Последний сеанс Эмили

Рэй Гартон

Во время перерыва, примерно около десяти минут между сеансами с клиентами, доктор Шейла Маркс делает несколько глубоких вдохов и несколько упражнений на растяжку. Она держит выдохшиеся бутылки с газированной водой сложенными у стены за своим столом. Берет сверху одну бутылку, затем садится и на планшете извлекает файл своего следующего клиента.

Раненый свет дождливого дня проникает в окна. Носимый ветром дождь забрызгивает стекло и стекает вниз рваными, струящимися слоями, искажая внешний мир. Кабинет - комната в перестроенном старом викторианском здании, - уютный, теплый и слегка пахнет лавандой.

Ее следующий клиент - Эмили Шей, 37 лет, замужняя учительница английского языка в средней школе с двумя детьми, мальчиком семи лет и девочкой девяти лет. Судя по всему, она совершенно стабильная, здоровая женщина с полной и продуктивной жизнью и счастливой семьей, и Эмили упорно работает, чтобы скрыть правду, поддерживая этот фасад.

А правда заключается в том, что Эмили страдает от депрессии и тревоги, и борется с неразрешенными проблемами со своими родителями, - жестоким, эмоционально недоступным отцом-алкоголиком и оскорбленной, отчужденной матерью. Она боится, что в материнстве будет не лучше, чем ее собственная мать, и в результате отдалилась от своих детей. Она знает, что муж ей изменяет, но никогда не говорила ему об этом, потому что уже некоторое время обдумывала свою собственную маленькую неверность.

Эмили, похоже, изнемогает от многолетних попыток быть кем-то, кем она не является, представляя себя своему мужу как "сексуально ванильную", как она выразилась, когда на самом деле ее сексуальность довольно колоритна. Она развлекается темными фантазиями, сочетающими похоть с болью, насилием, жестокостью и даже смертью. Большую часть своей жизни она скрывала эти желания от всех, кроме себя самой, прячась вместе с ними в одиноком стыде. Однако став старше, она начала думать, что они вовсе не были такими уж постыдными.

- Вы бывали в интернете? - она сказала это Шейле несколько месяцев назад, в самом начале лечения. - Он заставил меня задуматься, может быть, я все-таки не такая уж отвратительная. Почему-то фантазии об убийстве какого-нибудь парня, когда он трахает меня, теперь не кажутся мне более больными и мерзкими, чем получение наслаждения от рвоты или растоптанных до смерти маленьких животных.

Фантазии Эмили - и, в последнее время, ее комментарии, предполагающие, что она может попытаться действовать в соответствии с некоторыми из них, - были тревожными по нескольким причинам, не последней из которых был тот факт, что один из ее несовершеннолетних учащихся мужского пола в последнее время был в центре их внимания.

Однажды она мимоходом упомянула Бобби Санчеса, а когда на одном из последующих сеансов снова кокетливо заговорила о нем, Шейла спросила о Бобби.

- Этот ваш ученик, Бобби, он действительно привлек ваше внимание, не так ли?

Смех Эмили наполнил комнату.

- Что ж, мы можем не ходить вокруг да около и перейти прямо к сути. Есть ли у меня к нему сексуальные чувства? Да. Я иногда думаю о нем, когда я... ну, вы знаете, когда я остаюсь одна. Я думаю...

- Когда вы мастурбируете?

- Да, когда я... да.

- Вы, конечно, понимаете, что для вас было бы незаконно продолжать какие-либо отношения с ним. Он несовершеннолетний.

Она кивнула.

- Я знаю это, и ничего не делаю. И не буду... Ну, наверное, не буду... Но думаю... я ему нравлюсь. Вы знаете, он очень красивый. И невинный. Чистый лист.

- А он вам нравится?

- Конечно. Как такой может не нравится? Кто-то без бремени прошлого, без "ранимых точек" или "больных мест".

- И без сформированной системы ценностей. Никто не сравниться с вами, верно?

Еще один смешок.

- Я тоже так думаю, знаю. И что в этом плохого?

После этого она часто говорила о Бобби, и Шейлу все больше беспокоило, что она может решиться разыграть с ним одну из своих фантазий, каждая из которых может оказаться опасной или даже фатальной. Ситуация чревата катастрофическими последствиями. До сих пор Эмили не сказала ничего такого, что могло бы послужить основанием для вызова полиции, но теперь Шейла очень внимательно относилась к подобным комментариям.

- У него кожа цвета мокко-латте, - сказала она однажды о Бобби. - И лицо у него... Я не знаю. Как картинка, - широкая улыбка. - Мне бы хотелось поиграть с ним.

В том, как она это сказала, было что-то детское.

- Это очень опасный путь, - сказала Шейла. - Мальчик несовершеннолетний, а вы его учитель.

- Я не сказала, что собираюсь играть с ним, только сказала, что мне бы этого хотелось. Я знаю, что это было бы... это было бы..., - вся девичья манерность покинула ее лицо, когда ее черты на мгновение исказились, а затем расслабились - ...неправильно.

Именно неспособность Эмили избавиться от чувства вины и стыда, вызванных ее фантазиями, побудила ее почти год назад искать психотерапевта и обратиться за помощью к Шейле. Она никогда не пропускала сеансы и всегда пунктуальна. Похоже, у нее есть искреннее желание разобраться со своими проблемами, но она стреножена той частью себя, которой теперь на все это наплевать.

- В ваших фантазиях, - однажды спросила ее Шейла, - как вы убиваете своего любовника?

- Всегда ножом.

- А почему всегда? Разве у фантазий нет каких-нибудь вариаций?

Эмили отрицательно покачала головой.

- Всегда нож. Я думаю, что очень важно, чтобы было проникновение. Вы понимаете, что я имею в виду?

- Проникновение? Вы имеете в виду убийство или половой акт?

- И то, и другое, - она улыбнулась. - Так справедливо, верно?

Шейла проверяет время и с удивлением видит, что уже семь минут первого. Эмили всегда появлялась за несколько минут до назначенной встречи.

В конце сеанса на прошлой неделе Эмили сказала:

- Я думаю, что некоторые вещи начинают сходиться вместе, доктор Маркс. Встают на свои места, понимаете? Если я не смогу приехать на следующей неделе, я вам позвоню.

Она поспешно вышла, прежде чем Шейла успела спросить ее, что это значит. Вместо этого она сделала себе пометку, чтобы спросить ее в начале следующего сеанса. Который должен был уже начаться.

Она прислушивается, нет ли признаков появления Эмили. Перестроенный викторианский дом, который она делит с другим психотерапевтом, настолько стар, что любое движение внутри него имеет соответствующий звук. Входная дверь тяжелая, скрипучая и всегда возвещает о новом прибытии, но Шейла не слышит ничего, кроме шума дождя за окном и мускулистых порывов ветра, бьющихся плечами о стены дома. Секретарша, Энджи, еще не вернулась с обеда, а другой терапевт уехал на неделю из города, и Шейла осталась в доме одна.

Скрестив ноги под своей серой шерстяной юбкой, она откидывается на спинку стула с планшетом, чтобы внимательно изучить последние несколько сеансов Эмили. Они всегда непредсказуемы, потому что мыслительные процессы Эмили своеобразны, рассеяны и переносят ее от одной темы к другой без заметной связи между ними и без указания на то, что тема изменилась, иногда даже на середине предложения. Она прыгает, как пинбол, отскакивающий от бортиков, но Шейла уже выучила ее ритм и знает, что, как ни странно, Эмили каким-то образом соединит все это до окончания сеанса.

Но она еще не связала свои сексуальные фантазии с горькой обидой, которую испытывает по отношению к своему отцу, и тому ущербу, который он нанес семье в целом и Эмили в частности. Он умер от болезни печени восемнадцать месяцев назад, что, по мнению Шейлы, больше послужило решению Эмили обратиться к психотерапевту, чем ее сексуальные фантазии, вне зависимости от того, осознает она это или нет.

- Я вовсе не кровожадна. Доктор Маркс, я не психопатка, ничего подобного, - сказала Эмили на предыдущем сеансе после описания своей убийственной фантазии. - Это не значит, что я представляю опасность для кого-то, я действительно не хочу никого убивать. Само по себе убийство - это не то, в чем заключается фантазия. Это возможность быть последним зрелищем... последним ощущением... последним ароматом, который он когда-либо испытает. Он умрет со мной, заполнившей его взгляд. Потому что, вы знаете, я буду на нем сверху. И не остановлюсь. Я буду продолжать скакать на нем, так что это будет последнее, что он почувствует. Трахание со мной.

- Вы находите это эротичным?

Эмили задумалась над этим вопросом, какое-то время рассеянно глядя в пустоту, а затем сказала дрожащим шепотом:

- Да, нахожу. В эти последние минуты я буду для него всем. Последним всем. Это будет... почти... как поглотить его жизнь целиком. Не знаю, почему я нахожу это эротичным, но нахожу. Меня возбуждает полное его поглощение. Я буду тем миром, который он покинет, когда умрет, - она повернулась к Шейле с мечтательной улыбкой и приспущенными веками. - Значит ли это, что я больной, ужасный человек?

- Фантазия - это всего лишь фантазия, - сказала Шейла. - Такие вещи ничего не говорят ни о характере, ни о морали. До тех пор, пока они остаются фантазией. Вы можете участвовать в ролевых играх с кем-то, кому вы доверяете, и разыгрывать свою фантазию безопасным способом. У многих очень стабильных, здоровых людей имеются сексуальные фантазии, которые довольно экстремальны, Эмили. Это не значит, что вы плохой человек.

Улыбка Эмили исчезла, а глаза потемнели и нахмурились от беспокойства.

- Но я не чувствую себя стабильной. Или здоровой. Мне бы очень этого хотелось, но я не чувствую себя так. Но Бобби... его лицо заставляет меня чувствовать себя намного лучше, - улыбка вернулась на ее лицо. - А когда я думаю о том, что хотела бы с ним сделать, мне становится еще лучше, - она увидела что-то в глазах Шейлы, что заставило ее быстро добавить. - Не беспокойтесь. Доктор Маркс, я не собираюсь действовать в соответствии со своими фантазиями. Если это звучит так, как будто собираюсь, то только потому, что часть моей фантазии включает в себя действие по моим фантазиям, поэтому, когда я говорю о них... ну, это звучит так, как будто я их планирую воплотить в жизнь.

После жестокого обращения, которому Эмили подверглась в детстве от рук своего пьяного отца, было вполне логично, что она сделает кого-то вроде Бобби центром своих сексуальных фантазий. Она имеет над ним такую же власть, как и ее отец над ней. Бобби все еще остается личностью, находящейся в процессе развития, становления, превращения, такой же податливой, какой была она, когда отец бил ее и говорил, что она уродлива и глупа. И он так же нуждается в поддержке, как и она, когда ее отец предпочел пьянство здоровым отношениям со своей дочерью. Это был ее способ воссоздания и обретения контроля над тем, что происходило с ней в прошлом.

Эмили ловко избегала разговоров о своем муже, поэтому Шейла заострила внимание на этой теме во время одного из сеансов.

- Вы сказали, что ваш муж очень ванильный, - сказала Шейла, - но он думает то же самое о вас. Вы не думали обсудить с ним эти вещи?

- Конечно, я думала об этом. Но Джоэл воспитан католиком, ходил в католические школы. И он так и не перерос это. Теперь он ходит в церковь только по праздникам, но все остальное крепко засело в его голове. Он считает, что мужчина и его жена должны заниматься сексом для размножения, а затем, по его словам, время от времени поддерживать близость. В основном миссионерская поза, хотя, черт возьми, иногда позволяет мне забраться сверху. Я предполагаю, что он приберегает все забавные, извращенные штучки для официантки, которую трахает.

- А он знает, что вы в курсе?

- О, нет, он был бы очень огорчен.

- Разве вы вдвоем не говорите о... интимных вещах? Как вы думаете, что произойдет, если вы расскажете ему о своих фантазиях?

Она рассмеялась.

- Это, наверное, напугает его до чертиков. Я имею в виду, что его представление о порнографии - это журнал "Плейбой", - она посмотрела в окно, и ее улыбка стала шире, как будто она представляла себе реакцию Джоэла. Еще один смешок. - Может быть забавно сделать это, даже просто чтобы увидеть его реакцию. Но послушайте, я не хочу, чтобы у вас сложилось неверное впечатление. Джоэл - очень милый парень. Он очень добр ко мне и никогда намеренно не причинит мне боль.

- А разве его неверность не причиняет вам боль?

- Не так сильно, как я думала вначале. Но, честно говоря, все складывается довольно неплохо. Теперь меня не мучают угрызения совести насчет того, чтобы потрахаться за его спиной, понимаете? Если я когда-нибудь решусь сделать это.

Когда Шейла снова посмотрела на часы, было уже шестнадцать минут первого. Она не слышала ни одного звука, который мог бы сопровождать прибытие Эмили. Она кладет планшет на стол, встает и выходит из кабинета. Пол скрипит и трещит под ее ногами, когда она пересекает холл и входит в приемную.

Стол секретарши пуст, диваны и стулья не заняты, журналы на журнальном столике выглядят заброшенными. Нарастающая буря снаружи бушует вокруг дома, как воющая толпа, пытающаяся ворваться внутрь.

Шейла подходит к окну и смотрит на улицу. День - это серое пятно, сквозь которое с фантастической скоростью движутся неясные очертания: неподвижные машины, рвущиеся вперед, когда загорается зеленый свет, два человека, спешащие по тротуару под зонтиками, автобус, крадущийся к обочине, как жирный червяк, полный паразитов. Но она не видит припаркованную на улице красную "Хонду-Аккорд" Эмили.

Она идет назад в свой кабинет, но оставляет дверь открытой. Шейла возвращается к своему столу и берет планшет.

- Я подумываю о том, чтобы поговорить с Джоэлом, - сказала Эмили через несколько недель после того, как они обсудили возможность поговорить об этом с ее мужем. - Я пару раз переводила разговор на секс. Просто... прощупать почву, понимаете?

Она лежала на диване более расслабленно, чем обычно, закинув одну ногу на маленькую подушечку и прислонившись к паре мягких подушек. Она выглядела спокойной и расслабленной.

- Не знаю, может быть, он будет более открытым, чем я думаю. Или, может быть, к чертовой матери вышвырнет меня из дома и никогда больше не позволит видеться с детьми.

- Это реальные опасения?

- Ну, не знаю, насколько это возможно, но такая вероятность есть. Он может просто решить, что я Вавилонская блудница, и упаковать мои вещи, кто знает? Я бы не пошла на такой риск с Бобби, хотя. Я думаю, он сделает все, что я попрошу.

- Вы уже сообщили Бобби о своем сексуальном интересе к нему?

- Не специально. Но он знает об этом. Как то на прошлой неделе у него была эрекция на уроке. Он сел так, чтобы я могла его видеть. Так, чтобы только я могла это видеть. Мне казалось, что у меня вот-вот подогнутся колени. Я не знаю, как я пережила этот урок, все было как в тумане. Но я это выдержала. В обед я села в машину и поехал за автомойку через дорогу от школы и... ну, мне было нужно... Я просто не могла больше терпеть.

- Вы мастурбировали?

Эмили кивнула.

Она без труда обсуждала детали своей некрофильной фантазии, но не могла употребить слово "мастурбировать" ни в какой форме и, по-видимому, испытывала большой стыд по этому поводу. Это было странно, но Шейла больше беспокоилась о Бобби и его безопасности.

- Вы говорили об этом с Бобби?

- Не словами, - сказала Эмили. - Только... вы знаете, взглядами.

Именно в этот момент Шейла снова задумалась о том, чтобы предупредить власти о сложившейся ситуации. Но Эмили ясно дала понять - хотя она и говорила так, как будто хотела этого, - она не собирается вступать в сексуальные отношения со своим учеником или делать что-то, что могло бы кому-то навредить.

Шейла слышит стук, скрежет и скрип открываемой входной двери, и кто-то входит в приемную. Либо Эмили приехала, либо Энджи вернулась с обеда. Она встает и выходит из кабинета. Входная дверь с грохотом закрывается. Когда Шейла пересекает холл, в ее направлении по деревянному полу слышатся торопливые шаги.

Эмили не остановилась, чтобы повесить пальто на вешалку-стойку у двери или положить зонтик на подставку рядом с ней. Она несется прямо на Шейлу, закутанная в длинное черное пальто, застегнутое спереди на все четыре большие красные пуговицы, темная шерстяная шапочка так низко надвинута на ее рыжие волосы, что закрывает уши, зонтик зажат в кулаке, ремешок сумочки перекинут через левое плечо.

Увидев ее, Шейла думает, что она спешит войти в кабинет, потому что опаздывает. Но как только она видит широко раскрытые безумные глаза Эмили, она понимает, что та не спешит ни к чему, а от чего-то убегает, и у Шейлы внутри все холодеет от ужаса. Она отступает в сторону, и Эмили бросается через холл в кабинет.

Шейла следует за ней и закрывает дверь. Эмили подходит к окну и встает спиной к Шейле, глядя на бурю.

- Что случилось, Эмили? - спрашивает Шейла.

Она не двигается и не говорит. Шейла стоит в нескольких футах позади нее, ожидая ответа. Когда ничего не происходит, она делает шаг вперед, протягивает руку и кладет ее на плечо Эмили.

Тело Эмили дергается с испуганным вскриком, и она поворачивается лицом к Шейле. Ее испуганные глаза опухли и покраснели от слез, а веснушки на щеках ярко выделяются на фоне бледной кожи.

- Эмили, что случилось? - говорит Шейла.

Она роняет сумочку и зонтик на пол и тяжело опускается в кресло у окна, упирается ладонями в подушку сиденья, прижав локти к бокам. Ее глаза, кажется, смотрят сквозь Шейлу на что-то тревожное вдалеке.

- Не хотите ли воды? - спрашивает Шейла. - Могу я взять ваше пальто?

- Нет, я, э-э... нет. Спасибо.

Она не уверена, на какой вопрос отвечала Эмили.

- Не хотите ли пересесть на диван?

Эмили медленно качает головой из стороны в сторону.

Шейла замечает, что пальцы Эмили впиваются в подушку, словно она готовится к тяжелому разговору. Выдвинув стул из-за стола, она садится напротив Эмили и наклоняется вперед.

- Поговорите со мной, Эмили. Я вижу, что что-то случилось, вы очень расстроены. Скажите мне, почему.

Эмили делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Она уже готова заговорить, когда ее пугает какой-то звук.

Открывается входная дверь. Раздаются шаги, дверь снова закрывается, и снова раздаются шаги. Мгновение спустя Шейла слышит знакомый звон ключей.

- Это просто Энджи возвращается с обеда, - говорит она, ободряюще улыбаясь. - А теперь расскажите мне, Эмили, что случилось?

Ее широко раскрытые глаза оглядывают комнату, словно желая убедиться, что они одни, затем она сосредотачивается на Шейле. Она открывает рот, чтобы заговорить, затем хмурится, подыскивая слова. Расстроено качая головой, она говорит:

- Это такое... разочарование.

- Какое разочарование?

Ее голова продолжает качаться туда-сюда, но теперь уже медленно.

- Так долго хотеть чего-то очень плохого... думать об этом все это время... думать об этом и думать об этом... а затем... когда наконец это происходит, после... после всего этого ожидания...

В груди у Шейлы все сжимается, пока она ждет продолжения. Но Эмили больше ничего не говорит, медленно качая головой туда-сюда.

- О чем вы говорите, Эмили? Чего вы так долго хотели?

Ее глаза неожиданно встречаются с глазами Шейлы.

- Кажется, ничего никогда не получается... так... как ты планируешь. Не так ли? Так или иначе, просто... все идет наперекосяк.

- Что не получается, Эмили? Что пошло наперекосяк?

Она все время качает головой, а слезы заливают ей глаза и катятся по щекам. Похоже, она больше не замечает Шейлу, сидящую перед ней.

- Ты была с Бобби? - говорит Шейла, стараясь, чтобы страх не прозвучал в ее голосе.

Глаза Эмили медленно сужаются под постепенно насупившимися бровями, и она смотрит на Шейлу в замешательстве.

- Чего... что?

Она уже готова повторить вопрос, когда бросает быстрый взгляд на пол и видит что-то, что заставляет ее более внимательно присмотреться.

На Эмили синие домашние тапочки с мокрыми меховыми манжетами, забрызганными темной грязью. Между мехом и эластичными манжетами темно-синих спортивных штанов мелькает бледная полоска голой щиколотки.

- Давайте снимем ваше пальто, Эмили, - говорит она, медленно поднимаясь на ноги. - Ну же, вставайте, позвольте взять ваше пальто.

- Что? - повторяет она.

Шейла наклоняется вперед и тянет ее за руку. Эмили встает, и Шейла просовывает в петлицу первую большую красную пуговицу.

- Расскажите мне, что случилось, Эмили.

Она принимается за вторую пуговицу, обнажая под пальто красную майку.

Эмили говорит быстро и поспешно, но тихим, хриплым голосом.

- Ну, я говорила вам, помните, что собиралась рассказать Джоэлу... ну, вы знаете, обо всем. Обо мне. Помните?

Шейла кивает, расстегивая третью пуговицу, но ее руки перестают двигаться, когда она видит, что майка под пальто - типичная хлопковая футболка, - была белой. Забрызганной кровью. Пропитанной ею.

- Эмили...

- Ну, я так и сделала. И это... это... было так... чудесно, доктор Маркс, это было, о боже, это было чудесно.

- Эмили, пожалуйста, скажите мне. С кем вы только что были? До того, как вы приехали сюда?

Шейла лишь смутно осознает отдаленный взрыв звуков в другой комнате.

- Это было так чудесно. Доктор Маркс. Но...

Грохот распахнувшейся входной двери...

- Что было чудесно, Эмили? Где вы были?

...тяжелые шаги топают по скрипучему полу...

- ... все пошло наперекосяк.

...громкие голоса, крики...

- Скажите мне, Эмили, чья кровь на вашей майке?

Эмили снова качает головой туда-сюда.

- Все пошло наперекосяк.

Шейла думает о Бобби Санчесе, красивом мальчике с лицом, как картинка, и представляет его лежащим где-то в постели, истекающим кровью от нескольких колотых ран, возможно, перерезанного горла.

- Доктор Маркс! Доктор Маркс!

Шейла не знает, как долго Энджи выкрикивает ее имя, но тревога в ее голосе, наконец, отвлекает ее от кровавого видения ученика Эмили. Она оборачивается, когда дверь кабинета распахивается.

Повсюду люди в форме, врывающиеся в комнату, как осы, вылетающие из маленького отверстия улья.

Грудь Шейлы сжимается от ужаса. Она рефлекторно отступает назад и спотыкается, и в этот момент, когда она слепо падает назад, дышать становится невозможно.

Руки цепляются за нее, подхватывают ее. Одна рука, левая рука Эмили, обхватывает грудную клетку Шейлы, прижимая ее собственную руку к боку, в то время как полицейские бесполезно тянутся к ней со слишком большого расстояния, что-то крича ей. Другая рука Эмили прикладывает что-то холодное и острое к горлу Шейлы.

Крики смолкают, и в комнате воцаряется внезапная тишина. Оружие вытащено, но не нацелено. Напряженные лица смотрят на Шейлу.

Во рту у нее пересохло, но она облизывает губы и говорит:

- Вы не хотите этого делать, Эмили. Не со мной. Я только пыталась помочь вам.

- Я... Я сожалею. Доктор Маркс, но...

- Я хочу продолжать помогать вам, Эмили, так что положите, просто положите, пожалуйста, положите нож, хорошо?

- Если я это сделаю, они заберут меня.

- Полиция? Почему? Почему они заберут вас?

Тихие всхлипывания усиливают горячее дыхание, бьющее Шейле в левое ухо.

- Это Бобби? Так ведь, Эмили? Что-то случилось с Бобби?

Всхлипывания прекращаются, левая рука ослабевает, а затем падает. Эмили обходит Шейлу, встает перед ней и говорит:

- Какого черта вы все время спрашиваете о...

Единственный выстрел заполняет уши Шейлы неистовым звоном. Эмили падает на пол, как марионетка с перерезанными нитками.

Шейла чувствует, как ногти впиваются ей в ладони, прежде чем осознает, что ее кулаки сжаты. Она пятится от сраженного тела Эмили, пока ее икры не врезаются в кресло у окна. Ее задница сильно ударяется о подушку, посылая толчок вверх по позвоночнику.

Среди полицейских какое-то движение, но Шейла слышит только ревущий звон, оставшийся в ушах после выстрела. Один из них материализуется перед ней, высокий и мускулистый, и кладет руку ей на плечо.

- ... приедет скорая... убедиться, что с вами все в порядке...

Она откидывает голову назад и видит его круглое дружелюбное лицо, слегка хмурящееся от беспокойства, когда он говорит.

- Это был Бобби? - спрашивает она, понимая, что, вероятно, кричит из-за проклятого звона в ушах, но ей все равно.

Он выглядит озадаченным.

- Бобби, ее ученик. В школе. Она причинила... ему боль?

Понимание смягчает его лицо. Он кивает, затем качает головой из стороны в сторону и что-то говорит.

- ...ее муж Джоэл... что-то связанное с сексом...

Как будто пораженная током, Шейла встает, ее руки взлетают, прикрывая рот. Она пристально смотрит на офицера, потом опускает руки и говорит:

- Она убила своего мужа?

Он кивает и произносит что-то. Звук искажается.

Шейла говорит:

- Простите, что?