Последний из медоваров

Глава 19

***Рони

Когда мы дошли до Дултара, мне уже не было страшно. Бресс, как оказалось, очень забавный. Это тот молодой МакДауэлл Кат Ши. Да, он сердился на вот этого таинственного короля, потому что, оказывается, он еще и запрещает носить килт*. Ну, у нас не все носят, но каждый уважающий себя шотландец хранит плед из тартана и иногда его надевает. Особенно в горы если идет. Ведь это и удобно, и тепло, и вообще... Ничегошеньки этот король не понимает..!

Я так и сказала Брессу, и с тех пор мы подружились.

В животе у нас обоих урчало, и Бресс пообещал вкусный ужин.

Джон отставал, а дядя Тэм вместе с ним. Но Бресс сказал не переживать: Кен - это тот грозный помощник дяди Дуга - присмотрит за ними. Терри так в себя и не пришел...

Но я знала - нас не сварят в первой кастрюле. Ни на ужин, ни на завтрак. Значит, и все остальное сделается хорошо.

Брессу нравилось петь. Правда, он не очень умел. Но из уважения я ему подыграла. И он был доволен.

Стены в Дултаре невероятно высокие. Когда мы взбирались на холм, внизу текла река. А за ней - уже не было гор. Только никакущие холмики. В слабом свете кошачьего времени слегка посыпался первый снег года, и Дултар на холме вгрызался в небесные тучи... Я куталась в одеяло и радовалась, что Джон мне его отдал.

Потом дядя Дуг сказал всем завязать глаза. Дядя Тэм хотел рассердиться, но Джон ткнул его в плечо и что-то сказал тихо. Наверное, что надо согласиться, потому что дядя Тэм больше не сопротивлялся.

Бресс пояснил, что это потому, что вход по секретной тропинке, и никто про него узнать не должен. Конечно, я хорошо играю на дудочке, но все же я из МакАлистеров...

* После подавления якобитского восстания британские власти издали жесткий запрет на ношение национальной одежды из тартана. Вожди кланов были обязаны или отказаться от своих земель, или принять английское законодательство. Запрет действовал 36 лет.

***Джон

Честно - конец пути помню смутно. Дуг приказал завязать нам всем глаза, Тэм хотел отказаться, но я попросила его не артачиться. На мирные переговоры меня бы уже не хватило. Наверное, когда я тогда раззевалась и не прикрыла рот, из меня и правда вылетела душа.

Как сняли повязки - помню совсем смутно. Что-то говорил Тэм, что-то Дуг... но вот что? Кому? Когда?..

А сейчас - в окно врывается тусклый свет дня, и в небе снег кружится. Мне тепло, одеяло мягкое и белое. Наконец думать не больно. Я осторожно поворошила мысли. Тупая боль в голове отозвалась отдаленно. Но уже не трагедия Шекспира.

Я повернула голову. Гора черных волос - тролль - сидел у стены рядом с кроватью, скорчившись в клюку, и, похоже, спал. Я прищурилась - свет с непривычки таки бил в глаза. А детки куда делись?

Я села, но, видать, вздохнула поглубже, и закашлялась. Кашель бил из самого нутра. Эх... И голова снова поспешила раскалываться.

Тэм тут же проснулся. Завертел своей косматой головой, увидел меня и успокоился.

- Проснулась?

Я судорожно кивнула, тщетно пытаясь смирить душащий горло кашель. Не видно, что ли.

Мне мягко поднесли к губам стакан. Голову поддержала теплая ладонь.

Тролль, ты ли это?.. Да, ты... с цветущей синяками физиономией.

Травяной настой был гадким на вкус, но успокоил горло.

- Ты молчи, - приказал Тэм и, надавив мне на плечи, заставил лечь.

Я состроила ему рожу. Как можно молчать... Когда у меня столько вопросов. Тролль усмехнулся где-то там глубоко в своих космах. И неожиданно уселся своим килтом прямо на мою чистую постель, еще и взялся за одеяло.

- Эй! - подскочила я, подтягивая одеяло к шее.

- Колено, - коротко бросил он и, несмотря на мои сопротивления, легко победил, как Камбрия горцев. Пятки мои и... прочее... оказались раскрыты. Я... подштанников на мне не было.

Зато коленка была. Серо-буро-малиновая, и размерами в два раза больше нормального.

Тэм спокойно наносил на нее какую-то вонючую мазь из листьев. Я почувствовала, что заливаюсь краской и совершенно не знаю, что делать.

- Как... Где моя одежда?

- Я отдал постирать, - невозмутимо отозвался Тэм, щурясь и ощупывая мою бедную коленку так и эдак. - Больно?

Еще бы как больно. Но не больнее, чем ощущение...

- А кто... ее снял?

- Я, - тролль совершенно не смутился. - Ты же просила никого к тебе не пускать, забыла?

Кажется, я теперь совсем как вареный рак. Вся. Я зажмурилась.

- Как ты мог?!

- Что тут мочь, - пожал плечами тролль и, закончив осмотр, накрыл мои ноги обратно. - Овцы часто калечатся, почти каждый день.

А-а-а!

Я выдернула подушку из-под спины и швырнула в него.

- Да я не о том! А... - не орать же об этом, на самом деле... - я же девушка...

***Тэм

- А... - пигалица надулась, как индюк и прошептала в одеяло, - я же девушка...

Тут я не выдержал. И хмыкнул.

- А твердила, что мужчина.

Подушка в моих руках оказалась мягкая, как свежестриженная шерсть, тянуло на нее положить голову и уснуть. Перья - никогда на них не спал.

Джон менял цвета как небо на рассвете.

- Ты... понял все прекрасно...

Неправда. Попросила, чтобы я был лекарем, а теперь орет. Попробуй пойми этих женщин.

- Не получится из тебя мужчины, - сообщил ей я.

Она снова что-то изобразила на лице. Что-то, что я, по ее представлению, должен был понять, и сложила руки на груди. Но я не понял. А гусельница снова раскашлялась.

- Ты молчи, - вот, что за неразумное существо. Лишь бы повозмущаться. - Я выпросил у лэрда для тебя три дня.

Сейчас ее лицо демонстрировало недоумение - наконец-то понятно.

- Менестрелю нужен здоровый голос. Что за легкомыслие - пуститься в дорогу в таком виде.

Теперь она заулыбалась как-то непонятно. И все пялилась на меня своими глазами. Зеленые, как мох на болоте. Сделалось на душе неуютно... словно встретил фейри. Вроде и глаз отвести не можешь, а вроде и опасно.

- Что? - уточнил я, на всякий случай вставая.

Она покачала головой.

- Я сбежала весной, как-то не думала про теплую одежду. А потом... все заработать не получалось как следует.

Я сдвинул брови и показал - молчать. Только Джона прорвало, как и следовало ожидать:

- Сначала надо было на корабле схорониться, кхе, потом был шторм, зашли в Мэрибург на починку, там держалась туда да сюда, кхе-кхе, даже балладу сочинила, про Терри, оказывается... Кстати, где он? Где Рони?

- В покое лекаря.

- Это хорошо... Надо их проведать... Кхе-кхе... Но знаешь, Одли и до Мэрибурга пальцы свои тянул... Искал беглую служанку... Кхе-кхе-кхе! Вот я и подалась в горы, чтоб эсквайру глаза не мозолить. И прибилась к Фергюссону случайно, а потом...

Она вдруг спрятала лицо в ладони и задрожала.

- Что делать теперь, не знаю...

Ну, вот. Снова раскашлялась. Я вздохнул. Зачерпнул еще отвара из котелка в камине. И снова стал ее поить, как ягненка.

Джон отстранился и вытер губы.

- Прости, я тут разболтался... А... - она повертела головой, словно ища, что бы еще сказать, - а почему в доме так тихо?

- Все на заднем дворе, сегодня праздник Храмзы.

Джон побелел. Вдруг вскочил, сбросил одеяло и, как был - босиком, в одной своей рубашке начал сновать суетливо по комнате от камина к окну, а затем к кровати. Я онемел от этой сцены. Стащить грязную одежу с больного - это одно, а вот когда он уже вполне живой... И ты понимаешь, гм, что все же никакой это не мужчина, и никогда им не будет... Наконец она остановилась напротив меня и вопросила с расперепуганными глазами:

- Где моя мандолина?

Я опомнился.

- Какая мандолина? Марш под одеяло!

Она разгневалась. Но вдруг до нее дошло -- устыдилась и юркнула в постель. Скривившись по дороге. Коленка болит, наверное. Еще бы - от такой активной деятельности...

- Мне же... мне надо заработать!

И снова кхе-кхе из-под одеяла.

- Забудь, - отмахнулся я, глядя в окно. Фо-а, неловко как-то.

- Ты не понимаешь!.. У меня были великие планы на Храмзу!

Из-за хрипов ее голос смешно сорвался.

- Ой, - она схватилась за горло и все равно не унялась: - Плащ надо купить... теплый... Штаны... И платье я хоте-ела... - эта гусельница все канючила и канючила.

- Платье тебе зачем? - развернулся я, вконец измученный ее болтовней. - Ты же мужчина.

- Хочется, - пояснила она уперто своим несчастным голосом. - И сыр попробовать... Я никогда не была на праздниках в Нагорье... посмотреть хотела... Кхе!

- Ну да, тебе только петь, - буркнул я. - Перебьешься. А теплую одежду я тебе найду.

Гусельница умолкла. И снова воззрилась на меня этим опасно-милым взглядом фейри.

- Это так приятно, оказывается... - пробормотала она. - Когда о тебе заботятся...

Я не знал, что ответить, но и почему-то посмотреть в другую сторону не мог. Только на нее все.

Джон согнулся от кашля. И из окаянного фейри превратился наконец в нормального больного человека. Колдовство исчезло. Я заморгал.

- Пойду... проверю Терри.

Вот, разве я нанимался с больными сидеть?..

- Постой, - свесила она ноги с кровати, - я с тобой.

Я поскорей отвернулся. Едва полегчало человеку. Шило в одном месте у нее, что ли?

- Одежду свою подожди, - приказал я. - И - у тебя есть только три дня, чтобы вылечить голос! Лежи, молчи и пей лекарство, понятно?

Выведет меня из себя вконец.

***Терри

- Я должен идти... - я все хотел встать, а руки Тэма меня не пускали.

- Еще один на моем горбу, - проворчал он.

- Ты не понимаешь! - пытался я доказать пастуху, но в голове мутилось по-прежнему. - Отец в плену, дорога каждая минута, может, его пытают сейчас, а я...

- Медовар, - он посмотрел мне в глаза грозно. - Хочешь помочь отцу - выздоровей. У тебя три дня.

- А где Джон? Где Рони?

Пастух закатил глаза. Таким нервным никогда его не видел, а я уже немного повидал.

- Джон простудился. Рони на празднике.

- Празднике?..

- Праздник Храмзы. Это сегодня.

***