Говорят, что герои легенд могут увидеть подстерегающую их смерть до того, как поднимутся ей навстречу.
И хотя все герои умирают, легендарными их делает то, как они встречают смерть — с плачем или с улыбкой.
Гедрин Талавар был стар, очень стар.
Прошли годы, — для Гедрина их насчитывалось много больше, чем большинство людей могли даже надеяться прожить, — и он обнаружил в себе сильную тоску по простым удовольствиям, в которых он строго отказывал себе, когда был молодым человеком: в вечерней прогулке верхом за городом, в приятном бокале вина с теплой трубкой табака, или в радости скачущих на его колене детей и звуках их смеха. Другие люди наслаждались этими радостями. Люди, как более незначительные, так и более великие, чем он.
Когда-то он назвал бы такого человека паразитом. Сейчас он назвал бы его благословенным.
Знакомая боль возникла в глубине глаз, благодаря чему Гедрин узнал, что в комнате не один.
— Учитель? — раздался голос позади.
Гедрин продолжал молча сидеть перед окошком своего снятого в аренду кабинета. Он смотрел на руины, что были загнивающим портовым городом Лускан. Он видел горящие в ночи пожары на улицах, которые никто не тушил. Он слышал вопли раненых и умирающих, умоляющих о спасении, которое никогда не придет.
Таким был город, который покинули боги, в мире, который они уже разрушили.
— Учитель? — его оруженосец прошел дальше в комнату и остановился, когда наткнулся на сидящего неподвижно, словно труп, Гедрина. Гедрин медленно повернул голову, и мальчик чуть ли не отпрыгнул назад. — О, простите! Я не…
— Это не имеет значения, Дроуис. — Гедрин махнул сухой кожистой рукой, так много лет назад покрывшейся старческими пятнами. — Я знаю, час настал. Дай мне еще мгновение.
— Как пожелаете, мастер Тенеубийца.
Гедрин посмотрел бледными глазами прямо на ученика. Уже три десятилетия его глаза были полуслепы, имели выцветший, почти белый цвет. Один глаз был слеп полностью. Мальчик вздрогнул.
«Совсем не мальчик», — удивился Гедрин. Темноволосый и стройный, Дроуис был на шестьдесят лет младше Гедрина, и выглядел на тридцать зим. Это заставило Гедрина почувствовать себя старым. И это было правдой, а Гедрин никогда не пытался избежать правды.
Он мягко улыбнулся.
— Не бойся. Око видит, все будет хорошо.
— Конечно, учитель.
Гедрин заморозил Дроуиса взглядом, будто дотянулся и схватил его рукой. Теперь было легко так влиять на человека, а ведь ему пришлось пятьдесят лет учиться этому искусству.
— Око видит все, — сказал Гедрин. — ВСЕ.
Дроуис побледнел и опустил глаза вниз и в сторону. Он пробурчал что-то утвердительное или, возможно, молитву.
— Подождите мгновение, учитель, а потом поспешим. — Дроуис избегал его пристального взгляда. — Быть может, вы выпьете чая или что-нибудь съедите?
— Нет, — ответил он. — Но ты поешь. Ты молодой и должен быть сильным.
— Конечно. — Дроуис явно не собирался есть. Гедрин не удивился бы, если бы его желудок завязался в узел. — Я принесу вам вашу трость.
Гедрин изнуренно улыбнулся. Эта ночь была идеальной, чтобы передать Защитник, если конечно Дроуис накануне не решил продать учителя.
— Значит, это будешь ты, — сказал Гедрин задумчиво и так тихо, что только юстициар или опытный вор могли бы расслышать его. — Я думал о тебе лучше.
Дроуис остановился у двери.
— Вы что-то сказали, учитель?
Гедрин покачал головой.
— Только слоноголового, я думаю. Неси его сюда, потом подготовишь свое оружие. Я сейчас встану и соберусь.
— Да, учитель.
Когда парень ушел, Гедрин повернулся к окну и вздохнул.
В старом мире, до того, как Магическая Чума переписала законы магии, паладины могли почувствовать, где притаилось зло, как бы хорошо оно не скрывалось. Сейчас такая сила была по большей части утеряна смертными. Но Гедрин был пережитком того времени и хорошо помнил, как читать в сердцах людей, даже если магия молчит об этом. Дроуис попахивал тьмой — с подобной тьмой Гедрин сражался все его девяносто и пять безрадостных зим.
Нет… нет, это не правда.
Была радость в его долгой жизни, раздумывал Гедрин: вечера, когда он лежал в объятиях смуглых рук своей жены Сивгении, выискивая ее имя среди звезд, а потом, спустя годы, этой радостью был их ребенок. В теплые ночи, такие, как эта, когда Селунэ поднималась полной и яркой, он мог слышать призрачный смех на ветру и уголком глаз видеть ее красивую улыбку.
Глаза Гедрина может и отказали ему десятилетия назад, но его слух как всегда оставался острым. Он слышал шепот Дроуиса внизу, когда оруженосец тихо говорил с посыльным.
Гедрин знал, что все было улажено, и это давало ему уверенность и покой.
Он знал так мало покоя за почти восемьдесят лет, что он носил меч Триединого Бога в сражениях и после поединков и войн. Он похоронил большинство своих последователей и друзей, видел гибель каждого из своих детей и убил свою жену. Когда жрица Шар настроила Сивгению против Гедрина и Ока, Защитник пролил ее кровь. Это был его долг, хотя Гедрин так никогда и не простил себя. Конец был действительно желанен.
Но когда он придет, Гедрин закончит так, что…
— Мастер Тенеубийца, вам нехорошо?
Светло-коричневая полоска бородки обрамляла нервное лицо Дроуиса, а его темные глаза наблюдали за почтенным учителем. Это года труда и крови сделали Гедрина почтенным. Он не ждал, что кто-нибудь будет благоговеть перед его памятью, но тем не менее…
— Спокойствие, сын мой, — хладнокровно сказал старик. — Я готов.
— Благодарение Триединому Богу, — Дровезм утер пот со лба. — На секунду мне показалось, что мы не сможем выполнить наш долг этой ночью. Я беспокоился…
— Я знаю, что ты беспокоился об этом. — Гедрин невозмутимо коснулся прислужника, хотя его лицо выражало всю тяжесть ситуации. — Я только стар — не покалечен.
— В самом деле, учитель, — поклонился Дроуис. — Простите меня, если я предположил иное.
Игнорируя боль, которая появилась как только парень подошел, Гедрин покачал головой.
— Это не требует прощения, — сказал он тихо.
Дроуис протянул ему его трость с набалдашником из слоновой кости, формой похожим на слоновью голову. Десятилетия использования разгладили кость до гладкого состояния. Это напоминало ему кожу Сивгении. С этой тростью старый паладин был в состоянии стоять. Раз Дроуис видел его надежно стоящим на ногах, парень оставил Гедрина одного у окна, чтобы надеть свое оружие и подготовиться к ночи.
Он слышал, как Дроуис шуршал в прихожей, надевая броню и пояс с клинком. Гедрин еще раз посмотрел в задымленное ночное небо. Он удивился бы, если бы Селунэ приняла Сивгению в свои объятия, особенно после того, как она изменила им обоим с темной сестрой Селунэ, Шар. Он удивился бы, если бы за завесой его ждали его жена или дети и жизнь в жалкой еретической вечности из неверия и лжи.
По крайней мере, у него остался один ребенок. Даже если его дорогая Левия была не его собственная плоть и кровь, и слишком молода, чтобы быть даже его внучкой, она была любима им как дочь, и эта любовь поддерживала его много лет. Без нее он умер бы давным-давно.
Какое наследство он оставил ей? Подобающий ли это конец для жизни, полной борьбы с тенями?
Кто возьмет Защитник после этой ночи? Или все это канет во тьму, как часто бывает в этом мире?
Эти вопросы досаждали Гедрину, и первое время после того, как он был вынужден убить Сивгению, он чувствовал холодные гвозди сомнений, раскалывающие его голову. Он думал, что не в этом дело, что причина будет забыта, но сейчас…
— Вы готовы, учитель? — спросил Дроуис, стоя в дверном проеме. Он надел свою черную кожаную кирасу и пару клинков, подходящих больше вору, чем паладину. Так его учили — так Гедрин учил их всех.
Гедрин поднял руку, показав тыльную сторону ладони. Глаз давно павшего бога стражей Хельма сверкнул с перстня на пальце. Когда он опустил руку, черный плащ скрыл кольцо, укутав символ в тенях. Жест вышел стремительным и так же быстро оборвался, как и все в жизни Гедрина.
Возможно, когда он уйдет, там тоже не будет света, уже покинувшего мир.
Он похлопал рукоять Защитника, своего верного полуторного меча — меча бога, который явился ему в видении перед Магической Чумой, и который он носит с тех самых пор.
— Еще немного, старый друг, — прошептал он. — Еще немного, и мы сможем отдохнуть.
Искалеченный порт Лускана, приютившийся на берегу Бесследного моря, был похож на язву, ожидающую прорыва — нарыв, выросший в опухоль, грязную и настолько глубокую, что не вскрыть ее без уничтожения Фаэруна вокруг. Здание суда, контролируемое главарями банд, в котором когда-то располагались общественный зал и крепость, сейчас разваливался на части. На улицах правили воры и убийцы. Люди как падальщики пировали тем, что могли отыскать.
Это место деградировало уже столетие, но пока еще оставалось городом, и Гедрин твердо знал, что за десять-двадцать лет город впадет в полную и абсолютную анархию.
Два рыцаря миновали обветшалую гостиницу Старой Мари, и Гедрин увидел группу мужчин и женщин, толпящихся у двери, которые уставились на нее, словно полумертвые. Их плащи были сшиты из мешковины. Она могла быть когда-то мешком из-под картошки или зерна, а сейчас покрывала их хрупкие, как ломкие ветки, тела. Люди ждали, дергаясь и держа, но молчали.
— Что это, учитель? — спросил Дроуис, но Гедрин только покачал головой.
Дверь наконец открылась, выпустив женщину шестидесяти или семидесяти зим с резко-очерченным лицом — Мари, предположил Гедрин. Обезумевший голодный люд подался вперед, но женщина сдержала их толстой дубиной. Когда крыльцо было очищено, она зашла внутрь и выставила большой железный черный котел.
— Вам достаются остатки. Смотрите, чтобы котел был чист, — сказала она, потирая руками брови. — Начали требовать утреннее рагу еще с полуночи.
Голодающий народ упал у предложенного котла, как собаки у павшей лисы или как воронье у трупа. Гедрин подумал, что Мари получит свой котел назад, и до пятидесяти досчитать не успеешь.
— Боги видят, как я великодушна, — ворчала она. — Но немного доброты еще ни разу никого не убило.
Гедрин поймал ее взгляд, и она окинула его холодным и оценивающим взглядом, который отчасти понимающе смягчился. Он отвернулся, и они продолжили путь.
Здания и площади Лускана никогда не были величественными или богатыми, но сейчас они были большей частью наполовину разрушенными притонами или вонючими норами, где больные мужчины и женщины гонялись за деньгами, как свиньи за грязью. Хор скорби и стонов умирающих плыл из-под провисших крыш домов и распотрошенных усадеб, пульсируя через улицы и канавы, присоединяясь к глумящимся голосам и крикам, восходящим от удовлетворения плоти.
Большинство этих криков слышались из окон «Луча Шпор», дома наслаждений через улицу, в окнах которого кое-где мелькал старый шелк и ощущался мимолетный аромат фимиама. На вывеске осталось только восемь букв — скорее всего, когда-то это место называлось «Лучащаяся Шпора».
Гедрин Тенеубийца редко находил удовольствие в объятиях любовницы. Поэтому звуки работы проституток были напоминанием о жизни пустой плоти. Но он также слышал в этом доказательство власти смертных мужчин и женщин видеть впереди свет, вопреки тьме. Они торговали своими телами и уступали их за монеты, но еще они нашли наслаждение. Они находили и давали утешение друг в друге, даже окруженные загнивающим городом.
Как молодой фанатик, он осуждал их как безнадежно неисправимых. Сейчас же, в старческом маразме, он не мог этого сделать, и улыбался смущенно. Все эти годы потрачены на презрение неправедного — все эти годы потеряны.
Дроуис также слушал звуки от продажных парней и девок в доме наслаждений, но Гедрин знал, что не было любопытства в интересе его ученика. Это была просто похоть, и она вовсе не имела ничего общего со светом или тьмой.
— Оруженосец, — сказал Гедрин и Дроуис переключил внимание на него. — Мои глаза предали меня в свете Селунэ. Веди нас.
— Конечно, учитель, конечно, — Дроуис с грустью отвернулся от дома наслаждений. Он сплюнул на грязную улицу. — Шлюхи.
Гедрин критически оценил его взглядом, но промолчал.
Затем его глаза обратились на нищего, который сидел у угла Шпор.
Его глаза были слабы, на улице был беспорядок, и Селунэ снова скрылась за предрекающими дурное облаками. Из-за этого Гедрин не мог сказать, как он сумел увидеть нищего мальчика: ребенок восьми или около того зим, слабый, завернутый в несколько мешковин. Возможно, парень кашлял или двигался, возможно, шел наперерез Гедрину с обжигающей силой, которую он не видел много, много лет.
— Учитель? — спросил Дроуис Гедрина, остановившегося посреди дороги. — Учитель, что..?
Гедрин медленно приблизился к мальчику, но только чтобы рассмотреть его возраст, не осторожничая. Он снова ощущал знакомое чувство тьмы из этого мальчика, но также там был свет. Душа в нем не была потеряна, но и не была спасена. Глаза мальчика, такие бледно-серые, почти белые, задержались на лице Гедрина с такой уверенностью и доверием, что впечатлили его.
Они стояли, старик и мальчик, рассматривая друг друга. Гедрин видел шрамы около губ мальчика, как если бы он их часто кусал, и нос, разбитый и неудачно сросшийся. Его кожа казалась больше грязью, чем плотью, чистая только по линиям, где текли слезы. И он сжимал свою левую руку, которая была явно сломанной. Пальцы также были в обкусанных шрамах.
Мальчик протянул керамическую чашку со сколами.
— Есть лишний медяк? — пробормотал он. — Нечего есть.
Гедрин посмотрел сердито.
— Что ты сказал мне, мальчик?
Другой нищий мог бы убежать от гневного лица Гедрина, но мальчик только замолчал и опять бесстрашно на него уставился.
— Я голоден, — сказал он. — Дайте мне медяк, чтобы я мог поесть.
Гедрин слегка улыбнулся. Мальчик несомненно был храбрым.
Ученик позвал его нервным тоном:
— Учитель? Мы должны спешить.
— Стой и заткнись, Дроуис, — Гедрин скрестил руки. — Твое имя, парень.
Мальчик посмотрел на него странно, будто никто никогда не спрашивал его об этом.
— У тебя есть имя, — сказал Гедрин.
— Кален, — имя прозвучало нерешительно из уст мальчика. — Но никто не зовет меня так. Никто, кроме моей сестры.
Затем он взглянул осторожно, будто собрался с силами и перешагнул барьер. Бесцветные глаза были недоверчивы, но также полны силы. И они казались для размытого зрения Гедрина одним глазом, внимательным и неусыпным. Знак.
Лидер-провидец Ока Правосудия никогда не отвернется от знака.
— Я паладин Гедрин Талавар, также известный как Тенеубийца, — сказал Гедрин. — Лорд Ока Правосудия, избранный рыцарь Триединого Бога. Понятно?
Мальчик насупился.
— Нет, — сказал он честно. — Это твое имя, да, но я никогда не слышал…
Движением руки Гедрин открыл из-под плаща скрытый в черных ножнах, идеально сбалансированный Защитник. Мальчик затаил дыхание, увидев полированный клинок. В его серых глазах не было страха, только изумление. Старый паладин мог вонзить клинок в его маленькую грудь за один удар сердца, и мальчик не смог бы остановить Защитник.
Может быть, после стольких лет он выбрал правильно.
Гедрин благоговейно держал Защитник, удерживая в последний раз это знакомое ощущение, а затем уронил, как будто избавился от неприятной помехи. Меч мягко стукнул о разбитый булыжник и остановился у мальчика.
— Никогда не моли ни о чем, — сказал Гедрин.
Когда мальчик решил заговорить, Гедрин отвесил ему оплеуху. Испугавшись, глаза мальчика заполнились внезапной яростью, и он отшатнулся от старика.
— За что?
— Так ты запомнишь, — сказал Гедрин. — Прими его и не пытайся убежать, как пытался я.
Затем он стянул кольцо со своей руки — серебряное кольцо с изображением всевидящего ока в центре воздетой латной перчатки. Это был символ давно мертвого бога, одного из трех. Кольцо он с громким звяканьем кинул в миску мальчика.
— Когда ты последуешь священным путем, которым Защитник потребует тебя пойти, иди в Западные Врата, — сказал он. — Найди мою дочь Левию и покажи ей кольцо. Она будет знать, что связывает нас.
— Но… — мальчик уставился на меч на камнях. — Я не понял.
Гедрин отвернулся, закрыв плащом мальчика, стоящего за ним. Одновременно он завернул плащ вокруг левой руки, пряча пустые ножны защитника. Удачно. Дроуис не увидел, что произошло между ним и нищим, и не слышал ничего, кроме криков из дома наслаждений.
Дроуис подошел, на его озадаченном лице было беспокойство.
— Учитель, что вы..?
— Довольно задержек. — Гедрин схватил Дроуиса за руку до того, как тот смог увидеть нищего мальчика. — Нам следует заняться нашим делом, и поскорее.
Дроуис попытался посмотреть, но Гедрин потащил его за собой. Молодой мужчина уступил.
Они пошли вниз по улице, направляясь в разрушенные причалы, где и была цель их пути. «Товары Бартула» изобиловали складами, которыми владел пользующийся дурной славой торговец, ведущий дела с сомнительными купцами Глубоководья, теми, кто продавал похищенное с убитых на улицах Лускана добро. Этим вечером он встретит этого могущественного торговца и подлеца, который торгует оружием и ядами. Деятельность Бартула возобладала над смертью и хаосом этого загнивающего города, и Гедрин должен был прекратить ее, так или иначе.
У склада они пошли медленнее. Очевидно, богатство Бартула позволяло ему стеклянные окна даже в Лускане, и то, что они были до сих пор целыми, говорило Гедрину, что торговец знает, как заставить всех честных воров поблизости избегать этого места. Тусклый свет заполнял затуманенные окна, и звуки голосов достигали чувствительных ушей Гедрина, смешиваясь в носу с вонью от мертвецов.
Гедрин тщательно изучал бухту, захватывая последнее видение этого мира, который он любил… или ненавидел… неизвестно, что больше. Несколько оставшихся кораблей каменными грудами покрывали доки. Разрушенные менее удачливые корабли обозначали водные могилы огромного количества моряков, и новые тела каждую ночь присоединялись к ним в ранге смерти. Поблизости Гедрин видел двух мужчин, убирающих воз обнаженных, раздетых тел, которые выглядели как умершие от чумы, убийства, голода или чего-нибудь еще, что пустило стебли в этом городе.
Гедрин изумился, что за существа охотятся теперь на этих улицах. Он подумал о мальчике с белыми глазами и улыбнулся. Мир еще не все знает… еще не все.
— Ваше кольцо, Учитель, — сказал Дроуис, указав на руку, сжимающую слоноголовую трость. — Вы потеряли его?
Гедрин улыбнулся.
— Молю богов, чтобы это было не так.
Он взглянул назад, и точно, нищий мальчик ушел.
Гедрин не был удивлен, когда Дроуис привел его прямо к ворам и негодяям, ждущим в складской комнате «Товаров Бартула». Привычная боль лишала его заблуждений, и он ждал предательства в ближайшие месяцы.
— Я клянусь, учитель, я не знал… — Дроуис слабо запротестовал. Но Гедрин не слушал. Вместо этого он спокойно вычислял бандитов, которые покончат с его жизнью.
— Добро пожаловать, Тенеубийца, — раздался глубокий, радушный голос.
Бартул собственной персоной, догадался Гедрин по манере жирного человека удерживать внимание. Скорее всего, он отличался когда-то мощным телосложением, но с возрастом округлился.
Он был одет в пурпурную мантию и насмешливо хлопал в ладоши.
— Какая честь!
Гедрин не ответил.
Справа от Бартула стояла жрица Бэйна в шипастой черной броне. Она держала скипетр, потрескивающий зеленоватым светом. Гедрин узнал ее, хотя не знал имени — они сражались однажды в переулках Западных Врат, и эта встреча была похожа на ее месть за проигрыш.
Слева от толстого торговца стоял бородатый человек в темной мантии. Он держал в руке жезл. Без сомнений, зентаримский волшебник. Они были все похожи, волшебники Черной Сети, хотя сейчас были гораздо слабее, чем столетие назад.
Четыре торговца, мужчин и женщин из таких далеких стран, как Амн и Калимшан, судя по их особенностям и одежде, ходили кругами рядом. Ясно, что они были не противниками, а просто свидетелями. Между Гедрином и торговцами находилось множество мужчин и женщин, вооруженных мечами, дубинками с торчащими гвоздями и ножами разных размеров и форм. Со многих из них капал темный зеленый яд. Глаза их были голодными, а их усмешки ядовитыми.
— Какая честь, — продолжил Бартул, — такой благородный и легендарный герой облагодетельствовал нас своим посещением.
Гедрин ничего не сказал, только сухо кивнул. Он будет кланяться не человеку.
Пренебрежительный жест не ускользнул от торговца, который слегка порозовел.
— Вы несколько раз потревожили мои дела в Лускане, Гедрин Тенеубийца, — Бартул скинул всю притворную вежливость. — Сегодня вечером я покажу на вас пример для моих партнеров. Смотрите сейчас, собратья лорды и леди монеты, что случается, когда вы скрещиваете клинки с Бартулом Черным.
Бандиты взяли свое оружие. Их лица, однако, были нервными. В конце концов, Гедрин Талавар был героем, и никто не хотел двинуться первым. Волшебник и жрица ждали, заклинания были готовы, хотя Гедрин видел беспокойство в их глазах также хорошо.
— Простите, учитель, — повторил Дроуис из дверей. Он воздержался от попытки убедить Гедрина в своей невиновности и вместо этого сказал правду. — Они предложили мне очень много денег. Лучше этот путь. Лучший путь для нас всех.
Гедрин не потрудился ответить. Он неожиданно для себя восхитился, что Дроуис смог признаться в своих пороках. Честно говоря, он думал, что это недосягаемо для парня.
Неловко, медленно, Гедрин преклонил колени и склонил голову.
— Это последний заговор, который я предотвращу, — сказал он. — Последний притон зла, который я очищу и уничтожу, прежде чем обрету мир и покой. Тень и тьма должны преследоваться в любой форме, через каждую улицу, в конце каждого пути, все равно, какая тьма, пока она не будет стерта из мира, — он посмотрел на всех вокруг. — Вы все порочны, и тогда должны сгореть.
Его слова эхом отразились в комнате и собравшиеся люди застыли. Торговцы побледнели, услышав его осуждение. Даже жрица выглядела засомневавшейся, и руки волшебника тряслись, дергая жезл.
Но Бартул был не убежден.
— Расскажи нам, Тенеубийца, — тучный торговец насмехался, указывая на пояс Гедрина. — Как это ты планировал убить нас без своего легендарного меча? Глупый старик пришел безоружным!
Это несколько обнадежило мечников и заклинателей Бартула. Благоговение, которое излучал Тенеубийца, потускнело и бандиты заметно расслабились. Некоторые даже шепнули шутки и посмеялись. Жрица выглядела довольной и волшебник ухмыльнулся, обнажив рот, полный подпиленных острых зубов.
— Убейте его сейчас, — сказал Бартул, и его маленькая армия двинулась вперед.
Гедрин Тенеубийца еле заметно улыбнулся — это была самая большая эмоция, которую он когда-либо показывал вне семьи — и закрыл глаза. Он зашептал молитву Триединому Богу.
Затем он взорвался светом, раскидавшим всех по сторонам.
Когда Гедрин снова открыл глаза, мир был в огне.
Бартул, головорезы, волшебник и темная жрица, как и вероломный Дроуис, вопили и скребли стены, пытаясь спастись от жгучего сияния. Свет взрывался снова и снова, расходясь от коленопреклоненной фигуры, и лучи выжигали глаза в глазницах, опаляли волосы и плоть.
Те, кто попал под главный удар сияния, умерли быстро. Бартул взрывался, как переспелый виноград и испарялся, оставляя за собой только тень, формой напоминающую человека, скорчившегося в ужасе. Волшебник дико молотил цепом и упал черным пятном пепла, похожим на клочок бумаги, попавший в бушевавшее пламя. Рыдающая последовательница Бэйна выгнулась у стены словно распятая женщина, прибитая к штукатурке и глине горящим светом старого паладина, затем она упала на пол грудой костей и обуглившейся плотью. Воины неудачно оказались в ловушке между Гедрином и своими хозяевами, заорав, когда их оружие запылало сверкающим пламенем. Они падали, задыхаясь. Они корчились на земле, неспособные дышать обжигающим воздухом.
— Учитель! — кричал Дровезм. — Учитель, пожалуйста! Я ошибался!
— Позволь свету праведности очистить тебя, как он очистил меня, — молился Гедрин сквозь бушующее мерцание. — Порочный не может вынести его, но свет покажет милосердие раскаявшемуся.
Брошенные на ветер слова. Дроуис стучал головой о стенку, отчаянно пытаясь остановить боль. В конце концов раздался хруст, и он резко упал, его тело скрутило в судорогах.
Мужчины и женщины карабкались на коленях, умоляя о прощении, но свет был всепоглощающий. Тех, кто был рядом, паладин сжег до пепла, а те, кто был немного дальше, в равной мере лили кипящую кровь и слезы.
Склад был наполнен смертью в этот вечер — смертью, которая приходит быстро на крыльях обжигающего сияния, и перед лицом которой никто не может устоять.
— Но… но мы не зло! — кричал торговец из Амна, который напрасно пытался укрыться от света.
— Пожалуйста! Я… Я торговец! Я не хороший человек, но и не зло! — около него калишитская женщина с носом, похожим на нож, визжала, как будто визг защитит ее обожженное лицо.
Сияние слегка потускнело, как будто слова пригасили его. Гедрин вздохнул.
— Но ты порочен, — сказал он грустно. — А это то же самое.
Свет запылал снова, став ярче, чем прежде. Торговец повалился со стоном и волосы его компаньонки сгорели. Когда она упала без чувств, ее изуродованные руки открыли обугленное месиво на месте, где было ее лицо.
Вопли стихли — от его врагов после взрыва мало что осталось.
После дюжины мучительных, терзающих сполохов, свет наконец потускнел и поблек вокруг древнего паладина. Он стоял на коленях в центре огромного круга пепельной смерти и смотрел на это со смесью печали и смирения. Пока он не отдохнет, свет не будет в его власти. Он потратил больше, чем его тело может выдержать.
Гедрин Тенеубийца чувствовал безумное биение сердца. Он не ощущал такой силы десятилетиями, с тех пор, как, служа своему богу, он убил великого теневого дракона. Возможно, смерть пришла наконец, и он рано и боялся, и стремился к этой тьме.
Тьма спускалась, хотя это было и не так, как он ожидал.
У теней исчезла форма. Он видел позади себя, когда вспыхивал свет, тень человека, сжатую в углу, так же далеко от обжигающего света, как и он сам. Создание двинулось через тени, как будто бы они были в своем собственном мире, а они действительно были в нем.
Гедрин признал своего старого врага, хотя прошло действительно много-много лет с их последней встречи.
— Киренкирсалай.
Это было имя, которое он не произносил в течение тридцати лет, с поединка, в котором он уничтожил создание, которым стала Сивгения — создание, которым это отродье тени сделало ее. Это сейчас имело мало значения. Гедрин был готов к концу.
— Ты помнишь, — сказал тень. — Ты помнишь имя, которое я назвал тебе, чтобы обращаться ко мне.
Гедрин рассматривал своего врага. Он возможно был однажды смертным, рожденным от человека и эльфа, но сейчас в нем было мало от смертного — ему было больше, чем сотня лет. Его глаза были полностью черные — ни радужки, ни белка, только непроницаемая тьма.
— Да, — ответил он. — Что ж, и твое настоящее имя, Не…
— Молчи, — рука сдавила горло старика, душа его слова. — Никогда вновь я не буду носить это имя. Я выше этого, лучше, чем это. Идеален.
Он моргнул устало. Дыхание уже кончалось, уходило с этими словами. Он умирал, он знал — один последний всполох сияния он покажет перед концом. Он думал, он мог бы увидеть лицо триединого бога, и он мог бы улыбнуться, но его лицо сохраняло привычное выражение.
— Где она, Тенеубийца? — палец, завернутый в тьму, гладил его лысую голову. — Где она, ребенок, которого ты обещал отдать мне годы назад? Ты должен ее.
Гедрин уставился в лицо своего мучителя. Он не лгал и не молил ни о чём.
— Нет.
— Прошло почти восемьдесят лет и у тебя еще до сих пор ее нет? — создание отступило, его лицо расплылось в злобной, безумной улыбке. — Ваши мужчины все похожи! Паладины или убийцы, ваши обеты во имя чести не больше, чем ветер для моих ушей.
— Ты ошибаешься, — сказал Гедрин, но не мог сказать более, его сердце колотилось и левая половина его тела ничего не чувствовала. Его время заканчивалось.
Тень прошла между ним и светом. Его мир становился темнее, чем когда-либо.
— Не думай спастись от меня. Я не дам смертным годам лишить меня моей мести.
Киренкирсалай помедлил.
— Твой меч, Тенеубийца, — бесстрастный голос прозвучал едва ли не взволнованно. Расстроенно. — Ты, старый дурак… что ты сделал со своим мечом?
Гедрин только улыбнулся. Он смотрел на две точки света в одном из темных окон склада Бартула. Мальчик смотрел на него, широко раскрыв бледно-серые глаза и молясь за него.
«Не умоляй и не моли ни о чём,— мысленно говорил он мальчику. — Никогда не пытайся сбежать, как я».
— Ты бесполезен, — сказал тень, отвлекаясь от паладина с презрением. — Жалкий, умирающий бесполезный старик. Ты кончен, старик. Кончен и мертв.
— Возможно, — прошептал Гедрин. — Но он нет.
— Что? — спросил теневой человек. — Ты бредишь, старик?
— Мой ученик продолжит.
Тень засмеялся.
— Твой ученик отвернулся от тебя и сейчас лежит мертвым от твоей руки, Тенеубийца, — он указал на кучку пепла, что было когда-то Дроуисом. — Или ты забыл? Все предали тебя, и ты остался ни с чем. Ты умрешь сломленным — ничего не добившись.
Гедрин услышал эти слова, но почти не обратил внимания. Он продолжал смотреть на мальчика с белыми глазами.
«Еще посмотрим», — подумал он.
Старый паладин выдавил последнюю улыбку и посмотрел в другую сторону, отвернувшись от мальчика в окне к созданию из тьмы, которое стояло перед ним. В руке тени был меч — длинный тонкий клинок, состоящий из чистейшей ночи. Он встал в изящную позу для выпада, острие клинка балансировало у сердца Гедрина.
— Ты можешь умереть сейчас, Тенеубийца, — он насмехался, его живые черные глаза мерцали со злобой. Сердце стучало, словно молот. Грудь сдавливало. Он не мог дышать, не то чтобы говорить. Тенеубийца закрыл глаза, зная, что он не может сделать ничего — нет сил, нет меча, кончилось сияние. Остался только преемник.
Клинок пронзил его грудь.
Он думал о Сивгении и их детях.
Наступила истинная тьма.