После долгой зимы

Ада

— Адочка — бросается обнимать меня сестра и плачет. Шепчет на ухо: — Ты зачем сюда приехала? К родителям Наставник приходил, продают они тебя, замуж тебя хочет, сказал, даже несмотря на то, что ты… — делает заминку, смущаясь, — попорченная.

— Тише, Прасковья — успокаиваю её, а у самой все мертво внутри. Меня продают. Снова. И страшно так. Думала, в родной дом сбегу от тех ужасных людей, а и тут не помогут. — У меня телефон забрали и заперли тут.

— Сейчас, — сестра бросается к тумбочке, открывает ящик, куда-то хитро нажимает, открывая двойное дно, достает и вкладывает мне в руки смартфон. Смартфон. Не кнопочный телефон, как у меня

— Я чего то не знаю, Прасковья? — с удивлением смотрю на нее.

— Это долгая история, не сейчас, — взгляд ее на мгновение теплеет. — Звони!

Я пару мгновений гипнотизирую телефон и опускаю руки:

— Некому звонить.

— Думай, Ада!

В памяти всплывает стальной блеск серых глаз. Хищных. Опасных. От них бы бежать без оглядки, а я почему-то навстречу. Набираю по памяти цифры, ни на что особо не надеясь. Это единственный номер, который я знаю. Через пару гудков звучит рокочущий голос:

— Слушаю.

— Егор, это Ада. Прозвучит странно, но это очень важно для меня. Пожалуйста, не мог бы ты приехать забрать меня прямо сейчас

В трубке воцаряется молчание, а у меня дрожат руки.

— Где? — слышу наконец.

— За городом, возле нашего поселения, ты знаешь, наверно. Я постараюсь до дороги дойти, там остановка еще, знак десять километров, озеро и лес рядом, — я становлюсь такой болтливой, когда нервничаю.

— Понял. Жди, — и отключается.

— Как же мне теперь из дома выбраться?

Прасковья распахивает окно, впуская в комнату прохладный воздух:

— Если стать на подоконник и подтянуться на вот той ветке, можно слезть по дереву. Смотри, вот сюда.

В еще большем шоке смотрю на нее.

— Потом, всё потом, Ада, сейчас тебе бежать надо.

— Но мои ботинки остались внизу, — развожу руками.

— Возьми мои, они как раз сушатся здесь возле батареи.

— А как же ты, сестрёнка? Если я сбегу, они тебя за него отдадут.

— До шестнадцати не отдадут, так что полгода у меня есть.

— Я за тобой вернусь, обещаю тебе, — целую Прасковью в лоб и поворачиваюсь к оконному проему.

Глубоко вдыхаю, пытаясь унять разбушевавшееся сердце в груди, становлюсь на подоконник, цепляюсь руками за ветку, подтягиваюсь и пытаюсь достать ногами до ветки ниже. Ноги нещадно скользят, чуть не срываюсь, но все же достаю до опоры и цепляюсь руками за ствол. Дальше легче, ветки растут лесенкой. Только почувствовав под ногами землю, пригнувшись, припускаю по огороду, перелажу забор, стараясь не зацепиться длинной юбкой. Дальше аккуратно пробираюсь по задворкам, прячась в тени заборов и сараев. Выдыхаю, только когда поселение оказывается за спиной, а впереди показывается дорога. Вижу движущуюся машину Егора и бегу к нему со всех ног, не обращая внимания на колющую боль в боку, вязнущие в снегу ноги, сбившуюся косынку и растрепавшиеся волосы, лезущие в глаза. Бегу и машу ему руками, кричу имя его, только бы забрал, только бы увез меня из этого ада.

Прыгаю на сидение, захлопываю за собой дверь и молю Егора быстрее уезжать. Мой побег был на адреналине, а теперь он схлынул, и я начинаю ощущать запоздалый озноб, потому что моя куртка осталась висеть в прихожей у родителей, а бежала я по морозу в одном платье. Егор замечает это и прибавляет печку в машине. Еще начинаю ощущать, как давит ноги в ботинках Прасковьи, потому что они на размер меньше, чем мне нужно. Но это все не важно, я так счастлива от того, что этот невероятный парень слева от меня примчался меня спасать, как рыцарь в сияющих доспехах.