Последний довод королей

Грязные торги

Наставник Глокта стоял в зале и ждал. Он вытянул свою искривленную шею сначала в одну сторону, потом в другую, прислушиваясь к знакомому потрескиванию связок. Привычная боль пронизывала мускулы между лопатками.

«Зачем я так делаю, если это причиняет мне боль? Почему нас всегда тянет проверить, болит или нет? Прикоснуться языком к язве, потрогать ожог, сковырнуть болячку?»

— Ну? — резко вопросил он.

Мраморный бюст у лестницы хранил презрительное молчание.

«Пожалуй, с меня хватит».

Глокта зашаркал по плитам. Он волочил изувеченную, совершенно бесполезную ногу, стук трости отдавался эхом под высокими сводами, украшенными лепниной. Когда лорд Ингелстад, владелец этого огромного зала, присоединился к благородным мужам на Открытом совете, сам он был маленьким человеком в прямом смысле. Глава семейства, чье состояние за прошедшие годы уменьшилось, а благополучие и влияние сошли на нет.

«Чем ничтожнее человек, тем более раздуты его амбиции. Неужели трудно понять? Мелкое кажется еще мельче на больших пространствах».

Где-то в полутьме пробили часы, как будто выплюнув несколько вялых ударов.

«Хорошо, но уже поздно. Чем ничтожнее человек, тем приятнее ему, когда его ждут. Но если нужно, я могу проявить терпение. Мне нет необходимости спешить на пышные банкеты, вокруг меня не теснятся возбужденные толпы народа, прекрасные женщины не поджидают, затаив дыхание, моего появления. Больше ничего этого нет. Гурки позаботились обо мне в темноте императорских подвалов».

Он прижал язык к беззубым деснам и охнул, подвинув ногу — точно иголки вонзились ему в спину, и веко задергалось от боли.

«Я умею быть терпеливым. Когда каждый шаг становится испытанием, быстро учишься двигаться с осторожностью».

Дверь рядом с ним резко распахнулась. Глокта повернулся, стараясь скрыть гримасу боли, когда его шея хрустнула. На пороге стоял лорд Ингелстад — полный, по-отечески добродушный мужчина с румяным лицом. Он одарил Глокту дружелюбной улыбкой, приглашая пройти в комнату.

«Словно это частный визит и я долгожданный гость».

— Должен извиниться за то, что заставил вас ждать, наставник. После приезда в Адую у меня столько посетителей! Голова кругом идет.

«Будем надеяться, твоя шея не свернется окончательно».

— Очень, очень много посетителей!

«И без сомнения, все с выгодными предложениями. За голос при голосовании. За помощь в выборах нашего нового короля. Но мое предложение, полагаю, тебе будет трудновато отклонить. И больно».

— Немного вина, наставник?

— Нет, милорд, благодарю. — Глокта, болезненно прихрамывая, перебрался через порог. — Я не задержусь у вас. У меня тоже много дел, требующих внимания.

«Выборы не происходят сами собой, разве не знаешь?»

— Конечно, конечно. Пожалуйста, присаживайтесь.

С завидной легкостью Ингелстад уселся и указал Глокте на соседнее кресло. Наставник осторожно опустился в него. Ему потребовалось время, чтобы найти положение, в котором спина не докучала постоянной болью.

— А что вы хотели обсудить со мной?

— Я пришел от имени архилектора Сульта. Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу прямо: его преосвященство нуждается в вашем голосе.

Крупные черты лица вельможи скривились в гримасе притворного удивления.

«Уж слишком наигранно».

— Я не уверен, что понял вас. Нуждается в моем голосе — по какому вопросу?

Глокта вытер капельки влаги, выступившие под слезящимся глазом.

«К чему это недостойное виляние? Мы же не собираемся вальсировать. У тебя для такого дела неподходящее сложение, а у меня нет ног».

— По вопросу нового короля, лорд Ингелстад.

— Ах, вот что.

«Да, вот что. Идиот».

— Наставник Глокта, я смею думать, что не разочарую вас или его преосвященство, к которому я отношусь с глубочайшим уважением… — Он склонил голову, дабы продемонстрировать свое почтение. — Но совесть не позволяет мне допустить, чтобы на меня влияли с какой бы то ни было стороны. Полагаю, что я и все другие члены Открытого совета наделены священным доверием. И я обязан отдать свой голос за того, кто представляется мне наилучшим кандидатом из множества весьма достойных мужей.

Он усмехнулся, явно довольный собой.

«Душевная речь. Но даже деревенский болван вряд ли поверит в это. Сколько раз мне приходилось слышать подобное за последние недели? Как правило, после такого вступления наступает черед торгов. Обсуждение того, сколько в точности стоит „священное доверие“. Сколько серебра перетянет эту самую совесть. Сколько золота потребуется, чтобы разорвать узы долга. Но у меня сегодня нет никакого желания торговаться».

Глокта высоко поднял брови.

— Я должен поздравить вас, лорд Ингелстад, это очень достойная позиция. Если бы все обладали таким же благородством, наш мир был бы гораздо лучше. Ваши убеждения… тем более, когда вы столько можете потерять. Когда вы можете потерять все. — Он сморщился, взял трость в одну руку и, преодолевая боль, придвинулся к краю кресла. — Однако я вижу, что вы непреклонны, и ухожу.

— Что вы имеете в виду, наставник?

Озабоченность явно читалась на пухлом лице вельможи.

— Ну, некоторые ваши делишки, связанные с коррупцией, лорд Ингелстад.

Розовые щеки лорда разом поблекли.

— Здесь, должно быть, какая-то ошибка.

— О нет. Уверяю вас. — Глокта вытащил листки с признательными показаниями из внутреннего кармана камзола. — Ваше имя довольно часто упоминается в признаниях торговцев шелком, особенно старших членов гильдии. Очень часто.

Наставник протянул руку с шелестящими листками бумаги, чтобы оба могли видеть их.

— Здесь вас называют — поверьте, не я выбрал такое слово — прямым соучастником. Главным бенефициарием, то есть получателем выгоды от самой отвратительной контрабандистской операции. А здесь, сами можете заметить, и мне даже неловко упоминать об этом, ваше имя и слово «предательство» стоят в самой непосредственной близости.

Ингелстад обмяк в кресле, откинувшись назад, и опрокинул бокал с вином, стоявший рядом на столе. Капли темно-красной жидкости пролились на отполированный пол.

«О, надо бы их вытереть. Не то останется отвратительное пятно, а от таких пятен невозможно избавиться».

— Его преосвященство, — продолжал Глокта, — считает вас своим другом. Он постарался, чтобы ваше имя не упоминалось в черновых документах. Он понимает, что вы лишь старались предотвратить разорение своей семьи, и сочувствует вам. Если же вы разочаруете его во время голосования, боюсь, его сочувствие и симпатия к вам иссякнут. Вы понимаете, что я имею в виду?

«По-моему, я выразился абсолютно ясно».

— Да, конечно, — прохрипел Ингелстад.

«А как же узы долга? Теперь они ослабли?»

Благородный муж занервничал и побледнел.

— Я бы ни на миг не задумался и посодействовал его преосвященству любым возможным образом, но… Дело в том…

«Что еще? Какое-то новое предложение? Это бесперспективная сделка? Или даже призыв к моей совести?»

— Вчера ко мне приходил представитель верховного судьи Маровии. Некто по имени Харлен Морроу. Он предъявил мне почти такие же претензии и… точно так же угрожал мне.

Глокта нахмурился.

«Неужели опять? Маровия и его мерзкий червяк. Всегда на шаг впереди или на шаг позади. Все время дышат в затылок».

— Так что мне прикажете делать? — В голосе Ингелстада послышались визгливые нотки. — Я не могу поддержать вас обоих. Я покину Адую, наставник, и никогда не вернусь сюда. Я вообще воздержусь от голосования.

— Ты не подложишь мне такую свинью! — прошипел Глокта. — Ты проголосуешь так, как я скажу, а Маровия пусть катится ко всем чертям.

«Еще одно усилие? Конечно, неприятно, но пусть будет так. Разве мои руки уже не замараны по локоть? Влезть в одну или в две сточные канавы — какая разница?»

— Вчера, — Глокта понизил голос и заговорил мягко и вкрадчиво, так урчит кошка, — я смотрел на ваших дочерей в парке.

Лицо Ингелстада помертвело.

— Три юных непорочных существа, три нежных бутона, которые вот-вот раскроются. Одеты по последней моде, одна прелестнее другой. Самой младшей… лет пятнадцать?

— Тринадцать, — прохрипел Ингелстад.

— Ах, вот как. — Глокта растянул губы в улыбке, показывая беззубые десны. — Она так рано расцвела. Ведь ваши дочери прежде не посещали Адую, если я не ошибаюсь?

— Не посещали, — еле слышно ответил лорд.

— Полагаю, так и есть. Когда они прогуливались по садам Агрионта, их возбуждение и восторг были просто очаровательны. Готов поклясться, на них уже обратил внимание не один завидный жених в столице. — Улыбка Глокты медленно погасла. — Мне будет больно, лорд Ингелстад, если этих нежных прелестных созданий схватят и они окажутся в одном из самых суровых исправительных заведений Инглии. Там, где красота и изысканные манеры привлекают к себе внимание совсем иного рода. — Медленно наклонившись вперед, Глокта перешел на шепот и постарался придать своему голосу оттенок ужаса. — Такой жизни я не пожелал бы и собаке. И все по глупой неосмотрительности их отца, вполне способного это предотвратить.

— Но мои дочери… Их никак не касается…

— Мы выбираем нового короля! Это касается всех!

«Слишком жестко, возможно. Но суровые времена требуют жестких действий».

Опираясь на трость, Глокта с трудом потянул ногу. Его рука дрожала от напряжения.

— Я сообщу его преосвященству, что он может рассчитывать на ваш голос.

Ингелстад был сломлен. Он сдался, неожиданно и окончательно.

«Обмяк, как бурдюк с вином, который проткнули ножом».

Плечи лорда поникли. Лицо осунулось, на нем застыло выражение ужаса и безнадежности.

— Но, верховный судья… — прошептал он. — У вас нет ни капли сострадания?

Глокта только пожал плечами.

— Мальчишкой я был глуп и довольно чувствителен. Клянусь, я мог бы зарыдать, увидев муху, запутавшуюся в сетях паука. — Он поморщился, поскольку острая боль сковала его ногу, когда он повернулся к двери. — Однако хроническая боль излечила меня от этого.

Это было маленькое собрание в очень узком кругу.

«Однако не скажешь, что в компании царит благодушие».

Наставник Гойл сидел за огромным круглым столом в огромном круглом зале и неотрывно смотрел на Глокту маленькими, как бусинки глазами.

«И в этих глазах нет никакого расположения».

Внимание его преосвященства архилектора, главы королевской инквизиции, было обращено вовсе не на подчиненных. Почти триста двадцать листков бумаги были прикреплены к изогнутой перегородке, занимавшей едва ли не половину комнаты.

«По одному на каждого великого деятеля из нашего благородного открытого совета».

Легкий ветерок, залетавший в высокое окно, ворошил листы, и они едва слышно шуршали.

«Дрожащие листики для дрожащих голосков».

На каждом листе было отмечено имя.

«Лорд такой-то, лорд этакий, лорд неизвестно чего. Великие мужи и незаметные, никчемные персонажи. Люди, чье мнение никого не интересовало, пока принц Рейнольт не вывалился из своей кровати прямо в могилу».

На большинстве листов в углу виднелись разноцветные восковые шарики. На некоторых по два, даже по три.

«Вассалы, лояльные сторонники. Как они будут голосовать? Те, кто отмечен синим цветом, — за лорда Брока, красным — за лорда Ишера, черные — за Маровию, белые — за Сульта, и так далее. Но все может перемениться, и очень быстро. Зависит от того, в какую сторону подует ветер».

Ниже были сделаны надписи — ровные линии маленьких, тесно прижавшихся друг к дружке букв. Слишком мелкие для того, чтобы Глокта мог прочитать их с того места, где сидел. Но он знал, что там написано.

«У одного жена когда-то была шлюхой. Другой имеет склонность к молодым людям. Третий слишком много пьет. Четвертый в приступе ярости убил слугу. Пятый азартен, залез в долги, не может расплатиться… Тайны. Слухи. Наветы. Орудия нашего благородного торга. Триста двадцать имен — и столько же омерзительных историй. Каждую надо раскопать, обработать и пустить в дело. Политика. Работа для блюстителей нравственности. И почему я занимаюсь этим? Ради чего?»

Архилектора заботили более насущные вопросы.

— Брок по-прежнему опережает всех, — пробормотал он уныло, глядя на трепещущие листы бумаги и сцепив за спиной руки в ослепительно-белых перчатках. — У него около пятидесяти голосов, это определенно.

«Насколько что-то может быть определенным в наши совсем не определенные времена».

— Ишер отстает не намного. За него сорок голосов или чуть больше. Скальд в последнее время заметно продвинулся вперед, насколько мы можем судить. Весьма жесткий тип, как оказалось. Он держит в руках делегацию Старикланда, что дает около тридцати голосов. То же самое, вероятно, касается и Барезина. Эти четверо — главные кандидаты, как видно из сложившейся ситуации.

«Но кто знает? Возможно, король проживет еще год, а когда дело дойдет до выборов, мы уже поубиваем друг друга».

Глокта подавил усмешку при этой мысли. Круг лордов был заполнен роскошно разодетыми тушами: представители всех знатных фамилий Союза входили туда, да еще все двенадцать членов Закрытого совета.

«И каждый старается воткнуть нож в спину соседа. Уродливая правда власти».

— Вы говорили с Хайгеном? — резко спросил Сульт.

Гойл вскинул лысеющую голову и, глядя на Глокту, усмехнулся с явным раздражением.

— Лорд Хайген по-прежнему считает, что может стать нашим следующим королем, хотя контролирует не более дюжины голосов. Ему было недосуг выслушивать наши предложения, он слишком занят набором сторонников. Возможно, через неделю или две у него появится причина изменить отношение к нашим словам. Тогда вполне вероятно будет склонить его на нашу сторону, но я бы не стал делать на него ставку. Скорее всего, он вступит в сделку с Ишером. Они всегда были близки, насколько мне известно.

— Что ж, пусть объединяются, — процедил Сульт. — А как насчет Ингелстада?

Глокта подвинулся в кресле.

— Я предъявил ему наши требования в категоричной форме, ваше преосвященство.

— И что? Мы можем рассчитывать на его голос?

«Как посмотреть».

— Не могу утверждать наверняка. Верховный судья Маровия давит на него теми же угрозами. Он действует через своего человека по имени Харлен Морроу.

— Морроу? Не тот ли лизоблюд Хоффа?

— Похоже, он добился повышения.

«Или понижения. В зависимости от того, как к этому относиться».

— С ним можно разобраться. — Лицо Гойла сложилось в весьма неприятную гримасу. — Без особого труда…

— Нет! — оборвал его Сульт. — Скажите, Гойл, почему так происходит: не успеет какая-то проблема появиться, а вы уже готовы разрубить ее, не сходя с места? На этот раз мы обязаны действовать осторожно. Надо показать себя респектабельными, надежными людьми, открытыми для переговоров.

Он подошел к окну. Яркий солнечный свет упал на крупный багровый камень в кольце архилектора и рассыпался на множество фиолетовых отблесков.

— Все это время об управлении страной никто и не задумывается. Налоги не собираются. Преступления остаются безнаказанными. Негодяй по кличке Дубильщик, демагог и предатель, беспрепятственно произносит речи на деревенских ярмарках, призывая к восстанию. Крестьяне то и дело бросают свои хозяйства и становятся разбойниками, совершают бессчетные грабежи и насилие, наносят убытки государству. Хаос расползается, и у нас нет никаких возможностей положить этому конец. В Адуе остались лишь два полка королевской гвардии, их едва хватает на то, чтобы поддерживать порядок в городе. А если кому-то из наших высокородных лордов надоест ждать и он решит поскорее захватить корону? Мы не сумеем этому воспрепятствовать!

— Может быть, армия скоро вернется с Севера? — предположил Гойл.

— Не похоже. Старый осел, маршал Берр, потратил три месяца, роя носом землю вокруг Дунбрека, и тем самым дал Бетоду время на перегруппировку сил за Белой рекой. Неизвестно, когда маршал справится с этим, да и справится ли вообще.

«Месяцы потрачены на разрушение нашей собственной крепости. Тут задумаешься, стоит ли усилий строительство».

— Двадцать пять голосов. — Архилектор бросил сердитый взгляд на шуршащие бумажки.

— Двадцать пять, а у Маровии восемнадцать? Мы очень медленно движемся вперед. Пока приобретаем одного сторонника, теряем другого — его уводят наши соперники.

Гойл наклонился вперед в своем кресле.

— Возможно, ваше преосвященство, снова пришло время обратиться к нашему другу в Университете…

Архилектор раздраженно фыркнул, и Гойл закрыл рот. Глокта глянул в большое окно, притворяясь, что не услышал ничего особенного. Шесть потрескавшихся шпилей Университета возвышались перед его взором.

«Что полезного можно там найти? Среди упадка, разрухи, пыли и старых идиотов адептов?»

Сульт не дал ему возможности долго размышлять по этому поводу.

— Я сам поговорю с Хайгеном, — сказал он и ткнул пальцем в одну из бумаг. — Гойл, напишите лорд-губернатору Миду и постарайтесь заручиться его поддержкой. Глокта, организуйте беседу с лордом Веттерлантом, пора бы ему определиться. Идите оба.

Сульт отвернулся от листов, исписанных чужими секретами, и пристально взглянул на Глокту холодными голубыми глазами.

— Отправляйтесь и добудьте мне голоса!

Быть вождем

— Холодная ночь! — прокричал Ищейка. — Даже не подумаешь, что лето.

Все трое обернулись к нему. Ближе всех находился седой старик, судя по всему, много повидавший в жизни. Рядом с ним стоял человек помоложе, с одной рукой — левая была обрублена выше локтя. Третий казался совсем мальчишкой. Он остановился на краю причала и хмуро смотрел на темное море. Подходя ближе, Ищейка притворился, будто хромает, — припадал на одну ногу и болезненно морщился. Он проковылял под фонарем, свисавшим с высокого столба рядом с сигнальным колоколом, и поднял флягу, чтобы они могли ее видеть.

Старик усмехнулся и прислонил копье к стене.

— У воды всегда продирает до костей! — Он подошел, потирая руки. — Похоже, ты нас согреешь?

— Точно. Удача вам улыбается.

Ищейка вытащил пробку, взял одну из кружек и наполнил ее жидкостью.

— Не тушуйся. Верно, парень?

— Я думаю, вы этим не страдаете.

Ищейка плеснул питье в следующую кружку. Однорукий наклонился взять ее и положил копье. Последним подошел мальчик и стал настороженно рассматривать Ищейку. Старик шутливо толкнул его в бок.

— Разве мать не учила тебя, что пить нельзя, парень?

— Какая мне разница? — огрызнулся тот, стараясь, чтобы его высокий голос звучал как можно более сурово.

Ищейка протянул ему кружку.

— Если ты достаточно вымахал, чтобы держать копье, значит, дорос и до того, чтобы поднять кубок. Я так считаю.

— Да, я уже взрослый, — отрезал тот и буквально выхватил кружку из руки Ищейки.

Однако сделал глоток и поперхнулся. Ищейка вспомнил, как сам в первый раз попробовал алкоголь. Тогда его здорово тошнило, и он удивлялся, почему всем так нравится выпивка. Он улыбнулся. Мальчик, скорее всего, подумал, что смеются над ним.

— А ты кто такой, между прочим?

Старик одернул его.

— Не обращай внимания. Он еще слишком юн и считает, что грубостью можно заслужить уважение.

— Что ж, хорошо, — произнес Ищейка.

Наполнив свою кружку, он поставил флягу на камни, тем самым выигрывая время. Он хотел обдумать, что сказать дальше, и удостовериться, что не ошибся.

— Меня зовут Крегг.

Когда-то он знал человека по имени Крегг. Там, на холмах, от него остались одни объедки. Ищейка не очень-то жаловал его и понятия не имел, почему сейчас это имя пришло ему на ум. Самое обычное, распространенное имя, подумал он. Он хлопнул себя по бедру.

— Вот, проткнули у Дунбрека, и все никак не заживает. Для похода больше не гожусь. Прошли денечки, когда я мог топать в строю. Мой командир прислал меня сюда, смотреть на воду в вашей компании. — Он взглянул на море, вздымавшееся и мерцавшее в бликах лунного света, как живое. — Не могу сказать, что очень сожалею об этом. По-честному, мне порядком досталось.

Последнее, по крайней мере, было правдой.

— Понимаю тебя, — сказал однорукий и помахал обрубком руки перед лицом Ищейки. — А как там вообще дела?

— Да вроде все путем. Союз по-прежнему отсиживается под стенами крепости, пытается проникнуть внутрь. А мы поджидаем их на другом берегу реки. И так из недели в неделю.

— Я слышал, какие-то парни переметнулись на сторону Союза. Вроде Тридуба был там, его убили в сражении.

— О, это был великий человек, Рудда Тридуба, — произнес старик, — великий.

— Ага, — кивнул Ищейка. — Это точно.

— Я слышал, будто Ищейка теперь за него, — продолжал однорукий.

— Правда?

— Говорят. Неприятный тип. Здоровый такой парень. Его Ищейкой прозвали, потому что он женщинам, бывало, соски отгрызал.

— Неужели? — Ищейка моргнул. — Я его никогда не видел.

— Еще говорят, что и Девятипалый там был, — прошептал мальчик. Его глаза широко раскрылись, будто он говорил о привидении.

Старик и однорукий усмехнулись.

— Девятипалый давно мертвец, парень, и хорошо, что чертов злодей сгинул, скатертью дорога.

Однорукий вздрогнул.

— Тьфу, дьявол! Ты несешь чушь!

— Только то, что сам слышал.

Старик жадно глотнул еще грога и причмокнул губами.

— Какая разница, кто где. Союз наверняка утихомирится, как только вернет себе крепость. Утихомирится и отправится домой, за море, и все снова станет, как было. Во всяком случае, сюда, в Уфрис, никто из них не явится.

— Ну да, — согласился однорукий радостно. — Сюда они не придут.

— А чего же мы тогда торчим здесь и ждем их? — несмело спросил мальчик.

Старик закатил глаза, словно слышал этот вопрос раз десять и устал отвечать одно и то же.

— Да потому что нам дали задание, парень.

— Ну, раз у вас есть задание, нужно выполнить его наилучшим образом.

Ищейка вспомнил, как Логен много раз говорил ему то же самое. И Тридуба тоже. Теперь оба они вернулись в грязь, но эти слова звучали так же справедливо, как и прежде.

— Даже если задание скучное, опасное или совершенно непонятное. Даже если это задание, с которым ты предпочел бы не связываться.

Проклятие, ему приспичило отлить. Как всегда в подобной ситуации.

— Точно, — произнес старик и улыбнулся, глядя в кружку. — Надо делать то, что положено.

— Так и есть. Только обидно. Но при тебе отличные ребята… — Ищейка протянул руку за спину, словно ему потребовалось почесать зад.

— Обидно? — Мальчик смотрел на него в явном замешательстве. — Что ты имеешь в виду…

В это мгновение за спиной мальчика возник Доу и перерезал ему горло.

Почти в тот же самый миг Молчун грязной рукой зажал рот однорукому и вытащил из прорехи на плаще покрытое кровью лезвие. Ищейка бросился вперед и трижды ударил старика по ребрам. Тот захрипел, покачнулся, глаза его расширились, кружка, которую он все еще держал в руке, накренилась, слюна вперемешку с грогом стекла по подбородку. Он упал.

Мальчик сделал несколько движений. Он прижимал одну руку к шее, стараясь удержать кровь, другой же тянулся к шесту, где висел сигнальный колокол. У него хватило мужества вспомнить о колоколе, когда ему перерезали горло, Ищейка признал это; но мальчик сделал лишь шаг, прежде чем Доу наступил ему на шею сзади и буквально вдавил в землю.

Услышав, как хрустнула шея мальчика, Ищейка вздрогнул. По справедливости, он не заслужил такой смерти. Но война есть война. Очень многие находят смерть, которую не заслужили. Работу надо было сделать, и они сделали ее, притом все трое были живы. Ищейка, конечно, не мог ожидать ничего хорошего от такой дрянной работы, но у него остался неприятный осадок. Их дело никогда не казалось ему легким, но теперь, когда он был за старшего, все стало еще тяжелей. Удивительно, насколько легче убивать, когда кто-то другой приказывает тебе сделать это. Трудненько это — убивать. Тяжелее, чем кажется.

Если, конечно, твое имя не Черный Доу. Для парня убить — как помочиться, и он чертовски преуспел в этом. Ищейка наблюдал, как Черный Доу наклонился, сорвал с однорукого плащ. Потом взвалил тело на плечи и небрежно сбросил в море, словно мусор.

— У тебя две руки, — произнес Молчун, уже накинув плащ старика.

Доу осмотрел себя.

— О чем ты? Я не собираюсь сам себе отрубать руку, чтобы выглядеть пострашнее, идиот!

— Он имеет в виду, не мозоль глаза своими руками.

Ищейка смотрел, как Доу протер кружку грязным пальцем, налил себе немного грога и залпом выпил.

— И хочется же тебе пить в такой момент? — спросил он, стаскивая с мальчика окровавленный плащ.

Доу пожал плечами и налил еще.

— Не оставлять же. Кроме того, ты сам сказал — холодная ночка. — Он неприятно усмехнулся. — Но ты, черт возьми, горазд трепаться, Ищейка! Это меня зовут Крегг. — Прихрамывая, Доу сделал пару шагов. — Я получил под зад при Дунбреке. Откуда ты все это выкопал?

Он хлопнул Молчуна по плечу.

— Вообще-то ничего получилось. Было какое-то словечко, подходящее к такому случаю. Какое словечко-то?

— Правдоподобно, — ответил Молчун.

— Правдоподобно. — Взгляд Доу смягчился. — Это как раз о тебе, Ищейка. Ты умеешь очень правдоподобно байки травить. Клянусь, ты мог бы навешать им, что ты не кто иной, как сам Скарлинг Простоволосый, и они бы уши развесили. Уж не знаю, как тебе удалось и глазом не моргнуть?

Ищейка не был расположен к веселью. Ему не хотелось смотреть на два мертвых тела, лежащие на камнях. Он все еще невольно беспокоился о том, как бы мальчик не замерз без плаща. Конечно, полная дурость думать о таком, когда парень лежит в шаге от тебя в луже собственной крови.

— Пустое, — недовольно ответил он. — Надо избавиться от них и убираться. Неизвестно, когда сюда явятся остальные.

— Твоя правда, вождь. Как бы то ни было, ты дело говоришь.

Доу сбросил в воду оба мертвых тела, потом отцепил язык колокола и тоже швырнул его в море, раз и навсегда.

— Обидно, — сказал Молчун.

— Что именно?

— Колокол сломан.

Доу взглянул на него, прищурившись.

— Колокол, вот проклятье! Ты мастер сморозить, черт знает, что. Я лучше думал о тебе. Сломали колокол! Ты в своем уме, парень?

Молчун пожал плечами.

— Южане могли бы воспользоваться им, когда придут сюда.

— Ну, они могут нырнуть и поискать его язык! Ну, ты даешь!

Доу схватил копье однорукого и зашагал к распахнутым воротам. Одну руку он держал спрятанной под плащом.

— Испортили колокол, — бормотал он недовольно. — Придурок.

Ищейка встал на носки и отцепил лампу. Держа ее высоко в руке, посмотрел на море, приподнял край плаща и закрыл им лампу, потом открыл. Снова закрыл и снова открыл. Повторил еще раз, после чего вернул мерцающий светильник на шест. Пламя вспыхнуло, оживляя надежду, — маленький огонек, хорошо видный с воды, их единственный свет.

Ищейка все время ждал, что дело сорвется, что шум услышат в городе, что пять дюжин карлов выйдут из раскрытых ворот и их троица встретит тот конец, который они заслужили. Ему просто страшно захотелось отлить, когда он думал об этом. Но карлы не появились. Не раздалось ни единого звука. Только безъязыкий колокол поскрипывал на шесте, холодные волны плескались, били о камень и дерево пристани. Все шло так, как они запланировали.

Первая лодка появилась из темноты, скользя по волнам. На носу ухмылялся Трясучка. Десятка два карлов сидели за ним в лодке и очень осторожно работали веслами. Их бледные лица были напряжены, зубы сжаты, чтобы ничем не нарушить тишину. Но все равно каждый стук дерева или позвякивание металла заставляли Ищейку вздрагивать.

Трясучка и его помощники привязали к борту мешки с соломой и причалили беззвучно; они все продумали еще неделю назад. Они бросили веревки, Ищейка и Молчун поймали их, подтащили судно ближе и закрепили его. Ищейка взглянул на Доу, как ни в чем ни бывало прислонившегося к стене у ворот, и тот слегка покачал головой, давая понять, что в городе тихо. Трясучка тихо спрыгнул на пристань и подошел, пригибаясь в темноте.

— Отличная работа, вождь! — Шепнул он, широко улыбаясь. — Аккуратно и точно.

— У нас будет время похвалить друг дружку.

— Надо встретить другие лодки.

— Ты прав.

Еще несколько лодок приблизились к причалу. В них тоже сидели карлы, а мешки с соломой прикрывали борта. Подчиненные Трясучки подтягивали лодки к пристани, и люди выходили на берег. Там был разный народ — те, кто перешел на их сторону за последние несколько недель. Те, кому не нравились новые порядки Бетода. Вскоре их собралось на причале так много, как Ищейке и не снилось.

Они разбились на команды, как было решено заранее. У каждой команды был свой предводитель, перед каждой стояло особое задание. Два человека, знавших Уфрис, нарисовали на земле план города, как это делал Тридуба. Ищейка усмехнулся: Черному Доу когда-то это не нравилось, но теперь он понял, что игра стоит свеч. Новый вождь присел на корточки около ворот, и люди прошли мимо него, слившись в темноте в молчаливую толпу.

Первым шел Тул, за ним — дюжина карлов.

— Отлично, Грозовая Туча, — произнес Ищейка, — тебе достанутся главные ворота.

— Ага, — кивнул Тул.

— Это самая трудная задача, попытайся все сделать тихо.

— Будет тихо, вождь.

— Тогда удачи, Тул!

— И без нее обойдемся.

И великан растворился в темноте, ступив на улицы города. Его команда последовала за ним.

— Красная Шляпа, твое дело — башня у колодца и стены вокруг.

— Понял.

— Трясучка, твои ребята караулят городскую площадь.

— Будем бдительны, как ночные совы, вождь.

Все шло своим чередом. Они проходили мимо, вступали через ворота на темные улицы города так тихо, что ветер с моря или покачивание волн в гавани наделали бы больше шума. Ищейка поставил задачу каждому отряду и приободрил бойцов. Последним подошел Черный Доу. За ним следовал его отряд — несколько суровых и упрямых на вид человек.

— Тебе, Доу, поручается резиденция предводителя. Обложи их, как говорится, но поджигать пока не нужно, слышишь? Никого не убивай, только в самом крайнем случае. Еще не время.

— Не время, куда яснее.

— И еще, Доу.

Доу обернулся.

— Женщин тоже не нужно обижать.

— За кого ты меня принимаешь? — спросил Доу, и его зубы блеснули в темноте. — Я что, животное?

И вот все сделано. Ищейка, Молчун и с ними еще кое-кто остались наблюдать за водой.

— Угу, — произнес Молчун, опуская голову.

Из его уст это была большая похвала.

Ищейка указал на шест.

— Может, действительно использовать колокол? — сказал он. — Ему найдется применение.

Во имя мертвых, колокол забил! Ищейке пришлось зажмурить глаза, его рука задрожала, когда он ударил по нему рукояткой ножа. Он чувствовал себя не очень-то уютно среди этих зданий, огороженных стенами и заборами. Он нечасто бывал в городах, а когда бывал, радости не испытывал. Что хорошего в том, чтобы жечь дома и сеять несчастья после осады? Или торчать в тюрьме у Бетода, ожидая расправы. Он обвел взглядом нагромождение крытых шифером крыш, стены из старого бурого камня и почерневшего дерева, покрытые грязной серой штукатуркой, влажные и скользкие от мелкого дождя. Странный способ жить: спать в коробке, весь день крутиться на одном и том же месте. Эта мысль не давала ему покоя, словно встряски с колоколом было недостаточно. Он откашлялся и поставил колокол на камни рядом с собой. Потом замер, выжидая и держа руку на рукоятке меча.

Из глубины улицы послышались неуверенные шаги. Маленькая девочка выбежала на площадь. Она широко раскрыла рот, когда увидела перед собой дюжину мужчин, вооруженных до зубов, и Тула Дуру среди них. Вероятно, она никогда не видела человека и в половину его роста. Девочка резко развернулась, чтобы убежать в другую сторону, и едва не поскользнулась на мокрых камнях. Потом она увидела Доу. Он сидел на груде дров прямо за ее спиной, спокойно прислонившись к стене. Обнаженный меч лежал у него на коленях. Девочка застыла.

— Все нормально, детка, — прорычал Доу. — Стой там, где стоишь.

На площадь поспешно выходили другие люди, их становилось все больше. Они с удивлением и страхом смотрели на Ищейку и его людей, стоявших в ожидании. По большей части женщины и дети, несколько стариков. Звук колокола поднял их с постели, и они пришли сюда, полусонные, с красными глазами и опухшими лицами, одетые во что попало и чем попало вооруженные. Мальчик с мясницким ножом. Старик с мечом, оттягивавшим ему руки, так что древний старец казался еще древнее. Девушка с растрепанными темными волосами, вооруженная вилами, напомнила Ищейке Шари. Задумчивая, суровая, она так же смотрела на него до того, как они стали делить ложе. Нахмурившись, Ищейка опустил глаза и взглянул на грязные босые ноги девушки. Он надеялся, что ему не придется убивать ее. Если горожане будут послушны и напуганы, все может завершиться наилучшим образом, быстро и легко. Поэтому Ищейка постарался говорить так, чтоб навести страху и не навредить самому себе. Так, как говорил бы Логен. Или все же стоит нагнать побольше страху? Ну, тогда как Тридуба. Грубовато, но ясно. Пожалуй, это будет лучше для всех.

— Предводитель среди вас? — прокричал он.

— Ну, я за него, — проскрипел в ответ старик с мечом.

Его лицо побледнело и осунулось, когда он увидел на площади своего города столько вооруженных до зубов чужаков.

— Зовут меня Брасс. А вы, черт возьми, кто такие?

— Я Ищейка, со мной Хардинг Молчун, а вот этот здоровый парень — Тул Дуру Грозовая Туча.

Глаза горожан широко раскрылись, люди зашептались. Видимо, эти имена они уже слышали.

— Мы пришли сюда с пятью сотнями карлов и прошлой ночью захватили ваш город.

Кто-то вскрикнул, кто-то громко ахнул. На самом деле их было около двухсот, но слова Ищейки имели смысл: горожане должны понять, что сопротивляться бесполезно. Ему бы не хотелось вонзать нож в какую-нибудь женщину. Тем более не хотелось, чтобы нож вонзили в него.

— Здесь и в округе много наших воинов, а все ваши охранники схвачены и связаны, если не убиты. Кое-кого из моих ребят вы обязаны знать. Я говорю о Черном Доу.

— Это я.

Доу продемонстрировал свою отвратительную улыбочку, и несколько человек шарахнулись от него, словно увидели перед собой ту самую преисподнюю, о которой им так много рассказывали.

— Они готовы поджигать ваши дома и нести смерть. Они готовы действовать так, как действовал Логен Девятипалый. Вы понимаете, о чем я?

Где-то в толпе заплакал ребенок, не в полный голос, а тихо, со всхлипами. Мальчик, стоящий рядом, неотрывно смотрел на Ищейку, нож в руке его качнулся. Темноволосая девушка моргнула и крепче сжала вилы. Главное они уяснили. Порядок.

— Но я подумал, что будет справедливо дать вам возможность сдаться, так как в городе много детей, женщин и стариков. У меня счет к Бетоду, а не к людям, живущим здесь. Союз рассчитывает использовать это место как порт, чтобы доставлять людей и припасы. Они появятся через час, на своих кораблях. Их будет много. Это случится, желаете вы того или нет. Ценой крови, если вы хотите. Мертвые знают, у нас большой опыт в этом деле. Предлагаю вам сложить оружие. Если согласитесь, мы поладим — как это говорится, есть такое словечко?..

— Цивилизованно, — подсказал Молчун.

— Ага. Цивилизованно. Что скажете?

Старик тер пальцем меч и, похоже, не собирался им размахивать. Он скользнул взглядом по стенам, где стояли карлы, и еще сильнее ссутулился.

— Кажется, ты решил нас остудить? Ты Ищейка, да? Я слышал, ты умный парень. В любом случае, здесь не осталось никого, кто в силах сражаться с тобой. Бетод забрал всех, кто способен держать в руках копье и щит. — Он оглянулся на мрачную толпу. — Могут ли женщины рассчитывать на безопасность?

— Мы обеспечим им безопасность.

— Тем, кто этого пожелает, — уточнил Доу, пожирая взором девушку с вилами.

— Мы обеспечим им безопасность, — прорычал Ищейка, бросив на Доу рассерженный взгляд. — Я прослежу за этим.

— Что ж, тогда… — тяжело вздохнул старик.

Он доковылял до Ищейки, наклонился, сморщившись, встал на колени и положил свой ржавый клинок к ногам воина.

— Насколько я понял, ты лучше Бетода. Я думаю, что должен поблагодарить тебя за милосердие, если ты сдержишь слово.

— Уф.

Ищейка не чувствовал себя милосердным. Он очень сомневался, что его поблагодарил бы старик, которого он убил на причале, или однорукий, которому воткнули в спину нож. Или тот мальчик с перерезанным горлом, потерявший едва начатую жизнь.

Один за другим люди выходили из толпы и, приблизившись, складывали оружие — если все эти предметы можно было так назвать — в кучу перед Ищейкой. Росла гора старых ржавых инструментов и какого-то хлама.

Последним подошел мальчик с ножом. Он воткнул свое оружие в груду лезвием вниз, нож лязгнул. Испуганно взглянув на Черного Доу, мальчик поспешил к остальным и уцепился за руку темноволосой девушки.

Они стояли перед ним, столпившись, и глядели широко раскрытыми глазами. Ищейка чувствовал запах их страха. Эти люди ожидали, что Доу и его карлы разорвут их на куски прямо на месте. Они ожидали, что их затолкают в дома, запрут, а потом подожгут. Ищейке приходилось видеть, как это делается, и он не винил их, сбившихся в кучу и прижавшихся друг к другу, как овцы зимой в поле. Ему тоже пришлось пройти через это.

— Хорошо! — гаркнул он. — Значит, так! Возвращайтесь в свои дома. Войска Союза появятся здесь около полудня, и будет лучше, если улицы окажутся пустыми.

Они растерянно смотрели на Ищейку, на Тула, на Черного Доу, на всех остальных. Они судорожно глотали слюну, их бил озноб. Они бормотали слова благодарности своим мертвым покровителям.

Потом начали медленно расходиться, растекаться по направлению к своим жилищам. Живые, к их невероятному облегчению.

— Неплохо сработано, вождь, — произнес Тул на ухо Ищейке. — Сам Тридуба не мог бы устроить все лучше.

Черный Доу незаметно приблизился с другой стороны.

— Вот только насчет женщин, если ты спросишь мое мнение…

— Я не спрашиваю.

— Вы не видели моего мальчика?

Одна женщина не ушла домой. Она подошла к воинам, в ее глазах стояли слезы, на лице отражалась тревога. Ищейка опустил голову и старался не смотреть на нее.

— Мой мальчик, мой сын! Он был с охранниками, там, у воды. Вы не видели его? — Она потянула Ищейку за куртку. Ее голос дрогнул, в нем послышались слезы. — Пожалуйста, скажите, где мой сын?

— Вы думаете, я знаю? — бросил он в ее залитое слезами лицо.

И зашагал прочь, будто его ждало очень много дел, но все время повторял себе: ты трус, ты подонок, Ищейка, ты свинья, ты малодушный, кровожадный трус. Какое геройство — взять на испуг толпу женщин, детей и стариков, обмануть их.

Да, непростое это дело — быть вождем.

Благородное занятие

Большой ров пересох еще в начале осады и превратился в широкую канаву, полную черной грязи. На дальнем конце моста, перекинутого через ров, четверо солдат стаскивали с подводы мертвецов и пинками сталкивали их в грязь. Это были тела последних защитников, обожженные и изуродованные, покрытые кровью и сажей. Тела дикарей, пришедших с востока, из-за реки Кринна, бородатых, с длинными спутанными волосами. После трех месяцев осады Дунбрека все они исхудали и выглядели измученными, едва походили на людей. Мало радости для Веста — одержать верх над противником, вызывающим лишь жалость.

— Досадно, — проговорил негромко Челенгорм. — Они так храбро дрались, и такой бесславный конец.

Вест проследил взглядом, как еще одно тощее тело в лохмотьях соскользнуло с края рва и погрузилось в грязное месиво из ила и человеческих конечностей.

— Именно так заканчивается большинство осад. Особенно для тех, кто храбр. Мертвые лягут в эту клоаку, а потом ров снова наполнят водой. Воды Белой реки накроют их, храбрых или не очень, это уже не имеет никакого значения.

Крепость Дунбрек мрачной громадиной нависала над двумя офицерами, когда они пересекали мост. Серые очертания стен и башен вырисовывались на облачном бесцветном небе. Несколько ворон описывали круги над крепостью, то и дело пронзительно вскрикивая. Еще парочка надрывно каркала с украшенных зубцами бастионов.

Почти месяц понадобился воинам генерала Кроя, чтобы совершить этот поход. Они теряли людей, отражая постоянные атаки противника, и в итоге пробились сквозь тяжелые ворота под ливнем из стрел, камней и кипятка. Еще неделя бойни в узком подземном туннеле, и они преодолели расстояние в дюжину шагов, ворвались во вторые ворота, прокладывая путь огнем и мечом, и взяли под контроль внешнюю стену крепости. Все преимущества были на стороне защитников. Крепость была изначально построена именно для этого.

Но когда они захватили караульную будку у ворот, оказалось, что трудности только начались. Внутренняя стена была в два раза выше и толще, чем внешняя. С нее можно было разглядеть каждый шаг противника. Метательные снаряды летели в них с шести огромных башен, похожих на отвратительных чудовищ.

Чтобы захватить вторую стену, людям Кроя пришлось испробовать все известные в военной науке способы осады. Они в поте лица работали киркой и ломом, стараясь пробить стену, но каменная кладка была очень широка в основании — пять шагов, не меньше. Они попытались устроить подкоп, но земля около крепости раскисла от воды, а под ней лежал плотный однородный инглийский камень. Они осыпали крепость снарядами из катапульт, но едва поцарапали могучие бастионы. Они подходили к крепости со штурмовыми лестницами, снова и снова, единым натиском и отдельными отрядами, нападали неожиданно ночью или дерзко днем — но и в темноте, и при свете все атаки Союза захлебывались, а воины отползали назад, гордо волоча за собой раненых и убитых. Не выдержав, они попробовали убедить дикарей сдаться, прибегнув к помощи переводчика из северян, выступившего в качестве посредника. Несчастного забросали нечистотами.

В конце концов, им просто повезло. Изучив передвижения часовых, один предприимчивый сержант решил попытать счастья, зацепившись крюком за стену под покровом темноты. Он взобрался наверх, и за ним последовала еще дюжина храбрецов. Они захватили защитников крепости врасплох, некоторых убили и ворвались в караульную. Операция заняла десять минут, и только один воин Союза погиб. Это своеобразная ирония, думал Вест: использовав все возможные методы осады, предприняв множество безуспешных атак, армия Союза вошла во внутреннюю крепость через открытые главные ворота.

Теперь у этой арки склонился какой-то солдат. Он громко блевал на покрытые пятнами каменные плиты. Вест прошел мимо, почуяв что-то недоброе. Позвякивание его шпор эхом разнеслось под сводами длинного туннеля и добралось до широкого двора в самом центре крепости. Это был правильный шестиугольник, в точности повторяющий очертания внутренней и внешней стен, каждую часть двух абсолютно симметричных строений. Вест сомневался, что архитекторам понравилось бы то, в каком состоянии северяне покинули построенную ими цитадель.

Длинное деревянное здание с одной стороны двора, где, вероятно, располагались конюшни, сгорело во время штурма и превратилось в нагромождение обугленных балок. Там все еще проглядывали языки пламени. Те, кому полагалось убрать все последствия штурма, были слишком заняты за стенами крепости, а здесь, на земле, все еще оставались тела убитых и брошенное в беспорядке вооружение. Погибшие воины Союза были уложены в одном углу и прикрыты попонами, северяне же валялись повсюду в самых замысловатых позах: кто на спине, кто лицом вверх, распростертые и сжавшиеся в комок, как их настигла смерть. Плиты под мертвецами были изборождены глубокими зазубринами, и это были вовсе не случайные повреждения во время трехмесячной осады. На камнях был вычерчен огромный круг, внутри него располагались другие круги, образовавшие замысловатый рисунок. Но Веста беспокоил не вид двора. Гораздо хуже было отвратительное зловоние, более резкое и раздражающее, чем запах обгорелого дерева.

— Что это за запах? — пробормотал Челенгорм, прикрывая ладонью рот.

Его услышал сержант, стоявший поодаль.

— Наши дружки-северяне украсили это местечко.

Рукой в кольчужной перчатке он указал куда-то поверх их голов, и Вест поднял взгляд. То, что он увидел, разложилось настолько, что он не сразу признал в этом человеческие останки. Мертвецы с раскинутыми руками были прибиты гвоздями к стене каждой из башен, окружающих внутренний двор, достаточно высоко, чтобы примыкающие здания не загораживали их. Гниющие внутренности свисали из вспоротых животов, обильно облепленных мухами. Распятые на Кровавом кресте, как сказали бы северяне. Изорванные в клочья яркие мундиры воинов Союза были смутно различимы — цветные лоскуты вспыхивали, раздуваемые ветром, среди разлагающейся плоти.

Было ясно, что они повешены давно. Конечно, до того, как началась осада. Скорее всего, тела висели с тех пор, как крепость захватили сами северяне. Трупы первых защитников цитадели, прибитые гвоздями, гниющие и разлагающиеся, провисели здесь все эти месяцы. У троих отсутствовали головы. Скорее всего, это их головы прилагались к трем подаркам, посланным маршалу Берру некоторое время назад. Вест вдруг спросил себя, не очень-то желая знать ответ: были ли они живы, когда их прибивали к стенам? Рот немедленно наполнился слюной, отдаленное жужжание мух вдруг стало невыносимо близким и до тошноты громким.

Челенгорм побледнел как смерть. Он не произнес ни слова. Да и не нужно было что-то говорить.

— Что здесь произошло? — пробормотал Вест сквозь зубы, обращаясь скорее к самому себе.

— Мы думаем, сэр, они хотели получить помощь. — Сержант, у которого был, судя по всему, очень крепкий желудок, только усмехнулся на его слова. — Помощь каких-то очень недобрых богов. Но их никто не услышал.

Вест, нахмурившись, уперся взглядом в шероховатые рисунки на плитах.

— Уберите все! Снимите плиты и замените их, если это необходимо.

Потом он перевел взор на разлагающиеся останки на башнях и вдруг почувствовал рвотный позыв.

— Предложите вознаграждение в десять марок тому, у кого достанет решимости забраться туда и сбросить трупы вниз.

— Десять марок, сэр? А ну-ка принесите мне вон ту лестницу!

Вест повернулся и зашагал в распахнутые ворота крепости Дунбрек, затаив дыхание и очень надеясь на то, что ему не доведется приходить сюда еще раз. Но он точно знал, что вернется сюда. Хотя бы в снах, страшных снах.

От совещаний с Поулдером и Кроем даже самый здоровый человек давно бы заболел, а лорд-маршал Берр здоровьем не отличался. Командующий армиями его величества в Инглии съежился и сжался, как защитники Дунбрека. Простой мундир висел на нем, как на вешалке, кожа обтянула кости. Эти двенадцать недель состарили его, словно прошли годы. Голова Берра тряслась, губа дрожала, он не мог долго стоять и совсем не держался в седле. Время от времени лицо его кривила гримаса, и он вздрагивал, как будто его охватывала скрытая боль. Вест не понимал, как маршал может дальше командовать армией, но он делал это по четырнадцать часов в день и даже больше. Берр относился к своим обязанностям с прежним усердием. Только теперь казалось, что эти обязанности просто съедают его.

Сложив руки на животе и мрачно сдвинув брови, Берр смотрел на огромную карту приграничного района. Белая река извилистой голубой линией спускалась вниз в середине, черный шестиугольник Дунбрека был отмечен витиеватой надписью. По левую сторону располагался Союз. По правую — Север.

— Что ж, значит, — хрипло проговорил лорд-маршал и кашлянул, прочищая горло, — крепость снова в наших руках.

Генерал Крой сдержанно кивнул.

— Так и есть.

— Наконец-то, — заметил Поулдер вполголоса.

Каждый из генералов все еще был склонен рассматривать Бетода и его северян как некое пустячное отвлечение от настоящего серьезного противника, то есть от другого генерала.

Крой заметно рассердился, и его приближенные затараторили вокруг него, как стая встревоженных ворон.

— Дунбрек спроектирован самыми выдающимися военными архитекторами Союза, денег на его возведение не жалели. Его осада и захват были непростой задачкой!

— Конечно, конечно, — раздраженно пробормотал Берр, стараясь по возможности сгладить конфликт. — Было чертовски трудно его взять. Есть ли у нас сведения о том, как это удалось северянам?

— Никто из них не выжил, чтобы поведать нам о собственных хитрых приемах, сэр. Они сражались, все без исключения, до смерти. Те немногие, кто остался в живых, в итоге забаррикадировались в конюшне и подожгли себя.

Берр взглянул на Веста и медленно покачал головой.

— Как понять такого врага? И каково состояние крепости?

— Ров осушен, караульная будка у внешней стены частично разрушена, значительные повреждения получила внутренняя стена. Защитники снесли несколько зданий: им нужно было дерево для обогрева и камни для бомбардировки, остальные постройки… — Крой пожевал губами, словно с трудом подбирал слова, — в плачевном состоянии. Ремонт займет несколько недель.

— Хм. — Берр с сожалением потер живот. — Закрытый совет настаивает, чтобы мы как можно скорее пересекли Белую реку, вторглись на северные территории и атаковали противника. Встревоженному народу необходимы позитивные новости и все такое прочее.

— Захват Уфриса, — горячо заговорил Поулдер с нарастающим самодовольством, — значительно усилил наши позиции. Одним ударом мы получили один из лучших портов на Севере. Очень удобное расположение для снабжения наших войск всем необходимым, когда мы двинемся вглубь вражеской территории. Прежде запасы приходилось тащить на подводах через всю Инглию, по плохим дорогам, в дурную погоду. Теперь мы можем доставлять провиант и подкрепление кораблями почти на передовую. И нам удалось это сделать без единого выстрела, без единого убитого солдата!

Вест не мог позволить генералу приписать все заслуги исключительно себе.

— Без сомнений, — он с трудом пробился через монотонное разглагольствование Поулдера, — наши северные союзники еще раз доказали свою важность в этом деле.

При его словах вся красномундирная свита Поулдера помрачнела и неодобрительно заворчала.

— Они сыграли свою роль, — вынужден был признать генерал.

— Ищейка, их предводитель, пришел к нам с готовым планом. Он осуществил его с помощью своих людей и преподнес вам город с распахнутыми воротами и послушным населением. Так я понимаю произошедшее.

Сдвинув брови, Поулдер бросил сердитый взгляд на Кроя, который неприятно оскалился в улыбке.

— Мои люди держат город в своих руках и уже делают запасы продовольствия. Мы обошли противника с фланга и вынудили его откатиться к Карлеону. Вот что важно, полковник Вест, а вовсе не расследование, кто и что сделал в точности.

— В самом деле, — вмешался Берр, взмахнув большой костлявой рукой. — Вы оба оказали неоценимые услуги своей стране. Сейчас мы обязаны думать о том, как развить эти успехи. Генерал Крой, организуйте рабочие отряды, которые останутся в Дунбреке для завершения восстановительных работ, и один полк новобранцев для обеспечения безопасности. С опытным командиром, пожалуйста. Было бы неловко потерять крепость во второй раз.

— Мы не сделаем такой ошибки! — сердито рявкнул Крой Поулдеру. — Можете рассчитывать на нас.

— Остальные войска начнут форсировать Белую реку и сосредоточатся на противоположном берегу. Потом мы можем потеснить противника на северном и восточном направлениях к Карлеону, используя гавань в Уфрисе для обеспечения ресурсов. Мы выдворим противника из Инглии. Сейчас мы обязаны как следует надавить на Бетода и поставить его на колени.

Маршал демонстративно сжал пальцы в кулак, показывая, как это должно произойти.

— Моя дивизия пересечет реку и будет на том берегу к завтрашнему вечеру, — процедил Поулдер, поглядывая на Кроя, — в полном боевом порядке.

Берр поморщился.

— Мы должны двигаться осторожно, чего бы от нас ни требовал закрытый совет. В последний раз армия Союза пересекала Белую реку, когда король Казамир вторгся на Север. Я полагаю, нет необходимости напоминать вам, что он вынужден был отойти в беспорядке. Бетод и раньше вынуждал нас к отступлениям, а теперь он стал сильнее и воюет на своей территории. Мы должны сотрудничать. Здесь нет места соперничеству, господа.

Оба генерала немедленно согласились, причем каждый старался показать, что он согласен больше, чем другой. Вест глубоко вздохнул и потер переносицу.

Новый человек

— Ну, вот мы и вернулись.

Байяз хмуро глядел на город. Яркий белый серп луны плыл над мерцающей водой залива. Берег приближался медленно, но неотвратимо, словно протягивал невидимые руки и радостно обнимал Джезаля. Очертания города становились все более четкими, парки зеленели между домами, белые шпили взмывали ввысь, выступая над множеством зданий. Джезаль уже различал высокие стены Агрионта — солнечный свет вспыхивал на глянцевых куполах, выступающих над ними. Дом Делателя возвышался надо всем, и даже это зловещее сооружение сейчас предвещало грядущее тепло и покой.

Джезаль вернулся домой. Он выжил. Казалось, минула целая вечность с тех пор, как он стоял на корме такого же корабля, одинокий и несчастный, наблюдая с печалью, как Адуя исчезает вдали. За шумом плещущихся волн, хлопаньем парусов и криком чаек он начал различать шум города. Этот шум звучал для него как самая прекрасная музыка. Джезаль закрыл глаза и глубоко вдохнул. Даже отдающая гнилью морская соль, попавшая на язык, стала в этот миг сладкой, словно мед.

— Похоже, прогулка вам понравилась, капитан? — спросил Байяз с плохо скрываемой иронией.

Джезаль только усмехнулся в ответ.

— Я счастлив, что она заканчивается.

— Не надо падать духом, — предложил брат Длинноногий. — Иногда удовлетворение от трудного путешествия приходит гораздо позже, уже после того, как вернешься. Испытания проходят, но обретенная мудрость остается на всю жизнь.

— Хм. — Первый из магов скривил губы. — В путешествиях обретает мудрость только тот, кто уже мудр. А глупцы становятся еще хуже. Мастер Девятипалый! Ты решил вернуться на Север?

Логен вскинул голову, оторвав взгляд от воды.

— У меня нет причин задерживаться.

Он искоса посмотрел на Ферро, и она сердито обернулась на него.

— Что ты на меня пялишься?

Логен покачал головой.

— С чего ты взяла? И не собирался.

Если между этими двоими и существовала какая-то привязанность, смутно напоминавшая романтические отношения, то теперь, похоже, она безнадежно деградировала и обернулась мрачной неприязнью.

— Ладно, — произнес Байяз, приподнимая брови. — Раз ты уже решил.

Он протянул северянину руку, и Джезаль увидел, как они обменялись рукопожатием.

— Если Бетод попадется тебе на пути, передай ему хороший пинок от меня.

— Если он меня первый не отделает.

— Все равно — дашь сдачи. Спасибо за помощь, за то, как ты держался. Возможно, когда-нибудь ты снова придешь ко мне в библиотеку. Мы будем любоваться озером, глядя в окно, и смеяться, вспоминая о наших захватывающих приключениях на западной окраине мира.

— Надеюсь на это.

Однако по виду Логена нельзя было сказать, что он рад или полон надежд. Он походил на человека, у которого просто не осталось выбора.

В полной тишине Джезаль наблюдал, как тросы сбросили на пристань и быстро закрепили, длинный трап со скрипом съехал на берег и уперся в камни. Байяз позвал своего ученика:

— Мастер Ки! Пришло время высаживаться!

И бледный молодой человек последовал за своим учителем, спустившись с корабля. Брат Длинноногий стоял за его спиной, но юноша не обернулся и даже не взглянул на него.

— Ну, удачи, — произнес Джезаль, протягивая Логену руку.

— И тебе того же.

Северянин усмехнулся и, не обращая внимания на протянутую руку, заключил Джезаля в крепкие и не очень-то приятно пахнущие объятия. Это был краткий, трогательный и немного неловкий момент. Потом Девятипалый хлопнул капитана рукой по спине и отпустил.

— Возможно, еще увидимся. Там, на Севере.

Голос Джезаля дрогнул, хотя он старался скрыть это.

— Если меня отправят…

— Возможно, но… Надеюсь, что нет. Я уже говорил: на твоем месте я бы нашел себе хорошую женщину, а убивать предоставил тем, кто поглупее.

— Таким, как ты?

— Ну да. Как я. — Он бросил взгляд на Ферро. — Верно, Ферро?

— Угу.

Она пожала тощими плечами и решительно зашагала вниз по трапу. Лицо Логена дрогнуло, когда он посмотрел ей вслед.

— Ладно, — негромко пробормотал он ей в спину. — Был рад знакомству.

Он помахал обрубком пальца перед лицом Джезаля.

— Хочешь сказать о Логене Девятипалом, скажи, что он умеет обращаться с женщинами.

— Гм.

— Ага.

— Ладно, уж.

Джезаль осознал, что ему на удивление трудно расставаться с Логеном. Они стали неразлучны за последние шесть месяцев. В начале путешествия он испытывал к северянину лишь презрение, а теперь чувствовал себя так, словно расставался со старшим братом, которого глубоко уважал. Или еще хуже, потому что собственные братья не внушали Джезалю никакого уважения. Он стоял в нерешительности на палубе, и Логен усмехнулся, глядя на него, словно догадался, о чем он думает.

— Не переживай. Я постараюсь справиться без тебя.

Джезаль заставил себя улыбнуться.

— Постарайся не забыть, о чем я тебе говорил, если вдруг ввяжешься в новую драку.

— Скорей всего, именно так и случится.

Джезалю ничего не оставалось, как повернуться и сойти на берег, громко топая по трапу и делая вид, будто ему что-то попало в глаза. Ему показалось, что он очень долго шел к оживленному причалу. Там он встал рядом с Байязом, Ки, Длинноногим и Ферро.

— Мастер Девятипалый вполне способен о себе позаботиться, смею заметить, — произнес первый из магов.

— О, это точно, — хихикнул Длинноногий. — Еще как!

Они направились в город. Напоследок Джезаль обернулся и бросил прощальный взгляд на корабль. Логен снял руку с поручней, поднял ее, но угол какого-то пакгауза вырос между ними, и северянин исчез из виду. Ферро замешкалась на мгновение, мрачно взглянула в сторону моря, сжала кулаки. Мышца на лице напряглась и подрагивала. Затем Ферро повернулась и заметила, что Джезаль смотрит на нее.

— Чего уставился?

Она решительно прошла мимо и последовала за остальными на запруженные людьми улицы Адуи.

Город остался таким же, каким Джезаль помнил его, но все-таки что-то изменилось. Здания как будто съежились и суетливо толпились, теснясь одно к другому. Даже широкий Средний проспект, главная артерия города, производил впечатление какой-то ужасной толчеи после огромных открытых пространств Старой империи и внушавших страх аллей разрушенного Аулкуса. Там, на огромной равнине, даже небо было выше. Здесь все представало в урезанном виде, а что еще хуже, везде чувствовался неприятный запах, которого прежде Джезаль не замечал. Он шел, сморщив нос, неловко уклоняясь от толкавшихся, напиравших со всех сторон прохожих.

Еще более странно выглядели люди. Много месяцев подряд Джезаль не видел толпы более чем в десять человек. А теперь тысячи суетились вокруг, спешно направляясь по собственным делам. Вялые, чистенькие, разодетые в яркие безвкусные одежды, они казались ему нелепыми как цирковые клоуны. Мода слегка изменилась, пока он отсутствовал, пока он глядел в лицо смерти: шляпы заламывали под другим углом, рукава стали более широкими, воротнички рубашек уменьшились так, что год назад их назвали бы куцыми. Джезаль фыркнул, поймав себя на таких мыслях. Удивительно, что подобная ерунда еще интересует его. Заметив несколько надушенных, разодетых денди, прошествовавших мимо, он проводил их презрительным взглядом.

Компания мага численно уменьшалась по мере того, как они шли по городу. Первым бурно попрощался Длинноногий: крепко пожал всем руки, болтая о чести и уважении, и обещал новую встречу — как подозревал и надеялся Джезаль, неискренне. Около большой торговой площади Четырех Углов отстал Ки — то ли по какому-то заданию, то ли по другому поводу. Как обычно, он был сдержан и молчалив. Джезаль остался в обществе первого из магов и Ферро — насупившись и сутулясь, она шла последней.

Сказать по правде, Джезаль не возражал против расставания со спутниками. Девятипалый, конечно, оказался надежным товарищем, но других членов этой семейки Джезаль вряд ли пригласил бы к себе на обед. Он давно перестал надеяться на то, что суровая броня Ферро даст трещину и покажет ее скрытую нежную сущность. Но дурной нрав Ферро хотя бы был предсказуем. Байяз же при случае мог стать опасным. Отчасти он походил на добродушного дедушку, но что представляла собой его вторая половина? Всякий раз, когда старик раскрывал рот, Джезаль вздрагивал от предчувствия чего-то неприятного.

Но пока Байяз непринужденно и даже мило болтал, чтобы скрасить время.

— Могу ли я поинтересоваться, каковы ваши планы, капитан Луфар?

— Полагаю, меня пошлют в Инглию, сражаться с северянами.

— Я тоже так думаю. Но мы никогда не знаем, каким боком повернется к нам судьба.

Джезаль не обратил особого внимания на его слова.

— А вы? Вы вернетесь…

Он вдруг понял, что не имеет ни малейшего понятия, откуда родом маг.

— Не сразу. Я задержусь в Адуе на какое-то время. Великие дела грядут, мой мальчик, великие дела. Возможно, я останусь посмотреть, во что это выльется.

— А ну пошла, сука! — послышался крик с обочины.

Три солдата городской стражи окружили девочку в разорванном платье, с грязным лицом. Один склонился над ней, сжимая в руке трость, и кричал на нее, сжавшуюся в комок от страха. Вокруг собралась поглазеть толпа людей, которых трудно было назвать респектабельными, — по большей части чернорабочие, они выглядели не намного опрятнее, чем нищенка.

— Что вы к ней привязались? — грубо крикнул кто-то из толпы.

Один из стражников сделал предупредительный шаг в сторону собравшихся и поднял трость, пока его товарищ держал девочку за плечи. Он пнул ногой чашку для подаяния, несколько монет выпали и покатились в грязь.

— Это уж слишком, — промолвил Джезаль вполголоса.

— Да. — Байяз опустил глаза. — Такие вещи происходят постоянно. Ты хочешь сказать, что никогда не видел, как гонят нищих?

Джезаль, конечно, видел такое часто, и его это не тревожило. Нищие, в конце концов, не должны заполнять улицы и мешаться под ногами. Но сейчас привычная сцена заставила его ощутить беспокойство. Несчастная бродяжка упиралась и кричала, а стражник волочил ее по земле силой, в чем совершенно не было необходимости — просто ради удовольствия. Протест Джезаля вызвал не сам поступок, а то, как вел себя страж порядка у него на глазах, совершенно не заботясь о том, что он при этом испытывает. Он почувствовал себя соучастником.

— Это отвратительно, — процедил он сквозь зубы.

Байяз пожал плечами.

— Если это тебя беспокоит, почему бы не вмешаться?

В тот же миг стражник схватил девочку за грязные волосы и сильно ударил палкой. Она вскрикнула и упала, схватившись руками за голову. Джезаль почувствовал, как у него перекосилось лицо. Ему потребовалось мгновение, чтобы пробиться сквозь толпу и крепко пнуть стражника в спину, так что тот плюхнулся в канаву. Один из его товарищей двинулся вперед, подняв палку, но сразу же отступил. Джезаль вдруг осознал, что держит в руках два обнаженных клинка. Их полированные лезвия поблескивали в тени здания.

Зрители ахнули и попятились. Джезаль на секунду закрыл глаза: он не предполагал, что дело зайдет так далеко. Чертов Байяз и его идиотский совет! Теперь придется довести все до конца. Он постарался придать своему лицу выражение бесстрашия и презрительного превосходства.

— Еще шаг, и я проткну тебя, как свинью, каковой ты и являешься. — Он переводил взор с одного стражника на другого. — Ну, есть у кого-нибудь желание испытать меня?

Джезаль не сомневался, что никто из них не отважится на такое и можно не тревожиться об этом. И он не ошибся — охранники трусливо стушевались перед решительным сопротивлением и старались держаться подальше от его клинков.

— Никому не позволено обращаться со стражей подобным образом. Мы тебя разыщем, можешь не сомневаться…

— Найти меня не составит труда. Я капитан Луфар, из королевской гвардии. Я живу в Агрионте. Это место трудно не заметить — крепость возвышается над городом!

Он указал длинным клинком на ведущую к Агрионту улицу, заставив одного из охранников в испуге отскочить.

— Я готов принять вас, когда вам будет удобно. Вы сможете объяснить моему командиру, лорд-маршалу Варузу, ваше отвратительное поведение по отношению к этой женщине, гражданке Союза, которая не провинилась ни чем, кроме того, что она бедна.

Безусловно, это звучало нелепо и напыщенно. Джезаль чувствовал, как краска заливает его лицо от смущения, когда он заканчивал речь. Он сам всегда относился с презрением к беднякам, и нельзя сказать, что его мнение коренным образом изменилось. Однако он уже влез в эту историю, и ничего не оставалось, как завершить ее триумфально.

Но его слова произвели на стражников впечатление. Трое солдат попятились, криво усмехаясь, словно все сложилось именно так, как они и планировали, предоставив Джезалю пожинать совершенно нежелательный восторг толпы.

— Отлично, парень!

— Неплохо бы выпустить кое-кому кишки!

— Как, он сказал, его зовут?

— Капитан Луфар! — неожиданно громко возвестил Байяз, заставив Джезаля, убиравшего клинки в ножны, резко обернуться к нему. — Капитан Джезаль дан Луфар, победитель прошлогоднего турнира, только что вернулся после своего путешествия на запад. Луфар, вот как его зовут!

— Луфар, он сказал?

— Тот, который победил на турнире?

— Да, это он! Я видел, как он одолел Горста!

Теперь вся толпа с уважением взирала на Джезаля широко раскрытыми глазами. Кто-то протянул руку, будто хотел прикоснуться к краю его камзола. Джезаль отпрянул и наткнулся на нищенку, послужившую причиной этой неприятной истории.

— Спасибо, — произнесла девочка с безобразным простонародным акцентом, что отчасти можно было объяснить ее разбитым, окровавленным ртом. — Огромное спасибо, сэр.

— Не за что, — Джезаль отстранился, чувствуя себя крайне неловко.

Вблизи она была очень грязной, а ему совсем не хотелось подхватить какую-нибудь болезнь. Однако уважительное внимание собравшихся ему скорее нравилось. Он продолжал шаг за шагом отступать, они же смотрели на него, улыбаясь и бросая восхищенные реплики.

Ферро искоса мрачно поглядывала на него, когда они втроем уходили с площади Четырех Углов.

— В чем дело? — резко спросил Джезаль.

Она пожала плечами.

— А ты не такой трус, как казалось.

— Благодарю за столь высокую оценку. — Он повернулся к Байязу. — Что, черт возьми, это значит?

— Это значит, что ты совершил милосердный поступок, мой мальчик, и я горжусь тобой. Это значит, что мои уроки не прошли даром.

— Я про то, — недовольно заметил Джезаль, уверенный, что постоянные поучения Байяза не имели ровным счетом никакого смысла, — что ты объявил им мое имя. Зачем? Теперь разговоры обо мне пойдут по всему городу.

— Я не думал об этом. — Маг едва заметно улыбнулся. — Просто почувствовал, что за свои поступки ты вполне заслуживаешь репутацию благородного человека. Ты помог тому, кому меньше повезло в жизни, ты поддержал женщину, попавшую в беду, защитил слабого и так далее. Это и в самом деле достойно восхищения.

— Но… — пробормотал Джезаль, подозревая, что над ним смеются.

— Здесь наши пути расходятся, мой юный друг.

— Неужели?

— А куда ты направляешься? — подозрительно спросила старика Ферро.

— У меня есть кое-какие дела, — ответил маг. — И ты отправишься со мной.

— А почему я должна идти с тобой?

После того как они сошли с корабля, настроение Ферро было явно еще хуже обычного. Это само по себе было примечательно.

Байяз закатил глаза.

— Потому что у тебя отсутствуют элементарные навыки общественной жизни, без которых ты и пяти минут не протянешь в таком местечке, как это! А ты, как я понимаю, — спросил он Джезаля, — собираешься вернуться в Агрионт?

— Да. Да, конечно.

— Что ж, тогда я хочу поблагодарить тебя, капитан Луфар, за важную роль, которую ты сыграл в нашем маленьком путешествии.

«Что ты несешь, магическая задница! Наше „путешествие“ было колоссальной, просто безобразной тратой времени. Все впустую и совершенно провально».

Но вслух Джезаль сказал только:

— Конечно да. — Он взял руку старика, приготовившись слегка пожать ее. — Для меня было честью…

Однако рукопожатие Байяза оказалось невероятно твердым.

— Приятно слышать.

Он притянул Джезаля к себе, и тот уперся взглядом в поблескивающие зеленые глаза мага, мгновенно потеряв присутствие духа.

— Может снова возникнуть необходимость сотрудничества.

Джезаль моргнул. Новое сотрудничество с магом — худшая из перспектив.

— Ну, тогда… возможно… до скорого? Еще повидаемся.

«Но лучше не надо».

Байяз только усмехнулся, отпустив подрагивающие пальцы Джезаля.

— О, я уверен, мы еще обязательно встретимся.

Солнце радостно сияло, пробиваясь сквозь ветви ароматного кедра и отбрасывая знакомую пятнистую тень на землю. Ласковый ветерок овевал внутренний двор, и птицы щебетали на ветвях деревьев, как и прежде. Старые здания казарм не изменились: заросшие шелестящим на ветру плющом, они обступили узкий двор со всех сторон. На этом, пожалуй, совпадение с прекрасными и счастливыми воспоминаниями заканчивалось. Мелкая поросль мха взбиралась на ножки стульев, поверхность стола покрылась толстой коркой птичьего помета, трава, которую не стригли уже много недель, доставала Джезалю до икр.

Сами игроки давно покинули это место. Он рассматривал тени, скользившие по серому деревянному столу, вспоминал смех, запах дыма и горячительных напитков, ощущение карт в руке. Вот здесь сидел Челенгорм, игравший лихо и напористо. Вот здесь Каспа посмеивался над шуточками в свой адрес. Вот здесь Вест, откинувшись назад, качал головой с явным неодобрением. Вот здесь Бринт нервно тасовал карты в руках, надеясь на большой выигрыш, так и не случившийся.

А здесь сидел сам Джезаль. Он взял стул, вытащил его из разросшейся травы, подвинул к столу, сел и, упершись одной ногой в стол, откинулся назад. Было трудно поверить сейчас, что он действительно сидел вот так когда-то, внимательно наблюдал, выстраивал комбинации и придумывал, как обставить товарищей. Он сказал себе, что больше никогда не ввяжется в подобную глупость. Разве что на пару партий.

Джезаль думал, что почувствует себя дома после того, как отмоется, тщательно побреется и острижет длинные, спадающие на лицо волосы. Но его ждало разочарование. Привычный порядок вещей заставлял его чувствовать себя чужаком в собственных запыленных комнатах. Его ничуть не радовали начищенные до блеска обувь и пуговицы или безупречно пришитые золотые галуны.

Встав наконец перед зеркалом, перед которым он прежде проводил так много приятных часов, Джезаль вдруг почувствовал, что отражение решительно раздражает его. Исхудавший, потрепанный ветрами и непогодой путешественник смотрел на него горящим взором с гладкой поверхности виссеринского стекла. Песочного цвета борода прикрывала уродливый шрам, прорезавший его искривленную челюсть. Старый мундир был неприятно тесен, слишком туго накрахмален и сильно давил шею воротником. Джезаль больше не чувствовал себя солдатом.

И он не понимал, кем теперь должен считать и чувствовать себя, проведя столько времени вдалеке. Все настоящие офицеры находились в Инглии, с армией. При желании Джезаль мог бы разыскать лорд-маршала Варуза, но он слишком хорошо узнал, что такое опасность, и не хотел снова нарываться на нее. Он исполнит свой долг, если от него этого потребуют. Но сначала пусть его найдут.

А пока у него найдется другое занятие. Сама мысль об этом пугала и одновременно интриговала. Сунув палец под воротник, он дернул его, стараясь ослабить давление на горло. Не помогло. Все же, как любил говорить Логен Девятипалый, лучше сделать дело, чем жить в страхе перед ним. Джезаль взял свой офицерский меч, поглядел минуту на нелепый латунный орнамент на рукоятке, бросил оружие на пол и, толкнув ногой, зашвырнул под кровать. Как-то он жалко смотрится, сказал бы Логен. Джезаль достал послуживший ему во время путешествия длинный клинок и прикрепил его к ремню. Потом глубоко вздохнул и направился к выходу.

Ничего опасного на улице не наблюдалось. Это была тихая часть города, здесь не было ни суетливой торговли, ни шумного, вечно грохочущего производства. На соседней улице какой-то точильщик ножей во все горло предлагал свои услуги. Под кровлями скромных на вид домов застенчиво ворковали голуби. Послышались и быстро затихли звуки цокающих копыт и скрипящих колес повозки. И снова все замерло.

Джезаль прошелся туда-сюда мимо дома и больше не решался повторять это, боясь, что Арди заметит его в окно, узнает и спросит, какого черта он сюда явился. Он описывал круги в дальнем конце улицы, подыскивая слова, которые надо сказать, когда она покажется на пороге.

«Я вернулся к тебе». Нет, нет, слишком напыщенно.

«Привет, как дела?» Нет, несерьезно.

«Это я, Луфар». Слишком холодно.

«Арди, я соскучился по тебе». Слишком сентиментально.

Тут он заметил мужчину, хмуро наблюдавшего за ним из окна верхнего этажа, закашлялся и поспешил к дому, бормоча себе под нос снова и снова:

— Лучше сделать дело, лучше сделать дело, лучше сделать дело…

Джезаль постучал кулаком в деревянную дверь. Он стоял и ждал, сердце бешено колотилось в груди. Щеколда отодвинулась, и он изобразил самую очаровательную улыбку, на какую был способен. Дверь открылась, и низенькая, круглолицая, крайне непривлекательная девица уставилась на него через порог. Несомненно, это никак не могла быть Арди, сколь бы изменчива ни была жизнь.

— Да?

— Э-э…

Служанка. Глупо было думать, что Арди сама пойдет открывать входную дверь. Она простолюдинка, но не нищенка. Джезаль кашлянул, прочищая горло.

— Я вернулся… То есть я хочу сказать… Арди Вест живет здесь?

— Да.

Служанка распахнула дверь шире, чтобы Джезаль смог пройти в тускло освещенный коридор.

— Как мне доложить, кто спрашивает?

— Капитан Луфар.

Она неожиданно резко вздернула голову и повернула ее, словно та была привязана невидимой ниточкой, и Джезаль непроизвольно дернул за нее.

— Капитан… Джезаль дан Луфар?

— Да, — проговорил он негромко, весьма озадаченный.

Неужели Арди обсуждала его со служанкой?

— О… Если вы подождете…

Девушка указала ему на дверь в комнату и поспешно удалилась.

Глаза у нее были раскрыты так широко, словно к ней явился сам император Гуркхула, никак не меньше.

Мрачная, полутемная гостиная производила такое впечатление, будто ее обставлял очень богатый и очень безвкусный человек, которому не хватило места для воплощения всех его намерений. Тут стояли несколько кресел, обитых яркой, кричащей тканью, невероятных размеров шкаф, облепленный вульгарными украшениями, на стене висела картина столь внушительных размеров, что будь она хоть чуть больше, комнату пришлось бы расширять за счет соседних помещений. Два блеклых луча света, пробившихся сквозь плотные занавески, освещали полированную поверхность старинного стола, правда, слегка шатающегося. Каждая вещь могла бы неплохо смотреться сама по себе, но вместе они создавали душную атмосферу. Однако, убеждал себя Джезаль, невеселым взглядом осматриваясь вокруг, он пришел сюда ради Арди, а не ради ее мебели.

Это даже забавно. От волнения он чувствовал слабость в коленях, во рту пересохло. Он то и дело оборачивался на дверь, и с каждым мгновением ожидания его состояние ухудшалось. Такого страха Джезаль не ощущал даже в Аулкусе, когда на него с ревом набросилась целая толпа шанка. Он нервно прохаживался по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Из-за шторы поглядывал на тихую улицу. Перегнувшись через стол, пытался рассмотреть картину на стене. На полотне был изображен крепкого телосложения король в огромной короне, восседавший на троне, а знатные вельможи в отороченных мехом одеждах теснились у его ног, кланяясь. Гарод Великий, догадался Джезаль, однако это открытие доставило ему не много радости. Эта была излюбленная и одна из самых утомительных тем Байяза — описание свершений этого монарха. Что бы там ни происходило с великим королем, какое Джезалю до него дело? Шел бы Гарод Великий…

— Так-так…

Арди стояла на пороге, на темных волосах, на подоле белого платья играли отблески яркого света из коридора. Она склонила голову набок, едва заметная улыбка сияла на едва различимом в сумраке лице. Похоже, она совсем не изменилась. В жизни часто случается так: то, чего ждешь с особым нетерпением, оборачивается глубоким разочарованием. Но снова увидеть Арди после долгой разлуки — это было что-то невероятное. Все тщательно подготовленные фразы испарились из памяти, в голове было пусто — как в тот раз, когда он впервые увидел ее.

— Значит, вы живы, — негромко проговорила она.

— Да… э-э… вроде того.

Он попытался улыбнуться, но получилось плохо.

— Вы думали, что я мертв?

— Надеялась, что так.

От ее слов он разом перестал улыбаться.

— За столь долгое время я не получила от вас ни строчки. Я думала, вы позабыли обо мне.

Джезаль поморщился.

— Простите, что не писал. Я виноват, очень виноват. Я хотел…

Арди захлопнула дверь и прислонилась к ней, сложив руки за спиной. Ее взгляд, устремленный на него, становился все мрачнее.

— Не было дня, чтобы меня не обуревало желание сделать это. Но я взял на себя обязательство, и у меня не было возможности рассказать кому-либо о происходившем. Даже моей семье… Я был… Я был очень далеко на западе.

— Я знаю. Весь город только и твердит об этом, вот и я услышала.

— Вы слышали?

Арди кивнула в сторону коридора.

— Узнала от горничной.

— От горничной?

Какого черта и откуда кто-то в Адуе мог знать о его злоключениях? А тем более — горничная Арди Вест. Воображение рисовало множество неприятных картин. Толпы слуг хихикают над тем, как он лежит с разбитым изуродованным лицом. Из уст в уста передаются слухи о том, какой глупый вид был у капитана Луфара, когда какой-то грубый северянин, покрытый шрамами, кормил его с ложечки. Джезаль почувствовал, как у него загорелись уши.

— И что она сказала?

— О, вы сами знаете. — Арди рассеянно прошла в комнату. — Что вы взбирались на стены во время осады Дармиума. Открыли ворота людям императора и так далее…

— Что?

Он растерялся еще сильнее.

— Дармиум? То есть… кто ей сказал…

Арди подошла ближе, потом еще ближе. Джезаля охватило смятение, он запнулся и остановился. Еще ближе — и вот, приподняв голову, она взглянула ему в лицо. Ее губы приоткрылись, она была так близко, словно собиралась обнять его и поцеловать. Так близко, что Джезаль наклонился вперед в предвкушении, прикрыв глаза, его губы вздрогнули… Но она вдруг отвернулась и отступила, ее взметнувшиеся волосы легко задели его лицо. Арди направилась к шкафу, открыла его и достала графин, а Джезаль замер в полной растерянности посреди комнаты. В безысходной тишине он наблюдал, как она наполняет два бокала, протягивает один ему, и вино, расплескавшись, стекает тягучими каплями по стеклянной поверхности.

— Вы изменились.

Джезаль ощутил неожиданный прилив стыда. Его рука невольно потянулась к подбородку, чтобы прикрыть шрам.

— Я не про это. Ну, не только про это. Про все. Вы совсем другой.

— Я…

Воздействие, которое она на него оказывала, сейчас было еще сильнее, чем прежде. Раньше на него не влиял непомерный груз ожидания, многодневные мечтания и предвкушения вдали, на чужой дикой земле.

— Я тосковал по вас, — произнес он, не задумываясь, смутился и сменил тему, чтобы взять себя в руки. — Есть ли известия о вашем брате?

— Он пишет мне каждую неделю. — Арди откинула голову и опорожнила бокал, потом снова налила в него вина. — С тех пор как выяснилось, что он все-таки жив.

— Что?

— Месяц или больше я считала, что он погиб. Он едва уцелел в сражении.

— А что, было сражение? — осведомился Джезаль, и его голос невольно сорвался. Только сейчас он вспомнил, что идет война. Конечно, должны быть и сражения. Он овладел голосом.

— Какое сражение?

— То, в котором убили принца Ладислава.

— Ладислав мертв? — Его голос снова сорвался.

Джезаль видел принца всего несколько раз. Тот неизменно производил впечатление человека, абсолютно поглощенного собой и потому несокрушимого. Очень трудно было вообразить, что Ладислава проткнули мечом или пронзили стрелой и он умер, как простой смертный. Но именно так все и случилось.

— А потом убили его брата.

— Рейнольт? Он убит?

— В своей собственной постели во дворце. Когда король умрет, будут выбирать нового голосованием на Открытом совете.

— Выбирать?

Голос Джезаля прозвучал так высоко, что он почувствовал боль в горле.

Арди снова наполнила свой стакан.

— Посланец Уфмана был повешен за это преступление, хотя, скорее всего, был невиновен. Так что война с гурками все тянется и тянется.

— Мы по-прежнему воюем с гурками?

— Дагоска пала в начале года…

— Дагоска… пала?

Большим глотком Джезаль осушил стакан и уставился в пол, стараясь осмыслить то, что услышал. Он бы не удивился, если бы что-то изменилось за время его отсутствия, но не ожидал, что все перевернется вверх дном. Война с гурками, сражения на Севере, выборы нового короля…

— Налить еще? — спросила Арди, взяв кувшин и слегка покачивая его.

— Думаю, не помешает.

Великие события, конечно. Как и сказал Байяз. Джезаль смотрел, как Арди наливает вино, сосредоточенно и почти сердито глядя перед собой, пока жидкость пенилась и заполняла бокал. Он заметил небольшой шрам на ее верхней губе, на который прежде не обращал внимания, и ему вдруг неодолимо захотелось прикоснуться к ней, погрузить пальцы в ее волосы, прижать к себе. Великие события творились вокруг, но они казались незначительными по сравнению с тем, что происходило сейчас, в этой комнате. Вся его жизнь может измениться в следующие несколько мгновений, если он сможет найти правильные слова и заставит себя произнести их.

— Я действительно скучал по тебе, — выдавил он.

Эту ничтожную попытку она вмиг свела на нет горькой усмешкой:

— Не будь глупцом.

Джезаль взял ее за руку, вынудив взглянуть ему в лицо.

— Я был глупцом всю мою жизнь. Но не сейчас. Далеко отсюда, на равнине, бывали моменты, когда мою жизнь поддерживала лишь мысль о том, что я еще увижу тебя. Каждый день я думал о нашей встрече.

Она смотрела на него так же неодобрительно, застыв в неподвижности. Ее нежелание ответить на его чувство было невыносимо горьким, особенно после того, через что ему пришлось пройти.

— Арди, пожалуйста! Я пришел не для того, чтобы ссориться.

Опрокинув еще один стакан, она мрачно уставилась в пол.

— Я не знаю, зачем ты пришел.

«Потому что я люблю тебя и не хочу больше никогда с тобой разлучаться. Пожалуйста, скажи, что ты хочешь стать моей женой!»

Он почти произнес это, но в последний момент увидел ее презрительную насмешку и остановился. Он забыл о том, как невыносимо трудно с ней бывает.

— Я пришел, чтобы принести извинения. Я подвел тебя, знаю. Я пришел сразу, как только смог, но вижу, ты не в настроении. Зайду позже.

Резко повернувшись, он направился к двери, но Арди оказалась перед ней раньше, повернула ключ в замке и выдернула его.

— Ты оставил меня здесь совершенно одну, ни разу не удосужился написать, а теперь вернувшись, хочешь улизнуть, даже не поцеловав меня?

Она сделала шаг к нему и пошатнулась, Джезаль поддержал ее.

— Арди, ты пьяна.

Она раздраженно покачала головой.

— Я всегда пьяна. Но разве ты не сказал, что соскучился по мне?

— Но… — пробормотал он, испытывая непонятный страх. — Я думал…

— Вот в чем твоя проблема, понимаешь? Надо думать, а ты не очень-то силен в этом.

Она толкнула его к столу. Меч подвернулся под ноги Джезалю, и он вынужден был схватиться за край, чтобы не упасть.

— Разве я не ждала тебя? — прошептала Арди, и он почувствовал на лице ее горячее дыхание, кисло-сладкое от вина. — Как ты и просил.

Ее рот с нежностью прижался к его рту, кончик языка скользнул по его губам. Арди нежно заворковала и тесно прислонилась к нему. Джезаль почувствовал, как ее рука спустилась к его паху и осторожно прикоснулась к нему через брюки.

Ощущение было приятное, оно вызвало немедленное возбуждение. Очень приятно, но беспокойство все-таки не исчезло. Он тревожно глянул на дверь.

— Как насчет слуг? — хрипло поинтересовался он.

— Если им не нравится, могут поискать себе другую хренову работу. Не я придумала нанять их.

— Не ты? А кто же?

Она запустила пальцы ему в волосы и резко развернула его голову, так что теперь могла говорить ему прямо в лицо.

— Забудь о них. Ты пришел ко мне или как?

— Да… да… конечно.

— Скажи это еще раз!

Рука Арди почти до боли стиснула его мошонку.

— Я пришел к тебе.

— Правда? Так вот она я. — Ее пальцы расстегнули его ремень. — Не стесняйся.

Он попытался отнять ее руку.

— Арди, подожди…

Свободной рукой она резко хлестнула его по щеке, так что голова Джезаля откинулась набок, в ушах зазвенело.

— Я просидела тут без дела шесть месяцев, — зашипела она ему в лицо слегка заплетающимся языком. — Знаешь, какая скука меня одолевала? А теперь ты говоришь мне: подожди? Да пошел ты!

Арди грубо залезла ему в брюки, вытащила член и стала тереть его одной рукой, крепко обхватив лицо Джезаля другой, пока он не закрыл глаза и не задышал прерывисто ей в лицо. Он забыл обо всем, кроме ее пальцев.

Ее зубы впились ему в губу, причиняя боль. Она сжимала их все сильнее.

— О! — простонал он.

Она уже кусала его. Кусала со вкусом, словно хотела съесть. Он попытался отодвинуться, но за спиной был стол, и Арди быстро подавила его сопротивление. Боль и изумление Джезаля возрастали по мере того, как она продолжала его кусать.

— А-ах! — Он вывернул ее руку за спину, крепко схватив за запястье, и резким толчком бросил Арди на стол.

Она вскрикнула, ударившись лицом о полированную поверхность.

Джезаль стоял над ней, потрясенный. Во рту было солоно от крови. Сквозь растрепанные волосы Арди он видел ее темный глаз, смотревший на него из-за плеча тускло и равнодушно. Она тяжело дышала, ее волосы растрепались. Джезаль резко отпустил ее запястье, и освобожденная рука упала, на ней остались красноватые отметины от его пальцев. Потом Арди потянулась вниз, ухватилась за платье и грубо задрала его. Нижние юбки сбились, завернувшись вокруг талии, и перед Джезалем предстал ее голый бледный зад.

Что ж… Возможно, он стал другим человеком, но оставался мужчиной.

С каждым толчком голова Арди ударялась о полированную столешницу, а его плоть прижималась к ее ягодицам. С каждым толчком брюки Джезаля сползали все ниже и ниже, пока рукоять меча не опустилась на ковер. С каждым толчком стол издавал недовольный скрип, громче и громче, словно они совокуплялись на спине какого-то старика, не одобрявшего их поведение. С каждым толчком Арди постанывала, а он тяжело дышал — не от удовольствия или боли, а просто от усилия. Все закончилось благословенно быстро.

Часто бывает в жизни, что моменты, которых мы ждем с особым нетерпением, приносят глубокое разочарование. Сейчас, без сомнения, был один из таких случаев. Все бесконечные часы на равнине, перед лицом смертельной опасности, измотанный путешествием, с мозолями от седла, он мечтал снова увидеть Арди. И то, что он воображал себе, не очень-то соответствовало поспешному и грубому совокуплению на столе в безвкусно обставленной гостиной. Когда они закончили, Джезаль сунул поникший член обратно в штаны и почувствовал себя виновным, пристыженным и чрезвычайно жалким. Щелкнул замок на ремне — и ему захотелось разбить лоб о стену. Она поднялась, опустила юбки и расправляла их, глядя в пол. Он прикоснулся к ее плечу.

— Арди…

Она сердито скинула его руку и отошла в сторону. Потом, отвернувшись, бросила что-то на ковер позади себя. Послышался стук. Ключ от двери.

— Можешь идти.

— Что?

— Иди! Ты получил то, чего хотел?

Не веря собственным ушам, Джезаль облизнул окровавленную губу.

— Ты думаешь, это то, чего я хотел?

В ответ ни слова.

— Я люблю тебя.

Она сдавленно кашлянула, словно ее вот-вот вырвет, медленно покачала головой и спросила:

— Зачем?

Он уже сомневался во всем. Он сомневался в своих намерениях и чувствах. Он хотел начать снова, но не знал как. Все превратилось в необъяснимый кошмар, и ему очень хотелось очнуться.

— Что значит «зачем»? О чем ты?

Она наклонилась вперед, сжав кулаки, и закричала ему в лицо:

— Я мерзкое ничтожество! Все, кто меня знает, ненавидят меня! Мой собственный отец ненавидел меня! Мой собственный брат! — В ее голосе послышалась хрипота, лицо перекосилось, от гнева и отчаяния изо рта брызгала слюна. — Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Я дерьмо, вот я кто! Ты можешь понять это?

Арди закрыла лицо руками и повернулась к нему спиной. Плечи ее задрожали.

Он, моргая, смотрел на нее, его губы дрожали. Прежний Джезаль дан Луфар, наверное, схватил бы ключ, поспешил покинуть комнату и очутиться на улице, чтобы никогда сюда не возвращаться, да еще был бы рад, что так легко отделался. Новый Джезаль размышлял об этом. Он размышлял об этом напряженно. У него было больше силы воли, чем у того, прежнего. Во всяком случае, он убеждал себя в этом.

— Я люблю тебя.

Слова, произнесенные его окровавленным ртом, имели явный привкус лжи, но он зашел далеко, слишком далеко, чтобы поворачивать назад.

— Я по-прежнему тебя люблю.

Он прошел по комнате и, хотя Арди пыталась его оттолкнуть, обнял ее.

— Ничего не изменилось.

Разворошив ее волосы, он прислонил ее голову к своей груди. Она тихо плакала, захлебываясь от рыданий и пуская сопли на его парадный мундир.

— Ничего не изменилось, — прошептал Джезаль.

Но на самом деле все было наоборот.

Время кормежки

Они сидели не так близко, чтобы их единение было очевидно для всех.

«Просто двое мужчин, между делом опустившие зады на одну скамейку».

Стояло раннее утро. Солнце нестерпимо слепило глаза Глокты и бросало золотые отблески на покрытую росой траву, на шелестящую листву, на бегущие ручьи в парке, но в воздухе ощущалась предательская прохлада. Лорд Веттерлант был ранней пташкой.

«И я тоже, выходит. Ничто так не побуждает человека пораньше покинуть постель, как постоянная бессонница от нестерпимых приступов боли».

Его светлость сунул руку в бумажный пакет, вытащил щепотку хлебных крошек, зажав их между указательным и большим пальцами, и бросил под ноги. Целая толпа надутых от важности уток уже собралась вокруг, и теперь они яростно нападали друг на друга, пытаясь ухватить побольше крошек. Пожилой вельможа наблюдал за ними, и его изборожденное морщинами лицо походило на плохо натянутую бездушную маску.

— Я не питаю иллюзий, наставник, — произнес он монотонно, почти не шевеля губами и не глядя на собеседника. — Я не такая важная персона, чтобы принимать участие в этом состязании, даже если бы захотел. Но моей важности хватит на то, чтобы получить хоть какую-то выгоду от этого. И я намереваюсь получить все, что могу.

«Значит, давай сразу к делу. Нет нужды болтать о погоде, или о детишках, или о сравнительных достоинствах разноцветных уток».

— В этом нет ничего постыдного.

— Не думаю. У меня семья, которую я должен кормить, и она растет с каждым годом. Я решительно не советую заводить слишком много детей.

«Ха, это точно не проблема».

— Кроме того, я держу собак, их тоже надо кормить, и у них отменный аппетит.

Веттерлант глубоко и сипло вздохнул, бросив птицам еще крошек.

— Чем выше поднимаешься, наставник, тем больше тех, кто от тебя зависит, скулит, желает получить объедки с твоего стола. Печально, но факт.

— На вас лежит большая ответственность, милорд. — Лицо Глокты передернула судорога, он почувствовал спазм в ноге и постарался осторожно выпрямить ее, пока колено не щелкнуло. — Могу ли я узнать, насколько большая?

— У меня есть мой собственный голос, и я контролирую трех других заседателей в Открытом совете. Это семьи, связанные с моей собственной узами соседства, дружбы, брака или по давней традиции.

«Подобных связей может оказаться недостаточно в нынешние времена».

— Вы уверены в этих троих?

Веттерлант обратил свои холодные глаза к Глокте.

— Я не глупец, наставник. Цепь, на которой я держу своих псов, весьма надежна. Я уверен в них. Настолько, насколько можно быть уверенным хоть в чем-то в наши неспокойные времена.

Он бросил еще щепотку крошек на траву, и утки закрякали, начали клевать и бить друг дружку крыльями.

— Четыре голоса, значит.

«Во всяком случае, кусок большого пирога».

— Четыре голоса.

Глокта закашлялся и быстро проверил, нет ли вокруг подслушивающих. Девушка с трагическим лицом безразлично смотрела на воду в самом конце тропинки. Два помятых офицера королевской гвардии сидели на скамейке довольно далеко в другой стороне и громко спорили, кто из них больше выпил накануне ночью.

«Возможно ли, что эта печальная особа шпионит в пользу лорда Брока? А эти два офицера — доносчики верховного судьи Маровии? Мне везде мерещатся агенты. А ведь так и есть на самом деле. Агенты повсюду».

Он понизил голос и перешел на шепот:

— Его преосвященство предлагает пятнадцать тысяч марок за каждый голос.

— Понятно. — Полуопущенные веки Веттерланта едва заметно дернулись. — Но этого мяса едва хватит только на моих собак. На мой собственный стол уже ничего не останется. Я должен вам сказать, что лорд Барезин — иносказательно, конечно, — уже предложил мне восемнадцать тысяч за голос, а в придачу великолепный участок земли рядом с моим поместьем. Леса, где можно охотиться на оленей. Вы охотник, наставник?

— Был охотником. — Глокта потрогал свою искалеченную ногу. — Но с некоторых пор уже нет.

— А, да. Примите мое сочувствие. Я всегда любил хорошо отдохнуть… Потом меня посетил лорд Брок.

«Удивительно, кстати, для вас обоих».

— Он был настолько добр, что предложил двадцать тысяч и весьма привлекательную партию для моего старшего сына — свою младшую дочь.

— Вы приняли его предложение?

— Я сказал, что слишком рано на чем-либо останавливаться.

— Уверен, его преосвященство сможет увеличить сумму до двадцати одной тысячи, но нужно будет…

— Посланец верховного судьи Маровии уже предложил мне двадцать пять.

— Харлен Морроу? — прошипел Глокта, сжав немногие оставшиеся зубы.

Лорд Веттерлант поднял бровь.

— Кажется, так его звали.

— К сожалению, сейчас я могу предложить вам столько же, не больше. Я сообщу его преосвященству о вашей позиции.

«Уверен, его радость будет беспредельна».

— Я буду с нетерпением ждать известий от вас, наставник.

Веттерлант повернулся к своим уткам и бросил им еще крошек. Едва заметная улыбка тронула его губы, когда он наблюдал, как они дерутся за корм.

Прихрамывая и чувствуя боль при каждом шаге, Глокта добрался до неприметного дома на совершенно неприметной улице. На его лице блуждало некое подобие улыбки.

«Сейчас я свободен, избавлен от удушающего общества великих и добродетельных. Не надо лгать и ловчить, не надо следить за тем, чтобы кто-нибудь не воткнул нож в спину. Возможно, я даже найду место, которое Харлен Морроу еще не успел испоганить. Это было бы приятно…»

Дверь резко распахнулась, едва он успел постучать, и перед Глоктой предстало усмехающееся лицо какого-то мужчины в форме гвардейского офицера. Это было настолько неожиданно, что Глокта сначала не узнал его. А потом его охватило беспокойство.

— О, капитан Луфар. Вот так сюрприз.

«Причем крайне неприятный».

Луфар сильно изменился. Был такой гладенький мальчишка, а теперь в его облике проступили острые углы, словно его обветрило непогодой. Прежде он поглядывал на всех свысока, теперь же слегка наклонял голову, будто извиняясь. Он отрастил бороду, безуспешно стараясь прикрыть ужасный шрам, рассекавший его губу и переходящий на подбородок.

«Однако нельзя сказать, что шрам его сильно испортил».

— Инквизитор Глокта… э-э…

— Наставник.

— В самом деле? — Секунду Луфар смотрел на него, моргая. — Ну, тогда…

Непринужденная улыбка снова появилась на его лице, и Глокта с удивлением почувствовал, что капитан пожимает его руку с дружеской сердечностью.

— Мои поздравления. Я был бы рад поболтать, но служба зовет. Я давно не был в городе, понимаете ли. Ездил на Север и все такое.

— Конечно.

Глокта мрачно наблюдал за тем, как Луфар беспечно шагает по улице. Он лишь раз украдкой бросил взгляд через плечо, поворачивая за угол.

«Остается один вопрос: почему первым делом он явился сюда».

Глокта проковылял в распахнутую дверь и тихо прикрыл ее за собой.

«Хотя, что удивительного, если молодой мужчина покидает дом молодой женщины рано утром? Эту загадку можно разгадать и без инквизиции его величества. Ведь я и сам когда-то уходил вот так спозаранку. И тоже притворялся, что меня не интересует, провожают ли меня взглядом».

Он прошел по коридору в гостиную.

«Или это был какой-то другой человек?»

Арди Вест стояла к нему спиной, и он слышал, как она наливает вино в бокал.

— Ты что-то забыл? — спросила она через плечо голосом ласковым и игривым.

«Такую интонацию я редко слышу в голосе женщин. Ужас, отвращение и легкий налет жалости знакомы мне куда больше».

Послышалось звяканье, она поставила бутылку.

— Или ты решил, что не выживешь без еще одной…

Она повернулась, на губах играла улыбка. Но улыбка мгновенно угасла, когда Арди увидела, кто стоит перед ней.

Глокта усмехнулся.

— Не волнуйтесь. На меня все так реагируют. Я сам ужасаюсь каждое утро, взглянув на себя в зеркало.

«Если мне удается распрямиться и встать перед этим чертовым зеркалом».

— Дело в другом, и вы это понимаете. Я просто не думала, что вы придете.

— Да, нынче утром нас всех ожидали сюрпризы. Вы никогда не угадаете, с кем я столкнулся у вас в прихожей.

Она замерла на мгновение, затем небрежно откинула голову и, причмокивая, отпила вино из бокала.

— Вы мне подскажете?

— Хорошо, подскажу.

Глокта сморщился, опускаясь в кресло и вытягивая больную ногу.

— Молодой офицер королевской гвардии с весьма заманчивым будущим.

«Хотя хочется надеяться, что все обернется иначе».

Арди пристально смотрела на него поверх края бокала.

— В королевской гвардии так много офицеров, что я едва могу отличить одного от другого.

— Неужели? Но этот, я припоминаю, в прошлом году победил на турнире.

— Я едва могу вспомнить, кто сражался в финале. Каждый год там происходит одно и то же.

— Это верно. Когда-то я принимал участие в состязании, но с тех пор оно утратило привлекательность. Однако мне кажется, этого парня вы должны помнить. Похоже, после нашей последней встречи с ним кто-то попортил ему лицо. И очень заметно, я бы сказал.

«Но все же и вполовину не так сильно, как мне бы хотелось».

— Вы сердитесь на меня, — произнесла Арди без малейшего упрека в голосе.

— Я бы сказал, что я разочарован. А чего вы ожидали? Я думал, вы умнее.

— Ум не означает благоразумное поведение. Мой отец так говорил. — Привычно откинув голову и резко опрокинув бокал, она допила вино. — Не волнуйтесь. Я способна позаботиться о себе.

— Похоже, не можете. Вы делаете все вызывающе открыто. Вы отдаете себе отчет, что произойдет, если об этой истории станет известно? Вас будут избегать.

— А какая разница? — Арди усмехнулась ему в лицо. — Возможно, вы удивитесь, но мне и сейчас не шлют приглашений во дворец. И явно не по причине застенчивости. Никто не разговаривает со мной.

«Кроме меня. Но мое общество вряд ли обрадует молодую женщину».

— Всем плевать, чем я занята. Если они что-то узнают обо мне, то не удивятся — именно этого они и ожидали от такого дерьма. Проклятые простолюдины ведут себя как животные, разве вы не знаете? Разве не вы говорили мне, что я могу поиметь любого, кого захочу?

— Но я также сказал, что чем меньше секса, тем лучше.

— Полагаю, вы говорили это всем, чьего расположения добивались?

Глокта скривился.

«Не совсем. Я льстил, я умолял, я угрожал и хитрил. Твоя красота ранит меня, ранит в самое сердце. Я сломлен, я умру без тебя. Неужели у тебя нет сострадания? Ты не любишь меня?.. Я делал все, чуть ли не показывал мои инструменты — но когда добивался желаемого, отворачивался и радостно принимался за следующую жертву, даже не оглянувшись на предыдущую».

— Ха! — усмехнулась Арди, словно прочитала его мысли. — Занд дан Глокта, читающий лекции о целомудрии? О, не надо! Скольким женщинам вы искалечили жизнь, прежде чем гурки искалечили вас? У вас была слава!

От напряжения на шее Глокты задрожал мускул, и он несколько раз пошевелил плечом, пока мышцы расслабились.

«Она права. Возможно, одно тихое слово, сказанное известно кому, сработает лучше. Тихое слово или очень громкая ночь с практиком Инеем».

— Ваша постель — это ваше личное дело, как сказали бы в Стирии. Но что знаменитый капитан Луфар делает среди гражданских лиц? Разве он не должен громить северян? Кто спасет Инглию, пока он прохлаждается?

— Он не был в Инглии.

— Нет?

«Неужели папаша отыскал для него тихое и теплое местечко?»

— Он был в Старой империи или что-то в этом роде. За морем, на западе и еще дальше.

Она вздохнула, словно достаточно наслушалась об этом и устала от разговоров.

— Старая империя? А для чего он туда потащился?

— Почему бы вам не узнать у него самого? Какое-то путешествие. Он много говорил об одном северянине. Его зовут Девятипалый или что-то в этом роде.

Глокта вскинул голову.

— Девятипалый?

— Кажется, да. Он и еще какой-то лысый старик.

Лицо Глокты задергалось от волнения.

— Байяз?

Арди пожала плечами и сделал большой глоток. В ее движениях уже была заметна неловкость, выдававшая опьянение.

«Байяз. Перед выборами нам не хватало только одного — чтобы этот старый мошенник сунул в наши дела свою лысую башку».

— И он сейчас в городе?

— Откуда мне знать? — ворчливо ответила Арди. — Никто мне не докладывал.

Так много общего

Ферро расхаживала по комнате и сердито разглядывала ее. Наполненный сладкими ароматами воздух, подрагивающие занавески на огромных окнах, балкон за ними — все вызывало у нее раздраженную насмешку. Она с иронией рассматривала темные картины, изображавшие толстых бледных королей, отполированную мебель в просторном холле. Она ненавидела это место с его мягкими кроватями и вялыми, полуживыми людишками. Ферро предпочла бы всему этому пыль и зной бесплодной земли в Канте. Жизнь там была жесткой, напряженной и короткой. Но она была честной.

И Союз, и город Адуя в частности, и крепость Агрионт в особенности доверху набиты ложью и лицемерием. Ферро чувствовала это кожей, как въевшееся масляное пятно. И Байяз оказался в самом центре лжи. Обманом он уговорил ее следовать за ним за тридевять земель — без всякой пользы, ведь они не нашли никакого древнего оружия, способного одолеть гурков. Теперь он улыбался, даже хохотал и тайно перешептывался с какими-то стариками. Старики приходили, взмокшие от пота на уличной жаре, и их бросало в пот еще сильнее.

Ферро никому и никогда не сказала бы об этом, но с презрением признавалась самой себе: она скучала по Девятипалому. Она не могла выразить этого, но ей было легче, когда у нее имелся кто-то, кому можно доверять хотя бы наполовину. Теперь оставалось только вспоминать и кусать локти.

Единственным ее компаньоном был ученик мага, но лучше бы не было никого. Ученик сидел и молча смотрел на Ферро, забытая книга лежала рядом с ним на столе. Пялился и улыбался, но вовсе не от радости, а словно ему известно что-то, о чем она может только догадываться. Как будто считал, что она полная дура и ничего не замечает. Это злило Ферро еще сильнее. Так что она бродила по комнате, раздраженно оглядывая все вокруг, сжав кулаки и стиснув зубы.

— Тебе бы следовало вернуться на юг, Ферро.

Она остановилась и зло посмотрела на Ки. Он был прав, конечно. Ферро была бы счастлива покинуть этих безбожников розовых, забыть о них навсегда и сражаться с гурками тем оружием, к какому она привыкла. Рвать их зубами, если придется.

Он был прав, но уже ничего не изменить. И Ферро не нуждается в советах.

— Много ты понимаешь в том, что мне надо делать, тощий розовый дурак.

— Больше, чем ты думаешь. — Он смотрел ей прямо в лицо своими темными глазами. — Мы с тобой похожи. Ты можешь не обращать на это внимание, но так и есть. У нас очень много общего.

Ферро насупилась. Она не знала, что хилый идиот имеет в виду, но ей не понравилось, как он говорил об этом.

— Байяз не даст тебе ничего, в чем ты нуждаешься. Ему нельзя доверять. Я понял это слишком поздно, но у тебя еще есть время. Ты можешь найти себе другого наставника.

— У меня нет никаких наставников, — бросила Ферро. — Я свободна.

Угол бледных губ Ки скривился.

— Никто из нас никогда не будет свободен. Уходи. Здесь тебе нечего делать.

— Тогда почему ты остаешься?

— Чтобы мстить.

Ферро нахмурилась еще сильнее.

— Мстить за что?

Ученик наклонился вперед, его горящие глаза встретились с ее глазами. Дверь со скрипом открылась, и он немедленно замолчал, уселся на место, глядя в окно. Так, словно ничего и не говорил.

Чертов ученик с его чертовыми шарадами. Ферро сердито обернулась на дверь.

Байяз медленно прошел в комнату. Он нес чашку чая, стараясь не расплескать. Даже не взглянув в сторону Ферро, он прошагал мимо нее и вышел через раскрытую дверь на балкон. Чертов маг. Ферро пошла за ним, щурясь от яркого света. Они находились довольно высоко, и Агрионт расстилался под ними, как в тот давний день, когда она и Девятипалый карабкались по крышам. Компании ленивых и праздных розовых нежились на блестящей траве внизу, как и перед отъездом Ферро в Старую империю. Но кое-что изменилось.

Теперь повсюду в городе чувствовался страх. Ферро видела его в каждом безвольном бледном лице, слышала в каждом слове, различала в каждом жесте. Оцепеневшее ожидание, затишье перед бурей. Точно поле сухой порыжелой травы, готовое вот-вот вспыхнуть от малейшей искры. Ферро не знала, чего все ждали, да это ее и не заботило.

Однако она слышала немало разговоров о предстоящих выборах.

Первый из магов внимательно смотрел на нее, когда она входила в балконную дверь. Одна сторона его лысой головы поблескивала на ярком солнце.

— Чаю, Ферро?

Ферро ненавидела чай, и Байязу это было известно. Чай употребляли гурки, когда замышляли предательство. Она помнила, как солдаты пили его, когда она сражалась в пыли. Она помнила, как его пили работорговцы, обсуждая цены на свой товар. Она помнила Уфмана, потягивающего чай, посмеиваясь над ее яростью и беспомощностью. Теперь чай пил Байяз. Он изящно держал небольшую чашку между толстыми пальцами, большим и указательным, и улыбался.

Ферро стиснула зубы.

— Ты меня надул, розовый. Обещал мне отмщение, а не дал ничего. Я возвращаюсь назад, на юг.

— В самом деле? Для нас будет очень грустно потерять тебя. Но Союз и Гуркхул воюют. Сейчас нет кораблей, чтобы уплыть в Канту. Возможно, так будет продолжаться еще некоторое время.

— Как же мне добраться туда?

— Ты совершенно ясно выразилась, что ты не имеешь ко мне никакого отношения. Я дал тебе крышу над головой, но ты весьма скупа на благодарность. Если хочешь уехать, позаботься об этом сама. Мой брат Юлвей должен скоро вернуться к нам. Возможно, он проявит желание взять тебя под крыло.

— Не годится.

Байяз пристально посмотрел на нее. Этот взгляд явно не предвещал ничего хорошего, но Ферро — это не Длинноногий, и не Луфар, и не Ки. У нее не было никаких наставников и никогда не будет.

— Не годится, я сказала!

— Зачем ты все время испытываешь мое терпение? Оно не бесконечно, ты знаешь.

— И мое тоже.

Байяз усмехнулся.

— Твое, о да, кончается быстро. В сущности, оно даже и не начинается, что мастер Девятипалый, без сомнения, испытал на себе и может засвидетельствовать. Я решительно утверждаю, Ферро, что обаяния у тебя столько же, сколько у злобной упрямой козы.

Он поднес чашку к губам и аккуратно отпил из нее. Неимоверным усилием воли Ферро сдержалась, чтобы не выбить эту чашку у него из рук и не боднуть вдобавок хорошенько лысого козла.

— Но если война с гурками еще интересует тебя…

— Всегда интересует.

— То я смогу найти применение твоим талантам. Дело, для которого не требуется чувство юмора. Мои намерения относительно гурков не изменились. Борьба должна продолжаться, хоть и другими средствами.

Его взгляд скользнул в сторону и уперся в большую башню, вздымавшуюся над крепостью.

Ферро мало смыслила в прекрасном и мало заботилась о том, чтобы иметь хоть какие-то знания в этой сфере, но башня была великолепна даже по ее понятиям. Это строение из камня имело четкие пропорции и не снисходило до безвкусицы украшательства. В его очертаниях сквозила грубоватая честность, а прямые углы излучали безжалостную ясность. Это неодолимо влекло Ферро.

— Что это за место? — спросила она.

Байяз, сощурившись, взглянул на нее.

— Дом Делателя.

— А что там внутри?

— Не твоего ума дело.

Ферро взвилась от досады.

— Ты жил там. Ты служил Канедиасу. Ты помогал Делателю в его трудах. Ты нам рассказывал об этом на равнине! Так что, скажи мне, там внутри?

— У тебя хорошая память, Ферро. Но ты забыла об одной вещи. Мы не нашли Семени. И я не имею в тебе никакой надобности. И уж тем более, у меня нет никакой необходимости отвечать дальше на твои бесконечные вопросы. Попробуй представить, как мне это противно.

Он отпил еще чаю, приподняв брови, и уставился на лениво разлегшихся розовых в парке.

Ферро принужденно улыбнулась. Или сделала гримасу, отдаленно похожую на улыбку. По крайней мере, показала зубы. Она очень хорошо помнила, что сказала злая старуха Конейль и насколько ее слова растревожили мага. Она поступит точно так же.

— Ага, Делатель. Ты попытался похитить его секреты. Ты попытался похитить его дочь Толомею. Ее отец сбросил ее с крыши за то, что она предала его и открыла тебе ворота. Или не так?

Байяз сердито выплеснул остатки чая с балкона. Ферро наблюдала, как капли жидкости блеснули на ярком солнце, устремляясь вниз.

— Да, Ферро, Делатель сбросил свою дочь с крыши. Похоже, мы оба несчастливы в любви. Нам не везет. Но еще больше не везет тем, кого мы любим. Кто бы мог подумать, что у нас так много общего?

Ферро захотелось столкнуть этого розового говнюка с балкона вслед за его чаем. Но у мага имелся должок перед ней, и она намеревалась получить с него сполна. Так что она лишь бросила на него сердитый взгляд и ушла с балкона, скрывшись в комнате.

Там появился новый гость: мужчина с кудрявыми волосами и широкой улыбкой. В руке он держал длинный посох, на плече висел саквояж, обитый потертой, видавшей виды кожей. Глаза у него были странные — один светлый, а другой темный. К тому же его пристальный взгляд заставил Ферро насторожиться. Насторожиться сильнее, чем обычно.

— Ага, вот и знаменитая Ферро Малджин. Простите мое любопытство, но не каждый день сталкиваешься с персоной, имеющей столь примечательную родословную.

Ферро не понравилось, что этот человек знает ее имя, ее происхождение, да и вообще хоть что-то о ней.

— Кто вы такой?

— О да, где мои манеры? Я Йору Сульфур, из ордена магов. — Он протянул ей руку.

Ферро не прикоснулась к ней, но гость только улыбнулся.

— Я, конечно, не один из двенадцати первых, а всего лишь запоздалый довесок. Но когда-то я был учеником великого Байяза.

Ферро усмехнулась. Такая характеристика едва ли вызывала к нему доверие с ее стороны.

— Что случилось?

— Я закончил курс.

Байяз живо поставил чашку на стол около окна.

— Йору, — произнес он, и новичок покорно склонил голову. — Благодарю тебя за работу, которую ты сделал. Все точно и по существу, как всегда.

Улыбка Сульфура стала шире.

— Маленький винтик в большой машине, мастер Байяз, но я стараюсь быть надежным.

— Тем не менее, и ты порой разочаровывал меня. Я не забыл об этом. Как продвигается твое следующее дельце?

— Готов начать по вашей команде.

— Тогда начнем сейчас. Отсрочка не даст нам ничего хорошего.

— Но мне надо подготовиться. И я принес то, что вы просили.

Он снял саквояж с плеча, поставил на пол и осторожно сунул руку внутрь. Потом он медленно вытащил из саквояжа книгу — большой черный том. На толстой обложке виднелись заломы и вмятины, по краям книга обуглилась.

— Книга Гластрода, — проговорил Йору так тихо, словно боялся своих слов.

Байяз нахмурился.

— Пока оставь ее у себя. У нас неожиданное осложнение.

— Осложнение?

Сульфур опустил книгу в саквояж с явным облегчением.

— Того, что мы искали… там не оказалось.

— Значит…

— Что касается наших планов, ничего не изменилось.

— Конечно. — Сульфур снова склонил голову. — Лорд Ишер уже в пути.

— Отлично.

Байяз бросил взгляд на Ферро, как будто только сейчас вспомнил, что она присутствует в комнате.

— Может быть, ты соизволишь на время убраться отсюда? Ко мне приедет гость, требующий моего внимания.

Ферро была счастлива уйти, но тянула время — хотя бы потому, что Байяз желал ее скорейшего ухода. Она раскинула руки, потопталась на месте, потянулась. Потом направилась к дверям, описывая круги по комнате, шаркая ногами по паркету и наполняя комнату ужасающим скрипом половиц. Она то и дело останавливалась, чтобы поглазеть на картину, пихнуть стул или щелкнуть пальцем по освещенному солнцем цветочному горшку, на самом деле совершенно ее не интересовавшему. Ки внимательно следил за ней, Байяз хмурился, а Сульфур кривил губы в понимающей усмешке. Ферро остановилась на пороге.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас, — резко произнес Байяз.

Она еще раз оглядела комнату.

— Фиговы волшебники, — фыркнула Ферро и скрылась за дверью.

Она едва не столкнулась с высоким стариком из розовых в соседней комнате. Он был одет в тяжелую мантию, несмотря на жару, а на плечах у него поблескивала цепь. Позади него, ссутулившись, шел еще один человек, хмурый и настороженный. Охранник. Ферро не понравился взгляд старика. Он смотрел на нее свысока, выставив вперед подбородок, как на какую-то дворняжку.

Или на рабыню.

— Ш-ш-ш! — прошипела она ему в лицо, проскользнув мимо.

Старик недовольно фыркнул, а охранник взглянул на Ферро весьма сурово. Она не обратила на это никакого внимания. Суровые взгляды ничего не значат. Если хочет получить ногой в лицо, пусть попробует прикоснуться к ней. Но он не стал пробовать. Оба, старик и охранник, прошли в комнату Байяза.

— А, лорд Ишер! — Ферро услышала восклицание Байяза до того, как дверь захлопнулась.

— Я очень рад, что вы смогли так скоро навестить нас.

— Я сразу явился. Мой дед всегда говорил, что…

— Ваш дед был мудрым человеком и надежным другом. Я бы хотел обсудить с вами, если возможно, положение в открытом совете. Не желаете чаю?

Честь

Джезаль лежал на спине, положив руки под голову, прикрыв бедра простыней. Он смотрел на Арди, а та смотрела в окно, облокотившись на подоконник и положив подбородок на руки. Он смотрел на Арди и благодарил судьбу за то, что когда-то давно забытый создатель военной одежды снабдил офицеров королевской гвардии короткими куртками до талии. Спасибо этому человеку, потому что только военная куртка Джезаля и была сейчас надета на Арди.

Даже удивительно, как все переменилось между ними со дня той невеселой встречи, поставившей в тупик их обоих. В течение недели они не провели врозь ни одной ночи, и всю неделю улыбка не сходила с лица Джезаля. Временами воспоминания снова охватывали его, внезапные и устрашающе неотвратимые, как уродливое раздутое тело вдруг всплывает на поверхность пруда, когда кто-то наслаждался отдыхом на берегу. Он вспоминал, как Арди кусала и била его, как она плакала и кричала на него. Но когда это происходило, он старался улыбнуться и увидеть, как она улыбается ему, чтобы поскорее отбросить неприятные мысли, забыть о них хотя бы на время. Он даже гордился тем, что у него хватило великодушия поступить так, отбросив страхи и сомнения.

— Арди, — заискивающе позвал он.

— Угу.

— Иди обратно в постель.

— Зачем?

— Затем, что я люблю тебя.

Странно, но чем больше он говорил об этом, тем становилось легче.

Арди тихо вздохнула.

— Продолжаешь твердить свое?

— Это правда.

Не отрывая рук от подоконника, она повернулась. Ее тело выступало темным силуэтом на фоне ярко освещенного окна.

— А что это значит? Что ты трахал меня целую неделю и тебе все еще мало?

— Не думаю, что мне когда-нибудь будет много.

— Что ж. — Она оттолкнулась от окна и прошлепала по полу. — Не помешает в этом убедиться. Во всяком случае, не очень помешает. — Арди остановилась около кровати. — Только пообещай мне кое-что.

Джезаль занервничал, гадая, о чем она попросит и что он ей ответит.

— Все, что угодно, — пробормотал он, заставив себя улыбнуться.

— Не разочаровывай меня.

Теперь его улыбка из принужденной стала радостной. На такую просьбу нетрудно согласиться. В конце концов, теперь он изменился.

— Конечно, я обещаю.

— Хорошо.

Она взобралась на постель, опираясь на локти и колени; ее глаза неотрывно смотрели в его лицо, пока он от нетерпения шевелил пальцами ног под простыней. Потом встала на колени, расставив ноги по обе стороны его тела, и запахнула куртку на груди.

— Ну, капитан, готова я для парада?

— Я бы сказал… — Взяв куртку за края, он притянул Арди к себе, затем его руки скользнули под ее одежду. — Без сомнения, — он обхватил рукой ее грудь и потер большим пальцем сосок, — ты самый красивый солдат в моей роте.

Через простыню она прижалась пахом к его члену и начала двигать бедрами.

— А, капитан уже готов…

— Для вас? Всегда.

Она приникала к его губам всем ртом, облизывала его, размазывая слюну по всему лицу. Он же просунул руку между ее ног, и Арди терлась о нее некоторое время, а его влажные пальцы хлюпали то снаружи, то внутри ее. Она стонала и глубоко вздыхала, Джезаль вторил ей. Потом она протянула руку и сдернула простыню. Его пенис встал, она повиляла бедрами и, найдя верную точку, опустилась на него. Волосы Арди упали плотной завесой, закрыв ей лицо. Джезаль слышал ее тяжелое, прерывистое дыхание.

Кто-то дважды резко постучал в дверь. Они оба застыли. Еще два стука. Арди вскинула голову, отбросила волосы с раскрасневшегося лица.

— Кто там? — крикнула она. Голос у нее был низкий и слегка хрипловатый.

— Кто-то пришел к капитану! — Горничная.

— Он еще… он еще здесь? — Арди перевела взгляд на Джезаля. — Я могу передать ему послание, если нужно.

Чтобы не засмеяться, он прикусил губу и, протянув руку, ущипнул ее за сосок. Арди шутливо хлопнула его по руке.

— А кто пришел?

— Рыцарь-герольд.

Улыбка Джезаля погасла. Эти рыцари и прежде не приносили хороших новостей, а уж тем более теперь, когда дела обстоят хуже некуда.

— Лорд-маршал Варуз желает срочно говорить с капитаном. Его ищут по всему городу.

Джезаль негромко выругался. Похоже, в армии все-таки выяснили, что он вернулся.

— Скажи ему, что, как только я встречусь с капитаном, я немедленно все ему передам! — крикнула Арди.

Вскоре звук шагов горничной затих в коридоре.

— Черт! — прошипел Джезаль, удостоверившись, что горничная удалилась. Конечно, она была в курсе всего, что происходило в доме последние несколько дней и ночей. — Я должен идти.

— Сейчас?

— Сейчас, будь оно неладно. Если я не появлюсь, они продолжат поиски. И чем скорее я уеду, тем скорее вернусь назад.

Она вздохнула и перевернулась на спину, а он вылез из кровати и стал собирать беспорядочно разбросанную одежду. На рубашке впереди обнаружилось винное пятно, брюки были сильно помяты, но пришлось надеть все, как есть. Идеальный внешний вид больше не заботил его так, как прежде. Он присел на кровать, чтобы надеть сапоги, и почувствовал, что Арди встала на колени позади него. Ее руки скользнули по его груди, ее губы коснулись его уха. Она прошептала:

— Значит, ты снова оставишь меня одну? Отправишься в Инглию крошить северян заодно с моим братцем?

Джезаль не без труда наклонился вперед и натянул сапог.

— Возможно. А может быть, и нет.

Мысль о кочевой солдатской жизни больше не вдохновляла его. Он повидал вблизи достаточно насилия, чтобы понять, насколько оно устрашающе и как серьезно можно пострадать. Слава и признание казались весьма призрачным вознаграждением за то, чем приходилось рисковать.

— Я всерьез размышляю над тем, чтобы вообще уйти с военной службы.

— Правда? А что делать?

— Пока не знаю.

Он повернул голову и взглянул на нее, слегка приподняв бровь.

— Возможно, я подыщу себе хорошую женщину и заживу спокойной семейной жизнью.

— Хорошую женщину? И ты уже знаешь кое-кого?

— Я надеялся, что, возможно, ты мне что-то подскажешь в этом плане.

Она поджала губки.

— Мне надо подумать. Она должна быть красива?

— Нет, вовсе нет, красивые женщины, как правило, убийственно требовательны. Вполне заурядной внешности, пожалуйста, простая, как медная монета.

— Умная?

Джезаль усмехнулся.

— Только не это. Я и так известен своей пустоголовостью. А рядом с умной женщиной буду выглядеть, как полный тупица.

Он натянул второй сапог, снял ее руки со своих плеч и встал.

— Наивный теленок с широко распахнутыми глазами и без единой мысли в голове был бы идеальным вариантом. Кто-то, кто бы постоянно соглашался со мной во всем.

Арди хлопнула в ладоши.

— О да, я даже могу представить, как она болтается в твоих руках, точно пустое, смятое платье, что-то вроде пищащего эха. Ну, хотя бы благородного происхождения, я полагаю?

— Конечно, это было бы лучше всего. Это тот самый пункт, по которому я никогда не соглашусь на компромисс. И светлые волосы, я имею к ним слабость.

— О, я полностью согласна. Темные волосы это так избито и так похоже на цвет грязи, каких-то отбросов и навоза. — Она вздрогнула. — Я чувствую, что испачкалась, только подумав об этом.

— Более того, — он прикрепил меч к ремню, — тихая и даже терпеливая. У меня есть свои странности.

— Естественно. Жизнь и так достаточно трудна, чтобы еще женщина создавала проблемы. И вела бы себя ужасно недостойно. — Она приподняла брови. — Я подумаю о своих знакомых.

— Отлично. Однако, несмотря на то, что вы носите мою куртку с куда большим шиком, чем я даже могу себе представить, она мне все-таки нужна.

— О да, сэр.

Она сдернула куртку с плеч и бросила ее Джезалю. Потом вытянулась на постели, совершенно обнаженная. Чуть выгнув спину и сложив руки над головой, она неторопливо покачивала бедрами, вперед и назад, согнув одну ногу в колене, а вторую вытянув так, что конец большого пальца указывал на Джезаля.

— Ты же не собираешься оставить меня в полном одиночестве надолго?

Он мгновение молча смотрел на нее и хрипло проговорил:

— Остановись сейчас же, черт побери.

Натянув мундир и зажав член между бедрами, он направился к двери, покачиваясь и слегка согнувшись. Он очень надеялся, что эрекция пройдет до встречи с лорд-маршалом, но не был полностью уверен в этом.

Джезаль снова оказался в одной из комнат верховного судьи Маровии — мрачной, похожей на пещеру. Совершенно один, он стоял на голом полу, глядя на огромный полированный стол, а трое пожилых мужчин с противоположной стороны стола мрачно смотрели на него.

Как только секретарь закрыл высокие двери и их стук гулко разнесся эхом, Джезаль вдруг с глубоким волнением понял, что все это уже происходило с ним прежде. В тот день, когда его вызвали с корабля, отправлявшегося в Инглию, оторвали от друзей, разрушили планы и послали в безрассудное, обреченное на неудачу путешествие, в самое сердце неизвестности. В путешествие, изменившее его внешность и едва не стоившее ему жизни. Он даже не думал вернуться сюда, а лишь страстно надеялся на более или менее благоприятный исход.

С этой точки зрения нынешнее отсутствие первого из магов ободряло, хотя все остальное не радовало. Джезаль видел суровые старческие лица — лорд-маршал Варуз, верховный судья Маровия, лорд-камергер Хофф.

Варуз восхвалял отменные успехи Джезаля во время похода в Старую империю. Очевидно, у него имелась иная версия событий, чем та, которую помнил сам Джезаль.

— …великие приключения на западе, насколько я понимаю, подняли авторитет Союза среди наших соседей. Особое впечатление на меня произвел рассказ о том, как вы переправились через мост в Дармиуме. Это произошло именно так, как мне рассказывали?

— Мост, сэр, да, но, по правде говоря, э-э…

Джезаль спросил бы старого осла, что за чушь он несет, если бы не был поглощен мыслями об Арди. Он еще видел, как она, обнаженная, лежит на постели. Черт подрал бы и Маровию, и эту страну. Будь проклята служба. Можно подать в отставку и в течение часа вернуться в ее постель.

— Дело в том…

— Это ваш любимый эпизод? — спросил Хофф, опуская бокал. — А мне больше нравится история с императорской дочерью. Она тронула меня.

Он подмигнул Джезалю, придав своим словам фривольный оттенок.

— Честно говоря, ваша милость, я не имею ни малейшего понятия, откуда взялись эти слухи. Ничего подобного не было, уверяю вас. Слишком много преувеличений и слухов…

— Ну, один лестный слух стоит десяти разочаровывающих истин. Вы не согласны?

Джезаль моргнул.

— Ну… Я полагаю…

— В любом случае, — вмешался Варуз, — Закрытый совет получил отличные отзывы о том, как вы вели себя в походе.

— Правда?

— Да, много разнообразных сообщений, и все очень живописны.

Джезаль не мог не усмехнуться, хотя ему оставалось только гадать, кто присылал подобные сообщения. Трудно представить, что Ферро Малджин вдруг прониклась его добродетелями.

— Что ж, ваша светлость, вы очень добры, но я обязан…

— Учитывая вашу целеустремленность и отвагу, проявленные в этом сложном и жизненно важном деле, я рад сообщить, что вы получаете чин полковника. Приказ уже вступил в силу.

Глаза Джезаля широко раскрылись.

— Я получил повышение?

— Да, вы получили повышение, мой мальчик, и вы заслужили эту честь, как никто другой.

Подняться на два звания вверх за один вечер — исключительное событие, особенно если учесть, что Джезаль не принимал участия в сражении, не совершал подвигов и не принес никаких существенных жертв. Не считая того, что совсем недавно он с большой неохотой покинул постель сестры лучшего друга. Это большая жертва, без сомнения, но вряд ли она достойна внимания короля.

— Я… гм… я…

Однако он не мог скрыть удовольствия. Новая форма, еще больше галунов и украшений, еще больше людей, которыми он сможет командовать. Слава и признание — возможно, это не слишком щедрое вознаграждение, но он уже выстоял перед лицом опасности, и теперь остается только сказать «да». Разве он не страдал? Разве он не заслужил поощрения?

Он не мог долго размышлять об этом. Он вообще едва ли мог размышлять об этом. Мысль об уходе из армии и тихой семейной жизни улетучилась, словно ее и не было.

— Для меня большая честь принять этот… особенный… знак внимания.

— Мы все тоже очень рады, — грубовато произнес Хофф. — А теперь к делу. Вам известно, полковник Луфар, что недавно у нас возникли проблемы с крестьянами?

Удивительным образом никакие новости не проникали в спальню Арди.

— Уверен, что ничего серьезного, ваша милость.

— Ну да, если восстание не считать серьезной проблемой.

— Восстание? — Джезаль сглотнул.

— Этот человек, Дубильщик, — прошипел лорд-камергер, — месяцами колесит из деревни в деревню, подхлестывая недовольство, сея семена неповиновения. Он подстрекает крестьян на бунт против господ и против короля.

— Никто не ожидал, что это достигнет масштабов открытого мятежа, — сердито пробурчал Варуз, старательно двигая губами. — Но после выступления в Келне группа крестьян, подхлестываемая Дубильщиком, вооружилась и отказалась разойтись. Они одержали верх над местным землевладельцем, и теперь восстание разрастается. Насколько мы знаем, вчера они разбили значительные силы под командованием лорда Финстера, подожгли его дом и повесили трех сборщиков налогов. Сейчас бунтовщики разоряют окрестности Адуи.

— Разоряют? — пробормотал Джезаль, взглянув на дверь.

Это звучало ужасно.

— Все весьма прискорбно, — протянул Маровия. — Половина из них — честные люди, преданные своему королю. Их подтолкнула к бунту жадность хозяев.

Варуз неодобрительно усмехнулся.

— Это обстоятельство не оправдывает предательства! Вторая половина — воры, мошенники и революционеры. Их следует вздернуть.

— Закрытый совет принял решение, — вступил в разговор Хофф. — Дубильщик объявил о намерении представить королю список требований. Королю! Новые свободы. Новые права. Все люди равны, и тому подобная опасная ерунда. Скоро станет известно, что они направляются сюда, и начнется паника. Массовые беспорядки в поддержку крестьян, такие же массовые выступления против них. Мы балансируем на лезвии ножа. Мы ведем две войны, а король угасает, не имея наследника! — Хофф стукнул кулаком по столу так, что Джезаль подпрыгнул. — Они не должны дойти до города.

Маршал Варуз сложил руки на груди.

— Два полка личной королевской гвардии, оставшиеся в Срединных землях, будут посланы сюда, чтобы противостоять угрозе. Мы тоже подготовили список. — Он усмехнулся. — Список уступок. Если крестьяне согласятся на переговоры и вернутся домой, их жизни будут сохранены. Если Дубильщик сочтет необходимым продолжить сопротивление, его так называемая «армия» будет разгромлена. Разбита. Рассеяна в пыль.

— Уничтожена, — произнес Хофф, растирая толстым большим пальцем пятно на столе. — А зачинщиков мятежа отправят в королевскую инквизицию.

— Прискорбно, — пробормотал Джезаль почти машинально. При упоминании инквизиции его охватил озноб.

— Это необходимо, — проговорил Маровия, печально качая головой.

— И едва ли поможет достигнуть цели. — Варуз мрачно посмотрел на Джезаля через стол. — В каждой деревне, в каждом городе, на каждом поле и на каждой ферме они находят сочувствующих. Страна наводнена злоумышленниками. Конечно, они плохо организованы и вооружены, но, по последним оценкам, их насчитывается около сорока тысяч.

— Сорок… тысяч?

Джезаль нервно переступил с ноги на ногу. Он-то думал, что речь идет о нескольких сотнях босых оборванцев. Тогда в городе, за стенами Агрионта, можно чувствовать себя в безопасности. Но сорок тысяч разозленных людей — это огромная толпа. Даже если они простые крестьяне.

— Королевская гвардия готова выступить. Один кавалерийский полк, один пехотный. Им не хватает только командира.

— Ха, — невесело усмехнулся Джезаль.

Такому «везунчику» не позавидуешь: выступить против банды дикарей, впятеро превосходящих твой отряд числом, ободренных сознанием собственной правоты и первыми незначительными успехами, опьяненных ненавистью к знати и монархии, жаждущих крови и добычи…

Глаза Джезаля широко раскрылись.

— Я?

— Вы.

Он не мог найти подходящих слов.

— Я не хочу показаться… неблагодарным… То есть я хочу сказать, что для такого дела требуются более подходящие люди. Лорд-маршал, вы сами…

— Сейчас трудное время. — Хофф сурово взглянул на Джезаля из-под кустистых бровей. — Очень трудное время. Нам нужен человек без… не связанный узами, так сказать. И с чистым послужным списком. Вы идеально подходите.

— Но переговоры с крестьянами!.. Ваша милость, ваша честь, лорд-маршал, я не имею ни малейшего понятия о предмете разногласий! Я ничего не понимаю в законах и праве!

— Мы вполне осознаем ваши возможности, — произнес Хофф. — Именно поэтому при вас будет находиться представитель Закрытого совета, обладающий непререкаемым авторитетом в этих областях.

Чья-то тяжелая рука неожиданно опустилась на плечо Джезаля.

— Я говорил тебе, что это случится скорее рано, чем поздно, мой мальчик!

Джезаль медленно повернул голову. Непреодолимое отвращение закипело в его груди. Первый из магов собственной персоной стоял рядом с ним, на расстоянии не более шага, и усмехался. Неудивительно, что лысый старый прохвост был втянут в это дело. Странные и мрачные события неотвратимо следовали за ним, как бездомные собаки, с лаем преследующие повозку мясника.

— Крестьянская армия, если можно так ее назвать, стоит лагерем в четырех днях пути от города. Это время очень неторопливого пути. Она растянулась по окрестностям в поисках пропитания и фуража.

Варуз наклонился вперед, ткнув пальцем в стол.

— Вы выступите немедленно, чтобы задержать их. Вся наша надежда только на это, полковник Луфар. Вы поняли приказ?

— Да, сэр, — ответил Джезаль почти шепотом, безуспешно стараясь придать своему голосу оттенок горячей заинтересованности.

— Мы снова вместе, мой мальчик. — Байяз едва слышно засмеялся. — Им лучше убраться поскорее, согласен?

— Конечно, — пробормотал Джезаль с явной печалью.

У него был шанс уйти от всего этого, начать новую жизнь, а он отказался от него ради пары звезд на мундире. Слишком поздно он осознал свой ужасный просчет. Байяз еще сильнее сжал его плечо, с почти отеческой нежностью притянул к себе и отпускать явно не собирался. Никакой возможности избежать этого больше не было.

Джезаль поспешно вышел из своей казарменной квартиры, проклиная тяжелый саквояж. Сущее наказание — самому нести собственный багаж, но время поджимало. Накануне он думал, не поспешить ли в порт и не сесть ли на первый корабль, отходящий в Сулджук, но потом сердито отверг эту мысль. Он принял повышение по службе осознанно, с открытыми глазами, и у него нет иного выбора, кроме как принять все, что должно случиться. Лучше сделать дело, чем жить в страхе перед ним. Он запер дверь, повернулся и вдруг отпрянул, испугавшись, как девчонка. В тени напротив двери кто-то стоял. Ужас, охвативший Джезаля, только усилился, когда он понял, кто это.

У стены стоял этот калека Глокта. Он тяжело опирался на трость и отвратительно, беззубо усмехался.

— Одно словечко, полковник Луфар.

— Если вы имеете в виду дело с крестьянами, оно в надежных руках. — Джезаль не мог полностью скрыть своего раздражения. — Не забивайте себе голову…

— Я имею в виду совсем другое дело.

— Какое же?

— Арди Вест.

Коридор вдруг показался слишком пустым и тихим. Солдаты, офицеры, слуги — все отбыли в Инглию. В казарменных помещениях, насколько знал Джезаль, сейчас не было никого, кроме него и Глокты.

— Я не понимаю, какое отношение…

— Ее брат, наш общий друг Коллем Вест, вы его помните? Мрачноватый лысеющий человек. Сгусток эмоций.

Джезаль почувствовал, как краска стыда заливает его лицо. Он прекрасно помнил брата Арди, в особенности его нрав.

— Он посетил меня перед отъездом на войну в Инглию. Попросил меня позаботиться о благополучии его сестры, пока он будет вдали рисковать своей жизнью. Я обещал ему исполнить его просьбу.

Шаркнув ногой по полу, Глокта приблизился, и Джезаль содрогнулся.

— К этой обязанности, уверяю вас, я отношусь столь же серьезно, как к любому заданию архилектора.

— Я понимаю, — хрипло ответил Джезаль.

Так вот чем объяснялось присутствие калеки в доме Арди несколько дней назад, озадачивавшее Джезаля до этой минуты. Но от этой ясности стало не намного легче. Разве что чуть-чуть.

— Я не думаю, что Коллем Вест будет рад узнать о том, что происходило в последние несколько дней. Как вы считаете?

Джезаль виновато опустил голову и переводил взгляд с одного сапога на другой.

— Я не отрицаю, что посещал ее…

— Ваши посещения, — прошипел калека, — весьма вредны для репутации девушки. У нас всего три варианта. Первый лично мне нравится больше всего: вы убираетесь подальше и делаете вид, что никогда не встречались с ней. И никогда больше с ней не увидитесь.

— Это невозможно, — само собой вырвалось у Джезаля, и это прозвучало, к его собственному удивлению, дерзко.

— Тогда второй вариант. Вы женитесь на леди, и все забыто.

Конечно, Джезаль размышлял над таким решением, но будь он проклят, если этот жалкий обрубок человека вынудит его поступить так.

— А третий? — спросил он, как ему казалось, с вызовом.

— Третий? — Отвратительная судорога пробежала по одной стороне уродливого лица Глокты. — Не думаю, что вы захотите узнать все подробности о третьем варианте. Скажу только, что он предполагает длинную страстную ночь с очагом и набором лезвий, а потом еще более длинное утро, где будет мешок, наковальня и дно канала. Полагаю, первые два варианта в этом свете покажутся вам более привлекательными.

Почти не думая о том, что делает, Джезаль шагнул вперед, заставив Глокту отступить и с гримасой боли прижаться к стене.

— Я не обязан перед вами отчитываться! Мои посещения касаются только меня и той самой леди, о которой мы говорим. Но чтобы вы знали, я давно решил жениться на ней. Мы просто ждали подходящего момента.

Джезаль стоял в темноте и едва верил, что произнес это. Черт побери, из-за своего языка он наживет себе кучу неприятностей.

И без того полузакрытый левый глаз Глокты прищурился.

— Ах, как ей повезло.

Не задумываясь, Джезаль снова шагнул вперед, почти вплотную приблизившись к лицу калеки и прижав его к стене так, что тот не мог шевельнуться.

— Да, верно! Так что можешь засунуть эти паршивые угрозы в свой скрюченный зад.

Даже припертый к стене, Глокта мог позволить себе удивиться не больше мгновения. Он сложил свой беззубый рот в злобную ухмылку, веко над изувеченным глазом задрожало, слеза прокатилась по впалой щеке, оставив длинный блестящий след.

— Знаете, полковник Луфар, мне трудно сосредоточиться при столь тесном контакте с вами. — Он стукнул ладонью по мундиру Джезаля. — Особенно когда вы испытываете такой интерес к моему заду.

Джезаль отстранился. Во рту у него стало кисло от тошноты.

— Похоже, Байяз добился успеха в том, в чем Варуз потерпел фиаско. Он показал вам, где у вас позвоночник. Мои поздравления по поводу грядущей свадьбы. Но я полагаю, что лезвия мне следует держать под рукой — на случай, если вы не доведете начатое до конца. Я так рад, что нам выпал случай поговорить.

И Глокта захромал к лестнице. Его трость постукивала о деревянный настил, левый ботинок скрипел, нога подволакивалась при каждом шаге.

— Я тоже! — крикнул Джезаль ему вслед.

Что было далеко от истины.

Духи

Уфрис выглядел очень непривычно. Правда, в последний раз Логен был здесь много лет назад, ночью, после осады. Карлы Бетода толпами слонялись по улицам. Они кричали, пили, вопили песни. Выискивали жителей, чтобы ограбить или изнасиловать. Поджигали все, что могло гореть. Логен помнил, как лежал в этой комнате после того, как его отколотил Тридуба, всхлипывал и задыхался от боли, пронизывавшей все тело. Он помнил, как поглядывал в окно и видел зарево пожара над городом, слышал крики и горел желанием выйти из дома, чтобы творить зло, но не знал, сможет ли вообще встать.

Теперь, когда власть в Уфрисе принадлежала Союзу, все изменилось, однако организация оставляла желать лучшего. В серой гавани теснились корабли, слишком большие для тамошних причалов. Солдаты сновали по узким улицам, где попало складывая инвентарь и снаряжение. Повозки, мулы, лошади, груженные до предела, пытались пробить себе дорогу через эти заторы. Раненые ковыляли на костылях к порту, их несли на носилках, и забрызганные кровью повязки приковывали к себе взгляды новобранцев с еще свежими, розовощекими лицами, направлявшихся в другую сторону. Там и тут, растерянные в огромном потоке незнакомых людей, на порогах домов стояли северяне. По большей части женщины, а еще старики и дети.

Логен быстро шел вверх по наклонным улицам, спускавшимся с холмов к порту. Он опустил голову и натянул капюшон, стиснул кулаки и прижимал их к бокам, чтобы никто не заметил обрубок пальца на его руке. Меч, который дал ему Байяз, он нес за спиной, под другой поклажей, завернув в одеяло, чтобы никого не нервировать. Но все равно он был напряжен до предела и постоянно ждал, что кто-нибудь крикнет: «Девятипалый!» — и тут же люди начнут бегать, орать, бросать в него чем попало, а их лица исказит ужас.

Но ничего подобного не происходило. Еще одна нелепая фигура среди общего пыльного хаоса — что на нее смотреть? Даже если кто-то и мог узнать Логена, его никто не думал искать. Наверное, все слышали, что он вернулся в грязь где-то далеко отсюда, и радовались этому. Так что не было повода задерживаться здесь. Логен подошел к офицеру Союза, взиравшему на окружающее с начальственным видом, сбросил капюшон и попытался любезно улыбнуться. За свои потуги он удостоился лишь презрительного взгляда.

— У нас нет работы для тебя, если ты ее ищешь.

— У вас нет работы, подходящей для меня.

Логен вытащил письмо, которое вручил ему Байяз.

Офицер развернул его и пробежал глазами. Он нахмурился и перечитал еще раз. С сомнением посмотрел на Логена, поджав губы.

— Ну что ж. Понятно.

Он указал на группу молодых людей, нервно и неуверенно топтавшихся в нескольких шагах от него. Они с жалким видом теснились друг к дружке, так как дождь усилился.

— Мы сопровождаем подкрепление на фронт сегодня вечером. Можешь присоединиться к нам.

— Годится.

Они не очень-то были похожи на подкрепление, эти испуганные мальчишки, но это было не важно. Все равно с кем, лишь бы против Бетода.

Деревья шумели по обеим сторонам дороги, темно-зеленые и черные, полные теней и сокровенных тайн. Это была тяжелая, жесткая дорога. Жестко было держаться руками за поручни, еще более жестко сидеть — зады то и дело подскакивали от тряски. Тем не менее, они продвигались вперед. Это, считал Логен, было главное.

Позади следовало еще множество повозок, растянувшихся по дороге вяло колышущейся лентой. На одних сидели люди, на других везли провиант, одежду, вооружение и все необходимое для ведения военных действий. На каждой повозке был зажжен фонарь, и, глянув назад, можно было видеть, как целый шлейф огней качается в сгущавшихся сумерках. Этот шлейф спускался в долину и снова поднимался по дальнему склону, отмечая дорогу, по которой они ехали через лес.

Логен повернулся и посмотрел на юношей Союза, теснившихся в передней части повозки. Их было девять, все они подпрыгивали и раскачивались при каждом толчке повозки, но старались держаться от него как можно дальше.

— Ты видел когда-нибудь такие шрамы, как у него? — прошептал один, не догадываясь о том, что северянин понимает их язык.

— А кто он вообще?

— Понятия не имею. Северянин, наверное.

— Да я сам вижу, что северянин, идиот! Я спрашиваю, что он тут делает вместе с нами.

— Возможно, он разведчик?

— Не слишком ли здоровый парень для разведчика?

Логен усмехнулся про себя, разглядывая деревья, проплывающие мимо. Он чувствовал на лице прикосновение прохладного ветерка, вдыхал запах тумана, земли, холодного влажного воздуха. Он никогда не думал, что его так обрадует возвращение на Север. Это было приятно: после стольких лет бесприютных скитаний снова оказаться на родной земле, где тебе известны все правила игры.

Их разместили на ночлег у дороги, всех десятерых. Одна из многих групп, расположившихся в лесу, у своей повозки. Девять парней уселись по одну сторону большого костра, над огнем булькал котелок с мясом, от него струился аппетитно пахнущий дымок. Логен наблюдал, как они помешивают похлебку и негромко переговариваются о доме, о том, что их ждет впереди и как долго придется проторчать на войне.

Через некоторое время один из них принялся разливать похлебку в деревянные миски и раздавать их по кругу. Он внимательно посмотрел на Логена, положил ему порцию наравне с остальными, потом добавил еще. Парень продвигался осторожно, будто подходил к клетке с волком.

— Вот… — Вытянув руку, он держал миску перед собой. — Мясо? — Широко раскрыл рот и свободной рукой показал внутрь.

— Спасибо, друг, — произнес Логен, принимая миску. — Но я сам знаю, куда надо класть еду.

Все новобранцы уставились на него — ряд встревоженных лиц, освещенных мерцающими желтоватыми отблесками костра, еще более напряженных и подозрительных, потому что он говорил на их языке.

— Ты говоришь по-нашему? И ты это скрывал?

— Скромность никогда не вредит, по моему опыту.

— Если так, — произнес парень, протянувший ему миску, — как твое имя?

Логен на миг задумался, стоит ли говорить правду. Можно солгать — назвать какое-нибудь никому не известное имя. Но он был тем, кем был, и рано или поздно его обязательно узнают. Кроме того, он не больно-то умел врать.

— Логен Девятипалый, так меня кличут.

Все девять парней выглядели озадаченными. Они ничего не слышали о нем. Да и с чего им слышать? Фермерские сынки из далеких мест, из солнечного Союза. Они и свои собственные имена едва помнили.

— Для чего ты здесь? — спросил один из них.

— Для того же, что и вы. Чтобы убивать.

Услышав его слова, парни явно занервничали.

— Да не вас убивать, не волнуйтесь. Мне надо свести кое-какие старые счеты. — Он кивнул куда-то вперед. — С Бетодом.

Парни переглянулись, один из них пожал плечами.

— Ну, поскольку ты на нашей стороне… — Он встал и вытащил бутылку из поклажи. — Хочешь выпить?

— Да, не откажусь. — Логен усмехнулся и протянул свою чашку. — Никогда от этого не отказывался.

Он опорожнил чашку залпом, причмокнул губами, чувствуя, как напиток согревает его внутренности. Парень налил ему еще.

— Спасибо. Но лучше не давай мне слишком много.

— Почему? — спросил тот. — Ты напьешься и нас поубиваешь?

— Поубиваю? Это если вам повезет.

— А если не повезет?

Логен усмехнулся, держа кружку перед собой.

— Я буду петь.

Парень, задавший вопрос, улыбнулся, а кто-то из его товарищей засмеялся. Мгновение спустя его поразила со свистом прилетевшая откуда-то стрела, и он поперхнулся, откашливаясь кровью, стекавшей на рубашку. Бутылка выпала из рук на траву. Вино с бульканьем вытекало из нее в темноте. Еще один юноша схватился за древко стрелы, впившейся ему в бедро. Он сел и застыл, неотрывно глядя на нее.

— Откуда это…

Потом все закричали. Кто на ощупь разыскивал оружие, кто ничком припал к траве, затаившись. Еще две стрелы просвистели над их головами, одна попала в костер, и вокруг нее брызнул фонтан искр.

Логен отбросил котелок с мясом, выхватил меч и бросился вперед. По пути он столкнулся с одним из юношей, ударом сбил его с ног на землю, поскользнулся сам, но удержал равновесие, выпрямился и изо всех сил побежал к деревьям, со стороны которых летели стрелы.

Можно было бежать к ним или от них, но он сделал выбор, не задумываясь. Порой не имеет большого значения, что ты выбираешь, если ты делаешь это быстро и неуклонно следуешь выбору. Вскоре Логен увидел одного из лучников. Он заметил, как мелькнула бледная кожа в темноте, только лучник потянулся за еще одной стрелой. Логен выхватил меч Делателя из потертых ножен и издал боевой клич.

Лучник мог бы выпустить стрелу до того, как Логен его настигнет, и с близкого расстояния, но он оказался слаб и не выдержал ожидания. Немногие люди могут оценить свой выбор, пока смерть не обрушится на них. Лучник бросил свое оружие слишком поздно и хотел бежать, но Логен ударил его по спине, прежде чем он успел сделать шаг. От удара лучник с криком рухнул в кусты. Он отползал, повернув к Логену лицо, перекошенное от боли и страха, подвывая и инстинктивно нащупывая нож. Логен поднял меч, чтобы довершить дело. Кровь хлынула из горла лучника, он содрогнулся, упал на спину и затих.

— Я еще жив, — едва слышно произнес Логен, присев на корточки рядом с телом и напряженно всматриваясь в темноту.

Возможно, было бы лучше для всех, если бы он побежал в другую сторону. Возможно, было бы неплохо вообще остаться в Адуе. Но уже поздно об этом рассуждать.

— Проклятый Север! — шепотом выругался Логен.

Позволь он этим поганцам безнаказанно унести ноги, они бы всю дорогу досаждали новобранцам, а сам Логен потерял бы сон от беспокойства — если бы, конечно, не получил стрелу в лоб. Лучше первым добраться до врага, чем ждать, пока он до тебя доберется. Этот урок он выучил на собственном горьком опыте.

Он слышал, как остальные лучники, с треском ломая сучья, ломятся сквозь кусты, торопясь убраться подальше. Логен двинулся за ними, крепко сжав рукоять меча. Он инстинктивно двигался между стволами деревьев, сохраняя дистанцию. Огонь костра, шум и крики новобранцев Союза стихали вдалеке по мере того, как он углублялся в лес, пахнущий сосновой хвоей и влажной землей, и лишь шорох торопливых шагов людей, убегавших от него, вел его за собой. Логен слился с лесом, как всегда делал в прошлом. Для него это было легко. Навык вернулся так быстро, словно он всю жизнь каждую ночь крался между деревьями. Голоса эхом разносились в ночи, и Логен вслушивался, затаив дыхание и спрятавшись за стволом сосны.

— А где Грязный Нос?

Последовала пауза.

— Убит, я думаю.

— Убит? Как это?

— У них там кто-то есть, Ворон. Какой-то здоровенный гад.

Ворон. Логен знал это имя. Голос он тоже узнал, теперь хорошо расслышал. Этот воин сражался за Малорослика. Его нельзя было назвать другом Логена, но они знали друг друга — стояли рядом под Карлеоном, дрались бок о бок. И теперь снова встретились. Их разделяло несколько шагов, и они были готовы убить друг друга. Странно, как может обернуться судьба. Сражаться по одну сторону с человеком или против него — почти никакой разницы.

— Северянин? — послышался голос Ворона.

— Может быть. Кто бы ни был, дело он знает. Подскочил очень быстро. Я даже не успел снять стрелу с тетивы.

— Паршивец! Но мы не можем уйти. Разобьем лагерь здесь и будем преследовать их завтра. Возможно, нам удастся заполучить этого громилу.

— Это уж точно! Он у нас попляшет, не сомневайся. Я лично перережу ему глотку, этому подонку.

— Отлично. Но пока держи ухо востро, а мы немного поспим. Возможно, гнев взбодрит тебя, чтоб не заснул.

— Да, вождь. Ты прав.

Логен сел и внимательно наблюдал, ловя взглядом неясные очертания фигур, как четверо воинов расстелили попоны, завернулись в них и улеглись спать. Пятый уселся спиной к ним и стал вглядываться в темноту, как раз в сторону Логена. Логен ждал, пока не услышал, как один из воинов захрапел. Накрапывал дождь, его капли глухо ударялись и медленно стекали с сосновых ветвей. Постепенно они пропитали влагой волосы Логена, промочили одежду, скатывались по лицу и падали на влажную землю: кап-кап-кап. Логен сидел, молчаливый и неподвижный, как камень.

Терпение может быть устрашающим оружием. И очень немногие умеют им пользоваться. Непросто все время думать об убийстве, когда сам ты уже вне опасности и жар в крови угас. Но Логену терпения было не занимать. Он сидел, а время медленно ползло; он думал о прошлом, пока луна не поднялась высоко и ее бледные лучи не осветили деревья, опускаясь на ветки вместе с капающим дождем. Этого бледного света ему хватило, чтобы не действовать вслепую.

Он выпрямил ноги и двинулся вперед, пробираясь между стволами деревьев, осторожно выверяя каждый шаг в кустарнике. Дождь был его союзником, тихое постукивание капель скрадывало его осторожную поступь, когда он обходил часового.

Логен вытащил нож, и влажное лезвие сверкнуло в неровных бликах лунного света. Выйдя из тени деревьев, он скользнул к лагерю. Прошел между спящими воинами так близко, что мог прикоснуться к любому из них. Почти как брат. Часовой втянул воздух носом и неловко задвигался, плотнее закутавшись во влажную попону, унизанную поблескивающими каплями дождя. Логен остановился и подождал, глядя на бледное лицо одного из спящих воинов: тот лежал на боку, глаза его были закрыты, а рот широко открыт, едва заметный пар от дыхания таял во влажном прохладном воздухе.

Часовой снова застыл на месте, и Логен незаметно проскользнул к нему сзади, затаив дыхание. Он протянул левую руку, его пальцы шевелились в блеклом тумане, ожидая подходящего момента. Вытянул правую руку, крепко сжимая рукоятку ножа. Он почувствовал, как его губы кривятся, оскаливая стиснутые от ярости зубы. Все, время пришло, а когда оно приходит, удар наносишь безошибочно.

Логен обхватил охранника, зажал ему ладонью рот и перерезал горло быстро, без лишнего шума и раздумий, втиснув нож в плоть настолько глубоко, что лезвие заскрипело на костях. Противник дернулся и еще миг сопротивлялся, но Логен держал его крепко, как любовник, пока караульный тихо захлебывался кровью. Логен ощутил, что кровь струится по его руке, горячая, липкая. Он ничуть не беспокоился насчет остальных воинов. Если кто-то из них проснется, он увидит лишь очертания одинокой фигуры в темноте, а именно это они и должны видеть.

Вскоре охранник обмяк, и Логен осторожно опустил его рядом с собой. Голова воина безжизненно ударилась о землю. Четыре призрака лежали неподалеку, закутанные во влажные попоны, совершенно беспомощные, уязвимые. Возможно, прежде Логену не пришлась бы по вкусу работенка вроде этой. Когда-то он еще сомневался, правильно ли так поступать, честно ли. Но это время давно уже прошло. Здесь, на Севере, тебя запросто могут убить, пока ты думаешь. Так что эти четверо представляли собой лишь четыре дела, которые надо сделать, — не более того. Логен осторожно подобрался к первому, поднял окровавленный нож высоко над головой и ударил прямо в сердце воина через попону, крепко зажав ему рот. Противник умер тише, чем спал.

Логен подобрался ко второму, готовый сделать то же самое, но задел сапогом что-то металлическое. Флягу для питья, возможно. Что бы это ни было, раздался шум. Веки спящего вздрогнули, он открыл глаза и приподнялся. Логен вогнал нож ему в живот и потянул лезвие, вскрывая внутренности. Воин издал хрип, напоминающий глубокий вздох, его рот и глаза широко раскрылись. Он схватил Логена за руку.

— Эй! — Третий воин сел прямо и уставился на них.

Логен освободил руку и выхватил меч. Раненый попытался заслониться от удара, инстинктивно выставив ладонь, но тускло блеснувший клинок отсек ему руку у запястья и глубоко вонзился в череп. Черные сгустки крови разлетелись во влажном воздухе, от удара человек рухнул на спину. Однако это дало последнему из воинов время, чтобы выбраться из попоны и схватить секиру. Он стоял, пригнувшись и раскинув руки, готовый к поединку, и весь его вид говорил о том, что он знает, как это делается. Ворон. Логен слышал его свистящее дыхание и даже видел, как от него поднимается пар в холодном влажном воздухе.

— Тебе следовало начать с меня! — прошипел противник.

Логен не мог с этим поспорить. Он собирался покончить со всеми и не обращал внимания на то, в каком порядке это делал. Тем более, поздновато было что-то менять. Он пожал плечами.

— Начать или закончить, какая разница?

— Посмотрим.

Ворон взвесил в руке свою секиру и обернулся в туманном воздухе, прикидывая, можно ли размахнуться. Логен замер и затаил дыхание, держа меч сбоку острием вниз, чувствуя его холодную влажную рукоять. Он никогда не суетился раньше времени.

— Лучше назови свое имя, пока живой. Я хочу знать, кого прикончу.

— Ты знаешь меня, Ворон.

Логен поднял свободную руку и, расставив пальцы, показал ее Ворону. Лунный свет блеснул, освещая черные пятна крови на руке и окровавленный обрубок пальца.

— Мы стояли бок о бок при Карлеоне. Не верю, что ты так быстро забыл меня. Хотя… жизнь порой оборачивается неожиданной стороной.

Ворон застыл на месте. Теперь Логен видел только его глаза, поблескивающие в темноте, однако вполне ясно различал неуверенность и страх в позе противника.

— Нет, — прошептал Ворон, качая головой. — Этого не может быть. Девятипалый мертв!

— Уверен? — Логен глубоко вдохнул и медленно выдохнул воздух в прохладную влажную ночь. — Тогда я его призрак.

Они выкопали что-то вроде норы, чтобы разместиться там, эти парни из Союза. Сверху по бокам наставили ящики и наложили мешки, устроив подобие бастиона. Логен видел, что над этим укреплением маячит бледное лицо, неотрывно смотрящее в сторону деревьев. В тусклом свете угасавшего костра что-то поблескивало — не то наконечник стрелы, не то острие копья. Значит, окопались и высматривают, нет ли где еще засады. Если они и прежде были встревожены, то теперь совсем перепугались. Вполне может статься, что кто-то из них так перетрусит, что пригвоздит Логена на месте, прежде чем поймет, кто он такой. Эти чертовы союзные луки стреляют от одного прикосновения, только натяни тетиву. Это было бы особым везением — погибнуть ни за что, черт знает где, да еще от рук своих. Но выбора не было. Пока он не доберется до передовой.

Так что Логен прокашлялся и окликнул их:

— Никому не стрелять!

Скрипнула тетива, и стрела впилась в ствол дерева в паре шагов слева от него. Логен припал к влажной земле.

— Никому не стрелять, я сказал!

— А кто идет?

— Это я, Девятипалый!

Молчание.

— Северянин, который ехал в повозке.

Последовала долгая пауза, потом кто-то прошептал:

— Хорошо. Но выходи медленно и держи руки так, чтобы мы могли их видеть.

— Годится. — Он выпрямился и осторожно вышел из-за деревьев, держа руки над головой. — Только не надо в меня стрелять, ладно? Мы договорились.

Он прошел к костру, держа руки перед собой, содрогаясь при мысли, что в любую минуту может заполучить стрелу в грудь. Он издалека узнал лица новобранцев и среди них офицера, командовавшего колонной пополнения. Двое парней, держа в руках натянутые луки со стрелами, следили за каждым его шагом, когда он медленно переходил через самодельный парапет и спускался в траншею. Траншея была выкопана напротив костра, но не очень хорошо: внизу скопилась большая лужа.

— Где тебя носило, черт возьми? — сердито накинулся на него офицер.

— Я преследовал тех, кто устроил нам засаду.

— Ты их поймал? — спросил один из новичков.

— Точно.

— И?

— Все мертвы. Так что, — Логен кивнул на лужу внутри траншеи, — вам не придется сегодня спать в воде. Осталось что-нибудь поесть?

— А сколько их было? — отрывисто спросил офицер.

Логен заглянул в котелок с едой, стоявший на углях, но там было пусто. Снова ему везет!

— Пять.

— И ты один против пяти?

— Вообще-то сначала их было шестеро, но первого я убил сразу. Он сидел где-то здесь, на деревьях. — Логен вытащил из мешка горбушку хлеба и обтер ею края котелка, стараясь собрать хотя бы остатки мясного жира. — Я дождался, пока они заснут, и мне пришлось сражаться нос к носу только с одним из них. Все сложилось удачно, по-моему.

На самом деле удачей здесь и не пахло. Он взглянул на свою руку в бликах пламени: на ней все еще виднелась кровь. Черная кровь была под ногтями, запекшиеся кровавые полосы пересекали ладонь.

— Мне всегда везет.

Однако офицера, судя по его лицу, слова северянина не убедили.

— А откуда нам знать, что ты сам не один из них? Что ты не шпионишь за нами? Что они не поджидали здесь, пока ты дашь сигнал, что мы потеряли бдительность и можно нападать?

— У вас всю дорогу не было никакой бдительности. На вас можно было нападать когда угодно, — усмехнулся Логен. — Но вопрос вполне справедливый. Полагаю, вы вправе задать его. — Он снял с ремня холщовый мешок. — Поэтому я принес вам это.

Офицер нахмурился, протянул руку, открыл мешок, встряхнул и с подозрением заглянул внутрь. Потом нервно сглотнул.

— Как я и говорил, их было пятеро. Так что в мешке десять больших пальцев. Это вас убеждает?

По лицу офицера было ясно, что он чувствует тошноту, а не удовлетворение, но он кивнул, плотно сжав губы. Затем протянул мешок Логену.

Логен покачал головой.

— Мне не нужно. У меня не хватает среднего пальца, а все большие пальцы на месте.

Повозка, покачнувшись, остановилась. Последнюю милю или две они двигались очень медленно, почти ползли. Теперь дорога — если вообще можно называть так это море грязи — была забита с трудом передвигавшимися людьми. Они хлюпали ногами по вязкой земле, перебираясь от одного относительно твердого участка пути до другого под непрекращающимся мелким дождем, между провалившихся в грязь повозок, несчастных, измученных лошадей, ящиков и бочек, мокрых покосившихся палаток. Логен наблюдал за группой захудалых новобранцев, изо всех сил, но без малейшего успеха старавшихся сдвинуть повозку, осевшую в грязь по самые колесные оси. Все выглядело так, словно армия постепенно погружалась в болотную трясину. Огромное кораблекрушение, только на суше.

Количество спутников Логена сократилось теперь до семи человек. Сгорбившиеся и голодные, они были измучены бессонными ночами и плохой погодой в долгом пути. Один погиб, второго отослали в Уфрис со стрелой в ноге. Не слишком хорошее начало для знакомства с Севером, но Логен очень сомневался, бывает ли здесь лучше. Он слез с повозки, и сапоги сразу погрузились в грязь, изрезанную колеями. Согнул спину, расправил затекшие от сидения ноги, взял с повозки свой мешок.

— Что ж, удачи, — сказал он новобранцам в повозке.

Никто не ответил. После той ночи, когда они угодили в засаду, парни едва ли обменялись с ним парой слов. Похоже, затея с отрубленными пальцами потрясла их. Но если это самое ужасное, что им придется повидать, то очень хорошо для них. Логен пожал плечами и, повернувшись, начал пробираться через грязь.

Впереди он увидел командира колонны, занятого разговором с высоким человеком неприветливого вида в красном мундире. Этот мундир казался страшно душной, неудобной вещью посреди царящего вокруг хаоса. Логен с минуту всматривался в офицера, потом вспомнил. Они сидели рядом на празднике, в совершенно иной обстановке, и разговаривали о войне. Теперь он выглядел старше, крепче, выносливее. Лицо мрачное и суровое, во влажных волосах проглядывает седина. При виде Логена офицер усмехнулся и направился к нему, протягивая руку.

— Клянусь мертвыми, — проговорил он на хорошем северном наречии, — жизнь иногда преподносит сюрпризы. Мы с тобой знакомы.

— Похоже на то.

— Девятипалый?

— Верно. А ты Вест. Из Инглии.

— Да, это я. Я прошу прощения, что не могу устроить тебе лучший прием, но армия выступила только пару дней назад. Сам видишь, порядка маловато. Не здесь, идиот! — закричал Вест на возницу, попытавшегося протиснуться между двух других повозок, хотя места явно не хватало. — В вашей треклятой стране вообще бывает лето?

— Вот оно. Где ты видишь зиму?

— Ха, очко в твою пользу. Что же привело тебя сюда?

Логен передал Весту письмо. Тот наклонился вперед, заслоняя бумагу от дождя, прочитал и нахмурился.

— Подписано лорд-камергером Хоффом.

— Это хорошо?

Вест поджал губы, возвращая письмо.

— Как посмотреть. Это означает, что у тебя есть кое-какие влиятельные друзья. Или кое-какие влиятельные враги.

— И тех и других хватает.

— Думаю, одно без другого не бывает. — Вест усмехнулся. — Ты приехал сражаться?

— Именно так.

— Хорошо. Мы всегда найдем применение для человека с опытом. — Он посмотрел на рекрутов, беспорядочно слезавших с повозок, и глубоко вздохнул. — Здесь у нас народу хватает. Тебе надо присоединиться к другим северянам.

— У вас есть северяне?

— Есть, и с каждым днем становится все больше. Похоже, очень многие не очень-то довольны тем, как король ими управляет. Особенно им не нравится его сделка с шанка.

— Сделка? С шанка?

Логен помрачнел. Он никогда бы не подумал, что Бетод, каков бы он ни был, может опуститься так низко. Но это далеко не первое его разочарование.

— И что? Он призвал плоскоголовых сражаться на его стороне?

— Именно так. Он призвал плоскоголовых, а мы — северян. Мир причудлив, однако.

— Да уж, точно, — согласился Логен, качая головой. — И сколько же у вас северян?

— Около трех сотен, по последним подсчетам. Но они недисциплинированны, посчитать их непросто.

— Со мной будет три сотни плюс один, если вы меня возьмете.

— Они стоят лагерем там, на левом фланге. — Вест махнул рукой в сторону, где на фоне темнеющего вечернего неба выступали мрачные контуры деревьев.

— Хорошо. Кто у них главный?

— Один парень, они называют его Ищейкой.

Логен пристально посмотрел на Веста.

— Как они его называют?

— Ищейка. Ты с ним знаком?

— Можно и так сказать, — прошептал Логен, и улыбка тронула его губы. — Можно и так сказать…

Сумерки быстро сгущались, уже наступала ночь. Так что они сожгли немало дров в костре, когда Логен приблизился к ним. Он уже различал фигуры карлов, сидящих вокруг костра, их головы и плечи темными тенями выступали на фоне яркого пламени. Он слышал их голоса, их смех, громкий среди тишины, воцарившейся после того, как дождь прекратился. Прошло немало времени с тех пор, когда он в последний раз слышал столько голосов, переговаривающихся на северном наречии, и нынче родной язык звучал странновато для его ушей. Он возрождал в памяти ужасные картины. Он снова слышал вопли толпы — половина на его стороне, другая на противоположной. Видел множество воинов, сражающихся, празднующих победу и оплакивающих погибших. Он ощутил запах мяса, которое жарилось на костре где-то недалеко. Пряный, насыщенный запах ударил ему в нос, и в желудке забурлило.

Над тропинкой горел факел, установленный на шесте, а под ним со скучающим видом стоял парень с копьем в руке. Когда Логен подошел к нему, парень неприветливо глянул на него. Мало радости в том, чтобы стоять на часах, пока остальные едят. Конечно, караульный тоже не радовался этому.

— Чего надо? — спросил он хрипло.

— Ищейка тут?

— Ну, тут. А тебе зачем?

— Мне надо с ним поговорить.

— Неужели. Прямо сейчас?

Подошел еще один, уже немолодой, с копной седых волос и морщинистым лицом, похожим на задубелую кожу.

— Кто здесь?

— Новый рекрут, — недовольно объяснил часовой. — Хочет видеть главного.

Старик бросил взгляд на Логена и нахмурился.

— Мы знакомы, дружище?

Логен поднял голову так, чтобы факел осветил его лицо. Всегда лучше смотреть в глаза и позволить человеку увидеть тебя, а заодно показать, что ты его не боишься. Так учил отец.

— Я не знаю тебя. А ты меня знаешь?

— Откуда ты явился? Верно, из той шайки, что прибыла с берегов Белой реки?

— Нет, я пришел один.

— Один? Что ж… Хотя…

Глаза старика распахнулись, рот приоткрылся, лицо стало белым как мел.

— Пусть мертвые заберут меня со всеми потрохами! — прошептал он и споткнулся, отступив на шаг вперед. — Это ж Девятипалый!

Отчасти Логен надеялся, что его никто не узнает. Что о нем давно забыли. Что у людей полно других забот и он сумеет раствориться среди бойцов, стать таким, как все. Но он видел взгляд старика, выражение его лица и, черт подери, понимал, что его ждет. То же самое, что и прежде. А хуже всего было то, что теперь, когда Логен увидел ужас и преклонение в глазах старого бойца, он не был уверен, что не желает этого видеть. Ведь он заслужил все это. В конце концов, факты — упрямая вещь.

Да, он Логен Девятипалый.

Однако парень, похоже, пока не уяснил этого.

— Вы что, шутите? Разыгрываете меня? Расскажи еще, что сейчас сюда явится сам Бетод.

Но никто не засмеялся, а Логен поднес руку к лицу и смотрел на парня сквозь зазор на месте среднего пальца. Парень перевел взгляд с обрубка на дрожащего старика, потом снова на обрубок.

— Черт, — просипел он.

— Так, где ваш главный, сопляк?

Собственный голос испугал Логена. Он прозвучал ровно, мертво и холодно, как снег зимой.

— Он… он… — Парень поднял руку и дрожащим пальцем указал в сторону костров.

— Отлично. Думаю, я его разыщу.

Оба северянина посторонились, пропуская Логена. Нельзя сказать, что он улыбнулся, проходя мимо них, — скорее растянул губы и оскалил зубы. В конце концов, надо соответствовать своей репутации.

— Бояться нечего, — прошипел он, приблизив к ним лицо. — Я же на вашей стороне.

Никто не произнес ни слова, пока он шел за спинами карлов к главному костру. Двое обернулись через плечо, но для них Логен был лишь еще одним новичком, пришедшим в лагерь. Они не имели представления, кто он таков, но скоро узнают. Старик и часовой будут шептаться об этом, их кто-то услышит, слухи распространятся от костра к костру, как это обычно бывает, и тогда все станут глазеть на него и следить за ним.

Он заметил огромную тень. Человек такой мощный и высокий, что с первого взгляда его можно было принять за дерево, почесывал бороду и с улыбкой смотрел на костер. Тул Дуру. Грозовую Тучу Логен бы не спутал ни с кем даже в полутьме. Второго парня с такими габаритами встретить трудно. Логен лишь в который раз подивился: как ему, черт возьми, удалось одолеть Тула когда-то.

Потом ему вдруг захотелось опустить голову, молча пройти мимо и, не оборачиваясь, скрыться в ночи. Тогда не придется снова становиться Девятипалым, а парень у сигнального столба и старик будут убеждать всех, что видели призрак в ночи. Он мог уйти далеко и все начать заново, стать кем угодно, по своему желанию. Но однажды он уже попробовал это, и не вышло ничего хорошего. Прошлое преследовало его, дышало ему в спину. Пора обернуться и взглянуть ему в лицо.

— Здорово, громила!

Тул внимательно всматривался в него в сумерках. Оранжевый свет костра и черные тени мелькали на его лице, похожем на большой неотесанный камень, на всклоченной бороде, ковром накрывавшей грудь.

— Ты кто… погоди-ка…

Логен ждал в напряжении. До этой минуты он не думал о том, как его встретят. Они довольно долго враждовали до того, как стали друзьями. Каждый из них когда-то сражался с ним. Каждый был способен убить его и имел на то немало причин. Потом Логен сбежал на юг и оставил их сражаться с шанка. Возможно, после долгого отсутствия его встретят лишь холодные, равнодушные взгляды.

Но Тул сграбастал его огромными ручищами и сдавил в сокрушительном объятии.

— Ты живой!

Он отстранил Логена от себя и вглядывался, убеждаясь, что это тот самый человек, а потом снова прижал к груди.

— Да, я живой, — с трудом произнес Логен. Ему едва хватило дыхания, чтобы произнести это.

Во всяком случае, одной теплой встречи он дождался.

Лицо Тула сияло улыбкой.

— Пошли! — Он подтолкнул Логена вперед. — Ребята просто рухнут.

Он шел за Тулом к главному костру, где расположился вождь с ближайшими названными воинами. Сердце его отчаянно колотилось. Да, они были там, сидели кружком на земле. Ищейка устроился в самой середине и вполголоса что-то говорил Доу. Молчун сидел напротив, опершись на локоть, и возился с оперением на стрелах. Как будто ничего не изменилось.

— Тут кое-кто хочет увидеться с тобой, Ищейка! — проговорил Тул.

Его голос почти срывался от предвкушения того, что за этим последует.

— Прямо сейчас? — Ищейка обернулся и взглянул на Логена, стоявшего в тени за огромным плечом Тула. — Это не может подождать, пока мы поедим?

— Думаю, никак не может.

— Почему? Кто там с тобой?

— Кто? — Тул схватил Логена за плечо и подтолкнул к костру, к свету. — Да всего лишь Логен Девятипалый, черт его дери!

Сапог Логена скользнул по грязи, и он чуть не хлопнулся на задницу. Пришлось раскинуть руки, чтобы сохранить равновесие. Разговоры вокруг костра вмиг стихли, все обернулись к Логену. Два длинных ряда застывших в оцепенении людей, едва различимых в пляшущих бликах огня. Полное молчание, прерываемое лишь завыванием ветра и потрескиванием дров в костре. Ищейка неотрывно смотрел на Логена, точно видел перед собой пришельца из царства мертвых, а рот его открывался все шире и шире.

— Я думал, вы все погибли, — произнес Логен, распрямившись. — Решил, что это вероятнее всего.

Ищейка медленно поднялся. Он протянул руку, и Логен принял ее.

Сказать было нечего. Во всяком случае, им, двум воинам, столько пережившим вместе: они сражались с шанка, переходили горы, воевали и так далее. Годы, многие годы. Ищейка сжал его ладонь, и Логен положил вторую поверх его руки, а Ищейка увенчал это рукопожатие своей второй рукой. Они улыбнулись, глядя друг на друга, кивнули, и все вернулось на круги своя, как прежде. Ничего не требовалось говорить.

— Молчун, я рад тебя видеть.

— Угу, — просипел Молчун, передавая ему кружку, а потом снова занялся своими стрелами, будто Логен отлучался на минуту, чтобы отлить, а теперь вернулся.

Логен только усмехнулся. На большее он и не рассчитывал.

— Это Черный Доу спрятался там?

— Я бы спрятался получше, если бы знал, что ты явишься.

Доу смерил Логена взглядом с ног до головы, и его усмешку нельзя было назвать дружелюбной.

— А если это все-таки не Девятипалый? Разве не ты говорил, что он упал со скалы? — грубо спросил он у Ищейки.

— Я говорил, что видел это.

— О, со мной так и было. — Логен вспомнил, как ветер бил в лицо, вспомнил утес в снегу, а затем — страшный треск, когда вода нахлынула, перехватив дыхание. — Да, я сорвался, но потом меня прибило к берегу.

Ищейка подвинулся, чтобы Логен мог сесть на расстеленные перед костром шкуры. Он сел, и остальные уселись рядом.

Доу покачал головой.

— Тебе всегда чертовски везло, когда дело касалось выживания. Я должен был догадаться, что ты выкрутишься.

— Я считал, что вас схватили плоскоголовые, — сказал Логен. — Как вам удалось уйти?

— Тридуба нас вывел, — ответил Ищейка.

Тул кивнул.

— Он вел нас через горы, потом мы пересекли Север и пришли в Инглию.

— И всю дорогу собачились, как старухи?

Ищейка с усмешкой взглянул на Доу.

— Ну были кое-какие жалобы в пути.

— Ну а где же Тридуба?

Логен с нетерпением ждал хотя бы словечка о старом друге.

— Он мертв, — произнес Молчун.

Логен вздрогнул. Он понял: да, так и должно быть, раз главным стал Ищейка.

Тул кивнул своей огромной головой.

— Погиб в сражении. Возглавил атаку на шанка. Дрался с этим чудовищем — Наводящим Ужас.

— Чертов урод, отвратительная мразь! — Доу с яростью плюнул в грязь.

— А Форли?

— Тоже мертв, — резко ответил Доу. — Мы направились в Карлеон предупредить Бетода, что шанка пересекают горы. Кальдер убил его. Просто так, ради забавы. Подонок!

Он снова сплюнул. Он всегда умел плеваться, этот Доу.

— Мертвы… — Логен покачал головой.

Форли мертв, и Тридуба тоже мертв. Он испытывал острое чувство досады и стыда. Но совсем недавно он думал, что они все мертвы, вернулись в грязь, так что четверо, которые выжили, это уже подарок в любом случае.

— Что ж, они оба были отличные парни. Лучшие, и умерли достойно, как я понял. Так может случиться с каждым.

— Да, — произнес Тул, поднимая кружку. — И с тобой могло. Давай за мертвых.

Они выпили в молчании, и Логен причмокнул губами, почувствовав вкус пива. Давно забытый.

— Да, год прошел, — проворчал Доу. — Мы кое-кого убили, отмерили немало дорог, ввязались в это проклятое, никому не нужное сражение. Потеряли двоих товарищей и выбрали вождя. А что было с тобой, Логен Девятипалый?

— Ну… что-то вроде сказки. — Логен спросил себя, какая же это сказка, и не смог найти ответ. — Я думал, шанка убили вас всех или забрали с собой, ведь жизнь приучила меня всегда предполагать худшее. Так что я отправился на юг и встретился с этим фокусником, колдуном. Мы с ним отправились в путешествие — очень далеко, за море, чтобы найти какую-то штуковину. А когда добрались до места, ее там не оказалось.

Он рассказывал и понимал, что его история звучит как бред сумасшедшего.

— Что за штуковина? — спросил Тул, скорчив озадаченную гримасу.

— А кто ее знает. — Логен облизнул зубы, на которых остался привкус пива. — Я понятия не имею.

Они переглянулись, словно никогда прежде не слышали такой нелепой истории. Логен не мог не согласиться, что так оно и есть.

— Впрочем, сейчас это не имеет значения. Оказалось, жизнь не так тошнотворна, как я думал.

Он дружески хлопнул Тула по спине. Ищейка вдохнул и выдохнул, раздувая щеки.

— Ну, как бы там ни было, нам по душе, что ты вернулся. Я так понимаю, что ты снова займешь свое место?

— Мое место?

— Ну, будешь командовать. Ты ведь был главным.

— Был, но у меня нет желания снова становиться вождем. Мне кажется, парни вполне довольны нынешним положением дел.

— Но ты умеешь вести за собой людей лучше, чем я.

— Не думаю. Пока я командовал, ничего хорошего не было — ни для нас самих, ни для тех, кто сражался на нашей стороне, ни для тех, кто дрался против нас. — Логен поник, вспоминая былое. — Я займу свое место, если ты хочешь этого, но лучше мне последовать за тобой. Мое время прошло, и оно было не лучшим.

Ищейка растерялся. Он явно надеялся на иной ответ.

— Ну, если ты уверен…

— Я уверен. — Логен хлопнул его по плечу. — Что, не так-то просто быть вожаком?

— Да уж, — недовольно кивнул Ищейка, — дьявольски непросто.

— Кроме того, как я понимаю, многие из этих парней прежде враждовали со мной и не очень-то рады меня видеть.

Логен оглядел ряды воинов, сидящих у костра, посмотрел на их напряженные лица, услышал, как они повторяют его имя. Они говорили слишком тихо, но он мог догадаться, что речи эти вовсе не хвалебные.

— Не бери в голову, они будут скакать от счастья, что ты воюешь вместе с ними, когда начнутся боевые действия.

— Посмотрим.

Логену показалось ужасно обидным то, что ему придется вступить в драку и убивать ради того, чтобы заслужить признание людей. Он ощущал на себе пытливые взгляды из темноты, но все мгновенно отводили взоры, как только он к ним оборачивался. Только один человек не опустил глаз — здоровый парень с длинными волосами, сидевший посередине.

— Это кто? — спросил Логен.

— Где?

— Вон тот, который постоянно смотрит на меня.

— Это Трясучка.

Ищейка облизнул пересохшие губы.

— Он крепкий орешек, этот Трясучка. Несколько раз дрался с нами, и отлично дрался. Я вот что скажу — он хороший человек, и мы перед ним в долгу. Но, кроме того, будь я неладен, если не скажу тебе, что он сын Гремучей Шеи.

Логен вдруг ощутил приступ дурноты.

— Кто он?

— Второй сын.

— Тот мальчик?

— Много времени прошло с тех пор. Мальчики стали взрослыми.

Да, много времени прошло, но ничто не забылось. Логен сразу почувствовал это. Ничто не забывается здесь, на Севере, и ему следовало знать об этом.

— Мне нужно ему кое-что сказать. Если нам придется вместе драться… я должен ему кое-что сказать.

Ищейка поморщился.

— Думаешь, стоит? Некоторые раны лучше не трогать. Ешь, а поговоришь с ним утром. С утра любые вести звучат приятнее. Я думаю так, но решай сам.

— Уф, — недовольно буркнул Молчун.

Логен поднялся.

— Ты прав, но лучше сделать дело…

— Чем жить в страхе перед ним. — Ищейка кивнул в сторону костра. — Тебя ничто не изменит, Логен, это точно.

— Тебя тоже, Ищейка. Тебя тоже.

В темноте, пахнущей дымом, жареным мясом и натруженными человеческими телами, он прошел за спинами карлов, сидевших у огня. Он видел, как они сутулятся и что-то бормочут при его приближении. Он знал, о чем они думают: этот треклятый Девятипалый сейчас за моей спиной, а он последний человек в мире, которого стоит подпускать к себе сзади. Трясучка неотрывно и холодно наблюдал за ним, вполглаза смотрел сквозь упавшие на лицо длинные волосы, сжав губы в ниточку. В руке у него был нож, предназначенный для еды, но вполне пригодный для того, чтобы проткнуть человека. Логен видел, как отблески пламени играют на лезвии, когда присел рядом с Трясучкой на корточки.

— Значит, ты и есть Девятипалый?

Логен поморщился.

— Да. Это я.

Трясучка кивнул, так же пристально глядя на него.

— Вот, значит, какой ты, Девятипалый.

— Надеюсь, ты не разочарован.

— Да нет. Нисколько. Хорошо, что у тебя хватает наглости.

Логен опустил голову, придумывая, с чего начать. Согласиться или возразить, умыть руки или подставить щеку? Он искал слова оправдания, которые могли бы сдвинуть дело с мертвой точки.

— Тогда было трудное время, — произнес он, наконец.

— Труднее, чем сейчас?

Логен закусил губу.

— Да, возможно.

— Времена всегда трудные, — проговорил Трясучка сквозь зубы. — Это не значит, что можно творить всякое дерьмо.

— Ты прав. Для того, что я сделал, прощения нет. Я не горжусь этим. Не знаю, что еще сказать. Просто надеюсь, что ты сумеешь на время отложить наши счеты и мы сможем драться бок о бок.

— Я не буду ходить вокруг да около, — ответил Трясучка, и его голос прозвучал сдавленно, словно он прилагал огромные усилия, стараясь не закричать или не разрыдаться. Или то и другое разом. — Мне нелегко отступить в сторону. Ты убил моего брата, хотя пообещал ему помилование. Ты отсек ему руки и ноги, потом прибил гвоздями его голову, как это принято у Бетода.

Пальцы его руки, сжимавшей нож, побледнели и дрожали от напряжения. Логен видел, что Трясучка едва сдерживается, чтобы не всадить нож ему в лицо, и не винил его за это. Нисколько не винил.

— Мой отец после этого изменился навсегда. Словно вся жизнь ушла из него. Я много лет мечтал надрать тебе задницу, кровавый Логен.

— Что ж. — Логен неторопливо кивнул. — В этом стремлении ты не одинок.

Он ловил холодные взгляды, прилетавшие к нему от костров. Сдвинутые брови среди теней, мрачные лица в бликах света. Незнакомые люди инстинктивно боялись его или таили вражду. Целое море страха, целое море вражды. Он мог сосчитать на пальцах одной руки, сколько людей на самом деле рады тому, что он оказался жив. Причем на той руке, где недоставало пальца. И ему предстояло сражаться на стороне этих людей.

Ищейка был прав. Некоторые раны лучше не теребить. Логен встал, резко приподнял плечи и пошел назад к костру — туда, где разговор завязался гораздо легче.

Он не сомневался, что Трясучка пуще прежнего жаждет убить его. В этом не было ничего удивительного. Надо смотреть правде в глаза. Никакие слова не исправят того, что уже сделано.

Плохой должок

Будьте любезны, пожалуйте в вонючую дыру.

«Вряд ли несколько сотен свиней благоухают».

Пол в мрачном складском помещении был скользким от зловонных испражнений, воздух пропитан отчаянием. Свиньи визжали, хрюкали и толкали друг дружку в тесных загонах, чувствуя, что нож палача совсем близко. Однако, как заметил Морроу, Глокта был не из тех, кого пугает шум, ножи или, коли уж на то пошло, неприятный запах.

«Я целые дни копаюсь в дерьме, пусть в переносном смысле. Зачем пренебрегать настоящим?»

То, что пол был скользкий, заботило его куда больше. Он передвигался мелкими шагами, нога пылала от боли.

«Эдак можно явиться на встречу по уши в свинячьем дерьме. Вряд ли это способствует созданию образа неустрашимого и беспощадного».

Вскоре он увидел Морроу. Тот стоял, опираясь на ограду одного из загонов.

«Словно фермер, с восторгом наблюдающий за своим стадом, состоящим сплошь из победителей и призеров».

Глокта захромал к нему. Его сапоги хлюпали, проваливаясь в грязь, он морщился от боли и тяжело дышал, пот градом катился у него по спине.

— Ну, Морроу, вы умеете сделать приятное девушке, я вам доложу.

Секретарь Маровии усмехнулся. Это был невысокий человечек с круглым лицом, в очках.

— Наставник Глокта, позвольте мне сразу заметить, что я с восхищением отношусь к вашим достижениям в Гуркхуле. Ваш метод ведения переговоров…

— Я пришел не для того, чтобы обмениваться любезностями, Морроу. Если вы хотели только этого, можно было подыскать местечко, где пахнет более приятно.

— И общество получше. Тогда к делу. Времена сейчас тяжелые.

— Я с вами полностью согласен.

— Перемены. Неуверенность. Волнения среди крестьян…

— Это даже больше, чем волнения, вы не находите?

— Точнее, восстание. Будем надеяться, полковник Луфар оправдает доверие Закрытого совета и мятежников остановят на подступах к городу.

— Я бы даже его труп не подставил, чтобы защититься от стрелы. Но у Закрытого совета свои соображения.

— У Закрытого совета всегда свои соображения. Правда, не всегда единогласные.

«Они никогда не соглашаются друг с другом. Это стало правилом в их треклятом совете».

— Но на тех, кто служит совету, — Морроу значительно взглянул на Глокту поверх очков, — ложится весь груз их противоречий. Мне кажется, мы наступаем друг другу на пятки и потому не можем чувствовать себя удобно.

— Ха, — усмехнулся Глокта, стараясь пошевелить онемевшим пальцем в ботинке. — Я очень надеюсь, что у вас на ногах не слишком много мозолей. Никогда не прощу себе, если из-за меня вы захромаете. У вас есть предложения?

— Да, можно так сказать. — Морроу улыбнулся, наблюдая, как свиньи в загоне ерзают, толкаются, прыгают друг другу на спину. — На ферме, где я вырос, держали боровов.

«Не надо, бога ради. Все, что угодно, только не жизнеописание».

— И мне поручали их кормить. Я вставал рано утром, затемно, и на улице было так холодно, что от дыхания шел пар.

«Живая картинка! Юный мастер Морроу, стоя по колено в дерьме, наблюдает, как его хрюшки набивают животы, и мечтает убежать подальше. Новая жизнь, полная захватывающих событий в сверкающем, богатом городе».

Морроу усмехнулся, взглянув на Глокту. Стекла его очков блеснули в неярком свете.

— Вы знаете, эти твари едят все подряд. Даже калек.

«Ах, вот оно что».

Глокта тут же заметил человека, который украдкой направлялся к ним из дальнего конца сарая. Крепкого телосложения мужчина в поношенном камзоле явно старался держаться в тени. Ладонь крепко прижата к боку, рука в рукаве характерно согнута.

«Так, словно он хочет скрыть нож, но у него плохо получается. Лучше бы просто подошел с улыбкой на лице и открытым лезвием в руке. Найдется тысяча причин для того, чтобы носить при себе нож на скотобойне. Но есть только одна причина, чтобы этот нож прятать».

Он взглянул через плечо, сморщившись от хруста в шее.

Еще один человек, очень похожий на первого, подбирался к нему с другой стороны. Глокта вскинул брови.

— Наемные убийцы? Как-то неоригинально.

— Неоригинально, возможно, но вы сами убедитесь, что эффективно.

— Значит, меня зарежут на скотобойне, Морроу? Забьют, как скотину, там, где режут животных? Занд дан Глокта, покоритель сердец, победитель турнира, герой войны с гурками, будет сожран, переварен и вывален с дерьмом дюжиной свинок?

Он фыркнул от смеха и вынужден был вытереть слюну с верхней губы.

— Я очень рад, что вам нравится ирония этой ситуации, — пробормотал Морроу — судя по виду, слегка растерянно.

— О да, конечно. Быть скормленным свиньям. Это настолько очевидно, что я этого даже не ожидал. — Он глубоко вздохнул. — Но «не ожидал» и «не предпринял меры» — это совершенно разные вещи.

За шумом, поднятым свиньями, звука тетивы почти не было слышно. Наемный убийца как будто поскользнулся, выронил свой блестящий нож и упал на бок. Потом Глокта увидел, что в боку у него торчит арбалетная стрела.

«Обычное дело, но всегда кажется, что это какое-то чудо».

Наемник с другой стороны скотобойни в испуге отступил на шаг, не заметив, как практик Витари неслышно проскользнула под оградой пустого загона за его спиной. В полутьме сверкнул металл, когда она ударила по сухожилиям под его коленом и перерезала их. Он упал, и его крик быстро стих, когда она проворно затянула цепь на его шее.

Секутор легко спустился со стропил слева от Глокты и спрыгнул в грязь. Арбалет висел у него за спиной. Он прошелся, пнул ногой выпавший из рук убийцы нож и наклонился, чтобы посмотреть на человека, которого убил.

— Я должен тебе пять марок, — сказал он Инею. — В сердце не попал, черт подери. В печень, может быть?

— Пефень? — пробормотал альбинос, выходя из сумрака в дальнем конце скотобойни.

Поверженный убийца с трудом встал на колени, сжимая древко стрелы, торчащее в его боку. Перекошенное от боли лицо было измазано испражнениями. Приблизившись, Иней поднял трость и коротко ударил его в затылок, резко оборвав его стоны, и толкнул лицом в грязь. Тем временем Витари поборола на полу второго убийцу, уперлась в него коленом, сильно прижала к полу и затянула цепь у него на шее. Сопротивление жертвы становилось все слабее. Наконец он затих.

«Еще один покойник на полу скотобойни».

Глокта обернулся к Морроу:

— Как быстро все может перемениться, Харлен. Только что каждый стремился поклониться вам, а что будет мгновение спустя? — Он с грустью постучал испачканным концом трости по своей бесполезной ступне. — Вы проиграли. Это суровый урок.

«Мне ли не знать».

Секретарь Маровии отступил, облизнул губы, вытянул руку вперед и произнес:

— Погодите…

— А зачем? — Глокта поджал нижнюю губу. — Вы всерьез думаете, что мы можем воспылать друг к другу нежными чувствами после этого?

— Возможно, мы можем прийти к какому-то…

— Меня не огорчило то, что вы пытались убить меня. Но надеяться на такое? Мы с вами профессионалы, Морроу. Для меня оскорбительна сама мысль о том, что это может сработать.

— Я задет, — пробормотал Секутор.

— Я уязвлена, — пропела Витари, цепи звякнули в темноте.

— Глуфоко офижен, — проворчал Иней, подбираясь к Морроу сзади, со стороны загона.

— Вы могли бы и дальше облизывать жирный зад Хоффа. Или оставаться на вашей ферме и ходить за свиньями. Пускай это грубая работенка, да еще надо так рано вставать — но вы были бы живы.

— Подождите! Но… ву-у-у-гх…

Секутор схватил Морроу сзади за плечо, ударил ножом в шею и перерезал ему горло так спокойно и хладнокровно, будто разделывал рыбу.

Кровь брызнула на сапоги Глокты. Он отступил на шаг, сморщившись от боли, пронизавшей искалеченную ногу.

— Черт, — прошипел он сквозь стиснутые беззубые десны, чудом не споткнувшись и не упав задом в свинячье дерьмо. Сохранил равновесие только потому, что успел схватиться за ближайшую ограду.

— Ты не мог его придушить?

— А какая разница?

Морроу упал на колени. Очки соскользнули с его лица, одну руку он прижимал к перерезанному горлу, пока кровь, пузырясь, заливала воротник рубашки.

Глокта наблюдал, как секретарь опрокинулся на спину, одна его нога ударилась об пол, каблук несколько раз прочертил длинные полосы в густой жиже.

«Бедные свинки на ферме. Они никогда не увидят своего мастера Морроу. Не увидят, как он спускается с холма, возвращаясь домой после полной приключений жизни в блестящем столичном городе, и пар струится от его дыхания в холодном утреннем воздухе…»

Конвульсии секретаря становились все слабее. В конце концов он затих. Держась за поручень, Глокта наклонился и несколько мгновений рассматривал тело.

«Когда точно я превратился… вот в это самое? Постепенно, я полагаю. Шаг за шагом по дорожке, от которой никуда не денешься. Приходится идти вперед, для этого всегда находятся веские причины. Мы делаем то, что должны, что нам приказывают, что проще всего. Решаем эту жалкую задачку. А потом смотрим на себя и обнаруживаем, что превратились… вот в это самое. — Он взглянул на брызги крови, поблескивающие у него на ботинке, сморщил нос и вытер их о ноги Морроу. — А, ладно. Я бы желал посвятить свое время философии, но у меня слишком много дел. Чиновники, которые берут взятки, вельможи, которые занимаются шантажом, голоса, которые нужно раздобыть, секретари, которые не брезгуют преступлениями, любовники, которых надо припугнуть и поставить на место. Очень много объектов внимания. Не успеет один упасть на залитый дерьмом пол, как тут же появляется другой — с острым как бритва кинжалом, готовый отсечь мне голову. И конца-края этому не предвидится».

— Наши друзья-кудесники вернулись в город.

Секутор поднял маску и поскреб щеку.

— Тот самый маг?

— Да, первый из паршивцев, никак не меньше, и вся его компания неустрашимых героев. Он сам, недоносок ученик и та женщина. И навигатор. Неусыпно следите за ними. Не отобьется ли какой-нибудь поросенок от стада? Давно пора узнать, чем они там заняты. Тот очаровательный домик у воды все еще твой?

— Конечно.

— Хорошо. Может статься, мы перехватим инициативу, и когда его преосвященство потребует ответы, мы их уже получим.

«А меня самого мой повелитель, наконец-то, погладит по головке».

— С этими что делать? — Витари кивнула своей коротко стриженной головой на трупы.

Глокта вздохнул.

— Свиньи едят все подряд, насколько я понял.

Город постепенно погружался в сумерки, пока Глокта хромал по пустеющим улицам в Агрионт. Лавочники закрывали двери магазинов, домовладельцы зажигали лампы в комнатах, желтоватый свет свечей, пробиваясь сквозь узкие щели ставней, струился в темные переулки.

«Счастливые семейства мирно усаживаются ужинать. Любящие мужья с любящими женами и очаровательными детишками, благополучная, насыщенная жизнь. Мои самые искренние поздравления».

Он вдавил оставшиеся зубы в больные голые десны, стараясь не снижать темп ходьбы. Его рубашка почти насквозь промокла от пота, нога все сильнее ныла при каждом шаге.

«А я все никак не покончу с этим бесполезным куском падали».

Боль постепенно поднималась от лодыжки к колену, от колена к бедру, от бедра к искривленному позвоночнику и дальше, в череп.

«И все усилия — лишь ради того, чтобы уничтожить клерка средней руки, работавшего в нескольких кварталах от Допросного дома. До обидного пустая трата моего времени, вот что это такое, чертовски…»

— Наставник Глокта?

Какой-то человек приблизился к нему с явной почтительностью, его лицо скрадывали сумерки. Глокта быстро взглянул на него.

— Я…

Все было сделано очень ловко. Он не успел толком разглядеть человека, окликнувшего его, а на голову ему уже натянули мешок и повели, завернув руку за спину и подталкивая вперед. Он спотыкался, опирался на трость и слышал, как она ударяется о камни.

— А-ах!

Обжигающий спазм сковал его спину, когда он без особой надежды на успех попытался высвободить руку. Ему пришлось припасть на больную ногу и задыхаться от боли в мешке, закрывшем его голову. Через мгновение запястья сдавили веревки, и Глокта почувствовал, как могучие руки подхватили его под мышки с обеих сторон и потащили с невероятной быстротой. Его ноги почти волочились по камням.

«Это самое быстрое мое передвижение за долгое время».

Они держали его не грубо, но очень крепко.

«Профессионалы. И уж точно более высокого класса, чем наемники Морроу. Тот, кто послал их, явно не дурак, вот только кто он? Сам Сульт, кто-то из его врагов? Один из соперников в борьбе за трон? Верховный судья Маровия? Лорд Брок? Кто-то из членов открытого совета? А может быть, гурки? Они никогда не были моими близкими друзьями. Или банкирский дом „Валинт и Балк“ решил таким образом напомнить мне о долгах? А может, я сильно недооценил молодого капитана Луфара? Или старина Гойл больше не желает делить свой хлеб с жалким калекой вроде меня?»

Получался целый список. Глокта не мог исключить ни одной возможности.

Он ясно различал шаги с обеих сторон. Узкие улочки. У него не было ни малейшего представления, как далеко его увели. Он задыхался в мешке, хрипел и кашлял.

«Сердце колотится, холодный пот градом. Волнующая картина. Даже пугающая. Что им может быть нужно от меня? Если людей похищают прямо на улице, то явно не для того, чтобы порадовать, накормить сладостями или нежно расцеловать. А жаль. Я знаю, для чего похищают людей. Очень хорошо знаю».

Несколько шагов вниз, и носки его ботинок беспомощно скользнули по ступеням лестницы. Потом стук захлопнувшейся тяжелой двери. Опять шаги, отдающиеся эхом под сводами выложенного плиткой коридора. Еще одна дверь хлопнула, закрываясь. Он почувствовал, как его без церемоний бросили на стул.

«Ну вот, теперь все выяснится, к лучшему или к худшему».

Мешок неожиданно сорвали с головы, и Глокта прищурился, когда яркий свет ударил ему в глаза.

Белая комната была слишком ярко освещена, чтобы чувствовать себя уютно.

«Мало кто лучше меня знает такого рода мрачные комнаты. С этой стороны стола все выглядит еще уродливее».

Кто-то сидел напротив него.

«Какая-то расплывчатая фигура».

Он закрыл один глаз и пристально вглядывался вторым, пока зрение не пришло в норму.

— О, — пробормотал он. — Вот так сюрприз.

— Надеюсь, приятный.

— Ну, это мы увидим.

Карлотта дан Эйдер изменилась.

«Я бы сказал, ссылка пошла ей на пользу».

Ее волосы снова отросли — не как прежде, конечно, но достаточно для того, чтобы сделать очень красивую прическу. Синяки вокруг горла поблекли, остались лишь едва различимые отметины в тех местах, где ее щеки покрывала короста. Она сменила холщовую тюремную робу предательницы на дорожный костюм обеспеченной женщины и выглядела в нем весьма привлекательно. Драгоценности сверкали на пальцах и в ожерелье вокруг шеи. Она казалась такой же богатой и благополучной, как в то время, когда они с Глоктой впервые встретились. И точно так же улыбалась.

«Улыбка игрока, придержавшего козырную карту. И как же я не догадался? Никогда не надо делать хороших подарков. Особенно женщинам».

Рядом с ней, под рукой, лежали ножницы. Острые маникюрные ножницы состоятельной женщины.

«Но они вполне сгодятся, чтобы вспороть человеку подошву, расширить ноздри, а также подрезать уши. Не торопясь, один кусочек за другим».

Глокта осознал, что ему очень трудно отвести взгляд от этих блестящих маленьких лезвий, посверкивающих в ярком свете ламп.

— Помнится, я наказывал вам никогда не возвращаться, — произнес он, но его голосу недоставало обычной суровости.

— Да, вы говорили. Но потом я подумала: почему бы нет? У меня есть активы в городе, и я не хочу от них отказываться, и кое-какие выгодные дела.

Она взяла маникюрные ножницы, отрезала еле заметный заусенец в уголке своего великолепно отточенного ногтя на большом пальце и сдвинула брови, рассматривая результат.

— К тому же вам вряд ли придет в голову сообщить кому-нибудь о том, что я здесь.

— Я неизменно забочусь о вашей безопасности, — недовольно произнес Глокта.

«А вот моя собственная безопасность улетучивается с каждым мгновением, увы. Сколько человека ни калечь, всегда можно добавить еще».

— Неужели все эти хлопоты нужны вам только для того, чтобы уладить торговые дела?

Ее улыбка стала еще шире.

— Надеюсь, мои люди не причинили вам вреда. Я просила их быть аккуратными. По крайней мере, пока.

— Даже очень вежливое похищение — все равно похищение, вы не находите?

— Ну, похищение — такое неприятное слово. Почему бы нам не счесть это приглашением, от которого трудно отказаться? Во всяком случае, я оставила вам вашу одежду.

— Эта особая милость не только для меня, но и для вас, поверьте. Но куда вы меня приглашаете, позвольте спросить? Если не считать довольно грубого обращения и короткой беседы.

— Даже обидно, что вам этого мало. Но кое-что есть, коли вы уж заговорили об этом. — Она срезала еще один заусенец своими ножничками и подняла на него глаза. — Со времен Дагоски остался один должок. Я не смогу спать спокойно, пока он не оплачен.

«Несколько недель в темной камере и удушение почти до смерти? Чем и как она может отплатить мне?»

— Что ж, говорите, — процедил Глокта, сжав десны. Одно его веко дрожало, когда он смотрел на маленькие лезвия ножниц. Они двигались: чик, чик, чик… — Я весь в нетерпении.

— Гурки идут.

Он немного помолчал, озадаченный.

— Идут сюда?

— Да. В Срединные земли. В Адую. К вам. Они построили флот, тайно. Начали строить его сразу после последней войны, сейчас завершили. Их суда могут соперничать с кораблями Союза. — Она бросила ножницы на стол и глубоко вздохнула. — Во всяком случае, так говорят.

«Корабли гурков, точно как говорил Юлвей, явившийся ночью. Возможно, это пустые слова. Но слухи порой оказываются правдой».

— Ну, и когда же они явятся?

— Этого я не могу сказать. Собрать такой поход — колоссальная работа. Но гурки всегда были организованы гораздо лучше, чем мы. Именно поэтому иметь с ними дело — одно удовольствие.

«Мой собственный опыт был не такой радостный».

— Сколько же у них сил?

— Много, я полагаю.

Глокта усмехнулся.

— Простите меня, если я не вполне доверяю словам человека, чье предательство было доказано. Тем более вы не очень-то щедры на подробности.

— Как хотите. Я пригласила вас, чтобы предупредить, а не убеждать. Я обязана вам жизнью.

«Как трогательно старомодно это звучит в ее устах».

— И все?

Она вытянула руки перед собой.

— Может ли дама привести в порядок ногти или это преступление?

— Но почему нельзя было просто написать мне? — резко осведомился Глокта. — А не волочить меня за шкирку по улицам.

— О, не надо волноваться. Вы всегда производили впечатление человека, не боящегося неудобств. Кроме того, нам представился случай возобновить чрезвычайно приятное знакомство. Позвольте мне этот краткий миг торжества после всего, что мне пришлось претерпеть от вас.

«Что ж, я не против. Я попадал и в менее приятные ловушки. По крайней мере, вкус у нее получше, и встретились мы не в свинарнике».

— Значит, я могу просто уйти?

— Эй, кто-нибудь подобрал трость?

Никто не откликнулся. Эйдер широко улыбнулась, показав ослепительно-белые зубы.

— Ну да, вы можете удалиться ползком. Как вам такое?

«Лучше так, чем всплыть на поверхность канала после того, как несколько дней пролежал на его дне, раздутый, как огромный бледный слизняк, и вонючий, как все могилы на городском кладбище».

— Ну, хотя бы так. Однако я спрашиваю себя: что удержит меня от того, чтобы послать практиков по запаху ваших дорогих духов после того, как мы закончим разговор? И они завершат то, что начали.

— Ваши слова меня не удивляют, это очень похоже на вас. — Она вздохнула. — Но должна сообщить вам, что у одного моего старинного и заслуживающего доверия делового партнера имеется заверенное печатью письмо. В случае моей смерти оно ляжет на стол архилектора и откроет ему истину относительно того, что случилось со мной в Дагоске.

Глокта раздраженно пожевал деснами.

«Сейчас мне придется жонглировать ножами».

— А что произойдет, если независимо от моих действий вы вдруг умрете от болезни? Или на вас обрушится дом? Или вы подавитесь куском хлеба?

Она широко распахнула глаза, как будто подобная мысль в первый раз пришла ей в голову.

— В любом из этих случаев… письмо все равно будет отправлено, независимо от степени вашей вины. — Она как-то беспомощно рассмеялась. — Мир так устроен, что справедливости в нем не сыщешь. Но должна сказать, что жители Дагоски, взятые в плен наемники и принесенные в жертву солдаты Союза, которых вы заставили участвовать в заранее проигранном сражении, были бы довольны. — Она улыбнулась так мило, словно они говорили о садоводстве. — Для вас все было бы гораздо проще, если бы вы привели приговор в исполнение.

— Вы читаете мои мысли.

«Но уже поздновато. Я сделал доброе дело, и вот, конечно, за него надо заплатить».

— Скажите мне вот что, прежде чем мы расстанемся навсегда — на что мы оба можем только надеяться. Вы вовлечены в дело с выборами? — (Глокта почувствовал, как у него дернулся глаз.) — Это относится к моим служебным обязанностям.

«На самом деле это занимает все мое время, если я не сплю».

Карлотта дан Эйдер наклонилась к нему так близко, как того требовала конфиденциальность. Локти она поставила на стол и оперлась подбородком на руки.

— Кто же будет следующим королем Союза, как вы думаете? Брок? Ишер? Или кто-то еще?

— Пока рано об этом говорить. Я работаю над этим.

— Тогда ковыляйте прочь. — Она выпятила нижнюю губу. — И будет лучше, если вы не скажете о нашей встрече его преосвященству.

Она кивнула, и Глокта почувствовал, как ему снова натянули мешок на голову.

Толпа оборванцев

Командный пост Джезаля — если можно говорить о командовании, когда человек пребывает в столь растерянном и смущенном состоянии, — находился на вершине довольно высокого холма. Оттуда открывался чудесный вид на широкую долину внизу. По крайней мере, в благополучные времена этот вид был чудесным. Но в нынешних обстоятельствах приходилось признать: такое зрелище трудно назвать приятным.

Основные силы восставших полностью заняли несколько обширных полей на подступах к долине. Они походили на темное, грязное, угрожающее скопище насекомых, среди которого то и дело ярко поблескивал металл. Это были крестьянские орудия труда и инструменты ремесленников, но весьма острые.

Даже издалека можно было заметить среди бунтовщиков тревожные признаки организованности — например, ровные, регулярно повторяющиеся промежутки между рядами восставших, предназначенные для того, чтобы по ним быстро доставлялись припасы и передвигались гонцы. Даже такому малоопытному командиру, как Джезаль, было очевидно: в этой армии, больше похожей на толпу, явно присутствовал кто-то, кто знал свое дело. И знал его больше, чем сам Джезаль.

Другие группы восставших, мелкие и беспорядочные, были разбросаны на довольно большом расстоянии друг от друга по всей окружающей территории, и каждая из них жила по собственным законам. Люди, которых посылали за фуражом, едой и питьем, обчистили всю округу. Эта расползающаяся черная масса на зеленых полях напоминала Джезалю кучу черных муравьев, облепивших груду очисток от яблока. Он не имел представления, сколько их там было, но с дальнего расстояния можно было прикинуть, что не меньше сорока тысяч.

В деревне на краю долины, позади основных сил восставших полыхал огонь. Костры это или горящие дома, сказать было трудно, но Джезаль опасался второго. Три высоких столба черного дыма поднимались и плыли над округой, придавая воздуху слабый и тревожный привкус пожарища.

На командном пункте должна царить атмосфера бесстрашия, вдохновляющая подчиненных, — Джезаль, конечно, помнил об этом. Но глядя на уходящее вниз и вдаль поле, он не мог не думать об огромном множестве людей на противоположном его конце, отчаянно и пугающе устремленных к цели. Он не мог удержаться и время от времени бросал взгляды на собственных воинов. Их жидкие ряды выглядели весьма неуверенно. Джезаль морщился и неловко дергал воротник своего мундира. Эта чертова штука по-прежнему жала ему шею.

— Как вы хотите расположить войска, сэр? — спросил Джезаля его адъютант майор Опкер, бросив на командира взгляд, одновременно снисходительный и заискивающий.

— Расположить войска? А, ну да…

Джезаль напряг мозги, чтобы придумать хоть что-то подходящее. Как профессиональный военный, он давно пришел к выводу: если на самом верху есть опытный и решительный командир, а внизу — опытные и решительные солдаты, то тем, кто находится между ними, можно вообще ничего не знать и не делать. Эта стратегия обеспечила ему теплое место на службе на несколько мирных лет, но теперь ее недостатки раскрылись со всей очевидностью. Если каким-то чудом один из «середняков» оказывается на посту командира со всей полнотой власти, система полностью рушится.

— Расположить войска… — снова повторил он с оттенком недовольства в голосе и нахмурил бровь, стараясь сделать вид, что он вполне владеет ситуацией. На самом деле он имел весьма отдаленное представление о том, что все это значит. — Пехоту поставить двойным порядком, — рискнул сказать он, вспомнив отрывок какой-то истории, которую рассказывал ему Коллем Вест. — Вот за тем ограждением.

И он резко указал жезлом на местность. В чем он преуспел, так это в использовании жезла, так как много репетировал перед зеркалом.

— Полковник хочет сказать, что пехоту надо поставить перед ограждением, — мягко вставил Байяз. — Она должна расположиться двойным порядком с каждой стороны вон того указателя. Легкая кавалерия за деревьями вот здесь, тяжелая — в боевом порядке клином на дальнем фланге, где ровная местность. — Он с легкостью оперировал военными терминами. — Лучники одинарным порядком встанут за изгородью, где смогут укрыться от противника. И это позволит им вести навесной огонь с высот. — Он подмигнул Джезалю. — Отличная стратегия, полковник, позволю себе заметить.

— Конечно, — ухмыльнулся Опкер и отправился передавать приказы.

Заложив одну руку за спину, Джезаль крепко сжал жезл, а другой нервно потер подбородок. Несомненно, быть командиром это нечто большее, чем слышать обращение «сэр» со всех сторон. Ему стоит почитать пару книжек, когда он вернется в Адую. Если вернется, конечно.

Три плохоразличимых фигуры отделились от общей черной массы восставших в долине и двинулись к ним, взбираясь на холм. Прикрыв глаза рукой, Джезаль смог рассмотреть кусок белой тряпки, развевавшийся над ними. Флаг парламентеров. Рука Байяза легла ему на плечо и крепко сжала, что было довольно неприятно.

— Не волнуйся, мой мальчик. Мы отлично подготовлены для драки. Но я почти уверен, что до этого не дойдет. — Он с усмешкой взглянул на людей внизу. — Абсолютно уверен.

Джезалю очень хотелось бы сказать то же самое.

Человек по прозвищу Дубильщик — знаменитый демагог, предатель и подстрекатель к мятежу — выглядел на редкость невзрачно. Он тихо сидел на складном стуле в палатке Джезаля: неприметное лицо, копна давно не мытых волнистых волос, средний рост, сюртук обыденного покроя и цвета. Его усмешка говорила о том, что он отлично знает: у него есть поддержка.

— Меня прозвали Дубильщиком, — произнес он. — И я уполномочен говорить от лица тех, кто притеснен и унижен, кого используют и обманывают. Они собрались там, в долине. Со мной двое моих сподвижников в нашем, без сомнения, патриотическом деле. Два моих генерала, можно сказать. Добрый человек Худ, — он кивнул на дородного детину, сидевшего сбоку от него, с красным лицом и окладистой бородой, насупленного и мрачного, — и Коттер Хольст.

Он мотнул головой в другую сторону — на какого-то скользкого типа с длинным шрамом на щеке и мутными глазами.

— Весьма польщен, — произнес Джезаль. По его мнению, оба генерала больше смахивали на грабителей с большой дороги. — Я полковник Луфар.

— Я знаю. Видел, как вы выиграли турнир. Отлично владеете оружием, мой друг.

— О, ну да… — Джезаль растерялся от неожиданности. — Благодарю. Это мой адъютант майор Опкер, а это… Байяз, первый из магов.

Добрый человек Худ недоверчиво фыркнул, но Дубильщик только задумчиво прикусил губу.

— Хорошо. И вы явились сюда, чтобы сражаться, или для того, чтобы вести переговоры?

— Мы пришли либо для того, либо для другого.

Джезаль постарался произнести это как можно внушительнее:

— Закрытый совет, признавая ваши действия возмутительными, пришел к выводу, что у вас, возможно, имеются и некие законные требования…

Худ снова громко фыркнул.

— А что еще остается этим негодяям?

Джезаль почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

— Ну да… я уполномочен предложить вам некоторые уступки…

Он взял документ, подготовленный Хоффом, — серьезного вида бумагу со старательно выписанными титулами и печатью величиной с блюдце.

— Но я должен предупредить вас. — Джезаль старался, чтобы его голос звучал уверенно. — Если вы откажетесь, мы готовы сражаться, а мои люди — это наилучшим образом подготовленные и вооруженные солдаты короля. Каждый из них стоит двадцати ваших оборванцев.

Здоровяк фермер угрожающе усмехнулся.

— Лорд Финстер думал так же, а наши оборванцы прогнали его под зад коленом от одного конца его поместья до другого. Болтаться бы ему в петле, если бы его лошадка не оказалась так резва. А у вас быстрая лошадь, полковник?

Дубильщик тронул товарища за плечо.

— Спокойствие, мой сердитый друг. Мы вполне можем согласиться, если нам предложат подходящие условия. Почему бы вам не показать нам, что у вас там, полковник? А мы решим, есть ли повод для угроз.

Джезаль протянул им объемный документ. Худ сердито выхватил его из рук полковника, резко раскрыл и начал читать. Бумага шуршала по мере того, как ее разворачивали. Чем дальше Худ читал, тем мрачнее становился.

— Это оскорбление! — выпалил он, закончив, и бросил на Джезаля убийственно суровый взгляд. — Снижение налогов и еще какая-то чушь об использовании общинных земель. Ваши грязные подачки не пройдут!

Он бросил свиток Дубильщику, и Джезаль напрягся. Он не имел ни малейшего понятия об этих уступках, но реакция Худа не обещала легких переговоров.

Глаза Дубильщика неторопливо скользили по тексту. Джезаль заметил, что они разного цвета: один голубой, а другой зеленый. Когда вождь мятежников дочитал до конца, он отложил документ и как-то театрально вздохнул.

— Такие условия нам подходят.

— Подходят? — Глаза Джезаля широко распахнулись от удивления, но это не шло ни в какое сравнение с удивлением фермера Худа.

— Эти условия еще хуже того, что нам предлагали в прошлый раз! — вскричал он. — Перед тем, как мы обратили в бегство войско Финстера. Ты говорил, что мы не согласимся ни на что, кроме земельного надела для каждого.

Дубильщик поморщился.

— Так было раньше.

— Так было раньше? — повторил Худ в изумлении. — А как насчет честной оплаты за честный труд? А что с долей прибыли? С равными правами любой ценой? Ты стоял вон там и обещал мне это! — Он показал рукой в сторону долины. — Ты всем это обещал. Что изменилось, кроме того, что до Адуи рукой подать? Мы можем получить все, что пожелаем! Мы можем…

— Я сказал, что эти условия нам подходят! — взревел Дубильщик с неожиданной яростью. — А если хочешь, сам сражайся с войсками короля. Они шли за мной, а не за тобой, Худ, если ты до сих пор не заметил.

— Но ты обещал нам свободу! Всем и каждому! Я доверял тебе! — На лице фермера отразился ужас. — Мы все тебе доверяли…

Джезаль никогда прежде не видел такого безразличного человеческого взгляда, какой был у Дубильщика в тот момент.

— Я должен был вести себя так, чтобы люди мне доверяли, — равнодушно ответил он, а его друг Хольст пожал плечами и уставился на свои ногти.

— Да будь ты проклят! Будьте прокляты вы все! — Худ повернулся и в гневе выскочил из палатки.

Джезаль услышал, как Байяз наклонился к майору Опкеру и прошептал:

— Арестуйте этого человека, пока он не покинул наше расположение.

— Арестовать, милорд? Но он пришел к нам в качестве парламентера…

— Арестовать, заковать в железо и отправить в Допросный дом. Белый лоскут не защищает от королевского правосудия. Я надеюсь, наставник Гойл весьма искусен в ведении следствия.

— Э… Да. Конечно.

Опкер вслед за Худом вышел из палатки. Джезаль нервно улыбнулся. Дубильщик, конечно же, слышал, о чем говорили Байяз и адъютант командира, но он все так же посмеивался, словно будущее недавнего соратника больше его не волновало.

— Я должен извиниться за моего товарища. В таких делах трудно угодить всем. — Он с нарочитой величественностью взмахнул рукой. — Но не беспокойтесь. Я произнесу большую речь для маленьких людишек. Расскажу им, что мы получили все, за что боролись, и они разбредутся по домам, никому не причинив вреда. Кое-кто, возможно, не успокоится, но я уверен, вы их утихомирите без усилий, полковник Луфар.

— Ну да, конечно, — пробормотал Джезаль, не имея ни малейшего представления, что делать дальше. — Думаю, мы…

— Отлично! — Дубильщик бодро вскочил. — Боюсь, мне пора удалиться. Слишком много обязанностей. Ни минуты покоя, полковник Луфар! Ни минуты.

Он обменялся долгим взглядом с Байязом, а затем вынырнул из палатки на солнечный свет и исчез.

— В случае, если кто-нибудь спросит, — прошептал первый из магов на ухо Джезалю, — я скажу, что это были напряженные переговоры с умными и решительными оппонентами. Вы держались хладнокровно, напомнили им о долге перед королем и страной, убедили вернуться на поля, ну и так далее…

— Но…

Джезаль чувствовал, что вот-вот заплачет, настолько он был разочарован. Невероятное разочарование — и такое же невероятное облегчение.

— Но я…

— Только в случае, если кто-нибудь спросит.

Голос Байяза прозвучал резко, что означало конец разговора.

Любимец луны

Ищейка стоял, щурясь на солнце, и наблюдал, как парни из Союза бредут мимо него в обратный путь. Так всегда выглядят побежденные после сражения: еле живые, грязные и понурые, не отрывающие взгляда от земли. Ищейке часто доводилось видеть такое. Он сам не раз оказывался на их месте и знал, что они испытывают. Горечь поражения. Стыд. Чувство вины у тех, кто проиграл, не получив ни единой раны. Ищейке были знакомы все эти чувства, навязчивые и мучительные, однако вина все же менее болезненна, чем удар меча, и рана заживает быстрее.

Некоторые из раненых были покалечены не слишком сильно. Перевязанные, они прихрамывали, опираясь на палку или на плечо товарища. С такими увечьями они получат послабление по службе на несколько недель. Другим бойцам повезло меньше. Ищейка узнал одного из них — совсем юного офицера, едва начавшего бриться. Его гладкое, белое как полотно лицо было перекошено от боли и страха, а нога оторвана выше колена. Одежда раненого, носилки и двое мужчин, которые несли его, были залиты черной кровью. Этот самый офицер встречал Ищейку и Тридубу у ворот, когда они в первый раз пришли в Остенгорм, чтобы присоединиться к Союзу. Тогда юноша смотрел на них как на дерьмо, а теперь вся его надменность исчезла. Офицер вскрикивал от боли, когда носилки вздрагивали, но Ищейку это не радовало. Потеря ноги — слишком жестокое наказание за высокомерие.

Вест стоял у дороги и разговаривал с офицером, голова которого была перевязана грязным бинтом. Ищейка не мог слышать, о чем они говорят, но смысл беседы был ясен. Время от времени собеседники жестами указывали на холмы, откуда они пришли, — два крутых склона, поросшие лесом, с несколькими голыми каменными уступами без единой травинки. Вест обернулся и встретился взглядом с Ищейкой. Лицо его было мрачным, как у могильщика. Нетрудно догадаться: до победы еще очень далеко.

— Черт, — пробормотал Ищейка негромко.

У него вдруг засосало в желудке. Это чувство неизменно посещало его, когда приходилось идти на разведку новой территории, когда Тридуба призывал к оружию, когда на завтрак была лишь холодная вода. С тех пор как Ищейка стал главным, приступы участились. Теперь все стало его собственной проблемой.

— Ничего не вышло?

Вест покачал головой, подходя к нему.

— Бетод поджидал нас. С большой армией. Он окопался на холмах. Отлично окопался и подготовил отличные укрепления между нами и Карлеоном. Скорее всего, он возвел здесь бастион еще до того, как пересек границу.

— Да, что он умеет, так это хорошо окопаться. И нельзя было его обойти?

— Крой пытался сделать это с обеих сторон и дважды потерпел неудачу. Потом Поулдер попробовал атаковать холмы в лоб, но вышло еще хуже.

Ищейка вздохнул.

— Значит, обходного пути нет.

— На всех путях Бетод получает шанс покрошить нас.

— И Бетод не упустит такого шанса. Именно на это он и рассчитывает.

— Лорд-маршал тоже так думает. Он хочет, чтобы ты со своими людьми двинулся на север. — Вест перевел взгляд на расплывчатые сероватые очертания других холмов вдалеке. — Он хочет, чтобы ты поискал слабые места. Не может же Бетод быть везде одинаково силен.

— Думаешь, не может? — переспросил Ищейка. — Что ж, поглядим.

И он направился к деревьям.

Ребятам это понравится. Ищейка прошел по тропинке и вскоре приблизился к лагерю. Его отряд постоянно разрастался и уже насчитывал сотни четыре бойцов — разношерстное, буйное сборище. Этим парням никогда не нравился Бетод, и они сражались с ним. И с Ищейкой, когда Ищейка воевал на стороне Бетода. Теперь они расположились в лесу, сидели вокруг костров, готовили себе еду, точили оружие и чинили одежду, устраивали поединки с клинками для тренировки. Ищейка поморщился, услышав, как металл скрежещет о металл. Скоро таких звуков ударов станет гораздо больше и от них польется кровь.

— Командир! — закричали воины, увидев его. — Ищейка! Наш вождь! Хей-хей, ура!

Они хлопали в ладоши и стучали оружием о камни. Ищейка поднял вверх сжатый кулак и с принужденной улыбкой произнес:

— Ну, будет вам, будет.

Сказать по правде, он до сих пор плохо понимал, как должен вести себя вождь, и потому вел себя как обычно. Отряду, похоже, это нравилось. Им все нравится, пока не начнутся бои и потери. Тогда они захотят другого командира.

Он подошел к костру, где сидели его названные. Логена не было видно, но все остальные члены его старой команды были на месте и явно скучали. По крайней мере, те из них, кто остался в живых. Тул заметил приближение вождя.

— Ищейка вернулся.

— Угу, — произнес Молчун, подравнивая оперение стрел бритвой.

Доу был занят тем, что собирал ломтем хлеба жир из котелка.

— Ну и как там союзники, взяли холмы? — В его голосе прозвучала насмешка, поскольку ответ он сам знал. — Что, угодили в дерьмо?

— Они вернулись, если ты спрашиваешь об этом.

— Скатиться сверху вниз — именно это я и называю дерьмом.

Ищейка глубоко вздохнул.

— Бетод хорошо укрепил позиции. Просматривает все пути к Карлеону. Никто пока не понимает, как подступиться к нему или как его обойти. Он отлично подготовлен на все случаи, я так понимаю.

— Черт подери, разве я не твердил об этом! — гаркнул Доу, и капли жира веером разлетелись вокруг него.

— У него Малорослик на одном из холмов и Белобокий на другом. Кроме того, с ним Бледный Призрак и Бодун. Эти четверо никому не уступят. Но если они все-таки дрогнут, за ними стоит сам Бетод со всей своей армией, с шанка и с этим чертовым Наводящим Ужас. Он готов отбросить от своих позиций любого.

— Очень может быть. — Тул поднес меч к свету, внимательно посмотрел на него, потом снова принялся начищать клинок. — С Бетодом всегда нужен план.

— Ну а что они придумали, чтобы придержать нас на поводке? — усмехнулся Доу. — Какую работенку эти неистовые бойцы придумали для своих псов?

— Берр хочет, чтобы мы отправились на север, через лес, и проверили левый фланг Бетода. Возможно, он более уязвим.

— Ха, — фыркнул Доу. — У Бетода нет привычки оставлять прорехи. Если только он подготовил ее специально, чтобы мы туда сунулись. Сунулись и сломали себе шею.

— Да уж, придется смотреть в оба.

— Ну и заданьице, черт его дери!

Ищейка уже устал от недовольных причитаний Доу, как прежде уставал Тридуба.

— А чего ты ждешь? Такова жизнь — череда заданий. И если ты не полное дерьмо, ты стараешься справиться с ними. Что еще заставит тебя поднять свой зад?

— Вот что! — Доу мотнул головой в сторону деревьев. — Только это! Ведь ничего не изменилось? Мы должны переправиться через Белую реку и вернуться на Север. Но Бетод хорошо укрепился и не оставил союзникам ни одного чертова шанса справиться с ним. Этот зуд и не дает им покоя. Но, допустим, они выбьют его с высот, что тогда? Что будет, если они подойдут к Карлеону, возьмут его и сожгут, как это сделал Девятипалый в прошлый раз? А ничего! Это ничего не значит. Бетод будет мотаться туда-сюда, как он всегда делает, бить и отступать. Найдет новые холмы, где можно отсидеться, найдет много разных ходов, которые можно разыграть. Через некоторое время союзникам это надоест, и они уберутся к себе на юг, а нас оставят здесь. Бетод вернется сюда и будет гонять нас как зайцев по всему чертову Северу. Зима, лето, зима, лето — одно и то же вечное дерьмо. Нас, правда, уже стало меньше, но мы по-прежнему прячемся в лесу. Тебе это знакомо?

Да, все так и было, и Ищейка пока не понимал, что они могут предпринять.

— Но к нам вернулся Логен. Это поможет.

Доу снова усмехнулся.

— Что Девятипалый может притащить с собой, кроме смерти?

— Утихомирься, — проворчал Тул. — Ты в долгу перед ним, забыл? Все мы перед ним в долгу.

— В долгу, но не до самой смерти. — Доу поставил котелок на землю у костра и встал, вытирая руки об одежду. — Где он болтался? Бросил нас в чистом поле, не сказав ни слова. Оставил свой отряд плоскоголовым и подался куда-то на край света. Кто поручится, что он снова не рванет в путешествие или не перейдет на сторону Бетода? Или начнет рубить кого попало, одним мертвым известно за что.

Ищейка посмотрел на Тула, и Тул виновато взглянул на него. Они оба знали, что Логен творил черт знает что, когда на него находило.

— Это было давно, — произнес Тул. — Теперь все изменилось.

Доу только усмехнулся.

— Нет. Ничего не изменилось. Рассказывайте сказки друг другу, если вам от этого легче, а я буду держать ухо востро, вот что я вам скажу. Мы говорим о Девятипалом. Кто знает, что он еще выкинет?

— У меня есть мыслишка на этот счет.

Ищейка повернулся и увидел Логена, прислонившегося к стволу дерева. Логен смотрел так, что Ищейка только и смог, что растерянно улыбнуться. Он знал этот взгляд, и множество страшных воспоминаний вставало за ним. Так смотрит мертвец, которого больше ничто не тревожит.

— Ты что-то говорил? Можешь сказать это мне в лицо.

Логен приблизился к Доу, склонив голову набок. Бледные шрамы выделялись на его осунувшемся лице. Ищейка почувствовал, как у него зашевелились волосы на руках и озноб пронзил тело, хотя ярко светило солнце.

— Что ты, Логен… — заискивающе пробормотал Тул, стараясь превратить все в шутку, хотя было совершенно очевидно, что это не так. — Доу ничего такого не имел в виду. Он просто…

Не отрывая взора своих мертвых глаз от лица Доу, Логен бросил:

— Когда я преподал вам последний урок, я надеялся, что больше учить никого не придется. Но я вижу, у некоторых короткая память.

Он подошел к Доу совсем близко. Так близко, что их лица почти соприкоснулись.

— Ну, хочешь еще поучиться, сопляк?

Ищейка сморщился, совершенно уверенный, что сейчас они начнут убивать друг друга. Как, черт возьми, разнять их? Он не знал. Все затихло в напряжении, и казалось, это продлится вечно.

Черный Доу не позволил бы так обращаться с собой никому, ни живому, ни мертвому, будь то хоть Тридуба. Но сейчас он заставил себя усмехнуться, обнажив желтые зубы.

— Нет. Одного урока мне хватит.

Затем наклонил голову, откашлялся и сплюнул. Отступил, не торопясь, и на лице его играла усмешка, будто он хотел сказать: в этот раз я стерпел, но в следующий могу и не выдержать.

Когда он ушел, Тул вздохнул с облегчением. Они избежали кровопролития.

— Ладно, хорошо. Значит, Север? Пора готовить парней к походу.

— Угу, — произнес Молчун.

Вложив в колчан последнюю стрелу, он скрылся вслед за Тулом среди деревьев.

Логен несколько мгновений стоял неподвижно, глядя им вслед. Когда они исчезли из вида, он повернулся, присел на корточки у костра и ссутулился, положив руки на колени.

— Надо поблагодарить мертвых за это. Я едва не угодил в дерьмо.

Ищейка вдруг осознал, что все это время он старался не дышать, и, наконец, позволил себе набрать полную грудь воздуха.

— Мне нужно было ожидать чего-то подобного. Ты уверен, что все сделал правильно?

— Сам знаешь, что да. Если позволить человеку вроде Доу распоясаться, его уже не остановить. Тогда все решат, что Девять Смертей вовсе не грозен, как они слышали, и рано или поздно кто-нибудь из них, недовольный или обиженный, обнажит против меня меч.

Ищейка покачал головой.

— Тяжело так смотреть на мир.

— Только так и можно. Люди не изменились. И никогда не изменятся.

Что ж, возможно, так и есть. Но как они могут измениться, если им не дают ни малейшей возможности?

— И все-таки — ты уверен, что это необходимо?

— Возможно, не для тебя. Ты один из них и научился ладить с ними. — Логен потер подбородок, грустно взглянув в сторону деревьев. — А я, признаем честно, упустил свой шанс почти пятнадцать лет назад. И другого мне не представится.

В лесу было тепло и привычно. На ветвях щебетали птицы, которым не было дела до Бетода, Союза и всех людских проблем. Царило такое умиротворение, что Ищейка встревожился. Он глубоко вдохнул воздух, пропустил его через нос и попробовал на язык. Он стал вдвойне осторожным с тех пор, как шальная стрела во время сражения убила Катиль. Он мог бы спасти девушку, если бы больше доверял собственному нюху. Он очень хотел бы спасти ее. Но его желание ничего не меняло.

Доу присел на корточки в кустах, вглядываясь в неподвижные ряды деревьев.

— Что там, Ищейка? Ты что-то чувствуешь? Чем пахнет?

— Людьми, по-моему, но как-то кисловато. — Он снова втянул в себя воздух. — Запах вроде…

Вылетевшая из леса стрела воткнулась в ствол дерева — точно над головой Ищейки.

— Черт! — воскликнул он, отползая назад и сдергивая с плеча собственный лук — как всегда, с запозданием.

Изрыгая проклятия, Доу полз рядом, и они мешали друг другу. Ищейка чуть не выколол себе глаз секирой Доу, прежде чем успел оттолкнуть его. Вскинув руку, он дал знак всем остановиться, но его люди уже занимали позиции, ползком передвигались между деревьями и камнями, сжимали оружие, внимательно вглядываясь в лес.

Из-за деревьев послышался голос:

— Вы с Бетодом?

Вопрос был задан на северном наречии, с нездешним акцентом. Доу и Ищейка переглянулись и пожали плечами.

— Нет! — прорычал в ответ Доу. — А если вы с ним, вам лучше готовиться к встрече с мертвыми.

Последовала пауза.

— Нет, мы не с этим паршивцем и никогда с ним не пойдем.

— Годится! — крикнул в ответ Ищейка, высунув голову не больше чем на дюйм. Он натянул тетиву, полностью готовый к бою. — Покажитесь!

В шести шагах от него из-за дерева выступил человек. Ищейка был так удивлен, что едва не выпустил стрелу. Люди один за другим тихо выходили из зарослей. Много людей. Волосы у них были всклочены, лица измазаны полосами коричневой грязи и голубой краской, одежда состояла из обрывков меха и дубленых шкур, однако наконечники копий и стрел, а также клинки грубо скованных мечей были совершенно чистыми и сверкали.

— Горный народ, хиллмены, — пробормотал Ищейка.

— Да, мы хиллмены и гордимся этим! — послышался зычный голос, тут же разнесшийся эхом по всему лесу.

Горные люди стали собираться по одну сторону, словно давали кому-то дорогу. Ищейка прищурился, всматриваясь. Среди них был какой-то ребенок. Девочка, на вид лет десяти, с грязными босыми ногами. Она несла на плече огромный молоток и толстый кусок дерева с железным зазубренным наконечником величиной с кирпич. Девочка явно с трудом удерживала свою тяжелую ношу.

Следующим появился маленький мальчик. За спиной у него был круглый щит, слишком широкий для него. Мальчик нес большую секиру, ухватив ее двумя руками. Еще один малыш нес на плече копье вдвое больше собственного роста. Яркий наконечник качался над его головой, золото поблескивало на лезвии в лучах солнечного света. Он то и дело поднимал голову, чтобы не задеть копьем за ветви.

— Мне кажется, я вижу сон, — проговорил тихо Ищейка. — Это так?

Доу нахмурился.

— Если это сон, то очень странный.

Трое детишек вышли не одни — какой-то здоровяк следовал за ними. На его могучие плечи была наброшена меховая накидка, а на огромном животе болталось тяжелое ожерелье. Это были кости — костяшки пальцев, понял Ищейка, когда верзила подошел ближе. Человеческие пальцы перемежались с плоскими кусочками дерева, на которых были вырезаны странные знаки. Великан усмехался, показывая желтые зубы, выступающие из коричневой с проседью бороды, как кузнечное зубило. От его улыбочки Ищейке не стало легче.

— Черт подери! — простонал Доу. — Давай вернемся. Пошли назад, на юг, хватит приключений!

— Почему? Ты его знаешь?

Доу повернул голову и сплюнул.

— Это Круммох-и-Фейл собственной персоной.

Ищейка и сам теперь предпочел бы нарваться на засаду, чем начинать разговор. Ведь каждому ребенку было известно, что Круммох-и-Фейл, вождь горцев, самый бешеный из вождей Севера, будь он неладен.

Круммох-и-Фейл подошел и легко отодвинул копья и стрелы.

— Для всего этого нет необходимости, не так ли, мои красавчики? Мы друзья. По крайней мере, у нас общий враг, что уже неплохо. У нас много врагов там, на холмах. Одной луне известно, как я люблю хорошую битву, но лезть на вершины, когда там засел Бетод со своими прихвостнями, вряд ли кому-то по плечу. Даже нашим новым южным друзьям.

Он остановился прямо перед Ищейкой и Доу. Костяшки пальцев в ожерелье раскачивались и бряцали. Трое детей стояли за его спиной, беспокойно сжимая оружие для взрослых воинов, и мрачно поглядывали на людей.

— Я Круммох-и-Фейл, — сообщил здоровяк. — Вождь горного народа. Или всех тех, кто так себя называет. — Он улыбнулся, как будто явился на свадьбу. — А кто главный в вашей веселой компании?

Ищейка снова ощутил пустоту внутри, но отступать было некуда.

— Я.

Круммох вскинул брови, глядя на него.

— Неужели? По-моему, ты маловат для того, чтобы командовать большими парнями. А у тебя есть имя?

— Меня зовут Ищейка. А это Черный Доу.

— Странная у вас команда, — произнес Доу, указывая на детей.

— Что верно, то верно! И не робкого десятка! Парень с копьем, это мой сын Скофен. Тот, кто держит мою секиру, — мой сын Ронд. — Круммох нахмурился, взглянув на девочку с молотком. — А имя вот этого мальчика я не могу вспомнить.

— Я твоя дочь! — выкрикнула девочка.

— Разве у меня больше нет сыновей?

— Скен уже вырос, и ты дал ему его собственный меч, а Скефт еще слишком мал, чтобы что-то удержать в руках.

Круммох покачал головой.

— Вряд ли это правильно, если чертова баба берет в руки молоток.

Девочка бросила молоток на землю и пнула Круммоха в колено.

— Тогда неси его сам, старый козел.

— А! — вскрикнул он и засмеялся, потирая ногу. — Теперь я вспомнил тебя, Изерн! После твоего пинка память мигом вернулась ко мне. Ты можешь держать молоток, вполне можешь. Самый маленький несет самую большую ношу.

— Тебе нужна секира, отец? — Младший мальчик, пошатываясь, поднял вверх свое оружие.

— Тебе нужен молот? — Девочка вытащила молот из кустов и оттолкнула брата.

— Нет, мои щенята. Сейчас мне нужны слова, и они у меня есть, обойдусь без вашей помощи. Вы скоро увидите, как ваш папочка кое с кем расправится, если все пойдет гладко, но сегодня секира или молоток мне не нужны. Мы пришли сюда не для того, чтобы убивать.

— А зачем вы пришли? — спросил Ищейка, не уверенный, что хочет услышать ответ.

— Сразу к делу, без церемоний? — Вытянув шею и склонив голову набок, Круммох вскинул руки, поднял одну ногу и взбрыкнул ею. — Я пришел сюда, потому что проснулся ночью и вышел прогуляться в темноте. Луна нашептала мне кое-что. В лесу, понимаете? Среди деревьев, под уханье сов на ветвях. Вы знаете, что мне сказала Луна?

— Что ты давно спятил? — грубовато отозвался Доу.

Круммох хлопнул ладонью по своему могучему бедру.

— Для такого уродца, как ты, манеры очень даже ничего, Черный Доу. Однако нет. Луна сказала мне, — он заговорщицки кивнул Ищейке, словно у них был общий секрет, — что здесь Девять Смертей.

— И что с того? — Логен неторопливо выступил вперед, положив руку на рукоять меча.

Тул и Молчун вышли за ним, грозно поглядывая на хиллменов с раскрашенными лицами, на троих грязных детишек, но больше всего на их могучего жирного папашу.

— Вот он! — взревел Круммох, вскинув дрожащий палец, похожий на сосиску приличного размера. — Сними свою руку с оружия, Логен Девятипалый, пока я не описался от страха. — Он рухнул на колени в грязь. — Это он! Он самый!

Круммох прополз на коленях через кусты и обхватил ногу Логена, прислонившись к ней, как собака к ногам хозяина.

Логен глядел на него сверху вниз.

— Отцепись от моей ноги.

— Как прикажешь!

Круммох отпрянул и плюхнулся толстым задом в грязь. Ничего подобного Ищейка никогда не видел. Похоже, слухи о том, что у Круммоха не все в порядке с головой, имели под собой основу.

— Известна ли тебе одна чудесная вещь, Логен Девятипалый?

— И не одна, коли на то пошло.

— Тогда вот что. Я видел твой поединок с Шамой Бессердечным. Видел, как ты вскрыл его, точно голубка для жаркого, и даже я не смог бы сделать это лучше. Приятно было посмотреть!

Ищейка нахмурился. Он тоже был там, но ничего приятного припомнить не мог.

— Я сказал тогда… — Круммох встал на колени. — И повторяю до сих пор… — Он поднялся на ноги. — И твердил, пока спускался с холмов, чтобы разыскать тебя… — Он поднял руку, указывая на Логена. — Луна благоволит к тебе больше, чем к кому бы то ни было!

Ищейка взглянул на Логена, но тот лишь пожал плечами.

— Кто может знать, что нравится луне. Какая разница?

— Какая разница, он говорит! Ха! Я мог бы смотреть, как он сокрушает целый мир, и это было бы прекрасно! А разница такая, что у меня есть план. Он стремился вверх вместе с холодными ручьями в недрах гор, бурные потоки принесли его в священное озеро около меня, и он омывал берег, пока я погружал ноги в ледяную воду.

Логен потер свой рассеченный подбородок.

— Вообще-то, Круммох, мы тут не на привале. И если тебе есть что сказать по существу, давай, говори.

— Как прикажешь! Бетод ненавидит меня, и это взаимно. Но тебя он ненавидит еще больше. Потому что ты посмел пойти против него, ты — живое доказательство, что человек на Севере может жить сам по себе, не склоняя колени и не облизывая зад этому паскуднику в золотой шапке, его расжиревшим сыновьям и его ведьме. — Он сдвинул брови. — Хотя к ней я, может быть, и не отказался бы приложиться языком. Ты бы составил мне компанию?

— Воздержусь, — ответил Логен, но Ищейка не был до конца уверен в этом.

— Только свистни, если передумаешь, и я сразу прискочу к тебе. А идея моя такова. Если Бетоду дать по случаю подловить тебя одного, вдали от твоих дружков из Союза, любителей хорошей солнечной погоды, расползающихся по Северу словно муравьи, он многое отдаст, лишь бы не упустить добычу. Возможно, даже спустит свой зад со своих ненаглядных холмов ради такого случая.

— Ты явно преувеличиваешь степень его ненависти.

— Что? Ты сомневаешься, что способен вызывать такую ненависть? — Круммох повернулся и широко раскинул свои огромные длинные ручищи, так что едва не задел Тула и Молчуна. — Но ведь он распух от ненависти и не только к тебе, Девять Смертей! Всех вас, и меня, и моих трех сыновей, которые здесь, он ненавидит всех!

Девочка снова сбросила молоток и уперлась кулаками в бока, но Круммох продолжал свою тираду, не обращая на нее внимания.

— Я так думаю — твои парни присоединятся к моим, и вместе у нас будет восемь сотен копий. Мы двинемся на север, будто собираемся на Высокогорье, обойдем Бетода и устроим ему веселенькую жизнь, ударив под зад с тыла. Уверен, это раззадорит его. Он не упустит случая помочь нам вернуться в грязь.

Ищейка раздумывал над тем, что сказал Круммох. Шанс на удачу у этого плана имелся, потому что люди Бетода были на взводе. Им не нравилось, что они сражаются далеко от привычного берега Белой реки. Возможно, до них дошел слух о возвращении Логена Девятипалого, и они засомневались, на правильной ли они стороне. Бетод с удовольствие надел бы на кол несколько голов, чтобы его воины полюбовались ими. Ему нужны были головы и Девятипалого, и Круммоха, и Тула Дуру, и Черного Доу, и самого Ищейки. Он горел желанием показать всему Северу, что нет иного пути, кроме как вместе с ним. Не выразить, как он этого хотел.

— Предположим, мы отправимся на север, — сказал Ищейка. — Как Бетод узнает об этом?

Круммох улыбнулся еще шире.

— О, он узнает, потому что узнает его ведьма.

— Чертова ведьма! — пропищал парнишка с копьем. Его худые ручонки дрожали, когда он старался держать копье прямо.

— Эта вечно колдующая над своими зельями шлюха с разрисованным лицом так и приклеилась к нему. Или она приклеила его к себе? Так или иначе, она внимательно следит за всем, что происходит вокруг. Понимаешь, Девять Смертей?

— Я знаю, кого ты имеешь в виду, — произнес Логен, и лицо его помрачнело. — Кауриб. Один мой знакомец сказал, что у нее «долгий взгляд».

Ищейка не имел ни малейшего представления, о чем они говорят, но раз Логен принимает это ко вниманию, то и ему стоит прислушаться.

— «Долгий взгляд»? — усмехнулся Круммох. — Твой друг точно подметил, подходящее название для этой мерзости. Она видит все при помощи этого своего глаза. Все, чего ей видеть не надо. Бетод доверяет ее глазам больше, чем собственным. Он поручил ей наблюдать за нами, в особенности за тобой. Сейчас она широко раскрыла оба своих глаза, не сомневайся. Я, конечно, не колдун, — он покрутил один из деревянных амулетов на ожерелье, — но Луна знает, что я немножко понимаю в их волшебном ремесле.

— Ну, а если все пойдет, как ты говоришь, — прогудел Тул, — что случится тогда? Кроме того, что мы подставим Бетоду свои головы?

— О, моя голова нужна мне там, где она сейчас, здоровяк. Мы потянем его за собой, все дальше и дальше на север, как нашептывает мне лес. Наверху в горах есть одно местечко. Его очень любит луна. Это укрепленная долина, которую оберегают духи моей семьи, духи моего народа, духи гор с самого начала мира.

Ищейка почесал затылок.

— Какая-то крепость в горах?

— Это защищенное высокое место. Высокое и защищенное достаточно, чтобы малым числом можно было продержаться там против целого полчища, пока не подоспеет помощь. Мы выманим его за собой в ту долину, а твои друзья из Союза будут следовать за нами на приличном расстоянии. Ну, достаточно далеко, чтобы ведьма не увидела их. Она будет занята нами. Когда Бетод бросит все силы на нас, южане незаметно подкрадутся к ним сзади и… — Он хлопнул в ладоши, и звук от хлопка эхом разнесся по лесу. — Мы поймаем мерзавца в капкан.

— Мерзавец Бетод! — выкрикнула девочка и пнула ногой лежащий на земле молоток.

Все молча смотрели друг на друга. Ищейке не очень-то понравился этот план, ему не хотелось доверять свою жизнь сумасшедшему горцу. Но все-таки это был шанс, и он не мог сказать «нет», несмотря на сомнения.

— Мы должны все обсудить.

— Конечно, должны, мои новые лучшие друзья. Конечно, вы должны. Но не зевайте. — Круммох широко улыбнулся. — Я уже давно спустился с гор, и мои любимые щенята, оставшиеся дома, мои прекрасные жены и сами прекрасные горы соскучились по мне. Подумайте о хорошей стороне дела. Если Бетод не пойдет за нами, поторчите несколько вечеров на высокогорье, пока увядает лето. Будете греться у моего костра, слушать мои песни, смотреть, как солнце садится за горы. Скажите, плохо?

— Вы собираетесь прислушаться к безумцу? — спросил Тул, когда они отошли подальше, чтобы вождь горного народа не мог их слышать. — Ведьмы, колдуны, вся эта чертова ерунда. Он сочиняет на ходу?

Логен потер пальцами щеку.

— Он не такой сумасшедший, как кажется. Продержался же он против Бетода все эти годы. Единственный, кому это удалось. Двенадцать зим подряд скрывался, совершал набеги, все время на шаг опережал противника. Высоко в горах, но все-таки. Надо быть вертким, как рыба, и закаленным, как сталь, чтобы так выжить.

— Значит, ты ему доверяешь? — спросил Ищейка.

— Доверяю? — Логен усмехнулся. — Черт возьми, нет. Но его ненависть к Бетоду еще сильнее нашей. Он совершенно прав насчет той ведьмы, я встречал ее. И повидал много чего другого за этот год. Если он говорит, что она увидит нас, я ему верю. А если она нас не увидит и Бетод не придет, мы ничего не потеряем.

Ищейка снова почувствовал голодную пустоту внутри, сильнее, чем обычно. Он взглянул на Круммоха, сидевшего на камне. Дети собрались вокруг него, безумец улыбался во весь рот, показывая желтые зубы. Он мало походил на того, с кем можно связывать надежды на будущее, но Ищейка чувствовал, что ветер меняется.

— Мы все чертовски рискуем, — недовольно заметил он. — А если Бетод догонит нас и схватит на полпути?

— Но мы пойдем быстро, очень быстро! — прорычал Доу. — Это война. Если не рискуешь, не победишь.

— Угу, — проворчал Молчун.

Тул кивнул своей большой головой.

— Нужно шевелить мозгами. Я пришел сюда не для того, чтобы смотреть, как Бетод рассиживается на холмах. Надо заставить его спуститься оттуда.

— И не просто спуститься, а направиться туда, где мы сумеем как следует надрать ему зад, — прошипел Доу.

— Но выбор за тобой. — Логен положил руку на плечо Ищейки. — Ты за главного.

Да, он был за главного. Он помнил, как они порешили это, собравшись вокруг могилы Тридубы. Ищейка предпочел бы послать Круммоха ко всем чертям, вернуться назад и сказать Весту, что они ничего не нашли, кроме леса. Но раз задача поставлена, ее надо решать. так сказал бы Тридуба. Ищейка глубоко вздохнул. Его мутило, так что он едва сдерживал рвоту.

— Хорошо. Но этот план не сулит нам ничего, кроме могилы, если Союз не будет готов выполнить свою часть дела вовремя. Надо довести его суть до сведения Свирепого, рассказать обо всем их вождю Берру.

— Свирепый?..

Тул усмехнулся.

— Это долгая история.

Цветы и аплодисменты

Джезаль по-прежнему не имел ни малейшего понятия, ради чего ему пришлось надеть парадную униформу. Чертов мундир был жестким, как доска, галуны скрипели. Он был пошит для того, чтобы стоять навытяжку, а не для езды верхом, и больно давил на желудок при каждом шаге лошади. Но Байяз настоял, а старому козлу было очень трудно отказать, и не имело значения, командует Джезаль экспедицией или нет. Проще было согласиться. Так что он ехал верхом во главе длинной колонны и мучился, постоянно поддергивая мундир и безбожно потея под ярким солнцем.

Единственным утешением было то, что он мог дышать свежим воздухом. Остальные вдыхали пыль из-под копыт его коня.

В добавок ко всем неприятностям Байяз продолжал развивать темы, от которых Джезаль порядком устал во время путешествия на край мира и обратно.

— Королю жизненно важно заручиться хорошим отношением подданных. И это не так сложно сделать. Те, кто находится внизу, имеют небольшие амбиции и удовлетворяются небольшими милостями. Они не требуют полной справедливости. Им достаточно думать, что они…

Через какое-то время Джезаль обнаружил, что может не обращать внимание на надоедливое жужжание этого голоса, как человек не обращает внимания на привычный лай старой собаки. Он расслабился в седле и позволил своим мыслям течь свободно. Куда еще они могли устремиться, как не к Арди? Он попал в передрягу, это точно. Там, вдали, на равнине, все казалось ясным: вернуться домой, жениться на ней, зажить счастливо. Теперь, когда он вернулся в Адую, в привычное окружение, к старым привычкам, все усложнялось с каждым днем. Забота о репутации и о служебных перспективах были теми издержками, от которых нельзя легко отмахнуться. Джезаль стал полковником королевской гвардии, а это предполагало определенные нормы поведения.

— …Гарод Великий всегда уважал простого человека. И это не раз помогало ему одержать победу над его пэрами…

К тому же сама Арди была куда более сложным человеком, чем Джезалю рисовала безмолвная память. На девять десятых остроумная, одаренная, бесстрашная красавица, а на одну десятую злобная, полная разрушительной энергии пьяница. Каждый момент, проведенный с ней, был своего рода лотереей, но, возможно, именно это ощущение опасности воодушевляло и подогревало их, отчего по коже бежали мурашки, а во рту пересыхало. Вот и теперь он почувствовал дрожь, едва только подумал об этом. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного в отношениях с женщиной. Наверное, это была любовь. Скорее всего. Но достаточно ли одной любви? Как долго она продлится? Женитьба — это навсегда, а навсегда — это очень долго.

Неопределенное развитие их не совсем тайного романа устроило бы его гораздо больше, но паршивец Глокта придушил в корне эту возможность, наступив на нее своей уродливой ногой. Мешки, наковальни, каналы. Джезаль вспомнил, как белесый монстр набрасывает мешок на голову узника над городской протокой, и поежился. Однако он вынужден был признать, что калека прав. Визиты Джезаля вредили репутации девушки. Нужно обращаться с другими так, как ты хочешь, чтобы они обращались с тобой. Так говорил Девятипалый. Хотя это до чертиков неудобно.

— Ты слушаешь меня, мой мальчик?

— А? Да, конечно. Гарод Великий и все такое. К простому человеку он испытывал большое уважение.

— Демонстрировал, — недовольно поправил его Байяз. — К тому же он умел извлекать уроки.

Они приближались к Адуе, проехав через фермерские земли. Ехали мимо лачуг, домишек, дешевых постоялых дворов и еще более дешевых кабаков, которые вырастают у ворот любого большого города или теснятся вдоль дороги сами по себе. Они образовывали что-то вроде городка со своими законами. За ним длинной тенью стены Казамира начиналась первая линия укреплений. Мрачные непреклонные гвардейцы стояли по обе стороны высокой арки. Ворота, отмеченные геральдическим золотым солнцем Союза, были распахнуты. Путники погрузились в полную темноту и, проследовав под мрачными сводами, выехали на свет. Джезаль прищурился.

Невообразимые толпы людей заполнили выложенное камнями пространство перед ними. Они собрались по обе стороны дороги, их сдерживала городская стража. При виде Джезаля они стали хором выкрикивать радостные приветствия. Джезаль даже подумал на мгновение, что они ошиблись, ожидая какую-то важную персону. Гарода Великого, например (больше никаких великих людей он не знал). Но вскоре среди общего шума он стал различать имя Луфар. Девушка, стоявшая впереди, бросила Джезалю цветок, который был тут же раздавлен копытами его лошади. Она что-то кричала, и он не мог разобрать слов, но уже не сомневался: люди ждали его.

— Что происходит? — шепотом спросил он первого из магов.

Байяз усмехнулся так, будто ничего неожиданного для него здесь не было.

— Думаю, что жители Адуи хотят отпраздновать твою победу над мятежниками.

— Неужели? — Джезаль поморщился и неопределенно махнул рукой, отчего приветственный гул усилился.

Толпа росла по мере того, как они ехали по городским улицам. Люди заполняли все свободное пространство. Они теснились на узких улочках, высовывались в окна домов, шумно выражали свою радость и приветствовали всадников. С какого-то балкона высоко над улицей бросали цветы. Один цветок зацепился за седло Джезаля, он взял его и стал удивленно вертеть в руке.

— Это все… для меня?

— Разве не ты спас город? Разве не ты остановил мятежников, не пролив ни капли крови с обеих сторон?

— Но они разбежались сами. Я ничего для этого не делал.

Байяз пожал плечами, взял у Джезаля цветок, понюхал его, потом легко отбросил прочь и кивнул головой на компанию восторженных лавочников, толпившихся на углу улицы.

— Похоже, они с этим не согласны. Так что молчи и улыбайся. Это хороший совет на все случаи жизни.

Он старался, но улыбка выходила натянутая. Логен Девятипалый его бы не одобрил, подумал Джезаль. Если бы требовалось нечто обратное — унизить себя, — с этим он сейчас справился бы легко. Джезаль нервно поглядывал вокруг, уверенный, что толпа скоро разглядит в нем жулика, а именно так он и чувствовал себя; тогда возгласы умиления и цветы сменятся злобными выкриками и содержимым ночных горшков.

Но этого не случилось. Восторги продолжались, пока Джезаль и длинная колонна солдат, следовавших за ним, медленно продвигались по району Трех Ферм. С каждой пройденной улицей Джезаль успокаивался. Он уже думал, что и в самом деле достиг чего-то значительного. Возможно, он и вправду был бесстрашным командиром, умелым переговорщиком. Если люди, живущие в городе, хотят сделать из него героя, убеждал себя Джезаль, невежливо отказывать им.

Через ворота стены Арнольта они вступили в центральный район города. Джезаль гордо сидел в седле, выпятив грудь. Байяз следовал за ним на почтительном расстоянии, предоставив ему возглавлять колонну. Приветственный шум нарастал, когда они скакали по широкому Срединному проспекту, пересекали площадь Четырех Углов и направлялись к Агрионту. Похожее чувство он испытывал после победы на турнире, только сейчас ему потребовалось гораздо меньше усилий, и так ли уж все это ужасно? Кому это повредит? Девятипалый и его скромность пусть идут ко всем чертям. Джезаль заслужил внимание. С его лица не сходила лучезарная улыбка. Он вскинул руку и в самодовольной уверенности стал приветствовать толпу.

Огромная стена Агрионта показалась перед ним, и Джезаль пересек ров, направляясь к караульной будке с южной стороны крепости. Он проскакал по длинному туннелю, ведущему в крепость. Позвякивание лошадиных подков и топот сапог королевской гвардии эхом отдавались в темноте за его спиной. Он медленно проследовал по аллее Королей, ощущая на себе одобрительные взгляды выточенных из камня огромных монархов прошлого и их советников, проехал между высокими зданиями, облепленными зеваками, и вступил на площадь Маршалов.

Собравшихся людей аккуратно развели по обе стороны огромного пространства, освободив в середине длинный проход, выложенный камнем. В дальнем конце площади были возведены широкие ряды скамеек, малиновый балдахин отмечал место присутствия государя. От шума и всей этой картины захватывало дух.

Он вспомнил триумфальный прием, устроенный в честь маршала Варуза, когда тот вернулся после победы над гурками. Джезаль, еще подросток, тогда смотрел на все происходившее широко раскрытыми глазами и поймал на себе один мимолетный взгляд маршала, сидевшего на сером боевом коне. Но он не мог представить, что однажды сам въедет верхом на эту площадь славы. Это все еще казалось нереальным, если сказать по чести. Ведь он одолел стихийную толпу крестьян, а не самую могущественную нацию Земного круга. Однако вряд ли он мог судить о том, кто достоин триумфа, а кто нет.

И Джезаль пришпорил коня, проезжая между рядами улыбающихся лиц и поднятых рук. Сам воздух был наполнен поддержкой и одобрением. Он видел, что мужи Закрытого совета собрались у первого ряда скамеек. Он узнал архилектора Сульта в ослепительно белом одеянии, верховного судью Маровию в торжественно черном платье. Его недавний учитель фехтования маршал Варуз тоже был там, лорд-камергер Хофф рядом с ним. Они аплодировали, по большей части с легким оттенком презрения, и Джезаль счел это проявлением неблагодарности. В самой середине, усаженный в золоченое кресло и надежно поддерживаемый, располагался сам король.

Джезаль, полностью свыкшийся с ролью победоносного героя, натянул поводья, заставив коня встать на дыбы. Его передние копыта театрально бились в воздухе. Джезаль соскочил с коня, приблизился к королевскому помосту и грациозно опустился на одно колено, склонил голову и ожидал благодарности короля, окруженный восторгами и аплодисментами толпы. Может быть, его снова продвинут по службе? Даже пожалуют титул? Было трудно поверить, что совсем недавно он размышлял о тихой жизни в забвении.

— Ваше величество…

Он услышал, как Хофф произносит эти слова, и, не поднимая головы, исподлобья взглянул на короля. Король спал. Его глаза были закрыты, а рот открыт, нижняя губа отвисла. Это вряд ли могло удивить, ведь король был стар и дряхл, но Джезаль почувствовал обиду. Уже второй раз король проспал его триумф. Хофф осторожно, насколько возможно, подтолкнул короля под локоть и, когда тот опять не проснулся, был вынужден наклониться к его уху и прошептать:

— Ваше величество…

Продолжить он не успел. Король накренился, голова его низко склонилась, и он внезапно выпал из золоченого кресла, распластавшись перед потрясенными членами Закрытого совета, как выброшенный на берег кит. Его алое одеяние распахнулось, открыв огромное влажное пятно на брюках, корона упала с головы, подскочила и с шумом покатилась к флагам.

Послышался одновременный вздох множества людей, прерванный визгом какой-то женщины в задних рядах. Джезаль потрясенно смотрел, как лорд-камергер опустился на колени и склонился над лежавшим неподвижно королем. Все стихло, люди на площади затаили дыхание. Потом Хофф медленно поднялся на ноги. Его вечно красное лицо побелело.

— Король умер! — возвестил он.

Его голос разнесло эхо, отразившееся от стен башен и зданий, окружавших площадь. Джезаль мог лишь горько усмехнуться. Удача поманила его и исчезла. Уже никому не придет в голову славить его.

Слишком много ножей

Логен сидел на камне в двадцати шагах от тропы, по которой Круммох вел их в горы. Он знал все дорожки, этот Круммох-и-Фейл, все тропинки на Севере. Так говорила молва, и Логен надеялся, что на самом деле так и есть. Ему не хотелось угодить в засаду. Они шли на Север, к горам. Они надеялись, что Бетод спустится с холмов и двинется за ними на Высокогорье. Что Союз пойдет следом и запрет Бетода в ловушку. В общем, слишком много надежд, ужасно много.

Стоял жаркий солнечный день, и земля под деревьями была покрыта крупными квадратами теней и прорезана линиями яркого солнечного света, перемещавшимися всякий раз, когда ветер шевелил ветви деревьев. Время от времени солнце, проникая сквозь листву, ударяло Логену в лицо. Птицы щебетали, издавали трели, деревья шелестели и поскрипывали, насекомые парили в неподвижном воздухе, а трава в лесу была усеяна белыми и голубыми цветами. Настоящее лето на Севере, но Логена оно не радовало. Лето было лучшим временем для того, чтобы убивать. Людей, простившихся с жизнью в хорошую погоду, ему довелось повидать куда больше, чем тех, кто умер в непогоду. Так что он зорко поглядывал по сторонам, всматривался в деревья, внимательно наблюдал и прислушивался.

Это было задание, которое поручил ему Ищейка: находиться на правом фланге и следить за тем, чтобы парни Бетода не подобрались к ним, пока отряд вереницей движется по горной козлиной тропе. Для Логена такое задание очень подходило. Держаться с краю, чтобы ни у кого из своих не возникло искушения убить его.

Он наблюдал, как люди тихо проходят между деревьев, приглушенно переговариваются, держа оружие наготове, и это рождало в его голове бурю воспоминаний. Хороших и плохих. По большей части плохих, надо признать. Тут один из бойцов отделился от остальных, заметил Логена, и двинулся между деревьями к нему. На лице его играла широкая дружелюбная улыбка, но это не значило ровным счетом ничего. Логен знавал много людей, которые улыбались, замышляя убийство. Он и сам так поступал не один раз. Он слегка повернулся, опустил руку, чтобы ее не было видно со стороны, и крепко сжал рукоять ножа. Лишних ножей не бывает, говорил его отец, и это был дельный совет. Он осмотрелся вокруг, спокойно и без особого напряжения, чтобы проверить, нет ли кого за спиной. Там были только деревья. Тогда он сдвинул ногу, чтобы упрочить равновесие, и сделал вид, будто ничто его не тревожит. Однако каждый мускул был напряжен, как пружина.

— Меня зовут Красная Шляпа.

Человек остановился в шаге от Логена, по-прежнему улыбаясь. Его левая рука неподвижно лежала на рукояти меча, а вторая была просто опущена вниз.

Логен быстро прокручивал в голове варианты, вспоминая всех, к кому он проявил несправедливость, кого обидел, с кем враждовал. Живых, по крайней мере. Красная Шляпа — такого имени он не помнил, но это было слабым утешением. Десять писцов с десятью огромными книгами не смогли бы составить полный список его врагов, их друзей и родственников. Не считая тех, кто желал убить его без причины, ради того, чтобы прославиться.

— Не могу сказать, что твое имя мне знакомо.

Красная Шляпа пожал плечами.

— У тебя нет причины помнить меня. Я сражался за Старика Йоля, давно. Он был хорошим человеком, этот Йоль. Такого человека ты бы уважал.

— Да, — ответил Логен, напряженно ожидая неожиданного резкого движения.

— Но когда он вернулся в грязь, я пошел с Малоросликом.

— Мне никогда не нравился Малорослик, даже когда мы сражались на одной стороне.

— Мне тоже, если говорить честно. Настоящий мерзавец. Раздулся от побед Бетода. Мне такое не по нутру. Именно поэтому я перешел на другую сторону, понимаешь? Когда услышал, что здесь был Тридуба. — Он шмыгнул носом и понурился. — Кто-то должен разобраться с этом чертовым Наводящим Ужас.

— Да мне рассказывали.

Логен наслушался рассказов о Наводящем Ужас, но для того, чтобы он убрал руку с рукоятки ножа, нужно что-то большее, чем несколько правильных слов.

— Что ж, Ищейка хороший вождь. Один из лучших на моей памяти. Он знает свое дело, к тому же он осторожен. Все хорошо обдумывает.

— Да, я не сомневался в нем.

— Ты думаешь, Бетод идет за нами? — Логен прямо смотрел Красной Шляпе в глаза.

— Может, идет, а может, и нет. Мы не узнаем об этом, пока не поднимемся в горы и не услышим, как он стучится в дверь.

— Думаешь, Союз все сделает как надо?

— Почему бы нет? Не вижу причин. Берр знает, чего он хочет, и Свирепый тоже. Они обещали прийти, и я думаю, что они придут. Хотя сейчас от нас уже мало что зависит.

Красная Шляпа стер пот со лба, искоса бросил взгляд в сторону деревьев.

— Да, ты прав. Просто хотел сказать, что я участвовал в битве при Инворде. Я был на другой стороне, но видел, как ты сражаешься, и старался держаться подальше, признаюсь в этом. — Он покачал головой и усмехнулся. — Никогда не видел ничего подобного. Ни до, ни после. Вот что я хотел сказать. Я рад, что ты с нами. Вправду рад.

— Рад? — Логен прищурился. — Ну ладно. Хорошо.

Красная Шляпа кивнул.

— Ладно. Это все. Встретимся в бою.

— Да. В бою.

Логен наблюдал, как он уходит за деревья, но даже когда Красная Шляпа скрылся из вида, не мог заставить себя отпустить рукоять ножа. Не мог избавиться от ощущения, что нужно быть начеку. Он позволил себе забыть, что такое Север. Вообразил, что он может измениться. Теперь Логен понял свою ошибку. Он сам устроил ловушку для себя много лет назад. Сковал большую тяжелую цепь, кровавые звенья которой цеплялись друг за друга, и опутал себя ею. Ему представился шанс освободиться, хотя он ничем не заслужил этого, но он решил вернуться сюда, и дело снова пахнет большой кровью.

Он чуял этот запах. Непомерный груз смерти пал на него, подобно тени горы. Всякий раз, когда он что-то говорил, куда-то шел или о чем-то думал, он приближался к ней. Он пил ее с каждым глотком воды, втягивал в себя с каждым вздохом. Он ссутулился и смотрел на сапоги, на солнечные лучи, касавшиеся его ног. Ему не следовало расставаться с Ферро. Нужно было уцепиться за нее, как дитя хватается за мать. Много ли доброго и хорошего встречал он в жизни? Но теперь он все отбросил, он выбрал возвращение и сведение старых счетов. Логен облизнул зубы и выплюнул кисловатую слюну на землю. Он должен был знать: месть никогда не бывает легкой и упоительной, как о ней мечтают.

— Готов спорить, ты бы предпочел никогда не возвращаться сюда.

Логен поднял голову, готовый выхватить нож. Но потом он увидел, что перед ним стоит Тул. Он убрал нож и опустил руки.

— Тебе это знакомо? Тоже приходило в голову?

Грозовая Туча присел на корточки рядом с ним.

— Иногда мне кажется, что мое собственное имя — это тяжкий груз. Так что страшно подумать, как может давить имя, которое носишь ты.

— Это бремя.

— Не сомневаюсь. — Тул смотрел на людей, вереницей спускавшихся по пыльной тропе. — Не обращай внимания. Они к тебе привыкнут. Ну, а если дела пойдут плохо, у тебя есть Черный Доу с его улыбочкой, которого всегда можно попросить о помощи.

Логен усмехнулся.

— Это правда. У него такая улыбочка, у этого Доу… От нее все вокруг расцветает.

— Как солнечный свет в пасмурный денек. — Тул сел на камень рядом с ним, вытащил пробку из фляги и протянул флягу Логену. — Прости.

— Простить? За что?

— За то, что мы не искали тебя после того, как ты упал со скалы. Подумали, ты покойник.

— Не могу сказать, что я больно-то обиделся на вас. Я и сам был почти уверен, что я покойник. Это мне нужно было вас искать.

— Да. Наверное, нам следовало поискать друг друга. Но я догадываюсь, что ты привык быстро избавляться от надежд. Жизнь учит рассчитывать на худшее.

— Надо смотреть правде в глаза.

— Это точно. Но все обернулось хорошо. Ты снова с нами.

— Да. — Логен вздохнул. — Мы снова на войне, у нас мало провианта, и мы бродим по лесам.

— По лесам, — недовольно повторил Тул и ухмыльнулся. — Неужели когда-нибудь устану от этого?

Логен отпил из фляжки, вернул ее Тулу. Тот тоже сделал большой глоток. С минуту они молча сидели рядом.

— Я не хотел этого, Тул. Ты сам знаешь.

— Конечно не хотел. Никто из нас не хотел. Но это не значит, что мы это не заслужили. — Тул положил свою большую руку на плечо Логена. — Если надо будет поговорить, я рядом.

Логен смотрел, как Тул уходит. Хороший человек Грозовая Туча. Ему можно доверять. Таких не много осталось — Тул, Молчун да Ищейка. Черный Доу тоже, конечно, в своем роде. Это почти обнадежило Логена. Почти заставило его радоваться тому, что он решил вернуться на Север. Он снова взглянул на вереницу людей и заметил среди них Трясучку, который смотрел на него. Логен хотел бы отвести взгляд, но не мог позволить себе этого. Так что он сидел на камне, и они смотрели друг на друга, и Логен чувствовал изливающуюся на него ненависть, пока Трясучка не скрылся за деревьями. Логен снова покачал головой и сплюнул.

Лишних ножей не бывает, говорил его отец. Если только эти ножи не направлены в твое сердце теми, кто тебя ненавидит.

Лучший из врагов

— Тук-тук.

— Не сейчас! — грозно выкрикнул полковник Глокта. — Мне надо закончить со всем этим.

Тут накопилось тысяч десять листов с признательными показаниями, которые нужно было подписать. Письменный стол скрипел под тяжестью этой кипы, кончик пера размягчился, как масло. Пометки красными чернилами походили на пятна темной крови, разбросанные по желтовато-тусклой бумаге.

— Черт подери! — рассердился Глокта, задев пузырек с чернилами локтем. Содержимое вылилось на стол, впиталось в кипу бумаг, капли падали на пол с неизменным досадным стуком.

— Еще будет время исповедаться. Много времени.

Полковник нахмурился. В воздухе явно потянуло холодом.

— Опять вы! И как всегда, некстати.

— Значит, вы меня помните?

— Похоже…

По правде говоря, полковник не мог толком вспомнить откуда. В углу комнаты стояла женщина, но он не мог рассмотреть ее лицо.

— Объятый огнем, Делатель упал… Рухнул на мост внизу.

Слова были знакомые, но Глокта не мог понять откуда. Старые сказки и прочая ерунда. Он поморщился. Черт подери эту больную ногу!

— Кажется…

Его обычная уверенность пропала. Комнату заполнил ледяной холод, он мог даже видеть пар от собственного дыхания. Он неуклюже приподнялся в кресле, когда незваный гость приблизился. Нога не замедлила отомстить острой, пронзительной болью.

— Чего вы хотите? — недовольно проговорил он.

В полосе света появилось лицо гостя. Это был Мофис из банковского дома «Валинт и Балк» собственной персоной.

— Семя, полковник. — Он растянул губы в улыбке, в которой не было ни капли радости. — Мне нужно семя.

— Я… Я… — Глокта сделал шаг назад и наткнулся спиной на стену. Отступать было некуда.

— Семя!

Перед ним предстало лицо Гойла, потом Сульта, потом Секутора, и все они требовали одного и того же:

— Семя! Я теряю терпение!

— Байяз, — прошептал он, плотно сжав веки, так что слезы покатились по щекам. — Байяз знает…

— Тук-тук, палач, — снова послышался свистящий голос женщины. Кончик пальца больно ударил его в висок.

— Если бы этот старый лжец что-то знал, Семя уже было бы у меня. Нет. Ты отыщешь его.

От страха Глокта не мог произнести ни слова.

— Ты найдешь его, или я разорву на части твое скрюченное тело. Так что тук-тук, пора просыпаться.

Палец снова вонзился ему в череп, впившись в плоть подобно лезвию кинжала.

— Тук-тук, уродец! — прошипел отвратительный голос в ухо Глокте, и его тщательно выбритую щеку овеяло холодным дыханием, так что она заледенела. — Тук-тук.

«Тук-тук».

Пару секунд Глокта не мог вспомнить, где он находится. Он резко выпрямился, отбросив простыни, и внимательно осмотрелся. Со всех сторон его окружали грозные тени, собственное прерывистое дыхание с хриплым свистом вырывалось из груди и отдавалось в голове. Потом все резко встало на свои места.

«Мои новые апартаменты».

В тихой летней ночи приятный ветерок шевелил занавески, проникая в комнату сквозь единственное раскрытое окно. Глокта увидел тень оконной створки, двигающуюся по оштукатуренной стене. Окно плавно закрывалось, потом распахивалось и снова закрывалось.

Тук-тук.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Сморщился, опустился обратно на постель и вытянул ноги, стараясь превозмочь судорогу, сводившую кончики пальцев.

«Или того, что гурки оставили от моих пальцев. Еще один сон, всего лишь сон. Всего лишь…»

Потом он вспомнил, и глаза его широко раскрылись.

«Король умер. Завтра мы выбираем нового короля».

Три сотни и еще двадцать бумажных листков безжизненно свисали с гвоздиков. Они стали мятыми, потрепанными, засаленными и неопрятными за прошедшие несколько недель.

«По мере того, как дело все глубже погружалось в дерьмо».

Многие листки были покрыты кляксами, исписаны гневными неразборчивыми пометками с добавлениями и вычеркиваниями.

«По мере того, как людей покупали и продавали, запугивали и шантажировали, завлекали взятками и обманывали».

Многие листки порвались в тех местах, откуда снимали воск, а потом снова запечатывали воском другого цвета.

«По мере того как вассалы предавали хозяев и нарушали обещания, равновесие тоже нарушалось, склоняясь то в одну, то в другую сторону».

Архилектор Сульт стоял перед листками, внимательно глядя на них, как пастушья собака на свое беспокойное стадо. Его белый камзол помялся, седые волосы растрепались. Прежде Глокта видел его только в идеальной форме.

«В конце концов, он должен узнать вкус крови. Своей собственной. Я бы посмеялся от души, если бы мне самому не было бы так горько».

— У Брока семьдесят пять, — шептал Сульт себе под нос, нервно потирая сложенные за спиной руки, затянутые в белые перчатки. — У Брока семьдесят пять. У Ишера пятьдесят пять. Скальд и Барезин — по сорок на нос. У Брока семьдесят пять…

Он снова и снова повторял шепотом цифры, словно они обладали магической силой, способной защитить его от зла.

«Или от добра».

— У Ишера пятьдесят пять.

Глокта с трудом заставил себя не улыбаться.

«Брок, потом Ишер, потом Скальд и Барезин, пока инквизиция и департамент верховного судьи бьются за оставшиеся голоса. Несмотря на все наши усилия, расположение сил осталось примерно тем же, как в начале этой нашей дьявольской игры. Но мы, возможно, еще можем захватить первенство и спасти себя от неприятностей. Пока не поздно…»

Глокта громко кашлянул, и Сульт резко обернулся к нему:

— У вас есть что добавить?

— В определенном смысле, ваше преосвященство. — Глокта постарался придать своему голосу все подобострастие, на которое он был способен. — Я недавно получил кое-какие тревожные новости…

Сульт насупился и кивнул на листки бумаги.

— Более тревожные, чем это?

«В той же степени по меньшей мере. Ведь кто бы ни победил на выборах, его торжество будет коротким, если неделю спустя сюда явятся гурки и разделают нас, как свиней».

— У меня есть сведения, что гурки готовятся вторгнуться в Срединные земли.

Последовала недолгая, но весьма неприятная пауза.

«Вряд ли это можно считать многообещающей реакцией, но мы уже отплыли. Остается грести прямо в центр бури».

— Вторгнуться? — насмешливо спросил Сульт. — Каким же способом?

— Уже не в первый раз мне приходится слышать о том, что у них есть корабли.

«Отчаянная попытка залатать мою тонущую лодку».

— Большая флотилия, построенная тайно, после окончания последней войны. Мы могли начать готовиться к войне, если гурки в самом деле придут…

— А если вы ошибаетесь? — Архилектор нахмурился еще сильнее. — От кого вы получили эту информацию?

«О нет, голубчик, никогда не узнаешь. Карлотта дан Эйдер? Живехонькая? Но каким образом? Тело, выловленное у доков…»

— Анонимный источник, архилектор.

— Анонимный? — Глаза архилектора сощурились и гневно блеснули. — И вы предлагаете мне направиться на заседание Закрытого совета в такое время, как сейчас, и рассказывать им о неподтвержденных сплетнях, полученных из анонимного источника?

«Волны накатывают на палубу…»

— Я лишь хотел обратить внимание вашего преосвященства на вероятность…

— И когда же они вторгнутся?

«Разорванные паруса полощутся на ветру».

— Мой источник не…

— Где они высадились?

«Матросы с криком падают со снастей…»

— Еще раз, ваше преосвященство, я не могу…

— Сколько их, по вашим предположениям?

«Штурвал выбило из моих дрожащих рук…»

Глокта поморщился и решил не отвечать ничего.

— Тогда будьте любезны, воздержитесь от того, чтобы отвлекать нас слухами, — фыркнул Сульт, презрительно скривившись.

«Корабль скрылся под неумолимыми волнами, груз бесценных предупреждений пошел ко дну и пропал без вести».

— У нас имеются более насущные заботы, чем легион гуркских призраков.

— Конечно, ваше преосвященство…

«Но если гурки все же явятся, кого мы повесим? О, наставника Глокту, конечно. Почему этот треклятый калека даже не заикнулся об опасности?»

Внимание Сульта снова сосредоточилось на потрепанных листках.

— У нас тридцать один голос, у Маровии немногим больше двадцати. Тридцать один. Это мало для результата.

Он мрачно покачал головой, стремительно перемещая взгляд с одной группы листков на другую.

«Как будто есть какой-то иной угол зрения, изменяющий эту неприятную математику».

— Очень мало.

— Если мы не найдем взаимопонимания с верховным судьей Маровией.

Снова повисла пауза, еще более неприятная, чем предыдущая.

«О драгоценный. Я должен был высказать это вслух».

— Взаимопонимание? — прошипел Сульт.

— С Маровией?! — взвизгнул Гойл, и его глаза чуть не выкатились из орбит от ликования.

«Когда все безопасные способы испробованы, нужно рисковать. Разве не так я говорил себе, когда несся верхом по мосту, а гурки во множестве толпились на противоположной стороне? Что ж, еще разок окунемся в бурю».

Глокта глубоко вздохнул.

— Место Маровии в Закрытом совете не надежнее, чем у любого другого. Мы противостоим друг другу, но больше по привычке. На этих выборах наши цели совпадают: обеспечить слабого кандидата и поддержать равновесие. Вместе мы имеем более пятидесяти голосов. Этого должно хватить, чтобы весы склонились в нашу сторону.

Гойл презрительно хмыкнул.

— Объединить усилия с этим лицемером, любителем простолюдинов? Вы что, выжили из ума?

— Заткнитесь, Гойл.

Сульт пристально смотрел на Глокту, сжав губы и размышляя.

«Наверное, думает, как меня наказать. Еще одна отповедь? Или настоящая порка? Или мое тело обнаружат плавающим…»

— Вы правы. Идите и поговорите с Маровией.

«Занд дан Глокта, ты снова герой!»

У Гойла отвисла челюсть от изумления.

— Но… ваше преосвященство!

— Время гордыни прошло, — прервал его Сульт. — Мы должны использовать любой шанс, чтобы не дать Броку или кому-то вроде него занять трон. Мы должны найти компромисс, каким бы болезненным он ни был, и привлечь любых союзников. Всех, кого можно. Идите! — бросил он через плечо и, отвернувшись, снова принялся изучать шелестящие листки. — Заключите с Маровией сделку.

Глокта с трудом поднялся с кресла.

«Обидно покидать столь приятную компанию, но служба требует».

Он одарил Гойла беззубой ухмылкой, потом взял свою трость и захромал к двери.

— Глокта!

Он вздрогнул и обернулся.

— Наши цели и цели Маровии могут совпадать в настоящий момент, но доверять ему нельзя. Действуйте осмотрительно.

— Конечно, ваше преосвященство.

«Я всегда так делаю. Как еще прикажете, когда каждый шаг — мучение?»

Личный кабинет верховного судьи Маровии был большим, как сарай. Потолок в нем покрывали старинные лепные гирлянды, скрытые в сумраке. Хотя на улице стоял день, густой плющ на окнах и толстый слой грязи на стеклах создавали в помещении впечатление никогда не рассеивающихся сумерек. Сложенные кое-как пачки бумаг загромождали собой все, что только можно. Кипы документов, перевязанных черной лентой. Стопки гроссбухов в кожаных переплетах. Горы пыльных пергаментов, исписанных витиеватым письмом и проштампованных большими печатями красного воска, поблескивающими позолотой. Они походили на свод законов королевства.

«Видимо, так и есть на самом деле».

— Наставник Глокта, добрый вечер.

Сам Маровия восседал за длинным, накрытым для обеда столом рядом с пустым камином. Горевшие в канделябре свечи освещали блюда на столе, поблескивавшие во мраке.

— Вы не возражаете, если я буду есть во время нашей беседы? Я бы, конечно, с большим удовольствием отобедал в своих апартаментах, но все чаще мне приходится делать это здесь. Очень много дел, знаете ли. А один из моих секретарей без предупреждения отправился на отдых.

«Отдых на полу в скотобойне и в животах у целого стада свиней».

— Не желаете ли присоединиться?

Маровия указал на большой кусок мяса, почти сырой в середине, плавающий в кровяной подливке.

Глокта облизнул голые десны, направляясь к стулу напротив судьи.

— Я был бы рад, ваша честь, но правила лечения зубов не позволяют мне этого.

— Ах, конечно. Эти правила не обойти даже верховному судье. Примите мое сочувствие, наставник. Одно из величайших удовольствий для меня — это хороший кусок мяса, и чем больше в нем крови, тем лучше. Я всегда говорю моему повару: «Подержи его на огне чуть-чуть. Самую малость».

«Смешно. Я наставляю своих практиков начинать так же».

— Но чему я обязан вашим неожиданным визитом? Вы пришли по личной инициативе или по поручению вашего начальника, моего дражайшего коллеги по Закрытому совету архилектора Сульта?

«Твоего злейшего, смертельного врага по Закрытому совету, ты имеешь в виду?»

— Его преосвященство в курсе, что я здесь.

— Вот как? — Маровия отрезал еще один кусок мяса. Соус с кровью каплями стекал на тарелку. — И с каким же посланием он направил вас ко мне? О завтрашнем деле в Открытом совете, возможно?

— Вы предвосхитили мой сюрприз, ваша честь. Могу ли я говорить прямо?

— Если умеете.

Глокта продемонстрировал верховному судье свою беззубую усмешку.

— История с выборами очень осложняет работу. Сомнения, неуверенность, тревога. Это плохо для любого дела.

— Некоторым хуже, чем остальным.

Маровия чиркнул ножом по тарелке и отрезал от куска мяса ленточку жира.

— Конечно. Особому риску подвергаются те, кто заседает в Закрытом совете, и те, кто действует от их имени. Им вряд ли будет предоставлена свобода действий, если могущественная особа вроде Брока или Ишера получит голоса и займет трон.

«А один из нас, по правде говоря, не протянет больше недели».

Маровия подцепил на вилку ломтик моркови и с мрачным вниманием рассматривал его.

— Прискорбное положение. Было бы лучше для всех, если бы Рейнольт или Ладислав остались живы. — Он на миг задумался. — Ну, по крайней мере, Рейнольт. Однако голосование состоится завтра, и мы сколько угодно можем рвать на себе волосы. И я, боюсь, не вижу возможности изменить положение вещей. Или, — он оторвал взгляд от моркови и взглянул на Глокту, — у вас есть какое-то предложение?

— Вы, ваша честь, контролируете от двадцати до тридцати голосов в Открытом совете.

Маровия пожал плечами.

— Я имею некоторое влияние, не могу этого отрицать.

— Архилектор может рассчитывать на тридцать голосов.

— У его преосвященства преимущество.

— Не обязательно. Если вы противостоите друг другу, как всегда бывало, ваши голоса не значат ничего. Один в пользу Ишера, другой в пользу Брока, и никакого существенного влияния.

Маровия вздохнул.

— И печальный конец обеим нашим блестящим карьерам.

— Если вы не сумеете объединить усилия. Тогда вы получите шестьдесят голосов. А это почти столько же, сколько контролирует Брок. Достаточно для того, чтобы сделать королем Скальда, Барезина, Хайгена и кого угодно, в зависимости от того, как сложится ситуация. Того, на кого будет легче всего повлиять в будущем. Того, кто сохранит нынешний Закрытый совет, а не станет выбирать новый.

— То есть короля, который всех нас сделает счастливыми?

— Если вы готовы отдать кому-то предпочтение, я доведу это до сведения его преосвященства.

«Снова сложные ходы, снова мольбы, снова разочарования. О, как хорошо иметь собственный большой кабинет и целый день с комфортом посиживать в нем, пока льстивые подонки обивают твой порог, улыбаются на твои оскорбления, беспрекословно глотают любую ложь, умоляют о твоей губительной поддержке».

— Хотите, я скажу вам, что сделало бы меня счастливым, наставник Глокта?

«А теперь размышления еще одного помешанного на власти старого пердуна».

— Конечно, ваша честь.

Маровия положил нож на тарелку, откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул.

— Я бы хотел, чтобы короля не было вообще. Я бы желал, чтобы все были равны перед законом, каждый имел слово в управлении страной и мог выбирать тех, кому доверяют власть. Я бы хотел, чтобы не было короля, не было вельмож, а только выборный Закрытый совет, подотчетный гражданам. Закрытый совет, открытый для всех, если можно так выразиться. Что вы думаете об этом?

«Я думаю, кое-кто сказал бы, что это очень похоже на предательство. А другие просто назвали бы это безумием».

— Полагаю, ваша честь, что ваша идея — лишь игра воображения.

— Почему?

— Потому что огромное количество людей предпочитают выполнять то, что им велят, а не совершать собственный выбор. Слушаться проще.

Верховный судья рассмеялся.

— Возможно, вы правы. Но положение меняется. Крестьянское восстание убедило меня в этом. Мало-помалу, шаг за шагом, все меняется.

— Я уверен, что лорд Брок на троне — это не тот шаг, который бы устроил всех нас.

— Да, у лорда Брока свои собственные интересы. Ваш аргумент убедителен, наставник Глокта. — Маровия выпрямился в кресле, сложил руки на животе и внимательно смотрел на Глокту, слегка прищурившись. — Очень хорошо. Можете доложить архилектору Сульту, что в этом наши цели совпадают. Если появится нейтральный кандидат с хорошей поддержкой, я присоединю свои голоса к голосам его преосвященства. Кто бы мог подумать? Закрытый совет объединился. — Он медленно покачал головой. — Странные времена настали.

— Так и есть, ваша честь.

Глокта с трудом поднялся и поморщился, опершись на обжигающую болью ногу, затем зашаркал к двери. Его шаги эхом отдавались под сводами огромного мрачного кабинета.

«Странно на самом деле то, что наш верховный судья столь философски настроен, хотя завтра вполне может остаться без места. Не припомню никого, кто в подобных обстоятельствах выглядел бы таким спокойным».

Взявшись за ручку двери, он остановился.

«Можно предположить, что он знает что-то, нам неизвестное. Можно также предположить, что у него уже есть некий план».

Он обернулся.

— Могу ли я доверять вам, верховный судья?

Маровия резко вскинул голову. Нож, которым он резал мясо, застыл в его руке.

— Какой необычный вопрос для человека вашей профессии. Полагаю, вы можете поверить, что я буду действовать в собственных интересах. В той же степени я могу быть уверен, что и вы поступаете так же. Наш договор распространяется только на эту ситуацию, не более того. Да большего и не нужно. Вы умный человек, наставник Глокта, вы мне нравитесь. — Он снова вернулся к еде и вонзил вилку в сочащееся кровью мясо. — Вам следует подыскать себе другого хозяина.

Глокта, шаркая, вышел из комнаты.

«Очаровательное предложение. Но хозяев у меня уже вдвое больше, чем нужно».

Узник был худой и жилистый, совершенно голый. На его голову, как обычно, накинули мешок, руки сковали наручниками за спиной. Глокта наблюдал, как Иней тащит его из камеры в комнату с куполом. Голые ноги узника заплетались и бились о холодный пол.

— Он не очень-то и прятался, — произнес Секутор. — После того, как расстался с остальными, он болтался по городу, как дерьмо в проруби. Мы взяли его вчера вечером.

Иней бросил заключенного на стул.

«Где я? Кто схватил меня? Что они хотят? Минуты ужаса перед тем, как все начнется. Страх, беспомощность, болезненные спазмы отвращения. Мои воспоминания ожили совсем недавно, когда я попал в лапы прелестного магистра Эйдер. Однако меня отпустили в целости и сохранности».

Заключенный сидел перед ним, его голова клонилась на сторону, мешковина впереди то поднималась, то опускалась от прерывистого дыхания.

«Очень сомневаюсь, что этому так же повезет».

Взгляд Глокты невольно обратился к фреске над прикрытой мешковиной головой узника.

«Наш старый друг Канедиас».

Нарисованное лицо мрачно взирало с куполообразного потолка: руки раскинуты, яркое пламя пылает за спиной.

«Делатель упал, охваченный огнем…»

Глокта неохотно взвесил в руке тяжелый молоток.

— Давайте начнем, что ли.

Секутор театрально сорвал мешок с головы узника.

Навигатор прищурился, когда яркий свет лампы ударил ему в глаза. Лицо, повидавшее штормы и непогоду, загорелое, изрезанное глубокими морщинами; голова обрита. Похож на жреца.

«Или на раскаявшегося преступника».

— Твое имя брат Длинноногий?

— Да, так и есть. Я из благородного ордена навигаторов! Заверяю вас, что я не повинен ни в каком преступлении! — выпалил узник. — Я не совершил ничего противозаконного. Я вообще не имею к этому никакого отношения. Я законопослушный гражданин и всегда был таким. Нет ни одной причины, чтобы обращаться со мной подобным образом. Ни одной!

Его взгляд скользнул вниз, и он увидел наковальню, поблескивающую на полу между ним и Глоктой, там, где обычно стоял стол. Его голос изменился, подскочив вверх на целую октаву.

— Орден навигаторов повсюду уважаем, а я член этого ордена, и у меня очень хорошая репутация. Исключительная репутация! Навигация — это самый главный талант из всех моих многочисленных способностей, но это лишь один из моих талантов…

Глокта положил молоток на наковальню с таким лязгом, что и мертвый бы проснулся.

— Прекрати! Заткнись!

Навигатор моргнул, раскрыл рот, но затих. Глокта снова опустился на стул, растирая искалеченное бедро. Боль сильно отдавала в спину.

— Можешь ли ты представить себе, как я устал? Как много мне приходится работать? Какая это мука — каждый день вставать с постели? Я совершенно разбит, когда день только начинается, а сейчас мне особенно тяжко. Именно поэтому мне совершенно наплевать, сохранишь ли ты способность ходить, видеть и удерживать в кишках дерьмо до самого конца твоей короткой и полной страданий жизни. Ты понимаешь?

Навигатор, широко раскрыв глаза, взглянул на Инея, который склонился над ним подобно огромной тени.

— Понимаю, — прошептал он.

— Хорошо, — проговорил Секутор.

— Офень хофофо, — сказал Иней.

— В самом деле, очень хорошо, — согласился Глокта. — Скажи-ка мне, брат Длинноногий, является ли одним из твоих выдающихся талантов сверхчеловеческая устойчивость к боли?

Узник с трудом выговорил:

— Нет.

— Тогда правила игры крайне просты. Я задаю вопрос, а ты отвечаешь точно, искренне и к тому же коротко. Я ясно выражаюсь?

— Я все понял. Я не… ничего и не говорю, кроме…

Кулак Инея ткнулся ему в живот, и навигатор согнулся пополам.

Глаза его чуть не выскочили из орбит.

— Дошло, — прошипел Глокта, — что отвечать нужно «да»?

Альбинос схватил тяжело дышащего навигатора за ногу и положил его ступню на наковальню.

«О, холодный металл на такой чувствительной подошве. Очень неприятно, но может быть хуже. И сердце подсказывает мне, что еще будет».

Иней защелкнул цепь, сковывающую ногу навигатора, на лодыжке.

— Я прошу прощения за недостаток воображения, — вздохнул Глокта. — В свое оправдание скажу: сложно постоянно выдумывать что-то новое. Я имею в виду, что разбить ногу человека кувалдой — это как-то…

— Скуфнофафо? — предположил Иней.

Из-под маски Секутора раздался хохот, и губы Глокты тоже скривились в усмешке.

«Ему надо было стать актером, а не палачом».

— Скучно, именно так. Но не волнуйтесь. Если мы не добьемся своего к тому моменту, когда раздробим всю ногу ниже колена, мы изобретем что-нибудь еще. Как тебе такое?

— Но я ничего не сделал! — взвыл Длинноногий, снова обретя силы. — Я ничего не знаю. Я…

— Забудь обо всем этом. Сейчас это не имеет значения.

Глокта медленно наклонился вперед, испытывая мучительную боль, и несильно пристукнул молотком по железу рядом с голой ногой навигатора.

— Я хочу, чтобы ты… сосредоточился… на моих вопросах… на своих пальчиках… и на этой кувалде. Сейчас тебе кажется, что это сложно, но не беспокойся. Поверь мне, как только молот ударит тебя, ты сразу забудешь обо всем остальном.

Длинноногий смотрел на наковальню, и его ноздри раздувались, когда он втягивал в себя воздух.

«Наконец осознал серьезность ситуации».

— Значит, вопросы, — произнес Глокта. — Знаком ли ты с человеком, который называет себя Байязом, первым из магов?

— Да! Пожалуйста! Да! До недавнего времени он был моим нанимателем.

— Хорошо. — Глокта подвинулся на стуле, пытаясь найти удобное положение, чтобы наклоняться вперед. — Ты сопровождал его в путешествии?

— Я был проводником.

— И куда же вы отправились?

— На остров Шабульян, на окраине Земного круга.

Глокта еще разок стукнул молотом по наковальне.

— Ну, так, так. На краю мира? Это выдумка?

— Это правда! Правда! Я видел это место! Я стоял на берегу острова собственными ногами!

— Кто был с вами?

— Там были… Логен Девятипалый с дальнего Севера…

«Ах да, этот со шрамами и сурово сжатыми губами».

— Потом Ферро Малджин, кантийская женщина.

«Та самая, доставившая немало хлопот нашему другу наставнику Гойлу».

— Джезаль дан Луфар… офицер Союза.

«Болван и позер».

— Малахус Ки, ученик Байяза.

«Тощий лгунишка с лицом троглодита»

— И сам Байяз.

— Вас было шестеро?

— Да, всего лишь шестеро.

— Вы предприняли долгое и трудное путешествие. Что же находится на окраине Земного круга, что стоит таких усилий, за исключением морской воды?

У Длинноногого задрожала губа.

— Ничего!

Глокта нахмурился и слегка подтолкнул молотком большой палец на ноге навигатора.

— Там ничего не было! Того, что искал Байяз, там не оказалось!

Этого там не было! Он сказал, что его обманули!

— И что же он собирался там найти?

— Он говорил, это какой-то камень.

— Камень?

— Женщина спрашивала его. Он ответил, что это кусок скалы, камень с Другой стороны. — Навигатор покачал головой. Его лоб покрылся каплями пота. — Дьявольская вещица. Я рад, что мы не нашли там ничего подобного. Байяз называл ее «семя».

Глокта перестал улыбаться.

«Семя. Мне почудилось или правда в комнате стало холоднее?»

— А что еще он говорил об этом?

— Только разные легенды и какую-то чепуху.

— Постарайся вспомнить.

— Какие-то истории о Гластроде и разрушенном Аулкусе, о превращениях и похищении лиц! О разговорах с демонами, о том, как призывать их. О Другой стороне.

— Что еще?

Глокта сильнее стукнул молотком по пальцу навигатора.

— А! А! Он говорил, что семя было субстанцией нижнего мира. Что оно осталось от старых времен, когда демоны разгуливали по земле. Он говорил, что это могущественное, великое оружие. Что он собирался использовать его в борьбе с гурками! Против пророка!

«Оружие, оставшееся от древних времен. Взывание к демонам, изменение образов и форм».

Канедиас смотрел со стены еще мрачнее, чем обычно, и Глокта вздрогнул.

Он вспомнил похожую на ночной кошмар прогулку в Дом Делателя, узоры света на полу, кольца, двигающиеся в темноте. Он вспомнил, как оказался на крыше, высоко над городом, не поднявшись ни на одну ступеньку.

— Вы не нашли его? — шепотом спросил он. Во рту у него пересохло.

— Нет! Его там не было!

— И что потом?

— Это все! Мы вернулись назад через горы. Мы сделали плот и спустились по великой реке Аос к морю. Там мы сели на корабль в Халцисе, и вот я перед вами!

Глокта сощурил глаза, внимательно вглядываясь в лицо узника.

«Должно быть что-то еще, я вижу это».

— Что ты недоговариваешь?

— Я все сказал! У меня нет такого таланта — вводить в заблуждение!

«Это, по крайней мере, правда. Его ложь очевидна».

— Но если твой контракт закончился, почему ты до сих пор в городе?

— Потому что… потому что….

Взгляд навигатора заметался по комнате.

— О нет, милый.

Со всей силой, оставшейся в искалеченном теле Глокты, тяжелый молоток опустился на большой палец ноги навигатора и раскрошил его с тупым, глухим стуком. Навигатор вскрикнул, его глаза широко раскрылись.

«О, этот великолепный, ужасный момент между ударом и ощущением боли. Боль сейчас придет. Сейчас придет. Сейчас…»

Длинноногий издал пронзительный крик, выгнулся на стуле, его лицо перекосила мучительная судорога.

— Мне знакомо это чувство, — проговорил Глокта и поморщился, подвигав собственными уцелевшими пальцами в потном ботинке. — Я очень, очень хорошо его знаю и сочувствую. Эта ослепительная вспышка боли, когда кость разбита вдребезги. Ты чувствуешь тошноту, подступающую к горлу, от слабости кружится голова. Потом нога начинает пульсировать, слезы наполняют глаза, а все тело дрожит.

Длинноногий хватал ртом воздух, всхлипывал, по щекам у него струились слезы.

— А что дальше? Недели хромоты? Месяцами припадать на искалеченную ногу? А если следующий удар будет нанесен по лодыжке?

Глокта приподнял концом молотка подбородок навигатора.

— Или прямо в коленную чашечку? Сможешь ли ты вообще ходить? Мне хорошо знакомы все эти ощущения, поверь.

«Как я могу причинять эти страдания кому-то другому? — Он пожал скрюченными плечами. — Одна из загадок жизни».

— Еще разок?

Он снова поднял молоток.

— Нет! Нет! Подождите! — закричал Длинноногий. — Жрец! Ради бога, жрец приходил в орден. Гуркский жрец. Он сказал, что однажды первый из магов попросит прислать навигатора, и он хотел бы, чтобы ему сообщили об этом. Он хотел, чтобы ему сообщили о том, что случится потом. Он угрожал, страшно угрожал, и нам ничего не оставалось, как подчиниться. Я поджидал в городе другого навигатора, чтобы передать новости. Только сегодня утром я сообщил ему все то, что рассказал вам. Я собирался покинуть Адую, клянусь.

— Как звали того жреца?

Длинноногий ничего не ответил, его влажные глаза были широко раскрыты, дыхание с хрипом вырывалось из носа.

«О, почему надо испытывать меня?»

Опустив голову, Глокта взглянул на ногу навигатора. Палец уже распух и покрывался пятнами, полоски черной крови тянулись с каждой его стороны, ноготь был густого, надрывно-бордового цвета, обрамленный воспаленным красным. Глокта беспощадно вдавил рукоятку молотка прямо в него.

— Имя жреца! Имя! Имя! Имя…

— А-а-а! Мамун! Господи! Его звали Мамун!

«Мамун. Юлвей говорил о нем в Дагоске. Первый ученик самого пророка. Вместе они нарушили второй закон. Вместе отведали человеческой плоти».

— Мамун. Я понимаю. А теперь скажи, — Глокта наклонился вперед, не обращая внимания на спазмы в искривленной спине, — что делает Байяз здесь?

Длинноногий дышал ртом; слюна, растянувшись длинной ниткой, повисла у него на нижней губе.

— Я не знаю.

— Что ему нужно от нас? Что ему нужно в Союзе?

— Я не знаю. Я рассказал все.

— Наклоняться вперед — сущее испытание для меня. От этого я быстро устаю.

Глокта нахмурился и поднял молоток. Отполированный наконечник орудия поблескивал.

— Я просто находил путь туда и обратно. Я лишь направлял плавание по верному пути. Пожалуйста! Нет!

Длинноногий зажмурил глаза, язык застыл между зубами.

«Сейчас придет боль. Сейчас придет боль. Сейчас придет боль».

Глокта со стуком поставил молоток на пол и выпрямился, покачивая искривленными бедрами вправо и влево, чтобы унять боль.

— Очень хорошо, — вздохнул он. — Я вполне удовлетворен. Узник открыл один дергающийся глаз, потом второй. Он поднял голову, в лице проявилась надежда.

— Я могу уйти?

Секутор тихо хихикнул под маской. Даже Иней издал какой-то странный хриплый звук.

— Конечно, ты можешь уйти, — Глокта улыбнулся беззубым ртом. — Можешь вернуться в свой мешок.

Лицо навигатора исказилось от ужаса.

— Господи, сжалься надо мной.

«Если Господь существует, Ему никого не жалко».

Превратности войны

Лорд-маршал Берр писал письмо, но улыбнулся при виде Веста, когда тот вошел в палатку и полог опустился за его спиной.

— Как дела, полковник?

— Хорошо, сэр, благодарю вас. Приготовления идут полным ходом, мы сможем выступить с рассветом.

— Рационально и умело, как всегда. Что бы я делал без вас? — Берр указал на графин. — Хотите вина?

— Благодарю вас, сэр. — Вест налил себе вина в стакан. — А вы выпьете со мной?

Берр указал на потрепанную походную флягу, лежавшую рядом.

— Я полагаю, для меня будет благоразумнее отдать предпочтение воде.

Вест виновато поморщился. Он не был уверен, что имеет право спрашивать, но отступать было некуда.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

— Гораздо лучше. Спасибо, что спросили. Намного, намного лучше. — Лицо его изменилось, он прикрыл рот рукой и икнул. — Не то чтобы полностью выздоровел, но на пути к этому.

Словно для того, чтобы доказать это, он легко поднялся со стула и быстрым шагом подошел к карте, скрестив руки за спиной. В его лице на самом деле появилась прежняя живость. Он больше не горбился и не пошатывался.

— Лорд-маршал, я хотел поговорить о сражении у Дунбрека.

Берр обернулся.

— О каком его моменте?

— Когда вы испытывали недомогание. — Вест не знал, как лучше выразиться, но потом слова полились ручьем. — Я не послал за хирургом. Я мог сделать это, но…

— Я горжусь тем, что вы этого не сделали.

Вест растерянно заморгал. Он даже не смел надеяться на такой ответ.

— Вы поступили так, как я и хотел. Очень важно, чтобы офицер был осторожным, но жизненно важно, чтобы он не проявлял чрезмерную осторожность. Он должен быть способен послать своих людей по опасному пути. Он должен быть способен послать их на смерть, если считает это необходимым. Он должен быть способен принести жертву и сделать то, что требуется во имя высшего блага, не распаляя себя эмоциями по поводу своего выбора. Именно поэтому я испытываю к вам симпатию, Вест. В вас есть сострадание, но есть и стальная твердость. Нельзя стать великим полководцем без доли беспощадности.

Вест не мог найти слов для ответа. Лорд-маршал усмехнулся и хлопнул ладонью по столу.

— Ну и в итоге ничего страшного не случилось. Линия фронта удержана, северяне отброшены из Инглии, и я живехонек, как вы сами можете видеть!

— Я очень рад, что вы чувствуете себя лучше, сэр.

Берр улыбнулся.

— Наше положение тоже улучшилось. Мы снова можем передвигаться, не беспокоясь за тылы, и погода, наконец-то, стала посуше. Если план вашего Ищейки сработает, то мы имеем шанс покончить с Бетодом в ближайшие две недели. Эти парни — чертовски отважные и полезные союзники.

— Так и есть, сэр.

— Однако приманка должна быть тщательно подготовлена, чтобы ловушка захлопнулась в самый нужный момент. — Берр перевел взгляд на карту, раскачиваясь с пятки на носок. — Если мы появимся слишком рано, Бетод может ускользнуть. Если же задержимся, наших северных друзей сотрут в порошок, прежде чем мы подоспеем к ним на помощь. Надо убедиться, что треклятый Поулдер и треклятый Крой не будут тащиться нога за ногу, как на похоронах.

Он сморщился и приложил руку к желудку. Потянувшись за фляжкой, отпил из нее.

— По-моему, вы, наконец-то, приручили их, лорд-маршал.

— Не обольщайтесь. Они оба лишь поджидают случая всадить мне нож в спину! А теперь король умер и неизвестно, кто займет его место. Выборы монарха, вы когда-нибудь слышали о таком?

Вест почувствовал во рту неприятную сухость. Он никак не мог до конца поверить, что к этой ситуации привели и его собственные действия. Трудно поставить себе в заслугу хладнокровное убийство наследника престола.

— А как вы думаете, кого выберут, сэр? — глухо спросил он.

— Я не придворный, хотя и имею место в Закрытом совете. Может, Брока? Или Ишера. Только одно я скажу вам наверняка: если вы считаете, что здесь творится насилие, то дома в Срединных землях все будет еще кровавее, без всякого снисхождения. — Маршал икнул, приложил руку к желудку. — Вряд ли найдется северянин столь же беспощадный, как стервятники из Закрытого совета, когда они вступают в борьбу. А что изменится, когда они изберут своего нового человека, наделив его властью? Почти ничего, я думаю.

— Очень может быть, сэр.

— От нас все равно ничего не зависит. Мы просто парочка тупых солдафонов. Не так ли, Вест?

Он снова приблизился к карте и, проведя по ней толстым указательным пальцем, проследил маршрут на север, в горы. Бумага шуршала под его рукой, словно что-то нашептывала.

— Мы должны выступить на рассвете. Каждый час может оказаться решающим. Поулдеру и Крою уже даны распоряжения?

— Подписаны и доставлены, сэр, и они понимают всю важность и срочность этого дела. Не беспокойтесь, лорд-маршал, мы будем готовы выступить утром.

— Не беспокойтесь? — Берр усмехнулся. — Я командую армией его величества. Я здесь именно для того, чтобы беспокоиться. Но вы можете немного отдохнуть. — Он махнул пухлой рукой, отпуская Веста. — Жду вас на рассвете.

Они играли в карты при свете факелов. Стояла тихая ночь, на небе ярко горели звезды, а внизу, освещенная танцующим пламенем, союзная армия спешно готовилась к наступлению. Покачивались и передвигались фонари, солдаты ругались в темноте. Приглушенные удары, стук, раздраженные окрики, протяжные голоса животных плыли в неподвижном воздухе.

— Сегодня ночью никто не сомкнет глаз. — Бринт кончил раздавать карты и теперь постукивал по своим ногтям.

— Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз мне доводилось провести больше трех часов в приятной компании, — произнес Вест.

Похоже, это было давно, в Адуе, еще до того, как его сестра приехала в город. До того, как лорд-маршал взял его в свой штаб. До того, как он вернулся в Инглию и встретил принца Ладислава, до путешествия на север, от которого до сих пор его бросало в дрожь, до всего того, с чем ему пришлось столкнуться.

Он наклонился, ссутулившись, и мрачно уставился на карты с загнутыми уголками.

— Как чувствует себя лорд-маршал? — спросил Челенгорм.

— Рад сообщить, что намного лучше.

— Слава богу. — Каспа вскинул брови. — Мне не очень-то хочется думать, что на его месте мог оказаться этот педант Крой.

— Да и Поулдер тоже, — произнес Бринт. — Он безжалостен, как ядовитая змея.

Вест не мог не согласиться. Поулдер и Крой ненавидели его так же сильно, как и друг друга. Если бы один из них принял командование, Весту на следующий же день поручили бы чистить уборные, и это в лучшем случае. Нет, скорее всего, он оказался бы на корабле, отплывающем в Адую, и через неделю чистил отхожие места уже там.

— Вы слышали о Луфаре? — спросил Челенгорм.

— А что с ним?

— Он вернулся в Адую.

Вест резко поднял голову. Арди осталась в Адуе, и мысль о том, что эти двое опять вместе, не обрадовала его.

— Я получил письмо от моей кузины Арисс. — Каспа украдкой взглянул на карты, нерешительно раскрывая их веером. — Она пишет, что Джезаль ездил куда-то далеко, по какому-то важному королевскому делу. С какой-то миссией.

— С миссией?

Вест очень сомневался, что Джезалю могли поручить дело, достойное называться «миссией».

— Вся Адуя только и говорит об этом, точно.

— Говорят, он возглавил экспедицию или что-то в этом роде, — сказал Челенгорм. — И перешел мост.

— Неужели? — Вест вскинул брови.

— Говорят, он лично убил пару десятков человек в бою.

— Только пару десятков?

— А еще говорят, что он соблазнил императорскую дочку, — пробормотал Бринт.

Вест усмехнулся.

— Вот это больше всего похоже на правду.

Каспа громко рассмеялся.

— Где правда, не знаю, но он получил полковника.

— Что ж, рад за него, — негромко произнес Вест. — Он всегда был счастливчиком, этот парень.

— А ты слышал об этом бунте?

— Моя сестра что-то упоминала в последнем письме. А что?

— Это было настоящее восстание, как рассказывает Арисс. Тысячи крестьян наводнили округу, сжигали, грабили, вешали каждого, у кого в фамилии есть приставка «дан». Угадай, кто командовал войсками, остановившими весь этот сброд?

— Не наш ли старый друг Джезаль дан Луфар? — Вест вздохнул.

— Он самый. И он убедил их вернуться в свои дома. Как тебе такое?

— Джезаль дан Луфар, — пробормотал Бринт, — только пальцем пошевелил. Кто бы мог подумать?

— Только не я. — Челенгорм опорожнил стакан и налил себе еще вина. — Однако его называют героем.

— За него пьют в тавернах, — сказал Бринт.

— Превозносят на Открытом совете, — добавил Каспа.

Вест краем ладони подвинул к себе позвякивающую горку монет.

— Я бы сказал, что удивлен, но я догадывался, что однажды мной будет командовать лорд-маршал Луфар.

Может быть хуже, подумал он. Если лорд-маршалом станет Поулдер или Крой.

Первые розовые блики зари упали на вершины холмов, когда Вест поднялся по склону к шатру лорд-маршала. Пришло время давать сигнал к выступлению. Он мрачно поприветствовал охранников около полога палатки, отдернул его и вошел внутрь. Одна лампа все еще горела в углу, отбрасывая красноватый свет на карты, походные стулья и столы. От ее света складки одеяла на походной кровати Берра казались щелями, в которых притаились подвижные темные тени. Вест приблизился к постели, припоминая все, что он предпринял сегодня утром, и проверяя, не забыл ли чего.

— Лорд-маршал, генералы Поулдер и Крой ожидают вашего приказа к выступлению.

Берр лежал на своей походной постели, глаза его были закрыты, рот приоткрыт. Он мирно спал. Вест очень не хотел его будить, но время поджимало.

— Лорд-маршал, — позвал он громче и подошел к постели.

Ответа не последовало.

Только теперь Вест заметил, что грудь лорд-маршала неподвижна. Все еще сомневаясь, он протянул руку и поднес ее к приоткрытому рту Берра. Увы, он не почувствовал тепла. Не ощутил дыхания. Ужас постепенно охватывал все его существо, от сердца до кончиков пальцев. Никаких сомнений — лорд-маршал Берр был мертв.

Серым утром гроб с телом маршала вынесли из палатки на плечах шесть гвардейцев в парадной форме. Доктор шел сзади, держа шляпу в руке. Поулдер, Крой, Вест и другие высшие чины армии выстроились в линию, провожая процессию взглядами. Берр остался бы доволен простым саркофагом, в котором его тело должны были доставить в Адую. В таких же грубо сколоченных ящиках в Союзе хоронили мертвецов из самых нижних слоев общества.

Вест неотрывно смотрел на гроб и молчал, словно онемел.

Человек, лежавший в этом гробу, был ему за отца. Самый близкий человек за всю его жизнь. Наставник и покровитель, командир и учитель. Истинный отец, в отличие от того вечно пьяного, отвратительного червяка, размахивавшего кулаками, которого Вест ненавидел. Но все же, глядя на грубый деревянный ящик с телом Берра, он ощущал не печаль. Он чувствовал страх. Страх за всю армию и за себя лично. Его первым порывом было не зарыдать, а убежать прочь. Но бежать было некуда. Каждый должен до конца выполнить свое предназначение, тем более сейчас.

Крой выставил острый подбородок и выпрямился, точно проглотил металлический шест, когда гроб проносили мимо.

— Нам всем будет очень не хватать маршала Берра. Он был стойким солдатом и храбрым командиром.

— Патриот, — в тон ему проговорил Поулдер, губы его дрожали, одну руку он прижимал к груди, словно придерживал, чтобы эмоции не вырвались наружу. — Патриот, отдавший жизнь своей стране. Большая честь — служить под его началом.

Веста тошнило от такого лицемерия, но он не мог уйти от того факта, что очень сильно в этих людях нуждался. Ищейка и его воины уже двинулись на север, в горы, чтобы заманить Бетода в капкан. Если армия Союза в скором времени не последует за ними, они окажутся без поддержки, когда король северян настигнет их. Тогда им удастся лишь заманить себя самих в могилу.

— Ужасная потеря, — произнес Вест, глядя на гроб с телом Берра, который гвардейцы медленно несли на плечах с холма. — Но лучший способ почтить его память — сражаться.

Крой кивнул, как по приказу.

— Хорошо сказано, полковник. Мы заставим этих северян заплатить.

— Это наш долг. И мы должны приготовиться к выступлению. Мы и так отстали от графика, а план рассчитан на точное…

— Что? — Поулдер уставился на Веста так, словно тот сошел с ума. — Продвигаться вперед? Без приказа? Без командующего?

Крой выразительно фыркнул.

— Немыслимо.

Поулдер яростно покачал головой.

— Не может быть и речи. Не может быть и речи.

— Но приказ маршала Берра был абсолютно ясен…

— Абсолютно ясно, что обстоятельства изменились. — Лицо Кроя застыло и напоминало бесчувственную, плохо скроенную маску. — Пока я не получу четких указаний от Закрытого совета, моя дивизия не сдвинется ни на йоту с того места, где сейчас находится.

— Генерал Поулдер, но вы…

— В этих особых условиях я не могу не согласиться с генералом Кроем. Армия не может действовать, пока Открытый совет не изберет нового короля, а король не назначит нового лорд-маршала.

Генералы Поулдер и Крой поедали друг друга глазами с глубочайшей ненавистью и отвращением.

Вест ошарашенно молчал, приоткрыв рот от изумления. Он не мог поверить своим ушам. Чтобы весть о смерти Берра дошла до Агрионта, понадобится несколько дней. Даже если новый король решит произвести назначение немедленно, уйдет еще несколько дней на то, чтобы его распоряжения достигли армии. Вест представлял себе долгие мили пути по окруженной лесами дороге до Уфриса и столь же долгие лиги плавания по соленому морю до Адуи. Пройдет не меньше недели, если решение будет принято мгновенно, а учитывая хаос, царящий сейчас в правительстве, гораздо больше.

А пока армия будет праздно отсиживаться здесь, под холмами, Бетод получит уйму времени, чтобы перебросить силы на север, растереть в порошок Ищейку и его товарищей, а потом вернуться назад, на свои позиции. Эти позиции армия Союза снова начнет штурмовать, не жалея человеческих жизней, когда, наконец, обретет нового командующего. И все впустую, все совершенно бессмысленно. Гроб с телом маршала Берра еще не успел скрыться из вида, а уже казалось, что этого человека никогда не существовало. Ужас сдавил горло Веста, он готов был задохнуться от ярости и бесконечного разочарования.

— Но Ищейка и его отряд, наши союзники — они рассчитывают на нашу поддержку.

— Им не повезло, — отозвался Крой.

— Это печально, — пробормотал Поулдер, шумно втягивая воздух в ноздри, — но вы должны понимать, полковник Вест, что мы не можем отдавать приказы солдатам по собственному усмотрению. У нас нет полномочий.

Крой холодно кивнул.

— Нет полномочий. И покончим с этим.

Вест смотрел на них, и его захлестывала ужасающая волна беспомощности. Такое же чувство он испытывал в тот момент, когда принц Ладислав решил переправиться через реку. Или когда принц Ладислав решил сам возглавить армию. Или когда блуждал в тумане с залитыми кровью глазами и знал, что все потеряно. Тогда Вест пообещал себе, что таким беспомощным он больше не будет никогда. Что ж, сам виноват.

Нельзя давать обещания, которые не можешь выполнить.

Делатель королей

За окном стоял жаркий день. В большое окно с витражным стеклом струился солнечный свет, отбрасывая цветные отблески на выложенный плитами пол в Круге лордов. В огромном зале всегда было пусто и прохладно, даже летом. Однако сегодня здесь было душно и жарко. Джезаль то и дело оттягивал пропотевший воротник мундира, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха под плотную ткань и при этом сохранить напряженное внимание.

В прошлый раз он стоял на этом самом месте, прислонившись спиной к изогнутой полукругом стене, в день, когда была распущена гильдия торговцев шелком. Трудно представить, что это было чуть меньше года назад, столько всего произошло с тех пор. В тот день ему казалось, что в Круге лордов собралось столько людей, что больше быть просто не может, что атмосфера напряжена до последнего предела.

Как же он ошибался. Сейчас изогнутые ряды скамеек едва вмещали всех благородных мужей Союза, а воздух был насыщен их перешептываниями, полными ожиданий, волнений, страха. Весь Открытый совет замер в напряженном внимании: плечо к плечу, все в отороченных мехом одеяниях, на груди у каждого поблескивает золотая или серебряная цепь. Джезаль, возможно, ничего не смыслил в политике, но даже он был не на шутку взволнован важностью происходящего. Избрание нового короля Союза открытым голосованием — при одной мысли об этом его пробирала нервная дрожь. Трудно представить себе событие более значительное.

Все население Адуи конечно же понимало это. За стенами дворца, на улицах и площадях города люди в нетерпении ожидали известий о решении Открытого совета. Они готовились приветствовать нового монарха или насмехаться над ним, в зависимости от того, какой выбор будет сделан. За высокими дверями Круга лордов, на площади Маршалов, стояла огромная возбужденная толпа: все жители Агрионта, мужчины и женщины, страстно желали первыми услышать долгожданную новость. В этот миг решались судьбы, на кону стояли огромные ставки, состояния увеличивались или вот-вот должны были растаять в зависимости от результата. Только небольшая часть счастливчиков была допущена на общественную галерею, но и этого хватило, чтобы зрители устроили давку на балконе, рискуя сорваться с него и упасть на выложенный плитами пол.

Инкрустированные двери в дальнем конце зала со стуком распахнулись, эхо понесло этот стук к высокому потолку, от которого он отразился, наполнив все огромное помещение. Послышался громкий шорох, так как каждый из членов совета заерзал на месте, оглядываясь на вход, а затем звук шагов. Члены Закрытого совета проходили по боковому приделу между скамейками. Их сопровождала целая толпа секретарей, служащих и всяческого рода прихлебателей, державших в угодливых руках бумаги и толстые книги для записей. Во главе процессии шел лорд-камергер Хофф, мрачный и суровый. За ним шествовали Сульт, весь в белом, и Маровия, весь в черном. Они явно торжествовали. Затем шли Варуз, Халлек и… Лицо Джезаля вытянулось. Это был первый из магов, облаченный в свою колдовскую мантию. За спиной Байяза семенил его ученик. Старик усмехался, словно смотрел театральное представление. Джезаль встретился с ним глазами, и маг имел наглость ему подмигнуть. Молодого человека это сильно озадачило.

Под усиливающийся хор голосов старейшины уселись на высокие стулья за длинным изогнутым столом, лицом к благородным мужам, занимавшим места на скамейках. Их помощники разместились рядом на стульях пониже, разложили свои бумаги, раскрыли гроссбухи и принялись что-то приглушенно нашептывать своим хозяевам. Напряжение в зале так усилилось, что до всеобщей истерики остался один шаг.

Джезаль почувствовал, что его пробирает дрожь, горячий пот заструился по спине. Глокта тоже был там, рядом с архилектором, и это знакомое лицо не внушало никакой уверенности. Джезаль был у Арди сегодня утром — ну и всю ночь. Конечно же, он не давал ей никаких клятв и не обещал жениться. Он все время думал об этом, и чем больше времени проводил с ней, тем меньше понимал, какое нужно принять решение.

Взгляд воспаленных глаз Глокты скользнул по его лицу, задержался на нем. Затем инквизитор отвел глаза. Джезаль с усилием сглотнул. Он угодил в переплет. Что прикажете теперь делать?

Глокта бросил на Луфара один короткий взгляд.

«Чтобы напомнить ему о положении вещей».

Затем он с трудом уселся на стул, сморщился, когда пришлось вытянуть пронзаемую болью ногу, и прижал язык к беззубым деснам, ощущая, как щелкнул сустав в колене.

«У нас есть более важные дела, чем Джезаль дан Луфар. Куда более важные. Сегодня тот самый исключительный день, когда власть принадлежит Открытому совету, а не Закрытому. Благородному сословию, а не чиновникам. Большинству, а не меньшинству».

Глокта посмотрел на тех, кто сидел за столом. Эти люди определяли политику Союза в последние двенадцать лет и даже больше. Сульт, Хофф, Маровия, Варуз и остальные. Только один член Закрытого совета улыбался.

«Самое новое и самое неприятное пополнение совета».

Байяз восседал в высоком кресле. Рядом с ним был лишь его ученик Малахус Ки.

«Вряд ли он нуждается в чьей-либо компании».

Первого из магов взвинченная атмосфера в зале как будто веселила, хотя его товарищей по совету она явно пугала. Его улыбочка выглядела совершенно неуместно на фоне их нахмуренных бровей. Встревоженные лица, лбы, покрытые бусинками пота, нервное перешептывание с помощниками.

«Они зависли над пропастью, все без исключения. И я тоже, конечно. Не забудем несчастного Занда дан Глокту, верного слугу народа. Мы пытаемся удержать власть — а она ускользает, ускользает. Мы чувствуем себя как обвиняемые на судебном процессе. Мы знаем, что вердикт вот-вот будет вынесен. Неужели нам даруют ничем не заслуженное помилование? — Глокта усмехнулся, скривив рот. — Или всех ждет смертный приговор? Что скажут господа присяжные?»

Он обвел взглядом лица членов Открытого совета, рассевшихся на скамейках в зале.

«Три сотни и еще двадцать персон».

Глокта представил себе листки бумаги, прикрепленные на стену в кабинете архилектора, и мысленно примерил их к людям, сидевшим перед ним.

«Тайны, обманы, зависимость. Главным образом зависимость. Как они проголосуют?».

Он отметил тех, в чьей поддержке был полностью уверен.

«Во всяком случае, настолько, насколько можно быть хоть в чем-то уверенным в наши весьма сомнительные времена».

Среди тесно сбившихся людей в дальней части зала он различил розовое лицо Ингелстада. Тот отвел глаза.

«Пока ты голосуешь так, как нам необходимо, не бойся, смотри куда хочешь».

Несколькими рядами дальше он заметил расплывчатые черты Веттерланта, и тот едва заметно кивнул ему.

«Значит, наше последнее предложение принято. Еще четыре в пользу архилектора. Достаточно ли этого, чтобы оказать решающее влияние и сохранить наши места? Чтобы сохранить наши жизни».

Губы Глокты растянулись в беззубой улыбке.

«Скоро увидим».

В самом центре первого ряда, среди глав знатнейших семейств Срединных земель, восседал лорд Брок. Его руки были сложены на груди, глаза горели нетерпеливым ожиданием.

«Наш главный кандидат. Ему хочется, чтобы все поскорее началось».

Недалеко от него расположился лорд Ишер, седовласый и величавый.

«Второй фаворит, тоже имеет шанс».

Барезин и Хайген сидели рядом, неловко прижатые друг к другу, и то и дело поглядывали по сторонам с явной неприязнью.

«Кто знает? Возможно, еще одно усилие, и трон получит один из них».

Лорд-губернатор Скальд сидел слева, с краю, во главе делегации Инглии и Старикланда.

«Новые люди из новых провинций. Но выборы есть выборы, чего бы мы ни мнили о себе».

Справа, с краю расположились двенадцать старейшин, членов городского управления Вестпорта. Покрой одежды и цвет кожи выдавал в них чужаков.

«Еще двенадцать голосов неясно за кого».

Представителей Дагоски сегодня не было.

«Ее некому представлять, увы. Лорд-губернатор Вюрмс смещен со своего поста, его сын лишился головы и не может присутствовать. А сам город захватили гурки. Пусть так, некоторых издержек не избежать. Мы продолжим борьбу без них. Доска готова, можно двигать фигуры. Кто победит в этой короткой, но очень подлой партии, можно ли понять заранее? Скоро увидим».

Оповеститель вышел в центр круглого зала, поднял свой жезл высоко над головой и несколько раз сильно ударил им об пол. Звук этих ударов эхом разнесся по залу, отражаясь от гладких мраморных стен.

Гул голосов постепенно затих. Вельможи поворачивали головы по сторонам, в каждом взгляде сквозило напряжение. Выжидающая тишина повисла над переполненным залом. Глокта почувствовал, как судорога сковала левую половину его лица, а глаз задергался.

— Я призываю достопочтенное собрание Открытого совета Союза к порядку, — громко произнес оповеститель.

Мрачный как туча, лорд-камергер Хофф медленно поднялся со своего места и встал перед заседателями.

— Друзья! Коллеги! Лорды Срединных земель, Инглии, Старикланда, старейшины Вестпорта! Гуслав Пятый, наш король… мертв. Оба его наследника… мертвы. Один погиб от рук наших врагов на севере, второй убит нашими врагами с юга. Воистину наступило время испытаний, и мы остались без предводителя. — Он умоляюще воздел руки, обращаясь к собранию. — На вас лежит огромная ответственность. Вы должны выбрать нового короля Союза. Любой из вас, кто имеет право голоса в Открытом совете, может быть кандидатом. Любой из вас может стать нашим следующим королем.

Всплеск истерически возбужденных выкриков донесся с общественной галереи, и Хоффу пришлось повысить голос, чтобы перебить их.

— Такие выборы проводились лишь однажды за всю долгую историю нашего народа! После завершения гражданской войны и свержения Морлика Безумца Арнольт был возведен на трон почти единодушным волеизъявлением. Именно он положил начало великой династии, которая пресеклась несколько дней назад.

Он опустил руки и мрачно уставился в пол.

— Будьте мудры, делая выбор сегодня. Будем надеяться, что тот, кого изберут этим утром в присутствии пэров и по их желанию, сможет основать столь же благородную, столь же сильную, столь же справедливую и долговечную династию.

«Будем надеяться, что хоть кто-то сможет соответствовать этому, черт возьми, прекрасному описанию».

Ферро, расчищая себе дорогу, оттолкнула какую-то женщину в длинном платье, отпихнула локтем полного мужчину, и у того щеки задрожали от возмущения. Она пробилась на балкон и глянула вниз. Огромное помещение было заполнено стариками в отороченных мехом одеждах. Они сидели на скамьях, плотно прижатые друг к другу, у каждого на груди красовалась мерцающая цепь, а бледные лица были усеяны капельками пота. Напротив них за выгнутым полукругом столом располагалась еще одна группа людей, меньшая по количеству. Ферро нахмурилась, увидев там Байяза: он улыбался так, будто знал какой-то секрет, о котором больше никто не догадывался.

Впрочем, как обычно.

Рядом с магом стоял толстый розовый. На его лице были заметны звездочки лопнувших сосудов, и он что-то кричал о том, что каждый должен сделать выбор в согласии с собственной совестью. Ферро усмехнулась. Она бы очень удивилась, если бы среди нескольких сотен мужчин в этом зале нашелся бы пяток совестливых. На первый взгляд, они внимательно слушали толстяка, но Ферро видела все иначе.

Зал был полон тайных знаков.

Мужчины поглядывали на сидящих рядом и едва заметно кивали. Они подмигивали друг другу, прикасались кончиком указательного пальца то к носу, то к уху, как-то странно почесывались. Тайная паутина оплела весь зал, а Байяз, как паук, восседал в самой ее середине, противно усмехаясь. Поодаль от него, у стены, стоял Джезаль дан Луфар в мундире, разукрашенном сверкающими галунами. Ферро скривила губы. По его позе она поняла: он ни о чем не догадывался.

Оповеститель снова ударил своим жезлом об пол.

— Сейчас начнется голосование!

Послышался сдавленный стон, и Ферро увидела, что женщина, которую она оттолкнула, пробираясь на балкон, упала на пол без чувств. Кто-то оттащил ее в сторону, замахал листом бумаги над ее лицом, а недовольная толпа быстро сомкнулась.

— В первом туре вам предстоит выбрать из трех кандидатов! Следует голосовать за каждого из кандидатов, начиная с самых крупных землевладельцев.

Внизу на скамьях разодетые вельможи взмокли от пота и дрожали, как солдаты перед битвой.

— Первый! — пронзительно выкрикнул какой-то клерк, и его голос сорвался, когда он заглянул в объемистую книгу. — Лорд Брок!

Наверху, на галерее, люди хмурились, перешептывались, вздыхали, словно готовились взглянуть в лицо смерти. Возможно, для кого-то дело обстояло именно так. Над залом веял дух сомнений, восторга, ужаса, такой сильный, что трудно было не заразиться. Настолько сильный, что даже Ферро, которой было совершенно наплевать на розовых и на их треклятое голосование, почувствовала, как у нее пересохло во рту, пальцы непроизвольно вспотели и зудели, а сердце забилось учащенно.

Оповеститель обернулся к собравшимся.

— Первый кандидат — лорд Брок! Всех членов Открытого совета, желающих отдать свой голос за лорда Брока на выборах следующего короля нашего Союза, прошу поднять…

— Одну минуту, милорды.

Глокта резко повернул голову, но позвоночник не позволял ему сделать поворот полностью, так что пришлось смотреть искоса, краем слезящегося глаза. Впрочем, не стоило трудиться.

«Я мог бы и так догадаться, кто это сказал».

Байяз поднялся со своего кресла и снисходительно улыбался, глядя на членов Открытого совета.

«Потрясающе точно по времени».

В ответ послышались раздраженные выкрики со скамей:

— Некогда прерываться!

— Лорд Брок! Я голосую за лорда Брока!

— Новая династия!

Байяз по-прежнему улыбался.

— А что вы скажете, если старая династия не прервется? Если мы можем дать ей новое начало? А заодно, — он обвел значительным взглядом лица своих коллег по Закрытому совету, — сохранить все лучшее в нынешнем правлении. Есть способ залечить раны вместо того, чтобы наносить их.

— Как же это? — послышались насмешливые возгласы.

— Каким образом?

Улыбка Байяза стала еще шире.

— Как насчет незаконнорожденного королевского сына?

Все ахнули. Лорд Брок подпрыгнул на скамье.

«Словно у него пружина под задницей».

— Это оскорбление! Это скандал! Это глумление над памятью короля Гуслава!

«Да, вареный овощ с обильным слюнотечением вдруг превратился в развратный фрукт».

Остальные члены совета поспешили присоединиться к лорду Броку. Их лица были красны от гнева или бледны от негодования, они трясли кулаками и выкрикивали ругательства. Куда ни бросишь взгляд, повсюду благородные члены собрания кричали, ругались, хрюкали от возмущения.

«Как стадо свиней в загоне на скотобойне — готовы сожрать все, что попадется».

— Подождите! — пронзительно выкрикнул архилектор и вскинул руки в белых перчатках, призывая к тишине.

«Заметил проблеск надежды в надвигающейся тьме?»

— Подождите, милорды! Мы ничего не потеряем, если выслушаем. Наш долг — узнать правду, даже если она неприятна. Истина — наш единственный интерес!

Глокта прикусил десны, чтобы подавить смех.

«О да, ваше преосвященство, правда всегда была нашей единственной заботой!»

Однако напряжение стало спадать. Члены совета, вскочившие со своих мест, снова усаживались на скамейки.

«Они привыкли во всем повиноваться Закрытому совету, и эту привычку не так-то легко перебороть. Однако привычка — это еще не все. Особенно в том, что касается повиновения. Стоит бросить кость…»

Теперь они выражали свое недовольство с мест, и Байяз смог продолжить:

— Милорды, возможно, слышали о Карми дан Рот?

Приглушенный шумок на галерее подтверждал, что это имя было на слуху.

— Она была главной фавориткой короля, когда тот был моложе. Он очень любил ее. Так любил, что она зачала от короля ребенка.

Пронеслась еще одна волна перешептываний, уже громче.

— Я всегда принимал дела Союза очень близко к сердцу. Всегда заботился о его благоденствии, хотя благодарности не дождался. — Скривив губы, Байяз бросил быстрый взгляд на членов Закрытого совета. — Поэтому, когда дама умерла родами, я взял незаконнорожденного ребенка короля под свою опеку. Я поместил его в благородное семейство, чтобы он получил хорошее образование и воспитание на тот случай, если однажды нация останется без наследника. Мои действия оказались весьма предусмотрительными.

— Ложь! — взвизгнул кто-то. — Ложь!

Однако его перебили другие голоса. В них слышалось явное любопытство.

— Настоящий сын короля?

— Незаконнорожденный?

— Карми дан Рот, он сказал?

«Они уже слышали эту сказочку. Сплетня, конечно, но известная всем. И этого достаточно, чтобы заставить их слушать. Чтобы заставить их задуматься: может быть, стоит поверить в эту сказочку?»

Однако лорд Брок не согласился.

— Тут явная фальшивка! Нужно что-то большее, чем слухи и догадки, чтобы убедить это собрание! Покажите нам этого незаконнорожденного королевского сына. Слышите, вы, так называемый «первый из магов»? Покажите вашу магию!

— Никакой магии не требуется, — усмехнулся Байяз. — Королевский сын находится здесь, в этом зале.

Галерка ахнула от потрясения. Из рядов заседателей послышались изумленные возгласы, ошеломленные члены Закрытого совета и их помощники хранили молчание. Все смотрели на Байяза, а он поднял руку и указал пальцем:

— Это полковник Джезаль дан Луфар.

Судорога сковала беспалую ступню Глокты, прострелила искалеченную ногу, заставила искривленный позвоночник содрогнуться, от самого копчика до черепа. Лицо наставника дрожало, как переваренный студень, который никак не может застыть. Остатки зубов стучали о голые десны, веки мелко дергались, словно крылышки насекомого.

Эхо последних слов Байяза расходилось по внезапно смолкшему залу.

— Луфар, Луфар, Луфар…

«Это какая-то дьявольская шутка».

Бледные лица заседателей словно застыли. У одних глаза широко раскрылись, выражая страх, у других сузились от гнева. Важные персоны за столом побледнели и в изумлении разинули рты. Потрясенные люди на балконе ахнули. Джезаль дан Луфар — тот самый, рыдавший от жалости к себе, когда Ферро латала его искалеченное лицо. Джезаль дан Луфар, слезливый ночной горшок, полный высокомерия и тщеславия. Джезаль дан Луфар, которого она называла «принцессой Союза», получил все шансы закончить этот день, восседая на королевском троне.

Ферро не могла в это поверить.

Она откинула голову, встряхнула ею, кашлянула и издала странный звук, похожий на бульканье воды. Слезы навернулись на глаза, в груди все сжалось, колени задрожали. Она схватилась за поручень балкона и ловила воздух ртом, всхлипывала и подвывала, из ее рта текла слюна. Ферро нечасто доводилось смеяться. Она не могла вспомнить, когда смеялась в последний раз. Но Джезаль дан Луфар — король?

Это было очень смешно.

Высоко наверху, на галерке, кто-то засмеялся. Послышалось какое-то прерывистое кудахтанье, не соответствующее торжественности момента. Однако когда Джезаль осознал, что Байяз произнес именно его имя и показал на него пальцем, ему захотелось присоединиться к этому смеху. Когда же все собравшиеся в зале повернулись к нему, его затошнило. Он закашлялся, смущенно усмехнулся, ощущая неприятное жжение в горле, и резко побледнел.

— Я… — неожиданно для себя самого хрипло произнес он, не имея ни малейшего понятия, что сказать дальше.

Да и какие слова подобает говорить в таких обстоятельствах? Он ничего не мог сделать и просто стоял, пока его бросало то в жар, то в холод, тесный мундир промок от пота, нервный озноб отзывался дрожью во всем теле. Байяз громогласно продолжил свою речь, заглушив смех, донесшийся сверху.

— У меня имеется клятвенное свидетельство его приемного отца, подтверждающее, что я говорю правду. Но имеет ли это значение? Правда очевидна для каждого, кто способен видеть и понимать. — Он снова вскинул руку, указывая на Джезаля. — Он выиграл турнир на глазах у всех вас. Он сопровождал меня в опаснейшем путешествии, не жалуясь на трудности. Он захватил мост в Дармиуме, даже не думая о собственной безопасности. Он спас Адую от мятежников, не пролив ни капли крови. Его мужество и героизм, его мудрость и самоотверженность известны всем! Можно ли сомневаться, что в его жилах течет королевская кровь?

Джезаль заморгал. Отрывочные, разрозненные факты стали связываться воедино в его притупленном сознании. Он не похож на своих братьев. Отец всегда обращался с ним не так, как с другими сыновьями. Семья относилась к нему с особым вниманием… Джезаль застыл, открыв рот, он никак не мог прийти в себя. Когда отец увидел Байяза на турнире, он побледнел как полотно, словно узнал мага.

Да, так все и было. Отец не был Джезалю родным.

Когда король поздравлял Джезаля с победой, он по ошибке принял его за своего сына. Значит, это была не просто глупость плохо видящего человека, как могло показаться. Старый недоумок был близок к истине. Неожиданно все эти факты приобрели пугающий смысл.

Он незаконнорожденный. Ублюдок. В прямом смысле слова.

И он родной сын короля. Более того — Джезаль с возрастающим ужасом осознавал, что его всерьез рассматривают в качестве претендента на престол.

— Милорды! — воскликнул Байяз, перекрывая гул недоверия, нараставший с каждым мгновением. — Вы удивлены. Такую новость трудно принять, я понимаю. Особенно если учесть, как здесь душно. — Он сделал знак гвардейцам, стоявшим по обеим сторонам зала. — Откройте двери, впустите сюда свежий воздух!

Двери распахнулись, легкий ветерок проник в зал Круга лордов. Освежающий поток воздуха… и еще кое-что вместе с ним. Трудно было разобрать сразу, что это. Похоже на шум толпы во время турнира. Негромкий, назойливый, даже слегка пугающий.

— Луфар! Луфар! Луфар!

Имя Джезаля выкрикивало великое множество людей, собравшихся за стенами Агрионта. Ошибиться было нельзя.

Байяз усмехнулся.

— Сдается мне, что население города уже выбрало своего фаворита.

— Но это не их выбор! — взревел Брок. Он еще не сел на место, но уже обрел самообладание. — Скорее это ваш выбор!

— Но было бы глупо игнорировать их мнение. Поддержка простого населения важна, особенно в такие неспокойные времена. Если разочаровать их сейчас, кто знает, какие это может иметь последствия? Беспорядки на улицах или того хуже? Ведь никто из нас не желает этого, лорд Брок?

Члены палаты нервно заерзали на скамейках, поглядывая на раскрытые двери и перешептываясь с соседями. Изумление, царившее в зале, дошло до степени потрясения. Однако потрясение членов Открытого совета не могло сравниться с тем чувством, которое испытывал сам Джезаль.

«Прелестная сказочка, но если он полагает, что самые жадные люди Союза поверят ему на слово и расстанутся с короной, он очень ошибается. А эти простолюдины могут выкрикивать имя Луфара, пока не описаются».

Лорд Ишер впервые поднялся со своего места в первом ряду, величественный и статный. Его костюм украшала цепь со сверкающими драгоценными камнями, как символ его положения.

«Сейчас начнутся яростные возражения, возмущенные протесты, требования наказания».

— Я готов поверить всем сердцем, — громко произнес лорд Ишер, — что человек, известный как Джезаль дан Луфар, есть родной сын недавно почившего короля Гуслава Пятого.

Глокта от изумления вытаращил глаза. Как и все остальные члены совета.

— И он является наилучшим кандидатом на престол, учитывая его характер и огромные достижения как внутри Союза, так и за его пределами.

Еще один приступ неприятного смеха послышался с галерки, но Ишер не обратил на это внимания.

— Мой голос и голоса тех, кто меня поддерживает, я с радостью отдаю за Луфара.

Если бы Луфар мог еще шире раскрыть глаза от удивления, они бы просто выпали из орбит.

«И его трудно не понять»

Затем поднялся один из представителей делегации Вестпорта.

— Старейшины Вестпорта, все как один, голосуют за Луфара! — Медленно произнес он с сильным стирийским акцентом. — Родного сына и наследника короля Гуслава Пятого.

Еще один человек вскочил со скамьи в дальних рядах, бросив быстрый и нервный взгляд на Глокту. Лорд Ингелстад.

«Лживое маленькое дерьмо, что с него взять».

— Я тоже за Луфара! — взвизгнул он.

— И я за Луфара.

Это был Веттерлант. Его полуприкрытые глаза выражали не больше эмоций, чем при кормлении уток.

«Получили более выгодное предложение, господа? Или более страшные угрозы?»

Глокта взглянул на Байяза. Едва заметная улыбка блуждала на губах мага, когда остальные члены совета поднимались со своих мест и объявляли о поддержке так называемого «родного сына Гуслава Пятого». В то же время дружные крики толпы все еще доносились в зал с площади:

— Луфар! Луфар! Луфар!

Когда первый шок прошел, мозг Глокты заработал.

«Значит, вот почему наш первый из магов жульничал во время турнира в пользу Луфара. Вот почему приблизил его к себе и все время держал рядом. Вот почему он добыл для него столь важное назначение. Если бы он представил палате в качестве королевского сына пустое место, его бы просто осмеяли. Но Луфар, хоть люби его, хоть не люби, это один из нас. Он известен, он знаменит… Он подходящий кандидат. — Глокта взглянул на Байяза почти с восхищением. — Частицы мозаики, годы терпеливого ожидания и подготовки, хладнокровно расставленные по местам перед нашими изумленными взорами. И ничего нельзя сделать, кроме как пуститься в пляс под его дудку».

Сульт наклонился и прошептал на ухо Глокте:

— Этот Луфар, что он за человек?

Глокта нахмурился, чувствуя себя прижатым к стене. Он не доверил бы Луфару не то что страну — даже его собственные кишки.

«Впрочем, с равным успехом то же самое можно утверждать и о предыдущем короле, однако он прекрасно справлялся со своими обязанностями — сидел и пускал слюни, пока мы за него рулили страной».

— До поездки за границу, ваше преосвященство, это был самый пустоголовый, бесхарактерный и самовлюбленный глупец, какого только можно найти. В последний раз, когда я говорил с ним…

— Отлично!

— Но, ваше преосвященство, вы должны понимать, что все это соответствует планам Байяза…

— Старым болваном мы займемся позже. Я должен посоветоваться.

Сульт повернулся и что-то зашептал Маровии, не дожидаясь ответа Глокты. Потом они стали вглядываться в зал, выискивая своих сторонников и кивками подавая им сигналы к действию. Байяз не переставал улыбаться.

«Так улыбается инженер, когда его новую машину запускают и все идет согласно проекту».

Маг поймал на себе взгляд Глокты и едва заметно кивнул. Глокте ничего не оставалось, как пожать плечами и изобразить беззубую улыбочку.

«Сдается мне, придет время — и мы пожалеем, что не отдали свои голоса Броку».

Маровия что-то поспешно объяснял Хоффу. Лорд-камергер нахмурился, кивнул, повернулся к палате и дал знак оповестителю. Тот принялся отчаянно стучать жезлом об пол, призывая к тишине.

— Господа! Уважаемый Открытый совет! — прорычал Хофф, и мгновенно все стихло. — Тот факт, что обнаружился родной сын короля, в корне меняет характер нашего обсуждения. Судьба явила нам милость и даровала шанс продолжить династию Арнольта без каких бы то ни было конфликтов и сомнений!

«Судьба даровала нам. По-моему, мы имеем гораздо более заинтересованного благодетеля».

— Учитывая эти обстоятельства, а также очевидную поддержку, уже высказанную членами палаты, Закрытый совет считает, что может быть проведено особое голосование. Голосование с единственным кандидатом, призванное подтвердить, следует ли объявить новым королем Союза человека, прежде известного как Джезаль дан Луфар!

— Нет! — взревел лорд Брок, и у него на шее вздулись вены, багровые от напряжения. — Я выражаю решительный протест.

С тем же успехом он мог протестовать против прилива на море. Руки вознеслись вверх, их было устрашающе много: старейшины Вестпорта, союзники лорда Ишера, вассалы, которых подкупом и запугиваниями сумели склонить на свою сторону Сульт и Маровия. Глокта видел и других — тех, кто заранее не принимал никакого определенного решения, и тех, кто твердо заявлял, что поддерживает своего кандидата.

«Все так торопятся поддержать Луфара, что это явно выдает предварительную договоренность».

Байяз откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди, и с удовлетворением глядел на лес взметнувшихся рук. С жуткой очевидностью стало ясно: больше половины зала проголосовало за его кандидата.

— Да! — прошептал архилектор, и торжествующая улыбка заиграла на его губах. — Да!

Те же, кто рук не поднял, — приверженцы Брока, Барезина или Хайгена — озирались вокруг, озадаченные и напуганные тем, как мгновенно все изменилось, а они остались не у дел.

«Быстро же они потеряли шанс заполучить власть. И кто бросит в них камень? Это был день больших неожиданностей для всех нас».

Лорд Брок предпринял последнюю попытку. Он спросил, указывая пальцем на Луфара, все еще испуганно моргавшего глазами у стенки:

— Есть ли доказательства того, что он сын короля, кроме слов этого старого обманщика? — Он сделал жест в сторону Байяза. — Где доказательства, милорды? Я требую доказательств!

Сердитое перешептывание пронеслось над скамьями, но открыто никто не высказался.

«Второй раз лорд Брок встал перед советом и потребовал доказательств, и второй раз это никого не озаботило. Да и какие доказательства могут быть? Родимое пятно в виде королевской короны на заднице Луфара? Доказательства — это скучно. Доказательства — это утомительно. Доказательства — это совершенно неуместно. Люди охотнее проглотят ложь, чем возьмутся за труд отыскивать правду, особенно, если это не совпадает с их личными целями. Большинство из нас предпочтут короля, у которого нет ни друзей, ни врагов, королю, у которого навалом тех и других. Большинство из нас не хочет ничего менять, не хочет рисковать, потому что будущее весьма неопределенно».

Руки поднимались. Еще и еще. Луфара уже поддержало столько людей, что помешать его избранию теперь не могло ничто.

«Это похоже на огромный валун, который с грохотом катится вниз по холму. Никто не решается встать на его пути, чтобы не быть раздавленным. Люди стараются собраться за ним и добавить свои усилия к общему делу в надежде отхватить потом лакомый кусочек».

Брок обернулся. Его лицо было трагически мрачным, он быстро прошел через зал и покинул заседание. Возможно, он надеялся, что за ним устремится значительная часть членов Открытого совета.

«Но и в этом, как и во многом другом, его ожидало горькое разочарование».

Не больше дюжины самых верных сторонников последовали за ним и покинули Круг лордов.

«У других оказалось больше здравого смысла».

Лорд Ишер обменялся долгим взглядом с Байязом, потом поднял бледную старческую руку. Лорды Барезин и Хайген поняли, что большинство их сторонников хотят присоединиться к партии молодого претендента, переглянулись и заняли свои места, храня осторожное молчание. Скальд открыл было рот, чтобы выразить протест, но огляделся, хорошенько подумал и с явным нежеланием медленно поднял руку.

Больше возражений не было.

Король Джезаль Первый был возведен на трон почти единогласно.

Ловушка

Они снова поднимались на Высокогорье, и чистый бодрящий морозный воздух знакомо щекотал горло Логена. Поход начался легко, на лесистом склоне подъем был почти неощутим. Потом деревья поредели, и тропа привела их в долину среди поросших травой холмов, прорезанную струящимися ручейками, усеянную темными пятнами осоки. Теперь долина сузилась до ущелья, по обеим сторонам которого высились голые каменные гряды, а потрескавшиеся осыпи становились все более крутыми. По обеим сторонам ущелья вздымались две большие скалы. За ними виднелись смутные очертания горных вершин — серые, светло-серые и совсем светлые, на расстоянии сливавшиеся с насыщенным влагой серым небом.

Солнце встало и принялось за дело, так что стало жарко идти, яркие лучи слепили глаза. Они все утомились от подъема, испытывали тревогу, гадая, идет ли Бетод по их следу. Четыре сотни карлов и почти столько же хиллменов с разрисованными лицами растянулись длинной колонной, поругиваясь и сплевывая, скользили по шатким камням, скрипели сапогами по сухой пыли. Дочь Круммоха шла перед Логеном, склонившись пополам под тяжестью отцовского молота. Ее волосы потемнели от пота. Собственная дочь Логена теперь, должно быть, уже старше ее. Если ее не убили шанка вместе с матерью и братьями. От этой мысли Логен испытал глухое чувство вины. Неприятное чувство.

— Тебе помочь с этой колотушкой, девочка?

— Ни черта мне не нужно! — крикнула она.

Потом сбросила молоток с плеча и потащила его в гору, держа за рукоятку, то и дело бросая сердитые взгляды на Логена. Наконечник молотка стучал о камни и оставлял глубокий след на каменистой почве. Логен, прищурившись, наблюдал за девчонкой. Похоже, отныне ему придется довольствоваться общением с женщинами не старше десяти лет.

Круммох шел позади него, костяшки пальцев в ожерелье покачивались у него на шее.

— Злая? А как же! Будешь злым, поживи в моей семейке! — Он наклонился ближе и подмигнул. — Эта самая злющая из всех, маленькая сучка. Но если по-честному, она моя любимица. — Он покачал головой, наблюдая, как девочка волочит молоток по земле. — Она задаст жару тому простачку, которого угораздит взять ее в жены. А мы на месте, если тебя интересует.

— Что? — Логен вытер пот с лица и нахмурился, оглядываясь вокруг. — А где…

Потом он понял. Крепость Круммоха, если ее можно было так назвать, располагалась прямо перед ними.

Долина простиралась на сотню шагов от одного хребта до другого, и на всем ее протяжении между хребтами была возведена стена. Старинная и осыпающаяся стена из грубых, неровных каменных глыб, испещренных трещинами, покрытых плющом, заросших кустами ежевики и травой. Из-за этого создавалось впечатление, что стена — часть горной цепи. Она была не круче, чем скалы, обрамляющие долину, а в высоту достигала роста трех человек, если поставить их друг другу на плечи. Кое-где стена покосилась и прогнулась, словно вот-вот обрушится. В центре располагались ворота из широких серых досок, изрядно потрепанные ветрами и поросшие лишайником. Они казались прогнившими и иссохшими одновременно.

По одну сторону стены возвышалась башня, построенная напротив утеса. Возможно, это был естественный каменный столб, выступающий наружу из гряды, с истертыми зубцами на вершине, откуда можно было наблюдать за крепостью. Устало передвигая ноги, подошел Ищейка. Логен взглянул на него. Прищурившись, Ищейка с сомнением оглядывал стену, словно не верил глазам.

— Это оно? — прорычал Доу, присоединившись к ним, и скептически поджал губы.

Несколько деревьев чудом проросли прямо под башней, и это случилось никак не меньше пятидесяти лет тому назад. Теперь они вытянулись вверх и почти сравнялись с вершиной стены. Можно было забраться по ним и попасть внутрь, не сильно напрягаясь.

Задрав голову, Тул внимательно рассматривал крепость.

— Прочное защищенное место в горах, ты говорил.

— Прочное… ну… — Круммох махнул рукой. — Мы, горцы, не слишком горазды по части строительства. А чего вы ожидали? Десять мраморных башен и зал больше, чем во дворце Скарлинга?

— Я ожидал хотя бы сносную защитную стену, — проворчал Доу.

— Ба! Стены! Я слышал, что ты холоден, как снег, и горяч, как моча на морозе, Черный Доу. Разве тебе нужны стены, чтобы прятаться за ними?

— У нас будет соотношение сил десять к одному, сумасшедший придурок, если Бетод действительно появится! Да, ты прав, черт возьми, мне нужна стена! И ты говорил, что она здесь есть!

— Ты же сам сказал, друг, — ответил Круммох тихо и медленно, будто объяснял ребенку, и постучал по голове толстым пальцем. — Я сумасшедший. Безмозглый как мешок с дерьмом. Не помню имен собственных детей. Думаешь, я знаю, как должна выглядеть крепостная стена? Я же едва понимаю собственные слова! А вы слушаете меня? Да вы сами спятили.

Логен ударил его в переносицу, и Круммох издал стон.

Карлы Ищейки собрались вокруг них. Они поглядывали вверх, на поросшую мхом груду камней, и тихо переговаривались, очень недовольные. Логен понимал их. Они проделали долгий и трудный путь, чтобы в конце его обнаружить вот это. Но выбора у них не было.

— Сейчас уже не построить что-то другое, — мрачно сказал он. — Придется иметь дело с тем, что есть.

— Вот это настоящий Девять Смертей! Тебе не нужны стены. — Круммох вцепился в руку Логена своими толстыми пальцами. — Ты не можешь умереть. Ты возлюбленный Луны, мой новый чудесный друг, ты лучше всех. Ты не можешь умереть, во всяком случае, пока Луна взирает на тебя с небес. Ты не можешь…

— Заткнись, — оборвал его Логен.

С мрачными лицами они направились к воротам, вздымая пыль под ногами. Круммох назвал себя, и двери, покачиваясь, раскрылись. Два недоверчивых хиллмена стояли по обеим сторонам ворот и наблюдали за тем, как путники вступают в крепость. Усталые и недовольные, они поднялись по крутому уклону, вырезанному в камне, и вышли на ровную площадку. Ущелье между двумя утесами было около сотни шагов в ширину и две сотни в длину. Вокруг вздымались голые скалы. По краям ущелья виднелись несколько деревянных лачуг и сараев, поросших зеленым мхом. Покосившееся каменное здание, пристроенное к скале, было окутано дымом, валившим из низкой трубы. Рядом с ним узкая лестница, выдолбленная в скале, вела на площадку, расположенную на вершине башни.

— Бежать некуда, — мрачно заметил Логен, — если дела пойдут плохо.

Круммох ухмыльнулся, показав все зубы.

— Конечно некуда. Так и задумано. Бетод будет думать, что он поймал нас, как тараканов в бутылку.

— А так и выйдет, — недовольно произнес Ищейка.

— Да, но потом твои парни нападут на него с тыла, и это будет для него большой сюрприз! Хотел бы я видеть в тот момент физиономию поганца!

Логен пожевал губами и сплюнул на камни.

— Я бы хотел посмотреть, на что будут похожи наши собственные физиономии. Не мертвецы ли будут краше?

Стадо длинношерстных овец теснилось в узком загоне. Они поглядывали испуганными глазами на пришельцев и блеяли, стесненные и совершенно беспомощные. Логен хорошо понимал, что они чувствовали. Внутри крепости, на высоте, никаких стен вообще не было. Можно было просто шагнуть на край и встать на щербатый, поросший мхом парапет.

— Не терзай попусту свою добрую душу, Девять Смертей, — рассмеялся Круммох. — Моя крепость, конечно, могла быть и получше, я согласен с тобой. Но с нами наша земля, наши горы и Луна. Все благоволит нашим смелым замыслам. Это славное место со славной историей. Ты знаешь историю Лаффы Смелого?

— Не думаю, что слышал это имя.

Логен сомневался, что хочет услышать историю сейчас. Но он давно привык к тому, что его желания не имеют значения.

— Лаффа был разбойником и великим вождем горного народа много лет назад. Он совершал набеги на все кланы в округе, он и его братья. Однажды жарким летом племена решили: с них хватит. Они объединились и стали охотиться за ним в горах. Здесь была его последняя стоянка. Прямо здесь, в этой крепости. Лаффа был здесь, его братья и все их люди.

— И что произошло? — спросил Ищейка.

— Их всех убили, а головы отрезали, сложили в мешок и бросили в дыру, куда они справляли нужду. — Круммох улыбнулся. — Сам подумай, с чего бы еще это место называли их последней стоянкой?

— И все? Это вся история?

— Все, что я знаю. Вряд ли можно прибавить что-то еще. По-моему, для Лаффы и того достаточно.

— Ну, спасибо тебе, порадовал.

— Вот и славно! У меня есть и другие истории, если пожелаешь.

— Нет-нет, пока хватит. — Логен повернулся и поспешил отойти от него. Ищейка пошел за ним. — расскажешь свои байки позже, когда мы одержим верх.

— Ха-ха, Девять Смертей! — прокричал ему вслед Круммох. — Это тоже будет история! Ты меня не одурачишь. Ты такой же, как я, ты любимец Луны. Мы будем сражаться как бешеные псы, когда за нашей спиной только горы и отступать некуда. Ты ведь согласен со мной! Нам обоим по нраву, когда некуда драпать!

— Ну да, — сказал Логен самому себе, направляясь к воротам. — Нет ничего лучше, чем отсутствие выбора.

Ищейка стоял у подножия стены и рассматривал ее, запрокинув голову. Он думал, что можно предпринять, чтобы у них появился шанс продержаться здесь хотя бы неделю.

— Лучше удалить отсюда все, что растет, — сказал он. — А то так легче взбираться.

Тул вскинул бровь.

— А ты не думаешь, что только этими корнями стена и держится?

Молчун потянул за проросший стебель, и вместе со стеблем из стены посыпался раствор.

— Похоже, твоя правда. — Ищейка вздохнул. — Тогда отсечем от скалы все что можно. Работа наверху займет время. Нам не помешает груда камней, за которой можно спрятаться, когда Бетод начнет осыпать нас стрелами.

— Точно, — согласился Тул. — Выкопаем ров впереди и огородим кольями, чтобы им труднее было подойти.

— Затем закроем эти ворота, забьем их гвоздями и завалим камнями.

— Но тогда нам самим не вырваться, — заметил Тул.

Логен усмехнулся.

— Не думаю, что нам надо волноваться о том, как мы выйдем.

— Правильно мыслишь! — рассмеялся Круммох, неторопливо приближаясь к ним и сжимая толстыми пальцами зажженную трубку. — Нам бы волноваться о том, чтобы ребята Бетода не вошли внутрь.

— Для начала надо подлатать стены. — Ищейка указал на деревья, растущие у стены. — Их надо срубить и распилить, вырезать несколько больших камней, замешать раствор и все такое. Круммох, твои люди пусть займутся этим. Инструменты есть?

Круммох пыхтел трубкой, глядя на Ищейку, потом выпустил струйку коричневого дыма.

— Может, и есть, но я не намерен получать приказы от тебя, Ищейка. Луна знает мои таланты. Я рожден убивать, а не толочь в ступе раствор.

Молчун широко раскрыл глаза.

— Чьим же приказам ты будешь повиноваться? — спросил Логен.

— Я буду повиноваться твоим приказам, Девять Смертей, и только твоим! Луна любит тебя, а я люблю Луну, и ты тот человек…

— Тогда собери своих людей и займись этими чертовыми деревьями и камнями. Меня утомила твоя болтовня.

Резко постучав трубкой о стену, Круммох вытряхнул золу.

— Вы как-то закисли, ребята. Только и делаете, что дергаетесь попусту. Посмотрите на все с другой стороны! Ведь самое худшее, что может случиться, это если Бетод не появится.

— Самое худшее? — Ищейка изумленно уставился на него. — Ты уверен? А как насчет того, что Бетод придет, его карлы опрокинут твою стену, как кучу дерьма, и перебьют всех нас до последнего?

Круммох нахмурился и мрачно уставился в землю. Потом искоса взглянул на облака.

— Правда, — сказал он и вдруг просиял. — Это еще хуже. Мозги у тебя варят, парень.

Ищейка глубоко вздохнул и посмотрел вниз, на долину. Конечно, крепость оказалась совсем не такой, как они ожидали, но общее расположение было неплохое. Не такто легко подняться по голому склону, когда высоту занимает отряд бойцов, которым нечего терять, которые готовы ко всему и имеют множество возможностей убить тебя.

— Здесь внизу будет трудно сохранить порядок, — произнес Логен, высказывая вслух мысли Ищейки. — Особенно если сверху на тебя градом летят стрелы и негде укрыться. Трудно сосредоточить силы. Я бы не хотел попасть в такое положение. Но как мы используем это, когда придет Бетод?

— Думаю, мы разделимся на три отряда. — Ищейка кивнул в сторону башни. — Я и человек пять лучших лучников займем место вон там, наверху. Оттуда хорошо стрелять, хорошо видно цель и неплохой общий обзор.

— Угу, — согласился Молчун.

— Несколько сильных ребят могут сбросить пару камушков.

— Я займусь камнями, — сказал Тул.

— Разумно. Еще надо подготовить команду, которая будет поджидать их на стене и встретит врукопашную, если они все-таки залезут наверх. Эту команду возглавишь ты, Логен. С тобой пойдут Доу, Трясучка и Красная Шляпа.

— Хорошо, — кивнул Логен, впрочем, не выказав особого энтузиазма.

— Теперь Круммох. Он со своими хиллменами встанет за воротами, чтобы вступить в бой, если Бетод сумеет прорваться внутрь. Если мы продержимся больше одного дня, то поменяемся местами. Горцы пойдут на стену, а Логен и остальные займут место за воротами.

— Этот план очень подходит для маленьких людей. — Круммох хлопнул Ищейку по плечу своей огромной рукой и чуть не задел его лицо. — Словно Луна нашептала его тебе, пока ты спал. Мне все это нравится! — Он ударил мясистым кулаком о ладонь. — Я люблю хорошую работу! Надеюсь, южане не явятся, и мы больше успеем. Я уже хочу взяться за дело!

— Очень хорошо, — недовольно буркнул Ищейка. — Мы найдем, где тебе спустить пар.

Он искоса взглянул на солнце, потом перевел взгляд на стену, с которой были связаны все их надежды. Сам он не стал бы испытывать судьбу и лезть на нее, во всяком случае, с этой стороны, но стена была далеко не такой высокой, толстой и мощной, как ему хотелось бы. Не всегда бывает так, как тебе хочется, сказал бы на это Тридуба. Ну, разочек может и повезти.

— Ловушка готова, — сказал Круммох, с усмешкой поглядывая вниз.

Ищейка кивнул.

— Только неясно, кто в нее попадется. Бетод или мы сами?

В темноте Логен шел между кострами. У одних костров сидели карлы, пили пиво от щедрот Круммоха, курили чаггу, посмеивались над историями. У других разместились хиллмены — завернутые в шкуры, со взъерошенными волосами и раскрашенными лицами, в пляшущих отблесках пламени они походили на диких зверей. Кто-то протяжно пел странную песню на странном языке, походившую то на вой волка в лесу, то на птичьи переливы. Голос то поднимался высоко, до горных вершин, то опускался в долины. Логен впервые за долгое время курил чаггу, пил пиво, и все это грело душу, да и тело тоже. Костры, люди, даже прохладный ветер. Он шел между огнями, отыскивая костер, вокруг которого расположились Ищейка с товарищами, и никак не мог найти их. Он сбился с пути, и не только с этого.

— Сколько людей ты убил, папа?

Это была дочка Круммоха — не так уж много тоненьких голосков найдется в этом лагере. В темноте Логен различил внушительную фигуру вождя горцев. Трое детей сидели рядом с ним. Свое непомерное вооружение они прислонили поблизости.

— О, я перебил их множество, Изерн, — различил Логен могучий голос Круммоха. — Больше, чем могу припомнить. Ваш папочка, может, иногда бывает не в себе, но враждовать с ним никому не стоит. Он самый грозный противник. Вы сами в этом убедитесь, когда сюда заявится Бетод со своими ублюдками. — Он поднял голову и увидел Логена, выступившего из темноты. — Клянусь и не сомневаюсь, что сам Бетод подтвердит эту клятву: только один человек на всем Севере кровожаднее, свирепее и страшнее, чем ваш папочка.

— И кто же он? — спросил мальчик со щитом.

Логен почувствовал, как сердце у него дрогнуло, когда Круммох поднял руку и указал на него.

— Вот он. Это Девять Смертей.

Девочка сердито взглянула на Логена.

— Да в нем нет ничего особенного. Ты запросто справишься с ним, па!

— Клянусь мертвыми, я не смогу! Замолчи, девочка, иначе я от страха сделаю такую лужу, что ты в ней утонешь.

— Но на вид он не слишком грозен.

— Это урок всем вам. Не иметь грозного вида, не говорить много слов, не выглядеть особенным — вот первый шаг к тому, чтобы стать по-настоящему опасным. Так, Девятипалый? Позволь демону поиграть и надеть личину — получится двойной удар для любого наивного дурачка. Превращение как по волшебству, безжалостное нападение, и жестокая расправа. Это и делает убийцу убийцей. Рост, сила, громкий страшный голос тоже играют свою роль, но они не могут сравниться с дьявольской, смертоносной, безжалостной быстротой. Правда, Логен Девятипалый?

Это был трудный урок для детей, но Логена отец тоже учил этому рано, и он запомнил науку навсегда.

— Печальная правда. Кто успевает ударить первым, тот и выигрывает.

— Так и есть! — завопил Круммох, ударив себя по мощному бедру. — Отлично сказано. Но это великолепная, счастливая правда, а вовсе не печальная. Вы ведь помните старого Вилума, дети?

— Его поразил гром, — выкрикнул мальчик со щитом. — В бурю, высоко в горах.

— Да, так и было. В одну секунду гром обрушился на него, вспышка, подобная солнцу, слетела с небес, и Вилум стал не живее, чем мой башмак.

— У него поджарились ступни! — рассмеялась девочка.

— Именно так, Изерн. Ты видела, как быстро он умер, какой удар обрушился на него, и как мало снисхождения проявила молния. — Взор Круммоха снова обратился к Логену. — То же самое случится, если разозлить этого человека. Ты скажешь одно неосторожное слово, и в следующий миг… — Он громко хлопнул в ладоши, и дети подпрыгнули от резкого звука. — Он вернет тебя в грязь. Еще быстрее, чем небо убило Вилума, и так же безжалостно. Ваша жизнь висит на волоске каждый раз, когда вы оказываетесь в двух шагах от этого не слишком грозного на вид парня. Верно, Девять Смертей?

— Ну… — Логену не очень-то это нравилось.

— А скольких убил ты? — крикнула ему девочка, подняв подбородок.

Круммох рассмеялся и погладил ее по волосам.

— Не хватит цифр, чтоб пересчитать их, Изерн! Он король убийц! Он беспощаднее всех, кто живет под Луной.

— А как насчет Наводящего Ужас? — спросил мальчик с копьем.

— О-о-ох! — умилительно произнес Круммох и широко улыбнулся. — Он не человек, Скофен. Он какое-то иное существо. Но было бы интересно, если бы Фенрис Наводящий Ужас и Девять Смертей сошлись друг против друга. — Он потер руки. — Уж я бы на это поглядел! И Луна с удовольствием пролила бы на это свой свет.

Он закатил глаза к небу, и Логен тоже взглянул вверх. В черных небесах и впрямь светила луна. Огромная, белая, она сияла, как еще один костер.

Старые волки

Высокие окна были раскрыты, и спасительный ветерок проникал сквозь них в просторную гостиную, овевая разгоряченное, потное лицо Джезаля и заставляя широчайшие старинные портьеры хлопать и шуршать. Все в этой комнате было огромного размера: двери, похожие на вход в пещеру, высотой в три человеческих роста, а потолок, украшенный изображением народов, склоняющихся перед огромным золотым солнцем, в два раза выше. С огромных картин на стенах смотрели величавые мужи в человеческий рост. Их воинственные лица попадались Джезалю на глаза, куда бы он ни повернулся. От этого было очень неуютно.

Казалось, это место предназначено для великих людей, мудрых мужей, легендарных героев или могущественных злодеев. Место для гигантов. Джезаль чувствовал себя здесь крохотным, тщедушным недоумком.

— Вашу руку, если ваше величество позволит, — проговорил один из портных, подсказывая Джезалю и при этом, стараясь остаться исключительно вежливым.

— Да, конечно… извините…

Джезаль поднял руку чуть выше, укоряя себя за то, что снова начал извиняться. Он ведь стал королем, о чем неустанно твердит ему Байяз. Даже если он выбросит портного в окно, извиняться нет необходимости. Это портной, когда шлепнется на землю, должен поблагодарить короля за то, что его величество соизволил обратить на него внимание. Однако тот лишь изобразил фальшивую улыбку и плавно растянул мерную ленту. Другой портной ползал внизу, у колен Джезаля. Третий пунктуально записывал их измерения в гроссбух в крапчатой обложке.

Джезаль глубоко вздохнул и, нахмурившись, взглянул в зеркало. Неуверенный молодой идиот с заметным шрамом на подбородке взглянул на него, закутанный в образцы блестящей ткани, словно манекен. Он выглядел да и чувствовал себя клоуном, а не королем. Он смеялся бы над такой шуткой, если бы сам не оказался героем этого анекдота.

— Может быть, что-то в осприанском стиле?

Королевский ювелир осторожно водрузил на голову Джезаля какую-то деревянную штуковину и внимательно рассматривал, что получилось. Ничего хуже и не придумать. Чертова деревяшка на голове походила на перевернутую люстру.

— Нет! Нет! — воскликнул Байяз с раздражением. — Слишком сказочно, вычурно, слишком внушительно. Эта штука ему не подходит! Надо что-нибудь простое, подлинное, светлое. То, что подходит для сражения!

Королевский ювелир растерянно заморгал.

— Сражаться в короне?

— Нет, дурень! Но он должен выглядеть так, словно готов пойти в бой.

Байяз подошел сзади к Джезалю, сорвал деревянную конструкцию с его головы и швырнул на полированный пол. Она упала со стуком. Затем маг схватил Джезаля за руки и мрачно вгляделся из-за его плеча в зеркальное отражение нового короля.

— Это король-воин в самых лучших, самых славных традициях! Настоящий наследник Гарода Великого. Великолепный фехтовальщик, умеющий наносить раны и получать их. Он привел армию к победе, убил бессчетное множество врагов!

— Бессчетное? — неуверенно пробормотал Джезаль.

Но Байяз не обратил на него внимания.

— Он умеет обращаться с мечом и седлом, как со скипетром и троном. Его корона должна соответствовать его доспехам и подходить к его оружию. Она должна хорошо сочетаться с металлом. Теперь вы понимаете?

Ювелир кивнул.

— Думаю, да, милорд.

— Отлично. И еще кое-что.

— Милорду стоит только пожелать.

— Украсьте ее здоровенным алмазом.

Ювелир покорно склонил голову.

— Само собой разумеется.

— А теперь пошли вон. Вон, все вон отсюда! Его величество должен заняться государственными делами.

Гроссбух громко захлопнулся, мерные ленты были быстро скручены, куски тканей мгновенно исчезли. Портные и королевский ювелир с поклонами пятились к дверям, что-то подобострастно бормоча, пока не скрылись за огромными золочеными дверями, которые бесшумно закрылись за ними.

Джезаль с трудом удержался от того, чтобы не последовать за ними. Он постоянно забывал, кто теперь «его величество».

— У меня есть дела? — спросил он, отворачиваясь от зеркала и стараясь говорить непринужденно и повелительно.

Байяз проводил его в просторный коридор, стены которого были завешаны прекрасно выполненными картами Союза.

— У вас дела с вашим Закрытым советом.

Джезаль напрягся. Стоять в мраморных покоях, пока с тебя снимают мерки для парадных одежд и называют «ваше величество», — это смущало, но не требовало особенных усилий. Теперь же он должен участвовать в работе главного совета страны. Джезаль дан Луфар, прославленный своим невежеством, будет заседать вместе с двенадцатью самыми могущественными людьми Союза. Ему придется принимать решения, определяющие судьбы тысяч людей. Придется заняться политикой, юриспруденцией, дипломатией, хотя он разбирался лишь в фехтовании, выпивке, женщинах, а теперь вынужден был от всего этого отказаться. Правда, в последнем пункте он тоже был не слишком искушен, пусть и считал себя знатоком.

— Закрытый совет?

Его голос сорвался на дискант и больше напоминал девчоночий, чем королевский. Джезаль откашлялся.

— Случилось что-то важное? — пробасил он, но как-то неубедительно.

— Кое-какие новости пришли сегодня утром с Севера.

— Правда?

— Боюсь, лорд-маршал Берр мертв. Армии необходим новый командующий. Обсуждение этого вопроса может занять не один час. Прошу сюда, ваше величество. — Байяз указал вниз.

— Не один час? — пробормотал Джезаль.

Его каблуки застучали по широким мраморным ступенькам. Не один час в компании членов Закрытого совета. Он нервно потер руки.

Байяз, похоже, прочитал его мысли.

— Не стоит опасаться этих старых волков. Ты их господин, что бы они себе ни воображали. В любой момент ты можешь заменить их новыми или заковать в кандалы, если пожелаешь. Возможно, они об этом забыли. Нам придется напомнить им в свое время.

Они прошли сквозь высокие ворота, около которых стояли на страже рыцари-телохранители. Шлемы стражники держали в руках, но их лица были столь невыразительны, что с таким же успехом они могли бы надеть шлемы и опустить забрала. За воротами располагался просторный сад, с четырех сторон окруженный тенистой колоннадой, чьи беломраморные пилоны были украшены резьбой в форме листьев, чтобы соответствовать деревьям в саду. Вода плескалась в фонтанах, ее брызги поблескивали под ярким солнечным светом. Пара больших оранжевых птиц с тонкими, как прутики, ногами важно выхаживали на тщательно подстриженной лужайке. Опустив загнутые клювы, они высокомерно взглянули на проходившего мимо них Джезаля. Похоже, как и он сам, птицы сомневались, не самозванец ли перед ними.

Он смотрел на яркие цветы, на блестящую зелень, на великолепные статуи, подняв голову, взирал на древние стены, поросшие красным, белым и зеленым плющом. Неужели на самом деле все это принадлежит ему? И этот дворец, и весь Агрионт за стенами. Он шагает сейчас там же, где величаво ступали короли древности — Гарод, Казамир и Арнольт. Сердце его замерло при этой мысли. Джезаль вынужден был моргнуть и тряхнуть головой, как делал сотню раз в день, чтобы прийти в себя и не оступиться. Или он уже не тот человек, каким был неделю назад? Джезаль провел рукой по подбородку, словно проверял свое лицо, и нащупал шрам. Где тот человек, которого увлекли на широкую равнину, кто получил ранение среди камней, кто ел полусырое конское мясо и радовался этой еде?

Джезаль снова кашлянул.

— Я бы очень хотел… Не знаю, возможно ли это… поговорить с отцом.

— Твой отец мертв.

Джезаль мысленно отругал себя.

— Да, конечно. Я имел в виду того человека, которого я считал своим отцом.

— А что ты хочешь услышать от него? Что он принимал неверные решения? Что он имел долги? Что он брал от меня деньги за то, чтобы воспитывать тебя?

— Он брал деньги? — пробормотал Джезаль, чувствуя себя несчастным.

— Люди редко берут в семью сирот, исходя лишь из добрых побуждений, как бы великодушно это ни выглядело. Долги были заплачены, и даже сверх того. Я распорядился, чтобы тебя обучали фехтованию, как только сможешь держать в руке клинок. Сказал, что тебе следует поступить на службу в королевскую гвардию и, если получится, принять участие в летнем турнире. Что ты должен быть хорошо подготовлен к этому. И он полностью исполнил все мои поручения. Но ты, наверное, понимаешь, что ваша встреча будет весьма неудобной для вас обоих. И лучше ее избежать.

Джезаль устало вздохнул.

— Конечно. Лучше избежать. — Неприятная мысль вдруг посетила его. — Но Джезаль — это мое имя?

— Под этим именем ты коронован. — Байяз вскинул бровь. — А что, ты бы хотел какое-то другое?

— Нет, конечно, нет.

Он отвернулся и смахнул слезу. Его прошлая жизнь была сплошной ложью. А нынешняя, скорее всего, станет еще большей ложью. Даже его собственное имя — всего лишь выдумка.

Какое-то время они молча шли по саду. Гравий скрипел под ногами, такой свежий и безупречный, что у Джезаля мелькнула мысль, не чистят ли здесь каждый камушек ежедневно вручную.

— Лорд Ишер представит много предложений вашему величеству в течение ближайших недель и месяцев.

— Лорд Ишер? — Джезаль кашлянул, шмыгнул носом и постарался придать себе самый довольный вид, на какой был способен. — Зачем?

— Я обещал ему, что два его брата займут посты лорд-камергера и канцлера в закрытом совете. Его семейство получит преимущество перед остальными. Это цена его поддержки на выборах.

— Понимаю. Значит, мне надо соблюдать договоренности?

— В точности — нет.

Джезаль нахмурился.

— Я не уверен, что…

— Достигнув власти, человек должен немедленно дистанцироваться от всех своих союзников. Если они будут чувствовать, что твой успех — их заслуга, никакие награды не удовлетворят их полностью. Лучше сделать наоборот и немного возвысить своих противников. Те с удовольствием проглотят даже малые знаки внимания, зная, что не заслужили их. Хайген, Барезин, Скальд, Мид — вот кого тебе следует привлечь к себе.

— Но не Брок?

— Нет, Брок — никогда. Он был слишком близок к тому, чтобы примерить корону и почувствовать свое превосходство. Рано или поздно его придется поставить на место. Но не раньше того, как ты укрепишь свои позиции и получишь должную поддержку.

— Понимаю. — Джезаль выдохнул, раздувая щеки.

Похоже, быть королем — это нечто большее, чем носить красивые одежды, иметь заносчивый вид и принимать всеобщее поклонение.

— Сюда.

Из сада они прошли в затененный холл, обшитый панелями из черного дерева. У стен было выставлено древнее оружие, при виде которого голова могла закружиться от восхищения. Блестящие доспехи стояли в полной готовности: пластины и кольчуги, кирасы и панцири, богато украшенные символами Союза — золотыми солнечными дисками. Огромные церемониальные мечи высотой в человеческий рост и еще более высокие алебарды были прикреплены к стене, составляя продуманную экспозицию. Под ними располагались секиры, булавы, моргенштерны, клинки с прямыми и загнутыми лезвиями, длинными и короткими, широкими и тонкими — хватило бы, чтобы вооружить целую армию. Оружие, произведенное в Союзе, оружие, захваченное у гурков, оружие, взятое у мертвых стирийцев после кровавых сражений. Победы и поражения, увековеченные в стали. Еще выше истрепанные и безжизненные знамена забытых полков, давным-давно сложивших головы в бою, свисали с обугленных древков.

Тяжелые двери виднелись в конце этой коллекции, черные и ничем не украшенные, притягивающие взгляд, как плаха. Рыцари-герольды стояли по обеим их сторонам, торжественные, как палачи. Их «окрыленные» шлемы поблескивали в сумерках. Им вменялось в обязанность не только охранять самое сердце правительства, но также разносить королевские указы в любой уголок Союза, куда потребуется. Разносить его приказы — вдруг осознал Джезаль, и это лишь усугубило его нервное напряжение.

— Его величество желает встретиться с Закрытым советом, — возвестил Байяз.

Два рыцаря одновременно протянули руки и распахнули двери.

Чей-то рассерженный голос донесся в коридор:

— Надо идти на уступки, или беспорядки усилятся! Мы не можем просто…

— Верховный судья, мне кажется, у нас гость…

Белый зал почти разочаровывал после величественной обстановки дворца: не очень большой, на простых белых стенах никаких украшений. Узкие окна походили на тюремные, отчего в помещении было мрачно даже в яркий солнечный день. Зал не проветривался, и воздух в нем застоялся. Из мебели здесь были только длинный стол темного дерева, заваленный бумагами, и простые жесткие кресла, по шесть с обеих сторон стола. Еще одно кресло стояло у края стола, и другое, заметно выше прочих, во главе. Место для короля, догадался Джезаль.

Закрытый совет поднялся, когда он вошел в зал, неловко пригнувшись. Жутковатая компания старцев встретила его, и каждый молча взирал на Джезаля, словно чего-то выжидал. Он вздрогнул, когда дверь тяжело захлопнулась за ним. Замок щелкнул, напомнив о лишающей мужества обреченности.

— Ваше величество. — Лорд-камергер Хофф низко поклонился. — Позвольте мне и моим коллегам сначала поздравить вас с заслуженным избранием на трон. Мы уверены, что в вашем лице страна найдет достойного преемника короля Гуслава, мы готовы стать вашими советниками и выполнять ваши приказания все грядущие месяцы и годы.

Он снова поклонился, а собрание грозных старцев вежливо захлопало.

— Что ж, благодарю вас, — произнес Джезаль.

Он был приятно удивлен, потому что на деле чувствовал себя самой незначительной фигурой, не достойной занять чье-либо важное место. Возможно, все не так страшно, как он думал. Старые волки, похоже, относятся к нему терпимо.

— Позвольте мне представить вам членов совета, — продолжил Хофф невнятно. — Архилектор Сульт, глава нашей инквизиции.

— Для меня честь служить вам, ваше величество.

— Верховный судья Маровия, наш главный арбитр.

— И для меня, ваше величество, это огромная честь.

— С лорд-маршалом Варузом, я полагаю, вы хорошо знакомы.

Старый солдат просиял улыбкой.

— Я имел счастье тренировать вас, ваше величество, а теперь почту за честь давать вам советы.

Так и продолжалось. Джезаль улыбался и кивал каждому члену совета по очереди. Халлек, лорд-канцлер. Торлигорм, верховный консул. Рейцер, лорд-адмирал флота. И так далее, и так далее. В конце концов Хофф проводил Джезаля к высокому креслу во главе стола, и Джезаль сел, сопровождаемый улыбками всех присутствующих. Он тоже тупо улыбался, взирая на старцев, а потом сообразил и произнес:

— О, пожалуйста, присаживайтесь!

Старейшины заняли свои места, и парочка из них перекосилась от боли, когда их старые колени щелкнули, сгибаясь, а старые спины захрустели. Байяз беззаботно уселся в кресло в начале стола, напротив Джезаля, словно всю жизнь сидел там. Одежды зашуршали, когда старые зады опустились на полированное дерево, а потом в комнате воцарилась могильная тишина. Одно кресло рядом с Варузом осталось пустым. Это кресло занял бы лорд-маршал Берр, если бы он не отправился по служебной надобности на Север. Если бы он не умер там. Двенадцать внушающих страх стариков вежливо ожидали, что скажет Джезаль. Двенадцать стариков, которых до недавнего времени он считал представителями самой высшей власти, сейчас были подотчетны ему. Такую ситуацию Джезаль не мог вообразить даже в самых смелых мечтах. Он откашлялся.

— Прошу вас продолжать, милорды. Я постараюсь присоединиться по ходу.

Хофф расплылся в льстивой улыбке.

— Конечно, ваше величество. Если в любое время вам потребуются объяснения, вам достаточно спросить.

— Благодарю, — ответил Джезаль. — Спасибо…

Раздраженный голос Халлека прервал его речь.

— Вернемся к вопросу наведения порядка среди крестьянства.

— Мы уже подготовили уступки, — резко высказался Сульт. — И крестьяне были счастливы их принять.

— Никчемный кусок бинта, чтобы перевязать гноящуюся рану, — парировал Маровия. — Восстание неизбежно вспыхнет с новой силой, это вопрос времени. Единственный способ избежать этого — дать простому народу то, что ему действительно нужно. А ему нужна справедливость. Мы должны вовлечь людей в процесс управления государством.

— Вовлечь, — усмехнулся Сульт.

— Мы должны переложить бремя налогов на землевладельцев!

Халлек закатил глаза.

— Опять эти глупости!

— Нынешняя система прожила века, — рявкнул Сульт.

— Она поизносилась за века, — возразил Маровия.

Джезаль кашлянул, и головы старцев как один повернулись к нему.

— Можно каждого обложить налогом в соответствии с его доходом, будь то крестьянин или человек благородного звания… а потом… возможно…

Он замер. Эта идея казалась ему простой, но все одиннадцать чиновников уставились на него, шокированные, словно какое-то домашнее животное по недосмотру проникло в комнату и вдруг решило высказаться по вопросу налогообложения. На противоположном конце стола Байяз молча разглядывал свои ногти. От него поддержки ждать не приходилось.

— Но, ваше величество, — успокаивающе начал Торлигорм, — такой системой невозможно управлять.

И он прищурился так, словно говорил: «Как вы ухитряетесь одеваться самостоятельно, если вы так невежественны?»

Джезаль вспыхнул до кончиков ушей.

— Понимаю.

— Вопрос налогообложения, — прогудел Халлек, — это невероятно сложная тема.

И бросил взгляд на Джезаля, словно хотел добавить: «Это слишком сложно для вашего кроличьего мозга».

— Будет лучше, ваше величество, если утомительные детали вы оставите для ваших покорных слуг. — Маровия изобразил понимающую улыбку, которая обозначала: «Будет лучше, если ты закроешь рот и не будешь напрягать взрослых мужей».

— Конечно. — Джезаль пристыженно отодвинулся, утонув в кресле. — Конечно.

Так и продолжалось дальше, пока утро не перешло в день и полосы света из окон не переползли на кипы бумаг, лежавших на широком столе. Джезаль начал понимать, как все здесь устроено — очень сложно и одновременно очень просто. Престарелые игроки были разделены на два клана. Архилектор Сульт и верховный судья Маровия возглавляли эти кланы, они отчаянно спорили по каждому пункту, даже самому незначительному. У обоих было по три сторонника, соглашавшихся с каждым их высказыванием. Лорд Хофф при маловразумительной поддержке лорд-маршала Варуза играл роль арбитра и старался навести мосты между двумя враждующими лагерями.

Ошибка Джезаля заключалась не в том, что он сказал что-то неуместное. Она заключалась в другом: он думал, будто кто-то ждет от него каких-то слов. Но старцев заботило только одно — продолжение их бессмысленной борьбы. Они привыкли самостоятельно вершить дела государства, когда во главе стола сидел пускающий слюни маразматик. Джезаль осознал, что они видели в нем фигуру, равноценную тому королю. И он спрашивал себя: может быть, они правы?

— Если бы ваше величество соблаговолили подписать здесь… и здесь… и здесь… и там…

Перо скрипело по бумагам, подаваемым одна за другой, старческие голоса монотонно жужжали, разглагольствовали, снова и снова язвили. Седовласые мужи улыбались, вздыхали, снисходительно покачивали головами на любое его слово, и Джезаль говорил все меньше и меньше. Они льстили ему и вводили в заблуждение ложными объяснениями. Они обвили его бессмысленными путами закона, пустой формы и традиции, потратив на это часы. Джезаль все глубже вжимался в свое неудобное кресло. Слуга принес вино, он пил, пьянел, ему становилось скучно, и чем больше он пил, тем сильнее скучал. Минута тянулась за минутой, и Джезаль вдруг почувствовал: нет ничего скучнее, чем высшая власть.

— А теперь печальный повод, — сказал лорд-камергер Хофф, когда препирательства с пеной у рта, наконец-то, привели к вынужденному компромиссу. — Наш коллега лорд-маршал Берр умер. Его тело везут к нам с Севера, чтобы с почестями предать земле. Но сейчас нам необходимо рекомендовать кого-то на его место. Это первое кресло, освободившееся в зале совета со времени смерти достопочтенного канцлера Феекта. Лорд-маршал Варуз, что скажете?

Старый солдат кашлянул и сморщился, словно понял, что ему предстоит открыть шлюз и хлынувшая вода может затопить их всех.

— Есть два претендента на этот пост. Оба — отважные и опытные люди, чьи достоинства хорошо известны уважаемому совету. Я не сомневаюсь, что и генерал Крой, и генерал Поулдер в равной степени…

— По-моему, нет никаких сомнений, что Поулдер подходит больше! — раздраженно воскликнул Сульт, и Халлек немедленно поддакнул ему.

— Напротив, — прошипел Маровия под сердитое бормотание своих сторонников. — Крой — вот лучший выбор.

В это обсуждение Джезаль, как офицер, имеющий некоторый опыт, мог бы внести свой вклад, но Закрытый совет даже не собирался спрашивать его мнение. Он мрачно откинулся на спинку кресла и, причмокнув, отпил вина из кубка, пока старые хищники рьяно спорили.

— Обсудим этот вопрос более подробно позже, — вмешался лорд-камергер Хофф, прерывая злобные пикировки. — Его величество утомляют подробности этого дела, и нет никакой необходимости принимать решение сейчас!

Сульт и Маровия переглянулись, но не произнесли ни слова. Хофф вздохнул с облегчением.

— Очень хорошо. Следующий вопрос — поставки для нашей армии в Инглии. Полковник Вест в своих донесениях сообщает…

— Вест? — Джезаль резко выпрямился в кресле, его голос слегка охрип от вина.

Это имя подействовало на него, как нюхательная соль на упавшую в обморок девицу. Островок прочности и надежности посреди хаоса. Если бы Вест был сейчас здесь и мог поддержать его, все стало бы осмысленным… Джезаль взглянул на кресло лорд-маршала Берра, зиявшее пустотой рядом с Варузом. Конечно, он был пьян. Но он был королем. Он откашлялся, прочищая горло.

— Моим новым лорд-маршалом будет полковник Вест!

Повисло тягостное молчание. Двенадцать потрясенных старейшин смотрели на него во все глаза. Затем Торлигорм снисходительно хихикнул, словно хотел спросить: «Как бы сделать так, чтоб он заткнулся?»

— Ваше величество! Полковник Вест, конечно, лично известен вам, и он, бесспорно, мужественный человек…

В кои-то веки нашелся повод, по которому мнения всех членов совета совпали.

— Он первым ворвался в Ульриох и все такое, — бормотал Варуз, качая головой, — но ведь на самом деле…

— Он молод, ему недостает опыта, он…

— Это нарушение традиции! Это недостойно! — скулил Халлек.

— Поулдер будет лучшим командующим! — кричал Сульт Маровии.

— Крой — вот кто нам нужен! — почти лаял в ответ тот.

Торлигорм сложил губы в сладенькую улыбочку, как улыбается кормилица, пытаясь успокоить назойливого малыша.

— Вы сами понимаете, ваше величество, что мы никак не можем рассматривать полковника Веста в качестве кандидата на пост…

Пустой кубок Джезаля с треском ударился о лысину Торлигорма и, отскочив, покатился в угол комнаты. Старик взвыл от изумления и боли, соскользнул со стула. Кровь текла у него по лицу из длинной ссадины на черепе.

— Никак не можем? — закричал Джезаль, вскочив на ноги, глаза того и гляди выскочат из орбит. — Да как ты смеешь говорить мне это чертово «мы не можем», старый подонок? Ты мой подданный! И все вы! — Он яростно вскинул палец вверх, словно проткнул им воздух. — Вы здесь для того, чтобы давать советы, а не для того, чтобы диктовать мне! Я управляю страной! Я!

Он схватил бутылочку с чернилами и отшвырнул ее. Склянка ударилась о стену, большое черное пятно растеклось по штукатурке, и мелкие капли забрызгали рукав безупречно белого одеяния архилектора Сульта.

— Я! Я! Традиция, о которой действительно нужно помнить, это чертова покорность!

Джезаль схватил кипу документов и бросил их в Маровию. Все пространство вокруг стола заполнилось трепещущими листками бумаги.

— Чтобы я больше никогда не слышал «мы не можем», «мы не в состоянии»! Никогда!

Одиннадцать пар глаз неотрывно взирали на Джезаля, одиннадцать старцев онемели от изумления. И только один человек улыбался — тот, кто сидел на противоположном конце стола. И это рассердило Джезаля еще сильнее.

— Коллем Вест станет моим новым лордом-маршалом! — хрипло произнес он и в ярости толкнул ногой кресло. — Когда мы встретимся в следующий раз, я хочу видеть должное уважение ко мне, или всех вас закуют в цепи. В чертовы цепи… и… и… — У него сильно заболела голова.

Он начал с размахом и теперь отчаянно искал слова, чтобы закончить.

Байяз мрачно поднялся со своего кресла.

— Милорды, на сегодня все.

Закрытый совет не пришлось просить дважды. Бумаги зашуршали, одежды зашелестели, стулья заскрипели, когда члены совета заспешили к дверям, протискиваясь вперед, чтобы выйти первыми. Первым выскочить в коридор удалось Хоффу, за ним последовал Маровия, Сульт ненамного отстал. Варуз помог Торлигорму подняться с пола и повел его к дверям, поддерживая под локоть.

— Я прошу прощения, — скулил Торлигорм с окровавленным лицом, когда его проталкивали в дверь. — Ваше величество, я искренне прошу меня простить…

Байяз все так же мрачно стоял у стола, наблюдая, как члены совета поспешно покидают комнату. Джезаль замер напротив, он был одновременно разгневан и до смерти смущен, причем последнее чувство побеждало. Прошла целая вечность, пока последний член совета покинул зал и большие черные двери плавно закрылись за ним.

Первый из магов повернулся к Джезалю, и широкая улыбка неожиданно озарила его лицо.

— Отлично, ваше величество! Все отлично проделано.

— Что? — Джезаль успел поверить в то, что выказал себя полным, неисправимым ослом.

— Теперь ваши советники дважды подумают, прежде чем отнестись к вам легкомысленно. Стратегия не новая, но весьма эффективная. Гарод Великий легко впадал в ярость и умел это использовать. После его разгромных приступов никто не смел оспаривать его решения. — Байяз тихо засмеялся. — Хотя я подозреваю, что даже Гарод постарался бы не причинять увечий своему верховному консулу.

— Это не приступ гнева, — огрызнулся Джезаль. Его недовольство снова дало о себе знать. В том, что он окружен гнусными старикашками, виноват именно Байяз. — Если я король, со мной должны обращаться как с королем! Я не позволю диктовать мне условия в моем собственном дворце. Никому. Ни единому человеку. Я имею в виду…

Байяз пристально смотрел на него, и взгляд его зеленых глаз был пугающе жестким. Он проговорил с ледяным спокойствием:

— Если вы намерены срывать свой гнев и на мне, ваше величество, я вам не советую.

Ярость Джезаля и без того почти угасла, а под ледяным взглядом мага она полностью испарилась.

— Конечно, извините… Мне очень жаль…

Он опустил глаза и уставился в полированную столешницу. У него не было привычки извиняться. Теперь, когда он стал королем, он ни перед кем не должен держать ответа. Но Джезаль не мог остановиться.

— Я об этом не просил, — пробормотал он тихо, плюхнувшись в кресло. — Не понимаю, как это случилось. Я ничего не сделал, чтобы заслужить это.

— Конечно. — Байяз медленно обошел вокруг стола. — Нет такого человека, кто был бы достоин трона. Именно поэтому ты должен стремиться к тому, чтобы оказаться достойным власти. Каждый день. Как это делали твои великие предшественники Казамир, Арнольт и сам Гарод.

Джезаль глубоко вздохнул.

— Вы правы, конечно. Как всегда. Как вам это удается?

Байяз как-то скромно поднял руку.

— Всегда прав? Едва ли. Но мое преимущество — долгий опыт, и я здесь для того, чтобы изо всех своих сил служить вам проводником. Вы сделали очень хороший первый шаг на трудной дороге, и вы должны гордиться этим, как и я. Есть дела, которые нужно делать без промедления. И главное из них — ваша женитьба.

Джезаль раскрыл рот.

— Женитьба?

— Неженатый король — как трехногий стул, ваше величество. Того и гляди упадет. Вы пока лишь присели на трон, вам еще предстоит устроиться на нем вольготно. Вам нужна жена, которая даст вам поддержку, и наследники, чтобы ваши подданные могли чувствовать себя в безопасности. Откладывать нельзя, проволочки играют на руку вашим врагам.

Удары следовали один за другим так быстро, что Джезаль схватился за голову в тщетной надежде уклониться.

— Мои враги?

Разве он не старался ладить со всеми?

— Можно ли быть таким наивным? Лорд Брок уже строит планы против вас. Лорд Ишер также не будет бесконечно держаться в стороне. Остальные члены Открытого совета поддержали вас либо из страха, либо им за это заплатили.

— Заплатили? — снова удивился Джезаль.

— На долговечность такой поддержки рассчитывать нельзя. Вы должны жениться, и ваша жена должна привести в ваш лагерь могущественных союзников.

— Но у меня есть… — Джезаль облизнул губы, не зная, как начать разговор о волнующей его теме. — Есть некоторые обязательства… в этом смысле.

— Арди Вест?

Джезаль уже открыл рот, чтобы спросить Байяза, откуда ему известно о его романтических обстоятельствах, но быстро передумал. Старик, похоже, знает о Джезале гораздо больше, чем он сам.

— Я знаю, как это бывает, Джезаль. Я прожил длинную жизнь. Конечно, ты любишь ее. Конечно, сейчас ты готов все бросить ради нее. Но это чувство, поверь мне, не навсегда.

Джезаль неловко повернулся. Он представил себе кривую усмешку Арди, мягкость ее волос, ее смех. В этом он всегда находил утешение там, на равнине. Но теперь ему трудно было забыть, как ее зубы впились в его губу, как его лицо горело от пощечины, как стол скрипел под тяжестью их тел. Стыд, чувство вины, смятение. А голос Байяза продолжал вещать, немилосердно и невозмутимо, грубо реалистично, беспощадно разумно.

— Это вполне естественно, что у тебя есть обязательства, но твоя прежняя жизнь закончилась, и все обязательства закончились вместе с ней. Теперь ты король, и твой народ требует, чтобы ты вел себя соответственно. Они нуждаются в том, на что можно взирать с благоговением. В том, что безупречно и высоко, выше, чем они сами. Мы говорим о ее величестве королеве Союза. О матери королей. Дочь фермера с непредсказуемым поведением и предрасположенностью к выпивке? Нет, такая не подойдет.

Джезаля покоробили подобные суждения об Арди, но он не мог спорить.

— Вы родной сын короля. Жена безупречного происхождения придаст вам значимость и прибавит уважения. В мире много достойных женщин, ваше величество, рожденных, чтобы занять высокое положение. Дочери герцогов, сестры королей, прекрасные и образованные. Целый мир принцесс на выбор.

Брови Джезаля поползли вверх. Он любил Арди, но Байяз использовал поистине убийственный аргумент. Теперь нужно думать о более важных материях, чем его собственные нужды. То, что он стал королем, до сих пор казалось ему абсурдом, но Арди — королева? Это абсурдно втройне. Конечно, он любил ее. По-своему. «Целый мир принцесс на выбор» — это тяжело оспорить.

— Ты понял! — Первый из магов торжествующе щелкнул пальцами. — Тогда я дам знать великому герцогу Орсо Талинскому, что его дочь Тереза может быть представлена тебе. — Он успокаивающе поднял руку. — Это для начала. Талины могут стать могущественными союзниками. — Маг наклонился и прошептал на ухо Джезалю: — Но нет необходимости разрывать отношения, если ты прикипел к этой девице. Короли часто имеют любовниц, сам знаешь.

Что ж, это решение вопроса.

Готовься к худшему

Глокта сидел в своей столовой, уставившись в стол и потирая одной рукой искривленное бедро. Вторая рука его бессмысленно перебирала целое состояние из драгоценных камней, выложенных на черном кожаном футляре.

«Для чего я это делаю? Почему я остаюсь здесь и задаю вопросы? Меня могло бы унести следующим приливом, и никому от этого не стало бы хуже. Возможно, путешествие по прекрасным городам Стирии? Круиз вокруг Тысячи Островов? В конце концов, далекий Тхонд или неблизкий Сулджук, где я закончу свою сомнительную жизнь в покое среди людей, не понимающих ни слова из того, что я говорю. Никому не причинять боли. Не хранить секретов. Не искать виновных и невиновных, во имя истины или во имя лжи, а просто играть с этими маленькими камушками».

Самоцветы поблескивали в свете свечей, пощелкивали, сталкиваясь друг с другом, щекотали пальцы Глокты, когда он двигал и крутил камни, меняя местами.

«Но его преосвященство будет горько рыдать в случае моего неожиданного исчезновения. То же самое можно себе представить с банковским домом „Валинт и Балк“. И где же на всем Земном круге мне удастся укрыться от слез столь могущественных хозяев? Да и зачем? Точно так же я могу сидеть на своем искалеченном заду и ждать, когда по мою душу явятся наемные убийцы. Лежать в кровати, чувствовать боль и думать обо всем, что я потерял».

Он мрачно взглянул на драгоценные камни — чистые, твердые, прекрасные.

«Я сделал свой выбор давно. Когда взял деньги у Валинта и Балка. Когда поцеловал кольцо, символизирующее полномочия. Даже раньше того, как попал в императорские тюрьмы, — когда скакал по мосту в уверенности, что лишь могущественный Занд дан Глокта способен спасти мир».

Сильный стук эхом разнесся по комнате, и Глокта поднял голову, приоткрыв беззубый рот.

«Не хотелось бы, чтобы архилектор…»

— Именем его преосвященства, откройте!

Глокта скривился, потому что судорога сковала его спину, когда он слез с кресла и сгреб камни рукой. Бесценные, они поблескивали у него в ладони. Пот выступил на лбу.

«А что, если архилектору стало известно о моем небольшом кладе?»

Он усмехнулся и взялся за кожаный футляр.

«Я собирался рассказать об этом, в самом деле собирался, но никак не мог найти подходящее время. Незначительное дельце, всего лишь выкуп».

Глокта теребил камни и в спешке случайно задел один. Камень, поблескивая, упал на пол с отчетливым звуком — стук, стук.

Еще один удар в дверь, на этот раз сильнее, так что тяжелый замок задрожал.

— Открывайте!

— Уже иду!

Глокта заставил себя опуститься на пол, со стоном опершись на руки и на колени. Шею пронзала боль. Он нашел его — плоский зеленый камушек, застрявший между досками, поблескивал в свете огня из камина.

«Попался, шалун».

Он подобрал камень, с трудом поднялся с пола, опираясь на край стола, закрыл футляр на один оборот, потом на два.

«Нет времени, чтобы спрятать его подальше».

Глокта спрятал футляр прямо под рубашку, под ремень, схватил свою трость и захромал к двери, вытирая вспотевшее лицо, поправляя одежду и стараясь придать себе невозмутимый вид.

— Я иду! Не нужно…

Четыре здоровенных практика ворвались в комнату, отпихнув его, так что едва не сбили с ног. За ними в коридоре виднелась фигура его преосвященства архилектора, чье хмурое лицо выражало крайнюю злость. Еще два практика весьма внушительных размеров стояли за его спиной.

«Не совсем подходящее время для столь многообещающего визита».

Глокта слышал, как четверо практиков громко топают по его комнатам, распахивают двери, открывают шкафы.

«Ничего, ничего, господа, чувствуйте себя как дома».

Через мгновение они вернулись к архилектору.

— Пусто, — доложил один. Его голос из-под маски звучал грубовато.

— Ха, — усмехнулся Сульт, плавно переступая через порог. Он оглядывался вокруг с мрачным презрением.

«Мое новое жилье, похоже, производит не лучшее впечатление, чем все предыдущие».

Шесть практиков заняли позиции вдоль стен в столовой Глокты, сложив руки на груди, и внимательно наблюдали за ним.

«И эта устрашающая компания не сводит глаз с одного убогого калеки».

Туфли Сульта стучали о пол, когда он прохаживался туда-сюда по комнате. Голубые глаза архилектора были широко раскрыты, лицо исказила гримаса ярости.

«Не надо быть большим знатоком человеческих душ, чтобы понять — он чем-то недоволен. Возможно, наткнулся на один из моих не очень красивых секретов. На какой-то маленький проступок».

Дрожь сковала согбенную спину Глокты, его бросило в пот.

«Возможно, он узнал о том, что я не привел в исполнение приговор по делу Эйдер? Или о том, что я договорился с практиком Витари кое-что утаить?»

Угол кожаного футляра врезался ему под ребра, когда он шевельнулся.

«Или о целом состоянии, за которое меня купил весьма подозрительный банкирский дом?»

Глокте вдруг представилось, как сундучок с драгоценностями выскальзывает из-под ремня, камни высыпаются из штанин бесценным каскадом, а архилектор и его практики в изумлении наблюдают это.

«Интересно, как бы я им это объяснил?»

Ему пришлось подавить смешок.

— Этот мерзавец Байяз! — раздраженно вскричал Сульт и воздел руки, затянутые в белые перчатки, потрясая сжатыми кулаками.

Глокта мгновенно расслабился, с ног до головы, до кончиков ногтей.

«Значит, проблема не во мне. Пока, по крайней мере».

— Байяз?

— Плешивый обманщик, лицемерный жулик, старый шарлатан! Он захватил Закрытый совет!

«Держи вора!»

— Он позволил этому презренному червяку Луфару диктовать нам свою волю! А вы говорили мне, что он бесхребетное ничтожество!

«Я говорил, что он порой бывает бесхребетным ничтожеством, а вы не придали значения моему замечанию».

— Оказывается, у этого треклятого щенка есть зубы, и он не боится использовать их, а паршивец маг тянет его за поводок. Он смеется над нами! Он смеется надо мной! Надо мной! — закричал Сульт, ударяя себя в грудь согнутым пальцем, напоминающим коготь.

— Я…

— Да черт бы вас побрал с вашими извинениями, Глокта! Я утону в море ваших чертовых извинений, когда на самом деле мне нужны только ответы! Мне нужны решения! Мне нужно больше знать об этом обманщике!

«Что ж, возможно, это произведет на тебя впечатление».

— Я уже позволил себе предпринять кое-какие шаги в этом направлении.

— Какие шаги?

— Мне удалось захватить его навигатора, — проговорил Глокта, позволив себе слегка улыбнуться.

— Навигатор? — Похоже, Сульта это не впечатлило. — И что этот болван звездочет вам рассказал?

Глокта выдержал паузу.

— Что он путешествовал по Старой империи до края мира вместе с Байязом и нашим новым королем до его вступления на трон.

Он тщательно подбирал слова, доводы и объяснения, чтобы они соответствовали логике Сульта.

— Они искали… какую-то реликвию, оставшуюся от древних времен…

— Реликвию? — Сульт еще больше помрачнел. — Из древних времен?

— Да, именно так, но они не нашли ее…

— Значит, нам известно одно из множества дел Байяза, которое ему не удалось? Ба! — Сульт зло рассек воздух рукой. — Ведь он никто, о нем почти ничего не известно! Только сказки и прочая ерунда.

— Конечно, ваше преосвященство, — пробормотал Глокта.

«На самом деле кое-кому это не понравится».

Сульт мрачно смотрел на шахматную доску у окна. Его руки в белых перчатках шевелились в воздухе над фигурами, будто хотели их передвинуть.

— Я сбился со счета, сколько раз вы подводили меня, но даю вам последний шанс оправдать себя. Еще раз внимательно изучите этого первого мага. Найдите его слабые места. Нам нужно то, что можно использовать против него. Он — болезнь, и мы должны выжечь его каленым железом. — Сульт злобно ткнул пальцем в одну из белых фигурок. — Я хочу, чтобы он был уничтожен. Я хочу, чтобы с ним покончили! Я хочу, чтобы он сидел в Допросном доме, закованный в кандалы!

Глокта снова напрягся.

— Ваше преосвященство, Байяз прячется в королевском дворце, вне моей досягаемости… Его протеже стал королем.

«Отчасти благодаря нашему собственному безрассудству».

Глокта содрогнулся, но не мог не спросить:

— Как я должен сделать это?

— Как? — пронзительно взвизгнул Сульт. — Как, колченогий червяк?

Он махнул рукой над доской, и фигуры посыпались на пол.

«А кто потом будет наклоняться и собирать их?»

Шесть практиков, словно отзываясь на тембр голоса архилектора, отошли от стен и зловеще продвигались к центру комнаты.

— Если я сам должен вникать в детали, для чего мне нужны ваши бесполезные услуги? Выведайте все и сделайте это сами, скрученный слизняк!

— Ваше преосвященство, вы очень великодушны, — пробормотал Глокта, смиренно склоняя голову.

«Но даже самую паршивую собаку надо иногда чесать за ушком, иначе она перегрызет горло хозяину».

— И изучите его историю, пока будете заниматься этим.

— Историю, архилектор?

— Сказочку о Карми дан Рот. — Глаза Сульта еще сильнее сузились, глубокие морщины залегли на переносице. — Если мы не можем сами держать поводок, мы должны избавиться от собаки. Вы понимаете?

Глокта почувствовал, что у него дергается веко, как он ни пытался прекратить это.

«Мы ищем способ внезапно и быстро закончить правление короля Джезаля. Это опасно. Если Союз — корабль, то он совсем недавно прошел через шторм и получил пробоину. Мы потеряли одного капитана. Сместить еще одного, и весь корабль развалится. Мы погрузимся в очень глубокие, холодные, неизвестные воды. Нам грозит гражданская война. — Он мрачно взглянул на шахматные фигурки, в беспорядке разбросанные на полу. — Но его преосвященство распорядился. Как говорила Шикель? Когда твой господин поручает тебе дело, ты должен сделать все, что от тебя зависит. Даже если это темное дело. Кое-кто из нас годится только для темных делишек».

— Карми дан Рот и ее незаконнорожденный сын. Я узнаю правду, ваше преосвященство, можете на меня положиться.

Усмешка, кривившая губы Сульта, выражала крайнее презрение.

— Если бы!

В Допросном доме кипела работа, как всегда вечером. Глокта никого не встретил, хромая по коридору; осколки зубов впивались ему в губу, рука крепко сжимала рукоятку трости, влажную от пота. Он никого не видел, но он слышал их. Голоса гудели за обитыми железом дверями. Низкие и настойчивые.

«Задают вопросы».

Высокие и полные отчаяния.

«Вытягивают ответы».

Время от времени вскрик, хрип или болезненный стон разрывал гнетущую тишину.

«Это вряд ли требует объяснения».

Секутор стоял, прислонившись к стене, когда Глокта, прихрамывая, направился к нему. Одной ногой практик опирался о штукатурку, тихо насвистывая что-то под маской.

— Что тут происходит? — спросил Глокта.

— Люди лорда Брока напились, потом расшумелись. Человек пятьдесят из них устроили беспорядок у Четырех Углов. Вопили о правах, жаловались на малодушных и продажных людишек, напыщенно заявляли, что именно Брок должен стать королем. Они говорят, это была демонстрация. А мы говорим, это была измена.

— Измена?

«Определение, как известно, весьма расплывчатое».

— Выяви зачинщиков и заставь подписать бумагу. Инглия снова в руках Союза. Самое время населить ее изменниками.

— Считайте, они уже на пути туда. Что-нибудь еще?

— О да, конечно.

«Ножи для жонглирования. Один падает вниз, два взлетают вверх. В воздухе всегда оказывается больше, и каждый наточен убийственно остро».

— Сегодня меня посетил его преосвященство. Это был короткий визит, но с долгим послевкусием.

— Работа для нас?

— Не такая, которая позволит тебе разбогатеть, если ты на это надеешься.

— Я никогда не оставляю надежды. Я из тех, кого вы называете оптимистами.

— Что ж, ты счастливчик.

«Я-то скорее склоняюсь к противоположному».

Глокта глубоко втянул в себя в воздух, а потом медленно выдохнул.

— Первый маг и его наглые помощники.

— Опять?

— Его преосвященству нужна информация.

— Этот Байяз, однако… Ведь он близок к нашему новому королю?

Глокта приподнял брови, когда сдавленный крик боли эхом пронесся над коридором.

«Близок? Он лепит из короля, что хочет, как из глины».

— Именно поэтому мы не должны сводить с него глаз, практик Секутор. Ради его собственной безопасности. У могущественных людей имеются могущественные противники, как и могущественные друзья.

— Полагаете, навигатор знает еще что-то?

— Ничего, что имело бы ценность.

— Обидно. Я уже привык к этому маленькому поганцу. Он рассказывает чертовски интересные истории.

Глокта пожевал беззубыми деснами.

— Подержи его пока там, где он находится. Возможно, практик Иней оценит его сказочки.

«У него отличное чувство юмора».

— Но если от навигатора нет пользы, кого надо трясти?

«Кого же, в самом деле? Девятипалый ушел. Сам Байяз прочно обосновался во дворце, а его ученик вряд ли оставит его. А тот, кто прежде был Джезалем дан Луфаром, теперь и вовсе для нас недосягаем…»

— А как насчет той женщины?

Секутор вскинул голову.

— Какой? Той темнокожей сучки?

— Она ведь еще в городе.

— Да, насколько я слышал.

— Проследи за ней и выясни, что она из себя представляет.

Практик явно медлил.

— А почему я?

— Что? Ты боишься?

Секутор приподнял маску и почесал подбородок.

— Я бы подумал, за кем предпочту следить.

— Жизнь — это вереница дел, которые мы предпочли бы не делать.

Глокта посмотрел в один конец коридора, потом в другой, желая убедиться, что посторонних тут нет.

— Нам также придется кое-что разузнать насчет Карми дан Рот, предполагаемой матушки нынешнего короля.

— А что именно разузнать?

Глокта наклонился к Секутору и прошептал ему на ухо:

— Разузнать вот что: вправду ли она родила ребенка перед тем, как умерла? Действительно ли этот ребенок был плодом ее связи с королем Гуславом? В самом ли деле этот ребенок — тот самый человек, кто сейчас занял трон? Ты все понял?

«Эти вопросы могут стоить нам серьезных неприятностей. Эти вопросы кое-кто может расценить как измену. В конце концов, измена — понятие расплывчатое».

На лице Секутора, там, где оно не было закрыто маской, отразилось явное беспокойство.

— Вы уверены, что мы должны это раскапывать?

— А почему бы тебе не спросить архилектора? Возьми Инея, пусть поможет тебе, если возникнут трудности.

— Но что мы ищем? Как мы будем…

— Как? — прошипел Глокта. — Если я буду сам вникать в детали, к чему мне ваши услуги? Выведайте все и сделайте дело!

Когда Глокта был молодым, красивым и быстроногим, когда он подавал большие надежды, когда все им восхищались и завидовали ему, он проводил много времени в тавернах Адуи.

«Но не припомню, чтобы я попадал в такую дыру, даже когда был сильно не в духе».

Он не чувствовал никакой неловкости, когда ковылял между посетителями. Быть калекой тут считалось нормой, а зубов у здешнего завсегдатая в среднем было не больше, чем у него. Почти у каждого имелись уродливые шрамы или увечья, позорные болячки и язвы. Кожа у людей была грубая, на вид как прокисшая овсянка. Одних трясло, словно листья на деревьях во время урагана, другие пахли застарелой мочой. Вокруг были такие лица, что становилось ясно: они легко перережут горло ребенку, лишь бы нож не затупился. Пьяные шлюхи стояли, опираясь на стойку, в надежде, что на них позарится какой-нибудь распираемый похотью моряк.

«Здесь так же пахнет забродившим пивом и безнадежностью, прогорклым потом и ранней смертью, как и в тех памятных местах, где я когда-то предавался излишествам. Так же или еще сильнее».

В одном конце затхлой общей комнаты находились несколько отдельных кабинок. Низкие проходы были наполнены жалкими тенями и еще более жалкими, омерзительными пьянчугами.

«И кого можно встретить в такой обстановке?»

Глокта прошаркал к последней кабинке и остановился.

— Ну, ну, ну. Не ожидал увидеть тебя снова живым.

Никомо Коска выглядел еще хуже, чем когда Глокта впервые встретил его, если такое вообще возможно. Он прижимался к скользкой стене, руки безвольно болтались, голова свисала набок. Он приоткрыл глаза, когда Глокта с трудом усаживался на стул напротив. В мерцающем свете одинокой жалкой свечки, горящей на столе, кожа его казалась бледной, словно присыпанной тальком. Под глазами залегли черные мешки, темные тени скользили по иссохшему лицу с заостренными чертами. Сыпь на шее стала заметнее, она уже добралась до подбородка, подобно плющу, обвивающему развалины.

«Еще немного, и он станет таким же калекой, как и я».

— Наставник Глокта, — с присвистом прохрипел он голосом грубым, как потрескавшаяся древесная кора.

— Я очень рад, что вы получили мое сообщение. Почту за честь возобновить наше знакомство, вопреки всем сложностям. Ваши хозяева не вознаградили вас за усердие, проявленное на юге? То есть не перерезали вам глотку?

— Я был удивлен не меньше вашего, однако нет.

«Хотя еще можно успеть».

— Как все было в Дагоске после того, как я покинул ее?

Стириец выдохнул, раздув впалые щеки.

— В то время в Дагоске воцарился хаос. Многих людей убили. Многие стали рабами. Так всегда бывает, когда гурки незваными являются к столу. Хороших ребят ждал плохой конец, да и плохим пришлось ничуть не лучше. Плохой конец для всех. Ваш друг генерал Виссбрук тоже попал во все это.

— Насколько я знаю, он перерезал себе горло.

«При восхищенной поддержке публики».

— Как вам удалось выбраться?

Угол рта Коски приподнялся, словно он хотел улыбнуться, но не имел на это сил.

— Я переоделся служанкой и убрался оттуда.

— Изобретательно.

«Но скорей всего, ты был одним из тех, кто открыл гуркам ворота в обмен на собственную свободу. Интересно, поступил бы я так же на твоем месте? Возможно».

— Что ж, нам обоим повезло.

— Говорят, удача как женщина. Тянется к тем, кто менее всего достоин ее.

— Может быть, и так.

«Тогда я и недостойный, и неудачливый».

— Нам повезло в том, что ты сейчас оказался в Адуе. Дела… внушают опасения.

Глокта услышал писк и шорох — большая крыса выскочила из-под его стула и на мгновение застыла, так что ее можно было хорошо разглядеть. Коска неловко сунул руку под грязную куртку, потом резко вытащил. В воздухе блеснуло лезвие, и нож вонзился в дощатый пол в паре шагов от цели. Рукоятка ножа дрожала. Крыса посидела еще мгновение, будто выражала презрение, затем стремглав убежала, проскочив между ножками стола и стульев, истертыми ботинками клиентов.

Коска выглянул из кабинки, чтобы достать нож, и причмокнул, облизнув почерневшие зубы.

— Когда-то я метал ножи так, что все восхищались, знаете ли.

— Ну, когда-то самые красивые женщины ловили каждое мое слово. — Глокта причмокнул беззубыми деснами. — Времена меняются.

— Я в курсе. Все меняется. Новые правители — новые проблемы. А новые проблемы — это дела для людей моего ремесла.

— Возможно, у меня найдется применение твоим особенным талантам, и очень скоро.

— Вряд ли смогу отказаться. — Коска поднес бутылку ко рту и опрокинул ее, осушив до последней капли. — Мой кошелек пуст, ветер в нем гуляет. Точнее, у меня даже кошелька нет.

«Ну, в этом я могу тебе помочь».

Глокта удостоверился, что за ними никто не наблюдает, потом бросил кое-что через грубый деревянный стол и смотрел, как брошенный предмет крутился, позвякивая, перед Коской. Наемник взял его, зажав между большим и указательным пальцами, поднес к огоньку свечи и стал разглядывать одним налитым кровью глазом.

— Похоже на бриллиант.

— Считай это авансом. Я думаю, ты сумеешь найти помощников. Несколько надежных людей, не склонных к болтовне и ненужным вопросам. Несколько хороших парней, способных помочь в затруднительной ситуации.

— Несколько плохих парней, вы хотели сказать?

Глокта усмехнулся, показывая щели между зубами.

— Ну да. Все зависит от того, кто ты, наниматель или повод для работы.

— Так и есть. — Коска поставил пустую бутылку на кривые доски, закрывающие пол. — А что за работа, наставник?

— Пока — ждать и стараться не мозолить глаза. — Глокта выглянул из кабинки и щелкнул пальцами, подзывая угрюмую девицу, которая обслуживала посетителей. — Еще бутылку того, что пьет мой друг.

— А потом?

— Я уверен, что найду для вас занятие. — Он с усилием наклонился вперед и перешел на шепот: — Между нами, я слышал, что гурки близко.

Коска поморщился.

— Опять они? Точно? Эти гады не умеют играть по правилам. Бог, справедливость, вера… — Его передернуло. — Меня это нервирует.

— Ну, кто бы ни постучал в дверь, я смогу организовать последнее героическое противостояние, вопреки всему, без надежды на победу.

«Недостатка во врагах у меня нет».

Глаза наемника блеснули, когда девица принесла бутылку и с шумом поставила ее на кривой стол перед ним.

— А, безнадежное дело. Мне такое нравится.

Привычка командовать

Вест сидел в лорд-маршальском шатре, бессмысленно уставившись в пространство. За весь прошедший год у него не было ни минуты такой праздности, а сейчас ничего не оставалось, кроме как ждать. Весту все еще чудилось, что вот-вот полог откинется, Берр войдет в шатер, сложив руки за спиной, и направится к картам. Все еще хотелось ощутить его успокаивающее присутствие, услышать его громкий голос, призывающий упрямых офицеров к порядку. Но, увы, эти ожидания уже не сбудутся. Ни сегодня, ни завтра.

Слева от Веста сидели люди генерала Кроя, торжественные и мрачные в своих черных, неизменно застегнутых на все пуговицы мундирах. Справа вальяжно расположились люди генерала Поулдера, расфуфыренные, как павлины; верхние пуговицы на их мундирах были небрежно расстегнуты, словно бросали вызов военным на противоположной стороне стола. Сами же великие генералы пожирали друг друга глазами с подозрительностью, присущей враждующим армиям на поле боя. Они ждали указа, который поднимет одного из них к вершинам власти и навсегда разрушит надежды второго. Этот указ должен был открыть имя нового короля Союза и нового лорда-маршала.

Лорд-маршалом должен был стать либо Поулдер, либо Крой, и каждый из них предвкушал свою окончательную славную победу. Все это время армия бездействовала, и Вест вместе с нею. Они были беспомощны. А далеко на Севере Ищейка и его товарищи, столько раз спасавшие Весту жизнь в этих диких местах, сражались за выживание, в отчаянии ожидая помощи, которая никогда не придет.

Для Веста все происходящее было похоже на собственные похороны, где присутствовали по большей части его противники, усмехающиеся и с вызовом выражающие открытое презрение. Командующим мог стать Поулдер или Крой, но Вест в любом случае был обречен. Поулдер ненавидел его пылко и страстно, Крой — с ледяным презрением. Быстрее и ниже, чем он сам, упадет только тот из двух генералов, кого не выберет Закрытый совет.

Снаружи послышались какой-то неясный шум и суета, и все головы как по команде обернулись к входу. Быстрые шаги приблизились к шатру, и несколько офицеров в волнении поднялись со своих стульев. Полог откинулся, и рыцарь-герольд, бряцая шпорами, вошел внутрь. Он был очень высок ростом, крылья на его шлеме едва не прорвали дырку на потолке шатра, когда он выпрямился. На плече поверх доспехов висела кожаная сумка, отмеченная золотым солнцем Союза. Вест смотрел на нее, затаив дыхание.

— Покажите послание, — потребовал Крой, протягивая руку.

— Покажите его мне! — рявкнул Поулдер.

Генералы толкали друг друга, забыв о достоинстве, тогда как рыцарь-герольд мрачно смотрел на них, равнодушный к их потугам.

— Присутствует ли здесь полковник Вест? — спросил он гулким низким голосом.

Глаза всех присутствующих, в особенности Поулдера и Кроя, едва не выскочили на лоб.

Вест неуверенно поднялся со стула.

— Э-э… Вест — это я.

Бряцая шпорами, рыцарь-герольд небрежно обошел генерала Кроя и направился к Весту. Он открыл свою сумку, вытащил свернутый лист пергамента и показал его всем.

— По повелению короля.

Похоже, последняя ирония непредсказуемой карьеры Веста заключалась в том, что именно ему предстояло огласить имя человека, который отправит его бесславно в отставку через несколько мгновений. Но если уж ему суждено пасть, не надо усиливать боль промедлением. Он взял послание из закованной в кольчужную перчатку руки рыцаря-герольда и сломал тяжелую печать. Затем раскрыл указ наполовину, чтобы можно было увидеть часть красиво выписанного текста. Все в шатре затаили дыхание, когда он начал читать.

Вест позволил себе недоверчиво хихикнуть. В шатре сгущалось напряжение, как в зале суда перед вынесением приговора, но он не мог справиться с собой. Пришлось дважды пробежать глазами первый абзац, прежде чем удалось ясно осознать прочитанное.

— Что там забавного? — потребовал ответа Крой.

— Открытый совет избрал Джезаля дан Луфара новым королем Союза, под именем Джезаль Первый.

Вест вынужден был подавить новый приступ смеха, словно это была шутка, хоть и не очень удачная.

— Луфар? — спросил кто-то. — А кто он такой, Луфар?

— Тот юноша, который выиграл турнир?

Как ни странно, это казалось закономерным. Джезаль всегда вел себя так, будто был лучше других. А теперь оказалось, что он действительно лучший. Однако эта новость, несмотря на всю свою важность, имела побочное значение.

— Кто новый лорд-маршал? — зло спросил Крой, и два генеральских штаба поднялись с мест и подались вперед, образовав полукруг, замерший в напряженном ожидании.

Вест сделал глубокий вдох, как мальчишка перед прыжком в пруд с ледяной водой. Он развернул свиток полностью и быстро пробежал глазами следующий абзац. Он нахмурился. Ни имени Поулдера, ни имени Кроя там не было. Вест перечитал снова, более внимательно. И его колени внезапно подкосились.

— Кто назначен лорд-маршалом? — почти взвизгнул Поулдер.

Вест открыл рот, чтобы ответить, но не смог найти подходящих слов. Он протянул указ, и Поулдер выхватил свиток у него из рук, пока Крой безуспешно старался заглянуть через его плечо.

— Нет! — выдохнул Поулдер, дочитав до конца.

Крой отобрал у него послание, и его глаза заскользили по строчкам.

— Должно быть, это ошибка!

Рыцарь-герольд не согласился.

— Закрытый совет не имеет привычки совершать ошибки. Вы получили волеизъявление короля! — Он повернулся к Весту и поклонился. — Лорд-маршал, я прощаюсь с вами!

Самые знаменитые, самые лучшие воины армии уставились на Веста. Щеки у них дрожали.

— Э-э… да, — наконец выговорил он, запинаясь. — Да, конечно.

Через час шатер опустел. Вест сидел один за письменным столом Берра, нервно передвигая ручку, чернильницу, бумаги и большое письмо, которое он только что запечатал каплями красного воска. Он мрачно смотрел на письмо, потом на карты, висящие на доске, затем переводил взгляд на свои руки, праздно лежащие на поцарапанной кожаной поверхности стола, и пытался понять, что за чертовщина случилась.

Насколько он понимал, его неожиданно назначили на одну из самых высоких должностей в Союзе. Лорд-маршал Вест. Он стал самым могущественным человеком по эту сторону Круга морей, не считая Бетода. Поулдер и Крой теперь будут обязаны называть его «сэр». Он получил право голоса в Закрытом совете. Он! Коллем Вест! Простолюдин, которого всю жизнь презирали и оскорбляли, которому покровительствовали. Как могло такое случиться? Не из-за его заслуг, разумеется. Не за счет какого-то его действия или бездействия. По чистой случайности. Он дружил с человеком, по многим причинам не жаловал его, никогда не ожидал от него для себя никаких благ, но по невероятной прихоти фортуны, похожей на чудо, этот его друг взошел на трон Союза.

Первое веселье было скоротечным. Очень неприятный образ всплыл в памяти: принц Ладислав, лежащий где-то на дикой пустынной земле, полуобнаженный, с проломленной головой, не преданный земле. Вест сглотнул. Если бы этого не случилось, Ладислав сейчас стал бы королем, а Вест отправился бы чистить уборные вместо того, чтобы принять командование армией. Он почувствовал боль в голове и тревожно потер пальцами виски. Возможно, он сам сыграл главную роль в собственном продвижении.

Полог шатра зашуршал, и вошел Пайк с усмешкой на изуродованном, обожженном лице.

— Здесь генерал Крой.

— Пусть немного попотеет.

На самом деле Вест чувствовал себя не лучше. Он потер взмокшие ладони и одернул мундир, чтобы расправить складки. Полковничьи погоны скоро исчезнут с его плеч. Он должен полностью и без видимых усилий владеть собой, как это всегда умел маршал Берр. Как маршал Варуз в выжженной пустыне Гуркхула. Придется поставить на место Поулдера и Кроя, раз уж выпал такой случай. Если не сделать это сейчас, он всегда будет зависеть от них, словно кусок мяса, который две разъяренные собаки вырывают друг у друга. Он неохотно взял письмо со стола и протянул его Пайку.

— Почему нельзя вздернуть их обоих? — спросил бывший каторжник, взяв документ.

— О, если бы. Однако мы не можем обойтись без них, как бы утомительны они ни были. Новый король, новый лорд-маршал — совсем новые лица, о них мало кто слышал. А солдатам нужны знакомые командиры.

Он глубоко втянул воздух через нос и выдохнул через рот. Каждый должен исполнять свою роль, вот и все. И он сказал:

— Пожалуйста, пригласи генерала Кроя.

— Слушаюсь, сэр.

Пайк поднял полог шатра и выкрикнул:

— Генерал Крой!

Черный мундир Кроя, по воротнику вышитый золотыми листьями, был так сильно накрахмален, что казалось, в нем трудно двигаться. Генерал стоял прямо, как натянутая струна, устремив остановившийся взор вдаль. Его приветствие было безупречным, он занял позицию согласно уставу, и при этом всем своим видом выражал презрение и разочарование.

— Могу ли я сначала поздравить вас, — сердито проговорил он, — лорд-маршал?

— Благодарю вас, генерал. Вы очень любезны.

— Это значительное продвижение для столь молодого и неопытного…

— Я служу в армии много лет, участвовал в двух войнах и нескольких крупных сражениях. И его величество король считает, что я подхожу для этой должности.

Крой кашлянул.

— Конечно, лорд-маршал. Но вы новичок в высших армейских сферах. По-моему, было бы мудро заручиться поддержкой человека, более опытного в этих делах.

— Я полностью согласен с вами.

Крой приподнял бровь.

— Очень рад слышать.

— И таким человеком, без малейшего сомнения, должен стать генерал Поулдер.

Лицо Кроя — надо отдать ему должное — не дрогнуло. Генерал лишь едва заметно засопел. Это было единственное проявление беспредельного (Вест не сомневался в этом) смятения генерала. Он пришел сюда обиженный, а теперь он был повержен. Самое время всадить себе в сердце кинжал.

— Я всегда ценил то, как генерал Поулдер относится к своим служебным обязанностям, его инициативность и энергичность. По моему мнению, он образцовый офицер.

— Совершенно верно, — прошипел Крой.

— Я буду прислушиваться к его советам. Есть лишь один важный вопрос, по которому мы с ним расходимся.

— В самом деле?

— Это касается вас, генерал Крой.

Кожа Кроя стала синевато-бледной, как у только что ощипанного цыпленка. Гордое презрение мгновенно сменилось страхом, даже ужасом.

— Поулдер придерживается мнения, что вас следует немедленно отправить в отставку. Я считаю, что вам должен быть предоставлен еще один шанс. Сержант Пайк!

— Сэр. — Бывший заключенный живо шагнул вперед, держа в руках письмо.

Вест взял письмо и показал его генералу.

— Это письмо королю. Я начинаю с того, что напоминаю его величеству о счастливых временах, когда мы вместе несли службу в Адуе. Далее я подробно излагаю причины вашей немедленной и бесславной отставки. Это ваше безнадежное упрямство, генерал Крой, разрушающее всякое доверие к вам. Ваша отчаянная непреклонность. Ваше нежелание сотрудничать с другими офицерами, вопреки армейской дисциплине.

Лицо Кроя до предела вытянулось и побледнело, когда он смотрел на бумагу в руках Веста.

— Я очень хочу думать, что мне не придется отсылать это письмо. Но я непременно сделаю это в случае малейшей вашей провокации по отношению ко мне или генералу Поулдеру. Вы меня понимаете?

Крой подыскивал подходящие слова.

— Прекрасно понимаю, — прохрипел он, наконец. — Да, лорд-маршал.

— Отлично. Мы очень сильно задержались с выступлением для поддержки наших северных союзников, а я ненавижу опаздывать. Вы временно передадите под мое командование вашу кавалерию. Я поведу их на север вместе с генералом Поулдером, чтобы преследовать Бетода.

— А я, сэр?

— Части северян еще удерживают холмы впереди нас. Ваша задача — выбить их оттуда и расчистить дорогу на Карлеон, тем самым создав у противника впечатление, что наши главные силы остались на месте, а не выдвинулись на север. Если вы преуспеете в этом деле, я смогу больше доверять вам. Вы должны закончить приготовления до рассвета.

Крой открыл рот, чтобы указать на невозможность выполнения такого задания.

— Вы что-то хотите добавить?

Генерал быстро переменил решение.

— Нет, сэр. Все будет сделано до рассвета, конечно.

Он даже изобразил некое подобие улыбки.

Весту не пришлось прилагать много усилий, чтобы улыбнуться в ответ.

— Я очень рад, что вы решили воспользоваться случаем и упрочить свое положение, генерал. Можете идти.

Крой снова вытянулся в струнку, повернулся на каблуках, задел ногой саблю и, споткнувшись, вывалился из шатра в большом смущении.

Вест глубоко вздохнул. В висках у него стучало. Больше всего ему хотелось лечь и закрыть глаза хоть на несколько мгновений, но времени не было. Он снова одернул мундир. Если он выжил в том кошмарном северном походе по колено в снегу, то уж нынешние трудности тем более переживет.

— Пошлите за генералом Поулдером!

Поулдер ввалился в шатер, как к себе домой, развязно и беспечно. Он приветствовал Веста настолько же витиевато и напыщенно, насколько Крой был суровым и сдержанным.

— Лорд-маршал Вест, примите мои самые горячие и искренние поздравления по поводу такого неожиданного назначения!

Он не очень уверенно ухмыльнулся, но Вест не поддержал его. Он сидел за столом и внимательно смотрел на Поулдера, нахмурив брови, словно напряженно размышлял, что ему делать с генералом. Он сидел и молчал, а глаза генерала нервно бегали, оглядывая палатку. Поулдер смущенно кашлянул.

— Могу ли я узнать, лорд-маршал, что вы обсуждали с генералом Кроем?

— Ну, множество вопросов. — Лицо Веста оставалось неумолимо неподвижным. — Я питаю безграничное уважение к генералу Крою. У нас много общего. Мне нравится его пунктуальность. Его внимание к деталям. По-моему, он образцовый военный.

— Он достойнейший офицер, — безрадостно пробормотал Поулдер.

— Да, так и есть. Я очень быстро достиг своего положения, и теперь, когда маршала Берра нет с нами, мне необходим старший товарищ, человек с богатым опытом, который помогал бы мне как… как наставник, если хотите. Генерал Крой любезно согласился на это.

— В самом деле? — На лбу Поулдера заблестела испарина.

— Он уже предложил несколько прекрасных идей, и я претворяю их в жизнь. Есть только один вопрос, по которому мы не сошлись во мнениях. — Вест уперся пальцами в стол и сурово взглянул на Поулдера. — Этот вопрос касается вас, генерал Поулдер. Да, вас.

— Я, лорд-маршал…

— Крой настаивает на вашей немедленной отставке.

Мясистое лицо Поулдера мгновенно покраснело.

— Но я решил предоставить вам еще один шанс. Последний шанс показать себя. — Вест взял в руки ту же самую бумагу, какую показывал Крою. — Это мое письмо королю. Я начинаю с того, что благодарю его величество за свое назначение, осведомляюсь о его здоровье и напоминаю о нашей прежней близкой дружбе. Далее я детально излагаю причины вашей незамедлительной бесславной отставки. Пишу о вашем неуместном высокомерии, генерал Поулдер. О том, как вы злоупотребляете моим доверием. О том, с каким нежеланием вы исполняете полученные приказы. О вашем упрямом нежелании сотрудничать с другими офицерами. Я искренне надеюсь, что мне не придется отсылать это письмо. Но я сделаю это, если вы дадите мне малейший повод. Если я замечу какую-либо провокацию по отношению ко мне или к генералу Крою. Я выражаюсь ясно?

Побагровевшее лицо Поулдера покрылось испариной.

— Так точно, лорд-маршал.

— Хорошо. Я поручил генералу Крою удерживать контроль над холмами, расположенными между нашими позициями и Карлеоном. Пока вы не докажете мне свою способность действовать самостоятельно, вы будете действовать под моим непосредственным командованием. Я требую, чтобы ваша дивизия до рассвета приготовилась к выступлению на север и самые маневренные ее части были выдвинуты вперед. Северные союзники рассчитывают на нас, и я не хочу обманывать их ожидания. С рассветом мы выступим, генерал, и самым быстрым маршем, каким только возможно.

— Самым быстрым маршем, конечно. Вы можете положиться на меня… сэр.

— Надеюсь на это, несмотря на мои замечания. Каждый из нас должен выполнять свои обязанности, генерал Поулдер. Каждый из нас.

Поулдер моргнул, почмокал губами и уже повернулся, чтобы уходить, но вдруг вспомнил упущенное и отдал честь Весту, после чего быстрым шагом вышел из шатра. Вест смотрел, как ветер едва заметно покачивает полог, потом вздохнул, смял «письмо» и бросил его в угол. Это был пустой лист бумаги.

Пайк приподнял розовую безволосую бровь.

— Неплохо сыграно, сэр, если мне позволено заметить. Даже в лагере мне не приходилось видеть более естественного обмана.

— Спасибо, сержант. Теперь я чувствую, что готов к работе. Отец всегда предупреждал меня, что обманывать дурно, но, между нами говоря, человек он был дерьмовый — трусливый и неудачливый. Если бы он сейчас оказался тут, я бы с удовольствием плюнул ему в лицо.

Вест подошел к карте с самым крупным масштабом и встал перед ней, заложив руки за спину. Так всегда делал маршал Берр, вспомнилось ему. Вест изучал горы — в том месте карты Круммох-и-Фейл оставил грязное пятно от пальца, показывая расположение своей крепости. Он проследил путь оттуда до позиций армии Союза, расположенных в отдалении на юге, и нахмурился. Не верилось, что картографы Союза лично исследовали эти места: очертания холмов и рек имели явный налет искусственности.

— Как вы думаете, сэр, за какое время мы сумеем добраться туда? — спросил Пайк.

— Точно сказать невозможно.

Даже если они немедленно сорвутся с места, что совершенно нереально. Даже если Поулдер все сделает так, как ему приказано, что тоже весьма сомнительно. Даже если карта хотя бы частично правдоподобна, хотя он знал, что и это не так. Вест мрачно покачал головой.

— Невозможно даже предположить.

Первый день

Небо на востоке только-только начало светлеть. Длинные полосы розовых облаков и столь же длинные полосы темных туч вытянулись вдоль бледно-голубых и туманно-серых очертаний горных хребтов и ущелий, разрезавших их, как острый нож мясника. На западе небо походило на клубящуюся темную массу с металлическим отблеском, холодную и тревожную.

— Хорошенький выдастся денек, — проговорил Круммох.

— Угу. — Логен не был в этом уверен.

— Ну, если Бетод не явится и мы никого не покромсаем, вы хотя бы подправили мою стену.

Изумительно, до чего ловко и быстро человек может залатать стену, почти превратившуюся в груду камней, чтобы спасти свою жизнь. За несколько дней стена была отремонтирована и скреплена раствором, большую часть вьющихся растений удалили. С возвышенности внутри крепости это не выглядело грозным сооружением, но снаружи неприятель видел мощное укрепление высотой в три человеческих роста. Люди Логена заново сделали парапет, опоясывавший стену поверху, обложили его камнями и устроили бойницы для того, чтобы стрелять и бросать камни. Затем вырыли перед крепостью ров и огородили его остро заточенными кольями.

Они продолжали копать, удлиняя ров влево, к тому месту, где стена примыкала к скале, что упрощало возможность взобраться по ней. Это был участок Доу, и Логен слышал, как тот кричит на своих парней, перекрывая стук лопат:

— Копайте глубже, лентяи! Я не хочу, чтобы меня убили из-за вашей халтуры! А ну нагибайтесь, не жалейте спины, паршивцы! — И так далее, день напролет.

Это один из способов заставить людей работать, признавал Логен.

Самый глубокий ров они вырыли перед старыми воротами. Хорошее напоминание всем, что отступления не будет. Но это место по-прежнему оставалось наиболее уязвимым. Именно там будет Логен, если Бетод явится. В центре, на участке Трясучки.

Трясучка стоял над сводчатым входом в крепость, недалеко от Логена и Круммоха. Ветер трепал его длинные спутанные волосы. Он показывал, какие щели надо залить раствором.

— Стена выглядит неплохо! — крикнул ему Логен.

Трясучка обернулся, пошевелил губами и сплюнул через плечо.

— Ага, — буркнул он и отвернулся.

Круммох наклонился к Логену.

— Если дело дойдет до сражения, тебе, Девятипалый, не стоит поворачиваться к нему спиной.

— Я знаю.

Разгар сражения — удобный случай свести личные счеты. После боя никто не станет выяснять, спереди или сзади поражено тело. Все будут заняты собственными ранами, рытьем могил или бегством. Логен пристально взглянул на Круммоха.

— Есть немало людей, которых мне не стоит упускать из виду, когда дойдет до сражения. И мы с тобой не настолько дружны, чтобы исключить тебя из их числа.

— Я вот что скажу, — Круммох снова улыбался во все свое широкое бородатое лицо. — У нас обоих слава вояк, убивающих всех без разбору, когда дело доходит до драки. Но то-то и славно. Излишнее доверие расслабляет.

— Излишнее доверие?

У Логена излишним было только одно — количество врагов. Он указал большим пальцем на башню.

— Поднимусь наверх, может, увижу кого-нибудь.

— Надеюсь, увидишь, — сказал Круммох, потирая толстые ладони. — Надеюсь, этот подонок Бетод сегодня явится!

Логен спрыгнул со стены и направился в крепость, если это сооружение можно было так назвать. Прошел мимо карлов и хиллменов, которые ели, или болтали, или чистили оружие. Несколько человек, отстоявших в карауле ночью, спали, завернувшись в одеяла. Логен прошел мимо загона, где сбились в кучу овцы; их стадо уже немного поредело. Миновал самодельную кузницу под каменным навесом, где двое перемазанных сажей мастеров раздували кузнечные мехи, а еще один наливал металл в формы для изготовления наконечников стрел. Этих наконечников понадобится видимо-невидимо, если объявится Бетод. Логен добрался до узкой лестницы, вырезанной в камне, и взобрался на башню, переступая через две ступеньки.

Там были приготовлены груды камней, чтобы бросать их в Бетода сверху, и шесть больших бочек, заполненных стрелами. Лучшие стрелки стояли у обновленного парапета, воины с самыми зоркими глазами и самыми чуткими ушами высматривали неприятеля. Среди них Логен увидел Ищейку. С одной стороны от Ищейки расположился Молчун, с другой — Тул.

— Вождь! — Логен все еще невольно улыбался, обращаясь так к Ищейке. Долгое время они были разлучены, но это пошло на пользу. По крайней мере, никто ничего не боялся. В том числе и собственного вождя. — Видно что-нибудь?

Ищейка обернулся и с усмешкой протянул Логену флягу.

— Много чего, как водится.

— Угу, — сказал Молчун.

Солнце поднялось над горами, пронизывая облака яркими светлыми лучами, тающими в тенях над землей, растворяющимися в рассветной дымке. Высокие скалы, четко очерченные, мрачные, маячили с обеих сторон. Кое-где на склонах проступали желто-зеленые пятна травы и папоротника между голых камней. Внизу в пустой долине было тихо и спокойно. То и дело глаз натыкался на колючие кустарники, на заросли низкорослых деревьев, на русла пересохших ручьев. Все было пусто, как вчера, позавчера и в любой день из тех, которые они провели здесь.

Это напомнило Логену его юность, когда он в одиночку забирался в горы и испытывал себя на прочность. Еще до того, как люди узнали его имя. До того, как он женился и родил детей. До того, как его жена и дети вернулись в грязь. Счастливые долины прошлого. Он глубоко вдохнул прохладный высокогорный воздух, потом выдохнул.

— Что ж, вид неплохой, верно. Но я имел в виду, нет ли признаков приближения нашего старого приятеля?

— Ты имеешь в виду Бетода, короля северян? Нет. Ни слуху ни духу. Ни кончика хвоста.

Тул покачал большой головой.

— Если бы он шел, уж мы бы его заметили.

Логен прополоскал рот и сплюнул воду за парапет, посмотрел, как она разлетелась брызгами, ударившись о камни внизу.

— Возможно, он не заглотил наживку.

В том, что Бетод не придет, была и хорошая сторона. Месть — это неплохо, когда о ней думаешь на расстоянии, но столкнуться вплотную не так уж приятно. Особенно когда расклад сил — десять против одного не в твою пользу, а бежать некуда.

— Возможно, и не заглотил, — проговорил Ищейка задумчиво. — А как стена?

— Стена отличная. Высокая, без лестницы не вскарабкаешься. А как долго нам ждать, по-твоему, пока…

— Угу, — буркнул Молчун и длинным пальцем указал в долину.

Логен заметил какое-то движение внизу. И еще. Он пригляделся. Пара человек крадучись пробирались по гальке, как навозные жуки по песку. Он чувствовал, что воины вокруг него напряглись, и слышал, как они тихо переговариваются.

— Черт, — прошептал он.

Он взглянул на Ищейку, стоявшего рядом, а Ищейка взглянул на него.

— Кажется, план Круммоха сработал.

— Похоже на то. Во всяком случае, Бетод идет за нами.

— Да. А в остальном — как получится.

Скорее всего, получится так, что их всех перебьют. Логен знал, что все думали о том же, вслух можно ничего не говорить.

— Остается надеяться, что Союз выполнит свою часть договора, — сказал Ищейка.

— Мы надеемся.

Логен попытался улыбнуться, но получилось как-то невесело. Его надежды никогда не сбывались, и он не ждал ничего хорошего.

Едва появившись, они быстро заполнили долину, прямо на глазах Ищейки. Все четко и аккуратно, как всегда у Бетода. Штандарты установлены между двумя склонами, на расстоянии трех выстрелов из лука. Карлы и бонды стоят ровными плотными рядами, лицом к стене. Солнце поднялось выше в голубом небе над долиной, лишь несколько облаков отбрасывали тень, и море металла внизу вспыхивало и мерцало, как волны в лунном свете.

Все штандарты и гербы были там, все лучшие бойцы Бетода: Белобокий, Бодун, Бледный Призрак и Малорослик. Вместе с ними и другие — остроконечные, изорванные в клочья значки племен, пришедших с берегов Кринны. Дикие варвары заключили темную, кровавую сделку с Бетодом. Ищейка слышал, как они вопят, переговариваясь друг с другом: странные звуки, похожие на голоса животных в чаще леса.

Что ж, все в сборе. Ищейка нюхом чуял, что за стеной усиливаются страх и неуверенность, густые как каша. Руки воинов коснулись оружия, губы зашептали молитву. Ищейка приложил все усилия, чтобы его лицо оставалось спокойным и безмятежным, как у Тридубы. Как положено вождю. Хотя колени дрожали.

— Как думаешь, сколько их? — спросил Логен.

Ищейка окинул взглядом войско внизу, прикидывая.

— Тысяч восемь или десять.

Пауза.

— Да, именно так я и думаю.

— В любом случае, их больше, чем нас, — произнес Ищейка, стараясь говорить спокойно.

— Верно. Но сражение не всегда выигрывают числом.

— Конечно, не всегда. — Ищейка пожевал губами, глядя на людей под стенами. — Но часто.

Часть людей Бетода работали прямо перед фронтом: поблескивали лопаты, выступали очертания рва и земельного вала, пересекающих долину.

— Окапываются, — проворчал Доу.

— Бетод ничего не упускает, — произнес Ищейка. — Не спешит. Все делает основательно.

Логен кивнул.

— И хочет быть уверенным, что никто из нас не улизнет.

За спиной Ищейка услышал раскатистый смех Круммоха.

— Улизнуть — это ли наша цель?

Тем временем показался личный штандарт Бетода. Он находился позади, но возвышался над остальными — огромное тяжелое полотнище, красный круг на черном фоне. Ищейка мрачно смотрел, как он развевается на ветру. Он вспомнил, как видел его несколько месяцев назад, в Инглии. Тогда с ними был Тридуба и Катиль была жива. Ищейка почувствовал горечь на языке.

— Король всех чертовых северян, — пробормотал он.

Несколько человек отделились от отряда, занятого рытьем земли, и направились к стене. Их было пятеро, все хорошо вооруженные. Тот, который шел первым, широко развел руки.

— Время трепать языком, — пробормотал Доу и сбросил вниз ком грязи.

Они подошли близко, эти пятеро, прямо к наглухо закрытым воротам. Их доспехи тускло поблескивали на утреннем солнце. У первого из них были длинные седые волосы и один белый глаз. Его не так-то трудно было вспомнить. Ганзул Белый Глаз. Он выглядел старше, чем прежде, но ведь все они состарились. Именно он требовал от Тридубы сдаться в Уфрисе, и его послали подальше. Он нес всякую чушь в Хеонане — и был отвергнут. Он вызывал на поединок и Черного Доу, и Тула Дуру, и Молчуна Хардинга. Поединок с первым бойцом Бетода. Схватка с Логеном Девять Смертей. Он много раз выступал от имени Бетода, и все, что он говорил, было ложью.

— Это ты там внизу, Ганзул Дерьмовый Глаз? — зло усмехнулся Черный Доу. — Все лижешь зад Бетоду?

Старый воин с усмешкой взглянул на них.

— Мне надо кормить семью, а все зады на вкус одинаковые, если разобраться. Тебя самого раньше от этого не тошнило.

Отчасти он был прав, Ищейка признал это. В конце концов, они сами воевали на стороне Бетода.

— А что тебе надо здесь, Ганзул? — прокричал он. — Бетод предлагает нам сдаться?

— Вам стоит подумать об этом. Сил у него намного больше, чем у вас. Но я здесь не для того. Он готов сражаться, как всегда, но я предпочитаю переговоры битвам и потому сказал ему, что можно дать вам шанс. У меня два сына, там, с остальными. Считайте, что я забочусь о себе, но я не хочу их потерять. Может, мы сумеем договориться?

— Вряд ли! — прокричал Ищейка. — Но если у тебя такое задание, валяй. У меня сегодня нет срочных дел.

— Хорошо. Бетод не горит желанием потеть и проливать кровь, чтобы взобраться на эту груду камней, которая называется стеной. У него дела с южанами, и он хотел бы их уладить. Картина вам ясна: десять к одному против вас. Нас гораздо больше, и смыться вам не удастся. Любого, кто готов сдаться, Бетод отпустит с миром. Нужно только одно: сложить оружие.

— А потом и голову? — рявкнул Доу.

Ганзул глубоко вздохнул, словно и сам понимал, что ему не поверят.

— Бетод обещает свободу всем, кто сложит оружие. Это его слово.

— Да пошел он со своим словом! — Доу зло усмехнулся, и люди на стене вслед за ним тоже стали смеяться и плевать вниз. — Ты думаешь, мы не помним, как он держит свое слово? Да я гроша ломаного не дам за его обещания!

— Врет, как чертов мерин! — хохотнул Круммох. — Всегда так. Немножко лжи для разогрева, пока не начнется дело. Было бы даже обидно, если бы он не попытался. Обещает свободу всем? — крикнул он вниз. — А как насчет Круммоха-и-Фейла? Он получит свободу? А Девять Смертей?

Лицо Ганзула вытянулось, когда он услышал это имя.

— Это правда? Девятипалый с вами?

Ищейка почувствовал, что Логен подошел к краю стены. Белый Глаз побледнел, плечи его опустились. Он произнес негромко:

— Значит, крови не миновать.

Логен лениво облокотился на парапет и взглянул на Ганзула и его карлов. Это был голодный и безжалостный взгляд, словно он выбирал овцу для отправки на бойню.

— Можешь сказать Бетоду, что мы выйдем. — Он сделал паузу. — Когда перебьем всю вашу чертову свору.

Череда смешков прокатилась над стеной, воины бросали язвительные замечания, трясли оружием в воздухе. Сейчас им нужно было услышать не шутки, а жесткие решительные слова, Ищейка понял это. Хороший способ победить страх, хотя бы ненадолго. Он даже позволил себе улыбнуться.

Белый Глаз все еще стоял там, перед не очень-то прочными воротами, и ждал, пока ребята наверху успокоятся.

— Я слышал, ты теперь командуешь этой толпой, Ищейка. Теперь тебе больше нет необходимости исполнять приказы этого жадного до крови мясника. Каков будет ответ? Какой путь ты выбираешь?

Ищейка пожал плечами.

— А есть другой путь, по-твоему? Мы пришли сюда не лясы точить, Ганзул. Так что вали обратно к своему хозяину. Привет!

Снова послышались смех и язвительные замечания. Один из парней, стоявших подальше на стене, на участке Трясучки, стянул с себя штаны и выставил над парапетом голый зад. Вот вам переговоры.

Белый Глаз покачал головой.

— Что ж, хорошо. Я передам Бетоду. Большинство из вас вернется в грязь, и вы это заслужили. Передайте мертвым, что я пытался избежать этого.

Он повернулся и пошел назад, в лагерь Бетода. Четверо карлов шли за ним.

Логен неожиданно наклонился вперед, его очертания смутно вырисовывались над стеной.

— Я буду искать твоих сыновей, Ганзул! — рявкнул он и плюнул.

Слюна вылетела из его ухмыляющегося рта веером, ее подхватил ветер. — Когда начнется дело! Передай Бетоду, что я жду! Скажи им всем, что я жду!

Странная тишина окутала крепостную стену и людей, охранявших ее, накрыла долину и тех, кто разбил лагерь внизу. Такая тишина всегда предшествует сражению, когда обе стороны уже знают, что им предстоит. Эту тишину Логен помнил по Карлеону: так же тихо было перед тем, как он вытащил меч и с ревом бросился в атаку. Перед тем, как он потерял палец. Перед тем, как он стал Логеном Девять Смертей. Очень давно, когда все было значительно проще.

Бонды, наконец-то, вырыли ров на достаточную глубину, отложили лопаты и отошли назад. Ищейка взобрался на башню, взял свой лук и, устроившись рядом с Молчуном и Тулом, замер в ожидании. Круммох за стеной выстроил своих горцев, готовых к сражению, полных ярости. Доу со своими парнями расположился на левом фланге. Красная Шляпа с его ребятами расположился на правом. Трясучка находился рядом с Логеном, они заняли позиции над воротами и ждали.

Штандарты на равнине мягко шуршали и трепетали на ветру. Молот в крепости за спинами бойцов ударил, один раз, два, три раза. Высоко в небе прокричала птица. Где-то негромко переговаривались люди, потом и они умолкли. Снова наступила тишина. Логен закрыл глаза и откинул голову — он почувствовал, как горячие лучи солнца касаются его кожи, как прохладный ветер Высокогорья овевает лицо. Все было тихо, как будто он находился здесь один, словно не было десяти тысяч человек, жаждущих броситься в смертельную схватку. До того тихо и спокойно, что он улыбнулся. Возможно, так спокойна была бы его жизнь, если бы он не взял в руки оружия.

Три кратких мгновения, не больше, Логен Девятипалый был обычным мирным человеком.

Потом он услышал шум от движения множества людей и открыл глаза. Карлы Бетода расходились по обеим сторонам долины, шеренга за шеренгой, хрустя галькой под ногами и гремя амуницией. Между ними была видна каменистая тропа и открытое пространство в самом центре. Там появились какие-то черные тени, они скапливались надо рвом, как растревоженные муравьи из разрушенного муравейника. Они скатывались по склону напротив стены сплошной бесформенной массой переплетенных конечностей, ухмыляющихся ртов, царапающихся когтей.

Шанка. Даже Логен никогда еще не видел их столько в одном месте. Они буквально заполонили все вокруг, словно долину сковала короста из невнятно бормочущих, пронзительно визжащих, бьющихся и цокающих паразитов.

— Ну и дерьмо, во имя мертвых! — прошептал кто-то.

Логен подумал, не пора ли сказать что-то людям, стоявшим рядом с ним на стенах. Может быть, крикнуть: «Спокойно! Держитесь!» Найти слова, чтобы укрепить мужество парней. Ведь именно это должен делать вождь. Но стоит ли? Все они — опытные бойцы, каждый знает свое дело. Каждый понимает, что нужно сражаться или умереть, а это понимание надежнее всего укрепляет боевой дух.

Так что Логен сжал зубы, стиснул пальцы на прохладной рукоятке меча Делателя, вытащил тускло поблескивающий клинок из покрытых рубцами ножен и наблюдал, как приближаются плоскоголовые. Их отделяла от передовых рядов сотня шагов, а двигались они стремительно.

— Луки — к бою! — проревел Логен.

— Луки! — эхом повторил Трясучка.

— Стрелы! — послышались резкие команды Доу и Красной Шляпы с обоих концов стены.

Вокруг Логена слышалось поскрипывание луков, когда воины растягивали тетивы и прицеливались, стиснув зубы. Их лица были сосредоточенны и мрачны. Плоскоголовые катились прямо на них — без строя и порядка, как придется, сверкая зубищами, вывалив языки, с ненавистью в злобных глазенках. Скоро, теперь уже очень скоро. Логен поднял меч.

— Скоро, — прошептал он.

— Залп, черт подери!

Ищейка выпустил стрелу в накатывающую толпу шанка. Тетивы запели вокруг него, и первый поток стрел, шипя, ринулся со стены вниз. Некоторые не попадали в цель и отскакивали, ударившись о камни, но другие поражали плоскоголовых, и те падали с визгом, беспорядочно дергая черными конечностями. Воины тем временем бестрепетно и невозмутимо натягивали тетивы. Здесь были самые лучшие стрелки.

Снова пели луки, снова стрелы свистели в воздухе, снова шанка падали замертво. Стрелки красиво и легко находили новые цели и принимались за дело. Ищейка слышал команды и видел дрожащие от напряжения древки стрел, слетавших со стены. Плоскоголовые внизу падали и корчились в грязи.

— Это проще, чем передавить муравьев в лоханке! — прокричал кто-то.

— Ага, — откликнулся громко Ищейка. — Если эти муравьи не выползут обратно и не оторвут тебе голову. Поменьше болтай да побольше стреляй!

Он заметил, что один из шанка добрался до свежевырытого рва и начал возиться в нем, расшатывая колья ограды и цепляясь за подножие стены.

Тул вскинул над головой большой камень, наклонился и с ревом бросил его вниз. Ищейка видел, как камень обрушился на голову шанка во рву, вышиб ему мозги, с кровью выплеснувшиеся на камни, отскочил и врезался в других тварей, сбив с ног двоих. Еще несколько шанка с воплями упали, пораженные стрелами, но бесчисленное множество теснилось позади. Они спрыгивали в ров, толкаясь и перекатываясь друг через друга. Они навалились на стену, растянувшись по всей ее длине, они бросали копья в стоявших наверху людей и неумело посылали в них стрелы.

Потом шанка стали взбираться вверх, впиваясь когтями в лунки на камнях. Они подтягивались все выше и постепенно облепили всю стену, но поднимались медленно, срываясь, потому что в них попадали стрелы и камни. Быстрее они поднимались по левой стороне, далеко от Ищейки и его товарищей, на участке Черного Доу. Еще быстрее они лезли у ворот, где на стене осталось немного вьющихся растений.

— Черт подери, эти твари вполне могут взобраться сюда! — прошипел Ищейка, выпуская очередную стрелу.

— Угу, — мрачно произнес Молчун.

Логен видел, как рука шанка зацепилась за парапет, кривым когтем царапая камни. Затем появились пальцы, уродливые и кривые, поросшие густой шерстью, с выступающими толстыми жилами. Потом поднялась плоская макушка плешивой головы: массивный лоб бугром, тяжелая челюсть, широко раскрытая пасть, острые зубы, блестящие от слюны. Глубоко посаженные глаза уставились на Логена, встретив его взгляд. Меч Девятипалого раскроил череп шанка до плоского обрубка носа и выбил один глаз из глазницы.

Воины стреляли и пригибались, если стрелы отскакивали от камней. Копье просвистело над головой Логена. Он слышал, как шанка внизу скребут и тянут ворота, бьют в них дубинами и топорами, слышал, как они визжат от ярости. Шанка шипели и пронзительно кричали, пытаясь перелезть через парапет, воины отбивались от них, орудуя мечами и секирами, сбрасывали вниз, протыкая копьями.

Логен слышал, как Трясучка крикнул:

— Надо отбросить их от ворот! Отбросить от ворот!

В ответ послышались бранные слова и боевые кличи. Один из карлов отпрянул назад и оперся на парапет, кашляя. Копье шанка вонзилось в его грудь, конец вышел из спины, разорвав одежду. Воин опустил голову, взглянул на искореженное древко и открыл рот, чтобы что-то сказать. Застонал, сделал несколько неверных шагов, и тут большой шанка показался над парапетом позади него, схватившись рукой за каменный выступ.

Меч Делателя отрубил эту руку по локоть. Капли крови брызнули Логену в лицо. Клинок воткнулся в камень, и рука Девятипалого дрогнула, он пошатнулся. Этого хватило, чтобы шанка все-таки взобрался на стену. Отрубленная конечность висела на куске кожи и сухожилиях, черная кровь стекала крупными каплями.

Шанка потянулся к Логену второй когтистой лапой, но тот схватил его запястье, ударил ногой в колено и повалил лицом вниз на камни. Прежде чем противник успел подняться, Логен глубоко вонзил ему меч в спину. Осколки белой кости виднелись в огромной ране. Шанка метался, извиваясь, кровь лилась ручьем. Логен схватил его за горло, прислонил к стене и сбросил за парапет. Шанка упал прямо на другую тварь, только что начавшую подъем, и оба рухнули в ров. Один еще пытался выбраться, но в горле у него торчал сломанный кол.

Поодаль, разинув рот от страха, стоял молодой парень. Лук безвольно болтался у него в руке.

— Разве я приказывал прекратить стрелять, черт возьми? — зычно крикнул ему Логен.

Парень заморгал глазами, поднял лук, натянул тетиву дрожащей рукой и поспешил к парапету. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, люди сражались, кричали, стреляли и орудовали клинками. Логен увидел трех карлов, нанизавших шанка на копья. Он увидел, как Трясучка нанес сокрушительный удар в спину другому шанка, и кровь брызнула в воздух тугими темными струями. Он увидел, как еще один воин размозжил плоскоголовому морду щитом, едва тот высунулся над стеной, и столкнул его со стены вниз. Логен споткнулся о руку шанка, поскользнулся на крови и упал набок, едва не проткнув себя мечом, прополз на пару шагов вперед и неловко поднялся. Он с ходу отрубил эту лапу, пока шанка дергался, пронзенный копьем одного из карлов, и рубанул по шее другого плоскоголового, показавшегося над парапетом. Перегнулся вслед за ним и посмотрел вокруг.

Один шанка еще оставался на стене, и Логен как раз указывал на него, когда стрела, прилетевшая с башни, попала плоскоголовому в спину. Он свалился в канаву, прямо на кол. Шанка, осаждавшие ворота, были сбиты камнями, из их тел торчали сломанные стрелы. Так складывалось положение в центре, и на участке Красной Шляпы тоже все было чисто. С левого фланга на парапете виднелись несколько шанка, но воины Доу вполне справлялись с ними. Пока Логен смотрел туда, парочка шанка слетела в ров, обливаясь кровью.

Твари, оставшиеся в долине, заволновались, потихоньку отползая. Они пронзительно кричали и визжали, а стрелы лучников Ищейки градом сыпались на них. Похоже, шанка получили сполна. Они уже поворачивались и бежали ко рву Бетода.

— Мы сделали их! — торжествующе закричал кто-то.

Все радостно закричали. Юноша с луком поднял оружие над головой, улыбаясь так широко и счастливо, будто он один разбил все полчища Бетода.

Логену было не до веселья. Он мрачно взирал на бессчетное множество карлов, собиравшихся за рвом Бетода, на штандарты, реющие над ними на ветру. Эта схватка была короткой и беспощадной, но следующее сражение будет длиннее и еще кровавее. Расправив плечи, он прислонил меч Делателя к парапету и сжал руки, чтобы они не дрожали. Потом глубоко вздохнул.

— Я еще жив, — прошептал он.

Логен сидел у костра и точил ножи. Отблески огня играли на лезвиях, когда он поворачивал их, проводил по ним точильным камнем и ласково снимал пальцем грязь, чтобы металл был чистым и готовым к действию. Лишних ножей не бывает, это факт. Он усмехнулся, вспомнив, что ответила на это Ферро: пока ты не свалился в реку и не пошел ко дну под тяжестью всего этого железа. На миг оставив свое занятие, Логен спросил себя: увидятся ли они когда-нибудь снова?

Вряд ли. Надо смотреть правде в глаза. Пережить завтрашний день — уже небывалая удача.

Молчун сидел напротив, выравнивая несколько прямых палочек, чтобы использовать их в качестве стрел. Последние отблески угасавшего дня пробивались сквозь сгущающуюся темноту, когда они с Логеном присели рядом, а теперь совсем стемнело, хоть глаз коли, и лишь прикрытые туманной дымкой звезды плыли над их головами. За все время они не обмолвились ни словом — это было вполне в духе Хардинга Молчуна и вполне устраивало Логена. Спокойное молчание лучше надоедливого разговора, но ничто не может длиться вечно.

Громкий звук шагов донесся из темноты, и Черный Доу возник перед костром, Тул и Круммох стояли за его спиной. Лицо Доу, почти черное, под стать его прозвищу, было мрачным, на предплечье виднелась грязноватая повязка, на которой засохла длинная полоса крови.

— Что, ранили? — спросил Логен.

— Да ну! — Доу тяжело присел перед костром. — Так, царапина. Ничего серьезного. Проклятые плоскоголовые, меня просто распирает от ярости!

— В общем, ты цел?

Тул усмехнулся.

— Ладони содрал, таская камни, но я парень крепкий, переживу.

— А я чувствую никчемным чурбаном, — посетовал Круммох, — пока мои щенята смотрят за моим оружием и вытаскивают стрелы из мертвецов. Для детишек это подходящее дело, но Луна жаждет посмотреть на меня в бою. И Луна, и я сам.

Логен причмокнул, облизнув языком зубы.

— Тебе еще выпадет шанс, Круммох. Я уверен. У Бетода хватит работы на всех.

— Я никогда не видел, чтобы плоскоголовые так перли, — размышлял Доу вслух. — Лезут прямо на стену, где полно воинов, без лестниц, без инструментов. Они не умники, конечно, но и не глупцы. Эти черти обожают засады. Любят сидеть в укрытии, прятаться, подкрадываться незаметно. Они идут напролом, без страха, когда нет другого выхода, но рваться в пекло по собственной воле? Это на них не похоже.

Круммох коротко хохотнул, хрипло и гулко.

— То, что шанка выбрали одну сторону в людском сражении, тоже странно. Настали странные времена. Похоже, ведьма Бетода поработала над ними, навела чары, чтобы все слетели с катушек. Провела какой-нибудь обряд, чтобы наполнить этих тварей ненавистью к нам.

— Отплясывала нагишом вокруг зеленого пламени и все такое прочее, — произнес Тул.

— Луна защищает нас, друзья, будьте уверены. — Круммох постучал косточками в ожерелье, болтавшемся у него на шее. — Луна нас любит, и мы не погибнем, пока…

— Ты это расскажи тем, кто сегодня вернулся в грязь.

Логен кивнул головой на свежевырытые могилы в дальней части крепости. Увидеть их в темноте было невозможно, но они там были. Десятка два длинных холмов разрытой и утрамбованной земли.

Однако большой вождь горцев только ухмыльнулся.

— Я бы сказал, что они счастливчики. По крайней мере, каждый лег в свою могилу. А нам повезет, если мы не окажемся в одной канаве с дюжиной других трупов. Если заварится крутое дело, тут и ступить будет негде, не то что голову преклонить. В одну яму лягут два десятка. Не говори мне, что ты не видел этого прежде или сам не рыл таких ям.

Логен поднялся.

— Возможно, и видел, и рыл. Но мне это не нравится.

— Конечно, не нравится! — вскричал Круммох ему вслед. — И не говори, Девять Смертей!

Логен не обернулся. На стенах горели факелы, зажженные через каждые десять шагов. Языки пламени плясали в темноте, белые крапинки насекомых роем вились вокруг них. Воины стояли в свете факелов, опершись на копья и сжав луки. Они держали наготове мечи и смотрели в темноту, ожидая неприятных сюрпризов от Бетода. Он всегда любил сюрпризы, и Логен не сомневался, что парочка неожиданностей у него наготове.

Он подошел к парапету и положил руки на влажный камень. Мрачно взглянул на огни костров, мерцавшие в черной долине. Костры Бетода в отдалении и их собственные костры, разожженные прямо под стенами для того, чтобы поймать любого умника, который попробует подкрасться незаметно. Круги света от костров выделялись между терявшихся в темноте камней. Кое-где виднелись скрюченные тела убитых шанка, разрубленные и сброшенные со стен, пронзенные стрелами.

Логен вдруг почувствовал какое-то движение позади. По спине пробежал холодок, и он искоса глянул по сторонам. Возможно, это Трясучка явился, чтобы свести счеты и сбросить его со стены. Трясучка или один из сотни других, затаивших обиду, о которой Логен забыл, но они-то никогда не забудут. Он убедился, что нож под рукой, и оскалился как волк, готовый напасть.

— Неплохо поработали сегодня, — послышался голос Ищейки. — Потеряли меньше двадцати человек.

Логен облегченно вздохнул и опустил руку.

— Поработали нормально. Но Бетод только начал. Он лишь подразнил нас, чтобы проверить слабые места, прикинул, можно ли нас измотать. Он знает цену времени. Знает, что это дороже всего на войне. День или два значат для него куда больше, чем куча плоскоголовых. Если он сочтет, что с нами можно разделаться быстро, он не побоится потерь.

— Тогда нам надо потянуть время.

Логен слышал, как в отдалении во тьме лязгают молоты кузнецов и стучат молотки плотников. Эхо разносило эти звуки по округе.

— Они строят лестницы и прочие орудия, чтобы забраться на стену и преодолеть наш ров. Если Бетод сумеет, он захватит крепость быстро. Но если придется ждать, он подождет.

Ищейка кивнул.

— Ну да. Нам нужно тянуть время. Если все идет по плану, скоро подойдут силы Союза.

— Хорошо бы. Но планы часто меняются, не стоит надеяться только на них.

Такая сладкая печаль

— Его великолепие, великий герцог Осприйский желает поддерживать добрососедские отношения…

Джезалю оставалось лишь сидеть и улыбаться, как он сидел и улыбался весь этот бесконечный день. Лицо, спина — все болело от напряжения. А посол все бормотал, сопровождая свою речь выразительными жестами. Нужно было бы прерывать этот словесный поток, чтобы переводчик мог изложить его пошлости на внятном человеческом языке. Но посла это не беспокоило.

— …великий герцог Осприи всегда считался одним из ближайших друзей вашего прославленного отца, короля Гуслава, и гордился этим. Теперь он не желает ничего иного, кроме как продолжить дружбу с правительством и народом Союза.

Все долгое утро Джезаль сидел на украшенном драгоценными камнями троне, установленном на высоком мраморном помосте, и улыбался, а послы со всего света высказывали ему свое отнюдь не бескорыстное почтение. Он сидел на этом троне, когда солнце высоко поднялось и безжалостно светило в широкие окна дворца, расцвечивая золоченые украшения на стенах и потолке, отражаясь сверкающими вспышками в огромных зеркалах, на серебряных подсвечниках, на вазах непомерной величины, рассыпаясь бесчисленными радужными искрами в тонко позванивающих хрустальных подвесках трех громоздких люстр под потолком.

— …Великий герцог желает еще раз выразить свое искреннее братское сожаление по поводу незначительного инцидента, случившегося прошлой весной, и уверяет вас, что ничего подобного не повторится, что солдаты в Вестпорте останутся на своих местах, не нарушая границы.

Он просидел так целый нескончаемый день, пока в зале становилось все жарче. Он ерзал от смущения, когда представители сильных мира сего с поклонами входили и удалялись прочь, произнеся одинаковые поздравительные речи на дюжине наречий. Он все еще сидел, когда солнце зашло и в люстрах зажгли сотни свечей, пламя которых отражалось в зеркалах, в темнеющих окнах, на великолепно отполированном паркете. Он улыбался и принимал восхваления от людей, о чьих странах даже не слышал до того, как начался этот бесконечный день.

— Его великолепие также выражает надежду, что враждебные отношения между вашей великой нацией и империей Гуркхула скоро закончатся и торговля будет свободно развиваться в Круге морей.

Посол и переводчик сделали вежливую паузу, и Джезаль смог вяло промямлить в ответ:

— Мы питаем те же надежды. Пожалуйста, передайте великому герцогу нашу благодарность за чудесный подарок.

Два лакея тем временем подняли внушительного размера сундук, стоявший сбоку, и поставили его рядом с прочим безвкусным хламом, набравшимся у Джезаля за этот день. Затем стирийские пустозвоны снова изошлись в излияниях.

— Его великолепие передает вашему августейшему величеству свои сердечные поздравления по поводу вашей грядущей женитьбы на принцессе Терезе, жемчужине Талина! Без сомнения, это самая прекрасная из женщин Земного круга.

Джезалю пришлось постараться, чтобы изобразить подобие улыбки. Сегодня ему так часто говорили об этом браке как о решенном деле, что он устал исправлять это заблуждение и сам чувствовал себя помолвленным. Ему хотелось одного: чтобы аудиенции, наконец, закончились и он смог бы спокойно отдохнуть.

— Его великолепие также поручил нам пожелать вашему августейшему величеству долгого и счастливого царствования, — говорил переводчик. — И много наследников, чтобы ваша династия продолжала свое славное правление.

Джезаль растянул губы в улыбке чуть шире и наклонил голову.

— Приветствую вас и благодарю!

Осприйский посол театрально поклонился и энергично взмахнул огромной шляпой, так что разноцветные перья скользнули по полу. Потом он начал отступать к двери, так же кланяясь и скользя по сверкающему полу. Каким-то чудесным образом ему удалось выйти в коридор, не опрокинувшись на спину, и огромные двери, украшенные золотыми листьями, плавно закрылись за ним.

Джезаль сорвал корону с головы и бросил ее на подушку, лежащую рядом с троном. Одной рукой он тер взмокшие волосы, другой расстегивал тугой вышитый воротник. Ничего не помогало. Он не мог избавиться от удушающего, доводящего до головокружения ощущения тесноты и духоты.

Хофф уже заискивающе приблизился к нему слева.

— Это был последний посол, ваше величество. Завтра вы будете принимать знатные семейства Срединных земель. Им не терпится выразить почтение…

— Много почтения и мало толку, я бы сказал!

Хофф рассмеялся отвратительно фальшиво.

— Ха, ха, ха, ваше величество. Они желают получить аудиенцию с утра, и мы бы не хотели обидеть их…

— К черту! — прошипел Джезаль.

Он вскочил и подрыгал в тщетной надежде отлепить брюки от потного зада. Сдернул через голову малиновую орденскую ленту и отбросил прочь. Резким движением расстегнул золоченый камзол и попытался скинуть его, но рука застряла в манжете, и ему пришлось вывернуть эту проклятую тужурку наизнанку, чтобы освободиться от нее.

— К черту!

Он швырнул камзол с мраморного помоста, готовый разорвать его на куски. Потом опомнился. Хофф осторожно отступил назад и смотрел хмуро, будто только что обнаружил, что его прекрасный новый особняк поражен какой-то ужасной гнилью. Слуги, пажи, рыцари, телохранители и герольды — все замерли и уставились в пространство, как статуи. В темном углу зала стоял Байяз. Его глаза скрывала тень, но лицо было мрачным.

Джезаль вспыхнул, как капризный мальчишка, которого призвали к ответственности, и прикрыл рукой глаза.

— Ужасно тяжелый день…

Он поспешно спустился по ступеням с возвышения и вышел из зала для аудиенций, низко склонив голову. Громкие звуки фанфар, запоздалых и совершенно неуместных, неслись ему в след. К несчастью, их примеру последовал и первый из магов.

— Это недостойно, — сказал Байяз. — Очень редко вспышки гнева выглядят пугающими. Обычно они смешны.

— Мне жаль, — пробормотал Джезаль сквозь зубы. — Корона — слишком тяжелая ноша.

— Тяжелая ноша, но и большая честь. Мы уже обсуждали твое стремление стать достойным ее. — Маг сделал многозначительную паузу. — Возможно, ты мог бы стараться более упорно.

Джезаль потер ноющие от боли виски.

— Мне всего лишь надо побыть одному. И все. Недолго.

— Столько, сколько нужно. Но утром у нас есть дело, и этим делом, ваше величество, нельзя пренебречь. Родовая знать Срединных земель не может больше ждать, когда им позволят поздравить тебя. Увидимся на рассвете. Уверен, ты будешь полон энергии и энтузиазма.

— Да, да, — резко бросил Джезаль через плечо. — Буду полон энергии. Обязательно.

Он быстро прошел в небольшой дворик, окруженный с трех сторон тенистой колоннадой, и остановился, вдыхая прохладный вечерний воздух. Он расправил плечи, закрыл глаза, откинул голову и медленно, глубоко вздохнул. Одна минута одиночества. Пожалуй, не считая часов сна и того времени, когда он справлял нужду, впервые после того сумасшедшего дня в Круге лордов ему позволили остаться наедине с собой.

Он стал жертвой — или бенефициарием, получателем выгоды — какой-то невероятной ошибки. Вышло так, что его ошибочно приняли за короля, хотя на самом деле он был всего лишь себялюбивым невежественным идиотом. Он думал только о сегодняшнем дне и редко заглядывал вперед. Всякий раз, когда кто-то называл Джезаля «ваше величество», он чувствовал себя мошенником, плутом. Его чувство вины возрастало, и он изумлялся, как его до сих пор не разоблачили.

Джезаль брел по ухоженной лужайке, тяжело вздыхая от жалости к себе. Однако вздох замер у него на губах, потому что рыцарь-телохранитель стоял у дверей напротив, вытянувшись и застыв неподвижно, так что Джезаль его не сразу заметил. Он выругался вполголоса. Неужели его не могут оставить даже на пять минут? Приблизившись к стражнику, он нахмурился. Рыцарь показался ему знакомым. Высокий могучий человек с бритой головой и весьма приметной короткой шеей.

— Бремер дан Горст!

— Ваше величество! — отозвался Горст, и его доспехи звякнули, когда он стукнул мясистым кулаком по полированному нагруднику. — Рад видеть вас!

Джезалю он не понравился с первого взгляда, а то, как дан Горст гонял его во время состязания, вне зависимости от последовавшей победы, не улучшило мнение об этом «бесшейном» животном. Но теперь даже это знакомое лицо казалось глотком воды в пустыне. Сам того не ожидая, Джезаль протянул руку и пожал тяжеленную кисть телохранителя, словно они были старинными друзьями.

— Ваше величество оказывает мне слишком большую честь.

— Пожалуйста, не надо так меня называть. Как вы попали ко двору? Я думал, вы служите в охране лорда Брока.

— Эта служба мне не подходила, — ответил Горст на удивление высоким дискантом. — Я был рад найти место рыцаря-телохранителя несколько месяцев назад, ваше вел… — Он запнулся.

Внезапная мысль мелькнула в голове Джезаля. Он осторожно глянул через плечо, но сзади никого не было. В саду было тихо и безлюдно, как на кладбище. Тенистые аркады возвышались, словно усыпальницы.

— Бремер… Можно мне вас так называть?

— Мой король может называть меня так, как ему захочется.

— Меня интересует… могу ли я попросить вас об услуге?

Горст моргнул.

— Вашему величеству стоит только сказать.

Джезаль резко повернулся, услышав, как открывается дверь. Горст вышел из тени колоннады, звякнув доспехами. За ним молча двигалась фигура в плаще, с капюшоном на голове. Прежнее волнение снова ожило, когда она откинула капюшон и узкий лучик света из высокого окна осветил нижнюю часть ее лица. Он мог видеть прекрасную линию ее щеки, угол губ, очертание ноздрей, блеск глаз в сумерках, и все.

— Благодарю вас, Горст, — сказал Джезаль. — Можете идти.

Огромный телохранитель ударил себя в грудь, повернулся, прошел под аркой и закрыл за собой дверь. Конечно, они встречались тайно не в первый раз, но сейчас все переменилось. Джезаль спрашивал себя, чем закончится эта встреча — поцелуями и нежными словами, или это будет просто конец всему? Начало не слишком обнадеживало.

— Ваше августейшее величество, — произнесла Арди с заметным оттенком иронии в голосе. — Какая невероятная честь. Возможно, мне следует пасть к вашим ногам? Или сделать реверанс?

Какими бы жесткими ни были ее слова, от звука ее голоса у него по-прежнему перехватывало дыхание.

— Реверанс? — заставил он себя сказать. — А ты умеешь его делать?

— По правде говоря, нет. У меня не было возможности обучиться приличным манерам. Теперь этот недостаток мне очень мешает. — Она сделала шаг вперед, неодобрительно взглянув на темнеющую громаду сада. — В детстве я только в самых дерзких мечтах позволяла себе представить, что меня пригласят во дворец, в гости к самому королю. Мы бы ели с ним вкусные пирожные, пили прекрасное вино и вели умные разговоры о разных важных вещах до глубокой ночи. — Арди прижала руки к груди, ресницы ее задрожали. — Благодарю за то, что жалкие мечты бедной нищенки стали явью хотя бы на мгновение. Другие простушки не поверят мне, если я им расскажу.

— Мы все потрясены тем, как обернулось дело.

— О, безусловно, ваше величество.

Джезаль вздрогнул.

— Не называй меня так. Только не ты.

— А как мне следует вас называть?

— По имени. Джезалем, как и раньше. Пожалуйста.

— Как прикажете. Ты обещал мне, Джезаль, что не разочаруешь меня.

— Я помню, что обещал, и готов сдержать свое обещание… но дело в том…

Король или не король, он запутался в словах, как всегда с ним бывало, а затем вдруг выпалил с дурацким жаром:

— Я не могу жениться на тебе! Я бы сделал это, не случись… — Он вскинул руки и безвольно уронил их. — Не случись всего этого. Но это случилось, и я ничего не могу изменить. Я не могу жениться на тебе.

— Конечно, нет. — Ее губы изогнулись в горькой усмешке. — Обещания — это для наивных детей. Я и раньше не очень-то в них верила. Даже в самые захватывающие моменты. Теперь все и вовсе кажется смешным. Король и девушка-крестьянка — абсурд. Даже в самых пошлых книжках такого больше не прочитаешь.

— Но это не значит, что мы никогда не увидимся. — Джезаль неуверенно шагнул к ней. — Все изменилось, конечно, но мы сумеем найти возможность и время… — Он протянул руку, медленно, неловко. — Время, чтобы побыть вместе.

Он с нежностью прикоснулся к ее лицу и почувствовал тот же волнующий, недостойный трепет, что и прежде.

— Мы можем быть вместе, как раньше. Не беспокойся. Все устроится…

Арди взглянула ему в лицо.

— Значит, ты хочешь, чтобы я стала твоей шлюхой?

Он отшатнулся, опустив руку.

— Нет, конечно же, нет… Я имею в виду, ты можешь быть…

А что он имел в виду? Он запнулся, отчаянно подыскивая подходящее слово.

— Моей возлюбленной.

— А, да. Понимаю. Но кем я стану, когда ты женишься? Каким словом назовет меня твоя королева?

Джезаль уставился на свои туфли.

— Шлюха — она и есть шлюха, какое слово ни придумывай. Быстро надоедает, еще быстрее ее можно поменять. А когда ты устанешь от меня и найдешь другую любовницу, как меня будут называть? — Она жестко усмехнулась. — Я накипь, отрыжка общества. Я знаю это, но ты, видно, думаешь обо мне еще хуже, чем я сама.

— Это не моя вина. — Джезаль почувствовал, как на его глаза навернулись слезы. От боли или от облегчения, трудно понять. Горькое смешение того и другого. — Это не моя вина.

— Конечно, не твоя. Я тебя не обвиняю. Виню только себя. Прежде думала, что мне просто не везет, но мой брат был прав. Я не умею выбирать.

Арди взглянула на него, и он увидел в ее темных глазах то же оценивающее выражение, которое заметил при их первой встрече.

— Я могла бы найти хорошего человека, но я выбрала тебя. Мне следовало быть более щепетильной.

Она подняла руку и прикоснулась к его лицу. Большим пальцем вытерла слезинку, скатившуюся по щеке. Так же как раньше, когда они расставались в парке, под дождем. Но тогда оставалась надежда, что они когда-нибудь увидятся снова. Теперь никакой надежды не было. Арди вздохнула, опустила руку и мрачно посмотрела в сторону сада.

Джезаль заморгал, словно отгоняя сон. Неужели все это происходит на самом деле? Ему очень хотелось сказать на прощание какое-то нежное слово, подсластить горечь расставания, но в голове было пусто. Могут ли слова что-то изменить? Все уже сказано, продолжать разговор — сыпать соль на раны. Пустая трата времени. Он сжал зубы, стер следы слез с лица. Она права. Король и крестьянка, что может быть нелепее?

— Горст! — рявкнул он.

Дверь распахнулась, и стражник — гора мышц — вышел из тени, угодливо наклонив голову.

— Проводи даму до ее дома.

Горст кивнул и отступил в тень арки. Арди повернулась и пошла за ним, накинув на голову капюшон, а Джезаль смотрел, как она уходит. Он гадал, задержится ли она на пороге, обернется ли? Тогда их взгляды могли бы встретиться, это был бы последний миг близости.

Последнее замирание сердца. Последнее томление.

Но она не обернулась. Не задерживаясь, Арди шагнула за порог и исчезла, следом за ней вышел Горст, а Джезаль остался в саду, залитом лунным светом. Совсем один.

Ловушка для тени

Ферро сидела на крыше портового склада, прищурив глаза на солнце и скрестив ноги. Она смотрела на корабли и на людей, плывущих на них. Она ждала Юлвея. Именно для этого она приходила сюда каждый день.

Между Союзом и Гуркхулом шла война. Какая-то бессмысленная война — много болтовни и никаких военных действий. Корабли в Канту не отплывали, однако Юлвей путешествовал куда хотел. Он мог отправить Ферро обратно на юг, где она будет мстить гуркам. Но пока его не было, она оставалась пленницей розовых. Ферро скрежетала зубами, сжимала кулаки от злости и изнывала от собственной беспомощности. От скуки. От того, что тратила время впустую. Она была готова молиться о том, чтобы Юлвей поскорее появился.

Но бог никогда не слышал ее.

Джезаль дан Луфар, этот полный дурак, по непостижимым для Ферро причинам получил корону и стал королем. Байяз — она не сомневалась, что именно он стоял за всем этим делом — теперь проводил все свое время с новым королем. Без сомнений, он все еще старался сделать из Луфара вождя. Тем же самым он занимался на всем протяжении их долгого пути по равнине и обратно с весьма скромным результатом.

Джезаль дан Луфар, король Союза. Девятипалый бы долго смеялся, если бы до него дошел такой слух. Ферро улыбнулась, представив, как он смеется. Потом поймала себя на том, что улыбается, и нахмурилась. Байяз обещал ей отмщение и не дал ничего, бросил ее вязнуть в трясине, совершенно беспомощную. Чему уж тут улыбаться.

Она села и снова стала глядеть на корабли, высматривая Юлвея.

Девятипалого она не высматривала. Не надеялась увидеть его сутулую фигуру, бредущую по пристани. Это была совершенно глупая надежда, какие можно питать лишь в детстве, когда гурки захватили ее в рабство. Он не изменит решение и не вернется назад. Ферро была в этом абсолютно уверена. Но ей то и дело казалось, что она видит его в толпе.

Портовые рабочие уже узнавали ее. Сначала они приставали к ней.

— Спускайся, красотка, подари мне поцелуй! — звал один из них, а его дружки хохотали.

Потом Ферро бросила ему в голову половину кирпича, и от удара тот свалился в море. Ему нечего было сказать ей, когда дружки выловили его. Из них тоже никто не нашел, что сказать, и Ферро это вполне устраивало.

Она сидела и смотрела на корабли.

Она сидела, пока солнце не склонилось к закату, опускаясь за облака и бросая из-под них яркие блики, от которых сверкали и искрились покачивающиеся морские волны. Пока толпа на причале не поредела, повозки не уехали, крики и суета в порту не сменились унылой тишиной. Пока легкий ветерок с моря не коснулся ее кожи холодком.

Сегодня Юлвей не появился.

Ферро слезла с крыши склада и стала пробираться задворками к Срединному проспекту. Это случилось, когда она шла по широкой дороге, мрачно поглядывая на людей, попадавшихся на пути. Она вдруг поняла: за ней кто-то следит.

Он делал это хорошо, очень осторожно. Иногда приближался, иногда отставал. Старался не попадаться на глаза, но никогда не прятался. Она несколько раз обернулась, чтобы убедиться, и он все шел за ней. Он был одет во все черное, волосы длинные, прилизанные, маска закрывала половину лица. Весь в черном как тень. Как те люди, что гнались за ней и Девятипалым перед отъездом в Старую империю. Она следила за ним украдкой, стараясь не подать виду, что заметила его. Он и так скоро узнает.

Ферро свернула в темный переулок, остановилась и спряталась за угол, поджидая. Прижалась к грязной стене, затаив дыхание. Ее лук и меч были далеко, но страх был единственным оружием, которое ей требовалось. Страх, а еще ее руки, ноги и зубы.

Она услышала приближающиеся шаги. Кто-то осторожно и мягко ступал по аллее, так осторожно и мягко, что она едва различила эти шаги. И тут Ферро снова осознала, что улыбается. Очень хорошо иметь врага, иметь цель. Очень хорошо, особенно после того, как его долго не было. Это заполнит пустоту внутри, пусть даже на мгновение. Она сжала зубы, чувствуя, как ярость заполняет грудь. Горячая, волнующая ярость, спасительная и знакомая. Как поцелуй давнего возлюбленного, о котором тоскуешь.

Когда человек в черном повернул за угол, ее кулак был уже наготове и с хрустом врезался в его маску. Преследователь зашатался. Ферро приблизилась к нему, нанося удары обеими руками, так что его голова моталась то влево, то вправо. Он пытался нащупать нож, но делал это медленно и неумело. Едва он потянул лезвие из ножен, Ферро крепко схватила его за запястье. Локтем отбросила голову преследователя назад, ударила в горло, и он стал захлебываться. Она вырвала нож из ослабевшей руки, повернулась и ударила его в живот, так что он согнулся пополам. Коленом толкнула в лицо, закрытое маской, и человек плюхнулся на спину в грязь. Она опустилась следом, ногами крепко сжимая его туловище, рукой придавливая грудь. Его собственный нож был прижат к его же горлу.

— Посмотри-ка, — прошептала Ферро ему в лицо, — я поймала тень.

— Глу-к-х, — послышалось из-под маски, он вращал глазами.

— Трудновато говорить с этой штукой?

Она обрубила ножом завязки, на которых держалась маска, оставив длинную царапину на его щеке. Без маски человек выглядел совсем не опасным. Гораздо моложе, чем она думала, с прыщами на подбородке, с мягким пушком на верхней губе. Он дернул головой, потом снова остановил взгляд на Ферро. Недовольно огрызнулся, попробовал изогнуться, чтобы высвободиться, но она быстро вернула его на место. Прикосновение ножа к шее мгновенно успокоило пленника.

— Зачем ты идешь за мной?

— Я ни черта…

Ферро никогда не отличалась терпением. Она пришла в ярость и ударила ему в лицо локтем. Он сделал все, чтобы уклониться, но Ферро сидела у него на бедрах, придавив всем телом, и он был беспомощен. Ее рука врезалась в его рот, нос, щеку, ударила его головой о грязную мостовую. Еще четыре удара, и сражение для него было проиграно. Голова преследователя откинулась назад, а Ферро нагнулась над ним и приставила нож к шее. Кровь сочилась у него из носа и изо рта, стекала темными полосками сбоку по щеке.

— Теперь понимаешь меня?

— Я всего лишь наблюдаю. — Окровавленные губы не слушались, голос срывался. — Просто наблюдаю. Я не отдаю приказов.

Гуркские солдаты тоже не отдавали приказов уничтожить народ Ферро и сделать ее рабыней. Но это не освобождало их от вины. И не спасало от возмездия.

— А кто отдает приказы?

Он закашлялся, лицо его перекосила судорога, на ноздрях вздулись кровавые пузыри. И все, ни слова. Ферро нахмурилась.

— Ну? — Она опустила нож и прижала лезвие к его бедру. — Или ты думаешь, я не смогу отрезать тебе член?

— Глокта, — пробормотал он, закрывая глаза. — Мне приказывает… Глокта.

— Глокта.

Это имя ничего не значило для нее, но это была ниточка, за которую можно потянуть.

Она снова приставила нож к его горлу. Кадык вздымался и опускался, почти задевая лезвие. Она сжала зубы и потирала пальцами рукоятку, глядя вниз. Слезы заблестели в уголках его глаз. Лучше всего быстрее покончить с этим. Надежнее всего. Но рука почему-то не поднималась.

— Найди причину, чтобы я не делала этого.

Слезы наполнили его глаза до краев и потекли по окровавленным щекам.

— Мои птицы, — прошептал он.

— Птицы?

— Их некому будет кормить. Наверное, я заслужил такой конец, но мои птицы… они ничего дурного не сделали.

Она смотрела на него, сощурившись.

Птицы. Странно, чем живут люди.

У ее отца тоже была птица. Ферро помнила, как она сидела в клетке, свисавшей с шеста. Совершенно бесполезное создание, даже не умела летать, только цеплялась лапками за жердочку. Отец научил ее произносить несколько слов. Ферро смотрела, как он кормил птицу. Это было в детстве. Давно, еще до того, как пришли гурки.

— Ш-ш-ш, — прошипела она ему в лицо, прижав кинжал к шее.

Он съежился.

Затем она отняла лезвие, поднялась на ноги и встала над ним.

— Если я еще раз тебя увижу, эта минута будет последней в твоей жизни. Возвращайся к своим птицам, тень.

Он кивнул, его заплаканные глаза широко раскрылись, а Ферро повернулась и удалилась, скрывшись в темном переулке. Переходя мост, она бросила нож в воду. Раздался всплеск, и нож исчез, вокруг побежала рябь, круги расходились на темной илистой воде. Конечно, это ошибка — оставлять человека в живых. Жалость — почти всегда ошибка, как подсказывал ее опыт.

Но сегодня у нее было жалостливое настроение.

Вопросы

Полковник Глокта был изумительным танцором, но с покалеченной негнущейся ногой блистать на балу весьма затруднительно. Еще его отвлекало жужжание мух, и партнерша не помогала. Арди Вест выглядела хорошо, но ее постоянное хихиканье раздражало.

— Прекратите! — грубо оборвал ее полковник, кружа в танце по лаборатории адепта-медика.

Образцы в колбах вздрагивали и колебались в такт музыке.

— Частично съеден, — усмехнулся Канделау. Один глаз у него был сильно увеличен благодаря линзе. Он указал щипцами вниз. — Это ступня.

Глокта раздвинул кусты, прижав одну руку к лицу. Там лежало разделанное тело, красное и блестящее, почти не похожее на человеческие останки. Арди неудержимо засмеялась, взглянув на него.

— Частично съеден! — хихикала она.

Однако полковник Глокта не видел в этом ничего забавного. Жужжание мух становилось все громче, заглушая музыку. Что еще хуже, в парке вдруг стало ужасно холодно.

— Очень легкомысленно с моей стороны, — произнес голос за спиной Глокты.

— Что вы имеете в виду?

— Оставить это там. Но иногда лучше действовать быстро, чем осмотрительно. Правда, калека?

— Я помню это, — пробормотал Глокта.

Стало еще холоднее. Он дрожал как осиновый лист.

— Я помню это!

— Конечно! — прошептал голос.

Женский голос, но это была не Арди. Низкий хриплый голос, от звука которого у него задергался глаз.

— Что я могу сделать?

Полковник чувствовал, как нарастает отвращение. Раны на красном мясе зияли. Мухи жужжали так громко, что он едва расслышал ответ.

— Возможно, тебе следует отправиться в Университет и спросить совета. — Ледяное дыхание коснулось его шеи, по спине пробежала дрожь. — Возможно, там… ты сможешь узнать про Семя.

Глокта, шатаясь, добрел до нижней ступеньки лестницы и прислонился к стене. Дыхание со свистом вырывалось из горла, сдавленного рыданием. Левая нога дрожала, левый глаз дергался, словно они были связаны одной болью, пронзавшей его таз, живот, спину, плечо, шею, лицо. Эта боль нарастала с каждым мгновением.

Он с трудом заставил себя успокоиться. Стал дышать глубоко и медленно. Заставил себя отвлечься от боли и подумать о другом.

«Например, о Байязе и его неудачном путешествии за этим Семенем. В конце концов, его преосвященство ждет, а он не отличается терпением».

Глокта вытянул шею и почувствовал, как щелкнули позвонки между искривленными лопатками. Он прижал язык к деснам и захромал с лестницы в прохладную темноту книгохранилища.

Здесь ничто не изменилось за прошедший год.

«Или за несколько прошедших веков».

В сводчатых помещениях стоял затхлый запах древности, их освещала только пара тусклых, мерцающих светильников, тянулись прогнувшиеся полки, скрытые колеблющимися тенями.

«Пора еще разок покопаться в пыльных отходах истории».

Адепт-историк тоже совсем не изменился. Он сидел за своим покрытым пятнами столом, погрузившись в кипу бумаг весьма древнего вида, освещенный танцующим пламенем одинокой свечи. Он поднял голову, когда Глокта приблизился.

— Кто там?

— Глокта. — Он подозрительно вглядывался в темный потолок. — А что случилось с вашим вороном?

— Умер, — печально пробормотал старый библиотекарь.

— Стал историей, можно сказать!

Но старик не улыбнулся.

— Ах да. Это случится со всеми нами. — «И с некоторыми даже раньше, чем с остальными». — У меня к вам есть вопросы.

Адепт-историк наклонился над столом, настороженно вглядываясь в лицо Глокты, словно никогда прежде не видел перед собой человека.

— Я помню вас.

«Чудеса случаются».

— Вы спрашивали меня о Байязе. О первом ученике великого Иувина, о первой букве в алфавите…

— Да-да, так и было.

Старик нахмурился.

— Вы принесли обратно манускрипт?

— Делатель упал, пылая огнем, и так далее. Боюсь, нет. Он у архилектора.

— Неужели? Об этом человеке я много слышал в последнее время. Там, наверху, только и твердят о нем. Его преосвященство это, его преосвященство то. Меня уже тошнит от этих слов.

«Это чувство мне очень хорошо знакомо».

— Теперь все как будто свихнулись. Все суетятся и галдят.

— В верхах большие перемены. У нас новый король.

— Я знаю! Гуслав?

Глокта глубоко вздохнул, усаживаясь на стул с другой стороны стола.

— Да, именно он.

«Старик запоздал лет на тридцать, не меньше. Не удивлюсь, если он считает, что на троне до сих пор сидел Гарод Великий».

— А чего вы хотите на этот раз?

«О, хочу побродить в темноте в поисках постоянно ускользающих ответов на мои вопросы».

— Я хочу узнать о Семени.

Изборожденное морщинами лицо не дрогнуло.

— О чем?

— О нем упоминается в вашем драгоценном манускрипте. Это то, что Байяз и его друзья-маги искали в доме Делателя после гибели Канедиаса. И после смерти Иувина.

— Чушь! — Адепт махнул рукой, дряблая кожа на его запястье дрогнула. — Тайны, власть. Это метафора.

— Похоже, Байяз так не думает.

Глокта придвинул стул ближе и понизил голос.

«Хотя тут и нет никого, кто мог бы услышать».

— Я слышал, это какая-то штуковина с Другой стороны, оставшаяся от древних времен, когда демоны разгуливали по земле. Какой-то магический материал, весьма твердый.

Старик суховато рассмеялся, словно бумага заскрипела под пером, показывая гнилую полость рта. Зубов у него было еще меньше, чем у самого Глокты.

— Я никогда бы не подумал, что вы суеверны, наставник.

«Да, я не был суеверен, когда в последний раз приходил сюда задавать вопросы. До моего визита в Дом Делателя, до моей встречи с Юлвеем, пока не увидел улыбку Шикель в огне. Как все было хорошо до того, как я услышал о Байязе! Как все было разумно и правильно».

Адепт вытер слезящиеся глаза рукой — жалкой пародией на человеческую руку.

— А где вы об этом слышали?

«О, от навигатора, когда положил его ступню на наковальню».

— Не важно.

— Ну, значит, вы знаете об этом больше меня. Я читал однажды, что камни порой падают с небес. Некоторые называют их осколками звезд. Другие говорят, что это щепки, вылетающие из ада. Трогать их опасно — слишком холодные.

«Холодные?»

Глокте показалось, он снова чувствует ледяное дыхание на шее. Он передернул плечами, едва удержавшись от того, чтобы обернуться.

— Расскажите мне об аде.

«Хотя мне самому многое о нем известно».

— Что?

— Об аде, старик. О Другой стороне.

— Ну, говорят, что именно оттуда появилась магия, если вы верите в подобные вещи.

— Я научился держать свой разум открытым.

— Открытый разум — как открытая рана, склонен к…

— Я слышал об этом. Сейчас мы говорим об аде.

Библиотекарь облизнул сморщенные губы.

— По легенде, когда-то наш мир и нижний мир были единым целым и демоны разгуливали по земле. Великий Эус выдворил их прочь и продиктовал Первый закон: запрещено вступать в контакт с Другой стороной, разговаривать с демонами или разрушать ворота между мирами.

— Первый закон?

— Его сын Гластрод, жаждавший власти, пренебрег предупреждениями отца. Он разведал тайны, собрал демонов и направил против своих врагов. Говорят, что его глупость привела к разрушению Аулкуса и падению Старой империи. Когда он разрушил самого себя, он оставил ворота приоткрытыми, но я не знаток всего этого.

— А кто знаток?

Старик наморщил лоб, припоминая.

— Здесь были книги. Очень старые. Прекрасные книги времен Делателя. Книги о Другой стороне. О разделении двух сторон, о вратах и замках. Книги о Рассказчиках Тайн, о том, где они собираются и как их найти. Много выдумок, если вы хотите знать мое мнение. Много мифов и фантазий.

— Книги были здесь?

— Уже несколько лет, как они исчезли с полок.

— Исчезли? И где же они?

Старик нахмурился.

— Странно, что именно вы из всех людей спрашиваете…

— Довольно!

Глокта обернулся так быстро, как только мог, и посмотрел назад. Зильбер, распорядитель Университета, стоял у подножия лестницы. На его застывшем лице одновременно отразился какой-то невыраженный ужас и удивление.

«Словно он увидел духа. Или даже демона».

— Вполне достаточно, наставник! Мы благодарны за ваш визит.

— Достаточно? — в свой черед нахмурился Глокта. — Его преосвященство желает…

— Я знаю, чего желает или не желает его преосвященство.

«Неприятно знакомый голос».

Наставник Гойл неторопливо спускался по ступеням. Он обошел Зильбера, прошел в сумраке между книжными полками.

— И я говорю: достаточно. Мы искренне благодарны вам за ваш визит. — Он наклонился вперед. Глаза его буквально вылезли из орбит от ярости. — Заканчивайте с этим!

С тех пор как Глокта спустился вниз, в обеденном зале произошли поразительные перемены. За грязными окнами совсем стемнело. В тусклых подсвечниках зажгли свечи.

«И уж конечно, не обошлось без пары дюжин наших практиков».

Два узкоглазых уроженца Сулджука в масках, похожие на братьев-близнецов, сидели, закинув ноги в черных сапогах на старинный обеденный стол, и смотрели на Глокту. Четыре кривых клинка в ножнах лежали перед ними на деревянной столешнице. Три темнокожих служителя с бритыми головами стояли у окна, у каждого на поясе висела секира, а за спиной щит. Очень высокий практик облокотился на каминную полку, длинный и тощий, как молодая березка, со светлыми волосами, свисающими на закрытое маской лицо. Рядом стоял коротышка, почти карлик, на его ремне поблескивало множество ножей. Глокта узнал огромного северянина по прозвищу Камнедробитель, которого он видел во время прошлого визита в Университет.

«Но теперь он выглядит так, будто пытался дробить камни своим собственным лицом, и с завидной настойчивостью».

Щеки Камнедробителя были шероховатыми, брови расползлись в стороны, как пьяные, нос свернут налево. Эти руины на месте лица устрашали почти так же, как огромный молот, который практик сжимал в могучих руках.

«Почти, но не совсем».

Перед Глоктой предстала коллекция убийц, самая странная и волнующая, какая только собиралась когда-либо в одном месте. И все они были вооружены до зубов.

«Похоже, наставник Гойл набрал новеньких в свое шоу уродов».

В самом центре этой выставки стояла практик Витари, раздавая указания.

«Никогда бы не подумал, что она может быть такой заботливой наседкой. Наверное, у всех нас есть скрытые таланты».

Глокта поднял правую руку.

— Кого мы убиваем?

Все взгляды обратились к нему. Витари выступила вперед, сдвинув брови над веснушчатым носом.

— А какого черта вы здесь делаете?

— Могу задать вам тот же самый вопрос.

— Если вы понимаете, что для вас благо, лучше вовсе не задавайте вопросов.

Глокта недоброжелательно улыбнулся ей, показывая голые десны.

— Если бы я думал о своем благе, я бы не остался без зубов. Задавать вопросы — все, что мне остается. Какой интерес у вас в этих ветхих развалинах?

— Меня это не касается, а тем более не касается вас. Если вы ищете предателей, то не начать ли с собственного дома?

— Что вы имеете в виду?

Витари наклонилась к нему и прошептала через маску:

— Вы спасли мне жизнь, и теперь моя очередь отплатить тем же. Убирайтесь отсюда. Убирайтесь и держитесь подальше.

Глокта прошаркал по коридору и остановился перед тяжелой дверью.

«Мы не продвинулись ни на йоту дальше Байяза. Ничего, что способно вызвать улыбку на суровом лице его преосвященства. Общие слова и отсылки. Боги и демоны. Еще больше вопросов».

Он нетерпеливо повернул ключ в замке, отчаянно желая поскорее усесться и снять вес с дрожащей ноги.

«Что делал Гойл в Университете? Гойл, Витари и две дюжины практиков, вооруженные так, словно собрались на войну? — Сморщившись, он шагнул за порог. — Тут должно быть что-то…»

— Ах!

Трость вдруг вырвали у него из рук, и он накренился набок, хватаясь за воздух. Что-то ударилось ему в лицо, и голова наполнилась ослепляющей болью. В следующее мгновение он опрокинулся на спину и тяжело выдохнул, выпуская воздух. Он моргал, всхлипывал, рот наполнился солоноватой кровью, темная комната неистово раскачивалась перед глазами.

«О боже, о боже. Удар кулаком в лицо, если я не ошибаюсь. Это никогда не утратит своей действенности и силы».

Чья-то рука схватила его за воротник камзола и потянула наверх. Сукно впилось в горло, и Глокта пискнул, как цыпленок, которого вот-вот задушат. Кто-то взял его за ремень и потащил вперед, колени и носки ботинок безвольно царапали паркет. Он сопротивлялся, но слабо, инстинктивно и в результате получил болезненный удар в спину.

Дверь ванной комнаты скрипнула рядом с его головой и распахнулась, ударившись о стену. Беспомощного Глокту потащили в темноте к ванне, с утра наполненной грязной водой.

— Подождите! — прохрипел он, когда его перегнули через край. — Кто… бргх-х-х-х!

Холодная вода сомкнулась вокруг его головы, забулькали пузыри. Глокта выпучил глаза от панического страха, и его удерживали так, подавляя сопротивление, пока он не почувствовал, что легкие вот-вот разорвутся. Тогда его выдернули за волосы. Вода ручьями стекала с его лица в ванну.

«Очень простой прием, но неизменно эффективный. Я чувствую себя крайне неуютно».

— Что вы… бргх-х-х-х!

Обратно в темноту. Воздух, который ему удалось втянуть в легкие, с бульканьем вышел в грязную воду.

«Кто бы это ни был, мне позволяют дышать. Меня не убивают. Меня стараются размягчить, сломить сопротивление. Подготовить К тому, чтобы задавать вопросы. Я бы посмеялся над таким поворотом, если бы мне хватило воздуха».

Он пытался толкаться, бил руками по воде. Без толку пихался ногами, но рука, лежавшая сзади на шее, держала его стальной хваткой. Живот Глокты втянулся, ребра выгнулись, он отчаянно пытался выпрямиться.

«Не дышать… не дышать… не дышать!»

Он едва не набрал полные легкие грязной воды, когда его рывком вытащили из ванны и бросили на пол. Он кашлял, тяжело вдыхал воздух и выплевывал воду.

— Ты Глокта? — спросил женский голос, твердый и требовательный, с грубым кантийским акцентом.

Она присела перед ним, балансируя на носках, опустив длинные коричневые руки и сцепив пальцы на коленях. Мужская рубашка болталась на ее тощих плечах, влажные рукава были завернуты на костлявых запястьях. Короткие черные волосы топорщились спутанной, слипшейся массой. На грубоватом лице виднелся тонкий бледный шрам, узкие губы сердито изогнулись, но более всего обескураживали ее глаза: они поблескивали желтизной в неярком свете из коридора.

«Неудивительно, что Секутор не горел желанием следить за ней. Мне следовало прислушаться к нему».

— Ты Глокта?

Не было смысла отрицать. Он вытер горьковатую слюну с подбородка дрожащей рукой.

— Я Глокта.

— Зачем ты следишь за мной?

Он с трудом сел, чувствуя боль.

— А почему ты думаешь, что я отвечу…

Ее кулак ударил ему в подбородок. Голова откинулась, он вскрикнул, глотая воздух. Его челюсти ударились друг о друга, и один зуб воткнулся в нижнюю часть языка. Глокта прислонился спиной к стене, темная комната закачалась перед глазами, которые наполнились слезами. Когда все встало на свои места, он увидел, что она пристально смотрит на него, прищурив желтые глаза.

— Я буду бить тебя, пока ты мне не ответишь. Или пока не умрешь.

— Премного благодарен.

— Благодарен?

— Думаю, ты могла бы чуть отпустить мою шею. — Глокта улыбнулся ей, показывая немногие окровавленные зубы. — Два года я был в плену у гурков. Два года в темноте императорских тюрем. Два года меня резали, кромсали, жгли. Думаешь, пара ударов сильно напугает меня? — Он усмехнулся, и кровавые брызги слюны полетели ей в лицо. — Мне куда больнее, когда я хожу по нужде. По-твоему, я напуган до смерти?

Он скривился от боли, пронзившей позвоночник, когда наклонился к ней.

— Каждое утро… я просыпаюсь живым… и испытываю разочарование. Если хочешь что-то услышать от меня, тебе самой придется ответить. Баш на баш, как говорится.

Она смотрела на него неотрывно, не мигая.

— Ты был в плену у гурков?

Глокта показал рукой на свое изуродованное тело.

— Это они оставили мне.

— Ха. Тогда мы оба кое-что потеряли по их вине. — Она уселась на пол, перекрестив ноги. — Спрашивай. Баш на баш. Но если ты попытаешься солгать…

— Хорошо. Как негостеприимный хозяин, позволю тебе спрашивать первой.

Она не улыбнулась.

«Она вообще, похоже, не склонна шутить».

— Зачем ты следишь за мной?

«Я могу солгать, но к чему? Однако я могу и проститься с жизнью, если скажу правду».

— Я слежу за Байязом. Вы, кажется, весьма дружны, но за Байязом сейчас трудно следить. Так что я слежу за тобой.

Она бросила на него сердитый взгляд.

— Он мне вовсе не друг. Он обещал мне месть, и все. Но не выполнил обещания.

— Жизнь полна разочарований.

— Жизнь соткана из разочарований. Задавай свой вопрос, калека.

«Когда она узнает все, что ей надо, не станет ли это поводом для нового купания, на этот раз последнего?»

Ее плоские желтые глаза не выражали ровным счетом ничего. Пустые, как у животного.

«Но есть ли у меня выбор? — Он облизнул кровь на губах и оперся спиной на стену. — У меня есть только шанс умереть немного поумневшим».

— Что такое Семя?

Ее лицо совсем помрачнело.

— Байяз говорил, что это оружие. Очень мощное. Такое, что способно сровнять Шаффу с землей. Он думал, что оно спрятано на краю мира, но ошибся. Не очень-то обрадовался этому.

Она замолчала и некоторое время сурово смотрела на него.

— А почему ты следишь за Байязом?

— Потому что он украл корону и отдал ее бесхребетному червяку.

Она усмехнулась.

— По крайней мере, в этом мы согласны.

— Некоторые члены правительства беспокоятся о том, в каком направлении он может повести нас. Очень беспокоятся.

Глокта облизнул окровавленный зуб.

— Куда он нас ведет?

— Мне он ничего не говорил. Я не доверяю ему, а он не доверяет мне.

— Тут мы тоже сходимся.

— Он собирался использовать Семя как оружие. Но он не нашел его, значит, он должен найти другое оружие. Мне кажется, что он втягивает вас в войну. Против Кхалюля и его едоков.

Глокта ощутил, как судорога сковала одну сторону его лица, веко задергалось.

«Не тело, а проклятый предательский студень!»

Ферро резко склонила голову набок.

— Ты их знаешь?

— Поверхностно. — «Ну, скажу, вреда от этого не будет». — Я поймал одного в Дагоске. Задал ему вопросы.

— Что он сказал?

— Он говорил о справедливости и правосудии. — «Две вещи, с которыми я никогда не сталкивался». — О войне и о жертвах. — «Две вещи, на которые я достаточно насмотрелся». — Он сказал, что твой приятель Байяз убил своего собственного наставника.

Женщина не шелохнулась.

— Он сказал, что их отец, пророк Кхалюль, ищет отмщения.

— Отмщение, — прошипела она, и ее руки сжались в кулаки. — Я им покажу отмщение!

— А что они тебе сделали?

— Они убили мой народ. — Она распрямила ноги. — Они сделали меня рабыней. — Ферро плавно поднялась на ноги и наклонилась над ним. — Они украли мою жизнь.

Глокта почувствовал, как у него задергался уголок рта.

— Еще одна вещь, в которой мы сходимся.

«Но я чувствую, что мое время на исходе».

Она протянула обе руки и схватила его за влажный камзол. Оторвала калеку от пола с пугающей силой, так что его спина скользнула по стене вверх.

«Тело нашли в ванне…»

Глокта почувствовал, что ноздри его раздуваются, воздух со свистом проходит через окровавленный нос, сердце колотится в предчувствии неизбежного.

«Без сомнения, мое разрушенное тело будет сопротивляться, насколько оно способно. Неизбежная реакция на недостаток воздуха. Необоримый инстинкт дыхания. Я буду метаться и извиваться, как Тулкис, гуркский посол, бился в судорогах и извивался, когда его повесили, да еще вдобавок вспороли живот».

Он постарался, чтобы его изуродованное тело стояло на ногах почти прямо, насколько возможно.

«Когда-то я был горд, хотя все это осталось далеко позади. Вряд ли полковник Глокта рассчитывал на такой конец — быть утопленным в ванне женщиной в грязной мужской рубашке. Неужели меня найдут перевесившимся через край ванны, голой задницей вверх? Впрочем, какое это имеет значение. Важно не как ты умер, а как ты жил».

Ферро отпустила его воротник и разгладила спереди.

«А чем, собственно, была моя жизнь в последние годы? Что я имел, о чем искренне жалею? Лестницы? Суп? Боль? Лежать в темноте ночью и предаваться мучительным воспоминаниям? Просыпаться утром от вони собственного дерьма? Или я могу пожалеть о чаепитии с Арди Вест? Возможно, немного. Но стоит ли жалеть о чаепитии с архилектором? Я всегда спрашивал себя, почему не сделал этого сам много лет назад».

Он смотрел в глаза своей убийцы, жесткие и яркие, как желтое стекло, и улыбался. С искренним облегчением.

— Я готов.

— К чему?

Она что-то сунула в его безвольно опущенную руку. Рукоятка трости.

— Если у тебя дела с Байязом, меня в это не путай. В следующий раз я не буду такой вежливой.

Она медленно двинулась к выходу — светлый силуэт на фоне темной стены. Потом свернула, и звук ее удаляющихся шагов затих в коридоре. Кроме мягкого капания воды, стекавшей с камзола Глокты, не слышалось ни звука.

«Похоже, я остался жив. Опять. — Он удивленно поднял брови. — Похоже, обманывать совершенно не обязательно».

Четвертый день

Он был уродливый парень, этот уроженец востока. Не просто большой — огромный, облаченный в вонючие, плохо выдубленные звериные шкуры и ржавую кольчугу, служившую больше для украшения, чем для защиты. У него были сальные черные волосы, разделенные на пряди грубо скованными серебряными колечками, с которых стекали капли мелкого дождя. Вдоль щеки у него красовался большой шрам, еще один пересекал лоб, лицо украшали бесчисленные ссадины и следы от других ранений и фурункулов, как у подростка, нос был расплющен и сбит набок, словно смятая ложка. Глубоко посаженные глаза прищурены, желтые зубы обнажены, причем два передних отсутствовали, а в проеме виднелся сероватый язык. Лицо человека, ежедневно видевшего войну. Лицо человека, жившего мечом, секирой, копьем и почитавшего за счастье каждый новый день, не принесший смерти.

Логен смотрел на него, как в зеркало. Они вцепились друг в друга, как пара плохих любовников, не видя ничего вокруг себя. Они тяжело передвигались назад и вперед, покачиваясь, точно повздорившие пьяницы. Они тянули и дергали друг друга, кусали и толкали, пытались обмануть, обхватывали и вырывались, напрягаясь в слепой ярости, выдыхая друг другу в лицо несвежий, застоявшийся воздух. Уродливый, жуткий, роковой танец под непрекращающимся дождем.

Логен получил болезненный толчок в живот и на секунду согнулся, задохнувшись. Он неуверенно ударил противника головой, но лишь скользнул лбом по лицу Уродца. Споткнулся, покачнулся, почувствовал, как этот парень с востока переступил с ноги на ногу, стараясь повалить его наземь всем своим весом. Логену удалось опередить его, толкнуть бедром и на мгновение освободить руки, чтобы дотянуться до шеи Уродца. Он тянул руку вверх, каждый дюйм давался ему с трудом, указательный палец продвигался по рябому лицу противника, который наблюдал за ним, скосив глаза и пробуя уклониться. Его рука сильно сжала запястье Логена, пытаясь отвести его руку назад, но Логен опустил плечо и правильно распределил вес. Его палец скользнул по перекошенному рту противника, прошел над верхней губой и воткнулся в искривленный нос уродца, обломанным ногтем впиваясь в ноздрю. Логен согнул палец, оскалился и повернул его так сильно, как только мог. Парень зашипел, забился в отчаянном усилии освободиться, но он уже был на крючке.

Парень зашипел, забился в отчаянном усилии освободиться, но он уже был на крючке. Ему ничего не оставалось, как схватить запястье Логена обеими руками и попробовать оторвать палец от своего лица. Благодаря этому вторая рука Логена освободилась.

Он выхватил нож и зарычал, нанося удары. Его сжатая в кулак рука взлетала вверх и снова опускалась, а на конце ее была сталь. Лезвие вспороло живот, бедро, руку, грудь противника. Кровь стекала ручьями и скапливалась под сапогами. Опустив нож, Логен схватил парня за одежду, вздернул в воздух, сжав челюсти от натуги, по-звериному заревел и швырнул над крепостной стеной. Тот рухнул вниз и обмяк, мертвой тушей ударившись о землю среди своих товарищей.

Логен наклонился над парапетом, насквозь мокрый, жадно вдыхая влажный воздух. Там, внизу, сотни солдат месили грязь у крепостной стены. Дикари из-за Кринны, где почти не знали человеческого языка и не заботились о мертвых. Все они, промокшие и измазанные грязью, прятались под своими грубо сработанными щитами и размахивали грубо скованным оружием, взъерошенные и неприглядные. Их штандарты колыхались под ливнем, позади их шеренг. Сплошные кости и рваные шкуры, призрачные тени за мелкой сеткой дождя.

Они подносили осадные лестницы, поднимали те, что были уже сброшены со стены, пытались снова установить их, а камни, копья и стрелы летели вниз, врезаясь в грязь и взбивая фонтаны брызг. Они взбирались вверх, прикрывая щитами головы — две лестницы на фланге Доу, по одной на фланге Красной Шляпы и слева от Логена. Два здоровенных дикаря размахивали огромными секирами и рубили по воротам, уже покрытым зазубринами, вышибая влажные щепки. Логен указал на них, безуспешно пытаясь перекричать шум ливня. Никто не услышал его, да и не мог услышать за назойливым стуком дождя, грохотом, треском, звоном клинков, глухими ударами стрел, с подобием вздоха впивавшихся в живые тела, воинственными призывами и стонами раненых. Он поднял свой меч с залитой водой дорожки за стеной; капли поблескивали на металле. Прямо рядом с ним один из карлов Трясучки сошелся в поединке с дикарем, только что взобравшимся на стену. Они обменялись ударами, секира ударилась о щит, затем в воздухе просвистел меч. Рука дикаря снова взметнула вверх секиру, и Логен отсек ее по локоть, толкнул противника в спину и бросил лицом на землю. Карл довершил дело, раскроив ему череп сзади, потом указал окровавленным мечом за спину Логена.

— Вон!

Еще один дикарь с большим крючковатым носом только что взобрался на вершину лестницы и перегнулся через парапет. В правой руке он держал наготове копье. Логен зарычал, подскочив к нему.

Глаза дикаря расширились, копье задрожало, бросить его он не успел. Тогда он попытался отклониться в сторону, уцепившись за влажное дерево свободной рукой, но добился лишь того, что лестница поползла по стене. Меч Логена вонзился ему в бок, и дикарь отклонился назад со стоном, взмахнув руками, копье выпало и свалилось вниз. Логен снова вонзил в него свой меч, сделав стремительный выпад, так, что едва не упал на противника. Большеносый вцепился в него, стараясь стянуть за парапет. Логен ударил его в лицо рукояткой меча. Голова дикаря откинулась назад, со следующим ударом изо рта вылетело несколько зубов. После третьего удара он потерял сознание и упал с лестницы в грязь, забрав с собой одного из своих товарищей.

— Давай шест! — прокричал Логен карлу, стоявшему с мечом в руке.

— Что?

— Шест, придурок!

Парень схватил влажное бревно и кинул его Логену. Логен бросил свой меч и изо всех сил стал вбивать сучковатый конец бревна между стеной и верхней частью лестницы. Карл подскочил к нему и помог. Лестница скрипнула, закачалась и стала отклоняться назад. Удивленное лицо очередного дикаря появилось над стеной. Он увидел бревно, увидел Логена и карла, со злостью навалившихся на шест, и сорвался с лестницы, которая рухнула прямо на головы его товарищей внизу.

Другую лестницу им удалось приставить дальше по стене. Бойцы Бетода полезли по ней, закрывая головы щитами, в то время как Красная Шляпа и его карлы бросали в них камни. Некоторым удалось вскарабкаться на парапет на участке Доу — Логен слышал оттуда крики и шум схватки. Он прикусил окровавленную губу, размышляя, идти ли ему на помощь, и решил не делать это. Он нужен здесь.

Поэтому Логен поднял меч Делателя, кивнул карлу, который помогал ему, встал около стены и затаил дыхание. Он ждал, когда дикари полезут снова, а вокруг кипело сражение. Воины дрались, убивали друг друга и падали замертво.

Точно демоны в холодном, сыром, кровавом аду. Это длилось четыре дня, а кажется, что вечно. Как будто он никогда не видел ничего другого. Возможно, так и есть.

Пошел дождь, словно у Ищейки мало было трудностей и без того.

Дождь для лучника — худшее из зол. Ну, кроме всадников, которые могут тебя затоптать, но на башне этого можно было не бояться. Луки стали скользкими, тетива растянулась, оперение стрел намокло, и все это очень мешало точной стрельбе. Дождь не только лишил их преимуществ, но мог обернуться большими потерями. Три здоровенных дикаря трудились над воротами: двое долбили тяжелыми секирами размякшее дерево, а третий пытался вбить колья в образовавшиеся отверстия, чтобы использовать их как рычаг и отодвинуть бревна, закрывавшие створки.

— Если мы не разберемся с ними, они снесут эти ворота! — прохрипел Ищейка в прохладном, влажном воздухе.

— Угу, — произнес Молчун, кивая, вода капала с его взлохмаченной шевелюры.

Выслушав порцию мычаний от него и указаний от Тула, Ищейка повел своих людей на стену и выстроил их вдоль скользкого парапета. Шестьдесят влажных луков были опущены вниз, тетивы натянуты до скрипа, стрелы нацелены в сторону ворот. Шестьдесят воинов, хмурые, вымокшие, поливаемые дождем.

— Отлично. Залп!

Луки выстрелили почти одновременно, издав приглушенный звук. Стрелы полетели вниз, они отскакивали от влажной стены, застревали в грубоватой древесине ворот, впивались в землю в том месте, где был ров, смешиваясь с грязью. Конечно, не слишком точно, но стрел было много, и если вы не можете добиться качества, на вас работает количество. Дикарь справа уронил секиру — три стрелы врезались ему в грудь, еще одна прошила ногу. Тот, который стоял слева, поскользнулся, упал и пополз прочь, ища безопасное место; стрела торчала у него в плече. Дикарь с бревном упал на колени, сотрясаемый судорогами боли. Он тянул руки за спину и отчаянно пытался вытащить стрелу, угодившую ему в поясницу.

— Отлично! Здорово! — прокричал Ищейка.

Дикари больше не рвались к воротам, и это был успех. Но оставалось множество других, оснащенных приставными лестницами, и стрелять по ним в такую погоду было сложно — того и гляди, попадешь в собственных парней. Ищейка стиснул зубы и выпустил мокрую стрелу, пролетевшую по дуге и врезавшуюся в толпу дикарей. Вот и все, что они могли сделать. Стены — это дело Трясучки, Доу и Красной Шляпы. Стены — это дело Логена.

Послышался оглушительный треск, словно обрушились небеса. Мир вокруг вздрогнул, озаренный светом. Звуки отзывались эхом в густом влажном воздухе. Логен шел посреди побоища, как в страшном сне, его меч волочился, постукивал, едва удерживаемый уставшими пальцами. Он прислонился к стене и крепко сжал оружие, безуспешно стараясь понять, что случилось.

Двое воинов дрались за копье, вырывали его друг у друга и топтались по кругу. Логен не мог вспомнить, из-за чего они сражаются. Какой-то боец с длинными волосами нанес мощный удар палицей по щиту дикаря, так что полетели щепки, затем широко замахнулся секирой, обнажил стиснутые блестящие зубы, как зверь, подсек противнику ноги и бросил его на землю. Повсюду дрались люди, яростные, мокрые, грязные, окровавленные. Что это за битва? А сам он на какой стороне?

Логен почувствовал, как что-то теплое защекотало ему глаз, и поднял руку. Он мрачно смотрел на свои пальцы, измазанные красным и под дождем постепенно розовевшие. Кровь. Неужели кто-то ранил его в голову? Или это ему пригрезилось? Воспоминание из прошлого.

Он успел повернуться, прежде чем палица обрушилась на него и расколола череп, как яичную скорлупу, схватил одного волосатого дикаря за руки и сжал его запястья. Мир мгновенно стал ясным и шумным, боль запульсировала в голове. Логен прислонился к парапету, глядя в грязное бородатое злобное лицо, приблизившееся к его лицу.

Логен одной рукой отвел палицу и попытался выдернуть из-за пояса нож, но не нащупал ни одного. Он так долго точил свои клинки, а теперь, когда они понадобились, под рукой не было ничего. Потом Логен вспомнил: ведь он воткнул нож в того уродливого типа, который валялся теперь в грязи под стенами крепости. Он потянулся к другому боку, отталкивая палицу и явно проигрывая, поскольку сопротивляться приходилось одной рукой. Логен медленно отклонился назад, на парапет, и, наконец, нащупал рукоятку ножа. Волосатый дикарь высвободил свою палицу, поднял ее, широко раскрыл рот и издал жуткий пронзительный крик.

Логен вонзил ему нож прямо в лицо. Лезвие вошло в одну щеку и вышло через другую, сокрушив парочку зубов. Вопль волосатого превратился в визгливое завывание, он бросил палицу и покачнулся, выпучив глаза. Логен наклонился и выхватил свой меч прямо из-под ног воинов, боровшихся за копье. Подождал, пока дикарь приблизится к нему, нанес удар в бедро и швырнул его наземь, где парни расправятся с ним.

У волосатого дикаря изо рта текла кровавая слюна. Он схватился за рукоятку ножа, пронзившего его лицо, пытаясь его вытащить. Меч Логена сделал кровавый разрез у него на боку, прорубив мокрый мех, и от удара дикарь рухнул на колени. Следующий удар раскроил ему череп напополам.

В десяти шагах от Логена угодил в переплет Трясучка. На него накинулись трое дикарей, еще один спустился с лестницы, а все воины Трясучки бились позади него. Он скорчился, получив тяжелый удар в щит молотом, пошатнулся, отступил назад, секира выпала из рук и ударилась о камни. У Логена мелькнула мысль: для него будет лучше, если Трясучке сейчас размозжат голову. Но вполне вероятно, что после этого расплющат череп и ему самому.

Поэтому он набрал в грудь побольше воздуха и зарычал, бросаясь в атаку.

Первый из дикарей повернулся и успел как раз вовремя, чтобы ему раскрошили лицо, а не затылок. Второй вскинул щит, но Логен атаковал снизу, проткнул ему подбородок и отбросил вопящего воина на землю. Тот упал на спину, его кровь текла прямо в лужи на каменной тропинке. Третий дикарь оказался здоровенным рыжим верзилой со всклоченными волосами, прилипшими к голове. Он оглушил Трясучку, и тот упал на колени рядом с парапетом, опустив щит. Кровь сочилась из пореза на лбу. Рыжий поднял огромный молоток, чтобы довершить дело. Но прежде чем он успел осуществить задуманное, Логен пронзил его сзади, всадив в него меч по самую рукоятку. Никогда не нападай на противника лицом к лицу, учил Логена отец, если есть возможность поразить его сзади. Это был неплохой совет, Логен всегда старался ему следовать. Рыжий содрогнулся, издал крик, скрючился в предсмертной агонии, увлекая за собой Логена, державшего рукоять меча, но вскоре рухнул наземь.

Логен подхватил Трясучку под руку и поднял. Тот сильно нахмурился, когда увидел, кто ему помог. Трясучка наклонился и подобрал свою упавшую секиру, и Логену на миг показалось, что он решил снести ему голову. Но Трясучка стоял, сжимая секиру, кровь сочилась из пореза на его лбу и стекала вниз по мокрому лицу.

— Сзади! — предупредил Логен, кивнув за его плечо.

Трясучка повернулся, Логен сделал то же самое, и они встали спина к спине. Над стеной появились четыре лестницы по обе стороны ворот, и сражение на стенах переросло в разрозненные кровавые поединки. Несколько дикарей влезли на парапет, выкрикивая свою бессмысленную тарабарщину, — уродливые лица, тяжелое, грубо сработанное оружие, поблескивающее от дождя. Они двинулись на Логена, а над стеной появлялись их товарищи. За спиной Логен слышал лязг оружия и ругань Трясучки, бившегося с дикарями, но не обращал на это внимания. Его касается только то, что перед ним. Надо смотреть правде в глаза.

Логен отступил, изображая усталость, что было притворством лишь наполовину. Затем, когда первый из противников приблизился, он стиснул зубы и рванулся вперед, полоснул дикаря по лицу и отбросил его, вопившего и прижавшего руку к глазам. Логен двинулся на второго и с налета ударил в его грудь щитом. Край щита врезался врагу в подбородок, и он прокусил язык.

Логен едва не споткнулся о распростертое тело мертвого карла, но вовремя выпрямился, сделал выпад мечом и промахнулся. Он повернулся и почувствовал, как что-то впилось ему в ногу, когда он сделал шаг. Логен охнул и подпрыгнул, размахивая клинком, — он потерял равновесие. Ринулся вперед, на что-то мохнатое, нога у него подогнулась, и он столкнулся с очередным дикарем. Оба упали, и голова Логена ударилась о камни. Противники перевернулись, и теперь Логен навалился на противника сверху, крича и брызгая слюной, вцепившись пальцами в его сальные волосы. Он бил дикаря лицом о камни снова и снова, пока череп жертвы не стал мягким. Логен отпустил врага, приподнялся, услышал лязганье клинка о камни и встал на колени, сжав обнаженный меч липкой от пота рукой.

Он стоял на коленях, и капли воды скатывались по его лицу. Эти люди пришли за ним, и скрыться от них некуда. Ноги у него болели, руки устали. Голова была легкой, почти невесомой, словно он плыл в тумане. Почти не осталось сил сражаться. Эти люди пришли за ним. Один из дикарей стоял впереди в толстых кожаных перчатках, с большой шипастой булавой в руках, красной от крови. Похоже, он уже раздробил не один череп, и череп Логена будет следующим. Тогда Бетод победит. Наконец-то.

Логен почувствовал холод внутри, какое-то тяжкое ощущение пустоты. Суставы пальцев щелкнули, а мышцы руки онемели — так крепко он держал меч.

— Нет, — прошептал он. — Нет, нет, нет.

Но с тем же успехом он мог говорить «нет» дождю.

Холод распространялся по телу Логена, поднимался вверх, растягивая рот в кровавой усмешке. Дикарь в перчатках приблизился, его булава скребла влажные камни. Потом он взглянул через плечо.

И голова его отлетела, взметнув фонтан крови. Круммох-и-Фейл взревел, как рассерженный медведь, костяшки пальцев из ожерелья летали вокруг его шеи, огромный молот вращался над головой, описывая широкие круги. Второй дикарь попробовал ретироваться, прикрываясь щитом, но молот Круммоха с размаха обрушился на него и сбил с ног. Дикарь несколько раз перевернулся через голову и рухнул лицом на камни. Большой хиллмен двинулся по дорожке вверх, ловкий, как танцор, несмотря на свой немалый вес. Он ударил еще одного дикаря под дых, тот взлетел в воздух и рухнул под крепостной стеной.

Логен смотрел, как одни дикари убивают других. Он тяжело дышал, а парни Круммоха выкрикивали боевые кличи и воодушевленно гикали, их боевая раскраска растекалась под дождем. Они хлынули на стены, кромсая пришельцев грубыми мечами и поблескивающими секирами, отбрасывали их и сталкивали с лестницы, сбрасывали тела врагов за парапет, в густую грязь под стенами.

А Логен стоял на коленях в луже, опершись на меч Канедиаса, конец которого упирался в каменную кладку. Он склонился и тяжело дышал, его холодеющие внутренности то втягивались при вдохе, то снова расправлялись, в разбитом рту было солоно от крови, в носу тоже ощущался ее привкус. Он не мог поднять голову, он сжимал зубы, закрывал глаза, выплевывал на камни кисловатую слюну. Он пытался побороть сковывавший его холод, и постепенно это ощущение ушло, оставив лишь боль и усталость.

— Исчадия ада, получили по башке! — из влажного тумана послышался насмешливый голос Круммоха.

Вождь горного народа повернул голову, открыл рот и высунул язык, ловя капли дождя, потом облизнул губы.

— Ты отлично поработал сегодня, Девять Смертей! А я не только увидел тебя в деле, но и сам помог!

Он поднял свой огромный молот одной рукой, как ивовый прутик, рассматривая большое кровавое пятно с прилипшим к нему клоком волос на наконечнике, и расплылся в улыбке.

Логен взглянул на Круммоха. У него едва хватило сил, чтобы поднять голову.

— О да. Хорошая работа. Завтра зайдем с тыла, если тебе не терпится. Бери на себя эту чертову стену.

Дождь ослабел, превратившись в мелкую изморось. Отблески заходящего солнца пробились из-за нависших облаков, и снова можно было рассмотреть лагерь Бетода: раскисший от дождя ров, знамена, палатки, расставленные в долине. Ищейка прищурился, разглядел нескольких воинов, стоявших впереди войска и наблюдавших за отступлением восточных дикарей, и заметил вспышку яркого света. Возможно, это была линза, какие использовали в Союзе, чтобы лучше видеть. Ищейка подумал, что сам Бетод мог следить оттуда за сражением. Бетод вполне мог использовать такую линзу.

Большая рука хлопнула его по плечу.

— Мы им задали жару, вождь! — прорычал Тул. — Вот это дело!

Без сомнений, так и было. Вокруг стены лежали тела мертвых дикарей с востока. Многих раненых унесли с собой их товарищи, или они сами медленно, корчась от боли, отползали к позициям Бетода. Но немало воинов пострадало и с этой стороны стены. Ищейка видел сложенные в штабеля, точно бревна, испачканные в грязи тела в глубине крепости, где погребали усопших. Он слышал чей-то крик. Страшный, режущий ухо крик — так кричат люди, когда им отрезают конечность или когда они уже покалечены в бою.

— Да, мы им задали жару, — пробормотал Ищейка. — Но и они нам показали. Не знаю, долго ли мы сможем продержаться.

Бочки, в которых хранились стрелы, наполовину опустели, камни почти закончились.

— Пошлите людей, чтобы собрали оружие мертвецов, — прокричал он воинам, стоявшим у него за спиной. — Берите все, пока можете.

— Лишние стрелы никогда не помешают, — сказал Тул. — Если посчитать всех поганцев из Кринны, которых мы убили сегодня, к вечеру копий у нас явно будет больше, чем было утром.

Ищейка заставил себя улыбнуться.

— Очень любезно с их стороны принести нам оружие.

— Да. Но они заскучают, если у нас закончатся стрелы.

Тул засмеялся и хлопнул Ищейку по спине сильнее, чем обычно, так что зубы щелкнули.

— Мы отлично поработали! Ты отлично поработал! Мы ведь все еще живы?

— Да, кое-кто из нас.

Ищейка взглянул на тело воина, погибшего на башне. Он был пожилой, почти седой. Топорно сделанная стрела дикаря застряла у него в горле. Вот уж не повезло — поймать стрелу в такой дождливый день. Но в бою не угадаешь, повезет тебе или нет. Ищейка мрачно глянул на долину, над которой сгущались сумерки.

— Куда же запропастились чертовы союзники?

Наконец дождь прекратился. Теперь их радовали даже такие простые вещи, как дымящийся костер после промозглой сырости. Будешь благодарным за любую малость, когда каждая минута может оказаться последней.

Логен сидел один рядом со своим костерком и неторопливо тер правую ладонь. Она ныла, розовая и натруженная. Он так долго сжимал грубоватую рукоятку меча Делателя, что стер кожу около суставов. Вся голова была в синяках и ссадинах. Порез на ноге тоже болел, но ходить не слишком мешал. Все могло закончиться гораздо хуже. Они похоронили более шестидесяти человек, клали их по дюжине в канаву, как и предсказывал Круммох. Более шестидесяти человек вернулись в грязь, вдвое больше были ранены, многие — тяжело.

У большого костра слышался голос Доу, который рассказывал, как он проткнул одному дикарю яйца. Раскатисто смеялся Тул. Логен едва ли чувствовал себя частью их команды. Возможно, он никогда и не был с ними заодно, а просто сражался вместе с ними или против них. Он сберег их жизни без особой причины. Они люто ненавидели его, но вынуждены были идти за ним. Он мог считать их друзьями не больше, чем Трясучку. Может быть, Ищейка был его единственным верным другом во всем Земном круге, но даже в его глазах Логен время от времени видел прежнее сомнение, прежний страх. Он спрашивал себя, жив ли этот страх до сих пор, когда Ищейка приблизился к нему в темноте.

— Как по-твоему, они придут сегодня ночью? — спросил он.

— Он начнет наступление в темноте, рано или поздно, — ответил Логен. — Но я думаю, он еще подождет и нас еще немного потреплют.

— Ты полагаешь, нас можно потрепать еще больше?

— Скоро узнаем. — Логен поморщился, выпрямляя ноги, скованные болью. — Да уж, мы предполагали, что будет полегче.

Ищейка усмехнулся. Не засмеялся, нет. Просто дал понять Логену, что он услышал.

— Память имеет магическую силу. Ты помнишь Карлеон?

— Конечно, помню.

Логен взглянул на обрубок пальца, а затем сжал кулак, чтобы рука выглядела обычной.

— Странно, но теперь кажется, что тогда все было просто. Понятно, с кем сражаешься и для чего. Не скажу, что это сильно меня беспокоило.

— А меня беспокоило, — произнес Ищейка.

— Правда? Ты мог бы высказаться.

— А тебе хотелось это услышать?

— Нет. Наверное, нет.

Они посидели минуту в молчании.

— Как по-твоему, мы выстоим? — спросил Ищейка.

— Возможно, если Союз появится завтра или через день.

— А ты думаешь, они появятся?

— Может быть. Будем надеяться.

— Надежда не означает, что это произойдет.

— Обычно даже наоборот. Но каждый день, когда мы остались живы, это наш шанс. Может быть, на этот раз все сработает.

Ищейка хмуро смотрел на пляшущие языки пламени.

— Слишком много этих «может быть».

— На то и война.

— Кто бы мог подумать, что мы будет надеяться на то, что кучка южан решит за нас наши проблемы?

— Я считаю, надо использовать то, что есть. Мы должны смотреть правде в глаза.

— Смотреть правде в глаза, да. По-твоему, мы справимся?

Логен задумался на некоторое время.

— Может быть.

Сапоги захлюпали по размокшей земле. Трясучка тихо подошел к огню. На его раненой голове была серая повязка, мокрые слипшиеся волосы свисали поверх нее.

— Вождь, — произнес он.

Ищейка улыбнулся, встал и хлопнул его по плечу.

— Молодец, Трясучка. Хорошо поработали сегодня. Я рад, что ты выжил. Мы все рады. — Он бросил долгий взгляд на Логена. — Все. Я попробую немного поспать. Увидимся, когда они заявятся снова. Вполне вероятно, что это будет скоро.

Он скрылся в темноте, а Трясучка и Логен остались у костра, глядя друг на друга.

Возможно, Логену стоило придвинуть руку к ножу, следить за движениями Трясучки и все такое. Но он слишком устал и был измучен болью. Он просто сидел и смотрел. Трясучка поджал губы, присел на корточки у костра напротив Логена. Он двигался медленно, с явным неудовольствием, точно ему предстояло проглотить что-то отвратительное на вкус, но выбора у него не было.

— Будь я на твоем месте, — проговорил он после паузы, — я бы позволил этим тварям убить меня сегодня.

— Несколько лет назад, уверен, я бы так и сделал.

— Что изменилось?

Логен нахмурился, размышляя. Потом пожал плечами, которые пронзала боль.

— Я хочу стать лучше, чем был.

— Думаешь, этого достаточно?

— А что еще я могу сделать?

Трясучка мрачно смотрел на огонь.

— Я хотел сказать… — Он запнулся на мгновение, потом выпалил: — Спасибо тебе. Ты спас мне жизнь. Я знаю это.

Ему не доставляло никакого удовольствия все это говорить, и Логен прекрасно знал почему. Очень трудно отдать должное тому, кого ненавидишь. После этого трудно ненавидеть с прежней силой. Потерять врага порой тяжелее, чем потерять друга, если это давний враг.

Так что Логен лишь пожал плечами.

— Не стоит благодарить. Я сделал то, что надо делать для своей команды. Я должен тебе гораздо больше. Мне никогда не оплатить этот долг.

— Нет. Но мы вроде как начали заново.

Трясучка поднялся и сделал шаг, чтобы уйти. Потом он остановился и обернулся, языки пламени освещали его суровое лицо.

— Все не так просто. Человек не бывает только плох или только хорош. Даже ты. Или Бетод. Любой.

— Да. — Логен сел, глядя на танцующий огонь. — Да, это не так просто. У нас у всех свои причины быть такими, какие мы есть. И у хороших, и у плохих. Все зависит от того, с какой стороны ты находишься.

Прелестная пара

Один из бесчисленных лакеев Джезаля взобрался на приставную лестницу и с угрожающей точностью водрузил ему на голову корону, в которой ослепительно сверкал единственный бесценный большой алмаз. Лакей сдвинул корону вперед, потом назад. Ее край, отороченный мехом, щекотал кожу Джезаля. Потом слуга спустился, быстро убрал лестницу и стал оценивающе рассматривать плоды своих усилий. Вместе с ним смотрели с полдюжины его товарищей. Один вышел вперед, чтобы идеально расправить вышитый золотом рукав Джезаля. Другой поморщился и стряхнул пылинку с белоснежного королевского воротника.

— Очень хорошо. — Байяз задумчиво кивнул. — Теперь вы готовы к свадьбе.

Странность ситуации состояла в том — Джезаль наконец-то улучил момент подумать об этом, — что он никоим образом не давал согласия жениться. Он не делал и не принимал предложения. Он никому не говорил «да». И все-таки через несколько часов он должен вступить в брак с женщиной, которую едва знает. Все свадебные мероприятия были подготовлены так быстро, что становилось ясно: все решилось еще до того, как Байяз сказал ему об этом. Возможно, даже до того, как Джезаля возвели на трон. И это его ничуть не удивляло. Став королем, он все время беспомощно дрейфовал от одного необъяснимого события до другого, подобно человеку, потерпевшему кораблекрушение, который отчаянно старается удержаться на плаву, не видя земли, влекомый невидимыми и неодолимыми течениями. Джезаль вел себя точно так же, вот только одет был получше.

Он постепенно осознавал, что чем большей властью наделен человек, тем меньше у него выбора. Капитан Джезаль дан Луфар мог есть что угодно, спать когда угодно, встречаться с кем угодно. Его августейшее величество король Джезаль Первый, напротив, был связан невидимыми узами традиций, ожиданий, ответственности, и они определяли всю его жизнь, вплоть до самых незначительных деталей.

Байяз сделал шаг вперед, рассматривая его.

— Кажется, верхняя пуговица расстегнута…

Джезаль нервно отпрянул. Внимание мага к мельчайшим подробностям его жизни становилось все более утомительным. Джезалю казалось, что он и в уборную не может сходить без этого старика, желающего рассмотреть результат.

— Я знаю, как застегивать камзол! — резко ответил он. — А сегодня вечером, когда я приведу в спальню молодую жену, вы тоже появитесь и будете давать мне указания, как лучше использовать член?

Лакеи закашлялись, опустили глаза и, скользнув прочь, исчезли по углам. Сам Байяз не улыбнулся и не нахмурился.

— Всегда рад помочь вам советом, ваше величество, но надеюсь, что с этим вы справитесь самостоятельно.

— Вы подготовились к нашей небольшой прогулке? Я жду все утро…

Арди запнулась, когда подняла голову и увидела лицо Глокты.

— Что с вами произошло?

— Это? — Он показал рукой на радужное скопление синяков. — Одна кантийская женщина забралась ночью в мою квартиру, как следует отлупила меня и чуть не утопила в ванне.

«Никому не советую испытать такое».

Арди ему явно не поверила.

— Что произошло на самом деле?

— Я упал с лестницы.

— Ах, эти лестницы. Они опасны, если вы нетвердо стоите на ногах.

Она уставилась на полупустой стакан, глаза ее затуманились.

— Вы пьяны?

— Так ведь уже день. Я всегда напиваюсь к этому времени. Если начал дело, не бросай, пока не доведешь его до конца. Примерно так любил говорить мой отец.

Глокта глядел на нее, прищурившись, а она невозмутимо смотрела поверх края стакана.

«Ни дрожащих губ, ни трагического выражения лица, ни следов слез на щеках».

Она выглядела ничуть не менее счастливой, чем обычно.

«И не более несчастной. Однако день свадьбы Джезаля дан Луфара ее не радует. Кому понравится быть отвергнутым, не важно, по какой причине? Кто веселится, когда его бросают?»

— Знаете, нам нет никакой необходимости идти.

Глокта сморщился, неудачно вытянув уставшую ногу, и эта гримаса тоже вызвала приступ боли, пронзившей его разбитые губы и лицо.

— Я не огорчусь, если сегодня мне не придется больше ходить. Можем посидеть здесь, поговорить о всякой всячине, о политике.

— И пропустим свадьбу короля? — ахнула Арди, прижав руку к груди в притворном ужасе. — Но я хочу увидеть наряд принцессы Терезы. Говорят, она самая красивая женщина на свете, а даже такое ничтожество, как я, должно знать, с кого брать пример. — Она откинула голову и допила вино из стакана. — Если тебя бросил жених, это не повод пропустить свадьбу.

Флагманский корабль великого герцога Орсо Талинского рассекал волны медленно, величественно, даже задумчиво, подняв не больше четверти парусов. Вереница морских птиц, хлопая крыльями и крича, сопровождала его в ярком, густо-синем небе. Такой большой корабль Джезаль видел впервые, как и все огромное множество людей, собравшихся на набережной, облепивших крыши и окна домов вдоль береговой линии. Корабль был изысканно украшен: многочисленные цветные лоскуты ткани трепетали на снастях, три вздымающиеся мачты тоже были украшены яркими флагами, черным крестом Талина и золотым солнцем Союза, так счастливо соединившимися. Однако от этого судно не становилось менее грозным — как, например, Логен Девятипалый не стал бы менее грозным в щегольском камзоле. То, что создано для войны, кажется еще более свирепым в пышном убранстве, в котором явно чувствует себя неловко. Могучее судно, использованное для доставки в Адую единственной женщины — невесты Джезаля, выглядело весьма внушительно. Оно призвано было обозначить устрашающее присутствие тестя, великого герцога Орсо.

Джезаль уже видел матросов, снующих среди снастей, как муравьи, с отменной сноровкой убирая гигантские паруса. Теперь корабль двигался вперед по инерции, его огромная тень наползла на набережную и скрыла добрую половину встречающих. Он замедлял ход, в воздухе разносился скрип балок и канатов. Судно остановилось в точности там, где ему было приготовлено место, и все иные корабли, смиренно теснившиеся по сторонам, показались рядом с ним игрушечными, как котята рядом с тигром. Золоченая резная фигура — исполинская женщина в два человеческих роста — взметнулась к небесам, как сверкающее копье, высоко над головой Джезаля.

Огромный причал был сооружен посередине набережной, в самом глубоком месте. Королевская делегация Талина по наклонному трапу сошла на берег Адуи, точно гости с далекой звезды, где все богаты, красивы и, что совершенно очевидно, счастливы. С обеих сторон, ограничивая пространство, торжественно двигались ряды бородатых гвардейцев в черной униформе, в отполированных до зеркального блеска шлемах. Между ними в два ряда шагали двенадцать фрейлин, одетых в красные, голубые и пурпурные шелка. Каждая была так хороша, что вполне могла сойти за королеву.

Но охваченная благоговейным трепетом толпа вдоль береговой линии прекрасно знала, кто здесь был центром внимания. Принцесса Тереза плавно шествовала впереди; высокая, стройная, царственная, она была грациозна, как танцовщица, и величава, как сказочная императрица. Ее белоснежное платье украшала переливающаяся золотая вышивка, блестящие волосы отливали бронзой, ожерелье из невероятной величины бриллиантов вспыхивало на ярком солнце и мерцало на ее благородно бледной груди.

Сокровище Талина — это прозвище в данный момент, казалось, необыкновенно ей подходило. Тереза поражала чистой и тонкой красотой, она была горделива и ослепительна, тверда и великолепна, как безукоризненный бриллиант.

Как только ее ножки коснулись пристани, толпа взорвалась бурными приветствиями. Из окон домов, возвышавшихся над пристанью, прекрасно организованными каскадами полетели цветочные лепестки. Они вились над головой Терезы, пока принцесса подходила к Джезалю по мягкому ковру, в благоухании парящих розовых и красных лепестков, с королевским достоинством приподняв голову и сложив руки впереди.

Сказать, что от этого зрелища захватывало дух, было бы преуменьшением. Действо казалось совершенно сказочным.

— Ваше августейшее величество, — произнесла Тереза негромко.

Джезаль почувствовал неловкость, когда она склонилась перед ним в реверансе. Все сопровождающие принцессу дамы последовали ее примеру, а гвардейцы низко поклонились, и все это было проделано с безупречной синхронностью.

— Мой отец, великий герцог Орсо Талинский, передает вам свои глубочайшие извинения. — Она одним движением легко выпрямилась, словно ее подняли за невидимые ниточки. — Срочные дела в Стирии не позволяют ему присутствовать на свадьбе.

— Вы это все, в чем мы нуждаемся, — хрипло ответил Джезаль и через мгновение проклял себя за это, так как полностью проигнорировал соответствующую случаю форму обращения.

Было очень трудно собраться с мыслями и вести себя разумно в таких обстоятельствах. Тереза выглядела сногсшибательно, еще лучше, чем год назад, когда он видел ее в последний раз, на празднике, устроенном в его честь. Она тогда яростно спорила с принцем Ладиславом. Воспоминание о ее сердитых выкриках немного приободрило Джезаля. Он представил себе, каково это — выйти за Ладислава, ведь принц был тупым ослом. Но Джезаль — человек совершенно другой и может рассчитывать на иное отношение. Он очень на это надеялся.

— Прошу вас, ваше высочество.

Он подал ей руку, и Тереза положила на его руку свою, легкую как перышко.

— Ваше величество оказывает мне большую честь.

Копыта серых лошадей цокали по мостовой, колеса экипажа поскрипывали. Они двинулись по аллее Королей. Эскадрон рыцарей-телохранителей скакал по обеим сторонам экипажа, доспехи и вооружение сверкали на солнце. Вдоль всей длинной улицы теснились восторженные простолюдины, из каждого окна и каждой двери выглядывали улыбающиеся лица. Все хотели приветствовать нового короля и даму, которая скоро станет королевой.

Джезаль думал, что рядом с Терезой он наверняка выглядит полным идиотом. Неуклюжий, низкого происхождения, не обученный манерам болван, по сути, не имеющий никакого права сидеть с ней в одном экипаже — разве что в качестве подставки для ног. Никогда прежде он не чувствовал себя до такой степени подчиненным, приниженным. Он не мог поверить, что женится на этой женщине. Сегодня. Руки его дрожали. Дрожали, без сомнения. Возможно, несколько теплых слов помогут им обоим успокоиться.

— Тереза…

Она продолжала надменно махать рукой толпе.

— Я понимаю, что мы совершенно не знаем друг друга, но… я бы хотел получше узнать вас.

Губы Терезы едва заметно изогнулись — единственный знак того, что она его слышит.

— Я знаю, что все это стало для вас страшным ударом, как и для меня. Надеюсь, я смогу что-то сделать… чтобы облегчить…

— Мой отец считает, что наша свадьба наилучшим образом послужит интересам моей страны, а долг дочери — повиноваться. Те, кто от рождения занимает высокое положение, всегда готовы пойти на жертвы.

Прелестная головка на прелестной шейке плавно повернулась, и Тереза улыбнулась. Улыбка получилась слегка принужденная, но от этого не менее лучезарная. Трудно было поверить, что столь гладкое и безупречное лицо сотворено из обычной человеческой плоти. Больше похоже на фарфор или отполированный камень. Просто наблюдать за движениями принцессы — это уже доставляло неизменное удовольствие. Джезаль подумал о том, какие у нее губы, теплые или холодные. Он очень хотел узнать это. Она наклонилась к нему, ласково взяла под локоть. Теплая, без сомнения. Теплая и мягкая, из плоти и крови.

— Вам тоже стоит помахать рукой, — проговорила она негромко, и ее голос прозвучал как стирийская песня.

— О да, — хрипло ответил он. Во рту у него пересохло. — Да, конечно.

Глокта стоял рядом с Арди и мрачно смотрел на высокие двери Круга лордов. Церемония проходила за этими дверьми, в большом круглом зале.

«О радостный, счастливый день!»

Наверное, мудрые наставления верховного судьи Маровии эхом отдаются под высоким позолоченным куполом, а счастливая пара радостно произносит торжественные клятвы. Лишь самых высокопоставленных особ допустили на церемонию.

«Остальные должны восхищаться издалека».

Издалека восхищалась целая толпа. Широкая площадь Маршалов была забита народом. У Глокты заболели уши от нескончаемой восторженной болтовни.

«Подобострастные подданные, жаждущие появления своего божественного монарха».

Он нетерпеливо качнулся вперед, потом назад, потом из стороны в сторону, гримасничая и шипя, чтобы унять боль и вызвать приток крови к больным ногам.

«Так долго стоять на одном месте — это пытка».

— Сколько же времени продлится эта церемония?

Арди приподняла темную бровь.

— Наверное, они не могут оторваться друг от друга и решили завершить свадьбу прямо на полу в Круге лордов.

— Ну, уж скорей бы завершали, черт возьми.

— Обопритесь на меня, если нужно, — предложила она, выставив локоть.

— Пьяница поддерживает калеку? — Глокта нахмурился. — Мы подходим друг другу.

— Ну, падайте, если вам так больше нравится, и выбейте последние зубы. Я не заплачу.

«Возможно, мне следует принять ее предложение. Хотя бы ненадолго. Что в этом плохого?»

И вдруг раздались первые пронзительные восторженные крики. К ним присоединялось все больше голосов, пока ликующий рев не заполнил все вокруг. Двери Круга лордов широко распахнулись, и их величества король и королева Союза появились в ярком солнечном свете, держась за руки.

Даже Глокта вынужден был признать, что перед ним ослепительно красивая пара. Как легендарные монархи, они были облачены в сияющие белые одежды с мерцающей вышивкой в виде золотых солнц, украшавших сзади ее длинное платье и его камзол. Золотые нити блеснули, когда королевская чета повернулась к толпе. Высокие, стройные, грациозные, они были увенчаны сверкающими золотыми коронами, с одним сверкающим алмазом в каждой.

«Оба так молоды и красивы, вся их счастливая роскошная царственная жизнь впереди! Ура! Ура! Иссохший кусок дерьма, который представляет собой мое сердце, просто разрывается от радости».

Глокта положил свою руку на локоть Арди, опираясь на нее, и его губы скривились в безобразной беззубой усмешке.

— Неужели правда, что наш новый король гораздо красивее меня?

— Какая оскорбительная чушь! — Она ткнула себя в грудь и откинула голову, презрительно усмехнувшись. — А я сверкаю ярче, чем Сокровище Талина!

— О да, моя дорогая, это точно. В сравнении с нами они выглядят как бродяги.

— Как ничтожества.

— Как калеки.

Они тихонько посмеивались, в то время как царственная пара проходила через толпу, окруженная двумя десятками бдительных рыцарей-телохранителей. Члены Закрытого совета следовали за ними на почтительном расстоянии — одиннадцать величественных старцев, облеченных властью, и среди них Байяз в своем магическом наряде. Он улыбался так же широко, как и прекрасная пара впереди.

— Он мне не понравился, — пробормотала Арди вполголоса, — с самого начала. Очень не понравился.

«Это нас сближает».

— Не нужно тосковать. Вы слишком энергичны и остроумны, чтобы удовлетвориться таким тупицей, как он.

Она резко втянула в себя воздух.

— Конечно, вы правы. Но мне было так скучно, так одиноко, я так устала.

«И так много выпила».

Она пожала плечами.

— Он дал мне почувствовать, что я не просто ничтожное существо.

Что я кому-то нужна и желанна.

«А почему ты думаешь, что я хочу об этом знать?»

— Желанна, говорите? Чудесно. А теперь?

Она печально опустила глаза, и Глокта даже почувствовал себя виноватым.

«Но чувство вины мучает только тогда, когда больше не о чем беспокоиться».

— Вряд ли это была настоящая любовь.

Он заметил, как тонкие жилки на ее шее дрогнули.

— Но я почему-то думала, что мне удастся одурачить его.

— Ха.

«Мы редко получаем то, чего хотим».

Королевская процессия удалялась, пышно разодетые придворные и телохранители следовали в конце, звук восторженных аплодисментов смещался в сторону дворца.

«Они идут вперед, к своему блестящему будущему. А мы, как скелеты в шкафу, не можем рассчитывать на приглашение».

— Вот мы и остались здесь, — пробормотала Арди. — Отрезанные ломти.

— Жалкие отходы.

— Гнилые корни.

— Я бы так не расстраивался. — Глокта вздохнул. — Ведь вы молоды, умны и, в общем-то, красивы.

— Грандиозная оценка.

— Все зубы у вас на месте, обе ноги в наличии. Это значительное преимущество по сравнению с некоторыми. Я нисколько не сомневаюсь, что вы скоро найдете еще какого-нибудь знатного идиота. Завлечете его в ловушку, и невелика потеря.

Она отвернулась, дернув плечом. Глокта догадался, что она прикусила губу. Он сморщился от боли и поднял руку, чтобы погладить плечо Арди.

«Та самая рука, которая искромсала пальцы Сеппа дан Тойфеля, отрезала соски инквизитора Харкера, расчленила одного эмиссара гурков и спалила другого, послала невинных людей гнить в Инглию, и так далее, и так далее…»

Он опустил руку.

«Лучше выплакать все слезы мира, чем испытать прикосновение такой руки. Успокоение приходит из других источников и стремится к другим целям».

Он окинул площадь мрачным взглядом, оставив Арди наедине с ее страданием.

Толпа ликовала.

Это было потрясающее празднество. Устроители не пожалели ни средств, ни усилий. Гостей было тысяч пять, и не более дюжины из них Джезаль знал лично. Знатнейшие вельможи Союза. Старейшины Закрытого и Открытого советов. Самые богатые и могущественные люди в самых пышных нарядах, во всем блеске изысканных манер и обаяния.

Зеркальный зал идеально подходил для этого события. Самый роскошный зал дворца, огромный, как поле сражения, казался еще больше из-за огромных зеркал, украшавших стены. Эти зеркала ошеломляли, создавая иллюзию дюжины свадеб в дюжине примыкающих залов. Бесчисленное множество свечей мерцало на столах, в подсвечниках, в хрустальных люстрах под потолком. Мягкий свет лился на серебряную посуду, рассыпался искрами в драгоценностях гостей и отражался на темных стенах, тускло поблескивая в отдалении — миллион точек света, как звезды, рассыпанные в черном ночном небе. Лучшие музыканты Союза играли нежную, чарующую музыку, и эти звуки смешивались с самодовольной болтовней, звоном старых денег и нового столового серебра.

Это было веселое празднество и прекрасный вечер — для гостей.

Для Джезаля во всем этом заключалось что-то еще, и он не вполне понимал что. Он сидел за позолоченным столом, его королева была рядом с ним. На каждого из них двоих приходилось по десять раболепствующих слуг, и все вместе они напоминали толпу, собравшуюся посмотреть на пару редких животных в зоопарке. Джезаля охватила какая-то странная неловкость, он погрузился в молчание, в свой сказочный сон, и вздрагивал, как больной кролик, когда напудренный лакей неожиданно ставил перед ним тарелку. Тереза, сидевшая по правую руку, иногда поддевала вилкой маленький кусочек угощения, подносила его ко рту, пережевывала и глотала с элегантной ловкостью и грацией. Джезаль даже не догадывался, что можно есть так красиво. Теперь он осознал свою ошибку.

Он едва мог вспомнить звучные слова верховного судьи, безвозвратно, как он предполагал, связавшие их. Что-то о любви и безопасности нации. Но он видел кольцо, которое ошеломленно вручил Терезе в Круге лордов, — огромный кроваво-красный камень, украшающий его, поблескивал на ее длинном среднем пальце. Джезаль положил в рот кусок прекрасного мяса и попытался прожевать. Мясо показалось ему отвратительным, как комок мякины. Они стали мужем и женой.

Теперь он понимал, что Байяз был прав, как всегда. Люди стремятся к тому, что может их возвысить. Возможно, у них нет идеального короля, но никто не сможет отрицать, что Тереза — настоящая королева. Именно такая, какая должна быть, и даже больше. Сама мысль об Арди Вест, восседающей на этом золоченом стуле, была абсурдна. Джезаля укололо чувство вины, когда он подумал об этом, а затем пришла печаль. Хорошо бы с кем-нибудь откровенно поговорить. Он горестно вздохнул. Если ему суждено прожить жизнь с этой женщиной, им придется разговаривать. И чем раньше они начнут, подумал он, тем лучше.

— Я слышал, что Талин… очень красивый город.

— Конечно, — ответила она, четко соблюдая этикет. — Но и в Адуе есть чудесные места.

Тереза замолчала, опустила глаза и безнадежно уставилась в тарелку.

Джезаль кашлянул.

— Как-то… трудно сразу привыкать.

Он отважился слегка улыбнуться.

Она моргнула и перевела взгляд в зал.

— Да.

— Вы танцуете?

Она плавно повернула голову, чтобы взглянуть на него, даже не поведя плечами.

— Немного.

Он отодвинул кресло и встал.

— Тогда потанцуем, ваше величество?

— Как пожелаете, ваше величество.

Пока они шли в центр просторной комнаты, разговоры постепенно умолкали. Вскоре в Зеркальном зале воцарилась тишина, так что слышалось лишь, как его лакированные ботинки и ее лакированные туфельки постукивают по блестящему каменному полу. Джезаль нервно сглотнул, когда они заняли места, окруженные с трех сторон длинными столами и множеством важных гостей, не сводивших с них глаз. Те же самые захватывающие дух предчувствия, страх и волнение он испытал, когда выходил на поединок с незнакомым противником перед ревущей толпой.

Они замерли, как статуи, глядя друг другу в глаза. Джезаль протянул Терезе руку ладонью вверх. Она тоже протянула руку, но вместо того, чтобы взять его ладонь, она крепко прижала к ней свою и потянула вверх, так что их пальцы оказались на одном уровне. Тереза слегка приподняла бровь. Молчаливый вызов, которого никто из гостей не мог заметить.

Первая длинная нота соскользнула со струн и эхом разнеслась по залу. Они начали танцевать, делая круги преувеличенно медленно. Вышитый золотом подол платья Терезы шуршал по полу, закрывая ее ножки, поэтому казалось, что она не шагает, а скользит по каменным плитам. Подбородок королевы был неприятно вздернут. Они танцевали, и в зеркалах одновременно с ними двигалась еще тысяча пар — в мерцающей дымке, в коронах, в белоснежных позолоченных одеяниях.

Когда начался второй тур танца и зазвучали другие инструменты, Джезаль осознал, что рядом с Терезой он — неуклюжий увалень, хуже, чем рядом с Бремером дан Горстом. Тереза сохраняла такую безукоризненную осанку, что легко удержала бы на голове бокал с вином, не пролив ни капли. Музыка играла все громче, быстрее, самоувереннее, а вместе с ней и королева двигалась все стремительнее и раскованнее. Она так слилась с музыкой, словно дирижировала оркестрантами при помощи своих вытянутых рук. Джезаль попытался вести, но она ловко увернулась. Она делала обманные движения, кружила, так что Джезаль едва не хлопнулся на задницу. Она хитро и умно плела паутину уловок, а он проделывал свои па впустую.

Музыка играла все быстрее, оркестранты рвали струны с яростной сосредоточенностью. Джезаль предпринял тщетную попытку поймать Терезу, но она увернулась, ослепив его блестящим ворохом взметнувшихся юбок, так что ему оставалось следовать за ней. Она едва не оконфузила его, убрав ногу раньше, чем он это заметил, потом резко подняла голову и чуть не проколола ему глаз короной. Знатные мужи Союза созерцали все это в восторженном молчании. Сам Джезаль тоже чувствовал себя ошеломленным зрителем. Все, что он мог, это изо всех сил сохранять остатки достоинства, чтобы не показаться полным дураком.

Наконец темп музыки снова замедлился, и Джезаль испытал то ли облегчение, то ли разочарование, когда Тереза протянула ему свою руку, словно подарила редкостное сокровище. Он принял ее, и они начали кружиться, постепенно сближаясь. Когда инструменты играли последний рефрен, Тереза прижалась спиной к его груди. Они поворачивались тихо, медленно, и он вдыхал аромат ее волос. На последней длинной ноте она отклонилась назад, и Джезаль бережно отпустил ее. Шея Терезы выгнулась, голова склонилась, изысканно сделанная корона почти коснулась пола. Наступила тишина.

Комната взорвалась восторженными аплодисментами, но Джезаль почти не слышал их. Он в полном изумлении смотрел на свою жену. Легкий румянец окрасил ее щеки, губы слегка раскрылись, открыв взору безупречные зубы; очертания подбородка, линия шеи и тонкие ключицы были скрыты тенью и окружены переливами бриллиантов. Ее грудь надменно вздымалась и опускалась, стянутая лифом; легкий, чарующий, едва различимый запах пота поднимался от ложбинки между грудями. Джезаль не отказался бы угнездиться в этом уютном местечке… Он моргнул, у него перехватило дыхание.

— Вашему величеству понравилось? — прошептала Тереза.

— Что? О… конечно. — Он поддержал ее, когда она выпрямилась, в то время как аплодисменты продолжались. — Вы танцуете превосходно.

— Ваше величество, вы слишком добры, — ответила она, едва заметно улыбаясь.

Но все-таки она улыбалась.

Он ответил ей тупой широкой улыбкой. Его страх и смущение после одного-единственного танца незаметно превратились в приятное волнение. Он удостоился мимолетной вспышки, прорвавшейся из-под ледяного панциря, и ему стало ясно: его королева была женщиной редкой, огненной страстности. Эту скрытую сторону ее натуры он теперь жаждал изучить. Жаждал настолько откровенно, что ему пришлось отвести глаза и взглянуть в сторону. Джезаль отчаянно пытался подумать о чем-то ином, чтобы из-за напряжения в паху не опозориться перед гостями.

Вид Байяза, усмехавшегося в углу, был как раз кстати. Холодная улыбка старика охладила рвение Джезаля, как ушат ледяной воды.

Глокта оставил Арди напиваться в ее гостиной. Сам он пребывал в весьма пасмурном настроении.

«Слишком мрачно даже для меня. Нет ничего лучше общества тех, кто страдает еще сильнее, чем ты. Однако как только ты расстаешься с их страданием, твое собственное давит на тебя вдвойне, холодное и неумолимое».

Он с причмокиванием втянул в себя еще пол-ложки супа и сморщился, заставляя себя проглотить пересоленную жижу.

«Интересно, как проводит сейчас время король Джезаль? Окруженный всеобщим восхищением, обжирается изысканными блюда ми в изысканной компании?»

Глокта положил ложку в тарелку. Его левый глаз задергался, он сморщился, когда болевая судорога пронзила его спину и дошла до ноги.

«Восемь лет прошло с тех пор, как гурки отпустили меня, а я все еще пленник и всегда им буду. Заключенный в камере собственного изуродованного тела».

Дверь, скрипнув, открылась, и Барнам прошаркал в комнату, что бы забрать тарелку. Глокта перевел взгляд с подрагивавшей суповой жижи на подрагивавшего дряхлого старца.

«Отличная пища, отличная компания».

Он бы рассмеялся, если бы разбитые губы его послушались.

— Вы закончили, сэр? — спросил слуга.

— Можно сказать.

«Сколько я ни тужился, не смог достать из собственного зада средство для уничтожения Байяза. Его преосвященство, конечно, будет недоволен. Сколько еще недовольства ему понадобится, чтобы его терпение лопнуло? Но, что же делать?»

Барнам вынес тарелку из комнаты, дверь за ним закрылась, и Глокта остался наедине со своей болью.

«Что я сделал, чтобы заслужить это? И что сделал Луфар? Ведь он точно такой же, каким был я. Высокомерный, тщеславный, дьявольски самолюбивый. Чем он лучше прочих? Почему жизнь так жестока ко мне и так щедра к нему?»

Но Глокта знал ответ.

«По той же самой причине невинный Сепп дан Тойфель чахнет в Инглии с обрубленными пальцами. По той же самой причине преданный генерал Виссбрук погиб в Дагоске, а предательница магистр Эйдер жива. По той же самой причине Тулкис, посланник гурков, был разделан, как туша животного, перед ревущей толпой за преступление, которого не совершал».

Он прикоснулся воспаленным языком к нескольким оставшимся в наличии зубам.

«Потому что жизнь несправедлива».

Джезаль горделиво шествовал по коридору, точно во сне, но это уже был не страшный сон, как утром. Его голова кружилась от восхвалений, аплодисментов, поздравлений. Его тело пылало от танца, вина и нарастающего вожделения. Теперь, когда Тереза была рядом, он впервые за свое короткое царствование чувствовал себя королем. Драгоценные камни, золото, шелк, вышивка, бледная гладкая кожа — все сверкало, возбуждая воображение, в мягком свете свечей. Вечер в итоге прошел восхитительно, а ночь обещала стать еще лучше. Со стороны Тереза казалась твердой, как алмаз, но Джезаль держал ее в своих объятиях и теперь понимал лучше.

Огромные, украшенные витражами двери королевской спальни были открыты, их придерживали два склонившихся в поклоне лакея. Створки мягко закрылись, когда король и королева Союза вошли в комнату. Большую ее часть занимала внушительная кровать под балдахином, украшенным перьями, которые отбрасывали длинные тени на позолоченный потолок. Темно-зеленые занавеси балдахина были широко и маняще распахнуты, а шелковые внутренности постели наполнены мягкими дразнящими тенями.

Тереза сделала несколько медленных шагов по комнате, склонив голову, пока Джезаль тихо и плавно поворачивал в замке ключ. Дыхание его участилось, когда он подошел сзади к жене, поднял руку и нежно положил ее на обнаженное плечо Терезы. Он почувствовал, как напряглись мускулы под ее гладкой кожей, и улыбнулся ее нервозности, так походившей на его собственное волнение. Он подумал: может, стоит что-то сказать для ее успокоения, но зачем? Они оба знают, что сейчас произойдет. Джезалю не терпелось поскорее перейти к делу.

Он придвинулся к ней плотнее, обняв свободной рукой за талию. Его ладонь скользнула по натянутому шуршащему шелку. Он прикоснулся губами к затылку Терезы, один раз, потом еще и еще. Прижался носом к ее волосам, впитывая их аромат и мягко дыша ей в щеку. Он почувствовал, как она вздрогнула, ощутив его дыхание на своем теле, но это лишь раззадорило его. Пальцы Терезы скользнули по его плечу и легли на грудь. Ее бриллианты задели его руку, взявшуюся за ее корсаж. Джезаль еще теснее прижал Терезу к себе и застонал от наслаждения, когда его член приятно прижался сзади к ее телу сквозь одежды.

Через мгновение она вырвалась, вскрикнув, резко повернулась и смачно ударила его по лицу, так что у него в голове зазвенело.

— Паршивый ублюдок! — взвизгнула Тереза ему прямо в лицо. Брызги слюны слетали с ее кривившихся губ. — Сын грязной шлюхи! Как ты смеешь прикасаться ко мне? Ладислав был кретином, но он хотя бы был законнорожденным!

Джезаль застыл, ошеломленный, прижав руку к пылающему лицу. Он словно окаменел от неожиданности. Потом растерянно протянул к ней другую руку.

— Но я… ууу!

Она врезала ему коленом между ног с безжалостной точностью, заставив задохнуться и покачнуться, а затем свалиться на пол, как карточный домик под кувалдой. Джезаль со стоном сполз на ковер в том особом, остром приступе боли, какой вызывает лишь удар по яйцам. Утешало его одно: он оказался прав.

Его королева и впрямь была женщиной на редкость пламенной и страстной.

Из его глаз катились слезы, и не только от боли, ужасного удивления и внезапного разочарования. В гораздо большей степени они были вызваны нараставшим ужасом. Он очень сильно ошибся, оценивая чувства Терезы. Она улыбалась на людях, но сейчас, в интимной обстановке, всячески выказывала свое презрение и к самому Джезалю, и ко всему, что имело к нему отношение. Он был незаконнорожденным и вряд ли мог когда-либо это изменить. Кроме того, он понял, что брачную ночь ему предстоит провести на полу спальни. Королева уже прошла на другую половину комнаты, и занавеси на балдахине плотно задернулись.

День седьмой

Незваные гости с востока снова появились прошлой ночью. Подобрались в темноте, нашли место, взобрались на стену и убили часового. Затем они установили лестницу, и к тому времени, когда их обнаружили, целая толпа дикарей проникла в крепость. Крики разбудили Ищейку, который и так спал вполглаза. Он вскочил в темноте, запутавшись в одеяле. Враги в крепости! Люди бежали и кричали, тени мелькали в потемках, началась паника и неразбериха. Бойцы сражались при блеклом свете звезд, при свете факелов и совсем без света, клинки разили наугад, не видя цели, сапоги спотыкались и выбивали тучи ярких искр из заложенных в углубления лагерных костров.

В конце концов, всех удалось выбить. Дикарей загнали на стены и перебили, только трое сдали оружие и выжили. Очень зря, как выяснилось. Слишком много бойцов погибло за эти семь дней. Каждый день, когда солнце клонилось к закату, появлялись новые могилы. Никто не был расположен к милосердию и мало кто вообще об этом думал. Так что когда поймали этих троих, Черный Доу скрутил их и втащил на стену, чтобы Бетод и остальные могли их видеть. Первые лучи зари появились на черном небе, когда он облил маслом всю троицу и поджег. Одного за другим. Они видели, что их ждет, и начинали кричать прежде, чем приходила их очередь.

Ищейка не смотрел на горящих людей. Ему претили их крики и потрескивание жира. Он не улыбнулся, когда его нос наполнился тошнотворным сладковатым запахом горелого мяса. Но он даже не попытался остановить ребят. Есть время для милосердия, но не сейчас. Милосердие на войне означает слабость. Здесь не поощряют за хорошее поведение. Он давно научился этому у Бетода. Возможно, теперь дикари с востока подумают дважды, прежде чем явятся сюда ночью.

Кроме того, это могло укрепить дух отряда Ищейки, потому что люди все больше отчаивались. Кое-кто попытался сбежать два дня назад. Парни бросили свои позиции, перелезли через стену в темноте, хотели пробраться через долину. Теперь их головы красовались на пиках, которые Бетод воткнул перед своими укреплениями. Дюжина распухших кусков мяса, волосы развеваются на ветру. Лица трудно было разглядеть со стены, но они явно были недовольные и сердитые. Словно обвиняли Ищейку за то, что он довел их до такого конца. Будто ему недостаточно хлопот и упреков тех, кто был еще жив.

Он мрачно глядел вниз, на лагерь Бетода, на его палатки и штандарты, проступавшие черными пятнами из тумана и сумерек. Он спрашивал себя, что еще он может сделать, кроме как стоять здесь и ждать. Все ребята смотрели на него. Они надеялись, что он придумает какой-нибудь чудесный трюк, который позволит им выйти из этой переделки живыми. Но Ищейка не умел творить чудеса. Долина, стена — и никаких путей отступления. Отсутствие путей к отступлению и было главным пунктом их плана. Он спрашивал себя, продержатся ли они еще один день. Вчера утром он задавал себе тот же вопрос.

— Какой же план у Бетода на сегодня? — проговорил он себе под нос. — Что он задумал?

— Резня? — проворчал Молчун.

Ищейка строго посмотрел на него.

— Атака, я бы так сказал. Но не удивлюсь, если до конца дня она превратится в то, о чем ты говоришь.

Он сощурил глаза и взглянул вниз, на темную долину, в надежде увидеть то, что тщетно высматривал все минувшие семь дней: какие-то признаки приближения войск Союза. Но не увидел их. За широко раскинувшимся лагерем Бетода с его палатками, знаменами и отрядами не было ничего, кроме пустой и голой земли. Туман клубился в тенистых ущельях.

Тул ткнул его в бок своим мощным локтем, поневоле заставив улыбнуться.

— Я не понимаю, что это за план. Поджидать приход Союза и все такое довольно рискованно, если ты меня спросишь. Есть шанс, что сейчас я изменю мнение?

Ищейка не рассмеялся. У него не осталось сил для смеха.

— Мало шансов.

— Да. — Гигант тяжко вздохнул. — А я и не надеялся.

Семь дней прошло с тех пор, как шанка впервые подошли к стенам. Семь дней казались семью месяцами. Все мышцы Логена болели от тяжелой работы. Он был покрыт множеством синяков, тьмой царапинии и порезов, ушибов и ожогов. Длинная рана вдоль ноги была перевязана, ребра стянуты, чтобы избежать переломов, на голове под волосами образовалась пара приличных по размеру струпьев, плечо, с которого он ударял щитом, одеревенело, суставы на пальцах ободрались и опухли после рукопашной схватки с одним дикарем, когда Логен получил удар камнем. Он весь был как одна большая рана.

Остальные выглядели ничуть не лучше. Едва ли в крепости нашелся хоть кто-то, избежавший ранений. Даже дочь Круммоха получила ссадину. Один из парней Трясучки позавчера потерял палец, мизинец левой руки. Сейчас он смотрел на обрубок, плотно обернутый в грязную окровавленную тряпку, и морщился.

— Саднит, — сказал он и взглянул на Логена, сжимая и разжимая оставшиеся пальцы.

Наверное, Логену следовало его пожалеть. Он помнил эту боль, но досада была гораздо сильнее. Трудно было смириться с мыслью, что он потерял палец навсегда. Но у него не осталось жалости ни для кого, кроме себя.

— Конечно, — ответил он мрачно.

— Я все время его чувствую.

— Ага.

— Это пройдет?

— Со временем.

— Сколько времени пройдет?

— Больше, чем у нас есть, похоже.

Воин тихо и сурово кивнул.

— Да.

За семь дней даже холодный камень и влажная древесина крепости испытали достаточно. Новые парапеты раскрошились и покосились, их залатали по мере возможности, но они снова просели. Ворота были заделаны гнилушками для костров, дневной свет струился сквозь прорубленные щели, а позади грудой были свалены камни. Хороший удар мог запросто их выбить. Хороший удар мог выбить напрочь и Логена, коли на то пошло.

Он сделал большой глоток кисловатой воды из фляги. Воду уже черпали с самого дна бочек. Еды тоже не хватало, как и всего остального. Особенно недоставало надежды — она убывала с каждым днем.

— Все еще живы, — прошептал он, но особой радости не почувствовал.

Еще меньше, чем обычно. Цивилизованная жизнь, в общем-то, была не в его вкусе, но мягкая постель, странное место, где справляют нужду, и легкое пренебрежение со стороны каких-то тощих идиотов казались сейчас неплохой альтернативой происходящему. Логен в тысячный раз спрашивал себя, зачем он вернулся на Север, когда услышал за спиной голос Круммоха-и-Фейла:

— Ну-ну, Девять Смертей. У тебя усталый вид, дружище.

Логен мрачно поднял голову. Безумная болтовня большого хиллмена начинала действовать ему на нервы.

— Работка выдалась тяжелая в эти несколько дней, если ты не заметил.

— Я заметил и принял участие. Так, мои красавцы?

Трое его детей переглянулись.

— Да, — ответила девочка тонким голоском.

Круммох хмуро посмотрел на них.

— Не нравится, как идет игра? Как насчет тебя, Девять Смертей? Луна перестала нам улыбаться, и ты испугался?

Логен пристально и сурово глянул на него.

— Устал, лучше так сказать, Круммох. Я устал от твоей крепости, твоей пищи, но больше всего я устал от твоей чертовой болтовни. Не каждому понравится слушать, как ты шлепаешь толстыми губами. Почему бы тебе не убраться подобру-поздорову? И приладить эту Луну себе на задницу.

Лицо Круммоха растянулось в усмешке, неровные желтые зубы выступили на фоне коричневой бороды.

— Этого человека я люблю!

Один из его сыновей, тот, который нес за ним копье, потянул отца за рубашку.

— Какого черта, мальчик?

— Что будет, если мы проиграем, па?

— Если мы — что? — прорычал Круммох.

Своей большой рукой он дал сыну затрещину и толкнул его лицом в грязь.

— Крепче держись на ногах, мальчик! Здесь мы не проиграем!

— Во всяком случае, пока Луна любит нас, — негромко добавила его сестра.

Логен смотрел, как мальчик с трудом поднимается, прижимая руку к разбитому рту. Казалось, он вот-вот заплачет. Логену было знакомо это чувство. Возможно, ему следовало сказать, что нельзя так обращаться с ребенком. Возможно, он бы именно так и сделал — на первый день, даже на второй. Но не сейчас. Он очень устал, у него все болело, он был слишком подавлен для того, чтобы обращать на это внимание.

Черный Доу легким шагом приблизился к ним, скривив губы в подобии улыбки. Он был единственным человеком в лагере, кто пребывал в лучшем настроении, чем обычно, а если Черный Доу улыбается, все твои страдания становятся ничтожными.

— Девятипалый! — грубовато позвал он.

— Доу. Неужели закончились все, кого можно сжечь?

— Думаю, Бетод сейчас пошлет мне новеньких. — Доу кивнул в сторону стены. — Как ты думаешь, кого он отправит к нам сегодня?

— После того, что мы им устроили прошлой ночью, эти мерзавцы из Кринны сильно поистрепались.

— Чертовы дикари. Да, так и есть.

— И уже несколько дней не появлялись шанка.

— Четыре дня прошло, как он посылал на нас плоскоголовых.

Логен искоса взглянул на небо. Оно постепенно светлело.

— Похоже, сегодня будет хорошая погода. Как раз для доспехов, мечей и воинов, шагающих плечо к плечу. Как раз для того, чтобы попытаться покончить с нами. Не удивлюсь, если сегодня он пошлет против нас карлов.

— Я тоже.

— Лучших из лучших, — сказал Логен, — тех, кто служит ему с давних пор. Не удивлюсь, если увижу и Белобокого, и Бодуна, и Бледного Призрака, и чертова Малорослика, и всех прочих, когда они неспешно выйдут на прогулку у наших ворот после завтрака.

Доу усмехнулся.

— Лучшие из лучших? Толпа уродов, вот кто они. — Он повернулся и сплюнул в грязь.

— Не буду спорить.

— Правда? А разве ты не сражался по одну сторону с ними все те долгие и кровавые годы?

— Да, сражался. Но не могу сказать, что они мне нравились.

— Ну, если это тебя утешит, вряд ли они много думали о тебе в последние дни. — Доу пристально посмотрел на Логена. — Когда ты решил, что Бетод тебе не подходит, Девятипалый?

Логен так же пристально посмотрел на него.

— Трудно сказать. Накапливалось мало-помалу. Возможно, со временем его гнусность увеличивалась. Или моя уменьшалась.

— Или по одну сторону не нашлось места для пары таких гнусных поганцев, как вы с Бетодом.

— О, я не знаю. — Логен встал. — Вот нам с тобой по-настоящему хорошо делать дело вместе.

Широкими шагами он направился прочь от Доу, размышляя над тем, какая же легкая работа досталась Малахусу Ки, и Ферро Малджин, и даже Джезалю дан Луфару.

Семь дней, и все уже готовы впиться друг другу в горло. Все злые, все измученные. Семь дней. Одно утешение — этих дней вряд ли будет очень много.

— Идут.

Ищейка быстро отвел взгляд в сторону. Как обычно, Молчун сказал то, о чем можно было и не говорить. Они видели все так же ясно, как восход солнца. Карлы Бетода двигались к крепости.

Они не торопились. Шли размеренно, плотными рядами, держа впереди раскрашенные щиты, глядя на ворота. Штандарты реяли над их головами. Эти знамена Ищейка знал издавна. Он спрашивал себя, много ли внизу тех, с кем он сражался по одну сторону. Тех, кого он знал в лицо и по именам. Тех, с кем он пил, ел, смеялся и теперь должен сделать все возможное, чтобы они вернулись в грязь. Он глубоко вздохнул. На поле брани нет места для сантиментов, говорил Тридуба. Ищейка хорошо запомнил это.

— Ладно! — Он поднял руку, и люди, стоявшие вокруг него на башне, приготовили луки. — Подождем еще минуту!

Карлы шли, взбивая грязь и отбрасывая разбитые камни там, где равнина сужалась, мимо скрюченных тел дикарей и шанка, разрубленных, раздавленных, пронзенных сломанными стрелами. Они не споткнулись, не сбились с шага. Стена щитов изгибалась, но ни на миг не разошлась.

— Идут плотно, — пробормотал Тул.

— Ага. Слишком плотно, поганцы.

Они приблизились. Достаточно для того, чтобы Ищейка опробовал на них свои стрелы.

— Давайте, ребята! Цельтесь высоко! Огонь!

Первый заряд стрел со свистом сорвался с башни, взмыв высокой дугой, и осыпал колонну карлов. Те подняли щиты, и стрелы ударились в раскрашенное дерево, врезались в шлемы, отскочили от кольчуг. Только пара долетела до цели, послышался крик. В стене щитов то здесь, то там появились дыры, но воины шли вперед, переступая через павших, и неуклонно приближались к стене.

Ищейка мрачно взглянул на бочки, где хранились стрелы. Осталась четверть первоначального запаса, и большинство были выдернуты из мертвых.

— Аккуратнее цельтесь, парни!

— Угу, — произнес Молчун, указывая вниз.

Большая группа воинов поспешно вынырнула из рва, все одетые в жесткую кожу и стальные шлемы. Они построились в несколько ровных рядов, и каждый встал на одно колено, склонившись к своему оружию. Боевые луки, какие использовались в армии Союза.

— Присесть! — прокричал Ищейка.

Эти противные маленькие луки дребезжали и плевались стрелами. Парни на башне к тому времени по большей части скрылись за парапетом, но один оптимист высунулся, получил стрелу в рот, закачался и упал вниз, перевернувшись. Другой поймал стрелу в грудь, и дыхание выходило из него со свистом, как ветер свистит в расколотой сосне.

— Отлично! Давайте-ка ответим им!

Все разом поднялись, и рой стрел полетел вниз. Тетивы загудели, и нападавшие были усеяны стрелами. Их луки не могли сделать такой же залп в сторону осажденных — мешала высота, и лучникам Бетода негде было спрятаться. Кто-то упал навзничь, кто-то стал уползать, послышались стоны и вскрики, но задние ряды выдвинулись вперед, медленно и неуклонно, встали на колено и прицелились, подняв луки.

Еще один поток стрел со свистом взмыл ввысь. Воины пригнулись и присели. Одна стрела чиркнула прямо над головой Ищейки, врезалась в камень за его спиной. Ему повезло, что она не пронзила его. Двум другим воинам рядом с ним повезло меньше. Один лежал на спине, в его груди торчали две стрелы, он смотрел на них и шепотом повторял:

— Черт, черт, черт!

— Сволочи!

— А ну-ка, пусть получат свое!

Стрелы с луков и арбалетов одновременно задрожали и взлетели в воздух. Люди кричали и целились, разъяренные, с плотно стиснутыми от гнева зубами.

— Спокойно! — командовал Ищейка. — Стреляйте наверняка!

Но вряд ли кто-то его слушал. С высоты и под прикрытием стен ребятам Ищейки не потребовалось много времени, чтобы взять верх. Лучники Бетода попятились, некоторые бросали луки и бежали назад, один получил стрелу прямо в спину. Остальные, сломав ряды, отступили ко рву, оставив раненых корчиться в грязи.

— Угу, — снова произнес Молчун.

Пока они были заняты схваткой с лучниками, карлы приблизились к воротам, подняв щиты вверх для защиты от стрел и камней, которыми осыпали их хиллмены. Они преодолели ров, наполненный накануне, и колонна разделилась в середине. Закованные в доспехи воины двигались так, словно что-то передавали вперед. Ищейке удалось разглядеть, что там было: длинный ствол дерева, обрезанный так, чтобы использовать его в качестве тарана, держа и раскачивая за сучки. Ищейка ощутил первый яростный удар, обрушившийся на жалкое подобие крепостных ворот.

— Черт, — пробормотал он.

Небольшие отряды бондов бежали вперед. Легковооруженные, в легкой амуниции, он тащили лестницы, рассчитывая быстро приставить их к стенам. Многие пали, пронзенные копьем или стрелой, побитые камнями, кое-какие из лестниц удалось столкнуть, но быстрые и крепкие бонды были сосредоточены на своей задаче. Вскоре они уже показались на стенах, пока другие держали лестницы и сражались с людьми Круммоха. Бетод одерживал верх благодаря свежести сил и численному превосходству.

Послышался громкий треск, и ворота подались. Ищейка видел, как ствол дерева последний раз врезался в них и одна створка сдвинулась внутрь. Карлы навалились на вторую и выдавили ее, пара камней ударилась о щиты и отлетела прочь. Несколько передовых воинов стали пробиваться в ворота.

— Черт, — проговорил Молчун.

— Они уже внутри, — выдохнул Ищейка.

Он видел, как карлы Бетода бронированным приливом накатывают на узкий зазор, топчут разбитые ворота тяжелыми сапогами, отбрасывают камни с дороги. Их ярко раскрашенные щиты были подняты вверх, отполированное оружие наготове. По обе стороны от ворот бонды лезли вверх по лестницам и взбирались на стены, оттесняя горцев Круммоха с парапета. Как полноводная река прорывает плотину, так воины Бетода растекались по разрушенной крепости — сначала тонким ручейком, а затем широким потоком.

— Я иду вниз! — прокричал Тул, выхватывая из ножен свой большой длинный меч.

Ищейка сначала думал его остановить, но лишь устало кивнул и стал наблюдать, как Грозовая Туча спускается вниз по ступеням. К нему присоединились и другие бойцы. Не стоило преграждать им путь. Похоже, их время неуклонно приближалось.

Время, когда каждый сам выбирает, как умереть.

Логен видел, как они пробились в ворота, поднялись по переходу и вошли в крепость. Время как будто замедлилось. Он видел рисунки на щитах, ярко выделяющиеся под утренним солнцем: черное дерево, красный мост, два волка на зеленом фоне, три лошади на желтом. Металл поблескивал, сверкали ободья щитов, кольца кольчуг, наконечники копий, острия мечей. Карлы шли, высоко и пронзительно выкрикивая боевые кличи, как они всегда это делали. Логен медленно втягивал в ноздри воздух и также медленно выдыхал. Бонды и хиллмены сражались на стенах, словно под водой — звуки были приглушенными и нечеткими. Ладони Логена вспотели, чесались и зудели, когда он смотрел, как карлы входят в крепость. Трудно было осознать, что сейчас он должен атаковать этих мерзавцев и убить столько, сколько сможет. Чертовски глупое намерение.

Как всегда в таких случаях, ему неодолимо хотелось развернуться и убежать. Со всех сторон он чувствовал такой же страх других бойцов, их неуверенные колебания, их готовность бежать. Разумное побуждение, особенно если учесть, что бежать некуда. Некуда, кроме как вперед, прямо в пасть врагу, в надежде вытеснить его, пока он не закрепился. Не о чем и думать. Это единственный шанс.

Так что Логен высоко поднял меч Делателя, издал какой-то невразумительный крик и рванулся вперед. Он слышал крики вокруг себя, чувствовал, что люди идут вместе с ним, слышал скрежет и звон оружия. Земля, стена, карлы, на которых он бежал, — все тряслось и вибрировало. Сапоги громко топали по земле, прерывистое дыхание со свистом вырывалось из груди, и его подхватывал ветер.

Он видел, как карлы торопливо выставили вперед щиты, образовав стену, приготовили копья и прочее вооружение, но после прорыва в узкие ворота в их рядах еще царила неразбериха, подстегнутая криком множества ринувшихся на них людей. Их воинственные крики застряли в глотках, а торжество на лицах сменилось неприятным удивлением, почти испугом. Два воина по краям явно занервничали, запнулись, попятились, и Логен с товарищами накинулись на них.

Ему удалось увернуться от дрожащего копья и нанести мощный удар во вражеский щит, от которого противник рухнул в грязь. Когда он попытался подняться, Логен рубанул его по ноге. Лезвие пробило кольчугу, глубоко врезалось в плоть, и карл снова с криком опрокинулся навзничь. Логен обернулся к другому воину, почувствовал, как меч Делателя заскрежетал по металлическому ободу щита, соскользнул с него и вонзился в плоть. Карл захрипел, изо рта на кольчугу хлынула кровь.

Логен увидел, как секира ударилась о шлем и оставила на нем вмятину размером с кулак. Он отклонился от несущегося на него копья, и оно ударило в бок воину рядом с ним. Меч врезался в щит, щепки полетели Логену в глаза. Он моргнул, отстранился, скользнул в грязь, ударил по чьей-то руке, зацепившейся за его доспехи, и она треснула, повиснув на кольчужном рукаве. Логен увидел окровавленное лицо. Что-то подтолкнуло его в спину, и он едва не напоролся на клинок.

Ему едва хватило места, чтобы уклониться от удара, а затем места не стало вовсе. Люди напирали сзади и со стороны ворот, добавляя свои усилия и бездумные потуги к давке, царящей в центре. Логена зажали так, что не вздохнуть, плечо в плечо. Люди вскрикивали и ругались, старались высвободиться и работали локтями, ударяли кинжалами и вцеплялись пальцами прямо в лица. Логену показалось, что в давке он заметил Малорослика: зубы оскалены в животном рыке, длинные седые волосы выбились из-под шлема, он забрызган кровью и что-то надрывно кричит. Логен попытался пробиться к нему, но слепой поток сражения отбросил его в сторону, и они оказались далеко друг от друга.

Он нанес кому-то удар под край щита и сморщился, когда кто-то угодил ему самому в бедро. Длинный, медленный, болезненный надрез, с каждым мигом все больнее и больнее. Логен взревел, когда клинок вошел в тело, не поворачиваясь и не вонзаясь — его просто держали и вдавливали в плоть. Он отбивался локтями, головой, старался уклониться от боли и чувствовал, как нога становилась влажной от крови. Он расчистил себе место, высвободил руку с мечом, нанес удар по щиту, раскроил кому-то череп, а затем его толкнули вперед, прижав лицом к еще не остывшим вытекшим мозгам.

Краем глаза он увидел щит, зависший над ним. Край этого щита надавил ему на горло, под подбородком, отбросил его голову назад, и череп наполнился ослепляющим светом. Он не успел осознать, как перевернулся и, кашляя, скатился в жидкое месиво под ногами.

Он полз, сам не зная куда, разгребая грязь, выплевывая кровь. Множество ног в сапогах хлюпали и месили грязь рядом с ним. Он полз через темный, ужасающий, движущийся лес ног; крики боли и ярости доносились до него сверху вместе с мелькающим светом. Ноги спотыкались о него, топтали его, ударяли о каждую часть его тела. Он попытался подняться, но удар сапогом в рот снова бросил его на колени. Он повернулся, задыхаясь, и увидел бородатого карла в таком же состоянии: трудно сказать, с какой стороны, но он тоже пытался выбраться из грязи. Их глаза на миг встретились, а затем блестящее копье ударило сверху и пронзило карлу спину один раз, второй, третий. Он безвольно осел, кровь лилась по его бороде. Вокруг лежали тела, лицом вниз и на боку. Они валялись среди брошенной и сломанной амуниции, их пинали и толкали, словно кукол. Некоторые еще шевелились, пытались за что-то ухватиться, стонали.

Логен пронзительно вскрикнул, когда чей-то сапог тяжело наступил ему на руку, вдавив пальцы в грязь. Он вытащил нож из-под ремня и вонзил его в эту ногу, сжав окровавленные зубы. Что-то ударило его по голове, и он снова упал в грязь лицом вниз.

Мир расплывался, как пятно, как клякса, полная боли и криков. Бесконечное мелькание ног, ярость… Он не знал, куда смотреть, не знал, где начало, где конец. Горло горело от жажды, во рту появился металлический привкус. Перед глазами кровь мешалась с грязью, голова тяжелела, тошнило.

Вернуться на Север, чтобы отомстить. Черт возьми, о чем он только думал?

Кто-то вскрикнул, пронзенный стрелой, но у Ищейки не было времени отвлекаться на это.

Бонды Белобокого взобрались на стену под башней и проникли дальше, к лестнице. Теперь они лезли наверх, сгрудившись так тесно, как только возможно на узких ступенях. Ищейка отбросил лук, выхватил из ножен меч, в другую руку взял нож. Парни на башне схватились за копья, собравшись у лестницы со своей стороны, когда Бонды начали подъем. Ищейка сглотнул. Он не был силен в рукопашном бою, когда до врага лишь один взмах секирой. Он предпочитал «общаться» на вежливом расстоянии, но эти паршивцы, похоже, задумали совсем другое.

Схватка началась на верхних ступенях лестницы. Защитники башни наносили удары копьями, стараясь сбросить бондов вниз. Противники тоже кололи их и отталкивали щитами, стремясь закрепиться на верхней площадке.

Одному из бондов удалось прорваться с копьем. Он кричал что было мочи, и Молчун ударил его в лицо, чтобы охладить, с расстояния в пару шагов. Бонд, покачиваясь, сумел сделать шаг вперед, согнулся от стрел, вонзившихся ему в рот, и выставил затылок. Ищейка тут же снес ему полголовы мечом. Тело рухнуло, распростершись ниц.

Здоровенный бонд со всклоченными рыжими волосами пробивался наверх, размахивая огромной секирой и вопя как безумный. Он увернулся от копья, свалил лучника ударом, от которого брызги крови полетели на камни, и прорвал оборону, раскидав всех, кто попался под руку.

Ищейка изобразил испуг, прикинувшись дурачком, а когда секира уже опускалась на него, уклонился влево. Клинок просвистел на волос от его головы. Рыжий бонд отступил — видно, устал, пока взбирался на стену, а потом карабкался по лестнице. Да уж, долгая дорога, особенно если учесть, что в конце тебя поджидает смерть. Ищейка сильно ударил его сбоку в колено. Нога бонда подогнулась, он вскрикнул, склонившись к парапету. Ищейка бросился на него с мечом и нанес удар в спину, достаточно сильный для того, чтобы противник свалился с башни. Бонд выронил секиру и с воплем полетел вниз.

Ищейка почувствовал рядом какое-то движение и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть еще одного бонда, наступавшего на него. Он успел отбить первый удар и негромко охнул, когда от второго удара похолодела рука и меч со звоном выпал из ослабших пальцев. Ищейка отшатнулся от третьего удара, отпрыгнул и упал на спину. Противник надвигался на него, подняв меч, чтобы закончить дело, но тут сбоку появился Молчун, схватил бонда за руку, сжимавшую меч, и не отпускал. Ищейка быстро вскочил, здоровой рукой выхватил нож и поразил врага прямо в грудь. Они стояли так втроем, в самом центре творящегося безумия, пока бонд не испустил дух. Тогда Ищейка выдернул нож, и Молчун позволил телу упасть.

Они неплохо справились с делом, защищая башню. По крайней мере, пока. Только один Бонд остался на ногах, но двое парней Ищейки уже гнали его к парапету, нанося удары копьями. Тела лежали повсюду. Пара дюжин бондов и добрая половина его бойцов. Один из бойцов прислонился к краю скалы, задыхаясь, с мертвенно-бледным лицом, прижав окровавленные руки к распоротому животу.

Рука Ищейки явно вышла из строя, пальцы безвольно болтались. Он потянул вверх рукав и увидел длинный кровоточащий надрез от локтя до запястья. У Ищейки свело живот, к горлу подступила тошнота, и его вырвало. К чужим ранам можно привыкнуть. Когда режут собственное тело, это всегда наводит ужас.

Внизу за стеной кипел бой, и сверху это походило на кипящую густую массу. Ищейка с трудом различал, где свои, а где чужие. Он застыл, зажав окровавленный нож в окровавленной руке. Уже не было никакой дисциплины и никаких планов. Теперь каждый сражался за себя. Если они переживут этот день, то только благодаря удаче, но Ищейка уже сомневался, осталось ли хоть немного этой удачи на их долю. Кто-то потянул его за рукав. Молчун. Он показывал на что-то пальцем, и Ищейка посмотрел в ту сторону.

За лагерем Бетода, в долине, появилось большое бурое облако пыли. Оно быстро приближалось. Сквозь пыль в лучах утреннего солнца поблескивали доспехи всадников. Ищейка крепко сжал руку Молчуна. Почти угасшая надежда ожила.

— Чертов Союз! — выдохнул он, едва смея поверить в это.

Вест, прищурившись, взглянул в подзорную трубу, опустил ее, а потом внимательно рассмотрел долину, снова приставив трубу к глазу.

— Вы уверены?

— Да, сэр. — Широкое честное лицо Челенгорма было покрыто пылью после восьмидневной скачки. — Похоже, они еще держатся, хоть и из последних сил.

— Генерал Поулдер! — резко позвал Вест.

— Да, лорд-маршал, — отозвался Поулдер с прежней льстивой миной.

— Кавалерия готова к атаке?

Генерал моргнул.

— Войска не дислоцированы должным образом, к тому же мы восемь дней были на марше, а выступать придется на возвышении, на разбитой земле, и мы встретим сильного и опытного противника. Конечно, кавалерия выполнит приказ, лорд-маршал, но, возможно, было бы благоразумно подождать пехоту…

— Благоразумие — это роскошь.

Вест мрачно взглянул на закрытое пространство между двумя холмами. Атаковать сразу, пока Ищейка и его северяне еще держатся? Они могут воспользоваться эффектом неожиданности и сокрушить Бетода, сдавив его с двух сторон. Но кавалерии придется скакать в гору, люди и лошади не организованы, они устали от трудного марша. Или подождать, пока подойдет пехота, отставшая на несколько часов, и предпринять хорошо спланированный штурм? Но к тому времени, не исключено, Ищейка с товарищами погибнут, крепость будет захвачена, а Бетод подготовится к отражению атаки.

Вест прикусил губу, стараясь не думать о том, что тысячи жизней зависят от его решения. Атаковать с ходу было очень рискованно, но сулило большие преимущества. Можно закончить всю войну за один час кровопролития. Вряд ли им еще раз удастся застать короля северян врасплох. Как говорил Берр в ночь накануне своей смерти? Нельзя стать великим полководцем, если в тебе нет доли беспощадности.

— Подготовьте атаку и расположите пехоту, как только она прибудет, у входа в долину. Мы должны перекрыть Бетоду все пути к отступлению. Если жертвы неизбежны, я хочу, чтобы они были целесообразны и осмысленны.

Лицо Поулдера выражало все, что угодно, только не уверенность.

— Вы принуждаете меня согласиться с генералом Кроем в оценке ваших боевых качеств, генерал Поулдер. Или вы все-таки намерены доказать, что мы ошибаемся?

Генерал браво вытянулся в струнку. Даже его усы дрожали от рвения.

— При всем уважении, сэр, я докажу, что вы не правы! Я отдам приказ атаковать немедленно!

Он всадил шпоры в бока своего черного скакуна и помчался по долине к тому месту, где в клубах пыли стояла кавалерия. За ним поспешили несколько офицеров его штаба. Вест качнулся в седле, беспокойно покусывая губу. Голова у него снова заболела. Атаковать сильного противника, нацеленного на успех, да еще на возвышенности…

Полковник Глокта, без сомнения, усмехнулся бы по поводу перспектив этой смертельно опасной игры. Принц Ладислав одобрил бы такую рыцарскую беспечность по отношению к чужим жизням. Лорд Смунд похлопал бы Веста по спине, сказал что-нибудь об энергии и напоре — об огоньке, так сказать — и приказал бы подать вино.

И только посмотрите, что стало с этими тремя героями.

Логен услышал издалека приглушенные звуки, шум и рев. Свет пролился в его полузакрытые глаза, как будто сражавшиеся расступились. Мелькали тени. Большой сапог хлюпнул грязью прямо у Логена перед носом. Послышались громкие голоса. Он почувствовал, как кто-то взял его за одежду и потащил по грязи, а множество ног топталось вокруг. Он увидел небо, яркое до рези в глазах, и сощурился. Он лежал тихо и неподвижно, как тряпка.

— Логен! Ты в порядке? Куда тебя ранили?

— Я… — хрипло начал он и закашлялся.

— Ты меня узнаешь?

Что-то ударило Логена по лицу, и его мысли вяло зашевелились. Расплывчатая фигура склонилась над ним, вырисовываясь темным силуэтом на фоне яркого неба. Логен искоса взглянул на нее. Тул Дуру Грозовая Туча, если он ничего не спутал. Какого черта Тул делает здесь? Думать было до боли мучительно. Чем больше Логен думал, тем большее страдание он испытывал. Челюсть ныла, и казалось, что она стала вдвое больше обычного. Он судорожно хватал воздух ртом, наполненным слюной.

А над ним стоял огромный могучий человек, который что-то говорил — губы его шевелились, от этих слов у Логена гудело и звенело в ушах, но он воспринимал их как шум. Ногу неприятно покалывало, сердце билось неровно, в висках стучало. Он слышал звуки, громкие, бряцающие, накатывающиеся на него со всех сторон, и эти звуки тоже причиняли ему боль. Челюсть ныла нестерпимо, все сильнее и сильнее.

— Держись…

В воздухе что-то заскрежетало, щелкнуло, но шум стих. Голоса больше не было слышно. Он из последних сил протянул руку, и его ладонь уперлась Тулу в грудь. Логен попробовал оттолкнуть его, но великан лишь взял его руку и сжал ее.

— Отлично, — пророкотал он низко. — Я держу тебя.

— Да, — прошептал Логен, и его окровавленные губы растянулись в улыбке.

Он сжал могучую руку Тула с отчаянной силой, а второй рукой нашел рукоятку ножа, скрытого под одеждой. Острое лезвие выскочило мгновенно и убийственно, как змея, оно вонзилось в толстую шею великана по самую рукоятку. Лицо Тула выразило удивление, когда кровь хлынула у него из горла, потекла по губам, по окладистой бороде, закапала с носа, скатываясь по груди. Но удивляться было нечему.

Прикоснуться к Логену Девять Смертей — значит прикоснуться к смерти, а у смерти любимчиков нет. Она не делает исключений.

Девять Смертей поднялся, сбросил с себя тяжелое тело. Его окровавленный кулак сомкнулся вокруг рукоятки гигантского меча. Эта громадная полоса ослепительно-яркого металла, темного и прекрасного, — отличный инструмент для работы, ожидавшей Логена. Очень много работы.

Но хорошая работа — высшее блаженство. Девять Смертей раскрыл рот и в одном долгом вопле выплеснул всю свою бездонную любовь и бесконечную ненависть. Земля зашаталась под ним, вдохновенная прекрасная битва волной подхватила его и увлекла в свои мягкие объятия. Он был дома.

Лица мертвых перемещались вокруг него, расплываясь, он слышал их рев, проклятия и гневные выкрики. Но эта ненависть делала его еще сильнее. Длинный меч отбрасывал людей с его пути, оставляя их поверженными, извивающимися, сломленными, истекающими кровью, воющими от счастья. Те, кто защищался, его не интересовали. Живые были по одну сторону, он — по другую. Он прорубал кровавый и праведный путь сквозь их ряды.

Секира блеснула на солнце яркой дугой, подобно угасающей луне, и Девять Смертей скользнул под ней, отбросив какого-то человека ударом тяжелого сапога. Человек поднял щит, но огромный меч прорубил нарисованное на нем дерево, и то дерево, что находилось под рисунком, и руку под ними, затем вспорол кольчугу, словно она была из паутины, и вскрыл брюхо, как мешок с ядовитыми змеями.

Мальчик, почти ребенок, съежился и упал на спину, вцепившись в тяжелый щит и непомерно большую секиру. Девять Смертей посмеялся над его страхом, оскалив зубы. Тихий внутренний голос нашептывал ему, что надо сдержаться, но Девять Смертей его не слышал. Длинный меч пробил и большой щит, и маленькое тело, кровь окропила влажную землю, камни и потрясенные лица тех, кто видел это.

— Хорошо, — произнес он со своей жуткой улыбкой.

Он был Великий Уравнитель. Мужчина или женщина, молодой или старый, он ко всем относился одинаково. В этом была какая-то грубая красота, ужасающая симметрия, высшая справедливость. Невозможно уклониться, невозможно вымолить прощение. Он двигался вперед, он был выше, чем горы, и люди шарахались в стороны, что-то бормотали и разбегались. Круговорот щитов, нарисованных узоров, цветущих деревьев, струящейся воды, испуганных лиц.

Их слова радовали его слух.

— Это он.

— Девятипалый.

— Девять Смертей.

Круговорот страха, и он в самом его центре, а люди достаточно благоразумны, чтобы бояться.

Смерть была нарисована свежей кровью на бесплодной земле. Смерть слышалась в жужжании мух над трупами за стеной. Смерть отпечаталась на их лицах, ее разносит ветер, ее вмещала в себя изогнутая линия гор между верхушками гор и небом. Все мертвы.

— Кто следующий вернется в грязь? — шепотом спрашивает он.

Какой-то смелый карл выступил вперед со щитом в руке. На щите была изображена свернувшаяся кольцами змея. И прежде чем он поднял свое копье, меч Логена Девять Смертей сделал круговой выпад поверх его щита, под край шлема. Острие лезвия отрубило челюсть карла и пронзило плечо следующего воина, глубоко врезалось в грудь и опрокинуло его на землю. Кровь хлестала из немого рта. Еще один человек появился впереди, и меч обрушился на него, точно падающая звезда, разрубил шлем и череп под ним до самого подбородка. Тело рухнуло на спину и стало корчиться, отплясывая веселый танец в грязи.

— Танец! — рассмеялся Логен, и его меч завертелся вокруг него.

Все окрест заполнилось кровью, поломанным оружием и человеческими останками. Это были секретные буквы, тайные узоры, которые он один мог видеть и понимать. Клинки рубили и кололи, впивались в него, но ничего не могли с ним сделать. Он сполна платил за каждую царапину на своей пылающей коже. Девять Смертей смеялся, а ветер, огонь и нарисованные на щитах лица смеялись вместе с ним, не в силах остановиться.

Он стал бурей Высокогорья, его голос звучал раскатом грома, его рука мелькала так же быстро, безжалостно и неотвратимо, как молния. Он мечом вскрывал живот противника, выворачивал его, разбивал рот рукояткой, выхватывал копье свободной рукой и внезапно вонзал его в шею на треть, колол карла в бок, и он зиял открытой раной. Он кружился, вертелся, перекатывался, опьяненный до головокружения, выплевывал огонь и смех. Он выковал новый мир вокруг себя. Мир широкий, как его гигантский меч. Мир, в котором все принадлежало ему.

Его враги остались за пределами этого мира. Они отшатнулись от Логена, переполненные ужасом. Они узнали его, он видел это по их лицам. Раньше они шепотом обсуждали его дела, он слышал сам, а теперь он преподал им кровавый урок. Они узнали правду, и Логен радовался тому, что они все поняли. Один из них, стоявший впереди, поднял руки, потом склонился и положил секиру на землю.

— Ты прощен, — прошептал Девять Смертей и ударил мечом о землю.

Затем он устремился вперед, схватил этого человека за горло и поднял в воздух обеими руками. Тот отбивался, лягал его и боролся, но хватка Логена Девять Смертей была крепкой, как лед, разрывающий тело земли на части.

— Ты прощен!

Его железные большие пальцы все глубже входили в шею человека, пока из-под них не засочилась кровь. Он поднял сопротивляющееся тело на вытянутых руках и держал его, пока человек не затих, а потом отбросил. Тот упал в грязь и барахтался там, что очень развеселило Логена.

— Прощен!

Он пошел сквозь притихшую, сжавшуюся толпу, отпрянувшую от него, точно овцы от волка, оставляя посреди них грязную тропку, усыпанную брошенными щитами и оружием. А впереди, на солнце, всадники в сверкающих доспехах двигались по пыльной долине. Их мечи поблескивали, поднимались и опускались, подгоняя бегущих людей. Всадники скакали между высоких штандартов, трепетавших на ветру. Логен остановился в разрушенных воротах, где валялись обломки створок, а сверху лежали тела его товарищей и врагов. Он слышал голоса людей, празднующих победу.

Логен закрыл глаза и вздохнул.

Слишком много хозяев

Несмотря на жаркий день за окном, в зале банка было прохладно, темно и мрачно. Это здание, полное шепотков и негромкого эха, было построено из черного мрамора, как новая усыпальница. В тонких лучах солнечного света, пробивавшихся в узкие окна, плавали тучи пылинок. Здесь ничем не пахло.

«Кроме смрада мошенничества, который даже я переношу с трудом. Возможно, тут почище, чем в Допросном доме, но я подозреваю, что от преступников услышишь больше правды».

Не было видно никаких золотых слитков, даже ни единой монетки. Только перья, чернила, груды скучных документов. Сотрудники банка «Валинт и Балк» не носили роскошных одеяний, как магистр гильдии торговцев шелком Каулт. Они не были увешаны мерцающими драгоценностями, как магистр гильдии торговцев пряностями Эйдер. Это были незаметные люди в сером, с серьезными лицами. Сияли только их очки, поблескивающие от усердия.

«Вот, значит, как выглядит настоящее богатство. Вот как выглядит настоящая власть. Скромный храм богини злата».

Он наблюдал, как клерки трудятся над аккуратными стопками бумаг, за аккуратными рабочими столами, поставленными аккуратными рядами.

«Служители, посвященные в священные тайны культа».

Он перевел взгляд на посетителей. Торговцы и ростовщики, владельцы магазинов и теневые дельцы, спекулянты и обманщики теснились в длинных очередях или нервно ожидали, сидя на жестких стульях вдоль холодных стен. Одежды богатые, возможно, но вид озабоченный.

«Полны страха и готовы съежиться, лишь стоит богине коммерции показать свой мстительный нрав… Но я ей не служу».

Глокта стал проталкиваться через длинную очередь, громко стуча тростью по мраморным плиткам. Он то и дело ворчал:

— Я калека! — если кто-то из торговцев глядел в его сторону.

Клерк, моргнув, уставился на него, когда он добрался до начала очереди.

— Чем могу?..

— К Мофису! — гаркнул Глокта.

— А как мне следует доложить о вас…

— Один калека.

«Доложите обо мне высшему служителю, чтобы я мог искупить свою вину банковскими чеками».

— Я не могу просто…

— Вас ожидают! — Другой клерк, сидевший на несколько рядов дальше, поднялся из-за стола. — Пожалуйста, пойдемте со мной.

Глокта беззубо ухмыльнулся очереди несчастливцев, проходя между столами к двери на дальней, обшитой панелями стене, но его улыбка быстро исчезла. За дверью он увидел несколько высоких ступеней, ведущих наверх, где поблескивал дневной свет, проникавший в узкое окно.

«Почему начальству непременно надо сидеть выше всех остальных? Может ли человек быть могущественным на нижнем этаже?»

Он выругался и начал взбираться вслед за своим нетерпеливым провожатым, затем проволочил свою беспомощную ногу по длинному коридору с множеством высоких дверей. Клерк склонился, робко постучал в одну из них, дождался приглушенного «да» и открыл дверь.

Мофис сидел за столом внушительных размеров и наблюдал, как Глокта переваливается через порог. Его лицо казалось выточенным из дерева, несмотря на дружелюбие и теплоту, которые оно выражало. Перед Мофисом на столешнице, обтянутой гладкой кожей цвета крови, в строгом порядке были расставлены перья, чернила и аккуратные стопки документов, точно рекруты на парадном плацу.

— Посетитель, которого вы ждали, сэр. — Клерк поспешно выступил вперед с пачкой документов. — А это для вашего изучения.

Мофис перевел на бумаги холодные, невыразительные глаза.

— Да… да… да… да… все это в Талин.

Глокта не стал дожидаться, пока о нем вспомнят.

«Я терпел боль слишком долго, чтобы продолжать притворяться».

Он неловко шагнул и опустился в ближайшее кресло. Натянутая кожа обивки неуютно скрипнула под его искалеченным задом.

«Вот так получше».

Бумаги шуршали, пока Мофис перебирал их и вычерчивал пером свое имя под каждым документом. Наконец он сделал паузу.

— Нет, это надо отозвать немедленно.

Он протянул руку, взял печать с деревянной рукояткой, истертой до блеска, и осторожно поводил ею по подставке с красными чернилами. Затем прижал ее к бумаге, решительно и бесповоротно.

«И жизнь какого-то торговца расплющилась под этой печатью. Разорение и отчаяние, устроенные так небрежно. Жена и дети, выброшенные на улицу. Ни крови, ни криков, а люди уничтожены так же неотвратимо, как в Допросном доме. Почти без усилия».

Глокта проследил взглядом за клерком, выбегавшим из кабинета с документами.

«А может, это просто счет на десять центов. Кто знает?»

Дверь тихо открылась и точно так же закрылась с мягчайшим, едва слышным щелчком.

Мофис промедлил лишь для того, чтобы выровнять перо по краю стола, затем поднял глаза и взглянул на Глокту.

— Я очень признателен, что вы откликнулись так быстро.

Глокта усмехнулся.

— Тон вашего извещения не давал мне времени на промедление. — Он сморщился, приподнимая больную ногу обеими руками, и взгромоздил грязный ботинок на кресло рядом с собой. — Надеюсь, вы отплатите мне тем же и сразу перейдете к сути дела. Я чрезвычайно занят.

«Меня ждут маги, которых надо убрать с дороги, короли, которых надо свергнуть с престола, а если мне не удастся это сделать, не исключено, что мне перережут горло и сбросят в море».

Лицо Мофиса не дрогнуло.

— Должен сказать еще раз, что люди, стоящие надо мной, не очень довольны направлением вашего расследования.

«Неужели?»

— У людей, стоящих над вами, много денег и мало терпения. Что же на этот раз задевает их тонкие чувства?

— Ваше расследование по поводу родословной нашего нового короля, его августейшего величества Джезаля Первого.

Глокта почувствовал, как у него задергался глаз, и прижал рукой веко, мрачно причмокивая.

— В особенности — ваш интерес к личности Карми дан Рот, к обстоятельствам ее безвременной кончины и ее отношениям с нашим предыдущим королем Гуславом Пятым. Ну, я перешел к сути дела?

«Даже ближе, чем мне того хотелось бы».

— Это расследование толком и не началось. Я удивлен, что люди, стоящие над вами, так хорошо информированы. Они черпают сведения из хрустального шара или следят за всем в волшебное зеркало?

«Или узнают все от кого-то разговорчивого в Допросном доме. Или от кого-то, кто еще ближе ко мне».

Мофис вздохнул. Или, по крайней мере, позволил себе едва заметно выдохнуть.

— Я просил вас принять во внимание, что они знают все. Вы убедитесь, что это не преувеличение, особенно если вдруг попробуете обмануть их. Я предостерегаю вас самым серьезным образом против таких намерений.

— Прошу поверить, — проговорил Глокта, едва шевеля губами, — что лично я не имею никакой заинтересованности в изучении происхождения короля. Но его преосвященство потребовал этого и с нетерпением ожидает доклада о моих успехах. Что я должен ему сказать?

Мофис пристально посмотрел на него. Его лицо выражало сочувствие.

«Он так же мне сочувствует, как один камень сочувствует другому».

— Моих нанимателей совершенно не волнует, что вы скажете ему, лишь бы вы слушались их. Я понимаю, наставник, вы находитесь в затруднительном положении, но, откровенно говоря, у вас нет выбора. Думаю, что вы можете пойти к архилектору и выложить ему всю историю с нашим участием. Расскажите про дар, который вы получили от моих нанимателей, про условия, на которых он был сделан, про компенсацию, которую мы от вас уже получили. Возможно, его преосвященство более снисходителен к тем, кто служит двум господам, чем это кажется.

— Ха, — усмехнулся Глокта.

«Я бы принял это за шутку, если бы не знал, что к чему. Его преосвященство склонен к снисхождению ничуть не больше скорпиона, и нам обоим это известно».

— Или вы можете исполнить свои обязательства по отношению к моим нанимателям и действовать так, как они требуют.

— Они просили о поддержке, когда я дал им эту чертову расписку. Теперь у них появились требования? Когда это закончится?

— Не мое дело отвечать на это, наставник. И не ваше спрашивать.

Мофис быстро взглянул на дверь. Он облокотился на стол и заговорил мягко и тихо:

— Но если доверять моему опыту… это не кончится. Мои наниматели заплатили. А они всегда получают то, за что заплатили. Всегда.

«Кажется, в моем случае они заплатили за полное послушание. И в обычных обстоятельствах это было бы нетрудно. Я такой же мелкий ничтожный раб, как любой другой, если не больше. Но архилектор требует того же самого. Два хорошо информированных и безжалостных хозяина, противостоящих друг другу, наконец, становятся похожими друг на друга. Два хозяина — это слишком много. Но, как любезно объяснил Мофис, у меня нет выбора».

Он опустил ботинок с кресла, оставив длинную полоску грязи на коже, и мучительно перенес вес на ногу, начиная болезненны процесс вставания.

— Что-нибудь еще, или ваши наниматели всего лишь желают, что бы я бросил вызов самому могущественному человеку Союза?

— Они также желают, чтобы вы наблюдали за ним.

Глокта застыл.

— Они желают, чтобы я — что?..

— В последнее время многое изменилось, наставник. Изменения обозначают новые возможности, но слишком много изменений — плохо для бизнеса. Мои наниматели считают, что период стабильности отвечает всеобщим интересам. Они вполне удовлетворены нынешней ситуацией. — Мофис соединил руки, положив их на красную кожу. — Они озабочены тем, что некоторые важные персоны из правительства, возможно, не удовлетворены ситуацией и хотят перемен. Их поспешные действия могут привести к хаосу. Его преосвященство особенно их беспокоит. Они хотят знать, что он предпринимает. Что он планирует. В частности, чем он занимается в Университете.

Глокта недоверчиво усмехнулся.

— И это все?

Ирония нисколько не задела Мофиса.

— Пока. Вам лучше воспользоваться черным ходом. Мои наниматели ожидают новостей в течение недели.

Глокта морщился, с трудом спускаясь по узкой лестнице в отдаленной части здания. Он двигался боком, как краб, пот выступил у него на лбу, и не только от физических усилий.

«Откуда они знают? Во-первых, о том, что я расследовал смерть принца Рейнольта вопреки приказам архилектора. А теперь еще и о том, что по приказу архилектора я интересуюсь матерью короля. Допустим, им известно все. Но чтобы узнать о чем-то, нужно, чтобы кто-то об этом рассказал. И кто же? Кто задавал вопросы о принце и короле? Кто готов продаться за деньги? Кто уже однажды бросил меня, чтобы спасти свою шкуру?»

Глокта замер на середине лестницы и нахмурился.

«Неужели теперь каждый за себя? Или так было всегда?»

Боль, пронзившая его изуродованную ногу, была единственным ответом.

Сладкая победа

Вест сидел, сложив руки на луке седла, и в оцепенении глядел на пыльную долину.

— Мы победили, — бесстрастно произнес Пайк.

Точно таким же голосом он мог бы сказать, что они проиграли.

Пара оборванных, безжизненно повисших штандартов еще стояла в бывшем лагере. Личное большое полотнище Бетода было сброшено и затоптано копытами лошадей, лишь покосившийся обветшалый остов торчал над вьющейся дымкой пыли, как обглоданный скелет.

Подходящий символ неожиданного падения короля Севера.

Поулдер гарцевал на лошади рядом с Вестом, сдержанно улыбаясь при взгляде на поле битвы, как школьный учитель при виде опрятной классной комнаты.

— Каков итог, генерал?

— Потери серьезные, сэр, особенно в авангарде, но враг был захвачен врасплох, и большая часть его лучших войск была занята штурмом крепости. Когда наша кавалерия двинулась на них, мы преследовали северян вплоть до самых стен. Полностью очистили их лагерь. — Поулдер наморщил нос, его усы задрожали от отвращения. — Несколько сотен этих дьявольских шанка мы порубили мечами, но большинство ушло через горы на север, откуда, я не сомневаюсь, им уже не захочется возвращаться. Мы устроили северянам такую бойню, что она удовлетворила бы самого короля Казимира. Те, кто выжил, сложили оружие. У нас около пяти тысяч пленников, сэр. Армия Бетода разбита. Разбита! — Он как-то пискляво, по-девичьи хихикнул. — Никто не может отрицать, что сегодня вы сполна и по справедливости отомстили им за гибель кронпринца Ладислава, лорд-маршал!

Вест сделал над собой усилие и ответил:

— Конечно. Сполна и по справедливости.

— Отличная задумка — использовать наших северных союзников в качестве приманки. Смелый и решительный маневр! Я всегда буду гордиться тем, что сыграл в этом деле свою неприметную роль. Знаменательный день для войск Союза! Маршал Берр гордился бы нами, увидев это!

Вест не ожидал когда-либо в жизни услышать похвалы себе из уст генерала Поулдера, но вот великий момент настал — и не доставил никакого удовольствия. В этом сражении Вест не проявил личной храбрости. Не рисковал собственной жизнью. Он ничего не сделал, только приказал атаковать. От долгого сидения в седле он заработал болезненную ссадину, чувствовал себя разбитым, его челюсть ныла, потому что он постоянно стискивал зубы от волнения. Даже для того, чтобы заговорить, требовалось приложить усилия.

— Сам Бетод убит или взят в плен?

— Что касается высокопоставленных пленников, сэр, ничего не могу сказать. Возможно, его захватили наши северные союзники. — Поулдер издал нервный смешок. — В этом случае я сомневаюсь, что он надолго задержится с нами, лорд-маршал. Не правда ли, сержант Пайк? — Ухмыляясь, генерал провел пальцем по животу и прищелкнул языком. — Не удивлюсь, если они выпустят ему кишки. Разве не так поступают варвары? Выпотрошат, и все.

Вест не увидел в этом ничего смешного.

— Позаботьтесь о том, чтобы пленные получили пищу и воду, чтобы раненым была оказана вся возможная помощь. Как победители, мы должны проявить милосердие.

Кажется, именно так должен говорить военачальник после сражения.

— Совершенно верно, лорд-маршал.

Поулдер энергично отсалютовал, как идеальный пример послушного подчиненного, развернул лошадь, пришпорил ее и ускакал.

Вест сошел с коня, помедлил, собираясь с силами и духом, потом устало двинулся пешком в долину. Пайк следовал за ним, держа меч наготове.

— Осторожность не помешает, сэр, — сказал он.

— Нет, — пробормотал Вест, — не думаю.

Длинный склон был усеян людьми, мертвыми и еще живыми. Тела всадников Союза лежали там, где упали. Лекари оказывали помощь раненым: руки по локоть в крови, лица нахмуренные, суровые. Несколько человек сидели и плакали, возможно, о павших товарищах. Другие, застыв в оцепенении, неотрывно смотрели на собственные увечья. Остальные стонали, всхлипывали, взывали о помощи, просили воды. Кто-то спешил ее поднести — последнее для умирающего проявление заботы и доброты. Длинная процессия мрачных, молчаливых пленников тянулась по долине вдоль каменной стены, за ними зорко следили солдаты Союза верхом на лошадях. Поодаль виднелись горы брошенного оружия, груды кольчуг, штабеля испещренных рисунками щитов.

Вест медленно шел по бывшему лагерю Бетода, который после получасового яростного боя превратился в скопище всевозможного хлама, разбросанного на голых камнях и твердой каменистой земле. Скрюченные тела людей и лошадей лежали вперемешку с растоптанными остовами палаток, кусками разодранного холста, поломанными бочками, разбитыми ящиками, посудой, инструментами, оружием. Все втоптано в вязкую влажную землю, отмечено грязными следами лошадиных копыт и солдатских сапог.

В самой середине этого хаоса обнаружились странные островки покоя, где все осталось нетронутым, как было до начала атаки. Котелок висел над тлеющим костром, внутри кипело тушеное мясо. Несколько копий были аккуратно прислонены друг к другу, рядом стояли походная табуретка и точильный камень. Три скатанные солдатские постели образовывали правильный треугольник, безупречно сложенные одеяла лежали в головах. Все аккуратно и опрятно, за исключением человека, распростертого поперек. Содержимое его пробитого черепа забрызгало бледную шерстяную ткань.

Чуть поодаль один офицер Союза опустился на колени в грязь, обнимая голову другого офицера. У Веста сжалось сердце: он узнал обоих. На коленях стоял его старый друг лейтенант Бринт, а бездыханно лежал его старый друг лейтенант Каспа. Весту вдруг нестерпимо захотелось уйти, пройти дальше, не останавливаться, притвориться, что не видит их. Но он заставил себя приблизиться. Во рту собралась горькая слюна.

Бринт поднял голову, на его бледном лице блестели влажные полоски слез.

— Стрела, — прошептал он. — Случайный выстрел. Он даже не вытащил меч.

— Не повезло, — мрачно проговорил Пайк. — Не повезло.

Вест опустил глаза. В самом деле, не повезло. Насколько он мог видеть, в бороде Каспы под челюстью застряло сломанное древко стрелы, но было удивительно мало крови. Лишь несколько капель разной формы и величины, брызги грязи на одном рукаве мундира, и больше ничего. Несмотря на то, что глаза Каспы смотрели куда-то вбок, в пустоту, Вест не мог отделаться от чувства, что павший воин глядит прямо на него. Какой-то обиженный изгиб губ, суровая, как обвинение, морщина между бровей. Вест уже хотел принять его вызов и потребовать объяснить, что, собственно, Каспа имеет в виду, но потом одернул себя. Этот человек был мертв.

— Надо послать письмо, — пробормотал Вест, беспокойно шевеля пальцами. — Сообщить его семье.

Бринт жалостливо шмыгнул носом, что почему-то показалось Весту раздражающим.

— Да, письмо.

— Сержант Пайк, за мной.

Вест больше не мог оставаться здесь ни минуты. Он отвернулся от своих друзей, одного живого, другого мертвого, и зашагал вперед по долине. Он очень старался не думать о том, что, если бы не его приказ атаковать, один из самых приятных и безобидных его знакомых остался бы в живых. Нельзя стать полководцем, не имея некоторой доли беспощадности, это верно. Но быть беспощадным нелегко.

Вместе с Пайком они перебрались через разрушенный земляной вал и затоптанный ров. Долина постепенно сузилась, высокие каменные пики наступали с обеих сторон. Здесь было еще больше трупов. Мертвые северяне, дикари — такие же, как в Дунбреке, — и шанка валялись повсюду на изрытой земле. Теперь Вест мог видеть стену крепости, едва отличавшуюся от мшистого бугорка в общем ландшафте. У подножия скопилось еще больше убитых.

— И они продержались семь дней? — пробормотал Пайк.

— Похоже на то.

Единственный вход в крепость представлял собой грубую арку в центре крепостной стены. Ворота были выбиты и лежали на земле. Три странные фигуры виднелись внутри. Подойдя ближе, Вест с неприятным ощущением понял, что это такое. Три человека, повешенные за шеи на веревках, спущенных со стены. Их безвольно обвисшие ноги болтались на высоте груди Веста. Вокруг собралось довольно много угрюмых северян, смотревших на свисающие тела не без удовлетворения. Один из них повернулся и с особенно жестокой усмешкой глянул на Веста и Пайка, когда те приблизились.

— Ну, ну, ну, неужели это мой старый дружище Свирепый? — произнес Черный Доу. — Немного опоздали к празднику? Ну, вы всегда медленно двигаетесь, ребята!

— У нас были трудности. Умер маршал Берр.

— Вернулся в грязь? Ну, он попал в хорошую компанию. Много достойных людей ушли за прошедшие дни. Кто же теперь за вождя?

Вест глубоко вздохнул.

— Я.

Доу рассмеялся, Вест смотрел, как он смеется, и чувствовал легкую тошноту.

— Большой вождь Свирепый. Знаешь что? — Доу выпрямился и изобразил, как отдают честь в войсках Союза. Тела повешенных медленно покачивались за его спиной. — Ты должен познакомиться с моими друзьями. Они все тоже большие люди. Вот это Грендель Бодун, он давно воевал за Бетода.

Он поднял руку и толкнул одно из тел, раскачивая его.

— Вот это Белобокий, и тебе не найти лучшего парня, если надо истребить целые племена и забрать себе их земли.

Он толкнул следующее тело, заставив его вертеться на веревке, как веретено. Ноги висельника болтались из стороны в сторону.

— А вот это Малорослик. Самый жестокий гад из всех, кого я в жизни вздернул.

Последний мертвец был изрублен почти в мясо, его позолоченные доспехи изрядно потрепались, покрылись вмятинами, большая рана зияла в груди, всклокоченные седые волосы были перемазаны кровью. Одна нога отрублена от колена, под телом скопилась лужа крови.

— Что с ним случилось? — спросил Вест.

— С Малоросликом? — Огромный толстый Круммох-и-Фейл стоял в толпе рядом. — Его порубили в сражении, когда он боролся с последним из противников, вон там.

— Да, так и было, — сказал Доу и улыбнулся Весту еще шире обычного. — Но это не причина, чтобы не повесить его, я считаю.

Круммох грубо захохотал.

— Нет причин! — Он с улыбкой смотрел на три тела, поворачивающиеся на скрипящих веревках. — Они отлично выглядят, когда вот так развешаны! Говорят, с виселицы видно всю красоту мира.

— Кто говорит? — спросил Вест.

Круммох пожал могучими плечами.

— Они.

— Они?

Вест подавил тошноту и прошел между повешенными в крепость.

— Это просто кровожадная толпа.

Ищейка снова потянулся за фляжкой. Постепенно пьянея, он чувствовал себя лучше.

— Ладно. Давай закончим с этим.

Когда Молчун воткнул иглу, он сморщился, скривил губы и со свистом втянул воздух сквозь зубы. Заметное покалывание и пощипывание прибавилось к тупой, ноющей боли. Игла прошла сквозь кожу и вытянула за собой нитку, рука Ищейки заболела сильнее. Он сделал еще глоток, качнулся назад, затем вперед, но это не помогло.

— Черт, — прошипел он, — черт, черт.

Молчун взглянул на него.

— Лучше не смотри.

Ищейка отвернулся. Перед ним тут же возник мундир союзной армии. Красная ткань среди коричневой грязи.

— Свирепый! — прокричал Ищейка, улыбаясь вопреки обжигающей боли. — Рад, что вы сделали это! Очень рад!

— Лучше опоздать, чем не прийти совсем.

— От меня не услышишь ни слова против. Точно.

Вест мрачно посмотрел на Молчуна, зашивавшего Ищейке руку.

— Ты в порядке?

— Нормально. Тул погиб.

— Погиб? — Вест уставился на него. — Как?

— Ну, это же сражение. Мертвецы заставляют думать о себе. — Он обвел вокруг себя рукой, в которой держал фляжку. — Я сидел здесь и думал, что я мог изменить. Остановить его, не позволить спуститься по лестнице? Или пойти вместе с ним и прикрывать его спину? Или заставить небо рухнуть на землю? Или еще что-то невероятное. Ничто не помогло бы ни мертвым, ни живым. Однако я все равно думаю об этом.

Вест угрюмо смотрел на изрезанную бороздами землю.

— Возможно, в этой игре не бывает победителей.

— А, черт! — вскрикнул Ищейка, когда игла снова впилась ему в руку, и отбросил пустую фляжку. Она со стуком упала на землю. — Да, во всем этом чертовом деле нет победителей. И к черту его, слышишь?

Молчун вытащил нож и обрезал нитку.

— Пошевели пальцами.

Всю руку разрывало от боли, когда он сжимал пальцы в кулак, но Ищейка заставил их соединиться и застонал, когда они плотно сошлись вместе.

— Годится, — сказал Молчун. — Ты счастливчик.

Ищейка с горечью оглянулся на следы побоища вокруг.

— Так выглядит счастье? Я всегда хотел знать.

Молчун пожал плечами, отрывая кусок ткани, чтобы сделать перевязку.

— Бетод у вас?

Ищейка поднял глаза на Веста, приоткрыв рот.

— А должен быть?

— Пленников много, но его среди них нет.

Ищейка повернул голову и с отвращением сплюнул в грязь.

— Ни его ведьмы, ни Наводящего Ужас, ни разжиревших сынков.

— Думаю, они уже скачут в Карлеон так быстро, как только возможно.

— Очень может быть.

— И я думаю, он попытается снова собрать силы, найти новых союзников и подготовиться к осаде.

— Не удивлюсь, если так.

— Мы должны двинуться за ним, как только разберемся с пленниками.

Ищейку внезапно охватил приступ безнадежности.

— Клянусь мертвыми, Бетод удрал. — Он рассмеялся, но чувствовал, что слезы вот-вот потекут у него из глаз. — Когда же этому придет конец?

Молчун закончил накладывать повязку и крепко стянул ее.

— Готово.

Ищейка, обернувшись, пристально посмотрел на него.

— Готово? А у меня, кажется, никогда ничего не будет готово. — Он протянул руку. — Поможешь мне, Свирепый? Мне надо похоронить друга.

Солнце опустилось низко, когда они положили Тула в землю. Оно едва выглядывало из-за горных вершин и золотило края облаков. Хорошая погода для похорон хорошего человека. Они тесно сошлись вокруг могилы. Множество других воинов хоронили рядом, отовсюду слышались горькие слова, шепот и плач, но Тул был любим всеми, поэтому людей собралось немало. А рядом с Логеном было пусто. Ни души. Как в прежние времена, когда никто не смел занять место рядом с ним. Но Логен не винил их. Он бы сам сбежал, если бы смог.

— Кто хочет сказать? — спросил Ищейка, оглядывая бойцов одного за другим.

Логен уставился на собственные ноги, не имея сил встретиться с Ищейкой взглядом или вымолвить слово. Он очень смутно помнил, что произошло во время сражения, но мог догадаться. Догадаться по тем обрывкам, что сохранились у него в памяти. Он посмотрел вокруг, облизнув разбитые губы. Если кто-то еще и догадывался, то держал это при себе.

— Никто не хочет сказать хоть что-нибудь? — снова спросил Ищейка хриплым голосом.

— Лучше всего я скажу, черт побери. — Черный Доу сделал шаг вперед.

Он окинул собравшихся долгим взглядом. В особенности долго он смотрел на Логена, как показалось Девятипалому. Скорее всего, это беспокойство сыграло с ним шутку.

— Тул Дуру Грозовая Туча, — проговорил Доу, — вернулся в грязь. Мертвые знают, мы с ним не всегда ладили. Спорили по пустякам. Наверное, виноват был я, ведь я очень упрямый парень. Теперь жалею об этом. Но уже слишком поздно. — Он прерывисто вздохнул. — Тул Дуру. Любой человек на Севере знал это имя и произносил его с уважением. Даже враги. Он был из тех парней… которые дают нам надежду. Да, я так думаю. Они дают надежду. Ты хочешь быть сильным? Ты хочешь быть храбрым? Ты хочешь, чтобы все шло правильно и надлежащим образом, как положено исстари? — Он кивнул на комья недавно выкопанной земли. — Ты возвращаешься туда, Тул Дуру Грозовая Туча. Ты не увидишь треклятого будущего. Меня стало меньше, когда он ушел, и то же самое касается всех вас.

Доу повернулся, отошел от могилы и скрылся в сумерках, опустив голову.

— Всех нас стало меньше, — пробормотал Ищейка, неотрывно глядя в землю. В его глазах поблескивали слезы. — Хорошие слова.

Они все были убиты горем, каждый из тех, кто стоял вокруг могилы. Вест, его денщик Пайк, Трясучка и даже Молчун. Все убиты горем.

Логен хотел бы чувствовать то, что чувствовали они. Он хотел плакать. Горевать о смерти хорошего человека. О том, что он сам, вполне возможно, виноват в этом. Но слезы не шли. Он мрачно смотрел на свежую землю, пока солнце не скрылось за горами и в крепости не стало темно, и совершенно ничего не чувствовал.

Если ты хочешь измениться и быть другим, новым человеком, ты должен оставаться в новых местах, делать что-то новое с новыми людьми, которые не знают, каким ты был прежде. Если ты вернулся на старую дорогу, кем еще ты можешь быть, кроме как тем же самым, прежним человеком? Надо смотреть правде в глаза. Он притворялся, что стал другим, но это было вранье. Самое жестокое и дурное вранье, если говорить до конца. Он обманывал самого себя. Он — Девять Смертей. Это факт. Он изворачивался, увиливал, хотел стать другим, но избавиться от себя не мог. Логен хотел что-то чувствовать.

Но Девять Смертей не заботит ничто.

Внезапное пробуждение

Просыпаясь, Джезаль улыбался. Безумное путешествие закончилось, скоро он снова будет в Адуе. Снова в объятия Арди. В тепло и безопасность. Он подумал об этом и завернулся в одеяло. Но тут же нахмурился. Откуда-то слышался стук. Джезаль быстро открыл глаза. Кто-то шипел на него с противоположной стороны комнаты, и он повернулся туда.

Между занавесями балдахина он увидел лицо Терезы, белеющее в темноте, и события последних нескольких недель вернулись к нему с ужасающей быстротой. Она выглядела так же, как и в день свадьбы, но теперь совершенное лицо королевы казалось ему уродливым и ненавистным.

Спальня превратилась в поле сражения. Тщательно охраняемой границей стала невидимая линия между дверью и камином, которую Джезаль отваживался пересекать на свой страх и риск. Дальняя часть комнаты была стирийской территорией, а величественная кровать — крепкой цитаделью Терезы. Ее укрепления были совершенно неуязвимы. На вторую ночь их семейной жизни, в надежде на то, что накануне они просто не поняли друг друга, Джезаль предпринял робкую атаку, закончившуюся для него разбитым носом. С тех пор он вел длинную и бесплодную осаду.

Тереза мастерски умела притворяться. Джезаль спал на полу, на какой-нибудь лежанке или на чем угодно, но только не с женой. Однако за завтраком, когда за ними наблюдали, она улыбалась ему, говорила о пустяках, время от времени ласково касалась его руки. Ей удавалось убедить даже его самого, что все наладилось, но как только они оставались одни, Тереза отворачивалась и погружалась в убийственное молчание. Она пронзала его взглядами, выражавшими такое презрение и отвращение, что ему становилось тошно.

Придворные дамы королевы относились к Джезалю с не меньшим презрением, если ему выпало несчастье оказаться в их перешептывающейся компании. В особенности одна из них — графиня Шалер, ближайшая подруга его жены с юных лет. Она сверлила его взглядом с нескрываемой ненавистью. Однажды Джезаль забрел в салон, где все двенадцать фрейлин восседали вокруг Терезы, тихо переговариваясь по-стирийски. Он почувствовал себя крестьянским мальчиком, угодившим на сборище роскошно наряженных ведьм, нараспев повторявших какое-то мрачное заклятие, возможно, направленное против него. Джезаль ощутил себя самым ничтожным и омерзительным животным из всех, какие есть на свете. А он был королем в своем собственном дворце.

Он не мог без необъяснимого ужаса подумать о том, что кто-нибудь узнает правду, хотя дворцовые слуги, если что-то и заметили, держали рот на замке. Он думал, не пора ли поговорить с кем-нибудь, вот только с кем? И о чем? Лорд-камергер, добрый день. А моя жена отказывается трахаться со мной. Ваше преосвященство, рад вас видеть. А моя жена не желает смотреть на меня. Верховный судья, как поживаете? Кстати, королева презирает меня.

Но больше всего он боялся разговора с Байязом. Ведь Джезаль предупредил мага, чтобы тот ни под каким предлогом не лез в его личные дела, и теперь не мог униженно просить помощи.

Так он и жил во лжи, жалкий и смущенный, с каждым днем фальшивого семейного счастья теряя надежду на возможное избавление. Он видел перед собой свою дальнейшую безрадостную жизнь: без любви, без друзей, даже без собственной постели — на полу…

— Ну? — прошипела Тереза.

— Что «ну»? — огрызнулся он.

— Дверь!

Как по сигналу, в дверь громко и нагло постучали, отчего она задрожала на петлях.

— Ничего хорошего не родится в Талине, — пробормотал Джезаль, сбрасывая одеяло. Он тяжело поднялся с ковра, неверным шагом, спотыкаясь, прошел по комнате и сердито повернул ключ в замке.

В прихожей стоял Горст в полном обмундировании и с мечом. В одной руке он держал фонарь, и резкий свет освещал одну сторону его серьезного, взволнованного лица. В отдалении слышался звук шагов, отдававшийся эхом под сводами зала, и чьито испуганные голоса. Можно было различить мерцание ламп. Джезаль нахмурился, словно внезапно очнулся. Ему не нравилось это ощущение.

— Ваше величество, — произнес Горст.

— Какого черта, что происходит?

— Гурки вторглись в Срединные земли.

Ферро резко открыла глаза. Она спрыгнула со скамейки, расставила ноги в боевой позиции, в руке крепко сжала отломанную ножку стола. Выругалась вполголоса. Она заснула, а когда такое случалось, ничего хорошего обычно не происходило. Но в комнате никого не было.

Вокруг было тихо и темно.

Никаких признаков калеки или его прислужников в черных масках. Не было и закованных в доспехи гвардейцев, которые вечно следили за ней прищуренными глазами, куда бы она ни ступила в изукрашенных залах этого треклятого дворца. Только едва заметный лучик света пробивался из-под обшитой панелями двери, что вела в комнату Байяза. Свет и тихие голоса. Она сдвинула брови, тихо подошла к двери и опустилась на колени перед замочной скважиной.

— Где они высадились? — послышался голос Байяза, приглушенный деревянной панелью.

— Их первые суда причалили в сумерках на пустынной отмели в юго-западной оконечности Срединных земель, рядом с Келном.

Юлвей. Ферро задрожала от возбуждения и часто задышала, втягивая ноздрями холодный воздух.

— Вы подготовились?

Байяз усмехнулся.

— Хуже, чем когда-либо. Я не ожидал, что Кхалюль перейдет в наступление так скоро и так внезапно. Они высадились ночью? Без объявления войны. И лорд Брок не заметил их?

— Догадываюсь, что он все прекрасно видел и заранее подготовился к их появлению. Без сомнения, ему обещали трон, если гурки сумеют сломить сопротивление Союза и повесить вашего самозванца на воротах Агрионта. Он станет королем. Под властью Уфмана-уль-Дошта, конечно.

— Предательство.

— Самое заурядное. Едва ли это может потрясти нас, брат. Мы видали и похуже. И сами поступали не лучше.

— Порой приходится делать неприятные вещи.

Ферро услышала, как Юлвей вздохнул.

— Я не отрицаю.

— Много ли гурков?

— Они никогда не ходят по одному. Пять легионов или даже больше, и это только авангард. Основные силы вот-вот подойдут. Тысячи. Весь юг втянут в войну.

— Кхалюль с ними?

— А зачем? Он остается в Сарканте, в своих солнечных садах на горных террасах, и ожидает вестей о вашем падении. Войска ведет Мамун. Плод пустыни, трижды благословенный и трижды…

— Я знаю, какими именами называет себя этот высокомерный червяк!

— Как бы он себя ни называл, его сила растет, и Тысяча Слов при нем. Они здесь ради тебя, брат. Они приближаются. Будь я на твоем месте, я бы ушел отсюда. Подальше на холодный север, пока есть время.

— И что потом? Они последуют за мной. Ускользнуть на край мира? Я там был недавно и ничего хорошего не увидел. Игра не окончена, у меня еще осталось несколько козырей.

Последовала долгая пауза.

— Ты нашел Семя?

— Нет.

Снова пауза.

— И не жалею. Когда играешь с такими силами… обходишь первый закон, если не нарушаешь его… В последний раз это привело к разрушению Аулкуса и едва не уничтожило мир. Пусть Семя останется там, где оно скрыто.

— И наши надежды вместе с ним?

— Мы рискуем более важными вещами, чем мои или твои надежды.

Ферро было наплевать на надежды Байяза, да и на надежды Юлвея, коли на то пошло. Они оба ее обманули. Она была сыта по горло их ложью, их тайнами и обещаниями. Одни разговоры и ожидания, и опять разговоры, без конца. Ферро встала, издала боевой клич, подняла ногу и пяткой ударила по замку. Дверь дрогнула и распахнулась. Два старика сидели за столом, лампа освещала их лица — темное и бледное. Третья фигура примостилась в тени в дальнем углу. Ки молчал, укрывшись в темноте.

— А постучать ты не могла? — спросил Байяз.

Темнокожее лицо Юлвея просияло радостной улыбкой.

— Ферро! Рад, что ты по-прежнему…

— Когда придут гурки?

Он перестал улыбаться и глубоко вздохнул.

— Вижу, ты не выучилась терпению.

— Я выучилась, а потом забыла об этом. Когда они придут?

— Скоро. Передовые отряды уже движутся по Срединным землям, захватывают деревни, осаждают крепости. Прокладывают путь для тех, кто последует за ними.

— Их нужно остановить, — пробормотала Ферро, вонзая ногти в ладони.

Байяз откинулся в кресле, на его морщинистое лицо упала тень.

— Ты читаешь мои мысли. Тебе повезло, Ферро. Я обещал тебе отмщение, и вот оно, созревшее и кровавое, падает прямо в твои ладони. Армия Уфмана высадилась. Тысячи гурков готовы к войне. Они дойдут до ворот города за две недели.

— Две недели, — прошептала Ферро.

— И я не сомневаюсь, что солдаты Союза скоро выйдут им навстречу. Могу устроить тебя к ним, если тебе не терпится.

Ферро ждала долго. Тысячи гурков готовы к войне. Уголок ее рта приподнялся, и она улыбнулась так широко, что почувствовала боль в щеках.