Последний генерал

Рисунки Н. Мооса

…Формируя отряд, Вострецов знакомился с каждым.

С матросом Потаповым беседовал более часа. Батя его на каторгу сослан был, бежал от охраны, под чужими фамилиями на приисках скрывался. На руднике и женился, но вскоре захворал и умер. Когда отца схоронили, полиция дозналась — беглый каторжник! Мать арестовали, увезли куда-то, а мальчонку соседи спрятали. Так и жил сироткой у чужих. Подобрали его моряки, когда после восстания в Севастополе через Урал ехали (царь под Читу загнал — корабли для Амура строить). Привезли на Дальний Восток — вырос из Кольки революционный матрос. К Вострецову он явился во всей красе: широкий в плечах, разговорчивый, подвижный, бывалый в свои двадцать четыре года — в Уссурийской тайге партизанил, Волочаевку и Спасск штурмовал.

— Что ж, по всем статьям подходишь, земляк! Командиром десантного взвода будешь! Первым в Охотск войдешь! — сказал Вострецов.

В этом парне он себя увидел. Правда, сиротой не был, но отцовская семья из двенадцати едоков состояла. Всего хлебнул. Две зимы в церковноприходскую школу бегал в село Казанцево Уфимской губернии, а потом пошел Степка в подручные к старшему брату — кузнецу. Когда подрос, сам кузнецом стал, на заработки в Уфу подался. Пять годов в железнодорожных мастерских отстоял у наковальни, затем решил в Челябинск перебраться, потом еще дальше — в Омск. В том городе с подпольщиками подружился, нелегальные книги стал читать, в октябре 1905-го в политической стачке участвовал. Через два месяца после этого в армию забрали парня, в Ригу увезли «царю-батюшке служить». В 1910-м военно-полевой суд приговорил его к трем годам дисциплинарного батальона «за вредную агитацию против монархии» Когда началась мировая война, направили солдата прямо в окопы. За два года на германском фронте — три раны, три Георгиевских креста… За отличия в подпрапорщики произвели, а он, сразу после революции, в Красную Армию добровольцем записался. И пошел — помкомроты 2-го Петроградского полка, командир 244-го Волжского полка… В боях по разгрому третьего похода Антанты получил пятую по счету рану… А теперь ему поручили последнего царского генерала за далеким студеным морем доконать.

На северном побережье Охотского моря Советская власть установилась летом 1918 года, но вскоре колчаковцы, захватив Якутск, объявили край территорией «верховного правителя России». Через год колчаковский наместник эсер Соловьев слетел со своего трона, и в апреле 1922 года ВЦИК специальным декретом образовал Якутскую Автономную Социалистическую Республику. Однако слишком богат край пушниной и золотом, чтобы от него отказались недобитые. Иностранные фирмы тоже приглядываются к Якутии. Миллионер Кушнарев, убежавший в страну Нового Света, предложил там назвать Якутию «второй Америкой»…

Генерал Пепеляев после разгрома белых на Урале и в Сибири оказался в Харбине не у дел. Его старший брат Виктор благодаря знакомству с главой конституционно-демократической партии Милюковым в свое время был комиссаром Временного правительства в Кронштадте, затем стал председателем Совета министров при Колчаке. Расстрелян в Иркутске вместе с «верховным правителем».

Младший Пепеляев при царе был подполковником, Колчак же произвел его в генерал-лейтенанты. А сейчас он генерал без армии.

Пепеляев решил снова попытать счастья, на этот раз в Якутии. Сотню офицеров навербовал в Харбине, полтысячи — во Владивостоке. Сперва назвал их «северной милицией», затем — «сибирской добровольческой дружиной» и, получив от нового «правителя Сибири» Дитерихса оружие, боеприпасы, продовольствие, на трех судах отправился в порт Аян. Американская фирма «Алаф Свенсон и К°», японская «Арай-Гуми», английская «Гудзон-Бей» дали ему денег, муки и спирта, а главарь местного купечества Галибаров взялся снабдить оленями. Генерал Пепеляев без боя овладел Нельканом, генерал Ракитин захватил Охотск, но поход на Якутск провалился: в бою у деревни Сасыл-Сысыы «дружину» генерал-лейтенанта Пепеляева разгромил небольшой красный отряд и отбросил обратно на побережье.

Командующий Пятой армией Уборевич приказал ликвидировать пепеляевскую банду. Вострецов решил начать операцию, не ожидая, пока Охотское море освободится от зимних льдов. Откладывать поход нельзя: по чистой воде генерал улизнет в Америку или в Японию, нагрузившись золотом и пушниной.

Начальник морских сил Дальнего Востока Иван Кожанов смог оставить за отрядом старые «Индигирку» и «Ставрополь». Они получили имя вспомогательных крейсеров с двумя орудиями и стали готовиться к походу, а два батальона, легкая батарея и пулеметная команда ускорили курс зимних стрельб.

Весной 1919 года два парохода, возившие при царе лес, бочки с рыбой, муку, арестантов, словно помолодели, приняв бойцов со звездами на шлемах. Командир отряда судов Азарьев поостерегся идти Татарским проливом — там в это время много льда, сброшенного Амуром. Курс правее Сахалина длиннее, но мог оказаться короче по времени — там не затерли бы льды. Вострецов согласился.

В проливе Лаперуза. огромные волны беспрестанно качали «Индигирку» и «Ставрополь», десантники полегли плашмя, кто где мог, чертыхаясь и молясь богу. Так и плыли вдоль Сахалина.

Стали попадаться льдины. Колыхаясь, били в борта. Шторм стал утихать, будто сжалившись над людьми.

Более старенькая «Индигирка» покорно уступила лидерство «Ставрополю», у которого нос и бока покрепче.

— Товарищ боцман, тебя комдив зовет! — крикнул Петрухину вахтенный.

Каюта Вострецова оказалась небольшой, с одним иллюминатором. Комдив сидел с лоцией Охотского моря в руках.

— Садись, боцман, и слушай. Вот что тут об Охотске написано, — и Вострецов, пососав мундштук, стал читать, округляя слова по-уральски: — «На расстоянии нескольких миль от порта нет ни одного дерева, ни одного клочка зеленой земли, и только немногие огороды, разводимые жителями на привозной земле, с трудом дают некоторые овощи — репу, редьку, капусту, картофель. Трудно себе представить более грустную обстановку природы»… Каково, а? Репка с редькой — и то на привозной земле!

— А генералу там нравится, — усмехнулся боцман. — Силой вышибать приходится!

— Ему не редька нужна, и не репка с картошкой, а пушнина да золото. Колыма, Лена, Алдан, Магадан. К ним присосаться хочет. В правители северо-восточной России нацелился Пепеляев, а потом, гляди, новый поход на Москву задумает. Поэтому мы, боцман, идем туда не вышибать его, а прихлопнуть, как в мышеловке. Один разок удрал от нас, но больше не упустим! Вот ты, старый моряк, скажи, как лучше сделать нам, чтобы не спугнуть его. Там и на берегу деревьев нет, а мы идем с моря, как на ладони видны, да и не подойти близко — камней много у берега. На-ко, вот, почитай сам, — и подал ему толстую, со свинцовым переплетом книгу.

Решили вставать на якорь где-то в стороне от Охотска, а затем пробираться пешком по берегу.

— Так и сделаем. А теперь скажи мне, боцман, где моя наковальня?

— Какая наковальня?

— Да моя, — засмеялся Вострецов, уминая табак в трубке. — Я без нее не могу, вот и сейчас с собой взял: какой же я кузнец без наковальни! — и рассказал как он в царской армии лошадей ковал, как учил красных конников подковы и гвозди делать, а однажды смастерил даже лафет для партизанской пушки. С тех пор и не расстается с нею, включив наковальню в перечень обязательных принадлежностей походной мастерской 2-й Приамурской дивизии. — Разыщи ее, и горно приготовь, скоро ковать придется.

— Кого подковывать будем, Степан Сергеич? Лошадей на крейсере нет.

— А ты послушай, как ребра затрещат у «Индигирки». Ковать придется борта.

Видит Петрухин: комдив не шутит. Разыскал наковальню, разглядел на ней шершавое заводское клеймо.

— Это начальные буквы титула статского советника Никиты Акинфиевича Демидова, — пояснил Вострецов. — Рудниками, заводами, золотыми приисками владел на Урале. Горы богатств имел, но все было мало…

И, действительно, пригодилась уральская наковальня! Чем дальше продвигались на север, тем крепче и плотнее становились льды, и вот настал час, когда «Ставрополь» выдохся, а следом за ним остановилась и «Индигирка». Машины заглохли, наступила тишина, и только густой черный дым расстилался по пустынному и бескрайнему ледяному полю. А вскоре и дыма не стало: зачем зря уголь жечь, если хода нет!..

«Индигирка» получила несколько вмятин от крупных льдин, появилась течь в заклепках и швах, кое-где зловеще прогнулись шпангоуты. Люди кинулись дополнительные крепления ставить, застучали кувалды во всех отсеках, а тут еще кронштейн у насоса лопнул и откачка воды прекратилась… Степан Вострецов встал к наковальне, не переодевшись даже, не накинув на себя фартука… Ковали кронштейны. Сперва нагревали в переносном ручном горне, потом отправляли железяку прямо в топку, разогревали до белизны.

Целый месяц стояли в тисках льда, все время стучали кувалды на нижних палубах.

В начале июня льды расслабило, пароходы двинулись дальше.

Вострецов приказал всему отряду приготовиться к высадке у мыса Марекан, в двадцати пяти верстах от Охотска.

К мысу подошли на сороковые сутки после выхода из Владивостока. Взвод Потапова сел в шлюпки первым. Воды не видно — одно сплошное ледяное месиво.

Вострецов и Петрухин стоят рядом. Главное — отойти, не дать волне разбить посудины о борт, а там — выгребут! Потапов хорошо подготовил своих гребцов, не зря учил их даже на пароходе, когда во льдах стояли.

Второй взвод высадился на берег следом за первым, сюда же подходят шлюпки с десантом со «Ставрополя».

Взвод Потапова, успевший продвинуться по берегу дальше всех, прихватил в землянке унтера, безмятежно дремавшего у печурки.

— Здравствуй, унтер, я подпрапорщик Вострецов, — услышал тот, подняв голову. — Руки ему развяжите, с одними кулаками не бросится на нас. Садись, унтер. И рассказывай, как ты дошел до жизни такой: разве в дозоре можно спать?

Унтер-офицер Чистяков при погонах и портупеях под новенькой дубленой шубой с перепугу дрожал.

— Если все расскажешь, мы не станем расстреливать тебя, не бойся. И Пепеляеву не отдадим тебя — он ведь не простит эдакой оплошности. Вот садись давай и рассказывай. Твой генерал где сейчас?

Все, что знал, Чистяков выложил. Поход на Якутск провалился, хотя готовились четыре месяца. Эвенки не дали ни оленей, ни нарт, запрятав их подальше в тундру, а тащить груз на себе не захотелось. Купец Галибаров отдал собственных двадцать оленей с нартами, но этого было мало. Наконец, собрались и двинулись, но на реке Амга были встречены отрядом красных. Потерпев поражение, генерал Пепеляев улизнул в Аян, а генерал Ракитин — в Охотск. Сейчас Пепеляев готовится к новому походу в центральную Якутию и, на случай появления красных со стороны моря, создает оборону, чтобы не дать им высадиться в Аяне. Если удержать Аян не удастся, он будет спасаться на кунгасах, для изготовления которых мобилизовал местное население. Генерал Ракитин этим же занимается в Охотске…

— Сколько в Охотске вашего брата? — спросил Вострецов, ткнув мундштуком в маленькую карту на своих коленях.

— Более ста, все офицеры.

— Возьми трубку и доложи своему начальству, что здесь все во порядке: красных не видно ни в море, ни на берегу.

— Слушаюсь.

Унтер покрутил ручку полевого телефона, взял трубку и доложил, как приказано. Потом, послушав кого-то, горько улыбнулся и сообщил:

— Здесь не помнят случая, чтобы какой-нибудь пароход приплывал сюда так рано, в начале лета. Поэтому генерал Ракитин на охоту уехал.

Вострецов оборвал провод и вышел из землянки. Смеркалось. С моря дул пронизывающий ветер, круша остатки крупных льдин и с шумом бросая их на берег. Атаковать Охотск лучше рано утром, на рассвете, когда офицерье спит. До начала рассвета — шесть часов. Идти надо в полумраке.

На рассвете, пользуясь туманом, взяли поселок в кольцо, а сам Вострецов со взводом Потапова неслышно пробрался уже в центр бандитского стойбища. Штаб захватили без выстрела, а казарму, где жил почти весь гарнизон, пришлось брать с боем: офицеры отбивались, пытались прорваться к кунгасам или в тундру, но поздно спохватились… Настигли и генерала Ракитина — он был в двенадцати верстах, собрался уток стрелять на зорьке. Окружили, предложили сдаться, а он пустил себе пулю в лоб.

В полдень пришли два «крейсера» с красными флагами на мачтах. Начали выгружать хлеб, крупу и соль для местного населения, ограбленного «дружиной». Радисты застучали ключом, во Владивосток полетело донесение: «Сегодня, пятого июня, в пять часов утра взят Охотск. Наши потери шесть убитых, пятнадцать раненых. Смертью героя погибли комбат Кузнецов и комвзвод Серов, представляем к награде. Врагов убито восемь, ранено двадцать, взято в плен семьдесят пять. Операция по ликвидации белогвардейской банды на Охотском побережье продолжается».

На другой день уничтожили белогвардейский отряд в соседнем поселке Иня, а вскоре Охотск опустел: «Ставрополь» ушел во Владивосток, забрав раненых, больных и пленных, а «Индигирка» взяла курс к Аяну, где гнездились главные силы противника.

Каким будет предстоящий бой? В Охотске враг был застигнут врасплох, но сдался не сразу. Знают в Аяне или нет о судьбе Охотска? Но не зря, видать, наш кузнец полковника Варгасова за собой тащит, и боцман вспомнил рассказ Вострецова, как он во время боев за Омск ночью пробрался на станцию, захватил штабной вагон и заставил офицеров отдать приказ о капитуляции всех частей в городе. Вот и унтер Чистяков помог нам в Охотске, а получится ли так в Аяне?

Об Аяне в морской лоции сказано кратко: постоянных жителей сорок — сорок пять человек, большинство тунгусы. Берега каменные, овощи не растут…

Генерал Пепеляев отдал очередной приказ, где сообщалось, что Охотское море очистилось ото льда, а на этих днях очистится и вся Аянская бухта. Пароход красных, — добавлял генерал, — находится где-то около Охотска, так как телеграммы ему дают с адресом «Охотск». Сложившаяся обстановка допускает полную возможность появления красных пароходов в порту Аян. Местность здесь для высадки труднодоступная, и потому мы при нашей стойкости и сплоченности легко можем опрокинуть красных с берега в море…

«Индигирка» между тем шла своим курсом. К Андомаской губе, что в ста верстах от Аяиа.

Высадились легко — волнами не кидало, льдинами не било. На этот раз все были сухими и здоровыми. Сразу же и двинулись по берегу. На речке Нечая спугнули белогвардейцев: около половины сдалось, остальные, бросив лодки, бежали вместе с подпоручиком Рязанским. Теперь надо идти еще быстрее, чтобы не дать Рязанскому появиться в Аяне первым. Вострецов приказал оставить только ручные пулеметы, винтовки с патронами, взять продуктов на пять дней и спички.

В жизни бывает много всяких случайностей: одни нечаянно обрадуют тебя, другие принесут огорчения. Появлению эвенка-охотника обрадовался весь отряд. Вдруг как из-под земли возник эвенк — скуластый, неразговорчивый, сроду не брившийся обитатель тундры. Но провести согласился. Он вышел в голову колонны и пошагал быстробыстро, обходя большие камни, ловко прыгая с кочки на кочку.

К Аяну подошли на пятые сутки. Все камни и кочки, ущелья с рыхлым снегом, горные речки с ледяной водой — все осталось позади. Сквозь наплывающий с моря густой туман, ускоривший наступление вечера, успели разглядеть кривые улочки, и сколько ни высматривал командир в бинокль, не смог обнаружить признаков тревоги у противника: все штатские и военные ходят там спокойненько.

Штабс-капитан Занфиров, захваченный в плен в окрестностях Аяна, вышел поохотиться, как и генерал Ракитин, рассказал все, что интересовало и даже не отказался провести прямо к штабу.

«Штыков у Пепеляева почти столько же, сколько у нас: в порту две роты, а одна рота, кавэскадрон и батарея стоят в поселке Уйка — в девяти верстах отсюда. Генерал ждет нас, но не сегодня, и не с этой стороны, — думает Вострецов. — Надо окружить штаб и заставить генерала отдать приказ о капитуляции. Будет как в Омске, разница только в том, что там с подполковником дело имели, а тут — с колчаковским полководцем. Ну да ничего: Варгасов с Занфировым для чего у меня? Спасая шкуру, помогут!»

— Мое мнение такое, товарищи, — сказал комиссару и начальнику штаба, — хоть и устали все наши люди, а отдыхать некогда. Если ночью не скрутим генерала, завтра не обойтись без больших потерь.

— Какой отдых, Степан Сергеевич, кузнецы всего мира куют железо пока оно горячо!

— Так и порешим.

Комиссар со взводом Потапова приближался к штабу короткими перебежками, неслышно, по одному-два человека.

…Часового сразили точным ударом ножа. Обезоружен и связан по рукам весь полусонный состав караула. Вострецов уже тоже здесь, он подошел к большому бревенчатому дому, решительно постучал в дверь:

— Именем Российской Советской Социалистической Республики прошу открыть!

В одном окне вспыхнул яркий огонь, но дверь никто не открывает. Молчание. Вострецов потянул на себя дверную ручку — не далась.

— Говорите, Варгасов, — Вострецов подтолкнул его к самой двери.

— Ваше превосходительство! — заговорил он, кашлянув. — Вы меня знаете, я полковник Варгасов, из отряда генерала Ракитина. Наш гарнизон в Охотске сдался. Обращение с пленными хорошее, командир — честный человек, советую сдаться и вам!

— Скажи и ты свое слово, — Вострецов потянул за рукав другого.

— Ваше превосходительство, я штабс-капитан Занфиров. Не удивляйтесь: Аян окружен крупными силами красных, и я поражен, что вы до сих пор об этом не знаете. Рекомендую сдаться без боя.

Через минуту, когда в дверь постучали еще сильнее, она отворились, впустила Варгасова с запиской от Вострецова и опять захлопнулась.

«Я располагаю достаточной военной силой для того, чтобы уничтожить 400–500 человек, не подчинившихся рабочим и крестьянам, — читает Пепеляев вздрагивающую в руках записку. — Пролитая кровь будет на вашей совести, а не на моей…»

И вот дверь открылась настежь. В нее первым вошел Вострецов. Перед ним стояло до десятка человек в нательном белье.

— Кто здесь Пепеляев?

— Я, — ответил один из них, шагнув вперед. — Мы сдаемся.

Утром, поднявшись на подошедшую «Индигирку», Вострецов подал радистам текст нового донесения во Владивосток: «После тяжелого перехода в тундре порт Аян ночью на 17 июня взят. Банда Пепеляева ликвидирована. В порту Аян оставляю гарнизон. Пленных офицеров — 103, солдат — 230. Наши потери — один ранен, подробности лично…»

За две десантных операции «крейсер» не сделал ни одного выстрела — не было в том надобности. Сейчас на нем кипела работа: все пленные, лишенные чинов и погонов, вместе с генералом сгружали с парохода продукты для коренного населения Аяна, таскали на корабль ящики с золотом, тюки с пушниной — все это теперь принадлежало трудовому народу. Вострецов действительно честный человек, он пальцем не тронул ни одного пленного, как обещал, и целехонькими доставит во Владивосток, но даром кормить их теперь никто не будет!

Вот потащили на берег и уральскую наковальню — черную, тяжелую, коряжистую, словно дубовый пень. Смеются Петрухин и Потапов, наблюдая это, а Вострецов перегнулся через фальшборт и весело кричит кому-то на берегу:

— Бери, бери, мне земляки другую отольют, новую! В вашем порту только одна, а понадобится теперь много!

Скуластый человек с широким угловатым лицом, подняв лицо, тоже улыбается и в ответ радостно кивает головой.

«Сибирская добровольческая дружина» перестала существовать.

А несколько позже молодая республика узнала о приказе Реввоенсовета: «Награждается четвертым орденом Красного Знамени бывший помощник командира 2-й Приамурской стрелковой дивизии Вострецов Степан Сергеевич за Охотско-Аянскую экспедицию, закончившуюся ликвидацией банды Пепеляева и пленением самого Пепеляева, чем было уничтожено последнее гнездо контрреволюции на Дальнем Востоке».