - У меня только одна смена одежды.

Они прошли лишь несколько шагов, когда Джулия остановилась, охваченная неудержимым смехом, и сняла туфли.

- Лодочный сарай! - сообразил Гарри и направился туда. Ливень лупил по пляжу, и его рев сливался со стонами

прибоя. Огни монастыря вверху скрылись. Двери сарая были заперты на висячий замок, но обнаружился боковой вход, и Гарри с Джулией вломились внутрь.

- Знаешь, - сказала Джулия, отводя мокрое платье от тела, - неплохо бы чем-нибудь тут согреться.

Гарри с надеждой огляделся в поисках нагревателя.

- Разве что ты готова сжечь яхту, - сказал он.

Это была шестнадцатифутовая яхта, двухмачтовая. На полке нашелся фонарь, а в каюте - одеяла.

- Отлично, - похвалила его Джулия.

Она скрылась за яхтой и почти сразу вынырнула, завернутая в одеяла, с одеждой в руках.

- Сама виновата, - сказала она. - Но все вышло к лучшему.

Дождь молотил по крыше. Гарри закрыл дверь, оставив ветер снаружи.

- Долго такой ливень продолжаться не может, - сказал он. - Когда ослабеет, побежим в дом.

Она покачала головой:

- Нет, мне здесь нравится.

Он нахмурился. Силуэт Джулии перестал быть виден в наступившей темноте, но что-то странное послышалось в ее голосе. И тут она потянула Гарри, к себе, стала расстегивать на нем рубашку.

- О Боже! - сказал он в притворном испуге. - Мы же не там, где должны быть! А вдруг кто-нибудь войдет?

Тут же над головой оглушительно ударила молния.

- В такую погоду? - засмеялась Джулия. - Вряд ли.

На смену полагалось являться не менее чем за пятнадцать минут до начала. Обычно Линда Барристер была пунктуальна, но сегодня она здорово повеселилась в городе с одним старым знакомым: ресторан, кино - и чувство времени ей изменило. Когда она с красными глазами и виноватым видом появилась на месте, опоздав более чем на час, ее напарник, Элиот Паркер, сидел за своей консолью. Он был самым молодым из связистов, почти еще подросток - высокий, веснушчатый, с невероятно серьезным отношением к работе, с избытком энтузиазма. В этот вечер он ее удивил.

- Линда! - сказал он с такой забавной небрежностью, что после Линде трудно было поверить в ее искренность. - Опять он есть.

- Кто? - спросила она, введенная в заблуждение.

- Сигнал.

Она уставилась на него, потом на висящий наверху монитор. Паркер щелкнул переключателем, и появился звук - жужжащее стаккато рассерженной пчелы.

- Господи! - ахнула Линда. - Ты прав. Давно он появился?

- Когда ты пальто снимала. - Паркер глянул на консоль. - Но это не пульсар.

Глава шестая

Примерно в семь утра Гарри привез жену к дому ее кузины, в трех четвертях мили от своего дома, и получил от нее короткий прощальный поцелуй. Это был, пожалуй, самый горький миг за всю его жизнь.

Когда он приехал в офис, телефоны раскалялись - реакция на пресс-конференцию. Электронная почта обрушилась лавиной. На помощь прибыли четверо практикантов. Звонили люди, о которых он уже годами ничего не слышал. Старые друзья, коллеги, с которыми он работал еще в Казначействе до перехода в НАСА, и даже брат жены, который, очевидно, ничего не знал о семейных проблемах Гарри, позвонил поздравить. Впервые за последние недели у Гарри поднялось настроение. И он уже сиял, когда нашел записанное сообщение Эда Гамбини:

«Проявись, пожалуйста. Здесь что-то происходит».

Гарри не стал возиться с телефоном.

В операционном центре был сумасшедший дом. Свободные от работы ученые и техники собирались у мониторов, смеялись и подталкивали друг друга локтями. Маевский замахал свитком распечатки в сторону Гарри и что-то прокричал, чего за шумом не было слышно. Насколько Гарри мог вспомнить, впервые за всю историю ассистент Гамбини был рад его видеть.

Лесли сидела в конференц-зале, склонившись над компьютером. Когда она выпрямилась, Гарри увидел у нее на лице такую незамутненную радость, как будто она приближалась к оргазму. (У Джулии никогда не бывало такого лица за пределами спальни.)

- Что стряслось? - спросил он у ближайшей лаборантки. Та показала на монитор СППСД. По экрану быстро летели буквы, цифры, знаки препинания.

- Началось в час ночи, - сказала она дрожащим от возбуждения голосом. - И с тех пор идет непрерывно.

- В час ноль девять, если точно. - Гамбини увесисто хлопнул Гарри по плечу. - Этот паразит все-таки пробился, Гарри! - Лицо Гамбини сияло. - Прием сигнала прекратился 20 сентября в 4.30. Второй сигнал пришел 11 ноября в 1.09. Учти изменения стандартного времени и поймешь, что они работают интервалами, кратными периодам обращения Гаммы. На этот раз одиннадцать и одна восьмая.

- Снова заговорил пульсар?

- Нет, не пульсар. Что-то другое: идет прием радиосигнала. Он сильно размазан по нижним частотам, но распределен вокруг частоты 1662 МГц. Первая линия спектра гидроксильной группы. Гарри, это идеальная частота для дальней связи. Но передатчик у них - боже мой, даже самые осторожные наши оценки показывают, что они вкладывают в сигнал полтора миллиона мегаватт. Невозможно себе представить управляемый источник такой мощности.

- А почему они могли бросить пульсар?

- Ради лучшего разрешения. Они полагают, что привлекли наше внимание, и потому переключились на более изощренную систему.

Они поглядели в глаза друг другу.

- Черт побери! - сказал Гарри. - Это же в самом деле!

- Да. - Гамбини стиснул ему руку. - Это в самом деле. Анджела прыгнула ему в объятия, притянула голову вниз и поцеловала.

- Добро пожаловать!

Она была вне себя от радости и несколько затянула поцелуй. Гарри неохотно освободился и по-отечески похлопал ее по плечу.

- Эд, что-нибудь мы можем прочесть?

- Слишком рано. Но они знают, что нам нужно для начала перевода.

- Они используют двоичную систему! - вставила Анджела.

- Гарри, надо ввести в дело пару математиков, и Хаклюта тоже вреда не будет притащить.

- Лучше только известить Розенблюма.

- Уже сделано, - ухмыльнулся Гамбини. - Очень мне интересно узнать, что он сейчас говорит.

- Ни единого слова! - набычился за своим столом Розенблюм. Он был похож на человека, внезапно ввалившегося в полосу боев. - Ни одного, черт побери, слова, пока я не скажу!

- Этого нельзя скрывать! - В голосе Гамбини звучал гнев бессилия. - Есть много людей, имеющих право знать!

- И слишком много тех, кто уже знает, - добавил Гарри. - Утечка будет все равно, что бы мы ни делали. И вообще в чем тут проблема? Какой риск? Это же научная сенсация века…

- В том-то и проблема, - оборвал Розенблюм. - Такие вещи должны объявляться сверху, а не нами. - Он повел рукой, приглашая садиться. - Вряд ли это займет много времени, но пока мы не получим разрешения, я требую, чтобы ни единого слова наружу. Вам ясно?

- Квинт! - Гамбини изо всех сил старался не повысить голоса. - Если мы это зажмем, то моя карьера, карьера Уиллера, всех наших людей кончена. Послушайте, мы не находимся на государственной службе. Мы на контракте. И если мы примем участие в сокрытии информации, нам нечем будет прикрыться. И мы всюду станем персонами нон грата. Всюду, понимаете?

- Карьера? - произнес Розенблюм, вставая со стула. - Вы тут рассуждаете со мной о карьерах? Тут на карту поставлено куда больше, чем где вы будете работать ближайшие десять лет. Подумайте сами, Эд, как мы можем объявить о второй передаче раньше, чем будем готовы опубликовать ее содержание? А этого мы сейчас не можем.

- Почему? - требовательно спросил Гамбини.

- Потому что у меня нет полномочий для действий такого масштаба. И вообще, Эд, мы же говорим о сроках порядка одного дня. Мне просто нужно получить разрешение, будьте же разумны.

- То есть мы уперлись в чиновников.

- Этого я не говорил.

- А что вы говорили?

- Что у меня нет полномочий. Почему вы не хотите понять?

- Вы получите полномочия, просто взяв их на себя.

- Это потенциально опасно. Мы же не знаем, что там может быть.

- Например?

- Например, рецепты самодельной чумы. Или управления погодой. Или еще бог знает чего.

- Это смешно.

- Да? Так вот, когда мы это узнаем, тогда нам точно позволят выпустить эту чертову штуку. Но не раньше. Кстати, вам будет интересно узнать, что русские запустили срочную программу создания «Скайнета» для себя.

- Еще одна шутка, - буркнул Гамбини. - «Скайнет» был изначально предназначен для общего пользования.

- И так оно и есть. Кроме некоторых критических проектов. - Розенблюм махнул рукой, прекращая дискуссию. - Я же все это не сам придумал, вы понимаете? И спорить мне надоело. Вопрос в том, какие рекомендации дать наверх. У нас три варианта. Можем предложить все обнародовать, и плевать на последствия; можем все скрыть и опровергать все слухи; можем признать, что сигнал получен, но содержание передачи скрыть. Ваше мнение?

Гамбини встал из кресла.

- Проще простого, - сказал он. - Обнародовать - и все.

- Слишком поздно секретить, - согласился Гарри. - Весть уже утром разошлась. Вы же понимаете, что у каждого есть друзья вне работы..

Розенблюм пожал плечами:

- Слухи, лишенные оснований. Недоразумения. Мы сами неправильно истолковали данные. Это не проблема - по крайней мере сейчас. - Он посмотрел на Гамбини. - Белый дом не пустит это на широкую публику, а если мы ему это порекомендуем, там решат, что мы политически наивны, и после этого вообще нас слушать не станут.

- Может, нам вообще все отменить? - предложил Гарри. - Возьмем да выключим «Скайнет»? Перестанем слушать? Так же будет куда проще?

Гамбини испепелил его взглядом, но Розенблюм посмотрел сочувственно:

- Такая мысль была у меня изначально.

- И почему я не удивлен? - бросил Гамбини с непередаваемым презрением. - Послушайте, я не спорю, что риск есть. Но он ничтожен, особенно по сравнению с тем, что мы можем обрести. А вам не пришло в голову, что если вся планета заподозрит нас в утаивании передачи со звезд, то это тоже риск? Бог один знает, что сейчас творится по всей Земле в правительствах после вчерашней пресс-конференции.

- Я полагаю, - произнес директор, стараясь сбить накал дискуссии, - что эти соображения уже учтены. Вы могли бы заметить, что мы резко усилили службу безопасности. Белый дом прислал нам своих людей. Кстати, я слышал, что Мэлони требует переноса всей операции «Геркулес» отсюда в Форт-Мид.

- А кто такой Мэлони? - спросил Гамбини.

- Специальный помощник из Белого дома, - ответил Гарри. - Специалист по вопросам безопасности.

Гамбини скривился, как от больного зуба.

- Это же бессмыслица! Форт-Мид для такой операции не оборудован!

- А в чем дело? - поинтересовался Розенблюм, набрав побольше воздуху. - Что мы тут такого делаем, что нельзя туда перетащить?

- С допусками будет возня, - сказал Гарри. - Туда никого не пустят без очень тщательной проверки. Потребуется время.

- И кое-кто из наших людей может даже и не пройти,- буркнул Гамбини.

- Насчет этого, думаю, вам волноваться не надо, Эд, - успокоил Розенблюм. - Если операция будет перенесена в Форт-Мид, то вряд ли кто-нибудь будет приглашен, кроме вас, Бейнса и еще, быть может, Уиллера. И зачем? Математики и дешифровалыцики у них есть свои. Я думаю, они теперь даже считают, что справятся лучше нас.

- Квинт! - Гамбини подался вперед. - С президентом кто-нибудь это обсуждал? Указывал на преимущества обнародования? Вы-то ведь вряд ли взяли на себя эту работу?

- О каких преимуществах вы толкуете, Эд? Я вам скажу, что это не в интересах НАСА. Если президент обнародует то, что у нас есть, а оно лопнет, что вполне может быть, полетят головы. И я не хочу, чтобы среди них были наши.

- Какие-то уже полетели, - возразил Гамбини. - Например, известно ли вам, какая теперь у меня должность дома?

Дома - то есть в Калтехе, где Гамбини был профессором.

- Бросьте, Эд. - Розенблюм вышел из-за стола, вена у него на шее взбухла, как обычно бывало в напряженные минуты. - Мы хотим поступить так, как будет правильно для нас и для президента. Постарайтесь не гнать волну. Я понимаю ваши чувства, но горькая правда в том, что Харли хочет пока тишины, и он прав. Может быть, когда все кончится, вы даже награду какую-нибудь получите. Гамбини проницательно прищурился:

- Вы сегодня говорили с Харли? - Да.

- Допустим, я откажусь во всем этом участвовать? Просто выйду и объявлю на весь мир обо всем, что знаю?

- Не знаю, - терпеливо стал объяснять Розенблюм, - в каком вы окажетесь статусе. Если вы обратитесь в СМИ, то непременно попадете под судебное преследование. Хотя мы оба знаем, что агентству этого делать очень не захочется. Вы понимаете, как это будет выглядеть? Подумайте, Эд. Подобная акция ничего не изменит, кроме того, что вы окажетесь за бортом. И знать вы будете только то, что и вся прочая публика. Этого вы хотите?

Гамбини медленно поднялся, губы сжались в ниточку, на скулах горели пятна.

- А все-таки вы сволочь, Квинт, - сказал Гарри. Директор резко обернулся к нему, и на поросячьей морде

отразилась искренняя обида. Но тут же он отвернулся обратно к руководителю проекта.

- Давайте подытожим. Гарри, очевидно, прав: мы не можем утаить все полностью, поэтому мы рекомендуем Белому дому признать факт передачи, засекретить ее и заявить, что мы не в силах ее расшифровать. И еще рекомендовать не обнародовать ее, пока неизвестно ее содержание. Ради общей безопасности.

Гамбини смотрел сердитыми глазами. Розенблюм улыбнулся:

- Ну, Гарри, а ты? Ты тоже согласен?

- Я не возражаю против того, чтобы провентилировать вопрос у начальства, - ответил Гарри. - Но мне не нравится, как вы с людьми обращаетесь.

Розенблюм посмотрел долгим, тяжелым взглядом.

- Ладно, - сказал он наконец. - За честность спасибо. - И настала еще одна долгая пауза. - Эд, у вас сегодня все на местах?

- Да. Домой никто не уходил. Но телефоны есть во всем здании.

- Пойдем поговорим с людьми. Сделаем что можем.

В 20.00 передача все еще продолжала поступать.

Гарри контрабандой протащил в здание ящик французского шампанского. Конечно, это было против правил, но случай требовал чего-нибудь в этом роде. Пили из бумажных стаканчиков и кофейных кружек. Римфорд, которому позвонили на Западное побережье, сразу понял суть без подробностей и тоже привез несколько бутылок. С ними тоже покончили, а когда таинственным образом появилось еще вино, пришел Гамбини.

- Хватит, - заявил он. - Остальное в «Красной черте», если кто-нибудь захочет.

Гарри нашел на доске объявлений первые пятнадцать страниц передачи. Двоичные символы.

- С какого конца вы попытаетесь подступиться? - спросил он Маевского, глядевшего на него с любопытством.

- Прежде всего, - ответил тот, сложив руки на груди, подобно юному Цезарю, - мы спросим себя, как бы мы сами зашифровали сообщение.

- И как же?

- Мы бы начали с передачи инструкций. Например, надо сообщить число бит в байте. У нас их восемь. - Он неуверенно посмотрел на Гарри. - Байт - это символ, - пояснил он. - Обычно буква или цифра, хотя и не обязательно. Он складывается из отдельных битов. Как я сказал, у нас их в байте восемь. У алтейцев - шестнадцать.

- Откуда вы знаете?

Маевский вывел на ближайший монитор какую-то последовательность.

- Вот начало передачи.

Оно состояло из шестнадцати нулей, шестнадцати единиц. И эта картина повторялась несколько тысяч раз.

- С виду просто, - заметил Гарри.

- В этой части - да.

- И что мы сделали бы потом?

- Что бы мы хотели сделать, но пока не можем, - создать самозапускающуюся программу. Нам пришлось бы делать какие-то предположения об устройстве их компьютеров, но есть основания считать, что цифровой подход, который используется в наших компьютерах, - наиболее эффективен. Если нет, то все равно это был бы наиболее простой компьютер, такого типа, которым может обладать технологическая цивилизация - или хотя бы знать о нем. И мы хотели бы иметь программу, которая будет работать на достаточно простой модели с ограниченной памятью.

В идеале от тех, кто на том конце, должно требоваться только одно действие - засунуть информацию в компьютер и запустить какую-нибудь программу поиска. Иными словами, программа должна запуститься при любой попытке анализа, поиска закономерностей.

- Красивая идея, - сказал Гарри. - Я так понимаю, что алтейцы этого не сделали?

Маевский мрачно покачал головой:

- Насколько нам пока понятно, нет. Мы пропустили ее через самые мощные системы. И я не понимаю, почему мы не получили хоть каких-то результатов. Просто не понимаю. Это был бы самый логичный способ. - Он прикусил губу. - Я даже начинаю сомневаться, возможна ли такая самозапускающаяся программа.

К концу дня Гарри вернулся к себе в кабинет все в том же приподнятом настроении. В кабинете лежала новая гора сообщений, и некоторые из них Эдна пометила к его вниманию. Прочитав их, он начал перезванивать. Один звонок был от Хаузнера Дила, декана факультета английской литературы в Йеле, которого Гарри видел только раз, на выпускном вечере.

Дил сам взял трубку.

- Я хотел бы знать, не можете ли вы мне кое-что объяснить, - начал он медовым голосом. - Не имею в виду вас лично, но зачем было скрывать информацию о Геркулесе почти два месяца?

Гарри вздохнул.

Изложив свои претензии вместе с предупреждением, что вполне вероятен официальный протест из Йеля, Дил задал волновавший его вопрос.

- Многие из нас не убеждены, - заявил он, - что нам сообщено все полностью. Есть ли что-то, что вы еще скрываете? Что-то, чего нам не сказали?

- Нет, - ответил Гарри. - Больше ничего нет. И тогда прозвучал второй вопрос:

- Не было еще одного сигнала? Гарри замялся, щеки у него загорелись.

- Мы описали все, что у нас есть.

Обычно его работа не вынуждала его врать. Он этого не умел и даже несколько удивился, как легко дал свой ответ - теоретически говоря, верный. Но все равно ощущал тяжесть своего обмана.

В такой вечер одному ужинать не хотелось. Он позвонил Лесли.

- Да, - ответила она. - С удовольствием.

Гарри предпочел бы на несколько часов вообще уехать из Годдарда. Вопрос Дила был типичным среди тех, которыми его целый день закидывали. Он сомневался, что, когда все это кончится, ему хоть кто-то вообще будет верить. И ничего ему не хотелось сильнее, чем быть подальше от собственного кабинета. Но Лесли хотела быть поближе, и он согласился.

- В любой момент что-нибудь может случиться, - объяснила она. - Не такой момент, чтобы далеко уезжать.

И они пошли в «Красную черту».

В абажуре дымного стекла горела свечка. Официант принес меню и представился. Когда он ушел, Гарри наклонился к столу, чтобы можно было говорить тише.

- Ты не думаешь, что они уже сегодня могут начать расшифровку?

- Нет, - ответила она. - Нет, конечно. Но Эд беспокоится.

- Почему?

- Я думаю, они, когда увидели начальное построение, ждали немедленного прорыва. Когда я уходила, он говорил, что либо решат задачу сейчас же, либо будут решать годами.

- А возможно ли, - спросил Гарри, - что текст так и не смогут перевести?

- Ну-ну, - сказала она, подняв глаза от меню. - Что за мрачные мысли?

Они заказали дежурное блюдо и графин белого вина. При свечах Лесли казалась еще притягательнее, чем Гарри ожидал.

- Гарри, - спросила она тихо, - дома у тебя все в порядке? Вопрос застал его врасплох.

- Ты говорила с Питом?

- Нет, это и так заметно. У тебя на пальце кольцо, но ты никогда не уезжаешь ужинать домой. - Она пожала плечами. - А сейчас сидишь здесь со мной.

- Ага, - согласился он. Поел, выпил вина, промокнул губы салфеткой и ответил просто: - Там капут.

- Тогда извини. Он пожал плечами.

- Я не хотела лезть в душу.

На ее губах играли блики света. Лесли была одета в белую блузку, и две верхние пуговицы расстегнуты. Как можно незаметнее Гарри оглядывал фарфоровое полукружие левой груди.

- Да нет, ничего.

Она улыбнулась, потянулась через стол и тронула его за руку ниже локтя.

- Все у нас распалось в ту ночь, когда пришел сигнал. - Гарри мотнул головой. - Нет, раньше, наверное. Намного раньше. Но в эту ночь все выплыло наружу.

- Дети есть?

- Один. Мальчик.

- Да, это еще тяжелее.

Гарри услышал голоса вокруг, звон стекла и тарелок, тихую музыку из колонок.

- Ладно, к черту, - сказал он.

Тут принесли рыбу, и тема была оставлена на время еды. Гарри осушил графин до дна и хотел заказать еще один, когда увидел, что она на него смотрит.

- Не одобряешь?

- Я не одобряю, только когда мне за это платят, Гарри. Тогда я вообще ничего не одобряю. - В глазах ее мелькнуло сожаление. - Может быть, потому что это всегда плохо кончается.

Гарри усмехнулся.

- Да, ты жуть до чего психолог. Ты это всем говоришь?

- Нет. Пациентам я говорю то, за что они мне платят, чтобы услышать. И это для них на ближайшее будущее хорошо, потому что на самом деле так оно и есть. А тебе я могу высказаться откровенно.

- Высказывайся.

- Ты интересный мужик, Гарри. В некоторых очень трудных вещах ты отлично умеешь адаптироваться. Например, ты сумел очень здорово поладить с самыми замечательными умами столетия. И с самыми толстыми задницами, попирающими правительственные кресла, если простишь мне такое выражение.

Гарри стал серьезным, ожидая продолжения.

- Люди вроде Гамбини и Квинта Розенблюма, - сказала она. - Большей разницы просто не придумать. Но оба они верят, что человеческая раса не очень многого стоит, и оба они тебя уважают. Корд Маевский разговаривает только с математиками, космологами и девственницами. Бейнс - только с Богом. И все они тебя принимают. Это, достижение немалое.

- Спасибо, - сказал Гарри. - Могу подломить кассу и сбежать. - Он разломил булочку пополам, намазал маслом, попробовал. - Ты не любишь Корда?

- Я такое говорила?

- Мне показалось.

- Кажется, люди вроде Маевского заставляют меня проявлять эмоции - того или иного рода. Но к обсуждаемому вопросу это отношения не имеет.

- А в чем же этот вопрос?

- Гарри, мне неприятно видеть тебя в таком состоянии.

- В каком?

Она повертела бокал в руке.

- Любой человек с улицы заметил бы, что ты ведешь себя не как обычно. По крайней мере последние месяца два. Пока я здесь.

- Откуда же ты знаешь, какое у меня поведение нормальное?

- Ты легко улыбаешься, Гарри. Но я еще ни разу не видела, как ты это делаешь, не опуская грустных глаз. Черт, да ты и сейчас так улыбаешься.

- Мне жаль, что это так заметно. Это время было для меня… необычным. Мотался между Геркулесом и Джулией. И что же ты мне предпишешь?

Она наклонилась вперед, блузка открылась еще чуть-чуть.

- Не знаю. Еще можно что-то исправить?

Да, хотелось ему крикнуть. Она. на самом деле не ушла. Нам просто нужно время.

- Нет, - ответил он.

- Ты уверен?

- Уверен.

- Если так, ты прежде всего должен с этим свыкнуться. Это требует времени.

Он кивнул.

- Что-то я слишком разговорилась, - сказала Лесли. - От вина, наверное.

- Ты наверняка знаешь много таких случаев. Бывает, что люди потом сходятся снова?

- Мне горько это говорить, но я не думаю, что такое бывает в хоть сколько-нибудь существенном смысле. Даже если происходит примирение, люди обнаруживают, что тот супруг, которого они помнят, переменился. В каком-то смысле его или ее больше нет. Как будто человека заменили кем-то другим. - Она нашла его взгляд. Глаза ее мерцали. - То, что у людей было общего, пусть даже очень хорошее, разбивается необратимо, когда кто-то уходит. И потом уже никогда не восстанавливается. Примирение - это в лучшем случае скрепа или склейка.

- Ты говоришь как Пит Уиллер.

- Извини, Гарри, но если он так сказал, то он прав. Твою жену зовут Джулия?

- Да.

- Так вот, эта Джулия полная дура. Ей нелегко будет тебя заменить. Может быть, у нее хватит сообразительности это быстро просечь. И когда это случится, есть приличная вероятность, что она вернется. Если это то, чего ты хочешь, и ты правильно разыграешь свои карты, у тебя очень неплохие шансы. Но ты влипнешь в неприятную ситуацию. - Она отодвинула остатки ужина. - Все, наелась.

Гарри молчал.

- Ты этого хочешь? - спросила она.

- Не знаю. Я только знаю, что хотел бы ее вернуть.

- А я бы хотела, чтобы мне снова было двадцать два. - Она посмотрела пристально. - Гарри, мне очень жаль. Я не хотела быть жестокой. Но это один и тот же вопрос.

Маевский скучал.

Он сидел в кабинете Гамбини, закинув голову назад, закрыв глаза и раздувая щеки, а руки свесил по бокам кресла. Руководитель проекта, присев на край стола, что-то объяснял. Математик кивал, потом снова кивал. Но глаза открывал редко.

Гарри с любопытством наблюдал эту сцену через окно, пока Гамбини не заметил его и не махнул рукой, чтобы он зашел.

- Есть у меня к тебе вопрос, - начал он, когда Гарри закрыл дверь. Маевский обернулся посмотреть, кто пришел.

- Давай.

- Что будет, если мы пошлем копию передачи в АНБ и они что-нибудь из нее поймут?

- У них есть «Суперкрей», сделанный по спецзаказу, - перебил Маевский. - Этого может хватить, чтобы мы получили инструкции. А больше нам ничего и не надо. Хватит, чтобы начать.

Гарри задумался. Своего коллегу из АНБ он не знал. Тамошние ребята держались друг Друга. Они знали свое дело, ощущали себя элитой, страшно таились и до смерти боялись даже с кем-нибудь говорить, чтобы собеседник из интонации чего-нибудь не вытянул.

- Вряд ли этот проект заинтересует АНБ, и я подозреваю, у них хватает своих дел, чтобы еще брать на себя чужие. Но… - Он глянул на Гамбини. - Ты слышал, что сегодня говорил Розенблюм. Белый дом хочет забрать проект «Геркулес» из Годдарда в Форт-Мид. Если мы обратимся за помощью к АНБ, мы им сами пистолет зарядим. Стоит нам это сделать - и можем почти наверняка прощаться с программой.

- Точно моя мысль, - сказал Гамбини.

- Так мы будем работать над проектом в Форт-Миде, - пренебрежительно сказал Маевский. - Какая разница?

- Та разница, - объяснил Гарри, - что ты, Корд, уже над ним работать не будешь. Как только проект попадет к ним в руки, это будет уже их проект. Ты работаешь на НАСА, не на АНБ. И они тебя задействуют, только если сочтут незаменимым. Ты незаменим?

- Значит, выходит, что компьютеры для расшифровки передачи существуют, но мы не можем ими воспользоваться, чтобы не утратить проект? Это же идиотизм!

Гарри пожал плечами:

- Мы это называем межведомственными отношениями. - Он глянул на Гамбини. - Сигнал все еще идет?

- Да, - ответил Гамбини. - Наверное, они нам энциклопедию посылают. - Он был благодарен Гарри за смену темы. - Вот то, о чем мы говорим. - Гамбини протянул Гарри компакт-диск. - Это мы считаем руководством пользователя. Как работать с системой.

- А почему?

- Этот фрагмент давался в начале передачи и был четко отделен от остального текста. Это должно быть объяснение.

- Но, - сказал Маевский, - нужен будет достаточно мощный компьютер.

- А нашей аппаратуры не хватит? - спросил Гарри. - Я думал, теория говорит, что программа должна работать на чем-то самом простом.

- А кто знает, - сказал Гамбини, - что для алтейцев самое простое? Я не знаю, как тут поступить, Гарри. Мне очень не хочется терять время на обходные пути, когда на самом деле, вероятнее всего, достаточно найти правильный компьютер с правильными программами. Если мы ошиблись в предположениях и надо будет решать задачу каким-нибудь статистическим анализом, то мы с тобой вряд ли доживем до разгадки.

Гарри повертел в руках диск.

- Может быть, - сказал он, - вы не с той стороны заходите? Вы пользовались айбиэмовскими машинами?

- Конечно.

- Самыми большими, что у нас есть. А сейчас мы хотим найти еще большую. Однако логика Маевского предполагает меньшую. Менее сложную. - Гарри глянул на ноутбук Гамбини. - Я в этом не слишком разбираюсь, только знаю, что более мощные - они заодно и более сложные. Больше места для хранения информации. Больше инструкций, чтобы заставить машину работать. Я прав? Маевский кивнул.

Гамбини ясно давал понять, что Гарри заставляет его зря тратить время.

- А вы попробуйте машину поменьше, - предложил Гарри. - Дайте ей шанс. Что мы теряем?

- А ведь может быть, - задумчиво сказал Маевский. - Программа, которая не обращается ко всем адресам памяти машины, может не работать.

Гамбини помотал головой, поглядел на одного, на другого.

- Ты хочешь сказать, что маленький компьютер может то, чего не может большой?

Маевский кивнул.

Гамбини раскрыл ноутбук, включил его и взял у Гарри диск. Экран засветился, Маевский включил программу поиска и вставил диск в дисковод.

Засветилось окно:

ДЛЯ ВЫПОЛНЕНИЯ ПРОГРАММЫ НЕДОСТАТОЧНО ПАМЯТИ.

Маевский покачал головой:

- Погоди-ка секунду!

Он вышел, и видно было, как он говорит с каким-то техником. Вернулся он хмурый.

- У нас нет программы поиска, требующей меньше памяти, - сказал он. - Надо попробовать на настольной машине.

- То есть опять более мощный компьютер, - вздохнул Гарри. - На круги своя.

- Можно переписать какую-нибудь из программ, - предложил Гамбини. - Но это потребует времени.

- Постоцте! - Маевский снова выскочил из кабинета, покопался в ящиках и вернулся с диском. - «Звездный путь», - сказал он. - Эта штука тут валялась годами. Ей не нужно много памяти, и у нее есть фрагмент, который позволяет «Энтерпрайзу» анализировать тактические позиции Клингона. - Он осклабился: - А, черт с ним, попробуем.

Маевский загрузил игру, выбрал задание, а когда на экране засветился запрос, включил инструкции поиска. Потом он повернулся к Гарри.

- Давай, - сказал он. - Твоя была идея.

На экране отображалась имитация локаторов «Энтерпрайза». Видна была горсточка звезд, несколько десятков планет и любопытное возмущение по левому борту, которое могло быть каким-то объектом, прикрытым устройством невидимости. Нижнюю часть экрана занимали две панели состояния: строй кораблей слева, боевой поиск и анализ справа. Там светилась надпись: КОНТАКТОВ НЕТ.

Гарри добавил диск с Геркулеса и включил поиск.

Замигали красные лампочки дисководов.

- Читает, - сказал Гамбини.

Звездолет разгонялся. Возмущение, которое могло быть невидимым кораблем, исчезало с экрана. Звезды летели мимо «Энтерпрайза», как в старом телефильме, потом они стали реже и тоже пропали.

- В игре этого не происходит, - заметил Маевский. Надпись КОНТАКТОВ НЕТ мигнула и исчезла. Панель

состояния опустела.

И появилось изображение куба.

- Такого точно в игре нет! - Маевский облокотился на стол, положил подбородок на руки и вдвинулся в экран.

Куб повернулся под сорок пять градусов, остановился и закрутился в обратную сторону.

Гамбини смотрел с надеждой. Когда он заговорил, голос прозвучал хрипло.

- Может быть, - сказал он. - Может быть.

Это был совершенно обычный куб. И в официальном отчете он выглядел бы чертовски глупо. Может, алтейцы отличные инженеры, но им бы не помешал ликбез по пиару.

- Зачем? - спросил Гарри. - За каким чертом они нам послали кирпич?

- Это не кирпич, - ответил Римфорд. - Это они нас приветствуют самым простым из возможных способов. Когда мы обсуждали проблемы общения между культурами, ранее полностью изолированными, мы думали только в терминах передачи инструкций. Но они пошли на шаг дальше. Наверное, они решили, что нам нужно какое-то ощутимое поощрение, и потому послали картинку. И еще они установили некоторые параметры архитектуры компьютера, который мы, по их мнению, будем использовать, чтобы согласовать их с передачей.

Маевский со своими помощниками заканчивал регулировку компьютера. Математик вставил на место какую-то панель и дал сигнал Гамбини. Руководитель проекта загрузил стандартную программу поиска и вставил диск с записью передачи.

К машине были подключены несколько мониторов, чтобы всем было видно. Лаборатория была забита народом: люди, чья смена кончилась, еще остались, и царила атмосфера праздника.

Гамбини махнул рукой, требуя тишины.

- Кажется, мы готовы, - сказал он, включил компьютер в режим сканирования, и веселый шум затих. Все глаза смотрели на экраны.

Замигали красные лампочки.

- Работает, - произнесла Анджела Делласандро. Где-то в здании хлопнула дверь, послышался шум бойлера. Экраны были пусты. Лампочки погасли.

И появилась черная точка, едва различимая. Гарри попытался понять, не мерещится ли ему, но точка раздулась в выпуклость. От нее протянулась черта через весь экран. Потом она свернула вниз под прямым углом и описала петлю. От основания петли протянулась вторая линия параллельно первой, а на конце ее возникла еще одна петля, касающаяся первой прямой.

Это был цилиндр.

Кто-то радостно завопил. Послышался хлопок и шипение пены.

Римфорд стоял у монитора, свет экрана падал на его лицо.

- Вот тебе и тезис Брокмана, - сказал астроном.

- Нет еще, - возразил Гамбини. - Пока еще рано говорить.

Под цилиндром появилась надпись из двенадцати знаков. Стало слышно, как напряженно дышит Римфорд.

- Это будет его название, - сказал он. - Обозначение для цилиндра. Нам передают словарь.

- А что такое тезис Брокмана? - спросил Гарри. Лесли посмотрела на Бейнса, тот кивнул.

- Гарви Брокман, - сообщила Лесли, - это психолог из Гамбурга, который утверждает, что две полностью чуждые друг другу культуры не смогут общаться иначе как на самом поверхностном уровне. Он обосновывает свою мысль тем, что для интерпретации данных очень существенны психология, среда, общественные условия и история, следовательно, они же важны для общения и понимания мыслей друг друга. Нет параллельного опыта - нет разговора. - В голосе ее зазвучало сомнение. - Эд тебе скажет, что Брокман может еще оказаться прав, поскольку мы только начинаем. Но я думаю, мы уже видим некоторые свойства подхода алтейцев к разрешению проблем, очень похожие на наши. И сегодня вечером мы можем получить еще одно этому подтверждение.

Римфорд заинтересовался:

- А какое, Лесли?

- А ты представь себе нас, - сказала она. - Если бы мы кодировали картинку для другого вида, какое изображение мы бы послали обязательно?

- Наше собственное, - ответил Гарри.

- В точку. Гарри, из тебя вышел бы отличный психолог. Так вот, я скажу вам, что нам предстоит узнать. Способность к созданию технологической цивилизации требует по самой своей сути определенной логики и типа восприятия, что перевешивает, и намного, быть может, факторы, о которых говорит Брокман.

- Посмотрим, - пожал плечами Гамбини. - Надеюсь, что ты права.

На глазах у Гарри цилиндр исчез.

Снова появилась точка. На этот раз получилась сфера. И снова с надписью. Пирамида. Трохоида.

- Розенблюм уже знает? - спросил Гарри.

- Я не уверен, что мы уже готовы выходить на директора, - ответил ему Гамбини. - Можно сообщить ему позже, когда поймем, что у нас тут получается. Ведь именно это он и любит? А пока что выкинем отсюда этих алкоголиков.

Он возвысил голос на последней фразе, и несколько «алкоголиков» зааплодировали.

Через некоторое время снова появился цилиндр, но под прямым углом к ранее показанному. И новая надпись.

- Она должна быть похожа на предыдущую, - сказал Маевский, - и общая часть, значит, будет определять сам предмет. А различие - угол наклона или что-то в этом роде.

Гарри не понял, но спрашивать не стал. Появился третий цилиндр.

И еще долго продолжалась демонстрация геометрических фигур. В конце концов Гарри заскучал и сказал, что пойдет известить Розенблюма. Было уже за полночь.

Директор не выразил удовольствия ни поздним временем звонка, ни содержанием сообщения.

- Цилиндры! - буркнул он. - О'кей, Гарри, но это не то, что нам нужно. Ладно, ты присматривай, что будет дальше, и извести меня, если появится что-то новое.

Гарри нашел пустой кабинет и часок вздремнул. Когда он вернулся в центр, то все еще ощущал жуткую усталость. Найдя Гамбини, он описал ему реакцию директора и хотел уже попрощаться, когда заметил, что физик вообще ничего из его слов не слышал. И вообще настроение в зале как-то изменилось.

- Что случилось? - спросил Гарри.

На рядах экранов все еще красовались разные геометрические фигуры. Гарри понял, что программа кончила работу, что инструкции получены и теперь ученые собираются начать более детальное исследование. Гамбини подтащил его к одному компьютеру.

- Вот на это ты должен посмотреть.

Он включил машину и отошел, чтобы не закрывать Гарри обзор.

Рядом появилась Лесли.

- Привет! Кажется, серьезное дело сегодня делается. И я так понимаю, что это твоя заслуга, Гарри. Поздравляю.

Она сияла.

На экране обрела форму и стала вращаться сфера. На приличном расстоянии от ее поверхности появились четыре точки, раздулись и выбросили параллельные кривые, быстро окружившие сферу. На образе нарисовались тени и углы, придавая ему глубину.

- Боже мой! - ахнул Гарри. - Это же Сатурн!

- Вряд ли, - усомнился Гамбини. - Но я думаю, нет ли колец у их родной планеты.

Картинка исчезла.

И снова стала видна знакомая черная точка. На этот раз она постепенно раздулась в нечто вроде тетраэдра. Фигура была похожа на паука и шевелила конечностями.

- Мы думаем, что так выглядит алтеец, - сказал Гамбини.

На следующий день Гамбини ушел к себе на квартиру в VIP-секции в северо-западном углу Годдарда. Он не знал, сможет ли уснуть, но сейчас делом занимались компьютеры, и Гамбини хотел сохранить на будущее хоть какую-то работоспособность.

Он рухнул на кровать, довольный, и погрузился в забытье со счастливой мыслью, что исполнились честолюбивые мечты его жизни. На самом деле все мечты, к которым можно было относиться серьезно, превзойдены многократно.

Когда через несколько часов зазвонил телефон, Гамбини не сразу сообразил, где находится. Он зарылся головой в подушки, но телефон звонил настойчиво, и физик, пошарив рукой, стукнул по нему.

Голос на другом конце принадлежал Чарли Хофферу.

- Кончилось, - сказал он.

- Что? Передача сигнала?

- Да. Пульсар снова заработал. Гамбини поглядел на часы:

- Девять пятьдесят три.

- Полный оборот по орбите, - подтвердил Хоффер.

- Они последовательны. Каков объем?

- Мы еще не подсчитали.

- О'кей, спасибо, - сказал Гамбини. - Если что-нибудь изменится, Чарли, дай мне знать.

Он вбил цифры в калькулятор. Объем переданной информации был около 46,6 миллиона символов.

Перепечатка из «Системик эпистемолоджи», т. XIV

Глава седьмая

Эдна закрыла дверь за крупным седовласым мужчиной. Он был импозантен, в дорогом угольно-черном костюме с не подходящим по цвету зеленым галстуком, в черных ботинках, начищенных до армейского блеска. Но он не был военным. Острый взгляд серых глаз небрежно обежал обстановку, будто Гарри здесь и не было, оценил ее с ленивым презрением. Наконец его взгляд остановился на Гарри.

- Мистер Кармайкл?

Гарри встал и вышел из-за стола. Это было неожиданное появление.

- Да, - сказал он, протягивая руку. - Доброе утро, профессор.

Посетитель сделал вид, что не видит руки.

Это был Майкл Пападопулос, декан философского факультета Оксфорда, почетный член Королевского общества, действительный член Союза философов, автор полудюжины основополагающих работ, в том числе классической «Божественность и судьба». Гарри ощутил в его поведении что-то от барабанной дроби.

Профессор оглядел Гарри как экземпляр, не представляющий особого интереса.

- Доброе утро и вам, сэр.

- Прощу вас, садитесь, профессор. Чем могу быть вам полезен?

Пападопулос остался стоять.

- Вы можете убедить меня, что здесь хоть кто-нибудь понимает значение передачи с Геркулеса.

- Об этом вам нет необходимости беспокоиться, - дружелюбно ответил Гарри. - Мы знаем, что она значит.

- Счастлив это слышать. К сожалению, из ваших действий это не следует. НАСА получила сигнал с Геркулеса утром семнадцатого сентября и решила, непонятно по каким причинам, скрыть его существование до пятницы десятого ноября. Вам не кажется это несколько безответственным, мистер Кармайкл?

Гарри смущенно поежился.

- Мне кажется, - начал он, - что безответственно было бы делать преждевременное заявление, пока мы не были уверены во всех фактах. Мы сочли такое решение наилучшим.

- В этом я не сомневаюсь. И именно об этом решении сейчас и идет беседа.

Пападопулос был мужчина крупный - вполне подходящий контейнер для трезвого подхода к неокантианскому материализму, который и создал профессору репутацию сначала в научных кругах, потом и вообще в мире. С лица его не сходило выражение бесстрастной скуки, тон всегда был сух и официален. Чем-то он напомнил Гарри старый фолиант по метафизике - сухой, пыльный, подавляющий просто своим присутствием.

- Я с грустью констатирую, - продолжал профессор, - что, вероятно, последует совершенно аналогичный образ действий, если будет принято продолжение передачи. - Он сделал паузу и среагировал на что-то в лице Гарри. - Итак, произошло еще что-то? Вы опять скрываете информацию?

- Мы обнародовали все, что у нас есть, - ответил Гарри.

- Не пытайтесь, пожалуйста, отвечать уклончиво, мистер Кармайкл. - Пападопулос наклонился через стол, выразив на лице скучающее раздражение и легкое отвращение. Такого человека, подумал Гарри, легко невзлюбить с первого взгляда. Под этой самоуверенностью, вопреки его репутации и достижениям, скрывалась болезненная тяга самоутвердиться. Он все время боялся, что его оценят не так высоко, как он того заслуживает. - Итак, происходит ли сейчас что-то такое, о чем миру следует знать?

«Когда будет время, я вам скажу».

- Нет.

Черт бы побрал Розенблюма. И президента вместе с ним.

- Понимаю. И почему же я не верю вам, мистер Кармайкл? - Он облюбовал кресло и опустил себя в него. - К вашей чести надо сказать, что вы неумелый лжец. - Тяжело отдуваясь, будто после долгой ходьбы, профессор Пападопулос прервал речь, чтобы собраться с силами. - Секретность - безусловный рефлекс в этой стране, как и в моей. Она душит мысль, тормозит научный прогресс и разрушает целостность. - Профессор подался вперед. - Уничтожает ее. - Глаза Пападо-пулоса сощурились в щелки; он созерцал невежественное самодовольство окружающего мира. - Я предположил, что единственной причиной опубликования информации явилось то, что передача, очевидно, кончилась и ничего более не поступало. Такой факт имеет место?

- Профессор, все это нас ни к чему не приведет. Я отмечу ваш протест и доведу его до сведения моего начальства.

- В этом я не сомневаюсь. Таким образом, как я понимаю, дальнейшая передача имела место?Это была текстовая передача? Вы достигли каких-либо успехов в ее расшифровке?

- Если будут какие-либо дальнейшие передачи, - сказал Гарри,- мы обнародуем информацию.

- Истинные слова ливрейного лакея. - Пападопулос поднял глаза на портрет Роберта X. Годдарда, висевший на стене за столом Гарри. - Ему, знаете ли, все это было бы крайне неприятно.

Гарри встал.

- Очень любезно было с вашей стороны посетить нас, профессор.

Пападопулос кивнул и опустил глаза. «Вы, Кармайкл, не стоите, чтобы я на вас время тратил». Гарри как профессиональный чиновник жил взаимопониманием и компромиссом. Конфликты, которые никак не могут оказаться продуктивными, были совсем не по его части.

- Что случилось, то случилось, - заключил Пападопулос. - Меня же теперь волнует будущее. Я намеревался спросить вас, какова будет ваша позиция в случае, если из Геркулеса будет передано еще что-нибудь. Ваша позиция, мистер Кармайкл, а не правительства. Я опечален, что получил подобный ответ.

Гарри сделал несколько шагов к двери, приглашая профессора покинуть кабинет.

Пападопулос остался сидеть в кресле.

- Даже у чиновника должна быть совесть. Люди, на которых вы, мистер Кармайкл, работаете, заинтересованы только в одном: в политических преимуществах, которые можно извлечь из ситуации. Позвольте мне напомнить, что ваш долг прежде всего перед нами всеми, а не перед вашими закоснелыми нанимателями. Восстаньте против этих негодяев! - Он возвысил голос. - Вы обязаны так поступить ради всех, кто пытается понять природу мира, в котором мы живем. И ради себя самого.

- Профессор, у меня действительно нет больше… Пападопулос продолжал вещать:

- Спустя много лет, когда и вы, и я давно сойдем со сцены, вас #163;ще будут помнить за вашу храбрость и вклад в общее дело. Промолчите, покоритесь вашим жалким хозяевам, и я заверяю вас, что вы более чем заслужите забвение, в которое и уйдете. - Он сунул руку в жилетный карман. - Это моя карточка, мистер Кармайкл. Звоните не колеблясь, если я смогу быть вам полезным. - Он встал и направился к двери. - И прошу вас не сомневаться, что я буду счастлив встать на вашу сторону.

Вся передача была записана, и техники сделали несколько копий на компакт-дисках, каждая с этикеткой и в герметической пластиковой упаковке.

Бейнс записал один набор дисков на себя и еще час провел у себя в кабинете, просто листая вводную инструкцию, разглядывая геометрические узоры, пытаясь воспринять ту реальность, что эти фигуры были составлены мозгами, не принадлежащими людям. Это знание в буквальном смысле подняло его на новый эмоциональный уровень.

Теперь он, конечно, будет работать круглые сутки. И ему нужен будет экземпляр полной записи дома, на квартире. Так будет куда удобнее. Он пошарил вокруг и нашел несколько болванок дисков.

Вернувшись в офис, он сдублировал набор, вернул оригиналы на место и унес копии с собой. Через час он уже был у себя на вилле, сидя над раскрытым ноутбуком, готовый к первому серьезному погружению в потусторонний мир внеземной передачи.

На улице неугомонный ветер облизывал деревья.

Гарри ворвался в кабинет Гамбини, описал разговор с Пападопулосом, выслушал от хозяина пару аналогичных историй, и они друг другу посочувствовали.

- Кому-то надо поговорить с президентом, - сказал Гамбини, наливая Гарри кофе. - Он слышит только одну сторону, соображения безопасности. Людей вроде Мэлони да политических консерваторов, которые только о том и думают, как бы чего не вышло. Дальше собственного носа они не видят. Гарри, я не хочу быть объектом политической возни.

- Входит в должностные обязанности, - пожал плечами Гарри.

Он давно работал в правительственных учреждениях и знал, что проекты, где есть риск, никогда не обнародуются, пока не будет достигнут успех. Разве что уж деваться некуда.

- Черт побери, Гарри, я всю жизнь ждал чего-то вроде этого события и даже надеяться не смел, что оно случится!

Теперь эти сукины сыны начинают путаться под ногами. Слушай, Гарри, у Харли есть шанс сделать по-настоящему полезное дело. Мир во всем мире от этого не получится, но хоть некоторые заборы можно будет посшибать. Мы же до сих пор никогда не действовали как единый биологический вид. Был такой шанс в конце Второй мировой войны, и еще один после холодной войны. Но сейчас, Гарри, сейчас - разве может быть что-то естественнее, чем собрать всех воедино четким и твердым знанием того, что, - как любит говорить Пит, - там кто-то есть? И больше всего меня злит, что Розенблюма сегодняшнее положение более чем устраивает.

- Но мы же не знаем, что может оказаться в передаче, Эд. Мне кажется, это вполне законное замечание.

- Ты прав. Эта штука может взорваться, и будут трупы. Но все шансы против такого поворота. Гарри, какого черта - в прошлом веке почти все время мы сползали к войне, и я не вижу, почему в этом должно быть лучше. Может, нам нужна азартная игра, такая, чтобы играть вместе на одной стороне, и тогда сползание остановится? Перед нами тайна, и куда лучше привлечь к ее разгадке всех, чем стараться самим ее расколоть, никому ничего не говоря. - Он сузил глаза. - И нам надо сделать решительный шаг.

- Вот ты и делай, если хочешь, - ответил Гарри. - А меня уволь. Я не хочу оказаться в Колорадо младшим писарем ведомства по охране диких животных.

Гамбини поправил галстук и посмотрел на Гарри тяжелым взглядом.

- О'кей, я тебя даже понимаю. Но и ты пойми, что мы становимся персонажами истории, Гарри. То, что здесь происходило последние два месяцами то, что произойдет, когда мы разберемся с передачей получше, будут рассматривать и описывать еще очень долго. И я хочу быть уверенным, что, когда будут подбивать бабки, я окажусь не там, где минус.

- Забавно. То же самое говорил Пападопулос.

- Так оно будет, Гарри. Такой масштаб, что не получится по-другому.

- А зачем тебе я?

- Затем, что я не могу просто так ввалиться в Белый дом. А вот ты можешь меня провести.

- Как?

- Там в четверг будет ежегодное собрание национального научного фонда. Президент будет раздавать награды школь-

никам. Полно журналистов, и идеальная возможность подобраться к президенту. Но сначала я должен туда попасть. Для НАСА, если попросить, несколько билетов выделят. - Гамбини нагнулся вперед. - Ну так как, Гарри?

- То есть тебе наплевать, если меня запрут в горы? Гарри очень хотелось, чтобы все это рассыпалось само

собой. Как его семья. Если Гамбини пойдет к президенту и весть дойдет до Розенблюма, Гарри крупно влип. С другой стороны, что ему могут сделать? Он на гражданской службе, так что уволить его нельзя. Но можно запихнуть в самый глухой угол какого-нибудь офисного небоскреба, где придется целый день скучать над кроссвордами.

В Годдарде ему нравилось, но он ощущал свою второсортность по отношению к людям, которые заглядывают в глубокий космос, пока он им организует социальное страхование. Может, он сам начинал усваивать их презрение к его профессии,

- Я посмотрю, что можно сделать, - сказал он.

- Пригласи еще и Бейнса, - посоветовал Гамбини. - Президент ему симпатизирует.

- Я все время думаю, - произнес Джон Харли своим звучным баритоном, оглядывая два десятка молодых людей, что сидели по обе стороны от его стола, - нет ли здесь среди нас нового Фрэнсиса Крика или Джонаса Солка. Или Бейнса Римфорда.

Оживление в зале, аплодисменты, постепенно захватывающие всех. Римфорд с подобающей скромностью поднялся и поклонился.

Президент снова обратился к школьникам.

- В некотором смысле, - начал он, - достаточно для нас будет задуматься, что нас здесь сегодня собрало вместе. Уверен, профессор Римфорд согласится со мной, что будущее само о себе позаботится. Так что давайте вопрос о нем пока отодвинем в сторону и подумаем о достигнутом. Гордитесь тем, что вы сделали. Радуйтесь своему успеху. Он и привел вас сюда. Но я подозреваю, что для большинства из вас это только начало.

Сидя за одним из дальних столов, Гарри с интересом наблюдал. Харли никогда не говорил по бумажке, всегда экспромтом, и это о нем сказано, что есть люди, которые способны зачаровать публику, читая телефонный справочник. Старожилы Вашингтона утверждали, что он - лучший оратор со времен Кеннеди. Может быть, вообще лучший. Но Гарри никогда по-настоящему не думал о президенте как об ораторе и не считал, что в этом его гений. Когда слушаешь Харли, не возникает ощущения декламации. Скорее будто сидишь напротив на табуретке, в тускло освещенном баре, и ведешь непринужденный разговор. Иногда Харли создавал иллюзию, что разговор двусторонний, обмен мнениями. И уже не важно, кто ты, докер или экономист: Харли с каждым говорил на его языке и часто - одновременно. Дар языков, называл это Том Брокау.

Римфорд явно был необычайно доволен. Они приехали пораньше, по настоянию великого человека, и он побродил среди молодых лауреатов, задавал вопросы, выслушивал ответы, пожимал руки.

Запрос был подан поздно, и потому на почетные места попасть не удалось. Конечно же, Римфорд был возвышен до кресла в переднем ряду. Гарри сидел за спиной школьников, а Гамбини вдвинули между двумя говорливыми представителями школьного округа Индианаполиса, которые в этом году воспитали двух лауреатов. Когда один из них попросил его поменяться с ним местами, он оказался рядом с молодой дамой из Лаборатории реактивного движения, которая, узнав его, тут же начала критиковать всю его манеру руководить проектом «Геркулес» и продолжала выражать свою неприязнь к нему в течение всего банкета.

- Профессор Римфорд, - обратился Харли, - можем ли мы попросить вас вручить награды?

- Это для меня честь, мистер президент, - сказал Бейнс, вставая и спускаясь к трибуне.

Зал снова зааплодировал. Зрелище было специально на репортеров: президент взял на себя роль шестерки, называя имена победителей, передавая грамоты Римфорду, и скромно стоял рядышком, пока космолог вручал награды. Гарри оценил спектакль как блестящий. Неудивительно, что столько людей любят президента, хотя он исполнил так мало своих обещаний.

После конца церемонии президент поблагодарил Римфорда, добавил несколько заключительных фраз и двинулся к двери. Гамбини, захваченный врасплох столь быстрым уходом президента, вскочил на ноги и бросился следом. Но его не охраняла секретная служба, и на него тут же налетели стаей репортеры. Гарри смотрел, как он с отчаянием пытается выбраться, а Харли уходит к двери.

Президент остановился поговорить с Касс Вудбери из Си-би-эс. Подскочила пара других репортеров. Засверкали вспышки, кто-то засмеялся. Зрители, пытаясь подобраться ближе к Харли, проталкивались мимо стула Гарри, кто-то сбил на пол стакан. Гамбини не было видно.

Харли все еще разговаривал с Вудбери, поглядывая на часы и подаваясь к выходу. Хилтон, пресс-атташе Белого дома, держал дверь открытой.

Гарри медленно поднялся, более или менее надеясь, что Харли уйдет и ему не придется встревать в это дело. Но Вудбери пока не отставала. Гарри протолкнулся вперед, влез на сцену и встал между президентом и выходом. Харли как раз пытался закончить разговор с журналисткой.

- Честно, это все, что я могу сказать, Касс, - развел он руками. - Нью-Джерси не просил федеральной помощи. Но если надо будет, мы там будем.

Он отвернулся, улыбнулся в телекамеру, помахал кому-то в зале и дал своим людям знак его вывести.

Гарри был возле самого его плеча, и один из агентов уже на него поглядывал.

Какая-то корреспондентка попыталась что-то спросить насчет Ближнего Востока, и другой агент оттер ее прочь, а Харли направился к двери. В этот момент Гарри попался ему на глаза.

- Мистер президент! - сказал он, зная, что совершает ужасную ошибку.

Харли понадобился лишь миг, чтобы вспомнить, кто перед ним.

- Гарри? - сказал он. - Я не знал, что вы здесь сегодня.

- И доктор Гамбини тоже здесь, сэр. Мы бы хотели сказать вам словечко, если это возможно. Дело действительно важное.

Добродушное веселье, не оставлявшее президента в течение всей церемонии, никуда не делось. Но стали видны морщины вокруг рта, и темные глаза за очками глянули устало.

- Десять минут, - сказал президент. - У меня дома.

На полках вдоль стен стояли Достоевский, Толстой, Диккенс и Мелвил, все в кожаных переплетах, и одна книга лежала открытой на кофейном столике - «Анна Каренина».

- Потрепанные, - сказал Гарри, оглядев тома. - Ты мог бы подумать, чтобы не кто-нибудь, а именно Харли читал русские романы?

- Если это так, я думаю, у него хватает ума об этом не распространяться.

Гамбини сидел, засунув руки в карманы, закрыв глаза.

Комнату заливало солнце. Внизу была видна группа из Национального научного фонда, расходившаяся по газонам Белого дома, чиновники, родители, учителя, дети - все фотографировали, показывали друг другу медали и вообще радовались жизни.

Из коридора послышались голоса, потом распахнулась дверь, и вошел Харли.

- Здравствуйте, Эд! - Он протянул руку. - Рад вас видеть. - Президент повернулся к Гарри. - Хотел сказать вам спасибо, что предложили Бейнса. Он был сегодня великолепен.

У президента есть некоторый вкус к преувеличениям, подумал Гарри.

Харли взял себе стул и спросил, как понравилась церемония. Гамбини выразил должное восхищение, хотя Гарри был слишком занят своими мыслями, чтобы сильно прислушиваться.

- Я рад, что вы пришли, - сказал президент. - Дело в том, что я собирался с вами связаться. Эд, Геркулес открывает интересные возможности, и меня очень интригует, что вы и ваши люди там делаете. Но вы же знаете, как я получаю информацию? Вы говорите с Розенблюмом, он еще с кем-то, пока не дойдет до самого верха в НАСА, а потом сюда, к Шнайдеру. - Имелся в виду Фред Шнайдер, честолюбивый советник президента по научным вопросам. - Когда наконец информация попадает ко мне, только остается гадать, какие вкрались искажения, что выпало, а что переврано. - Он написал телефон на бумажке из стопки, оторвал ее и протянул Гамбини. - По этому телефону вы можете связаться со мной в любую минуту. Если я не смогу подойти, я потом перезвоню. В любом случае звоните каждое утро, скажем, в четверть девятого. Я хочу быть в курсе того, что у вас делается. Вы меня понимаете?

- Да, мистер президент.

- Особенно я хочу знать о любом прогрессе в прочтении посланий. Я хочу знать, что за материал мы получаем. И меня интересует ваше мнение по поводу всех возможных последствий.

Почему-то от переданного телефона Гарри занервничал. В комнате было чуть слишком тепло.

- Вы продолжаете двигаться вперед? - спросил президент. - Отлично. Если так, может быть, вы мне расскажете, с чем вы пришли?

- Мистер президент, - нерешительно начал Гамбини, - мы работаем не так эффективно, как могли бы.

- Вот как? А почему?

- Во-первых, у нас слишком ограниченный персонал. Мы не смогли привлечь всех людей, которые нам нужны.

- Проблемы с оформлением? - понял Харли. - Я посмотрю, нельзя ли его чуть упростить. А пока, Эд, вы должны понимать, как тщательно нам надо охранять эту операцию. Я даже сегодня утром приказал присвоить код секретности посланию с Геркулеса. И к вечеру вам помогут с вопросами безопасности.

На лице Гамбини отразилось страдание.

- В этом и есть проблема, мистер президент! Мы мало что можем сделать, не имея возможности контакта с самыми разными специалистами. Оформление допуска занимает время, и мы не всегда можем знать заранее, кто нам будет нужен. Если надо ждать шесть месяцев, пока человек к нам придет, то и суетиться не стоит.

У Харли чуть заметно сжались губы.

- Я посмотрю, что можно сделать. Еще что-нибудь?

- Мистер президент! - произнес Гарри, нарушив обещание самому себе не высовываться. - Среди сотрудников проекта, в научных и университетских кругах есть сильное чувство, что мы не имеем права скрывать открытие Такого масштаба от общественности.

- А у вас какое чувство, Гарри?

Гарри посмотрел прямо в проницательные глаза президента.

- Я думаю, что они правы.

- Научные и университетские круги, - повторил Харли с почти незаметной досадой, - не должны иметь дело с китайцами. Или с арабами. Или со ста сорока карликовыми режимами, которые ничего так не хотят, как создать дешевое новое супероружие и подкинуть через забор на задний двор кому-нибудь, кто им не нравится. Если научные и университетские круги ошибутся, трупов не будет. У меня несколько другая ситуация, и от меня требуется осторожность. - Он зажмурился. - Кто знает, что может оказаться в этой передаче?

- Я думаю, - сказал Гамбини, ставя все на кон, - мы становимся малость параноидальными.

- Вы так думаете? Вам легко сделать такое предположение, Эд. Если вы ошибетесь… - президент передернул плечами, - подумаешь, важность! - Он закрыл шторы, отрезав солнце от комнаты. - Вы думаете, я не знаю, как мы при этом выглядим? Пресса считает меня фашистом, а Американское философское общество заламывает пальцы в тоске. Но где окажется это самое Американское философское общество, если мы запустим цепь событий, ведущих к катастрофе? - Харли вздохнул, и в этом вздохе была усталость, нерешительность, досада. Подобного выражения на публике Гарри на лице президента не видел. - И вам нельзя будет привлекать дополнительных людей, пока мы не убедимся, что им можно доверять. Если это потребует несколько дней или несколько лет, значит, так оно и будет. Мы сохраним содержание передачи для себя. Я вот на что могу для вас пойти: вы можете объявить о втором сигнале, можете обнародовать картинки - треугольники там и прочее. Но все остальное, то, что мы пока еще не можем прочесть, останется под крышкой.

Через час их с последними новостями встретил Маевский:

- Мы нашли теорему Пифагора!

Глава восьмая

Пресс-конференцию Гарри назначил на десять утра. Он заказал художнику несколько рисунков звездной системы Алтеи и приличный кусок вечера провел, помогая бурчащему Теду Паркинсону подготовить заявление, отрепетировать вопросы и обнародовать вводную часть передачи. Паркинсон, директор Годдарда по связям с общественностью, был очень недоволен. Как и многие участники проекта, он чувствовал, что его честность сильно страдает от того, как ведется дело. Не стесняясь, он отпускал комментарии насчет начальства, явно давая понять, хотя и не говоря прямо, что не исключает Гарри из этой презренной категории.

Но в настоящий момент искусство Паркинсона и его превосходные отношения с прессой были ценным капиталом. Он походя подпустил Гарри еще одну шпильку - что надеется, что эти отношения переживут наступающий день. Хотя прямо он уходом не угрожал, но у каждого, кто дал бы себе труд, могло сложиться такое впечатление.

Утром Розенблюм был явно не в духе.

- Приказ президента, - неопределенно объяснил Гарри, не вдаваясь в детали.

Директор фыркнул:

- И где я был, пока все это происходило?

- Не знаю, сэр. Я вам оставил сообщение на автоответчике. Розенблюм прищурился. Он нацарапал себе что-то для памяти, и его настроение несколько улучшилось.

- Это жуткий ляп, Гарри, - сказал он. - Но этот чертов дурак все равно сделает по-своему, кто бы ему что ни говорил. - Он сердито возвел глаза к потолку. - Ладно, никуда не денешься. Только пусть Тед постарается как можно короче.

Зал для прессы в центре для посетителей был бы слишком мал. Гарри захватил все свободные стулья, которые смог найти, и занял самый просторный из доступных залов в здании № 4. В зале сняли драпировку и повесили изображения клубящихся галактик, рядов антенн и взлетающих ракет. Почти вся задняя стена была уже покрыта четвертой картой каталога UHURU, где были показаны главные источники рентгеновского излучения в галактике. Паркинсон принес из гостевого центра несколько моделей спутников и ракет-носителей.

Закончив подготовку, Гарри объявил, что он удовлетворен.

- Надо будет оставить этот зал за собой, - сказал он Паркинсону, когда стали прибывать фургоны телевидения. - Он нам еще понадобится.

Уйдя к себе в кабинет, он погрузился в хозяйственные отчеты. Без нескольких минут десять он включил телевизор. Двое ведущих Эн-би-си строили догадки'насчет пресс-конференции в Годдарде и, не так чтобы к удивлению Гарри, предположили, что пришел второй сигнал.

Си-эн-эн гнала в эфир виды центра и пересказывала его историю. В конце показали клип с пресс-конференции президента на прошлой неделе. Ровно в десять камеры дали интерьер здания и входящего в зал Паркинсона.

Молодой директор по общественным отношениям производил именно то впечатление, которое Гарри хотел: моложавый, энергичный, с добродушным юмором, знающий и преданный делу. Слава Богу, не будет такого, как бывает на правительственных брифингах: чиновник монотонно зачитывает заявление и ныряет в заднюю дверь.

Рядом с трибуной стоял компьютер. . Паркинсон оглядел собравшихся, и журналисты притихли.

- Доброе утро, леди и джентльмены! - начал Паркинсон. - В час девять минут ночи на субботу «Скайнет» принял второй сигнал от звездной системы в Геркулесе.

Дальше он описал характеристики передачи, а потом бросил бомбу:

- Могу также сообщить вам, что нам удалось расшифровать относительно малую часть…

Дальше говорить было невозможно. Разразился пандемониум. Кто-то кричал, требуя разъяснений. Он говорит, что мы поняли, что передают инопланетяне? И что же они говорят? Будут ли опубликованы записи?

Паркинсон поднял руки и ждал тишины.

- Если вы меня еще немного потерпите, леди и джентльмены… - Он сбросил темп, томя аудиторию ожиданием. - Да, мы смогли прочесть небольшую часть передачи. Пока что это только начало: несколько математических символов и кое-какие известные теоремы.

- Какие именно? - спросила корреспондентка «Вашингтон пост».

- Общеизвестные. Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Такого сорта. Этот материал содержится в первом сегменте, или наборе данных, передачи. Сама передача в настоящий момент, по-видимому, завершена. Алтейцы ее разделили на четыреста семнадцать наборов данных. Вот этот, - Паркинсон показал диск, - представляется нам приветствием и инструкцией к дальнейшему. Здесь я должен сказать, что, несмотря на некоторые достижения, нам предстоит еще долгий путь, пока мы сможем прочесть текст.

Кто-то захотел узнать, передают ли алтейцы сигнал именно на Землю. Знают ли они, что мы здесь?

- Я был бы благодарен, если бы вы потерпели с вопросами, пока я не закончу, - попросил Паркинсон. - Но на этот я отвечу. Нет, они наверняка не знают о нас. Учтите, что сигналы отправлены очень давно. И очень издалека.

Смех в зале.

Он описал метод, который использовался для анализа двоичного кода.

- Неоценимую помощь нам оказал «Энтерпрайз».

Снова смех в зале, и напряжение спало. Гарри сомневался, стоит ли рассказывать этот эпизод, но Паркинсон настаивал, что именно такого рода красочная деталь вызовет отличную реакцию и настроит аудиторию дружелюбно. Тем не менее по традициям космического центра об индивидуальных заслугах не говорилось, и Гарри упустил свой шанс на бессмертие.

- А теперь, - сказал Паркинсон, - я покажу вам первые картинки, полученные с другой планеты.

Заранее подготовили видеоленту. Она занимала две минуты, и в ней показывались кубы и цилиндры из инструкции. Пока образы плыли на экране, Касс Вудбери театральным шепотом прокомментировала «контраст между обыденностью изображений и их невероятным значением».

Появилось изображение Сатурна. Аудитория удивленно загудела. Гарри в этот момент подумал, что создалась эмоциональная связь между человеческой расой и существами на том конце передачи.

Теперь на экране появилась фигура, напоминающая паука.

- А это что? - спросила седовласая женщина из «Филадельфия инкуайрер». По тону было ясно, что она считает это чьей-то шуткой.

- Мы не знаем, - ответил Паркинсон. - Это может быть что угодно. Дерево, схема проводки. И я думаю, что до конца работы мы найдем еще очень много такого, чего объяснить не сможем.

Хороший ответ. И все же Гарри овладело нехорошее чувство. При подготовке он подумывал исключить этот эпизод и сейчас пожалел, что не сделал этого.

Пресс-конференцию показали по всем каналам.

- Пришел второй сигнал, - сказал Холден Беннет на Си-би-эс.

Его профессорская манера - сосредоточенность, сухость, спокойствие - была включена до отказа. Если что-то и могло объяснить его господство в телевизионных новостях, то это умение соединить ощущение кризиса с впечатлением, что лично он видит куда дальше сегодняшних мелких последствий, зрит далекие синие вершины.

Недавно НАСА утвердила для себя эмблему - стилизованное изображение первого «Хаббла» с раскинутыми крыльями солнечных батарей. Сейчас эта эмблема сменила на экране ведущего.

- На судьбоносной пресс-конференции, которая закончилась несколько минут назад в Космическом центре Годдарда в Гринбелте, штат Мэриленд, - продолжал Беннет со своей великолепной дикцией, - официальные представители центра заявили, что получили вторую передачу из звездной системы Алтея в созвездии Геркулеса. Но на этот раз есть одно важное отличие.

Эмблема сменилась видом на комплекс с птичьего полета.

- Первый сигнал представлял собой всего лишь повторяющуюся последовательность, которая, согласно заявлению представителя НАСА Теда Паркинсона, должна была лишь известить нас, что среди звезд есть иная цивилизация. Но сейчас эта далекая цивилизация отправила нам настоящее послание. Аналитики НАСА уже сумели прочесть часть этого текста. - Изображение центра уступило яркой, величественно вращающейся галактике. - Так что же там такое? Эти исторические события в Годдарде наблюдала на месте наш корреспондент Касс Вудбери. Касс?

Ну и так далее.

В общем, освещение событий было сдержанным и даже преуменьшенным. На экране показывали кубы и треугольники, а приглашенные математики пытались предположить, что они значат. Показали шар с кольцами, и приглашенный астроном заявил, что это, несомненно, планета. Но гвоздем передачи была последняя конструкция, и все каналы показали ее в точности так, как она была выведена на монитор в Годдарде.

Эффект был страшноватый - в том смысле, в котором Гарри не предвидел. Предмет почему-то казался более четким, более зловещим. В одиночестве своего кабинета Гарри как-то сильнее его воспринял, чем тогда в лаборатории. Как будто это зрелище всколыхнуло первобытные эмоции со дна души.

Кроме того, арабская террористическая организация устроила взрыв в парижском отеле, а в профессиональном футболе разразился очередной допинговый скандал.

В конце сюжета ведущий Эй-би-си Мак-Катчен дал убийственный комментарий:

- В заключение сегодняшней пресс-конференции правительство распространило копии той части передачи, которую назвали «Набор данных - один». Остались еще четыреста шестнадцать наборов данных, о которых ничего не было сказано, кроме того, что они есть. В oтвет на вопрос по этому поводу Паркинсон заявил, что они будут обнародоваться по мере их перевода. Если перевести это двусмысленное заявление администрации на человеческий язык, получается вот что: этот исторический материал нам показан не будет, пока начальство не решит, что нам следует об этом знать.

Через десять минут позвонил Гамбини.

- Слушай, ты знаешь, что у нас тут творится?

- Где? Ты в лаборатории?

- Ага. Наверное, тебе стоит посмотреть.

Внутри у главного входа стояли двое, которых он никогда раньше не видал: мужчина и женщина. Пластиковые карточки на лацканах, большими черными буквами слово БЕЗОПАСНОСТЬ. У двери поставили устройство вроде металлоискателя в аэропорту, и на глазах у Гарри двух уходящих практикантов заставили через него пройти.

И еще висели две заметные надписи:

ВЫНОС КОМПЬЮТЕРНЫХ ДИСКОВ ИЗ ЗДАНИЯ ЗАПРЕЩЕН

И вторая:

ВНИМАНИЕ! ПОПЫТКА ВЫНОСА ДИСКОВ НАКАЗУЕМА СОГЛАСНО ФЕДЕРАЛЬНОМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ

- Кто вы такие? - спросил Гарри у женщины, которая казалась из двоих главной.

Она нахмурилась, будто он высказался не по делу, и глянула на свою карточку.

- Агент Харт, специальный отряд службы охраны президента. Чем могу быть полезна?

Ей было за сорок - высокая, темноволосая, с некоторыми следами былой привлекательности, съеденной не столько временем, сколько несгибаемостью.

- Что вы тут делаете? - грозно спросил Гарри. Она смерила его холодным взглядом:

- Могу я поинтересоваться, кто вы такой?

- Гарри Кармайкл, - ответил он, стараясь не брызгать слюной. - Я здесь…

- Мне известна ваша должность, мистер Кармайкл. - Она протянула руку назад, вытащила пластиковую карточку с надписью ВРЕМЕННОЕ и протянула Гарри. - Мы расположились в офисе безопасности главного входа. Там вам дадут постоянное удостоверение, которое вам придется всегда иметь при себе.

- По чьему приказу?!

- Я бы предложила вам спросить у них, мистер Кармайкл. Я не уполномочена отвечать на такие вопросы.

Кэтрин Хассон, секретарша, вышла из какого-то кабинета на первом этаже, кивнула Гарри, прошла сквозь металлоискатель и вышла. На площадке второго этажа появился Гамбини, помахал Гарри рукой и пожал плечами.

- Что это за штука? - спросил Гарри.

- Прибор для стирания компьютерных дисков, - ответила агент Харт. - Вносить их можно, но выносить нельзя.

- Вы не имеете права! - возмутился Гарри. Она пожала плечами:

- Поговорите с тем, кто здесь командует, мистер Кармайкл.

«Я здесь командую!» - хотел рявкнуть Гарри, но сдержался. Увидев, что Гамбини скрылся, он вынул сотовый телефон.

Через десять минут он уже был в кабинете Розенблюма.

- Привет, Гарри! Я как раз собирался тебе звонить и ввести в курс, что здесь происходит. - На диване сидел Пэт Мэлони, а большую часть софы занял какой-то афроамериканец в безупречном сером костюме. - Пэта ты знаешь, - сказал Розенблюм.

Мэлони кивнул. Он был тощий, мускулистый, с идеально подстриженными усами, в костюме-тройке и с постоянной гримасой отвращения на лице. Начинал он как агент по недвижимости - где вполне преуспел, но потом был избран в совет по водопроводу и канализации города Джерси и совершил карьерный взлет до специального помощника по безопасности в Белом доме.

Гарри пожал ему руку. Она была влажная.

Розенблюм повернулся к чернокожему.

- Дэйв Шенкен, - представил он незнакомца. - Из людей Пэта.

Шенкен оценивающе посмотрел на Гарри. Он был высокий, массивный, чисто выбритый, с тяжелым взглядом.

- Дэйв проведет с тобой сегодняшний день, - сообщил директор. - Ему надо оценить местные системы безопасности, чтобы внести свои предложения.

- Вообще-то, - небрежно бросил Шенкен, - мы уже рассмотрели вашу организацию безопасности. - Голос его был сух, как долго пролежавшая на солнце бумага. - Не хочу вас обидеть, Кармайкл, но не удивился бы, если бы отсюда спокойно вынесли телескоп.

- У нас нет телескопов, - ответил Гарри и повернулся к Мэлони. - Послушайте, давайте прежде всего поймем, что мы - не оборонное учреждение. Мы не храним секретов.

Мэлони покачал головой, показывая, что Гарри допускает фатальную ошибку.

- Дело в том, доктор Кармайкл, - сказал он, - что вы начнете хранить секреты, или мы передадим проект «Геркулес» туда, где это умеют делать.

- Я не доктор, - поправил его Гарри.

- Так вот, для сведения, - продолжал Мэлони, оставив поправку Гарри без внимания, - все материалы по проекту «Геркулес» являются секретными. Подробности вам сообщит Дэйв. Между прочим, нижний уровень лаборатории исследовательских проектов заменен, так что вы теперь сможете работать и здесь.

- Заменен?

- Мы ограничили доступ, - сообщил Шенкен. - И кое-какие конструктивные переделки вносим в здание.

Мэлони оперся на край массивного директорского стола.

- Кроме того, - добавил он, - мы сейчас проверяем ваших служащих. По указанию президента мы предоставили временный допуск гражданам США. Возможно…

- Погодите! - перебил Гарри. - Здесь не все граждане США. У нас есть канадцы, британцы, пара немцев. Один русский.

- Уже нет.

У Гарри пульс заколотился чаще. Он посмотрел на Розенблюма, а тот подавал ему знаки не гнать волну.

- Мне очень жаль, - продолжал Мэлони. - Я знаю, что это может создать неудобства, но всех, кто не из США, вам придется заменить.

- Мы не можем… - начал Гарри.

- Это не от меня зависит, доктор Кармайкл. - Он развел руками. - Я только следую правилам.

Шенкен достал переплетенный том и протянул Розенблюму.

- Мы бы просили вас это прочесть, - сказал он. - Каждый участник проекта «Геркулес» получит такую книгу. Здесь правила работы с секретными сведениями. Описаны обязанности руководства и служащих и наказания за несоблюдение правил.

- У нас же есть служба безопасности! - возмутился Гарри. Мэлони с интересом рассматривал столешницу.

- Она недостаточно подготовлена. Он повернулся к Розенблюму. - С этой минуты всей работой службы безопасности будет руководить Дэйв.

- Понимаю, - ответил Розенблюм.

- Хорошо. - Взгляд Мэлони обратился на Гарри. - Доктор, постарайтесь понять. Изменился сам характер работы. Речь не идет о выписывании талонов на парковку или о выводе пьяного из гостевого центра. В вашем распоряжении жизненно важная информация, которую необходимо охранять от целенаправленных действий иностранных разведок. Что вы будете думать - это ваше дело, но попытайтесь понять, что это не игрушки.

Он кивнул Шенкену, который явно принял команду.

- Ситуация меняется быстро, - продолжал Мэлони, - и при настоящем положении вещей в Годдарде имеются серьезные провалы системы безопасности. Я не был бы честен до конца, если бы не сообщил вам заранее, что собираюсь рекомендовать прекращение работ и их перенос.

- Перенос? наконец среагировал Розенблюм. - Куда?

- Вероятно, в Форт-Мид. А тем временем мы постараемся здесь прикрыть все дыры.

- Они могут такое сделать? - спросил Гарри у Розенблюма.

- Это необходимо сделать, - ответил директор и обратился к Шенкену: - Дайте мне знать, что вам понадобится.

Мэлони кивнул и глянул на Гарри.

- В общем, мы друг друга поняли, Кармайкл: мне все это нравится не больше, чем вам. Я понимаю ваши проблемы и постараюсь не создавать трудности сверх самых необходимых. Но доступ к проекту мы будем контролировать, а от вас я ожидаю полной готовности к сотрудничеству.

В этот вечер Гарри и Пит Уиллер ужинали на вилле Римфорда в секции для почетных гостей за геохимической лабораторией. Пока жарились бифштексы и пеклась картошка, они пили холодное пиво и обсуждали катастрофу со службой безопасности. Римфорд не разделял негодования своих собеседников.

- Это неизбежно, - заметил он. - Кто знает, что там есть? Вы действительно хотите дождаться, что какой-нибудь сумасшедший диктатор научится делать водородную бомбу?

Гарри уже позвонил всем не-гражданам США, чтобы сказать об отказе от их услуг с этой секунды. Некоторые из них были служащими НАСА, и их переводили на другую работу. Трое были консультантами, которым просто заплатили и отпустили на все четыре стороны.

- Ты не волнуйся, - успокоил его Уиллер. - Они это поймут.

К тому времени, когда мясо было готово, разговор снова вернулся к занимавшей всех теме.

- В общем, дела идут неплохо, - ответил Римфорд на вопрос о том, как движется перевод. - Числа мы уже можем прочитать, и некоторым байтам, складывающимся в картину, мы пока что дали рабочие обозначения.

Некоторые из этих символов - управляющие. То есть мы почти уверены, что они выполняют работу модификаторов или союзов в грамматике. Другие что-то обозначают, и мы начинаем кое-какие из них понимать. Например, мы выделили термины, означающие «магнетизм», «система», «гравитация», «окончание» и еще некоторые. Остальные термины должны переводиться, потому что помещены в знакомые уравнения или формулы. Но не переводятся.

- Понятия, для которых у нас нет эквивалентов? - предположил Гарри.

- Может быть, - усмехнулся Уиллер. Темнело; еду вынесли на веранду и сели при настольной лампе. - Насколько они нас опередили, если могут делать такое, как мы видели? И найдется ли у нас что-нибудь общее?

- Мы уже знаем, - заметил Гарри, - что математика, геометрия у нас общая.

- Конечно, - нетерпеливо отмахнулся Уиллер. - Как может быть иначе? Нет, я думаю об их философии, об этических стандартах. Меня заинтересовал ващ рассказ о страхах Харли насчет содержания передачи. - Уиллер посмотрел на Римфорда. - Может, вы правы насчет этих ребят из безопасности. - Налив себе пива, он решительно осушил кружку. - Но я боюсь, он не о том беспокоится. Не так я боюсь технологии, которую мы можем обнаружить, как яда иного рода.

- Культурные ценности…

- Вот именно. И допущения, которое мы можем сделать: что раз они настолько нас старше, то у них есть монополия на истину.

Римфорд поглядел в стекло на угасающий свет.

- Знаете, - сказал он, - до сигнала с Геркулеса я считал, что мы одиноки. Меня убеждал парадокс Ферми. Будь в галактике жизнь, она не могла бы не наполнить небо сигналами. Если бы другие цивилизации существовали, то было бы свидетельство их существования.

Уиллер подцепил вилкой последний кусок бифштекса, рассмотрел его в свете лампы и доел.

- Как-то ночью ехал я через Роанок, - продолжал Уиллер, - и мне стукнуло в голову, почему может не быть такого свидетельства. - Разговаривая, он жевал печеную картошку. - Есть ли корреляция между интеллектом и сочувствием?

- Есть, - ответил Гарри.

- Нет, - сказал Уиллер. - Если и есть, то отрицательная.

- Я так и думал, что консенсуса не получится. - Римфорд развел руками в сторону неба. - Я бы согласился с Питом.

- А к чему это вы? - спросил Гарри.

- Любое общество, у которого хватит ума пережить ранний технологический период, должно заключить, что даже знание о том, что оно существует, произведет на возникающую культуру разрушительное действие. Ведь мы до этого додумались? Это же оказывается главным выводом «Звездного пути». Кто знает, что может сделать знание, например, с религиозными основами общества?

- Мысль известная, - сказал Уиллер. - Но вы предполагаете, что мы сейчас слышим сообщение от некоей культуры, активно злонамеренной. Она радуется, что разрушает общества, которые никогда не видела. И не увидит.

- Это может восприниматься как религиозный долг, - сказал Римфорд несколько ехидно.

Уиллер кивнул, не попадаясь на крючок.

- Меня бы это не удивило.

- Есть объяснение получше, - предложил Гарри. - Старая мудрость: никогда не приписывай злонамеренности то, что легко объяснить глупостью.

- Кретины, обладающие технологией своих гениальных предков, - заключил Римфорд. - Вот это действительно интересная мысль.

Он разлил пиво по кружкам и уставился на лес за окном.

- Но есть одна вещь, которую мы должны учесть. Мы знаем, что передатчик в Геркулесе - продукт невероятно сложной технологии. Что случится с нами, если мы технологические знания миллионов лет получим за одну ночь? - Лицо его не было видно в тени. - Пит говорил о философских проблемах, которые могут возникнуть. Вот вариант: в конце девятнадцатого столетия некоторые физики утверждали, что в их науке уже нечего открывать. С их точки зрения, осталось только кое-что домерить и занести в каталог. Весьма интересная концепция, и недавно она вновь выявилась. Конец науки. Прорыв к Общей Теории Всего, и дальше уже делать нечего. И что будет с нами, со всеми нами, если это вдруг произойдет? Если нам вдруг просто расскажут, как все устроено, и нам нечего будет больше делать?

Гарри нашел себе раскладной стул и блаженствовал в нем, поставив пиво рядом на стол.

- Большинства людей это просто не коснется, Бейнс. В основном мы хотим спокойно выплачивать кредит и смотреть телевизор. И только горстка смутьянов будет поднимать шум, потому что больше не нужны будут суперколлайдеры.

Римфорд хмыкнул и посмотрел на часы.

- Может быть, мы на пороге открытия истинной природы времени. Только мы его не откроем. Нам все объяснят алтейцы. - Он покачал головой. - Я думаю, что эти паразиты, если такое сделают, очень злобные. И трудно поверить, что они не будут ведать, что творят.

- Может быть, - сказал Уиллер, - в такой вечер имеет смысл поискать другой предмет для размышлений? Например, сыграть в бридж?

- Хорошо бы, - вздохнул Римфорд, - но я сегодня договорился на интервью. Эн-би-си собирает несколько человек поговорить о передаче. В студии где-то в округе Колумбия.

- Следи, что говорить будешь, - напомнил Уиллер. - А ты как, Гарри?

Гарри последнее время не любил вечера пятницы, и перспектива безболезненно провести один из них казалась привлекательной.

- А мы найдем еще двоих?

- Я знаю, где можно набрать полный стол, - ответил Уиллер. - В аббатстве всегда найдется пара ребят, готовых сыграть.

Преподобный Рене Сандерленд, отец-настоятель, играя против трех без козырей, удивил Гарри в самом начале вечера, сбросив на открывающий ход туза треф. Почти сразу же, перехватив ход бубновым королем, Сандерленд поймал даму и десятку треф Гарри на короля и валета своего партнера, передавая ему ход для розыгрыша длинной трефы. Без трех. Гарри оглянулся посмотреть, нет ли у него за спиной зеркала.

И это было только начало.

- Они смухлевали, - пожаловался Гарри Питу Уиллеру во время перерыва на кофе с булочками. - Он никак не мог этого знать, они семафорили. Он сделал с полдюжины таких ходов, которые нельзя было сделать, не зная расклада.

Уиллер и Гарри уже отстали на семь тысяч очков.

- Если бы здесь был доминиканский монастырь, - ответил Уиллер, - ты бы еще мог быть прав. Послушай, Гарри: Рене очень хорошо играет. И совершенно не важно, с каким партнером. Бывало, что напротив сидел я, и он действовал точно так же. Он всегда играет так, будто все карты видит насквозь.

- И как ты это объясняешь? Он сам что говорит? Уиллер улыбнулся:

- Он говорит, что это награда за его преданность Святой Деве.

Вторая половина вечера оказалась ничуть не лучше. Гарри внимательно следил за партнером Сандерленда - скрипучим братом с пустыми глазами, ловя признаки тайных знаков. Но видел только нервный тик, который был, безусловно, случаен.

Он даже долго рассматривал колоды, но все рубашки были одинаковы.

Общий зал был пуст, если не считать игроков в бридж, пожилого священника, читающего газету перед телевизором, где шло какое-то дурацкое ток-шоу, которое никто не смотт рел, и еще кто-то склонился над паззлом-мозаикой.

- На выходные все уходят? - спросил Гарри без особого интереса.

Сандерленд только что доиграл малый шлем.

- Это почти вся наша община и есть, - ответил он. Уиллер поднял глаза от листка с записью очков:

- Гарри, ты хотел бы купить себе кусок земли у залива?

- Неужели он действительно продается? Сандерленд кивнул.

- Не может быть, чтобы до такого дошло.

- Времена не очень хорошие, нам это место больше не нужно.

- Вы серьезно?

- О да.

- А с вами что будет, Рене?

- Снова под ярмо, наверное. К сожалению, у нас у всех нет такого образования, как у Пита.

- Или такого таланта, - вставил монах.

- И это тоже. Как бы там ни было, где-то через год я, наверное, снова буду учителем в Филадельфии.

- Вас должны были бы послать в Лас-Вегас, - заметил Гарри.

- Пит, - вдруг неожиданно серьезно спросил Сандерленд, - что происходит в Гринбелте? Ты связан с этим радиосигналом?

- И весьма, - ответил Уиллер. - Мы оба работаем в проекте «Геркулес». Но мало что осталось такого, что еще не обнародовано.

- Но там действительно кто-то есть?

- Да. - Гарри взял лежащую слева от него колоду и стал сдавать.

- И на что они похожи?

- Мы не знаем.

- Они похожи на нас?

- Мы не знаем, - повторил Уиллер. - Но я сомневаюсь. К концу вечера Гарри и Уиллер что-то отыграли, но даже уважения к себе не восстановили.

Потом, гуляя над обрывами, они вдвоем, священник и чиновник, говорили мало - слушали море и ветер. Было прохладно, и оба они кутались в пальто.

- Жаль будет все это потерять, - сказал Гарри. - У ордена никак не получается сохранить землю?

Луна стояла низко над водой, и когда Гарри поймал нужный наклон головы, луна скрылась за высокой тощей фигурой Уиллера, осветив его туманной аурой.

- Другой земли у нас нет, - ответил священник. Гарри отвернулся от залива, подставив ветру спину. Сверху нависали два здания, похожих на замки, и только кое-где светились на них желтые прямоугольники. Темные деревья шевелились, неутомимо шепчась о двух ночных наблюдателях. Такой лес мог бы тянуться до края планеты.

- Вот в таком месте, - сказал Гарри, - я бы и ожидал встретить что-нибудь сверхъестественное.

Уиллер засмеялся:

- Так Рене действует на людей. Ладно, каково бы ни было духовное воздействие этого поместья, расходы оправдать мы не можем. - Он поежился. - Пошли обратно?

Несколько минут они шли молча по мощенной плоскими камнями тропе. В дальнем ее конце Гарри увидел деревянные ступени, ведущие к воде.

- Кстати, я хотел сказать тебе спасибо за приглашение провести здесь уик-энд с Джулией.

- Не за что. Всегда рады помочь.

Они вышли на гравийную дорожку, миновали группу вязов и срезали угол к заднему входу, где обрадовались теплому воздуху.

- У нас были проблемы, - сообщил Гарри. - Мы вышли погулять вдоль обрыва и попали под грозу. - Он усмехнулся. - Промокли до нитки.

- Рад слышать.

- Полночи проторчали в лодочном сарае.

- Я знаю этот сарай, - ответил Уиллер. Гарри несколько повеселел.

- Отличное место. Я имею в виду сарай. Похоже, туда последние двадцать лет никто не заходил.

Уиллер не ответил.

- Мы когда-то с Джулией говорили, каково было бы жить на острове, вдалеке от всего и всех. И многое к этому склоняет. Я думаю, если бы мы как-то могли отрешиться от остального мира… - Гарри оглянулся через плечо, в темноту. - Как бы там ни было, а на несколько часов я свой остров получил.

Выдержки из проповеди прп. Бобби Фримена на воскресном телевизионном богослужении (полный текст можно получить бесплатно в Американском христианском союзе).

Глава девятая

Кардинал Джордж Джесперсон пришел к должности епископа как консерватор в бурные времена. Он заработал себе репутацию сильного и открытого приверженца Ватикана и «старой» церкви. Его выступления по животрепещущим вопросам целомудрия священнослужителей, противозачаточных средств и роли женщин всегда звучали блестяще и не остались незамеченными в Риме. Главный шанс представился ему в борьбе с Петером Леезенбаргером, немецким теологом-реформистом, по вопросу об авторитете священноначалия. Леезенбергер утверждал примат личной совести над вековой мудростью церкви. А его расходящийся как пожар бестселлер «На камне сем» грозил вызвать вторую революцию среди верных католиков Америки.

Ортодоксальные церковники настаивали, что книга должна быть формально предана проклятию, но папа рассудил мудрее, по мысли кардинала Петерсена, указав, что его одобрения книга не получила. И кардинал, тщательно избегая любого упоминания о «На камне сем», подкрепил папское решение рядом хорошо обоснованных статей, которые подхватила даже та католическая пресса, что традиционно была Ватикану враждебна. Леезенбаргер ответил в столбцах «Нейшнл католик рипортер», ставшей после этого ареной бортовых залпов обоих участников. В результате Джесперсон вышел безусловным победителем в глазах всех, кроме самых пристрастных наблюдателей. Он был объявлен несомненным наследником Джона Генри Ньюмена, в то время как Леезенбаргеру была отведена роль неудачника Кингсли.

В отличие от других американских кардиналов, занятых собственным выживанием в век падения доходов и влияния, Джесперсон рано понял, что способ защиты истинной веры в Соединенных Штатах никакого отношения не имеет к долговременным ссудам, экономии или заманиванию верных гитарами и подложной теологией Ватикана II. Он занял наступательную позицию.

- Мы - свидетели о Христе, - сказал он совету священников. - У нас есть Новый Завет, мы поддерживаем сильные семейные связи, Бог у нас на наших алтарях. Вопросы, разделяющие нас, не просты, но это все же вопросы средств, а не целей.

Наверное, он был лучшим психологом, чем любое облеченное властью лицо Ватикана: их он раздражал умением сочувственно слушать тех, кто с ним не соглашался.

И таким образом он в удивительной степени сумел размыть либеральное движение в американской церкви. Многим его лидерам он и тогда, и потом казался их самым сильным союзником.

Но в эту пятницу вечером, когда сообщения из Годдарда еще звенели по всей стране, перед ним встала новая проблема. И потому он собрал свой причт, Дюпре, Кркса и Барнега-та, и удалился с ними в свое святилище.

- Джентльмены, - сказал ол, опускаясь в мягкое кожаное кресло, - нам надо обдумать, что происходит. И надо подготовить наших людей, чтобы они не испытали слишком сильного потрясения. Насколько я понимаю, грядет серьезное испытание веры. Совершенно не похожее на все, что было на нашей памяти. Во-первых, мы должны обдумать, в чем состоят опасности; во-вторых, какой реакции мы можем ожидать от нашей паствы; и в-третьих, какую позицию должны мы занять, чтобы ограничить вред.

Филипп Дюпре был существенно старше всех присутствующих. Он служил кардиналу пробным камнем, неизбежным автором провокационных комментариев, которые изменяли угол зрения на конкретный вопрос. Не отличаясь творческими способностями, он обладал хорошим слухом на чушь, от кого бы она ни исходила, даже от кардинала.

- Здесь нет проблемы, - мог сказать он, - разве что наша реакция ее создает.

Сегодня он слушал молча, пока излагались вопросы, потом глянул на Кокса и воспринял его молчаливый жест как приглашение говорить.

- Мне кажется, ты переоцениваешь вопрос, Джордж, - сказал он. - Я не вижу реальной связи между этим делом в Годдарде и нами.

Джек Кокс чиркнул длинной деревянной спичкой и разжег трубку. Он был бухгалтером-контролером, благоразумным инвестором, но притом человеком, который, по мнению кардинала, рассматривал спасение души как последовательность операций по вкладу.

- Фил прав, - сказал он. - И все же, в зависимости от занятой нами позиции, могут возникнуть неудобные вопросы.

- Например? - спросил Дюпре с искренним недоумением.

Ли Барнегат, пожилой мужчина, чьи безмятежные голубые глаза скрывали первоклассного администратора и переговорщика, снял орденскую цепь и положил ее на подлокотник.

- Есть ли душа у инопланетян?

Хмурое лицо Дюпре медленно расплылось в улыбке.

- Не все ли нам равно?

- Если мы по-прежнему принимаем Аквината, - сказал Кокс, - то способность абстрагироваться от материи, способность мыслить непреложно определяется как бессмертная душа.

- А насколько приложимо учение Христа, - спросил кардинал, - к существам, не рожденным от Адама?

- Брось, Джордж, - возразил Дюпре. - Мы больше не привязаны к Эдему. Пусть на эту тему волнуются библейские фанатики.

- Хотелось бы, - сказал Джесперсон. - Но я думаю, у нас тоже полно уязвимых мест. - Несмотря на свои полета, кардинал выглядел так же молодо и свежо, как в годы семинарии. - Вы видели картинки из передачи? Одна из них очень отличается от других.

Барнегат кивнул.

- Ты про ту, где что-то вроде картины Дали. Обычное безмятежное спокойствие кардинала стало поверхностным. Он явно был взволнован.

- Да. Есть предположение, что это - автопортрет, В любом случае я рад видеть, что вас это не шокировало. Надеюсь, что люди, которые придут в воскресенье в собор, разделят ваше спокойствие.

- А почему нет? - спросил Дюпре.

- Человек создан по образу и подобию Бога. Хотя есть причины усомниться в этой простой истине, если посмотреть на современную уличную публику. Но таково учение, неколебимое и вечное. И что же нам сказать об этих существах, которые, как напомнил нам Джек, сами должны обладать бессмертной душой?

Последние слова кардинал произнес с расстановкой, подчеркивая их значимость.

Дюпре неловко поерзал. Точно такое же выражение лица было у него, когда кардинал на последнем заседании предложил совету священников принять еще большую терпимость.

- Надеюсь, - сказал он, - что мы не собираемся все это принимать всерьез. Я определенно не готов поверить, что эта штучка из палочек есть портрет создания, обладающего душой.

- Вероятно, нет, -,, согласился Джесперсон. - Но я не думаю, что это важно, потому что, если можно верить экспертам, когда мы встретим инопланетян, они будут совсем не похожи на нас.

- Но ведь, - возразил Барнегат, - сходство, о котором говорится в учении, духовно, а не телесно. Бог не обладает подобием какому-либо физическому созданию.

- Разумеется. Но даже при этом многие могут найтись среди мирян, чья вера подвергнется суровому испытанию при мысли о спасении, общем, скажем, с переростками-насекомыми. - Кардинал осмотрел своих приближенных, коротко остановив взгляд на каждом. - Что мы скажем, если их передача покажет нам, что они, по нашим меркам, по меркам Нового Завета, - полностью безбожны и аморальны?

- В этом я не вижу проблемы, - ответил Барнегат. - Род человеческий отпал от благодати. И нет причины, чтобы другая его версия, если можно ее так назвать, не поступила аналогично. Просто еще одно падшее создание.

- То есть, - улыбнулся Дюпре, - у Бога полоса неудач. Кардинал вздохнул.

- Какова же должна быть наша позиция при встрече с существами, обладающими состраданием и очевидной мудростью, которые после миллиона лет изучения проблемы решили, что Бога нет? С созданиями, которые отказались верить в Него намного раньше, чем Иисус сошел на Землю? Даже до Авраама?

Дюпре задумчиво произнес:

- Джордж, я думаю, здесь говорит недостаток нашей собственной веры. Не может быть нам дано такого откровения, которое поставит под вопрос то, что мы знаем воистину. В конце концов, нас ведь никогда не волновало, что думают в Индии.

- Это звучит весьма и весьма резонно, - согласился Барнегат. - Если эти создания так не похожи на нас, как предполагает эта фигурка из палочек, то вряд ли кому-нибудь будет интересна их теология. Если они признают авторитет универсального божества - отлично. Проблемы нет. Если же не признают, то Фил наверняка прав. Их можно просто не брать в расчет.

- Давайте я изображу адвоката дьявола, - предложил Кокс, - и задам несколько вопросов, которые могут прийти людям в голову после размышлений на эту тему. Каждый ли разумный вид во Вселенной подвергается испытанию, как подвергался ему Адам?

- Не надо говорить всерьез об Адаме, - перебил Дюпре.

- Тогда род человеческий. В этом мы готовы согласиться? Все мы были испытаны и испытания не выдержали. В этом же и смысл воплощения Бога в Христе?

Кардинал кивнул, давая знак продолжать.

- Некоторые не выдержали испытания, - заключил Кокс, - но, предположительно, некоторые должны были выдержать.

- Может быть, они не подвергались ему? - предположил Барнегат.

Дюпре прикрыл глаза, обдумывая гипотезу.

- Это выглядит нечестно, - сказал он.

- Не по-американски, - уточнил Кокс.

- Хорошо, - подытожил Дюпре. - Кто-то выдержал испытание, кто-то не выдержал. Говори дальше.

- Ценой провала была смерть.

- Понимаю, к чему ты ведешь, - сказал кардинал. - У тех, кто выдержал испытание, сегодня должны быть бессмертные тела.

Дюпре закашлялся.

- Нам нужна логическая цепочка, не приводящая к бессмертному виду. Вряд ли кто-нибудь будет воспринимать такие утверждения всерьез. Ничто в природе бессмертным быть не может.

- Смерть, - продолжал настаивать Кокс, - есть расплата за грех. Либо среди звезд есть бессмертные, либо испытания не выдержал никто. И я предполагаю, если верно последнее, что испытание - фальшивое.

Наступило короткое молчание.

- Если, - заговорил Барнегат, - мы отринем подлинность испытания…

- То мы отринем и подлинность Искупителя, - договорил кардинал. - Джентльмены, вот такие вопросы меня й волнуют. А ведь они наверняка возникнут, когда будет разыгрываться это дело.

Дюпре был явно обеспокоен.

- Трудно это все прожевать, Джордж. Я думаю, лучший для нас образ действий - не говорить ничего, просто спускать на тормозах. Или ждать указаний из Ватикана. Пусть они разбираются. Если это станет вопросом, то будет и пастырское заявление.

- И ты думаешь, - спросил Кокс, - у них есть ответы получше наших?

- Не в этом дело, - возразил Дюпре.

- Именно в этом, - сказал кардинал. - Мы здесь не для того, чтобы перекладывать с себя ответственность. Нам нужен ответ, который охранит веру людей в этой епархии, тех людей, которые будут искать ответа. Если мы скажем не то, что надо, и не тогда, когда надо, можем оказаться по пояс в яме с крокодилами.

Даже в глубине покоев кардинала слышен был щелчок включившегося отопления. Дюпре рисовал фигурки в блокноте на краю стола. Сейчас он отложил ручку.

- Кто-нибудь помнит отца Балконского? - спросил он. - Кажется, нам грозит опасность повторить его пример.

- А кто такой отец Балконский? - спросил Барнегат. У Джесперсона весело сверкнули глаза.

- Он преподавал апологетику в Сен-Мишеле. Метод у него был такой: сформулировать какое-либо классическое опровержение веры - проблему зла, свободной воли, Божественного предвидения, чего угодно. Потом он начинал громить этот тезис, опираясь более или менее на св. Фому. Проблема была в том, что у него гораздо убедительнее получались опровержения веры, чем контраргументы. Довольно много семинаристов жаловались, у других возникали преждевременные сомнения о вере, а некоторые вообще уходили из Сен-Мишеля. Из Церкви, насколько я знаю, тоже.

- Если у нас не будет цельной и убедительной позиции, - сказал Кокс, - то мы можем посеять те самые сомнения, которые хотим отвести.

- И надо помнить еще кое-что, - добавил Кардинал. - Нам совершенно не нужна теологическая позиция, которая впоследствии станет доказуемо ложной.

- Или хуже того, - подхватил Дюпре. - Смешной.

- Я согласен с Филом, - заявил Барнегат. - Давайте ограничимся общим заявлением, что из Годдарда не может исходить ничего такого, что не предусмотрено заранее учением Церкви. Просто краткое заявление для широких масс.

Кардинал прикрыл веки. Серебряный наперсный крест сверкнул в лучах настольной лампы.

- Джек?

- Это было бы благоразумно.

- А я не столь уверен, - возразил Дюпре. - Не могу себе представить лучшего способа встревожить людей, чем сказать им, что волноваться не о чем.

На минуту воцарилось молчание.

- Может быть, - предложил Барнегат, - не следует вообще делать заявлений, пока не будем точно знать, с чем имеем дело. В приходы сообщим, что причин для тревоги нет. Всем, кто будет задавать вопросы, по крайней мере на данном этапе, мы просто предложим иметь веру, пока все не прояснится само.

Кардинал кивнул.

- Мне это не очень по душе, но таков, думаю, самый безопасный образ действий. Есть серьезные возражения?

- Это действительно лучший подход, - согласился Дюпре. - Люди будут верить, что бы ни случилось. - Он улыбнулся Коксу: - А нам остается лишь следовать их примеру.

- Значит, решено. Составим черновик письма главам приходов, строго конфиденциально. Ты его напишешь, Джек. Вырази нашу озабоченность. Дай инструкцию в ответ на вопросы говорить, что вера есть послание Бога человеку и ничего общего не имеет с внешними воздействиями. Сами священники этот вопрос поднимать не должны.

Оставшись один, кардинал еще долго сидел молча, погрузившись в кресло. До недавнего времени иные миры, о которых он думал, не имели физической природы. Но с тех пор, как правительство начало слушать звезды, у него было время задуматься о последствиях. И когда двумя годами раньше наблюдения над ближайшими солнечными системами привели к выводу, что человек одинок в создании Божьем, кардинал испытал облегчение.

Но вот теперь - вот это.

Когда я смотрю в небеса Твои, на дело рук Твоих, на луну и звезды, которые Ты поместил там, - что есть человек, что Ты должен думать о нем, или сын человеческий, чтобы Ты о нем заботился?

Доктор Арлай Паккард поправил на носу бифокальные очки и разложил на кафедре приготовленную речь. Это было его третье выступление перед обществом каролингов. В предыдущие разы он отличился, открыв существование дневника, который вел слуга Юстиниана Первого, где в деталях описывалась реакция императора на Ипподромный бунт; и документ, написанный рукой Григория Великого, направленный против турок и призывающий употреблять против них арбалеты. Сейчас он заранее дал понять, что в этом году у него тоже есть для общества интересный сюрприз.

И потому аудитория была в состоянии напряженного интереса. Паккард с удовольствием отметил присутствие Перро из Тампля, Дюбая и Комменеса из Принстона, Обюшона из Ла-Салля. И сказать, что сам Паккард не испытывал радостного подъема, значило бы недооценить ситуацию. Богатые венские гардины у него за спиной скрывали стеклянный сосуд с голографической копией письма Джона Виклифа ранее неизвестному стороннику, и в этом письме сообщалось о намерении создать английский перевод Библии. Письмо было найдено в каком-то лондонском сундуке всего несколько месяцев назад - в имуществе умершего галантерейщика, который сам не знал, чем владеет.

Паккард на кафедре сделал паузу, давая Таунсенду Харрису отойти назад после вступительных слов и в это время изучая текст и давая нарасти напряжению. Когда же он поднял глаза от бумаги, то неожиданно увидел, что Аллен Дюбай встал с места.

- Пока мы не начали, Алрай, - сказал Дюбай извиняющимся тоном, - я бы хотел сказать несколько слов по другой теме, но довольно срочной.

Неформальная манера всегда была фирменной маркой каролингов, но откровенной грубости они терпеть не собирались. Сидящий в переднем ряду Олсон буркнул довольно громко что-то насчет то ли филистимлян, то ли филистерства, а остальные повернулись к Дюбаю с видимым неудовольствием. Паккард, сумевший сохранить невозмутимость, хотя и чуть поджал губы, слегка наклонил голову и отступил от кафедры в сторону.

Какой-то был любопытный оттенок цвета лица у Дюбая - может быть, от солнечного света, прошедшего через цветное стекло витража с изображением Беатрисы Фалькенбергской. Или тому были внутренние причины более обыденной природы - во всяком случае, он казался явно не в себе. Жидкие волосы растрепаны, галстук съехал набок, кулаки агрессивно засунуты в карманы твидового пиджака.

- Я очень сожалею, что прервал доктора Паккарда, который знает, что я не сделал бы этого из-за пустяков, - произнес Дюбай, пробираясь от своего места в задних рядах к центральному проходу и потом быстрым шагом направляясь к кафедре.

- Сядьте, Дюбай! - проревел голос из переднего ряда, знакомый всем голос Гарви Блэкмена, палеонтолога из университета Виргинии, чей интерес в обществе каролингов был скорее социальным, нежели профессиональным. Он неровно дышал к другому члену общества, юной специалистке по древностям из Тампля.

Арт Хассель, специалист по Фридриху Барбароссе, вскочил на ноги.

- Сейчас не время для политики! - закричал он сердито, из чего все поняли, что он уже пытался отговорить Дюбая от этой выходки.

- Леди и джентльмены! - Дюбай протянул руки ладонями вперед, прося тишины. - Прежде всего я хочу поблагодарить доктора Паккарда за то, что он уступил мне…

- Не уступил, а ты его спихнул! - крикнул чей-то голос.

- …уступил мне микрофон. Я уже говорил частным образом со многими из присутствующих, и мы одинаково были встревожены и раздосадованы событиями последнего времени. Послание Геркулеса принадлежит нам всем, а не только правительству и не привилегированному меньшинству. И если кто-то должен осознать значение момента, то это мы…

- Хватит, Дюбай! - крикнул Таунсенд Харрис, вставая с председательского кресла. - Вы нарушаете порядок!

Но Дюбай гнул свое:

- И потому я предлагаю, чтобы мы сделали заявление… Харрис схватил его за рукав и попытался стащить с кафедры.

Тогда справа в первом ряду величественно поднялся Эверетт Тартаковер, высокий седеющий археолог из университета штата Огайо.

- Минутку. - Он ткнул в сторону Харриса скрюченным пальцем. - Я не одобряю методов доктора Дюбая, Харрис. Но в его словах есть смысл.

- Тогда пусть внесет предложение в оргкомитет! - отпарировал Харрис, продолжая бороться с Дюбаем.

- Й когда его рассмотрят? На следующий год?

Грейс Мак-Эвой, куратор университетского музея, поинтересовалась вслух, не умнее ли будет сначала хоть что-то узнать о содержании передачи с Геркулеса.

- В следующем месяце, - сказала она, - мы планируем электронное совещание…

Слева разразился хор воплей. Радакай Мелис из Бангкока вспрыгнул на просцениум и призвал к порядку. Когда наступил порядок или его подобие, он проклял экономическую политику Соединенных Штатов и их роль в непрекращающейся эксплуатации угнетенных народов Азии. Харрис, успевший оттащить в сторону Дюбая, бросился к Мелису.

Паккард воспользовался моментом, чтобы вернуться к микрофону.

Тут вскочила женщина в задних рядах, которую Паккард вообще никогда не видел.

- Если предоставить все доброй воле и человечности этого правительства, -г заорала она, - то мы никогда не узнаем правды! И сейчас уже может быть поздно! Мы теперь будем вечно задавать вопросы и гадать, какие еще важные куски от нас утаили, потому что какой-то бюрократ у себя в кабинете решил, что для национальной безопасности они представляют угрозу! Я вам скажу, в чем настоящая угроза: в сокрытии правды!

Все уже повскакали с кресел, и крик стал всеобщим. Где-то в восьмом ряду завязалась потасовка, выплеснулась на просцениум, поглотила стол председателя и накрыла Дюбая.

Единственный присутствующий журналист из «Эпистемолоджикал ревью» получил свой звездный час.

Паккард, умеющий понять, когда дело проиграно, несколько секунд грустно посмотрел на это зрелище, получил локтем в глаз, вышел за гардины, открыл витрину, вытащил письмо Виклифа и вышел через задний выход.

Н = .000321 у/1t/98733533y

Что ж, подумал Римфорд, старый черт все еще что-то может.

Было почти шесть часов утра. Римфорд занял для себя кабинет в западном крыле здания, отведенного под проект «Геркулес». Сейчас он там и сидел, усталый и раздраженный, закинув ноги на стол и уставясь в потолок. После получения второго сигнала он ни черта не мог понять. Вопреки его репутации в работе над переводом его затмевал узконаправленный талант Маевского и мощь компьютеров. Удалось вполне разумным образом разделить передачу на четыреста семнадцать разделов. Наборы данных, разделенные повторяющейся последовательностью символов.

Четыреста семнадцать предметных областей? Четыреста семнадцать глав истории? Четыреста семнадцать глав какой-то инструкции? Кто знает.

Сорок шесть и шесть десятых миллиона знаков составляют примерно семь миллионов слов плюс-минус сколько-то. Эквивалент, скажем… чего? Британской энциклопедии? Им прислали энциклопедию?

Следующий шаг анализа оказался более трудным: выделить несколько десятков синтаксических конструкций, тем самым показав, что у послания есть какой-то язык. Некоторые синтаксические функции удалось установить, и даже начали составлять предварительный словарь. Пока что лишь математических терминов, но это только начало. Во всем этом Римфорд был практически сторонним наблюдателем.

Все знают, что математика - занятие людей молодых, но видеть такую яркую к этому иллюстрацию, да еще в лице нахального типа, который вроде как не знал о репутации Римфорда, было очень неприятно. Числа больше не составляли для него стройную картину. Он не ощущал ослабления способностей, но интуиция прежних дней, когда уравнения возникали из того уровня подсознательного восприятия, которого он сейчас дортичь не мог, исчезла.

Но быть может, не совсем. Кто еще понял бы значение формулы в наборе данных № 41, а потому важность сегмента в целом?

Проект «Геркулес», если только Римфорд сможет заставить себя работать на полную мощность, составит вершину его карьеры. Когда он будет закончен, суть передачи разгадана и тайны ее раскрыты, когда подробности можно будет спокойно предоставить техническим работникам, он с удовольствием уйдет в созерцательное существование. И в историю.

Н = .000321 y/lt/98733533y

Где у есть расстояние, которое проходит свет за время одного оборота Беты вокруг Альфы, а t равняется 68 часам 43 минутам 34 секундам - период обращения Беты, а результат подозрительно близок к его собственной оценке константы Хаббла: скорости расширения Вселенной.

Великолепно! Это был один из лучших моментов жизни, богатой победами большими и малыми. Римфорд занялся рассмотрением других математических соотношений: возможно, эффекта Комптона или принципа Маха. Харли всем им говорил: кто знает, что может быть скрыто в этих электронных импульсах?

Но при всем своем радостном возбуждении Римфорд ощущал усталость. И нарушил свое жизненное кредо: работать в собственном темпе, отводить необходимое время на восстановление и не реагировать на давление обстоятельств. Однако слишком многое было заключено в лежащих перед ним числах и символах такого, что не давало спать: предположения и соотношения мучительно знакомые, но значение их ускользало.

И он начал ощущать нежелание разгадывать передачу от культуры, способной управлять звездами. Какими знаниями может обладать такая культура? Измерили ее носители длину и ширину видимой Вселенной, подсчитали все ее досточки, разобрались в ее зубцах и шестеренках? Может быть, они даже узнали, как она была создана? И нашли рациональное объяснение ее существованию?

Он так и сидел с закрытыми глазами.

Надо было отдохнуть^ И к тому же центр и его кабинеты не являлись проводниками мысли. Работать у себя дома Римфорд не любил. Хоть он и взял себе полную копию передачи, но не имел доступа к программам центра или к его развивающимся базам данных, а без них трудно было бы работать с материалом.

Он просто был слишком измотан, чтобы сейчас сидеть в офисе. И потому он отключил компьютер, надел пиджак, попрощался с лаборантами, глядевшими ему вслед, и прошел через пост службы безопасности, который теперь поставили перед лабораторией.

Вилла, отведенная ему центром, была скромной, но удобной. Застекленную веранду Римфорд превратил в рабочий кабинет, где проводил почти все время. В маленькой гостиной стояла уютная мебель, и Гарри снабдил комнату запасом книг по предмету второй любви Римфорда - театру.

Он принял душ и попытался отвлечься, готовя яичницу с ветчиной, хотя есть не особенно хотелось. Все же он торопливо позавтракал, оставив недоеденный тост. Свой кабинет на веранде он закрыл, когда вступили в действие новые процедуры безопасности, и перенес все внутрь, чтобы его не могли увидеть за работой. Делать записи за пределами лаборатории запрещалось, как и обсуждать любые данные проекта «Геркулес». Конечно, это был идиотизм - ожидать, что исследователи ничего не будут говорить об открытии такого рода, но повсюду висели плакаты, обещающие для нарушителей баснословные штрафы и тюремный срок.

Римфорд прятал компакт-диск с данными среди «Избранного» Баха. Вздохнув по поводу затруднений, создаваемых ретроградным внешним миром, он достал диск и вставил его в компьютер. Но сосредоточиться оказалось трудно. Минуту он тупо смотрел на экран. По нему бежали строки цифр и букв, представляющих алтейские символы. Еще раз вздохнув, Римфорд отключил это все, сунул диск обратно в коробку с музыкой Баха и лег на софу.

- Гарри, у нас тут полно народу, - сказал Паркинсон. Он говорил из гостевого центра сразу за восточными воротами.

- Неудивительно, - отозвался Гарри. - И наверняка большие толпы так и будут собираться, пока вся эта история немного не притихнет. Мы можем справиться?

- Гарри, в лавке не хватит сувениров. Но они уже переполняют демонстрационные зоны.

- Есть враждебно настроенные?

- Есть, не слишком много. В основном люди того типа, что у нас обычно здесь бывали, только их очень много. И у некоторых в руках плакаты.

- Какие, например?

- «Руки прочь от Гондураса» - вроде таких. Есть транспарант, где нас обвиняют, что из-за таких, как мы, не хватает школьных завтраков. Еще плакаты с Иисусом. Эти, наверное, хотят, чтобы мы обращали алтейцев.

- О'кей, - сказал Гарри. - Работайте как обычно. Постарайтесь ускорить операции, чтобы побольше пропустить народу и выпустить. А я извещу службу безопасности, пусть они тебе кого-нибудь пришлют.

Гарри позвонил Шенкену. Через несколько минут вошел Сэм Флейшер, помощник Гарри по административным вопросам. Он был пожилой, лысый, с венчиком рыжеватых волос.

- Насыщенный сегодня обещается день, Гарри.

- Я думал, у нас год ожидается насыщенный. В чем дело, Сэм?

- Телефоны раскаляются. Я посадил на них опять Донну и Бетти плюс еще парочку прихватил из других отделов. Кстати, почти все звонки с комплиментами. Люди считают, что мы тут прекрасно работаем. И очень интересуются Геркулесом.

- Отлично.

- Несколько психов. Одна дама из Гринбелта божится, что у нее в гараже стоит летающее блюдце. Еще кто-то предупредил, что банда террористов в пикапе едет захватывать нас штурмом. - Его улыбка погасла. - Но некоторые звонки жутковатые. Ходят слухи, что мы связаны с дьяволом. Говорят, что мы творим дело Сатаны и суем нос туда, куда Господь не велел, ну и так далее. Знаешь, сидеть и такое слушать - это несколько нервирует.

- Надо выпустить на телевидение Пита, - сказал Гарри. - Пусть изобразит Дракулу в самом лучшем виде. Это их отпугнет.

- Послушай, есть ещё одна вещь, и я боюсь, что она связана с синдромом дьявола. Та забавная картинка из ручек и ножек: она очень многих напугала. Все хотят'Знать, что это такое, и очень трудно объяснить, насколько далеко от нас алтейцы.

- И что мы сейчас говорим?

- Тед Паркинсон кому-то сказал, что считает, будто это вроде кабельной разводки. Мы примерно в этом духе и отвечаем.

- О'кей, это хорошо. Так и делайте, пока события нас не догонят.

- Кстати, Гарри… - Голос Флейшера вдруг изменился. - Да?

- Ты думаешь, так эти типы и выглядят?

- Возможно. Еще что-нибудь?

- Да. Нам достается сильнее за то, что мы не все рассказываем. Я понимаю, что в Белом доме им тоже несладко приходится. Очевидно, многое устраивают конгрессмены-демократы, которые пытаются использовать вопрос как дубину для головы президента.

Правдоподобно. Гарри сделал глубокий вдох, очередной раз искренне пожалел, что не стал зубным врачом, как хотел в детстве, и решил, что надо хоть ненадолго отсюда слинять.

Эдне он сказал, что пойдет в гостевой центр, натянул пиджак и вышел к своей машине.

Политики всегда готовы пожертвовать общим благом ради лишних голосов. И предстоящие в будущем ноябре президентские выборы действовали как увеличительное стекло на все, связанное с проектом «Геркулес». Забавно, что событие, произошедшее более миллиона лет назад, оказывает влияние на президентскую кампанию двадцать первого века.

Одним из первых действий Дэйва Шенкена было строительство непроницаемого барьера вокруг гостевого центра, чтобы отделить его от остальной территории. Гарри припарковался на стоянке у семнадцатого здания и вошел через вспомогательные ворота. Паркинсон не преувеличил: воскресная толпа захлестнула ведущую к центру дорогу и всю парковку. Люди несли воздушные шары и транспаранты, мешки и кулеры с едой. Приехала по Консервейшн-роуд полиция Гринбелта и пыталась как-то регулировать движение на двухполосном асфальте.

Гости рассыпались по всей территории, а на северной стороне напирали на забор Шенкена. Многие вообще не проявляли желания войти в центр - они бродили, лениво переговариваясь, поглощая сандвичи и колу. Немногочисленные транспаранты занимали стратегические высоты, но их вроде бы никто не принимал всерьез. У Гарри создалось впечатление, что эти люди просто ощутили дыхание истории и захотели оказаться поближе.

Так, собственно, и должно было быть: спокойное и дружелюбное празднование достижения, которое в некотором смысле принадлежит всем. Он сперва хотел войти в гостевой центр через заднюю дверь, минуя толпу, но обошел здание спереди и вошел с толпой.

Здесь были люди всех возрастов и рас. Некоторые подозрительно походили на правительственных чиновников в выходной день. Может быть, отгул взяли. Не такой день, чтобы торчать в стенах офиса. Люди пели, поднимали детей на плечи, щелкали фотоаппаратами. Но в основном просто сидели на теплом солнышке и любовались на тарелки антенн.

Преподобный Роберт Фримен, доктор богословия, закончил начерно письмо с призывом жертвовать, приложенное к отчету больницы, который должен был выйти к концу недели. Перечитал его, с удовлетворением отметил, что такое письмо должно привлечь сочувствие и деньги двух миллионов его последователей, и бросил его в коробку исходящих для перепечатки.

Фримен, подобно большинству своих коллег, горячо не одобрял других телевизионных проповедников, но его недовольство базировалось не на доктринальных расхождениях и не на естественном раздражении против соперников, запускающих руку в тот же котел. Просто Фримен не любил обманщиков. Он возражал в недвусмысленных терминах против жульнического вздора, переполнявшего воскресные передачи. «Это нас всех ставит под подозрение!» - орал он на преподобного Билла Притчарда во время знаменитой стычки двух ведущих телепроповедников на ежегодном религиозном собрании Притчарда, которое до того происходило в Арканзасе, родном штате Фримена. Бобби из Блэквудза был раритетом в сети фундаменталистов. Он старался никогда не говорить такого, во что не верит искренне, - политика, которой трудно придерживаться, поскольку он замечал в трактовках фундаменталистов определенные проблемы. Тем не менее, если и было скрыто несоответствие или противоречие в Писании, он знал, что это лишь ляп переводчика или недосмотр переписчика. Божественная опечатка, как он сам однажды сказал. Не дозволено опровергать Евангелие только потому, что мы не знаем, в чем может заключаться проблема. Писание следует рассматривать как реку: берега и течения с веками меняются, но поток уверенно направлен в Землю Обетованную.

Фримен нажал кнопку интеркома:

- Будьте добры, Барбара, пригласите Билла.

Билл Лам был специалист по отношениям с общественностью и зятем Фримена. Многие из его подчиненных счита-i ли, что это единственное достоинство Билла как работника. Но Лам был предан своей семье и своему Богу. Он был красив, добродушно весел, не боялся личных бед. Жена его, сестра проповедника, болела лимфогранулематозом, и у них была умственно отсталая дочь. Лам выглядел именно так, как, хотелось верить Фримену, выглядел его типичный последователь. Богобоязненный, многострадальный и, вопреки всему, счастливый. Такой человек, которого хочется иметь своим соседом.

- Билл, - сказал Фримен, когда Лам удобно устроился с сигарой и кока-колой, - у меня есть идея.

Лам всегда носил спортивные вязаные рубашки с открытым воротом. Он сохранял поджарость в годы, когда многие мужчины начинают расплываться.

- И какая, Бобби? - спросил он.

Свой энтузиазм он всегда проявлял в открытую.

- Сейчас много внимания обращают на все, что исходит из Годдарда, - сказал проповедник. - Но истинное значение того, что там происходит, теряется во всем этом научном жаргоне. Надо, чтобы кто-то ясно указал: мы нашли еще одну ветвь семьи Божией.

Лам сделал приличный глоток колы.

- Ты собираешься в воскресенье сказать еще одну проповедь, Боб?

- Вот не знаю, правильно это будет или нет, - ответил Фримен. - Я бы хотел организовать выезд с кем-нибудь из наших людей в Вашингтоне. Надо съездить в Годдард. Устроить там сборище.

Лам посмотрел неуверенно:

- Не знаю; мне может быть неловко в таком месте. А чего беспокоиться? Мы же об этом говорили на той неделе в передаче. И мне кажется, ты отлично выступил, Бобби.

Проповедник заморгал:

- Билл, в Годдарде происходит событие века. Кто-то должен дать стране правильную точку зрения. Всему миру.

- Можешь сделать это из студии.

- Не тот эффект. Те, до кого мы должны достучаться, не смотрят «Олд байбл чэпел». Нет, нам нужна кафедра повыше. И я думаю, ступени космического центра подойдут.

- О'кей, - сказал Лам. - Но я думаю, что это ошибка. У тебя не будет там власти над толпой, Боб. Помнишь сборище в Индианаполисе в прошлом году? С ними вообще говорить нельзя было.

Проповедник взглянул на календарь.

- Думаю, что рождественская проповедь - отличное время. Организуй как раз перед праздниками. Четыре - шесть автобусов для местного народа. - Он прикрыл глаза, вспоминая гостевой центр. - Нет, лучше восемь. Мне кажется, народу соберется прилично. Постарайся организовать так, чтобы мы приехали где-то часа в три дня, о'кей? Я сам поеду первым.

- Боб, ты не хочешь сперва объявить о своем намерении? Если известить Белый дом, нам очистят путь.

Фримен подумал.

- Нет. Если предупредить Харли, он постарается меня отговорить. Или появится сам и перехватит все камеры.

Когда Лам вышел, проповедник стал себе представлять, как он ведет вековую борьбу между безбожной наукой и верой прямо в лагере противника. Вот возможность занять свое место среди пророков.

Когда Тед Паркинсон объявил о приеме второго сигнала, российский министр иностранных дел Александр Тайманов находился в Соединенных Штатах. Он немедленно попросил встречи с президентом, на которую госдепартамент согласился. Она была назначена на десять утра во вторник.

Тайманов на публике был суров и бескомпромиссен, а также несгибаемо скептически относился ко всем намерениям Запада. Он происходил из землевладельческой аристократии, вознесся к власти в последние дни СССР и пережил неразбериху последующих лет. Без публики же он был совершенно другим человеком.

- А, эти вчерашние замечания, - мог он сказать после бешеной атаки на тот или иной аспект политики США, - это ведь на публику. Входит в программу спектакля. Надо же поддерживать образ, иначе народ не поймет.

Дипломаты США считали его предсказуемой и поддерживающей стабильность силой в стране, которая иногда еще угрожающе хмурилась.

Нельзя сказать, что Харли с удовольствием имел дело с Таймановым, чьи заявления для СМИ слишком часто доводили его до отчаяния. Но он невольно привязался к этому человеку, которого пресса окрестила Медведиком. Госсекретарь Харли, Мэтью Янович и русский министр иностранных дел не менее двух раз совместно распутывали взрывоопасную ситуацию на Балканах.

Янович приехал за несколько минут до Тайманова. Высокий, с грубыми чертами лица, с бородой, рокочущим басом и склонностью рассказывать небылицы - таков был Янович, бывший адвокат из глубинки и когда-то влиятельный политик в Арканзасе. Харли подозревал, что сходство с Линкольном не совсем случайно. Но он был талантливый дипломат, упорный переговорщик и проницательный аналитик. Он сообщил, что Тайманов сказал ему лишь одно: он хочет говорить с президентом о послании из Геркулеса.

- Они хотят доступа к данным, - добавил он. Еще бы они не хотели.

- Мне докладывают, - сказал Харли, - что это просто информационная мусорница. Они даже не начали еще ее разбирать.

- Мы не можем выпустить информацию, - откликнулся Янович. - По крайней мере пока сами не поняли, что в ней содержится.

- Я знаю, - ответил Харли.

Тайманова пригласили войти ровно в десять часов.

Министр заметно постарел за последний год. ЦРУ не могло подтвердить слухи о том, что он болен раком. Но Харли видел, что с ним что-то не так. Холодные и умные глаза смотрели из глубоких колодцев отчаяния. Он обрюзг, и остроумие, с которым он парировал выпады западных дипломатов и журналистов, его оставило.

- Господин президент, - заявил Тайманов после первых вежливых фраз, - я уверен, вы понимаете, что у нас есть проблема.

Харли давно научился не разговаривать с русскими из-за стола. По причинам, которые он до конца не понимал, они воспринимали это как попытку замкнуться и становились подозрительными.

Тайманов расстегнул пиджак и сел напротив Яновича. Харли велел принести любимый сорт водки министра. Себе он попросил бокал красного вина. Янович, выздоравливающий от алкоголизма, остановился на кофе.

Президент опустился на софу.

- А что за проблема, Алекс? - спросил он. - И чем я могу вам помочь?

- Сэр, ваши действия по сокрытию передачи с Геркулеса от широкой публики вполне правильны.

- Спасибо, - сказал Харли. - Если бы и все так считали…

- Какой курс ни выбери, в СМИ все равно кто-нибудь будет его критиковать. - Он глянул на Яновича. - В старые времена, - улыбнулся он, - эта проблема была у нас под контролем. А теперь… - Он пожал плечами. - При этих благах западных свобод редакторы свободны кусать честных людей за ноги и очень сильно затруднять управление.

- Да, такое складывается впечатление, - согласился Харли, терпеливо ожидая, пока гость перейдет к сути дела.

Тайманов еще минуту-другую поразмышлял вслух на эти темы, а потом повернулся так, что оказался с президентом лицом к лицу.

- Согласитесь, господин президент, что хотя мы полностью понимаем ваш образ действий в этом вопросе, тем не менее текущее положение дел создает серьезные трудности обеим нашим странам.

- Каким образом?

- Президент Росковский поставлен в нетерпимое положение. Научный истеблишмент страны обладает определенным влиянием.

- Мы знаем, что значительным, - сказал Янович.

- Да. Нашим ученым не хватает политической власти, но у них есть прямой доступ к СМИ, и симпатии народа на их стороне. Как вы знаете, господа, моя страна переживает трудные времена. Экономика остается слабой, правительство не столь стабильно, как нам хотелось бы, а люди готовы окончательно потерять веру в способность администрации исправить положение. - Он наклонился вперед, взгляд его стал пристальнее. - И не очень много нужно, чтобы столкнуть страну в хаос. Даже, быть может, в гражданскую войну. Враги президента не задумаются обратить против него волну народного гнева, если представится возможность. - Он пригубил водку, кивнул, снова пригубил. - Научная общественность возмущена тем фактом, что открытие такой важности для нас всех скрывается. Как я уже сказал, я понимаю, что вы поступили как должны были поступить. Понимает и президент Росковский. Но опасность все равно остается.

- Я понимаю, - сказал Харли.

- Я знал, что вы поймете. Необходимо обязательно учитывать щекотливость ситуации, в которой находится наш президент, и возможность спекуляций на этом деле с радиосигналами. Я лично не верю, что вы найдете что-нибудь, что стоило бы скрывать, то есть имеющее военное значение. Но ведь наверняка мы ничего не можем знать? И в этом заключается трудность. - Он бросил проницательный взгляд на Яновича, и Харли понял, что Тайманов пытается прочесть мысли по лицам.

- Вы играете в шахматы, господин президент?

- В общем, играю.

- А в вашей президентской кампании этот факт не упоминался.

- Это не прибавило бы мне голосов. Быть может, даже убавило бы.

Тайманов улыбнулся:

- Никогда не пойму Америку. Эта страна превозносит посредственность и создает инженеров выдающегося качества.

- А почему вы вспомнили о шахматах? - спросил Харли.

- Ах да, к чему это я. Я к тому, господин президент, что всякий хороший шахматист знает: угроза существенно сильнее ее исполнения. Как и в дипломатии. Враги правительства не станут намеренно провоцировать реакцию на ситуацию, потому что они тоже знают: события могут выйти и из-под их контроля. Свергни правительство - и никто не знает, что будет дальше. Вместо этого они попытаются использовать неизвестность вокруг послания с Геркулеса, чтобы подорвать веру в правительство. Они знают, что для них дорога к власти лежит через объятия прежней политики. Возврат к национализму семидесятых.

Он говорил о последних сталинистах старой закалки. Сейчас у них было новое имя - неоконсерваторы, но они вполне готовы были принести в жертву своим амбициям скромный прогресс России и возможность стабильного международного порядка.

Тайманов поднял бокал, наклонил, посмотрел на свет и снова пригубил. Президент поднял бутылку и хотел долить ему еще, но Тайманов отказался.

- Больше мне не позволяют, - вздохнул он. - Джон… - Из его голоса исчезла официальность, и Харли увидел искреннюю тревогу у него в глазах. - Я не верю, что в передаче может содержаться хоть какая-то опасность, сравнимая с тем, что сейчас грозит моей стране. Нам нужна ваша помощь. Я настоятельно прошу вас обнародовать передачу и хотя бы выбить это оружие у них из рук. Президент кивнул:

- Алекс, я подумаю о ваших словах. Тайманов встал и застегнул пиджак.

- Спасибо, что уделили мне время, господин президент. Я вылечу в Москву не раньше среды, если вы захотите продолжить этот разговор.

- Он хочет отвезти ответ, - сказал Янович, когда министр вышел.

Через несколько минут президент вышел из Розового сада на следующую встречу - предстояло фотографироваться с профсоюзными деятелями. Собеседникам он показался рассеянным. Его обычное умение дистанцироваться от любых проблем и сосредоточиться на текущем деле ему изменило.

Глава десятая

Эд Гамбини был поглощен событиями и просто плевался, когда приходилось выкраивать время для политиков. Даже для президента. Хотя он и составил несколько докладов для Белого дома, эта работа очень скоро стала обязанностью Гарри. Руководитель проекта поручил Маевскому каждый вечер составлять краткий отчет, который Гарри находил по утрам у себя на столе. Он аккуратно звонил по закрытому номеру, который сообщил ему президент, и в тот же день со спецкурьером пересылал распечатку отчета с пометкой «в собственные руки».

Гарри не стал уклоняться от этой процедуры, хотя ему неловко было действовать через голову начальства. Он известил Розенблюма о требовании президента, и директор только пожал плечами.

- Проследи, чтобы мне отсылали копию, - сказал он. - И если будет что-то экстраординарное, я тоже хочу об этом знать.

Конечно, Гарри не должен был доставлять Харли свои доклады. Сначала для этого назначили помощника, а месяца через полтора его заменили другим. Отчеты, разумеется, были составлены в общих словах. Когда же возникала тема, которую, по мнению Гарри, можно было счесть секретной, он сам отвозил в Белый дом меморандум Гамбини, где документ в запечатанном конверте передавали помощнику и давали за него расписку.

Гарри довольно быстро понравилось появляться в окрестностях Овального кабинета, понравилось, что его узнают люди из президентской команды, и даже пару раз мелькнул сам Харли. Однажды Гарри представили советнику по национальной безопасности, который поразил его, вспомнив через несколько дней не только его фамилию, но и имя. Серьезное впечатление для мелкого федерального служащего. Если дело пойдет хорошо, если он сможет избежать ляпов и точно определить, какая информация нужна Харли, то ему мог светить пост директора агентства. И потому Гарри непропорционально много своего времени уделял проекту «Геркулес». Гамбини, надо отдать ему должное, никогда не терял терпения от его вопросов. Этот идеалист, как понял Гарри, не искал в поведении собеседника своекорыстных мотивов. Он был полностью поглощен азартом охоты за неуловимой природой алтейцев.

Работа по пониманию «языка» передачи шла медленно, но с заметными успехами. То, что вообще есть прогресс, как Римфорд объяснил Гарри, учитывая неимоверную сложность встречающихся проблем, - это заслуга Корда Маевского и его группы математиков.

В день, открытый для посетителей, Гарри привез сына в Годдард. Дома пришлось задержаться, поскольку запасы инсулина подходили к концу и пришлось заехать с мальчиком в аптеку. Это всегда производило гнетущее впечатление, усугубляемое смирением, с которым Томми принимал свою болезнь.

Мальчику понравилось ездить по космическому центру, разглядывать тарелки антенн, оборудование связи и модели спутников. Но к концу ему интереснее всего оказался пруд с утками. На холодной поверхности еще плавало их семь или восемь, и Гарри подумал, когда же они улетят.

Томми был для своего возраста высок, с тонкими чертами лица матери и большими ногами Гарри. («Пройдет, когда он станет старше», - уверяла Джулия.) Утки знали, что такое дети, и потому сгрудились вокруг еще раньше, чем он успел открыть пакет попкорна. Они были совершенно ручные, и когда Томми оказался несколько медлителен, они попытались выхватывать корм у него из рук. Мальчик испуганно хихикнул и попятился.

Гарри, глядя издали, вспомнил вечера, когда он поздно работал, уик-энды, занятые теми или иными проектами. Правительство вознаграждало его грамотами и денежными премиями, а в последний год он получил звание старшего правительственного служащего. Неплохо в целом. Но накапливался некоторый итог, где, с одной стороны, были все эти грамоты и премии. А с другой?

Томми среди уток.

Джулия в лодочном сарае.

Потом они поужинали и пошли в кино. Показывали тупой научно-фантастический фильм о группе космонавтов-археологов, запертых кровожадным инопланетным существом в развалинах на неизвестном мире. Спецэффекты были хороши, но диалоги дубовые, а персонажи неправдоподобные. Никто, подумал Гарри, не может быть так опрометчиво храбр. К концу фильма Гарри почувствовал, что его толерантность к инопланетянам почти исчерпана.

Джулия теперь жила в кондоминиуме в Силвер-Спринг. Когда Гарри вечером привез Томми, они ему показали свое жилье. Выглядело оно дорого - полированное дерево, центральный пылесос и куча антикварных безделушек.

Но Джулия была подавлена, и экскурсия оказалась в лучшем случае демонстрацией комнат и уголков.

- В чем дело? - спросил он, когда они остались одни в патио, глядя на Джорджия-авеню с четвертого этажа. Было холодно.

- Томми увеличили дозу, - сказала она. - У него обмен стал хуже. Вот почему пришлось докупать сегодня утром.

- Он мне ничего не сказал, - ответил Гарри.

- Он об этом не говорит. Он напуган.

- Мне очень жаль…

- Гарри, всем нам очень жаль. - Она зажмурилась, но слезы по щекам продолжали течь. - Ему теперь делают два укола.

Джулия набросила на плечи белый шерстяной свитер. Внизу к Спринг-стрит подъезжала полицейская машина, настойчиво и громко завывая сиреной. Гарри и Джулия смотрели, как она виляет через забитый перекресток и набирает скорость, свернув на Бакли. И еще долго была слышна сирена.

Утренний меморандум Гамбини оказался странным: «Нашли локон Аньезе».

Гарри отложил его в сторону, перерыл коробку входящих и избавился от более срочных дел. Он как раз просматривал новые указания по анализу управления, когда загудел зуммер.

- Мистер Кармайкл, вас хочет видеть доктор Кмох.

Гарри нахмурился. Он понятия не имел, в чем дело. Адриан Кмох был специалистом по физике высоких энергий, и центр его пригласил в группу консультантов для обсерватории астрономии высоких энергий, входившей в сеть «Скайнет».

И вид у него был недовольный.

Гарри указал ему на стул, но даже не стал пытаться разводить дипломатию.

- В чем дело, Адриан?

- Гарри, мы хотим устроить собрание. - Немецкий акцент Кмоха был едва заметен, но отчетливая дикция выдавала в нем европейца. - Я зарезервировал зал Джиаконни на час дня. И я подумал, что ты тоже захотел бы прийти.

- А на какую тему?

- Здесь становится очень трудно работать. Возникли серьезные этические проблемы.

- Понимаю. Я полагаю, мы говорим о Геркулесе?

- Конечно. Мы не можем с чистой совестью поддерживать политику сокрытия научной информации подобной природы.

- Мы - это кто?

- Существенная масть исследователей, работающих в Годдарде. Мистер Кармайкл, поймите, что лично к вам это никакого отношения не имеет. Но то, что делает здесь правительство, совершенно неправитьно. Кроме того, его действия ставят в крайне неловкое положение тех из нас, о ком коллеги полагают, что мы соглашаемся на такое поведение. Например, университет информировал Кэррола, что, если он не выступит против позиции правительства по Геркулесу, срок его пребывания в должности может быть пересмотрен.

- Мне прискорбно это слышать. Я считаю, что его университет поступил необдуманно. - Начала возникать боль над переносицей. - И какова же цель собрания, Адриан?

- Думаю, ты сам понимаешь. - Кмох смотрел на Гарри, не отводя глаз. Он был длиннорук и длинноног и ходил странной зажатой походкой - то есть, как казалось Гарри, точно так же, как работал у него ум. Кмох был приверженцем идей и этических систем, человеком, который очень серьезно относится к принципам, какие бы тяжелые последствия из этого ни происходили. Очень много было в его мышлении от деревянной доски. - Я попытаюсь настоять, чтобы мы ушли.

- То есть забастовка? Бастовать вы не можете. Это было бы нарушение вашего контракта.

Гарри встал и обошел вокруг стола.

- Я это знаю, Гарри. - Голос его зазвучал более угрожающе, когда он стал обращаться по имени. - И пожалуйста, не пытайся меня запугать. Многие из нас рискуют карьерой. А что сделает для нас правительство, если мы не сможем зарабатывать себе на жизнь? Вы мне гарантируете работу по специальности?

Гарри ответил беспомощным взглядом:

- Ты же знаешь, что это не в моих силах. Но у вас есть обязательства…

- А у вас есть обязательства перед нами. Не забывай об этом.

Кмох встал и вышел из комнаты. Гарри смотрел ему вслед, прикидывая свои возможности. Он мог отказать в предоставлении помещения для собрания, мог предупредить о санкциях, а мог прийти на собрание лично и воспользоваться возможностью представить точку зрения правительства.

Гарри знал, что какие-то трения есть. Кое-кто из людей Гамбини говорил о нарастающем холоде среди своих коллег. Гарри думал, не следует ли известить службу безопасности. Сообщать им о любых переменах политического свойства - это стандартная процедура. Но это подразделение больше ему не подчинялось, а Шенкену он не доверял. Присутствие людей в форме или мужчин с жесткими глазами в фетровых шляпах само могло спровоцировать волнения.

Ладно, черт с ним.

Он полез в словарь, нашел «локон Аньези» и улыбнулся. Этим геометрическим термином называлась плоская кривая, симметричная относительно оси ординат и асимптотически приближающаяся к оси абсцисс. Слово «асимптотически» Гарри не совсем понял, полез в «Вебстер» снова, но так и не понял до конца. Что-то такое, связанное с бесконечностью.

Гарри добавил локон к другим принципам, которыми, как было известно, владеют инопланетяне: закон Фарадея об электромагнитной индукции, теорема Коши, различные варианты гипергеометрического уравнения Гаусса, функции Бесселя и так далее. Ни один из этих терминов Гарри ничего не говорил. Но они вызывали вопрос: когда алтейцы скажут нам что-то, чего мы еще не знаем?

Было очевидно, что Белый дом теряет терпение. Реакция на нежелание администрации снять завесу секретности тоже становилась интенсивнее. Даже на родине лишь несколько правых газет поддерживали позицию президента, а телевизионные каналы бросались в атаку каждый вечер. Движение каролингов, названное так по обществу взбунтовавшихся историков, которые сорвали конференцию в Пенсильванском университете, мелькало в заголовках всех газет. Каждое утро звонили возмущенные граждане, и каждый день та или иная научная группа выступала с антипрезидентским заявлением.

Кое-где забрасывали камнями американские посольства. Госдепартамент создал специальную группу для ответа на официальные протесты, которые шли практически отовсюду, даже от ближайших союзников. Воздержались только Великобритания и Германия, хотя английский астрофизик Эван Холкрам лично выступил по Би-би-си с критикой политики президента - акция, которая, по мнению Гарри, имела больше веса, чем любое официальное заявление. В ООН каждый день правительство пригвождали к позорному столбу. И на все это президент мало что мог ответить: аналитики Гринбелта нашли пока что лишь известные математические упражнения, нынче дополненные еще и локоном Аньези.

Постепенно Гарри стал возмущать его ежедневный доклад. Кажется, уже все об этом докладе знали, и почему-то с ним ассоциировалась доля виновности и сговора. На Гарри лично никто не нападал лишь потому, что он слишком мелкая сошка. В отличие от Гамбини, которому все время доставалось в научных и академических журналах, Гарри был просто шестеркой, недостойной даже презрения тех, кто понимал его роль.

Гарри понимал, что Харли просто отдал себя на милость Гамбини. Если у руководителя проекта лопнет терпение и он выйдет на публику, администрация не оберется хлопот. Но президент явно доверял Гамбини, как доверял ему и Гарри. И все же Гарри понимал, что любое открытие военного значения, такое, которое может касаться безопасности Соединенных Штатов, увеличит шансы, что проект у него отберут. А это уничтожит любую возможность, что правительство даст ему желаемое: обнародование протоколов. Следовательно, если сделают такое открытие, у ГамбиНи будет соблазн его скрыть.

Гарри знал, а президент не мог не догадываться, что Гамбини находится под страшным давлением со стороны коллег, которые после окончания работы в Гринбелте никак не встретили бы его с распростертыми объятиями. Не проходило и недели, чтобы какой-нибудь крупный деятель не нападал на Гамбини, требуя от него отказа сотрудничать с «параноидальными» политиками, его нанимателями. Эд не давал себе труда отвечать и никогда публично не критиковал президента. - Но когда работа кончится, он окажется парией.

Эдна позвонила в зуммер.

- Тед Паркинсон на линии. Гарри нажал кнопку.

- Да, Тед?

- Гарри, я думаю, надо на время закрыть гостевой центр. Может быть, даже очистить его.

- Почему?

- Там публика становится похуже. Появилось больше демонстрантов, и какие-то студенты с каролингскими эмблемами. Сегодня уже была парочка инцидентов.

- Есть пострадавшие?

- Пока нет. Но это только вопрос времени. У многих студентов с собой алкоголь. И простого способа этому помешать нет. Охранники выставляют тех, кого поймают, но от этого только хуже становится. Час назад здесь один тип размахивал пистолетом.

- Стрельбы не было?

- Нет, к счастью. Пока нет.

- Я бы хотел избежать закрытия, Тед. Это будет похоже, будто мы засели в осаде, а тогда появится еще больше демонстрантов.

- Гарри, дело может стать еще хуже. Пару минут назад мне звонила Касс Вудбери. Она сказала, что Бобби из Блэквудза и несколько автобусов его сторонников появятся здесь после обеда.

- Ты шутишь?

- Хочешь узнать самое интересное?

- Давай.

- В этот раз он на нашей стороне.

- Ага, - согласился Гарри. - Как и должно быть. Он же не хочет, чтобы китайцы получили хоть что-нибудь из того, что у нас есть. И вообще этого президента он всю дорогу поддерживал. Они одинаково думают. Харли просто чуть более утонченный.

- Я дам знать службе безопасности.

- Да, им сегодня будет работка. Когда он должен приехать?

- Около трех.

- Станет хитом вечерних новостей. Фримен не дурак. Ему нравится смотреть, как исследователи вцепляются друг другу в глотки. Тут ему шанс и повеселиться, и получить рекламу в масштабе страны. Мы можем на него рассчитывать - он сделает все, что в его силах, чтобы внести побольше неразберихи. - Гарри глянул на часы. - Ладно, Тед. Пока ничего не делай. Я подойду попозже. Вряд ли Фримен захочет с нами говорить, но если да, то поаккуратнее с ним. Он здорово умеет выворачивать слова наизнанку.

- Кстати, - сказал Паркинсон. - Я слыхал, что в институте Ферми неладно. Сейчас, пока мы разговариваем, у них собрание, где они решают, что делать. До меня дошла весть, что формальный протест - дело предрешенное, и обсуждается только, насколько жестко вести себя с правительством.

- Дураки, они сами себе носы прищемят, - ответил Гарри. - Кому какое дело, закроют или нет ускоритель в Иллинойсе? Уж точно не широкой публике. А значит, и не президенту.

Было восемь сорок пять. У Гарри оставалось время только пойти поговорить с Гамбини. Может быть, наконец появится что-то новое в долгой серии отрицательных докладов Белому дому.

Корд Маевский не мог бы сказать, когда понял, что строчки цифр составляют какой-то порядок. Он узнал основную конструкцию из соленоидов и датчиков. Вроде бы это были нагревательные и охлаждающие элементы с таймером.

- А все остальное, - сказал он Гамбини, - я пока еще определить не могу.

Он нарисовал грубую схему, но она не была похожа ни на что знакомое.

- Работающую модель можем построить? Маевский заморгал и почесал переносицу.

- Может быть, - ответил он.

- А в чем дело?

- Я не могу найти никаких спецификаций питания, Эд. Как ты думаешь, сколько надо будет, чтобы эта штука заработала?

Гамбини усмехнулся.

- Начни с бытового напряжения. Посмотри, сложится ли, Корд. Только этой работе присвой низкий приоритет. Я хочу полезть в перевод глубже.

- Насколько глубже? - Маевский не скрывал разочарования.

- Очень глубоко. Что мы действительно хотим знать, так это - кто там?

- На это могут уйти годы, Эд. Материала целая куча.

- Я думаю, справимся быстрее. Но пока что отложи эту штуку подальше. Вернешься к ней, когда сможешь.

Гарри нашел Лесли в кафетерии. Она задумчиво жевала сандвич с тунцом и не заметила Гарри, пока он не сел рядом.

- Привет, Гарри! Как жизнь?

- Нормально. Я не знал, что ты опять здесь.

- Приехала вчера вечером. И видимо, как раз вовремя. Слышала я, что Бобби Фримен собирается нанести нам сегодня визит.

- Значит, это известно?

- По всем каналам передают.

- Его ожидают сегодня в гостевом центре. - Гарри не мог понять, серьезно она говорит или нет. - Ты интересуешься Фрименом?

- Гарри, - сказала она, - на одном этом человеке можно изучать психологию толпы. Он никогда не сказал ни одного слова, имеющего смысл, и все же два миллиона американцев считают, что он может ходить по водам.

- Блэквудз Бобби - живое доказательство, что в этой стране можно прийти к власти, не имея мозгов. Уродом быть нельзя, но если ты дурак, это никого не волнует.

- Ты сгущаешь краски, - добродушно заметила она. - По каким стандартам он дурак? Если удается сбить его с религиозных тем, он вроде бы достаточно разумен. А если учесть, в каких параметрах он работает, то он просто замечательно им соответствует. Если Библия должна считаться божественным откровением, то он поумнее нас выходит.

- Ты чушь несешь, - отмахнулся Гарри.

- Конечно. - Лесли хитро улыбнулась. - Ты, наверное, слышал, что вчера было что-то вроде прорыва.

- Здесь нельзя о таком говорить, - напомнил Гарри. - Секретность - душа режима. Так что случилось?

Она кивнула.

- Кажется, мы все пленники века. Я просто не знаю, что стала бы делать на месте Харли. Хотя я не так уж уверена, что следует волноваться насчет чертежей оружия. Я думаю, что •бы я почувствовала, если бы мы узнали, что эти существа все как один гении. Если рядом с ними Бейнс - болван.

Гарри извинился и пошел за кофе.

- Бейнс - болван? - переспросил он, вернувшись. - Ему бы это понравилось.

- А может быть, мы неправильно поняли фигуру из палочек. Может, они все выглядят как ангелы. И окажется, что они устроены куда лучше нас.

- К чему ты клонишь, Лесли?

- Сама не знаю. Я думаю, что содержание передачи опасно, но не по тем причинам, по которым все думают. Что с нами случится, если выяснится, что мы в чем-то безнадежно ниже их?

- А ничего. С некоторыми из нас - никогда и ни за что.

- С Бобби, например?

- Пример хороший.

- А с Эдом? - спросила Лесли. - Как он отреагирует? Скажем, если на том конце окажется потрясающий гений?

- Я не думаю, что Эда легко напугать. Он был бы очень рад найти конгениальный разум. Кого-то, с кем можно разговаривать. Не могу себе представить его запуганным чем бы то ни было. А вот Бейнсу, наверное, это бы не очень понравилось.

- Может, ты и прав, - согласилась она. - Я думаю, больше всего Бейнс хочет узнать, будет ли жить модель Римфорда. А ты, Гарри? Что бы ты хотел увидеть?

- Конец всего этого. Слишком много неприятных ощущений. На нас нападают со всех сторон. Я устал от этой враждебности.

- Представляю.

- Представляешь?Хочешь просидеть день на моем месте, отвечая на звонки?

- Нет, спасибо. И все равно, Гарри, это интересно. Мы участвуем в самом главном приключении века - так что радуйся. Ты еще много лет будешь вспоминать это время и говорить «ага, самые замечательные события за всю историю человечества - и я был в самом центре».

- Прямо сейчас это скорее грызня и склока. Последние сведения - намечается собрание, созванное исследователями на контракте. Они угрожают уходом.

- Так вот, - сказала она, будто угроза забастовки была сущей ерундой, - мы начинаем немного схватывать структуру языка. Но что-то в ней есть очень странное.

- Послушай, Лес, странного будет еще чертова уйма, пока доберемся до конца.

- Странное не в смысле необычное, а в смысле иррациональное. Очень неуклюжий язык, Гарри, настолько неуклюжий, что его даже трудно назвать языком.

- Неуклюжий?

- Громоздкий. Например, степени сравнения выражаются числовыми значениями, положительными и отрицательными. Как будто ты оцениваешь прилагательное «хороший» по десятибальной шкале, не вводя даже понятий «лучше» или «наилучший».

- Зато дает разумную точность.

- Да, точность есть. И еще какая! То же самое с прилагательными. Например, ничто не бывает темным. Устанавливаются количественные стандарты для освещенности и дается способ определения такого стандарта. Но что меня сильнее всего поразило - это то, что при переводе на английский получается весьма впечатляющая поэзия. Это, конечно, не поэзия, но я не знаю, как еще назвать. - Она озадаченно покачала головой. - Одно я тебе скажу, Гарри: в той форме, тем способом, которым они его передают, - это не естественный язык. Слишком он математизирован.

- Ты думаешь, они создали его специально для передачи?

- Вероятно. И если это так, то мы теряем огромный источник информации о них. Есть прямая связь между языком и свойствами его носителей. Гарри, нам действительно необходимо это все открыть. Я знаю многих людей самых разных профессий, которые должны на это взглянуть. Слишком много областей, где я не могу быть экспертом, где у меня даже надежных рабочих знаний нет. И вот так сидеть здесь закупоренной - это меня бесит.

- Понимаю. Но теперь многое переменится. Пришли допуски, и можно будет привлечь людей побольше.

- Это код, Гарри. Код, и больше ничего. И знаешь, что во всем этом самое странное? Мы могли бы сделать лучше. Ладно, главное, что мы начали его читать. Это пока медленно, потому что еще многое надо сделать. - Тут она увидела свой сандвич, почти нетронутый, и откусила кусок. - Думаю, Харли будет разочарован.

- Почему?

- Пока что основная масса материала, которую нам удалось расколоть, похожа на философию. И я думаю, что начало технологического скачка, который он рассчитывал получить…

- А он рассчитывал именно на это?

- Не сомневайся. Читать надо между строк, Гарри. В массовой прессе, в научных журналах полно рассуждений на тему, что может заключаться в передаче. И ты не думаешь, что у него до сих пор слюнки текут?

- А это все - философия?

- Ну, уверенности быть не может, потому что мы большинство терминов не понимаем, а может, и не поймем никогда. Я даже не знаю, не прислали ли нам какое-то межзвездное евангелие.

У Гарри поплыли образы перед глазами - он представил себе, как могут на это реагировать президент и Бобби Фримен. И он осклабился.

- Может быть, этот вариант для нас лучший из всех.

- Гарри, я рада, что тебе весело, потому что там этой философии до черта.

- А история их есть? Они что-нибудь о себе рассказывают?

- Ничего, что нам удалось бы обнаружить. Есть комментарии, но абстрактные, и мы не можем по-настоящему понять, к чему они относятся. Есть длинные математические разделы. Кажется, мы нашли описание их солнечной системы. Если мы прочли правильно, то у них шесть планет, и у их родной планеты действительно есть кольца. Кстати, она кружит вокруг желтого солнца.

- Гамма.

- Верно, Гамма. - Лесли состроила гримасу. - Но все остальное… они пишут широкими мазками, Гарри. Судя по тому, что я видела, они не очень интересуются тем, из чего делается оружие. Знаешь, что я думаю об этой передаче? Что она представляет в своей основе?

Гарри не знал.

- Серию пространных эссе о добре, истине и красоте.

- Ты шутишь.

- Мы знаем, что они интересуются космологией. Они достаточно знают физику, чтобы ставить Эда в тупик. Они дают математическое описание процессов всех видов, включая много такого материала, который мы еще не начали идентифицировать. Может быть, мы действительно узнаем, что держит атомы вместе, Почему вода замерзает при нуле Цельсия и как возникают галактики. Но текст вызывает такое чувство, будто все это… - она поискала слово, - …случайно. Тривиально. Так они, наверное, вручают свои верительные грамоты. А что им на самом деле интересно, и, как мне кажется, они говорят всерьез вот в этих разделах рассуждений.

- Вполне правдоподобно, - согласился Гарри. - А что мы могли бы ожидать от столь развитой расы?

- Я тебе скажу. Помнишь, мы упоминали энциклопедию? Так вот, это все больше и больше на нее похоже. Полное хранилище их знаний. Все, что они считают существенным.

Гарри начинал понимать, как приятно было ему проводить с ней время. Ее смех радовал его, ободрял, и когда ему нужно было говорить, она слушала. Ее готовность бросить практику в Филадельфии и по малейшему капризу съездить в Гринбелт говорила не только о профессиональной гибкости, но и о том, что дома у нее нет сильных эмоциональных якорей. Конечно, в лоб он не спрашивал, поскольку это могло бы быть неправильно понято. Лесли была слишком прозаической женщиной, чтобы затевать романтические истории. И все же он безотчетно радовался своему умозаключению, что в ее жизни нет мужчины.

Они вместе пошли в лабораторию, и Гарри тщательно держал нужную дистанцию, но с теплым чувством осознавал, быть может, впервые, ее физическую привлекательность. Ей надо было почти два шага на его один, но она не отставала, и они продолжали разговор. Она заключила, что у алтейцев был о эстетическое чувство, и сейчас думала вслух, должно ли это качество быть неотъемлемым свойством разума. И если да, то почему? В конце концов, трудно видеть, в каком смысле оно способствует выживанию.

Они прошли через тусклый пейзаж под серо-белым декабрьским небом, с которого в любую секунду грозил посыпаться снег. В лаборатории Лесли поспешила к кабинету в глубине корпуса, который она за собой закрепила, а Гарри пошел говорить с Питом Уиллером.

Священник сидел за компьютером, тщательно вбивая символы с листков блокнота. Он явно был рад поводу оторваться.

- Привет, Гарри! - сказал он. - Идешь на кмоховское собрание?

- Еще не решил.

- Там будет разогретая публика. И достаточно враждебная. Ты знаешь, что даже на Бейнса уже начинают давить? К нему вчера вечером явилась целая делегация. Джексон, Чанг и Гропнер среди прочих. Они хотят, чтобы он отказался от дальнейшего сотрудничества с проектом. И выступил вместе с ними перед общественностью.

- Каким чертом можно давить на Бейнса?

- Прямо - никак. Но ты же его знаешь. Он терпеть не может, когда о нем кто-нибудь плохо думает. Особенно люди, с которыми он работал всю жизнь. И что еще хуже, он сочувствует обеим сторонам.

- А ты?

- Нашлись люди, которые пожаловались аббату. Он говорит, что на него несколько давит американская церковь, но поощряет меня держаться и решать самому. Они попали меж двух огней - не хотят, чтобы их считали пособниками тех, кто скрывает информацию, а с другой стороны - не хотят быть камнем на пути прогресса.

- Галилей, - напомнил Гарри.

- Вот именно.

- У тебя встревоженный вид.

- Я все думаю, как это должно выглядеть в глазах Харли. Он в ситуации, где невозможен выигрыш, и его будут проклинать, как бы ни повернулось дело. Хочешь знать, Гарри, что я на самом деле думаю? - Он потер затылок. - История показывает, что правительства не умеют хранить тайны. Особенно в области технологий. Единственная известная мне страна, которая умела сохранить контроль над передовым оружием достаточно долго, это Константинополь.

- Греческий огонь? - спросил Гарри.

- Греческий огонь. И другого случая я не могу вспомнить за всю историю человечества. Что бы ни привелось нам узнать, Гарри, что бы ни оказалось в тексте, все это рано или поздно станет общим достоянием. - Темные глаза Уиллера смотрели тревожно. - Если Харли прав и мы откроем способ создания новой бомбы или нового вируса, то лишь вопрос времени, когда этот способ узнают китайцы, ИРА или какая-нибудь другая кучка психов на этой планете.

Но я не думаю, что это реальная опасность, по крайней мере в ближайшем будущем. Гарри, почти наверняка нас скоро захлестнет культура иной планеты. На этот раз мы окажемся островитянами Южных морей. - Он выключил монитор. - Помнишь, как пару лет назад Эд с Бейнсом и Брейкерсом вели нескончаемые споры о количестве цивилизаций в Млечном Пути? И Брейкере всегда говорил, что, если бы они были, мы бы какие-то из них слышали. Они бы нам что-нибудь передавали. - Уиллер снял диск, с которым работал, и уставился на него. - Так вот, теперь мы получили визитную карточку, и я не уверен, что в ней окажется добрая информация.

- А если там есть лекарство от рака? - спросил Гарри.

- Приятно было бы. Но это вряд ли. - Уиллер положил диск и встал. - Мне надо подышать свежим воздухом. Пойдешь со мной?

- Я только пришел, - ответил Гарри, но все-таки последовал за священником, думая о Брейкерсе. Это был старый циничный хмырь из Гарварда, и он умер за пару недель до первой передачи из Геркулеса. Чуть-чуть не дотянул.

- Бейнс недавно опубликовал статью, - продолжал Уиллер, - с названием «Синдром капитана Кука» и в ней утверждает, что мудрая культура может осознать, что контакт с более примитивным обществом, пусть с самыми лучшими намерениями, для более слабой стороны не создаст ничего, кроме проблем.

- Главная мораль «Звездного пути».

- Вот именно. Даже сведения о существовании более передовой культуры могут обернуться бедой. Опрокинуть религиозные воззрения, например. И потому Бейнс предположил, что есть что-то вроде согласованной этики, требующей от всех отказа от использования радио. Если вообще между развитыми обществами имеется связь, то осуществляется она с помощью более тонких технологий.

А наши инопланетяне болтают. И не просто болтают, а используют радио. И они нам рассказывают все. Зачем бы это? Эд считает, что они не слишком умные. Может быть, так на них подействовала изоляция в межгалактическом пространстве. Помнишь, мы обсуждали небеса без звезд? Это ведь значит, что какая бы развитая технология у тебя ни была, тебе некуда лететь. Абсолютно некуда. Так что алтейцы, быть может, несколько свихнулись. И неудивительно - сидеть в полной изоляции миллионы лет.

- Я об этом не подумал, - сказал Гарри.

- Эд также убежден, что они запутали код передачи, сделали его труднее, чем нужно. Это подразумевает, что они могут быть несообразительными. Неумелыми.

- Как так? Они же управляют пульсаром?

- Может быть, это была заслуга их предков. Может быть, для передачи нужно было всего лишь выполнить бюрократическую процедуру и нажать на кнопку.

- Нет, - сказал Гарри, - не верю я, что они тупицы. Слишком сильная натяжка.

- Какова бы ни была реальность, Гарри, но мы на пороге вторжения, что так же верно, как если бы зеленые человечки прилетели в летающих блюдцах и побежали бы по земле на своих треножниках. Мы только начинаем сейчас расшифровывать передачу, и я тебе гарантирую: что бы там ни было, оно изменит нас до неузнаваемости. Не только наши знания, но и наш образ мышления. Не могу сказать, что я радуюсь такой перспективе.

- Пит, если ты так думаешь, зачем ты участвуешь?

- По той же причине, что и все прочие. Я хочу узнать, кто они такие. Что они имеют нам сказать. И быть может, приложить руку к смягчению эффекта, хотя на этот счет я не питаю оптимизма. И больше меня сейчас ничего не интересует, Гарри. Как и всех остальных. Все остальное кажется мне мелочами, и это возвращает нас обратно к собранию, которое созывает Кмох. И почему столько народу так взволновано. Если бы я был вне проекта, я бы тоже волновался. Поэтому все участники проекта испытывают сильное давление со стороны.

- Кмох говорит о забастовке.

- И не он один. Но если ты туда сегодня пойдешь, тебе повезет, если к тебе не полезут драться. Народ стал очень вспыльчивым.

С северо-запада потянул сильный холодный ветер. Гарри заметил падающие хлопья. За оградой три человека ходили по крыше двухэтажного дома, меняя шифер. Рядом во дворе двое подростков разгружали дрова с грузовика.

На голове Уиллера сидела уродливая зеленая шапка, не по размеру большая.

- Она принадлежала одному студенту, который был у меня в Принстоне несколько лет назад в семинаре по космологии. Я ею восхищался, наверное. Слишком открыто. И в конце семестра он мне ее подарил.

Козырек выдавался далеко вперед.

- Выглядит так, будто ты ее у балаганного актера взял. Они остановились на перекрестке, пропуская почтовый грузовик.

- Я тебе должен сказать одну вещь, - объявил священник. Гарри повернулся спиной к ветру.

- Я нашел в тексте некоторые уравнения, описывающие планетные магнитные поля. Почему они возникают, как действуют. Что-то из этого нам известно, что-то нет. Там много подробностей, и это не совсем моя специальность. Но я думаю, что вижу способ черпать энергию из магнитного поля Земли. Много энергии.

- И это можно сделать на практике? - спросил Гарри. - Использовать энергию магнитного поля?

- Вполне, - ответил Уиллер. - И легко. Все, что для этого нужно, - запустить несколько спутников, преобразовать энергию, например, в лазерный луч и направить на наземные приемники. Если получится, наши проблемы практически могут решиться на бесконечный срок. И энергия будет чистой.

- Насколько ты уверен?

У Гарри сердце заколотилось быстрее. Наконец что-то, чем можно подсластить ежедневный доклад.

- В разумной степени. Я хочу сегодня рассказать Эду.

- Ты вроде сомневаешься.

- Сомневаюсь, Гарри. И сам не знаю почему. Решение проблемы энергии, избавление от геологического топлива и атомных станций кажется очень заманчивым. Но мне хотелось бы лучше понимать, как подобная вещь, возникшая вдруг откуда ни возьмись, может потрясти существующее положение вещей. Может быть, нам нужен экономист.

- Слишком много беспокоишься, - сказал Гарри. - Именно такая информация нам и нужна - нечто полезное. Добро, истина и красота - это прекрасно для разговора за обедом, но налогоплательщики больше заинтересуются тем, что понизит счета за электричество.

- Это да. И все же я не думаю, что стоит это сейчас обнародовать, Пока мы не будем знать точно.

- Пит, - сказал Гарри, - ты абсолютно прав. Но это и есть причина, почему сегодня Адриан Кмох начинает бунт.

Гарри позвонил по закрытому номеру Белого дома.

- Пожалуйста, сообщите ему, что у нас кое-что есть. Голос на другом конце провода принадлежал одному из

помощников.

- Вы не хотите мне сказать, в чем дело, чтобы я мог его проинформировать?

- Нет, - ответил Гарри. - Мне надо его видеть. Скажите, что дело стоит его времени.

Наступила долгая пауза, и потом в линии возник другой голос, молодой и женский.

- Мистер Кармайкл? Приезжайте сегодня вечером. К семи часам.

Строфа 32 из НД-87 Вольный перевод Лесли Дэвис (Рассекречено)

Глава одиннадцатая

Пузырь Вселенной дрейфовал в океане суперпространства.

Лицо Римфорда расплылось в широкой улыбке. Он столкнул груду бумаг с кофейного столика на пол и в неожиданном приливе чистой радости запустил авторучку через всю комнату и кухню.

Потом подошел к холодильнику, вернулся с банкой пива в руке и набрал номер кабинета Гамбини. Ожидая ответа, он сорвал пломбу и сделал долгий глоток.

- Лаборатория исследовательских проектов, - отозвался женский голос.

- Пожалуйста, доктора Гамбини. Говорит Римфорд.

- Профессор, он как раз сейчас занят, - ответила женщина. - Сказать, чтобы он вам перезвонил?

- А Пит Уиллер есть?

- Он только что вышел с мистером Кармайклом. Я не знаю, когда он вернется. Есть доктор Маевский.

- О'кей, - разочарованно сказал Римфорд. -Спасибо, я потом перезвоню.

Он повесил трубку, обошел груду тетрадей и распечаток на полу и снова сел.

Происходил звездный миг двадцатого столетия, и не с кем было его разделить.

Квантовая Вселенная. Может быть, Страбонович и другие были с самого начала правы.

Он еще не понял всю эту математику, но поймет, он на верном пути. К Рождеству, даст Бог, механизм создания будет ясен.

Во многом он ясен уже сейчас. Вселенная есть квантовое событие, прокол пространства-времени. Она была вызвана к существованию точно так же, как продолжают происходить, видимо, беспричинные события на субатомном уровне. Это был скорее пузырь, чем взрыв. И, возникнув, пузырь расширялся экспоненциально. В эти первые наносекунды не существовало светового барьера, потому что правящие принципы еще не сформировались. Следовательно, размеры Вселенной за эту долю мгновения превзошли размеры Солнечной системы и Млечного Пути. Вначале материи не было, только ускользающая ткань пространства-времени и энергии, разлетающаяся в космическом взрыве. Появление материи немедленно установило железную стабильность, физический закон: расширение затормозилось ниже скорости света, и существенная часть энергии первых мгновений застыла водородом и гелием.

Уже не впервые Римфорд задумался о «причине» беспричинных эффектов. Наверное, он сможет найти и секрет неисчислимости: суп ер пространство де Ситтера, из которого сформировался пузырь Вселенной. Возможно, где-то в тексте своей передачи алтейцы обратятся к этому вопросу. Но Римфорд понимал, что как бы ни была развита цивилизация, она с необходимостью привязана к данной Вселенной. Вряд ли найдется способ сделать туннель наружу, заглянуть за физические пределы или раньше самых ранних моментов. Можно только строить теории, какова бы ни была мощность телескопов или изощренность разума.

На самом деле в теории множественных Вселенных ничего нового нет. Но она всегда казалась не слишком вероятной - отчаянная попытка описать конструкцию, не прибегая к понятию Создателя, - и не поднималась выше уровня чистых догадок. И все же было утешительно и даже несколько радостно узнать, что алтейцы пришли к тому же заключению. А может быть, они смогут даже представить доказательство того или иного рода - кто знает?

Римфорд расхаживал по комнате, не в силах усидеть на месте. Были некоторые люди, с которыми ему бы хотелось поговорить, люди, посвятившие свою жизнь тем загадкам, частичное решение которых он теперь знал, но этому препятствовали правила секретности. Например, Хорнер из Висконсина двадцать лет работы посвятил разгадке тайны расширения Вселенной. Кестлер из Массачусетского технологического почти ослеп, изучая темную материю. Аморант из Иеля - автор ценных работ по гибкости границ расширяющегося пространства.

Теперь Римфорд понимал, что скорость расширения переменна: она иногда увеличивается для поддержания равновесия, и по-другому быть не может. Последний эффект вызывается, по крайней мере частично, неожиданным фактором: по мнению алтейцев, гравитация не постоянна. Она меняется слабо, но все же меняется. И если Римфорд правильно понял формулы, изменения временны и локальны и через несколько лет возвращаются к стандартным значениям. Все это, как он был уверен, объясняет недавно обнаруженные расхождения между наблюдениями глубокого космоса и теорией относительности.

Ему бы хотелось видеть лицо Хорнера, когда тот узнает содержание передачи.

Не в силах усидеть дома, он вышел из коттеджа, выехал на Гринбелт-роуд и повернул на восток под шиферным небом.

Полчаса он успел проехать, когда начался дождь, ледяные капли мокрой кашей стали заляпывать ветровое стекло. Почти все машины исчезли в сером тумане, зажглись фары, потом дождь перестал, небо очистилось, и Римфорд радостно ехал по сельским дорогам, пока не увидел симпатичную гостиницу на Гудлак-роуд. Он остановился, зашел, взял себе скотч и заказал бифштекс.

Его прежнее представление о начальных наносекундах расширения, которое включало создание материи одновременно с пространством-временем, вызванное внутренней нестабильностью пустоты, казалось теперь полностью неверным. Римфорд подумал, не рухнут ли теперь и некоторые другие из его идей. В зеркале на стене зала он выглядел как процветающий бизнесмен, уверенный в себе, довольный собой, даже несколько нагловатый. Но ведь он - часть мыслящей Вселенной. Венец творения. Если так, то для некоторого самодовольства есть основания.

- Мягкий вкус скотча углубил задумчивость. Римфорд не мог за всю свою жизнь вспомнить такого наплыва эмоций, как сейчас. Это был момент славы, восторга, изящества - такой, который вряд ли когда-нибудь еще придется пережить.

К ужину он попросил бутылку зинфанделя.

Хотя сообразил, что праздновать ему особо нечего. Работа всей жизни пошла прахом, но сожалений он все же не испытывал. Да, приятно было бы оказаться Правым. Но знать - куда важнее.

Стейк получился великолепным. Римфорд отрезал длинные сочные куски, со вкусом прожевывал и запивал вином. Посреди обеда он нацарапал на салфетке уравнение и поставил так, чтобы оно хорошо виднелось. Это было описание

свойств и структуры пространства. Если о какой-то математической формуле можно сказать, что она составляет тайну Вселенной, то вот она.

Боже мой, теперь, когда все это у него в руках, картина становится такой логичной! Как можно было раньше этого не видеть?

Да, алтейцы, по выражению Гамбини, манипулируют звездами, и не только в смысле Гамбини - добавлял или отнимая от них материал, но в более широком смысле слова, Фактически они манипулируют космосом, меняют его текстуру, варьируют степень его кривизны. Могут свести ее совсем к нулю, если захотят.

А если будет адекватный источник энергии, он тоже это сможет сделать!

Руки его дрожали, когда он впервые подумал о практических применениях.

На него надвинулась тень - но это всего лишь официантка принесла кофе. Симпатичная молодая дама, яркая и улыбчивая, как и полагается быть официантке в придорожной гостинице. Но Римфорд не ответил на ее улыбку, и она наверняка подумала об унылом типе за угловым столиком. Вряд ли она привыкла, что мужчины смотрят сквозь нее.

Он допил кофе, вытер губы уравнением расширения, бросил его на стол, оставил щедрые чаевые и медленно вышел в ночь.

- Я не совсем понимаю, зачем вам мое участие. - Сайрус Хаклют аккурат но переплел пальцы на коленях, внимательно глядя на потрепанный фургон, уходящий мимо правительственной машины в вихре слякоти и грязной воды.

- В нашем распоряжении, - ответил Гамбини, - полное физиологическое описание внеземной формы жизни. Вам это интересно?

- Вы серьезно? - произнес Хаклют тонким напористым голосом. Если попытаться охарактеризовать микробиолога одним свойством, то Это был бы контраст между его эфирным голосом и убежденностью, с которой он обычно говорил. Улыбка у него была слабая и небрежная, длинное тело и узкие плечи. Глаза моргали за тяжелыми бифокальными очками. Гамбини знал, что Хаклюту едва перевалило за тридцать, но с виду ему можно было дать все сорок пять. - Эдуард, это действительно так?

- Да, это действительно так. Кое-какой материал в тексте из Геркулеса кажется нам попыткой описать генетическую структуру и более широкие биологические функции. Мы считаем, что они хотят дать нам полное представление о биосистеме своей планеты. - Гамбини помолчал. - К сожалению, у нас нет людей с нужной квалификацией, чтобы подтвердить эту догадку.

- Куда мы сейчас едем? - спросил Хаклют.

- В Годдард. Там для вас отведена вилла для особо важных гостей, если вы захотите остаться.

Острый язычок Хаклюта облизал тонкие губы.

- Вилла подождет. Я хочу сначала посмотреть, что у вас есть.

Это если мы тебя протащим через охрану.

Лесли и Гарри были уже в гостевом центре, когда прибыл караван из четырех блестящих церковных автобусов, возглавляемый Бобби Фрименом. Автобусы по такому случаю отскребли, а вручную написанные буквы на бортах объявляли, что это есть собственность Библейской Церкви Троицы. Из толпы донеслись приветственные клики. Автобусы прокатились мимо оживленного автомобильного движения на парковку, миновали демонстрантов, несущих плакаты с требованием импичмента Харли и сожжения текста из Геркулеса. Водители, повинуясь указаниям полицейских, заехали на приготовленные для них стоянки под взглядом телекамер.

Фримен сошел с первого автобуса, широко улыбаясь в ответ на энтузиазм публики. Он был без шляпы, в поношенном пальто и длинном шарфе. Толпа продолжала напирать. Кто-то вопил молитвы, другие благодарили Господа за встречу с великим человеком. Охранники, фрименовские и из центра, смешались с толпой, сдерживая ее, пытаясь поддержать видимость порядка. Проповедник обнял группу детишек, концы шарфа развевались на ветру. Его сторонниками были люди среднего класса, в основном белые, детишки, их матери, пожилые пары. Все были тщательно причесаны, дети сияли умытыми лицами и цветными школьными куртками. Каждый держал в руках Библию. Было холодно, но этого, кажется, никто из них не замечал.

Фримен поднял на руки мальчика и что-то сказал, но Гарри ничего не расслышал. Толпа снова радостно завопила. Люди тянулись дотронуться до рукава своего наставника. Какой-то старик залез на дерево и чуть не свалился, когда Фримен ему помахал.

Ветер развевал седые волосы проповедника. У Фримена были полные щеки, широкий плоский нос и до противности довольный вид. Но в манере его не чувствовалось благостной снисходительности, как обычно у телепроповедников. Нет, он казался человеком, который вплотную столкнулся с великими дилеммами жизни и теперь верит, что нашел решение.

- Он искренний, - сказала Лесли.

- Он фальшивый, - ответил Гарри, не слишком уверенный в своей правоте, но рефлекторно считавший своим долгом долбать телеевангелистов.

Она поправила солнечные очки на лице:

- Гарри, они все прутся к нему. Кого-нибудь затопчут. Команда Фримена выстроилась клином, расчищая ему

дорогу. Гарри высмотрел двоих охранников и пробился через толпу поближе к проповеднику.

- Преподобный Фримен, - сказал он, - мы проведем вас через боковой вход. Вокруг толпы. - Гарри примерно показал рукой куда.

- Спасибо. - Проповедник добавил свои слова в общий шум. - Я подожду своей очереди к главному входу. С моими друзьями.

Он встал в хвост долгой очереди, а те, кто стоял рядом и слышал, разразились приветственными кликами.

Гарри подумал, не стоит ли настоять, но решил не начинать свалку посреди народа. Вернувшись к Лесли, он покачал головой:

- Надо было знать, ему это по душе. Ради этого он и приехал.

Гарри нажал на сотовом телефоне кнопку с номером Паркинсона.

- Как там у нас, Тед?

- Пропускаем всех как можно быстрее, Гарри.

- Отлично. Делайте все, что можете, чтобы ускорить дело. Устройте демонстрацию в каком-нибудь конференц-зале, если понадобится. Желательно побыстрее впустить отсюда внутрь хотя бы сотню.

Паркинсон буркнул:

- А почему нам не объявить об аварии электросети и не закрыться на весь день?

- При национальных-то телеканалах? - ответил ему Гарри. Из автобусов все еще вылезали пассажиры. Качались в воздухе плакаты с противоречивыми лозунгами, кому-то досталось плакатом по голове, и началась потасовка. Дэйв Шенкен, возникший рядом с Гарри, что-то заговорил в рацию.

Тут подъехал автобус с эмблемой Молодых Республиканцев. Оттуда высыпали студенты и радостно влились в толпу контрдемонстрантов.

Какой-то молодой человек в пиджаке и галстуке, явно из людей Фримена, вспрыгнул на капот автобуса.

- Преподобный Бобби! - завопил он, перекрывая шум толпы, Преподобный Бобби, ты здесь?

Взлетели крики «аминь».

- Это подстроено, - сказала Лесли.

- Я здесь! - отозвался радостный баритон проповедника.

- Я не вижу тебя, преподобный Бобби! - заявил молодой человек на капоте.

Наверное, кто-то прихватил с собой переносную трибуну или деревянный ящик: Фримен внезапно приподнялся над толпой - голова, плечи, корпус. Он воздел руки.

- Теперь ты видишь меня, Джим? А вы видите меня, друзья?

Толпа ответила радостным криком. Но, когда шум стих, Гарри услышал еще и несколько кошачьих воплей.

- Зачем мы здесь, преподобный? - спросил человек на автобусе.

- Не нравится мне эта ситуация, Гарри, - сказала Лесли.

- Мы здесь, чтобы принести свидетельство, друзья мои, - заговорил Фримен глубоким раскатистым голосом, от которого сам стал казаться намного больше. Раздались новые аплодисменты, и на этот раз прорвалось и негодующее уханье. - С нами тут, очевидно, есть футбольные фэны из Филадельфии, - пошутил проповедник, и толпа захохотала. - Мы стоим там, где люди не всегда дружелюбны к миру, но где мир все равно их касается.

Смех стих. На краях толпы возникло шевеление - туда проникали люди с плакатами «ОБНАРОДУЙТЕ ТЕКСТ», и «СКАЖИТЕ ПРАВДУ», и «ВСЕ МЫ ИМЕЕМ ПРАВО ЗНАТЬ», и даже «САТАНА ЛЮБИТ ЛОЖЬ». Кто-то из задних рядов что-то бросил, и оно упало возле Гарри.

- Джимми хочет знать, - продолжал проповедник, - зачем мы сегодня здесь. Я скажу вам: мы здесь, поскольку Бог использует это место, это научное учреждение, - интонация была такая, будто он произносил слова «дом разврата», - для Своих целей. Сегодня Бог творит Свое дело, используя сооружения этих людей, не имеющих веры, дабы посрамить их.

Гарри заморгал. Кто это говорил, будто Фримен на нашей стороне?

- Но это не важно, - продолжал проповедник. - Бог может посрамить неверующих в любой момент, когда только Он захочет. - Слово «Бог» он произносил нараспев, как двухсложное. - А важно то, что послание с небес, что бы в нем ни было, послано, как было на Синае, лишь народу, которому еще предстоит научиться страху Божьему. - Все новые телекамеры поворачивались в его сторону, группа телевизионщиков залезла на крышу фургона Си-эн-эн. - Среди нас есть такие, которые боятся того, что может обнаружиться в послании. И даже среди вас некоторые требуют, чтобы оно было сожжено. Сжечь, не читая, говорите вы. Но я не премину указать вам, что послание может быть лишь от одного из двух источников, и скажу вам, возлюбленные братья и сестры, что я отличу их без труда.

- Слезь, приятель! - крикнул сердитый голос. - Ты только очередь задерживаешь!

Кто-то, не расслышав, опять завопил «ура». Гарри против воли улыбнулся.

- Не понимаю, почему ты смеешься, - заметила Лесли. - Ситуация здесь у тебя опасная.

Между Фрименом и центром образовалось приличное открытое пространство.

- А этот человек прав, - добродушно сказал Фримен. Он слез и исчез в толпе, которая подалась вперед, и снова воздвигнулся уже ближе к зданию. - Джимми, ты еще здесь?

- Здесь, преподобный Бобби! - махнул рукой человек с автобуса.

- Ты видишь эти антенны? - Он протянул обе руки к сдвоенной антенне на здании номер двадцать три, заметной над ветвями деревьев. - Мы далеко ушли от Моисея, друзья мои. Или нам хочется думать, что ушли.

- Шел бы ты домой! - заревел чей-то голос. - Здесь никому это не надо - тебя слушать!

- И психов своих с собой забери, - добавил кто-то ещё.

Толпа вдруг хлынула, и несколько человек упали на газон, окружающий центр. Раздались крики злости и испуга, и Гарри увидел, как плакат с надписью «Иисус» взлетел в воздух и обрушился на голову пожилого человека. Тот упал, и толпа раздалась. Держательница плаката, женщина средних лет, еще несколько раз стукнула упавшего, пока плакат не разлетелся.

Возле автобусов вспыхнули очаги драки. Толпа закипела. Люди выламывались из толпы и бросались к своим машинам.

- Началось, - сказал Шенкен в сотовый телефон. - Прекратить немедленно.

- Малость поздновато, - заметил Гарри. Люди в форме надвинулись на толпу.

А Фримен продолжал говорить. Свалка возникла так быстро, что застигла его в середине фразы, а он был не из тех, кто не заканчивает начатую мысль. Однако он сильно дергался, и Гарри подумал, что его кто-то пытается за ногу стянуть на землю.

- Лесли, - крикнул Гарри, перекрывая шум, - ушла бы ты внутрь!

Она глянула на столпотворение в центральных дверях - кто-то пытался вырваться из свалки, другие рвались в нее.

- Мне сейчас туда не попасть, и оттуда ничего не видно.

- Можешь потом посмотреть по телевизору, - ответил Гарри, высматривая маршрут отхода.

- Друзья! - провозгласил Фримен, воздевая руки и возвысив голос. - Почему вас так легко разгневать?

Лесли прикрыла рот ладонью:

- Его надо оттуда убрать. К такого рода толпам он не привык.

- По голове бы ему дать, это бы помогло, - сказал Гарри. И проповедник вдруг исчез.

Место, где стоял Фримен, было теперь полностью поглощено толпой, и толкотня между противниками переросла в общую схватку. Драки у автобусов слились в глобальную потасовку, полетели пивные бутылки, очередь в гостевой центр заколебалась наезжающими друг на друга волнами, потом распалась. Большая часть народу бросилась вокруг здания, некоторые попытались спасти свои машины, а другие радостно устремились в драку, угрожая охранникам, до невозможности довольные.

Гостевой центр был построен из стали и стекла. На глазах у Гарри камень взлетел с парковки, описал изящную дугу над головами и влепился в дверь.

Охранники быстро вытащили из толпы нескольких подростков, и на миг показалось, что ситуация будет взята под контроль. И тут кто-то выстрелил.

Если праздничное настроение еще у кого оставалось, то теперь оно исчезло. Заблудившимся ветром пронесся над толпой вой. На миг люди застыли в тяжелой нерешительности, и вторая волна бросилась наутек. Один-два там, несколько человек здесь, и вдруг бегство стало всеобщим. Люди рассыпались по дорожкам, ныряли в окружающие деревья. Мелькнула одна из охранниц Шенкена, закрывая голову руками, и кровь била между пальцами ключом.

Толпа накрыла группу вопящих школьников, которых пытались собрать две испуганные учительницы. Гарри огляделся в поисках помощи, никого не увидел, велел Лесли бежать за здание и бросился в толпу. Тут же его подхватило и понесло. Скользящий удар пришелся по плечу, и кто-то - кажется, женщина, - лягнул по ноге. Лесли больше не было видно, а двое оказавшихся рядом охранников могли только наблюдать.

Его бы сбили с ног, если бы было куда падать. Кто-то орал на него, непонятно почему, но Гарри не отводил глаз от места, где только что были дети, и пробивался вперед. Кто-то из детей уже упал, остальные плакали, один или два извивались рядом на бетоне. Нескольким удалось выбраться и прижаться к сочувствующим взрослым. Кто-то из охранников на глазах у Гарри подхватил двоих детишек и попытался вытащить в безопасное место. Прозвучали еще выстрелы. Как петарды, не слишком громко, но толпу охватила паника, и Гарри видел, как топчут упавших. Небольшая группка раненых детей чуть в стороне вдруг оказалась на пути бегущего стада.

В этот, наверное, самый славный миг своей жизни Гарри протолкался через свалку и встал между толпой и детьми. Бегущее стадо налетело на него, отбросило назад. Отдельные крики слились в общий вопль, в оглушительный рев. Кого-то Гарри сумел отшвырнуть, уперся, выдержал волну и остался стоять, когда толпа пронеслась мимо.

Рев внезапно стих, будто истощил энергию. Его сменили плач, крики, стоны, вопли, клаксоны машин. Какие-то люди в шоке бродили по полю битвы. В стороне Гарри увидел Лесли, хрупкую, в порванном жакете. Кажется, с небольшими синяками.

С ревом влетел вертолет телевизионщиков и повис над сценой. Машина «скорой помощи» космического центра, стоявшая наготове, выехала из служебных ворот на западной стороне и через газон устремилась вперед, мигая красными огнями. Через минуту появились машины из Гринбелта.

Один из церковных автобусов попытался выехать через неразбериху со стоянки, имея на борту всего полдюжины человек. Кто-то бросил в него краской, несколько окон были разбиты. Окровавленный мальчик, на пару лет моложе Томми, неподвижно лежал на траве прямо рядом с Гарри. К нему побежала Лесли, и тут же к ней присоединился человек со «скорой». Он приложил к груди мальчика стетоскоп, послушал и махнул рукой, чтобы подали носилки.

Подошел Шенкен - пожаловаться на слишком большое количество людей, допущенных в гостевой центр.

- Ограничения нужны, - требовал он. - Видите, что получается, если действовать вот так легко и свободно? Мы тут на воротах поставим проходную, как на главном входе, и хватит пускать всех и каждого.

- То есть вы хотите закрыть центр для гостей?

- Знаете что? - спросил Шенкен. - У меня трое оказались в больнице из-за всего этого, а в помещениях - беспорядки. И это не слишком для моей карьеры хорошо, а потому я не очень радуюсь. Так что не надо со мной умничать, понятно? - Он собрался уходить, но тут же обернулся и ткнул пальцем в Гарри. - Будь моя воля, этого проклятого гостевого центра вообще бы не было. Кому он нужен?

- Именно ради него мы здесь находимся. - Гарри закипел. - И кстати, если вы еще раз тыкнете пальцем мне в лицо, он вам же достанется на обед.

Шенкен посмотрел, понял, что Гарри говорит всерьез, и попятился. Впервые во взрослой жизни Гарри кому-то угрожал физической расправой. И после такой бойни это было ему приятно.

- Почему началась стрельба? - требовательно спросил он. Шенкен все еще глядел сердито, но решил, наверное, что

нет смысла углублять конфликт.

- Один из охранников преподобного - коп, свободный сегодня от службы, - выстрелил первым. Нам он сказал, что это был предупредительный выстрел. Можете в такое поверить? В такой теснотище! - Шенкен глубоко вздохнул, будто дивясь глубинам человеческой глупости. - Размахивать оружием в толпе, псих ненормальный! Источник остальных выстрелов мы пока не знаем, но, кажется, ни в кого не попало.

- А что с Фрименом?

- Его мы вытащили в первую очередь. Он сейчас в медпункте. Малость хромает.

Шенкен злобно улыбнулся.

Земля была усыпана мусором: пивные бутылки, плакаты, палки, бумага, даже несколько предметов одежды. Несколько рабочих центра в синих комбинезонах уже начали убирать. На стоянке осталось дюжины две машин, некоторые были побиты, другие вымазаны краской. Какая-то молодая женщина стала записывать номера, чтобы можно было начать искать владельцев - в больнице или в кутузке.

Гарри извинился и поехал в медпункт, где нашел Фримена, сидящего на пластиковой кушетке. Правая рука у него была на перевязи, челюсть и переносица заклеены пластырем.

- Как себя чувствуете? - спросил Гарри. У проповедника был ошалелый вид.

- Как дурак, - ответил он, не сразу сфокусировав взгляд на гостя. - Это не вы предлагали мне войти через боковую дверь?

- Было дело, - кивнул Гарри.

- Надо было послушаться. - Он протянул руку. - Я преподобный Фримен.

- Я знаю.

Гарри сделал вид, что не видит протянутой руки.

- Да, конечно. Наверняка знаете.

- Моя фамилия Кармайкл. Я здесь работаю. Сейчас я хотел проверить, все ли с вами в порядке. И поинтересоваться, зачем вы это сделали.

- Что сделал? Вот сукин сын!

- Затеяли беспорядки, - прохрипел Гарри. Фримен кивнул.

- Да, наверное, это я. Мне очень жаль. Я приехал помочь. И не понимаю, как это случилось. То есть там же было не очень много людей, кроме моих. Но я знаю, почему они не хотели слушать мои слова. Потому что очень трудно смотреть в глаза правде.

- Правды хотите, преподобный Фримен? Так вот вам правда: на улице холодно, а вы задерживали очередь.

Президент смотрел сурово. В свете настольной лампы черты его лица казались высеченными из кремня.

- Гарри, мне было прискорбно слышать о сегодняшней беде. Кто бы мог подумать?

Они были одни в Овальном кабинете.

- Я пока точно не знаю, как все произошло, - сказал Гарри. - Но Фримен порядка не прибавил.

- Так мне говорили. Почему вы дали ему возможность выступать? - В голосе президента звучала усталая горечь. - Уж Шенкен должен был понимать.

Гарри был удивлен, что президент знает Шенкена. Харли пристально посмотрел на Гарри и явно остался неудовлетворен.

- Ладно, это не ваша вина. Вы знаете, что есть один смертельный случай?

Гарри знал. Только не знал, не тот ли это ребенок, которого уносили у него на глазах.

- Третьеклассник из Мейкона. - Харли взял со стола пачку сигарет, предложил Гарри и закурил сам. Никогда раньше Гарри не видел, чтобы Харли курил. - Судя по видеозаписям, нам повезло, что погибший только один. Хотя очень жаль, что это ребенок. Я так понял, что Фримен хочет провести завтра поминальное богослужение. Я бы его попросил этого не делать, если бы думал, что он хоть сколько-нибудь прислушается.

- Зачем он это делает? - спросил Гарри. - Он ведь уже признал свою виновность.

- Как же. Перед кем?

- Передо мной.

- Я так понимаю, не на публике?

- Нет. В медпункте.

- Это не много дает. - Харли хмуро поглядел на сигарету, затянулся, выпустил облако дыма и затушил сигарету в пепельнице. - Эта чертова штука убьет, меня когда-нибудь. Не люблю быть циником, но этот паразит только потому устраивает богослужение, что знает наверняка: его покажут по телевизору, а он любит мелькать. Использует каждое появление для проклятия безбожным элементам, кто бы они ни были. Но дураками будем выглядеть мы. - Президент прижал пальцы к вискам. - Надеюсь только, что вы принесли что-то, стоящее той цены, которую мы платим.

Гарри сидел под портретом Теодора Рузвельта. Тедди расположился в кресле подле камина, в задумчивом настроении. Возглавляя наступление, на сафари, на охоте на бизона Тедди всегда казался Гарри самым неприятным из президентов. В отличие, например, от Джефферсона или Мак-Кинли, принадлежащих далекой эпохе, этот кавалерист-доброволец был олицетворением романтического века, которого никогда и не было. А кто сегодня представляет реальность? Джон У. Харли или Эд Гамбини?

- Мистер президент, Пит Уиллер думает, что нашел способ извлечения энергии из магнитного поля Земли.

- Вот как? - Выражение лица Харли не изменилось, но в глазах сверкнул интерес. - И сколько энергии? -- Он наклонился вперед. - И насколько сложен процесс?

- Пит считает, что в свое время эта энергия удовлетворит мировую потребность. Источник чертовски близок к неисчерпаемому. Практических деталей у нас пока нет. Они потребуют определенного времени, но Пит утверждает, что механизм не будет сложным.

- Господи! - Харли просиял. - Гарри, если это правда, если это правда… - Он уставился в даль. - Когда я получу что-то на бумаге?

- К концу недели.

- Давайте завтра. К середине дня. Дайте, что у вас есть, пусть это даже будет записано на обороте конверта. Меня не интересует теория. Я только хочу знать, какую можно получать мощность и сколько надо будет ресурсов, чтобы запустить систему. Гарри, вы меня поняли?

- Мистер президент, я не уверен, что мы сумеем так быстро собрать данные.

- Сумеете, сумеете.

- Но мне кажется…

Президент встал и посмотрел на часы. Гарри понял намек и тоже встал.

- У вас челюсть распухла. Это во время беспорядков, или к вам слишком пристают дамы? - Он заулыбался, придя в радостное настроение. - Поберегите себя, вы мне нужны. Эд и его команда - это хорошие люди, но у них нет чувства ответственности. Разве что перед собой. Я их понимаю - они живут в мире, где люди разумны и нет других врагов, кроме невежества. Мне нужно ваше здравое суждение, Гарри.

Харли подтвердил свои слова кивком, который яснее слов сказал Гарри, что теперь он входит в президентскую команду.

- Преступники стреляют в людей. Спроси я у Эда, что делать с этой проблемой, он бы предложил мне прекратить производство огнестрельного оружия. Прекрасный логический ответ и никуда не годный, конечно, поскольку политический климат такого не позволит. Зато мы, быть может, решим наши внутренние проблемы, подключив новый источник энергии. Поживем - увидим. У вас еще что-нибудь есть ко мне?

- Нет, сэр, - ответил Гарри, направляясь к двери.

Он понимал, что его снова взяли за шкирку и выставили. Но Харли это сделал настолько искусно, что из Белого дома Гарри вышел в приподнятом настроении.

Бейнс Римфорд, покинув гостиницу на Гудлак-роуд, не поехал к себе домой. Он несколько часов бесцельно ездил по пустым хайвеям, между стенами темного леса. Дождь, переставший днем, зарядил снова. На ветровом стекле стала намерзать наледь.

Видит Бог, Римфорд не знал, что делать.

Он въехал на подъем, слишком быстро спустился вниз и вошел в длинный поворот, выходивший к мосту. Не было видно, что там внизу - вода, или рельсы, или просто ложбина, но в некотором смысле это был мост через время. На той стороне ждал его Оппенгеймер. И Ферми, и Бор. И все, кто спустил с цепи небесный огонь.

Наверняка был такой момент, думал Римфорд, в Лос-Аламосе, или в Оук-Бридже, или в университете Чикаго, когда они поняли, по-настоящему поняли последствия своей работы. Случилось ли им тогда сойтись и обсудить? Было ли решение о продолжении работы сознательным, когда зимой сорок третьего - сорок четвертого стало ясно, что нацисты далеки от создания бомбы? Или просто они действовали по инерции? В экстазе от проникновения в тайны Солнца?

Римфорд говорил когда-то с Эриком Кристофером, единственным участником проекта «Манхэттен», которого знал лично. Кристофер был уже удручен годами, когда Бейнс подошел к нему на встрече, где Кристофер подписывал книги. Он уже тогда сошел с нарезки и пытался связать физику с дальневосточным мистицизмом. Римфорд купил экземпляр и был обрадован реакцией старика, когда назвал свое имя. А потом безжалостно задал ему вопрос. Единственный случай, когда он мог вспомнить за собой намеренную жестокость. Кристофер тогда сказал, что вам теперь, шестьдесят лет спустя, легко говорить, что надо было делать. А в нашем мире были нацисты и страшная война на Тихом океане, грозившая гибелью миллионам американцев, если бы мы не сделали бомбу.

Но не могло не быть у них часа, мига, когда они усомнились в себе, когда была возможность действовать ради будущего, направить историю по другому пути. Этот выбор существовал, как ни короток был тот миг. Они могли отказаться выпускать джинна из бутылки.

«Выбор «Манхэттен».

Римфорд гнал машину в ночь, искал по темным сельским дорогам что-то, чего сам не мог назвать. И яростно думал, не будет ли миру спокойнее, если он сейчас разобьется.

Глаз у Лесли распух. Было и еще несколько весьма заметных синяков. И она поморщилась от боли, когда села.

- Какое-то время тебе не придется ходить на молитвенные собрания, - отметил Гарри. - Ты похожа на боксера.

- И не слишком умелого. Что сказал Фримен?

Они сидели в ресторане «Неаполь» на Массачусетс-авеню, рядом с Дюпон-серкл.

- Принял на себя ответственность. Я был удивлен.

- Да, ему это наверняка было трудно. Мне кажется, он в своей жизни редко сталкивался с бедствиями. По крайней мере такими, за которые сейчас принимает на себя долю вины. Он знает, что погиб ребенок, и знает, что этого не случилось бы, если бы он не приехал. Или хотя бы не раскрывал пасть и не взбудоражил всех. Это ему будет тяжело. Тут нелегко даже перед собой оправдаться.

- Я его спросил, зачем он это сделал. Ответ я знал: была возможность выступить перед камерами.

- Это правда, - согласилась Лесли. - Но это не вся правда. Не думаю, чтобы он так поступил исключительно по эгоистическим причинам. Если не считать внутреннего удовлетворения от ощущения себя правой рукой Господа. Кем бы Фримен ни был, он не лицемер. Он искренне верит. И когда он говорит о мире, окруженном водами Иордана, управляемом божеством, которое любит свои создания, когда Фримен цитирует псалмы столь прекрасные, что поневоле задумаешься, порождены ли они человеческим умом, очень просто захотеть, чтобы все это было правдой. Захотеть, чтобы все было в мире по Фримену. И эта картина мира получше, чем у любого из нас. Эд пытался когда-то мне объяснить, почему у Вселенной нет края, вопреки тому факту, что она возникла из взрыва, и я никак не могла взять в толк, о чем он говорит. Мир физиков холоден, темен и огромен. Мир Фримена - это сад, или когда-то был садом. На самом деле, Гарри, для меня Бог - вещь куда более понятная, чем четвертое пространственное измерение.

Блестящие глаза Лесли стали далекими, как было в тот первый вечер, когда он ее увидел.

- Эд не захотел бы жить в саду, - сказал он.

- Да, вряд ли захотел бы. Разве в Эдеме будут работать телескопы? И что он там мог бы увидеть? И тем не менее все эти годы его вела идея - какая? Он хотел получить ответы на большие вопросы. Он по-своему похож на Августина двадцатого века. И вряд ли совпадение, что среди его ближайших сотрудников есть католический священник.

Лесли осторожно приложила платок к распухшему глазу и поморщилась от боли.

- Завтра он не будет видеть, - пожаловалась она. - А ты как себя чувствуешь?

У него все болело.

- Не слишком, - сознался он.

Принесли ужин - спагетти и котлеты для Гарри и язык для Лесли.

- Ты очень по ним скучаешь? - вдруг спросила она. Гарри попробовал чесночный хлебец.

- Отлично, - сказал он. Лесли ждала.

- Они составляли приличный кусок моей жизни, - ответил он. - Джулия сказала, будто мне все равно, живы они или нет. И она говорила всерьез, она верила в свои слова. Но это неправда и никогда не было правдой. Сейчас в моей профессиональной жизни самое интересное время, и Бог один знает, куда оно выведет. Но если правду сказать, мне от него никакой радости. Я бы все это выменял… - Гарри поковырял еду на тарелке. - Ладно, не стоит. Ты же этим зарабатываешь на жизнь? Слушаешь рассказы людей, как они сами себе жизнь испортили.

Она потянулась через стол и взяла его за руку.

- Я тебе не психолог, а друг, Гарри. Я знаю, что сейчас у тебя трудное время. И знаю, что впечатление у тебя такое, будто оно никогда не кончится. Ты сейчас на самом дне. Но ты не один, и дальше будет становиться лучше.

- Спасибо, - ответил он. И, помолчав, добавил: - Ее трудно заменить. - Он улыбнулся Лесли: - Какую-то секунду мне казалось, будто ты сейчас скажешь, что сама через такое прошла.

Дрожащее пламя свечей накрывало тенями ее шею и глаза. Лесли казалась задумчивой, и Гарри вдруг понял, как она до боли прекрасна. И почему он такую простую вещь заметил только сегодня?

- Ты прав, - ответила она, - считая ее неповторимой. Никогда ты не найдешь другой с теми же самыми параметрами. Но это не значит, что ты не найдешь другой с параметрами равно желательными. Или даже улучшенную модель. - Она не улыбалась, но что-то лукавое было в глазах. - И я не собиралась тебе говорить, что переживала нечто подобное. Я одна из немногих счастливцев, которых никогда не касалась Великая Страсть. Могу сказать, к стыду своему, наверное, что никогда не встречала мужчину, которого нелегко было бы бросить.

- Кажется, ты о нас не слишком высокого мнения. Гарри попытался сказать это шутливо, но сам понял, что не получилось.

- Да нет, я люблю мужчин, - сказала она, сжав руку Гарри. - Нормальный народ, и не оставить ли нам эту тему?

В «Красную черту» они зашли выпить по рюмке на ночь. Было поздно, и они немного посидели, слушая музыку. Лесли задумчиво покачивала стакан, глядя в него, и Гарри наконец спросил, продолжает ли она мысленно переживать сегодняшние беспорядки.

- Да нет, ничего такого. - Они посмотрели друг другу в глаза, и Лесли пожала плечами. - Я почти все время занята переводом. И впечатление, которое мы получаем от этого текста, оно… ну, несколько сбивает меня с толку.

- В каком смысле?

Она задышала чуть глубже, открыла сумочку, покопалась там и нашла смятый конверт с логотипом банка Филадельфии. Разгладив бумагу, Лесли достала ручку и стала писать. Гарри смотрел на строку, вверх ногами, и текст был похож на стихи.

- Вот дословный перевод, - сказала она. - Но я думаю, что он вполне передает дух текста.

Дописав, Лесли пододвинула ему бумагу.

Гарри перечитал несколько раз.

- Мне это ничего не говорит, - сказал он. - Что бы это значило?

Она снова написала на конверте:

- Прошу прощения, - сказал Гарри, - но я пас.

- Это вне контекста, - сказала Лесли. - И только Бог знает, насколько точен этот перевод. Но «цветок мира», как я понимаю, - это процесс эволюции. А сила, которая им правит, - это смерть.

Гарри заказал еще по одной. Лесли откинула локон с лица.

- Набор данных, над которым я работаю, наполнен вот такими штуками, предполагающими весьма случайное знакомство с понятием смертности. И есть еще упоминание о проектировщике.

- Проектировщике?

- Наверное, это Бог.

- Мы напоролись на планету, населенную пресвитерианами?

- Смешно. - Она закрыла глаза. - Вот еще из текста:

- Просто стихи, - сказал Гарри.

- Да, я знаю. Но не понимаю их. Гарри, сочинитель этих стихов повторяет нам снова и снова, разными способами, что они умерли, что они - сообщество живых и мертвых.

- Можно было бы возразить, что христианские общества - это тоже объединение живых и мертвых. А некоторые религии утверждают, что в каждой личности живут ее предки.

- Я полагаю, здесь тоже что-то вроде этого. - Лесли смяла конверт и бросила его на стол. - Я не знаю. И это не просто несколько странных катренов. Во всем материале - ощущение расы, которая превзошла смертность.

- Я бы хотел еще что-нибудь из этого прочесть.

- О'кей, - просияла Лесли. - С удовольствием. Хотелось бы получить впечатление от свежего взгляда.

Когда Кармайкл ушел, Джон Харли еще долго простоял возле занавески, глядя на движение на Экзекьютив-авеню. В Белый дом он пришел три года назад, убежденный, что может руководить в этот трудный период, когда столько стран владеют оружием массового поражения, когда в стольких местах бушуют вооруженные конфликты и геноцид, когда на Запад давят с полдюжины грошовых диктаторов, плюющих на приличия и эмбарго и постоянно грозящих своим соседям.

Точно так же стояли у этого окна в ночную пору другие президенты: Кеннеди, Никсон, Рейган - в тени нависшего ядерного молота. И потом, после развала Советского Союза, Буш и четверо его преемников боролись с трудностями иного рода: создание нового мирового порядка, где национальные государства смогут жить в мире и где голод и болезни будут стерты с лица земли.

Это была благородная задача, но такая, которая выходит за пределы сил любой группы стран. Население несколько стабилизировалось, но продолжало расти, опережая все усилия создать хотя бы шанс обеспечить всем достойное существование.

Страшной правдой было то, что на планете постоянно продолжала литься кровь. Но если Гарри Кармайкл прав, если под рукой есть неисчерпаемый источник энергии, то возникает реальная возможность сделать шаг к мечте Джорджа Буша-старшего.

И президент понял, что сегодня, быть может, Кармайкл принес ему бессмертие.

Глава двенадцатая

Примерно в три часа ночи у Гарри зазвонил телефон. Гарри перевернулся, уставился в темноту, нашарил аппарат и сбил трубку на пол.

- Кармайкл! - рявкнул он в микрофон.

- Гарри?

Что за черт? Звонил Римфорд. Что могло его всполошить в такой час?

- Да, Бейнс? Что случилось?

- Ничего. Но мне нужно с тобой поговорить.

- Сейчас?

- Да. Тут есть круглосуточная вафельная на Гринбелт-роуд. «Арло» называется.

- Я знаю, где это.

- Будь там через сорок минут.

Он повесил трубку, а Гарри остался лежать и таращиться в невидимый потолок.

Что может хотеть от него Римфорд? Гарри подумал мельком, не позвонить ли Гамбини, но решил, что Римфорд хочет говорить с ним наедине, иначе сам бы позвонил Эду. Он сбросил ноги с кровати, помотал головой, прогоняя остатки сна, и направился в душ.

Когда Гарри приехал, Римфорд сидел и читал «Пост». Если не считать его и двух полинявших официанток средних лет, зал пустовал. Дождь только что перестал, и большие стекла еще были покрыты каплями. Очень ярко светили лампы, и пахло хорошим кофе.

Римфорд поднял глаза от стола и без улыбки поздоровался.

Гарри сел, и ему принесли кофе.

- Заказывать будете? - жизнерадостно спросила официантка.

- Можно, - согласился Гарри. - Яичницу с ветчиной. И тост.

Когда официантка отошла, он повернулся к Римфорду.

- Так в чем дело? - спросил он, понизив голос.

У Римфорда был усталый и подавленный вид. Он полез в карман, достал пакет в пластиковой обертке и передал Гарри посмотреть.

- Это же текст передачи, - удивился Гарри.

- Полный.

- И как ты его получил?

- Просто вынес. Я эту копию сделал раньше, чем ввели ограничения. Тебе я ее отдаю как напоминание, что могут быть и другие. Вряд ли мне одному было удобнее работать дома.

- Спасибо, - сказал Гарри, не зная, хочет ли он даже трогать этот пакет. - Лучше всего его прямо на месте уничтожить и забыть. Иначе начнется дело о нарушении секретности, и мы с тобой весь следующий год будем только писать объяснения.

Римфорд кивнул и глотнул кофе.

- Если ты так считаешь.

- Бейнс, что это должно значить? Он впился в Гарри глазами:

- Хочешь совет?

- Давай. - Гарри осторожно сунул пакет в карман.

- Когда избавишься от этого, - он посмотрел на карман Гарри, - воспользуйся этим и избавься от всего остального.

Он вытащил диск и передал его через стол.

На диске была надпись «Меланхолический вальс».

- Что это, Бейнс?

- Вирус. Внеси его в лабораторию, загрузи в систему, и он сотрет все.

- Ты шутишь!

- Можешь его назвать «Выбором «Манхэттен». Так должен был поступить Оппи.

- Бейнс…

- И не забудь, - продолжал Бейнс, будто Гарри ничего и не говорил, - что есть еще несколько копий, не знаю точно сколько, пять или шесть, - на компакт-дисках. - Он посмотрел на часы. - Сейчас как раз подходящее время. Можешь стереть жесткие диски и без проблем добыть все копии.

Гарри подумал, не случилось ли у Римфорда срыва.

- Зачем? - спросил он. - Зачем это надо?

Он видел, что космолог не в себе, и потому постарался говорить помягче, приготовился уговаривать. И это было какое-то странное удовлетворение - говорить по-отечески с

Бейнсом Римфордом. «Ничего, Бейнс, ничего. Все будет хорошо».

Синие глаза полыхнули.

- Что бы ты меньше всего хотел найти в этой передаче, Гарри?

- Не знаю, - ответил Гарри, усталый от всего этого. Никак не кончаются эти чертовы проблемы. - Чуму. Большую бомбу. Способ взорвать планету. - Он сунул вирус в тот же карман. - А что ты нашел?

- Сегодня я встал с намерением ехать в лабораторию и сделать это самому. Можешь поверить?

В кафе стало холодно.

- И почему ты не стал? Почему позвонил мне?

- Не мне принимать такое решение. Ответственность здесь не моя. Это должно быть стерто - диски, записи, чертежи, все, что там есть. Но… - Официантка принесла две тарелки - вафли для Римфорда, яичницу с ветчиной для Гарри.

- Я рад, - заметил Гарри, - что эта проблема не повлияла на твой аппетит.

Римфорд засмеялся, намазал вафли маслом и посыпал сахарной пудрой.

- Гарри, это не моя проблема, и если я пойду и сотру текст, моя карьера кончена, и я, наверное, стану самым презираемым специалистом на всем земном шаре. Я на это не напрашивался, и решать не мне. Жертвовать собой я совершенно не собираюсь.

- Так что же там такое? - спросил Гарри. Римфорд надкусил вафлю.

- Дешевый способ устроить конец света. На это хватит ресурсов почти любой ближневосточной страны. Или даже хорошо обеспеченной террористической организации. Процедура нетрудная, если знать, что делать. И по любым меркам, - заключил он, - я сейчас самый опасный человек на свете.

- У меня было впечатление, - сказал Гарри, - что ты ограничивался космологическим материалом, который был в тексте.

- Верно.

- И что же, ради всего святого, мог ты найти в космологических рассуждениях?

- Способ изгибать пространство, Гарри.

- Объясни.

- Благодаря алтейцам мы теперь знаем конкретные цифры кривизны пространства. Или по крайней мере знаем, какие цифры они поддерживают. Очевидно, в нормальных обстоятельствах эта кривизна где-то около пятидесяти семи миллионов световых лет на дуговой градус. Это значение меняется в зависимости от местных условий. А если оно кажется очень малым, то потому, что Вселенная не есть сфера в гиперболическом пространстве, как я предсказывал и как мы все полагали.

Гарри попытался понять, но это было безнадежно.

- Я думал, - сказал он, - что Вселенная предполагалась плоской.

- В конце века все мы так думали. Точка зрения менялась туда и обратно, Гарри. Но если алтейцы правы - а нет оснований полагать, что это не так, - то она представляет собой искаженный цилиндр. Нечто вроде четырехмерной ленты Мебиуса. Понимаешь, если пойти точно туда, - он показал на темное и беззвездное небо на востоке, - и продолжать идти, то в конце концов ты придешь оттуда. - Он ткнул рукой в противоположную сторону. - Только пониже, конечно. Окажешься под горизонтом.

- О'кей, - сказал Гарри.

- Я вижу, ты правша.

Гарри намазывал тост, но при этом наблюдении остановился.

- И что?

- А вернешься ты левшой.

Гарри не стал допытываться подробностей.

- Так почему ты хочешь уничтожить передачу?

Очень неловко было вести такой разговор в общественном месте.

- Гарри, ты чего-нибудь в физике понимаешь? Мы говорим об искривлении пространства. В некоей конечной области степень кривизны может быть увеличена, обнулена или инвертирована. И это только дело техники. Мы говорим о гравитации! Антигравитации, искусственной гравитации. Это все теперь у нас в руках.

- Вроде бы это хорошие новости, Бейнс?

- Если бы дело ограничивалось этим, я бы с тобой согласился. Никаких проблем с выведением грузов на орбиту. Хозяйка прилепит к холодильнику пару антигравитационных дисков и сама отнесет его в подвал. Но ведь можно заставить весь Нью-Йорк упасть в небо - как тебе это? Или превратить штат Мэриленд в черную дыру. - Римфорд устало поднялся. - Бог знает, что еще есть в этих дисках, Гарри. Но я думаю, что ты, или твой начальник, или кто-то еще повыше должен избавиться от них. Просто это для нас слишком.

Мышцы Гарри парализовало холодом.

- Это все уже засекречено.

- Гарри, не будь дураком. Ты знаешь, что утечка - это только вопрос времени. Сведения украдут. Или используют. Единственный надежный способ - прикрыть это все начисто, пока информация не вырвалась на волю. Если она еще не вырвалась.

- Ты говоришь о других копиях?

- Конечно. И может быть, уже поздно.

- Бейнс, ты же знаешь, что мы не можем уничтожить текст. Гамбини об этом даже слушать не станет. У Розенблюма случится сердечный приступ. И они будут правы. Диски с Геркулеса - источник знаний, о каком мы и мечтать не могли. И выбросить их мы не имеем права!

- А почему? Что мы можем из них узнать такого, что существенно превышает наши теперешние знания? Харли это понимает. Они показали нам, что мы не одни, как он сказал, до того, как мы точно узнали, что они заговорят снова. Вот это важно. Только это и важно. А все остальное - детали.

Он доел вафли, допил кофе и жестом попросил счет.

- Я лечу утренним рейсом, Гарри. Если ты сотрешь эту чертову штуку и тебя поймают или если ты сделаешь это открыто и на тебя будут нападать, можешь сказать, что поступил так по моему совету. На это я согласен. И я скажу, что ты поступил правильно.

Диск с Бейнсовской копией передачи Гарри положил в левый нижний ящик стола и прикрыл газетой, будто это могло защитить от кого-нибудь, кто этот ящик взломает. Потом он запер ящик и несколько минут смотрел на него. Потом встал и с вирусом в кармане вошел в лабораторию.

Еще не было шести. Когда Гарри вошел, в лаборатории находились только Маевский и двое лаборантов. Корд посмотрел на Гарри, кивнул и стал чертить свои схемы.

Гарри даже не рассматривал всерьез идею взять на себя стирание записей. Но не мог удержаться от искушения пройти по лаборатории и посмотреть, как это можно сделать.

Он знал, что есть шесть нумерованных копий. Плюс информация на жестких дисках. Четыре в ящике. Маевский работал с пятой, и еще одна была у лаборанта.

Насколько это было бы трудно?

Гарри оставил сообщение на голосовой почте Уиллера, вышел в кабинет Гамбини, написал записку и оставил у него на столе. В обоих посланиях было, в сущности, одно и то же:

«Позвони мне, как только придешь».

- Как бы опасно это ни было, - заявил Гарри, - но решение принимать не нам.

- Согласен, - сказал Гамбини. - Нам надо избежать слишком активной реакции. - Придя утром, он нашел второе сообщение, от Римфорда, которое гласило: «Эд, к сожалению, больше не могу работать в проекте. Желаю удачи».

Они собрались в офисе у Гарри. Он описал им ночной разговор, опустив тот факт, что Римфорд передал ему лишнюю копию. Гамбини все это время кивал, будто предвидел, что Римфорд выкинет такую штуку. Уиллер эмоций не выражал.

- Что меня пугает, - произнес Гамбини после рассказа Гарри, - это как легко сюда зайти и все уничтожить. Мне в голову не приходило, что об этом надо беспокоиться. Прежде всего надо сделать запасную копию и хранить ее под замком. - Он посмотрел на Гарри. - Где вирус?

Гарри достал диск и протянул его, как вещественное доказательство. Гамбини взял диск, повертел под лампой и разломал.

У Гарри упало сердце.

- Он тревожился, - сказал Уиллер. - Теперь, оглядываясь назад, я это вижу. Надо было знать, что может случиться нечто подобное.

Гамбини покачал головой:

- Бедняга. Жаль, что он ни с кем не поговорил.

- Он поговорил со мной, - напомнил Гарри.

- Я имею в виду - со специалистом. Ладно, это не важно. Послушайте, я ему позвоню. Попробую переубедить.

- И что ты ему скажешь? - спросил Уиллер. - Судя по тому, что говорил Гарри, его только одно может успокоить: что мы все разрезали на кусочки и сожгли.

Гамбини нахмурился:

- Ты что, с ним согласен?

- Наверное, стоит об этом поговорить, - предложил Гарри. - Я, кажется, до сегодняшней ночи не понимал, насколько эта штука опасна.

Он глядел на сломанную дискету.

Губы Уиллера сложились в тонкую улыбку.

- Гарри, как ты мог этого не понять? Зачем, по-твоему, все эти режимные ограничения?

- Конечно, риск есть, - сказал Гамбини. - Мы все это знаем. Но риск управляемый.

- Ты действительно так думаешь, Эд? - спросил священник. - Мы говорим о технологии, которая жонглирует звездами. Если она действительно есть в тексте, разве мы готовы ею управлять? Мы еще никак с порохом не можем сладить.

- А до сих пор ты об этом молчал В тряпочку, Пит, - просипел Гамбини. - Если ты так беспокоился, почему ничего не сказал?

- Я - священник. - Уиллер глубоко вздохнул. - Любое мое действие отражается на церкви. И в подобном деле это очень большая трудность. Мы все еще пытаемся объясниться за Галилея. Я потому и сидел пассивно, действовать, как Бейнс, я никак не мог. Но я могу вам сказать, что, каковы бы ни были их мотивы, алтейцы оказали нам медвежью услугу. И жаль, что они не ограничились просто приветом.

- Но почему? - вопросил Гамбини. - Потому что Римфорд увидел способ злоупотребить частью информации? Черт побери, такой риск всегда есть. На каждом шаге вперед есть риск. Но вы подумайте, что нам сейчас досталось! Послание из иного мира. Новые перспективы. Шанс сравнить то, что мы знаем, и что думаем, что знаем, с чьей-то еще наукой. Шанс понять, действительно ли есть у человека смысл существования. Уж если кто-то должен заинтересоваться, то это ты, падре. Мы должны спокойно думать и не впадать в панику. Я бы предложил просто известить исследователей о наших соображениях и предложить им докладывать обо всем, что может создать проблему. И тогда, если что-то возникнет, действовать рационально.

- Я не уверен, что мы говорим о вещах, которые так легко идентифицировать, - сказал Уиллер.

- Черт побери, Пит, против такой логики действительно невозможно спорить! Но давайте все-таки будем разумными. Вам не приходило в голову, что наше выживание как вида может зависеть от того, что мы узнаем от алтейцев? Если добиться технологических прорывов, то появятся способы решения каких-то наших проблем. - В его голосе была мольба о понимании. - С такими дарами все нам будет открыто. Представить себе невозможно, чего мы достигнем, победив гравитацию и покорив такую энергию, которая нам предлагается. - Он глянул на Гарри. - Ты хотел бы взять на себя ответственность за уничтожение такого источника знания? Даже Бейнс, во что бы он ни верил, не мог себя заставить так поступить.

- Вот почему это так опасно. Это смоляное чучелко. Каков бы ни был потенциальный вред, избавиться от него мы не сможем.

- Нужно политическое решение, - предложил Гарри. - Быть может, следует повременить. Остановиться. Чтобы понять истинную природу проблемы, надо больше узнать о том, что у нас в руках.

- Согласен, - сказал Гамбини. - Это вполне разумно. Но прямо сейчас нам надо понять пару других вещей. Пит, ты готов остаться в проекте?

- Да, - тихо ответил священник.

- И мне не придется беспокоиться за безопасность текста?

- Нет. От меня - нет.

- Так, ясно. Я рад, что мы это урегулировали. Теперь… - Он проницательно посмотрел на Гарри. - У кого-нибудь еще возникли моральные проблемы?

- Я лично брать решение На себя не собираюсь, - сказал Гарри. - Но ни за кого другого не ручаюсь. Лучше бы сделать дополнительную копию и убрать ее в безопасное место.

- Это я первым делом сделаю, как только вернусь к себе.

Гарри ощутил, что напряжение оставляет его.

- Есть еще одна вещь, которую надо обсудить. Для разнообразия - новость хорошая.

- Буду рад ее услышать.

- На Белый дом по-прежнему сильно давят, чтобы текст был опубликован. И потому Харли создает официальный орган, который пересмотрит все, что нами получено. Говорят, что будет опубликовано все, что только можно.

- Что ж, приятно знать, - сказал Гамбини. Но, секунду подумав, спросил негромко: - И кто будет решать, что можно и что нельзя?

Гарри сохранил бесстрастное лицо:

- Оскар де Сандр.

- Кто?

Даже Уиллер улыбнулся.

- Оскар де Сандр, - повторил Гарри. - Мне сказали, что он главный по военным технологиям. И я думаю, он подберет штат экспертов в соответствующих областях, и они будут обращаться к нам, если возникнут сомнения.

- Много мы знаем, - буркнул Уиллер.

Гамбини поглядел на него с нескрываемым раздражением.

- О'кей, - сказал он.

- Я думаю, - предложил Уиллер, - было бы мудро вести себя политично и не выкладывать все сразу.

- Поддерживаю, - согласился Гарри. - Эд, я тебе дам телефон де Сандра. Хорошо бы ты позвонил ему сегодня, ввел в курс дела и попытался дать ему понятие о том, что ему следует искать. Про Бейнса не упоминаем. О'кей?

- Конечно, не упоминаем, - буркнул Гамбини. - Если это просочится, у широкой публики штаны от страха полопаются. Кстати, он ничего не сказал, собирается ли он говорить на эту тему с журналистами?

Гарри мысленно прокрутил весь разговор.

- Нет. Он совершенно ясно дал понять, что предоставляет дело мне. Нам. Абсолютно уверен, что он ничего не скажет.

- О'кей. Я постараюсь взять с него обещание, когда буду с ним говорить.

Гарри нахмурился:

- Эд, на твоем месте я бы его не трогал. Так, что еще? Надо создать процедуру, гарантирующую, что все, что мы будем выдавать, прочтет кто-то, кому мы доверяем. И надо привлечь еще Корда, Лесли и Хаклюта. Скажем им, что стоит на кону, и попросим отсекать все, что может создать проблему.

- Мне кажется, - сказал Уиллер, - что у нас будет информация трех категорий: материал для де Сандра, материал, идущий только к Харли, и то, что вообще не должно выходить наружу.

Гамбини встал и сделал пару кругов по кабинету.

- Не знаю, - задумчиво протянул он, - но, кажется, разговор по делу. Гарри, какой же из тебя, к черту, чиновник?

- Наверное, не очень хороший, - ответил Гарри. Уиллер кивнул.

- А как ты думаешь, что было бы с Римфордом, если бы кто-то запустил его вирус?

Гарри улыбнулся.

- Ему предъявили бы обвинение в заговоре с целью уничтожения федерального имущества.

Хотя Оскар де Сандр считал себя сотрудником Белого дома, фактически он работал в здании администрации. И не был доволен своей жизнью. Несмотря на все подаваемые просьбы и получаемые обещания, ему дали только одну помощницу и еще стажерку на полставки для участия в проекте «Геркулес». И стажерка еще даже не получила допуска.

Первый пакет от Гамбини прибыл, не успел де Сандр еще войти в дверь. Его обязанностью был прочесть протокол, убедиться, что в нем нет ничего, прямо угрожающего национальным интересам, и передать советнику по национальной безопасности, который либо сделает свои замечания, либо нет. Если материал вернется к нему на стол со штампом ВЫПУСК РАЗРЕШЕН, то де Сандр его передает на распространение на ежедневной пресс-конференции Белого дома. Вроде бы все очень просто, но в этой простоте прятались огромные волчьи ямы. Должность с отрицательным потенциалом; единственный способ справиться - это быть очень осторожным. Стоит что-то пропустить - и конец всей карьере. То есть куча возможностей оступиться и ни одной - отличиться. Начальство его заметит, только если он напортачит.

Более того, время у него ограничено прямо сейчас. Пасти стадо в Гринбелте не было его единственной обязанностью. Еще он занимался рутинными тестами на детекторе лжи в процедурах получения допуска высшей категории, и еще у него были обязанности в Форт-Миде. Так что де Сандр быстро пролистал девяностопятистраничный документ, чтобы понять, о чем там, и вызвал помощницу - ту, что с допуском.

Она принесла с собой несколько телефонных сообщений и список запросов электронной почты с просьбой посмотреть. Он быстро глянул, отодвинул их в сторону и протянул ей отчет из Гринбелта.

- Поищите материал по технике, - сказал он. - Почти все здесь что-то вроде философского трактата, с этим вообще нет проблем. Но нельзя, чтобы отсюда вышло что-то, имеющее неявные военные последствия. Это ясно?

Помощница кивнула.

И вот каким образом существование ряда философских максим инопланетян стало достоянием вечерних новостей. Они появились довольно скромно, заняв вторую позицию после голосования в Конгрессе, где была отвергнута попытка администрации лишить электронную промышленность ценовой поддержки.

Максимы не возымели того эффекта, который могли бы, поскольку версии, выданные де Сандру, были дословными и мало носили сходства с более поэтическими переводами Лесли. Более того, этическое и эстетическое сходство с общепринятыми ценностями бросалось в глаза, и именно на этом сосредоточились все комментаторы. Лишь через два дня Эн-би-си выдало набор поэтических переводов и создало некоторую сенсацию. Касс Вудбери своим поставленным и звучным голосом подчеркнула некоторые строки:

Было и еще много подобных строчек. Глядя у себя дома телевизор, Гарри поежился.

И кардинал тоже.

Телефон у него начал звонить примерно в четверть десятого, и наутро первым делом он созвал свой причт. Барнегата достать не удалось, он был в Чикаго. Кокс и Дюпре прибыли с интервалом в несколько минут и уже завязали горячий спор, когда прибыл Джесперсон с Джо Марчем, главой Общества по распространению веры в епархии. Марч не входил в ближний круг кардинала, но тот никогда не задумывался приглашать людей, от которых может быть толк. Дюпре, видевший телерепортажи, был возмущен.

- Общение с мертвыми! Это абсурд. Я надеюсь все-таки, что телекомпании вспомнят об ответственности. Они придают сенсационность всему, чему только могут, но протоколы, опубликованные Годдардом, не оправдывают подобной интерпретации.

- Проблемы бы не было, если бы журналисты в нее не вцепились, - сказал Кокс. - Все это случилось миллион лет назад. Но раз они это проигрывают, люди могут быть введены в заблуждение. Так что мы обязаны действовать.

Дюпре сдвинул густые брови.

- Никто не будет принимать этого всерьез, если не примем мы. - Он посмотрел на кардинала. - Ватикан будет делать заявление?

- В свое время. Там не хотят производить впечатления, будто их подхватило общим потоком. - Джесперсон позволил себе улыбнуться. - Наверняка они подняли его святейшество среди ночи. Было что-то вроде совещания. Я сегодня утром говорил с Аччиари, и он думает, что все это - заговор западных держав в отместку за то, что Святой Престол отказался сотрудничать в ближневосточной инициативе.

Кокс состроил скучающую гримасу:

- Ты не знаешь, какая будет официальная линия?

- Это еще не решено. Но Аччиари верит, что его святейшество поведет себя так, будто в передаче нет ничего, кроме стихов. Он ожидает, что вся история будет сочтена абсурдом, и будет сделано несколько выдержанных замечаний на тему о том, сколь неверные пути выбирает нынешнее общество.

- Иными словами, - сказал Кокс, - всем будет велено не обращать на это внимания.

- Разумная позиция, - подхватил Дюпре. - И нам следует поступить так же.

- Брось, Фил! - возразил Кокс. - Что может больше привлечь внимания к факту, как не то, что у нас от него коленки дрожат? - Он прищурился на Дюпре, будто изучая балансовый отчет. - В Италии это, быть может, сойдет. Но не у нас. Журналисты налетят с вопросами, и у нас не будет возможности просто пожать плечами и отмахнуться.

- Джек, - начал Дюпре с возрастающим жаром, - я не предлагаю говорить людям, чтобы смотрели в другую сторону. Но мы должны очень осторожно действовать, чтобы не завести толпу. Ватикан прав: это всего лишь стихи. Полностью вырванные из контекста. Если бы они были не из этой смехотворной передачи, никто бы и внимания не обратил. Я думаю, было бы правильно не создавать самим себе проблем. Просто игнорировать, будто этого и нет. Вот, по-моему, единственно правильный подход.

Кокс покачал головой:

- Люди будут требовать ответов. А у нас их нет, потому что на самом деле нет вопросов.

- Все это полный идиотизм, - заявил Марч - приземистый коренастый мужчина далеко за шестьдесят. Но на голове у него сохранились густые черные волосы. Он был родом из южного Чикаго, трудяга, настойчивый, упорный, умелый. Звезд с неба не хватал, и кардиналу это было известно, но работу свою делал. Священник-работяга - тот тип, который Джесперсону больше всего нравился.

- Люди говорят с мертвыми! Милостивый Господь такого не допустит. Фил прав абсолютно. Мы не должны удостаивать такое предположение даже вниманием.

Дюпре рисовал кружочки в блокноте.

- Совершенно верно. Хотя я предложил бы воздержаться от заявления, что Бог допустит и что не допустит.

- Фил! - В минуты напряжения глаза кардинала начинали сиять алым блеском под цвет его мантии. Он будто излучал внутренний свет. - Каков теологический статус общения с мертвыми? Оно запрещено?

- Да нет, - протянул Дюпре, обдумывая продолжение. - Многие чудеса, в сущности, и есть подобные события. Фатима и Лурд, в частности, если считать Марию усопшей. Если даже нет, то некоторые посмертные явления святых официально признаются. Как вам известно. И сам Иисус говорил с Моисеем и Илией в присутствии свидетелей. Чем, в конце концов, является молитва, как не попыткой общения с потусторонним миром?

- Только в нашем случае, - заметил Кокс, - потусторонний мир отвечает.

- Да. - Дюпре поднес к губам указательный палец. - Как бы это ни было неудобно, подобные понятия не новы, и думаю, лучше, если нам показать, что мы вовсе не удивлены и не слишком заинтересованы. Будет предполагаться, что мы вообще не собираемся как-то реагировать. Я бы сказал по-прежнему, что лучше всего ничего не делать, а на вопросы - вежливо улыбаться.

- Полностью согласен, - со смешком сказал Марч. - Для меня это все отдает гаданием и спиритизмом. Ватикан здесь прав, нам следует от всего этого держаться в стороне. Или осудить. Бог знает, что они дальше там найдут.

- Мне кажется, - произнес Кокс, - что способность общаться с Церковью Торжествующей могла быть неким сверхъестественным даром, утерянным после грехопадения Адама. Мы уже об этом говорили, но теперь я задумываюсь, не имеем ли мы дело с культурой, основатель которой был мудрее нашего. И первому, представителю ее хватало ума держаться подальше от яблок или вообще чего-то, что было первородным грехом.

В ответ на это замечание послышался скрип стульев. Кардинал уставился на него в упор:

- Джек, ты действительно допускаешь такую возможность? Кокс сам удивился реакции, вызванной его словами.

- Нет, конечно. Но с теологической точки зрения это вполне возможно.

Марч выпрямился в кресле, но ничего не сказал. Хотя кардинал редко смотрел на него прямо, он тем не менее внимательно наблюдал за старым священником, будто измеряя его реакции. Марч все это время сохранял спокойно-скептический вид. Бог и Адам. В теологии Джо Марча не было места для второго акта творения. Любой, кто сейчас внимательно наблюдал за кардиналом, мог бы отметить его облегчение.

- Все, что у нас есть, - продолжал Кокс, - это чья-то интерпретация фразы, написанной на языке, которого никто раньше не видел. И которого, пожалуй, никто не может прочесть. Я согласен с Питом, что мы не должны выставлять себя в глупом виде. С другой стороны, нельзя не признать, что некоторых наших прихожан могут взволновать эти события. Следовательно, мы должны их разуверять. Наверняка будет безопасно указать, что какие бы события ни происходили на Марсе или где это там, нас это не касается. Мы ничего в этом не видим такого, что должно смутить доброго католика.

Кардинал слушал, пока аргументы не начали повторяться, а тогда вмешался.

- Я не был бы до конца честен, - сказал он, - если бы не сознался, что это дело меня несколько заботит. Быть может, мы входим в новую эпоху, а новая эпоха всегда неудобна для тех, кто стоит у руля. Странным парадоксом кажется мне, что князья церкви традиционно сопротивлялись прогрессу науки.

Дюпре и Марч нахмурились, но кардинал жестом показал, что не интересуется остроумными возражениями.

- Этот вопрос закрыт для опровержений, - продолжал он, не давая себя перебить. - Мы, которым полагается быть на переднем крае поисков истины, имеем в этом смысле прискорбную историю. И давайте не станем на этот раз попадать в ту же ловушку. По крайней мере в этой епархии. Мы примем позицию Джека, что истина нам ничем не может угрожать, что нас хранит наш Искупитель и мы не менее всякого другого заинтересованы в новых откровениях величия творения Божия.

- Я такого не говорил! - возразил Кокс.

- Странно, а мне показалось, - ответил кардинал, безмятежно глядя на своих подчиненных. - Мы не будем давать понять словом или делом, что в Годдарде ошибаются, что люди там извращают факты или что они дезинформированы. Мы дадим событиям развиваться естественно. И быть может, вверив себя в руки Господа, мы даже получим радость от этого. Тем временем любые комментарии по этому вопросу должны исходить из канцелярии кардинала и ниоткуда более.

- Джордж, - начал Дюпре, - но Ватикан может все это переменить, если сделает заявление…

- Имей веру, - улыбнулся кардинал. - Люди уже давно не прислушивается к Ватикану, так с чего бы вдруг им снова начинать?

Гарри, который, быть может, совсем не так интересовался философией алтейцев, как позволил о том думать Лесли, уселся провести вечер с пухлой папкой, которую она ему дала. Он читал три часа подряд, но дело шло туго. Некоторые термины еще не были переведены, синтаксические связи не всегда ясны, и у Гарри было чувство, что адекватный перевод на английский дал бы просто абракадабру. Текст напоминал нечто среднее между Платоном и хайку; но нельзя было избавиться от ощущения мрачного разума или, парадоксально, намека на мрачный юмор, который все время ускользает.

Алтейцы интересовались многими проблемами, которые заботили и его биологический вид, но были и тонкие различия. Например, рассуждения о морали в достаточных подробностях показывали ответственность разумного существа перед другими формами жизни и даже неодушевленными предметами; но совершенно не говорилось об ответственности перед представителями собственного вида. Далее, философская трактовка природы зла касалась только катастроф, вызванных природными силами, оставляя без внимания то, что совершалось людской (или нелюдской) злой волей. Гарри заключил, что Лесли спутала зло и бедствие.

Планета алтейцев должна была быть похожа на Землю. Снова и снова появлялись сравнения с морями, метафора блуждающего корабля или моряка-пришельца. Но воды спокойны. Нигде нет ни шквалов, ни огромных тяжелых волн. Ни скал, ни мелей, и мирно проплывают мимо берега.

Наверное, слишком даже мирно.

Одинаково холодны в бездне большие острова, и темны берега.

Закон США об использовании воздушного и космического пространства от 1958 года.

Глава тринадцатая

Очень трудно было указать точно, что в Сайрусе Хаклюте так раздражает людей, но коллеги, сотрудники, случайные знакомые, даже родственники - всем неизбежно в его присутствии было неуютно. Может быть, виноваты были его глаза, неестественно сдвинутые - легко было себе представить, что он всматривается в микроскоп. Говорил он очень сдержанно и никак не интересовался окружающими. Он никогда не давал прямых доказательств своего раздутого самомнения, и все же у присутствующих создавалось впечатление, что они еще не доросли до уровня Сайруса. Гарри подозревал, что он в чем-то ограничен рамками своей специальности. Легко было сделать вывод, что, будучи биологом, других людей он воcпринимает скорее как колонии, нежели как индивидуумы. Тем не менее в первом докладе на ежедневном совещании у Гамбини в канун Рождества он продемонстрировал неожиданное чувство театра.

- Я более или менее могу вам сказать, - произнес он, - как они выглядят.

Тут все стали внимательно слушать. Гамбини отложил очки, которые до того протирал, Уиллер слегка выпрямился, сонные глаза Маевского ожили. А Лесли кинула на Гарри острый взгляд.

- У них в генетическом коде тоже используется ДНК, что неудивительно. И эту ДНК я выделил. - Он оглядел слушателей, явно довольный собой. - Еще остался огромный объем работы, но предварительный доклад уже готов. Я должен вас предупредить, что в нем довольно много догадок, поскольку я не могу в каждом случае быть уверен в конструкционных материалах. Кроме того, мне не хватает оборудования для некоторых существенных экспериментов, но это всего лишь вопрос времени.

Начнем с того, что алтейцы наверняка не гуманоиды. Я не знаю еще точно, как их систематизировать, и лучше, наверное, даже не пытаться. Что я могу сказать - что подобные создания чувствовали бы себя в Гринбелте вполне комфортно. - Губы его шевельнулись в узкой улыбке. - Тем не менее они ни на что в земной биологии не похожи. Алтейцы сочетают свойства и растений, и животных. Например, они способны к фотосинтезу.

Он глянул прямо на Лесли.

- Потом, у них никогда не было охотничьего общества. Это может значить отсутствие не только войн, но даже самого понятия войны.

- А следовательно, - добавил Маевский, - никаких мыслей о военном потенциале.

- Очень хорошо, - одобрительно кивнул Хаклют. - Вы точно угадали мою мысль. Алтейцы также, по-видимому, не обладают сосудистой системой, легкими и сердцем. Зато зубы у них есть. И большие.

- Погодите, - перебил Уиллер. - Как это может быть? У них нет желудка? Так зачем им зубы?

- Для самозащиты, отец Уиллер. Я бы предположил, что когда-то им приходилось иметь дело с хищниками. У них есть нервная система и органы управления, которые суть мозги - своего рода. Система размножения - половая. И хотя здесь у меня нет уверенности, я считаю, что они несколько крупнее нас. На Земле они наверняка были бы крупнее. У них экзоскелеты, вероятно, из хитиноподобного материала, и, кажется, органы чувств, аналогичные нашим. Я бы рискнул предположить, что слух у них не хуже нашего.

Хаклют откинулся на спинку кресла, довольный собою.

- Особенно любопытны глаза: их четыре, но пары их различаются и, как я подозреваю, воспринимают волны разной длины. Здесь нам опять-таки нужно было бы провести эксперименты.

Лоб Хаклюта наморщился, и голос его стал несколько менее лекторским:

- Есть и третья пара глаз, которая, я почти уверен, не воспринимает света. Более того, нерв, соединяющий их с мозгом, с виду не способен выполнять функции зрительного. Нет, этот орган что-то воспринимает или что-то излучает, насколько я могу понять, но будь я проклят, если знаю, что именно. Уж точно никакой знакомый мне вид излучения.

- Тогда я не понимаю, что остается, - сказал Маевский.

- Я тоже. - Хаклют уставился на стол. - Продолжительность жизни я бы оценил примерно в сто пятьдесят лет.

- Солнечных лет? - уточнил Маевский.

- Разумеется! - резко ответил Хаклют. - И в примечаниях я бы добавил: мы можем быть уверены, что они способны к генетическим манипуляциям.

- Почему? - спросил Гарри.

- Потому что мы сами их умеем производить в довольно скромной степени. - Из тона ответа можно было понять, что вопрос совершенно идиотский. - Я от них узнаю очень много нового, Кармайкл. Я не знаю, каков максимум их возможностей, но о минимуме имею отличное представление. И тут возникает еще одна любопытная вещь. Продолжительность жизни у них крайне низкая по любым разумным стандартам.

- Низкая? - переспросил Гамбини. - Вы же сказали - сто пятьдесят лет!

- Это немного для вида, который умеет менять архитектуру собственной ДНК.

Совещание шло в конференц-зале на этаж выше основных рабочих помещений. Зал был просторен, с длинным столом посередине. На стенах висели снимки шаттлов, Годдарда, капсулы «Аполлона» и знаменитого следа ноги Нила Армстронга. Модель предложенного Одноступенчатого Орбитального Корабля (ООК) красовалась в стеклянном футляре.

- Может быть, - предположил Гарри, - они добавляют лишние годы после рождения, а не до.

- Это слишком сложный способ, - возразил Маевский.

- Верно, - улыбнулся Хаклют. - Зачем выполнять изменения у миллионов индивидуумов, когда можно сделать их один раз? Я этого не понимаю. Такое впечатление, что они сознательно выбрали ранний износ.

- Интересно, - спросила Лесли, - не может ли это быть вид со сложным циклом жизни? Например, впадающий в анабиоз? Мы могли легко ошибиться в терминологии и перевести словом «смерть» некоторое состояние остановки. Что-то вроде куколки.

Хаклют покачал головой:

- Я не вижу этому подтверждений. Но на данном этапе я не очень понимаю, насколько это важно. Если нет какого-то неизвестного фактора - а он вполне может быть, - создание, развивающееся по плану ДНК, который они нам прислали, умирает биологической смертью точно так же, как любая земная форма жизни. И после этого остается мертвым. Точка. Никакого воскресения. Никакого «потом».

Уиллер кивнул и зачеркнул что-то, написанное у себя в блокноте.

- Меня удивляет, - сказал он, - что и мы, и они используем для управления генетикой ДНК. Других возможностей нет?

- Есть. - Хаклют дал этому слову повисеть в воздухе. - Диацетилены можно использовать. Или кристаллы. Но эти альтернативы не дают такой гибкости и эффективности, как группа нуклеиновых кислот. На самом деле возможности природы в этом вопросе на удивление ограниченны.

- Профессор Хаклют, - спросил Гарри, - вы сказали, что у них есть средства продления жизни. Какие-либо из них вам понятны?

- Кармайкл, вам сейчас, судя по виду, примерно пятьдесят?

- Чуть меньше, - ответил Гарри. - У меня жизнь напряженная.

Улыбка Хаклюта не изменилась.

- Вы можете ожидать прожить еще лет тридцать. Или сорок, при современной тенденции увеличения продолжительности жизни. К тому времени волосы у вас поседеют, кровоток замедлится, и, подозреваю, воспоминания о молодости будут довольно болезненны. - Он перевел глаза на Лесли. - А какой станете вы через сорок лет, доктор Дэвис? А почему, как вы думаете? Почему механизм, в котором вы обитаете, должен развалиться за такое короткое время? Гамбини, сколько это - восемьдесят лет?

- Мгновение ока, - буркнул Гамбини, не отрывая глаз от блокнота.

- Если хотите спросить человека, который действительно понимает, что такое время, спросите космолога, - сказал Хаклют. - Так вот, все вы, я уверен, знаете, почему так быстро распадаетесь. Потому что вас выключает ваша ДНК.

- Объясните, пожалуйста, - попросил Уиллер.

- Это просто. - У Гарри было такое чувство, что Хаклют готов в любую минуту объявить контрольную на усвоение материала. - Мы привыкли думать, что старение - это накопление износа и травм, болезней, злоупотреблений, пока не будет исчерпана возможность тела к самовосстановлению. Но на самом деле процесс иной. ДНК управляет не только строением наших физических тел, но также эволюцией вида. Некоторые склонны представлять себе ДНК как отдельную сущность, которая стремится к собственному развитию, а живые существа использует как… - он огляделся, ища термин, - как бутылки. Контейнеры. В любом случае одна из ее функций - обеспечить, чтобы мы вовремя ушли и не стояли на дороге нашего потомства. И она нас убивает.

- Заставляя стареть? - спросил Маевский.

- Именно так. Она отключает механизмы восстановления. Этот процесс идет в вас прямо сейчас, Корд. - Он оглядел собравшихся. - А у всех остальных процесс отключения начался уже давно, и повреждения накапливаются. Клетки перестают размножаться, уровень отходов растет, органы сдают. И через какое-то время мы ломаемся окончательно. - Хаклют устроился поудобнее, поправил очки и сменил выражение лица - оно стало мрачно светиться, как уголек в потухающем костре. - Если вы хотите избежать старения, необходимо только подменить инструкции, которые выполняет ДНК. Аппаратура для вечной молодости уже установлена, надо только ее запустить. Алтейцы должны знать очень много об этой технике, чтобы такое смочь.

- А сколько, - спросил Уиллер, повторяя вопрос Гарри, - знаете о ней вы?

- Вы хотите спросить, сколько я узнал из текста? Кое-что. Не много, но кое-что. Слишком мало у меня было времени и слишком много материала мы пока еще не можем прочесть. Но я вам могу твердо сказать: там это есть. И еще многое.

Под конец совещания открылась дверь, и просунулась голова Розенблюма.

- Джентльмены, - сказал он. - И доктор Дэвис. Я знаю, что вы заняты, но не могли бы вы на несколько минут спуститься?

В операционном центре собрался народ, и впереди красовался Патрик Мэлони. Черно-серый галстук заколот золотой булавкой, остроносые ботинки отполированы до зеркального блеска. Глянцевого качества мужик, подумал Гарри.

- Леди и джентльмены! - провозгласил Розенблюм. - Думаю, почти все вы знаете Пэта Мэлони из Белого дома. Пэт, вот группа «Геркулеса».

Гарри услышал гордые нотки в голосе Розенблюма. Отличный для него момент, подумал Гарри.

Однако Мэлони, наверное, много раз председательствовал в подобных случаях. Вопреки своему роду занятий, он производил впечатление человека публичного - быть может, неудачливого политика, человека слишком честного для своего призвания и недостаточно изощренного, чтобы скрыть этот недостаток.

- Я думаю, что со многими из вас я уже встречался раньше, - начал он, - и я знаю, насколько вы заняты. Так что я не займу много вашего времени. - Он приподнялся на носках и опустился снова. - Вы все работаете под тяжелым грузом ответственности, и мы знаем, что это нелегко. Но мы хотим, чтобы и вы знали, насколько важен ваш вклад.

Позвольте мне начать с того, что проект «Геркулес» уже принес огромные дивиденды. В нашем распоряжении есть теперь средства защитить себя от любого агрессора с помощью лучей частиц со спутников, бьющих по наземным или воздушным целям. От любого противника в любой точке земного шара. Теперь нам больше не надо будет рисковать жизнью летчиков, бомбя территорию противника. - Он оглядел слушателей, уловил нарастающее настроение и добавил: - Да не возникнет никогда подобной необходимости, на что мы все надеемся.

Мэлони сделал паузу для эффекта. Раздались вежливые аплодисменты - совсем не такие, какие полагались бы по ситуации. Это было мрачное отражение презрения ученых к политике правительства, символом которой сейчас стал Мэлони. В задних рядах один из математиков Американского университета демонстративно встал и вышел.

- В последние недели, - продолжал Мэлони, решив не заметить инцидента, - президент находился под серьезным давлением, поскольку он не обнародовал послание с Геркулеса для широкой публики. Мы знаем, что это создавало дополнительные трудности в вашей работе, а многим из вас создало и личные проблемы. Но теперь мы видим мудрость этого решения. Нашим прорывом мы обязаны доктору Питеру Уиллеру. Доктор Уиллер, могу ли я пригласить вас выйти вперед?

Священник неуверенно встал. Коллеги отодвинулись, й он подошел к Мэлони с энтузиазмом человека, всходящего на эшафот.

Мэлони снова приподнялся на носки и медленно опустился.

- Эта новая оборонительная система получила название проекта «Орион». Сегодня Белый дом заявит о ней официально. - Мэлони взял мрачного Уиллера за руку и вытащил в открытый круг. - Выражая свою высокую оценку, президент распорядился, чтобы проект «Геркулес» был награжден медалью Джефферсона за успехи в искусствах и науках. - Мэлони открыл черный футляр, достал золотой медальон на бело-зеленой полосатой ленте. - К сожалению, - добавил он, - как часто бывает при награждениях такого рода, связь «Ориона» с «Геркулесом» остается засекреченной. Поэтому и награждение также является секретным. Вне этих стен о нем упомянуто не будет. Обычно информация такого рода сообщается только тем, кому необходимо ее знать, но президент считает, что люди, сделавшие столь значительный вклад в оборону страны, должны быть осведомлены о значимости своей работы. Сама же медаль будет выставлена в соответствующем помещении данного центра. Кроме того, президент Харли выразил желание, чтобы доктор Уиллер был награжден грамотой Оппенгеймера за выдающиеся заслуги.

Две дюжины присутствующих зааплодировали, когда Мэлони поднял на всеобщее обозрение грамоту с лентами в рамочке, а потом торжественно передал Уиллеру, Сверкнула фотовспышка.

- У вас есть все основания гордиться, доктор Уиллер, - продолжал Мэлони. - Вы сделали, весьма вероятно, решающий вклад в оборону своей страны. - Уиллер промямлил что-то благодарное и смущенно улыбнулся коллегам. - Грамота, - добавил Мэлони, - будет выставлена вместе с медалью Джефферсона.

После церемонии Уиллер на миг задержался с Гарри. - - Я думал, - сказал Гарри, - что ты работал над добычей энергии из магнитного поля планеты.

- Я тоже так думал. Наверное, мы только сейчас увидели такое применение. - Он набрал воздуху в грудь. - Знаешь, имя для грамоты очень точно выбрано.

- То есть?

- Я все думаю о словах Бейнса: «Оппенгеймер - тот человек, который должен был сказать нет».

Долгий день Гарри провел, бродя по магазинам. Он шел по улицам делового центра столицы, надеясь затеряться в тол: пе, набирая компьютерные игры и книжки для Томми и думая, какой подарок был бы уместен на Рождество для бывшей жены. В конце концов он купил комнатное растение - вполне нейтральный подарок.

К дому Джулии он подъехал в семь. Лампочки на крыльце подмигивали сквозь кусты азалии. Джулия встретила его у дверей дружеским, решительно целомудренным объятием.

В гостиной доминировала яркая убранная елка, хвойные венки висели на всех окнах, и ярко светили лампочки гирлянды. Весь дом был увешан хвоей, и сама Джулия, казалось, вполне обрадовалась Г^арри. Поддавшись праздничному настроению, она вспоминала, как раньше они встречали Рождество. Но напрасно Гарри пытался высмотреть какие-либо признаки сожаления.

Она должным образом поблагодарила его за цветок. Поставив его у окна, Джулия дружески поцеловала Гарри и вручила ему приготовленный подарок - ручку с золотым пером.

- Такая должна быть у каждого начальника, - сказала она. Он не был уверен, что не услышал ироническую нотку. Игрушечная железная дорога Томми была разложена в

гостиной. Джулия попыталась выложить стрелки обычной восьмеркой, но недостаточно надежно соединила рельсы, чтобы модель работала. Гарри доделал дорогу и час провел с сыном, глядя, как товарный поезд делает бесконечные круги через горный туннель, мимо пары ферм и главной улицы заснеженного городка с мигающими светофорами.

Джулия налила шерри себе и Гарри, и они выпили безмолвный тост: Гарри - за то, что могло бы быть, Джулия - за будущее. Потом они снова обнялись, уже не так официально. И оба знали: они в последний раз встречаются так посемейному.

Президент Харли решительным шагом вышел в зал для прессы, занял место на трибуне и приветствовал журналистов.

- Обычно мы в канун Рождества не занимаемся делами, и я приношу свои извинения, что оторвал вас на сегодняшний вечер от родных и близких. Поэтому я постараюсь быть кратким.

Мне приятно объявить вам, что вскоре Соединенные Штаты введут в отрой орбитальную систему на высокоэнергетических пучках, способную поражать цели как наземные, так и воздушные. Эта система, имеющая кодовое название «Орион», снимает необходимость в наличии военных пилотов в случае, если страна будет вовлечена в военный конфликт. Леди и джентльмены, мы сделали еще шаг к созданию сокрушительной оборонительной системы против любого потенциального агрессора и одновременно - к сохранению жизни наших людей в военной форме.

Мы повысили свои возможности по сохранению мира…

Президент говорил одиннадцать с половиной минут, перечислил все преимущества для страны и всего мира, ответил на несколько вопросов, пожелал всем счастливого Рождества и веселой хануки, после чего отбыл. Направляясь в свои апартаменты на ужин с семьей, президент подумал, что никогда не видел, чтобы группа журналистов была так близка к тому, чтобы разразиться приветственными криками.

Гамбини, Пит Уиллер и Лесли, одиночки проекта, собрались поужинать в «Красной черте». Повсюду висели хвоя и омела, горели свечи. В баре почти не было народу, занято было лишь несколько столиков.

- Сегодня мы закрываемся в девять, - предупредил метрдотель.

Лесли подумала, не поехать ли на Рождество домой, в Филадельфию, но там она была бы так же одинока.

Эд, насколько она знала, собирался остаться в Гринбелте. Завтра с рассветом он будет на работе, хоть Рождество, хоть что. Грустно, что ничего другого у него в жизни нет. Почти, как у нее, только она знает, чего не хватает в ее жизни. Эд вроде бы не осознает, что ведет урезанное существование.

Они заказали графин белого вина и стали изучать меню, а Лесли тем временем обдумывала только что найденное суждение. Эд выглядел достаточно довольным. Если бы у него была семья, кто знает - не оказался ли бы он сейчас в таком же напряжении, как Гарри, пытаясь жить одновременно в двух мирах.

Если ты решишь за кого-то выйти замуж, сказала она себе, лучше всего выбирай водителя такси. Или зазывалу из «Вол-марта». Кого-то, кто будет приходить домой с радостью. В этом соль.

Пит налил вина и произнес тост за нее - «самую прекрасную женщину Гринбелта, штат Мэриленд». Это был приятный поступок, и она благодарно посмотрела на Пита. При свечах черты его лица стали резче.

- Хороший ты человек, Пит, - сказала она. - Если когда-нибудь ты решишь стать доступным для женщин, дай мне знать.

Она улыбнулась полусерьезно, и все трое засмеялись.

Смех в такие моменты помогает скрыть то, что хочется скрыть. Лесли знала, что скрывает она, и подумала о Пите, который казался куда сложнее Эда - у Эда любая мысль тут же отражалась на лице. А Пит всегда глядел будто из-под маски. И никогда Лесли не могла точно сказать, что он думает.

Она выбрала себе свиную отбивную, остальные взяли бифштексы. Пошел непринужденный разговор - о людях, с которыми надо было связаться на Рождество, но как-то забылось, кто что собирается делать на праздники и что в этом году праздники уже не такие волшебные, как бывало. С этим все были согласны, хотя исходили из разных причин. Пит - потому что обычно он проводил Рождество со старыми друзьями в аббатстве Св. Норберта в Де-Пере, штат Висконсин, где располагалось руководство ордена. У Эда просто не было времени об этом подумать, а Лесли была далеко от дома. Но она понимала, что главное в другом: трое сегодня здесь в одиночестве. В одиночестве с друзьями, но все же в одиночестве. Какая там цитата? «Нехорошо человеку быть одному». Нет, это было записано в софте, что лучшие моменты жизни будут проходить в компании сыновей и возлюбленных.

Был у Лесли возлюбленный, давным-давно, хоть она и сказала Гарри, что никогда ее не касалась великая страсть. Это было десять лет назад. Он на самом деле был первым, тем, кого она не могла забыть. Тем, которого она всегда надеялась как-то вернуть. Как написал где-то Диккенс: «И неужели не наступит никогда Рождество, когда ты и я…»

Прекрати.

Гамбини ушел рано, объяснив, что ему надо еще подумать над одним аспектом передачи, и пообещав увидеться после праздников.

- Счастливого Рождества, Пит, - сказал он, пожимая руку священнику.

И повторил те же слова Лесли, легко поцеловав ее в щеку. Она рассмеялась и показала на потолок.

- Под веткой омелы! - напомнила она. - Можем устроить что-нибудь получше этого.

Гамбини усмехнулся и, изображая неохоту, поцеловал ее как следует. Настоящий долгий поцелуй с истинной нежностью.

- Так-то лучше, - сказала она. - И тебе счастливого Рождества, Эд.

И он вышел.

- Так где ты будешь завтра утром? - спросила она Уиллера.

Пит единственный из всех заказал десерт. Сейчас он уже съел половину лимонного пирога.

- У меня друзья в Джоржтауне. Они меня примут на ночь.

- Священники?

- Один из них, а второй - преподаватель права. У них дом на двоих на Висконсин-авеню.

- Это хорошо. Сегодня не та ночь, когда стоит быть одному.

- А ты, Лесли?

Она пожала плечами.

- Есть у меня народ в Колледж-парке. Они меня пригласили, но у них дети, а я не хочу, чтобы по мне прыгали. Сегодня по крайней мере.

- Значит, ты все-таки будешь одна. Лесли пожала плечами:

- Сейчас я не одна. Он улыбнулся:

- Ты - одна из реальных положительных сторон всего этого дела, Лесли.

- Спасибо, Пит. Значит, ты не слишком оптимистично смотришь на проект?

- Не слишком, - согласился он. - У меня дурные предчувствия.

- Ты ученый, - напомнила она. - Тебе не полагается верить в дурные предчувствия.

- А еще я не первый день живу на свете. И к инстинктам отношусь с большим уважением.

Если Джек Пиплз ожидал, что в результате откровения Годдарда в церковь хлынут толпы, то ему пришлось разочароваться. Число верных не уменьшилось, но и не увеличилось.

Он занял свое обычное место у дверей незадолго до окончания девятичасовой мессы, которую служил молодой священник из округа, помогавший по воскресеньям. Было холодно, и Пиплз кутался в свое черное пальто. На той стороне улицы две девчонки хвастались друг перед другом своими жакетами.

Зазвонил колокол Дароприношения, звонкий серебряный перезвон поплыл в тихом утреннем воздухе. Пиплз подумал о Пите Уиллере и его безнадежном подвиге. Да, конечно, если есть у человека ответ всем безднам за пределами Земли, то он - в этом хрупком звоне колокола в воскресное утро.

Потом началось пение, и слышно было, как люди двигаются к алтарю причащаться. Вышли несколько причетников - их формальные обязанности были уже выполнены, хотя месса еще продолжалась. Спустившись по каменным ступеням, они в неловком молчании постарались проскочить мимо Пиплза. Пастор всегда до боли старался не судить этих людей, одних и тех же каждую неделю, которые живут так близко к краю собственной веры.

Вторая волна выкатилась после раздачи Святого Причастия, а дальше начался общий исход под аккомпанемент хора сестры Анны, поющего «О город Вифлеем!». Пиплз улыбался, пожимал руки, переговаривался с прихожанами. Они не изменились, ничего не случилось с ними от этих нелепых передач по телевизору. За одним только исключением ничего необычного не произошло.

А исключение явилось в виде ребенка, Харриет Дэниел, девятилетней дочери адвоката, который часто жертвовал церкви свое время. Девочка была умная, воспитанная - заслуга семьи и веры. И она хотела узнать насчет алтейцев и их мертвых.

Фил Дюпре предписал ответ, который годился бы для разумного взрослого:

- Это не имеет к нам отношения. Но что можно было сказать ребенку?

- Я думаю, что здесь где-то недоразумение, Харриет.

Она внимательно посмотрела на Пиплза, и губы ее сложились в вопросительное «о». Ну что ей можно сказать? Ибо их есть царствие небесное.

Глава четырнадцатая

Корд Маевский вылез из широкой кровати, подошел босиком к окну и постоял там, глядя на Андиронакские горы. Перед рассветом они были хороши. В кровати за спиной заворочалась Лиза. Черные волосы ее рассыпались по подушке, обрамляя лицо и плечи.

Маевский был рад, что удалось выбраться на уик-энд. Последнее время с Эдом стало трудно работать. Политическое давление не ослабевало, и что бы ни делал Гамбини, ему все равно доставалось. Здоровье- у него и так было не богатырским. Сейчас оно заметно ухудшилось, а с ним и самообладание. Эд страдал мигренями и болями в груди, отказываясь идти к врачам. Маевский стал подумывать, не предупредить ли Гарри.

Будь Маевский на месте Гамбини, он бы давно послал к черту и Кармайкла, и Белый дом. А сам повернулся бы спиной и ушел восвояси.

Он обернулся, оглядел комнату и остановил взгляд на портативном генераторе Ресселлара на резиновом коврике на столе; на шатком шкафчике с ящиками, купленном несколько лет назад во время гаражной распродажи в Коринфе. И смотрел долго. Комод этот не был изделием краснодеревца - он был поцарапан, со сколами, выцветший. А нижний ящик заедал.

И кто бы поверил, что там среди носков и белья, в том же самом ящике, стоит инопланетное устройство, машина, придуманная в невообразимо далеком мире?

Да только это инопланетное устройство ничего не делало.

Маевский включил лампу, наклонив абажур так, чтобы не светить на Лизу, и открыл ящик. Эта штука была похожа на карбюратор с завитками, петлями и печатной платой. Два месяца ушло, чтобы его собрать, и Маевский даже не знал, правильно ли он все сделал. Или может ли он вообще собрать его правильно.

Вынув устройство, Корд отнес его на кофейный стол и подключил к Ресселлару. Генератор позволял управлять потоком мощности только грубо, но им можно было манипулировать, как хотел Маевский. И это вроде ничем не помогало.

Сев перед столом, он открыл ящик с инструментами и кое-что в схеме поменял. Действовал он методически и потому всегда знал положение дел, что он уже пробовал, а что нет. Закончив изменения, он включил прибор.

Час спустя Маевский все еще старался получить от него какую-то реакцию, и тут по правой руке, которая была к прибору ближе всего, побежали мурашки. И в тот же примерно момент, когда он еще пытался понять это неожиданное явление, Лиза ахнула, откинула одеяло, вскрикнула и спрыгнула с кровати одним испуганным движением. Бросившись в угол комнаты, она прижалась к стене, глядя на матрас и скомканное одеяло. Потом она повернулась к Маевскому, и в глазах ее стоял ужас.

- Что случилось? - спросил он, нервно оглянувшись на окно за спиной. Тут он заметил, что то ли от шока, то ли по какой-то менее очевидной причине, волосы у него на правой руке встали дыбом.

Лиза не сразу обрела голос.

- Не знаю, - произнесла она наконец. - Меня коснулось что-то холодное.

В иные времена Корвин Стайлз пикетировал бы рестораны вдоль дороги № 40 или закидывал бы призывные пункты пакетами с кровью. Он считал себя идеалистом, но Уиллер подозревал, что на белом коне он возвышается, потому что больше любит обнажать недостатки других, чем действительно исправлять несправедливости. Во время второго срока президентства Рейгана он получил степень магистра по связи в Йеле и после пяти спокойных лет на коммерческом телевидении прошел по конкурсу в «Сентри электронике», которая поставляла НАСА технический персонал. Когда Пит Уиллер начал исследовать возможности планетарных магнитных полей, Стайлз ему помогал. И если священник был потрясен тем, что его открытие применяется для военных целей, то Стайлз просто горел негодованием.

- Почему он не мог объявить о прорыве в энергетике, а не об этих чертовых лучах смерти? - спросил он Уиллера, сам хорошо зная ответ.

Пучки частиц требовали колоссального количества энергии, и это всегда создавало проблему. Столько топлива не вытащить на орбиту, атомные реакторы запрещены договором и легко поддаются обнаружению, а солнечные зеркала малоэффективны.

Так что выдать секрет Уиллера значит выпустить из рук монополию на пучки частиц.

Весь конец зимы и начало весны Стайлз подзуживал Уиллера и всех, кто готов был слушать, подать формальный протест.

- Мы все должны выйти за ворота, - сказал он как-то Гамбини, - и погрозить кулаками в сторону Овального кабинета. И дать знать об этом журналистам и все им рассказать.

Гамбини никогда не принимал юного техника всерьез - он привык выслушивать нелепые предложения от сотрудников. Но Стайлз стал презирать и бездумную инертность своих товарищей по работе. Даже Уиллер, который, наверное, лучше других понимал чудовищность происходящего, отказывался действовать.

Стайлз постепенно осознал, что если правде и суждено выйти наружу, то только он будет ее проводником. Но его сдерживали привычки, приобретенные в течение всей жизни, которые, к несчастью, заставили упустить несколько возможностей нарушить правила ради благого дела. Сейчас ему придется рискнуть свободой.

Последняя капля упала в первую неделю марта. В Алтуне, штат Пенсильвания, нашли пожилую пару. Супруги замерзли в собственном доме, когда местная компания отключила им электричество за неуплату. Компания оправдывалась тем, что дом по ошибке сочли заброшенным, поскольку его обитатели не отвечали на письма и по телефону с ними связаться не удавалось. Было обещано расследование. Но Стайлз подумал, сколько еще пожилых пар жмутся сейчас в холодных домах от зимнего холода, пока Джон Харли играет в политику вокруг неисчерпаемого источника энергии.

Где, спросил он Уиллера, где хоть один признак, что администрация заинтересована в освоении новооткрытых гигантских резервов энергии? Ив следующее воскресенье Корвин Стайлз встретился с одним из помощников Касс Вудбери в ресторанчике далекого городка на краю Блю-Ридж.

Человеку на его жизнь полагается только одна великая страсть. Будь то музыка, профессия или любовь - все остальное меркнет в ее сиянии. И когда предмет ее утрачен, такой обжигающий шок изменяет всю биохимию человека, что повториться такая страсть не может. Остается только разочарование.

Сайрус Хаклют, молекулярный хирург, сторонний наблюдатель природного порядка и бывший третий бейзмен команды «Вестминстер уайлдкэтс», в юности стремился к семнадцатилетней болельщице по имени Пэт Уитни. Отсутствие у нее интереса к нему и ее уход из его жизни много лет были центром всего его существования. Теперь, пятнадцать лет спустя, ему было приятно думать, что девушка оказалась слишком развита для своего возраста, что ее ДНК отключила у нее механизмы ремонта и что никакая красота не вечна.

И это до некоторой степени утешало.

Хаклют вырос в Вестминстере, штат Мэриленд, - тенистом университетском городе к западу от Балтимора. Хотя последние годы он оставался сравнительно недалеко от городка, туда он ни разу не возвращался после смерти отца - это случилось, когда Хаклют был на первом курсе университета Джона Гопкинса. Пэт Уитни, насколько он знал, вышла замуж и переехала. Старых друзей тоже не осталось, и город просто опустел.

В то самое воскресенье, когда Корвин Стайлз завтракал в тени хребта Блю-Ридж, Хаклют отложил работу и поехал на родину в западный Мэриленд. Зачем - он не мог бы сказать. Просто изучение генетики алтейцев вызвало у него острое чувство, что время проходит.

На самом деле Хаклют всегда чувствовал уходящие годы. Свой тридцатый день рождения он пережил очень болезненно и с тревогой смотрел, как преждевременно отступают со лба волосы. Он не мог войти в комнату с тикающими часами и не вспомнить, что он смертен. Но теперь он начал гадать о возможностях, которые могут таиться в тексте. И почему-то из-за этого менее угрожающими выглядели катящиеся мимо холмы вокруг Вестминстера и утраченные дни юности не были уже такими далекими.

Вестминстер оказался больше, чем ему помнилось. На окраинах выросла пара офисных башен, возникли торговые ряды. Колледж западного Мэриленда расширился, и на южной стороне Хаклют заметил, проезжая, несколько строящихся домов.

Дом, в котором он вырос, был снесен, чтобы освободить место для автостоянки. И почти все соседние дома тоже исчезли. Однако аптека Гундерсона уцелела, и лавка лесоматериалов тоже. Но это и все.

К школе пристроили новое крыло - убоище из стекла и пластика, грозившее поглотить старое кирпичное здание. Проезжая, Хаклют услышал звонок. Как в старые времена, семь дней в неделю звенел звонок, отключаясь только на лето. Приятно было знать, что осталось в мире нечто неизменное.

На спортплощадке установили новую сетку за позицией бэттера. Вопреки плохому зрению, Хаклют был когда-то приличным инфилдером, в те времена, когда все они собирались играть вечно. Но после отъезда из Вестминстера он ни разу не надевал бейсбольную форму.

Гамбургерная,-куда он водил Пэт Уитни, находилась на том же месте, только хозяева у нее были другие. Он улыбнулся, проезжая мимо, удивившись, что после стольких лет все еще ощущает знакомый пульс в горле, который вызывала у него только Пэт. Где она теперь? В первый раз с того страшного вечера, когда она дала ему отставку, он подумал о ней без гнева.

Рули Миловский прибыл к себе в офис в состоянии полного раздрая, свойственного ему в понедельник утром. Но этот уик-энд был весьма необычным. Он ужинал в субботу вечером с главой городского совета, забрасывая семена нужного решения по проблеме лицензирования для агентства Недвижимости, которым владел один из клиентов _«Бернса и Хофмана». А в воскресенье ему удалось наконец затащить в койку ту чернокожую стерву, которая бегала от него по всему Канзас-Сити.

Двое его бухгалтеров, Абел Уокер и Кэролин Донателли, безуспешно попытались перехватить его по дороге. Оба они озабоченно хмурились, но Уокер всегда из-за всего паниковал, а Донателли - женщина, что с нее взять. Симпатичная, но все равно всего лишь баба. Он много раз пожирал ее глазами, но руки всегда держал при себе. Никогда не заводи шашни у себя в офисе - такое было у Рули главное моральное правило.

Голова болела от недосыпа. Миловский глотнул апельсинового сока из холодильника, водки решил не добавлять и опустился на кожаный диван.

Загудел интерком. Когда он не ответил, секретарша распахнула дверь.

- Мистер Миловский, Ал и Кэрол оба хотят с вами говорить. - Он еще только думал, что сказать, как она добавила: - При открытии рынка сегодня падение на шестьсот.

Рули хмыкнул, встал и развернулся к экрану компьютера.

- Уже больше чем на восемьсот, - сказал Уокер, протискиваясь мимо секретарши.

Тут же за ним зашла Донателли.

- «Пенсильвания гэс энд электрик» упала на шестьсот.

Господи ты боже мой. У этих хмырей разрыв сердца будет. «Пенсильванская газовая» твердо держалась в списке на покупку для консервативных инвесторов, желающих получать хороший доход без особого риска.

- Что стряслось? - спросил Рули. Донателли приподняла брови.

- Вы сегодня утром телевизор не смотрели? Рули покачал головой.

- Прошел слух, что ребята в Гринбелте - те, что работают с посланием из космоса, - нашли способ производства дешевой энергии. В больших количествах.

- Черт побери, Кэрол, этому же никто не поверит!

- Быть может, - сказала Донателли, - но наверняка какие-то игроки ждали таких новостей, чтобы обрушить рынок. И они точно не станут стоять смирно, пока их будут бить по морде. Они все продали и теперь скорее всего ждут момента, чтобы сегодня днем все скупить обратно с приличной скидкой.

- Твою мать, - буркнул Рули.

- «Вермонт гэс» рухнула на пять с четвертью, - сказал Уокер писклявым голосом. - Коммунальные компаний рушатся по всей доске. Все летит к чертям, абсолютно все. Рули, это свободное падение.

Миловский вызвал на экран статистику. Акции главных нефтяных компаний потеряли уже больше десяти процентов. Фирмы тяжелого машиностроения, особенно работающие на энергетические компании, разорились. Банки упали до самого дна. И некоторое количество сервисных компаний.

Черт бы побрал. Даже розничная торговля после рекордных рождественских распродаж резко летела вниз.

И только производители автомобилей не поддались общему тренду. «Дженерал моторз», «Форд» и «Крайслер» сделали рывок вверх. Естественно - если слух окажется правдой, цены на нефть рухнут, еще сильнее подешевеет бензин, и люди вернутся к большим автомобилям.

- Мы уже начали обзванивать клиентов? - спросил Рули.

- Они нас, - ответил Уокер. - И все они в трауре. Особенно мелкие клиенты. Рули, кое-кто из них заговаривал со мной о самоубийстве. Они просто раздавлены - сбережения всей жизни развеялись дымом. И это не люди, которые выходят на рынок нажиться. Это наши клиенты - электрические компании!

- Спокойно, - сказал Рули. - Такие вещи иногда случаются. Что мы говорим каждому, кто открывает у нас счет? Не вкладывайте ничего, что вы не можете позволить себе потерять. Это есть в нашем буклете. Да, но ты, конечно, прав. Под нашим попечением такого случаться не должно. Когда будешь говорить с этими людьми, обязательно указывай, чья тут вина. Но говори еще, что мы ожидаем подъема. Неприятно то, что коммунальные компании от таких ударов оправляются медленно. Что там с нашими крупными клиентами?

- Они тоже звонят, - ответил Уокер.

- Не сомневаюсь. Им мы что говорим?

- Что им сказать, мы не знаем, - сказала Донателли. - Я позвонила Адаму на биржу, и он сказал, что приказы на продажу уже не сыплются так быстро, но все равно их накопилась огромная очередь.

- То есть к полудню мы потеряем еще три-четыре сотни пунктов. Ладно, не будем участвовать в общей панике. - Он уставился на компьютер. - Давайте просто ее переживем. Вероятно, после полудня будет отскок, и мы вернем процентов тридцать своих начальных потерь. А что будет потом - зависит от того, что скажет правительство. - Он крепко зажмурился. - Черт побери, ненавижу я иногда эту работу.

Рули потер лоб.

- Ладно, начинаем обзванивать по списку. Успокаивайте народ. Говорите, что мы наблюдаем за развитием событий. Я лично считаю, что сейчас хорошее время покупать. И это вы тоже можете им сказать.

Оставшись один, Рули бросился звонить в Вашингтон.

Чарли Мак-Коллум был железнодорожником. Сейчас он уже вышел на пенсию, но сути его это не изменило. Он водил когда-то через прерии старые «микадо» 2-8-2, таская древесину в Грэнд-Форкс и поташ в Канзас-Сити. Начинал он стрелочником в Нойесе, штат Миннесота, во время Второй мировой войны хотел пойти в морскую пехоту, но из-за астмы ему сказали, что на трудовом фронте он будет полезнее.

Ничего он не любил такого, что не ездит, и потому просился на каждую открывавшуюся вакансию тормозного кондуктора, пока его не устроили на товарняк, ходивший в Твин-Ситиз. Потом он дослужился до машиниста на маршруте Денвер - Миннеаполис, потом был повышен до кондуктора на Грейт-Сентрал. Так он проездил сорок лет и мог даже стать начальником станции в Боулдере, но это его не привлекало, и потому Чарли продолжал ездить, пока волосы не побелели, а ветер не вырезал на губах и щеках морщины, и лицо стало похоже на щебнистые камни вдоль рельсовых путей в Скалистых горах.

При выходе на пенсию его наградили тысячей долларов и часами. Он осел в Боулдере, в небольшой квартирке неподалеку от главного пути. Тысячу он добавил к своим сбережениям, довольно существенным, поскольку женат он никогда не был - не нашлось женщины, готовой жить с человеком, которого никогда нет дома. Все деньги, до последнего пенни, он вложил в акции «Грейт-Сентрал». Годами он получал щедрые дивиденды, и цена акций поднималась пункт за пунктом.

Но главный источник доходов железной дороги - уголь. Бесконечная лента хопперов везет его из западных шахт восточным электрическим компаниям, и когда в понедельник первого марта угольная промышленность рухнула, вместе с ней улетела и «Грейт-Сентрал», и деньги Чарли.

Было ему девяносто два года.

Во вторник вечером, долго и тщательно надравшись в «Депо прерий» - баре через улицу от железнодорожных путей Боулдера, он поехал в город, подошел к двери брокерской фирмы «Хармон и Мак-Киссик, Инк.» и запустил кирпичом в окно.

Впервые за всю свою жизнь он сознательно нарушил закон.

Мэрией Куртни сразу поняла, что так не должно быть. Синий «плимут» ехал сразу по двум полосам, приближаясь по Гринбелт-роуд с запада. Около главных ворот он притормозил и вдруг свернул влево на встречную полосу. Заревели клаксоны. «Плимут» задел по касательной «тойоту», она завертелась, отброшенная на разделительный газон. У «плимута» ввалился радиатор, и стало бить колесо, но он продолжал движение.

Мэрией вышла из будки на мощеный участок, разделявший полосы дороги. Рефлекторно правая рука тронула пистолет на бедре, но отстегивать клапан кобуры Куртни не стала.

Машина замедлила ход, Мэрией успела заметить водителя, пытающегося справиться с управлением. Холод пробежал по спине, когда она поняла, на кого он похож. На Ли Освальда - создание мрачного настроения и непомерных претензий. Он улыбался, и тут она увидела у него в руках сорокапятикалиберный.

Позади брызнуло оконное стекло. Что-то ударило в живот и сбило Мэрией с ног. Она упала спиной в будку и прижалась к полу, стараясь не поддаться панике, пока он методично расстреливал остальные стекла. Потом он проехал мимо и полил очередью группу пешеходов, выходящих из проходной. Некоторые упали, остальные с криками разбежались. Когда он проехал, двое или трое остались лежать.

Охранники отреагировали не сразу. «Плимут» уже свернул на дорогу № 2 и почти скрылся из виду, когда из ворот выехала машина преследования. Рация Мэрией ожила. Женщина трясущейся рукой вытряхивала стекла из волос. Начальник бежал к ней из проходной с вытаращенными глазами, протягивая руки. Больше она уже ничего не видела.

Водитель «плимута» убил еще троих в бешеной гонке по газонам и парковкам, пока его не зажали за домом, где раньше жил Бейнс Римфорд, и не разнесли на части автоматным огнем. Всего погибло семь человек. Из тяжелораненых еще трое скончались ночью, включая охранницу.

Преступником оказался безработный отец семейства из Балтимора, уже предупрежденный судом за угрозу сотрудникам электрической и газовой компании восточного Мэриленда.

Сенатор Паркмен Рэндолл, республиканец от штата Небраска, понятия не имел, чему будет посвящено совещание в Овальном кабинете, знал только, что оно касается комитета Сената по обороне. Желательно, чтобы разговор не шел о закупке вооружений. Хорошо бы, чтобы президент дал что-то такое, что Рэндолл мог бы предъявить своим избирателям для разнообразия. Сельскохозяйственная политика при этой администрации была просто катастрофической. Сенатор изображал верного солдата, поддерживая, что мог, и оспаривая, что должен был, зная, что президент поймет. Почти полностью обрушенный финансовый рынок - уже пятый день - тоже не улучшал ситуацию. И еще три другие постоянные проблемы: аборты, свободная продажа оружия, молитва в школах. Все та же тягомотина, которая никогда никуда не девается, почти не оставляет места для компромисса и превращает в ад жизнь любого- слуги народа. Иногда Рэндолл жалел, что не выбрал другую профессию. Он знал, как любой грамотный политик, что голосование по значимым вопросам никогда не приобретет тебе друзей, но всегда отнимет голоса.

А в этом году предстоит переизбираться.

Члены Сенатского комитета по обороне собрались в комнате совещаний и подземной дребезжащей дрезиной поехали в Белый дом. Там их встретил Хилтон и отвел в Овальный кабинет.

Президент встретил их стоя и вышел пожать им руки. Он улыбался, и Рэндолл достаточно хорошо знал этого человека, чтобы тут же понять: новости будут хорошие, о чем бы они ни были. Хоть за это спасибо.

- Леди и джентльмены! - обратился президент, когда все расселись. - Я хочу сделать достаточно важное объявление. - Он сделал паузу, наслаждаясь минутой. - Мы успешно испытали оружие наземного базирования на пучках частиц, которое, как вам известно, будет составлять сердце и душу нашей обороны в течение ближайшей половины текущего столетия.

Сидевшие здесь люди в общей сложности провели в политике лет двести. Их нелегко было впечатлить речами. Что испытания ведутся, они знали и слышали, что получены благоприятные результаты. Но сегодня чувствовалось что-то новое. Президент не был красноречив. Вместо мерных ритмических интонаций и блестящих фраз слышно было лишь его воодушевление.

- В начале весны Соединенные Штаты введут в действие «Орион».

В окно Рэндоллу были видны демонстранты. Сегодня они протестуют против южноамериканской политики, завтра будут насчет экологии. Неустанными кругами ходили они перед воротами. Как аборты и продажа оружия - они всегда присутствуют, всегда портят кровь и так же неразрешимы.

Собравшиеся в кабинете зааплодировали, и Рэндолл присоединился.

- А важные новости таковы: мы избавились от необходимости самоограничения какой-нибудь орбитальной системой. Соединенные Штаты существенно продвинулись в этом вопросе, и вскоре мы сможем устанавливать оружие, излучающее пучки частиц, на беспилотных самолетах или на самолетах с радарным наведением. Все говорит за то, что оружие будет высокоточным - и высокоэффективным.

Он пристально, почти доверительно поглядел на Рэндолла, будто молча говоря, что в этом деле они заодно, что Рэндолл, как человек искренний и прямой, это тоже понимает.

- Я полагаю, - продолжал Харли, - что нам удалось отправить в историю ракеты и бомбы. Теперь мы можем построить внушающую страх национальную оборону без неимоверных расходов на обычные Системы оружия. И если нам снова придется воевать, мы не будем швырять миллионы на ракеты и боеприпасы. В следующий раз налогоплательщики едва заметят расходы.

Вошел служитель с подносом, где стояло тринадцать бокалов. Семеро мужчин и пять женщин взяли по одному, Джон Харли взял последний, вытащил из-за стола ведерко со льдом, достал оттуда бутылку шампанского и откупорил ее. Когда Эд Ренсайд из Нью-Гэмпшира поспешил на помощь, Харли махнул ему рукой, улыбнулся и разлил вино по бокалам.

- Леди и джентльмены! - провозгласил он. - За Соединенные Штаты!

Глава пятнадцатая

Гарри засиделся допоздна на работе, когда мимо пронеслись пожарные машины, направляясь в сторону Венчур-парка, резиденции для почетных гостей. Из окна Гарри Венчур-парк был почти не виден, но в небе горело зловещее зарево.

Было без четверти одиннадцать.

Гарри натянул пальто, быстро пробежал к северному крылу здания и выскочил наружу. Сквозь завесу деревьев виднелись языки пламени и движущиеся огни машин. В центре картины, кажется, была вилла Маевского.

Со стороны главных ворот послышались еще сирены. Гарри пустился бегом с фаталистическим чувством, внушенным последними неделями, что пожар как-то связан с проектом «Геркулес». Теперь все было со всем связано - и ни минуты передохнуть.

Да, это была вилла Маевского. Двухэтажный куб, покрашенный светлой и темной коричневой краской, с узкой крышей на западной стороне, с застекленной зимней дверью над единственной бетонной ступенькой. На газон с двух сторон въехали две пожарные машины и поливали строение водой. Крутя мигалками, отъезжала машина спасателей. Озадаченные люди стояли небольшими группами, глядя на то, что осталось. Самое страшное зрелище, которое Гарри в жизни видел.

Кухня, задние спальни и часть столовой развалились. Несколько обгорелых бревен опасно повисли над пожарищем, шипя и плюясь огоньками. Воняло гарью, над развалинами висел коричневый дым.

Передняя часть дома не пострадала и сияла в яркой ночи инеем - прекрасное изделие синего хрусталя и холодного огня, и на полированной поверхности мелькали блики вертящихся мигалок. Серебряная дуга с центром в доме раскинулась по газону почти до тротуара. Два вяза и несколько азалий, оказавшиеся внутри дуги, покрылись морозными узорами.

- Что это такое? - спросил кто-то, когда Гарри подошел. - Что случилось?

Чуть в стороне стояла Лесли. Набросив пальто на халат, она крепко держала его у горла и смотрела на пожарище. Приближения Гарри она не услышала.

- Где Корд? - спросил он тихо, кладя руку ей на плечо. Она прислонилась, прижалась к нему.

- Еще не знаю. Только что вынесли женщину.

- В каком состоянии?

Она только мотнула головой. Мертвую.

Гарри услышал приказ перекрыть воду, и шланги обвисли. Кто-то из пожарных стал разгребать мусор. Взметнулись искры.

- Почему так холодно? - спросила она. У Гарри уже онемело лицо.

- Откуда-то веет холодом, - ответил Гарри, оглядываясь по сторонам. - Кажется, от фасада дома. - Он протянул туда руки. - Господи, и еще как! Что за чертовщина?

Санитары и сотрудники службы безопасности продолжали прибывать. Через какие-то поля примчался, подпрыгивая, автомобиль Пита Уиллера, вылетел на улицу и остановился за полквартала.

- Весь фасад будто закрыли пластом льда, - сказал Гарри. Среди пожарных началась суета. Они собрались у груды

обломков, где раньше была кухня, и рассматривали что-то среди мусора. Потом кто-то махнул рукой, и одновременно с подбежавшим Уиллером туда бросились двое с носилками. Они спустились в яму, скрывшись из виду, и Гарри увидел чьи-то руки, разворачивающие одеяло и передающие его вниз. Когда люди появились снова, одеяло было натянуто поверх носилок. Поверх тела.

Лесли задрожала в руках Гарри.

Уиллер подошел и встал рядом, но ничего не сказал. Он только смотрел на дом, на заиндевевшие кусты.

Носилки пронесли прямо мимо них троих к только что подъехавшей машине.

- Это Корд, - шепнул Гарри. - Он католик. Уиллер нетерпеливо покачал головой:

- Потом. Почему здесь все в инее?

- Убей меня, если я знаю, - ответил Гарри, провожая взглядом носилки. - Кто это? - спросил он у ближайшего санитара. - Вы можете сказать?

- Не знаю, мистер Кармайкл. Это мужчина. Пока мы ничего больше сказать не можем.

Гарри потянулся к одеялу, но санитар перехватил его руку.

- Не надо на это смотреть, сэр, поверьте мне на слово. Вы его все равно не узнаете.

Гарри не стал спорить. Охранники с любопытством разглядывали остекленевший тротуар, бетон, кровлю.

- И даже земля, - заметил Уиллер.

Он топнул ногой, и почва пошла трещинами. От дыхания в воздухе шел пар.

Гарри уже не чувствовал носа и ушей. Было чертовски холодно. Камни, галька, бетон возле фасада виллы блестели от льда. Окна покрылись инеем полностью, сосульки повисли на телефонных проводах, дощатая обшивка напоминала темный лед.

Уиллер взял Гарри за локоть и отвел назад, потом повернулся к одному из пожарных.

- Никого не подпускайте к дому, - велел он. - Никто чтобы его не трогал, никто чтобы и близко не подходил.

Пожарный кивнул и передал его слова дальше. Женщина в форме сотрудника службы безопасности, представившаяся дежурной, спросила почему. В чем опасность?

- Насколько я понимаю, любой, кто коснется обмерзших частей дома, - объяснил Уиллер, - и даже травы поблизости, может уже не суметь отнять руку. - У Гарри даже в теплых ботинках стали замерзать ноги. - Что бы тут ни случилось, похоже на сверххолод. Если это так, то оттаивать будет не один день. И пока не растает, надо держать людей на безопасном расстоянии.

Дежурная была средних лет, ростом примерно пять футов два дюйма, темноволосая и темноглазая. Звали ее Луиза.

Уиллер спросил, можно ли ему оглядеть место, и она охотно разрешила. Он исследовал границу между сгоревшей и замерзшей частью дома, походил туда-обратно, пиная носком бревна, кирпичную пыль и обгорелые головешки.

- Посмотри на это, - показал он.

Между этими двумя частями не было постепенного перехода - здесь все выгорело, здесь все замерзло. Будто кто-то провел через дом черту, одну половину заморозил, а другую сжег.

- Чего ты ищешь, Пит? - спросила Лесли, подходя сзади.

- Не знаю, - ответил он. - Но что-то здесь найдется. В середине. Вот оно! - довольно вскрикнул он, показывая под какое-то почерневшее бревно. Гарри помог людям Луизы его сдвинуть.

Среди обломков лежала большая капля оплавленного металла.

- Здесь мы нашли тела, - сказала Луиза.

- Пит, - спросил Гарри, - что может вызвать вот такое? У тебя есть предположения?

- С одного конца - инферно, с другого - суперхолод, - сказал Уиллер. - Знаешь, что это мне напоминает? Демона Максвелла.

- А что это такое? - спросила Лесли. Он нахмурился:

- Это такая штука из статистической физики газов в магнитных бутылках. О ней потом, а сейчас я хочу поискать, что еще тут есть.

Гарри проводил Лесли до дома. Она была разгневана и потрясена - вернее, подавлена.

- Нужен какой-то контроль, - говорила она. - Бейнс тоже сам по себе работал. Либо ты, либо Эд должны ввести какие-то правила и прекратить эту самодеятельность. Ты видел ту хреновину, что Пит из обломков вытащил? И кто будет разбираться, что это? Это ведь значит, что кто-то еще взорвется! - Она не отводила глаз от Гарри, и они были круглые, испуганные и мокрые. - Ты не думаешь, что там мог быть кто-то другой?

- А не Корд? Вряд ли.

- Когда нам скажут?

- Они позвонят, как только идентифицируют. При тех медицинских записях, что есть у нас на каждого, это будет довольно скоро.

Гарри никогда особо не любил Маевского и подозревал, что Лесли тоже. Но сейчас это не имело значения.

- Вот так вышло, - развел он руками.

До самого дома Лесли они шли молча. Подойдя, она открыла дверь, вошла и придержала дверь для Гарри.

- Знаешь что? - сказала она. - А ведь Корд - не единственная жертва. Каждый участник проекта - Эд, Пит, Бейнс, ты, даже я, быть может, - все мы должны быть на пике профессиональной карьеры, но почему-то проект начинает рождать несчастья.

Она сбросила туфли. Гарри хотелось ее утешить, заверить, что все будет хорошо. Что сказать о проекте, он не знал: любые слова, которые он мог придумать, прозвучали бы легковесно.

Лесли извинилась, вышла на минуту и вернулась в халате.

- Кофе хочешь?

- Естественно.

Она скрылась в кухне. Открылась и закрылась дверца холодильника, потекла вода в чайник, и снова Лесли возникла в дверях.

- Может, Пит прав, - сказал он. - Может быть, без этой передачи было бы лучше.

- Это на тебя не похоже, Гарри.

- Бейнс говорил насчет «Выбора «Манхэттен», - произнес Гарри. - И еще говорил, что лучше всего было бы избавиться от текста, пока еще можно.

- Гарри! - Целый мир неодобрения звучал в ее голосе. - Так что, мы повернемся и побежим?

- Не знаю, стал ли бы я возражать.

Она стояла в темной столовой, обрамленная светом из кухни. Длинная шея скрывался в объемных складках халата - бесформенной одежде, полностью скрадывавшей линии тела. И все же она стояла так, будто хотела дать Гарри понять, что тело есть.

- Иногда я думаю, - сказал Гарри, - что Пит обеспокоен возможной угрозой для церкви.

Она вошла в гостиную и села в кресло.

- Нет, тут сложнее. Пит - человек странный.

- В каком смысле?

Она посмотрела на Гарри, но не ответила.

- У него свои секреты, - отметил Гарри.

- Можно сказать и так.

- А ты? - спросил Гарри по наитию. - Какие ты скры-.ваешь секреты?

Кофейник подал реплику - свистком.

- Сейчас приду, - сказала Лесли. Когда она вернулась, то ответила:

- Пит никогда не перестает меняться. У него не может быть одного кредо на всю жизнь. - Она улыбнулась Гарри и подумала: и почему это она не замужем? Почему у нее нет в жизни мужчины? Трудно объяснить. - Его образование полностью уводит его в сторону. По профессии он скептик. Зарабатывает на жизнь, разбивая теории, придуманные другими. Фактически он просто старается быть двумя разными людьми одновременно.

До сих пор Лесли стояла у окна, откуда было видно, что делается у дома Маевского. Теперь она уселась на софу рядом с Гарри. Стандартная мебель с прямоугольными виниловыми подушками. Лесли прикрыла софу ковром, но это не слишком помогло. Она все равно была вся в выбоинах.

- Ты хочешь сказать, - спросил Гарри, - что текст бросает вызов его вере?

- Он может бросить вызов любому христианину, - дипломатично ответила Лесли, - который свою веру принимает всерьез.

Гарри было трудно представить себе, что веру Пита может поколебать хоть что-нибудь.

- А ты? Что угрожает тебе?

Глаза ее затуманились, тени пробежали по подбородку и горлу.

- Не могу сказать. У меня начинает возникать чувство, что алтейцев я отлично знаю. По крайней мере того, который послал передачу. И от него веет страшным одиночеством. Мы полагали, что это обращение одного вида к другому. Но ощущение такое, будто он там совсем один, где-то в башне. В полном одиночестве. - В глазах ее появилось выражение, которого Гарри раньше не видел. - Ты знаешь, на какую мысль меня наводит весь этот разговор о христианстве? Оди^ нокий Бог, потерянный в безднах.

Гарри положил руку на обе ее руки.

- Передача, - продолжала она, - полна жизни, страсти, той странности, которую люди зовут ощущением чуда. Что-то в ней есть детское. И очень трудно поверить, что отправитель уже миллион лет как мертв. - Она вытерла глаза. - Я уже сама не знаю, что говорю.

Гарри невольно замечал, как поднимается и опускается у нее грудь. Она повернула к нему голову, чувственная геометрия мягко изогнутых губ, широких скул обдала его теплом,

- Я уже никогда не буду прежней, Гарри. Ты понимаешь? Ты говоришь, что мы неправильно обошлись с передачей, а я думаю, что ошибкой было принести сюда переводы и читать их одной по ночам.

- Тебе не полагалось этого делать, - улыбнулся Гарри. - Неужели вообще никто не подчиняется правилам?

- Только несколько заметок. Но в этом случае мне надо было, надо было соблюдать правила. Мне стали мерещиться видения по ночам, слышаться голоса в темноте.

Она запрокинула голову, из горла ее вырвался звук, похожий на смех. Гарри почувствовал биение собственного сердца.

Он обнял ее за плечи, она прильнула к нему. Глаза их встретились, Гарри остро осознал, что под этим халатом - ее тело. Очень давно уже ни одна женщина не проявляла к нему интереса таким образом - без защиты. Это было восхитительно, но он понимал, что это, наверное, реакция на потрясение от смерти людей на вилле Маевского, а значит, он, Гарри, воспользуется моментом слабости, беззащитности. Но так трудно было бы сказать «нет»…

Он провел пальцами по ее шее, дотронулся до щеки. Щека Лесли была теплой и мокрой. У нее все еще текли слезы, но она прошептала его имя, повернула его к себе, чтобы дотянуться губами до губ.

Они были полны желания, и сладко было дыхание Лесли. Он бережно касался ее зубов, языка.

Она медленно распустила пояс и сдвинула халат с плеч. Под легкой тканью ночной рубашки напряглись соски.

Сотовый телефон Гарри зазвонил без четверти четыре. Тела принадлежали Корду Маевскому и некоей молодой женщине, пока не идентифицированной. Оба тела обгорели.

- Хуже чем обгорели, - сказал голос в телефоне. - Будто их пропустили через дуговую печь. Мало что осталось.

Гарри передал новости Лесли, вылез из кровати и стал одеваться.

- Куда ты? - спросила она.

- К себе в офис, - ответил он. - Я должен известить родственников.

- Боже мой! Разве это не дело Гамбини? Или Розенблюма? Гарри пожал плечами:

- Квинт просто поручил бы эту работу мне. А на Эда сваливать ее мне не хочется.

- Почему хотя бы не подождать до утра? Гарри натянул рубашку через голову:

Чтобы они сперва не увидели это по Си-эн-эн.

Сенатор Рэндолл знал, зачем они явились, еще до того, как они начали говорить. Он знал это еще тогда, когда они ему позвонили накануне и сообщили, что прилетают. Тереза Берджесс притащила ту же тяжелую черную сумку, которую таскала во время полудюжины кампаний в Небраске. Сумка, подобно своей владелице, была мрачной и жесткой, сделанной из твердой кожи, и зацеплялась выступами за все, за что могла.

У Терезы, как у всех людей, обуреваемых жаждой соревнования, профессионализм и беспощадность стерли все человеческие черты характера. Она представляла интересы банков из Канзас-Сити и Вичиты, где уже двадцать лет поддерживала Рэндолла так же верно, как ее отец поддерживал первого сенатора Рэндолла.

Ее спутником был Роджер Уитлок, официальный руководитель партии в штате. Уитлок был продавцом автомобилей в «Ролли Крайслер-Плимут» («Покупайте у ваших друзей») в те времена, когда Рэндолл сражался за место в школьном совете Канзас-Сити. Потом он торговал дилерскими лицензиями и наконец - политическим влиянием.

Рэндолл открыл бутылку «Джека Дэниёлса», и они, смеясь, стали вспоминать старые времена. Но гости были напряжены и веселились не вполне искренне.

- Кажется, вы думаете, что мы не победим в ноябре, - сказал он наконец, глядя на них по очереди. Уитлок поднял руку, будто хотел сказать, что подобное им и в голову не приходило, но жест вышел неубедительный.

- Да, Рэнди, времена нельзя назвать удачными, - признал он. - Это не твоя вина, видит Бог, но ты же знаешь, как народ реагирует. Эти чертовы синдикаты контролируют рынки, процентные ставки высоки, и твои избиратели не слишком благоденствуют. Значит, кто-то должен быть виноват. А потому они будут все валить на президента - и на тебя.

- Я сделал все, что мог, - возразил Рэндолл. - Некоторые голосования, которые огорчают народ - второй сельскохозяйственный билль, мельничные законы, все прочее, - это все компрометирует мою позицию. Если бы я не соглашался, то Линкольн не получил бы школьных ассигнований, а оборонные заказы, которые достались Рэндому и Мак-Китриджу в Норз-Платт - в твои края, Тереза, - ушли бы к этим сволочам из Массачусетса.

- Рэнди, - сказала Берджесс, - нам ты этого можешь не рассказывать. Уж кто-кто, а мы знаем. Но дело не в этом.

- А в чем? - сердито спросил Рэндолл.

Эти люди задолжали ему по горло. Хлебная биржа Берджесс так и осталась бы мелочной лавочкой в Брокен-Боу, если бы не он. А Уитлок свою первую приличную партийную должность получил только из-за влияния сенатора. Осталась ли вообще на свете верность?

- Дело в том, - сказала Берджесс, - что здесь на кону стоит куча денег. Люди, которые тебя поддерживали, рискуют потерять все, если поддержат тебя снова, а ты проиграешь.

- Да выиграю я, Тереза, черт побери! Ты это знаешь.

- Нет, не знаю. Похоже, что партию приложат мордой об стол. Харли проиграет выборы, кого бы ни выставили демократы, и потянет за собой тех, кто с ним связан. Лично к нему люди относятся с симпатией, но за его политику больше голосовать не собираются. А никто не связан с ним теснее, чем ты. Рэнди, если посмотреть правде в глаза, ты даже выдвижения можешь не добиться. Перлмуттер набирает популярность. Религиозные правые у него в кармане, и в Омахе и Линкольне у него сильные позиции.

- Перлмуттер - сопляк. Что он может сделать для штата?

- Рэнди, послушай. - Уитлок заговорил ласково, убедительно. С последней встречи с Рэндоллом он отрастил усы, и трудно было понять зачем. У него и так был достаточно заговорщицкий вид. - Сейчас не то что прежде. Во всем штате не найдется фермера, который за тебя проголосует. Господи, да половина этих людей уже называет себя демократами! Ты слыхал когда-нибудь про фермера-демократа?

- Фермеры всегда брюзжат, - ответил Рэндолл. - И перестают только в будке для голосования, когда надо выбирать между одним из своих и кем-то из проклятых либералов, которые хотят отобрать у них денежки.

Берджесс задрала подбородок.

- Рэнди, у фермеров нет денег. Больше нет. И чтобы ты не заблуждался - не только у них. Ты пойми, я не говорю, что наш народ отойдет от партии, нет, черт бы побрал! Я говорю другое: они ради партии будут требовать свежего кандидата. А Перлмуттер им нравится.

- Вы двое, - сказал Рэндолл тоном обвинения, - могли бы это переменить.

- Мы могли бы удержать за собой основные деньги, - признал Уитлок, - Наверное, могли бы даже отсечь Перлмуттера. Но он увел бы с собой своих избирателей, и тогда у нас был бы раскол, в то время как каждый человек на счету. - Он набрал воздуху, решившись перейти к главному. - Рэнди, если ты сейчас отступишь, губернатор найдет тебе достойное место. Поговаривают о Торговой палате. И заодно ты избавишься от ноябрьской нервотрепки.

- Уит! - Рэндолл попытался поймать взглядом его глаза, и это, как всегда, не вышло. - Харли не проиграет.

Берджесс, услышав что-то в голосе Рэндолла, подалась вперед.

- А почему?

- Оборонные вопросы. - Он помедлил. - Я не имею права этого обсуждать.

Банкирша пожала плечами:

- А я не имею полномочий давать обязательств от чьего-либо имени в обмен на пустые слухи, Рэнди.

Никто не шевельнулся.

- В вооруженных силах грядут коренные перемены, - сказал Рэнди. - Расходы резко снизятся, а эффективность - повысится. Так что, ребята, наши Соединенные Штаты старой доброй Америки покажут всему миру, что на самом деле значит термин «сверхдержава».

В день гибели Корда Маевского и его неизвестной гостьи Сайрус Хаклют находился дома в Кэтонсвиле. В отличие от большинства коллег он не подчинил всю свою личную жизнь проекту. Он не работал сверхурочно, чего, кажется, ожидал от всех Гамбини. Он не собирался пахать семь дней в неделю и возвращаться под утро в кирпичную коробку виллы, предоставленной Кармайклом в Венчур-парке. Вчерашний вечер Хаклют провел с друзьями, и некоторые из них могли заметить необычное оживление мрачноватого микробиолога. Сай в отличном настроении. Никто из присутствующих, даже Оскар Казмайер, знавший его с Вестминстера, не мог вспомнить, чтобы Хаклют был душой общества.

Такого не бывало на самом деле с того случая, когда Хью-тон Миффлин купил у него сборник научных размышлений под названием «Место, где нет дорог». Даже Нобелевская премия за работы по нуклеиновым кислотам такого оживления у него не вызвала.

Наутро он встал позже обычного и был немного рассеян, когда приехал в лабораторию, где все, конечно же, говорили о гибели Корда Маевского. На доске объявлений висела записка с указанием имени и адреса отца и сестры Маевского.

В несколько минут десятого Гамбини собрал сотрудников в комнате для совещаний.

- Он строил машину, описание которой нашел в тексте, - сказал Гамбини. - Мы не знаем, что это должно было быть. Пит считает, что оно как-то управляло газовой статистикой внутри магнитной бутылки. Но оно, очевидно, вышло у Корда из-под контроля. Частично виноват в этом я. Он мне показывал схему и говорил, что хочет ее собрать. Мне идея не понравилась, и я должен был его отговорить. Я этого не сделал. Такой ошибки мы впредь не повторим.

В комнате собралось человек двадцать.

- Я хочу воспользоваться возможностью, - продолжал Гамбини, - предупредить вас всех. Больше никаких экспериментов на стороне. Все устройства, найденные в тексте, любые технологии и процедуры должны быть подробно представлены в письменном виде мне лично до производства каких бы то ни было экспериментов. Надеюсь, это всем ясно. Любое нарушение будет считаться поводом к увольнению.

После собрания Хаклют отвел Гамбини в сторонку и спросил о природе устройства Маевского и знает ли Гамбини, почему оно взорвалось.

- Знаешь, Сай, я думаю, он пытался осуществить статистическое управление первым законом термодинамики.

Хаклют не засмеялся, но это потребовало всей его выдержки.

- Это же невозможно, Эд. Разве что я тебя не понял?

- Первый закон не абсолютен, Сай, - ответил Гамбини. - Совершенно не обязательно, чтобы тепло передавалось от нагретого газа к охлажденному. Это лишь в высокой степени вероятно благодаря обмену молекулами. Но некоторые молекулы горячего газа движутся медленнее, чем самые быстрые молекулы холодного. И наоборот. И я думаю, что устройство Корда должно было управлять этим обменом.

Хаклют попытался представить себе процесс.

- Демон Максвелла, - сказал Гамбини.

- Да, кажется.

Джеймс Максвелл, физик девятнадцатого века, предложил такой мысленный эксперимент. В разделенном перегородкой сосуде в одном отсеке находится горячий газ, в другом - холодный. В перегородке есть отверстие, и. если около него поставить демона, пропускающего в горячую камеру лишь самые быстрые молекулы из холодного газа, а обратно - только самые медленные, может получиться интересный эффект.

- Мы бы увидели, - сказал Хаклют, - как горячий газ становится горячее, а холодный - холоднее. И ты думаешь, что-то такое получилось с Маевским? Это же абсурд.

- Ты видел дом? Пойди посмотри. Когда вернешься, поговорим насчет абсурда.

Хаклют посмотрел в глаза Гамбини. Очки съехали на нос, и во время разговора он смотрел поверх них.

- О'кей, - сказал он. - Может, пришла пора задать себе вопрос, с кем же мы имеем дело на том конце передачи. Не приходило никому в голову, что это могут оказаться злобные типы? Иначе зачем бы им посылать нам спецификации штуки, которая взорвется нам прямо в лицо?

- Не могу согласиться, - возразил Гамбини. - Мы просто были неосторожны. Никто не станет устраивать столько хлопот, чтобы подстроить пакость. Быть может, дело отчасти в том, что мы плохо поняли спецификации. Может, мы не такие умные, как они думают. Мы даже не смогли сообразить, какое нужно напряжение. И вот тут, наверное, все и пошло наперекосяк.

- Может быть, они не пользуются электричеством?

- Тогда магнетизм, бензин. Или кто-то должен вертеть маховик. Откуда мне знать, черт побери? Что бы это ни было, следовало дать какие-то указания по использованию.

- Если это не что-то, чего вы не измеряете.

- Можешь привести пример?

Хаклют подумал, потом покачал головой:

- Нет, просто сказал, не врубившись. - У него еще чуть кружилась голова от вчерашнего. - Хорошую новость хочешь?

- Вполне бы пригодилась.

Они пошли в кабинет Гамбини, и руководитель проекта устало опустился в кресло.

- Ни за что не хотел бы пройти через такое еще раз.

- Могу понять, - отозвался Хаклют.

- Так что за хорошая новость?

Хаклют снял очки и положил их на стол Гамбини. Толстые стекла в стальной оправе. Физически слабый Хаклют без них казался еще меньше.

- Всю жизнь их ношу, - сказал он. - Близорукость и астигматизм. У меня в семье все постоянно мучились глазами. - Он неловко улыбнулся, огляделся и увидел «Вебстера». - Миопия у всех. - Взяв словарь, он приподнял его над очками. - Первую свою пару я надел в восемь лет.

Он выпустил словарь, и тяжелый том раздавил стекла вдребезги.

Гамбини только смотрел, заинтригованный.

- Сай, какого черта ты творишь?

Хаклют небрежно смел стекла в корзину. Потом раскрыл словарь.

- Выбери какое-нибудь слово.

- «Ксенофобия». Сайрус… Хаклют перелистнул страницы.

- Страх перед чужими. Или чужим. Хочешь производные? Гамбини смотрел вытаращенными глазами.

Хаклют протянул руки.

- Больше они мне не нужны. - Он оглядел кабинет. Заглавия на корешках книг он видел отчетливо. Как и надписи на всех грамотах. Он мог разглядеть все пуговицы на рубашке Гамбини, пересчитать кнопки на телефоне у двери. Ясно различить текстуру ткани занавесок и надпись на кофейной чашке - «Калифорнийский университет». - А знаешь, почему у нас у всех было плохое зрение?

- Генетика, - ответил Гамбини.

- Разумеется, - нетерпеливо отмахнулся Хаклют. - А почему? А потому что механизмы ремонта не были правильно настроены, вот почему. Хотя аппаратура, которой полагалось поддерживать глаза в порядке, была на месте. Только программа испортилась. Исправь программу, Эд, и зрение в каждом глазу станет по единице.

- Чертов сукин сын! - просиял Гамбини. - И ты это сумел сделать?

- Частично. И для тебя могу сделать, Эд, если хочешь. Могу сделать тебе глаза двадцатилетнего юноши. - Он глубоко вздохнул. - Понимаешь, всю жизнь я не знал, что значит хорошо видеть. Я всегда смотрел на мир через молочное стекло.

- А теперь…

- Сегодня я из машины видел птицу на ветке над воротами. Пару недель назад мне было бы трудно рассмотреть само дерево.

- И это ты можешь сделать для каждого?

- Вероятно. Все, что для этого нужно, - немножко химии. И анализ крови. Гамбини сел.

- Мы говорим о тексте?

- Разумеется.

- Ты это взял из текста.

- Да. Я это взял из текста.

- Боже мой, Сай, кто бы мог поверить? Они же инопланетяне, как все это может быть применимо к нам?

- ДНК. Та же самая система. Природа всегда идет по самому легкому пути. И это все применимо. - Он подумал и добавил. - Ну, на самом деле я еще не уверен. Но что-то применимо.

- Значит, нас ждет революция в офтальмологии. Но ведь должно быть что-то и большее?

- Уж конечно. Эд, я пока недостаточно знаю, но это только начало. Мы будем играть с этими программами, менять их.

Исправлять. Улучшать. И я не знаю, что мы еще сможем сделать: вылечить рак, усилить сердце… Сам придумай.

- Мы говорим о полном прекращении износа?

- Не вижу препятствий. Перед нами огромная работа. И нам нужно больше информации о геноме. Но как только мы. составим карту собственной системы, метод уже будет ждать. Мы получим средства лечения эпилепсии, лимфогранулематоза, катаракты, чего угодно. И все это - в тексте.

За всю свою жизнь Хаклют не мог вспомнить у себя такого восторга.

Гамбини снял очки. Он использовал их только для чтения. Уже много лет их надо было сменить на новые, но он боялся, что новые стекла еще сильнее ослабят глаза, а потому откладывал визит к окулисту. Здорово было бы от них избавиться. И от болей в спине в сырые дни, и от складок на животе и под подбородком. От темного страха, иногда приходящего по ночам, когда он просыпается от собственного сердцебиения. Господи, чего только не отдашь за это? За возвращенную молодость.

- Кто-нибудь уже знает?

- Еще нет.

- Сай, ведь ты же предлагаешь полный контроль над процессом старения!

- Кажется, мы говорим именно об этом. - Хаклют подумал, - Я еще не знаю, каковы будут психологические эффекты. Но в том, что касается физического здоровья, если собственная ДНК не предаст и если не попадать в авиакатастрофу, я не вижу, почему вообще кто-то должен умирать.

Гамбини взял большую скрепку и стал вертеть ее в пальцах.

- Наверное, какое-то время об этом лучше не говорить.

- Почему? - спросил Хаклют, немедленно став подозрительным.

- Потому что возникнут некоторые проблемы, если люди перестанут умирать.

- Ну конечно, надо будет установить какой-то контроль и что-то подрегулировать.

- А как ты думаешь, что скажет Белый дом?

- Я думаю, президент будет в восторге.

- Это да. Но ты видел, какие у нас были проблемы, когда мы обнародовали кое-какие философские трактаты алтейцев.

А эта чертова история с энергией вызвала обвал рынка. Что же тогда сделает эта новость?

- Да плевать, Эд! Мысли масштабно, а о деталях пусть волнуется кто-нибудь другой. Наша обязанность - доложить национальному совету по прогрессу науки. Или национальному научному фонду.

- Или американской организации бойскаутов, - засмеялся Гамбини. - Слишком опасно. Если люди пронюхают о чем-то подобном, один Бог знает, что будет дальше. Я тебе скажу одно: отдать это Харли - значит отдать шайке бессмертных политиков, и больше никто никогда об этой технике не услышит.

- Вот почему мы должны представить ее лично.

- Сай, кажется, мы друг друга не понимаем. Бейнс считал, что нашел в тексте нечто столь опасное, что советовал уничтожить его целиком.

- И что же он нашел?

- Способ управления черными дырами. - Гамбини дал Хаклюту время подумать. - Мы это закопали. Не доложили и не доложим никогда. Но я не уверен, что твое открытие не из той же корзины. Ты представь себе, Сай, мир, в котором люди перестали умирать. Даже ненадолго. Если они не будут умирать от естественных причин, начнут умирать от чего-то другого. Вероятнее всего, от голода. Или пулевых ранений. Понимаешь, у нас просто нет ресурсов для той цифры населения, что возникнет через несколько лет.

- Но комитет ООН…

- С таким никто не справится. И поступить с этим нам придется так же, как с открытием Римфорда.

- Нет! - Это был почти крик боли. - Такого нельзя скрывать! И кто ты вообще такой, чтобы брать подобное решение на свои плечи?

У Гамбини выступил пот на лбу.

- Я единственный человек, которому это положено по должности. Если сведения выйдут за пределы этого кабинета, мы их уже не удержим. - Несколько секунд Гамбини смотрел на стену. - Мы об этом еще поговорим, - обещал он. - Но пока что работа останавливается. - Гамбини взял со стола гроссбух и перелистал. - Ты работал с набором данных № 101?

- Да.

- Отлично. Сдай все свои записи. Все экземпляры. Все материалы. Из этого здания ничего не должно выйти.

Хаклют был так же подавлен, как недавно восторжен.

- Эд, - сказал он, - такое нельзя скрывать…

- Я и не собираюсь, Сай. Единственное, чего я хочу, - гарантировать, что ничего не случится раньше, чем я этого пожелаю.

Хаклют ощутил полную опустошенность.

- Ты сумасшедший, - сказал он. - Ты знаешь, мне ведь достаточно сказать Розенблюму или Кармайклу, что ты делаешь, и ты тут же окажешься за решеткой.

- Может быть, - согласился Гамбини. - Но перед тем, как ты это сделаешь, остановись и подумай о последствиях. Будь разумен, о большем я не прошу.

Глава шестнадцатая

Аллергия у Гарри развивалась с каждым днем. Он зашел в медпункт, чтобы попытаться уговорить дока Мак-Гилла выписать что-нибудь посильнее, и там случилась странная вещь. Пока он ждал, Эмма Уоткинс, красивая регистраторша, украшавшая собой стерильную приемную, случайно упомянула, что она отослала копию медицинской карточки Гарри всего час назад.

- Кому? - спросил Гарри с чувством человека, вошедшего в середине разговора.

- Доктору Адаму Уоллису.

Она показала Гарри официальный запрос с подписью самого Гарри на приложенной форме. Но это был не его почерк. Не совсем его.

- А кто такой Адам Уоллис?

- Вы не знаете, мистер Кармайкл? - Она обращалась к Гарри как к человеку столь высокого ранга, которому трудно держать в памяти мелочи обыденной жизни. - Судя по конверту, он частно практикующий терапевт. - Эмма скрылась в задней комнате и вернулась со «Справочником врачей». - Странно, - сказала она, полистав страницы. - Его нет в книге.

- Это значит, что его не существует?

Эмма посмотрела на обложку. Издание было последнее.

- Нет, наверное, он просто только что открыл практику. Недавний выпускник. А что, здесь какая-то проблема, мистер Кармайкл?

Зачем кому-то нужна его медицинская карта? Гарри не знал никого с фамилией Уоллис - ни врача, ни еще кого-нибудь. Может быть, это как-то связано с Джулией?

Дом, обозначенный в адресе на конверте, располагался в Лэнгли-парке. Гарри подъехал туда вечером и нашел двухэтажный дом-коробку в новом квартале. В доме горел свет, в окнах видны были дети. На почтовом ящике была фамилия Шумейкер. Никаких признаков кабинета врача.

- Никогда не слышал, - ответил человек, открывший дверь. Он жил здесь уже восемь лет. - И не знаю, чтобы в этом квартале был хоть один доктор. Местные врачи живут в Медикал-билдинге.

Гарри остался стоять на пороге, недоумевая.

- Вероятно, завтра вам принесут пакет на его имя из Годдарда. - Он достал копию письма Уоллиса и сравнил адрес. Да, тот самый. - Я был бы вам благодарен, если вы отправите его обратно.

- Разумеется, - ответил жилец.

Через два дня медицинская карта Гарри вернулась с пометкой: «Возвращено отправителю».

Лесли по привычке ездила каждую неделю на три дня в Филадельфию. Но работа с пациентами, у которых были проблемы с детьми или жалобы на сексуальные расстройства - а таких было около девяноста процентов, - стала утомительной. За последние два года тяга к этому аспекту работы полностью пропала. Она собиралась распустить практику и полностью посвятить себя исследовательской и консультативной работе, когда в сентябре пришло приглашение из Годдарда. Теперь Лесли знала, что вскоре закроет свой кабинет и уже никогда не вернется к практике.

Но после «Геруклеса» жизнь казалась мелочной скукой. Лесли подумывала, не принять ли предложение комитета по СМИ палаты представителей провести исследование по порнографии в Интернете и выдвинуть предложения по борьбе с ней. То, что полученные данные окажутся полезны, Лесли не сомневалась, но как скучно будет их собирать! Как скучна будет вся оставшаяся жизнь!

Несколько лет у нее был пациентом Карл Визаки, бывший инфилдер команды Филадельфии, попавший в команду Всех Звезд в двадцать два года на второй сезон. Он перенес ряд травм, соответственно, потерял класс и в двадцать шесть лет оставил бейсбол. К Лесли он пришел барменом с отвисшим брюхом, и она поняла, как это страшно - достичь слишком многого слишком рано.

Синдром Визаки. Всенародная слава и большие деньги в самом начале взрослой жизни. А дальше - только под гору.

И даже не под гору. Скорее вниз с обрыва.

И Лесли подумала, не движется ли она по той же дороге.

Когда последний пациент позвонил и отменил свой визит, Лесли решила пойти домой пешком. Погода была летняя, и поскольку Лесли ничего на вечер не планировала, машину можно было оставить на стоянке.

Она срезала напрямик через кампус университета Вилла-новы, зашла в книжный магазин купить роман почитать и с удовольствием поужинала на Сити-Лайн-авеню.

В Малхерн-парке почти каждый вечер проходил бейсбольный матч. Сегодняшний не оказался исключением, и Лесли подошла посмотреть последние иннинги. Человек двести следили, за игрой двух команд старшеклассников. Как выяснила Лесли, это было сражение за звание чемпиона лиги, болельщики наслаждались отличной подачей и защитой с обеих сторон. Особенно Лесли поразил центральный филдер гостей - высокий худой мальчишка исключительной ловкости. Хотя Лесли сама играла в колледже в баскетбол, смотреть организованные зрелища она не особенно любила. Ей это казалось недопустимой потерей времени. Но в теплый вечер, смущенная неопределенностью собственной жизни, она была рада развеяться чем-нибудь безвредным.

Ей оказалось трудно оторвать взгляд от центрального филдера. Он вытянул несколько длинных драйвов, перехватил внебазовый хит, который должен был долететь до самой изгороди, и выбил раннера, который пытался натянуть дубль. Она смотрела, как он после каждого иннинга занимает свою позицию. Глаза у него были синие, в них светилась мысль, и улыбка отличная. Однажды, когда он поднял глаза и увидел ее, он усмехнулся ей и, как следовало ожидать, кивнул.

Красивый мальчик, дай ему Бог счастливой жизни.

Он вышел отбивать при двух аутах, пустых базах и равном счете и тут же направил первую подачу в переулок слева от центра. Зрители повскакивали на ноги, и Лесли тоже пришлось встать, чтобы видеть.

Мальчишка рванулся вперед, как молодой леопард. Двое аутфилдеров бросились его преследовать, мяч на лету ударился в основание изгороди и непонятным образом отлетел к левому углу поля. Шортстоп бросился перехватить бросок, а раннер тем временем обогнул вторую базу и бросился к третьей. Все поняли, что у него есть шанс пройти до конца. Левый филдер наконец поймал мяч и бросил его передающему. Тренер у третьей базы лихорадочно махал раннеру, чтобы тот бежал в дом.

Он срезал угол мешка и бросился в последние девяносто футов.

- Джек, давай! - орали болельщики.

Шортстоп остановился, пропуская бросок. Мяч отпрыгнул и прилетел, как думала Лесли, одновременно с раннером; но кэтчер загородил плиту и осалил раннера по ноге, когда оба игрока растянулись на глине. Правый кулак судьи дернулся вверх - аут!

Во второй половине иннинга хозяева поля записали на свой счет пару хитов, и игра была закончена.

Центральный филдер помог своей команде собрать биты и перчатки. Но когда они направились к автобусу, он остался возле скамейки. Сначала Лесли подумала, что он неправильно понял ее интерес к нему, но он даже не поднял на нее глаз. Он стоял в тени, и она знала, что он снова и снова проигрывает в уме свой финальный рывок.

Она видела, как отчаянно хотелось ему выиграть. И завидовала, что в ее жизни нет ничего, чего она хотела бы с такой же силой.

Российский разведывательный спутник ХК4415Л серии «Чернов» висел на орбите над пустыней Мохав, откуда можно было наблюдать две американские базы ВВС и полигон запуска ракет.

Тридцатого апреля утром его инфракрасные камеры засекли серию из шести туманных белых полос в небе на востоке. Приборы спутника определили, что это ракеты «МХ», и проследили их за пределы атмосферы. Линейки электронных телескопов и сенсоров передали данные в бортовые компьютеры, которые сравнили их с известными системами. Но куда раньше, чем ракеты достигли апекса, они стали отклоняться. Все они завиляли в неожиданных направлениях, потеряли скорость и начали падать обратно на землю.

Через несколько часов вторая серия из восьми баллистических ракет была засечена системами другого спутника. За несколько минут до полуночи по московскому времени полковник Михаил Зубаров вошел в одну из бесчисленных рабочих комнат на западной стороне Кремля, бросил распухший от бумаг кейс на кафедру и протянул помощнику компьютерный диск. Из кейса он вынул восемь экземпляров анализа данных со спутника, каждый в красной папке со штампом высшей секретности. Почти сразу же вошел маршал Колов. Быстро прошагав через всю комнату, он впился взглядом в Зубарова.

- Это правда? - спросил он. - Да.

- Они уничтожили все четырнадцать? - Да.

Маршал молчал. Один за другим входили другие - Емеленко и Ивановский, Архименов и остальные, - суровые мужчины, понимавшие суть угрозы и сегодня, наверное, впервые за всю свою военную карьеру пессимистично настроенные насчет будущего страны.

Зубаров подождал, пока все рассядутся вокруг накрытого зеленой скатертью стола, потом кратко доложил, что обнаружили два спутника «Чернов». Помощник демонстрировал картинки, сменяя их каждые несколько секунд, - они показывали неожиданную потерю тяги и управления у всех ракет.

- Есть у нас дополнительная информация по этой технике?

- Нет, - ответил Зубаров. - Есть только то, что они хотели сообщить.

В коридоре послышался голос Тайманова. Через минуту министр иностранных дел вошел и занял место у края стола.

- Это может быть хорошая фальшивка, - не сдавался Колов. - Ракеты могли самоликвидироваться.

- Возможно, - согласился Зубаров. - Но спутник обнаружил микроволны, исходящие с более высокой орбиты. Мы думаем, что это какое-то сопутствующее излучение.

- И что за устройство его испускает?

- Здесь я не специалист. Руднецкий верит заявлениям американцев, что у них действительно есть лучевое оружие на пучках частиц.

- Если оно есть у них, - сказал Тайманов, - то очень скоро будет и у других. - Он угрюмо оглядел своих коллег. - Технология распространяется быстрее здравого смысла. И скоро никто не будет в безопасности.

Гарри мучился. От нового лекарства одолевала сонливость, а других эффектов заметно не было. Глаза опухли, горло болело, и чихал он непрестанно. Было так плохо, что Гарри, проснувшись утром и начав одеваться, решил на все плюнуть, позвонил и сказал, что берет день отгула.

На самом деле он проболел два дня. Когда он появился, все еше в паршивом состоянии, Гамбини ему посоветовал на несколько дней уехать. Найти климат посуше. Потом он сообщил Гарри о некотором прогрессе в переводе алтейских описаний электромагнитных явлений. И в заключение пригласил посидеть на совещании, где сменившая Маевского Кэрол Хедж делала доклад, подтверждавший тезис Уиллера о демоне Максвелла.

Хедж оказалась красивой афроамериканкой из Смитсоновского института. Гарри смотрел на нее с удовольствием и один раз заметил, что Лесли отметила его реакцию. Когда Хедж закончила, Гамбини спросил, нет ли замечаний, выразил некоторые пожелания по безопасности будущих экспериментов и объявил совещание закрытым.

- Но я бы просил, если можно, - добавил он, - чтобы Гарри, Лесли, Пит и Сайрус остались.

Когда все вышли, Гамбини закрыл дверь и кивнул Уиллеру.

- Кажется, у нас еще одна бомба, - сказал священник. - Мы нашли что-то вроде подробных и основательных описаний электромагнитного излучения, гармоник, теории частиц и много еще чего. В настоящий момент у меня есть ответы на все виды классических вопросов. Например, я, кажется, знаю, почему у скорости света такое значение. И как построен протон, хотя «построен», быть может, не то слово. И есть некоторые соображения о природе времени.

Почему-то эти сообщения, которым полагалось бы звучать восторженно, были произнесены мрачно.

- Ты, надеюсь, не хочешь сказать, что мы можем построить машину времени? - спросила Лесли.

Уиллер засмеялся:

- Нет, насчет Уэллса нам волноваться не стоит. К счастью, машина времени все-таки запрещена законами физики. Природа Вселенной не позволяет. Но другой вопрос: как вы отнесетесь к невероятно эффективным лучам смерти?

- Спасибо, - ответил Гарри, - но у нас уже, кажется, они есть.

Уиллер покачал головой.

- В зависимости от поставленных целей они могут оказаться куда лучше пучков частиц. Это артикулированный свет, концентрированное излучение, которое может быть полностью настроено на уничтожение живого. Пучки частиц разносят все. Эти лучи оставят неодушевленные предметы невредимыми. И это может оказаться существенным преимуществом. Их можно настроить на проникновение через основные формы материи, то есть от них нельзя будет укрыться. И я даже не уверен, что их нельзя - как бы это сказать - индивидуализировать, запрограммировать на конкретное лицо. Здесь не моя область, но Сай думает, что если знать некоторые физические характеристики, то можно поразить намеченную цель, никого рядом не затронув.

- И нет проблем борьбы с диктаторами, - заметила Лесли.

- Да, пожалуй, - согласился Гамбини. - Я думаю, этот материал мы тоже должны похоронить.

- Это еще не все, - сказал Уиллер. - Далеко не все, к сожалению. Например, манипуляция гармониками.

- И чего этим можно добиться? - спросил Гарри. Уиллер сложил руки на груди.

- Можно портить климат, вызывать землетрясения, рушить небоскребы. Кто знает? Мне даже не хочется выяснять. Гарри, что тут смешного?

- На самом деле ничего. Но до меня вдруг дошло, что Харли составляет новый оборонный бюджет на основе оружия, которое только что устарело.

Наступило неловкое молчание.

- Я думаю, - нарушил его Уиллер, - что любое детальное описание физической реальности не может не содержать эффект подобного рода. Я все это вставлю в отчет, который вы получите сегодня к концу дня. Похоже, что мы дошли до Рубикона, и сейчас надо решать, что делать дальше.

Гамбини откинулся в кресле.

- Есть еще одна вещь, о которой вы должны знать, - сказал он. - Сай, расскажи им про ДНК.

Хаклют изменился в лице, и Гарри не сразу понял, в чем дело. Очков нету. Наверное, перешел на контактные линзы.

- Я открыл, - начал Хаклют, -некоторые способы восстанавливать ремонтные функции тела. Мы сейчас выясняем, как перекомпоновать нашу ДНК так, чтобы устранить большинство генетических дефектов, а также те дефекты, что обычно являются следствием старения.

- Погоди-ка, - перебила Лесли. - Сай, скажи точнее, что у тебя есть?

- Сейчас - не слишком много. Эд решил заблокировать данные, с которыми я работал.

Гамбини чуть покраснел, но ничего не сказал.

- И над чем же ты работал? - настаивала Лесли.

- Над способом остановить рак. Предотвратить физический износ. Гарантировать, что не будет больше внезапной смерти новорожденных, что опустеют больницы. Мы получали информацию, которая может помочь исключить врожденные дефекты и умственную отсталость и вообще почти все, черт побери. Перед нами вход в новую эру - если Гамбини соблаговолит отпереть дверь.

- Боже мой! - выдохнула Лесли. - Эд, такое нельзя скрывать!

- А ты подумай, - ответил Гамбини. - Это не такая вещь, которую можно выдавать по частям. Ее можно либо дать миру целиком, либо не дать. Люди перестанут умирать. И как ты думаешь, что после этого случится?

- Я знаю, что вопрос этот нелегок, - согласился Хаклют. - Но с помощью того, что мы еще узнаем из текста, мы установим процветание на всем земном шаре. Поднимем образование. Перед нами - золотой век!

- И ты действительно в это веришь? - спросил Уиллер.

- Я думаю, что попытаться надо. Но обнародовать информацию мы должны. Дать ее всем.

- То, что ты дашь всем, - устало произнес Гамбини, - это же новые беды. Когда людей станет слишком много, начнется голод.

- Проблемой будет не голод, - возразил Хаклют, - а рождаемость. И потому это вопрос политический. Предложи людям образование, процветание и крепкое здоровье - тогда не придется волноваться о миллионах новых младенцев. Их просто не будет.

- Слишком ты оптимистичен, Сай, - сказала Лесли. Гамбини посмотрел на всех, задержавшись на каждом взглядом.

- Я хотел, чтобы вы выслушали Сая, потому что такого рода вещи и создают основные проблемы. Меня наша сложившаяся ситуация не очень устраивает - иногда трудно отличить смертоносное оружие от блага. Но я прошу вас понять одно: какие бы слухи до вас ни доходили, я стараюсь действовать в интересах всех, и да поможет мне Бог. Ладно, мы можем потерять то, что нам не нравится. Мы можем передать то, что мы имеем, полностью или частично, на усмотрение вышестоящих. Можем сжать зубы и что-то обнародовать сами. Как прорыв Пита в энергетике магнитных полей. Я хочу видеть ваши точки зрения, в письменном виде, к концу дня. И не орать, мне уже надоело, когда на меня орут. Нам придется работать вместе, и цена ошибки очень высока. Например, если технология Сая выйдет наружу раньше, чем мы будем готовы, у нас очень быстро начнутся серьезные проблемы с ресурсами.

- Я не считаю, что такие решения должны принимать мы, - возразила Лесли. - Страна сама выбирает руководителей…

- Вот это и напиши. - Гамбини прижал пальцы к вискам. - Убеди меня. И помни при этом, что всенародно избранное руководство из всего, что мы ему даем, пытается первым делом сотворить оружие. Недели прошли, а ни о каких других выгодах и речи нет.

- И все же, - сказал Уиллер, - я считаю, что Лесли права. Я думаю, мы должны все передать наверх, и пусть президент решает, что с этим делать.

Все, чему учили Гарри, подсказывало ему, что Пит прав. И в своем отчете он будет решительно отстаивать эту позицию. Он даже сочтет своим долгом информировать Эда, что доложит наверх, если сочтет, что группа слишком много берет на себя.

И все же где-то в глубине души он хотел, чтобы Гамбини - или кто-нибудь - передал в СМИ все, что есть.

- Харли не болван, - говорил Гамбини. - Он не будет благодарен, если мы поднесем ему крупную проблему. Вроде - Сай, мне неприятно это говорить, средства от старости. Такой вопрос надо передавать ему очень тихо, если вообще передавать. И это мы тоже должны обсудить.

- Может, нам полезно будет ознакомиться с другой точкой зрения? - спросила Лесли. - «Арена» прислала нам несколько билетов на «Сигналы». Завтра вечером. Желающие есть?

- Это спектакль о нас? - спросил Гамбини.

- Да. По крайней мере о межзвездных радиоконтактах. Мюзикл.

- Кажется, это то что надо, - сказал Уиллер.

Когда Гарри на следующее утро попал к себе за стол, его ждало резюме Гамбини на доклады группы. Белый дом будет поставлен в известность об открытии Сая, а все остальное пока что будет придержано. С таким решением Гарри вполне готов был жить.

Он позвонил в Белый дом. Очевидно, у помощников был приказ назначать ему время, как только он попросит о приеме.

- Можем вставить вас завтра утром. Но всего на несколько минут.

- О'кей, - согласился Гарри.

Они с Лесли объявили о своем намерении поужинать, потом идти на спектакль. К удивлению Гарри, Гамбини согласился встретиться с ними в театре, и Уиллер, после некоторых уговоров, - тоже.

В «Арене» радиосигнал, пришедший через миллион световых лет, был представлен кордебалетом светящихся крылатых танцоров, парящих посреди сцены под окольцованной планетой и медленно вращающейся галактикой. В этом варианте алтейский сигнал был принят старым приемником «Зенит» на бензозаправке в Теннесси. Сначала, конечно, никто не верил. Отправитель говорил по-английски знойным женским голосом, отвечал на вопросы и отпускал остроумные реплики.

- У нее, - отметила Лесли, - намного более живая личность, чем у наших инопланетян.

Все кончилось благополучно, как и полагается в мюзикле.

Гарри теперь регулярно читал материалы из алтейской папки, куда Лесли присылала последние переводы. Почерк у нее улучшался, хотя Гарри по-прежнему больше половины не мог разобрать. В ночь после «Сигналов» он нашел подробное обсуждение природы эстетики. Но обсуждались лишь объекты природного происхождения: закаты, туманные моря и крылатые звери непонятного вида.

Да, подумал он, всегда моря. Эти ребята любят свои побережья.

Никогда не было даже намека, что алтейцы видят красоту в своих собратьях - внешнюю или в произведениях ума.

И если был в этой палке образ, от которого Гарри не мог избавиться, то это были темные берега, безмолвно скользящие за бортом.

Глава семнадцатая

Вернувшись после утреннего совещания по мотивации, Гарри был удивлен, застав у себя в офисе Сая Хаклюта.

- Мне нужна помощь, - сказал он, когда Гарри повесил пиджак и устало опустился в кресло. - Что ты хочешь сказать Харли?

- О твоей работе?

- Да, конечно.

- Я могу показать тебе доклад, который подготовил Эд.

- Я его видел. Слишком сухо. И в нем чувствуется точка зрения Эда. Президент не может не согласиться, что работа должна быть положена на полку.

Гарри кивнул.

- И что ты хочешь, чтобы я сделал, Сай?

- Поговори с ним. Объясни ему, насколько это важно. Ты мог бы указать, что рано или поздно люди все равно узнают. Когда выяснится, что у него в руках было, скажем, средство от менингита и он ничего не сделал, он не слишком хорошо будет выглядеть.

- Я постараюсь представить дело честно, Сай. Хаклют посмотрел на него долгую минуту.

- О'кей. Если ты это сделаешь, то этого будет достаточно. У Гарри першило в горле. Он высморкался, сунул в рот эвкалиптовый ингалятор.

- Что бы ты обо мне думал, Кармайкл, если бы я мог вылечить твою аллергию и не стал этого делать?

Гарри снова высморкался и жалко улыбнулся.

- А это всего лишь насморк, Гарри. А подумай, что было бы, если бы у тебя был рак!

- Я уже сказал, Сай, я сделаю так, чтобы он понял. Он не дурак, он знает жизнь.

У Гарри в животе что-то тупо болело. Может, начинается язва? Господи, ну почему всегда все валится на него? Все эти люди вокруг - Гамбини, Хаклют, Уиллер, Лесли, Римфорд, - эти всегда знают, что надо делать. И признаков колебаний он ни в ком из них не видел - если не считать нежелания Римфорда уничтожить текст.

- Я бы хотел провести демонстрацию, если можно.

Хаклют вытащил из кармана кожаный футляр и открыл его.

Гарри посмотрел подозрительно на Хаклюта, потом на футляр. Внутри на красном войлоке лежали ампула, бутылочка спирта и шприц.

- Что это? - спросил Гарри.

- Молодые глаза. И не знаю, что еще. Гарри сделал глубокий вдох.

- Зрение у меня нормальное.

Хаклют взял ампулу и прищурился, вглядываясь в прозрачную жидкость.

- Может снова стать по единице, если захочешь. Гарри снял очки, и контуры Хаклюта слегка расплылись.

- Ты больше не носишь очки, - догадался он.

- Именно, Гарри. Они мне не нужны.

- У меня все в порядке, - произнес Гарри после некоторого молчания. Он настолько же не хотел компрометировать себя, насколько не хотел быть опытным образцом. - Найди кого-то, кому это нужно.

- Никому другому оно не поможет, Гарри. Это сделано для тебя.

- Как это? - Гарри прищурился, вгляделся в микробиолога. - Так ты и есть Адам Уоллис? Несуществующий врач, который запрашивал мою медицинскую карту?

- Мне нужен был последний анализ мочи, образец ДНК и кое-что еще.

- И как ты добыл ДНК?

- С помощью «клинекса». - Он пожал плечами. - Приношу свои извинения, но я не был уверен в твоей реакции. - Он достал ватный тампон и пропитал спиртом. - Закатай рукав, Гарри. Больно не будет.

С другой стороны, сказал себе Гарри, Саю это помогло. Он без очков.

- Риск есть? - спросил он.

- Гарри, я врач. Расслабься. - Набрав в шприц жидкость, он отмерил ее на глаз, пустил из шприца струйку. - У тебя есть сын?

- Да. - Гарри насторожился.

- Его зовут Томас.

- Верно.

Гарри неохотно закатал левый рукав и ощутил укол иглы.

- Примерно через неделю нужно будет закрепление. Я не имею лицензию на такую работу и не могу никого организовать на нее. Так что я приду к тебе в офис в четверг во второй половине дня.

- И это все?

- Все.

- А почему ты вспомнил Томми?

Зная ответ, Гарри стал покрываться испариной.

- Я так понимаю, что у мальчика диабет. - Да.

- Гарри, на этом этапе я ничего не могу обещать. Кое-что я знаю, но еще мало. Если получим возможность продолжать исследования, я смог бы что-то найти. - Микробиолог поднялся с места, как божество отмщения. - Скажи президенту, что у нас есть. Ради всего святого, скажи ему.

Роджер Уитлок напустил на свои ангельские черты благосклонную улыбку.

Хобсон жестом попросил секретаршу задернуть шторы от беспощадного солнца Уичиты.

- Ладно, Роджер, - произнес он. - Объясни нам, почему Рэндолл - верняк и почему мы должны его поддерживать.

- Простая арифметика, Рон. Он выиграет, будем мы с ним или нет.

- Брось, Родж, - возразил Тери Кейфер. - Никуда он без нашей помощи не вылезет.

Кейфер был партнером одной из самых престижных юридических фирм города, «Бэбкок и Андерсон».

- Леди и джентльмены, Рэндолл, как вы знаете, очень тесно связан с администрацией президента.

- Администрация сама шатается, - сказал Хорейс Крим, владелец филиала Си-би-эс. - И в ноябре рухнет.

- Друзья, - произнес успокоительно Уиткок, - я вас прошу подумать о пучках частиц.

- Чего? - переспросил Хобсон. - Что такое? Ты действительно думаешь, что новое оружие скажется на результатах голосования? Войны нет. Все теперь - наши друзья.

Уиткок безмятежно кивнул:

- А вы подумайте о применениях.

Все замолчали, не очень понимая, о чем он говорит.

- Представьте себе излучатели на самолетах и кораблях. И сообразите, что бомбы и ракеты теперь полностью устарели.

Крим наклонился вперед, поморщился, достал блокнот и что-то в нем черкнул.

- И спросите себя, кто сможет теперь бросить вызов этой стране. А потом спросите себя, как пойдет избирательная кампания, когда это дело развернется вовсю.

Тайманов от выпивки отказался.

- Господин президент, - сказал он, - я встречаюсь с вами и вашими предшественниками почти тридцать лет. Я должен признаться в личной симпатии к вам. Вы честный человек, насколько человеку нашей профессии дозволено быть честным. И мне было бы приятно верить, что нас связывают узы дружбы.

Харли был наедине с министром. Он назначил встречу на время, когда госсекретарь был занят, и мог поговорить с Таймановым наедине, не оскорбляя Мэтта Яновича.

- Я должен также сознаться, - продолжал русский, - что хотя многие из таких встреч проходили при напряженной обстановке, сегодня я впервые говорю с хозяином этого кабинета… - здесь Тайманов устремил на президента острый, пронизывающий взгляд, - при обстоятельствах столь серьезных.

Русский министр иностранных дел происходил из аристократической семьи, связанной с Романовыми. Революцию она пережила, более или менее не пострадав, сохранила свое влияние и традицию, а сыновей своих по-прежнему посылала учиться за границу. Тайманов родился осенью 1939 года, примерно тогда, когда вермахт начал осеннюю прогулку по ландшафтам Европы.

- О каких обстоятельствах вы говорите? - спросил Харли, разрешая себе проявить озабоченность, но примешав к ней намек, что смысл замечания от него ускользнул.

- Господин президент, учли ли вы дестабилизирующий эффект своего проекта «Орион»? В случае если он будет успешен.

- Вы знаете, что он успешен.

- Да, знаем.

- Вы также знаете, что он не будет использоваться для угроз России.

- Вами - нет, в этом я уверен. Но можете ли вы ручаться за своего преемника? Можете ли вы меня уверить, что не случится очередного всплеска антироссийской паранойи, и причем тогда, когда вы не будете занимать столь высокий пост, чтобы воспрепятствовать ей? То, что я скажу вам здесь, я никогда не повторю за пределами этого кабинета. Но правда в том, что сейчас у вас есть оружие первого удара, против которого не существует защиты. Никакой. Нападение если произойдет, то со скоростью света.

Простите мое предположение, сэр, но президент Соединенных Штатов уже не просто лидер одной страны или даже союза стран. Вы отвечаете теперь перед мировым сообществом. И я хочу обратить ваше внимание на то, что снабжать одну страну, любую страну, неотразимым оружием значит навлекать страшные опасности на всех.

Я уже сказал, что я вам верю. Российское правительство вам верит. Но ваше пребывание на этом посту непрочно, как вздох. В любом случае через несколько лет вас в этом кабинете не будет. И вы, как и я, знаете, сколь длинная череда людей несовершенных сидела за этим столом.

Харли кивнул:

- В разной степени несовершенных. Тайманов тоже кивнул:

- Вы и без меня знаете, что есть много людей в России, как и в других странах мира, людей, для которых такое положение нетерпимо. Спросите своих британских партнеров, что чувствуют они. Спросите израильтян или канадцев. И есть же еще и другое соображение.

- Защита секретности.

- Да, именно. Сколько пройдет времени, пока эту технологию получит кто-нибудь другой?

- Мы собираемся охранять ее очень внимательно, - сказал Харли.

- И вы сможете гарантировать, что никто ее не украдет? Простите мою откровенность, Джон, но ваш послужной список хранения секретов не внушает оптимизма.

- Кому лучше знать, как не вам, Алекс? Тайманов улыбнулся.

Харли много думал над этими вопросами. Будет очень короткая возможность, окно возможности, когда США станет владеть этим оружием эксклюзивно. Но как же это окно использовать?

Президент все чаще видел себя человеком, которого запомнят миротворцем этой эпохи, тем, кто подготовил вход в солнечные луга третьего тысячелетия. В век Харли.

А далее будет процветание, эра добрых чувств, поначалу навязанная миру полным военным господством благоволящих Соединенных Штатов и их партнеров. И в конце концов на земном шаре воцарится порядок, подобного которому мир не видел. И это можно сделать, до этого уже рукой подать.

- Вы не сможете этого добиться, - сказал Тайманов, будто прочитав мысли президента. - Слишком многое может пойти не по плану. Мне горько это говорить, и намерения у вас благие, но вы пытаетесь сесть верхом на тигра.

За окном шел дождь. Харли вдруг заметил холодный серый день и бьющий в стекло дождевой ветер.

- Что вы хотите, чтобы я сделал, Алекс?

- В очередной раз ваша технология грозит нас подавить. И я не знаю, что здесь можно посоветовать. Оружие, идущее на цель незаметно, просто слишком опасно. Для всех. И очень жаль, что нет способа загнать джинна обратно в бутылку. Но если у меня и нет решения, есть вариант, который я могу предложить, чтобы ослабить напряжение. Он не особенно удовлетворителен, но это будет улучшение сложившейся ситуации.

- Да?

- Подумайте, не поделиться ли этой техникой с нами. Харли улыбнулся.

- Вы же знаете, Алекс, что этого я не могу. Даже если бы захотел, все равно не мог бы. Надо подписать соглашения. Их должен утвердить Конгресс. Попробуй я только - мне устроят единогласный импичмент.

- Да, конечно. Что ж, мне казалось, что попытку сделать стоит. И природа тигра такова, что с него нельзя спрыгнуть.

В Овальном кабинете стало зябко.

Гарри ждал в приемной, когда Тайманов вышел. Обремененный собственными проблемами Гарри не обратил особого внимания на посетителя, который быстро прошел мимо и скрылся в коридоре.

Гарри не знал, как лучше себя вести в Овальном кабинете. И он действительно еще не составил собственного мнения по вопросу о ДНК и все еще пытался разложить все по полочкам, когда секретарь пригласил его войти.

Харли вышел из-за стола, обратился к нему по имени, пожал руку и сел рядом за рабочий столик у окна. Они были вдвоем, никаких агентов секретной службы, никаких советников по науке.

- Как дела в Годдарде? - спросил Харли.

- Отлично, мистер президент.

Помощник принес кофе, разлил его в две чашки и удалился.

- Что у вас для меня есть, Гарри? - спросил президент.

- Еще один прорыв, мистер президент. Вы знаете, кто такой Сайрус Хаклют?

- Фамилия знакомая.

- Микробиолог, генетик. Он говорит, что сейчас ему становится известно, как управлять генами.

- И что это значит?

- Он раньше носил очки. Сильные. Сейчас у него зрение - единица.

- Вы хотите сказать, что у нас объявился дурак, который ставит эксперименты на себе?

- Сайрус отнюдь не дурак, мистер президент.

- Не важно. Уже был несчастный случай, и больше мне не надо. - Президент вздохнул. - Так какой же вывод следует сделать? Что у нас есть средство от астигматизма?

- Похоже, он считает, что может дергать ДНК так, чтобы она лучше работала. Не только в смысле зрения.

- В самом деле? Отлично. И это применимо ко всему населению?

- Он говорит, что да.

- Что ж, это прекрасно. Можем дать каждому приличное зрение. - Президент снял очки, посмотрел на них. - Дайте мне какое-то подтверждение, Гарри. Мне нужна абсолютная уверенность. И как только она у меня будет, мы это огласим для публики… - Он остановился и наморщил лоб: - Вы сказали, не только зрение? А что еще?

- Он считает, что почти все. Сердечные болезни. Он упоминал менингит.

- Рак? - спросил президент.

- Да, и рак. Так он говорит. Может быть, не излечивать, это я не совсем понял. Но остановить. То есть сделать так, чтобы никто больше им не заболевал.

- Чудесно! Гарри, это просто невероятно! Что еще?

- Я полагаю, практически все. Президент сиял.

- И врожденные дефекты?

- Да.

- О'кей. - Президент внимательно посмотрел на Гарри. - Вы чего-то не договариваете.

- Сайрус считает, что люди перестанут разрушаться с возрастом, мистер президент. Он говорит, что может научиться лечить старость.

У Харли челюсть отвисла, и он повторил будто про себя:

- Лечить старость. Что это значит?

- Насколько он мне объяснил, вам делают пару уколов, и вы прекращаете стареть.

- Бог ты мой! Надолго? То есть сколько времени длится эффект?

- Никто не знает. Сайрус говорит, что не видит причин, чтобы это не было бессрочно.

- То есть люди перестанут умирать? - Харли стал медленно подниматься с кресла. На лице его поочередно промелькнули радость, ошеломление, беспокойство, восторг.

- Очевидно. Конечно, пока это все еще теория. Уверенности быть не может, пока не будут проведены кое-какие эксперименты.

- Понимаю.

- Я должен вам сообщить, что никаких серьезных экспериментов не проводилось из-за ограничений секретности, и никого со стороны не привлекали. Но Сайрус пользуется заслуженной репутацией, и он говорит, что не видит причин, почему бы это не получилось.

Наверху прокатился гром, порыв ветра ударил в окна, хлестнув дождем.

- Так, - сказал президент. - Еще что-нибудь, Гарри?

- Нет, сэр.

- Впрочем, этого уже достаточно, правда? - спросил, улыбаясь, президент.

- Я думаю, что да, мистер президент.

- А что до того, чтобы… - Президент не договорил и подошел к столу, включил спикер. - Джейн, дайте мне Тилмана.

Фамилия была Гарри не знакома. Президент снял трубку телефона.

- Джим, надо усилить охрану «Геркулеса». Вы передаете все работы агентству национальной безопасности. Немедленно. - Он послушал ответ, кивнул и посмотрел в окно, где бушевала непогода. - Так будет правильней. Нельзя терять ни минуты.

Он вернулся к окну и пожал Гарри руку.

- Превосходно, Гарри. Вы с вашими людьми совершили выдающуюся работу. Я этого не забуду.

А Гарри думал: «Бог мой, он нас закрывает. Завтра же. Все кончено». Он хотел сказать Харли, что нельзя отбирать программу у Годдарда. Нельзя отдавать хакерам с приказом все угробить. Но было слишком страшно.

- Спасибо, сэр, - сказал он.

- Кстати, я думаю, что вам можно было бы поручить более ответственную работу. Можете начать приглядываться. Когда это все кончится, может быть, для вас найдется должность заместителя кого-нибудь из главных министров.

Позвонила Джулия.

- Хорошая новость!

- Какая? - спросил он. - Мне бы она не помешала.

- Что-то вроде прорыва. Килгор сказал привезти ему Томми завтра.

- Чудесно. - Килгор - человек осторожный. Если он говорит о прорыве, значит, что-то должно быть серьезное. - Подробностей ты не знаешь?

- Он сказал, что должен выполнить некоторые анализы. Но настроен оптимистично.

- В каком смысле - оптимистично?

- Я тебе скажу, когда буду знать.

Глава восемнадцатая

Гарри привез Лесли к себе домой на Болинброк-роуд и раздел ее при свете уличных ламп в спальне Джулии. Своего рода месть, подумалось ему.

Один за другим бросал он предметы ее одежды на пушистый ковер, который они с Джулией привезли, получив этот дом в свое владение к седьмой годовщине свадьбы. Когда Гарри ее раздел, Лесли чуть отвернулась, то ли по капризу, то ли из застенчивости, и пупок и груди ее вошли в тень. Но глаза продолжали смотреть на Гарри, и светлые волосы лучились в исходящем от штор свете.

- Ты прекрасна, - сказал он.

Она раскрыла ему объятия, и он ощутил сквозь рубашку прижавшееся тело. Губы у Лесли были влажные и теплые, рука Гарри ушла в ее волосы. Они медленно покачивались, обнявшись, а снаружи кусты бузины скребли стену дома, и громко тикал на бюро будильник. Кожа Лесли у основания шеи казалась плотной на ощупь.

Он приподнял ее на руки, она зарылась в него, и слышно было, как бьется у нее сердце. На двуспальной кровати Лесли потянула его за рубашку, засмеялась, когда заело пуговицу, и оторвала ее рывком.

- Я потом пришью, - шепнула она, снимая рубашку с плеч Гарри и небрежно бросая в темноту. А потом сунула ладонь под пряжку ремня.

Гарри наклонился над ней, прижался губами к губам и взял ее, когда пришло время.

Они говорили, спали, соединялись и снова говорили.

Говорили в основном о себе и как они рады друг другу, И говорили об алтейцах, о которых надеялись узнать чуть побольше.

- Я все думаю, - лениво сказала Лесли, когда они лежали, сплетенные, - почему они ничего не говорят о своем прошлом. Ничего по истории я не нашла. И по психологии. И вообще ничего по социальным наукам. Все прочли, а иллюзия одинокого инопланетянина в башне стала только сильнее. И этого я никак не понимаю.

Гарри приподнялся на локте.

- А какими станем мы через миллион лет? - Не ожидая ответа, он стал развивать свою мысль: - В ордене у Пита есть священник, который играет в бридж так, что подобного я в жизни не видел. Такое ощущение, что играешь с ним открытыми картами. Понимаешь, он делает такое, что вообще немыслимо, если не видеть, что у кого на руках. И возможно, в каком-то смысле он действительно видит?

- Я бы скорее предположила, - возразила Лесли, - что у него очень хорошие игровые инстинкты. Профессионалы делают нечто вроде того, что ты описываешь. Почитай когда-нибудь отчеты по бриджу в газетах. - Она провела пальцем по его плечу. - Я вот не уверена, что хотела бы,быть настоящим телепатом.

- А это возможно?

- Чтение мыслей? Не думаю.

- Но ты не уверена.

- А уверенности быть не может. Никто никогда еще не показал носителя, который бы это мог сделать. Мы точно еще не знаем, что такое мысль, и понятия не имеем, что может перенести ее из одного мозга в другой.

- Значит, это может случиться?

- Я не знаю.

- Если бы это было возможно, скажем, после миллиона лет эволюции?

Она закрыла глаза и легла на спину, голова ушла в подушку.

- Если экстрасенсорное восприятие возможно и мы бы его развили, я думаю, что мы через какое-то время потеряли, бы свою индивидуальность.

- И язык тоже? - спросил Гарри. - Зачем нужен язык расе телепатов?

Они переглянулись и одновременно вспомнили вывод Лесли по поводу языка передачи. Мы бы могли сделать лучше.

- Сходится, - сказала Лесли. - Для такого общества история, по крайней мере в нашем смысле, перестала бы существовать. Исчезла бы политика, не было бы конфликтов. И вот тебе еще одна мысль: в групповом бытии, если таковое возможно, не было бы истинной смерти. Будут умирать отдельные единицы, члены, клетки, но не центральный разум.

- Только тела умирали бы, - задумчиво сказал Гарри. - А воспоминания жили бы вечно.

- Более или менее.

Она пошевелилась, прижимаясь к нему, и он ласково погладил ее по щеке, по волосам. Алтейцы на время растворились в ночи.

- Я собираюсь созвать пресс-конференцию, - сказал Хаклют Гарри в присутствии Лесли и Пита Уиллера.

- Сай, посмотри на свой контракт. Ты что-то скажешь, и тебя могут запрятать за решетку лет на двадцать.

- Мне все равно. Люди должны знать, что здесь происходит.

- И что ты сможешь доказать? - спросил Гарри. Хаклют повернулся к нему, и глаза его засияли.

- Я вижу, ты сегодня без очков, Гарри.

- Да, кажется, помогло.

- Еще бы не помогло! Если тебе интересно и если ты сможешь заставить этих олухов открыть нам доступ, я и с твоей аллергией смогу что-нибудь сделать.

Пришлось быстро ввести Уиллера в курс дела. Священник не сразу поверил, но Гарри показал свои вновь обретенные способности, прочитав страницу «Уолл-стрит джорнел» с расстояния в несколько футов.

- Потрясающе, - сказал Уиллер.

- Аллергию мою лечить, боюсь, уже поздно, - сказал Гарри.

- Черт с ней! - ярился Хаклют. - Я считаю, мы должны проверить этот блеф. Все обнародовать. Открыть. Это изменит все условия.

- Этого делать нельзя, - ледяным голосом сказал Уиллер. - И вообще нельзя все это публиковать безоговорочно. Что ты скажешь насчет новых систем оружия?

- У нас и так есть оружие Судного дня, Пит, - возразил Хаклют. - Ты не подумал об атомной бомбе, которая помещается в чемодан? В тексте нет ничего более опасного, чем мы уже имеем.

- В этом есть смысл, - поддержала Лесли. - Человеческая раса за последние полстолетия проявила замечательную способность сама себя ограничивать. Может быть, передача - это как раз то, что нужно было, чтобы заставить нас наконец взглянуть в глаза назревшим вопросам и сделать то, что должно быть сделано.

- А если это не так? - спросил Гарри.

- Тогда, - ответил Хаклют, - все равно хуже не будет. Послушайте, Бейнс так завелся, потому что нашел где-то в тексте Большую Единую Теорию. Но он и без того над ней работал. И даже предсказывал, что к середине этого века она у нас будет. То же самое, вероятно, относится ко всем техническим материалам. А к генетическим данным - так точно относится. И все, что мы делаем, - это на несколько лет сдвигаем сроки. Так давайте, черт нас побери, это и сделаем! Скажем людям, что мы скрываем. Сейчас год выборов, и ему придется это учесть.

- Я думаю, - сказал Уиллер, - что нам надо абстрагироваться от личной вовлеченности в проект и перестать на пару минут быть исследователями. Мы все склонны считать, что знание само по себе есть добро. Что истина каким-то образом нас освобождает. Но ведь это может быть иллюзией? Мне кажется, что перед нами только один вопрос, и это - благоденствие нашего биологического вида. О чем мы, собственно, говорим? Я вам скажу, что думаю об этом я: на одной чаше весов лежит наше любопытство по поводу строения двойной спирали, на другой - выживание человечества.

- Это безосновательно, - возразил Хаклют, явно задетый таким противопоставлением. - Мое любопытство не имеет к этому отношения. Есть возможность помочь многим ущербным. Ты хочешь это скрыть? Давай. Но когда в очередной раз увидишь ребенка с церебральным параличом, может быть, ты вспомнишь, что имел шанс ему помочь - и выбросил этот шанс на помойку.

Уиллер побледнел, но ничего не сказал.

- Я голосую вместе с Бейнсом, - вмешался в разговор Гарри. - Если Харли захочет спрятать это в сундук, я скажу - пусть его.

- Нет! - Лесли была почти в слезах. - Этого нельзя допустить! Видит Бог, у меня нет ответа, но одно я понимаю: все сложить в мешок и закопать под камнем - это не способ.

- Я не понимаю, - сказал Уиллер, - почему это решение должны принимать мы. Мне кажется, Харли полностью осознает все риски, и я думаю, он выберет разумный образ действий.

Снова и снова разговор шел по тому же кругу. Гарри, чиновник, знал, что Уиллер прав, что текст слишком опасен, чтобы его обнародовать. И пока разговор становился все более резким, он думал об алтейцах под беззвездным небом, о виде, не имеющем ни истории (может быть, время стоит на месте под солнцем Гамма?), ни искусства, об обладателях машин, у которых нет источника питания. И мертвые у них почему-то мертвы не на самом деле. Они сообщают принципы, на которых можно построить ужасное оружие. И они наслаждаются философией Платона.

Человек в башне, говорила Лесли. Есть сходство с отцом Сандерлендом, семенящим по аббатству, выходящему на залив Чесапик, и сверхъестественно играющим в бридж. #

А что она говорила о языковой системе, использованной в передаче? Не естественный язык. Неуклюжий. Мы бы сделали лучше. Как это, может быть?

Наконец разговор перешел, как обычно и бывало, в нерешительность и злость. Когда все выходили, Гарри все еще думал об отце Сандерленде, и Сайрус Хаклют вытащил его наружу.

- Не знаю, как ты, Гарри, - сказал он, - но я лично не думаю, чтобы отныне мог спать спокойно.

Примерно через час Гарри позвонила знакомая из Общей службы.

- АНБ заказало целый флот фургонов по вашему адресу, Гарри, - сказала она. - Ты об этом знаешь?

- В общих чертах, - ответил он. - На когда?

- На послезавтра на девять утра. А в чем дело?

- Переезжаем, - ответил он.

Повесив трубку, Гарри остался безучастно сидеть в офисе, глядя на стопку финансовых отчетов, когда позвонила Эдна.

- Доктор Гамбини на линии. Гарри нажал кнопку.

- Эд, привет.

- Привет, Гарри! - Голос руководителя проекта был встревожен. - Они приехали!

- Кто? Люди Мэлони?

- Да. Вышибли нас вон. Опечатали все помещения. Никого не впускают.

- А откуда ты звонишь, Эд?

- С улицы, по сотовому.

- А где все люди?

- Да черт побери, я их домой отпустил!

Глава девятнадцатая

На самом деле для проекта «Геркулес» сделать было ничего нельзя. Гарри позвонил по нескольким телефонам и только получил подтверждение того, что уже знал. Официальная версия гласила, что весь персонал Гринбелта отстраняется от работы на время проверки по линии секретности. «Включая вас», - сказал один из голосов.

Это было неудивительно. Гарри постарался выбросить это из головы, насколько возможно, и заняться другими делами. После ленча он провел второе заседание трехдневного семинара по менеджменту на тему о способах поощрения творчества подчиненных. Слушатели были из самых разных правительственных ведомств, и после общения с Хаклютом, Уиллером и прочими Гарри с ними просто отдыхал. Но пока они серьезно обсуждали технику «отпущенных вожжей» и умение не подчеркивать негативные моменты, Гарри сообразил, что стратегия работы проекта «Геркулес» с самого начала находилась в руках исследователей. И в этом, наверное, и была основная проблема. Он должен был продумать заранее все ближайшие и отдаленные эффекты открытий, отношения с общественностью и правительством, возможность недопонимания на всех уровнях. А он ничего не сделал и пассивно глазел, позволив задавить себя группе гениев, которых собрал Гамбини. Сейчас же уже слишком поздно. Звездный час чиновника пришел и ушел неиспользованный. Проект «Геркулес» потерял контроль над собственной программой, и, вероятнее всего, то, что от него осталось, исчезнет навеки в бездонных подвалах. В архивах Общей службы скорее всего.

И все же Гарри не мог себя убедить, что это была совершенно неудачная мысль.

Когда он приехал, чтобы отвезти Томми в Смитсоновский институт, Джулия отвела его в сторонку, и лицо у нее было серое. Испуганное.

- Получены результаты анализов, - сказала она. - Отрицательные.

- Отрицательные? В каком смысле?

- У Томми что-то не того типа. Для него они ничего сделать не могут. По крайней мере сейчас. - Она опустилась в кресло. - Килгор говорит, что позже, быть может.

В этот день Гарри с сыном бродили среди динозавров и звездолетов в светлых галереях, но, как теперь всегда бывало, между ними лежала тень. Поведение Томми в присутствии отца было почти траурным. Ощущение потери было видно невооруженным глазом.

В археологическом отделе царила все та же атмосфера, как в старые времена, когда они бродили среди больших камней с потеками из раскопок храмов, когда-то сверкавших башнями на мексиканском солнце.

В зале технологии рядом с моделью проектируемого нью-гэмпширского ускорителя Томми спросил, как всегда бывало, когда они куда-нибудь вместе ходили, не изменилось ли что-нибудь и не вернется ли он теперь домой. Гарри покачал головой. В последние недели он стал забывать Джулию, а жизнь, которую они прожили вместе, казалась теперь давней, как мексиканский храм, ее отдельные фрагменты - археологическими находками, высохшими камнями, выложенными в ряд.

И только Томми сохранял жизнь.

Гарри смотрел, как мальчик следит за мезонами в электрическом поле, быстрыми желтыми полосками на зеленом экране, высвобожденными в процессах, описанных на пояснительной табличке. Мальчик заинтересовался ядерной физикой после разговора с Эдом Гамбини, когда физик описал ему частицы такие маленькие, что у них вообще нет массы.

«Ничего себе маленькие!» - сказал тогда Томми, пытаясь себе представить это зрительно.

А Гарри стоял тогда рядом, зажав пальцами пакет с сахарными кубиками, которые всегда носил с собой как страховку от гипогликемии. Гарри присутствовал, когда его сына учили вводить себе инсулин. Врачи объяснили Томми, и его родителям тоже, как следует менять место инъекции, чтобы избежать повреждений кожи. Они составили схему, и по ней уколы делались в руки, ноги и живот. Мальчик принял ситуацию куда легче, чем его родители. Наверное, потому, что Гарри и Джулия понимали отдаленные последствия диабета.

Сейчас Гарри смотрел, как Томми вглядывается в устройства, уже виденные раньше. Если не считать бейсбольного стадиона, Смитсоновский институт был любимым местом мальчика в округе Колумбия. И еще Гарри думал, что у Сайруса Хаклюта могло быть лекарство.

Он отступил на несколько шагов и стал разбирать мелкий шрифт на табличке возле генератора мезонов.

И думал, что к этому моменту с проектом «Геркулес» уже, наверное, покончено. Розенблюм, быть может, ждет, что в ближайшие несколько дней Гарри придумает компенсацию для Гамбини. Какой-то вкусный кусок придется найти и для Уиллера, и для Хаклюта. Будут пытаться подкупить группу, гарантировать ее молчание, защитить от возможного презрения.

Томми и Гарри оставались до закрытия. Потом они прошлись теплым вечером по Конститьюшн-авеню, разговаривая о птеродактилях и компьютерных играх. Томми объявил, что собирается стать археологом.

- В Египте, - добавил он. Хорошая была минута.

На следующее утро Гарри ждало на работе приглашение зайти к Розенблюму. Он вздохнул, выпил кофе и побрел в офис директора. Гамбини уже был там.

- …и хорошо, что избавились, - говорил Розенблюм. У руководителя проекта был убитый вид.

- Надо смотреть по-другому, Эд, - сказал Розенблюм. - Вы на этой штуке набрали репутацию, хотя вначале была только головная боль. И лучше вам отойти в сторону. Теперь это проклятое Национальное общество сохранения науки может погавкать на кого-нибудь другого - для разнообразия. - Он кивнул в сторону Гарри. - Вот давайте у Гарри спросим. Гарри, я прав?

- Прав, - ответил Гарри.

- Послушайте. - Розенблюм постучал костяшками пальцев по столу. - Это все равно никак не могло выйти. При всех этих откровениях, касающихся безопасности страны.

- Они уже едут, Гарри, - сказал Гамбини.

- Фургоны будут здесь в течение часа, - добавил Розенблюм.

- Им от нас что-нибудь будет нужно? - спросил Гарри.

- Они просили всех быть на местах, чтобы открывать шкафы, ящики и прочую дребедень.

- Ах вот как? - спросил Гамбини. - Они собираются нас впустить?

Розенблюм сделал вид, что не слышит сарказма.

- Меня предупредили, что все, что не удастся открыть, предположительно, письменные столы, они заберут с собой.

- О'кей. Когда я могу попасть к себе в офис?

- Когда приедет Мэлони, они откроют. - Розенблюм потер затылок и сморщился, как от боли. - Когда все это кончится, Гарри, я прошу тебя повести Эда и его людей на ленч, Уведи их отсюда. Плати служебной карточкой, я утвержу расходы. А когда ты это сделаешь, Гарри, возьми себе несколько выходных. Ты их заслужил.

Мэлони приехал со своими людьми на передней машине - фордовском фургоне с надписью «Общая служба» - и глядел величественно вперед, как мог бы глядеть де Голль, въезжая в Париж. С ним ехали еще двое в дорогих костюмах и с каменными лицами. Еще шесть фургонов Общей службы следовали позади.

Они объехали лабораторию и зашли через черный ход, поставив машины поближе к двери. Распахнулись дверцы фургонов, и дюжина человек в рабочих комбинезонах выпрыгнули на асфальт, у каждого на пластиковой нагрудной карточке фамилия с фотографией. Водитель микроавтобуса перебросился парой фраз с Мэлони, взял папку и повел своих людей к зданию. Вели они себя как-то средне между военными и университетской публикой - точность вымуштрованной команды и небрежный разговор о «Краснокожих» и квантовой механике. Гарри понял, что среди этих людей есть несколько ученых, чья обязанность проверить, чтобы ничего не было упущено. Используют ли их потом, чтобы глубже изучить переводы? Может быть. Но у него было предчувствие, что, как бы ни повернулись ближайшие события, к тому времени, как Джон Харли покинет пост президента, текст Геркулеса перестанет существовать.

Гамбини и Гарри стояли в сторонке и смотрели. К ним подошла Лесли. Парадная дверь открылась, и группа Общей службы прошла внутрь.

Подошел Мэлони.

- Эд, могу я попросить тебя и твоих людей войти и открыть?

Гарри пошел следом и был удивлен, что его впустили. Первое нарушение правил безопасности.

Было видно, что людей Мэлони хорошо проинструктировали. Они разделились на группы и рассыпались по зданию.

В лаборатории они начали с компьютеров - просто отключили и вынесли. В принесенные упаковочные, коробки погрузили прочую аппаратуру. Команда Мэлони систематически обошла все рабочие места и изъяла все диски, лабораторные журналы, записки и распечатки. Их тоже сложили в коробки. Даже мусор из корзин вытряхнули в пластиковые мешки, запечатали и вынесли наружу.

Гарри стоял у дверей, откуда было видно, но не на дороге.

Процесс шел быстро. Лесли, Горди Хопкинс, Линда Барристер, Кэрол Хедж и другие, так усердно работавшие над проектом последние восемь месяцев, стояли в гневном молчании, глядя, как коричневые коробки выносят по коридору, мимо питьевого фонтанчика, вверх на один пролет по лестнице и на улицу.

Мэлони провел обыск всех запертых помещений, откуда изъял гору заметок и официальных документов. Гарри даже удивился, что в компьютерный век проект породил столько бумаг. Все помечали по месту расположения: «Стол Гамбини, второй левый ящик» и тому подобное.

- Как археологи находки маркируют, - сказал Пит Уиллер, прибывший как раз вовремя, чтобы отпереть стол. - Вряд ли Мэлони ожидает от нас большой помощи.

Хаклют смотрел, как его записи изымают из ящика Гамбини. Охранники вложили их в большой белый конверт, надписали и унесли. Гарри по выражению лица микробиолога решил, что тот подумывал выхватить бумаги из рук захватчиков и убежать.

Когда с офисом Гамбини закончили, владелец подошел к Мэлони.

- От меня еще что-нибудь нужно? Мэлони подумал.

- Нет, Эд, кажется, все.

Гамбини кивнул и отвернулся, не говоря ни слова. Взял свитер, достал из него золотое перо, оставленное им у себя на столе, и подал оба предмета Мэлони для инспекции.

- Это можно, Эд, - ответил Мэлони, не поддаваясь на провокацию.

- Пока, Гарри! - Гамбини протянул руку. - Ты чертовски здорово поработал.

В центре стало тихо. Лесли, Уиллер, Хаклют, системные аналитики, специалисты по общению и лингвисты оставили свою работу и смотрели на Гамбини. У некоторых в глазах стояли слезы.

- Вы все отлично поработали, - сказал он. - Я горжусь, что работал вместе с вами. Некоторых из вас пригласят продолжать работу в проекте. Я знаю, как много она для вас значит, и я хочу сказать вам: если вы действительно захотите, ничего стыдного не будет, если примете предложение. Я пойму. Думаю, все мы поймем.

И он вышел. Наступило неловкое молчание, и его прервал Мэлони, прочистив горло и призвав к вниманию.

- Мне хотелось бы предложить каждому продолжить работу в проекте «Геркулес». К сожалению, наши возможности ограничены. И в любом случае, как сообщил мне мистер Кармайкл, почти все вы нужны в Годдарде. Некоторым мы предложили должности, список будет роздан. И мы просим тех, чьи имена в нем есть, остаться в проекте. Пожалуйста, сообщите мистеру Кармайклу о своем решении до конца недели.

Он глянул на Гарри, поблагодарил его за помощь и занялся своим делом.

К часу дня из здания вынесли все. Мэлони представил Гарри подписанную ведомость всего изъятого, в том числе грамоты Оппенгеймера и медали Джефферсона.

- Агентство национальной безопасности возместит вам стоимость, - коротко бросил он.

И под сияющим солнцем колонна из шести машин двинулась к воротам.

В тот вечер почти все сотрудники проекта собрались в «Красной черте» на прощальный ужин. На самом деле они не разъезжались: техники оставались в Годдарде в разных проектах. Из исследователей Пита Уиллера и Кэрол Хедж попросят помогать в будущих работах, хотя они еще этого не знали. Гарри не думал, что Пит останется.

Сайрус Хаклют уехал, никому не сказав ни слова.

Лесли собиралась вернуться в Филадельфию.

- А оттуда, может, на какой-нибудь остров в Южных морях, - сказала она. - Хватит пока с меня.

Речей никто не говорил, но Некоторые брали слово, чтобы выразить свои чувства.

- Это было вроде как вместе в бою, - сказал один системный аналитик.

Гарри поблагодарил всех за верность и предсказал, что, когда Джона У. Харли давно забудут, «Геркулес» останется легендой.

- Наших имен, может быть, не запомнят, но будут помнить, что мы были.

Эти слова встретили аплодисментами, и несколько часов под балками и арками «Красной черты» в них верили. А для Гарри это замечание было всего лишь очередной вехой: впервые он на публике высказался нелояльно по отношению к своему работодателю.

Атмосфера прощальных вечеринок всегда напоминает поминки, подумал Гарри, впечатленный символическим окончанием эпохи. Каждое рукопожатие, каждый короткий обмен взглядами получают особое значение. Но относительно нешумный прощальный вечер сотрудников «Геркулеса» был как-то особенно согрет, быть может, потому, что само событие было уникально в истории человечества, и сорок с чем-то человек, собравшихся в скромном ресторане невдалеке от Гринбелт-роуд, все смотрели на звезды в поисках ответов. Что ж, видит Бог, кое-какие ответы они получили, и вряд ли кто-то может просить большего.

Гарри остался допоздна, пока люди не стали небольшими группами расходиться. Он пожал много рук, будто никогда уже не придется увидеться, хотя все завтра придут на работу.

К концу вечера он оказался наедине с Лесли.

- Когда ты уезжаешь? - спросил он.

- Завтра.

- Мне тебя будет не хватать.

Гарри вдруг заметил, что смотрит в пустоту. Она сжала его руку:

- Филадельфия не так уж далеко, Гарри. Он кивнул:

- Я надеялся, что ты это скажешь.

Анджела Делласандро подождала, пока представится возможность, и сказала Гарри, что он необычайно хорошо выглядит. К тому времени она уже пропустила несколько стаканчиков «манхэттена». И еще она добавила, что Эд Гамбини ее беспокоит. Гарри успокоил ее, и она отошла.

- Она права, - сказала Лесли. - Ему лучше быть подальше от проекта, но, пока он приспособится, это будет неприятный период.

- Нет, - возразил Гарри. - Он нашел своих инопланетян, и, думаю, сейчас он удовлетворен. С ним все будет в порядке.

- Надеюсь. - Лесли задумалась, Гарри даже сказал бы - забылась. - Ты веришь в волшебство, Гарри?

Он вроде бы догадался, какого ответа она ждет, но все равно покачал головой и попытался сбить торжественность момента.

- Нет. Единственная настоящая магия - это пиар.

Она усмехнулась - той лукавой улыбкой, от которой ее лицо преображалось. Потом улыбка исчезла, будто ее и не было, сменившись выражением иным - стоическим, что ли.

- У нас в руках было королевское прикосновение, Гарри, - сказала она. - И мы его выпустили из рук.

- Королевское прикосновение? - нахмурился Гарри. Что-то такое вспоминалось. Ах да, считалось когда-то, что монарх может исцелять недуги простым возложением рук. - Да, думаю, что так.

Она придвинулась к нему в объятия.

- Мне жаль, что я не сделала копий в первый же день и не разослала по свету. - Слишком она, наверное, много выпила или слишком разозлилась. Как бы там ни было, голос ее прозвучал так громко, что к ней обернулись все. - Теперь, увидев больного церебральным параличом или рассеянным склерозом, - сказала она слушателям, - или глухого или слепого, мы будем вспоминать, что в руках у нас было лекарство. А мы стояли и смотрели, как его хоронят.

Гарри всколыхнулся:

- Послушай, мы же сделали все, что могли.

- Милый, этого было мало. - Она вытерла глаза. - Но я не удивлюсь, если наши политики начнут жить необычайно долго.

- Но ты же не всерьез говоришь? - спросил Гарри.

- А что? Я бы лично против такого соблазна не устояла. А ты?

На Гарри волной нахлынуло чувство вины. Лесли пристально на него смотрела, будто знала про полученную им инъекцию. Но она прервала неловкое молчание.

- Гарри, - сказала она, - можно попросить тебя отвезти меня домой? Я слишком пьяна, чтобы вести машину.

Гамбини забылся сном и во сне лез по холму вверх, но вершина не приближалась. Там, на гребне, была скамейка, место, где можно отдохнуть и заглянуть на ту сторону^ но почва осыпалась под ногами, он терял равновесие и сползал по склону вниз. Сердце бешено колотилось, и вдруг гряда холмов мелькнула и исчезла. Гамбини лежал, изогнувшись, на простынях, глядя на сгустившуюся над головой тьму, которая казалась живой. Спальню наполнял рев моря.

Сердце все еще бешено колотилось, стучало изнутри в ребра, угрожая взорваться. Гамбини лежал неподвижно, пытаясь успокоить его усилием воли. Он просто слышал, как ритм сердца сливается с ритмом прибоя.

У него раньше уже бывали сердечные явления - приступы аритмии, ничего серьезного, если слова «ничего серьезного» могут относиться к чему-то, касающемуся сердца. Но сейчас сердце распухало и росло, и Гамбини понял, что это - сердечный приступ. Он нашарил рукой телефон, снял трубку и набрал девять-один-один.

- Сердечный приступ, - сказал он мужскому голосу на том конце. - Мне кажется.

Он назвал имя и адрес, и голос его заверил, что помощь уже в пути.

- Не вешайте трубку, - предупредил голос.

- О'кей.

- Вы в кровати? - Да.

- Есть у вас под рукой аспирин?

- В аптечке. В ванной.

- Ладно, не надо. Сесть можете?

- Не знаю.

- Попробуйте.

Зрение стало затемняться с краев.

- Не выходит, - сказал он в телефон.

Ответа не услышал. Ему подумалось, что пришло время умирать, и это оказалось совсем не так страшно, как он всегда думал. Если где-то там ведется учет, то ему ничего не грозит. Он никогда не пытался нанести кому-нибудь вред. Всегда с добром относился к собакам и тупицам.

И он улыбнулся почти последней своей сознательной мысли.

Мэлони и Харли искренне считают, что поступают правильно.

Интересно, что еще могло содержаться в передаче.

Выдержка из раздела писем «Харпер», CLIII, номер 6, ответ автора на сообщение Макса Айдльмена, доктора медицины, акушера из Чикаго, выдвинувшего многочисленные возражения на статью Хаклюта в майском номере журнала. Д-р Айдльмен особо возмущался тем, что Хаклют не увидел тех вредных последствий, которые в долгосрочной перспективе принесет любой крупный успех продления человеческой жизни.

Глава двадцатая

Сон у Гарри был беспокойный. Ему снились люди, которых он не видел годами. Яркие, бессмысленные сны. Он был на своих прежних работах, даже еще в школе. Проснувшись около пяти, он уткнулся в подушку, но заснуть не смог, полежал, плюнул и пошел готовить себе завтрак.

И как раз его заканчивал, когда зазвонил телефон.

Если выделить главное свойство работы Гарри, это будет ее выдающаяся обыденность. Ничто, там происходящее, не могло бы заставить кого бы то ни было позвонить в неурочный час. Кроме, естественно, пришедших из-за края галактики сигналов.

Гарри успел поднять трубку за миг до того, как должен был включиться автоответчик. Звонил Уиллер.

- Гарри, мне позвонил один из наших священников в больнице Св. Луки. Туда ночью привезли Эда с сердечным приступом.

Гарри тяжело опустился на стул:

- Насколько серьезно?

- Я еще не знаю. Он жив, но мне сказали, что состояние критическое. Я сейчас еду туда, позвоню тебе, когда узнаю.

- Спасибо, лучше я там тебя встречу.

- Нет смысла. К нему все равно никого не пускают. Я тебе сообщу.

Гарри подобрал ноги на диван, обхватил руками колени. Потом он позвонил Лесли, и она ответила по сотовому.

- Где ты? - спросил он.

- На девяносто пятой дороге. Двадцать миль к востоку от Балтимора.

Голос ее звучал издали.

- Я не думал, что ты уедешь так рано, - сказал он. Накануне вечером она была совершенно никакая. Интересно, как она смогла прийти в себя.

- Хотела выехать пораньше. До того, как дороги будут забиты.

Он помолчал, услышал, как мимо нее что-то проехало, рокоча мотором.

- Пит только что звонил. Эд в больнице. Сердечный приступ.

- Черт, - сказала она. - И что там говорят? Как он?

- Состояние критическое.

- Ты знаешь, где он? В какой больнице?

- Святого Луки. Воцарилось долгое молчание.

- Ладно, - сказала она наконец. - Мне кое-что надо сделать тут, в Филадельфии, сегодня. А завтра я вернусь.

- О'кей.

- Спасибо, Гарри. - Отстраненность стала уходить из ее голоса. - Мне очень жаль, он отличный парень.

- Да, я знаю.

- Дай Бог, поправится. Сейчас если сердечный приступ захватить вовремя, это совсем не то, что в прошлые времена.

Он умер через час. Уиллер позвонил в офис и сказал, что он так и не пришел в сознание.

- Мне очень жаль, - сказал Пит.

- Семья знает?

- Сейчас тут этот вопрос решается. Мне позвонить Лесли?

- Нет, - сказал Гарри. - Я сам это сделаю.

Он решил не оглушать ее такой новостью, пока она за рулем, а потому позвонил ей в офис и попросил через автоответчик перезвонить ему при первой возможности. Она перезвонила примерно через час, уже догадываясь, в чем дело.

- Не приходя в сознание, - сказал Гарри. Почему эта подробность казалась столь важной?

- Когда похороны? - дрогнувшим голосом спросила Лесли.

- В четверг. Послезавтра.

Он передал подробности - где и когда. Она сказала, что будет.

- Как ты? - спросил Гарри.

- Ничего, все в порядке.

- Ты думаешь, это проект его погубил?

- Ты в том смысле, что все вышло так, как вышло? - Да.

- Не уверена. Обычно люди не умирают от разочарования, вопреки всеобщему мнению. У него все время была какая-то проблема. Можно с уверенностью сказать, что если бы не этой ночью, то все равно с ним это случилось бы через неделю или через месяц. Обычно вопрос только в том, когда.

Они еще немного поговорили, ни о чем конкретно, потом Лесли сообщила, что у нее пациент и ей надо работать, а если она что-нибудь может сделать, пусть он даст ей знать.

- До четверга, - сказала она и повесила трубку. Лаборатория вернулась к нормальной жизни - или должна будет вернуться, когда установят аппаратуру. Старые компьютеры оставила у себя АНБ, но в ближайшие дни должны были привезти новые на замену. Куда лучшие, как заверяли Гарри. Последнее слово техники.

Было приятно это слышать. И кажется, наступило время избавиться от последнего экземпляра.

Он вытащил из кейса ключи и отпер левый нижний ящик стола. Открыл его, вынул пакет и долго смотрел на блестящий серебряный диск. Потом положил диск в кейс и запер. Потом взял из шкафа пластиковый мешок для одежды, огляделся, заметил пресс-папье времен Гражданской войны с бюстом Роберта И. Ли - чей-то подарок на Рождество, - и бросил его в мешок. Вынес все это в приемную и сообщил Здне, что неважно себя чувствует.

- Меня сегодня не будет, - сказал он.

Спокойно выехав из ворот, он свернул на кольцевую.

Через несколько минут он выехал на дорогу № 50 к востоку и поехал к Аннаполису. Пульс у него начал учащаться. Гарри, как хороший чиновник, терпеть не мог делать что-либо необратимое. Все его инстинкты, весь его опыт восставали против этого. И все же он знал, что, о каких бы принципах ни шла здесь речь, лично ему будет куда легче, когда эта проклятая штука перестанет существовать.

Эта проклятая штука.

Странный термин для сборника обыденного и сакрального знания, который свалился ему в руки.

Утреннее движение было редким, и Гарри быстро миновал Боуи и реку Пэтьюксент. Джулия поймала его по телефону при повороте на бульвар Арис-Аллан.

- Мне нужен твой совет, - сказала она. - Элен считает, что мы не должны так легко сдаваться. Насчет Томми. Она говорит, что надо выслушать еще чье-нибудь мнение.

Гарри терпеть не мог этих взлетов и падений надежды. Джулия читала все научные журналы, вылавливая повторяющиеся предсказания, что исцеление будет неизбежно найдено. Такое случалось чуть ли не каждый месяц - основополагающее открытие того или иного рода. Но почему-то на самом деле ничего не менялось.

- Можем попробовать, - сказал он.

- У тебя не слишком оптимистичный голос.

- Я просто не хочу опять гонять его через обследования, если нет шанса, Джулия.

- Я знаю, - сказала она. - Но мы должны попытаться.

Они договорились, что найдут другого специалиста и покажут ему результаты Килгора. Вреда от этого точно не будет.

Джулия повесила трубку, а он поехал дальше на юг по бульвару, мимо белых изгородей, широких газонов и ухоженных церквей. Возле магазинчика «семь-одиннадцать» он задумчиво свернул к заливу, пропустил переходившую дорогу женщину с коляской и поехал дальше в Порт-Аннаполис. Припарковавшись у воды, он стал смотреть на блестящий в полуденном солнце залив Чесапик.

Здесь полно было причалов, лодок, магазинов. Он увидел яхту под всеми парусами, входившую в канал. Гарри взял напрокат моторную лодку, жалея, что не может сделать этого под вымышленным именем, но от него, конечно, потребовали водительские права, а таковые у него были только одни. Ладно, один черт. Если кто-нибудь потом спросит, он ответит, что воспользовался советом Розенблюма и взял выходной развеяться.

Служителем оказался скучающий подросток полууголовного вида, которому даже лень было поинтересоваться, зачем Гарри берет с собой на прогулку кейс. Он привел лодку, Гарри сел в нее и не спеша направился к каналу.

На лодке был эхолот, и Гарри смотрел на него, направляясь к востоку, к маяку Лав-Пойнт. В акватории была еще пара лодок, с одной кормили чаек попкорном. Чайки кружились над головой тучами, некоторые подлетали проверить, нет ли у Гарри для них угощения.

Приятный и теплый был день. Вода гладкая и спокойная, и ветра не было вообще.

Проплыла еще одна яхта - мужчина с парой детишек, мальчик и девочка четырех-пяти лет. Они были в матросских шляпах и спасжилетах, как положено. Мальчик кормил чаек, а девочка не отрываясь смотрела на маяк. Заметив Гарри, она помахала рукой. Гарри помахал в ответ.

Маяк оказался здоровенной ржавой жестянкой, торчащей из воды. Чем ближе подходил Гарри к восточному берегу, тем больше вырастал Маяк.

Глубина стала увеличиваться. Сначала шестьдесят футов, потом девяносто. Примерно за четверть мили до маяка дно ушло на добрых двести футов. Глубокая Дыра. Насколько Гарри было известно, самое глубокое место залива.

И дно илистое. Идеальное место, чтобы что-то потерять навек.

Он заглушил мотор, лодка медленно остановилась. Гарри открыл кейс и достал пакет. Две чайки подлетели поближе, хлопая крыльями, посмотрели и утратили интерес.

Гарри вложил пакет в мешок для одежды, добавил Роберта И. Ли. Так всегда будет с мятежниками. Завязав мешок, он пробил в нем пару дыр, чтобы вошла вода.

Легкий бриз отбросил ему волосы на глаза. Было совершенно тихо, только ветер чуть шелестел да вода плескалась в борта.

Гарри подошел к борту и представил себе, что видит в глубину.

Лодка покачивалась. Далеко на юге маячил серый узкий силуэт военного корабля, наверное, эсминца. Корабль шел в море.

Брось эту штуку в залив, и дело кончено. Сделай свою работу.

Он осмотрел восточный берег, увидел машины, дома, людей. Потрясающее ощущение - снова иметь зрение по единице. Он даже не представлял себе, насколько оно у него ослабло. А теперь весь мир предстал в подробностях - обшарпанные стены маяка, чайки, уходящий эсминец.

Кейс был все еще открыт. И среди бумаг, ручек, резинок и визитных карточек лежали обе пары его очков. Одна обычная, другая с темными стеклами. Обе в пластиковых футлярах.

Гарри достал обе пары, вытащил из футляров и бросил в воду. Они тут же пошли ко дну. Солнце согревало лицо.

Лодка медленно дрейфовала прочь от Глубокой Дыры, мимо маяка, в канал. Бело-синяя парусная лодка просколь-зила мимо, подойдя на двести футов. Команда ее состояла из двух молодых женщин.

Обе красивые.

- А, черт! - произнес Гарри.

Он вынул диск из мешка и вложил в кейс. Потом запустил двигатель и направился к берегу. Через два часа он положил диск с передачей в сейф Федерального банка Гринбелта.

Пит Уиллер был более чем рад провести время в аббатстве за бриджем. Начали игру точно в восемь и играли до одиннадцати. Отец Сандерленд был слегка не в форме, но это лишь позволило Гарри и Уиллеру проиграть не с позорным счетом.

- Кажется, вы сегодня оба не в духе, - сказал Сандерленд к концу игры. - Что-нибудь случилось?

Гарри не заметил перемен в обычно сдержанной манере Уиллера. Но сам он действительно был погружен в мрачные мысли.

- Мне просто нужно было больше тузов, - ответил он.

Уиллер только пожал плечами, но когда они вышли, направляясь к неосвещенной стоянке, Гарри спросил, переживает ли Пит до сих пор уход текста.

- Конечно, - ответил тот. - Мы очень много потеряли. Ночное небо было полно звезд. Новый месяц только-только выплывал из-за деревьев.

Гарри чуть замедлил шаг.

- Ты все время говорил, что лучше бы нам от него избавиться, - напомнил он.

- Говорил. И до сих пор так думаю.

- Тогда что же?

- Сам не знаю. Вроде как тебе показывают много хорошего, и одновременно ты узнаешь, что все это тебе не достанется.

Он остановился и стал смотреть в небо.

- Привыкнем, Пит, - сказал Гарри.

- Я знаю. - Они уже дошли до машины. - Но это было у нас в руках, Гарри.

- Имей веру, - напомнил ему Гарри. Уиллер кивнул, не глядя Гарри в глаза.

- Разве это не так? - продолжал Гарри, зная, что заплывает в неизвестные воды, куда не следует соваться.

- Что не так?

- Не так уж у тебя ее много. Веры. Уиллер застегнул свитер от ночной прохлады.

- На самом деле нет, - ответил он.

- А что случилось? Уиллер не ответил.

- Ты извини, - сказал Гарри. - Это действительно не мое дело.

Пит пожал плечами:

- Фейнман где-то говорит, что Вселенная слишком велика, Гарри. Трудно поверить, что Богу все это пространство нужно только для нас.

Гарри открыл машину, и они сели внутрь.

- Библейская история рассыпается в куски, - продолжал Уиллер. - Просто видно, что христианский Бог не подходит к Вселенной того типа, в которой мы живем. - Он сидел прямо, глядя перед собой на темную линию деревьев. - Мне трудно найти слова, чтобы передать смысл. Но инстинкты мне подсказывают, что мы понимаем все это неверно.

- Мне жаль, - сказал Гарри.

- Тебе не о чем сожалеть. Не твоя вина. И ничья вообще. Гарри запустил мотор.

- Ты всю жизнь был астрономом. Если тебе не неприятен мой вопрос, когда это случилось?

- Кризис веры? - Уиллер улыбнулся. - Я полагаю, он наступил постепенно.

Целую минуту они просидели молча.

- Пит, - наконец сказал Гарри, - мне трудно поверить, что человек может утратить веру от смотрения в телескоп. Я бы ожидал обратного эффекта. Ты помнишь, как те ребята молились на орбите и на Луне? Один из них, вернувшись, стал искать Ноев Ковчег.

Уиллер засмеялся, но в этом смехе было ощущение утраты.

- Будь здесь Лесли, она бы тебе сказала, что это лишь легенда прикрытия.

- Ты так думаешь?

- Да. И еще она бы сказала, что в таких случаях помогает поговорить.

Они выехали со стоянки и направились обратно в Грин-белт. Движение на дороге почти отсутствовало, и редкие дома у дороги все были темны.

- Не знаю, - сказал Уиллер после некоторого молчания. - Сразу после рукоположения в орден моим первым назначением было место учителя физики в старших классах, в Филадельфии. Здесь находилась школа епископа Ньюмена. И учился тут другой Гарри, Гарри Токет. Ему было семнадцать, когда он показался у меня на уроках. У него был боковой амитрофический склероз в начальной стадии. Болезнь Лу Герига. И мы все знали, что очень скоро он останется в теле, которое все свои силы будет вкладывать в поддержание дыхания. - Огни хайвея ритмично пролетали мимо каждые секунд двадцать. - Примерно на третий месяц его ввезли в класс в кресле на колесиках. Ты знаешь, как относятся сверстники к ребятам с серьезными увечьями?

Гарри вспомнил мальчика в восьмом классе, у которого бывали эпилептические припадки.

- Знаю.

- Они пытались вести себя хорошо, но срывались - ничего не могли с собой поделать. И потому у мальчика не было друзей. Врачи Гарри говорили, что процесс развивается и вряд ли он проживет больше нескольких лет. Фонд «Исполнение желаний» узнал о нем и вмешался. - Уиллер запнулся.

- И что они для него сделали?

- Он хотел познакомиться с Куртом Шиллингом. Питчером филадельфийской команды. Шиллинг устроил места в ложе для Гарри и его семьи На одну игру, повел их обедать, подарил Гарри бейсбольный мяч с подписями всей команды. И пригласил его приезжать, когда только сможет.

Машина въехала на узкий мостик. На металлическом покрытии звук шин изменился.

- Я близко сошелся с этой семьей. Это, наверное, была ошибка. Мы все были верующие, и я поймал себя на том, что пытаюсь объяснить, почему такое случается. Не только родителям, но и себе. И знаешь что? Я не нашел объяснения. Их я еще мог бы удовлетворить. Они готовы были принять аргумент, что страдание входит в уговор. В некий непостижимый договор со Всемогущим. Но само переживание - очень болезненно. Боже мой, Гарри, ты себе не представляешь, как болезненно. Я видел этого парнишку каждый день. И он перед лицом этого ужаса вел себя так, будто у него есть будущее. И где-то среди всего этого я сбился с дороги.

Гарри кивнул, хотя знал, что Уиллер на него не смотрит.

- Я верил тогда, что вера должна подвергаться испытаниям. Что нельзя стать истинно верующим, не пройдя искуса. Мне казалось, что я это понял правильно. - Он сделал медленный вдох. - И это заставляет меня чувствовать себя лицемером.

- Почему?

- Как почему? Гарри, я же священник!

- И хорошо. Миру священники нужны. И у тебя наверняка есть причина, чтобы им оставаться.

Уиллер задумался.

- Я не готов все бросить. Все переменить.

- Тогда и не надо.

Машина подъезжала к светофору. Он переключился на красный, и Гарри еле успел затормозить.

- Если бы всем управлял я… - начал Уиллер, когда машина остановилась.

- …то Вселенная была бы устроена по-другому, - подхватил Гарри.

- Да уж, совсем по-другому. Я понимаю, как это самоуверенно звучит. Но я бы все поменял. Не было бы молодых вдов. Не гибли бы дети в автобусных катастрофах. Не рождались бы уроды.

Трейлер с пустой платформой на буксире проехал мимо в левом повороте. Когда стих его грохот, снова зажегся зеленый.

- Я бы просто этого не допустил. Нет причин для такого.

- Дело не в том, что Вселенная так велика, Гарри. А в том, что она такая… механическая. Она действует так, как ты ожидал бы от машины. Какие бы беды ни случались, как бы ни молились люди, ничего не меняется…

- Никогда?

- Иногда Вселенная дает людям силу пережить то, что с ними происходит. Но прямого вмешательства никто никогда не видел. «Просите во имя Мое, и будет дано вам». А я знаю, что родители Гарри могли всю жизнь провести в мольбе, и он бы никогда не встал из кресла. - Уиллер издал какой-то горловой звук. - Если Он есть, Гарри, почему Он допускает такое? Почему Он не вмешивается?

Утром Гарри позвонил Сайрусу Хаклюту. Наверное, он стал слегка параноиком, потому что пошел звонить из автомата.

- Сай, - спросил он, - если бы у тебя были материалы, ты мог бы найти там, что тебе нужно?

- Что случилось? - спросил Хаклют. - Харли передумал?

- Нет. Просто ответь на мой вопрос.

- Наверняка, - сказал Хаклют. - Потребовало бы времени. Чьей-то помощи. Но я вполне мог бы.

Эн-би-си, программа «Сегодня»

Глава двадцать первая

К концу октября стало ясно, что переизбрание - дело решенное. В экономике наметился подъем, несмотря на запланированные сокращения в оборонной промышленности, в стране царил мир, и демократам просто было не к чему прицепиться. Джон Харли вел себя как идеальный президент, приглашая мировых лидеров в Белый дом на широко освещаемые встречи, читал рассказы детям в школе, ездил смотреть на последствия урагана Тулса и стрельбы в Коламбусе, штат Огайо, выражая сочувствие уцелевшим и семьям жертв. Через несколько дней, когда закончился чемпионат мира по бейсболу, он сфотографировался в Розовом саду с победителями. Жизнь была прекрасна.

И потому у него лишь чуть-чуть шевельнулось беспокойство, когда секретарша во второй вторник октября, за четыре недели до дня выборов, сообщила, что его хочет видеть мистер Кармайкл. Она напомнила, что мистер Кармайкл по-прежнему находится в списке быстрого доступа. Действует ли это положение и будет ли президент с ним разговаривать?

От Гарри президент уже несколько месяцев не получал вестей. С тех пор, как «Геркулес» передали в АНБ и там положили под сукно.

Несколько избранных все же еще трудились в проекте, но под крайне пристальным наблюдением. Эти люди жаловались, что не могут привлечь нужных экспертов, но тем лучше. Президент не мог заставить себя уничтожить все следы, но дал понять, что будет вполне доволен, если о «Геркулесе» никогда ничего не услышит.

Так чего же может хотеть Кармайкл? Харли вспомнил, что так и не дошли руки до обещания насчет поста замминистра. Ладно, посмотрим.

Конечно, существовала возможность неприятностей, утечки чего-то в прессу. Харли более или менее знал насчет отчуждения и презрения, который породил этот инцидент с «Геркулесом» среди сотрудников проекта в Годдарде. А Гарри был для него отличным средством раннего оповещения. Надежным.

- Да, Тери, - ответил он. - Посмотрите, можете ли его всунуть куда-нибудь на завтра. В любом случае поскорее.

- Сэр, есть окошко сегодня. Встреча со шведским фотографом отменилась.

- О'кей, вот туда его и вставьте.

Время было назначено на шестнадцать сорок, десять минут. Как президент поступал и раньше, он распорядился принять Гарри наедине.

Харли опоздал на пару минут из-за разговора с руководителем своей предвыборной кампании, но все было отлично, и он пребывал в особенно хорошем настроении, когда вошел в Овальный кабинет, позвонил Тери и велел впустить Кармайкла.

- Привет, Гарри! - сказал он, встречая посетителя в дверях с протянутой для рукопожатия рукой. - Как жизнь?

- Отлично, мистер президент.

Гарри принял руку президента, и Харли повел его к дивану. Тери закрыла дверь снаружи, и они остались одни.

- Я все хотел поговорить с вами, Гарри. У нас тут скоро открывается вакансия в Таможенной службе… - Еще несколько секунд он развивал эту тему, пока не заметил, что посетителю не до того. Президент замолчал и сел рядом с Кармайклом. - Гарри, в чем дело?

- Сэр, известно ли вам о возможном овладении знаниями по генетике, содержащимися в дисках «Геркулеса»?

- Конечно, разумеется. Одна из причин, почему эта штука так опасна - потому что она так соблазнительна.

- Мистер президент, я бы очень хотел, чтобы мы сделали генетические сегменты информации доступными для исследователей.

Харли покачал головой.

- Гарри, я понимаю ваши чувства. Видит Бог, я их разделяю. Неужто вы думаете, что я не хотел бы помочь серьезно больным людям? Но мы должны учитывать отдаленные последствия. Подумайте, что случится, если люди вдруг начнут жить слишком долго. Вы можете себе представить, что случится с системой социального страхования, если все начнут нормально жить больше ста лет?

- Мистер президент, - ответил Гарри, - идите к черту с вашей системой социального страхования.

Харли стиснул зубы:

- Гарри, я вас не понял?

Гарри посмотрел прямо в глаза президента.

- Извините, что отбираю это из ваших рук, мистер президент. Но я не могу стоять и смотреть, как люди умирают от рассеянного склероза, от лейкемии и от всего прочего, потому что иначе будет слишком напряжена система социального страхования.

- Гарри, вы, кажется, забываете, где находитесь.

- Я совершенно точно знаю, где нахожусь, мистер президент. И мне очень жаль, что до этого дошло, но я не собираюсь прожить остаток жизни, зная, что сидел сложа руки… - Голос Гаррй дрогнул, но он овладел собой. - Завтра состоится пресс-конференция, и материал этот будет оглашен. Провести ее можете вы, заработав благодарность всей страны, или ее проведу я, а люди сами сделают выводы.

Харли посмотрел на него внимательно.

- Гарри, Гаррй! Возьмите себя в руки. Я понимаю, что это колоссальная для вас дилемма. Но все же будьте разумны.

Гарри встал:

- Вы хотите, чтобы заслуга была ваша? Вам предоставляется шанс.

- Гарри, вы говорите о разглашении секретных материалов. Это государственная измена. Предательство!

- Вы правы, мистер президент. Я уже довольно долго думал, что такое предательство. И понял, что сидеть на информации Хаклюта как собака на сене - это значит предать всех, кто в этой стране страдает врожденными дефектами. От этого я уйти не могу и вам тоже не дам.

Харли покачал головой:

- Гарри, я не могу этого допустить.

- Вы не можете этого не допустить.

- Вот это я как раз могу. Я могу вас задержать прямо здесь. Хотя предпочел бы этого не делать.

- Если вы это сделаете, вместо меня выступит другой. Президент подумал, не позвать ли помощника, но решил,

что пока не надо.

- Мы отправили почтой этот сегмент многим разным СМИ. Так что если даже вы узнаете, кто мои сообщники, и изымете их, разницы не будет.

Харли медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.

- Под суд вы все равно попадете, Гарри.

- Поступайте, как считаете правильным, - ответил Кармайкл. - У вас есть время до завтра, когда начнет поступать почта. Я предложил бы вам информировать СМИ, что это по вашему указанию я разослал экземпляры выдержек из текста. Сопроводительные письма это подтверждают.

- Кармайкл, - сказал Харли. - Вы погубили свою страну. Надеюсь, вы это понимаете.

Гарри кивнул и продолжал ждать ответа.

Римфорд отправился выпить гоголь-моголь с ромом, но поехал вместо этого в пустыню. Над горизонтом висела яркая пара - Сириус и Процион. Хранят свои тайны, думал он, глядя на них несколько лет назад. Но теперь эти тайны лежали раскрытые, представленные глазам мира с помощью «Скайнета». У этих двух солнц есть четырнадцать известных планет, занесенных в указатели и каталоги по массе и составу. И все они считались лишенными жизни.

На фоне пустынного неба величественно перемещались столовые горы.

Алтейцы сделали потрясающую вещь. Они исследовали, пару квазаров, далеко отстоящих друг от друга в видимой полусфере, каждый примерно в тринадцати миллиардах светот вых лет - один чуть дальше, другой чуть ближе. И они определили, что это - один и тот же объект, только видимый с разных точек! Это могло значить только одно: взгляд их телескопов обходит вокруг космического свода!Более того, поскольку квазары находятся не точно в диаметрально противоположных точках небосвода, становится ясно, что Вселенная не сферична.

Пустыня выглядела непривычно. Много лет назад, когда сестра только переехала жить к Римфорду, они ездили в сочельник примерно в этот же участок пустыни. Тогда Римфорд работал в обсерватории Китт-Пик. Теперь это казалось очень давно. В те дни небо было полно тайн, а сегодня он держит Вселенную в руках, многое понял в ее устройстве, понял практически все, что в ней важно, - кроме тайны своего собственного существования.

Оставались какие-то подробности, но тривиальные: некоторые пункты теории света и волн - в этом роде.

Он знал размер и форму, основные геометрические характеристики космоса. И он знал, почему цилиндр искажен, единственную для этого причину: он обернут вокруг чего-то еще. И что же это может быть, если не вторая Вселенная? Или, быть может, близнец первой, но из антиматерии. Под звездами пустыни Римфорд пытался вызвать свои прежние способности, визуализировать две системы, сплетающиеся в объятиях, - двойную спираль космоса.

Для него форма Вселенной никогда не была самым важным вопросом - куда важнее тончайшие тайны ее рабочих частей. Почему законы ее оказались такими, что скорость света именно такова, и сколько энергии должно быть заключено в атоме, и как должно выглядеть внутреннее устройство протона? То, что Вселенная обитаема, и тем более то, что она существует вообще в структурированной форме, требовало серии совпадений совершенно невероятных. Вспомнилась старая аналогия насчет обезьян за пишущей машинкой. Сколько времени уйдет у группы шимпанзе, чтобы совершенно случайно напечатать полное собрание Шекспира?

Так вот, у обезьян шансов куда больше, чем у вот этой Вселенной возникнуть случайно. То есть совершенно невозможно, чтобы Бейнс Римфорд вел сейчас машину по пустыне под декабрьским небом.

Все это, конечно, теории. Теории есть и были всегда. Некоторые говорили о бесконечном ряде пузырей-вселенных, плавающих в суперпустоте. Другие утверждали, что Вселенная возникала бесконечное число раз до тех пор, пока случайно природа не сделала все правильно.

Последняя концепция теперь вышла из моды.

В свое время звезды исчерпают свое горючее и погаснут. Галактики потемнеют и уйдут в вечную ночь.

Но алтейцы предлагали надежду. Они утверждали, что черные дыры за некоторым порогом порождают младенческие Вселенные, начинающие цикл снова. Если он правильно их понял, то они также заключили, что в глотках этих сингулярностей может обрабатываться информация, и тогда дитя сохраняет основные свойства родителя. А может быть, даже улучшает их.

Эволюция.

Это очень многое может объяснить. Это работает, а то нет. Механизм эволюции оставался, мягко говоря, неясным. Но инстинктам Римфорда эта идея импонировала. Нравилось ее изящество. В ней ощущалась правильность.

И наконец, через неимоверные бездны времени, возникает развитый космос.

Звездное небо над Пасаденой.

Но тревожил следующий логический шаг: если вселенная действительно развивается, то к чему?

Можно говорить, что мы движемся к некоему убежищу, сознательно настроенному дружественно к разуму. А как это может быть, если кто-то не написал заранее космическую программу, директиву поиска такой цели?

Религиозных наклонностей у Римфорда не было. Концепция верховного существа порождала больше вопросов, чем давала ответов. Как и предположение, выдвинутое несколько лет назад, что если верна действительно концепция пузыря-вселенной, то суперпустота, в которой она плавает, может быть обиталищем расы создателей.

А откуда взялась эта раса?

Есть и другая возможность. Римфорд подумал, не может ли сама Вселенная не быть целостной в каком-то смысле - картиной, повторно стремящейся к упорядочению в ранних инкарнациях. И научившись после бессчетных попыток создав вать водород, а тем самым - звезды, она продолжает двигаться дальше в поисках сознания и в конечном счете - разума.

Слева из пустыни взлетели красные и белые огни четырех самолетов, и Римфорд вдруг понял, что доехал до самого Эд-вардса. Он смотрел, как самолеты поднимаются в пестрящую жемчугами тьму, а перед ними лучи луны наполовину скрылись за кучевым облаком. Да, как бы ни возникла эта Вселенная, она величественна.

Сотового телефона у него не было, и потому он доехал до перекрестка с шоссе № 58 и позвонил Агнес из ресторана.

- Остановку проехал, - сказал он.

- О'кей, Бейнс, - ответила она. Он не впервые заезжал куда-нибудь далеко, но все равно в голосе сестры слышалось облегчение. - И где ты?

- На Четырех Углах, - ответил он. Ответ пешехода.

Харли сиял своей фирменной улыбкой.

- Я бы хотел ясно дать понять, что мы ничего еще не знаем наверное. Я не хочу пробуждать напрасных надежд.

Но люди, тесно работавшие с данными текста, говорят, что, по самой осторожной оценке, мы сделаем гигантский шаг вперед. Может быть, мы стоим на грани сокращения или полного уничтожения мириадов болезней, отнимавших жизнь и калечивших людские тела с самых ранних дней человечества. Будем на это надеяться.

И я хотел бы заверить американский народ и народы всего мира, которым мы тоже открываем эту информацию, что наша администрация сделает все, что в ее силах, для достижения благоприятного результата еще при нашей жизни. Чтобы использовать эту информацию на благо всех, в особенности - детей.

Лесли была особенно красива в предвечернем свете.

- Кажется, тебе уже ничего не грозит, Гарри.

В «Красной черте» только начинал собираться народ, и Гарри с Лесли были практически одни.

- Ему еще надо решить несколько проблем.

- Решит. На то и нужны политики - чтобы решать проблемы. - Она улыбнулась. - А чертовски это было смело. Из моих знакомых мало кто добровольно пошел бы на конфликт с президентом Соединенных Штатов.

Гарри попытался пожать плечами, сказать, что это пустяки. Но щеки у него загорелись, и действительно - это был один из самых восхитительных моментов жизни, так что нечего отрицать.

- Ага, - признал он. - Но я ведь отлично сработал? Она засмеялась и изобразила поцелуй.

- Зато теперь вряд ли тебя ждет удачная карьера на федеральной службе.

Гарри пожал плечами:

- Никто не знает. Президенты меняются. Меняется все. Им принесли вино. Лесли наполнила в бокалы и подняла

свой.

- За тебя, Гарри!

И выпила до половины.

- И как ты думаешь, сколько времени пройдет до чудесных исцелений?

Она пожала плечами:

- Сколько-то. Сай говорит, что они не могут взяться за работу всерьез, пока не узнают больше о геноме. На это могут уйти годы.

- Ага, - сказал Гарри. - Что ж, можно на время расслабиться.

- У тебя есть еще одна работа, Гарри.

- Какая?

- Найди Пита. Он заслужил знать, какую роль во всем этом сыграл.

- Вряд ли он будет рад это услышать. Лесли допила вино.

- А я думаю, он не до конца сам знал, чего он хочет. Во всяком случае, ему надо услышать, что иногда вмешательство все же бывает.

Прп. Питер Уиллер, отец-настоятель. Заключительное слово о природе алтейцев на ежегодном декабрьском собрании Американской ассоциации философов в Атлантик-Сити.