Макар Троичанин
Последний цветок
Повесть
Рамир возвращался с инспекции рудников в тревожном состоянии духа. И не потому, что запасы редкометалльных руд истощились, нет – их хватит ещё на многие времена вперёд. Тревожило другое: горняки, с виду здоровые и энергичные, вдруг ни с того, ни с сего присаживались на корточки, опираясь спинами о стенки забоев, свешивали головы на грудь и замирали – через непродолжительное время это были уже охладевшие трупы. Вскрытие показывало, что все органы целы, сердце в норме, но отказал мозг, та часть его, где сосредоточены нейроны обновления. Медики объясняют это отсутствием целевых перспектив и монотонностью существования, когда работяги, задавленные долгой и безнадёжной каторгой, не сулящей никаких просветов, психологически сдаются, сломленные бесцельностью прозябания. Вот если бы у них был не развитый мозг мыслящих существ, а примитивный котелок давно уничтоженных приматов, то они вкалывали бы, не задумываясь, до долгого посинения, удовлетворяясь только потребностями деградирующего желудка. А так, запрограммированные только на один вид деятельности и на строго регламентированный однообразный ритм существования, горняки теряли инстинкт жизнелюбия, предпочитая уйти в другой мир.
Рамира, собственно, мало волновало душевное состояние работяг – этим должны заниматься психоаналитики, они обязаны исключить из электромагнитного поля живых биомеханизмов частоты, генерирующие вредные эмоциональные взрывы, и то, что горняки дохнут – просчёты медиков, им их и исправлять, а инспектору-геологу нужна постоянная и безотказная рабочая сила в достатке и без ненужных эмоций. Всё, что он мог сделать, это предложить Совету разнообразить труд, обеспечив хотя бы ротацию горняков со строителями и увеличить дозу подстёгивающих наркотиков. Однако, руководители посчитали, что ротация приведёт к неизбежной потере производительности труда, а наркотики – слишком дорогое удовольствие для рабариков. Не согласились они и на введение каких-либо других льгот-стимуляторов, сославшись на то, что прежняя практика показала, что производительность от этого растёт медленно и быстро уменьшается, зато увеличивается мошенничество, а работяги, обнаглев и почувствовав административную слабину, требуют ещё большего. Экономнее заменить мертвецов новыми рабами, поскольку таких в концентрационных запасниках накопилось немало, и самым надёжным стимулятором для них остаётся безотказно действующая питательная пайка, выдаваемая в достатке только на рабочем месте и только при выработке нормы. А кто не хочет трудиться, пусть подыхает или уходит на поверхность в голодную и разреженную атмосферу.
Инспектируя ближние рудники, Рамир никогда не пользовался электровездеходом, предпочитая подольше побыть на поверхности и подольше подвигать ногами, с интересом наблюдая за быстро изменяющимся внешним обликом Планеты. Вот и сейчас, спустившись с оголённых гор, наполовину засыпанных горными обломками и занесённых песком и песчаной пылью, он широкими летящими шагами продвигался по очищенному и уплотнённому постоянными сильными ветрами песчаному берегу огромной морской впадины, лишённой воды, и только далеко-далеко и глубоко-глубоко тускло поблёскивали сохранившиеся ещё в пересолённой болотистой жиже влажные сине-зелёные водоросли, перелопачиваемые ветрами. Больше никакой растительности на Планете не осталось, и только они ещё скупо насыщали разреженную атмосферу бедным кислородом, но находиться рядом с ними и дышать ядовитыми испарениями было невозможно. Здесь, наверху, тоже дышать было тяжко – не хватало воздуха, и Рамир шёл в шлеме с кислородным ранцем за плечами. Зато телу, не придавленному атмосферной тяжестью, было легко, и оно не шло, а почти летело, давая хозяину приятное ощущение свободы. Адаптированный к избытку углекислого газа и дефициту кислорода он, конечно, мог бы передвигаться и без шлема, но тогда потерял бы в скорости. У него, как и у всех обитателей Планеты, была сильно развита грудная клетка с объёмистыми лёгкими, занимавшими большую часть тела, и короткие плохо развитые ноги, не привычные к долгим и длительным передвижениям. Но он старался не давать им покоя и даже у себя в подземной келье завёл собственную бегущую дорожку-тренажёр, тогда как большинство предпочитало в свободное время отлёживаться и отсиживаться перед телеэкранами.
Рамиру нравилась Планета: её мощные скалистые пики потухших вулканов со срезанными курящимися вершинами и не спешащими замереть жерлами, её широкие и матово блестящие тёмными отсветами плато застывших магмовых потоков, сползающих здесь в морскую впадину, её глубокие каньоны с высохшими водными потоками рек, испарившимися вслед за большей частью кислорода в ненасытный космос, её беспрерывно движущиеся песчаные барханы, подгоняемыми порывистыми сильными ветрами, то и дело закручивающими высоченные вихревые смерчи. Он гордился ею и тем, что был маленькой частичкой её. Ничто не нарушало и не скрывало строгих и отчётливых причудливо изломанных линий рельефа, постоянно освещаемых оранжево-красным светом огромной Звезды, чуть качающейся в малых амплитудах на тёмном небосводе, украшенном мириадами далёких серебряных и золотистых звёздочек. Он и себя чувствовал в окружающих величественных творениях природы сильным и мужественным.
- Привет, Звезда! – Рамир поднял руку, улыбаясь и благодаря благодетельницу за подаренную жизнь. А она, переливаясь огненными вспышками, словно отвечая на приветствие, посылала навстречу ему тепло и свет, надёжно удерживая в цепких гравитационных объятиях Планету, и совсем не хотелось думать, что вместе с живительными лучами от неё исходят и губительные, уничтожающие всё живое. Она дарила жизнь и одновременно отбирала, и Планете приходилось защищаться от чрезмерной любви, окутав себя защитным слоем ионосферы и магнитосферы. И Рамир тоже вынужден защищаться от обжигающего ультрафиолетового излучения, облачившись в непроницаемый эластичный кремниевый костюм, плотно облегающий тело. Такая защита стала необходима давным-давно, когда под ударами глобальных планетных катастроф защитная оболочка сильно истончилась, в ней появились громадные дыры, в которые и улетучились водные массы и значительная часть атмосферы. Когда-то исчезнут и последние остатки, но это случится ещё когда-то, на жизнь Рамиру хватит. Всё появляется и исчезает, живёт и отмирает, и не надо грузить себя тем, что будет, а просто радоваться тому, что есть. Сейчас он был в полной гармонии и с природой, и с собой.
Немного темнили настроение воспоминания о внезапных смертях горняков, не нашедших гармонии в рабской жизни. Рамиру было всё-таки слегка жаль тех, с кем он, по сути, делал общее дело, очень нужное для расширения и обновления подземного мегаполиса. Правда, чувство это – жалость – было не в чести у обитателей разрушенной Планеты, замкнувшихся в бедах каждый в себе и думающих только о том, как бы выжить самому. Казалось, в виду общей угрозы стоило бы объединиться и сообща, помогая соседу и подбадривая друг друга, решать общие проблемы выживания, но нет – страх за себя преобладал и заставлял внутренне скукоживаться, чтобы злой рок не заметил и обошёл стороной. Разум был бессилен перед инстинктом собственной сохранности. Равнодушие к соседу охватило всех до таких пределов, что никто не ужасался убийствам и самоубийствам, и главным сурово наказуемым преступлением осталось только воровство общественной собственности, тем более что личной давно уже не было. И ещё все негласно, в страхе, отдав себя во власть Совету, неукоснительно и бездумно соблюдали строгую дисциплину во всём, включая и личную жизнь. Основным чувством стала не жалость, не сочувствие, не любовь, а самосохранение. И всё же…
Однажды Рамир из любопытства, которое тоже было чуждо прагматичным энтерикам, вздумал взглянуть на концентрационные сборники, устроенные в заброшенных подземных пунктах ракетных установок, соединённых между собой ходами с вместительными складскими и жилыми помещениями и единственным выходом на поверхность. Не успел он, однако, приблизиться к входному люку, как тот распахнулся настежь, и наружу повалили, толкаясь и валя друг друга, толпы хануриков, спеша к пришельцу и протягивая к нему жадные грязные руки. Все были завёрнуты в какие-то неимоверно драные лохмотья, перетянутые верёвками, с выпученными больными глазами и открытыми перекошенными ртами, и Рамир, не трус, отступил, а потом и вовсе повернулся и побежал прочь, а те, задыхаясь от недостатка воздуха, сипя и кашляя, обессиленно падали на колени, на втянутый живот и ползли вслед, визжа от отчаянья, что добыча ускользнула. Это были уже не люди, а зверолюди. В сборных клоаках скопились неисчислимые массы воров, симулянтов, врагов власти, слабаков, инвалидов и, особенно, мигрантов, не уходивших из коллективных гробов из-за скудной пайки, тепла и воздуха. У них там свои законы и правила существования, выработанные постоянными потасовками, массовыми драками, поножовщиной, убийствами, с выявлением в результате жестокого отбора сильнейших главарей, сплотивших вокруг себя здоровых приспешников, которым позволено всё, и они правят похороненной заживо кодлой как им вздумается. Власти туда не суются, предпочитая иметь дело только с главарями – нарабами, поставляющими по заказу и произволу необходимый рабочий материал. А те за службу получают двойную баланду и наркотики. Все резервные рабарики, учтённые нарабами, занумерованы клеймами на предплечьях, что позволяет контролировать распределение пищи раз в день. Страждущие и пригодные для рабского труда выходили к цистернам, окружённым вооружённой до зубов охраной, которой разрешалось применять оружие по собственному усмотрению, и она не церемонилась, если нужно было навести порядок. А зверолюди, опасливо поглядывая на оружие, смиренно и строго по очереди подходили к цистернам, получали и заглатывали, торопясь от голодной жадности, малую толику жиденькой баланды – только чтобы не сдохли раньше времени – и уходили под землю, куда в это время мощной компрессорной установкой закачивался концентрированный воздух. Те же, кому ничего не доставалось, кто уже не годился для работ, забивались в самые дальние и тёмные углы и там подыхали, не мешая никому. Их трупы регулярно вытаскивали сами обитатели и сбрасывали в пустую ракетную шахту, нередко дополняя трупы ещё живыми, но обездвиженными доходягами, освобождая места и экономя воздух для вновь прибывающих. Людоедство было в норме, и оно тоже было частью естественного отбора.
Добежав до широкой дельты, напрочь занесённой песком, Рамир приостановился, снял шлем и тщательно протёр смотровое стекло. Неведомо как, но тончайшая пыль попадала вовнутрь и оседала не только в шлеме, но и на лице. Мягким платком вытер высокий и широкий лоб с чуть выдающимися надбровными дугами, короткий и приплюснутый нос с большими ноздрями, узкие губы маленького рта и небольшой треугольный подбородок, глубоко вздохнул, огляделся, радуясь далёкому и чистому обзору знакомого рельефа, и снова надел шлем, тщательно застегнув герметические застёжки.
Пожалуй, руководство Совета знает, что творит, и не следует вмешиваться в судьбу тех, кто обречён ради тех, кто должен выжить. Тезис справедлив хотя бы тем, что и так уже на всех не хватает органической пищи, и всё больше приходится дополнять её минерально-химическими заменителями. А число голодающих всё растёт, и увеличивается, в основном, за счёт мигрантов с холодной и тёмной стороны Планеты, где не осталось ни одного целого города, ни одного целого здания. Приходят потомки мутантов ядерной бойни, изувеченные наследственными болезнями и приобретёнными уродствами, но ещё пригодные на какое-то время для физических работ на рудниках и стройках, и их принимают, загоняя в сборники. Тех же, кто смог только доковылять или доползти, ужасая культями или громадными опухолями, отстреливали на подходах к люкам и сбрасывали в могильные ракетные шахты, где залежи трупов медленно разлагались в слабо окисленной воздушной среде и постепенно истлевали, послойно пересыпанные наносным песком. Большинство пришельцев пополняло каторгу, и лишь немногие, озверевшие, но более-менее сохранившие профессиональные технические навыки и знания, переводились в реабилитационную лабораторию и если восстанавливались, то пополняли низшее звено технариков взамен умерших или проштрафившихся. И уж совсем единицы после длительной проверки попадали в замкнутый круг бюроманов, но свободных вакансий и среди технарей, и среди организаторов было немного потому, что Совет строго регламентировал численность жителей подземной Энтеррии, сохраняя баланс между количеством едоков и стратегическим запасом пищи. Потому-то большинство мигрантов и попадало на тяжёлые изнурительные работы, но они и этому были рады, лишь бы сохранить жизнь.
И всё равно вкрапленность чужаков в энтерричное общество росла, они умело и неназойливо адаптировались в новой среде, не высовываясь и не качая права, которых у них фактически не было, наращивая присутствие и избегая конфликтов со старожилами. Они были злы, мстительны, упрямы и уж точно не испытывали жалости ни к кому. Их скрытый напор пока сдерживало понимание того, что у энтериков власть, удерживаемая силой оружия и более высокими знаниями и интеллектом, позволяющими сохранять жизнь всем в критических условиях существования Планеты. Рамиру всё чаще приходилось сталкиваться по делам службы с этими людьми другой расы, и каждый раз от такого общения оставалось неприятное чувство опасности и недоброжелательства, исходившее от чужаков. Они и внешне отличались от энтериков более тёмным, почти серым цветом кожи с коричневым отливом, суженным разрезом тёмно-карих глаз и очень чёрной короткой щетиной, венцом окружающей гладко отполированную лысину. Но, как бы ни были заметны различия и во внешности, и в характере, приходилось приноравливаться друг к другу, особенно энтерикам к серым, тем более что рождаемость у старожилов в последнее время катастрофически падала. Не помогали никакие ухищрения медиков, навострившихся выращивать младенцев в стерильных лабораторных условиях, выправляя недоброкачественный генетический материал. Дитяти медленно и нехотя дорастали до сидячего образа жизни, а потом быстро хирели, бесполезно и безразлично поглощая массу витаминов и лекарств, и, наконец, сворачивались по-звериному в клубок, отказываясь от всего, и умирали. Редко кто выживал, да и те были физически надорваны. Совет попытался вернуть женщин, уже не отличавшихся по формам от мужчин, к естественному деторождению, но потенциальные мамы умирали при родах вместе с младенцами или разрождались мёртвыми выкидышами и, в конце концов, категорически отказались от родов и секса, заменив их наркотиками. И мужчины тоже не возражали, равнодушно взирая на каждую младенческую смерть. Воспроизводство почти прекратилось, заглушённое сплошными стрессовыми ситуациями, для него не было стимула. Только серые продолжали плодиться, не прибегая к услугам лабораторных гинекологов, но и то зря, поскольку большинство потомства рождалось с явно выраженными опухолями, костной патологией и телесными уродствами, и его приходилось уничтожать, оставляя более-менее здоровых, которым из-за врождённой лейкемии всё равно не светила долгая жизнь. Спасшееся население планеты неумолимо вымирало, подкошенное ядерными бомбардировками и планетарными катастрофами. И только энтерики старшего поколения, чьи родители избежали пагубного излучения в подземном полисе, выглядели в сравнении с молодняком здоровыми и жизнерадостными, полными сил и энергии, цементируя всё общество в жёстких испытаниях апокалипсиса, созданного самими людьми.
Рамир тоже не чувствовал себя ущербным и не раз мысленно благодарил медиков и неизвестных доноров, отдавших для его рождения здоровые сперму и стволовые клетки, образовавшие в его организме здоровое генетическое ядро. Радуясь жизни, он присел, сильно оттолкнулся ногами и вспрыгнул на невысокий береговой обрыв вблизи дельты. Играючи, побежал по выступающим гребешкам скальных пород, перемахнул, не замедляясь, через неглубокую тёмную расселину и запрыгал дальше, но вдруг остановился, соображая, что его могло насторожить. Медленно и внимательно огляделся: всё - то же, ничего нового и опасного. Звезда всё так же мерно и успокоительно пошатывалась, серебряные звёздочки приветливо и ярко мерцали в её свете и иногда срывались в экстазе и улетали в космос, сильный ветер всё так же неутомимо ваял причудливые и изменчивые формы ребристых барханов, и тускло отсвечивало далёкое фиолетовое пятно умирающих водорослей – всё старо. Не поверив, Рамир развернулся и уже медленно пошёл назад, пока не дошёл до расселины. Внимательно вгляделся и увидел: на самом донышке, спрятавшись от прямого света за скалистыми обрывами, в рыхлом массиве почвы, ещё не сплошь переработанной в песок и влажной от конденсата, стекающего каплями с гладких стен, торчал тонкий стебелёк травинки с оранжевой шапочкой, тянущейся к свету. Рамир спустился к нему, чтобы разглядеть новинку, присел на корточки, упершись в тесноте в стенку обрыва, протянул руку, чтобы взять незнакомое чудо, но в последний момент раздумал, решив вначале повнимательнее рассмотреть так, только чуть-чуть дотронулся пальцем до светло-зелёного стерженька, оказавшегося чуть шероховатым и влажным. Ближе к шапочке на тонюсеньких ответвлениях прилепились маленькие овальные и тоже светло-зелёные листочки с серыми прожилками. А оранжевая шапочка была усеяна серыми волосками с коричневыми окончаниями и обрамлена светло-светло-голубыми сильно вытянутыми лепестками, тесно прижавшимися друг к другу. Что это? Такого Рамир ещё не видел, хотя изрядно исходил свою светлую часть Планеты. Не было ничего похожего и в подземной оранжерее, где выращивались витаминные травы. Он снял шлем и слегка дунул на шапочку, та закачалась, ожив, а Рамир чему-то обрадовался и одновременно испугался, как бы она не оторвалась от стебелька, не потеряла бы голубое ожерелье. «Что же нам с тобою делать?» - подумал, улыбаясь. – «И кто ты? Живой или мёртвый?» Опять протянул руку, решив всё же извлечь незнакомца из земли и унести с собой, чтобы внимательнее изучить в лаборатории, наведя справки в электронном архиве. И опять раздумал. «Если живой, то, забрав, я убью его. Пусть поживёт, пока разыщу его родословную, а там видно будет, как поступить». Но он уже не сомневался, что в любом случае оставит красавца нетронутым. Рамир вообще старался избегать конфликтных ситуаций и с сожалением наблюдал, как соотечественники с неразумным легкомыслием, ослеплённые злобой, прибегают к оружию для разборки любых ссор, не жалея ни чужой, ни своей жизни, не сознавая в ослеплении, что убивая недруга, они убивают и частицу себя. Он осторожно, стараясь не задеть, не потревожить франтоватого хиляка, поднялся на ноги, выкарабкался из расселины, ещё раз взглянул на маленькую оранжевую звёздочку, слегка помахал, прощаясь, рукой и резво побежал в город, удерживая в памяти облик найдёныша.
---------------
Допрыгав до узкой сухой долины, зажатой в отрогах высоких скалистых гор, он, употев от непривычных усилий так, что запотело и стекло шлема, снял его и, часто дыша широко открытым маленьким ртом, стараясь как можно больше вдохнуть жиденького воздуха, безошибочно нашёл замаскированный вход и набрал на замке цифровой код, который менялся каждые три дня по известной ему формуле. Базальтовая глыба легко сдвинулась в сторону, Рамир вошёл в тесную переходную камеру, подождал, пока внешний люк закроется, чтобы исключить потери воздуха изнутри, набрал новый код на второй стальной двери, и та тоже послушно сдвинулась, впуская своего. Чужаки не раз пытались найти и взломать входы, но массивные двери не поддались никакой взрывчатке, надёжно охраняя подземный мегаполис от незваных гостей. Ну, а если кто особенно настырный, сдуру, в отчаяньи, не дорожа проклятой жизнью, всё же попытается взломать замок, то к его услугам чуть выше по склону располагался в бронированной каменной нише охранный секрет с постоянным дежурством ментариков, вооружённых снайперским лазерным оружием. Они никогда не промахивались, свидетельством чему служили полуистлевшие трупы и скелеты серяков, громоздившиеся поодаль как предостережение наглецам.
Войдя в город, Рамир глубоко и уже свободно вдохнул живительного воздуха, насыщенного кислородом, вырабатываемым мощными электромагнитными установками, разделяющими воду на кислород и водород под воздействием интенсивного радиационного излучения. Освобождённый таким образом кислород мощными компрессорными установками и промежуточными насосами разгонялся по трубопроводам во все отдалённые уголки подземного мегаполиса. Сложная система аэрации с автоматикой следили за состоянием воздуха и выводили вредные газы, скапливающиеся в верхних естественных камерах, на поверхность. Хорошо надышавшись, коренной энтерик-технарик взял стоявший в нише-парковке велосипед – единственный вид разрешённого экологического городского транспорта – и покатил к центру города, легко передвигаясь по гранитным плитам центральной улицы, встречаемый и провожаемый автоматически срабатывающими электрическими лампами с фотоэлементными «глазами». Улица причудливо виляла, преодолевая небольшие подъёмы и короткие спуски и подчиняясь рельефу громадного пещерного комплекса, который и послужил вместилищем подземного мегаполиса, обустроенного мозгами и руками многих архитекторов и строителей ещё задолго до последней катастрофической атомной бойни, приведшей к массовому разрушению городов и гибели цивилизации Энтеррии. А подземный город устоял, лишь частично пострадав от ядерных ударов, но эти шрамы были быстро заделаны, и спрятавшийся город продолжал жить, принимая к себе тех, кто ему нужен и кому посчастливилось уцелеть на поверхности планеты. Жил и работал, не сдаваясь, даже развивался, расширяя границы и увеличивая, по мере возможностей, население. Работали все, непрерывно и поспешно, забываясь на работе, работали до изнеможения, понимая, что в этом спасение. Потому-то и пуста была магистральная пещерная улица. Лишь изредка попадались встречные прохожие и велосипедисты, торопливо добирающиеся до своих каменных берлог, предпочитая отлёживаться и отсиживаться там до новой смены. Каждый устраивал себе жилище сам, выдалбливая гнёзда в поперечных к магистрали ходах, а то и вовсе удаляясь от неё на большие расстояния, следуя по ответвлениям пещерного комплекса. Кто хотел и мог развлечься, снимая стрессовые нагрузки, шёл в общественные клубы со свободным сексом, наркотическими напитками и одуряющей ритмической музыкой. Для большей свободы при входе раздевались догола и постепенно переходили от секса к наркотикам и музыке с танцами, затем снова по кругу, задерживаясь там, в чём больше потребность. И всё больше молча. Правда, энтерики и вообще-то говорливостью не отличались, предпочитая телепатическое общение. В клубы эти допускались только технарики, чинарики-делопроизводители и ментарики-охранники, да и то по особым талонам, выдаваемым на определённый срок или в качестве награды и поощрения. Где и как развлекались рабарики, никто из средней элиты не знал и знать не хотел. Высшая элита в лице бюроманов и властариков оттягивалась втихую в своём закрытом кругу, не доступном больше никому. Рамир изредка захаживал в клуб, но обычно там не задерживался. Удовлетворив томившийся физиологической потребностью молодой организм, он уходил в электронную библиотеку с внушительным электронным архивом, действовавшим на его слабо развитую нервную систему посильнее секса и наркотиков. Обычно там он заставал и своего напарника по комнате – биохимика Микрара, который, если не был занят в лаборатории, то всё свободное время просиживал в изучении биофизических, микробиологических и других подобных достижений древних, запечатлевших – спасибо им! – нереализованные открытия на электронных носителях в надежде, что они кому-нибудь когда-нибудь понадобятся. И они понадобились. Микрар то и дело тонко вскрикивал от удовольствия, найдя в архивах не известные ему способы извлечения полезных людям микроэлементов и витаминов из окаменевших древесных или горных пород типа известняков, сланцев, туфов. Он очень редко выходил на поверхность, где ему было не интересно. Для этого законченного учёного-трудоголика вся жизнь и все удовольствия сосредоточились в любимой научной работе. Жили они дружно, проводя общее свободное время в долгих беседах о далёком и занимательном прошлом, редко о скучном и сером настоящем и никогда не обсуждали тёмного и тревожного будущего. И другие энтерики устраивались в жилищах по двое-трое, объединяясь по симпатиям и интересам так, чтобы взаимное присутствие в тесной камере не было в тягость. С тех пор, как женщины добились равноправия с мужчинами и решительно отказались тратить время и силы на вынашивание и рождение детей, сосредоточившись на карьере, семья перестала быть объединяющей ячейкой, тем более что не нужны стали и объединяющие домашние хозяйства и кухни, поскольку обременительные бытовые услуги стали общественными. Наметилась и даже увеличивалась некоторая отчуждённость разнополых подземных обитателей, и никого не удивляли и не шокировали открыто распространяющиеся лесбиянство и гомосексуализм.
Микрар и в этот раз был на своём месте в электронной библиотеке, удобно устроившись в пластиковом кресле и что-то перелистывая на экране монитора.
- Мик, - Рамир подошёл к нему, приветственно хлопнул по широкому плечу. – Я нашёл необычное растение, такого никогда раньше не встречал, и в оранжерее такого нет.
Микрар повернулся к нему, улыбаясь и радуясь горячности молодого друга.
- Где? – пропищал-прохрипел биохимик. У него, как и у всех энтериков, за ненадобностью почти атрофировались голосовые связки, да и горло с языком значительно уменьшились в отсутствие твёрдой пищи, а вместо зубов развились затверделые дёсны. - Где? – он перешёл на удобное телепатическое общение. В затемнённой комнате вокруг широкой лысины учёного обозначился еле видимый нимб заряженных частиц, колеблющийся в такт передаче телепатического сигнала.
- Недалеко от дельты Большой реки, в глубокой расселине, - назвал Рамир знакомое всем место и описал находку. – Что это? Как думаешь? – и озабоченно добавил: - И зачем он появился?
Микрар слегка улыбнулся, очевидно, догадываясь о природе находки.
- Сейчас посмотрим, - повернулся к монитору. Удлинённые тонкие пальцы его, закостеневшие на концах, быстро забегали по клавиатуре, и вот на экране стали появляться один за другим разноцветные растения самых разных форм и размеров. Рамир, никогда не углублявшийся в архивы флоры – ему они были неинтересны и не нужны в работе – глядел на незнакомое разнотравье с недоумением, разинув маленький рот от удивления, что такое вообще может быть.
- Вот он! – закричал в голос, увидев почти точную копию найдёныша. – Точь в точь!
Микрар увеличил изображение.
- Ты нашёл самый распространённый когда-то на Планете цветочный сорняк. Удивительно не то, что он возродился, а то, что выжил, сохраняясь в анабиозе очень долгое время и пережидая планетарные катаклизмы. Вот живучесть – нам бы такую! По-научному это… - назвал сорняк двумя сложными словами, не запечатлевшимися и не задержавшимися в нетренированном мозгу Рамира, который привык складывать информацию в электронику и при необходимости черпать её оттуда, - а в просторечии – ромашка голубая. Ты её сорвал?
- Нет, что ты! – новооткрыватель пискляво засмеялся, радуясь, что незнакомец опознан и остался жив.
- Думаю, что в той расселине, - продолжал опознаватель, - сконцентрировались самые благоприятные условия для сохранения семян, законсервированных давным-давно, и когда условия позволили, а там, вероятнее всего, более-менее влажно, тепло, затемнено и достаточно опустившегося воздуха, ромашка решила, что пора давать потомство. Всё живое, в конце концов, живёт для этого.
Рамир тяжко вздохнул:
- Всё, кроме нас, заблудившихся в цивилизационных соблазнах и попытавшихся изменить устоявшиеся законы природы.
- Не отчаивайся, - Мик снова улыбнулся по-дружески. – Совсем и ты не умрёшь. Наше локальное биоэлектромагнитное поле, служащее генератором физиологических процессов, источником эмоциональных чувств и накопителем информации, освободившись от умершего тела, уйдёт плазменным сгустком в космическое энергоинформационное поле и будет там жить, блуждая до тех пор, пока какой-нибудь астероид не захватит его и не занесёт на какую-нибудь планету с подходящим климатом и там, воспользовавшись несущей информацией, возбудит и оживит спящие микроорганизмы, даст им развитие и новую жизнь, и она будет похожа на нашу. И вообще я думаю, что все мы во вселенной происходим из единого информационно-энергетического ядра, и потому должны быть похожи друг на друга на всех живых планетах. Вот так и появится где-нибудь когда-нибудь новый Рамир.
- Утешил, - разочарованно протянул неутешный друг. – А нельзя ли нам здесь и побыстрее вернуться назад, в мир сорняков?
Микрар улыбнулся наигранной наивности товарища.
- После всех катастроф – исключено. Наша Планета умирает. Но ты не беспокойся, - усмехнулся горько, - мы исчезнем раньше.
- И ромашка?
- И она. – Помолчали, переваривая бесперспективное будущее. – Тоже улетучится мизерным комочком энергии в космическую бездну, чтобы снова когда-нибудь на какой-нибудь удачливой планете подтолкнуть к жизни новую ромашку. – Ещё помолчали, мысленно наблюдая далёкий полёт ромашкиной энергии. – Вот если бы качнуть нашу застоявшуюся планетишку, - мечтательно произнёс Микрар, обхватив затылок ладонями, откинув голову назад и устремив отрешённый взгляд куда-то вверх, - так, чтобы она завертелась, чтобы появилось устойчивое магнитное поле с устойчивыми полюсами, чтобы возродилась защитная оболочка, вот тогда… - и сам себя прервал, устыдившись нереальных мыслей. – Глупые фантазии!
- А что! – вскричал Рамир, ещё не потерявший эмоциональной энергии. – Бросим клич, соберём горожан, выйдем на поверхность, упрёмся в скалы и качнём синхронно много раз и в лад Планету в одну сторону в такт её колебаниям, - и засмеялся, довольный светлой дурацкой идеей. – Авось и сдвинется с места, завертится, а? – и ещё больше обрадовался тому, что у него, в отличие от горняков, ещё есть запал для надежды. Микрар тоже засмеялся, представив себе, как тысячи энтериков упираются ногами и руками в то, что пытаются сдвинуть. Глупее ничего не придумаешь! Но стало веселее.
- Больше десятка не уговорим, да и тех побросают в шахты как свихнувшихся. – И оба захохотали, ничуть не тяготясь трагическим финалом. – Ну, что, пойдём смотреть на гостя из прошлого?
Только собрались выйти, как дверь распахнулась, и на пороге появилась высвеченная снаружи фигура внимательно вглядывающейся в них Стерры.
- Чему веселитесь? Не того? – покрутила пальцем у виска.
Она была одной из самых ярых активисток молодёжного движения жиразов, выбравших лозунгом: «Живём только раз!» и потому не признающих никаких запретов и ограничений – «Как я хочу, так и должно быть!». Обоим хохотунам особенно не нравилось, что энергичная активистка совала свой коротенький нос везде и всюду, где не надо и куда её не звали. Не ждали, конечно, и приятели.
-------
Это самое движение возникло недавно и, всё более разрастаясь, расшатывало закреплённые жёсткой дисциплиной устои энтерийского общества. Добровольные участники движения ничего не требовали, ничем не возмущались, не пытались что-то изменить, они просто жили по своим понятиям, основными из которых были: всё должно быть предельно просто, главное – это я и мои желания, а среди них – тусовка с оглушительной ритмичной музыкой, наркотики, свободные танцы и немного секса. На большой их уже не хватало. Они не требовали ни должностей, ни привилегий, соглашаясь на любую работу, куда бы их ни послали, и выполняли задания согласно нормам, но не более, понимая, что не выполнив, могут загреметь в подземный сборник. На работе жили по общим законам, а вне работы – по тусовочному беззаконию, отгораживаясь от общественной жизни города. В тусовке они были все равны и все вроде бы главные, и даже там каждый жил своей отдельной жизнью, нисколько не интересуясь жизнью соседей. Для общего развития города они были интеллектуальным и моральным тупиком, грозившим заполниться до катастрофического предела, когда старшие энтерики уже не смогут выполнять функции строительства и обновления необходимой для выживания инфраструктуры и обеспечивающего её производства. Но молодых это мало беспокоило. Ими напрочь отвергались все мысли о будущем, так же как и жалость, сострадание, участливость, желание защитить слабого и помочь страждущему. Им ничего не стоило убить неприятного для них человека, наврать с гору ради развлечения. Моральных заповедей и ограничений не существовало: бери всё сейчас и сколько хочется! Любовь превратилась в старческий анахронизм, не достойный даже упоминания. Всеобщее равнодушие как язва разъедало молодое поколение энтериков, предопределяя всеобщее самоубийство.
Стерра ничем не отличалась от других жиразов, утратив женскую сердобольность. Да и вообще в ней не осталось ничего женского, даже во внешности. Фигура под стать рамировской, без каких-либо отличительных половых признаков, и вела себя она почище заправских мужчин – настырно, нагло, навязчиво, бесстыдно, не церемонясь и не обращая внимания на неодобрительные взгляды старших. Она никогда не рожала, не собиралась обременять себя родами, да и не могла этого сделать, утратив женские гормоны, и весь эмоциональный заряд и всё свободное время посвящала тусовке и защите её интересов. Порой складывалось впечатление, что проныра шпионила, вынюхивая и выслеживая противников, но для каких целей – было неясно. Работала она мединъекционистом и была на хорошем счету, поскольку, избавившись от жалостливости, действовала строго по инструкции, не поддавалась ни на какие уговоры увеличить обязательную утреннюю дозу наркопитательного раствора. Рамиру она была неприятна.
Независимо протиснувшись между архиголиками, она подошла к не выключенному монитору.
- Что это? Какая мерзость! - увидела ромашку. – И с чем это едят?
Микрар понимающе усмехнулся.
- В стародавние времена наши предки мужчины дарили такие цветы женщинам в знак любви.
Стерра уставилась на него непонимающим взглядом.
- Попробовал бы кто-нибудь подарить мне такую бесполезную гадость – вмиг бы прикончила! – Серое лицо её исказила отвратительная гримаса.
А Рамир вдруг совсем неожиданно вспомнил, что все знакомые жиразы, все до единого, – серые. Искоса посмотрел на друга – нет, тот светлее, во всяком случае, не такой серый как Стерра. А сам он? Томительно захотелось посмотреть в зеркало и определить, насколько он сам серый. Ну, нет, он не из этих! Раньше как-то и внимания не обращал на расовые различия сограждан, ему было всё едино, кто из каких, главным критерием оценки были профессиональные качества. А сейчас вдруг, глядя на неприятную Стерру, захотелось отделиться от ей подобных, хотя вряд ли это удастся, ведь за долгое время взаимного сосуществования все перемешались, и появились полусерые и полусветлые, и как тогда относиться к ним? Однако, перемешались-то перемешались, но, очевидно, не совсем и не насовсем – генетическая память о корнях сохранилась и даёт о себе знать даже теперь, когда коренных энтериков мало, когда грядёт последний виток выживания. Первые серые мигранты, появившиеся сразу после войн с тёмной стороны Планеты, оглушённые вселенской бедой, ещё как-то вынужденно адаптировались в энтерийском обществе, приняв правила его общежития, и уже затерялись в нём. Но с ростом миграции, молодые, те, что оттуда и родившиеся уже здесь, мало знающие о катастрофах, не захотели ассимилироваться, вспомнили правила жизни предков, привитые с детства старшими и дающие им возможность не чувствовать себя изгоями, хотя энтерики никогда, за исключением редких случаев, не позволяли себе отгораживаться от вынужденных переселенцев. А те отгораживались и отгораживаются, сколь их ни ублажай – врождённый инородный менталитет не изменишь. Вот такие чёрствые мысли сумбуром проносились в голове Рамира, пока Микрар пытался что-то объяснить Стерре об исчезнувшей прекрасной флоре. Наверное, мысли такие возникли у Рамира не спонтанно, и не попёрли махом, а копились где-то в потаённом закутке мозга втайне от хозяина и высветились вдруг, подтолкнутые неприязнью к неприятной серой женщине. Конечно, среди жиразов есть и светлокожие, он просто их не заметил, вообще мало обращал внимания на чуждое молодёжное движение, и не это опасно. Опасно то, что серых всё больше и больше, и когда-нибудь, когда станет совсем много, они обязательно захотят перехватить власть в свои руки, установить свои порядки, отодвинув светлых на задворки. И опасна даже не эта мирная ротация, а то, что она окончательно угробит Энтеррию, поскольку неизбежные внутренние распри и есть главная причина гибели цивилизаций.
- Рамир! О чём задумался? Очнись! – услышал, будто издалека, голос Микрара. – Пойдём?
- Да, да, - помотал отяжелевшей головой Рамир, - пойдём.
Когда вышли из архива, Стерра безапелляционно заявила:
- Я - с вами, идите – догоню, - и скрылась в дверях соседнего зала игровых автоматов и всяких других гаджетов устаревших моделей. На создание новых не хватало ни материалов, ни мозгов, ни умелых рук, ни желания, да и старые не пользовались большим спросом: бюроманы считали ниже своего достоинства заниматься детскими игрушками, чинарикам они надоедали на работе в делопроизводстве, технарики презирали пустое для ума занятие, а рабарики сторонились чистого общества, обходясь телевидением. Все силы и средства города уходили на жизненно важные производства и, в первую очередь, на изготовление жидкостных и гелиевых пищевых препаратов и витаминно- минеральных инъекционных растворов. В дело шли как горные породы органического происхождения, так и всевозможные травы, выращиваемые в больших оранжереях на гидропонике, и отдельные части наименее заражённых радиацией человеческих трупов. Уже несколько поколений энтериков вынужденно использовали жидкую и полужидкую пищу, приспособились к ней и – нет худа без добра – избавили тем самым ослабленный организм от ненужных энергетических затрат и внутренних болезней. Да и удобнее так было, поскольку исчезла необходимость в приготовлении затратной индивидуальной кормёжки. Каждый энтерик в соответствии с физическими нагрузками получал свою порцию диетического пойла, подкреплённую внутривенной инъекцией, через определённое медиками время, и таким образом полностью освобождался от когда-то гнетущего чувства добычи пропитания и мог полностью сосредоточиться на производстве. А его хватало. Это и развитие, усовершенствование и обновление сложной инфраструктуры мегаполиса, требующие больших объёмов строительных материалов, которые изготавливались на малых предприятиях, размещённых в гротах, и промышленное производство малой механизации, средств передвижения по поверхности, грузового транспорта и различного оборудования. В интенсивном непрерывном режиме работали горняки на рудных месторождениях, обеспечивая сырьём мастерские по переработке руд и изготовлению крайне необходимых полимерных композитных высокопрочных и лёгких термо- и радиазащищённых материалов. Значительная часть их уходила в засекреченный и тщательно охраняемый грот, в котором на стартовой платформе, погружённой в глубокую шахту, размещался последний из двух оставшихся после катастроф космический аппарат. Работавшие там энтерики никогда не выходили ни на поверхность, ни в город. И только сердце города, дающее жизнь всему, благодаря мудрости и знаниям градостроителей, не требовало больших затрат и людских ресурсов. Оно работало в автоматическом режиме и бесперебойно на самой окраине мегаполиса, отгороженное от него массивной бетонной стеной. Сердце это – мощная роботизированная атомная электростанция, работающая на ядерном синтезе, а управляли ею всего пять операторов, имеющих статус самых почётных граждан.
Стерра нагнала их почти у самого выхода. Только успели выбраться на поверхность, как следом из люка вылезли ещё трое. В одном из них Рамир узнал Аллара, негласного лидера жиразов, здорового бугая с типичными для серых чуть суженными тёмно-карими злыми глазами и коричневым отливом серой кожи. Двое других, по всей видимости, были его прилипалами.
- Ты что, сказала ему? – с негодованием посмотрел Рамир на неприятную женщину.
- А как же! – невозмутимо ответила та. – Он должен знать всё. Особенно о новом и необычном, чтобы уберечь нас от возможной опасности.
Рамир чуть не рассмеялся в голос, представив, что хилый цветок, еле удерживающийся на тонкой ножке, может представлять какую-то опасность.
- Глупости, - подтвердил и Микрар. А вот опасность для цветка со стороны навязавшегося квартета была. Рамир почувствовал её интуитивно и повёл экскурсию подальше от ромашки, за дельту. Дойдя до небольшой пирамидальной скалы с обрезанным вдоль берегового обрыва склоном, остановился.
- Там, - махнул рукой, - за скалой.
- Неси, - уверенно распорядился молодёжный вождь, - посмотрим, что за штуковину ты нашёл.
Рамир вспылил, не желая быть в подчинении у серого нахалюги:
- Тебе надо – сам и принеси!
У того ещё злее сузились глаза и совсем вжались тонкие губы, чуть более светлые, чем кожа лица. Очевидно, он не привык к неповиновению сверстников. Не отворачивая лица и продолжая пронизывать строптивца уничтожающим взглядом, процедил, почти не разжимая губ:
- Стерра!
Та безропотно подошла к обрыву и попыталась, неловко цепляясь за скальные выступы слабыми руками, то и дело соскальзывая и срываясь, выбраться наверх, но у неё ничего не получалось. Окончательно выдохшись, она рухнула на песок. Аллар довольно рассмеялся, нисколько не сочувствуя преданной подруге, и повернулся к адъютантам.
- Вы!
Те, помогая друг другу, сумели-таки выползти на обрыв и ушли за скалу, опасливо переступая по её обломкам, торчащим из песка. Оставшиеся ждали молча, не глядя друг на друга. Искатели скоро вернулись, спустились-свалились на берег и, отдышавшись, сообщили лидеру:
- Там нет ничего, кроме камней.
Аллар снова вперил испытующий взгляд прищуренных глаз на неподатливого обладателя тайны.
- Ты мне мозги крутишь? Иди сам!
Рамир нервно хохотнул, окончательно решив, что ни за что не покажет найдёныша.
- Обойдёшься!
- Как ты разговариваешь! – встала между ними Стерра. Лидер грубо отстранил её рукой.
- Не хочешь – заставим!
И тут в шлемофонах раздался знакомый всем хрипловатый голос Власта, Главы Совета города:
- Рамир! Ты где? Что случилось? – Он частенько так, неожиданно, осведомлялся о геологе, особенно когда тому было трудно и тревожно.
- У дельты. Со мной всё в порядке.
- Ты один?
- С Микраром. А ещё здесь Аллар с друзьями.
Власт чуть помедлил.
- Ты мне будешь нужен, возвращайся в город, - и к Аллару: - Аллар! Не делай глупостей, о которых будешь сожалеть, - он как-то догадался о стычке, - понял?
Аллар понятливо усмехнулся.
- Уразумел. – Послышался лёгкий щелчок отключённой связи. – Слушай, - продолжал криво улыбаться Аллар, - любимчик власти, ты мне порядком надоел. Иди к нам, пока я добрый, или… - не продолжил скрытую угрозу, но и так было понятно, что он имел в виду, несмотря на предупреждение Власта. – Запомни: тот, кто не с нами, тот против нас! Ясно?
- Обойдёшься! – опять непримиримо выкрикнул Рамир.
Аллар убрал улыбку и внимательно вгляделся в напряжённое лицо взъерошенного врага.
- Хорошо. Тогда приходи после вливаний к колодцу, если не сдрейфишь, там и выясним, кто без кого обойдётся, - повернулся и длинными неторопливыми шагами пошёл обратно к городу, и вся послушная команда – следом.
Проводив их глазами и убедившись, что соглядатая не осталось, Рамир освобождённо вздохнул.
- Ну, что, пойдём, посмотрим? – предложил другу и, не ожидая согласия, быстро побежал к расселине, испугавшись вдруг, что цветок завял, умер или, ещё хуже, исчез. Но тот был на месте. Они оба спустились к нему и кое-как разместились по обе стороны, присев на корточки и сняв шлемы.
- Кра-а-са-а-вица! – расплылся в довольной улыбке Микрар. – Я и подумать не мог, что увижу такую живьём. – Он совсем приблизил к ромашке лицо, рассматривая пижонскую шапочку. А та вдруг слегка закачалась, словно приветствуя восхищённого зрителя. – Такая, как на мониторе, и совсем не такая. – Не удержавшись, он как и Рамир, нежно коснулся пальцем стебля, слегка потёр между пальцами листочек и очень осторожно, чуть-чуть, почти не дотрагиваясь, накрыл ладонью шапочку. – Ты знаешь, - произнёс дрогнувшим размягчённым голосом,- увидев такое, можно и умереть спокойно.
- Вот ещё! – возразил Рамир, тоже улыбаясь от нечаянно доставленного другу неподдельного удовольствия. – Скажешь тоже! Зачем умирать? Увидев такое, надо ещё больше хотеть жить.
Микрар рассмеялся, откинувшись спиной на скалу.
- Ты прав. Молодость всегда права, но пойми: я – биолог, прожил долгую жизнь, а цветок вижу впервые, потому и размяк.
- Ты – старик? – удивился молодой, внимательно и с новым любопытством разглядывая вдруг постаревшего друга. Тот рассмеялся ещё звонче, по-молодому.
- Представь себе – да! Я старше тебя вдвое.
- Не может быть! – запротестовал молодой, не желающий видеть старость.
- Может, - сокрушённо подтвердил старший. – На нас, облучённых радиацией энтериках, в отсутствии достаточной белковой пищи, вообще следы старения не очень-то заметны. Мы умираем внезапно, и кажется, что молодыми. – Он сел поудобнее. – Да ладно о грустном, и так радостей у нас осталось немного, если не считать каждого прожитого отрезка времени.
Рамир осторожно перебрался к нему поближе, ощущая эмоциональное родство.
- Как ты думаешь, - переменил тему, кивнув на найдёныша, - выживет?
- Я сделаю всё, чтобы выжил, серьёзно пообещал Микрар, - и не только выжил, но и дал семена. Теперь это будет главной целью моей жизни. Доверишь? Рамир положил руку на ладонь товарища.
- Кому, как не тебе с твоими знаниями, быть опекуном сиротки? – Рамир перевернул и благодарно сжал ладонь друга.
- А потом надо будет подготовить почву и на других подходящих участках планеты, схожих с этим, посеять семена и выходить потомство. А потом… мне уже видятся целые поля оранжевоголовых цветов, ожививших Планету, и начнётся новая эпоха, эпоха возрождения, - мечтатель мягко улыбался, широко открыв повлажневшие глаза и переживая сейчас далёкое будущее. – Жалко, что мне этого не суждено увидеть, - и встрепенулся, поднялся на ноги. – Да ладно, как ты говоришь – о грустном. Увидев это чудо, - дополнил, всё ещё не остыв, - я наполнился такой энергией, такой жаждой жизни, что, пожалуй, ещё о-ё-ёй! Тряхну стариной. Пойдём?
- Может, замаскируем камнями , чтобы никто ненароком не набрёл, не увидел и не сорвал? – предложил Рамир.
- Нет, нет, что ты! – возразил учёный. – Пусть пока растёт так, как растёт – она лучше знает, что ей надо. Вот помочь ей стоит, а как – надо порыться в архивах, узнать, чем можно помочь. Оставь эту заботу мне. Пойдём.
-------
Привычно разместившись в удобном пластиковом кресле с шершавым сиденьем перед компьютером и включив его, Микрар неожиданно спросил:
- Пойдёшь?
Рамир понял, о чём он, и ответил сразу, не колеблясь:
- Обязательно. Иначе я возненавижу себя, да и ты будешь презирать меня за слабость. Разве не так?
Микрар не подтвердил и не отверг предположения, продолжая быстро и уверенно работать на компьютере.
- И всё же благоразумнее отказаться от опасной мальчишеской затеи, не рисковать.
Рамир нервно фыркнул, не разрешая себе пути отступления.
- Благоразумие – ширма для трусости!
Занятой друг, наконец, нашёл нужный файл и начал медленно пролистывать страницы, выискивая нужную.
- Ты забыл, что тебя хочет видеть Власт. Разве это не веская причина, чтобы отказаться от ненужной дуэли?
А дуэлянт уже забыл о встрече, но и напоминание о ней не изменило его твёрдого решения.
- Я не смогу глядеть ему прямо в глаза. – Молодой максималист никак не хотел примириться со старческой компромиссностью.
Микрар оторвался от монитора, повернулся к «оборзевшему» другу.
- Как вовремя он сегодня вмешался в нашу стычку с Алларом, фактически спас от жестокой трёпки.
- И не впервой, - Рамир тоже присел на стул. – Порой складывается невразумительное впечатление, что он как-то подглядывает за мной, чтобы вовремя дать нужный совет или защитить от мерзавцев. От этого даже как-то не по себе.
Микрар с интересом посмотрел на нахмурившегося товарища, потом встал, подошёл к открытому стеллажу, поискал что-то, нашёл небольшой прибор.
- Не возражаешь, если я обследую твою шкуру?
- Зачем? – недоумённо пожал плечами Рамир, но, однако, поднялся, чтобы обследователю было удобно. – Не возражаю, валяй.
Микрар поднёс прибор к лицевой стороне головы обследуемого и стал водить им, не прикасаясь. Сначала около лба, висков, потом перешёл к затылку и только спустился к шее, как поисковик запищал. Микрар убрал прибор, пощупал, слегка надавливая на подзатылочную часть подопытного.
- Так и есть, - объяснил удовлетворённо, закончив ощупывание. – Тебя никогда не тревожил маленький нарост здесь? – ещё раз дотронулся до основания черепа.
- Там маленькая шишечка, иногда чешется, а что? Опасная болячка? Симптом? – забеспокоился пациент.
Микрар рассмеялся, успокаивая.
- Не волнуйся, это всего лишь небольшой бугорок от вживлённого чипа.
- Чипа? Зачем он мне? – ещё больше забеспокоился зачипленный без его ведома. – Ты хочешь сказать, что я под колпаком? Что за мной постоянно следят, меня контролируют?
- Выходит, так. – Микрар снова уселся в кресло.
- А других? – допытывался ошеломлённый электронной меткой Рамир. – Других – тоже? У тебя есть?
Микрар отрицательно покачал головой.
- Не удостоился. Метят только особо ценных специалистов, редко – бюроманов, и только властарики зачиплены сплошь. Но вот какая незадача: все меченые, насколько мне известно, контролируются Особым отделом ментариков, а тебя пасёт сам Власт. Почему? За что такая отличительная привилегия? Сознавайся!
Рамир опять непонимающе пожал плечами – ему не в чем было сознаваться – и, не утерпев, осторожно потрогал бугорок, чтобы убедиться, что он на самом деле есть, и от этого никуда не денешься.
- Убей - не знаю! Сижу сейчас как оплёванный, связанный-перевязанный, ни одного движения не способен сделать без мысли, что за мной следят, что я из тех, что там, в сборниках, только сборник мой – весь город, вся Планета. И не могу сделать ни одного свободного шага, не могу помыслить, как мне хочется, сделать, что хочется. Я – зажат, раздавлен, мной дёргают, я – сам не свой, я…
- Стой! – прервал отчаянную тираду старший товарищ. – Прекрати паниковать попусту. Давай разберёмся без эмоциональных рыданий, по-энтерийски. – Он опять вернулся к компьютеру, придвинулся ближе. – Я, кажется, начинаю что-то понимать. Посиди молча, не дёргайся и не мешай мне, - и заиграл на клавиатуре, высвечивая на мониторе сначала какие-то тексты, а потом массу всяких фотографий, пока не остановился на одной. Увеличил так, что фигура, снятая по пояс, заняла весь экран. – Вот, смотри. – На фото был запечатлён молодой светлокожий энтерик в свободной рубашке, расстёгнутой до пояса. На губах его застыла лёгкая улыбка, и весь вид свидетельствовал о том, что парень доволен и собой, и жизнью. Рамир сразу узнал его.
- Это я? – спросил всё же не очень уверенно, хотя то, что видел на фото, и то, что отражалось каждый день в зеркале, были стопроцентными копиями. – Не по-о-мню-ю, однако, где и когда… и в таком виде.
Микрар весело рассмеялся, он и сам, похоже, не ожидал такого поразительного сходства сидящего рядом с фотографией.
- И не вспомнишь, - расхохотался звонко и всласть, словно оказавшись на пороге сногсшибательного научного открытия, - не напрягайся зря. Это… - чуть помедлил для большего эффекта, - Власт в молодости.
У Рамира от удивления глаза округлились до предела, нижняя челюсть самопроизвольно отвисла, и рот приоткрылся, словно для крика ужаса или радости. Он всё глядел и глядел на фото, и никак не мог уразуметь слов Микрара до конца, не мог сразу так согласиться с ними.
- Власт? А я думал…
Вдохновлённый исследователь перебил его, уверенный в своём открытии, которое ещё предстояло переварить младшему.
- И правильно думал, - он отъехал от компьютера к ошеломлённому квази-Власту, - но не совсем. – Помолчал немного, наслаждаясь щекочущей тайной и начал объяснять: - Ты прав в общем: он похож на тебя, а ты на него, как две капли воды. Почему?
- Не зна-а-ю… - двойник всё ещё был не в состоянии вразумительно мыслить.
- А я знаю, и даже дважды-трижды уверен в своей догадке. Эта фотография сделана ещё до ядерной катастрофы, когда Власт только-только пришёл в политику, которой отдал всю жизнь с избытком. Он уже завоевал место в Большом Совете – тогда были ещё и просто расширенный Совет и куча малых Советов, отмерших впоследствии из-за ненадобности, несостоятельности и вредности – и метил выше, обладая кипучей энергией, ясным аналитическим умом, несгибаемой волей и убедительно харизмой «своего парня», то есть, всеми чертами характера, необходимыми успешному лидеру. И ещё была одна черта, которая отличала его от остальных вождей. Он хотел не только власти, но хотел и работать на её пике. Другим власть нужна была для самоутверждения, для удовлетворения тщеславия, они стремились к лидерству и одновременно боялись его, опасаясь за свою шкуру. Их меньше всего беспокоило состояние государства, а больше всего – собственное благополучие. Им нужен был во власти покой, застой. Не таков был Власт. В нём разумно совмещались редко сочетаемые неудержимая тяга к власти и абсолютное бескорыстие. Другие предпочитали вторые роли, более хлебные, а он не боялся ответственности и хотел только власти, был рождён для неё и, естественно, быстро стал Главой Энтеррии. А став им, естественно, начал укреплять власть, в первую очередь приручив разнообразными щедрыми льготами и привилегиями, в ущерб всему и всем, силовиков. Ментарики и армарики окружили его плотной защитной стеной. Причём, он мудро не ограничился приманкой элиты, а распространил льготы, как это было ни тяжело, на всех, памятуя, что фундамент стены сложен из младших и средних офицеров. И этому правилу он не изменяет до сих пор. – Микрар встал, прошёлся по диагонали архива, собирая неоднократно обдуманные, переработанные мысли в логическую последовательность. Остановился перед невольным слушателем, туго воспринимавшим то, что мыслитель излагал больше для себя, чем для него. – Не оставил без внимания и закосневшую, прогнившую гражданскую бюрократию, расчленив застоявшееся болото на массу самостоятельных контор, взаимодополняющих, взаимоисключающих, взаимозависимых и взаимоконтролирующих друг друга организаций, наплодив тем самым невообразимую паучью сеть администраторов разного пошиба и разной неясной подчинённости, предложив им полугласно-полунегласно кормиться в большой степени за счёт своей паучьей деятельности. И они услышали и, словно сорвавшись с цепи, начали хватать всё, что плохо лежало, что можно было урвать у соседа, что удавалось вырвать у безропотных и беззащитных просителей, насадили в офисах всех своих близких и преданных знакомых. Нельзя было понять, кто и чем конкретно занимается, кто за что отвечает, расцвела поголовная не наказуемая безответственность. Объединившись в единый закрытый административно-бюрократический клан, чинарики и бюроманы ощетинились длинными и цепкими когтями и крепкими клыками и принялись безудержно и нагло рвать на куски государство, славя везде и по всякому поводу псаря, не ожидавшего, вероятно, такой рваческой прыти от послушных сограждан, но и не очень-то мешавшего им загребать под себя неправедно нажитый капитал, очевидно, полагая, что замаранные чинуши никогда всерьёз не покусятся на его власть. Если вначале девизом государственных рвачей было скромное: «Хватай сам, но не мешай и другим!», то скоро он сменился на «Хватай всё сам!». Всё, что мог сделать Власт, а может быть, всё, что хотел сделать, это насадил всех на обвинительные крючки. Образовалась гигантская снасть, и когда он опомнился и принялся вытягивать хотя бы малых пираний, вместе с ними в туго переплетённой снасти вытягивались и крупные барракуды, знающие много тайного о власти. Пришлось ограничиться аккуратным выборочным ловом, нечаянно попавших крупных хищниц отпускать на волю, обновив крючок. Вот так! – Микрар снова устало плюхнулся в кресло, а Рамир оглупело молчал, не зная, что сказать. Он никогда не задумывался о государственном устройстве Энтеррии, воспринимая всё, что есть, как должное и близко его не касающееся. Его дело – руды, и пусть другие занимаются тем, что им определено, так ему вдалбливали с юности, и не о чем думать. – И одновременно, - продолжал тягучий монолог, отдающий запахом сортира, взбудораженный биохимик, - разрешена была полная свобода слова и печати, абсолютная гласность. Писать и говорить можно было всё, что угодно, кроме одного – нещадно каралась любая мало-мальская потуга посягнуть на вершину власти. – Микрар хмыкнул. – А на неё и посягать-то не стоило, она и так, отделённая бюроманами от общества, островной пирамидой высилась на фундаменте, всё более и более разрушаемом корыстными административно-бюрократическими хапучими отношениями. Джинн был неосторожно выпущен на свободу, чинарики и бюроманы плодились как снежный ком, наращиваясь всё новыми непонятными структурами, переслаиваясь, и как убийственная инфекционная плесень разъедали основание пирамиды, и никто не хотел думать, чем вся эта разудалая вакханалия кончится, а незыблемая власть рухнет. Вместо этого были пафосные постройки и пафосные речи. И скрытое, глухое, нарастающее недовольство простых энтериков-рабариков, задавленных массой начальничков. Пока порознь, пока втихую. Власт и сам не чурался толпы, не боялся встреч с недовольными и колеблющимися, окружив себя надёжной бронёй сподвижников, выбранных не по профессиональным качествам, а по неоднократно проверенной личной преданности. Он вообще не любил нового окружения, тасуя помощников, закрепившихся во власти, и передвигая тех, кто завалил дело, на параллельные властные должности, никак не соответствующие профессиональной подготовке преданных помощников. Настойчиво заставляя их чаще выходить на контакты с народом, он и сам много и красиво говорил. Говорил правильно и вдохновенно, обещая в общих обтекаемых чертах всё, что народу хотелось, но на практике, когда обещания доходили до реализации, общие правильные черты хороших дел как-то рассыпались, утрачивались, стирались нехорошими деталями, отшлифованными властариками то ли по собственному умыслу, то ли с его негласной подачи. А он всё неустанно и призывно повторял и повторял, словно заклиная: давайте дружно делать всё вместе, мы должны работать на своё благо дружно – это был его красный лозунг. Жалко, что блага у всех были разные и средства добычи тоже. В стране разразилась словесная буря, словесный тайфун: говорили все, говорили много, самозабвенно, говорили по делу, а больше для тумана. Джинн не хотел лезть обратно в бутылку, перестал пугаться устрашающих, но щадящих щипков и легко отделывался, принося в спасительную жертву придавленные щупальца-присоски. Установилось нечто новое в общественных формациях – демократическая монархия с олигархической подкладкой. Я бы мог ещё много чего порассказать об огрехах выпестованной Властом, вольно или невольно, государственной системы, оправдываемой им тем, что при другой нашему специфическому энтерийскому обществу не выжить. – Обвинитель сделал передышку, обрадовав Рамира, который решил, что политлекция кончена. Но не тут-то было: фонтан прорвало: - Но все его ошибки и недочёты, заблуждения и болезненные перегибы с лихвой перекрыл подземный мегаполис, в котором мы с тобой худо-бедно живём, тогда, как почти всё население Планеты погибло. Это он сразу же, как только утвердился во власти, настоял на сооружении гигантского убежища от атомных бомбардировок, использовав природный пещерный комплекс. И начал мудро со строительства атомной электростанции, перевода большей части высокотехнологичных производств и всех научно-исследовательских учреждений, сохранив тем самым впоследствии мозг государства, а уж потом начали строить административные объекты и, в последнюю очередь, жильё. Это он, преодолевая скепсис романтических тупиц с разнузданной психикой и рыхлым разумом и вязкое сопротивление соратников, упорно не желавших погружаться в подземную темь, возвёл, по сути дела, новую столицу, сначала дублирующую старую, а потом и получившую первенствующую роль.
Наконец-то и безмолвный слушатель смог включиться в исторический экскурс:
- Когда же он всё это успел? Он что, бессмертный?
Микрар снова обратился к монитору, высветившему молчаливого Власта, затаённо и задорно улыбающегося из глубины давно ушедших времён.
- Не зна-а-ю… - протянул задумчиво, вглядываясь в фотолицо обычного молодого энтерика, словно ожидая от него ответа. – Во всяком случае, я помню, что в очень далёкую бытность мою пацаном, он был уже довольно пожилым, если не сказать - старым, человеком. И с тех пор мало изменился. Не исключено, что и меня переживёт.
- Удивительно! – воскликнул Рамир, подвигаясь ближе к компьютеру и тоже с интересом вглядываясь в двойника. – Как ему это удаётся? Да ещё с запредельной психологической нагрузкой?
- Вполне может быть, что она и есть основная причина его долголетия. – Микрар увеличил фото так, что на экране осталось одно лицо, и засмеялся. – Хоть убей, но это твоё лицо – ты Властов клон.
Рамиру от его предположения и от лицезрения копии себя в чужом лице стало неприятно и тревожно.
- Не ерунди городню, - еле выговорил, запинаясь скребущим нёбо языком, и оба засмеялись от его нервного косноязычия.
- Думается, - раздумчиво добавил Микрар, - что его долголетию способствует и неутолённая до сих пор, всё поглощающая страсть властвовать, поддерживающая нервную систему в постоянном мажорном настрое. – Чуть помолчал. – Ходят, правда, упорные слухи, что в нём не осталось ничего живого, все органы заменены на биопротезы, родными остались только нормально подвижные руки и голова. Когда-то, даже не очень давно, он был заядлым спортсменом, успевавшим и стремившимся побывать везде, а теперь – не то. То ли отяжелел с возрастом, то ли, на самом деле, протезы не дают разогнаться.
- Выходит, он и сам весь биоробот? – спросил испуганно, утверждая, Рамир. – Страшно, что такой нами управляет.
Микрар живо повернулся к нему.
- Страшно, говоришь? А до сих пор, пока не узнал, не было страшно? Было нормально? – Улыбнулся успокаивающе. – Может, и к лучшему, что над нами властвует один только разум, избавленный от влияния переменчивых увлекающихся чувств. Не знаю, каким был Власт человеком, хорошим или плохим, но правитель он отменный, достойный власти даже теперь, когда, возможно, собран из биодеталей. За ним – спокойно, он – всему голова, он – всё знает и может, только он явно предвидел катастрофу и вовремя увёл нас под землю. Уже за это не стыдно славить его при жизни, другого я не хочу. Да ладно о нём. Ты всё же пойдёшь?
- Обязательно! – Рамир быстро встал, будто побоялся, что его удержат силой. Поднялся и Микрар, подошёл к молодому другу, ставшему самым близким человеком во всём громадном разобщённом мегаполисе, взял за руки.
- Ты должен победить, ты должен остаться в живых, - произнёс как заклинание, глядя пронзительно и требовательно в самые зрачки Рамира, - ты должен встретиться с самым великим Энтериком, ты не имеешь права проиграть, - отпустил похолодевшие руки дуэлянта. – Постой-ка, - воскликнул обрадованно, - кажется, в старую не протезную ещё башку забежала дельная мысля. – Снова вернулся к бездонному информационному прибору, нашёл нужный файл, предложил: - Присаживайся поближе. – На экране возникла горловина глубокого карстового колодца шириной порядка трёх человеческих ростов с перекинутым через середину пластико-бетонным брусом шириной чуть больше человеческой ступни. Точно по центру он был разделён красной чертой. – Сам снимал, - пояснил оператор. – Как-то после очередного успешного поединка Аллара задался целью выяснить, чем он берёт, и скрытно заснял три последних поединка. Вот, смотри, - Микрар уменьшил скорость воспроизведения вдвое. – Он всегда встаёт на брус первым. Левая нога немного выдвинута вперёд, а ступня поставлена поперёк бруса – на неё вся опора, правая - сзади и облегчена. Чувствует себя уверенно. А вот к барьеру, боязливо ступая по узкой перекладине и невольно вглядываясь в бездну, продвигается противник – здоровый малый, не меньше Аллара, но слаб нервишками. Наверное, сдуру вздумал оспаривать лидерство. Встал-то как: левая нога впереди, ослаблена, ступня вдоль бруса, опора на правую, которую оставил далеко сзади, и ступня её тоже вдоль. Теперь самое интересное. – Рамир обратил внимание на то, что драчуны были без шлемов, хотя бой проходил на поверхности, и без обуви, очевидно, для устойчивости. – Смотри, смотри – раз! Аллар резко выкинул левую ладонь с растопыренными пальцами, словно хотел проткнуть противнику глаза, и тот, естественно, вскинул обе руки к лицу, защищаясь, чуть откинувшись назад и, тем самым ещё больше ослабляя переднюю ногу. И тогда опытный дуэлянт правой свободной ногой подцепил ослабленную ногу врага и резко поднял её, заставив противника потерять равновесие. Парень, не удержавшись, стал заваливаться на сторону, и осталось только помочь ему коротким толчком руки в плечо. Хватать руками и цепляться правилами запрещено. Всё! Победно вскинутая рука молодёжного лидера и ликующие серые лица «своих». Запомнил? – Рамир молча кивнул головой, ощутив неприятное холодное чувство страха под сердцем, как будто это он сверзился в бездну. – Смотрим второй поединок. – Последовало почти полное повторение первого за исключением другого поверженного. – И третий. – И этот был копией первых двух. – Как видишь, победитель не очень-то обременяет себя новизной тактики. Да и зачем, если она раз от разу приносит успех. – Микрар повернулся к четвёртой жертве. – Нам нужно использовать его задубелость и разуверить мерзавца раз и навсегда в том, что она всегда выигрышна. – Инструктор поднялся, добавил в архиве свет, позвал: - Давай выходи, разучим наш ответ, - и принял боевую стойку Аллара. Рамир подошёл, улыбаясь и воспринимая последующее как игру. – Левую ногу вперёд, - приказал учитель, - но не намного, на правую обопрись, почти вся тяжесть тела на неё, а ступню поставь поперёк. – Подождал, пока ученик примет нужную стартовую позу. – Теперь слушай внимательно: сосредоточься и стань как пружина, готовая распрямиться мгновенно, не смотри в яму, тебе там делать нечего. Запоминай: на мой выпад растопыренными пальцами левой руки чуть отклонись, заслонившись правой ладонью, но смотри вниз на мою правую ногу – главная опасность от неё. Выполнили! Сосредоточься и реагируй быстрее, не забывай, что ставкой является твоя жизнь. Теперь моя правая нога без промедления старается подбить вверх твою выставленную левую. Улови это мгновение и убери ногу, чтобы моё движение было впустую. Усёк? Сделали. Хорошо. Вот и финал: своей убережённой левой садани под мою подвисшую в воздухе правую, а правой рукой сильно толкни мою растопыренную ладонь. Всё! Аллар с копытков. – Рамир засмеялся, всё ещё не воспринимая слишком всерьёз то, что они проделали, но у Микрара было другое мнение. – Повторим в медленном темпе, сосредоточенно и молча. – Повторили, поправили неуклюжие движения будущего дуэлянта и ещё повторили. И ещё, ещё, ещё… пока не довели спасительные детали до автоматизма. И ещё, ещё, ещё…
- Чем это вы занимаетесь? – всунула в приоткрытую дверь шпионскую морду Стерра.
Возбуждённый старший отреагировал с ходу, не растерявшись:
- Новые танцы разучиваем.
Скверная женщина недоверчиво посмотрела на одного, потом на другого, стараясь определить размеры вранья.
- Ну, ну! Не забывай, что у тебя сегодня танец на колодце, - ядовито напомнила Рамиру и исчезла.
-------
Больше потренироваться не удалось – всюду раздались звонки, призывающие на очередное поглощение питательных полужидких суррогатов и на витаминно-наркотические инъекции. Для этого по всему городу были размещены многочисленные медпункты со строго определённым для каждого контингентом страждущих. Подзаправившись, разновозрастные друзья зашли в свою келью. Рамир переоделся в лёгкое обтягивающее серебристое трико и лёгкие ногоступы, которые можно было легко сбросить. Поискал глазами по комнате, куда бы понадёжнее спрятать пилайзер. Вообще-то, в городе никому, кроме ментариков, иметь оружие не разрешалось, и Рамиру выдавалось только в командировки на рудники для защиты от серых дикарей, ещё не попавших в сборники. По возвращении пилайзер надо было сдать в охрану, но он, отвлечённый событиями, связанными с оранжево-голубым найдёнышем, совсем об этом забыл. Микрар, наблюдавший за ним, сидя на кровати, протянул руку.
- Дай мне, - и объяснил зачем: - дай на всякий случай. Нет у меня доверия к алларовской сволочи. – Когда же Рамир, поколебавшись, неуверенно протянул ему оружие, Микрар спрятал его на впалом животе под плотно застёгнутой лёгкой курткой. – Повторим? – предложил напоследок и, когда разученная комбинация прошла без запинки, удовлетворенно хлопнул дуэлянта по плечу. – Сосредоточься. Он берёт больше наглостью и самоуверенностью. Не дай одолеть себя страху. Докажи, что разум сильнее силы. Верю, мы победим. Не сомневайся!
Сам быстротечный поединок не оставил в памяти никакого ясного впечатления, запомнились только вытянутое от удивления лицо и скорбные глаза падающего спиной в колодец Аллара, и ни звука, всё тихо, словно он провалился в ничто. А Рамиру вдруг неожиданно для себя стало жаль гада, и нестерпимо захотелось остановить его падение. Он легко и непроизвольно, будто заядлая гимнастка, развернулся на узком бревне и сошёл к Микрару, по вспотевшему лицу которого и восторженно светящимся глазам видно было, что тренер испереживался, как и полагается, больше удачливого спортсмена. А на другой стороне колодца, в яме по пояс, замерли, оцепенев от неожиданного исхода дуэли, секунданты Аллара. Победитель, не удостоив их взглядом, оперся рукой о плечо старшего друга и спокойно начал обуваться в ногоступы. И только тогда, опомнившись, от серой толпы отделились четверо и, торопясь, направились к дружной паре. Когда они угрожающе приблизились на несколько шагов, Микрар закричал, предупреждая:
- Стойте! Дальше ни шагу!
Но они, не вняв предупреждению, сделали роковой шаг, и тогда Микрар вытащил пилайзер, поднял, высветил на лбу переднего яркую голубую метку и нажал курок. Особенно прыткий споткнулся, дёрнул головой назад и молча упал вперёд на неловко подвёрнутые руки. Остальные замерли, кто-то выкрикнул: «Не жить вам!», и троица, пригнувшись, побежала обратно, где вся свита спряталась в яме, выставив над бордюром колодца только блестевшие в свете Звезды лысины и тускло мерцающие глаза.
- Пойдём, - позвал Микрар, - больше ничего интересного не будет.
У себя в каменной каморке старший в изнеможении плюхнулся на постель и утомлённо прикрыл глаза, а Рамир присел на кровать, откинувшись к стенке и заложив руки за голову. Но, не усидев спокойно, вскочил и зашагал вдоль кроватей всё быстрее и быстрее. Вот когда, наконец-то, пришла нервная встряска и охватила и голову, и всё тело. Он весь дрожал мелкой противной дрожью, и никак не мог избавиться от неё, не находя места. Микрар чуть приоткрыл глаза и наблюдал за мятущимся другом, но долго не выдержал и спросил, стараясь быть максимально спокойным:
- Что с тобой? Что тревожит?
- Я убил человека, - с трудом выдавил дрожащими губами убийца. – Я убил! – чуть не закричал в полный голос.
Микрар совсем открыл глаза.
- Ты защищался, - напомнил мягко. – Или ты, или он – другого дано не было. – Немного помолчал. – Раньше не приходилось? – Рамир, стиснув зубы, отрицательно помотал звенящей головой. – Ничего, пройдёт, привыкнешь, - обнадёжил опытный старший.
- Ни-ког-да-а! – наконец-то закричал младший, и стало полегче.
Старший лёг на бок, подложив ладонь под впалую щеку.
- Ты совсем не похож на современных прагматичных энтериков. В тебе много жалости, как у тех, что погибли в катастрофах, словно ты выжил и не постарел. Тебе трудно придётся, если не изменишься.
- Зачем? – Рамир сел на кровать, подняв ступни на её край и обхватив колени руками – так дрожь меньше донимала, уходя и расслабляя тело.
- Иначе не выживешь.
- Но почему? Разве не проще выживать в мире и всем вместе? Поддерживая, а не уничтожая друг друга походя?
Микрар горько знающе улыбнулся.
- У тебя совсем нет жизненного опыта. Вместе только радуются чему-нибудь, а умирают порознь, поодиночке.
- Мы умираем? – в это не хотелось верить, отчаянно не хотелось принимать за догму.
- А ты веришь в какую-то перспективу нашего пещерного существования? – Теперь уже Микрар поднялся и заходил между кроватями, безжалостно уничтожая вопросом-утверждением молодые надежды. – Нет, мой друг, надо осознанно смотреть реалиям в глаза и всегда быть готовым к худшему, поскольку лучшего, к сожалению, не предвидится, как бы мы ни хотели. Боюсь, что настал завершающий период существования и самоуничтожения Энтеррии.
- Не ве-рю! – почти простонал молодой кандидат в самосмертники, возненавидев пожившего уже достаточно и зачерствевшего прагматика, легко убивающего людей. – Не хочу верить!
- И не надо, - нелогично поддержал младшего старший, присев рядом и положив тёплую дружескую ладонь на холодное колено упорного неверня. – Мы ещё поживём, покоптим наш мегасборник, может что и придумаем, как выбраться на поверхность. – Улыбнулся мягко, снова превращаясь в прежнего доброго товарища. – Мне, во всяком случае, надо ещё успеть вырастить ромашку и получить семена.
- И засеять ими Планету, - добавил, совсем приходя в себя, Рамир.
- И упереться ногами и руками в скалы, - дополнил друг, и оба «самоубийцы» весело задребезжали заливистым звонким смехом вполне довольных жизнью людей.
- Рамир! – прервал смех сквозь слёзы голос Власта, раздавшийся из микротелефона на стене, подключенном к многочастотному волоконно-оптическому кабелю, которыми были связаны между собой и с Советом все энтерики, кроме рабариков, для которых телефоны были вывешены на улицах.
- Иду! – отозвался Рамир, не сомневаясь, что его вызывают на ковёр. – Как ты думаешь, зачем? – спросил у всезнающего старшего, переодеваясь в более плотный выходной костюм и нормальную обувь. Оглядел себя со всех сторон, осмотрел новенькую куртку, словно собираясь на исчезнувшие из обихода горожан торжественные собрания, выборы или другие развлекательные мероприятия.
Микрар пересел на свою кровать и неопределённо пожал плечами.
- Не имею ни малейшего понятия. Скорее всего, ему понадобилась срочная и детальная информация о каких-то рудах. – Помолчал, соображая. – Во всяком случае, не для того, чтобы усыновить тебя наконец. – Оба засмеялись: старший в полном исключении второго предположения, а младший с мимолётной долей сожаления о нём. Взял со стола пилайзер, осмотрелся и, опять не найдя, куда надёжно спрятать, засунул в поясной карман комбинезона и прикрыл, как Микрар, плотно застёгнутой курткой, решив по дороге сдать в охрану.
Не успел пройти и полсотни шагов по направлению к резиденции Главы, как мимо стремительно промчалась ватага велосипедистов, и впереди – «Не может быть! Аллар! Как же так?». В памяти отчётливо возникли вытянутое от удивления лицо и скорбные глаза падающего в бездну, а он, оказывается, жив? «Не может быть!» Тот, кто хотел остановить падение и совсем недавно страдал оттого, что впервые убил человека, сейчас больше всего хотел одного – чтобы тот был мёртв. Из толпы велосипедистов послышались злые крики: «Рамир – трус! Трус! Отказался от поединка! Удрал!» Трус обессиленно прислонился к холодной каменной стене улицы. «Как же так?» не переставая, стукало по мозгам. Что, ему всё приснилось? Не может быть! Он же не законченный наркоман! Или ошибся, и промчавшийся мимо был не Аллар? Нет, он! После поединка Рамир на всю жизнь запомнил серую наглую морду лидера жиразов и никогда не забудет, даже после его смерти. Но он не сдох? С трудом оторвавшись от стены и не зная, куда идти – то ли к Власту, то ли в прострации к Микрару, то ли вообще на поверхность и раствориться там в успокоительных песчано-скальных просторах, он поплёлся всё же туда, куда позвали.
Около тёмной лазеронепробиваемой двери дежурили, стоя, трое ментариков с автолайзерами, а четвёртый сидел у небольшого пульта, готовый в любой момент перекрыть вход базальтовой плитой, спускаемой сверху.
- Я – Рамир, - глухо представился подошедший, поставив крест на своей жизни.
Старший охранник приблизился, неторопливо и умело обшарил с ног до головы, вытащил опять забытый временным владельцем пилайзер.
- Сообщи, - приказал сидящему у пульта, - Рамир, вооружён.
У обезоруженного стремительно похолодело между лопатками и ещё быстрее потеплело, когда из микрофона над дверью послышалось:
- Пропусти.
- Нельзя, - возразил охранник, положил пилайзер себе в карман и только тогда приказал одному из подчинённых: - Проводи.
Долго шли петляющим коридором, и иногда казалось, что повернули назад. Но вот, наконец, упёрлись в дверь, похожую на наружную. Сопровождающий что-то тихо сказал во вделанный в неё микрофон, и она послушно отворилась. За дверью была короткая и ярко освещённая прихожая, куда Рамир вошёл уже один. Подошёл к обычной двери с блестящим телеглазком и осторожно постучал. Послышался голос хозяина:
- Входи.
Рамир никогда здесь не был и никогда не видел Главу так близко. В редких случаях, когда властарикам втемяшивалось услышать что-то о состоянии рудников, он стоял, докладывая, в торце длинного заседательского стола напротив далеко сидящего Власта и не смел остановить на нём долгого назойливого взгляда. И вот сейчас предстояло увидеть совсем рядом. Рамир так волновался, что даже забыл о воскресшем мертвеце.
-------
Всесильный демократический монарх, всегда единодушно и единогласно поддерживаемый в любых своих задумках всеми Советами, советиками и всякими мини- и микро-общественно-политическими говорильнями, сидел за большим столом, гладкая поверхность которого была уставлена разнообразными электронными носителями информации, и что-то считывал с экрана монитора. Когда бесправный подвластный приблизился к столу и приложил в рабском приветствии руку к груди, деммонарх оторвался от монитора и перевёл внимательный взгляд на блоху. Вообще-то в энтерийском обществе принято было приветствовать друг друга дружеским шлепком по плечу, и Рамир даже мысленно представил, как он сделал бы это, и тут же похолодел от страха, зная, что Власт умеет считывать мысли.
- Мне нужна исчерпывающая информация о цезии и графите, - объяснил причину вызова властный экстрасенс, подтвердив тем самым первое предположение Микрара.
Рамир начал лихорадочно перебирать в памяти всё, что удалось вспомнить под прессом требовательного взгляда спокойных и, как показалось, усталых светло-голубых глаз. Немного успокоившись и кое-как собравшись с мыслями, он коротко рассказал, где и какие руды добываются с этими минералами, какова их извлекаемость, масштабы добычи и потенциальные запасы, и завершил уверением в том, что запросы металлургов удовлетворяются полностью, а при необходимости добычу можно удвоить. Чуть помолчав, очевидно, укладывая информацию в перегруженный мозг, Власт поднялся.
- Хорошо, - и, медленно передвигаясь, вышел из-за стола к геологу, хлопнул по плечу. – Садись, - предложил, указав на стул у стола, и сам замедленно присел рядом. – Ты хороший профессионал, и это меня радует.
От неожиданной похвалы у Рамира посмуглели щёки. Он немного успокоился и даже попытался исподтишка разглядеть какие-нибудь приметы биодеталей тела вождя, но оно было скрыто плотным светлым комбинезоном, наглухо застёгнутым до подбородка. Такие комбинезоны носило большинство энтериков.
- Я люблю своё дело, - промямлил неубедительно.
- Ты чем-то сильно озабочен, - угадал Власт нервозное состояние парня, - чем-то кроме работы. Посвяти, может смогу помочь.
«А что?» - подумал Рамир. – «Может, и вправду рассказать? Всё равно скоро все будут знать, что я – трус. Не отмажешься! Возьму и расскажу». И рассказал и о ромашке, и о стычке у скалы, и о дуэли, о велосипедистах и обидных криках. И стало легко и совсем спокойно.
- Да-а, - промолвил раздумчиво Власт, - богато живёшь. Вспомни-ка, кто из хорошо знакомых был у колодца.
Рамиру и вспоминать было нечего.
- Микрар, наш биохимик и мой напарник по жилью, и Стерра, одна из ближайших приверженцев Аллара. Других не знаю.
Власт сделал плавные полоборота туловищем, достал, потянувшись, микротелефон со стола, сказал в него:
- Стерру, из ближайшего окружения лидера молодёжного движения, доставить немедленно. – Отложив телефон, так же плавно развернулся к Рамиру. – Есть что-нибудь ещё? – Тот, разглядывавший большие телеэкраны по обеим продольным стенам, на которых в ровных квадратах фиксировались постоянные наблюдения с наружных телекамер, развешанных по всему городу, неожиданно для себя приложил палец левой руки к бугорку под затылком. – Мешает? – Власт знал, о чём немая речь. Обладатель чипа слегка помялся.
- Да нет, сегодня только обнаружил.
- Тогда в чём претензии?
И опять меченый замялся.
- Да, в общем, ни в чём, только неприятно, что за мной зачем-то следят, лишают свободы.
Хозяин свобод улыбнулся.
- А ты хорошо знаешь, что она такое? Для чего тебе она?
И опять любитель свободы помялся и ответил неуверенно и запальчиво:
- Как что? Свобода – это когда я как хочу, так и живу.
Власт продолжал мягко улыбаться, доброжелательно светясь зрачками.
- Ты крупно ошибаешься, мой друг. То, что ты называешь свободой, есть разрушительная анархия. А созидательная свобода предполагает ограничения собственными, общественными и государственными правилами, стимулирующими, как ни покажется странным, творчество, и не мешающими свободе других.
- Как сложно! – недовольно фыркнул анархист, застеснявшийся собственного слабоумия.
- Что делать! – властный апологет свободы, загнавший её в жёсткие рамки, перестал улыбаться, а Рамир, вглядевшись, удивился, как густо покрывает его пожелтелое лицо сеть мелких морщин, оставляя нетронутыми только глазные впадины. – Надо как-то уживаться, чтобы выжить. Твой чип тебя никак не ограничивает в свободе, он только фиксирует частоту пульса и сердцебиение.
- Зачем?
Ответа чипоносец не получил. Дверь отворилась, и в кабинет влетела втолкнутая Стерра. Замерев у входа, она с опаской взглянула на Главу, а переведя взгляд на Рамира, ещё больше округлила глаза, никак не ожидая встретить здесь труса. Сообразительной проныре сразу стало ясно, зачем её приволокли. И не ошиблась.
- Рассказывай, - приказал Власт, - как было дело на поединке.
Хвост был прищемлен, врать бесполезно, это она тоже сразу поняла.
- Чего рассказывать-то? – пробормотала, отведя глаза в сторону. – Так и было: этот завалил Аллара, - и замолчала, побоявшись сболтнуть лишнее.
- И всё? – голос расследователя посуровел.
- Ну, двое наших, - продолжила тише бесцветным голосом подследственная, - успели задёрнуть тайную сетку внутри колодца, на неё и упал Аллар. А когда эти, - она, не глядя, кивнула на Рамира, - ушли, спустили верёвку, он и вылез.
- Ай да умники! – восхитился, улыбнувшись, Власт, обрадованный, конечно, тем, что геолог не соврал. – Рационализаторы! – и опять построжал: - Почему же вы кричите «Рамир – трус! Рамир сбежал!»?
- Аллар велел, - почти шёпотом призналась преданная спутница вождя жиразов.
- Велел? – прокурор ещё больше возвысил голос. – Кто он такой, чтобы велеть? Кто, кроме меня, вправе это сделать? – и как припечатал: - Разве ты не знаешь, что враньё у нас строго карается. – Поверженная в прах женщина в обличии мужчины по-женски хлюпнула носом и по-мужски опустила виновную голову. – Ладно, я тебя прощаю, но с условием: теперь ты будешь так же неистово и громко трубить всюду, что Рамир одолел Аллара, что Аллар – слабак и врун, и пусть ваши серьёзно задумаются, почему такой жив и почему твердит об обратном. В вашем обществе есть, конечно, недовольные лидером? – Стерра утвердительно кивнула головой. – Объедини их вокруг себя, объясни, что после позорного поединка Аллар не может быть лидером, бери лидерство в свои руки. Ступай! - и приказал в телефон: - Выпустите её. – А ей и повторять не надо было: юрко шмыгнула за дверь, как её и не было.
- А не лучше ли вообще запретить это движение? – попытался помочь власти осмелевший подвластный. – Уж больно они стали самостоятельными и наглыми, будто государство в государстве.
Власт снисходительно посмотрел на максималиста.
- Запретить, разогнать – проще всего и неразумнее всего. Нет, умная власть должна опираться и на сторонников, и на противников, умело сохраняя между ними баланс и перемирие, поощряя первых и обнадёживая вторых. Надо уметь прислушиваться как к тем, так и к другим, иначе – застой и во власти, и в общественном развитии. Не в наше время придумано, ещё наши далёкие-далёкие предки понимали, что прочная власть стоит на двух крепких ногах. А молодёжное движение, в котором подавляющее большинство представляют пришлые серые, очень скоро превратится в значительную политическую силу и, к сожалению, в противовес нашему светлому коренному энтерийскому обществу. Чтобы не случилось гражданской бойни, нужно постоянно следить, чтобы в руководство движением не прошли оголтелые радикалы. Так что пусть Стерра побаламутит, если сможет, во всяком случае, расшевелит внутренних оппонентов зарвавшемуся Аллару. Он – отработанный политический материал.
Почти всё, что сказал-разъяснил Власт, отвечая на глупое предложение сторонника власти, отлетело от последнего, как от стенки. Его мысли были заняты другим, его интересовало не то, и, совсем обнаглев, чувствуя доброе дружеское расположение, спросил, как в колодец смертный бросился:
- Скажи, ты – мой биологический отец? – и замер, сильно побледнев, но напряжённого взгляда от голубых глаз в ожидании ответа не отвёл.
Власт чуть отклонился, выпрямляя спину, потом близко придвинулся вместе со стулом к напрашивающемуся родственнику, положил свою ладонь на его, а Рамир, на мгновение переведя взгляд вниз, снова удивился густой сети тонких старческих морщин и на руке Власта.
-Ты и об этом узнал? – ладонь его бережно сжала ладонь парня, подтверждая второе, отрицаемое, предположение Микрара. – Каким образом?
Рамир облегчённо вздохнул, снимая напряжение.
- Увидел в архивах твоё фото в молодости, - и опять ткнул пальцем в чип, - и это.
Власт пересел за стол, включил компьютер, поработал тонкими и длинными пальцами на клавиатуре, нашёл фото, улыбнулся, внимательно разглядывая своё забытое изображение.
- Да… похож… - протянул, переводя взгляд с фото на Рамира и обратно, и так несколько раз, пока не убедился в полной идентичности, о которой, очевидно, за делами и не подозревал. – Сделана ещё до катастроф, в полном неведении того, что нас ожидало. - Помолчал, вспоминая то далёкое безмятежное время, упёрся локтями в столешницу и удобно уложил подбородок на тыльную сторону одной из ладоней, сложенных вместе. – Хотя предчувствия были, по крайней мере – у меня.
- И тогда ты начал строительство пещерного города как мегаубежища? – подсказал Рамир.
- Да… - снова задумчиво протянул Власт, - торопился, словно кто-то подстёгивал, не давая расслабиться. – Он отнял руки от подбородка и уложил их на столе, сжав кулаки. – И, как оказалось, не зря.
- Ещё как не зря! – подтвердил тот, кто обязан строителю рождением и жизнью. – Расскажи, как было. Я, конечно, читал архивы, но мёртвый текст плохо воспринимается. Расскажи, что ты чувствовал? – Между ними установились непередаваемые словами близость и доверие, и Рамиру не хотелось уходить и прерывать их. – Очень тяжело было? – На короткое время воцарилось молчание: один собирался с мыслями, вороша очень далёкие воспоминания, а второй напряжённо ждал.
- Не помню, - Власт потёр обеими руками виски, чуть вздыбив короткую, почти совсем бесцветную шевелюру. – Может быть. – Он улыбнулся одними чуть прищуренными глазами. – Не хотелось бы, чтобы ты пережил такое. – Поиграл пальцами, то разжимая, то сжимая их в кулаки, и Рамир обратил внимание, что тыльные стороны ладоней значительно темнее и желтее внутренних. – Удивляло и обескураживало то, что пресыщенные до предела материальными и бытовыми благами люди не хотели знать, что апогей обязательно сменится перигеем, и надо готовиться к смене заранее. Цивилизация на Планете, казалось, достигла наивысшего расцвета: люди забыли, что такое настоящий физический труд, роботизировав и производство, и быт. По поверхности Планеты и над ней сновали всевозможные механизмы и машины, снабжённые умными автоводителями, работавшими по командам-программам. Медицина способна была на замену любых органов, замедлила старение, - Власт, конечно, заметил быстрый любопытствующий взгляд слушателя, но только слегка улыбнулся. – Наука перестала быть товаром, и учёные занимались только тем, к чему были предрасположены, и на что хватало талантов. Были исследованы, разведаны и учтены все скрытые месторождения, освоены глубины морей, люди вырвались в космос в поисках себе подобных, запасных планет и планет-доноров. Всё, казалось бы, способствовало не только интеллектуальному развитию, но и совершенствованию моральных качеств, а выходило ровно наоборот. Роботизируя всё вокруг, люди роботизировали и себя, нередко с апатией и даже с удовольствием принимая командование киборгов над собой. Искусства утратили воспитательное значение, превратившись в один массовый электронный суррогат, книги уступили место электронным комиксам и анекдотам, информация о текущих событиях полностью перекочевала на телеэкраны и подавалась только в виде кратких фактов и тезисов без каких-либо комментариев. Всем было некогда остановиться и заглянуть в себя, все спешили обогнать соседей в добыче благ, и, в конце концов, и обогнавшие, и отставшие оказались в одном тупике, когда уже ничего не хочется и непонятно, что делать дальше. А когда остановился, застопорился в неведении, зачем живёшь и куда двигаться дальше, и нет никакого желания шевелить мозгами, внутри тебя срабатывает ген старения и угасания никчемной жизни, как у твоих горняков, упёршихся в беспросветный тупик рудничного забоя. И чем дальше раздумываешь в лени о смысле её, тем он срабатывает быстрее, порождая тихий страх и вместе с ним – апатию и агрессию, эту пару противоположных чувств, гипертрофированно развитых кибернетической цивилизацией. Апатия, в свою очередь, приводит к чёрной магии и самоубийствам, нередко сектантским, коллективным, а агрессивность – к враждебности ко всему, к поискам врага и беспричинным кровавым разборкам между различными группировками, в том числе и между этническими, а всё вместе – к угасанию рода человеческого. Так началась первая катастрофа. - Власт выключил компьютер, убрав с экрана свидетеля разрушительного времени.
- Выходит, ты всё знал, что же предпринял как руководитель? – спросил Рамир, сочувствуя тем, древним, и ничуть не перенося невзгоды на себя.
Руководитель выключил и настенные экраны внешних наблюдений, создав в кабинете более интимную обстановку, располагающую к спокойному доверительному разговору.
- Ничего я тогда не знал, жил, как и все, оглушённый благами прогресса, и только спустя много лет, на спаде, понял, отчего пошло наше безудержное вымирание.
- Оно не кончилось и теперь? – в голосе молодого зазвучали тревожные нотки, он ждал ободряющего ответа, хотя и догадывался, что его не будет. – Мы продолжаем угасать, и ничто нам не поможет?
Неугасимый властитель угасающего рода людского улыбнулся, давая надежду.
- Мне очень хочется, чтобы твой ген старости никогда не сработал, – и снова, без промедления, замяв неутешительный ответ, принялся за воспоминания: – Гуманная цивилизация породила и ещё одну серьёзную пакость – перенаселение. Всего было много, не хватало малого – еды. Не выручали ни генно-модифицированные продукты, ни искусственные химико-билогические с отменным вкусом и с абсолютной энергетической бесполезностью. Назревал планетарный голод.
- А в архивах самой главной причиной краха цивилизации на Планете, - вклинился дилетант от древней истории, - называют Звезду.
Власт откинулся на спружинившую спинку кресла, передвинул ладони с растопыренными пальцами к самому краю стола.
- Звезду? – переспросил, сбитый с мысли. – Звезда… она, конечно, тоже внесла свою лепту. Да и как иначе, не могла же она оставить без внимания изуродованную, замусоренную, перенаселённую подопечную. – Он чуть задумался, переключившись на новую тему. - Да… Звезда… энергетический источник существования всего живого на Планете. Тогда в ней вдруг участились и усилились термоядерные процессы с интенсивными выбросами в космос потоков заряженных микрочастиц. Те, что достигали Планеты, дырявили защитные ионосферу и магнитосферу, вызывали магнитные бури, губили растительный покров, иссушали гидросферу, обедняли атмосферу кислородом. Возмущённое магнитное поле Планеты, взаимодействуя с локальными магнитными полями природных объектов, отразилось и на биомагнитных полях людей и, если преобладала отрицательная энергия воздействия, то у облучённых усиливалась апатия, а если положительная – то агрессивность. И хотя действие сильного излучения было кратковременным, последствия оставались надолго. И ладно бы хоть это. В конце концов, можно было бы, плюнув на тихих неврастеников, силой укротить буянов, поместив их, в крайнем случае, в спецрезервации, и пусть бы они там уничтожали друг друга на благо оставшихся на воле умеренных. Но с непрекращающейся звёздной активностью стал меняться климат Планеты, и меняться не в лучшую сторону. Со значительной потерей водяных паров в верхах тропосферы, кислорода во всём её объёме и поверхностной влаги в малых водоёмах Планету с истончённой, драной, теплоизоляционной зоной одолели холодные засухи, а вместе с ними и плохая возобновляемость флоры, в том числе и пищевой. Вымирали крупные растительноядные животные и пресноводные обитатели рек и озёр. Назревала пищевая катастрофа.
- Неужели ничего нельзя было сделать, чтобы предотвратить её? – с хлипкой надеждой спросил внимательный слушатель, остро переживая за судьбу далёких предков.
Власт опять вытянул руки по столу, скрестив ладони.
- Предотвратить нельзя – против природы не попрёшь! – ослабить можно, и самыми простыми и действенными способами для этого являются два: снижение рождаемости и ограничение в питании. Но оба оказались неэффективными. Подавить, убить инстинкт размножения даже в понятливом сверхцивилизованном обществе вообще не реально, а призывы к ограничению в пище не встречали понимания у людей, привычных к изобилию. Вместо того, чтобы самоограничиться, сдержаться, планетяне стали запасаться продуктами впрок, создав на пищевом рынке ещё более напряжённую ситуацию, которую не удавалось ничем переломить. Благие намерения переросли в ещё большую расслоённость общества, не только разделив на сытых и голодных, но и на жёсткое противостояние друг другу. Если у тебя нет, а у соседа есть да ещё с избытком, как ты поступишь?
- Попрошу поделиться, - наивно ответил Рамир.
Архиопытный организатор улыбнулся.
- А если тебе откажут, да ещё и в неприятной форме?
Голодный задумался в замешательстве.
- Ну, тогда…
- Правильно, - продолжил за него Власт, - отнимешь тем или иным способом. Отсюда следует, что самым кардинальным способом снижения напряжённости является только болезненный хирургический – надо избавиться от лишних голодных и сытых, надо избавиться от лишних едоков, а для этого есть только одно средство.
- Война? – в голосе Рамира прозвучали неуверенность и тревога.
Политик-хирург крепко сжал обе ладони в один твёрдый кулак.
- Войны были всегда на протяжении всего существования человечества, вскрывая наиболее болезненные нарывы в отношениях между людьми и государствами. К сожалению, язву эту не уничтожил и прогресс, он только ужесточил распри. Вспомни: первое, чем обзавёлся мыслящий человекоподобный примат, была дубина. В тех или иных формах она передавалась от поколения к поколению, одинаково используемая и для защиты, и для нападения, и как символ власти, и как престиж её. Цивилизация не избавила людей от необходимости иметь дубину, наоборот, ещё больше увеличила её размеры и убойную силу и бесстыдно стала именовать оружием сдерживания, причём каждая власть всеми силами старалась, чтобы её оружие было грознее соседского. Дубина обросла свехубийственными шипами, такими как ракетно-ядерное, спутниково-лазерное и радиофизическое оружие массового уничтожения, теша гипертрофированное самолюбие властолюбивых политиков. Обрастание дошло до того, что убийственного оружия у каждой из цивилизованных стран оказалось во много раз больше того, что требовалось для сдерживающего уничтожения всего населения Планеты. И тогда срочно придумали всякие пакты и договоры для сокращения его, паритетного уничтожения лишних запасов, чтобы можно было потом наращивать новые, более острые шипы, а высокие договаривающиеся стороны, безудержно накопившие сверхоружие, вдруг превратились в заядлых миротворцев. И Энтеррия не отставала от других. Мы тоже оправдывались тем, что нас вынудили, хотя вынудили-то всего лишь неумеренные амбиции правителей и врождённые нежелание и неумение людей жить в мире и согласии. – На большом пульте, пристроенном сбоку стола, настойчиво замигала зелёная лампочка. Власт нажал кнопку приёма. – Слушаю.
- В районе развлекательных заведений происходят стычки среди алларовской молодёжи. Есть раненые и убитые, - раздался хорошо слышимый голос кого-то из дежурных ментариков.
- Не вмешивайтесь, - приказал Глава города, - но если начнутся погромы, пресекайте, не раздумывая и нещадно. Аллара изолировать и отправить на урановый рудник. Выполняйте, - и отключился. О чём-то раздумывая, прихватил ладонью подбородок. – Похоже, Стерра всё же взбаламутила инертное движение.
- Почему ты не хочешь вмешаться? – спросил Рамир. – Там же убитые! – Ему вовсе не жаль было серых, пытавшихся опозорить его, и не беспокоили беспорядки, быстро улаживаемые хорошо оснащёнными ментариками, ему просто любопытно было услышать, как в этом случае мыслит властитель порядка в городе. А тот, постоянно удерживая торс в неподвижности, опять сложил подвижные ладони вместе, взглянул на слабого оппонента рассеянно и невидяще, словно был там, в молодёжной свалке.
- Зачем? У нас тоже переизбыток населения, особенно пришлого. Скоро и нам придётся вводить ограничения на питательные смеси и принимать новую, более дифференцированную и скупую, регламентацию их по категориям работников. – И снова задумался, закрыв глаза и окаменев морщинистым лицом-маской. Ясно было, что это далеко не первое и не последнее беспощадное решение всесильного и связанного по рукам и ногам Главы города. Несомненно, что были и пожёстче. Трудно, невозможно быть мягким, покладистым и хорошим для всех в плохие времена, и ещё труднее быть в такие времена в ладах с собой. Сколько же Власту пришлось пережить, принимая непопулярные меры, чтобы такие как Рамир выжили, чтобы замедлить умирание нации. Популярность-то обретается независимо от качеств правителя, когда дела в государстве идут в гору, все сыты и благоустроены, тогда и ошибки, и просчёты, и жёсткие меры прощаются. Так думал Рамир, немного осознавая, до чего трудно было и есть неподвижно сидящему напротив. Многое тот, конечно, не договаривал, и вообще почти ничего не говорил о себе, о своей роли, но сам вид его, состояние, свидетельствовали о том, что многие решения дались непросто и были далеко не радужными, но Рамир верил – необходимыми. Теперь он по-другому воспринимал вспомнившиеся сейчас редкие и осторожные разговоры технариков о том, что непопулярного Власта не раз пытались устранить физически. Эти попытки прекратились только тогда, когда узнали, что на теле его закреплена кнопка-сигнал, при нажатии которой взлетит на воздух пещерная атомная электростанция, а вместе с ней прекратится и жизнь подземного города. Рамир не только оправдывал неординарную защиту всевластного Главы, не желавшего отдавать власть, не верившего, что кто-то управлять будет эффективнее, но и уважал его за несгибаемую волю, за неоценённую жертвенность, и был горд, что сидит рядом и разговаривает на равных. И вообще лучше для всех, для города, для любых общественных формаций, как бы красиво они ни назывались, когда власть осуществляет один, но только умница, когда один принимает окончательные решения и один несёт за них ответственность, а не кодла, не отвечающая ни за что. И пусть у подземных энтериков всегда будет один Власт. Но как он заметно устал! Пора уходить. Но стоило Рамиру осторожно наклониться вперёд, чтобы встать, как последовал тихий приказ:
- Сиди. Раз напросился, то слушай. – На Рамира глядели ясные молодые голубые глаза,а на стянутых морщинами губах появилась добрая улыбка. – Не уходи, мне хочется видеть тебя подольше. В тебе я вижу свою молодость и себя, переполненного самомнением в том, что только я сумею сделать свой народ счастливым. – Он убрал улыбку, обрезал её вертикальными морщинками по углам губ. – Не удалось. И в том не только моя вина. Все люди и всегда мало приспособлены к счастью, все одинаковы во все времена и лучше со временем не становятся. Я прожил долгую жизнь и могу судить так с полным основанием. Запомни эту горькую истину, и пусть она будет для тебя предостережением в жизни. Дай мне твою руку. – Рамир пересел ближе к столу, продвинул по столешнице раскрытую ладонь, ощутил не холод, как ожидал, а тепло старческой ладони и замер в непонятном чувстве, когда хочется оставаться в таком контактном единении очень долго. – ты рождён из моей молодой, докатастрофной, спермы, законсервированной тогда по настоянию моего лучшего и предусмотрительного друга-медика, соблазнившего тем, что сын у меня может появиться в любое время и в любом моём возрасте, когда я захочу. Так что ты, несмотря на возраст, являешься коренным чистокровным энтериком.
- А кто моя биологическая мать? – не мог не задать вполне закономерного вопроса сын. – Что с ней?
Отец крепко, не по-старчески, сжал ладонь сына.
- Она была прекрасной женщиной и очень хорошим человеком, тоже коренной энтерийкой, но, к сожалению, рано погибла, ещё до твоего рождения, под завалом в руднике. Успешный геолог, это от неё у тебя тяга к геологии. – Власт замолчал, наверное, сожалея, что у сына не было тяги к власти и политике. – Твоя необычная внешность, не похожая на внешность современных горожан, полностью соответствует облику нашего этноса. Очень светлая кожа, длинные русые волосы, сине-голубые глаза, живое лицо, - всё это было свойственно им, нашим предкам. Ты – единственный настоящий энтерик на всей Планете.
- А я-то переживал, думал, что урод, отклонение от природы! – воскликнул удивлённый и гордый собой Рамир. – Куда же девались остальные, почему не оставили потомства? Война?
Власт убрал руку с ладони сына, последнего энтерийца.
- Да, она, - помолчал, - вернее, и она тоже. Наш народ силён умом, но слаб телом, не выдержал атомных испытаний и погиб почти весь. Оставшиеся вынуждены были ассимилироваться, раствориться в более выносливой серой расе, и те, что живут сейчас – не светлые, не серые, а запутанный симбиоз рас. Но не следует всё сваливать на войну, хотя она и была предельно опустошительной. Развращённый цивилизацией народ умирал и без того, война только ускорила его гибель. Ты знаешь, мне теперь будет очень не хватать встреч с тобой.
- Почему же ты не объявился раньше? – их близость дошла уже до претензий со стороны младшего.
Власт коротко вздохнул.
- Такова уж наша роль в обществе. Обладающий верховной властью не имеет права на личную жизнь, не должен иметь семьи и близких. Он полностью, до ноготка, принадлежит народу, он его сын и раб. Но я никогда не выпускал тебя из виду и помогал в трудные времена, разве не так?
- Да, - согласился отверженный родственник, - и я тебе за это благодарен.
- Не надо! – возразил раб и усилил возражение отрицательным движением руки. – Это я тебе благодарен за то, что имел возможность как-то помогать. – Чуть помолчал. – И потом, знаешь, дети не должны расти в тени родителей, особенно, если эта тень очень обширна. Ты вырос что надо, и я горжусь и тобой, и собой.
- Если бы не проклятая война! – с горечью подосадовал сын. Он искал причину попроще и понятнее и, не желая быть в тени, старался, как мог, возразить отцу, упорно не соглашаясь с ним, что их народ погиб сам собой.
- Да… война… - задумчиво протянул свидетель планетарной бойни, снова удобно уложив утяжелённую временем голову на тыльную сторону поднятых ладоней. – Она началась не сразу. Вначале были мелкие вооружённые конфликты, можно сказать – проба на испуг, нечаянно переросшие в локальные войны за обладание спорными приграничными оазисами с ещё сохранившимся богатством флоры и фауны. Больших стран задиры не беспокоили, никто не выигрывал, а проигрывали всё те же безвинные и ещё более обеднявшиеся флора и фауна. Продолжаться так долго не могло, зрели и стали пухнуть амбиции и раздражение главных фигурантов Планеты, с вожделением поглядывавших на исчезающие лакомые куски. Дошло и до открытых межгосударственных войн с образованием противостоящих блоков и коалиций. У заскучавшей в праздности и изобилии элиты зачесались жадные руки и засвербило в зажиревших мозгах и кое-где ещё.
- А как же всякие пакты, договоры, соглашения, клятвы о ненападении? – заверещал наивный пацифист, у которых никогда не спрашивали, зачем и с кем воевать.
Власт коротко и снисходительно к горячности молодости усмехнулся.
- Амбиции сильнее всех договоров и клятв. Поднявший дубину и ввязавшийся в драку забывает обо всём, теряет разум и опоминается только тогда, когда его треснут до смерти, или он сам угрохает врага. Развязанную войну, когда дерущихся больше, чем миротворцев, не очень-то при этом желающих попасть под дурную горячую руку, ничем не остановить, ни довоенными пактами, ни уговорами, пока кто-то не падёт на колени мордой в грязь, запросив пощады. Война разжигает самые низменные и самые жгучие страсти, которые долго копились и теперь выплёскиваются наружу. Лозунг «Бей того, кто подвернётся, хватай всё, что приглянулось!» актуален всегда, при любых цивилизациях и цивилизованности. Нет, мой друг, войны были и будут, где бы ни зародилось человечество. Они – неотъемлемая потребность людей, встряска, без них – застой, они как трамплин для избавления от балласта и для нового развития. Я не помню ни одной, для которой была бы веская причина. Они возникают из ничего, но к ним готовятся со дня возникновения разума. Иначе, зачем дубина, зачем неутолённая гонка вооружений. Войны нужны, жаль только, что происходят при нашей жизни. – Апологет войны сузил потемневшие глаза, почти спрятав их в сбежавшихся морщинах, недовольно поелозил подбородком по ладони. – Да… ты прав: если бы не война… крепок слабый человечишко задним умом! А ведь предупреждали здравомыслящие аналитики: «Планетарной войны не избежать!», и все разумные, предельно цивилизованные обитатели тесной Планеты, повязанные между собой, понимали, что пессимисты правы, и ничего не предпринимали, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Вместо этого какой-то свихнувшийся идиот первым нажал на ядерную кнопку, и кто это был, так и не выяснили. Хотелось бы, чтобы гада не прихлопнули разом, чтобы подольше побродил по выжженной им Планете, воя от боли в опустошённое пространство.
- А я бы хотел встретиться с ним на колодце, - поздно поднял короткий хвост торчком зазнавшийся дуэлянт.
Власт тихо, почти не разжимая губ, рассмеялся. И было понятно, что это ему не в привычку.
- Мы тоже не могли остаться в стороне. Слабым утешением может служить то, что не мы начали, что только защищались, уничтожая ракеты и беспилотники с ядерными боеголовками, нацеленные на нас, и пропуская те, что пролетали над нами. Утешение, конечно, слабое, но всё же, факт в оправдание. Несравнимо большим было удовлетворение от того, что успели, хоть и вчерне, обустроить подземный город, переведя туда наиболее ценные технологические производства, все лаборатории, весь исторический и научный архив, все компьютерные программные накопители, все стратегические запасы консервированного продовольствия, а вместе с этим и большую часть полезной научной и технической элиты, достаточных для автономного существования в изоляции от поверхности. Многое ещё требовалось сделать, но жить или, по крайней мере, существовать было можно.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги