Карл Эдвард ВАГНЕР

Последний из рода [Закат двух солнц]

Глава 1. ОДИН НА ОДИН С ВЕТРОМ НОЧИ

Солнце, угрюмый багровый диск, медленно погружалось в однообразие каменистой пустыни, бессчетными милями тянувшейся у него за спиной. Бессчетными и, вероятно, нехожеными — разве что копыта его коня оставили на них след.

Безжизненная равнина всосала последние капли тепла задолго до сумерек, так что теперь в свой предсмертный час солнце грело не больше, чем луна, как раз показавшаяся над горизонтом. Ее набухающий красным светом диск — словно в насмешку над умирающим солнцем — упрямо лез вверх, наглый, как нетерпеливый наследник, который в хищной алчности вышагивает взад-вперед подле смертного одра своего благодетеля. На какое-то время в безграничности сгущающейся тьмы над кромкой мира повисли два одинаково кровавых светила, одно против другого, так что Кейн усмехнулся про себя: уж не оказался ли он, в конце концов, в неком сумеречном краю, где два древних солнца вечно тлеют между мертвой землей и безжизненным небом. Было нечто потустороннее в этой холодной заброшенной равнине, где каждый камень серой тенью окружала аура таинственности и неразгаданности.

Покидая Керсальтиаль, Кейн не преследовал никакой иной цели, кроме как убраться подальше от этого города. Злые языки утверждали, что Кейна увезли насильно; что некий колдун, завидуя его немеркнущей славе и встревоженный тем, как высоко поднялся Кейн по лестнице власти, сумел, наконец, сломить волю героя и выслать его в иное столетие. Сам же Кейн полагал свой отъезд более или менее добровольным, оправдываясь тем, что если бы он и впрямь захотел, то запросто смог бы отразить этот удар давних своих соперников — притом не связывая себя никаким обетом. Скорее уж все объяснялось тем, что величайший город всех времен и народов последнее столетие варился в собственном соку. Тот дух юности, весны и возрождения, который привел его когда-то в еще строящийся Керсальтиаль, ныне выветрился совершенно, и Скука — вечная Немезида Кейна — снова стала одолевать его. Его все чаще тянуло прочь из города, в земли дальние и неизведанные, еще не вкусившие присутствия человека. Вся неожиданность и поспешность его возвращения к жизни скитальца выражалась лишь в более чем скромном на этот раз количестве пожитков: кое-какие припасы, несколько мешочков с золотом, резвый конь да меч прославленной керсальтиальской стали. Те, кто жаждал выяснить, так ли мало осталось у Кейна сил, как говорят, смело могли писать завещание…

С наступлением темноты поднялся ветер — холодное, пронизывающее дыхание гор, чьи вершины еще горели в последних лучах заката. Кейн зябко передернул плечами и плотнее запахнул коричневый, оттенка красного дерева, плащ, сожалея о мехах, оставшихся в Керсальтиале. Гератлонай была долиной безжизненной и холодной. Ночи здесь нередко выдавались холодными. Кейн в рубашке и штанах простой зеленой шерсти и темной кожаной куртке был легкой добычей для холодного ночного ветра.

Минувшим днем он доел последнюю, припасенную на самый черный день горсть сушеных фруктов и ломтик вяленого мяса, хотя растягивал припасы, как мог, и последнюю неделю питался почти воздухом. Воды, по счастью, оставалось еще порядочно. Перед самой пустыней он наполнил все мехи, да и по дороге время от времени попадались родники… Хотя, пожалуй, дорогой это назвать нельзя было никак. Бескрайняя пустыня, лежавшая во многих днях пути к юго-востоку от Керсальтиаля, слыла границей одного из королевств давно ушедших времен.

Множество легенд рассказывало о городах невыразимой древности, похороненных под каменистыми холмами. Поэтому Кейн полагал или хотя бы надеялся, что следует той же самой древней дорогой, которая вела через глушь к легендарным горам Восточного континента. Кейн решил придерживаться этих почти неприметных остатков древнего пути, и временами ему случалось подбирать отдельные камни, явно сохранившие следы резца, испещренные странными знаками, которые могли быть полустершимся отзвуком той письменности, фрагменты которой встречались в книгах древних знаний, — а могли быть и прихотливым узором — творением ветра и льда.

Помимо этих обломков, однообразие пейзажа нарушали лишь редкие заросли сухого кустарника и еще более редкие черные башни деревьев с пышными кронами и узорчатой корой. Травы, хоть и невысокой, хватало коню с избытком; сам же Кейн не добыл себе даже ящерицы. В самом деле, лишь безрассудством можно было назвать такую поездку в самое сердце пустыни, до противоположной границы которой не добрался ни один смертный. Но, во-первых, так сложились обстоятельства, а во-вторых, многие годы приключений так и не отучили Кейна потакать своим прихотям. Как и пристало настоящему философу, он поздравлял себя с тем, что выбрал путь, которым не отважится последовать за ним ни один враг.

Когда в первый раз в неверной утренней дымке появились на горизонте горы, похожие на ряд огромных пожелтевших зубов, Кейн заметно воспрянул духом. По крайней мере, это означало конец пустоши. Но надежда на скорые перемены заметно угасла в тот же день, когда, уже ближе к вечеру, каменистые склоны холмов под копытами его коня стали подниматься все выше и круче — по-прежнему оставаясь пустынными и безжизненными. Колючий, сухой кустарник, изредка попадавшийся в оврагах, был не в счет.

А в этот вечер холодный горный воздух принес откуда-то новый, давно забытый запах — запах дыма. Запах обычного ночного костра — вещи столь же невероятной, сколь и желанной в этой глухомани. Кейн пригладил свою устрашающе спутанную, как куст ежевики, бороду, заправил выбившиеся пряди рыжих отросших волос под кожаную повязку, расшитую лазоревыми бусинками, и еще раз, не веря собственному носу, вдохнул ночной воздух. Конь его веселее пошел вперед, кругом быстро темнело. И вдруг где-то вдали, у самого подножия гор, показался огонек костра. «Нет, — поправил сам себя Кейн. — Пока просто огонек. Не стоит обольщаться. Впрочем, если его видно издалека, это должен быть именно костер».

Кейн направил коня прямо туда, осторожно пробираясь среди холмов в призрачном лунном свете. Порыв ветра снова дохнул ему в лицо — и у Кейна забурчало в животе: он почуял запах жаркого. Такой довод перевесил все остальные. Придержав коня и привстав в седле, Кейн стал издали вглядываться во тьму, силясь определить, чей это может быть лагерь. Никаких признаков жилья поблизости не было, да и не могло быть в столь не подходящем для этого месте. Не то чтобы это казалось более вероятным, но похоже, Кейну посчастливилось натолкнуться на такого же скитальца, как и он сам. Но вот кто это мог быть… Кейн терялся в догадках. Никто ничего не знал о жителях (если таковые здесь были) северо-западного изогнутого, как гигантский лук, края Великого Южного континента. На заре мира землю населяли не только люди.

Кто бы ни был тот странник, который развел этот огонь, сейчас он лакомился жареным мясом и хотя бы поэтому не был вовсе чужд человечьей породе. По высоте костра Кейн определил, что, вероятнее всего, это — небольшой отряд кочевников или дикарей, пришедший откуда-то с другой стороны гор. Но жареное мясо разрешило его сомнения. Облизнув пересохшие губы, Кейн снял меч с седла и повесил его себе за спину так, что удобная рукоять приходилась как раз над правым плечом. Соблюдая крайнюю осторожность, Кейн приблизился к костру.

Глава 2. ДВОЕ У КОСТРА

Острое обоняние Кейна уловило едкий запах животного — столь сильный, что его не в силах был перебить даже запах дыма и жаркого. И тотчас же потрескивающий костер заслонила чья-то фигура, так что Кейн придержал коня, пока не убедился в том, что ему не померещилось. Потом лицо Кейна прояснилось.

У огня, сгорбившись, сидел только один человек — если великана можно назвать человеком.

В своих странствиях Кейн встречался и даже разговаривал с великанами, хотя по мере того, как мир становился старше, он встречал их все реже. Это был гордый, молчаливо-отстраненный народ. Их было немного и, гнушаясь достижениями человеческой цивилизации, они жили полуварварскими поселениями вдали от городов. Случалось, правда, Кейну слышать устрашающие рассказы о том, что тот или иной великан разорял огромные деревни и крал младенцев, но такие безумцы-великаны чаще всего оказывались изгоями — или, что также случалось нередко, чудовищами-полукровками.

Но этот великан, похоже, не представлял серьезной угрозы. Заслышав перестук копыт по каменному крошеву, он обернулся скорее с веселым удивлением, нежели враждебно. Впрочем, существо его размеров и силы не нуждалось в демонстрации свирепости при появлении всего лишь усталого всадника. К тому же в уютной близости от его правой руки лежал огромный топор, который при случае мог бы послужить якорем небольшому судну. Кейн слишком поздно спохватился, что следовало бы подойти с другой стороны холма, и тогда их хотя бы разделял костер. Но великан по-прежнему не выказывал неудовольствия. Нагнувшись к огню, он повернул другим боком к пламени целую тушу, жарившуюся на импровизированном вертеле. Судя по всему, это жаркое недавно было козой. Горячее, свежее мясо.

Голод победил нерешительность. Готовый пришпорить коня и умчаться прочь при малейшей угрозе, Кейн неторопливо подъехал к самому огню, так что свет выхватил его из темноты и окрасил яркими красками с одного бока.

— Добрый вечер, — ровно и отчетливо выговорил он на древнем языке народа великанов. — Твой огонь был виден издалека. И если ты не возражаешь, я с радостью составлю тебе компанию.

Великан хрюкнул и принялся изучать Кейна из-под ладони, широкой, как лопата.

— Ого-го, что это у нас такое? Человек, говорящий на древнем наречии. Прямо с неба свалился — вот так! Запросто едет в глуши, где и призрака-то не встретишь. Как же пропустить такую редкость! Иди и садись у огня, человечек. Разделим гостеприимство этого края.

Его голос, громкий, как человеческий крик, был к тому же очень низким.

Бормоча благодарности, Кейн спешился, рискнув понадеяться на доброе расположение духа этого верзилы. Усевшись у огня, он почувствовал на себе пристальный взгляд — слишком пристальный. И самого Кейна, и его вооружение разглядывали бесцеремонно… и насмешливо. При высоте в шесть футов, Кейн располагал тремя сотнями фунтов крепких костей и мышц, так что мало кто в этом мире мог смутить его. Но этой ночью он сошелся один на один с существом, которое превосходило его в силе настолько же, насколько он превосходил младенца.

Рост великана Кейн оценил приблизительно в пятнадцать футов. Точнее сказать было трудно: тот сидел, подобрав колени к подбородку и кутаясь в большой плащ из медвежьих шкур, что делало его очертания еще более бесформенными. Но если не обращать внимания на размеры, облик великана был вполне человеческим — таким телом мог бы обладать сильный мужчина его возраста, исключая, пожалуй, некоторую удлиненность рук и ног. Сколько могло весить его крупное, явно развитое тело, Кейн и представить не мог. На великане были плоские башмаки — каждый с большую плетеную корзину, и из-под плаща выглядывали край длинной рубахи и чулки из грубо выделанной кожи. Его руки везде, кроме ладоней, были покрыты жестким, щетинистым волосом. Слишком скуластое, чтобы считаться правильным, его лицо было довольно приятным; спутанная борода стояла торчком, темно-коричневые волосы были стянуты в короткий хвост на затылке.

Карими были и его глаза, широко расставленные и веселые. Высокий лоб выдавал мыслителя.

Разглядывая Кейна, как человек мог бы разглядывать заблудившуюся собаку, великан вдруг сощурился и, глядя Кейну в лицо, вновь издал какой-то хрюкающий звук. Задумчиво и сосредоточенно он несколько секунд смотрел прямо в холодные голубые глаза гостя, на что до сих пор отваживались не многие.

— Вроде бы ты — Кейн, а? — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он.

Кейн широко раскрыл глаза от удивления, но в следующий миг рассмеялся.

— Стоило уезжать на тысячи миль от человеческого жилья, чтобы первый же встречный великан назвал тебе твое имя!

«Первый встречный великан» снова довольно хрюкнул.

— Ну, тебе придется уехать и в самом деле очень далеко, если ты хочешь остаться неузнанным. Мы, великаны, следим за безумной историей твоего народа. Мы считаем, что человечество — выкидыш, пытающийся играть роль взрослого вместо положенной роли незаконнорожденного младенца. Для человека прошедшие столетия забытая быль, для нас — вчерашний день. Но все же мы хорошо помним Проклятие Кейна.

— Ту историю уже и досочинили, и запутали, — пробормотал Кейн, отводя взгляд. — Кейн становится героем сказок и легенд, которые рассказывают в старых городах. Мне уже случалось бывать в таких землях, где люди никогда ни слова не слыхали обо мне…

— И ты бываешь все дальше и дальше — так что скоро они научатся бояться имени Кейн, — подытожил великан. — Что ж, меня зовут Двасслир, и я польщен тем, что живая легенда греется у моего одинокого костра.

Кейн пропустил насмешку мимо ушей. Сглотнув слюну, он посмотрел на истекающее соком жаркое.

— А как насчет того, что жарится на твоем одиноком костре?

— Всего лишь горная коза, которую я поймал нынче утром. Хоть какое-то развлечение в этих унылых местах. Ну-ка, потяни вертел за тот конец. Справишься?

Кейн подтянул жаркое поближе к угольям.

— И ты собираешься все это съесть сам? — хрипло поинтересовался он, слишком голодный, чтобы ждать приглашения.

Наверное, Двасслир так и собирался сделать, но, по всей видимости, неожиданный гость был ему в радость, и Кейну достался такой кусок грудинки, что будь он в три раза голоднее, и то остался бы доволен. Когда одним движением разорвав тушу, великан протянул ему кусок, Кейна вновь посетила мысль о потерявшемся псе, но голодное бурчание живота быстро ее вытеснило. Мясо оказалось жестким и жилистым, к тому же немного с душком и полусырым, и все же еда была неземным блаженством. Одним глазом на всякий случай следя за великаном, Кейн со вкусом обсасывал каждую косточку, запивая жирное мясо холодной водой из фляги Двасслира.

Отрыгнув так, что пламя костра едва не потухло, Двасслир встал и потянулся, облизывая пальцы, отер рукой рот, затем вычистил руки горстью камешков. Когда великан выпрямился, Кейн увидел, что в нем не пятнадцать, а все восемнадцать футов. Двасслир лениво повертел остатки козы.

— Больше не хочешь? — поинтересовался он. Кейн помотал головой, еще занятый своими ребрышками. Открутив последнюю оставшуюся ногу, великан уселся на прежнее место и со вздохом принялся ее обгладывать.

— Догонялки — неподходящая игра для этих мест, — заметил он, жуя. Сомневаюсь, чтобы ты мог тут поймать какую-то дичь. Единственной доступной тебе добычей оставался бы только твой конь, по крайней мере, пока ты не доберешься до долины, лежащей к востоку отсюда.

— Я уже подумывал, не съесть ли мне коня, — признался Кейн. — Но пешим я, наверное, не смог бы одолеть эту пустошь.

Двасслир презрительно фыркнул. Для великанов животные — в том числе и лошади — не более чем объекты различных забав.

— Вот она — слабость вашей расы! Отбери у человека его костыли… и он уже не в силах выстоять один против всего мира!

— Ты слишком все упрощаешь, — возразил Кейн. — Человечество будет господствовать в этом мире. Я видел, как всего за несколько столетий наша цивилизация от настоящего варварства поднялась до империй, могущественных и обширных. Города, поселки, фермы. Мы — самая стремительная из всех цивилизаций, вспыхивавших на поверхности Земли.

— Единственно за счет того, что построили свою цивилизацию на руинах старинных городов. Человеческая цивилизация — паразит, этакий пестрый нарост, выросший на останках мертвого гения. И именно ему обязанный своей живучестью!

— Старшие, мудрые расы, я признаю и восхваляю вас, — заметил Кейн, говоря куда-то в пространство. — Но выжило человечество, а не вы. И лишнее подтверждение человеческой изобретательности я вижу в том, что мы сумели воспользоваться знаниями дочеловеческих цивилизаций, которые не смогли сохранить себя. Так вырос на моих глазах Керсальтиаль — из рыбачьей деревушки он превратился в величайший город в мире. Вновь открытая древняя мудрость помогла человечеству дойти до нынешнего уровня цивилизации.

Двасслир разгрыз берцовую кость и высосал мозг.

— Цивилизация! — передразнил он. — Ты хвастаешь так, как будто думаешь, что ваше ученичество завершено. Это только прямое следствие человеческой слабости! Человек слишком немощное, слишком плебейское существо, чтобы жить в таком окружении. Ему бы следовало не кичиться, а учиться. Мой народ учился жить в реальном мире, учился сливаться, срастаться с ним. Нам не нужна цивилизация.

Человек — калека, который гордится своим уродством, выставляет напоказ свои язвы. Вы прячетесь за стены вашей цивилизации только потому, что не в силах стать частью мира, слиться с природой, слиться с тем, что вас окружает. Вместо того чтобы жить в гармонии с миром, человек прячется за своей цивилизацией; проклинает и ненавидит истинную, настоящую жизнь, отрекшись от мира, дабы оправдать собственный провал. Учти, что мир не будет терпеть вечно ваши поношения, и настанет день, когда человечество будет сметено с лица земли, как ему и подобает!.. И даже ты, Кейн, ты, который известен как самый опасный человек на свете, — мог бы ты выжить в этой пустыне и пройти ее из конца в конец без своего коня, одежды, оружия? А я — могу!.. Мой народ старше. Мы уже рожали детей и убивали коз, когда человеческий бог, таясь в самых темных тенях, играл в свои дурацкие игры, лепя человечков из останков чудовищ. Появись люди в те времена, когда мой народ был еще юн, цивилизация спасла бы их не лучше, чем яичная скорлупа! Та Земля была дика и сумасбродна — не чета нынешней. Мои предки вызывали бури, смерчи, ураганы, которые могли смести и сравнять с землей все ваши города, как сметает ветер мертвые листья с деревьев! Один на один они сражались с тварями, которых люди уже не застали: саблезубые тигры, пещерные медведи, мамонты и многие другие, чья сила и жестокость неведома в нынешний полудохлый век. Мог ли человек выжить в ту суровую эпоху? Сомневаюсь, чтобы его в те времена спасли хитрости и уловки!

— Вероятнее всего — нет, — кивнул Кейн. — Но ведь твой народ имеет перед моим весьма заметные преимущества. — Теперь следовало быть осторожным и не зайти слишком далеко. — Если бы мой шаг был так же широк, как твой, мне скорее всего не понадобился бы конь, чтобы пересекать пустоши. Хотя мне кажется, найдись на свете животные, подходящие вам по росту, ты не кривил бы так презрительно рот. И если бы я мог с той же легкостью, с какой ломаю сухие ветки, разорвать пасть льву, мне не нужен был бы меч. Твоя похвальба ничем не лучше моей: ты совершенно забыл, что ваши размеры дают вам фору перед всеми опасностями на свете. Кто же отважнее: один из твоих предков, голыми руками душащий пещерного медведя, который не так уж и превосходит его ростом и силой, или человек с копьем, убивающий тигра — зверя, во много раз сильнее его?

Он умолк, наблюдая за тем, какое действие вызвала его отповедь. Но у Двасслира, похоже, был покладистый нрав. Утолив голод и согревшись у костра, великан был настроен достаточно благодушно, чтобы поспорить со своим крохотным гостем без драки.

— Это правда — вы старше и мудрее, — продолжал, воодушевясь, Кейн, — а люди — просто заносчивые младенцы. Но скажи, что же тогда есть цель вашего существования? Если вы не строите городов, не плаваете по морям, не осваиваете новых земель, не пытаетесь разгадать тайны мудрости предшествующих народов, то в чем же тогда заключаются ваши достижения? Поэзия, философия, магия, алхимия… достигли вы мастерства в каком-нибудь из этих искусств?

— Смысл нашего существования — жить в гармонии с окружающим миром, не воюя с природой, — почти проскандировал Двасслир.

— Ну хорошо, предположим. — Кейн взмахнул рукой. — Быть может, вы находите удовольствие в столь примитивном образе жизни. Но все же смысл существования народа должен, вероятно, заключаться в том, чтобы как можно лучше сыграть отведенную ему роль. И если твой народ так хорошо живет в гармонии, почему же тогда вас становится все меньше и меньше, а глупых людей — все больше и больше?

Ваш народ никогда не был многочисленным, но теперь человек за всю свою жизнь может так никогда и не увидеть ни одного великана. Или вы покидаете этот мир вместе с отжившей эпохой, чтобы однажды уйти совсем и остаться только в легендах, как те твари, бок о бок с которыми жили твои предки? Что же тогда останется после вас? Что расскажет о вашей былой славе и величии?

Двасслир покачал головой с таким печальным видом, что Кейн пожалел о сказанном.

— Да, Кейн, если судить по численности народа, твой благоденствует. Но я ничем не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твоих утверждений. Это правда, что с течением столетий нас становится все меньше и меньше, но я не могу сказать тебе, отчего это так, а не иначе. Нам отпущена долгая жизнь — я не настолько моложе тебя, как ты думаешь, Кейн. Мы медленно старимся и не спеша растим детей, но ведь так было и всегда. Наши исконные враги либо перевелись, либо затаились в недоступных ни нам, ни человеку местах. Наши целители безыскусны, но могут вылечить нас от всех напастей, какие нам страшны. Нет, смертность среди нас не повысилась. Видимо, дело в том, что сам наш народ состарился и устал. Вероятно, мы последуем за теми огромными животными, что делили с нами мир на заре времен, а теперь ушли в тень прошлого. Но они, по меньшей мере, научили нас многому! А теперь их нет. Все идет так, словно мой народ пережил свое время и теперь вымирает от скуки. Мы — как тот король, который истребил всех врагов и обрек себя на долгую и тоскливую старость… Мой народ появился в героический век, Кейн! Поистине это была эпоха великанов! Но теперь она ушла, мертва! Огромные звери — наши спутники, исчезли. Исчезли и древнейшие народы, чьи воины сотрясали корни гор. Землю наследуют изменившиеся существа. Человек, вскарабкавшись на руины великой эпохи, провозглашает себя хозяином мира! Быть может, человек и сумеет выжить, если останется в одиночестве. Но мне кажется, он скорее уничтожит сам себя, пытаясь овладеть чудесами древних народов и обнаружив, что не в состоянии управлять ими!.. Но когда настанет такой день — день безраздельного господства человека — надеюсь, мой народ уже не будет тому свидетелем. Мы — раса героев, которая пережила эпоху героев! Можно ли винить нас в том, что мы устали жить в этом мире хвастливых пигмеев!

Кейн молчал.

— Кажется, я понимаю твои чувства, — проговорил он наконец. — Но обрекать себя на безвестность, спокойно смотреть, как исчезает былая слава, кажется мне, не слишком пристало героям.

Кейн снова помолчал, не желая сгущать накрывшую их костер мрачную тень меланхолии.

— Но что же привело тебя сюда, в эту безжизненную пустыню, где нет ничего, кроме серых камней и песка? — спросил он, пытаясь переменить тему разговора. — Или эти безымянные горы и есть граница вашего древнего королевства?

Двасслир встряхнулся, потер руки и подбросил в костер веток с листьями.

Костер взметнул вверх сноп искр, красными звездочками осевших в темноту.

— Я здесь кое-что ищу, — ответил великан. — И не делаю из этого никакого секрета, хотя тебе, наверное, как и моим друзьям, это тоже покажется не стоящим усилий… Столетия назад, когда этот край не был столь опустошен и непригоден для жизни, в этих горах селились мои сородичи. И горы эти не были безымянными, их называли Антомарисским лесом. Под этими холмами тянутся бесконечные пещеры, которые мои предки сначала использовали как жилье, а потом, начав строить дома, — как копи. Тогда здесь было значительно теплее, долины стояли в зелени и цвету. В те времена здесь было куда приятнее, чем нынче… То были великие дни!

Жизнь — бесконечная игра со смертью, опасности подстерегали нас на каждом шагу — опасности, достойные величия моего народа! Можешь ты представить, какой мощью мы тогда обладали? Мы стояли лицом к лицу со всеми враждебными существами окружавшего нас первобытного мира. Нашими богами были Лед и Пламя — воплощения двух противоположных начал, правящих тогда Землей! Нашими врагами были не только силы Земли или огромные звери, нет — древние расы, о которых у вас нет даже легенд. Они противостояли нам!.. Быть может, именно их колдовством этот край теперь опустошен и безжизнен. Наши легенды рассказывают о битвах между странными народами, воевавшими при помощи странных орудий, когда мир был еще молод. И мои предки одержали тогда над ними победу, и не одну. Победитель одного из сражений — король Бротемлейн, чье имя тебе, может быть, известно как имя величайшего из королей моего народа, правил этой страной. Его тело покоится в одной из пещер под холмами, и на челе его все еще красуется драгоценная корона моего народа — уже тогда она была древней, — оставленная ему после смерти в память о бессмертном величии его правления.

Глаза Двасслира горели, его недавнее уныние исчезло, как утренний туман с приходом солнца. Приняв внимательное молчание Кейна за недоверие, великан заговорил с еще большим жаром:

— Я давно уже ищу легендарную гробницу Бротемлейна. И, судя по некоторым признакам, я близок к открытию. Я хочу найти эту корону! Корона короля Бротемлейна — это символ древней славы моего народа. Пусть все наши великие битвы и короли ушли в прошлое безвозвратно, я верю, что эта древняя драгоценность пробудит хоть частицу былой мощи моих сородичей. Многие считают, что я просто глупец и мечтатель, но я очень хочу сделать это! Нужно же хоть на что-то надеяться в нынешние серые дни!.. Я не предложил бы заниматься этим никому из твоих сородичей, Кейн, но поскольку ты — это ты, я обращаюсь к тебе с вызовом и просьбой. Если ты согласишься пойти со мной на поиски, я буду рад.

Может, ты лучше поймешь мой народ, когда вместе со мной окунешься в тень забытого величия и славы той эпохи.

— Благодарю тебя за предложение… а более того — за вызов, — проговорил Кейн, но без торжественности. Приключение захватило его, к тому же великан, похоже, не голодал. — Я сочту за честь присоединиться к тебе в твоих поисках.

Глава 3. КОРОНА МЕРТВОГО ВЕЛИКАНА

Впереди показались первые деревья — пусть карликовые и уродливые, мучительно скорчившиеся под ледяным дыханием ветра, но все же деревья. Уже два дня следовал Кейн за Двасслиром вдоль невысоких скалистых хребтов; конь его едва поспевал за размашистым шагом великана. На рассвете третьего дня от его свиста содрогнулись камни, и тысячекратное эхо указало все расселины и пещеры этого плато — каждая из них могла быть предметом их поисков.

На деле легендарная страна выглядела не столь впечатляюще, как в сказках.

Темная и узкая долина тянулась меж отвесно вздымающихся скал, и Кейн то и дело беспокойно оглядывался, когда эти мрачные стены вдруг смыкались у него над головой. Время от времени Двасслир с нетерпеливым, радостным криком кидался к какому-нибудь грубому изваянию, черты которого еще столетия назад источили ветра времени. Не менее тщательно изучал он и каждый безымянный могильный холм, где отыскивал следы резца на камнях или обломки глиняной посуды, до того мелкие и хрупкие, что они рассыпались в руках, или куски иссохшегося дерева, столь древние, что, казалось, они еще более мертвы, чем камни.

— Вон там был вход в гробницу короля Бротемлейна, — объявил Двасслир и заглянул в штольню, начинавшуюся на каменном склоне одного из холмов. Ход был около двадцати пяти футов в высоту и вполовину меньше — в ширину, но теперь он был сильно завален осыпавшимися кусками породы и щебнем. Остатки кладки и почерневшего дерева, еще кое-где сохранившиеся, давали лишь слабое представление о великолепном портале, когда-то украшавшем вход.

— Я уверен, что в наших преданиях описана именно эта долина, — с воодушевлением заявил великан. — Этот ход ведет в лабиринт пещер. Сама природа выдолбила его и подсказала моим пращурам лучший способ жизни — под землей.

Где-то далеко, в глубине, в самом конце этого коридора и находится та нерукотворная пещера, в которой тело Бротемлейна покоится в мире многие века.

Кейн, хмурясь, заглянул в темное отверстие. Предчувствие опасности призраком пронеслось сквозь его мысли.

— Сомневаюсь я, что здесь можно найти что-нибудь ценнее праха и летучих мышей, — проворчал он. — Время и гниль уничтожили здесь все, что осталось после менее удачливых воров. Разве что в этой гробнице есть невидимые стражи. Вряд ли столь прославленный покойник и столь легендарное сокровище не охраняются каким-нибудь убийственным заклятием, а?

Двасслир пожал плечами так обыденно, что все предчувствия Кейна показались просто смешными.

— Может, у вас так и принято, — заявил великан. — Но для нас эта могила всегда была святыней. Никто не посмел бы разграбить ее. А что до всех остальных — кто из человечков-воришек отважился бы вскрыть гробницу великана? Давай-ка запасемся факелами и посмотрим, каков ныне двор короля Бротемлейна.

Оставив Кейна разжигать костер, Двасслир отправился на поиски подходящего древка. Вернулся он с высоким деревом толщиной приблизительно со свою ногу.

Кейну досталось несколько крепких веток, сам великан нес ствол, отломив от него верхушку. Они вошли в пещеру.

Но очень скоро они вынуждены были остановиться. Кусок скалы завалил коридор, так что оставался только маленький, узкий лаз. По-видимому, провалилась стена.

Двасслир тщательно обследовал завал.

— Похоже, на какое-то время это нас задержит, — заключил он печально. — Надо попробовать пробиться.

— Смотри, чтобы твоими стараниями не рухнула вся гора, — мрачно изрек Кейн. — Здесь, видно, очень подвижные пласты, иначе этот обломок не съехал бы сюда через потолок. Если пещеры уходят так глубоко, как ты говоришь, горы должны быть сплошь в трещинах и расселинах. Эти утесы очень старые, столетия источили их, они вот-вот развалятся, как гнилой зуб. Удивительно, как здесь вообще хоть что-то осталось.

Отложив в сторону факел, великан с усилием протиснул голову и плечи в оставшуюся щель.

— Проход открывается почти сразу, завал невелик. Кажется, я сообразил даже, где вход в главную пещеру. — Он выбрался назад, помедлил, беспомощно оглядывая завал, потом перевел взгляд вниз на человека.

— Знаешь, Кейн, ты ведь, наверное, смог бы здесь пролезть, — сказал он наконец. — Пройди вперед и посмотри, что там дальше. Если там нечего искать, мы ничего не потеряем. Но если это все же могила короля Бротемлейна, ты бы узнал, там его корона или уже нет.

Кейн осмотрел щель внимательно, но без особого восторга.

— В общем, можно, — проговорил он. В сущности Кейн просто не желал показать себя трусливее какого-то великана. — Ладно, пойду поищу для тебя эти кости.

Щель была узковата, но человек среднего сложения пролез бы в нее без особых потерь. Кейн же, протискиваясь, ободрался в кровь. Завал не выглядел словно обрушившаяся стена, скорее казалось, что галерею пробил огромный каменный кулак, от которого теперь остались лишь обрубки пальцев. Поудобнее перехватив факел, Кейн шагнул прямо в открывшийся проход. Ножны вновь были заброшены на спину, но на этот раз обнаженный меч сразу оказался в его левой руке.

Пройдя немного вперед, Кейн действительно нашел пещеру. Ее порог — две гигантских, явно предназначенных не для человека ступени. Все чувства Кейна обострились, и он готов был моментально среагировать на опасность. Он поднял факел как можно выше и огляделся. Как будто ничего; но все же смутное ощущение беды не оставляло Кейна. Помахав ветвью, чтобы она разгорелась поярче, он попытался определить размеры пещеры, но не смог: казалось, она простирается на сотни футов в высоту и в ширину. Откуда-то из тьмы спускались сталактиты, а в тех местах, где они срастались со сталагмитами, их ряды походили на ряд гигантских безобразных кувшинов в великаньем погребе. «Язык мой — враг мой», пробормотал Кейн, вскарабкавшись на ступени. Мелкая пыль взметнулась и снова осела на камни. Да, в этих пещерах уже очень давно никто не бывал.

— Что у тебя там, Кейн? — проревел Двасслир от завала. Тысячи мелких крыльев забились, захлопали под потолком.

Досадуя на нетерпение великана, Кейн замер и настороженно поднял взгляд к невидимому потолку. Снова раздув факел, он двинулся через каменный чертог, выставив меч навстречу всем мерзостям, какие могла скрывать тьма могилы.

И хотя он, в общем-то, ожидал увидеть нечто подобное, ноги его словно примерзли к полу, когда неверный, мечущийся свет выхватил из тьмы то, что он искал.

— Двасслир! — завопил Кейн, забыв о летучих мышах и чудовищах. — Он здесь! Это — та самая гробница! Вот он, твой король Бротемлейн — на троне, с короной на голове!

Факел высветил огромный трон из грубо высеченного камня, на котором, ничуть не утратив прежнего величия, восседал коронованный скелет. В холодном и сухом воздухе пещеры труп не разложился, а высох, но на костях еще кое-где оставалась кожа и иссохшая плоть. Побелевшие кости проглядывали сквозь остатки плоти, как кожаная рубаха сквозь плетеную кольчугу. Мертвые пальцы, как корни дуба, крепко вцепились в каменное кресло, в глубине которого еще можно было различить обрывки драгоценного меха, упавшего с плеч мертвеца. На черепе кожа сохранилась лучше всего и походила на полумаску, искаженную в гримасе, странно напоминающей улыбку. Глаза провалились и превратились в черные пятна тьмы, что еще усугублялось тенью, падающей от факела. Но два сверкающих шара, словно плывущих во тьме надо лбом гиганта, не могла скрыть никакая тень.

Красные, как два золотистых солнца, как тигли, полные жидкого огня, два огромных рубина горели в короне короля Бротемлейна. Кейн тихо выругался — он был потрясен открывшимся сокровищем не меньше, чем варварским величием древних останков. Золотой обруч пришелся бы вместо пояса впору танцовщице, а два гигантских рубина окружала дюжина или около того крупных камней с орех величиной. Древняя драгоценность великанов, добытая из адской сокровищницы.

Размышляя о королевстве короля Бротемлейна, вернее, о том богатстве, которым оно, видимо, располагало, Кейн вдруг горько пожалел о том, что уже уведомил великана о находке. Вернись он и скажи, что гробница пуста, он мог бы, наверное, утаить от великана корону под плащом — или вернуться за нею позднее.

Но Двасслир уже знал, и Двасслир ждал у единственного выхода. Попытка найти другой, возможно, существующий, выход из лабиринта пещер была бы равносильна самоубийству. Немногим лучше выглядела бы попытка оспорить право великана на владение этой игрушкой. Кейн задумчиво рассматривал сокровище. Кажется, воровство в таких объемах предусматривает самую суровую кару.

— Кейн! — рев великана прервал его размышления. — С тобой все в порядке? Это и в самом деле корона Бротемлейна?

— Вряд ли это может быть чем-то еще! — крикнул в ответ Кейн, и эхо стократно усилило его голос. — Точь-в-точь такая же, как описывают ее легенды. Сам король сидит посреди пещеры на гигантском каменном троне! Не менее двадцати футов костей, а в золотой короне два сверкающих рубина! Потерпи немного, я заберусь наверх и принесу ее тебе!

— Нет! Оставь ее на месте! — громче прежнего взревел Двасслир. — Я хочу все увидеть собственными глазами!

У завала послышался грохот отодвигаемых камней.

— Да погоди ты, чтоб тебя! — завопил Кейн, бросившись к выходу. — Ты сейчас обрушишь эти чертовы горы нам на головы! Я принесу ее тебе!

— Оставь! Я же не просто охочусь за сокровищем! Мне нужна не только корона короля Бротемлейна! — пыхтел великан, ворочая каменные глыбы. — Я мечтал об этом столько лет, что тебе и не снилось! Я мечтал когда-нибудь встать перед троном Бротемлейна! Вступить туда, где не ступала нога великана со времен расцвета нашего королевства! Его тенью, его именем пробудить в моем народе прежнее величие и славу! Я встану перед королем Бротемлейном и сам приму корону с его чела! И когда я вернусь, мой народ увидит, услышит и узнает, что сказки о нашем ушедшем величии на самом деле быль!.. Лучше пойди сюда и помоги мне расширить эту щель. Ты можешь со своей стороны вытащить вон тот камень? Эти пещеры простояли в целости тысячелетия, понадеемся, что их хватит еще на несколько минут.

Бранясь и бормоча что-то про бесполезность спора с великаном-фанатиком, Кейн стал разбирать завал со своей стороны. Первым он шевельнул большой валун, казавшийся более расшатанным, чем остальные.

Неожиданный грохот и крик изумления, вырвавшиеся у Двасслира, были ему более чем достаточным предупреждением. Кейн шарахнулся назад ровно в тот момент, когда плита, потерявшая от их усилий опору, по-своему вступила в игру.

Подобно не руке, а скорее кулаку судьбы, огромный каменный пласт отделился от стены и рухнул на завал.

Оглушенный грохотом и обрызганный мелкими осколками, Кейн рванулся из-под камнепада. В два прыжка он одолел коридор и упал у самых ступеней трона. На какой-то миг ему показалось, что вся пещера с грохотом и стоном вторит какофонии осыпающегося туннеля.

Когда последний отголосок безумного эха отгремел и затих и успокоились мириады летучих мышей под потолком, Кейн, кривясь, сел и попытался подсчитать потери. К счастью, все кости были целы, но через левое плечо протянулась длинная, глубокая царапина. На беду, рука, которой он обычно сражался, оказалась в непосредственной близости от завала, и первый залп осколков почти целиком достался ей. Обыскивая себя в поисках чего-нибудь, чем можно остановить кровь, Кейн подумал, что еще дешево отделался. Только что он имел прекрасную возможность стать еще более мертвым, чем король Бротемлейн.

Его меч был по-прежнему при нем — его уберегли ножны, — но факел, сбитый камнем, погас, и в древнем чертоге воцарилась тьма, какая может быть лишь в могиле. Однако и без факела Кейн догадался о том, что случилось. Собственно, именно отсутствие всякого света и подсказало Кейну, что гробница короля Бротемлейна запечатана так прочно и надежно, как и полагается любой гробнице.

Глава 4. КОРОНАЦИЯ

Шаг за шагом, вслепую, прошел Кейн назад вдоль коридора и, ткнувшись в завал, ощупал его в надежде отыскать хоть какую-нибудь щель и обнаружил, что рухнувшие пласты камня размером с него самого, а пустоты между ними засыпаны валунами поменьше. Десятка два рабов и несколько дней работы — и Кейн, наверное, раскопал бы лаз, чтобы выбраться. Двасслир сделал бы это и в одиночку, но, вероятно, он сейчас стал краеугольным камнем в этой кладке.

Ощупывая препятствие, Кейн нащупал и высвободил из-под обломков свой потухший факел. Делать было нечего, поэтому Кейн уселся и принялся высекать огонь. Факел вспыхнул, стена завала рядом словно выпрыгнула на Кейна из темноты. Он встал… и зашипел от боли и ярости, стукнувшись головой о выступающий край плиты.

Огонь горел не ровно, а клонился чуть в сторону, словно его колебал невидимый сквозняк. Его желтые языки указывали в сторону гробницы. Вспомнив, что эта пещера — лишь отросток огромной разветвленной системы подземелий, Кейн поспешно направился вдоль потока воздуха, то и дело поглядывая на факел.

Пересекая чертог, Кейн то здесь, то там замечал последствия обвала.

Внезапное сотрясение сдвинуло дряхлые камни, так что сталактиты обломились и попадали вниз, словно копья, со своего вечно темного неба. Одно из копий едва не пронзило останки Бротемлейна, пролетев всего в каком-то ярде от него.

Источник сквозняка обнаружился в дальнем конце пещеры: небольшая каменная штольня. Движение камней, видимо, не было случайностью. Вероятно, во время сотрясения какие-то щели закрылись, а какие-то открылись — и это была одна из них. Разлом, открывавший вход в штольню, тянулся до самого потолка и уходил вниз. Там, под гробницей, можно было различить еще одну пещеру. «Как будто все горы изрыты вдоль и поперек каким-то гигантским червем», — подумал Кейн, осматривая разлом.

Поток воздуха с ощутимой силой шел сквозь разлом, неся неприятный запах сырости — запах несвежий, но часто свойственный зверям. Он заинтересовал Кейна.

На мгновение ему показалось, что он слышит журчание невидимой воды. Вероятно, недалеко, где-то еще глубже в пещерах, текла подземная река. Сквозняк поднимает влагу с восходящим потоком воздуха. В конце концов, подумалось Кейну, ничего фантастического в его измышлениях нет. По крайней мере он надеялся, что не ошибся. Дно нижней пещеры находилось, судя по всему, футах в семидесяти от его ног. Как ни хаотично было нагромождение камней, Кейн сумел определить, что нижняя пещера уходит еще глубже в недра горы, к самым корням мира.

— Я нашел новую дорогу в ад, — вслух поздравил себя Кейн.

Шорох за спиной заставил его резко обернуться. Похоже, Кейн и в самом деле стоял у порога самого ада. На самой границе света и тьмы танцевал белый, как древние кости, таракан — таракан не менее чем в ярд длиной. Суетливый и сосредоточенный, он хлопотал над дохлой летучей мышью, сердито поводя гигантскими усами в сторону непонятного, невесть откуда взявшегося света. Не веря своим глазам, Кейн швырнул в него камнем, и насекомое скрылось, насмешливо поскрипывая в темноте.

Пожав плечами, Кейн вернулся к разлому. Он ткнул факелом вниз, чтобы увидеть побольше, и два зверька с белоснежным мехом, вытаращив на свет подслеповатые глаза, заверещали и в ужасе бросились прочь. Минуту спустя Кейн понял, что только что видел крыс размером с шакала.

Воздух, вода — пещеры внизу были заселены. Но кем! Быть может, эти чудовища — потомки обычных пещерных животных, которые каким-то образом оказались замурованными в скале. Или сами переселились сюда, когда долина превратилась в безжизненную пустошь. В неизменной тьме, не знающей смен времен года и солнца, во что только не превратится обычный зверь. Камнепад убил нескольких летучих мышей — а может, и еще кого-нибудь, чье название людям неизвестно, — и теперь запах крови манит к себе, как магнитом, всех окрестных чудовищ.

«Интересно, что есть еще там, внизу?» — подумал вдруг Кейн, но эта мысль ему не понравилась. Подхватив факел, он пошел прочь от расселины, решив, что столь несомненная дорога в Ад будет последней из всех его возможных путей отсюда. Даже перспектива раскопок внешнего коридора казалась Кейну более заманчивой.

Вернувшись к завалу, Кейн вдруг уловил звук, как будто кто-то ударил по камню. В первый момент он испугался, что плиты снова сдвинутся, но, вглядевшись, понял, что дело совсем не в этом. Разом встряхнувшись и воспрянув духом, Кейн подскочил к стене вплотную и первым попавшимся камнем выстучал по самой большой плите нехитрую мелодию.

Спустя некоторое время он услышал глухой ответный стук. Великан был жив!

И, если это вообще возможно, он расчищает теперь проход!

В нетерпении Кейн принялся расшатывать камни со своей стороны. Не отваживаясь снова тревожить большие глыбы, он начал вытаскивать и откатывать валуны поменьше, не замечая, что обдирает пальцы, по-собачьи отбрасывая крошево мелких осколков. К счастью, камень, перекрывший коридор, был только частью большого пласта, прочно засевшего в стене коридора.

Время мчалось вперед, и Кейн заметил, что работает уже не первый час, только по тому, как уменьшился просмоленный сук, освещавший результаты его усилий. Кейн уже не чувствовал собственных рук, как вдруг выпавший камень открыл отверстие и сквозь завал брызнули лучи света. Приглушенный полутьмой коридора и пылью, тонкий лучик дневного света переливался всеми цветами радуги.

— Двасслир! — завопил Кейн, пытаясь заглянуть в щелку. Откатился еще один камень с той стороны, и Кейн смог бы уже просунуть голову в проем. Между двумя гигантскими плитами образовался зазор, в который Кейн мог бы просунуть голову, но весь низ был еще завален камнями и щебнем.

В проем заглянул огромный карий глаз.

— Кейн? — радостно прогрохотал великан. — Так ты все-таки выбрался из-под обвала? Легенды о тебе не лгут, тебя и в самом деле нелегко убить!

— Можешь ты вызволить меня отсюда?

— Могу, если пролезу сам! — Глаз исчез. Снова послышался грохот камней. — Я думаю, что сумею немного раздвинуть эти плиты, и мы с тобой прокопаем лазейку для меня!

— Один из признаков высших разумных форм жизни — умение учитывать собственный опыт! — проворчал Кейн, нагибаясь за очередным камнем. Но желание великана предстать перед своим королем было выше гор у них над головами.

Постепенно они раскопали давешнюю брешь, и по мере того как свобода казалась все более близкой, а дневной свет становился все ярче, унылая работа все меньше раздражала Кейна. Теперь проход перегораживали только шатающиеся куски огромных плит.

Но в этот раз они не успели.

Неожиданный треск камня, который Двасслир неосторожно потянул на себя, раздался одновременно с грохотом вылетевшего из-под него валуна, словно выпущенного катапультой. Кейн завопил и попытался увернуться. Потеряв равновесие, он метнулся в сторону, но камни, летящие сверху, оказались быстрее.

Грохоча, как тысяча гроз, целый водопад камней обрушился со стены, под которой стоял Кейн. Взвыв от боли, Кейн ужом увернулся от огромной плиты, чудом не попавшей в него, а упавшей рядом. И все же он оказался намертво прижат к стене и завален камнями поменьше.

Чувствуя себя так, словно с него живьем содрали кожу — кровь стекала по ногам в сапоги, — гримасничая и шипя, Кейн попытался освободиться, но ровным счетом ничего не добился, только выяснил, что все кости у него каким-то чудом остались целы.

Неизвестно, какое волшебство удержало остальную часть завала, но на этом обвал и закончился. Раскопанная ими щель осталась не засыпанной.

В ней немедленно появилась голова великана.

— Кейн? Вот черт подери! Да тебя убить труднее, чем змею! Можешь ты выбраться оттуда?

— Нет! — выдохнул Кейн, тщетно пытаясь сдвинуть плиту. — Тут осыпалась целая куча осколков. Они забились за плиту, и мои ноги застряли! — Он выругался, пытаясь, по крайней мере, приладить на место выдранные с мясом куски кожи.

— Ладно, я вытащу тебя, как только расчищу ход, — проворчал Двасслир и снова принялся ворочать валуны.

Но тут Кейн услышал звук осыпающихся камней совершенно с другой стороны.

Чье-то тяжелое тело карабкалось из пещеры, и камешки сыпались у него из-под ног.

Оскалив зубы в зловещей усмешке, Кейн уставился на вход в гробницу.

Сначала он решил, что это скелет короля Бротемлейна восстал со своего трона. Но странную тень не венчала корона, чей рубиновый свет по-прежнему едва различимо струился во тьме.

И глаза! Живые, настоящие глаза, уставившиеся на Кейна с голодной злобой.

Медленно карабкаясь по камням, из пещеры вылезало чудовище, порожденное самой ночью!

Саблезубый тигр! Или привидение, призрак саблезубого тигра из адского мрака. Гигантское порождение тьмы и глубин каменного безвременья! Во всем своем великолепии, не сравнимый ни с одним из огромных животных, когда-либо виденных Кейном! Камни застучали, осыпаясь, из-под его когтей, когда он вылез из расселины в дальнем конце пещеры и встряхнулся. Гигант-альбинос, по крайней мере, вдвое превышавший чудовищ из легенд, которые были когда-то известны людям.

Мощные челюсти разомкнулись — зверь зевнул, демонстрируя жуткие клыки и жаркую глотку — саблезубые челюсти, которые могли перекусить Кейна с той же легкостью, с какой кошка убивает мышь.

Один Тлолувин знает, какие чудовищные создания населяют тьму пещер, тот каменный лабиринт, что ведет в самое сердце его королевства. Какие звери служат подземному королю, превращаясь из обычных существ в гигантов? Уловив чутким бархатным носом запах крови, киска оставила свою уютную корзинку и решила немного поохотиться там, куда хозяин не допускал ее тысячи тысяч лет.

Кошка почуяла дичь.

Не в состоянии высвободиться, Кейн обреченно обнажил меч. Пещерная киска уже, верно, нашла его — во тьме все чувства обостряются, и нюх у твари должен был быть отменным. Но существо медлило с атакой. По-видимому, ее смущал дневной свет, невиданный в ее владениях.

Погасший факел лежал среди камней в пределах досягаемости. Ценой лихорадочных усилий Кейну удалось зацепить его мечом и подтащить к себе. Зверь испустил рык. В ответ Кейн запалил факел. Тигр в недоумении попятился. Свет слепил ему глаза. Он недовольно помотал головой.

— Двасслир! Ты можешь пробиться сюда?

Ветвь почти сгорела, и огонь подбирался к самым пальцам Кейна.

— Тут посередине плита! — загрохотал великан с воодушевлением. — Я не сдвину ее, пока не раскидаю остальное! Тут, знаешь ли, маловато места, чтобы раскачать все это как следует!

Саблезубый явно начинал злиться и сделал шаг вперед, еще раз тряхнув головой. «Голод скоро пересилит его страх, — вдруг понял Кейн, — и он кинется на меня, не задумываясь». Зверь приближался. «Через минуту он сможет добраться до меня одним прыжком», — прикинул Кейн.

Сжав зубы и прищурившись, Кейн выставил вперед меч. Ему было ясно, что в его распоряжении один-единственный удар, но он твердо решил, что его убийца, прежде чем доберется до него, как следует отведает стали.

— Я попробую достать до его горла, когда он прыгнет! — мрачно выкрикнул Кейн. — Попробую ранить его как можно сильнее. Готовь топор, Двасслир! Если ты успеешь, то, может, и прикончишь его. Корона Бротемлейна ждет тебя, и когда ты вернешься, то сможешь рассказать своим, какой монетой за нее уплачено!

Двасслир в остервенении разбрасывал камни направо и налево. Кейн не смог оценить результатов его усилий. Он боялся отвести взгляд от хищника.

— Держи эту кошку на расстоянии, Кейн! — ревел великан. — Держи, сколько сможешь! Сейчас я расчищу дорогу. Я втравил тебя в эти поиски, и я не оставлю тебя на съедение, как козленка!

Факел погас в тот самый момент, когда Кейну было уже нестерпимо горячо держать его. Послышался тяжелый грохот сдвигаемого камня, но Кейн по-прежнему, не отрываясь, смотрел в глаза хищнику. Тигр подобрался, ободренный исчезновением факела. Кейн вдохнул побольше воздуха, чтобы вложить все свои силы в последний удар — и в изумлении увидел, что зверь отступает.

Пылающий конец ствола появился между камнями. Откуда-то снизу доносилось глухое ворчание. Обернувшись, Кейн увидел торжествующую физиономию Двасслира, проползающего через подкоп под завалом.

— Хо! Дело сделано! — прогрохотал великан, выпрямляясь. Для того чтобы протиснуться в вырытый им проход, великану пришлось затаить дыхание. — Пришлось использовать топор, чтобы подпереть нависшую глыбу. Она качнулась немного, но думаю, выстоит, пока мы не выберемся отсюда.

При неожиданном появлении существа собственных размеров саблезубый тигр отступил в глубь пещеры. Двасслир укрепил факел меж камней в проходе, затем склонился к Кейну. Навалившись могучим плечом, он сумел отвалить удерживающий человека камень.

Кейн пошатнулся, но устоял на ногах. Облизнув пересохшие губы, он решил принять как должное неожиданное освобождение.

— Можешь идти, человечек?

Морщась, Кейн сделал несколько неуверенных шагов.

— Да, хотя я предпочел бы на ком-нибудь ехать.

Великан подхватил факел.

— Теперь я увижу короля Бротемлейна! — объявил он.

— Не дури, Двасслир! — взмолился Кейн. — Что ты сделаешь против этого тигра без своего топора? Ты не сможешь защититься от него — он ведь сторожит нас в той пещере! Мы окажемся просто баловнями судьбы, если сумеем смыться прежде, чем он решит снова напасть!

Великан молча отстранил Кейна.

— Послушай, ну, мы можем просто переждать, пока эта кошка не устанет. Найдем дерево и вобьем его вместо твоего топора, и тогда попробуем взять корону!

— У нас нет на это времени, — отрезал Двасслир. — Я, видишь ли, не очень надеюсь снова заполучить топор. По топорищу прошла трещина, и топор может не выдержать в любой момент! А тогда обвалится вся стена! Ничего, факел удержит кошку на должном расстоянии, так что мы успеем забрать корону. Кроме того, кошка может быть не единственной тварью, обитающей в этих подземельях. Из пещеры, наверное, может вылезти и что похуже. У нас нет времени, Кейн.

Кейн выругался и поплелся вслед за великаном.

— Хэй! Саблезубый! — прокричал Двасслир, вступая в зал с исполинскими сталактитами. Громовое эхо прокатилось и вернулось, отразившись от дальней стены. — Саблезубый! Помнишь ты меня? Мои предки воевали с тобою! Мы одевались в шкуры твоих пращуров и делали ожерелья для наших женщин из их когтей. Эй, слышишь меня, саблезубый! Ты в три раза больше своих предшественников, но я не боюсь тебя! Я — Двасслир, последний потомок старых королей! Я пришел за своей короной! Прячься в нору, саблезубый, — или я спущу с тебя шкуру, чтобы завернуть в нее мою королевскую корону!

Эхо прогремело по пещере, и в ответ на вопли гиганта донеся рык разозленного животного. Огромная кошка неслышно вышагивала где-то рядом во тьме, но многократное эхо мешало определить, из какого угла она рычит. Под потолком в панике метались мыши, поднимая тучи пыли. Кейн в тревоге поднял меч, не задумываясь над тем, что мягкая лапа может ударить его сзади.

— Король Бротемлейн! Легенды моего народа не солгали! — послышался благоговейный шепот Двасслира. Он стоял, окаменев, перед троном своего героя, на его лицо лег отблеск былой славы. Красные искорки — отражение рубинов — плясали в его зрачках.

Великан перевернул обрушившийся сталактит и, воспользовавшись им как лестницей, потянулся к короне мертвого короля. Движением легким, какого от него трудно было ожидать, он поднял тяжелый обруч, не потревожив праха.

— Патриарх, это нужно сейчас твоим детям.

Возмездием всем могильным ворам прозвучал во тьме ужасный рык, и саблезубый тигр выскользнул из тьмы. Подобрав тело прирожденного убийцы, он прыгнул на беззащитную спину великана. В последнее мгновение Двасслир, бывший все время настороже, сумел развернуться и несколько смягчил силу прыжка.

Сплетясь в единый клубок, огромная кошка и великан скатились к подножию трона.

Зубы тигра впились в плечо Двасслира, его когти оставляли на спине великана глубокие следы. Зверь подбирался к горлу. Кейн бросился к ним. Ярко сверкнул его меч. Но тигр заметил движение Кейна и одним мягким ударом лапы отбросил воина далеко в сторону. Кейн ударился затылком о каменный пол и замотал головой, пытаясь восстановить зрение.

Двасслир, воя, приподнялся на колени и попытался отодрать от себя разъяренного хищника. Локтем он натолкнулся на факел, подхватил его и с размаху ткнул горящим концом в чудовищную морду. Заверещав от ужаса и боли, полуослепший тигр ослабил хватку, и великан ударом ноги отшвырнул зверя.

В пещере запахло паленой шерстью. Медвежья шкура клочьями свисала с плеч великана.

— Лицом к лицу! — дико прокричал он. — Трус из темного подземелья! Наберись теперь смелости и нападай на своего господина лицом к лицу!

Прежде чем тигр успел подобраться для прыжка, Двасслир подскочил к нему, размахивая факелом в левой руке. Вся пещера, казалось, следила за этой парой, кружившейся в центре зала. Снова они сцепились, наполнив воздух запахом крови и паленой шкуры. Кейн по-прежнему силился подняться, но не мог. Гигантские челюсти кошки ловили пустоту, но когти, каждый размером с хороший кинжал, оставляли глубокие раны в теле Двасслира.

Словно не замечая, что уже умирает, великан всей своей мощью обрушился на голову тигра. Проклиная боль и слабость, он схватил тварь зубами за ухо и с жутким хохотом крушил кулаками череп зверя. Кровь заливала белоснежный мех.

Двасслир выкрикивал что-то в такт ударам. Кейн с трудом разобрал слова древней песни великанов о доблести и битве.

Неожиданно Двасслир выпрямился и со словами: «Теперь умри, саблезубый! Умри, узнав, как надо вести себя с повелителем!» — он уселся на тигра верхом, сжав его в тисках коленей. Зверь отчаянно пытался выбраться, но не мог.

Гигантские кулаки молотили его по голове и ребрам. Тварь едва дышала.

Откинувшись, как всадник в седле, Двасслир наносил удар за ударом. Тихий храп вырвался из горла хищника. Он был не в состоянии сражаться дальше. Впервые за много-много столетий саблезубый тигр узнал, что такое страх. Кровь заливала великану руки, плечи, спину, но его колени сжимались все сильнее. Зверь прогнулся в последнем усилии и рухнул на пол, испустив дух.

Смеясь, Двасслир повернул к себе оскаленную морду твари. Он хотел заглянуть в мертвые глаза врага.

— Ну, теперь корона короля Бротемлейна моя! — выкрикнул он и пинком отшвырнул мертвое тело. Великан шатался, но стоял прямо. Плащ его потемнел от крови и висел клочьями. В страшных ранах, нанесенных тигром, желтым просвечивали кости и сухожилия, стоило только великану шевельнуться.

Застонав, он добрался до трона и сел, прислонившись спиной к его подножию.

Превозмогая боль в голове, Кейн подошел и опустился на колени перед великаном.

Осторожно и привычно прощупав раны, Кейн наткнулся на два ручейка крови — место, куда вонзились гигантские, как бивни, клыки тигра. Кейн видел слишком много ран на своем веку, чтобы понять: эти — смертельные.

Двасслир торжествующе, но слабо улыбнулся. Лицо его было бледным.

— Вот так мои предки расправлялись с гигантами на заре мира, — удовлетворенно сказал он.

— Клянусь, — произнес Кейн, — ни один из них не встречал зверя таких размеров. И тем более никто из них не убивал его голыми руками!

Великан устало покачал головой.

— Ты так думаешь, человечек? Но ты же не знаешь легенд нашего народа, Кейн. А они говорят чистую правду, и теперь я это знаю наверняка. Пламя и Лед! То были славные дни!

Кейн поискал взглядом вокруг и наткнулся на золотой обруч, выпавший из рук гиганта, когда напал тигр. Рубины горели, как кровь Двасслира. Корона оказалась невероятно тяжелой. И хотя сама судьба теперь отдавала ее в его руки, Кейн уже не жаждал обладать короной короля Бротемлейна.

— Теперь она твоя, — пробормотал Кейн, водружая корону на склоненное чело великана.

Двасслир безотчетным движением вскинул голову, и в лице его было величие, гордость и печаль.

— Я мог бы вернуть им дни былой славы! — прошептал он. И чуть погодя добавил:

— Но, быть может, появится новый герой — тот, кто сумеет сделать явью старинные были!

Он сделал Кейну знак оставить его — так короли отпускают слуг, перед тем как уснуть. Его глаза уставились в пустоту.

— Вот в то время стоило жить! — вздохнул великан на прощание. — Время героев!

Кейн тяжело поднялся на ноги.

— Великий народ, великое время, — тихонько пробормотал он, уходя. — Все это — правда. Но, думаю, нынче последний из героев оставил нас!

Загрузка...