Последняя жемчужина

Пролог

Пертшир, июль 1879 года

Вечером на лужайке посреди деревни Гленкоррин голые по пояс, с потемневшими от загара спинами мальчишки увлеченно гоняли мяч. Самый рослый из них – на голову выше остальных – напряженно согнувшись, со взмокшими от жары черными волнистыми волосами стоял в воротах, образованных пыльными рубахами игроков, когда его окликнули из ворот дома, стоявшего в конце улочки.

– Джемми, сходи на реку, позови отца! – крикнула его мать, Джин Бейли. – Ужин готов и остынет к тому времени, когда он соизволит появиться.

Многие в Гленкоррине недоумевали, как могла Джин Гатри взять себе в мужья такого человека, как Сэм Бейли. Правда, он был привлекательным малым: буйная угольно-черная кудрявая шевелюра и чарующий взгляд темных глаз. Его сын пошел в отца. Сэм не боялся тяжелой работы в лесу, но для односельчан он оставался одним из тех странников[2], которых, они знали, ничто не удержит на месте, когда их вновь позовет дорога.

– Я сейчас! – выкрикнул парень в ответ, обернувшись.

В эту секунду мяч пролетел мимо него, и команда соперников победно взревела.

– Простите, до завтра, – бросил он и, пожав плечами, подхватил свою рубаху.

Для него слово матери – закон.

Лето было в самом разгаре, в лесах в окрестностях Перта вскоре должен был открыться охотничий сезон. Оставалось лишь немного времени для сенокоса и поисков жемчуга в реке, протекающей по территории поместья, где подвизалось семейство Бейли. Сюда в свободные дни стекались крестьяне из ближних деревень. На берегах реки было полно странствующего люда и местных, шарящих в воде в поисках тех особых ракушек-жемчужниц, которые могли сделать их богачами.

Сбегая к воде по тайной тропке, прятавшейся среди высоких сосен с благоухающей хвоей и шишками, Джем Бейли знал, что найти отца сможет на том самом месте, где тот ловил жемчуг каждое лето, скрытый от глаз обитателей палаток кочующих таборов. В это засушливое время года река тихо катила свои воды по глубокому руслу, и зимние лагеря сплавщиков леса сейчас были заняты ловцами жемчуга, которые, орудуя веслами, искали богатство на мелководье.

Джем любил тишину густого темного леса. Его дед валил огромные сосны в этих заповедных местах, наблюдая, как нутрии скачут по стволам деревьев, которые разлившаяся в половодье река несла к лесопилкам. Но сезон заготовки леса начнется только осенью, а до середины июля, когда выйдут загонщики, делать было нечего, кроме как помогать отцу в поисках потаенных сокровищ на речном дне, благодаря которым им будет что намазать на грубый овсяный хлеб и они не останутся снежной зимой без хорошей обуви.

Джем был единственным ребенком в семье. Остановившись в этом поместье, чтобы наняться на сезонную работу к землевладельцу, странник Сэм Бейли и знать не знал, что его скитаниям скоро придет конец. К тому времени, когда его клан двинулся дальше, он уже был покорен неброской красотой Джин Гатри, которая прибирала и готовила пищу в охотничьих домиках. Уже после сорока она родила ему славного сына. Чтобы оградить мальчика от работы в лесу и у помещика, они определили его в школу помощником учеников. По окончании занятий в школе Джем был свободен и помогал отцу в поисках ракушек дотемна. Сэм Бейли считался непревзойденным ловцом жемчуга, и Джем любил наблюдать за его работой. Тот все делал по старинке, на цыганский манер. Только так и нужно делать, говаривал он.

– Запомни, сынок, этот жемчуг – щедрый дар Творца всего сущего, не разбрасывайся им. Ракушку нужно только чуть-чуть приоткрыть, не разламывай ее, убивая существо внутри, как это делают крестьянские мальчики. Некоторые из моего клана не лучше: оставляют по берегам кучи гниющих ракушек, от которых исходит вонь. Зачем убивать курицу, несущую золотые яйца?

Джем увидел отца; склонившись, он всматривался в глубину через деревянное ведро со стеклянным дном. В поисках чистой воды Сэм забрел по грудь в холодную реку.

– Удачный был день? – крикнул ему Джем, но отец был слишком поглощен своим занятием, чтобы сразу ответить.

Наконец он поднял глаза и улыбнулся.

– А ну-ка помоги мне, парень.

– Мама говорит, пора тебе вылезать из воды, а то схватишь простуду.

– Ай, ладно… Она здесь, сердцем чую. Ночью я видел сон. Она меня ждет там, внизу. Иди сюда, посмотри. Твои молодые глаза лучше видят, чем мои, и спина у меня ужасно болит.

Закатав штанины, босоногий Джем вошел в воду, сжимая в руке древко специального багра с загнутыми назад крючьями, чтобы доставать ракушки со дна. Он бродил тут и там, нащупывая ногами среди камней, в песке и иле жемчужниц, вытаскивал их из воды, отдавал Сэму, и тот совал их в надетую через голову сумку, уже и без того тяжелую от раковин, которые еще нужно было раскрыть.

– Идем уже домой, ужин остывает.

Джему хотелось есть.

– Ну-ка помолчи, – сказал ему Сэм и закашлялся. Этот сиплый кашель Джему больно было слышать. – Что это вон там, видишь? Слева от того камня.

– Просто старая кривая ракушка, – ответил Джем, нащупав ее пальцами ноги.

– Так достань ее.

– Но она старая и искореженная.

– Кривые лучше всего. Ты что, ничему у меня не научился, сынок? Они искривлены неспроста. Достань ее.

Они уселись на кочковатом берегу реки, мальчик и пожилой мужчина, и Сэм принялся аккуратно открывать раковины, одну за другой, но в них не было ничего заслуживающего внимания, только лоснящиеся моллюски. Иные, никуда не годные, и вовсе не стоило раскрывать, и Джем бросал их в воду. В двух оказались мелкие жемчужины величиной с охотничью дробь. Одна из них была похожа на крошечный желудь, такие они называли «бочонки». Обе они отправятся в Сэмову банку из-под табака и будут проданы оптом.

– Пап, я помираю с голоду. Идем уже домой, а то мать мне устроит взбучку.

– Подожди, она где-то здесь, я точно знаю. Она мне снилась.

Сэм раскрыл еще одну искривленную раковину с горбом на створке и, просунув пальцы внутрь, ощупывал складки плоти моллюска в поисках чего-либо в них спрятанного.

– Ничего нет.

Джему было скучно, а в желудке у него громко урчало, пока он копошился в старой ракушке, которую выловил последней, но вдруг он что-то нащупал и вынул большой белый шарик. Едва на него взглянув, отец перекрестился и присвистнул:

– Слава Богу! Ты когда-нибудь видел в своей жизни что-нибудь подобное?

Жемчужина лежала на ладони Джема. Его сердце бешено колотилось. Даже он понимал, насколько она необыкновенная, крупнее всех тех, что они находили раньше. Идеально шарообразная и гладкая, она играла всеми цветами радуги в лучах заходящего солнца.

– Идем, покажем ее маме.

– Нет, никому не говори о ней. Это наш с тобой секрет. Ты же знаешь, она разболтает о ней теткам, и все они захотят узнать, где мы нашли эту драгоценность. Можно всю жизнь бродить в воде, но так и не найти подобной красоты. Она, парень, стоит огромных денег, я это точно знаю, а там, где была одна такая, будут и другие. Слава Господу, Он сообщил мне о ней во сне. Эта малютка изменит нашу жизнь, точно изменит.

Сэм поцеловал жемчужину.

Джем, глядя на морщинистое лицо отца, видел, что тот взволнован, но также он слышал, как тот задыхается от хриплого кашля, сотрясающего его грудь. Папа был уже слишком стар, чтобы бродить по реке и тягать бревна. Вот если за эту жемчужину они смогут купить теплую зимнюю одежду, лошадь и телегу, тогда от нее будет толк.

Тем не менее, пробираясь с отцом по лесной тропинке, где под его босыми ногами хрустели сухие иголки, Джем радовался находке. Когда у тебя в сумке такое чудо, досада из-за бесплодных поисков в пустых раковинах быстро забывается. Значит ли это, что теперь их судьбы изменятся к лучшему?

1

Йорк, 1879 год

Сквозь дырку в занавеске проник утренний свет. Снова пришла суббота – самый лучший день недели для Греты Костелло. Она тихонько встала с жесткой кровати, стараясь не разбудить Китти, свою сестру. Она опять проспала, не оставив себе времени хотя бы наскоро умыться. Надев тонкую полосатую рубаху и хлопчатобумажную юбку, она сколола свои тяжелые черные косы, уложив их вокруг головы, и накинула на плечи вязаную шаль. Босиком, в одних чулках, она крадучись спустилась по крутой деревянной лестнице. Начищенные ботинки должны были ждать ее внизу, иначе Том, ее брат, не получит сладкого.

Чай томился на сдвинутых в кучу тлеющих углях, но времени на него уже не было. Спавшая на раскладной кровати мать заворочалась, когда Грета, подойдя к двери, подняла щеколду. Она шагнула в утренний полумрак. Только бы мистер Абрамс не забыл оставить дверь открытой!

Сдерживая дрожь от утренней свежести, Грета торопливо бежала по улочкам Уэлмгейта к реке. Старый часовщик жил в Олдуорке, на другом берегу реки Фосс. Ей было жутковато в столь ранний час оказаться одной на улицах города: раскинувшись у дверей, храпели подозрительные личности, шелудивые псы рыскали в поисках объедков. Хорошо хоть одежду мистеру Абрамсу отнесли до шаббата: выстиранные и тщательно отглаженные рубаха и заштопанное белье. К его вещам мать всегда относилась особо, держала их отдельно от остальных и радовалась тому, что он подбрасывал ей работу в конце недели, а не в понедельник. Теперь, живя один, он всегда принимал их как величайшую драгоценность, с благодарностью кивая.

Иной раз, когда она приносила их, он был занят, сидел за своим рабочим столом, склонившись над починяемыми часами, и свеча освещала шар с водой, который служил ему увеличительным зеркалом.

«Ах, Маргарита, ты уже пришла?» – спрашивал он, подняв на нее свои лишенные ресниц уставшие глаза с отяжелевшими веками.

Ей нравилась эта его манера звать ее Маргаритой.

«Ты знаешь, что по-гречески твое имя значит «жемчужина»?» – спрашивал он ее бог знает в который раз.

Она полагала, что ее назвали в честь Маргарет Клитроу, святой мученицы из Йорка, в лихие давние времена задавленной насмерть доской, нагруженной камнями, за то, что укрывала в своем доме католического священника. По крайней мере так однажды объяснил ей отец. Имя Маргарет было для воскресных служб в церкви, папа же всегда называл ее своей маленькой Гретой, и так ей нравилось больше всего. Сегодня ее субботние обязанности давали ей возможность сбежать из бедного ирландского квартала старого города. Позже она направится на Парламент-стрит, в суету рыночных рядов, где, помогая позади прилавков, заработает долгожданные угощения для своей семьи.

Но сперва она должна посетить мистера Абрамса, у которого была субботней прислугой. Она зажигала лампы в его доме до заката в пятницу, разводила огонь в камине и снова разжигала его в субботу утром, заботилась о том, чтобы его выходной костюм был разложен, пока он спал, затем ставила на плиту разогреть его особый суп. Мать какое-то время с радостью выполняла эти обязанности, но с еще большей радостью передала их своей старшей дочери, когда той исполнилось четырнадцать.

Савл Абрамс принадлежал иному миру – миру книжной учености и иноземных языков. По национальности он был еврей и со своими друзьями говорил на идише. Вдовец, он был человеком болезненным и всегда уставшим, целый день он работал в своей мастерской, полной тикающих часов. Иные из них попеременно били, другие, покрытые пылью, безмолвно ожидали его чудодейственных прикосновений.

Подняв щеколду, Грета открыла дверь и вошла в дом мистера Абрамса. Разведя огонь в очаге, она подкинула туда побольше угля и немного прибрала в доме. Здесь пахло мелом, спиртом, маслом и политурой. Рабочий стол часовщика был завален лупами, кисточками и инструментами всевозможного вида и размера. Ей нравилось, задержавшись у него, трогать маленькие напильники, заглядывать в ящик со сломанными ювелирными изделиями, браслетами и цепочками, приготовленными для ремонта, но к паяльникам и горелкам, лежавшим и стоявшим рядом, прикасаться ей было запрещено. Грета знала, что сегодня он ничего не будет делать, даже не станет готовить себе пищу, пока не сядет солнце.

Довольная тем, что первое задание на этот день выполнено, она покинула дом.

Теперь нужно было бежать на Парламент-стрит, во всю длину которой раскинулся рынок, где ей предстояло помогать ставить палатки. Ее помощь всегда была нужна слепому корзинщику, а также селянкам, которые просили ее приглядывать за их малыми детьми, пока они раскладывали на прилавках свои сыры и куски масла. Они ей доверяли и не боялись оставлять ее за своими палатками. Продавцы овощей тоже находили для нее работу – ей поручали обрывать гнилые листья с кочанов капусты, распаковывать ящики с фруктами и выкладывать лучшие из них на передней части прилавка.

В удачные дни она получала кружку чаю со сдобной булочкой, а то и кусок сыра уэнслидейл[3], который она тут же совала в карман своего передника вместе с горсткой заработанных мелких монет.

От пьяниц, которые в каждой девушке видели легкую добычу, она старалась держаться подальше. Пусть семья Костелло и живет в крайней бедности, но мать ей строго наказала не смотреть на мужчин, а то они сочтут, что ее можно затащить в глухой закоулок и позволить себе с ней всякие вольности. Некоторые ее школьные подруги уже стали на эту скользкую дорожку и по пятницам вечером, когда мужчины получали заработанные деньги, они уже были в городе с накрашенными лицами.

Грета знала, что с подобранными волосами она выглядит старше своих лет. Своей яркой внешностью ирландки – распущенные черные кудри, особо вьющиеся в сырую погоду, и синие глаза – она зачастую привлекала к себе ненужное внимание. Ничто не заставит ее пойти по этой кривой дорожке, так как она знала, насколько это опасно.

Глядя на юных покупательниц и их матерей, наряженных в красивые платья и щегольские шляпки из модных магазинов, Грета не могла не завидовать им. Им не нужно было вставать с рассветом и всю неделю целыми днями стирать.

Проповедник в церкви часто говорит им, что пред Господом Богом все равны. Но только не в Йорке, здесь не так. Ты должен знать свое место, и оно определяется тем, где ты живешь. На Нэвигейшн-стрит, хоть она и расположена в пределах городских стен, кишели крысы, а ветхие дома и задние дворы были перенаселены ирландскими эмигрантами, бежавшими от страшного голода из-за неурожая картофеля в течение нескольких лет. Брендан Костелло работал землекопом на строительстве железных дорог в Йоркшире. Приличная зарплата позволила ему жениться на англичанке. Они были уважаемым семейством, члены которого всегда были сыты и хорошо одеты, и они арендовали пристойное жилье, но его смерть от холеры все изменила. Теперь мать снимала две комнатенки недалеко от прачечной с водопроводом, так что у нее была возможность греть в бойлере воду и брать вещи в стирку.

Два брата Греты умерли в младенчестве, и теперь ее мать кормила и обихаживала только Тома и Китти. Никто не смог бы сказать, что мать не старалась изо всех сил, чтобы они выглядели как в лучшие годы, но это было нелегко в их сыром жилище. Теперь, когда Грета нужна была дома, она уже не могла посещать школу Святой Маргарет. Вместе с другими мальчишками Том собирал на улицах в ведро навоз, чтобы продать его кожевникам, и если ребятня устраивала потасовки, от него смердело так, что хоть нос зажимай. Даже Китти приходилось приглядывать за младенцами за несколько пенсов.

Были здесь и такие бездельники, как Нора Уолш, которая зарабатывала на жизнь гаданием по руке и чайной заварке, меля всякую чепуху доверчивым тетушкам. На днях, когда мать гладила рубахи, та пришла и уселась за их столом поболтать и выпросить кружку чая.

– Что вы видите? – спросила Китти, глядя, как старуха раскручивает чайные листья в чашке ее матери.

– Цыц… Я вижу, Сэйди, дорогая, что ждут тебя печали, – вздохнула Нора.

– Это я и без тебя знаю. Муж не дожил и до срока, двоих младенцев забрала лихорадка, ну и дом, полный плесени и паразитов.

– Но со временем станет лучше, поверь мне. Ты обретешь покой, вот смотри.

Грете хотелось знать больше.

– Посмотрите и мои, – сказала она, протягивая свою чашку.

Что может быть хуже последних лет? Вдруг и для нее есть хорошие новости?

– И мои! – подхватила Китти, отрываясь от своего занятия.

– Рано вам еще! – отрезала мать. – Никаких гаданий для них!

– Никогда не рано узнать свою судьбу, – возразила Нора, ставя чашку на стол. – Давай я посмотрю руку старшей. Я хорошо читаю по ладони.

– Не надо искушать судьбу, понапрасну обнадеживать. Оставь ее в покое.

Обиженная Грета встала из-за стола.

– У меня никогда не бывает никаких развлечений. Разве мои руки хуже, чем у других, или это все обман?

– Ох, ну погадай ей уже, а то не успокоится.

Осмотрев длинные пальцы Греты, вдова Уолш подняла на нее глаза. Девушка застыла в ожидании, лицо ее зарделось. Старуха открыла рот, но сказала явно не то, что собиралась:

– Ничего не вижу, дорогая моя. Все покрыто туманом. Может, в другой раз.

По тому, как Нора тут же заговорила о чем-то другом, Грета догадалась, что та увидела что-то важное.

– Значит, я умру молодой? – прошептала Грета, глядя на свою раскрытую ладонь.

– Конечно нет. Посмотри на эту длинную линию жизни и на свои пальцы.

– Что же тогда вы увидели?

– Ничего такого, о чем тебе стоит переживать. Просто живи своей жизнью, принимай ее такой, какой она будет, и пусть эти длинные пальцы сослужат тебе добрую службу. Чему быть, того не миновать, дитя мое, так что не нужно торопиться. Спасибо за чай, Сэйди. Пора мне домой.

С этими словами Нора ушла, а Грета и ее мать в недоумении посмотрели друг на друга.

– Вот что бывает, когда суешь нос куда не следует, – сказала мать.

Грета внимательно рассматривала свои ладони, гадая, действительно Нора знала что-то такое, чего не знала она, или то была лишь пустая болтовня, когда ощутила на своем плече чью-то руку.

– А ну шевелись, девочка! – гаркнула жена фермера, возвращая Грету к действительности. – Там покупательница ждет свою корзину.

– Извините, а что мне делать потом?

Этот длинный день, казалось, никогда не закончится.

– Подметешь и наведешь порядок за палаткой, поднимешь ящики на телегу. И пошевеливайся, пока мало людей.

Когда торговля заканчивалась, Грета бежала в отхожее место на Сильвер-стрит, а затем была свободна и могла побродить по старинным улочкам, позвякивая монетками в кармане. Она не торопилась домой, где ее ждало мытье в оцинкованном корыте. В воскресную школу они должны явиться безупречно чистыми, сколько бы труда и мыла это ни стоило их матери.

Грета направилась своим привычным извилистым маршрутом по глухим закоулкам к центру древнего города. Каждый житель Йорка жил в своем мире: у реки – беднота, священники – близ Кафедрального собора, солдаты – в казармах, а лавочники – в открытых допоздна своих магазинчиках. Городские стены, словно руки, обнимали всех своих жителей, и Грета любила проходить через древние крепостные ворота, ежась от мысли о нанизанных на колья отрубленных головах, которые выставляли на всеобщее обозрение в давние времена. Тут были и знаменитый замок, и парки для увеселения, но сейчас она направлялась к рядам магазинов, что беспорядочно теснились под строгим надзором башен Кафедрального собора. Роскошные лавки Лоу-Петергейта и Стоунгейта были полны красивых шляпок, картин, изящной мебели, но больше всего ей нравились витрины со сверкающими драгоценностями, тикающими часами, кольцами и ожерельями.

Грета знала каждую из этих витрин и как менялось то, что в них было выставлено, в зависимости от времени года. Трудно было удержаться, чтобы не засматриваться на элегантных леди и джентльменов, что, приехав в своих экипажах, степенно проплывали в заветные двери, за которыми их встречали люди в черных пиджаках и накрахмаленных белых сорочках. В своем коротком сером плаще и залатанной юбке, испачканной за день работы на рынке, Грета для них не существовала. Она врастала в каменную стену, когда они проходили мимо нее, пока она разглядывала витрины, размышляя о том, что бы выбрала, если бы могла себе позволить что-нибудь из того, чего ей хотелось.

Мечтать не вредно, но иногда она так долго глазела на содержимое витрин, что продавец махал рукой, прогоняя ее.

– Девочка, не загораживай витрину!

Был в Стоунгейте один магазин, у которого она никогда не задерживалась с того самого раза, когда его владелец взял ее под руку и сказал:

– Думаешь, я не понимаю, чем ты занимаешься? Вон отсюда, пока я не вызвал полицию!

Неужели он подумал, что она член банды, которая, замыслив преступление, послала ее изучить товары в витрине? Ведь она всего лишь наслаждалась видом прекрасных жемчугов и золотых браслетов. Ее щеки вспыхнули от стыда. Нет ее вины в том, что она бедна!

«Ах, если бы я была из этого мира!» – вздыхала она, представляя себе чудесную жизнь вдали от грязных улочек Уэлмгейта, жмущихся друг к другу домов с их шумными обитателями. Грета уставилась на свои загрубевшие ладони. Кому понравятся такие руки? Она вспомнила свои прежние раздумья и снова задалась вопросом, что такого увидела вдова Уолш, о чем не стала ей говорить? Ждет ли ее лучшая доля и сможет ли она однажды, в будущем, в дорогом одеянии и в мехах войти в дверь какого-нибудь из этих роскошных магазинов? Сама мысль об этом вызывала в ней мучительное желание.

Ей хотелось дом с хорошим камином и угля в достатке, чтобы было тепло, свою собственную, отдельную спальню и мягкие кресла, в которых можно сидеть по вечерам. Хотелось кладовку, полную запасов еды. Эти мечты теплились где-то в глубине ее сердца. Не все золото, что блестит, гласит пословица, слова которой она вышивала для монахинь. Лишь бы мать и все они были сыты и имели достаточно сил, чтобы начать работать, когда придет время оставить школу. Ее учили, что прилежный труд и выполнение своих обязанностей – долг каждого и что это не вознаграждается, но должно же быть в жизни что-то кроме этого, какая-то надежда, чтобы отвлечь мысли от этих покрытых навозом улиц! Прекрасные вещи, слепящие глаза разноцветным сиянием, – вот что ей было нужно, вот что сделало бы ее жизнь светлее. Но разве могла она надеяться их получить, живя на Нэвигейшн-стрит?

Все это не должно иметь значения, но сердце ей подсказывало обратное. Не по своей вине семья Костелло жила в крайней бедности. Ее мать заслуживала большего, не такой полной лишений жизни, и она, Грета, должна как-то ее изменить. Глазея на витрины магазинов, ничего не добьешься. Возможно, думала она, будущее в ее руках. Наверное, если она будет стараться, ее руки откроют всем им путь к лучшей жизни. Если б только знать, каков он!

2

Пертшир, 1879 год

Ясным июльским утром мужчина в расцвете сил по имени Эбенезер Слингер был полон решимости заполучить лучшие экземпляры шотландского жемчуга и тем самым сколотить себе состояние. «Ищите, и обрящете; стучите, и отверзется вам», любил он повторять. Он бодро сошел с поезда, следующего на север, сердцем чуя, что жемчужины ждут его, нужно только их взять.

Но уже через два дня настроение у него испортилось. Все шло не по плану, и он до сих пор не сделал ни одного значительного приобретения, лишь несколько штук неправильной формы, годящихся для брошей, и немного тусклого жемчуга, подходящего только для отделки камей и траурных украшений. Светлая кожа Эбенезера плохо переносила жаркое солнце у воды – на лице высыпали веснушки, губы обгорели, кожа под усами зудела. Бродить в такую жару по берегам реки Тэй в плотном твидовом пальто не было никаких сил, и он сидел, опустив растертые ноги в прохладную воду отмели, сетуя на невезение. Свой костюм, купленный в лондонском магазине, он оставил в гостинице в Перте, предпочтя ему штаны и широкополую соломенную шляпу, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания ловцов жемчуга. Можно было выдавать себя за железнодорожного инспектора, выехавшего на природу на несколько дней в свой заслуженный отпуск. Со своим пальто он не расставался и, свернув, подкладывал под голову, отдыхая под деревом, а когда погода менялась, оно защищало его от резкого восточного ветра.

С шестидесятых годов девятнадцатого века, когда началась жемчужная лихорадка, жемчужницы были выловлены из многих рек Шотландии. Эбенезер видел кучи разломанных раковин, сваленных на галечных берегах, свидетельствующих о безответственности ловцов, опустошивших русла в погоне за быстрой наживой. Он проклинал Морица Юнгера, торговца из Эдинбурга, который какое-то время скупал жемчуг по дешевке, а потом исчез и, задолжав тысячи фунтов, был признан банкротом. Теперь все с настороженностью относились к скупщикам жемчуга и сразу заламывали цену. Сейчас было разумнее не афишировать свои намерения.

В это лето сезон выдался коротким, и Эбенезер встречал других дельцов, слоняющихся в таборах странников, чтобы на месте скупить жемчуг за наличные. Деревенские мальчишки и городские парни с палатками обсели реки в надежде разбогатеть за несколько дней вылазки за город на уик-энд.

Впрочем, Эбен не унывал. В своем деле он был среди лучших, и ни одна заслуживающая внимания жемчужина не прошла бы мимо него. Его путь в профессию лежал через трудное ученичество в Лондоне, где он постигал науку оценивания, отбора и сортировки жемчужин, которые потом, просверленные и нанизанные на нить, становились прекраснейшими ожерельями. Он выдержал годы изнурительного труда, будучи на побегушках у самодура ювелира, зато теперь был готов открыть собственное дело. Ему нужен был запас сырья, добротного сырья, более того, он нуждался в горсти драгоценных жемчужин, которые согревали бы ему сердце и обеспечили место в этом бизнесе. Но пока таковые от него ускользали.

Болтая ногами в чистой воде, он возвращался к своим самым ранним воспоминаниям о том, как сжимал нитку жемчуга на шее матери. Он буквально влюбился в его сияние и тонкую игру оттенков, и теперь он воскресил в его памяти ее образ. К сожалению, мать рано умерла, оставив сына на попечение его двух суровых теток. Он вспомнил и отца, который бросил их еще до его рождения и о котором в кругу семьи даже не упоминали. Единственное, что он получил от него в наследство, – это свое второе имя, Альфред.

В детстве он любил читать сказку о том, как морская жемчужница раз в год поднималась к поверхности воды, чтобы поймать каплю лунной росы. Умом он понимал, что это чепуха, противоречащая научным фактам, но в глубине сердца желал, чтобы это было правдой. Из столь неприглядной скорлупы являлся миру дар, подобный божественной слезе. В его глазах жемчужина была королевой драгоценностей, напоминающей ему о матери, и поэтому еще в первые годы своей жизни он стремился как можно больше узнать об истории жемчуга.

Эбен умел ремонтировать часы, запаивать звенья золотой цепочки, мог оценить изумительный цейлонский сапфир, бирманский рубин или великолепно ограненный африканский алмаз, но лишь один драгоценный камень волновал его до глубины души. Сейчас он погрузился в свою привычную стихию, готовый к охоте.

Он улыбнулся, думая о том, что в потайных складках его старого пальто спрятан замшевый мешочек с горстью жемчуга, до которого не доберется никакой вор-карманник, если только не перережет ему горло.

Вид преуспевающего торговца делу только вредит. Да еще и его английский выговор вызывал настороженность у подозрительных шотландцев. Он был все еще достаточно молод, чтобы сойти за обычного конторского парня, который решил попытать счастья на быстрых речках Пертшира. Он намеревался остаться в этих местах и после окончания сезона, побыть здесь подольше, чтобы побродить по усадьбам в зимние месяцы, когда скупка пойдет живее. Хозяйкам нужна будет обувь и теплая одежда для их потомства, полагал он. Продажа пары-тройки хороших жемчужин – самый легкий способ пополнить семейный бюджет. Вот тогда и настанет время для выгодных приобретений.

Свою совесть он успокаивал мыслью, что не делает ничего такого, чего не делают все остальные в этом бизнесе. С его стороны это всего лишь практичность. С ним трудно торговаться, но его цены вполне честные. Однако горе тому глупцу, который вздумал бы всучить ему фальшивку – гипсовую бусину, покрытую пастой из чешуи лосося. Он мог определить тот тусклый жемчуг, что годился только для малоценных украшений или приготовления используемых в восточной медицине порошков от желтухи и укусов змей. Мог он распознать и настоящее сокровище, и не его вина, если продавец не понимал истинной ценности того, что держал в руке, и не умел обращаться с жемчугом подобающим образом. Невежество равносильно глупости. Если кто-то весь день ищет речные раковины и при этом относится к ним без должного почтения, то Эбен не собирался учить таких уму-разуму.

Как могут люди обращаться с прекрасным жемчугом с такой легкомысленной небрежностью, царапая их поверхность, ссыпав кучей в жестяную банку? Он слышал, что одна из крупнейших жемчужин среди когда-либо найденных была необратимо испорчена – ее испекли вместе с пищей и обнаружили только во время еды. Как же страстно Эбен желал найти экземпляр столь редкостный и прекрасный, чтобы весь мир явился к нему на поклон: короли, магараджи, императрицы – все пришли бы увидеть его сокровище и приобрести что-либо в его магазине.

Он знал с детства, что никакие драгоценности не способны согреть холодное сердце и наполнить любовью равнодушные объятия, никакие жемчуга не могли излечить безумие его матери или остановить покидающего их отца. И все же спокойная красота хорошего жемчуга вселяла в его сердце радость и сулила богатство и почет. Сейчас вся его жизнь была посвящена поиску сокровища.

В его глазах жемчуг был символом любви и совершенства, чистоты и мудрости. Об этом даже в Библии написано, и где-то он читал, что наиболее удачливы в жизни те, кто родился в июне, месяце жемчуга. Эбен вздохнул, надеясь, что так оно и есть, ведь он тоже был рожден в июне. Очнувшись, он снова обратил свое внимание на берег реки. Сидя на одном месте и мечтая, богатым не станешь, так что он вытер свои опухшие ноги, подхватил сумку и пальто и отправился на поиски ближайшего постоялого двора. Он улыбнулся, зная, что искатели жемчуга из палаток на берегу, хлебнув крепкого эля и жаждая выпить еще, всегда нуждаются в серебряной монете и продадут свой дневной улов, не сильно торгуясь.

3

Лето подошло к концу, начала по-осеннему золотиться листва, а кашель Сэма Бейли все усугублялся, и никакое домашнее врачевание Джин не уменьшали мокроту и озноб. Джем боялся за своего отца. Они никому не рассказали о своей богатой находке, и Сэм как одержимый снова и снова возвращался на то же место в надежде, что там отыщется еще одна драгоценная жемчужина, но весь его улов составляла мелочь, не идущая ни в какое сравнение с той красавицей, которую Джем нашел много недель назад. Над рекой свистел ветер, делая воду мутной от поднявшегося со дна ила. В конце концов Сэм слег, и Джем опасался, что до следующего лета отец не дотянет.

В зарослях уже палили помещичьи ружья, и Джем сбегал из школы помогать охотникам, чем немало огорчал школьного учителя. Тот приходил к ним домой за объяснениями.

– Джеймсу следует не таскаться по лесу, а сидеть за школьной партой, чтобы поступить в колледж в Данди или Эдинбурге. Тогда он сможет обеспечивать вашу семью, миссис Бейли.

– Я сделаю все, что в моих силах, – шепотом пообещала Джин, ясно осознавая, что ее муж не переживет зиму и у них совсем не останется средств на книги и образование.

Она заботливо укрыла мужа, но его от этого знобило не меньше.

– Пошли за доктором, – попросил Джем.

– Он не поедет в такую даль, чтобы его осмотреть. Надо везти его в город.

Но оба они понимали, что Сэм слишком слаб, чтобы везти его на телеге.

Когда мать вышла из комнаты, Джем сел возле узкой койки и прошептал:

– Пришло время продать эту жемчужину. Нужно купить тебе лекарства. Тогда следующим летом ты снова выйдешь на реку, и я буду доставать для тебя ракушки.

– Я свое уже отходил, сынок. Хватит и того, что мы нашли эту королеву реки. Можно всю жизнь искать, но так и не дождаться такой удачи.

Сэм улыбнулся, глядя на озабоченное лицо сына стеклянными от лихорадки глазами.

– Мне осталась только одна дорога – в Тир на Ног[4], нездешний край. Ты должен будешь приглядывать за Королевой, она будет твоей, когда меня не станет.

– Не нужно об этом, – начал было возражать ему Джем, хотя и видел, что отец тает на глазах.

– Заботься о матери как следует, а потом поезжай и посмотри мир. Путешествуй и найди Королеве подружек. Ты везучий парень, Джем. Она принадлежит тебе по праву. Ты нашел ее, и она принесет тебе удачу.

– Да прекрати ты! Какой толк держать ее в мошне, когда можно купить за нее лекарства?

– Сам знаешь, об этом уже поздно говорить. Я хочу, чтобы ты выучился, чтобы никто не смог тебя облапошить. Там, в моем сундуке, есть еще несколько хороших жемчужин. Обещай мне, что получишь образование. Никогда не знаешь, где оно сослужит тебе добрую службу.

– Что он там городит, Джемми? – спросила мать, которая теперь была недалеко от них.

– Ему что-то мерещится. У него бред, боюсь я за него.

В ту ночь Джем с матерью по очереди сидели у постели Сэма, укрывая его пледами и одеялами, всем, что у них было, чтобы лихорадка выходила из него с потом. Они давали ему пить отвар пижмы, такой горький, что он сразу же его выплевывал. Мать массировала ему ноги, холодные как лед, и качала головой. Джем сидел у его кровати после полуночи, борясь со сном, а когда он проснулся на рассвете, рука отца уже была холодной. Мать плакала.

– Теперь нас осталось только двое! – воскликнула она сквозь слезы. – Что же с нами будет?

Джем держал ее за руку, понимая, что забота о ней – его долг.

– Там, в комоде, есть немного жемчуга. Не пропадем. Я пойду работать к помещику, буду обрубать ветки, обдирать кору с бревен, делать мостки, по которым их катят. С голоду мы не умрем.

– А как же быть с твоей учебой?

– С этим покончено.

Он облегченно вздохнул: теперь он мог взяться за отцовскую работу. Но вместе с тем это его печалило, ведь возможность путешествовать и увидеть дальние края для него была потеряна. Он должен ждать, заботясь о благополучии и безопасности своей матери. Когда она вышла из комнаты, Джем принялся искать в комоде маленькую жестяную банку с жемчугом, но там ее не оказалось. Должно быть, отец переложил ее в свой старый дорожный сундук, на котором висел замок. В куртке папы он нашел только несколько монет и глиняную трубку. Он потрогал ее, зная, что в ней уже никогда не задымит табак у походного костра. Джем заплакал от тяжести утраты, он очень любил отца и считал его замечательным человеком. Горе накрыло его словно одеялом, к тому же в свои шестнадцать он остался единственным мужчиной в доме.

4

Йорк, 1879 год

Однажды Сэйди Костелло нашла пару носков мистера Абрамса, оброненных у медного бойлера в прачечной.

– Грета, будь добра, отнеси их ему. Я заштопала дырку на пятке. Посмотри, как он там. Думаю, старик в такую холодную погоду не следит за собой как должно.

Грета рада была лишний раз побывать в доме часовщика и посмотреть, как он работает. Полная часов и инструментов мастерская ее буквально завораживала. Это был дождливый день в конце октября, и она сквозь пыльное окно увидела склонившегося над столом старика; его тонкие волосы были заправлены под черную ермолку. Она постучала в оконное стекло и помахала часовщику рукой.

– Маргарита, дорогая моя, что заставило тебя выйти в такой холодный день из дома? Заходи, заходи, – сказал он и махнул ей рукой, тяжело дыша.

В доме было холодно, огонь в очаге не горел, как и предполагала мать Греты. Девушка протянула ему потерянные носки, связанные из тончайшей шерсти, показывая заштопанное место.

– Я должен заплатить твоей матери за ее доброту.

– Нет-нет! – произнесла она так, как это сказала бы ее мать. – Просто жалко такую хорошую вещь.

– Моя жена Ада прекрасно вязала – так, как паук плетет паутину. – Он вздохнул. – Она была такая рукодельница! Я очень по ней скучаю. Хочешь взглянуть на ее кружева? Пойдем, посмотришь в гостиной. Там сохранились кое-какие ее вещи, они меня утешают.

Старик повел Грету в маленькую общую комнату, полную высокой мебели темного дерева; на окнах здесь были тяжелые портьеры. Грета чихнула, вдохнув пыльный воздух, пропитанный запахом табака и запустения. На спинках стульев висели кружевные накидки, пожелтевшие от времени. На столе стояла фотокарточка в потемневшей серебряной рамке, на которой были запечатлены женщина и маленький мальчик.

– Ах, Биньямин!

Мистер Абрамс пожал плечами, глядя на фото.

– Он уплыл на корабле в Америку. С тех пор мы о нем ничего не слышали. Этим он очень огорчил свою мать. Ада была мне и другом, и помощницей, – вздохнул он. – Своими ловкими длинными пальцами она сортировала жемчуг и нанизывала его на нить. У нее было особое чутье, она с ходу определяла качество жемчужин, лучше любого подмастерья. Мои пальцы уже не годятся для такой работы.

Он закашлялся от пыли.

– Давайте я вам заварю чаю, раз уж я здесь, – предложила Грета, не желая, чтобы он мерз в такой сырой и холодный день.

Он согласился, и она направилась в заднюю комнату. Огонь в печи почти погас, и она, подбросив побольше угля, поставила на плиту чайник.

– Вы присядьте, сэр.

– Нет времени болеть, у меня полный ящик вещей, которые ждут починки. Сейчас время балов в Благородном собрании, и все хотят показать свои украшения. Понятия не имею, почему они все оставляют на последнюю минуту, но я должен со всем этим справиться. Мой хороший друг Сол Ландесманн приносит мне заказы, я не хочу его подводить.

Вскоре в печи разгорелся огонь. У мистера Абрамса в буфетной был водопроводный кран. Ей очень хотелось, чтобы у них дома был такой же.

– Могу предложить вам свою помощь, сэр, – сказала она, глядя на беспорядок и грязные тарелки. – Да и ваши кружева нужно постирать.

– Нет-нет, пусть все остается как есть, – возразил он. – Но у тебя, я вижу, такие же длинные пальцы, как у моей жены. Возможно…

Он помолчал.

– Не хочешь ли ты научиться нанизывать на нить бусины из черного янтаря или драгоценных камней? Эта работа требует мастерства, для нее нужны хороший глазомер и твердая рука. В этом ты могла бы мне помочь, а в будущем ты сможешь этим зарабатывать. Я не смогу тебе много платить. – Он опустил взгляд на свои опухшие руки. – Видишь, мои уже никуда не годятся, трясутся, и пальцы не гнутся. Старость, дорогая моя, тяжелое испытание. С ней приходит много печалей.

Он снова закашлялся.

– Вам нужно принять настойку на ягодах бузины, которую готовит моя мать. Она хорошо помогает от грудного кашля. Я принесу в следующий раз.

Грета услышала, что на плите зашумел чайник. Она заварила чай, не забыла, что он пьет без молока, и видела, как трясутся его руки, когда она подавала ему щербатую чашку.

– Я бы очень хотела чему-нибудь научиться, но мне нужно спросить разрешения у матери.

– Она добрая женщина. Если ты будешь приходить ко мне помогать, я буду больше платить ей за стирку моих вещей. То, чему я могу тебя научить, пригодится вам, когда меня не станет. Для меня это, несомненно, было бы большим облегчением, но я пойму, если ты сочтешь это неприличным для юной девушки.

– О нет, дело не в этом, я бы очень хотела приходить и помогать вам!

– Твоя мать не будет возражать, если ты станешь работать у иудея? Вы же католики.

– Не совсем так, – сказала она, вспыхнув. – Мой отец урожденный ирландец, но мать заставляет нас посещать миссионерское собрание. Они помогали нам, когда он умер. Я должна приглядывать за братом и сестрой, поэтому мне нужно спросить у нее разрешения.

– Ты правильно делаешь, что почтительно относишься к желаниям своей матери. Если б и Бенни был таким же… Нет на свете ничего хуже неразумных детей. Я напишу твоей матери письмо, Маргарита, и сообщу в нем свои условия.

Сидя с чашкой чая, мистер Абрамс кивал и улыбался, а Грета тем временем занялась уборкой. Она радовалась и удивлялась тому, что в этот дождливый день началось ее странное ученичество, и все благодаря паре потерявшихся носков. Ну и почему же Нора Уолш не прочла этого по ее ладони?

В последующие недели Грета регулярно бывала в мастерской старика Абрамса. Наведя порядок на его рабочем столе, она наблюдала за тем, как он чистит и смазывает маслом каждую деталь часового механизма, стояла у него за спиной, когда он запаивал сломанные звенья и ремонтировал ослабшие замочки цепочек и браслетов. Она успевала убрать в его комнатах, проветрить и почистить пыльную мебель, а также следила за тем, чтобы в буфете был запас продуктов.

Однажды утром он усадил ее перед подносом и шкатулкой с бусинами и показал, как нужно их сортировать по форме и размеру и как с помощью крошечной иголки нанизывать на вощеную нить.

– В середине всегда должны быть самые лучшие, самые красивые из имеющихся.

Он показал ей бусины из черного янтаря.

– Эти камни добыты на морском побережье Йоркшира. С тех пор, как наша королева носила траур, все хотят себе брошь или кольцо с черными каменьями.

Затем он продемонстрировал ей, как неплотно набранные бусины ослабляют нить и замок на ювелирных изделиях. Он был так занят ремонтом часов, их чисткой и смазыванием, что у нее было достаточно времени, чтобы потренироваться во всем том, чему он ее учил. Иногда она рассыпала бусины по полу, если недостаточно сосредоточивала свое внимание на работе. Она оказалась не такой простой, как можно было подумать.

Как-то в полдень к мистеру Абрамсу заглянул ювелир, снабжавший часовщика заказами, и был удивлен, увидев рядом с ним девушку.

– Что это значит, Савл? К тому же она из гоев[5]. В подмастерья нужно брать мальчиков…

– Это Маргарита, мои глаза и руки. Она станет хорошим специалистом по набору жемчуга на нить. Ее мать очень добра ко мне, – сказал он, зная, что она его слышит.

Грета заметила, что на Ландесманна эти слова не произвели впечатления. Взглянув на ее сильно поношенное платье и грязный передник, он фыркнул.

– Смотри, как бы она тебя не обчистила, – проворчал он на идиш.

Ей и без перевода было понятно, о чем он говорит. Пятясь, она выскользнула из комнаты.

– Не обращай внимания на этого старого скрягу, – сказал ей Абрамс, когда его приятель ушел. – Если бы я не нуждался в его заказах… Некоторые люди во всем видят только дурное, а хорошего в людях не замечают.

Он огорчился, увидев, что смущенная Грета готова была разрыдаться.

– Да, кстати, я хотел тебе кое-что предложить, надеюсь, тебя это не обидит: там, в сундуке, есть кое-какие вещи Ады, платья и прочее. Они совсем истлеют, если я в ближайшее время их кому-нибудь не отдам. Как ты думаешь, может, твоя мать захочет с ними что-нибудь сделать? Ткани добротные, Ада знала толк в хороших вещах. – Он вздохнул. – Пожалуйста, выбирай что хочешь. Ада была бы рада узнать, что ее вещи еще кому-то послужат. Иди наверх, посмотри.

По крутой лестнице Грета поднялась в спальню над мастерской. Тут стояло несколько больших шкафов и сундук, открыв который она чихнула от ударившего ей в нос острого запаха нафталина. Он был полон одежды: шерстяные платья, накидка, черные юбки, тонкие хлопчатобумажные сорочки, шелковый костюм были сшиты вручную и старомодны, но все это можно было переделать. Ее сердце возликовало от такого богатого выбора. Можно будет сшить одежду на все времена года для Китти, для всех них. Она спустилась вниз.

– Вы правда готовы это отдать? На рынке есть палатка, где продаются…

Старик в ужасе всплеснул руками:

– Нет! Чтобы торговцы дрались за вещи Ады? Я только подумал… Но если они не годятся…

– Что вы, сэр, это бесценный дар! Вы не представляете себе, как они нас выручат! Вы чрезвычайно добры.

Слезы покатились по ее щекам. Грета не хотела, чтобы он счел ее неблагодарной.

– Тогда хватит об этом. Я очень рад. Мне бы не хотелось, чтобы наш дом потрошили стервятники, когда меня не станет. Мне приятней отдать эти вещи сейчас вам, чтобы они вас согревали холодными зимами. Теперь ступай. Завтра ты узнаешь кое-что о жемчуге.

5

Когда Грета возвращалась домой, ее руку оттягивала наволочка, набитая оставшимися после Ады вещами. Настроение у нее было как на Рождество в былые времена, когда на железной дороге платили деньги, у них было мясо и маленькие подарки для всех. Изо дня в день работая в одной и той же старой рубахе и обтрепанных юбке, шали и капоре, она мечтала о чем-нибудь понаряднее, о чем-то более подобающем для подмастерья. Ей так хотелось, чтобы у нее было темное платье с красивым воротником и теплый зимний плащ, как у девушек, работающих на фабриках или в магазинах. Как можно иметь дело с жемчугом, если выглядишь как работница свинофермы?

– Китти! Смотри, что у меня есть! – крикнула она с порога, вытряхивая вещи на пол. – Ну, что скажешь?

Китти стремглав вылетела из комнаты посмотреть, что принесла Грета. Увидев кучу одежды, она принялась в ней копошиться, затем отскочила, зажав пальцами нос.

– Тут одно старье и воняет нафталином!

– Не будь такой неблагодарной. Только представь себе, что мама может из этого сделать.

Грета стала поднимать вещи одну за другой, прикидывая, сколько в них ярдов[6] полезного материала.

– Нам перебирать не приходится, а благодаря этой одежде мы не будем мерзнуть зимой. Тут и твид, и сукно, и хороший батист, и креп.

– Чур, эта накидка тогда моя!

Китти схватила накидку из шотландской клетчатой ткани длиной по пояс.

– Нет, она нужна мне, и для тебя она слишком большая.

– Ну конечно, ты всегда забираешь себе самое лучшее!

Она возмущенно швырнула накидку в сестру.

– Потому что я работаю, – сказала Грета. – Когда придет твое время…

– Мне достанутся после тебя жалкие обноски.

Сопя, Китти стала рыться в платьях.

– Тогда я возьму себе вот это. Когда-нибудь я буду одеваться в лучшие шелка и атлас. Вот увидишь.

– Посмотрим, что скажет мама, она у нас искусная швея.

Грета не намерена была позволять Китти и дальше так небрежно обращаться со своим бесценным подарком. Сестра становилась упрямой дурочкой, когда не получала того, чего хотела.

Вернулась уставшая от бесконечной стирки Сэйди, но ее глаза загорелись при виде нежданной добычи Греты.

– Откуда все это?

Грета рассказала о набитом одеждой сундуке Ады.

– Ему было трудно расстаться с этими вещами, но он все равно отдал их тебе? Что-то мне это не нравится. Что люди скажут?

– Откуда они узнают, если ты их перешьешь? Мы тебе с этим поможем. Мне нужно что-нибудь приличное для работы.

– Ну, не знаю… – протянула мать неуверенно. – Я как раз собиралась тебе сказать, что миссис Беллерби из «Козла и перьев» хотела, чтобы ты весь день присматривала за ее малышами. Ты хорошо управляешься с малыми детьми.

Грета подняла на нее полный ужаса взгляд.

– Неужели ты заставишь меня ходить в эту отвратительную пивную? Беллерби такая грубая, и там постоянно дерутся. Мне нравится у мистера Абрамса. Он обещал научить меня набирать бусы на нить, а это умение ценится.

– Не пристало тебе постоянно там находиться. Я не хочу, чтобы ты носила дорогие платья покойницы и о тебе говорили дурное.

– Но, мама, он старый и больной, а это подарок. Он не хотел продавать ее одежду. Мы же не станем отказываться от нее, правда? И разве я могу ее взять, а потом развернуться и уйти от него? – упрашивала мать Грета, стараясь убедить ее в своей правоте.

Грета с матерью трудились допоздна, распарывая и разглаживая ткань, а затем раскраивая ее и сметывая детали на живую нитку, и вот наконец опрятная зеленая юбка была готова. Вытертые и вылинявшие места мать предусмотрительно пустила под боковой карман, где они будут не так заметны. Кроме того, изнаночную сторону, где ткань была ярче, она сделала лицевой. Китти дулась весь вечер.

– Мне бы эта юбка пошла больше, чем нашей Грете. Зеленый цвет хорошо сочетается с моими рыжими волосами. Она в ней выглядит слишком просто.

– Закрой рот и иди спать, если тебе больше нечего сказать, – резко ответила ей Грета, понимая, что из них двоих Китти действительно миловиднее. – Твоя очередь придет.

– Мне никогда не достается ничего нового. Это несправедливо!

– В жизни нет справедливости, сударыня, иначе мы не прозябали бы в грязи на задворках.

Слова матери заставили Китти замолчать, а Грета не могла дождаться утра, чтобы показаться в новой юбке своему работодателю. За две-три недели они смогут сшить ей полный комплект одежды для работы, но пока хватит и юбки. Пожалуй, когда-нибудь в изящном наряде она сможет работать где угодно, даже в магазинах жемчуга в Стоунгейте. Подумать только, она будет иметь дело с жемчугом! Ей не терпелось прикоснуться к жемчужинам, круглым, как маленькая луна, и кремовым, как молочные зубы.

– Ну-ка, барышня, покажи мне свои руки, – велел ей Абрамс на следующий день. – Какие они грубые от постоянной стирки! Но это ничего. Нежные руки для моей работы не годятся.

Он достал горсть жемчуга из бархатного мешочка.

– Каждая жемчужина – это дар природы, божья слеза. Настоящий жемчуг холодный на ощупь, возьми, попробуй сама.

Грета ощутила прохладную поверхность шарика на своей ладони.

– Откуда они берутся?

– Из раковин устриц и мидий. Когда песчинка попадает в раковину, устрица, слой за слоем, покрывает ее перламутром. Она вынашивает жемчужину в своей утробе, как ребенка. Можно открыть тысячу раковин, но так и не найти ничего лучше, чем эти. – Он указал на жемчуг на ладони Греты.

– Но ведь устрицы и мидии покупают на рынке для еды! – озадаченно произнесла она.

– Жемчуг в нашей стране добывают из особого вида моллюсков, Margarita margaritifera[7], что живут в пресной воде, в руслах и устьях рек. Во всем мире есть много разных моллюсков, производящих жемчуг всех цветов радуги, и в основном их добывают в морях на Востоке. Ловцы жемчуга ныряют на глубину и достают их со дна.

Он достал жемчужное ожерелье и поднес к свету, показывая ей.

– Это ожерелье набрано слишком свободно, его следует заново набрать, а замок усилить. Ты будешь наблюдать за тем, как я это делаю, и тренироваться на других бусинах, прежде чем я смогу доверить тебе столь ценную вещь, но, возможно, однажды… Это трудная работа для слабых глаз, но делать ее нужно.

Грета смотрела, как он выкладывает жемчужины на поднос, одну за другой, в соответствии с их размерами, беря их очень аккуратно.

– Нужно стараться не испортить их, не повредить их поверхность. – Он снял очки и улыбнулся. – Я всегда думаю о том, что без песка не бывает жемчуга. Горести выковывают твердый характер. Не забывай об этом, дитя мое.

Полируя бусины, которые ей предстояло учиться нанизывать на нить, она вспомнила о собственных горестях. Она гнала от себя мысли о нависшей над ней угрозе работы у старухи Беллерби, ведь тогда она не смогла бы обучаться у мистера Абрамса. Она не хотела сообщить ему эту новость, ведь ей все здесь так нравилось!

– Мистер Абрамс, если бы я могла приходить к вам каждый день, сколько времени понадобилось бы на мое обучение? – выпалила она.

Он, подняв глаза, заметил тревогу на ее лице.

– А в чем дело?

Она выложила ему все, что сказала ей мать.

– Я не хочу целыми днями мыть и стирать. Я хочу заниматься чем-то вот таким, настоящим делом, требующим умения, но мать считает, что это неприлично… для девушки, такой, как я.

Он устремил на нее взгляд поверх своих очков в железной оправе.

– Значит, мы должны найти для тебя возможность оставаться здесь. Я поговорю с твоей матерью и все ей объясню. По всей видимости, она превратно истолковала мои намерения. Возможно, ты и твоя младшая сестра могли бы вести у меня хозяйство, и ты вместе с ней будешь здесь постоянно проживать, как настоящая ученица, а по вечерам будешь осваивать искусство набора жемчуга. Если сможешь им как следует овладеть, ты никогда не останешься без работы, поверь мне.

Грета, облегченно вздохнув, откинулась на спинку стула. Пусть ей пока и не удастся приблизиться к своей мечте о магазинах Стоунгейта с их прекрасными украшениями и сияющими каменьями, но работать с этими изящными вещами для нее было таким наслаждением! Прикасаясь к золоту и жемчугу, она будто переносилась в другую жизнь и забывала о грязи и убогости улиц Уэлмгейта. Наверное, ее руки на самом деле и были ее богатством.

6

Перт, 1879 год

До Рождества оставалась неделя, когда Эбенезер Слингер предпринял последний обход деревень. Он стучал в двери домов и показывал свою визитную карточку, на которой значилось:

В Гленкоррине не нашлось желающих открыть ему дверь, кроме обитателей побеленного известью маленького домика в конце улицы, стоящего в стороне от дороги. Домик имел ветхий вид, сад стоял запущенным. На почте Эбен расспросил приветливую тетушку об окрестных жителях, и она сообщила ему, что женщина, живущая в конце улицы, недавно овдовела, а ее сын работает на помещика в лесу. Их фамилия Бейли, принадлежавшая, как он знал, странствующему клану. Она поведала, что они заядлые искатели жемчуга. К двери он подошел с заранее составленной речью. Ему открыла седовласая женщина в черном, с белым чепцом на голове.

– Миссис Бейли, прошу прощения, что оторвал вас от дел, но я хотел узнать, могу ли я с вами поговорить о вашем покойном муже?

– Я вас слушаю.

Она пристально посмотрела на него, но взгляд ее был безжизненным.

– Мне стало известно, что добыча жемчуга была его страстью, а его коллекция знаменита во всей округе.

– Что ж с того, что была? Это вас не касается, молодой человек, – сказала она, закрывая дверь.

Эбен протянул ей свою визитку:

– Мадам, не извольте беспокоиться. Я знаю, что множество шарлатанов выдают себя за респектабельных торговцев жемчугом, но вот мои рекомендации. Я скупаю только лучшее и предлагаю высокую цену за крупные экземпляры. Можете взглянуть на письмо лорда Кинлоха, где он лично меня рекомендует.

Он сунул письмо ей под нос в полной уверенности, что без очков она вряд ли сможет что-то увидеть, если вообще умеет читать. Она теперь пребывала в нерешительности и оставила дверь приоткрытой.

– Я знаю, какие суровые зимы бывают в этих краях, а на носу праздники, так что немного серебра не помешает. Надо сделать запасы к Новому году.

Чтобы вызвать доверие у потенциальных клиентов, он старался говорить с местным акцентом.

– Да, все теперь очень дорого, но всем этим занимается мой сын. Вам нужно будет поговорить с ним.

– К сожалению, я должен ехать в Лондон – надо проведать семью. Сегодня я последний день здесь, – соврал он и отступил на шаг, как будто собираясь уйти.

– Ну, проходите, я посмотрю, может, что и найду. Насколько я знаю, осталось совсем немного.

Она оставила его стоять в кухне рядом с открытым очагом, от которого исходил удушливый запах горящего торфа; на огне что-то варилось в железном котелке. Здесь стояла встроенная в стену закрытая кровать, над очагом висела полка. Он повидал много таких скромных жилищ, путешествуя по северным краям, но особенно бережливые шотландцы не были склонны тратить деньги на излишние украшения.

– Я мало что смогла найти, – сказала она, порывшись в деревянном сундуке. – Вот только эта мелочь в банке из-под табака.

Это были обычные мелкие жемчужины, на которые он уже насмотрелся за этот сезон.

– Хм-м, – протянул он разочарованно. – Такого добра у меня предостаточно. Я ищу что-нибудь покрупнее. Может, там, на дне, есть другие?

Он смотрел, как она достает небольшие мешочки.

– Я не заглядывала в этот сундук с тех пор, как умер муж. Вам надо бы спросить у Джемми, он работает в лесу, валит деревья. Я не хочу совать нос в чужие дела, но вы можете…

– А что там? – Эбен прикипел взглядом к мешочку из гладкой кожи с затяжкой. – Загляните-ка, что в нем.

Вдова развязала мешочек и вынула из него белый шарик. Сердце Эбена учащенно забилось от того, что он увидел. Во рту у него пересохло от волнения, но внешне он постарался остаться спокойным.

– Полагаю, миссис Бейли, это довольно неплохая жемчужина. Из нее получится хорошая подвеска на ожерелье. Можно посмотреть поближе?

Осторожно взяв ее, он достал свои крошечные весы. Очень крупная, она весила, пожалуй, не менее восьмидесяти гран[8]. Идеальной сферической формы, без единого изъяна на поверхности, она сверкала в свете огня.

– Я могу вам предложить двадцать гиней за этот экземпляр, – прошептал он, отдавая себе отчет, что такая сумма для многих в этом районе равнозначна заработной плате за целый год. – Он улыбнулся. – Становится светлей на душе при виде такой красоты. Где ваш супруг ее выловил?

– Я не знаю, сэр. Жемчуг меня мало интересует, но Джемми вам все расскажет.

– Жаль, мой поезд уходит сегодня после обеда, миссис. Я могу повысить цену до двадцати пяти, если это поможет делу.

Видно было, какое смятение вызвала у женщины эта огромная для нее сумма. Соблазн боролся в ней с осторожностью. Он поднялся, намереваясь уйти.

– Ох, ну забирайте!

Она положила жемчужину на его взмокшую ладонь.

– Там, где ее нашли, будет еще много других, – со вздохом произнесла она. – Лучше синица в руке… Видит Бог, нам так нужны эти деньги!

– Вот именно, – улыбнулся Эбен.

Затаив дыхание, он отсчитал двадцать пять золотых соверенов, вытаскивая их из внутреннего кармана и опуская по одному ей в руку.

– С ними вы как следует встретите Новый год, – сказал он с облегчением, ведь самое лучшее завершение сделки – это золотые монеты в руке.

– О нет, это пойдет на образование Джему, как хотел мой Сэм. Он будет очень рад, что я их для него добыла.

Эбен испытывал угрызения совести, понимая, сколько мог бы стоить такой превосходный экземпляр в свободной продаже.

– Это очень благородное решение, миссис Бейли. Желаю вам хорошего дня и приятных праздников…

Она кивнула и, когда он вышел, помахала ему рукой, стоя у порога. Ей, несомненно, не терпелось сообщить эту радостную новость своему сыну, когда тот вернется. Эбен быстро зашагал прочь из деревни, в направлении станции, спрятав свою добычу поближе к сердцу. Его молитвы были услышаны, с такой ценной находкой будущее представлялось ему безоблачным. Он чуть не упустил столь выгодное приобретение, но его настойчивость сослужила ему добрую службу. Теперь нужно было побыстрее уехать из Шотландии и уже в Англии решать, что делать дальше.

– Что ты наделала?! – заорал Джим, услышав от матери новость. – Ты пустила чужака в наш дом и продала ему жемчужину папы? Как можно быть такой дурой?! Сколько он тебе за нее заплатил?

Джем трясся от ярости, и радость с лица матери, показывающей ему монеты, тут же улетучилась.

– Я сделала это ради тебя, чтобы ты смог поступить в колледж. Именно этого хотел твой папа.

Она бросила золотые соверены на стол.

– Я их все попробовала на зуб. Двадцать пять этих монет лучше, чем та бусина в сундуке, – отстаивала она свою правоту. – Я до сего дня понятия не имела, что она там. Откуда мне было знать, что она такая замечательная, если мне никто не сказал об этом?

– Такая замечательная, бусина… – клокотал Джем с побагровевшим от отчаяния лицом. – Ты хоть понимаешь, что продала какому-то торговцу лучшую жемчужину из всех, какие только вылавливали в этой реке, королеву жемчуга, к тому же последнюю, найденную папой? Она ему снилась, а ты ее отдала!

Джем был вне себя, поскольку знал, что она стоила гораздо больше двадцати пяти гиней, пятьдесят самое меньшее, а может, и сто. Почему, ну почему он не отнес ее ювелиру из Перта на оценку? Он проклинал себя за то, что не рассказал матери о ней, не предупредил, что это очень ценная жемчужина. Он должен найти этого скупщика и потребовать ее вернуть. Можно обратиться в суд с заявлением, что мать обманули.

– Как его звали, этого скупщика?

– Я не запомнила, сын. Он показал мне свою карточку. Сказал, что англичанин из Лондона. Он показывал мне письмо какого-то лорда, но без очков… Прости меня. Тебе следовало рассказать мне, сынок, а не держать это в тайне.

– Как он выглядел? – спросил Джем, намереваясь узнать все его приметы, до мельчайших подробностей.

– Высокий, худой, светлые волосы, рыжеватые бакенбарды. Старше тебя. Скромно одет и говорит как помещик, поехал домой на Рождество.

– Эх, мама, что же ты наделала! Второй такой Королевы уже не будет! – воскликнул он, в отчаянии вышагивая по комнате.

– Прости, но откуда мне было знать, если мне никто ничего не сказал?

– Негоже так обманывать людей, – сказал Джем, смягчаясь. – Я должен выяснить, кто он такой. Это был папин подарок, его наследство, я его берег для…

Он замолк. Разве он мог сказать ей, что она нужна была ему для будущих путешествий?

– А ты отдала ее почти даром, как Исав в той библейской истории.

– Но у нас теперь есть деньги, не будь неблагодарным. Они помогут тебе получить образование. Мне этого достаточно.

– А мне нет, неужели ты не понимаешь? Я не хочу всю свою жизнь быть учителем или лесником. Я найду этого пройдоху и верну себе Королеву. Ее место здесь, у реки.

– Ты говоришь ерунду. Это всего лишь жемчужина, красивая жемчужина, но у нее не может быть имени.

– Нет, нет, ты ошибаешься. Королева была для папы живым существом, подарком природы нам. Она родилась в скромной ракушке, которая ее годами вынашивала, чтобы вырастить до такого размера. Не все продается за деньги.

– Да? А откуда бы у нас без них взялись еда и одежда? Из воздуха? Думаешь, я не хочу нового чепца и крепких башмаков, теплых одеял и хорошей еды? Уже ведь осточертела овсяная каша и капустный суп с бараньими шкварками! Пусть мы бедно живем, но у меня есть гордость. Если ты станешь всех расспрашивать, люди захотят узнать, в чем тут дело. Ну а если ты разболтаешь всем, что я продешевила, обо мне все станут судачить, и как мне тогда в церкви смотреть людям в глаза?

– Тебя только это и заботит? – с горечью произнес Джем. – Что другие о нас подумают? Что ж удивительного в том, что отец хотел оставить жемчужину у нас по этой же самой причине. Если люди узнают, что тебе улыбнулась удача, их уже не отвадить от двери твоего дома. Я найду этого англичанина, хоть бы на это ушла вся моя жизнь. Ему не должно это сойти с рук. Клянусь могилой папы, я верну то, что принадлежит мне по праву!

– Ох, сынок, не попал бы ты в беду! Это всего лишь жемчужина, не стоит нам из-за нее ссориться. Садись, поешь супа.

– Я не голоден, – бросил он, внезапно ощутив страшную усталость и безысходность.

Он сел за стол, но был полон решимости найти человека, который забрал его жемчужину. Однажды он отыщет Королеву и все исправит, куда бы его это ни завело. Справедливость должна быть восстановлена. Никому не позволено красть унаследованную им драгоценность.

Невзирая на бурю, Эбен торопился, чтобы поспеть к отправлению поезда до Ньюпорта-на-Тэе, где он собирался сесть на поезд, следующий из Данди в Эдинбург. Теперь, сжавшись от ветра, раскачивающего фонари, он с трудом удерживался на ногах, стоя на перроне под хлещущими струями дождя. Затем состав медленно, со скрипом пополз по мосту через реку Тэй; стало так темно, что почти ничего не было видно вокруг, и казалось, что сам железнодорожный мост со скрежетом качается под ними. Эбен, представляя себе бурлящий поток внизу, крепко прижимал свой жемчуг вместе с пальто к груди. Словно гора свалилась с плеч, когда поезд доехал до противоположного берега. Новый год приближался, так что ему следовало не мешкая делать свои дела в этом городе и ехать дальше на юг. Основную часть добытого он продал по хорошей цене, но с большой жемчужиной расстаться не смог. В Лондоне за нее можно будет получить изрядную сумму, достаточную, чтобы обзавестись недвижимостью. Никому не показывая, Эбен держал ее поближе к сердцу, в надетом на шею мешочке.

Проезжая границу между Шотландией и Англией, он задумался, не будет ли разумнее начать свое дело где-нибудь на севере страны, возможно, в одном из богатых промышленных городов. Лидс, Манчестер, Ливерпуль – во всех этих городах процветала торговля ювелирными изделиями.

Но когда поезд приближался к Йорку, его взору открылись башни Кафедрального собора вдали, эти мощные твердыни, возведенные из серого камня. Они как будто манили его. Мощенные булыжником улицы Йорка дышали древнеримской стариной. Почему бы не обосноваться в этом месте, ведь оно, определенно, ничем не хуже любого другого.

Он арендует помещения. Он уже бывал здесь и знал, что на улицах в окрестностях Кафедрального собора полно дорогих магазинов, внутри городских стен множество роскошных зданий.

Здесь его никто не знает. У него было кое-что в запасе. Он может заняться ремонтом, куплей и продажей столового серебра, а благодаря своей великолепной жемчужине он мог рассчитывать на ссуду для приобретения других драгоценных камней. Неожиданно перед ним открылась его новая жизнь. Как и в Перте, он будет руководствоваться интуицией. Этот богатый город сулил ему солидные барыши. Он улыбнулся и, взяв багаж и свое замечательное пальто, вышел на перрон, где смешался со снующими пассажирами. До него донеслись выкрики продавцов газет: «Катастрофа на мосту через Тэй! Читайте о сотнях погибших при падении поезда в реку…»

Схватив газету, Эбен принялся читать, ощущая, как ухает сердце в груди.

«В воскресенье, 28 декабря, вечерний почтовый поезд сошел с рельсов в результате обрушения стального моста во время бури». При мысли, что он проехал по этому мосту незадолго до того, как он рухнул, у Эбена мурашки побежали по коже. Смерть была так близка! То, что он уехал именно тогда, когда уехал, было невероятным везением. Эбен поплотнее закутал шею теплым шарфом, спасаясь от пронизывающего восточного ветра. Рука коснулась жемчужины, спрятанной на груди, чтобы он мог лишний раз убедиться, что она там. Может быть, эта красавица, став его собственностью, уже оказывает влияние на его судьбу? Возможно, и вправду есть такие жемчужины, что приносят удачу? Вдруг это она привела его в Йорк, где ему суждено разбогатеть?

7

Йорк, 1880 год

Недели проходили одна за другой, миновали месяцы учебы Греты у старого ювелира. Жить у него ей не пришлось. Китти отказалась покинуть дом, пообещав лучше учиться в школе. Мать свыклась с мыслью, что ее старшая дочь проводит время наедине с мистером Абрамсом в его доме, оплачивая обучение работой по хозяйству. Иногда миссис Костелло заходила в гости посмотреть, как у Греты идут дела, и приносила старику своей настойки на бузине.

– Мне не нравится, как вы выглядите, мистер Абрамс, вам следует обратиться к врачу, – говорила она каждый раз, видя его болезненно-серое лицо и сизые губы.

– Со мной все в порядке, миссис Костелло, только я очень-очень занят, – лишь смущенно пожимал плечами мистер Абрамс.

Грета знала, что причина не в этом, хотя у него и было несколько важных заказов на ремонт изделий от частных клиентов и рабочий стол был завален часами, требующими чистки и отладки.

Как-то раз, когда снег побелил тротуары, мистер Абрамс поднялся и стал натягивать пальто, собираясь отнести заказчику часы. Грета полагала, что ему нельзя выходить в такой холод.

– Я сама схожу. Скажете, куда нести? – вызвалась она.

Благодаря вещам, полученным от мистера Абрамса, у нее теперь было платье из плотного сукна, длинное теплое пальто, капор и хорошие перчатки.

– Это юристу, у него офис в Лендале. Мистер Блейк всегда был моим верным клиентом, и починенные часы ему давно уже надо было отнести. Я бы очень не хотел, чтобы этот джентльмен подумал…

Он сел в изнеможении.

– Этого нельзя допустить. Я буду очень благодарен тебе за помощь.

Мистер Абрамс сунул отремонтированные золотые часы в замшевый мешочек.

– Будь аккуратна с ними, моя дорогая, спрячь в карман на переднике и не задерживайся, уже почти стемнело. – Он вздохнул, качая головой. – Думаю, тебе не следует идти в такую даль.

– Я знаю, где это, – сказала она, желая услужить своему учителю.

– Зайдешь, разумеется, через служебный вход, и передай мои извинения. Поспеши, Маргарита. И, пожалуйста, будь осторожна.

– Обязательно, сэр, обещаю. Я мигом. Я знаю короткий путь.

– Нет! Иди только там, где светят фонари. Мне следовало бы самому пойти, но моя несчастная грудь, так давит…

Он помолчал, глядя в окно.

– Может, дождаться окончания шаббата?

– Никогда не откладывайте на завтра то, что можно сделать сегодня, – с улыбкой возразила ему Грета. – Вы мне сами это говорили. Я утром первым делом приду к вам. Вы отдохните возле огня и пообещайте, что вызовите врача, а то опять придет моя мать с ее ужасными горчичными припарками вам на грудь.

Стоял один из тех мартовских морозных дней, когда газовые фонари зажигают еще днем и на многолюдных улицах мелькают тени. Грета была горда тем, что получила это задание. Благодаря работе у мистера Абрамса она была обута в хорошие ботинки, и все их семейство обзавелось зимней одеждой. Теперь она не чувствовала себя оборванкой. С каждым днем она узнавала все больше о нанизывании бусин на нить, о том, как вязать надежные узлы и как проверять жемчуг на наличие изъянов.

На углу Олдуорка она чуть задержалась, глядя на зажженные фонари, но все же решила привычно сократить путь и не идти через рыночную площадь. Она уже дошла до середины узкого переулка, когда кто-то толкнул ее плечом, оттесняя в сторону.

– Смотрите, куда идете! – бросила она.

– Ба, это же Мэгги Костелло! Ходила к своему богачу, значит?

Мальчик, которого она не узнала, снова ее толкнул.

– Что, задрала нос, шлюшка?

– Дай пройти! – выкрикнула она в надежде, что ее кто-нибудь услышит, хоть и знала, что в этом переулке прохожих можно встретить крайне редко.

– Такая красотка должна приторговывать своим товаром. Дай-ка и нам немного попробовать…

– Отвали! – завопила она, лягаясь. – Я тебя знаю, – решила она сблефовать. – Расскажу своему брату, и ты покойник.

– Да что ты говоришь! А ну, Микки, давай посмотрим, что у нее есть…

Грету грубо прижали к стене, и парень, распахнув ее пальто, стал ее тискать. Она отчаянно вырывалась, пока он задирал ей юбку выше колен. Затем он нащупал что-то в кармане ее передника и вытащил оттуда замшевый мешочек.

– Так, что это у нас тут такое?

Он со смехом достал из него золотые часы.

– Все понятно, эта шалава ничем не лучше нас, тырит вещички у старого еврея! Они еще и золотые, – сказал он, поглаживая корпус часов. – Соображает что к чему, Мик!

– Пожалуйста, отдайте! Все не так, как вы подумали. Я несу их владельцу. Пожалуйста, у меня будут большие неприятности, они не мои! – прокричала Грета.

Но они были слишком заняты оценкой стоимости часов, чтобы слышать ее мольбу.

– Скажем, что нашли их на улице. Получим вознаграждение. Большое спасибо, шлюшка…

Нападавшие в тот же миг исчезли во тьме, оставив оцепеневшую от ужаса Грету одну. По ее щекам текли слезы испуга и стыда. Она не послушалась, решила сократить путь ради того, чтобы сэкономить немного времени, и что в результате? Ее ограбили. Как теперь она придет к мистеру Абрамсу с этой страшной новостью? Нужно что-то делать. Рыдая, она направилась в полицейский участок на Сильвер-стрит сообщить о краже. Она должна объяснить, что произошло. Как же она возместит ущерб за эту потерю своему нанимателю?

Все еще трясясь от страха, Грета поднялась по лестнице и распахнула дверь в полицейский участок.

– Пожалуйста, я должна сделать заявление об ограблении! – воскликнула она и стала сбивчиво говорить о том, как сократила путь и подверглась нападению двух мальчиков. – Они украли мои часы, то есть не мои, а принадлежащие мистеру Абрамсу… То есть они принадлежат мистеру Блейку из Лендала. Я как раз шла к нему, чтобы их отдать, и тут эти двое…

– Не спешите так, девушка. Так чьи часы похищены?

Она еще раз рассказала им о ремонте часов и о том, что часовщик поручил ей доставить их в офис юриста.

– Да, мы знаем юриста Блейка, и вы говорите, что мистер Абрамс дал их вам и отправил вас к нему на ночь глядя?

– У него сильно болит грудь. Он попросил меня отнести часы.

– Вы его служанка?

– Нет, я работаю у него, он обучает меня.

– У него в подмастерьях такая девчушка? – Дежурный сержант рассмеялся. – Вот так история!

– Не совсем так. Я убираю в его доме, а он учит меня набирать жемчуг на нить.

– И он послал вас с золотыми часами в столь поздний час, и теперь их нет?

Грета утвердительно кивнула.

– Их было двое, они моего возраста и знают меня, один из них назвал меня Мэгги Костелло, хотя меня все зовут Грета, а мистер Абрамс называет Маргаритой, – старалась она разъяснить им ситуацию.

– Ваше имя не имеет значения, кто были те, кто вас обокрал?

– Я не знаю, но один из них называл другого Микки. Они прижали меня к стене и пытались делать всякое. – Она покраснела и заплакала. – Он нашел часы в кармане моего передника. Мистер Абрамс велел мне беречь их, а теперь их нет.

Она так громко рыдала, что другие полицейские собрались вокруг них.

– А откуда нам знать, что вы не заодно с ними? Может, это всего лишь ссора между ворами, которые не поделили краденого? – сказал один из полицейских.

Грета с ужасом подняла на него глаза:

– Но это же не так! Мистер Абрамс скажет вам, кто я. Я живу с матерью в Уэлмгейте. Я никогда в жизни ничего не крала.

– В той части города сколько угодно воришек, – едко заметил высокий полицейский. – Мне придется составить протокол обо всем этом, а вы можете подождать здесь, пока мы не выясним, как все было на самом деле. Мы поговорим с этим евреем. Надо же, додумался послать девочку с таким поручением! Ему следует быть благоразумнее.

Как они смеют так говорить о ее нанимателе?

– Но у него очень болит грудь. Что я ему скажу? Мистер Блейк один из лучших его клиентов.

– Вы рассказали замечательную историю, девушка. Я готов в нее поверить, но вы никуда отсюда не уйдете, пока мы все не выясним.

– Но ведь воры могут все еще быть там! Я могла бы их опознать.

– Как знать, как знать, девушка. Давайте подождем и поглядим, как все обернется. А тем временем вы пойдете и тихо посидите в камере, в одиночестве, от греха подальше.

Вскоре Грета, дрожа, сидела в пустом тесном помещении с облицованными плиткой стенами.

– Моя мать будет волноваться, если я вскоре не вернусь домой. Сэр, я не вру! Я посещаю миссионерское собрание. Пастор может за меня поручиться. Я приличная девушка, умею читать и писать. У меня есть работа, зачем бы я крала у такого доброго человека, как Савл Абрамс?

Она разрыдалась пуще прежнего, вытирая нос рукавом.

– Тогда вам нечего бояться, не так ли, девушка? – сказал полицейский безо всякого сочувствия, прежде чем закрыть дверь камеры и удалиться.

Ей казалось, что она просидела на скамье не один час, вдыхая запах карболки и туалета, слушая лязг закрывающихся дверей и выкрикиваемые пьяными голосами проклятия. На улице наверняка уже ночь, и она знала, что волноваться будут оба, и ее мать, и мистер Абрамс. Она попыталась занять себя тем, что снова и снова вспоминала случившееся в подробностях. Никто на их улице не называл ее Мэгги, только на игровой площадке в школе. Эти парни знали ее, одного из них зовут Микки, но так зовут каждого второго ирландского мальчика. Эх, если бы там не было так темно! Она помнила ощущение от этих грубых рук на своей груди, от упирающегося ей в бедро колена. Как они посмели отнестись к ней как к уличной девке! Ей было так стыдно!

Вдруг дверь в камеру отворилась и рыжеусый констебль сказал, глядя на нее:

– Выходите.

– Вы нашли часы? Поймали тех, кто их украл? Мистер Абрамс сказал, что это он послал меня?

– Выходите из камеры.

Она шла по коридору, радуясь, что этот кошмар закончился, но затем она увидела закутанную в клетчатую шаль свою мать. Вид у нее был взволнованный и недоуменный.

– В чем дело? – спросила Грета.

Их обеих проводили в обшитый деревом кабинет, где у камина стоял высокий человек в черном сюртуке.

– Вот эта девушка, мистер Блейк, взяла часы. Мистер Блейк подтвердил, что они были отданы мистеру Абрамсу для ремонта, дорогостоящие золотые часы, принадлежавшие деду его супруги.

– Простите, – хрипло заговорила Грета, дрожа. – Это полностью моя вина. Я решила сократить путь. Мистер Абрамс был слишком нездоров, чтобы выйти на холод.

Она обернулась к полицейскому офицеру:

– Мистер Абрамс рассказал вам, как все было?

– Вы присядьте вот здесь.

Офицер указал ей на стул напротив огромного стола.

– Да, мы сходили домой к ювелиру, постучали в дверь. Ответа не последовало, поэтому офицер обошел дом вокруг и обнаружил старика спящим на своем стуле.

Он помолчал.

– Сном, от которого не пробуждаются. Он был мертв. Он умер без мучений, и его больше нет.

Грета взвыла при мысли о том, что он умирал один.

– Я не должна была его оставлять одного! Я говорила ему, что надо вызвать врача. Я должна была сама это сделать. Ваши часы могли бы подождать, сэр.

Она метнула гневный взгляд на высокого джентльмена со свисающими ниже щек бакенбардами. У него хватило учтивости кивнуть.

– Ваша заботливость делает вам честь, девушка, но это ничего не меняет. За вас некому поручиться.

Офицер остался глух к ее рыданиям.

– Девушка потрясена горем. Отпустите ее, я поручусь за ее честность. Отведите ее домой, – сказал мистер Блейк матери Греты. – Часы, я уверен, вынырнут где-нибудь в городе.

Он говорил тоном человека, привыкшего отдавать распоряжения.

– Сэр, сначала необходимо составить протокол, и ей придется приходить сюда ежедневно, пока дело не разрешится тем или иным образом.

Грета подписывала бумаги и выслушивала строгие инструкции, но все это она делала неосознанно. Ни о чем ином, кроме бедного мистера Абрамса, она сейчас думать не могла. Нужно сообщить о несчастье его приятелю Ландесманну и другу – адвокату мистеру Барнетту. Он не должен оставаться всю ночь один.

– Кто позаботится о погребении? – спросила Сэйди Костелло у мистера Блейка, выходя с дочерью из кабинета.

– Этим займутся его единоверцы, мадам, – ответил юрист. – А вы отведите девочку домой. Ей уже хватит на сегодня потрясений.

С болью в сердце Грета молча шла домой. Ее учитель, этот милый пожилой человек, умер, она осталась без работы, и у нее неприятности с полицией. Рухнули все ее мечты. Ей придется снова стать служанкой, а все потому, что она решила сократить путь. Теперь, когда старика больше нет, у нее не осталось никаких шансов изменить свою судьбу. Как же ей будет не хватать этих ежедневных занятий у него дома! Ей вспомнилось одно утро, когда у нее не получалось достаточно туго затянуть узел и ей приходилось начинать снова и снова, пока она в сердцах не отшвырнула ожерелье.

– Терпение, моя дорогая Маргарита. Твои ошибки – тот жемчуг, который нужно лелеять.

Кто теперь назовет ее Маргаритой? Какую жемчужину мудрости она обрела, свернув в темный переулок? Грета вздохнула. Она теперь позор для своей матери и дурной пример для Китти и Тома. Измученная и уставшая, она крепко прижималась к матери, пока они в молчании возвращались домой.

8

Ясным весенним утром Эбен Слингер, удовлетворенно улыбаясь и поглаживая бакенбарды, выглянул в окно своего «Магазина жемчуга» в Стоунгейте. Он все еще не мог поверить, что ему посчастливилось найти это помещение в средоточии мощенных булыжником улиц в окрестностях Кафедрального собора. Он сразу понял, что конкуренция в городе очень жесткая, здесь было несколько немецких часовщиков, множество антикварных лавок, но он специализировался на жемчуге и черном янтаре и рассчитывал вскоре заработать себе репутацию лучшего поставщика этих драгоценных камней.

Благодаря жемчужине удача сопутствовала ему и тогда, когда он, прибыв в Йорк в тот промозглый зимний день, принялся за поиски скромного жилья. Он потратил неделю, бродя по улицам и выбирая подходящее место, чтобы можно было начать свой бизнес. В одной лавке в Лоу-Петергейте его направили в магазин Генделя Карсуэлла в Стоунгейте, который как раз собирался все распродать и удалиться от дел. Старому ювелиру хватило одного взгляда на драгоценную жемчужину Эбена, чтобы понять, что у молодого человека, стоящего перед ним, есть чутье на настоящее качество и он сможет в короткий срок выкупить его имущество.

Чтобы сделать запас товара, Эбен прочесал выставочные залы графства, собирая коллекцию произведений искусства, которые скупал по большей части на аукционах и частных торгах. Работать на чужой бизнес было нелегко, но уже через несколько месяцев магазин был полностью в его владении. Вокруг было множество должников, не представляющих себе подлинной ценности продаваемых вещей, которые хотели побыстрее получить за них деньги, чтобы избавиться от долгового бремени.

Вместе с магазином он получил трехэтажный дом и мастерскую на заднем дворе. Он принялся переоборудовать торговый зал на свой вкус, наводя чистоту и убирая дешевые предметы с глаз долой. Во время своих поездок по графству он приобрел несколько прекрасных парюр – комплектов, состоящих из жемчужных ожерелий, браслетов и серег, выполненных в едином стиле, а также прелестных жемчужных диадем и гребней. Подобные вещи он постоянно держал в хорошо освещенной витрине для привлечения заезжих туристов и местной зажиточной публики.

На жемчуг всегда был спрос: на ожерелья – для девушек и молодых женщин, на броши – для жен, на кольца – по случаю помолвки, в качестве презента к юбилею или чтобы загладить вину, а также на траурные украшения, чтобы смягчить боль утраты, когда смерть явилась на порог.

Артур, молодой помощник, который работал и на прежнего владельца магазина, был искусен в изготовлении пользующихся большим спросом траурных украшений, помещая в камеи, кольца и броши скрученный конский волос. С ним было значительно легче работать, чем с прядями настоящих волос, которые заказчики желали превратить в символ своей скорби. При условии, что конский волос был правильно окрашен, клиенты не замечали подлога. Кроме того, Артур искусно сверлил жемчуг, зная, что за каждую ошибку ущерб будет вычтен из его заработной платы.

Никто не смог бы понять отношения Эбена к его личной коллекции жемчужин. Это были его красавицы, которых он держал в застекленном шкафу красного дерева, сконструированном в четком соответствии с его требованиями, в выстланных шелком выдвижных ящиках, расположенных один над другим. Это была его тайная сокровищница. Каждая жемчужина покоилась на своем собственном маленьком троне. Перед тем как лечь спать, он доставал одну из них, чтобы гладить ее и восхищаться присущим ей одной сиянием. Избранница проводила ночь либо у него под подушкой, либо в кармане, пришитом к его ночной рубахе напротив сердца.

Он испытывал наслаждение, пополняя свою коллекцию. Каждая его красавица имела собственное имя, каждая была взвешена, обмеряна и занимала отведенное ей место в его гареме. Хотя ни одна из них не могла сравниться с его бесценным сокровищем сокровищ, шотландской жемчужиной, которую он теперь называл Мэри, Королевой скоттов. Была еще горсть прекрасных жемчужин с калифорнийского побережья, их он окрестил Звездами моря. Было несколько жемчужин с Таити, сумеречные, как ночь, это были Черные луны. И пара розовых жемчужин неправильной формы, их он звал Румяными розами.

Ничто не доставляло ему большего удовольствия, нежели обед над торговым залом со столовыми приборами с перламутровыми ручками. Он любил держать в руках свои булавки для галстука и запонки, вынув их из перламутровой шкатулки. Если индийские князья украшали себя нитями глубоководного жемчуга, почему он не мог делать то же наедине с самим собой? Он сидел перед зеркалом в шелковой рубашке, усыпанной мелким жемчугом, привезенным из колоний, и любовался своим отражением. Жемчужины сверкали в свете пламени свечи, заставляя его трепетать от удовольствия.

Недоставало его дому только облагораживающего женского участия. Пожилая домашняя работница, Элиза Хант, досталась ему от предыдущего владельца магазина. Ее услуги обходились недорого, она удовлетворительно готовила, заслуживала доверия, была спокойна, и ее ни разу не заметили в употреблении спиртного. Однако лестницу из кухни, которая находилась в цокольном этаже, с возрастом одолевать ей становилось все сложнее. Ему требовалась безупречная чистота в своих владениях, и он обходил каждый угол, проверяя качество уборки. Несмотря на то что у Элизы Хант было слабое зрение, пока она его устраивала.

Эбен вышел на улицу посмотреть, нет ли на тротуаре пыли и мусора. В это время приходил мальчик с ведром воды навести чистоту на входе и вымыть ступени крыльца.

Пусть никто не думает, что его бизнес хоть чем-то хуже, чем у других, более респектабельных ювелиров Йорка. Его целью было стать королем жемчуга в Стоунгейте. Некоторые из его конкурентов уже обращались к нему за советом, когда к ним попадали определенного рода вещи, и с алчностью рассматривали аккуратную работу Артура. Парень бывал сердит, когда ему велели что-то переделать. Эбен гадал, долго ли они смогут уживаться вместе, но он не хотел бы, чтобы Артур обосновался в одном из конкурирующих ювелирных магазинов.

Эбен стоял на улице, любуясь сверкающей в лучах утреннего солнца свежеокрашенной вывеской «Магазин жемчуга» над выпуклым окном. День начинался хорошо, и он подумал о том, что его решение осесть в Йорке было чрезвычайно удачным.

Вечером того же дня, когда тени легли на булыжную мостовую и пришло время закрывать ставни, Эбен заметил ошивающегося возле магазина мальчика, чей вид ему показался подозрительным. Парень зыркал по сторонам, проверяя, нет ли за ним слежки.

– Сэр, я нашел вот это, – сказал он.

Его кепка была низко надвинута на глаза.

– Нашел неделю назад в переулке. Повесил объявление в витрине магазина, но никто не пришел.

«Да ну! А моя матушка была королевой Англии», – подумал Эбен.

– Ты хочешь их продать или отнести в полицейский участок?

– Нет, только узнать для начала, сколько они стоят… ну, для вознаграждения, – пробубнил он с сильным гортанным акцентом.

– Тогда заходи, – велел Эбен. – Я на улице дела не веду.

Бросив взгляд на противоположную сторону улицы, он удостоверился, что там не притаился сообщник воришки. Парень выложил часы на стол, и Эбен осмотрел их с чрезвычайной тщательностью.

– Здесь выгравированы инициалы. Изготовлены они в начале прошлого века. Прекрасные часы в хорошем, рабочем состоянии. Так ты хочешь их продать или только оценить?

Мальчик удивленно посмотрел на него.

– Можно и продать. Сколько они стоят?

– Двадцать гиней. Может, и больше. – Эбен предложил явно заниженную цену.

– Послушайте, они стоят больше, человек в конце этой улицы предложил мне сорок, – не растерялся парень, махнув рукой в сторону мастерской известного часовщика.

– В любом случае я не могу тебе сейчас заплатить наличными. В магазине денег нет – на ночь сданы в банк. Тебе придется зайти утром. Мое последнее слово – тридцать пять. Как тебя зовут? Я не веду дел с незнакомцами.

– Берт Райен, сэр. Это хорошие часы, – прибавил он. – Я барахлом не занимаюсь. Нашел их недалеко от Патрикс-пул.

– Понятно. И владельца, значит, не было поблизости?

– Ни души вокруг, а моему старику не помешает немного денег, ведь у него нет работы, – парень предпринял попытку разжалобить Эбена.

– Ты их оставишь здесь или зайдешь утром перед открытием магазина? Я приготовлю деньги. Я мог бы найти покупателя, но, сам видишь, часами я не торгую. Почему ты пришел ко мне после того, как побывал у старого Мюллера? – полюбопытствовал Эбен. – К тому же тут много других магазинов.

– Вы здесь недавно, а я слышал, что старый Карсуэлл, который тут был до вас, не сильно интересовался, где берут товар, который ему приносят. Так значит, завтра? – Схватив часы, он сунул их под куртку. – Спасибо, мистер, – сказал Берт Райен и выскочил на улицу.

Эбен улыбнулся, взял пальто и шляпу и, тщательно заперев магазин, в свете уличных фонарей направился к Петергейту. Следовало за кружкой пива с пирогом в его излюбленном пабе обдумать, как ему действовать при таком интригующем повороте событий.

Грета Костелло не могла ни есть, ни спать с тех пор, как ее ограбили. Как-то утром, через две недели после ее ареста, в их дверь постучал человек в элегантном пальто и черной шляпе. Они с матерью как раз были заняты стиркой, погрузив руки по локоть в мыльную воду, и Грете было неловко впускать его в их неустроенное жилище, увешанное мокрым бельем.

– Мисс Маргарет Энни Костелло? Вы были последней работницей у мистера Савла Абрамса?

– Да, сэр.

Она сделала реверанс.

– Это вам.

– Ах, это часы! Слава Богу, мама, их нашли!

– Ничего не знаю про часы, а вот это принадлежало покойному мистеру Абрамсу. Он завещал вам эту вещь в благодарность за ваш прилежный труд.

Мужчина сунул ей в руки обтянутый синей кожей ларец.

– Моему отцу, мистеру Джошуа Барнетту, было дано распоряжение вручить это вам, если с его клиентом что-либо случится.

Грета обтерла руки о юбку, прежде чем раскрыть шкатулку. Внутри, на голубой шелковой ткани подкладки лежала большая жемчужина, оправленная в розовое золото, на толстой цепочке.

– Неужели это мне? Какая красота!

Внутрь была вложена маленькая записка.

– Господи Боже! – ахнула мать, глядя на крупную жемчужину. – Ты не можешь это принять. Что люди подумают о том, как ты такое могла заработать? К тому же ты потеряла его часы, так что это нехорошо.

– Я не могу принять это, потому что не заслужила, – сказала Грета, подняв взгляд на молодого человека. – Я потеряла его часы и не оправдала его доверия.

Она закрыла ларец, чтобы вернуть его, но мужчина отказался его взять.

– Не принимайте поспешных решений, мисс. Не отвергайте подарок умершего. Это к несчастью, тем более если дело касается жемчуга.

– Это правда? Грета, я полагаю, джентльмен прав. Я не хочу, чтобы с тобой приключились и другие несчастья, достаточно тех, что уже имеются. Хватит того, что ты потеряла часы, потеряла работу и старого джентльмена. Он был так добр, наняв тебя. Ну что ж, из уважения к его памяти мы должны это принять. Спасибо вам, сэр.

Мать проводила молодого человека к двери, оставив Грету зачарованно глядеть на грушевидную жемчужину, свисающую с золотой цепочки подобно кулону или крестику. Ее золотая оправа была усыпана крошечными бриллиантами.

– Я не могу это носить, – покачала головой Грета, расплакавшись. – Ему не следовало этого делать для меня, опозорившей себя потерей его заказа…

– Возможно, не сейчас, дорогая моя, а в день твоей свадьбы, когда он настанет. Подумать только, какая щедрость! Мы спрячем его подальше от любопытных глаз в комод. Такой подарок судьбы, быть может, принесет нам удачу, а она нам с тобой, Бог свидетель, нужна теперь, когда мы обе остались без работы.

Как будто волею Провидения, вмешавшегося в ход событий в ответ на мольбы Греты, к ним вскоре явился полицейский с просьбой пройти с ним в участок на Сильвер-стрит, где их ожидали хорошие новости.

– Вы более вне подозрения, мисс Костелло. Мы поймали с поличным юношу, пытавшегося продать вчера утром дорогие золотые часы ювелиру из Стоунгейта, а тот уведомил нас, что некто пытается сбыть с рук вещь, являющуюся, по его мнению, краденой. Мы отправились с ним к его магазину, где задержали Берта Райена вместе с его братом Майклом, которого схватили, несмотря на то, что он пытался сбежать. Они члены известного семейства воров-карманников. Они, разумеется, утверждают, что нашли часы недалеко от Патрикс-пул, как вы нам и говорили. Ваши свидетельские показания помогут привлечь их к ответственности. В общем, хорошо то, что хорошо кончается, юная леди. Я проинформировал Эразма Блейка, состоящего в общине квакеров вместе с мистером Раунтри, уважаемым оптовым торговцем какао. Часы будут незамедлительно ему возвращены.

– Мы должны поблагодарить этого ювелира, – сказала Сэйди Костелло, с облегчением качая головой. – Слава Богу, мир не без добрых людей.

– Да, это верно, но этот джентльмен не захотел, чтобы его имя упоминалось в связи с данным делом. Он здесь появился недавно и счел своим долгом поступить так, чтобы ни у кого не возникло мысли, будто бы он падок до краденого. Сохраняя свое инкогнито, он сможет помогать нам и в будущем, если воровское сообщество снова на него выйдет.

– Как же я счастлива, дочь моя, что этот груз свалился с наших плеч! Сразу два радостных события за последние два дня, но, говорят, Бог любит троицу, – позже с улыбкой сказала Сэйди, развешивая простыни на заднем дворе. – Пожалуй, дела идут на лад.

С тех пор как умер мистер Абрамс, Грета снова работала на рынке, помогая зеленщику позади его палатки. Как же она скучала по тем вечерам, когда, сидя за рабочим столом, разбирала ожидающие ремонта вещицы, вертела в руках крошечные весы мистера Абрамса, слушала его наставления. Обдирать гнилые листья с молодой капусты было делом неблагодарным. Именно тогда ей пришла в голову удачная мысль пойти к мистеру Блейку в его контору, что находилась недалеко от реки, и спросить, доволен ли он отремонтированными часами. Кроме того, она могла бы у него спросить, не знает ли он о подходящем для нее месте, пусть даже это будет работа уборщицей.

Утром она оделась с особой тщательностью, достав свой выходной костюм, сшитый из шерстяного платья Ады. Кроме того, она надела соломенный капор, отделанный яркой лентой, а на шею – свое новое ожерелье, на счастье. Хоть она и была из Уэлмгейта, бедного района, но как показать себя с лучшей стороны, Грета знала.

– Меня зовут мисс Костелло, я хотела бы увидеть мистера Блейка, – заявила она секретарю, войдя в представительный офис юриста.

Узнав причину ее визита, пусть и без предварительной договоренности, служащий повел ее через холл, уставленный вдоль боковых стен стульями, а затем открыл дверь в обшитый деревянными панелями кабинет с камином, в котором жарко горел огонь.

– Ну что ж, юная помощница мистера Абрамса, я рад, что мы встретились при лучших обстоятельствах. Чем могу быть полезен?

Мистер Блейк, сидевший за столом, улыбнулся. Жестом он пригласил ее присесть на обтянутый кожей стул.

– Я хотела узнать, в удовлетворительном ли состоянии к вам вернулись часы. Я очень рада, что они наконец нашлись. Мне не давала покоя мысль, что они могли быть повреждены.

– С ними все в порядке, они в хорошем состоянии, но это, не будем забывать, всего лишь часы. А вы как поживаете?

– В трудах, сэр, но я скучаю по работе у моего усопшего учителя.

Она помолчала, глядя в пол. Решимость вдруг ее оставила.

– Я подумала, если… но, пожалуй, лучше не надо…

Поднявшись на ноги, она собралась уйти.

– Вот, собственно, это я и хотела узнать. Прошу прощения за то, что отняла у вас время.

Он встал со стула, чтобы ее остановить.

– Вряд ли вы отправились в такую даль только для того, чтобы спросить о часах. Вы все еще испытываете затруднения?

– Не совсем так, но я нуждаюсь в постоянной работе. Мать делает все, что в ее силах, но мои брат и сестра еще слишком юны, чтобы работать по-настоящему. Мне нужно подыскать место.

– Вы хотите, чтобы я нашел вам работу?

– Нет-нет, просто… Может, вы знаете кого-нибудь, кому нужна пара умелых рук. У монашек я выучилась шитью. Я умею гладить и гофрировать ткань, штопать, умею читать и писать. Ну а теперь еще и набирать жемчуг на нить, – прибавила она. – Ну, почти. Мистер Абрамс не успел закончить мое обучение.

– Мне нравится ваша честность, Маргарет. Моя жена как раз нуждается в помощи по хозяйству. Я поговорю с ней, и, возможно, она предложит вам работу… Вам это подойдет?

– Спасибо, я была бы вам чрезвычайно благодарна…

– Вам придется жить в нашем доме. У моей жены есть особые требования. Ей нравится, чтобы все было, как в старину, но посмотрим, что она скажет.

Проводив ее до двери, он немного помолчал.

– И, пока вы не ушли, дам вам небольшой совет. Когда вы пойдете к ней, не надевайте украшений вроде того, что сейчас на вас, – сказал он, скользнув взглядом по ее подвеске. – Красивого, впрочем.

– Мистер Абрамс оставил мне его в наследство, – с гордостью сообщила Грета.

– Я рад за вас, но моя жена, Серенити, сторонница традиционного уклада. Квакеры, члены Религиозного общества Друзей, стремятся к простоте в быту, одежде и высказываниях. От своей прислуги Серенити ждет такого же поведения. Форму вам выдадут.

– Благодарю вас, я приму к сведению ваше предостережение… то есть, я хотела сказать, ваш совет, сэр.

– Рад был вас повидать, Маргарет Костелло. Желаю вам удачи.

Эразм Блейк улыбнулся, когда она сделала книксен.

– Теперь ступайте домой.

Грета чуть ли не вприпрыжку миновала Парламент-стрит и Фоссгейт, довольная тем, что решилась попытать счастья. У нее появился шанс начать все сначала. «Удача являет себя трижды», – подумала она и, прикоснувшись к подвеске, ощутила холод жемчужины. Ах, если бы узнать имя того ювелира, что спас ее репутацию, сдав полиции грабителей! Ей бы хотелось, чтобы когда-нибудь она смогла поблагодарить его лично.

9

Грета тщательно вычистила и выгладила каждый предмет своего туалета. Ее шерстяное пальто и серое платье с накрахмаленным воротничком были безупречны. Благодаря стараниям Тома ботинки блестели как зеркало, а вязаные перчатки были как следует заштопаны. В ее сшитый из старого ковра саквояж были уложены чулки, сорочки и щетка, но свою жемчужину, как и советовал мистер Блейк, она оставила дома. Довольная своим благопристойным видом, она прошла знакомыми улицами Йорка, пешком пересекла реку по мосту и направилась к высоким зданиям нагорного квартала Маунт, богатые дома с отполированными до блеска ступенями крылец которого уступами поднимались над городом.

Процветающее семейство Блейков проживало в усадьбе Маунт-Вернон, чей парадный вход был предназначен для посетителей, но не для прислуги, так что Грета прошла к заднему входу и позвонила в дверь. Ей открыла служанка в сарафане.

– Вы новенькая? – спросила она, оглядев Грету с головы до ног. – Проходите.

Вслед за девушкой Грета поднялась по черной лестнице в холл.

– Подождите здесь. И вот что, тут принято обращаться друг к другу по именам, не по фамилиям. Насколько мне известно, вас зовут Маргарет.

– Грета…

– Нет, Маргарет. А я, кстати, Пейшенс.

Она подвела Грету к двери утренней гостиной[9]. Грета немного помедлила, желая поправить волосы, но здесь не было зеркал. Дрожащей рукой она постучала и была призвана предстать перед хозяйкой дома.

Высокая и державшаяся очень прямо, Серенити Блейк стояла у окна. На ней было светло-серое платье с широким крахмальным воротником, ее голова была покрыта простым чепцом, завязанным под подбородком. Стянутые назад и туго скрученные на затылке волосы придавали ее красивому лицу суровое выражение.

– Маргарет Кастелло, мой муж отзывался о тебе как о честной работнице, преданной усопшему работодателю, и единственной опоре твоей овдовевшей матери. Это так?

– Да, мэм, – ответила Грета, делая реверанс.

– В этом доме мы не кланяемся никому, кроме Творца. Говорим мы по-простому. Наше «да» значит «да», наше «нет» значит «нет». Ты увидишь, что живем мы скромно. Мы не тратим деньги на безделушки, поскольку их можно употребить на помощь тем, кто в ней нуждается. Мы едим простую пищу, носим простую одежду и почитаем воскресенье. Мы не признаем Друзьями тех, кто стал мирским, обретя богатство. Я ценю практические навыки, а за твой труд мы предоставим тебе жилье и питание, выделим полдня для посещения твоей матери, а еще ты будешь получать небольшую плату.

Она подошла ближе, чтобы осмотреть Грету своими черными как уголь глазами.

– От тебя также требуется скромное поведение, следует работать молча, почитать воскресенье, как это делаем мы, починять и стирать белье и участвовать во всех благотворительных мероприятиях. Тебе все понятно?

Сглотнув ком в горле, Грета кивнула.

– Сейчас мы проживаем здесь вдвоем с мужем, но когда вернутся мои сыновья из колледжа и школы-интерната, несомненно, значительно прибавится стирки, ведь свои вещи энергичные мальчики умудряются быстро перепачкать. Это также будет твоей обязанностью. Какими умениями ты обладаешь?

– Я умею штопать и менять воротнички и манжеты, перешивать одежду, вышивать, гофрировать кружева… Этому меня научили монахини. И еще я умею нанизывать жемчуг на нить.

– Довольно. Покажи свои руки.

Сняв перчатки, Грета протянула руки для осмотра.

– Хорошо, у тебя руки человека, привычного к труду, и пальцы швеи. В этом доме нет нужды в вычурных вышивках, но простыни истираются и требуют починки, воротники тоже. Мы преуспеваем потому, что приветствуем бережливость во всем.

Как такое замечательное лицо с красиво изогнутыми бровями, густыми ресницами и пухлыми губами может быть столь строгим и даже суровым? Грета ощущала власть этих глаз, что, вперившись в нее, как будто читали ее мысли. Она не выдержала взгляда этой женщины.

– Ты будешь работать вместе с поварихой и Пейшенс и выполнять все задания, которые они тебе будут давать. Без дела здесь никто не сидит. Всегда найдется то, над чем нужно поработать. Это все. Твоя комната на верхнем этаже, общая со второй работницей. И еще, Маргарет, не забывай, ты пришла без рекомендательного письма. Ты здесь только потому, что за тебя поручился мой муж, не подведи его.

– Я не подведу. Спасибо, мэм.

Вместе с Пейшенс она взобралась по лестнице, не вполне осознавая, какое впечатление на нее произвело это собеседование. Разговор длился считаные минуты, и она даже не успела набраться смелости, чтобы задать вопрос. Теперь ей нужно было найти свое место в этом тихом доме с белыми стенами и пустыми комнатами. Тут не было привычного множества украшений, с которых нужно стирать пыль, только ряды фотографий на стенах. Ее неискушенному глазу все здесь казалось отменного качества, но пустота обескураживала.

В комнате под крышей, куда ее определили, были умывальник, железная кровать с жестким матрасом, занавески на окне и ряд деревянных крючков на стене над маленьким комодом. Здесь не было ни картин, ни даже вышитых вдохновляющих цитат из Библии. Усевшись на кровать, она окинула взглядом ту часть комнаты, где расположилась Пейшенс.

Мистер Блейк производил впечатление дружелюбного и открытого человека, в то время как его жена была холодна и замкнута. Грету вдруг охватила тоска по дому с его шумом и гамом, что было присуще всему Уэлмгейту. А здесь она ощущала себя иностранкой в стране, где ей предстояло выучить совершенно незнакомый язык.

На следующей неделе состоялось собрание Друзей Йорка, посвященное шитью. Гостей принимала хозяйка дома: чай, печенье и изысканные пирожные подавали разместившимся в гостиной леди с дочерьми, занятыми созданием «предметов благотворительности».

– Что это такое? – спросила Грета у поварихи Этель, которую не решалась называть по имени.

– Полезные вещи, которые они шьют для бедных. Ну, одежда для сирот и брошенных детей, погребальные уборы для умерших младенцев. Все делается очень аккуратно, не пропадает ни один лоскут черной, серой или белой ткани. Старую одежду распарывают и перешивают.

– А почему в этом доме нет разноцветных вещей?

– Так угодно нашей хозяйке. Ей нравятся яркие цвета в саду, там, где им предназначено быть самой природой, но себя она ничем не украшает. Да это и не нужно с такой белой кожей и такими каштановыми волосами, как у нее. Хозяин без ума от ее красоты. Сыновья пошли в нее, такие же миловидные. Я никогда не видела, чтобы женщина была так привязана к своим детям. Полагаю, только с ними она потворствует своим прихотям. Но это я уже сплетничаю, пожалуй.

Повариха поспешно ушла, чтобы заняться своими делами.

– Когда они приедут домой? – поинтересовалась Грета у Пейшенс.

– Со дня на день. Мастер[10] Эдмунд учится в колледже в Манчестере. Младший, Хэймер, – в школе-интернате в Экворте. Ты сразу поймешь, что они вернулись, – в доме будет шумно.

Постепенно Грета привыкала к строгому укладу, обязательному для обитателей этого дома. Она взглянула на Серенити, которая, будто в оправдание своего имени[11], тенью неторопливо проплывала через холл, кивком приветствуя гостей. Одетые в дневную форму, состоящую из платьев в серую и белую полосу с жесткими воротничками и манжетами и царапающих кожу накрахмаленных чепцов, Грета и Пейшенс принимали у них пальто и перчатки.

Никто здесь не носил волосы распущенными. Темные косы хозяйки неизменно были покрыты, и Грета представляла себе, как они струятся ниже талии, высвобожденные из тугого пучка на затылке. Не допускалась завивка с помощью щипцов. Волосы должны быть такими, какими их создала природа, а локоны Греты имели обыкновение закручиваться в сырую погоду в тугие спирали, что изрядно ее раздражало.

Дом Блейков был, казалось, бесконечно далек от Уэлмгейта, от зловонных выгребных ям на задних дворах, но Грета тосковала по суматохе субботнего рынка и пятничных вечеров, а что до воскресений… Она вздохнула. Сможет ли она привыкнуть к ним здесь?

Во время утренних молитв, совершаемых под руководством Эразма Блейка, все сидели молча. Говорить можно было, только если душа велела, и никто из них не смел открыть рот. Грета старалась не расплыться в улыбке, представляя себе, как велят души людям в Уэлмгейте орать и драться с субботнего вечера до утра воскресенья. И они слушали библейские изречения, стараясь не ерзать от нетерпения, до тех пор, пока хозяин не решит, что пора приступать к повседневным делам.

Все изменилось несколькими днями позже, когда тишина была взорвана возвращением домой Хэймера Блейка. По лестницам грохотали ботинки, из кухни, где он хватал кусок бисквита, доносился смех. Повариха теперь все готовила в удвоенных количествах, а корзина Греты с вещами для починки была доверху набита спортивными рубашками, рваными бриджами и горой другой одежды, нуждающейся в штопке.

Впервые она услышала игру на пианино в утренней гостиной. В дом как будто ворвался свежий ветер. Улыбаясь, Серенити увлекла сына в свою спальню, чтобы он рассказал ей все свои новости.

С появлением Эдмунда жизнь в доме забурлила еще сильнее, и теперь, в преддверии лета, все домочадцы были в сборе. В саду проходили встречи молодых Друзей, устраивали теннисные партии, поездки мальчиков с друзьями на морское побережье, и стало еще больше стирки и штопки.

Эдмунда представили Пейшенс и Грете. Он был высок и темноволос, как его мать, с таким же пронзающим взглядом, но в нем был живой огонек. Он вежливо расспросил девушек об их семьях, а затем удалился готовиться к экзаменам. В Эдмунде сочетались красота матери и теплота отца, сделала вывод Грета. Серенити не отходила от его двери, требуя от всех проходить мимо его комнаты на цыпочках.

– Ты, Маргарет, разжигая рано утром огонь в каминах, не должна шуметь, чтобы его не отвлекать. Он должен иметь возможность заниматься, – велела Грете Серенити.

Впрочем, девушка заметила, что Эдмунд в своей комнате редко бывает, а когда она постучала в дверь, чтобы там прибрать, а потом вошла, то обнаружила окно настежь распахнутым. Каким-то образом он спустился по водосточным трубам и сбежал из дому одному Богу известно куда. Все это ее совершенно не касалось до тех пор, пока Блейки не получили письмо, вызвавшее в семействе переполох. Повариха поведала, что Эдмунд с позором провалил экзамен по правоведению.

Спокойное течение жизни в доме сменила буря скандалов с хлопаньем дверей. Пейшенс с Гретой невольно слышали ссорящихся с верхней площадки лестницы, где натирали перила.

– Юриспруденция не для меня, мама. У меня нет способностей этим заниматься как следует.

– Но ведь твой отец так хочет, чтобы ты продолжил его дело!

– Я знаю. Мне очень жаль, но ничего не получится. Я хочу что-то делать руками, как мой дед Блейк. Тебе нужно взглянуть на вещи, которые выпускает фирма Уильяма Морриса: прочные столы и стулья из дуба и другой древесины. Я беру уроки столярного дела. Я хочу заниматься именно этим, а не сидеть целый день за столом, выслушивая людские жалобы.

– Ни в коем случае не говори отцу что-либо подобное! – Впервые хозяйка потеряла самообладание. – В нашей семье никто не опускался до физического труда, а всегда предпочитали профессии, способствующие процветанию. Ты должен идти тем же путем.

– Нет ничего постыдного в том, чтобы что-то делать своими руками, мама. Я ведь не дешевую мебель собираюсь сколачивать. Я хочу быть причастным к возрождению тех древних умений, которые мы можем совсем утратить. Это также изготовление витражей, изящных украшений, прекрасных гобеленов. Такая работа вдохновляет.

– Тебя воспитывали не так, Эдмунд, ты не должен дорожить мирским. Это не для нас, – возражала мать, снова в отчаянии повышая голос.

– Может, это и не для тебя, мама, но я вижу присутствие Бога в творениях, созданных кистью, пером или резцом художника.

– Твоими устами говорит дьявол, сын. Кто сбил тебя с пути истинного, побудив говорить о суетном? Кто ввел твой ум в соблазн? Откуда у тебя такие мысли?

– Никто. Я ходил в художественную галерею и влюбился в увиденное. Это пробудило то, что было во мне всегда. Меня нередко тянуто распилить дерево, помочь садовнику или понаблюдать за работой отца моего отца за верстаком. Я приобретал трудовые навыки и бывал в мастерских плотников. Это то, к чему лежит моя душа…

– Ты прекрасно знаешь, что мы не упоминаем тех членов нашего семейства. Твой отец узрел свет истины, примкнув к братству Друзей. Он оставил все те мирские устремления, когда на мне женился.

– Ты заставила его выбирать между его семьей и тобой. Сколько раз мне запрещали навестить деда, прежде чем он умер?

– Как ты смеешь так со мной разговаривать?! Я этого не потерплю. Иди в свою комнату и моли о прощении за такое неуважение к матери. Я не позволю тебе дурно влиять на Хэймера. Отец поговорит с тобой позже.

– Ты забыла про плотника из Назарета, мама? Его ты тоже выставила бы за дверь?

Эдмунд вихрем выскочил из утренней гостиной с потемневшим лицом и покинул дом, хлопнув дверью так, что задрожали стены.

Пейшенс ошеломленно уставилась на Грету:

– Что же нам теперь делать?

– Ничего. Нас это не касается, так ведь?

Обе они слышали всхлипы, доносящиеся из-за двери гостиной. Хозяйка не должна знать, что они что-то слышали, иначе неприятностей не оберешься. Грета предчувствовала, что это не последняя буря. Мир в этом добропорядочном доме был порушен. Бедный мистер Блейк, ему придется принимать чью-то сторону. Впрочем, Грета знала, кого он поддержит.

Как-то утром, через несколько дней после семейного скандала, Грета несла выстиранные вещи, чтобы сложить их в бельевой шкаф. Она увидела стоявшего на лестничной площадке Эдмунда, он глядел в сад, где по дорожке шла его мать.

– Полагаю, вы все знаете, что я в опале. В этом холле эхо разносит голоса до самого верха, – со вздохом произнес он.

Грета лишь кивнула, не желая вмешиваться в семейные дела.

– Такой славный денек сегодня! – снова вздохнул он.

– Хороший день для прогулки, сэр, – отозвалась она.

– Здесь нет «сэров». Я Эдмунд… Прогулка за городскими стенами разрядила бы атмосферу до следующей битвы. Этот город прекрасен, не правда ли? – спросил он, глядя на нее.

– Старинный город, этого не отнять. – Помолчав, она прибавила: – Но тем, кто живет в Уэлмгейте, откуда я родом, он не кажется таким прекрасным.

– Пожалуй, мы тут избалованы, но в такой день, как сегодня, где угодно лучше, чем… – Он запнулся, а потом сменил тему разговора: – Чем вы занимаетесь после дневных трудов?

– Хожу домой, когда получается, а скоро будут городские гуляния на Бутхэмском поле. Я откладываю деньги для ярмарки, возьму туда свою сестру Китти. Это лучший день за все лето, не правда ли?

– Я не знаю. Никогда там не был.

– Почему же? Все туда ходят, – сказала она, удивленно качая головой.

– Друзья не посещают подобные мероприятия, правда, я не знаю почему. Мама говорит, можно подхватить какую-нибудь болезнь, но это смешно.

– Тогда вам нужно сходить туда, хотя бы раз, – произнесла она неуверенно, понимая, что ей не следовало бы давать такие советы.

Видя, в каком он настроении, она прибавила, желая вселить в него решимость противостоять матери:

– Ну, только чтобы составить собственное мнение.

– Вы, безусловно, правы, но это не так просто, по крайней мере сейчас.

Он, отвернувшись, стал смотреть на сад.

– Мы должны являть собой пример, а я сейчас…

– Но всем необходимо веселиться, петь песни, плясать. На ярмарке много и других развлечений. Вам нужно увидеть все это самому.

– Я должен заниматься, но… – сказал он, посмотрев на нее искоса. – Я, похоже, ищу оправдания.

– Да, сэр.

– Эдмунд, прошу вас.

– Возможно, вы могли бы сходить туда в виде исключения и взять с собой мастера Хэймера. Ему наверняка понравится сбивать кокосовые орехи[12] и кататься с горки. В конце концов, это всего один день.

– Вы, Маргарет, пожалуй, правы. Один день не усугубит мое и без того бедственное положение.

Он улыбнулся и задержал на ней свой выразительный взгляд. Грета почувствовала, как вспыхнули ее щеки, и не знала, куда деть глаза. Они вместе стали смотреть в окно на возвращающуюся Серенити. Глянув вверх, она заметила, как увлеченно они беседовали. Ее грозный вид говорил яснее слов.

10

– Куда пойдем теперь? – крикнула возбужденная обилием развлечений Китти, спрыгивая с карусели. – Сколько у тебя осталось?

– На мороженое хватит, но его придется разделить на двоих, – улыбнулась сестре Грета и, догнав Пейшенс, спросила у нее: – Ты их уже видела?

– Кого «их»? Ах, только не начинай опять про то, что придет Эдмунд и приведет своего брата! Вы поэтому разоделись в пух и прах? – съязвила та.

На Китти и Грете были накрахмаленные хлопчатобумажные платья, сшитые из драгоценных тканей Ады, а их головы были покрыты поношенными шляпами-канотье, украшенными жесткими полосатыми лентами. Стояла ясная погода, и ярмарочное поле заполонили толпы людей, стекаясь на звуки паровых органов и шарманок. Грета уже истратила почти все мелкие монеты, что были в ее кошельке, но она надеялась, что братья Блейк все же придут, несмотря на мрачную, напряженную атмосферу в доме. Неужели Эдмунда снова загонят в клетку, принудив делать то, что велено, или у него хватит духа сопротивляться?

Почему эти люди отказывают себе во всех радостях ярмарки с ее играми и соревнованиями, да еще в такой чудесный день, она просто не понимала.

Складывалось впечатление, что весь город, принарядившись, собрался на поле: повсюду мелькали шелковые платья с кружевами, матроски, клетчатые юбки, полосатые пиджаки и шляпы-канотье. Прохладный ветерок полоскал знамена, над головой реяли воздушные змеи, рвались в небо шары, мимо пробегали дети, размахивая бумажными флажками и вымпелами. Навесы для знатной публики, восседавшей за столами, были отгорожены натянутыми веревками. Грета узнала рыжеволосого полицейского с Сильвер-стрит, тот регулировал движение толпы, приглядывая за босоногими мальчишками, способными залезть в чужой карман. Просто слоняться тут и там ничего не стоило, и Грета, Пейшенс и Китти с удовольствием глазели на все многообразие палаток и прилавков. Здесь были кукольные представления, марионетки, тир и оркестры, старающиеся заглушить орган. Китти приходилось силком стаскивать с качелей. Где-то в толпе была и мать Греты с маленьким Томом. В очереди на горку она наконец увидела мальчиков Блейков, и у нее отлегло от сердца. Значит, у Эдмунда в итоге хватило решимости сбежать из дому и привести сюда своего брата немного поразвлечься.

– Маргарет, Пейшенс, идите сюда! – закричал он, увидев, что они остановились. – Хотите скатиться?

– Да, конечно! – крикнула Китти, даже подпрыгнув от радости.

– Нет, Китти, у нас монетки закончились, да и ты здесь уже все испробовала, хватит с тебя.

– Вы обе превосходно выглядите, – улыбнулся Эдмунд. – Пусть Китти скатится с Хэймером за мой счет.

И дети, визжа и что-то выкрикивая, помчались вниз по высокой спиральной горке. Склонившись, Эдмунд прошептал Грете на ухо:

– Спасибо вам за все это. Здесь так здорово! Как жаль, что мы тут не бывали раньше! Так красочно и многолюдно, я бы хотел все это сфотографировать. Думаю, попытаюсь что-нибудь выиграть.

После аттракционов оба молодых человека устремились в тир с его сценками из жизни Дикого Запада. Эдмунд сделал три выстрела и все три раза промазал.

– Еще раз, сэр?

Пейшенс, которая едва не открыла рот от удивления при появлении здесь Блейков, предложила:

– Давайте я покажу вам, сэр, как надо.

Взяв ружье, она, не целясь, три раза пальнула по движущимся целям.

– Ну и ну! – произнес Хэймер, качая головой. – Как это у вас получается?

– Если бы вы росли в фермерской усадьбе, то умели бы добыть себе кролика на ужин.

Она со смехом вручила Грете мягкую игрушку – слоника.

– Это тебе сувенир.

– Идемте смотреть на взлетающий воздушный шар, – сказал Эдмунд.

Глядя на него и Хэймера, Грета подумала, что темные костюмы в такой жаркий день не годятся, но спортивные пиджаки и соломенные шляпы квакеры не приветствовали.

Они задержались возле танцплощадки, и Хэймер с Китти принялись скакать и резвиться вместе с другими детьми. Пейшенс попыталась обучить своего юного господина нескольким па.

– Для меня это тоже слишком сложно, – извинился Эдмунд, выводя Грету на деревянный помост под некое подобие вальса.

Когда он взял Грету за руки, ее сердце учащенно забилось. Она танцевала с сыном хозяев дома! Такое было возможно только в этот особенный день, единственный в году, когда исчезают все преграды. Улыбаясь, он взглянул на нее сверху вниз.

– Спасибо, Маргарет, за то, что не дали мне упустить эту возможность. Молодость бывает только раз, и такие дни, как этот, нужно обязательно пережить.

– Надеюсь, у вас не будет неприятностей из-за того, что вы сегодня сюда пришли, – отозвалась она, желая, чтобы этот танец никогда не кончался.

– Папу это позабавит. А позаниматься я смогу и завтра.

– Значит, вы вернетесь в Манчестер?

– Еще ничего не ясно, – вздохнул он. – Теперь, когда папа узнал, что я нашел себе занятие по душе, которое связывает меня с его скромной семьей, он просто разрывается на части. Сомневаюсь, что я смогу сдать экзамены, но попытаться ради них я должен. В конце концов, они мои родители, и я должен относиться к ним с почтением.

Солнце уже клонилось к закату, когда они направились к выходу. Мать и Том ждали их там, чтобы забрать Китти, которая дулась и топала ногой, не желая уходить. Грета представила Эдмунда матери, сделавшей ему книксен.

– Прошу вас, миссис Костелло, не нужно. Я очень рад познакомиться с вами и вашими родными. Этот день был чудесным для всех нас, и все благодаря Маргарет. Она подбила меня прийти сюда и развлечься, – улыбнулся он. – Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Мы пробыли здесь немного дольше, чем я рассчитывал.

Все четверо, усталые и слегка обгоревшие на солнце, медленно прошли по мосту через реку Уз и далее вверх по склону холма, увлекаемые толпой, направляющейся в городские пабы, чтобы там завершить этот день.

Дома их уже поджидали.

– Где вы были?

Выпрямившись во весь свой рост, Серенити Блейк стояла на крыльце, глядя на них с презрением.

– Нам очень жаль, что хороший ужин пропал из-за того, что вы не сообщили о своем намерении уйти из дома.

– Мы были на гулянии! – выпалил Хэймер. – Я выиграл кокосовый орех, мы катались на качелях и с горки и ходили в тир с сестрой Маргарет Китти.

Он примирительно протянул матери свой приз, но она на него не обратила внимания. Грета и Пейшенс сожалели о том, что им не удалось проскользнуть в дом незамеченными через задний вход.

– Это ваша идея, Маргарет Костелло?

Эдмунд незамедлительно все объяснил.

– Нет, мама, это я решил немного отвлечься от учебников. В такой прекрасный день трудно оставаться дома, – сказал он в свое оправдание.

– Можно было прогуляться к реке, но только не на ярмарку. Тебе известно, как твоя мать относится к подобным вылазкам.

Мистер Блейк топтался за спиной своей жены, порываясь вмешаться.

– Я видел там много развлекающихся семей Друзей, – возразил Эдмунд.

– Значит, они должны были испытать себя, подвергшись искушению невоздержанностью и мирскими соблазнами. Разве я тебя ничему не научила?

Угольно-черные глаза Серенити пылали огнем.

– Ничего страшного не случилось, дорогая. Один раз в году можно. Мальчикам нужно было выпустить пар, и нет вреда от того, что они весело провели время. Хватит об этом, давайте пойдем в дом, – распорядился мистер Блейк, но его жена считала иначе:

– Маргарет, сейчас же марш в утреннюю гостиную… Мне надо с тобой поговорить.

– Серенити, дорогая, я не думаю… – прошептал мистер Блейк, но жена ничего не хотела слышать.

– Разве я не должна придерживаться принципов нашего учения в управлении домом? Идем, Маргарет.

Грета прошла за ней следом в утреннюю гостиную, но, понимая, что ее ожидает нагоняй, не стала склонять голову, а стояла с дерзко поднятым подбородком и глядела на письменный стол.

– Нам придется распрощаться с тобой. Я уверена, что в сегодняшнем неповиновении виновата ты. Твоя работа меня вполне удовлетворяла, но что касается твоего поведения… Я не вижу в твоих глазах смирения. Ты подбиваешь моего сына к непослушанию, и я этого не потерплю. – Хозяйка скрестила руки на груди. – Собирай свои вещи и уходи. Здесь никому не позволено своевольничать. В этом доме царит свет истины, и он не будет осквернен суетным. Моих сыновей ждет блестящее будущее, и я не допущу, чтобы глупые служанки, не отличающие истинное от ложного и не знающие своего места, сбивали их с пути.

– Это всего лишь праздничное гулянье. Ваши сыновья сами решили пойти.

– Но кто их надоумил? Я не слепа. Я видела, как Эдмунд что-то обсуждал с тобой. Ты его отвлекаешь, без тебя ему будет лучше. Ты должна покинуть наш дом.

– А как насчет рекомендательного письма? – умоляющим тоном спросила Грета.

– Насколько я помню, ты сюда пришла без него. Пейшенс простодушна и легко поддается чужому влиянию, но ей больше некуда идти. Одна из вас должна удалиться, чтобы все знали, что я не стану мириться с неповиновением в своем доме.

Потрясенная Грета попятилась к двери, но не смогла не сказать напоследок:

– Неповиновение в этом доме, мэм, поселилось задолго до того, как я перешагнула его порог. Вам следовало бы более внимательно присматривать за родными, а не за прислугой.

Она медленно поднималась по лестнице, понимая, что совершила тяжкий грех, вмешавшись в дела господ, но уволить ее без рекомендации было несправедливо. Кто теперь возьмет ее на работу? Ей придется с позором возвращаться в Уэлмгейт. Что скажет ее мать?

Как же Грете не хотелось возвращаться домой после проживания в богатом особняке, где ее к тому же регулярно кормили! Воздух в квартале Маунт был свежее, здесь не было сильного задымления. Да и как она вернется домой без денег? Ее возмущала несправедливость случившегося. Ветер доносил запах с шоколадной фабрики. Этот запах постоянно витал недалеко от реки, и многие в городе получили работу благодаря мистеру Раунтри, но без рекомендаций с ней никто не станет разговаривать. Она неторопливо складывала вещи в саквояж, стараясь не расплакаться, глотая горечь обиды. Крадучись, она спустилась по черной лестнице, не желая встречаться с Пейшенс, поварихой или посудомойкой, и направилась к задней калитке.

Здесь, перегородив ей путь, ее ждал Эдмунд, желавший извиниться.

– На маму что-то нашло. Мы ее успокоим, и она поймет, что винить вас в моих проступках неразумно, – заявил он, одновременно злой и смущенный из-за ее увольнения.

Грета была не в том настроении, чтобы выслушивать извинения.

– Не думаю, что это случится. Все дело в вас. Она хочет руководить вашей жизнью.

– Послушайте, Маргарет. Предложите своему будущему нанимателю написать мне, и я дам вам рекомендацию. Я не позволю ей лишить вас перспективы найти работу! Дайте адрес офиса папы, и я отвечу. Мне так жаль, Маргарет!

– Грета. Мне больше нравится, когда меня зовут Грета. По крайней мере отныне меня снова будут так звать. – Набравшись решимости, она продолжила: – Я не понимаю, почему все красочное и радостное считается тут греховным. Что это за религия такая? Вы даже не можете создать предмет мебели без…

Она хотела, чтобы он знал: ей известно, что происходит.

– Да. Мне это также не по нраву, но дело в том, что предков матери считают элитой в местной общине. Это мученики, принявшие смерть за свою веру во времена гонений, лет двести назад. Они были отцами-основателями братства Истинного света, и ей невыносима мысль, что кто-то из ее сыновей променяет эту веру на верование с менее строгими рамками или женится на девушке, не входящей в Общество Друзей. Мне очень жаль, что мы с вами так обошлись. Не думайте обо мне плохо. Мне самому еще предстоит выбираться из этой путаницы.

Эдмунд протянул руку, и Грета ее пожала, сделав книксен.

– Спасибо, сэр, – сказала она, вопреки его просьбе не обращаться так к нему.

– Эдмунд, прошу вас!

– Нет, сэр, так не принято, не правда ли?

Подхватив саквояж, она повернулась, чтобы уйти.

– Если вам когда-нибудь понадобится помощь друга, обращайтесь ко мне, – сказал он ей вослед.

– Да, сэр, как скажете… Только наша дружба не освободит вас из этой клетки.

Она не обернулась. Эдмунду Блейку предстоит многое узнать о настоящей жизни за пределами замкнутого мирка сообщества квакеров. Если он хочет идти собственным путем, ему следует выработать характер, и как можно быстрее.

– Это еще что такое? – воскликнула Китти, увидев саквояж, который Грета поставила на кухонный стол. – Если тебя уволили, я тебя не пущу в свою кровать. Я теперь сплю с мамой. Ты можешь спать здесь.

– Меня это устраивает, – пожала плечами Грета.

У нее не было желания препираться. У Китти был переходный возраст, и она могла в один день быть ребенком, резвящимся на качелях, а в другой – ершистым подростком.

– Где мама?

– А ты как думаешь? В прачечной. Она работает с утра до ночи. Тебя и вправду уволили?

– Не совсем так…

– Могу поспорить, что ты…

– Прекрати, Китти! Я дико устала, дотащив это из Маунт-Вернона.

В дверях появилась Сэйди, голова которой была повязана платком.

– Мам, нашу Грету уволили! – прокричала Китти так, что всем соседям было слышно.

– Прости, мне больше некуда идти… – сказала Грета, глядя на изможденное лицо матери.

– Поговорим об этом позже, когда здесь не будет хлопать ушами эта юная мисс. Завари чаю. Рада тебя видеть, дорогая моя. Мне никогда не нравился этот чопорный дом.

Мать, как всегда, была права. Какое облегчение испытала Грета, снова оказавшись в этой захудалой комнатушке, на мощенном булыжником внутреннем дворике с его безрадостной жизнью! Это ее дом, здесь она в безопасности, но ей было так стыдно явиться сюда с пустыми руками и кошельком! Все, что скопила, она потратила на ярмарке.

Позже, когда Китти играла на улице, Грета все выложила матери, сидя у огня.

– Вся моя вина в том, что я рассказала Эдмунду Блейку про ярмарку. Я не заставляла сыновей хозяев идти на это чертово гулянье!

– Но ты подала ему идею, которая хозяйке не была угодна. Оно и к лучшему, что тебя уволили. Я видела, с каким восторгом этот молодой человек на тебя смотрел. Не хватало нам еще таких неприятностей!

– Что же мне делать?

– Будешь помогать мне в прачечной.

Грета не смогла скрыть своего смятения.

– Я бы хотела работать в магазине, только у меня нет рекомендаций.

– Тебе придется довольствоваться тем, что есть, девочка моя. Стирка – это не так уж и плохо.

– Это ужасно, и я тебя от нее избавлю, как только встану на ноги. Папа перевернулся бы в гробу, если бы узнал, до чего мы докатились.

– Оставь ты эти мысли. Наше место здесь, тут мы и останемся.

Сэйди со вздохом обвела кухню взглядом.

– Только если я за это не возьмусь. Я хочу, чтобы ты жила в опрятном маленьком коттедже на приличной улице, с настоящей гостиной и собственным входом. Хочу, чтобы Китти работала горничной, а Том был подмастерьем. Я хочу…

– Хочу, хочу… Хватит уж! Ты должна принимать то, что нам дает Господь Бог.

Мать перекрестилась.

– Мне пока его предложения не по нраву.

– Маргарет Костелло, я не позволю еще хоть одному богохульному слову слететь с твоих губ. Иди помой рот. Будь поосторожней со своими желаниями, а то они могут явиться к тебе и укусить за задницу.

В глазах матери мелькнул огонек, когда она это говорила.

– Прости, мам.

– То-то же, болтунья! Радуйся тому, что мы не в работном доме и не разлучены, как те наши знакомые, которые не смогли свести концы с концами. Если будем дружно работать, как-нибудь справимся. Так что хватит склок с Китти, она очень ценит свою большую сестру, хоть и не показывает этого. Ты найдешь работу, если не будешь забивать голову всякими причудами. На крайний случай всегда есть палатки на рынке.

Но разве сможет Грета после Маунт-Вернона снова таскать ящики с апельсинами и мешки с картошкой или перебирать гнилые овощи? Работая служанкой, она увидела совсем иную жизнь по ту сторону реки, в мире, где дома с ватерклозетами и дорогой мебелью окружены прекрасными садами. И как ей сказать матери, что она уже не в состоянии перебиваться с хлеба на воду на этих ужасных задворках? Пока она не знала, как осуществить свою заветную мечту.

11

Пертшир, октябрь 1882 год

Желание Джема Бейли найти того скупщика жемчуга угасало с каждым прошедшим месяцем, а потом и годом. Никто не мог припомнить имени англичанина или его адреса. Джем даже съездил в Перт и обратился в полицию, но там никому не было до него дела. Всех занимала ужасная катастрофа на мосту через Тэй, унесшая столько человеческих жизней. Его потеря в сравнении с этой трагедией казалась такой незначительной. После смерти отца про школу пришлось забыть, но он оправдал надежды матери и, начав с помощника лесоруба, дорос до одного из лучших лесников поместья. Он теперь был больше шести футов[13] ростом, раздался в плечах, стал мускулист и крепко стоял на ногах, а лицо его обветрилось и потемнело от постоянного пребывания на солнце.

За смуглое лицо и черные как сажа кудри его часто дразнили цыганом. Одному такому шутнику он врезал кулаком в лицо, сломав нос. Больше его никто не задирал. В бараке лесорубов он держался особняком, тратя свободное время на чтение книг и курение трубки, что, по мнению его товарищей, было довольно странным занятием, но ему не было до этого дела.

В Перте Джем записался в библиотеку и с жадностью набросился на книги о приключениях капитана Кука, Марко Поло, североамериканских охотников и пионеров Дикого Запада. Целый огромный мир ждал его, но пока он был вынужден оставаться в своей деревне.

Его мать, судя по всему, страдала тем же заболеванием, что свело его отца в могилу. Как и он, Дженни постепенно слабела, а лицо ее приобрело землистый цвет. Врач сделал для нее все, что было в его силах, и на этот раз Джем позаботился о лекарствах. Чтобы их купить, он распродал жемчуг из своего мешочка. Летом Джем бродил по реке и нашел несколько жемчужин, но все они не шли ни в какое сравнение с Королевой. Душа его ни в чем не находила успокоения.

– Все тебе неймется, ты в точности, как твой папа, – говорила ему мать. – Хоть на цепь его сажай…

Были в деревне девушки, желавшие его приручить, но он их не замечал, как и миловидную молоденькую школьную учительницу и даже дочь священника, предпринимавшую долгие прогулки по лесу в надежде случайно его повстречать.

– Я собираю полевые цветы, чтобы их рисовать, – глупо улыбаясь, объяснила она свое присутствие на тропинке, ведущей к реке, где он с ней столкнулся.

– В таких темных местах их не стоит искать, – сказал он, досадуя на помеху в работе.

– Почему? Здесь рыскают волки? – жеманно спросила она.

– Да, волков тут достаточно, и они не пропустят глупую девчонку, разгуливающую в одиночестве, – резко ответил он.

Как ему отделаться от этой докучливой дурехи? Она его совершенно не привлекала.

– Спускайтесь к реке, там вы найдете сколько угодно цветов.

– Вы меня проводите?

Девчонка оказалась совсем бесстыжей.

– Нет, не провожу. У меня слишком много работы, чтобы угождать девицам, которым некуда девать время. Ступайте, помогите своему отцу. Он вам укажет на тех несчастных, которых вы сможете навестить.

– Хм!

Развернувшись, она зашагала прочь, бросив ему через плечо:

– Не зря вас называют грубияном!

Он рассмеялся в ответ, понимая, что в ее словах есть доля правды. Да, он едкий человек, острый на язык, и это его устраивало. Жизнь в этом суровом краю трудна, его мать умирает, он был связан по рукам и ногам до ее смерти, но потом все изменится. Он не собирался проводить здесь остаток своей жизни.

Приближался сезон сплава леса. Шлюзы на всех плотинах, регулирующих уровень воды в реке, были готовы к открытию, как только погода поменяется и вода начнет прибывать. Тогда они будут сплавлять бревна вниз по реке к лесопилке. Бригады сплавщиков лагерями стояли по берегам, люди ждали момента, когда надо будет направлять бесконечный поток стволов деревьев. Вид заготовленного, готового к сплаву леса всегда вызывал волнение. Помещик любил приводить своих гостей-охотников смотреть на это представление.

Джему поручали следить за тем, чтобы никто из гостей помещика не вмешивался в процесс сплава. Делать это нужно было тактично, не оскорбляя важных персон, зачастую путающихся под ногами и задающих слишком много вопросов.

В то утро землевладелец привел с собой двух гостей, приехавших из Америки, – Джейкоба Аллистера и его сына, Джейка-младшего. Они стояли поблизости в своих твидовых костюмах, увлеченные происходящим.

– Мистер Аллистер владеет лесами и лесопильными заводами в штате Айова. Он хочет, чтобы Джейк увидел весь процесс собственными глазами. Позаботься, чтобы он ничего не пропустил.

Джем постарался, чтобы на его лице не отразилась досада. Ему хватало работы и без того, чтобы быть нянькой избалованному мальчику, которому следовало бы сидеть за школьной партой. Тем не менее Джем шагнул вперед, чтобы пожать ему руку. Уже хорошо, что парень, по всей видимости, заинтересовался этим процессом.

Он повел юношу вниз, к небольшой залитой водой лощинке со штабелем бревен, укрепленных так, чтобы они не могли скатиться в реку раньше времени.

– Ждем, когда откроют шлюзы выше по течению. Тогда увидишь, как быстро поплывут бревна по реке, – объяснил ему Джем. – Но ты должен держаться от них подальше.

– А что это за шесты, которые держат в руках те парни? – спросил Джейк.

– Этими крючьями сплавщики разводят бревна, отталкивают их друг от друга и не дают им утыкаться в берег, если они начинают разворачиваться и перегораживать русло.

– А можно и мне такой?

Джейка, похоже, привел в восторг вид людей, прыгающих с бревна на бревно, вертящихся в потоке хлынувшей сверху воды. Сплавщики скакали, словно танцоры шотландского рила, управляя движением древесных стволов. Внезапно Джейк, влекомый любопытством, шагнул на проплывающее мимо бревно и принялся перепрыгивать с одного ствола на другой.

– Как здорово! – крикнул он.

– Сейчас же вернись! – велел ему Джем, чувствуя груз ответственности за благополучие мальчишки.

А потом, к его ужасу, парень оступился и свалился в бурный поток, с дикой скоростью потащивший его вниз по течению. Джем покрылся холодной испариной от осознания угрожавшей мальчику опасности. Его могли раздавить стволы деревьев, скатывающиеся с крутого берега в реку. Времени на раздумья не оставалось. Кое-кто из сплавщиков видел, что случилось, и кричал своим товарищам, находившимся ниже по реке, чтобы те спасали парня.

– Перегораживайте русло, останавливайте бревна! – приказывал Джем на бегу, стараясь не отставать от уносимого водой мальчика.

Сплавщики стали быстро стягивать бревна в подобие дамбы, перекрывающей русло. Теперь громоздящиеся друг на друга стволы тормозили течение реки. Не раздумывая об опасности, грозившей ему, Джем прыгнул с берега в холодную воду. Сопротивляясь течению, он зацепил багром Джейка за пиджак и поволок его к берегу, где вылез из воды сам, а затем вытащил и парня.

Взяв на руки холодное, безжизненное тело, Джем понес его к ближайшей палатке.

– Снимайте с него одежду, давайте все ваши шерстяные одеяла! – крикнул он рабочим. – Будем растирать его, пока не очнется. Он совсем холодный… Нужно вернуть его к жизни!

Сплавщики принялись растирать его с ног до головы, затем закутали в сухие одеяла и сверху навалили куртки. К счастью, мальчик открыл глаза как раз в ту секунду, когда к палатке подбежал помещик с отцом мальчика, который видел все происходящее. Очнувшегося Джейка все приветствовали радостными возгласами, и Джем дал ему глоток виски, чтобы окончательно привести парня в чувство.

– Как зовут молодого человека, который вернул моего сына с того света? Как мне отблагодарить вас за такую сообразительность? – спросил Джейк Аллистер, пожимая Джему руку.

– Это Джем Бейли, – представил его помещик. – Настоящий лесник, как и его отец в прошлом.

Джема, стоявшего в мокрых штанах и рубахе, трясло от пережитого. Из-за его попустительства мальчик едва не умер!

– Все произошло так быстро, сэр. Я его предупреждал, но…

– Этот юнец получил хороший урок, теперь будет знать, что быстрая река – это опасно. Мы все видели, что он сам в этом виноват. Больше он такого не сделает, я уверен. Я у вас в долгу.

Джему ничего другого не оставалось, кроме как отправиться домой, чтобы переодеться, а потом, чувствуя себя полностью обессилевшим, он сидел у горящего очага, пока его не сморил сон.

Через неделю, к его немалому удивлению, к ним явился слуга из господского дома с корзиной в руках.

– Это от гостя из Америки.

В корзине оказались виски, яйца, ветчина, пирог, а в свертке – прекрасный твидовый костюм, шерстяная рубаха и толстые носки. Это был полный комплект зимней одежды. Джем прочел на вложенной карточке:

Джему Бейли от благодарных родителей. Если Вам когда-либо понадобится поддержка в нашей замечательной стране, пожалуйста, свяжитесь с нами. Мы вечно перед вами в долгу.

Джейкоб и Марселла Аллистер

Как бы он объяснил матери, откуда взялось все это богатство, не огорчив ее тем, что подверг себя опасности, спасая мальчика? Лежа на своей кровати у стены, Джинни выслушала его рассказ с улыбкой, без тени тревоги на лице.

– Вот так, одно доброе дело влечет за собой другое. Когда я уйду к нашему Творцу, отправляйся в Америку, сынок. Тут тебя уже ничего не будет держать. Поезжай, попытай счастья в другой стране.

– Но чтобы туда добраться на корабле, нужно много денег. Америка слишком далеко, мама, – улыбнулся Джем, радуясь ее благословению.

– Тогда в следующем году иди на реку и налови еще жемчуга. Он тебе поможет переплыть океан после того, как меня положат в гроб. У тебя на него чутье, как и у твоего отца. Он этого для тебя хотел, сынок.

Если бы это было так просто! Однако строить планы относительно того, чтобы однажды отправиться в путешествие, ему ничто не мешало.

Первым делом нужно было написать письмо и обстоятельно поблагодарить своего благодетеля за подарки и предложение. Он обрисует ему свое нынешнее положение – будучи связанным контрактом, он не сможет покинуть службу у помещика в течение еще как минимум года. Нелишним будет выразить свое желание в будущем увидеть Америку. Джем аккуратно сложил записку Джейкоба Аллистера и спрятал ее в отцовский сундук, запирающийся на замок, где также хранились оставшиеся немногочисленные жемчужины. Он улыбнулся при мысли, что, если река позволит ему взять еще немного ее сокровищ, то он, возможно, однажды сможет увидеть собственными глазами дикие леса Айовы.